Аннотация: Привет доктору Реджинальду Бушруту и Ядовитому Плющу
1.
Ночь выдалась чудесной. Недвижимый ветром летний воздух наполнялся прохладой и треском цикад. Полная безмолвная луна замерла в зените, заливая поселок серебряным светом. И только редкие всполохи у горизонта вызывали смутную тревогу.
Я позвонил Жу в начале одиннадцатого. После первого же гудка она взяла трубку и, не тратя лишних слов, полушепотом уточнила:
- Как договаривались?
- Да, - коротко подтвердил я.
Отлично, теперь - за дело.
Стараясь не шуметь, я открыл окно и осторожно полез на улицу. Мне оставалось только спрыгнуть с подоконника, когда я вспомнил об одной маленькой, но крайне важной детали - букете ромашек, приготовленном для Жу с вечера. Пришлось вернуться.
Оказавшись во дворе, я посмотрел по сторонам, на окна дома, который только что покинул, и на цыпочках прокрался к забору. Раньше, в детстве, эта выложенная серым булыжником стена была для меня непреодолимой преградой. А поскольку ворота на ночь запираются, то выбраться за пределы особняка в позднее время я не мог. Да и не было нужды. Зато теперь, когда мне исполнилось восемнадцать, появились и нужда, и возможность.
Я прошел несколько метров вдоль забора и остановился перед старым разросшимся кленом в углу сада. Сунув ромашки в карман ветровки, принялся карабкаться по веткам на стену. Благодаря свету луны, сегодня это давалось куда лучше, чем позавчера. Тогда ночь стояла совершенно непроглядной, и ветви приходилось искать на ощупь, отчего я пару раз едва не сорвался и чуть не выколол себе глаз.
На вершине я задержался на миг, чтобы отдышаться, и вдруг почувствовал себя Ромео, спешащим на свидание к Джульетте. Впрочем, нас и правда зовут очень похоже: ее - Джулия (сокращенно - Жу), а меня Рома. Ромео и Джульеттой нас постоянно дразнят в школе. Жу это ужасно бесит, а меня - нет. Я отношусь к насмешкам философски, как когда-то учил меня отец. Кроме того, я отлично понимаю, что окружающие просто-напросто завидуют нашей с Жу дружбе.
Я так увлекся неуместными мыслями, что потерял контроль над ситуацией. Переступая на ограду, зацепился ветровкой за сук, потерял равновесие и под треск рвущейся материи полетел вниз. Приземлился удачно, в густую траву, но вот ветровка была безнадежно испорчена. В расстроенных чувствах я поднялся и поспешил к месту рандеву, параллельно соображая, что сказать отцу по поводу порванной одежды.
Я очень торопился, боясь оплошать, как в прошлый раз - свернул в потемках не туда и заблудился. В итоге Жу пришла первой. Она, конечно, сделала вид, что нисколько не обиделась, но я все равно испытывал ужасную вину, представляя, какую бурю эмоций пережила она в те десять минут, когда ждала в кромешной тьме моего появления. Надеюсь, она все же простила меня. Сегодня, вышагивая по освещенной луною тропе, я добрался до нашей точки вовремя.
Собственно, место, где мы встречались с Жу, не являлось хоть сколько-нибудь секретным. Это была полянка возле пруда на окраине поселка. Водоем, за которым сразу начинался лес, затянуло ряской и тиной, а подходы к воде преградили заросли рогоза. На моей памяти в нем никто никогда не ловил рыбу и уж тем более не купался. Он вообще пользовался дурной славой, и если кто-то с горя или по другой какой причине грозился "уйтись в пруд", то это означало наивысшую степень отчаяния. Жители даже днем старались держаться от него подальше. Но нас с Жу нелепые поверья нисколько не пугали, а потому для свиданий это место подходило как нельзя лучше.
Спустя несколько минут, когда я уже начал волноваться, за спиной раздалось тихое шуршание травы.
- Жу? - тихо позвал я.
Шуршание прекратилось, но ответа не последовало. Сердце тревожно забилось в груди.
- Жу? - чуть громче повторил я.
- Все в порядке. - Голос Жу меня вмиг успокоил.
Ее профиль внезапно возник на фоне луны, и я вновь поразился его сказочной, неземной красоте. Он был похож на черную-пречерную тень, озаряемую по контуру мистическим светом. Я не мог рассмотреть лица девушки, но воображение само домысливало его, восполняя недостаток зрения. Она подошла ко мне вплотную, а я все еще стоял, зачарованный открывшейся мне картиной.
- Эй, что с тобой? - Жу тронула меня за руку, и видение рассеялось.
- Ты такая... волшебная. - Я не знал, как выразиться.
Звонкий смех разлетелся по поляне.
- Наверное, ты просто соскучился по мне?
- Да! Очень!
- Но мы же виделись сегодня в школе.
- В школе - не то. В школе все по-другому. К тому же, мы виделись всего пару минут, на перемене.
- А тебе этого мало?
- Конечно, мало!
- Почему же ты хочешь видеть меня дольше?
- Потому что ты красивая.
- А еще?
- Потому что ты интересная.
- А еще?
- Потому что ты умная, добрая и вообще самая-самая.
- Ну, а еще?
Девушка встала ко мне в пол-оборота. Я заметил на ее лице лукавую улыбку и догадался, к чему она клонит.
- Потому что я люблю тебя.
Жу в смущении опустила глаза и совсем тихо произнесла:
- Я тоже тебя люблю.
Эти слова вскружили мою бедную голову. Рассудок почти покинул меня. Я готов был броситься к этой милой, беззащитной девчушке, обнять ее, прижать к груди и уткнуться в роскошные каштановые волосы. Почувствовать ее трепетное - то ли от эмоций, то ли от летевшей с пруда прохлады - дыхание. Наслаждаться ее невесомым, несравнимым ни с чем запахом, действующим, быть может, сильнее опиума. И так, обнявшись, стоять до утра, пока розовые лучи рассвета не застанут нас врасплох.
Но я не позволил себе сделать ничего подобного, а вместо этого полез за букетом.
- У меня есть для тебя неболь... - начал я и осекся: карман был пуст. - Черт, не может быть!
Я растерянно огляделся по сторонам в надежде найти оброненный подарок. Ромашек нигде не было. Скорее всего, они выпали из ветровки во время падения с забора. Вот досада!
