Дело не в том, что он ей не нравился, было много других веских причин для отказа. Ну, во-первых, муж. Не сказать, что любимый. Привычный, надёжный и вообще славный - это да, но чтобы любимый - нет, пожалуй, даже совсем не любимый, от нежелания ждать всё никак не приходящей любви выбранный. Во-вторых, ребёнок. Пусть пока ещё не существующий, не кричащий по ночам в кроватке и даже не колотящий крошечными кулачками где-то внутри её живота, то есть не существующий совсем, до несбитых чисел её всегда точного цикла, но планируемый, должный сбить этот точный скоро, очень скоро, чем скорее - тем лучше, ведь время не любит ждать, и жизнь женская коротка. В-третьих, возраст. Вот ведь век двадцать первый: порвав сеть стереотипности мышления, сказав "нет" ограничениям, нырнув в пролитую с экрана телевизора вседозволенность, точно знаем - любящие должны быть вместе, пусть десять, двадцать, тридцать, да хоть бы даже и все пятьдесят лет разницы в плюс или в минус - неважно, раз хорошо людям вместе, нет, стало быть, никакой разницы. Но где-то далеко-далеко, в самой глубине подсознания, вбитое ещё прапрапрабабушкой сидит чёткое знание: он, то есть мужчина, должен быть непременно старше, а она, то есть женщина, стало быть, обязательно младше, лучше если до десяти, конечно, но и в двадцать, и в тридцать, и в сорок разницу благословим, если ж мужчина старше. Если ж наоборот - два-три года ещё, пожалуй, примем, четыре-пять стерпим, а вот больше - ни-ни, ни за что, если ж больше. А у них вот как раз больше и получилось. Восемь лет - не так чтоб уж много, а всё ж порядочно, впрочем, смотря в каком возрасте, когда ей сорок восемь, а ему сорок, может, и совсем пустяки, но когда ей двадцать шесть, а ему восемнадцать...
Она познакомилась с ним в гостях. Какой-то дальний родственник её мужа, или даже не родственник, а просто знакомый, возможно, сослуживец - она не разобралась в этом точно - пригласил их к себе то ли на день рождения, то ли на годовщину свадьбы, то ли на что-то другое. Она сидела за столом и, не выпуская ни на минуту из руки бокала, пила вино. Надо же здесь что-то делать, верно? Пила медленно, растягивая бокал надолго. Чтобы не опьянеть. Прислушалась к разговору: справа от неё говорили о безумных - о боже, какой ужас! - ценах на бензин; слева её муж доказывал кому-то превосходство мобильной связи перед обычной. Разговор шёл мимо. Мимо неё. Тогда она выключила звук. Давно, ещё в детстве, она научилась этому приёму - убирать все лишние, несущественные звуки: вот разговор идёт, а вот хоп - и немое кино. Она провела взглядом по лицам присутствующих, как смотрят на экран телевизора во время скучнонеправдоподобного фильма, когда зацепиться не за что. Он сидел..., не напротив, нет, через несколько человек от неё. Он смотрел на неё..., не в упор, нет, так просто, иногда поглядывал. Сын хозяев. Или их племянник. "Бежим отсюда?!" - спросил его взгляд. И они сбежали. Далеко-далеко. В соседнюю комнату. Просто поднялись одновременно из-за стола и ушли, никому ничего не объясняя, да никто и не хотел от них никаких объяснений. Он показывал ей сделанные им слайды: горы, небо, море... Рассказывал о том, как падал летом с мотоцикла, и она подумала, что тоже помчалась бы на мотоцикле куда-нибудь вперёд, прямо сейчас, не на любом только - на его. Даже рискуя упасть. Обменялись телефонами. Встречались довольно часто в местах совершенно немыслимых: то на старом, поросшем бурьяном пустыре, то на давно остановившейся, будто умершей, стройке, то на чьей-то чужой, видимо, кого-то из его друзей квартире. Чем занимались? Да ничем. Разговаривали о чём-то: о пустяках, о серьёзном, иногда просто молчали. Однажды целый вечер провели в подъезде, сидели на батарее, пили пиво и разглядывали проходящих мимо. И ей было хорошо. В любом месте, если ж с ним. Хорошо. Но чтоб любить? Такого ребёнка?! Пусть уже и достаточно взрослого? Это слишком! И когда однажды он коснулся осторожно губами её ладони, у неё внутри словно что-то остановилось, похолодело и онемело. Через минуту подумалось: "Как же я не заметила? Как не подумала? Я рядом с ним в душе согревалась, а он взял и влюбился. Он влюбился, а я ведь просто согревалась." Она провела рукой по его плечу, покачала головой, сказала "извини меня". И ушла. Навсегда.
