Сергеев Кондратий : другие произведения.

По первопутку

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

 []

  
  
  
  
  
  
  
  

КАССАНДРА

Здесь когда-то был город. Здесь ныне

край земли. Здесь когда-нибудь будет

океан. Здесь отчаянно стынет

горизонт. Здесь последние люди

смотрят голодно и не мигая

на парящие в воздухе горы.

И бормочет старуха нагая,

что когда-нибудь будет здесь город.

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
   На краю глухого оврага растягивать, как минуты,
   глотки из заветной фляжки, поёживанья, затяжки.
   И вздрагивать чуть заметно, когда товарняк тормознутый
   иль скорый безбашенный рядом взрываются на растяжке.
  
   На краю провального лета, осыпавшегося наземь
   всеми своими фибрами, молящего: бросьте! - не сглазьте... -
   голыми рёбрами рыбьими... Но - всё равно, мы сглазим,
   и значит - курить, продлевая агонию страсти и сласти.
  
   На краю транзитного мира, под выспренней эстакадой,
   под выгнутыми быками, на самом краю ойкумены
   растягивать куревом лёгкие, надорванные блокадой,
   раскрашивать марево охрой - и в этом не видеть измены.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
   (К "Торжественному закату")
  
   Когда солнце плыло величаво над кромкою леса,
   А плоистое поле легко к небесам подымалось -
   Между явью и навью <мерцала сквозная> завеса,
   И душа расширялась, а сердце, напротив, сжималось...
  
   Когда солнце погасло за кромкою <низкого> бора,
   И слоистое поле свернулось <сиреневым> студнем -
   Оказалось, <достаточно лишь одного> разговора
   Между <праздничным вечным закатом> и вечером будним...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
   (После праздников)
  
   Косые разномастные домишки
   ощипанны ухватистым дождём...
  
   Уж ежли пораскинуть здесь умишком -
   окажется, что не того мы ждём,
  
   что - словно перезревшая девица,
   косясь в окошко на раскисший шлях -
  
   не видим, как - за ним - большая птица
   крылом поводит в мокрых тополях...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   "Звездец* подкрался незаметно..."
  
   Август - астры...
  
   Sonette Ю l'automne
  
  
  
   (l'Иpigraphe) Как в туз с шестнадцати шагов из пистолета,
   как в лист - на хлёстком мизере заход -
   убито лето - как в висок кастетом...
   Всё в масть - и на червях сыграет год.
  
   (из неизданного)
  
  
   I * * *
  
   Ан мы того и не заметили,
   как он прокрался под оконце к нам -
   всё прихорашивались, медлили,
   всё выгораживали солнце, а
  
   потом моргали перед помпою
   его - кротами-слепышами,
   когда он - водородной бомбою -
   вставал над теми камышами.
  
   II * * *
   (Романс)
  
   Ворованного винограда
   Непоправимо кислый вкус...
   И жаркой памяти укус
   В сырой глуши чужого сада.
  
   Я наконец-то сочинил,
   и в жанр жестокого романса -
   любви и крови мезальянса -
   добавил чуточку чернил.
  
   И наконец-то этот год,
   Как некогда - бедняга-Листьев -
   Остался в луже душных листьев
   Под мой медлительный уход.
  
  
   III * * *
  
   Шелест лёгкий, шелест вкрадчивый
   По шатру листвы густому...
   - Стал быть, паря, поворачивай
   Да держись поближе к дому.
  
   После лета вёрсты длинные
   Зарядившего ненастья.
   И откос крутой да с глиною.
   И тропа червонной масти...
  
   ...Дождик шепчет осторожненько,
   Косит лживыми глазами...
   После кроит всю дороженьку
   Клён бубновыми тузами.
  
  
   IV * * *
   ("Докажи, что ты не верблюд...")
  
   Рыскать. В вороха листвы
   Внюхиваться до потери
   Пульса... Уксус...гул молвы...
   - Где вы, люди?.. Кто вы, звери?..
  
   (из чернового)
  
   Рыскать. В вороха листвы
   внюхиваться до забвенья
   (если само- , стал быть, вы -
   всё одной цепочки звенья).
  
   И вовек не разобрать:
   в чём тут опыт?.. чей тут запах?
   где листва, а что тетрадь?
   Кто кружит на мягких лапах?..
  
   Но сжимаются круги... -
   Озаряется опушка
   золотой иглой из мги
   и сквозит игольным ушком...
  
  
   V * * *
   (Поэт и Жизнь)
  
   И жизнь, и слёзы...
  
   Ну вот мы опять с тобой.
   И волны заводят речь.
   И ходит сама собой
   невнятица наших встреч.
  
