Александра Комарова

Это был только один день. Один день из миллиона, похожий на них и непохожий на них совершенно. Тонкий, прозрачный, светлый, колеблющийся на ветру, как занавески из тюля.

Когда чего-то ждешь, оно приходит. Приходит, с опозданием, не вовремя и совсем по-другому, не так как ты представил, но приходит. Закрываешь глаза, отворачиваешься - не веришь, не ищешь более, но все же знаешь - это что-то важное.

И если хватает смелости - то не упускаешь. Если хватает ума - не проходишь мимо. Просто веришь, просто идешь

Идешь по залитой солнцем улице, мимо кремовых домов и обсыпанных зеленью деревьев, мимо, мимо и опять мимо. Будто знаешь, куда идти, а на самом деле - бесцельно и вперед, туда, где нет никого. И наверное ничего. Пропасть. Конец мира. Каменная пустыня.

Нельзя всю жизнь жить с завязанными глазами. Нельзя все время бояться вдохнуть полной грудью. нельзя вот просто так стоять на дороге...

- Эй! Осторожнее, сейчас собьешь меня!

Он стоял на моем пути, и казалось, его ничего не волновало, до тех пор, пока я не задела его. Иногда хорошо не замечать никого вокруг, а иногда - очень сложно вообще кого бы то ни было заметить.

- Прости, - я смотрела в его ясные глаза, такие созвучные этому ясному дню, светлому, нежному, как прикосновения ребенка.

Будто кто-то стянул повязку с моих глаз. Будто кто-то вдохнул воздух в мои легкие. Будто кто-то вложил мне в руку круглое зеркальце, и я увидела какая я, со стороны совсем другая, нежели внутри.

В этот момент внезапно с силой сдавило виски. Дорога тянула меня, куда-то вперед, совершенно бесцельно и бессмысленно. Но так же неотвратимо. И я, сжав до боли губы, пошла туда, этому невозможно было сопротивляться. На гребаный край света. В каменную пустыню...

- Эй, подожди, а ты что меня видишь? - он успел перехватить мой рукав.

А потом озадаченно смотрел на меня и тер виски. Я разворачивалась к нему лицом, всем корпусом, а глаза мои замечали только его пальцы. Тонкие, длинные пальцы, со следами солнечных ожогов на них.

- Что у тебя с руками? - мне тогда казалось, что это очень важный вопрос.

- Мм? - он кажется, совсем меня не слышал. Брови его сошлись над переносицей, он будто чувствовал мою боль. А она затихала, последние отголоски исчезали, и вот уже - я смотрю ему в глаза, а он мне, и он напуган. Я ощущаю, как он напуган, возможно, первые в жизни напуган до такой степени, что даже не может ничего сказать.

- А ты зачем здесь стоишь? - просто спросила я.

- Зачем? Мне здесь нравится. Никто никогда не замечает меня. Ты первая.

Он уже не так боялся. Он начал верить мне. Ветер колыхал его волосы, слишком длинные для парня. Его глаза, широко распахнутые, с детскими пушистыми ресницами смотрели только на меня. Как можно не замечать кого-то, кто на расстоянии вытянутой руки от тебя, - я не знаю.

Мы стояли друг напротив друга, словно танцуя в круге, солнце вращалось вокруг нас, и люди обходили нас, старательно не замечая. Кто мы, где мы, зачем мы здесь?

- Зачем мы здесь стоим? - спрашивала я.

Он помотал головой из стороны в сторону.

- Это не тот вопрос, который ты хотела мне задать, ведь правда?

- Да, - согласилась я. - Ты не знаешь случайно, где конец света? Я ищу его, уже очень давно.

- Знаю. Но там ничего интересного.

Он помолчал немного, а потом взял меня за руку. Его пальцы были так обжигающе ледяны, что я вздрогнула.

- Что с тобой? Ты вообще видел, что у тебя все руки в ожогах?

Он только отмахнулся.

- Если ты можешь видеть и меня, то пожалуй... - он начал что-то бормотать себе под нос.

- Что тогда? - спросила я, но он уже тянул меня куда-то вперед с самым невозмутимым видом.

Он шел сквозь толпу, и казалось, что никто на самом деле не замечал, как он наглым образом расталкивал всех. Он мог наверное пойти по головам, да и то вряд ли бы его заметили. На ходу он продолжал что-то бормотать, не глядя себе под ноги.

- А ты можешь что-нибудь стянуть? - полюбопытствовала я, когда мы проходили мимо бабушки, продающей мимозы.

