Кончеев Александр Сергеевич : другие произведения.

Ходасевич - зарисовка 1918 года

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Прочитав одно прекрасное стихотворение Ходасевича 1918 года, я вдруг как-то по-особому ясно понял суть кошмарных исторических событий, обрушившихся на Россию в 20-м веке.

ХОДАСЕВИЧ - зарисовка 1918 года

     Прочитав одно прекрасное стихотворение Ходасевича 1918 года, я вдруг как-то по-особому ясно понял суть кошмарных исторических событий, обрушившихся на Россию в 20-м веке. Россию съела филистерская, а, по сути, просто дурацкая идея, что можно создать свой маленький и кругленький рай взамен того, что уже есть и в полноте тебе дано. Ведь жизнь в России 19-го века была проста и хороша. Конечно, это была ЗЕМНАЯ жизнь со всеми ее тяготами, ужасами, страданиями и несовершенством. Но она не отличалась ничем от того, чем жили все люди во все времена. И вот демоны в виде просветителей, освободителей, революционеров захотели изменить - не принцип, не вселенскую несправедливость - а, собственно, устройство уже существующей жизни, устройство стабильное и по-своему очень гармоничное (Как прекрасно показал эту жизнь Глеб Успенский!). Марксизм и есть филистерство, возведенное в принцип. Очень хорошо он подошел к ситуации. Идеально вписался. Патриархальная, крестьянская страна получила ядовитую инъекцию. Мы знаем очень хорошо идеологию ниспровергателей. - Убить гадов. Убить правителей и построить Царство Божие (а на самом деле свой маленький, убогонький, материальный рай) на костях всех несогласных. И полилась кровь. Царь-освободитель. Его приемник. Мудрый Столыпин. "Николашка". И еще не счесть. Народ богоносец оказался вполне безбожным. Бог хорош, пока курица несется, а перестала нестись - долой бога. Быдло, дерьмо. Грядущий хам. Пока идиоты славянофильствовали, лжепророки соловьевствовали, паразитирующая на вечном людском недовольстве мразь творила свое черное дело. И вот демон разгулялся, погрузив в кровавую вакханалию, некогда благополучную и вполне процветающую страну. Большевички в 17-м, 18-м прошлись по ней хорошим Карфагеном.

      2-го НОЯБРЯ
      
      Семь дней и семь ночей Москва металась
      В огне, в бреду. Но грубый лекарь щедро
      Пускал ей кровь - и обессилев, к утру
      Восьмого дня она очнулась. Люди
      Повыползли из каменных подвалов
      На улицы. Так, переждав ненастье,
      На задний двор, к широкой луже, крысы
      Опасливой выходят вереницей
      И прочь бегут, когда вблизи на камень
      Последняя спадает с крыши капля...
      К полудню стали собираться кучки.
      Глазели на пробоины в домах,
      На сбитые верхушки башен; молча
      Толпились у дымящихся развалин
      И на стенах следы скользнувших пуль
      Считали. Длинные хвосты тянулись
      У лавок. Проволок обрывки висли
      Над улицами. Битое стекло
      Хрустело под ногами. Желтым оком
      Ноябрьское негреющее солнце
      Смотрело вниз, на постаревших женщин
      И на мужчин небритых. И не кровью,
      Но горькой желчью пахло это утро.
      
     Это картина разрушения после побоища. Бедные люди.
      А между тем уж из конца в конец,
      От Пресненской заставы до Рогожской
      И с Балчуга в Лефортово, брели,
      Теснясь на тротуарах, люди. Шли проведать
      Родных, знакомых, близких: живы ль, нет ли?
      Иные узелки несли под мышкой
      С убогой снедью: так в былые годы
      На кладбище москвич благочестивый
      Ходил на Пасхе - красное яичко
      Съесть на могиле брата или кума...
      

     Вот тут я и почувствовал радость того реального блага, простого и ясного, которое утратилось этим многострадальным народом. Была, хоть не привольная, но нормальная жизнь, с трудами, праздниками, с куличами и пасхальным яичком (оно меня особенно тронуло) и все обгадил демон разрушенья. Наступили века расплаты. И мясорубка истории не разбирает правых и виноватых. А может и разбирает, ведь правые и добрые гибнут первыми.

      К моим друзьям в тот день пошел и я.
      Узнал, что живы, целы, дети дома, -
      Чего ж еще хотеть? Побрел домой.
      По переулкам ветер, гость залетный,
      Гонял сухую пыль, окурки, стружки.
      Домов за пять от дома моего,
      Сквозь мутное окошко, по привычке
      Я заглянул в подвал, где мой знакомый
      Живет столяр. Необычайным делом
      Он занят был. На верстаке, вверх дном,
      Лежал продолговатый, узкий ящик
      С покатыми боками. Толстой кистью
      Водил столяр по ящику, и доски
      Под кистью багровели. Мой приятель
      Заканчивал работу: красный гроб.
      Я постучал в окно. Он обернулся.
      И шляпу сняв, я поклонился низко
      Петру Иванычу, его работе, гробу,
      И всей земле, и небу, что в стекле
      Лазурью отражалось. И столяр
      Мне тоже покивал, пожал плечами
      И указал на гроб. И я ушел.
      
      А на дворе у нас, вокруг корзины
      С плетеной дверцей, суетились дети,
      Крича, толкаясь и тесня друг друга.
      Сквозь редкие, поломанные прутья
      Виднелись перья белые. Но вот -
      Протяжно заскрипев, открылась дверца.
      И пара голубей, плеща крылами,
      Взвилась и закружилась: выше, выше,
      Над тихою Плющихой, над рекой...
      То падая, то подымаясь, птицы
      Ныряли, точно белые ладьи
      В дали морской. Вослед им дети
      Свистали, хлопали в ладоши... Лишь один,
      Лет четырех бутуз, в ушастой шапке,
      Присел на камень, растопырил руки,
      И вверх смотрел, и тихо улыбался.
      Но, заглянув ему в глаза, я понял,
      Что улыбается он самому себе,
      Той непостижной мысли, что родится
      Под выпуклым, еще безбровым лбом,
      И слушает в себе биенье сердца,
      Движенье соков, рост... Среди Москвы,
      Страдающей, растерзанной и падшей,
      Как идол маленький, сидел он, равнодушный,
      С бессмысленной, священною улыбкой.
      И мальчику я поклонился тоже.
      
                                 Дома
      Я выпил чаю, разобрал бумаги,
      Что на столе скопились за неделю,
      И сел работать. Но, впервые в жизни,
      Ни "Моцарт и Сальери", ни "Цыганы"
      В тот день моей не утолили жажды.
      
                  1918 
      

 Copyright © Кончеев (e-mail:  falter@hotmail.com), 2003


 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"