   Нелепица наших лет
   уходит на третий план
   туда, где оставил след
   беззвучный аэроплан.
  
   А нам остаётся плеск
   и шелест...
   Камыш. Лоза.
   И солнечных бликов блеск.
   И слёзы -
   глаза в глаза.
  
  
   VI * * *
   (Куриный бог)
  
   Ртуть реки. И золото осинника.
   Серебро трепещущей ольхи.
   Интересно, верят ли в Алхимика
   Искорки пугливые - мальки?..
  
   Непроглядна синь небесной колбы.
   И дрожит хрусталик... и уже
   Обкатали жизненные волны
   Философский камушек в душе.
  
  
   VII * * *
  
   Наша скудная молодость тем же отмечена,
   что горит на верхушках бестрепетных сосен
   в этот час, когда страшная, будто неметчина,
   на закатных лучах воздвигается Осень.
  
   - Чем же?.. чем же? - А той же больной быстротечностью,
   той же призрачной, той же прозрачной печалью,
   что сквозила в дымах всё того же Отечества,
   проштампованных солнца сургучной печатью.
  
  
   VIII * * *
  
   На самом деле я прозрачнее, чем призрак -
   жилец туманный пустырей и подворотен.
   Я постоянен вечерами, будто признак
   дурной погоды. Я бесповоротен,
  
   как наступление последних дней веселья
   с губами жадными и кислыми от сока,
   недобродившего ещё в хмельное зелье -
   уже пьянящего предчувствием порока...
  
   Я безыскусен, как осиный сладкий танец,
   и, как укус осы - почти безвреден,
   и невесом - как потерявший глянец
   осины лист, что осенью изъеден.
  
   Я - беспризорен... Я почти неподнадзорен.
   И солнечным лучом так точно схвачен,
   что, несомненно, был бы подзаборен,
   когда бы не был призрачно-прозрачен...
  
   (вторая половина 80-х прошлого века)
  
  
   IX * * *
   (Классическая поэзия)
  
   Неразговорчивой порой
   пустынны здешние тропинки,
   и забираются личинки
   поглубже в щёлки под корой;
  
   и этот шорох изнутри
   и шёпоты в листве опавшей -
   вот отклик Музе, накропавшей
   стишок на отблесках зари...
  
  
   X * * *
   (Лес земной и лес небесный)
  
   Значит надо шаг за шагом
   вдоль опушки прошагать.
  
   И осинке над оврагом
   мерным сердцем не солгать.
  
   Значит надо прежде слова
   услыхать небесный такт,
   Вдоль вышагивая снова
   беспредметно и за так.
  
   Значит надо, чтобы стопы
   отрывались от земли -
   Чтоб в воздушные пустоты
   корни смысла проросли.
  
   ... и осинник над оврагом,
   и берёзок стройный ряд -
   машут сучьям, пням, корягам -
   в чистом воздухе парят...
  
  
  
   XI * * *
   ("Долой быт!.." -"Долой стыд!..")
  
   Я дал разъехаться домашним...
   <...>
   Ты так же сбрасываешь платье...
  
   Ну, здравствуй, Природа! - эть, старая шельма... -
   ну вот вам: обрушилась крыша листвы,
   ан вместо дразнившей зрачок синевы -
   навыкате осени мутные бельма.
  
   И голые стены стволов и ветвей
   ободраны вплоть до газет под обоями...
   Ей в кайф изгаляться над нами обоими:
   "А помните, как вам тут пел соловей?.."
  
  
   XII * * *
  
   И некому молвить...
  
   Вот они - сумерки шалого духа:
   Табором улиц - по табору леса...
   Точат кору загрубевшего слуха
   Черви из черни, жучки из железа.
  
   И отзываются экие дали! -
   Так что и вздох застревает, как дышло...
   Вот и скажи тут кому - что видали,
   Что здесь почём,
   О чём слыхом неслышно...
  
  
   XIII * * *
   (Купчины)
  
   Пушки с пристани палят,
   Кораблю пристать велят...
  
   Сытно ели, сладко пили -
   с княжьим быдлом наравне,
   да рассказывали были
   о заморской стороне:
  
   там-де филины да совы,
   вепрь свирепый, мудрый лось...
   где в разгар охоты псовой
   не пилось и не спалось.
  
   ...а попивши и поевши
   повалились с лавок ниц -
   приморил, как видно, леший
   из родимых небылиц...
  
  
   XIV * * *
   ("Не пей, Серый Волк,
   козлёночком станешь...")
  
   Зима!.. Крестьянин, торжествуя...
   <...>
   Его лошадка, снег почуя...
  
