"...Уборщица (бежит по коридорам института и орёт, как оглушенная, благим матом): Караул, караул, товарища Путина разорвали, совсем разорвали, ироды!
(Здесь звучит весёлая, лёгкая, задорная музыка на подобие той, что звучала в старых советских комедиях 50х-60х годов).
И весь институт, все профессора, деканы, преподаватели, студенты, лаборанты, гардеробщицы, слесаря, плотники, электрики, буфетчицы, охранники и даже сам проректор Космоянский бегают по этажам и аудиториям в пьяном ажиотаже, сталкиваются лбами, падают друг на друга, толкают друг друга с лестницы.
Уборщица (трубным голосом): Караул, товарища Путина разорвали в клочки! Диверсия! Политическая диверсия!! Скорее в органы! Органы! МВД! ФСБ!! КГБ!!! ЦРУ!!!!
Наконец, полоумную женщину ловят и вталкивают в переполненную множеством людей учительскую.
Уборщица: Товарища Путина разорвали! Совсем разорвали! Диверсия! Диве...!
Космоянский: Да успокоит кто-нибудь эту шизофреничку!
Уборщица: Скорее в органы! Звонить! Телефон! Телеграф! Интернет!!
Космоянский: Да что стряслось-то?! Вашу мать! Успокойте эту старую идиотку, или я повешусь!
Уборщица: Там. Там в у... в у... в убо...!
Космоянский (в бешенном гневе): Что в "у"?! Анна Ванна, возьмите себя в руки. Я вас умоляю! Просто на коленях прошу, заклинаю. Мы же не можем ничего предпринять, пока вы толком ничего не скажете! Вам ясно?!
Уборщица (всхлипывая): Я... я... ясно.
Космоянский: Ну, и хорошо. Так, что там, в "у" стряслось, по-порядку, пожалуйста!
Уборщица (набирая воздуха в лёгкие): Я давеча сторожу нашему Мишке окаянному говорила, чтоб он ключи-то от подсобной комнаты оставлял, а то он, сукин пёс, напьётся, поди, сыщи их. А мне мётлы нужны и тряпки, чем я мести буду, подолом своим, а??!
Космоянский: Это можно опустить. И...
Уборщица: Ну, вот, нашла я этого сукинова пса, отобрала ключи...
Космоянский тяжело вздыхает.
Уборщица: Беру ведро, тряпку, швабру и иду, значит, в мужской сральник, тьфу ты, туалет то бишь...
Космоянский (в нетерпении): Ну-ну, дальше, дальше.
Уборщица: А там, в сральнике... тьфу ты пропасть...
Космоянский (срываясь на крик): Ну, а там, в сральнике что??!!
Уборщица (бледнея): А там посередине нужника, простите за выражение, разорванный портрет дорогого Владимира Владимировича Путина валяется. На мелкие клочки разорванный. Абсолютно весь разорванный! Видно, кто-то специально его болёзного из газеты вырезал, а потом, окаянный, порвал и бросил. (Снова в крик). Караул! Караул! Диверсия!!..
Космоянский: Всё ясно. Уберите, наконец, эту престарелую дуру!..
...Космоянский: Теперь вот разбираться придётся! Шутка ли - в подопечном мне учебном заведении обнаружен разорванный портрет вождя! Тьфу, блядь, совсем замотался. Президента! Замотали они меня совсем!
Тягалович: А может просто? Случайность?
Космоянский: Дурачок ты, Вася. Случайность?! Жизни не видел. Случайность! Там наверху скажут, мол, студенты у Космоянского совсем обнаглели, страх потеряли. Портретами президентов задницы подтирают, а потом эти портреты рвут на мелкие клочки и в агитационно-экстремистских целях по всему институту разносят. Случайность. Да за такую случайность... за такую случайность, Вася, люди срок тянут. И сидят на приисках доброй удачи!
Тягалович: Ну, уж, прямо и срок! Подумаешь, портрет разорвали, не тридцатые, поди.
Космоянский: Поди, не тридцатые. Это ты, верно, заметил, но если мне, проректору Космоянскому, профессору, заслуженному деятелю образования на старости лет придётся в гардероб перебираться и польты студентам своим бывшим подавать, извини...
Тягалович: Слушай, Петя, у нас на втором курсе одна настырная нацинал-большевичка есть?!
Космоянский: А я, что всех помнить должен, тем более, кто в какой партии состоит, слава Богу, я в "Единой России". Пока.
Тягалович: Так вот, надо это дело на мази провернуть. Свалим всё на эту лимонку. Свидетелей я найду, не проблема. И сами из дерьма выйдем сухими и другие нам спасибо скажут. У?!
Космоянский: А что идея хорошая, смелая. Практическая. Значит, так. Убирай эту комсомолку или как её там, лимонку, долой, она на эту роль очень даже хорошо подходит!.."
Следователь Ивановский перелистывал текст пьесы молодого активиста "Другой России" Ивана Костра. За его спиной висел большой по размерам для такого сравнительно небольшого следовательского кабинета портрет президента Российской Федерации - с левой стороны и портрет товарища Дзержинского, почему-то справой. Размером по меньше. Видимо, значимость первого руководителя чекистов была по жиже предпоследнего. На столе стояла пепельница из синего стекла, нарезная, доверху набитая окурками от предыдущих допросов. Этот только начинался. Красная, китайского производства, пластмассовая лампа, да дело на подследственного - вот и все, что было на столе. Что касается Ивановского, то это был средних лет мужчина, одетый в модные вещи, на сколько ему позволяли личные средства, далеко не красивый. Можно сказать ужасный. Лицо было в ссадинах, оспинах, мелких шрамах, а на шее висели крупные не по возрасту старческие бородавки. Внешность зеркально отразилась на характере этого обиженного судьбой человека.
-Так, товарищ Костёр. Дела ваши пизда. Я вот, честно, чисто по человечески не понимаю, зачем вам всё это нужно?! Вы - талантливый человек. Вам делом заняться надо. Например, музыку писать, песни там. Вы ж звездой станете. Вам даже фамилию менять не придётся. Какой там Колдун, Билан, Сливки, едрёна вошь. Костёр - звучит! И революционно, и вообще... в теме. Эх. Как там... "вставай, проклятьем заклеймённый, весь мир" и т. д. У меня даже идея есть: вы революционные хиты на новый лад перерабатывайте. Вот, например, "Интернационал" в стиле техно-рока. Клёво получится. Опять же, внедрение революционных идей в современную молодёжь. И, что главное - и безопасно, и практично. А? Что молчите?! Я ж с вами пока по-хорошему разговариваю.
-А что говорить? Во-первых, я не композитор и не поэт, а во-вторых, собственно, в чём меня вообще обвиняют?! - негодовал Ваня. Но делал это очень тихо и осторожно: кому, как не ему было известно, что Ивановский в отделении отличается самым крутым нравом, и что одно неверное слово или движение - и он в жопе.
-В чём? - переспросил Ивановский. - Да так, пустяки, дело житейское, года на три и потянет всего лишь. - И вдруг он как с цепи сорвался. - Что ты мне горбатого лепишь, сучара?! Кто распространял паскудные побасёнки про президента?
-Какие ещё побасёнки, я президента вообще не касался.
-Да? А кто сочинил, что мол, у ребёнка, которого Путин на площади поцеловал после поцелуя сифилитический шанкр образовался? Вот, читаю, недоумок: "...и после этой президентской ласки на месте поцелуя у малыша покраснело и вскоре образовался румяный металлический шанкр..." Твоя работа, колись, хуже будет!
-Там о сифилисе ничего не написано, там только про шанкр написано, это вы сами президенту диагноз поставили.
-А, значит, это всё-таки твоя писанина. Так и запишем. Хорошо. А вот это, как тебе нравится: "...и президент дружески похлопал своего коллегу и приемника по заднице..."? А какаво?
-Ну, это же просто смешно, президент и приемник парились в бане. Это просто дружеский шлепок. Это нормально.
-Это для вас педиков нормально, небось, все там перетрахались в своей партии вонючей, а для нас, для нормальных, это ненормально! - и немного успокоившись, Ивановский добавил, - я, когда в бане парюсь, обычно, баб по заднице хлопаю. Устал я с тобой. Ладно, оставим это. Знаешь, - Ивановский загадочно улыбнулся, - я тебе шанс хочу дать, ты мне понравился. Вот, всё, что ты тут понаписал, и сам же в этом сознался, всё это на три года и потянет, как я сказал уже. Но... есть другой вариант исхода. Так сказать. Ты мне сейчас, - следователь протянул Ване ручку и чистый листок бумаги, - напишешь про твоего соратника и шефа Крота, ну, как он тебя заставлял все эти мерзости сочинять и распространять, а мы тебя опустим... кха, отпустим, как говорится, на свободу и с чистой совестью, а?! Лады? - следак криво усмехнулся и даже протянул руку, как жест доброй воли.