- Ты что-то потерял? - спросила Жу.
- Похоже, что да.
- Презент для меня? Не переживай. - Жу коснулась моей руки. - Подаришь в следующий раз. Не проблема!
- Ну почему я такой балбес у тебя, скажи?
Жу отстранилась от меня и уселась на краю кособокой скамейки, оставшейся здесь, видимо, с тех незапамятных пор, когда влюбленные парочки могли беспрепятственно встречаться по ночам. В расстроенных чувствах я сел рядом.
- Не вини себя напрасно, ты не балбес. Тебе просто не хватает немного собранности.
- Я стараюсь, Жу, честное слово! Но все равно каждый раз что-нибудь делаю не так.
- У тебя все впереди.
Низкий, утробный рык долетел с той стороны, где сверкала молния - гроза приближалась. От этого настроение окончательно испортилось.
- Прав мой отец: мне никогда не стать великим, - вздохнул я.
- Это он так говорит? Не верь ему.
- Почему же? Он сам великий ученый, знает, что говорит.
- Ром, ты, пожалуйста, не обижайся, но по-моему, твой отец - старый зануда. У него в голове, как и у всех ученых, одни формулы. Что он понимает в воспитании? Верь лучше мне: ты достигнешь всего, о чем мечтаешь.
- Возможно, ты права. Иногда мне кажется, что отец совсем меня не любит. Постоянно сердится, ругает меня. Неоднократно велел Семену, нашему дворецкому, выдрать меня за "двойки". Я уже не помню, когда он улыбался в последний раз. Вечно сидит в своем подвале и занимается какими-то исследованиями. А сколько я уговаривал его отвезти меня в выходной в город - на аттракционы или в зоопарк! Все без толку.
- Мои родители рассказывали, что раньше он был совсем другим. Все его знали как веселого и общительного человека. Он постоянно приглашал гостей и очень любил детей. А после того, как погиб твой брат, резко изменился: стал жестоким и бесчувственным, повздорил с соседями и почти никогда не покидает особняка.
- Я практически ничего не помню. Петя умер, когда мне было всего два года. Единственное, что врезалось в мою память - воздушные шарики, всегда и всюду развешанные по дому. Они казались мне тогда разноцветными облаками. - Я невольно улыбнулся. - Потом все изменилось. Смерть брата подорвала и без того слабое здоровье мамы. Через полгода ее тоже не стало.
- Да, да, знаю. Может, тебе не стоит обвинять папу в излишней грубости? В конце концов, на него в одночасье обрушилось такое горе. А тут еще и хозяйство нужно вести, и маленького ребенка воспитывать. В такой ситуации хочешь не хочешь, станешь строгим.
- Постой. - Я поднялся со скамьи и, ступая бесшумно, приблизился к краю пруда.
- Что случилось? - громко спросила Жу.
- Тс-с!
Тогда девушка подошла ко мне и, поднявшись на носочки, прошептала прямо в ухо:
- Что там?
- Мне показалось, что я слышал шорохи с той стороны, - тоже шепотом ответил я.
- Шорохи? Пустяки, скорее всего, лиса. Ты ведь знаешь, в нашем лесу полно лис. А может быть... - Тут Жу глубоко вздохнула и захлопнула себе ладошкой рот.
- Чудовище? Перестань, я в это не верю. Какое чудовище? Откуда?
- Чего же ты боишься, если никакого чудища нет?
- Боюсь, что за нами следят. И если отец узнает о нашем свидании, мне несдобровать.
Вместо ответа Жу прижалась ко мне. Это было лучшим утешением. Вдвоем мы какое-то время всматривались в черноту противоположного берега, но так ничего и не увидели.
И тут грянул раскат грома - совсем близко, будто решил незаметно подкрасться и ради забавы напугать замечтавшихся влюбленных.
- Надо торопиться, - сказал я. - Мы должны успеть вернуться до дождя. Иначе Семен обязательно заметит утром, что куртка промокла.
- Конечно, мой Ромео, - улыбнулась Жу, - я все понимаю.
2.
Но как мы ни спешили, под дождь я все равно попал.
Пока вышли на дорогу, пока я проводил Жу до ее усадьбы, тучи успели добраться до поселка и заслонить небо над ним. Луна пропала в один миг, словно задули свечу. Ливень накрыл меня, когда я, пользуясь короткими вспышками молний, пытался отыскать припрятанное бревно, по которому забирался на забор с внешней стороны. Пока я отыскал его и приладил к стене, вся моя одежда насквозь пропиталась водой. Еле-еле я влез по мокрому скользкому стволу наверх и спрыгнул в сад.
Прямо в руки Семена.
- Идем, Роман, - невозмутимо сказал он, стоя под огромным черным зонтом-тростью, с которого лились в разные стороны восемь ручьев. - Твой отец уже заждался.
Это было похоже на нападение грабителя из-за угла. Как, скажите, как они могли обнаружить мое отсутствие? Кто-то из них случайно зашел в мою комнату и наткнулся на пустующую кровать? Видел, как я преодолеваю забор? Или все-таки они заранее знали о свидании? Но откуда? Единственный вариант - Жу проболталась о нем своим родителям, а те донесли моему предку. Только вряд ли такое возможно: отец много лет ни с кем не общается сам и запрещает это делать всем проживающим в его доме. В любом случае сопротивление бесполезно, понял я и на подкашивающихся ногах побрел за Семеном.
Вообще-то Семен - хороший человек. В том смысле, что сам по себе он не злой, не коварный. Просто обладает исключительной исполнительностью, за что и ценит его мой отец. Семен попал в наш дом давно, когда меня еще не было на свете, и единственный из всей прислуги оставался на своей должности по сей день. Лично мне он никогда не нравился: замкнутый, немногословный, с лишенным эмоций, как у рыбы, выражением лица, он всюду тенью таскался за отцом и безукоризненно выполнял его распоряжения. А когда он с тягостным вздохом - мол, работа такая - принимался меня в очередной раз наказывать, я начинал его немного ненавидеть.
Едва мы переступили порог, Семен движением руки велел мне оставаться на месте. Я сощурился: в гостиной горел свет, и после темноты, в которой мне довелось провести несколько последних часов, он слепил глаза. Однако отца, сидящего с какой-то книжкой в кресле, я разглядел очень хорошо. На нем был длинный ночной халат, свидетельствующий о том, что он поднялся с постели. Стало быть, заранее ничего не знал, а был разбужен недавно и не имел времени одеться, как следует. Что ж, Жу ни в чем не виновата, с облегчением подумал я.
