Жил в Казатине портной Абраша Эрлих. Его анабасису мог бы позавидовать сам Одисей со Швейком. Я не Гомер и не Ксенофонт, путь его обозначу пунктиром: Германия 33, Польша 39, Галиция 40, Украина 46, США 78, Израиль 84. Портным он был хорошим и в Казатине пустил глубокие корни, купил дом. Однажды приходит к нему клиент и говорит:
- Абраша, мне кажется, что в пошитом тобой пиджаке тянет левое плечо.
- А в какой руке вы носите, например, сумку с базара или что там с мясокомбината?
- В правой, - ответил клиент.
- Ой, Хая, смотри, как я угадал! - радостно закричал своей жене Абраша.
- Чему вы так обрадовались? - спросил изумлённый клиент.
- А вы не понимаете? Сейчас я вам объясню. Если бы тянуло правое плечо, вас бы совсем перекосило.
Клиент поступил разумно - не стал настаивать на переделке пиджака. Перекинув его через руку, он двинулся в ближайшую чайную и рассказал присутствующим свою историю. От желавших послушать эту хохму не было отбоя, как и от угощавших. Работать он перестал и всегда был весел и пьян. Даже в Украине есть хорошие евреи, живые.
Парикмахер
Кто обозвал г-на Пужицкера парикмахером - пусть ему отсохнет язык. Во всём Казатине была одна машинка для стрижки, и машинка эта была у Пужицкера. Как там в Библии: В начале было слово...
Несмотря на голодное время, на головах казатинцев продолжали расти волосы, и они, проклиная всё на свете, шли к Пужицкеру, втайне надеясь, что на сей раз количество срезанных волос превысит количество выдернутых тупой машинкой. Долгое время чаша сия меня миновала. Мы, дворовые ребята, стригли друг друга сами, а то, что оставалось после ножниц, вырывалось с корнем в ходе бесконечных драк.
Однажды я попросил у родителей 20 коп.
- Зачем?
- Пойду в парикмахерскую.
Папа с мамой многозначительно переглянулись. Сегодня я уразумел: они подмали, что на меня обратила внимание какая-то девочка. Ошиблись. С семейным капиталом был напряг.
- Ривочка, у нас есть что-нибудь?
- Да, после тебя останется! - ответила мама, понимая, что речь идёт о спирте.
- Ну, хоть капелька, - продолжал отец.
Мама вздохнула, но, оценив всю ответственность момента, достала из заначки чекушку спирта 96,4R.
Отец протянул её мне со словами:
- Иди к Пужицкеру, отдай ему, - и, сглотнув слюну, продолжил. - пусть пострижёт тебя бесплатно.
Спирт мы с ребятами выпили сами, после этого они меня и постригли. Когда я вернулся домой, папа отреагировал следующим образом:
- Ну, наконец ты стал похож на человека. Что бы ни говорили о Пужицкере, мастер он неплохой.
- Т.е. хороший еврей, - уточнил я.
- В смысле?
- В том смысле, в котором говорил американский генерал Першинг об индейцах.
Сапожник
В нашем городке было два сапожника: поляк Малиновский и еврей Наум. Малиновский шил такие женские полуботиночки на высоких каблучках, их называли румынками, что гоголевскому кузнецу Вакуле не было бы необходимости летать в Ленинград к Собчаку с просьбой об обувке для своей Оксаны Фёдоровой, как у Ксюши. Золотые руки Малиновского одевали, кормили и обували всю семью - а это 14 детей. Ремонтировал же обувь Наум. Если жители города видели бежавшего с проклятиями босоногого человека, то они вопросов не задавали. И так было ясно. Этот бедолага сдал свою обувь на ремонт Науму. Наум имел всего две слабости: первая - выпить, вторая - опохмелиться. Перерыв между слабостями был невелик, явно недостаточен для выполнения всех заказов. Но в 17 мгновений просвета Наум так ремонтировал обувь, что она казалась вышедшей из рук Мастера. Он ремонтировал такие развалюхи, от которых отказался бы любой другой сапожник. Эти двое прекрасно дополняли друг друга. Малиновский вообще не пил, Наум пил за него и и его 14 детей.
Малиновский умер первым. Не надолго пережил его и Наум. С тех пор город сильно потускнел. Не стало видно женщин, горделиво покачивающихся при ходьбе в румынках Мастера. Не стало и мужчин, смотрящих на своё отражение в блестящих полуботинках, отремонтированных и отполированных Наумом. А сам он никакой классификации не поддаётся.