-Сученного из меня сделать хотите? - Иван смотрел исподлобья.
-А ты и так сучённый, - весело улыбнулся следователь. - Да не переживай. Корешей своих, что ль боишься? Ну, ладно, на вот те ещё бумаги и на них напиши, чтоб одним разом. Что смотришь? Твори! Здесь я твоего художественного творчества не стесняю, - Ивановский закурил и предложил Ивану, но тот на отрез отказался.
-Не куришь? Молодец! Ты у нас положительный хлопец. Потому и работаю с тобой.
Иван насупился и уставился в зарешёченное окно.
-Что? - не понял следователь, - мысли не идут? А ещё сочинитель, ёбанный поплавок! Ничего, я тебе сейчас сам сочиню, только записывать успевай.
-Я ничего писать не буду!! - резко и грубо ответил молодой оппозиционер.
-Как это не будешь? - снова не понял следователь. - Что, в отказуху поиграть решил?! Да знаешь, что я сейчас с тобой сделаю?
-Я закона не нарушал, за мной нет ничего. Всё. Больше ничего не скажу.
-Ай-я-яй, - закачал головой следак, - а как же та девочка в детском саду?
-Какая ещё девочка, - оживился Ваня, дело запахло жареным.
-Какая? Такая! Та самая, которую ты отодрал не по-детски в кустах, - начинал веселиться Ивановский.
-Вы... что это вообще такое? Никакой девочки я не насиловал, что это вы ещё придумали? - глаза Вани наливались злобой и отчуждением.
-Знаю, что не насиловал, но вот уголовнички в камере не знают. Пока разберутся..., - Ивановский не выдержал и зло расхохотался, глядя прямо в глаза бедному парню, - что к чему, ты уже... ты... и весь город кука... кукаре... кукарекать будешь на весь город, - наконец, выдавил из себя он. И успокоившись немного, - ну, что, будешь писать?
-Бог вас накажет!..
-Ты, шакал, за словами следи! Последний раз, ведь, спрашиваю. Ты же знаешь, есть неофициальное постановление "Единой России" и лично Рашида Нургалиева... ну, ладно, Рашид не в счёт. Короче, всех политических - опускать!!! - довольный и упоенный следователь Ивановский закурил ещё одну сигаретку, а дым от неё нахально и подло пускал в лицо подследственному. - Будешь бумагу марать или в камеру к уголовничкам. Я, ведь, могу, ты только скажи.
-Господин...
-Гражданин, - быстро перебил его следак, - кому, как не тебе знать, что все господа ещё в семнадцатом году в Париж на ПМЖ переехали.
-Гражданин начальник, - поправился Костёр, - я останусь при своём мнении.
-Это твоё крайнее мнение? Ну-с, хорошо, - Ивановский почесал в затылке и вызвал эскорт.
Ваню препроводили в камеру к уголовничкам и те страстно и конкретно отодрали его по первое число. Вот так просто. Вероятно, я не такой мастер слова, как скажем дорогой наш Фёдор Михайлович или не менее дорогой наш же Николай Васильевич, соответственно Достоевский и Гоголь. Это они, дай им Бог написать подобное, скорее всего, подробно и монотонно, от части, описали бы, как Иван Костёр шёл по страшному, мышиного цвета, и длинному, как кишка анаконды, коридору в камеру на свою погибель. Описали бы они, в подробностях, его бренные мысли до того момента, как он вошёл в чистилище и лишился бы мужской невинности (если такая вообще есть в природе). Конечно, точно и подробно они описали бы, во что был одет сам герой, во что были одеты его конвоиры, во что - руки, высовывающиеся из камер и какие на них были татуировки и что они обозначали в уголовной иерархии России. И когда бы наш герой вошёл, наконец, в камеру, вот тут они бы просто залили читателя подробностями извращённого акта. Как пахан, спускаясь с нар, требовал к себе на анальную расправу молодого революционера, как грузин-рецидивист, посаженный за изнасилование малолеток обещал Ване Костру засадить по самые помидоры, как двое расписных, словно храм Христа Спасителя, ещё не старых, но уже не молодых уголовничка схватили бы жёстко и до боли Ваню за руки и потащили бы на зеркало. Как содрали бы с Вани одёжи, и тому, что он при этом думал и кричал, великие творцы, гении нашей художественной литературы посвятили бы несколько отдельных бойких абзацев, величиной с мою целую повесть. И, в конце концов, как завалился на Ваню потный, вонючий, с леденящими душу чёрными волосками на заднице, пахан, а затем и остальные попробовали бы его молодецкую плоть, такую румяную, нежную, сладкую..., тьфу ты, сам в достоевщину скатываюсь. И как эту самую плоть они порвали немножко в порыве страсти и нежности, нахлынувшей на них разом и нечаянно. Обо всём об этом ещё более подробно и качественно с головой, с задумкой расписали бы великие деятели искусства нашего золотого, понимаешь, девятнадцатого века. А вот мне Бог не дал такого таланта, посему и слог мой короток, как у Александра Исаевича Солженицына на художественные подробности. А потому, просто повторяю, Ваню Костра завели в камеру к уголовным элементам и те дико его поимели, употребили на полную катушку.
Далее подследственного, за отсутствием состава преступления, хотя бы и административного, вывели за ограду отделения. Иди, гуляй! Веселись, малый, пока силы есть и жопа цела!
Когда всё это произошло, я, как раз, и встречался с Ваней. Но по-порядку. С утра я зашёл в горком орехово-зуевского отделения коммунистической партии России, который располагается в гостинице на октябрьской площади, в аккурат на третьем этаже. Там были первый секретарь Вердиханов Шахбала Вейселович, теперь уже и депутат московской областной Думы, и второй секретарь - Николаева Людмила Сергеевна. В общем, я мало там сидел, так, ничего интересного, послушал, как Вердиханов даёт распоряжения своим людям, несущественные, на мой взгляд, но каждому своё. Я с ним поспорил, неактивно, да с ним разве поспоришь, он во всём прав, как товарищ Сталин! Вышел на октябрьскую площадь, прошёлся взад и вперёд. Было много молодёжи, разноцветная, весёлая, такая непринуждённая. Ни о чём не беспокоится, ни о чём не переживает, будто у Христа за пазухой. Аж, но завидно! Сидит, воркует, как те птицы, что в небе летают. Здесь я и увидел Ваню, он быстрым шагом пересекал мощеную площадь, не оборачиваясь, никого не примечая. Я окликнул его, негромко, чтобы не привлекать всеобщего внимания. Но он не услышал, а, может, и не хотел услышать. Но я догнал его всё равно. Поздоровались. Он по началу разговаривал со мной неохотно и даже в какой-то степени грубо, но потом разошёлся. Я уже знал о его злоключениях по вине следователя Ивановского, этого отчаянного подлеца, но не подавал виду. Он сам мне всё рассказал. Я знал, что он не терпит жалости и слюнявого сочувствия, посему нашёл в себе силы быть твёрдым, хотя подмазывало обнять его, так чисто по человечески, утешить. В, конце концов, обнять мужчину можно не обязательно, если он твой отец, сын, брат или голубой любовник. Так всё опошлили в последнее время. Но он понял мой настрой и мою сдержанность и на вопрос "Чем я могу ему помочь?" просто пожал крепко мою руку. Я уже знал, что он хочет, какой адский план зреет в его немножко шальной голове. Но я поддерживал его всецело и на сто!
С Ваней мы познакомились отнюдь не на политической почве, вернее, не совсем на ней. Эта почва была, скорее, творческая. Я года два назад безуспешно пытался поставить политическую пьесу с громким названием "Как Володя Игоря мочил: Путин и Тальков: история одного убийства". Вот такое длинное название, говорящее само за себя, но это отдельная история. Мне поставить так и не удалось, да это и понятно, в нашей свободной стране. А если бы я каким-нибудь чудом поставил своё произведеньице, верно, разорванным аналом не отделался бы. Но познакомился с Костром, чисто случайно в ДК на Пушкина. Он там тоже чем-то промышлял и тоже безуспешно. Мы разговорились и очень скоро поняли, что мы - родственные творческие души. Я почитал его творения, он мои. Думаю, нам обоим это понравилось. Пытались писать вместе, но в силу политических разногласий разошлись. А дружбу не бросили. Мы стали очень близки, не в сексуальном плане, конечно. Он рассказывал мне то, что у него на душе наболело, я о себе. Так, два вольных художника, не конкуренты, не противники, просто друзья. Ах, как говорил корнет Оболенский, оставим эту лирику в покое.