   Поражены гораздо глубже,
   чем просто слухом, просто зреньем -
   мы пьём из поднебесной лужи
   отвар из листьев и кореньев.
  
   Мы глушим слух грибным настоем
   и прутьями сечём сетчатку.
   И ничего уже не стоим -
   зарывшись с головой в клетчатку.
  
   Мы - потерпевшие по полной.
   Верхи! оставьте нас в покое -
  
   какой бюджетною строкою
   вы воздух можете исполнить,
   чтоб компенсировать такое?..
  
   Каким, о Боже, нацпроектом
   вы тужитесь исправить это:
   вот - лающий plusquamperfectum
   и в клочья порванное лето!..
  
   Вот то, что нам родня, нам - ровня,
   что внятно нашему рассудку...
  
   Вот что угрюмо кинет в дровни
   Мужик, плетясь по первопутку...
  
  
   Осень 2010-го...
  
  
   _______________________________
  
   *Звездец - "Собачья звезда", Сириус
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
   (Белая пыль)
  
   По синему полю - цветочки-ромашки.
   По белому полю - все крошки, рюмашки...
  
   Засыпали солью, забыли в крахмале.
   И белою былью заткали, зашили.
   И белою молью ловили - поймали.
   И синею далью - крошили, крошили...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
   обачьи свадебки, кошачьи сказочки)
  
   I
  
   Кошка Мурка - шмыг в печурку -
   и свернулася клубком.
   Всем знакомы эти жмурки,
   и сюжет - ахти - знаком:
   пред придурком Сивке-Бурке
   стыть трепещущим листком -
   и скрести по штукатурке
   сказок вещим языком.
  
  
   II
  
   Полог небосвода писан мёдом,
   Молоком топлёным писан полог.
   Не намётом - гарцевать с намёком...
   Только ты поймешь ли, милый олух?
  
   За морями дразнят жары-птицы.
   За горами во шатре высоком
   Сладок голос, долог волос царь-девицы...
   Так что, долетишь ли - ясный сокол?..
  
   Разгулялась свадебка тупая:
   Кровь по кругу черпают ковшами.
   За рядном - закут: переступаю,
   Прядаю дремучими ушами...
  
  
  
   ПЕРЕКЛИЧКА ПЕРЕГОНОВ
  
   " ...и был мне глас..."
  
   (1)
  
   Тяжеловоз взбирается на насыпь... -
   и здесь заметно, как дрожит земля,
   и как дрожит осинник голенастый,
   как дрожью пробирает тополя,
  
   и даже дуб плечами передёрнул,
   нутром почуяв переплёты тяг,
   и лишь шиповник с обречённым тёрном
   легко на этих стелется путях...
  
  
   (2)
  
   Упав на дно большого глаза,
   дивишься: внове, как с иголочки -
   столбы светящегося газа,
   деревья - палочки и колбочки...
  
   И столько в этом точек зрения
   и величин, к нулю стремящихся -
   и этих - мнимых без зазрения,
   и настоящих, настоявшихся...
  
   (3)
  
   В морозном воздухе тягуче
   поют далёкие гудки -
   сон этих жалостных созвучий
   на алые на лоскутки
   рвёт сердце, душу гложет, мучит,
   вгоняет память в закутки
  
   исповедально-заповедных
   доисторических времён,
   что гонгами закатов медных
   венчали шествие племён
  
   в тартарары... А барабанщик -
   он вот он - рядом, на стволе!..
  
   Когда б я был подлец, обманщик,
   а не чудак навеселе -
   н а в е р н о е б, совсем иное
   вам заповедал мой петит...
  
   Но без закуски прямо к Ною
   наш паровоз вперёд летит!..
  
  
   (4)
  
   Какая горечь в этих сквозняках...
   Потусторонний мир - он здесь таков:
   Со вкусом меди детских пятаков
   На кипячёных голубых висках.
  
   Какой оскоминой до дрожи в дугах скул
   Зев наполняет утренний зевок!..
   Холодный пот струится по виску,
   Насквозь пропитывая ветреный песок...
  
  
   (5)
  
   От чего оттолкнуться?.. от узкой и хрусткой лыжни,
   от ветвистых тропинок, от выставленного рожна...
   За леском на буграх пионерские кличи слышны,
   но слышнее твоя монархическая тишина... -
  
   В ней гуденье и шелесты высоковольтной дуги,
   переклички дрезин и пульсация крови в ушах...
   Я всё медлю... А пристальный ворон сужает круги
   над стальным полотном. До него остаётся лишь шаг.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
   ...Да тополя, и свод светло-зелёный...
  