При моем появлении отец оторвался от книги и поднял голову. Его лицо... Нет, тут сложно подобрать нужные слова. Гнев, ярость, крайнее возмущение, некоторое безумие - все это присутствовало на нем в изобилии. Я и не помню, когда видел отца в подобном состоянии в последний раз. Он смерил меня пронзительным взглядом. Особенно ему не понравилась натекшая с одежды лужа на паркете.
- Спасибо, Семен, - произнес он. - Я позову тебя, если понадобишься.
Дворецкий слегка поклонился и, молвив что-то типа "всегда к вашим услугам", скрылся в боковом коридоре.
- Ну, добрый вечер, молодой человек, - спокойно (и это хуже всего!) сказал мне отец. - Или правильно - доброй ночи?
- Пап, я...
- Вот интересно, где же можно гулять в такое время, да еще в такую погоду? Посмотри на себя, на кого ты похож, на жалкого щенка, выловленного из реки.
Голос отца становился громче, набирал мощь.
- Пап, я правда...
- Так где мы, черт возьми, шлялись? - перебил меня отец. - Неужели опять с этой несмышленой девицей, Джулией? М-да, так и знал, что твоя дружба с ней ничем хорошим не закончится.
- Она не несмышленая! - не сдержался я.
- А какая?! - взревел отец. - У кого еще, кроме тебя, хватит ума покидать ночью дом? Или правила нас уже не касаются? Мы стали слишком взрослыми?
- Почему? Я помню о запрете.
- Тогда какого черта вы шатаетесь ночами по поселку? - кричал во все горло отец. - Вам не дорога жизнь? Не боитесь оказаться пойманными...
Он не договорил - я сделал это за него:
- Чудовищем? Пап, я не верю этим россказням. Много лет никто не встречал тут никаких монстров. В нашем лесу даже волки не водятся, это все знают. Даже смешно!
- Заткнись!
Отец отшвырнул книгу, вскочил и бросился ко мне. Я закрыл глаза, ожидая оплеуху или что-нибудь похуже.
- Это не смешно! - заорал отец мне в лицо. - Или ты думаешь, совет поселка просто так запретил показываться на улице после захода солнца?
- Я не знаю...
- Конечно, откуда тебе знать, если ты тогда под стол пешком ходил.
- Так расскажи! - предложил я, поражаясь собственной смелости. - Что там случилось? Все, что известно мне и моим сверстникам - это расплывчатые упоминания о страшном чудовище, якобы поселившемся в округе. Кто-то говорит, что в лесу стали пропадать люди, кто-то говорит, что монстр сам нападал на поселок. На все вопросы родители и учителя в школе упорно отводят взгляд и не желают сообщить подробностей. Может, они их не знают, а может, никаких подробностей и вовсе нет. Я думаю, если бы что-то такое существовало, его бы рано или поздно заметили. Но сколько я помню себя, никто ни разу не видел ничего подобного.
Я поднял глаза и задрожал - не от мокрой одежды, хотя от нее тело давно бил озноб. Отец таращился на меня так, словно чудовищем, о котором шла речь, был я. Интересно, он опять прикажет Семену выдрать меня? Или собственноручно устроит экзекуцию?
- Все сказал? - процедил сквозь зубы отец. - За самовольное покидание дома в темное время суток ты будешь наказан. Завтра суббота, я собирался ехать в город и хотел взять тебя с собой, сводить на аттракционы или в зоопарк. Вместо этого я заключаю тебя под домашний арест до следующей недели. Никаких свиданий и общений с друзьями. Особенно с Джулией. Ты скоро оканчиваешь школу, пора всерьез заняться уроками.
Я не верил своим ушам. Меня не будут лупить! Но вместо этого отец придумал нечто новое и, нужно отдать ему должное, расстарался на славу - более жестокое наказание было трудно себе представить. Как он мог так поступить? Да я столько мечтал выбраться с ним куда-нибудь, и вот, когда счастье казалось совсем близко, все летело в тартарары.
- Пап, а ты сам-то видел чудище? - в отчаянии спросил я.
- Семен!
Дворецкий появился в сию же секунду, словно стоял за дверью.
- Этот молодой человек наказан, Семен. Отведи его к себе в комнату. До понедельника он не должен покидать стены дома и ни с кем общаться, даже по телефону.
Семен покосился на меня своим рыбьим взглядом и сказал:
- Я прослежу за ним.
- Отлично. - Отец повернулся к нам с дворецким спиной и быстро скрылся в коридоре, ведущем в подвальные помещения.
Я еще с полминуты стоял на месте, смотрел вслед отцу, потом махнул рукой и сказал Семену:
- Ладно, пошли.
Вот так и получилось, что завтра вместо полуденной прогулки, о которой мы условились с Жу на обратном пути, мне предстояло гулять по дому из одного конца в другой и заниматься естествознанием. Вспомнив о подруге, я поднял трубку, на ходу подбирая слова для оправданий и извинений. Только трубка предательски молчала. Аппарат отключен! Причем сделано это явно до моего возвращения. Стало быть, отец придумал наказание заранее.
Эх, скверно получается.
Я представил Джулию, покорно ожидающую меня на скамейке. Она волнуется, немного сердится, но все эмоции скрыты за непроницаемой маской спокойствия. Она очень терпеливая. Она наверняка будет ждать целый час или больше. А я не приду, и Семен будет тщательно это контролировать.
3.
Утром меня разбудили летевшие из-за стены голоса - моя комната была смежной с гостиной. Это отец, готовясь к отъезду, давал дворецкому последние указания. Слов я разобрать не мог, но догадывался, что большинство его указаний относится ко мне. И судя по интонации, вчерашнего приговора никто не отменял.
Солнце за окном задорно проглядывало между двух высоких елей с раскидистыми ветвями. После ночной грозы лучи легко пронзали чистый прозрачный воздух и проникали в комнату. Из открытой форточки неслись смешанные в непрерывную полифонию трели птиц. Начинался великолепный погожий летний день.