Между тем, Ваня шёл к своей любимой девушке, которая жила в высотке на перекрёстке улицы Ленина и К. Либкнехта. Почему говорю к любимой, просто у него было несколько девушек, так, небольшой грешок за ним водился. В, конце концов, имеет революционер, тем более молодой, полный жизненной, в том числе, мужской энергией, иметь несколько девушек. Это нормально, в среде революционеров, на меня не смотрите, я не революционер - я свободный творческий оппозиционер. Девушку Ивана звали Катька. Она была на два года младше своего возлюбленного, училась на журналиста и любила готовить.
Ещё Катя, был и у неё аналогичный грех, любила мужчин, но ответственных, жёстких, умеющих постоять за себя и близких, и вообще решать свои проблемы самостоятельно. Поэтому у неё тоже были другие друзья. Одним из них был младший лейтенант милиции из *** городского отделения Лисьих Владимир Петрович. Молоденький, но уже довольно самостоятельный. Это про таких анекдот сочинили, мол, мужик в ментуру устроился, через месяц зарплату получать, а его нет и нет, наконец, спросили, в чём дело, а он отвечает, мол, думал пистолет дали, а там крутись-вертись, как хочешь. Умел и Вова покрутится. Не зря такую хитрую фамилию в наследство получил. И вот, в то время, когда Ваня приближался к дому своей пассии, пассия нежилась в постели с подлым ментовским дружком.
Костёр безмятежный позвонил в дверь. Катя открыла. Иван вошёл в прихожую. Из комнаты, напротив, в одних трусах, семейных в синюю продольную линейку и верхней форме с лейтенантскими нашивками вышел милиционер.
-Это кто? - поинтересовался лейтенант, махнув в сторону Вани рукой.
-Интересно, интересно, - заморгал глазами Иван, - мне бы то же не помешало узнать, кто этот мент поганый, - на слове "поганый" он сделал язвительный акцент, - который так вольготно расхаживает по твоей, Катюша избе, в одних трусах.
-Постой, постой, - вдруг начал вспоминать Владимир, - да ты тот пидор гнойный, которого недавно опустили у нас в отделении. Привет, кум, не узнал, - лейтенант залился весёлым, непринуждённым, детским смехом. В тот же момент Костёр, позабыв о приличие, набросился на лейтенантика и принялся его душить своими творческими, безумно одарёнными, одухотворёнными, длинными пальцами. Завязались бойкие отношения. Сначала Ваня душил Владимира. Потом Владимир пытался свернуть на бок шею Ивана, потом Иван опять стал ломать пальцы лейтенанту, потом Лисьих изловчился и старательно выковыривал глаза Костру. Противостояние длилось порядка десяти минут. Всё это время вокруг них металась и пыталась дать тон разрядки Екатерина, неверная.
-Мальчики, мальчики, прекратите, наконец.
Неизвестно, сколь бы это продолжалось, но тут в дверь опять кто-то позвонил. Катя, надеясь, что придёт кто-то, кто сумеет остановить побоище в её хате, беспрепятственно открыла и впустила... своего третьего хахаля. Им оказался сотрудник ЧОПа "Прометей" Андрей Сухонский. Не стану описывать ссуды да пересуды, их разборки, я в дела фамильные не лезу, только через пять минут Костёр и Лисьих душили несчастного сотрудника в четыре руки, навалившись на него с двух сторон. И вроде, как они врагами перестали быть, вроде, как этот новый ухажёр стал им обоим единым врагом и сблизил их. А ещё через час все трое сидели на кухне и распивали третью бутылку беленькой. Это их застолье сыграло решительную роль в нашей многострадальной повести с нашими многострадальными героями.
-Ты, извини, кореш, - обращался, еле-еле шевеля опухшими от пития горячительного губами Лисьих к Костру, - что я, в общем, нагрубил тебе на счёт... отделения, понимаешь, работа такая. Всё равно не я тебя сажал. Это не мои методы, я сам разбираюсь, собственными силами, когда нужно.
-Оставь, Вовик, - отвечал таким же гнусавым, водочным акцентом Костёр, - я знаю. Это Ивановский, грязный пидор, стукнул уголовникам, мол, я малолетку оттянул, сволочь.
-Да, скотина он вообще, полный кретин, - согласился Владимир, слушай, Ванёк, а ты его того, пришей, за такие дела разбираться надо по полной.
-Да, Ваня, кончать этого гада надо, - включился в разговор Андрей, - я от него тоже в своё время пострадал на службе. Карьерист, в жопу! А хочешь, я тебе пушку для такого дела дам. Чистую. Уберёшь пиздюка, нам всем легче дышать станет.
-Не-е-а, ребята, так не могу, - ещё сидеть за такого гондона.
-Чё ты ссышь-то, - начал раздражаться Лисьих, - пушку тебе дадут, я тебя всей информацией о жизни этого козла снабжу. Ну, там, где он бывает, кого трахает, кто его трахает. Всё на мази будет. Пришёл, увидел, порешил. О, блядь, чем ты не Цезарь?! Давай, соглашайся и выпьем.
-Ну, не знаю, парни, засада полная, я подумаю, вы координаты сбросьте. А то по пьяни все мы Цезари, а как хмель выйдет - в кусты поссать!!
Парни выпили ещё одну бутылку водки и заснули вповалку прямо на кухне. Напрасно Катерина пыталась их перетащить на кровати в жилые комнаты или, хотя бы, сдвинуть с места, ноша была неподъёмная.
Через пару деньков Ваня встретился с Сухонским и получил от него чистую пушку, хотя в голове его созрел совсем иной план устранения следователя Ивановского. Но он решил подстраховаться, чтобы дело прошло без эксцессов. А вечером того же дня Лисьих по телефону передал всё, что ему было известно о жизни этого нехорошего милицейского затворника. Да, видимо, многим он насоли, этот оборотень в погонах, если его так дружно решили отправить в свободное плавание по реке Стикс. Ваня решил укрепить полученный материал личным следствием и поэтому, исходя из уже полученных сведений, за три дня до развязки вышел следить за Ивановским.
Ивановский жил в одной из пятиэтажек в районе улицы Кирова. Я не скажу, по понятным причинам, в какой именно, суть не в этом. Жил Ивановский не богато, сама квартира досталась ему в наследство от бабушки, которая по молодости работала здесь в администрации. Мебеля и основная утварь досталась следователю от неё же. Но не плохая, между прочим. В прошлые времена всё делали лучше, качественнее. Ивановский жил один, нет, он не был старым девом, по молодости такие романы крутил, закачаешься, но прогулял он свою бурную молодость, пропил, промотал по кабакам шумным, по разгульным рюмочным. И не довелось ему сделать своего домашнего задания - не определившись с личной жизнью, вошёл в весьма зрелый период. Внешность его маленько подпортилась, это, ведь, только вино с годами лучше становится, а мясо, как известно, портится. Все его коллеги имели хорошие, образцовые семьи. И хвастались этим, хотя и ходили на лево регулярно. Ивановский тоже имел любовницу сомнительной репутации, которую систематически посещал два раза в неделю. Она его устраивала - не требовала оформить отношения, не интересовалась его службой и прочими делами, была равнодушна к его подаркам, он, в свою очередь, так же мало проявлял интерес к своей пассии. Это была странная, но не редкая гражданская семья. Он для неё был чем-то средним между хорошим, добрым сутенёром, который спит со своими подчинёнными и порядочным ментом, который пользуется услугами кокоток, ничего не платит, но всегда благодарит, она для него - бесплатной путаной, к тому же, испытывающей к своему клиенту какие-то чувства. Это была поистине замечательная пара.
Утром Ивановский, когда не надо было идти на работу, просыпался и долго лежал в постели. Обычно люди нежатся, стараясь подольше оттянуть тот момент, когда, наконец, придётся разомкнуть слипшиеся от гноя веки, потянутся, расправить свой закостеневший корешковым синдромом позвоночник, пробормотать своей второй половинке, что-то, типа, который час и, недовольно зевнув, сесть на кровати, чтобы посидеть ещё пару минут, поболтать ногами, пошлёпать ими по приятному прохладному полу летом, либо сунуть в тёплые, меховые тапочки зимой. Ивановский лежал, только потому, что вставать решительно было не за чем. Но и он поднимался. Шёл в сортирную комнату (санузел у него был совмещён, как и положено в старых постройках - когда Ленин уже успел умереть, а Сталин ещё не успел взять всю полноту власти в свои руки), прочищал здесь обе ноздри, до отказа заполненные зелёными ошмётками, полоскал своё облепленное белым дурнопахнущим налётом горло, чистил свои жёлтые обкуренные гнилые клыки, утирался в розовое махровое, китайское полотенце и проходил в свою маленькую, узенькую кухоньку. Готовил яичницу, или грел остатки вчерашнего ужина и завтракал.