Мясник
Ранним утром и в предобеденное время жители нашего города могли наблюдать одну и ту же картину. По улице шёл скромно одетый мужчина, в руках у него была авоська с бумажным свёртком. Он сильно прихрамывал, на груди у него блестел серебром высший орден рядового и сержантского состава - Орден Славы. Абсолютно не сомневаюсь, что были у него и другие награды.
Различие в утреннем и предобеденном променаде состояло только в том, что бумажный свёрток в предобеденное время был гораздо объёмнее утреннего. Человека этого звали Наум, профессия его была - она и сегодня вызывает у меня священный трепет - рубщик мяса на рундуке Центрального (он же и единственный) рынка.
Назвать его виртуозом разделки мясных туш - значит расписаться в собственном бессилии подобрать подходящее его мастерству наименование. Одним движением он бросал полутушу на разделочную колоду, несколько взмахов блестящего, с широким лезвием топора (говорили, что им были отрублены головы Марии Антуанетты и Людовика XVI) - и от туши уже были отделены филейная часть, вырезка, котлетная часть, лопатка и т.д. Исключительно чисто отделённые, они имели различную цену. Далее он доставал из своего свёртка золингеновские ножи - единственные трофеи, привезенные из и им поверженной Германии. Взмах ножа - и просимый покупателем кусок мяса уже с размаху летит на чашу весов. Весы ещё не уравновесились, а Наум уже прячет отсчитанные деньги в кошёлку.
Моя мама была гордой женщиной, но перед Наумом она благовела. И то, мясо у нас на столе было в те легендарные годы гостем нечастым. Исключительная мастерица варить, мама из килограмма мяса готовила обед из нескольких блюд на три дня. Из косточек - борщ, из части мякоти - пельмени, из хлеба и лука с крохами мяса - котлеты. Котлеты, вкуснее которых мне не приходилось пробовать в лучших ресторанах мира.
Однажды, придя с базара, мама развернула газету "Правда", в которую была завёрнута Продовольственная Программа КПСС. Опытным взглядом мама установила, что здесь что-то не то (не в Программе, конечно). Мяса было явно меньше килограмма. На три прожорливых рта на котлеты явно не дотягивало. Взвесила шмат мяса у соседки, он завесил ровно 800 грамм. Вдвоём со мной пошли к Науму.
- Наум, - сказала мама, - Что это за мансы? Я что, должна кормить и твоих детей?. Наум не удивился, он только спросил:
- Там было грамм 800?
- Точно, - ответила мама.
- Ривочка, дорогая, если бы я не любил тебя ещё с до войны, ты бы имела не больше 600.
От такого ответа моя мама расплылась в улыбке и, весёлая, вернулась домой. Обошлось без котлет. Какая женщина не хотела бы, чтобы её любил мясник, хоть издали. А я теперь точно знаю, сколько весит любовь. Ровно 200 грамм.
Я задержался у рундука. Наум спросил:
- Что ты забыл здесь, гонэфец?
- У тебя есть медаль "За отвагу?
- Конечно есть, гонэфец.
- Так вот, носи её вместо ордена, ты меня знаешь.
Вес предобеденного газетного свёртка у Наума несколько уменьшился. Ровно на 200 грамм.
Фотограф
Когда Господь отделил свет от тьмы, появились светописцы, дабы запечатлеть деяния Его. По латыни Photograph. Храм фотографа Окунька имел вид будки 2 х 3 метра, наскоро сколоченной из обрезков вагонки, кусков фанеры и жести. Находился он недалеко от базара и областного сборного пункта военкомата. Чем занимаются окуньки в мутных водах, можно прочесть у Сабанеева "Ловля пресноводных рыб". Наживкой нашему Окуньку служили образцы его искусства. Это были бравые сержанты в виньетках в виде сердечка. Фото сержанта с целующимися голубками имело подпись: "Люби меня, как я тебя, мы будем верные друзья". Если фоном служил пруд с утиной парой, то и надпись гласила: "Мы с тобой два берега у одной реки".
В техническом оснащении Окунёк на многие годы опередил время. Цикл "Съёмка - Выдача художеств" продолжался пять минут. За эти минуты умученные новобранцы превращались в бравых сержантов. Фотки отсылались родителям и любимым, украшая семейные иконостасы. Новобранцев повзводно и поротно приводили на фотосессии. Щелчок затвора камеры-обскуры - выдача заказа - червонец в карман светописца. Как смог провинциальный фотограф на многие годы опередить "Поляроид"? Тайна сия велика есть. Её раскрыли бравые сыщики ОБХСС. При обыске Тадж Махала были обнаружены десятки негативов с различными типажами с "...лица необщим выраженьем".