Взгляд невольно упал на письменный стол, половина которого была залита солнечным светом. На углу неровной стопкой лежали учебники и тетради. Я закрыл глаза.
Стукнула входная дверь.
Не повезло. Ведь мог бы сейчас покинуть дом вместе с отцом и поехать с ним на машине в город. А там... Луна-парк, мороженое, сладкая вата... Все мечты. Не стоило вчера начинать с Жу разговор об этом. Она из лучших побуждений пыталась убедить меня в том, чего нет. А я поддался и почти поверил. К черту фантазии.
Я вылез из постели и накинул халат. На всякий случай проверил телефон - тот по-прежнему не подавал признаков жизни. Я пожал плечами и вышел за дверь. Но не преодолел и трех метров, как рядом, точно из подпространства, появился Семен.
- Ты уже встал, Роман? Это хорошо, я как раз шел тебя будить.
- Отец уехал? - перебил я дворецкого. У меня не было никакого желания с ним любезничать.
- Так точно. Сказал, что вернется поздно. Завтрак уже готов и ждет тебя на столе. Поторопись, не то все остынет.
- Разогрею, - отмахнулся я.
- Ни в коем случае! - запротестовал дворецкий. - Разогретая еда вредна для здоровья.
- Значит, сожру холодным, - огрызнулся я и, не обращая внимания на дальнейшие увещевания, заперся в ванной.
Прохладный душ подействовал успокаивающе. Я тщательно растерся большим махровым полотенцем и, взбодренный, отправился завтракать.
В столовой никого не было. Семен, если и следил за мной, то предпочитал это делать из укрытия. Я без аппетита съел остывшую глазунью, подумав мимоходом, намного ли разогретая яичница вреднее свежеприготовленной, выпил чашку кофе и неторопливо побрел к себе - спешить сегодня было некуда.
Пересекая гостиную, я немного отклонился от маршрута и остановился возле столика с телефоном. Огляделся, нет ли поблизости дворецкого, и поднял трубку. Стоит ли говорить, что этот телефон не работал, как и мой? Похоже, меня на полном серьезе изолировали от внешнего мира. В сердцах я швырнул трубку на рычаг, но не рассчитал силу - трубка скользнула по аппарату и, перелетев через край стола, повисла на проводе. Пришлось наклониться за ней, чтобы вернуть на место.
Тут-то я и заметил на нижней полке книгу, которую бросил вчера в порыве гнева отец. Позже ее, очевидно, поднял кто-то из прислуги и положил сюда. Я осторожно взял книгу в руки - довольно толстый и увесистый том. Это было какое-то старинное издание в полукожаном переплете с углами и блинтовым тиснением на корешке. То ли от времени, то ли от постоянного пользования книга сильно истрепалась. На крышке из мраморной бумаги я с трудом прочитал почти стершееся название: "Metamorphosis". Несколько ломких желтых страниц, выбившихся при падении из переплета, торчало сбоку. Я раскрыл фолиант примерно посередине. Язык был мне незнаком, хотя характерными окончаниями слов напоминал латынь. Текст сопровождали небольшие рисунки, но и их я, как ни странно, не мог разобрать. Они в равной степени напоминали эскизы каких-то приспособлений, разрезы замысловатых деталей и зарисовки диковинных физических явлений. Куда любопытнее оказалось другое: все свободное пространство - на полях и между строк - покрывали многочисленные комментарии. Часть из них принадлежала отцу, остальные же явно оставили прежние читатели; некоторые записи были сделаны еще гусиными перьями.
Я без интереса полистал томик, повертел его в руках, рассматривая непонятные иллюстрации, и захлопнул. Постоял в задумчивости. Эта книга не из общей библиотеки на втором этаже - ее содержимое было мне хорошо известно. Следовательно, она попала сюда из личной коллекции отца, хранящейся где-то в подвале. Надо же, я не замечал в нем букинистических наклонностей. Впрочем, что я о нем вообще знаю... Наверняка у него есть и другие подобные антиквариаты, может даже, на русском языке. Вот бы полистать такую книжку!
В гостиную так никто и не входил. Я украдкой посмотрел в сторону полутемного коридора. Покидать дом мне запрещено, это верно, но перемещения внутри дома никто не ограничивал. А если меня схватит Семен, скажу, что хотел отнести книгу на место.
Разум еще додумывал подходящие объяснения, подводил под них соответствующие логические умозаключения, а ноги уже несли меня в заветный коридорчик. Перед невзрачной серой лестницей с коваными железными перилами я все же остановился. Если Семен и контролировал скрытно каждый мой шаг, то сейчас ему самое время объявиться и опротестовать мои несанкционированные действия. С полминуты я стоял неподвижно. Сердце, как сумасшедшее, колотилось в груди. Вокруг все было спокойно. Тогда я осторожно стал спускаться вниз.
Через два десятка ступенек лестница заканчивалась маленьким фойе самого что ни на есть аскетического вида: грубый бетонный пол, небрежно оштукатуренные стены, с неровных перекрытий свисает на проводах пара маломощных лампочек. Вдоль углов тянутся вены коммуникаций. Справа и слева - узенькие дверцы кабинетов. На другом конце фойе, как раз напротив лестницы, располагалась большая металлическая двустворчатая дверь, выкрашенная когда-то в бордовый цвет. Внешне она напоминала гаражные ворота. За ней, я знал, начиналась непосредственно лаборатория. В принципе, заходить туда или даже приближаться к входу - такое же табу, как и ночные прогулки. Никто и никогда не имел права беспокоить отца во время его работы. Нужный слуга в случае необходимости вызывался по внутренней связи, но такое случалось крайне редко. И даже если "мастерская" пустовала, спускаться в подвал никому не позволялось. Однажды, когда мне было лет шесть или семь, в поисках отца я забежал сюда. Уже не помню, зачем он мне понадобился, но дело казалось мне чрезвычайно важным. Дверь в лабораторию, разумеется, была заперта, и я принялся отчаянно в нее долбить. Ох, и влетело же мне тогда! Желания повторять подобное действо больше не возникало.
Пока в голове прокручивались неприятные детские воспоминания, я успел подойти к каждой из маленьких дверей по бокам фойе и подергать их за ручки. Все до единой были заперты. Более того, судя по ужасному состоянию, в котором они пребывали, ими уже лет сто не пользовались. Соответственно, никакой библиотеки за ними быть не могло.