Примерно через три часа Ивановский выходил погулять, размять косточки в лесу. Это было несколько странным гулять вот так в одиночку и Ивановский неоднократно подумывал завести себе четвероного питомца. Один раз даже решился и пошёл на центральный рынок посмотреть, приглянуться. Собаки он так и не купил, только подумав, сколько хлопот она принесёт в его такой привычный и обыденный мирок, а купил маленькую морскую свинку и клетку к ней. Через две недели свинка сдохла от хронического недоедания и полетела в мусорный контейнер.
В тот день, когда два зорких глаза начали безустанную слежку, следак вышел, как обычно, погулять до соседнего леса. Погода была отличная в отличие от настроения объекта слежки. Милиционер не спеша, шёл в сторону холодильника, пытался что-то мурлыкать себе под нос, дабы развеятся. Что-то из репертуара АББы. Проходя мимо неизвестного строения, видимо, армейского назначения, на Ивановского набросилась чья-то собака, системы американский стаффордширский терьер и стала прямо таки хищно рвать его левую ляжку, повыше голени.
-Помогите! - закричал следователь, пытаясь отцепить от своей ноги агрессивную псину, но та только ещё больше возбуждалась от безответственного сопротивления незнакомца и ещё крепче и сильнее сжимала челюсть, захватывая всё большую площадь. - Господи! Мне поможет кто-нибудь? - Ивановский стал бить собаку кулаком по голове, удары его были не слабые, но собака - не подследственный, к боли равнодушна, а потому, прейдя к окончательной точке агрессии, перебралась челюстями ещё выше и ухватила настырного дядю за паховую область.
-Ай-я-яй, - завопил следователь, чувствуя, как острые слюнявые собачьи копьевидные клыки впиваются в яйца. Здесь он понял, что промедление положительно смерти подобно (не смерти, конечно, но евнухом вполне может стать) и начал отчаянно лупить, что есть мочи бешенного пса по голове.
Всё это время Иван находился неподалёку, прячась за деревьями. Он видел, как стафф вынырнул, практически неоткуда и как он вцепился в Ивановского, вначале в ляжку, потом в мадню. В какой то момент Костёр даже испугался, уж не перехватит ли собака инициативу, не расправится с негодяем сама?! Но всё, к счастью, обошлось - следователь нашёл в себе нечеловеческие силы и так трахнул пса по голове своим каменным кулаком, что последний покатился по шишкам и, высунув язык, быстро-быстро задышал, пуская вонючие слюни. Всё, что происходило до этого, видел только Иван, но вот то, как собака получила удар Голиафа и покатилась кубарем, увидели её хозяева - мужчина, лет сорока пяти - пятидесяти, его жена, такого же, примерно, возраста и их старший сын, телок лет двадцати пяти. Они ринулись к поверженному псу, словно стая бродячих собак.
-Не смейте, вы слышите, скотина! - кричала владелица собаки следователю.
-Ты, пидорас, ещё дотронешься до пса, я тебя уебу на месте! - кричал менту старший владелец.
Младший владелец ничего не кричал, но по виду можно было предположить о его отнюдь не гуманных планах. И вот они подбежали: женщина кинулась оказывать собаке первую медицинскую помощь, а мужчины обступили Ивановского, хотя он и не собирался никуда бежать. Ни сил, ни желания в нём не было, наоборот, он кипел от возмущения, праведного гнева.
-Ты, козёл, что себе позволяешь?! - глава семьи с ходу толканул мента в плечо.
-Ваша собака только что мне член не откусила! - резонно заметил следователь. Но напрасно он пытался вразумить мужчин, сиюминутно показывая на разорванные брюки и пятна крови по периметру. Они не хотели его слушать, уверенные в своей собственной правоте и непоколебимости.
-Да бросьте вы, наш Граф мухи не обидит! - как лавина с Эльбруса в разговор встряла хозяйка, - вы его сами, наверное, дразнили, а теперь ещё оправдываетесь, посмотри на него, - обратилась она к мужу, - на этого недоноска, да он и пьяный в жопу!
-Я трезвый сударыня, а ваш пёс болен бешенством, его усыплять надо! - огрызнулся Ивановский. Напрасно.
На него тут же полился поток таких помоев из уст хозяйки, что можно было надевать ватно-марлевую повязку. Слюни летели в лицо следователю, попадая в рот, нос и даже глаза. Он терпел не долго.
-Да закрой рот, ты, дефективная! Тебе самой привиться надо!
-Как ты смеешь, выродок, я тебя сейчас научу людей уважать, Максим бей этого недоноска, - лицо хозяина преобразилось, приняв вид маски Вуду для отпугивания нечистой силы, вместе с сыном они набросились на следователя с кулаками. Тот отступил, но быстро достал свой пистолет и наотмашь ударил главу семьи по лицу. Кровь брызнула и окропила куст рябины, росший неподалёку. В следующую секунду Ивановский лихо достал удостоверение:
-Слышите вы, козлы, ещё шаг и я привлеку вас за нападение на должностное лицо. Я не виноват, что у вас такая бешеная собака. Отвалите, - он нашёл платок, вытер со лба пот и пошёл обратно. Хозяева собаки не стали его преследовать. Только хозяин поднял пса и понёс его домой.
-Интересная жизнь у этого недоумка, - подумал Ванька и не стал больше следить в этот день.
Ивановский тем временем поймал такси и поехал в первую городскую больницу, что бы сделать прививку от бешенства у знакомого врача, который работал в травмпункте. Ещё его беспокоило положение с достоинством, вдруг мерзкая псина там что-нибудь перекусила?! В травмпункте, который с некоторого времени совмещал в себе ещё и приёмный покой больницы во множестве толпились люди. Люди скандалили и ругались. Ежеминутно открывалась и с грохотом ворот ада закрывалась входная дверь, впуская порцию холодного воздуха, грозящего смахнуть всё и всех. Санитарки и медсёстры с невозмутимым видом возили по узкому коридору каталки, постоянно проезжая колёсами по не успевшим убрать пациентами конечностям. В довершении ко всему туда-сюда по коридору со своими осатанелыми и осовевшими глазюками ходил и задирал всех полупьяный охранник с таким зачином, как если бы он был генерал-полковник, по меньшей мере. Одна бабка, устав сидеть начала голосить на всё отделение, что она уже с самого утра ждёт.
-Подумаешь, с самого утра, - высокомерно заявила ей медсестричка, проходя мимо, - тут больные неделями лечь в больницу не могут, и не такие как вы, ходячие, они уж и ходить не могут сами, а она с утра чуть-чуть посидела и уже вся на говно изошлась!!!
Последовала короткая перепалка, во время которой Ивановский изловчился и проник в кабинет. Тут же поднялась праведная волна возмущения, но её грубо осадил врач травмпункта, выйдя к страждущим:
-Сейчас вообще никого принимать не буду, говны собачьи, ещё вякать будут! Давайте лавэ готовьте лучше. Что мне за дарма в вашем гное копаться?!
Затем он наскоро осмотрел блатного пациента, похлопал его дружески по плечу и отметил:
-Стоять будет, а вот привиться всё равно не помешает.
Из больницы Ивановский направился к своему личному астрологу и экстрасенсу в одном флаконе. Вы, можете, удивиться, такой серьёзный человек и вдруг обращается к подобному. Но не спешите. Когда-то экстрасенс помог следователю в одном очень конфиденциальном личном деле, при чём при пособничестве потусторонних сил. В тот же раз Ивановский отблагодарил астролога, изъяв из уголовного дела оного кое-какие немаловажные детали. С тех пор так и повелось: когда следователю было что-то нужно от экстрасенса - он приходил к нему домой и тот помогал решить ему самые судьбоносные проблемы, когда у астролога случались неприятности с правоохранительными органами - мент, используя своё служебное положение, помогал, чем мог. Они почти друзьями стали на этом взаимовыгодном симбиозе.
Экстрасенс Викториан, как он сам себя называл, долго и сосредоточенно водил пальцами вокруг головы и шеи клиента, иногда что-то шептал, что-то невразумительное, затем полез в шкаф, достал оттуда какую-то книгу, листал её, слюнявил пальцы, снова листал. Потом достал из холодильника банку, заполненную странной зеленоватого оттенка, жидкостью и стал окроплять ею следователя.
-Ты, что, совсем сдурел? - увернулся от окропления Ивановский, - чем это ты меня поливаешь? Что за дрянь?
-Это не дрянь, это, чтобы повысить взаимосвязь с внешним астралом, - невозмутимо ответил Викториан.