Окунёк никого не фотографировал. Щелчок затвора был просто фикцией. Он подбирал подходящий типаж, несколькими штрихами ретушировки придавал определённую схожесть с клиентом, замазывал всё акварельными красками. И... извольте рассчитаться. Будка принадлежала конторе "Быткомбинат". Окунёк списывал расходы на плёнку и прочие материалы, ничего не расходуя, и отпускал их оптом и в розницу любителям. Мне на вас просто смешно смотреть, современные светописцы. Вы щёлкаете еблом своих дорогущих дигиталок, обрабатываете съёмку на многотысячных РС с фотошопами. А добиться потрясающих результатов Окунька вам, ебанутым виртухалом, ни в жисть. Однако Окуньку пришлось на время прекратить свои художества. Но тут произошло то, ради чего и пишутся эти заметки. Из особого отдела Прикарпатского ВО И ГлавПУРА СА пришло распоряжение за подписью самого Епишева, нач. ГлавПУРА: "Немедленно возобновить фотосъёмки!" Без фоток новобранцы наотрез отказывались служить, участились случаи дезертирства. Невесты воинов без виньеток над кроватями сблядовывались со скоростью лесного пожара. А многие ещё и скурвились. Мораль опустилась ниже канализации (см. исследование К. Краузе "История эволюции половой морали"). Да, Окунёк оказался не Карасик, показал зубки.
Благодаря ему и высокому духу, им разбуженному, СА одержала ряд блестящих побед при сборе риса в Корее, рубке тростника на Кубе, сборе кокосов в Анголе и ещё в 200 различных странах Земли. Не последнюю роль в появлении Особого распоряжения сыграл и тот факт, что карманы армейских чинов отощали. Через сборный пункт проходили десятки тысяч новобранцев, система фоточервонцев пошатнулась. Не все же червоны оседали в карманах Окунька, большую часть отбирали настоящие полковники.
В 1978 году Окунёк предстал перед Творцом Света. И случилось непоправимое - в 1979 СА начала ограниченные боевые действия по сбору маковой соломки.в Афганистане. Без виньеток и фоток Окунька исчезла мотивация военных операций. Всё окончилось глобальной катастрофой по Путину. Побочным эффектом стало образование "нэзалэжной" со всеми вытекающими последствиями. А вы говорите: "Еврейский фотограф, местечковый шмок!". Читайте у Рея Бредбери о последствиях взмаха крыльев бабочки в тропиках Бразилии.
P.S. Над кроватью моего пенала (комнаты в Konstanz) висит фотография работы Окунька, датированная 1962 годом. Я в форме главстаршины (оплата по повышенному тарифу) держу за руки розовощёкую (акварель) девушку в национальном костюме с роскошной косой и лентами. Это не любимая, это Украина, ещё стонущая под москалями и мной. Подпись: "Колы розлучаються двое, за рукы бэруться воны". И слава Богу и Окуньку за разлуку.
Заготовитель
Припоминаю свою ВЧ No X2. Осенью мы по бартеру обменивались с крестьянами. Крестьяне отдавали нам картофель, лук, капусту и другое. Все высокого качества. Мы же им - промтовары в больших количествах, производиме промышленностью: мины, торпеды, радиоустановки, гидроакустику, пушку Б-13 и другое столь необходимое крестьянскому подворью. Наш начфин - полковник Охлобыстин (Фроим Шафаревич) вызвал меня к себе и предложил: 'Слушай, Валерий Фроймович, вы отправляетесь на боевое задание - заготовку с.х. продуктов. Как еврей еврею, прозондируй, не нужна кому-нибудь субмарина класса 'Щ'. Причал, техобслуживание мы гарантируем. Постарайся, от этого зависит боеготовность Х2'. Мне придали команду, командирский УАЗ, и мы двинули по селам. Сделка вырисовывалась, но я был уволен в запас. Результат не заставил себя долго ждать - на острове Русский погибли от голодной смерти мотросы. Не показывайте никогда 'Броненосец Потемкин'. Это так, к слову. Вот уж, действительно, хуй (т.е. червей) за мясо не считали. Царизм, однако.