Я остановился перед бордовыми воротами и чисто машинально потянул на себя правую створку.
Открыто!
Я замер от неожиданности. Честно говоря, у меня и в мыслях не было забираться в святая святых, ведь я на сто процентов был уверен, что дверь закрыта на ключ. Но нет же, образовавшийся проход молчаливо приглашал внутрь.
Меня подхватил вихрь соблазнительных желаний, сотни противоречивых мыслей возникли вдруг из ниоткуда, то осуждая, то оправдывая друг друга. В лабораторию входить нельзя, это ясно как дважды два. Но! Во-первых, отца нет дома и не будет еще до вечера, соответственно, мы ему не помешаем и не попадемся на глаза. Во-вторых, запрет был дан давным-давно, с тех пор многое могло измениться. Вчерашнее происшествие, правда, показало, что отец в отношении своих распоряжений все еще настроен очень серьезно. Пусть так, но откуда он узнает? Книгу оставлять я там не буду, это понятно, так же не стану ничего трогать и ни к чему прикасаться. Просто зайду и гляну одним глазком. В этом доме сдать меня может только Семен. Я бросил взгляд в направлении лестницы. Ни дворецкого, ни кого-то еще там не было. Даже если меня засекут на выходе, я буду от всего открещиваться. Пускай Семен попробует доказать! И потом, если уж так важно, чтоб в лабораторию никто не входил, следовало бы ее запирать перед уходом.
В конце концов я поймал себя на том, что просто-напросто пытаюсь найти тысячу и одно оправдание решению, которое на самом деле уже давно принято. А раз так, то не стоит терять драгоценное время. Набравшись смелости, я просунул в проем сначала голову, а затем протиснулся и сам.
За дверью оказалось еще темнее, чем в фойе. С минуту я стоял неподвижно, пока глаза привыкали к полумраку. Было душно и пахло как в кабинете химии у нас в школе - не то хлоркой, не то какими-то соединениями серы, - только к этому примешивался непонятно откуда взявшийся запах болотной сырости и тины. Если отец целыми днями дышит таким воздухом, ему стоило посочувствовать - для его немолодого организма это вряд ли полезно.
Наконец я смог рассмотреть, что нахожусь в довольно узком продолговатом коридоре, круто уходившем вниз. Куда он вел, было не понять - мешал свод потолка. Сильно сгибая ноги и иногда касаясь стен руками, чтобы не упасть, я двинулся вперед, на свет. Очень быстро коридор расширился и превратился в просторное помещение, при виде которого я вновь невольно замер.
По моим представлениям, именно так должна была выглядеть пещера Али-бабы: огромное пространство, наподобие ангара или зала, скупо освещенное и хаотично заваленное всяким добром, так что из одного его конца невозможно увидеть противоположный. Лаборатория отца почти идеально вписывалась в данный образ, только вместо диковинных светильников помещение освещалась лампами дневного света, а восточные товары и драгоценности заменяло изобилие научного оборудования. Там и тут стояли столы и тумбы, заваленные различными приборами. Половина приборов, что любопытно, находилась во включенном состоянии, отчего в воздухе стояло равномерное гудение, сопровождаемое периодическим пощелкиванием. Ближе к стенам рядами возвышались металлические стеллажи. Чего там только не было: бумаги, инструменты, всевозможные устройства! В одном из углов несколько стеллажей занимала библиотека, та самая, ради которой я и спустился в подземелье. Но сейчас мне было совсем не до нее.
Как ни велико оказалось мое изумление, я все же постарался взять себя в руки и немного углубиться в лабораторию. Ближе к центру кажущийся беспорядок трансформировался в обширное рабочее место. Здесь было свободнее, вокруг столов с оборудованием стояли стулья, а из торчащего из стены крана в ржавую раковину капала вода. За мойкой большую часть помещения занимала зона для проведения химических опытов: вытяжной шкаф, стойки с реактивами и посудой, пять или шесть сдвинутых вместе столов с микроскопами, штативами, спиртовками и прочей подобной утварью. Это отсюда распространялся на все лабораторию специфический "аромат".
Последний стол был заставлен разнокалиберными колбами с жидкостями всех цветов. К нему-то я и направился. Но, забыв об осторожности, не заметил под ногами жгут проводов, зацепился за него и распластался на полу. Книга выскочила у меня из рук и улетела за дальний стол, едва не сшибив по дороге колбы. Случись такое, я даже представить не берусь, что со мной сделал бы их хозяин. Пора было сматываться отсюда.
Я поднялся. Потирая ушибленные ладони, обогнул столы, подобрал книгу и собрался уходить, как вдруг заметил небольшую низкую дверку, замаскированную в шероховатой стене. Я бы и не разглядел ее на сером фоне штукатурки, но от времени пазы увеличились, и теперь сквозь них пробивался довольно яркий белый свет. Любопытство в очередной раз подвело меня, и я приник глазом к самой широкой щели.
Мне показалось, что я заглянул в миниатюрный сад или рощу под ослепительным янтарным солнцем. Вокруг все утопает в сочной зелени и ярких цветах. Кустарники усыпаны какими-то незнакомыми красными и оранжевыми, спелыми на вид плодами. Лиственные деревья с густыми кронами отбрасывают прохладную тень, в которой так и тянет подремать. Ну просто разгар июля!
Иллюзия была настолько реальна, что я почти поверил в нее. Но здравый смысл бдительно подсказывал: ничего подобного здесь просто не может быть. Хотя погода с утра и выдалась неплохой, зрелище за стеной все же тянуло на идеальное лето. И потом, я ведь точно знаю, что нигде поблизости с нашим домом такой красоты не существует.
Однако глаза, вернее, один глаз продолжал наблюдать чудесную картину. Прямо передо мной в окружении молодых деревцев виднелась чаша пруда, такого же миниатюрного, как и все остальное. Округлые берега поросли осокой, а неподвижная гладь воды пестрела от водорослей. Похоже, именно от пруда тянуло сыростью в лаборатории. Впрочем, он не производил такого угнетающего впечатления, как то болотце, возле которого мы встречались с Жу.
Нет, нет, все это мираж, фикция, все слишком неестественно. Не бывает таких ярких красок в живой природе, такого чистого солнечного света. Нет приятного летнего ветерка, лениво играющего травой и листьями, нет птиц и насекомых. Замерший, застывший, словно на фотографии, мирок.