   (А.А.А. "Воронеж")
  
   Опять одно - пить разведённый спирт.
   Так зелен Glas, что кажется, что вечен:
   Как вечно-славен лавр, и зелен - мирт,
   И как прищур небес - бесчеловечен...
  
   О, где оно - пасхальное вино?
   И горечь роз, и пурпур из Фалерна...
   Закат померк - и путь один... И, верно,
   Вот так и было всё предрешено.
  
   Но как страшит норы дремучий лаз!.. -
   И, как в стаканах - в жилах иней стынет.
  
   И в небесах горящий немо глаз.
   И глас незрячий в ледяной пустыне.
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
   Живое ищет утешенье  в неживом -
   слепым щенком, что, внюхиваясь в тапок,
   боготворит не человека - запах,
   за то, что на посту сторожевом
   его жилья он (запах) - столь надежен,
   его оплот так ощутимо твёрд -
   как замок на скале у входа в фиорд,
   как меч вождя, блистающий из ножен
   не часто - а, даст Бог - и никогда -
   на всем веку слепой щенячьей жизни,
   когда земля тождественна отчизне,
   а время - только беглая вода...
  
   И блеск огня  (живого)  где-то там -
   на недоступных памяти высотах -
   внушает страх, как в темноте тамтам,
   и жалит ужасом - как сладость в диких сотах.
  
   ...когда то станешь псом сторожевым
   при сна в ночи не ведающем Лорде,
   и отблеск факела, скользнув по узкой морде,
   сверкнет твоим оскалом ножевым -
   когда твой взгляд, презрев свое жильё,
   пронзит насквозь клубящуюся нежить:
   полет валькирий - только остриё
   для твоего копья, оно - мое.
   Мы суть одно. И нечем нас утешить.
  
   <?..>
  
   * * *
   (Гиперборейские дары)
  
   Быстро смеркается в зимнем лесу.
   Я на заимку гостинцы несу:
  
   фляжку со спиртом, да сала шматок,
   да малую книжку в полтысячи строк.
  
   Холодно, грустно: из фляжки глотну.
   Да козью ножку коряво сверну -
  
   тускло мерцает её огонёк:
   в чаще пропащей - как я, одинок.
  
   Холодно, пусто - лишь в тучах звезда
   тянет и тянет свои провода,
  
   цедит и целит златую иглу
   прямо мне в сердце - в промозглую мглу.
  
   Мало-помалу всю фляжку допил.
   Серым воронам всё сало скормил...
  
   Бог даст - из книжки в полтысячи строк,
   глядь - и займётся пустой костерок -
  
   будет хоть что-то на зимнем пути
   <к вашему хлеву>, что мне не дойти...
  
   23 дек. 04г.
  
   ДВА ФЕВРАЛЬСКИХ СОНЕТА
  
   "Заветный вензель..."
     
      * * *
      Вообрази меня, мой друг!..
      Хоть зимний вечер безобразен,
      И внешний вид мой несуразен,
      И вещи валятся из рук...
     
      Но вещий смысл свистящих вьюг -
      Он нам по-прежнему не ясен.
      И неразгаданно прекрасен
      Заснеженного света круг.
     
      Но ветер ломится в дома.
      И валится на крыши тьма.
      И оплывает воск на свечке.
     
      Мой друг! вообрази: - зима,
      Не дай мне Бог сойти с ума...
      Ты видишь? - свет на Чёрной речке...
     
   Начало 80-х.
     
     
      * * *
      Морозно. Весело. Трагично.
      Ему и больно и смешно...
      Но все уже предрешено
      (и этим несколько вторично).
  
      ...под скатом крыши черепичной
      Мерцает теплое окно.
      И даже, может быть, вино
      (что, впрочем, было бы логично)
     
      Там разливают не спеша
      По индевеющим бокалам...
      Душа довольствуется малым.
     
      А впрочем, где она - душа?..
     
      ...Душа ночует по вокзалам,
      Где пальчик вмест карандаша.
     
      Конец 90-х.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   (Два стихотворения)
  
  
   * * *
  
      Ан не пробиться занесённым
      поверх калиток и заборов
      не полем - полюсом снесённым,
      наваленным на косогорах,
      надутым, как лобастый купол
      шелома в царской оторочке...
      Так вот где девок я не щупал,
      какой я с плеч не рвал сорочки.
     
      Жизнь нынче выросла как тесто -
      да столь чудна её опара,
      что даже коль была б невеста -
      я чую: я уж ей не пара.
      И коли с этих крутояров -
      поди, переломаешь ноги.
      Тут подавай нам кудеяров,
      а прочих вымышлых - в остроги.
     