Лодку удалось сбагрить в Колумбию. На ней еще долго перевозили кокаин Медельинского картеля, обменивая его на картофель Батьки Лукаша по курсу 'мешок на мешок'. Ну а те, у кого не было 'Гарпунов', комплексов СС 400, как они кормились? Не из закромов же Родины. Этих закромов только и хватало на спецпайки кремлевской геронтологии, и то далеко не всей. Хорошо хоть то, что министр продовольствия Цюрупа лежал в голодном обмороке перманентно.
И тут всплывает фигура 'Заготовитель'. Не 'Курск' же. Познакомьтесь: Наум Бенгард, заготовитель Заготскота. На деле же - свободный художник, работавший на свой страх и риск. Я с ним был знаком лет 30. С войны этот крепкий на вид парень вернулся инвалидом I-й группы. На груди орденов и медалей он не носил по той простой причине, что груди у него не было. В результате тяжелейшего ранения он потерял ребра. Каждый день он ходил на перевязки, и любопытные могли видеть, как за тонкой плеврой билось его сердце. На жалкую пенсию инвалида он жить не стал. Подался в заготовители. В этой серой зоне соцэкономики кружились сотни миллиардов, кое что оседало в карманах (мешках?) посредников. Не стану останавливаться на его личной жизни. Семья жила скромно и достойно. Профессия 'заготовитель' была поистине героической. Они постоянно находились между Сцилой бандитизма и Харибдой бандитского по своей сути государства. Оперируя громадными суммами наличмана, полученного подпольно на воскресные дни у зав. Райконтор Госбанка, они хер знает на чем добирались до самых отдаленных сел и на этом же транспорте доставляли продукты с.х. непосредственно потребителю. Для любой сволочи они были беззащитны, как сердце Наума.
Перед остальными коллегами Наум имел серьезное преимущество. Как инвалиду, ему выдали 'Запорожец'. При одном взгляде на этот 'Горбатый Бюик' хотелось закричать: 'Этого не может быть, не может быть никогда!'. Управление у 'Бюика' было ручное. На руль с помощью арматурного прутка диаметром 30 мм были выведены педали сцепления, тормоза, газа и стартер! Как у Шуми. У Наума руки и ноги были целы. Он просил у ГАИ разрешения убрать этот металлолом и использовать его по назначению - строить мосты и туннели. Садиться в этот гроб для Наума было смертельно опасно. Резкое торможение, небольшой удар - конец. Но в ГАИ, предварительно съев все мясо, выпив водку, которую Наум дал во временное пользование гаишникам, ему ответили на русском языке:
- Слухай сюды, жыдюра, усэ це зализо входыть до штатного обладнання. Пойняв? Тилькы спробуй щось переобладнаты, втратыш усэ.
Гараж Наума находился напротив моего болкона. Люди помогали ему, чем могли. Расчищали снег, буксировали 'Бюик' по 20-30 метров до заводки, ремонтировали машину. Наума уважали все. Хоть в деловом отношении он был неумолим. Если он назначал цену, торговаться с ним было бесполезно. Он знал цену себе и своей опаснейшей профессии. В обыденной жизни это был настоящий хохмач. Я заходил в его гараж, как в клуб КВН, чтобы на следующий день повторять его шутки и прикинуться умным. Много раз я пытался завести с ним разговор о войне. И только один раз он отозвался в свойственной ему манере:
- Я работал резником, мыл требуху и толстый кишечник от говна скотины. Так вот, война для меня была более вонючей, чем все говно, вместе взятое. Закончим этот разговор.
А героизм свой и своих побратимов объяснил немногословно:
- Заградогонь НКВД был гораздо плотнее фланкируещего и фронтального огня фашистов. Нам же выдавали по 10 патронов. Выжил, вот и ладно.
Врочем, евреям заградотряды были ни к чему. У нас в Казатине среди четверых орденоносцев 'Славы' - пять евреев. Как? Один из нас был награжден орденом 'Славы' дважды, т.е. дважды еврей Советского Союза.
При одном из наездов в Казатин я показал Науму книгу А.И. Солженицына 'Двести лет вместе'. Очевидно, он прочел ее раньше меня. Поэтому сказал:
- Я тебе дам почитать дневниковые записи Геббельса. Они на порядок правдивее и, чисто в литературном смысле, повыше. Ты знаешь, по роду своей профессии я общаюсь с различными людми - так надо. Так вот, зеки, знавшие Александра Исаевича по лагерю, иначе чем 'придурок лагерный' или 'сука лагерная' не называли его.
Я уехал, он остался. Я не спросил Наума, почему он остается в этой стране. Но мой вопрос он прочел по глазам и ответил:
- Русские не сдаются.