-Что-что? Не понимаю, ты говори русским языком. Со мной эти шуточки не пройдут.
-Объясняю, это, как бы смазка между твоей аурой и внешней средой, то есть космосом. Что бы лучше понять, что с тобой произошло и что произойдёт, необходимо навести мосты. А вот эта дрянь, как ты её образно назвал и поможет это сделать.
-Короче. Что со мной было я и так знаю, ты смотри лучше, что будет, - посоветовал Ивановский.
-Да, - многозначительно и загадочно затряс верхней чакрой экстрасенс, - вижу... вижу...
-Да ёб твою мать, что видишь-то?! - не вытерпел, наконец, следователь.
-Тьфу ты! Сеанс прервал, - с негодованием астролог поставил банку на стол, неудачно, так, что она расплескалась, и капельки её стали шипеть на поверхности, испуская зловонный пар.
-Что видел? - надвинулся на него мент.
-Тебе опасность большая угрожает, - ответствовал астролог, почесав тыковку в затылке, - такой сеанс сложный, такие астросилы заинтересованы, а он взял и прервал! Полный пиздец!
-Да ладно ты, не крякай. Ну, что мне угрожает?
-Зло.
-Да ну тебя, самого в пизду! В прошлый раз ты мне базлал, что мне хорошо будет, а мне собака чуть яйца не откусила. Стареешь ты. Не тот уже. В следующий раз я тебе помогать не буду, когда ты у какого-нибудь фраера лохастого лишнее возьмёшь.
-А следующего раза и не будет, если ты не побережёшь себя, - таинственно произнёс Викториан, - а потом не крокодил же тебя за яйца схватил.
-Всё с тобой ясно. Пошёл я.
-Кто-то хочет твоей смерти, будь осторожен, - напутствовал астролог, - очень хочет. Кому-то ты сильно кровь попортил.
В ответ Ивановский только неодобрительно покачал головой.
-Больше я его не увижу, - экстрасенс закрыл дверь и пошёл убирать зелёную жидкость в холодильник.
Глава вторая. Акт возмездия.
За два дня до намеченного, Иван собрал всех своих самых близких и не очень товарищей к себе, так, пивка попить, поболтать о том, о сём, короче, не о чём. Пригласил и меня одним из первых. Я внутренним чутьём чувствовал, что, возможно, это будет наша последняя встреча. Уже с порога я долго тряс его руку, всматриваясь в глаза, его чистые, ясные, как у самой невинности, карие глаза, пытаясь заглянуть внутрь, в самую сущность. Он засмущался и тогда я решил дополнить его смущение глупым, но решительным вопросом:
-Я тебя знаю, Ваня, ты уже всё решил?
-Не сейчас, Санёк, останешься после банкета, поговорим, - был мне ответ. Я только не понял, спрашивал или просил он меня.
Но кивнул в знак согласия и прошёл к остальным. Были здесь и боевые товарищи по партии, были и соратники на творческом литературном фронте, были и просто знакомые и друзья. Всего два десятка человек, разных полов, возрастов, профессий, национальностей, интересов, вероисповеданий, и даже политический убеждений. Я не стал долго раздумывать, и завязал беседу с одним известным мне очень давно товарищем. Раньше он был у нас в КПРФ, но затем, решив, что деятельность самой большой в России левой организации слишком вялотекущая и мягкотелая, переметнулся в стан нацболов. Постепенно к нашему диалогу стали присоединяться всё большее количество народа. Наша беседа, в конце концов, втянула в себя большую половину собравшихся.
Я, как всегда, клеймил всех и вся за неправильные, как мне вечно кажется, действия.
-Нет, нет и нет, друзья мои, - выговаривал я, чеканя слова, выйдя на середину комнаты, чтобы почувствовать больше простора, и чтобы каждый мог меня видеть и комментировать и дискутировать со мной, - сегодня все, без исключения политические партии, оппозиционного толка, занимаются только самопиаром. Я уже говорил, что мне вот лично, всё равно, какая партия или сила придёт к власти. Пусть хоть коммунисты, хоть фашисты, хоть лимоновцы, хоть баркашовцы... Главное, чтобы эта сила была национальной. Но вот что ни в коем случае нельзя делать ни сейчас, ни потом - это не помогать людям. Этому быдлу, которое способно только потреблять и не помнит доброго к себе отношения. Ну, например, когда власть издала и ввела в действие этот пресловутый 122ой ФЗ о монетизации льгот, то коммунисты и прочие патриотические силы вывели на улицы несколько миллионов человек. И что?! Каков результат? Эти бабушки, дедушки получили малость, кость им бросили с пиршественного стола "едра". Все остались довольны. А когда дело дошло до выборов, то эти, с позволения сказать, бабушки и дедушки побежали с голой жопой голосовать за "Единую Россию"! Бегом и на перегонки.
-Это всё твои коммунары, парламентские проститутки. До тех пор, пока они будут только о местах депутатских думать, ничего сделать не смогут, - парировал мне Ваня, он крайне недолюбливал коммунистов, считая их всех политическими проститутками.
-Не об этом сейчас разговор, - резко возразил я, и резонно заметил, - Эдуард Вениаминович, кажется, тоже туда рвался, да ещё в связке с Гарри Кимовичем. Вот уж мне совсем не понятно. Но тема не в этом.
-В чём тогда?! - возражения сыпались со всех сторон, пассивность Зюганова, надо сказать, у всех давно вызывает исключительно недобрые чувства. Я мне отдуваться приходится.
-В том, что не надо помогать народу и дальше тонуть в этом антинародном режиме. Ну, вот, что вы все вообще делаете полезного. Ну, там приёмную президента захватите, тухлыми яйцами кого-нибудь забросаете. Только срок и ничего более. Я, понимаю, как до революции люди работали. Например, эсеры - вот кто историю России радикальным образом поменял в начале двадцатого века, - я начинал распаляться всё больше и больше, Ваня отошёл в сторонку и тихо наблюдал за моими выкриками, понимаю, ему в это время было не совсем до нас. - Это они убили Плеве, Столыпина и ещё кучу реальных государственных политиков России. А тот же Столыпин, доживи он до семнадцатого, да и ничего б не было. Он лихо с братьями революционерами робил. Вас сейчас, сколько убили по России - несколько десятков человек, ну, пусть там ещё несколько сотен по тюрягам сидит, а он только повесил несколько тысяч, от Москвы, что называется, и до самых до окраин. А вы ропчите? Сейчас такого человека во власть и мы все висеть будем на фонарных столбах!!
-Сомневаюсь, чтоб такой человек, как Пётр Аркадьевич к такой мрази в услужение пошёл, - тут же заметил мне Коля Зубин, известный всем своими монархическими настроениями, - да его бы и не поставили.
-Допустим, может тогда бы и мы в другом стане были, - я не стал развивать тему, каким был господин Столыпин, слишком это зыбко и шатко, а потом я не сторонник идеи раскалывать и без того раздробленную патриотическую оппозицию. Была б моя воля я бы всех соединил воедино - и красных, и белых, и коричневых, и даже порядочных демократов, если такие есть. Сначала победа, потом делится будем, если обстоятельства в лице НАТО и, конкретно, США позволят. - Так или иначе, именно эсеры организовали "кровавое" воскресенье. Так? Так. Они начали стрелять по жандармерии и казачеству. Ну, и те, понятное дело, в ответ не преминули стрельнуть. Вот и сейчас надо власти позволить народу кровянку пролить. Что толку вывели старушек и старичков на митинги?! Вот если бы эти старперы штабелями на землю повалились, тогда только Россия на дыбы поднимется!
-А если не поднимется, что тогда? - не соглашались со мной, не потому что не верили, а, скорее, чтобы развить дискуссию, придать ей остроту.
-Тогда хуй с этой Россией вообще. Собирать вещи и уёбывать, на хуй, в Израиль! - совсем разгорячился я.
-Бля, ну, у тебя прям, какие-то жидовские побуждения, - снова вмешался Николай, - людей подставить, а самому удрать.
-Это не жидовские. Это жизненные. Или - или. Третьего не дано. Пусть власть закручивает спокойно гайки, пусть душит народ, пусть ему кислорода не даёт. А когда невмоготу станет, вот тогда мы организуемся. На всех и свинца, и верёвок, и подвалов ипатьевских хватит!!! Вот в 2005ом хороший момент был, всё испоганили. Можно было кровянки на мостовые дополна поналить.
-Ладно, ребята, - начал успокаивать разгорячённую публику хозяин, - 2005ый минул в лету, сейчас уже 2008 идёт...