Мое внимание привлекло одно из деревьев на краю водоема, походившее скорее на корягу - без листьев, без тонких веток, без уходящего в земле ствола. По форме оно, пожалуй, напоминало человека, сидящего в позе мыслителя. Деревце разительно отличалось от остального пейзажа своим угрюмым видом, и казалось, что его специально кто-то поместил сюда для контраста.
Вдруг произошло нечто такое, отчего я шарахнулся назад. "Мыслитель" неожиданно повернул ко мне голову и открыл глаза! Я, кажется, спятил. Или в моем сознании, ошалевшем от всего уведенного, разыгралась бурная фантазия. Подумать только, как дерево может так живо, по-человечески шевелиться, и откуда у него взялись глаза? Нет, на сегодня хватит.
Я рванул было к выходу, но, не сделав и двух шагов, застыл столбом: возле раковины стоял и спокойно смотрел на меня мой отец.
4.
Когда он появился? Сколько времени ждал, пока я налюбуюсь застенным миром? Почему не окликнул меня или не прикончил сразу? Тысячи, миллионы пустых вопросов.
Убедившись, что я заметил его, отец развернулся к мойке и закрыл потуже кран. Вода перестала капать. Затем он вновь уставился в мою сторону. О чем сейчас думает отец? Как поизящнее разделаться с нарушителем? Холодный пот выступил у меня на лбу. Я не знал, что делать - бежать или оставаться на месте. Бежать-то в любом случае уже не имело смысла. Но и молчание становилось невыносимым.
- Ты же уехал, - сказал я первое, что пришло на ум.
- Я никуда не выходил. - Надо же такую глупость сморозить! Разве в данной ситуации это имело значение?
- Сядь, - приказал отец.
Я послушно сел на ближайший стул так, как будто он был электрическим.
- Ну, слушаю.
- Пап, я... ну, это... хотел положить на место книгу. - Я неуверенно поднял руку с томом, вроде как собирался передать его отцу. Но тот даже не шелохнулся, и рука безвольно опустилась.
- Как интересно! И то, что сюда входить строго запрещено, тебя, конечно, не остановило? О-очень интересно. Есть, что еще сказать в свое оправдание? Нет? Прекрасно. Сейчас ты отправишься в свою комнату, а дальше я решу, что с тобой делать. Все ясно?
Я кивнул.
- Не слышу!
- Мне все ясно, - упавшим голосом произнес я.
- Молодец. Ну, топай.
Я осторожно сполз со стула, опасаясь, что ноги не станут меня держать. Колени и в самом деле задрожали, но не подвели. На ватных ногах я постарался обойти отца как можно дальше.
- А здесь-то чего? - вырвалось у меня на ходу.
- Повтори, что ты сказал! - раздраженно прорычал отец.
- Ночью нельзя гулять по улице, потому что там бродит монстр. А какая опасность здесь? Совет поселка не запрещает спускаться в подвалы.
- Ах, вот оно что, совет поселка ему не запрещает. - Отец повысил голос. Ну, сейчас начнется. Зря я спросил. - А родительское слово, выходит, для тебя уже ничего не значит?
- Значит, пап, конечно, значит! Но что тут такого, если я всего один разок, да и то почти случайно, попал в твою лабораторию?
- А ну, сядь! - рявкнул папаша, и я вынужден был подчиниться.
На этот раз он не горячился. Какое-то время тер пальцами покрасневшие глаза, а потом вдруг спросил:
- Знаешь ли ты, отчего умер твой брат?
Я оторопел: чего-чего, а подобного вопроса никак не ожидал.
- Он болел или вроде того...
- "Вроде того", - передразнил меня отец. - Однажды, когда Пете было три года, он подобно тебе случайно оказался в этой лаборатории. Я был вон там, в библиотеке и не видел, как он вошел сюда. Естественно, в первую очередь Петю заинтересовали колбы с цветными жидкостями. Он решил, что это сок или газировка, и даже залез на стул, чтоб добраться до них. - Папа выдержал паузу. - В колбе, содержимое которой он проглотил, был не сок, разумеется, а сильнодействующий яд. Через пять минут твоего брата не стало. Спасти его было невозможно. Твоя мама винила себя в произошедшем, будто это она оставила Петю без присмотра. Винила так рьяно, что не смогла жить дальше... Надеюсь, теперь ты не будешь спрашивать, почему входить сюда категорически запрещено? Лаборатория - опасное место, Роман, и она не предназначена для детских игр. Да, ты уже не маленький мальчик, однако здесь полно опасности и для взрослого. Я был расстроен твоей ночной выходкой, поэтому забыл утром запереть дверь, но ведь это не означает, что запреты можно нарушать. Я не хочу, чтобы произошло нечто подобное еще раз.
Вдруг откуда-то из-за столов послышалось хриплое клокотание, будто смеялся старик с больными прокуренными легкими. От этого глухого, сдавленного звука мороз побежал по коже.
- Что это? - невольно спросил я.
- Ничего. Иди к себе.
Но я не мог пошевелиться, оцепенев от ужаса. Безобразный смех усилился, стал визгливым и резким.
- Иди к себе, я сказал! - заорал отец.
От его крика клокот превратился в сплошное рычание, а затем резко захлебнулся, умолк.
- Грустная... история... - донесся со стороны потайной двери сиплый голос.
Отец подскочил к последнему столу:
- Цыц! А ты чего расселся? - снова закричал он на меня. - Я же сказал, марш в свою комнату!
- Ты всем... такое... рассказываешь? - Казалось, говоривший произносил слова с трудом, отчего делал паузы.
- Дьявол! - выругался отец.
- Пап, кто там? - Зубы стучали у меня от страха. - Кто это говорит?
- Заткнись! Черт, черт!
- Всегда одно и тоже... Ложжжь...
- Слушай, давай обсудим все позже.
- Нет. Никаких "позже" не будет. Я ухожу.
- Постой! - Отец судорожно нагнулся к дверце. - Что ты еще задумал? Опять взялся за старое?
- В этот раз все решено. Я иду туда, где мое место.
- Но сколько же можно повторять: я почти закончил!
- Ничего ты не закончил. И никогда не закончишь. Это невозможно. Реки не текут вспять.