      А под ракитою, где Маша
      ждала поручика Гринёва,
      такая заварилась каша,
      что и чертям с неё хреново.
      Одернув куцые шинели,
      переметались мелким лесом,
      когда по воздуху  метели
      перемещались старшим бесом.
  
   * * *
     
   Что ж вы, давние стихи! -
   что ж вы - шустрые ребятки?..
   Ну, понятно: как грехи -
   всё хи-хи, а после - в прятки.
     
   А как время пропадать -
   без запинки, без оглядки -
   ни хрена вас не видать
   из-под жизненной подкладки.
        
   Ну, понятно: кабы знать,
   что оно вот так бывает:
   что бы жизни ни сказать -
   а она всё прибывает,
     
   помаленьку топит лёд -
   мы б под этой подоплёкой
   припасли б, скорей, кулёк
   с лягушачею молокой...
        
   А всё ж жаль, что не судьба
   зачерпнуть из той криницы:
   страдна - стадна! - молотьба
   человеческой пшеницы...
     
   Домотканое рядно
   их - на номере казённом.
   Проворонили зерно,
   вот и вышли чернозёмом.
  
   ЕВРИДИКА И ОРФЕЙ
  
   (из "Стихов о русской поэзии")
  
  
   * * *
   (Орфей...)
  
   Перекрестись на образа
   их изб в берёзовых окладах -
   и Бог с тобой: куда глаза
   глядят и никакого сладу
   с чем нет - ступай туда пешком,
   дай волюшку ногам и носу,
   перепоясав ремешком
   свою бесхитростную ношу.
  
   Блаженно: протирать очки,
   со вкусом внюхиваясь в сырость,
   и зло поддергивать портки,
   однажды сшитые на вырост.
   И сладко замирает дух,
   и слезы застят взор, и оком
   сморгнешь - когда тебя меж двух
   огней в лампадках повитух
   подхватит ледяным потоком.
  
   И, сжавшись книзу живота,
   твоя душа тихонько ахнет,
   сообразив - чем  пустота -
   и  чьим  она дыханьем - пахнет.
  
   И - босиком по углям в ад -
   ступая горестно и гордо,
   перепоясав наугад
   свое заливистое горло...
  
  
   * * *
   (... Евридика)
  
   А дальше хозяйка - судьба,
   И переупрямит над Камой...
  
   (Арс. Тарк.)
  
  
   Вот ить - обувка плохонька,
   И одежонка ветхая.
   А смерть настоль близёхонько.
   А даль такая светлая -
  
   Что с ветки да на ветку я,
   А с кустика - на травушку.
   И песенка заветная...
   Ан - обстирай оравушку!..
  
   Ужели распотешится
   Народец мал-зарёванный?..
   Что за причуда - вешаться,
   Коль жизнь уже - верёвочкой...
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
   Служба цепкая, двоякая -
   ай - не любит тех. кто якая
   на плацу ценой бахвалится -
   да снопом во поле валится.
  
   Эта служба, эта службишка -
   аль дружка не приголубишь-ка -
   как полюбит да побалует -
   перстеньком за то пожалует.
  
   Перстень этот не простой-ка, слышь:
   надевая его ойкаешь...
   вишь, как молодцы топорщатся -
   да тайком от боли морщатся.
  
   Токмо службишка та цепкая -
   на гвозде верёвка крепкая.
   Девой плачет, волком рыщется...
   Не всегда и крестик сыщется.
  
  
  
  
  
  
  

БЕЛЫЙ СНЕГ / ЧЁРНАЯ РЕЧКА

* * *

(Зальцбург)

Крошка Моцарт.

Морозным вечером <кирхе>

не видна за окном игрушечной <кюхе>.

Лишь снежок горазд танцевать и пырхать

у соседского фонаря на брюхе...

Ах, златые цепуры ревизских сказок! -

В телевизоре царствует <лэди> Винтер:

норовит украсть из резных салазок

наших неземных

гениальных

<киндер>

* * *

(Чёрная речка)

"Чур-три - нет игры..".

Няня, можно - понарошку

Я мочёную морошку

попрошу?..

Попрошу печатный пряник,

Попрошу хохлацкий драник,

анашу...

Попрошу покой и волю,

Попрошу кузэна Колю

и Annette...

Только - можно? - понарошку...

А себе оставлю крошку:

белый свет...

* * *

(Воронеж)

Идёт направо - песнь заводит,

Налево - сказку говорит...

Рыжей кисточкой втравливает язычки,

потешает полешки весёлый огонь...

Ты сними - не держись - жестяные очки,

и раскрой - не стесняйся - в мозолях ладонь...

Это - просто тепло...