-Вот и хорошо, - перебил я его бесцеремонно, и тут же пожалел, но продолжал, - год Великого кризиса. Это наш последний шанс взять власть в стране. Только не надо бояться крови, тем более народной. Этот народ всё просрал, пусть теперь отвоёвывает. А то получается, что мы - самые лучшие, смелые, по тюрьмам сидим, жизни отдаём, а обыватели, пьют, едят и трахаются. Пора эту злую ношу на них перекладывать.
-Вот, еврейские корни парню покоя не дают! - ухмыльнулся Зубин.
-Не еврейские, а турецкие, я дело говорю, - последние слова были произнесены интонацией мсье Шарикова из бессмертной повести Булгакова "Собачье сердце".
После такого плотного общения, Иван стал потихоньку спроваживать гостей по домам. Расходиться хотели не все. Кто-то, особенно кто не принимал живейшего участия в дискуссии, пугал соседей через канализацию, кто-то тихо и мирно почивал в салате оливье, наскоро сделанном рачительным хозяином не за долго до прихода гостей, кто-то под столом дружил с Ваниным котом Барсиком. Всех их я помогал взваливать на плечи отходящих, вызывал такси, короче, прислуживал дворецким и швейцаром. Когда все разошлись, а это было далеко за полночь и яркая, полная луна освещала улицы заснувшего города своим сиреневым светом, мы с Ваней сидели на кухне и молчали.
-Я не понимаю, зачем тебе это? - я усиленно тёр гудевший лоб, виски, затылок. Хотелось спать, но как-то вяло, неопределённо.
-Он должен ответить за всё. Понимаешь, это, ведь, не только за меня. Чёрт со мной! Это за всех, за всех ребят, поруганных, оскорблённых, униженных. Эти псы совсем совесть потеряли. Сам посуди, вот недавно судилище устроили парню за то лишь, что он там, в живом журнале в шутку предложил жечь ментов на площади. Средневековье! - голос Вани был потухший, но я знал, завтра он придёт в норму, в себя.
-Средневековье, - похлопал я его по плечу, - ну, а кто спорит? Только почему тебе больше всех надо?! Не понимаю, вот этого? - тут я стал повышать голос.
-Нет! Буду как ты. Всю жизнь трястись перед зеркалом и уповать на счастливую случайность. Вот он, господин случай, наконец, стучится в мою дверь. Тебе открывать, а молоко убежало!
-Да не ёрничай ты. Ладно, чем я могу помочь? - Иван был истинно русский мужик. А, как известно по Некрасову: "Мужик, что бык: втельмяшится, в башку какая блажь - колом её оттудова, не выбьешь: упирается, всяк на своём стоит!"
-Ничем. Всё уже сделано. Впрочем, ты можешь кое-что сделать для меня. Ты мой самый близкий творческий друг, поэтому будет лучше, если все мои труды будут у тебя. Так на всякий случай. Идёт? - и, не спросив ответа, Ваня бросился в комнату, откуда вернулся с увесистой папкой и кучей дисков. - Здесь всё. Всё, что я написал, большей частью неопубликованно нигде, даже в инете. Можешь почитать, - он сказал это с такой болью в голосе, что сердце моё сжалось.
-Ты раньше мне читать не давал. Только избранное, - подметил я.
-А теперь бери всё.
-Рискуешь, - улыбнулся я криво, - вот возьму, да присвою. Поди, потом, докажи!
-На здоровье! - невозмутимо соглашался Иван, - ты же знаешь, для меня, как для тебя в политике - не важно, кто расскажет, главное, чтобы рассказали, не важно, кто напечатает, главное, чтобы напечатали.
Мы попрощались, как мне показалось, навсегда. За день до визита к гнусному менту, Ваня зашёл в ДК на Пушкина, там как раз должны были ставить его новую пьесу про депутатов. Сюжет был, конечно, жиденький и оформление убожеское, что называется, пьеса одного дня. Вот он: депутаты Государственной Думы вылетают с инспекцией в республику Саха-Якутия в административный центр с заданием выяснить, куда делись несколько миллиардов рублей, в какую такую чёрную бюрократическую дыру они провалились. Но по ходу лёта, где-то, в аккурат над бескрайними просторами этой республики, по размерам превышающей территорию Франции, в заснеженной тайге, самолёт по странному стечению обстоятельств терпит крушение. Однако, депутаты, в отличие от экипажа лайнера, гибнущего при приземлении, чудом спасаются, хотя и остаются без питания и связи, неизвестно где. Вот они ждут помощи, но местная власть не спешит разыскивать на свою голову столь высокую по статусу комиссию. В стане народных избранников начинается голод. И тогда депутаты принимают непростое решение избирать из своего круга кандидатов на съедение. В общем, квинтэссенция разыгрывается вокруг выборов жертв, лицемерие и подлость, предательство и ложь сопровождают прения и дебаты. В конце концов, два последних депутата из фракций "Единая Россия" и ЛДПР, соответственно, хватаются за ножи. Побеждает депутат из фракции ЛДПР - Абельцев, именно он заканчивает страшную пьесу пиршеством своего последнего политического оппонента - Андрея Исаева. Пиршеством Валтасара. Близится кульминация, бедолагу, однако, располневшего за время пребывания в тайге на жирах, мясе и хрящах коллег по работе находят спасатели. Радостный жириновец готовится заключить в объятия товарищей из МЧС, но те, соблюдая инструкции, данные им перед началом операции, открывают огонь на поражение. Абельцев застрелен на повал, а в центр, как и договорено, спасатели докладывают, что никого не нашли. Такая справедливая, но жуткая пьеса.
Ваня прошёл в кабинет к директору ДК. Встреча не принесла успокоения. Хотя актёры и активно репетировали, поставить произведение, в конце концов, не представлялось возможным - слишком оно было не политкорректным. Ни писи и всё. Директор громко и невпопад говорила о достижениях путинской суверенной демократии, отмечала, что пьеса чрезвычайна, что там отражены отрицательные черты действительности и нет совсем того положительного, тех потрясающих успехов, которые достигнуты, а также наметились в политике, отчего произведение, явно теряет художественную ценность, отсюда ставить его глупо и бессмысленно. Ваня поругался для порядка с ней (директором) и вышел к сцене посмотреть, как у его актёров идёт дело. Дело шло не плохо. Как раз шло действие, в котором депутатам предстояло принять нелёгкое решение съедать одного из них.
-Я, думаю, господа, - говорил депутат Исаев, фракция "Единая Россия", давясь собственной слюной, - что в данной ситуации партийная принадлежность не имеет сколько-нибудь важной значимости и на первое место выходят такие показатели, как вес, свежесть мяса, я хотел сказать молодость кандидата. Не надо вам, господа, говорить, вы знаете, что чем моложе кандидат, тем более приятные вкусовые качества имеет его мясо.
-Не стоит забывать, - вторил ему коллега из фракции ЛДПР, Абельцев, - что немаловажным является и факт количества жиров данного индивидуума, а на счёт партийной принадлежности, я бы не стал говорить так однозначно. Посему, без лишних диспутов, они здесь ещё менее уместны, чем в Думе предлагаю кандидатуру товарища Кашина из фракции КПРФ. Он хотя и не так молод, зато весьма полон и жирён. Я хочу сказать, что мы сможем досыта наесться и даже иметь про запас.
Тут же последовал самоотвод от товарища Кашина, его неохотно, но поддержали товарищи по партии. Следом же, без каких-либо предупреждений, депутатом от фракции "Единая Россия" госпожой Слиской была внесена на рассмотрение кандидатура депутата от этой же фракции господина Крашенинникова. Последний, при явной поддержке господина Исаева, попытался отказаться от такой высокой оказанной ему чести, ссылаясь на партийную дисциплину, на что Слиска с невозмутимым и бескорыстным выражением лица парировала:
-Павел Владимирович, сами виноваты, я давно призывала вас сесть на диету, теперь вот отдувайтесь! А вы, Андрей Константинович, - обратилась она следом к господину Исаеву, - не вы ли первым призывали не принимать во внимание партпринадлежность и тут же устраиваете демарш. Как некрасиво. Кандидатура Павла Владимировича очень хорошая и замечательная: он в меру молод, питателен, его мясо не столько жирное, но и не костлявое. Я думаю, большинство поддержит его. Господа, товарищи, окажем Павлу Владимировичу доверие, проголосуем за него! - теперь она обратилась уже ко всем присутствующим.
Но Павел Константинович не собирался так легко, без прений и дискуссий сдавать свои позиции:
-Любовь Константиновна, вы тоже не старуха, да и питательности и жиров вам не занимать, я думаю, будет целесообразно выставить на голосование и вашу кандидатуру за одним разом, чтобы, как говорится, не решать вопрос на безальтернативной основе.