- Возможно! Я обещаю тебе, несколько дней - и все будет готово. Верь же мне, черт возьми!
- Верить? После этой истории, которую я только что слышал? Да-а-а... Я долго верил. Я жил надеждой, мечтой. Каждый день ждал, что чудо вот-вот случится и этот затянувшийся кошмар закончится. Прошло шестнадцать лет, а ничего не изменилось. Ты больше не сможешь удержать меня пустыми обещаниями.
Отец рухнул на колени перед дверью:
- Умоляю тебя, не делай этого сейчас, не уходи! Ты нужен мне! На воле тебе не выжить!
- Хватит жить в обмане. Лучше... расскажи ему правду. Он имеет право знать. Прощай.
- Стой!!! - закричал что было мочи отец, но ему никто не ответил.
Он довольно долго стоял на коленях, прежде чем подняться.
- Это ты во всем виноват, - сказал он наконец. - Не совал бы нос, куда не следует, ничего бы не было.
Я хотел ему ответить, что это не так, что я не желал неприятностей и вообще не понимаю, что тут происходит. Но невидимая рука крепка сдавила мне горло и не давала даже перевести дыхание, не то что говорить.
- Впрочем, глупо тебя обвинять, - продолжал отец, стоя ко мне спиной. - Винить нужно себя. За свои дурацкие эксперименты, за неосторожность, за непутевую жизнь. Вот только зачем? Я все равно знал, что это случится рано или поздно.
- Там... был Петя?
- Да. - Отец тяжело вздохнул. - Сказав тебе, что он умер, я немного слукавил, чем окончательно вывел его из себя. Черт, он всегда был такой нервный. Нервный и упрямый.
- Выходит, мой брат - жив?
- Жив, но... - Папа сконфуженно повернулся ко мне. - Понимаешь, он не совсем человек. Знаю, знаю, сразу сложно понять. Вот, смотри.
Отец шагнул к столу, на котором стояли колбы, и взял одну, до середины наполненную мутной зеленоватой жидкостью.
- Это remedium metamorphosis - "средство преобразующее", эликсир, способный изменять живых существ. Принявший его через несколько часов становится наполовину животным, наполовину - растением. Это одна из военных технологий, разработками которых, как ты знаешь, занимался наш НИИ. Что вояки планировали делать с препаратом дальше - достоверно неизвестно, хотя, думаю, догадаться несложно. Какому государству не захочется иметь бойцов, не нуждающихся в еде и отдыхе, стойких к ранениям и обладающих колоссальной выносливостью? В общем, я возглавлял данный проект и частенько, помимо института, трудился над ним дома, в собственной лаборатории. Изначально планировалось, что трансформация будет возможна в обоих направлениях, к тому же безопасна и малозаметна для организма. Но чем больше мы проводили исследований, тем отчетливей понимали: поставленная задача практически нереализуема. Эксперименты на животных давали хоть и неплохие результаты, но все ж не те, на которые мы рассчитывали. Начать с того, что организм на девяносто процентов превращался в растение, от животного в нем оставалось мало чего. Нарушался прежний обмен веществ, атрофировались внутренние органы, мутировали ткани. А главное, запустить процесс обратно было невозможно. Из более простой жизненной формы не удавалось получить более сложную. Работа стояла в самом разгаре, когда случилась беда. Попав в лабораторию, Петя действительно выпил один из экспериментальных образцов эликсира, но не погиб, а стал метаморфом - так мы называли преобразованных существ. И как любому метаморфу, ему требовались солнечный свет для фотосинтеза и почва, откуда он мог брать необходимые питательные вещества. Я обратился за помощью к руководству, доложив о случившемся. Однако вопреки всем ожиданиям реакция оказалась противоположной: меня отстранили от занимаемой должности, сам проект заморозили, а Петю распорядились передать в соответствующие инстанции. Разумеется, на это я пойти не мог и предпринял все, чтобы дело спустили на тормозах. Пришлось распространить информацию, что Петр все-таки погиб, и даже организовать фиктивные похороны. Таким образом, я остался один на один со своей проблемой. О том, чтобы Петя показывался на улице днем, не могло быть и речи. Для него было оборудовано небольшое помещение, где специальные лампы круглосуточно имитировали солнечный свет. Впоследствии я постарался воссоздать настоящий оазис. Из дома Петя выходил исключительно под покровом темноты. В округе поползли слухи о чудовище, якобы поселившемся в наших краях. Большинство жителей поселка - мои бывшие коллеги и друзья. Используя свое влияние, мне удалось утвердить на совете правило, запрещающее кому бы то ни было покидать жилище после заката. Тем временем, не жалея сил и средств, я в одиночку продолжал модернизировать препарат. Основной задачей было найти способ обратной трансформации. Я довольно скоро вернул твоему несчастному брату способность говорить, быстро и свободно двигаться, усовершенствовал функции органов. Я не терял надежды, что в один прекрасный день он снова станет обычным человеком. И все шло весьма неплохо, пока не свалилась новая беда, на этот раз - с твоей мамой. Она все время пребывала в глубокой депрессии, кляла себя за то, что не уследила за собственным сыном. Я же был полностью поглощен работой и не мог уделять ей должного внимания. В конце концов от бесконечных переживаний ее рассудок помутился. В отчаянии она решилась присоединиться к сыну, для чего, улучив момент, когда я отсутствовал, проникла в лабораторию и воспользовалась эликсиром. Вот только пожилой организм не справился со сложным перестроением. Вернувшись домой, я обнаружил ее тело уже остывшим.
Отец аккуратно поставил колбу на край стола и, подойдя к своему рабочему месту, рухнул на стул. Силы покинули его. По лицу, полному муки и скорби, медленно ползли слезы, предательски заблестевшие в лучах настольной лампы. Я никогда прежде не видел его таким. Мне казалось, он просто не способен на эмоции. И вдруг до меня дошло, что отец за столько лет впервые рассказывает кому-то эту историю. Переполненное болью и горем сердце больше не могло сдерживаться. Потоки чувств хлынули из него под невероятным напором.