Это просто - тепло

проникает гораздо живее, чем мысль.

И уже можно просто смотреть на стекло -

и разглядывать просто морозную пыль...

И рассматривать в кущах немыслимых пальм

затаённый могучий и кряжистый дуб.

И тогда можно запросто слышать букваль-

но слова из ещё не родившихся губ...

И - как это ни странно - но есть Коктебель,

как есть Зальцбург, Тоскана, Воронеж и Псков...

И хрустальная мреет меж них колыбель,

крепко спаянна миром замёрзших замков.

Вот ужо! - мы протопим могутную печь,

вот уж - не пожалеем медвяной струи

и затеем - займётся - горячую речь...

- Чьи же это слова?.. - Ан, мой друг - не твои...

...Скулы сводит, когда соберутся врачи

и начнут обнажать вплоть до грязных носков...

Но когда рыжий котик в печурке мурчит -

не страшны ни они...

ни Шварцман,

ни Вайскопф..

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
   Чтоб сказать с последней прямотой,
   Нужно долго набираться немотой,
  
   Не копить её, как злато в сундуках -
   Ворохами гресть, наваливать в стогах,
  
   Набивать под верх высокий сеновал,
   Исподлобья меря взглядом звёзд оскал,
  
   Чьи зрачки прямые мертвенно молчат,
   Меря глазом кость и стать слепых волчат.
  
   24/05-04
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
   (Станционный смотритель)
  
   Мужичок, приговаривая что-то,
   работал над железом...
  
   ("Анна Каренина", 7, XXXI )
  
   Станционные фонари
   дребезжат из-под жирных колёс.
   Говори, mon ami, говори!.. -
   я и тем уже тронут до слёз,
  
   что не помню, который тут год
   в толщу, где провожать и встречать
   надлежит, я - смотрю... о, mein Gott!..
   На губах закипает печать.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
   Человеческое сердце -
   ледяной бубенец,
   карамельный леденец,
   златобрачный венец...
  
   Человеческое сердце -
   тугие меха,
   стерляжья уха,
   заливные потроха...
  
   Человеческое сердце -
   заплечный мешок,
   каравай да посошок... -
   вот и сказки конец.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   СОЧЕЛЬНИК (Холодильник)
  
  
   Темнота за окном живёт собственной жизнью, далёкой от нужды
   того, кто, вперясь в неё, сидит на стуле в собственной съёмной кухне.
   Её (темноты за окном) обольщенья ему (сидящему в кухне) чужды,
   как чужды шалости злого Сашуры печальному Кюхле.
  
   Время от времени за спиною сам собой рычит холодильник.
   И хотя мороз за стеклом не шутя намекает на происхожденье из вечной камеры
   тех казематов, в которые только Имперский Светильник
   только и может проникнуть X-rays, ибо стены - глухи и каменны,
  
   он (холодильник) за честь не почтёт соотнесение с Вечностью,
   тем паче - с январскими звёздами и городскими огнями.
   Он - как почтовый ящик, что полон письмами - и все отвечены...
   как избушка - от ставенок и до конька в свежей изморози - меж дремучими пнями...
  
   как короб - в который Машенька сможет втиснуться
   с румяными щёчками своими - меж пирожками,
   наливками, графинчиками, страничками, на которых - амуры, виселицы,
   и ножки, и профиль, и фас - и флажки со штыками...
  
   Ему, как медведю - чужды искушения обезьяньих дебрей,
   тигрового глаза, клико, осетрины, омаров, лангустов...
   Пожалуй, на лысых боках его ещё различимы царапки свирепых вепрей,
   но главное - что в нутре он просто сгусток
  
   живого (точней - свежезамёрзшего, точно морошка) прошлого -
   вечного спутника ссылок, забвений, изгнаний.
   И потому его домашним ворчаньем, как мягким снежком, припорошена
   неизбежность последних (в т.ч. - и его) роковых содроганий.
  
   От них (содроганий) звякает колба стеклом о прожжённую глину
   крынки, и, ежели не оборачиваться в темноте, то кажется: кто-то
   то ль постукивает строгим карандашом по пустому графину,
   то ль предлагает по полной поднять во здравье кого-то...
  
   (скорее - во светлую память, ибо светлая память -
   это как раз и есть залог окончательного здоровья, к которому - кто ж неволит...)
   ... А вот уж что ж тут упомнишь?.. когда - кругом темнота, огни, змеиная заметь...
   и пар клубами - морозный, драконий, дремучий - из прорубей - как над Невою...
  