Но на Павла Владимировича тут же набросились все от коммунистов и эсеров до ЛДПР, многие поддержали его кандидатуру и от "Единой России". Припомнили ему и членство в СПС, и тайные договора с чубайсятами. Участь его была предрешена. Тем не менее, что бы не решать вопрос, как и просил Крашенинников, на безальтернативной основе, в связке с ним был выдвинут, чисто номинально, Артур Николаевич Чилингаров, этот, хотя и заслуженный, и герой, но ужасно костлявый и жилистый, а, главное, старый кандидат. Крашенинников без особого труда одолел его на выборах. За - были почти все, против - только один голос. Его за себя самого подал Павел Владимирович, искушённый в избирательных делах. Ожидалось, что его поддержит и Андрей Исаев, но он, искушённый не менее в подобных делах, в конце концов, присоединился к большинству. Павел Владимирович сидел со страшными глазами и моргал ими, при чём обнаруживалось некоторое несоответствие: пока правый глаз был закрыт, левый оставался открытым и наоборот. Любовь Константиновна внесла предложение проголосовать ещё разик - сказывалось излюбленное желание фракции "Единая Россия" принимать решения единогласно. Но так как подготовки на фальсификацию не было, а Павел Владимирович не решался подать голоса за себя самого, то и на этот раз единогласного решения принять не удалось. Что ж, с подачи подавляющего большинства, Павла Владимировича повели в конец разбитого самолёта, чтобы он стал пропитанием для остальных. Здесь Павел Владимирович устроил истерику, царапался, кусался, норовил покалечить поваров и мясников, пытался даже бежать в неизвестное. Но его быстро настиг и свалил одним метким ударом в висок депутат от ЛДПР Александр Абельцев. Ну, а пока проходило освежевание туши господина Крашенинникова, депутаты от разных фракций, находясь в ажиотаже и лёгком предвкушении добычи, начали намечать кандидатуры на второе съедение. И здесь разгорелся жестокий спор, дошедший до рукоприкладства. Лишь сладкая и счастливая весть, что господин Крашенинников приготовлен в собственном соку, с румяной корочкой, в меру сочный, и готов в последний раз послужить для общего блага, немного разрядила обстановку. А впоследствии, сытые и довольные депутаты, вальяжно развалившиеся по салону, решили отменить диспут и перенесли его на следующий день, дабы не горячиться и не мешать процессу пищеварения.
Иван не стал смотреть дальше, да это и не имело смысла. Он попрощался с актёрами, к каждому подходил, давал добрые советы по игре, делал комплименты по тем моментам, которые ему понравились в игре артистов, интересовался жизненными неурядицами и, наоборот, достижениями в личной жизни. Когда он обошёл всех и со всеми лично попрощался, чего, конечно, не делал раньше ни разу, чем смутил актёров, только тогда он покинул храм искусства.
Солнце радостно светило ему в лицо, дул ветер, тёплый предвестник наступающего летнего периода. Иван нежился от лучей дневного светилы и подставлялся свободному ветру...
В дверь позвонили. Ивановский, накинув белый, байховый халат на скорую руку, пошёл открывать. И открыл. И только он успел вскрикнуть, как его несколько раз конкретно звезданули по лицу. Свет померк в глазах Ивановского. Атака была столь стремительна, и столь непредсказуема, что служитель Фемиды не оказал сколь ни-то достойного сопротивления и молодой мститель прорвался в квартиру и запер за собой дверь.
-Ты пришёл убивать меня? - с дрожью в голосе, Ивановский покосился на чёрного дружка Ивана, который безапелляционно уставился на него дулом и которым Ваня успел основательно разбить лицо своему врагу.
-Ели бы я хотел лишить тебя твоей ничтожной, глупой, продажной жизни, я давно бы это сделал, поверь мне, я давно и с успехом следил за тобой. Я о тебе всё знаю, буквально, что ты ешь, с кем спишь и сколько раз в день мочишься, - Иван подтолкнул следователя, трясущегося, как осиновый лист на холодном, северном, мартовском ветру в сторону кресла, ободранного холостяцкими котами, спрятавшимися, неизвестно где. - Садись, у нас с тобой сегодня очень серьёзный разговорчик будет. Мы с тобой сегодня серьёзно поговорим, - повторил Костёр и уселся напротив следака, не без наслаждения наблюдая, как этот грязный ментовской ублюдок, вот-вот промочит свои белые, эротического качества трусняки. - Не ссы! Друг! На всё воля Всевышнего, - попытался по-своему успокоить Ваня и уселся поудобнее.
-Ты должен понять, - залепетал следователь, и в эту же секунду попытался сняться с места хищными, необоснованными движениями, но Иван был неумолим, столь же резкими движениями он вломил Ивановскому рукояткой нагана по голове и заставил принять первичную позицию.
-Что я должен понять? Вы, кажется, что-то хотели мне сказать, но нечаянно сорвались с места. Я вас поправил, продолжайте, - снисходительно улыбнулся Иван, а затем злобно оскалил пасть, как бы давая понять Ивановскому, что в следующий раз всё будет гораздо серьёзнее или не будет вообще.
-Ваня, - следователь употребил ласкательное, желая смягчить напряжение, вызванное его же попыткой к несанкционированному бегству, - ты, должен меня, наконец, понять. Пойми, - следователю было трудно собраться, и он помогал себе отчаянно, но не в впопад, активной жестикуляцией, в то же время Иван говорил ровно и чётко, а движения его были плавными и частью наигранными, - у меня к тебе личных претензий нет и не было, и не будет...
-Конечно, не будет, - быстро поправил Ивановского Костёр, - у тебя теперь ко мне никаких претензий: ни личного, ни общественного свойства не будет, - он оголил свои белые, недовыбитые в многочисленных ментовских отделениях зубки, и страстно постучал ими в сторону следака, - да, но мы отвлеклись, продолжайте, господин Ивановский, всё это крайне интересно.
-Так вот, личных претензий у меня не было...
-Вы, прям, как заезженная пластинка фирмы "Мелодия", помните в старые, добрые, советские времена такие были.
-Да, помню, претензии...
-Мы с этим уже проехали. Короче, звёздочку хотел заработать?! - впервые Иван улыбнулся, но не зло, эта беседа начинала его по-настоящему увлекать, главным образом, из-за развязки.
-Я не говорил этого, - прошептал следователь, куда только девался его наглячий взгляд, его пошлая ухмылочка, его снобизм, его прямая, каменная осанка?! Он был жалок до невообразимого, он походил на ничтожество, этакого гоголевского человечка, чинушу четырнадцатого звена.
Ах, не говорил? - изумился Костёр и наигранно всплеснул руками, небезопасно махнув около носа следователя оружием, - ну, так говори, я слушаю, хотел, мол, звёздочку, в капитанах засиделся, да?
-Да так! - глаза Ивановского загорелись звериным огнём, лицо снова расплылось и окаменело в гадком прищуре, обычном при допросах, руки вросли в перила кресла, а морщины на лбу поднялись на целых пять сантиметров, - да, хотел, да, засиделся, только не в капитанах, у меня чин по меньше, пёс поганый...
-Ну-ну, - Ване стало немного не по себе, поэтому он решил снизить обороты и в то же время остудить гонор жертвы, - ты со словами осторожней, а то я тебя грохну раньше времени. Так, неприятно мне будет.
А следователь продолжал, - только ты ли, или кто другой - мне без разницы. У меня таких щеглов, как ты, знаешь сколько было? Не тебя, так кого-нибудь другого обломал бы!
-Ну, со мной облом вышел? - Ваня тоже зверел, в нём просыпалась память тех страданий, которые он перенёс по вине человека, сидящего напротив него.
-Как сказать, ты своё получил, - Ивановский явно провоцировал Ивана на ближний бой, но Костёр понял, что следователь реально может перехватить инициативу, и уж он-то с ним такую длительную беседу вести не будет. Надо было действовать быстрее и решительнее.
-На вот, одень, - бросил Ваня следователю наручники, - в одну вдень свою корягу, а вторую зацепи, во-он за батарею, мне так спокойнее будет и тебе тоже.
Следователь двинулся в сторону окна, под котором еле теплились средства бытового отопления, а Иван добавил, - только смотри, не балуйся. Я сказал, что всё будет по воле Бога, но если ты будешь проказничать, то я сорваться могу, не выдержать. Раз... не испытывай судьбу, а то всякое бывает, стул в окно полетит, пятое, десятое...
Но следователь не стал испытывать злую судьбу и выполнил требование молодого революционера, прицепив себя добровольно за батарею. Затем он сел на голый пол и с улыбкой Гуинплена уставился на обидчика, - теперь что, писать завещание заставишь?