- После того я совсем упал духом. Смерть твоей мамы сломила меня, мне больше ничем не хотелось заниматься. Я возненавидел сам себя - не за то, что такой неудачник, а за то, что собственными руками уничтожил свою семью. И самое страшное - ничего нельзя было исправить. Меня словно охватило безжалостное прозрение: раз нет пути назад, то нужное средство - не изготовить, а значит, Петр навсегда останется таким, каким стал. Тогда-то он, почувствовав мои сомнения, и ушел из дома в первый раз. Я не на шутку перепугался, потому что уже начиналась зима, искал его несколько суток и насилу нашел в лесу. Он был в изнеможении, но упрямо отказывался возвращаться. Мне едва-едва удалось переубедить его. После этого я без колебаний продолжил исследования. А разве мог быть иной выбор? Но вот в чем штука: во мне как будто пропала вера. Интуитивно я понимал, что затея с обратной трансформацией обречена с самого начала. По всей видимости, Петя это тоже понимал или, по крайней мере, чувствовал. Много раз он убегал из дома, и всякий раз я находил его и уговаривал вернуться, обещая, что заветный рецепт вот-вот будет получен. Со временем я значительно улучшил препарат, благодаря чему расширил Петины способности, сделал его практически неуязвимым. Но надежда вернуть ему человеческий облик, а вместе с тем - свою семью, угасала с каждым днем, пока в какой-то момент я не признался себе, что это попросту невозможно. Жестокий, безжалостный приговор. Я предпринял все, что было в моих силах - бесполезно. Что ж, наверно, такова воля Всевышнего - навсегда лишить меня семьи.
- А тебе правда хотелось бы ее вернуть? - робко спросил я.
- Хотелось бы мне вернуть семью? - Отец хлопнул себя ладонью по лбу. - О чем ты спрашиваешь, Роман! Да я половину жизни посвятил этому. Возможно, тебе казалось иначе, потому что у меня не было возможности проводить с тобой достаточно времени. Но теперь ты знаешь причину и, надеюсь, поймешь меня. На свете нет ничего, чем я не пожертвовал бы, чтоб видеть вас с Петром вместе. Я готов отдать все - все, что у меня есть, - лишь бы мы снова стали одной семьей, пусть даже без мамы!
Дальнейшее помнилось мне смутно, ибо по неясности и абстрактности происходящего больше напоминало дурной несуразный сон, нежели реальные события. Неведомая сила, точно катапульта, выбросила меня из стула. В два прыжка я достиг крайнего стола, схватил оставленную отцом колбу и залпом выпил чудодейственный эликсир.
5.
Трудно сказать, как так вышло. Наверное, даже мой отец - профессор! - не смог бы этого объяснить с научной точки зрения. Как будто мгновенно распрямилась мощная пружина, натягивающаяся все сильнее и сильнее год от года. Как будто сработал неведомый, дремавший доселе рефлекс и полностью подчинил себе весь организм. Как будто подсознание само, по своему усмотрению запустило один из собственных, давным-давно спланированных сценариев, а исповедь отца явилась условным сигналом к запуску. Какая разница? Я не задумывался об этом, когда протягивал руку к колбе.
Жидкость не имела вкуса. Это было довольно неожиданно, ведь, по моим понятиям, подобные зелья обязаны обладать тошнотворной горечью. Впрочем, может, так оно и было, просто вкусовые рецепторы мгновенно отключились под действием напитка.
C органами чувств вообще творилось что-то неладное. Глаза заволокла мутная неоднородная пелена, из-за которой очертания предметов витиевато изгибались и теряли правильные пропорции, точно на картинах Дали. Сквозь толщу воды, окружившую меня со всех сторон, доносились искаженные звуки - размытый гуд включенных приборов и дерганый, бубнящий, словно зажевало кассету, голос отца. Он что-то отчаянно кричал мне, сорвавшись со стула и размахивая руками, но я не мог разобрать ни слова. В итоге он сгреб меня в охапку и усадил на место.
Постепенно все приходило в норму. Растворялась мешающая зрению пелена, мешанина звуков становились разборчивее. Во рту так и не появилось противной горечи, что подтверждало исправность органов вкуса. Немного подташнивало, но это вполне могло быть от нервного истощения.
Отец носился как угорелый из угла в угол. Он уставился перед собой в исступлении и без перерыва твердил одно и то же: "Что ты наделал!" Это был шок, и я не знал, сколько он продлится. У меня не было сил одернуть отца, хотя безумно хотелось. Времени оставалось не так много, а нам еще требовалось многое обсудить.
Понемногу бодрость и присутствие духа возвращались ко мне, и я наконец тихо, но твердо произнес:
- Я найду его.
Отец словно внезапно налетел на стену. Он перестал метаться и удивленно спросил:
- Кого?
- Петю. И верну нашу семью.
- О чем ты? Какую семью?
- Нашу семью, пап. Ту, о которой полжизни мечтал ты, и о которой всю жизнь мечтал я. Тебе не нужно больше самому лазать по лесу. У меня это получится лучше. Я найду Петра, и мы вернемся с ним домой. Обещаю, скоро у нас будет настоящая семья.
Спустя полчаса отец окончательно взял себя в руки. Мы сидели напротив друг друга. Он рассказывал о важных деталях, которые мне необходимо было знать. По его словам, активная фаза превращения начнется ближе к ночи и продлится до утра. Остаточные явления продолжатся еще несколько дней, но перерожденный организм начнет функционировать по-новому уже с завтрашнего дня. Для превращения требуется много света, поэтому вечером я отправлюсь в оазис и буду находиться там до тех пор, пока отец не решит, что его можно покидать. А дальше... Ну, если все пройдет без осложнений, я смогу выбраться в лес и разыскать брата. В принципе, препарат, который я самовольно использовал, был самым совершенным их всех. Одна из его особенностей заключалась в том, что образованный им метаморф мог специфично чувствовать растения, поэтому с поисками не должно возникнуть проблем.
- Тебе же нужно ехать по делам, - неожиданно вспомнил я.
- Какие могут быть дела? - развел руками отец. - Нет, сегодня я никуда не поеду. Я останусь следить за твоим самочувствием. Сейчас двенадцать часов, ты пока можешь пойти к себе, отдохнуть.
Двенадцать часов!
- Пап, слушай... - Я нервно заерзал на стуле. - Мне тут надо уладить одно дело, прежде чем... В общем, ты мог бы отпустить меня ненадолго? Обещаю, я не задержусь!
Отец едва заметно кивнул в ответ. Не обращая внимания на легкий зуд в руках, я стремглав бросился из дома.