   ... Лучше б спросонок своих сослал Император всех в родовую вотчину
   под надзор к батюшке, как бы строгому... вроде как лучше бы...
   Ан, где же и впрямь внимать нам в утробном урчании ворчанью Отчему,
   как не в сочельник, в вертепе - в избе, в этой крайней излучине...
  
   Янв. 08г.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
   (Ностальгическое)
  
   Космос предпразднично приукрашен.
   Сплошь от чукотского мишки до англицкого лёвы
   вызвездило. И за каждой звёздочкой Женя Лукашин
   близоруко щурится Наде Шевелёвой:
  
   "Как же нас угораздило оказаться здесь вместе??.
   Кто ж догадал здесь родиться с душой и талантом?..
   Нам - обручённым своему жениху и своей невесте...
   Нам, обречённым - как тем атлантам..."
  
   В душных коробочках со слюдяными окошками
   бинтами повязаны - сами себе подарки... -
   нам бы - как тем собакам и этим кошкам -
   сквозь проходные дворы в продувные арки...
  
   Призрачными шарами жмурятся ветхие ёлки.
   С веток сыплется прах на соски и ключицы.
   И подымают шерсть на загривках волки.
   И не сводят холодных зрачков с них волчицы.
  
   Космос, лишённый тепла, чёрен и страшен.
   Звякает колбочками за зеркальной витриной провизор,
   но сквозь снежную муть щурится наде женя лукашин,
   а за стеной у соседки бубнит телевизор.
  
  
  
  
  
   * * *
   (Осечка)
   ((15-й годовщине августовского путча))
  
   - Глупая шутка! - подхватил другой.
   - Держу 50 рублей против 5, что пистолет
   не заряжен!..
  
   ( М.Ю.Лермонтов "Фаталист")
  
   Не зацепиться слабым словом
   за кромку ветхих облаков:
   так словно механизмик сломан,
   как будто гномик - был таков...
  
   И остаётся на насесте,
   пригретом местной алкашнёй,
   рассказывать как о невесте
   о крабе с красною клешнёй
  
   и вдруг осечься, обнаружив
   не городской облезлый сад -
   а вороха брабантских кружев,
   осыпавшихся век назад...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ВОСПОМИНАНИЕ О СЕМЕЙНОЙ ССОРЕ
  
   Просыпали соль. Прогнали собаку приблудную.
   В стаканах остался (запомнилось) чай недопитый.
   Потом... бесконечно - в окно: на площадь безлюдную,
   На серый снежок, заметающий серые плиты...
  
   Да... кажется, громко бубнил телевизор за стенкой...
   По-моему, что-то о счастье служенья отчизне.
   А прямо у глаз - голубоватою венкой
   Дрожал на стекле исчезающий след нашей жизни.
  
   И счастьем казалось - увидеть бы старого друга,
   Спешащего наискосок через площадь к подъезду...
   Но... лишь пионеры бегут по фанерному лугу
   Навстречу теперь уж не помню которому съезду.
   Середина 80-х.
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ПИСЬМО ТАТЬЯНЕ

Для того чтобы умирать от любви

потребно время; ну хотя бы недели две,

которые напролёт можно умирать от любви

без единой мысли, без будильника в голове.

Без будильника в головах умирать, засыпать и сны

видеть; какие - не столь уж и важно для

переживания лета, зимы, весны,

осени; января, февраля

И т. д. и т. п. - как роковой черты,

как мига, в котором сошлось/развязалось всё;

а не как бесконечной горизонтальной черты,

о которой писал, скорее, Лаплас, чем Декарт, тем паче - Руссо.

Для того чтоб умирать от любви - нужна возможность порхать,

биться крылышком, падать, взмывать, будто птичка та,

подбитая влёт, которой Господь заповедовал не пахать,

не сеять - а петь напролёт, с листа

Утолив росинкой жажду, а голода не

познав; поелику, когда твоя грудь в крови,

не думаешь о скудной, о горизонтальной стерне,

а только о небе - чтоб умирать от любви -

Для того чтобы умирать от любви, в груди

вмещая весь ужас предсмертный, всю сладость цикад...

В общем, желательно, чтобы вся жизнь была впереди,

и было совсем не страшно взглянуть назад.

  
  
  
  
   * * *
   ("Тутиздат")
  
   Здесь люди редки, здесь больше птичек.
   Звонок каретки внутри кавычек -
   Клюют так зерна, галдят и злятся...
   Им не зазорно в пыли валяться.
  
   Они задиры и дети праха.
   Пока над лирой слепая пряха
   Клевала носом в объятьях дрёмы -
   Взвились доносом из-под соломы!..
  
   Пучки пустые и забияки -
   Их запятые всегда двояки.
   И в иглах снежных сквозных скворчаний
   Стога падежных их окончаний.
  