-Зря вы, дорогой следователь Ивановский, так! Ладно, перейдём к делу, а то до ужина не управимся, у меня в желудке урчит. Стыдно даже.
-А ты не стесняйся. У меня в морозильнике котлеты есть быстрого приготовления, - одобрительно закивал законник.
-А такие бывают? Та имеешь в виду готовые? Это дело, что ж стоит поесть. Один из нас поест последний раз в жизни. Да, но котлеты, ещё вдобавок магазинные... Нет, уж лучше я умру с пустым желудком или ты, - поправился Костёр.
-Что ты задумал, отщепенец, - Ивановский прижался к батарее спиной и протянул ноги в сторону Ивана.
-Имеешь право знать, - согласился Костёр. - Когда вы меня взяли, и ты меня допрашивал. Если это вообще можно было назвать допросом, то у меня не было выбора. Вы бросили меня в камеру к пидорасам, дальше ты знаешь.
-Догадываюсь. Тебе было весело и приятно.
-Очень, - снова согласился, вполне серьёзно, Костёр. - А я тебе шанс дам. И себе тоже. Вот здесь у меня две пилюли, - он извлёк из кармана спичечный коробок и вытряхнул из него на стол две миниатюрных, в два раза меньших размером, чем какой-нибудь тик-так, драже, покрытых белой оболочкой, - одна безвредная, другая... правильно, догадался, смышленый! А то все говорят, мол, тупой следак, ничего не тупой! С ядом. Действует почти мгновенно. Как говорил один герой фильма, бандит, - "чик - и ты уже на небесах!" - Иван улыбнулся произведённому на следователя эффекту.
-Ты больной человек! - прошептал Ивановский, - я думал тебе жопу проебли, а оказывается мозги. Детективов начитался. Агата Кристи, Конан Дойль?
-Читал, не скрою, там много разумного, доброго, вечного, - совсем уж развеселился Ваня. - Где у тебя хрусталь?
-Какой ещё хрусталь? Воды, пилюли твои ебанные запить, возьми стаканы на кухне, - окрысился следак, перспектива лежать с синюшным выражением лица, прикованным к собственной батарее, со слюнями, растёкшимися вместо крови по полу, с содержимым крайнего отдела кишечника в белых трусах тяготила его.
-А я спрашиваю, где у тебя находится хрусталь. Рюмки там всякие: для водки, для вина? - не отставал революционер, впрочем, он сам быстро нашёл искомое и поставил на стол, стоящий невдалеке от хранителя правопорядка, шесть пятидесятиграммовых изящных стопок из-под коньяка, - я уже всё нашёл, можешь, не беспокоится. Усложним задачу.
-Что ты задумал, придурок? - Ивановский смотрел на эти приготовления с благоговейным ужасом, всё ближе представляя себе картину, как он будет лежать на полу и пускать слюни и ходить с расслабленным сфинктером, в благородство бывшего подследственного, который даст ему испытать шанс, он верил слабо.
-Короче, сейчас я заполню эти шесть богемских рюмок тем, что найду в твоей берлоге, кстати, у тебя есть алкоголь, ну там водочка, коньячок?
-Водка в большом графине в серванте на кухне, - пролепетал оглушённый следователь.
-Отлично. Затем добавлю в одну из них пилюли, обе, всё равно одна из них безобидная. Затем мы, что будем делать, а? - Ваня глупо уставился в глаза, помутневшие от страха глаза Ивановского.
-Пошёл ты в жопу!
-Нехорошо! Некультурно! И это когда вся страна в едином порыве проголосовала за дорогого и горячо любимого Медведева. Хам ты, Ивановский после этого! В любом случае ты не отгадал. Мы будем по очереди пить этот божественный нектар, так благоразумно запатентованный господином Менделеевым. Пока один из нас не почувствует резкие колики в эпигастральной области. Потом начнутся спазмы по всему кишечнику. Ну, там тошнота, рвота, непроизвольная моче- и калодефекация, - Ваня со смаком и растяжкой в голосе перечислял симптомы, которые вот-вот почувствует один из них. - Ну, подробности опустим, сам увидишь или даже испытаешь на себе. Дай Бог, чтоб был последний вариант! И ещё - я не стану говорить пошлые банальности, типа, пусть судьба разрешит наш спор, что, мол, если есть на свете справедливость, ты подохнешь, как собака, а если нет, то мне, мол, и жить не стоит. Ты всё равно подохнешь!
-Ты думаешь, я стану глотать эти твои ебучие пилюли, лучше пристрели меня! - огрызнулся Ивановский.
-Если откажешься, то мне придётся это сделать, - невозмутимо и со спокойствием в душе ответил Ваня. И пока следователь причитал и сыпал на Ивана угрозами и мольбами, взывал к совести, клянчил, просил, уповал на милосердие, молодой человек принёс из кухни, действительно, большой графин, наполненный наполовину прозрачной жидкостью, разлил эту жидкость по стопкам и вбросил в одну из них обе пилюли. Пилюли зашипели и начали быстрёхонько растворяться. Затем Костёр повернулся к следователю и, как смог, перемешал стопки, чтобы стало неизвестно, где именно находится яд. - Итак, дорогой мой, вот в порыве страсти так имя-отчество и не уяснил. Нехорошо, не мешало бы хоть пред развязкой познакомиться, вас как зовут по батюшке? - съязвил Ваня.
-Пошёл ты в жопу! Я не буду пить твою бодягу, делай со мной, что хочешь! - заупрямился нехороший милиционер.
Ваня не стал спорить с грязным ментом, а просто взял первую попавшуюся стопку и залпом осушил её. Поморщился, - ключница водку делала?
-Брынцалов, - нехотя отозвался следак, - я не буду, не буду, не буду! Я жить хочу! Я ещё такой молодой! - следователя разнесло, он раскис.
-Выбирай, - Костёр указал своим железным пальцем на оставшиеся пять стопок, словно Вий на Хому Брута, - или я за тебя сделаю выбор. Тогда не говори потом, что я фальсифицировал выборы.
-Я не буду, не буду... вон та, которая с краю, с левого, - Ивановский сжался от напряжения и страха перед неизбежным. Иван спокойно взял рюмку, указанную следователем и подошёл к нему со словами "пей". Ивановский долго готовился. Морально. Но, наконец, взял стопку из рук обидчика.
-Или ты выпьешь, тогда неизвестно ещё кто из нас двоих останется, или я всажу тебе пулю промежду рогов! - утвердительно закивал Иван и жестом приказал осушить посуду. Ивановский поморгал глазами и... выпил. Сразу после этого он глубоко и часто задышал.
-Боже! Боже! Кажется, я принял яд, - заскулил он, проклиная судьбу.
-Не думаю, это у тебя от страха в брюхе свело, но, ладно, времени разбираться нету, - Иван взял вторую рюмку и опрокинул её в рот, как ни в чём не бывало, - тебе какую?
-Подожди, может, ты гикнешься, - с надеждой в голосе помедлил с ответом следователь.
-Если и так, тебе водяра только на пользу пойдёт, давай, не филонь, делай выбор сердцем, как Ельцин завещал!
-Вон ту, вторую от левого края, мне почему-то кажется, что она безвредная, - указал Ивановский. Иван покорно снял стопку и протянул менту. Тот принял, на этот раз сразу. После этого он тот час же глубоко и часто задышал, но через минуту успокоился.
-Кажется, пронесло, фу, - улыбнулся следователь, лоб его покрылся испариной от напряжения, он осмелел, вероятно, решив, что никакого яда вообще не существует, а всё это - придумано его мучителем, что бы изрядно попугать его, - пронесло, - повторил он, как вдруг лицо его поменялось в цвете и в выражении, глаза полезли на лоб, в животе наступила такая несусветная резь, а конечности уже стало сводить ступором против его воли.
-Мама, мамочка, дорогая, любимая, что же это делается?! - запричитал Ивановский, чувствуя, как всё его тело становится напряжённым, как при столбняке, и его снизу до верху принизывает нечеловеческая, всепоглощающая боль.
-Сейчас ты дуба давать будешь, - спокойно пояснил Иван и, сняв свою последнюю в этой серии стопок, выпил её, - твоё здоровье, мент поганый!
-С...с...сучара, - простонал, то ли покрасневший, то ли посиневший следователь и утих. Навсегда. Теперь, совершенно мёртвый, скорчившийся в неестественной позе, с синим лицом, воняющий всеми человеческими физиологическими испарениями, Ивановский был ещё страшнее. Его старческие бородавки почернели.
Костёр не стал долго раздумывать: прибрался - в плане удалил свои всевозможные отпечатки в квартире, отстегнул и спрятал в карман наручники, короче, сделал всё, чтобы не оставить в хате своих следов и убрался прочь.