А он познакомился с ней совсем иначе. Ему было двенадцать. Он сидел у отца на работе, играл в компьютерные игры: гонял монстриков по экрану, потом гонял машинки. Скучал, ждал отца, пил остывший чай, опять гонял монстриков, машинки, машинки с монстриками... Она зашла к мужу по какому-то делу, мужа не нашла, осталась ждать. Тоже ждать. Подошла к мальчишке, что-то спросила - он ответил, заинтересовалась игрой, не фальшиво, как это делали другие взрослые, а по-настоящему. Это ему и понравилось. Что она разговаривала с ним, как со взрослым. Он и опомниться не успел, как уже рассказывал ей о чём-то взахлёб, она слушала, спрашивала, спорила - тот же интерес теплел в её глазах. Потом пришёл муж, и она ушла, оставив плитку шоколада, сувенирную авторучку, запах духов и воспоминание. Шоколад он съел. Ручку разобрал и потерял. Запах духов выветрился сам. А вот воспоминание, как ни странно, осталось, хоть и было по определению самым несуществующим из всего этого. Потом, через шесть лет, он узнал её сразу, она и не изменилась ничуть. Это она его не узнала - он-то изменился. Он изменился, но общий язык нашли сразу. Как тогда.
Каждый раз, когда встречались, интерес общения перекрывал для него все сомнения. Когда оставался один, мучался мыслями о ней и собственной несостоятельности. Для неё, разумеется, а не вообще. Слишком красивая, слишком взрослая, слишком умная, всё - слишком. Да ещё и муж. Как приступиться? Страшно. Зачем ей он - восемнадцатилетний мальчишка. Он так и думал, что если она узнает обо всём, то обязательно уйдёт навсегда. И когда однажды, не выдержав, он коснулся осторожно губами её ладони, она, действительно, ушла. Навсегда. Потом они встретились, конечно, жизнь есть жизнь, он извинился за неудачную шутку, оба посмеялись, и стало всё по-старому, ведь лучше прежняя игра, чем ничего. Но тогда, в ту секунду, когда она уходила, им казалось, что это навсегда, а значит, так оно и было на самом деле.
Дальше? А что дальше? Играл, пока сил хватало. А когда не хватило, понял, что дурак, что за счастье нужно бороться, а он свою жизнь собственными руками, даже не попытавшись, а это глупо, ох как глупо, ведь всё ещё может быть, и даже не просто быть, а быть хорошо. И нечего здесь бояться. Ну и был разговор. Серьёзный. Из двух реплик, правда, всего. Какая его - понятно, а её... "Знаешь, - сказала,- не получится здесь ничего, ты б кого-нибудь помладше бы выбрал, что ли, а у меня, знаешь ли, муж, жизнь как-никак устоявшаяся, да и вообще, у меня, знаешь, ещё вот морщины под глазами и первый седой волос." Он всё знал, но его не интересовали ни морщины под её глазами, ни её первый седой волос, его вообще не интересовало, как именно она выглядит. И он продолжал звонить. Она отказывалась от встреч, стирала его письма, не читая, почти не отвечала на звонки. И дело не в том, что он ей не нравился. Он ей нравился. Да-да. Даже очень. Нравилась его улыбка, готовая вспыхнуть в любую секунду. Нравилась серьёзность, с которой он обращался к ней. Нравился запах его кожи, пойманный ею случайно с его свитера, который он отдал ей однажды прохладным днём. А самое главное - ей нравился его взгляд, умеющий читать её саму, и его высказанные вслух мысли, всегда совпадающие с её. Однако не так легко из привычного круга - работа-дом-муж - вырваться. Не так легко от своего нелюбимого, но такого правильного - на пару лет её старше - мужа к пока нелюбимому, но со всех сторон нравящемуся, а значит, способному стать любимым мальчишке кинуться. Потому что ей нужно серьёзно, а в восемнадцать не бывает серьёзного. Ей нужно надолго и чтоб ребёнок, а в восемнадцать не бывает надолго. В восемнадцать - громкий всплеск, быстрый взмах. И хотя в жизни - она знала - бывает всё, но стоит ли делать ставку на исключение?
Он сто раз отчаялся, тысячу раз поставил крест на всём, но продолжал звонить, писать письма и встречать её у дверей подъезда, пока она не поняла, что если согреваешься рядом с кем-то, то это не просто так. И когда она это поняла, то, вместо того, чтоб поступить правильно - порвать с ним окончательно, родить мужу пару детей и вести разумную взрослую жизнь - она сделала совсем иначе. Позволила себе почувствовать странное тепло где-то в области сердца, разрешила нелепым мыслям проникнуть в голову, посмела назвать это всё любовью и пойти ей навстречу. И была права, хоть это и было неправильно. А дальше было скучно - дальше было счастье. Его. Её. Их. Но иногда она вздрагивала от страха при мысли, что, если бы он не был так настойчив, она никогда не сделала бы ставку на исключение и проиграла б, даже не начиная игры.