   Их своеволий двоятся жала.
   - А для тово ли тя мать рожала?..
   Раскинут сети, собьются в круг ли... -
   Белы - как нети, черны, как угли.
  
  
  
  
  
  
   АНТИТЕЗА
  
  
   I Сумерки над рекой
  
   (Тавтологический опыт)
  
   "Сова Минервы вылетает в сумерки..."
  
   ...и как рыбак в глухом дождевике -
   свинец дождя он превращает в олово
   реки, и рябь на льющейся реке
   рябит в глазах и проникает в голову
  
   его, и дождь (как вспомнит Пастернак)
   спринцует ухо мышьяком и серою
   глухого дня, и рядом в трёх соснах
   сова Минервы чинит перья серые ...
  
  
   II Лес в излучине
  
   (Следопытский экзерсис)
  
   Я захожу в поэзию что в лес -
   что полон тайн и детски непосредствен,
   и каждый гран невиданных чудес
   здесь упакован - как орехом грецким -
  
   коленцем звонким злого соловья,
   он - царь царей: и ветрен, и невидим...
   а кто же виден здесь? - наверно, я:
   наверно - Пушкин, Дант, Шекспир, Овидий...
  
  
  
  
   * * *
   (В чужом пиру)
  
   "За стеной, у Кирсанова, играла
   гавайская гитара..."
  
   (Ахмат.)
  
   Поволока искусства,
   закорючки сызнанки -
   немудряща закуска
   под хорошие пьянки.
  
   Разбрелись по конурам
   переборы гитары.
   В вожделеньи понуром -
   нервный тик стеклотары...
  
   Кабы крепкие вожжи!.. -
   что нам степь?!. что нам чаща?..
   Но - на старые дрожжи
   жизнь, что веща и вяща...
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
   Любите существование вещи
   больше самой вещи и своё бытие
   больше самих себя...
  
   (М - мъ)
  
   Die Spitze des Speers...
  
   (M.Heidegger. Unterwegs zur
   Sprache. TЭbingen, 1965, S.37.)
  
  
   То кокон, а то - остриё
   незримого миру копья -
   вот так оно - место моё,
   таков он - который есмь я.
  
   И кабы не дом и семья,
   когда б не война и не мир -
   осталось бы - льдом острия
   пронзать - словно кокон - эфир.
  
   Но эта туманная весть
   с гудками дрезин вдалеке -
   вот что ни на есть - оно - есть.
   И жжёт, словно мёд в молоке.
  
  
  
  
   НА СМЕРТЬ ПОЭТА
  
   "За городом вырос пустынный квартал
   На почве болотной и зыбкой..."
   <...>
   "Больная, тихая Кассандра..."
  
  
   I
   Там закололся Митридат...
   <...>
   Что за фамилия чортова?!.
   <...>
   Поэта - далеко заводит речь...
  
   Чудна она, вишь, эта ваша, ей-богу, Таврида!..
   Готовили фиш - получилась ну точно ставрида
   в столовке в рабочий пивком озабоченный полдень...
   а после второй - понеслось: "ну и хто ж этот Болдин?!."
  
   пошло и поехало, выдохлись только за чаем;
   "эк занесло!..." - озираемся, курим, скучаем.
  
   Крестимся, в мёд золотистый макаем пампушки:
   "Вечная осень вам, Осип Иванович Пушкин..."
  
   II <повесть>
  
   ...начяти старыми словесы ...
  
   Всех и дел тут - на полразговорца:
   не болтлив ни хазар, ни сармат...
   И дорожка от Цны до Икорца -
   ей-же-ей - не романный формат.
   Мимо церкви, поодаль базара
   пылью уличной съеден был полк.
   Так за час до степного пожара
   уходил за волчицею волк.
  
   Этот путь до тебя был озвучен -
   и не к ночи его поминать -
   ей-же-ей - если ты не приучен
   с полуслова его понимать.
  
  
   III
   (Серо-сине-сиреневый туман)
  
   А небо, небо - твой Буонаротти...
  
   Трудно поверить, что в этом бесплотном бесплодном тумане -
   город с мостами, вокзалами, почтой, большими домами;
   что в получасе ходьбы обнаружил бы дивные дивы:
   скверы, бульвары, проспекты, огни перспективы;
   в то, что рукою подать от ворон, их дурного фасона,
   до ресторанов, витрин, лимузинов, блатного шансона...
  
   Кто тут поверит, что этот туман - только зримая влага,
   и что ошиблись вороны, слетаясь - и жив бедолага.
  
   Ноябрь 2010
  
  
    []
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"