- Вот так, например? - он ловко выхватил из большой вазы и протянул мне один из ее букетиков.

Бабушка плевала семечки и глядела куда-то в сторону.

- Ух ты! Получается ты можешь так что угодно стащить или вытворять что-то противозаконное?

Он улыбался, но совсем невесело.

- Знаешь, как это быстро надоедает?

Я проглотила слова, которые вертелись у меня на языке.

- Ты видишь это? - спросил он, указывая пальцем куда-то в сторону.

- Где? - спросила я, поворачивая голову, и тут же ахнула.

Через всю центральную площадь, такую привычную, знакомую глазу, проходил огромный уродливый черный разлом. Асфальт был выкорчеван, рваные края источали пар, и все это очень походило на большую рану на теле земли.

- Что это?! Откуда?

Я потянула его ближе, хоть это было отвратительно страшное зрелище. Но люди ходили туда-сюда, как ни в чем не бывало, обходили разлом, шелестели проезжающие по дороге машины, и всем было абсолютно все равно. Эту рану не видел никто, никто - кроме нас двоих, и от этого было еще страшнее.

- М-м-мне холодно, - сказал он, и губы его дрожали, - иди сама туда.

Я выпустила его холодные пальцы и пошла вперед на подгибающихся ногах. Целые облака пара клубились над разломом. Воздух холодел мгновенно. Я сделала еще несколько шагов и заглянула внутрь разлома. Мимоза выпала из дрожащих рук и полетела вниз, леденея в полете. Пушки покрылись инеем еще до того, как я перестала их различать. Разлом был не просто глубоким, он кажется доставал до самого дна земли, если таковое существует. Стенки его были покрыты сначала мерзлой землей, а дальше шел чистый лед, и я с ужасом заметила в нем какие-то страшные замерзшие фигуры. Человеческие фигуры. Словно водоем с рыбами, которому довелось замерзнуть в одну секунду, где каждый застывает в обыденной позе, и только страх внезапности успевает отразиться в глубине зрачков. У меня посинели кончики пальцев, и я поспешила отойти от разлома.

- Ну что, ты видела их? - спросил он.

- Кто это? - я дрожала всем телом, вцепившись в его плечо.

- Это грешники. Те, которые совершили что-то при жизни, что не прощается на том свете. Таковыми они застыли в момент смерти. Но они в полном сознании, понимаешь? Они все видят, чувствуют, осознают. Это... ужасно.

С внезапной ясностью я начала понимать, что он намного ближе к тому миру, чем к этому.

- А кто тогда ты?

- Я? Глупец, потерявший свой путь. Мертвец, который умер понарошку.

- Как это понарошку?

- Знаешь, я все время звал свою смерть, и теперь за это расплачиваюсь. Хоть и было слишком рано, но однажды она пришла за мной. Знаешь, как страшно и смешно умирать в 18 лет?

Я сжала его запястье. Тонкая голубая жилка билась под моими пальцами. У него билось сердце, он дышал, говорил, и вовсе не был похож на мертвеца.

- Как? - спросила я.

- Я утонул летом, у нас на реке, на городском пляже. Ровно в тот день, когда начал эту жизнь ценить. До этого я проклинал ее постоянно, ежедневно, и жаловался всем и на все. И искал смерти, какой-нибудь глупой и безобидной. смелости для того, чтобы покончить с собой, мне не хватило. К счастью, наверное, иначе я был бы сейчас одним из них, - он махнул рукой в сторону разлома. - Самоубийцы тоже попадают туда. А так у меня хотя бы есть призрачная свобода действий.

- Странно... Но я же вижу тебя, ощущаю, ты можешь взять меня за руку.

- Да. Наверное, потому, что ты тоже мертва.

- Что? Как это мертва?

Я с глупой улыбкой смотрела на него, и осознавала, что ничего этого раньше в моей жизни не было. А значит - что жизнь изменилась. И что мой путь, каким бы он паршивым не был, отныне закрыт для меня. И что я...

- Простите пожалуйста! - я подбежала к проходящей мимо женщине и схватила ее за плечо. - Вы меня видите? Вы только скажите, да или нет?

- Девочка, ты что больная? Отпусти меня! - женщина испугалась, несмотря на то, что вид у меня был совершенно безобидный.

Хотя, безумно горящие глаза, побелевшие от волнения губы, растрепанные волосы, - я представляла, как выгляжу.

- Вот видишь! Она меня заметила! - я победоносно улыбнулась. - Я не могла умереть. Если бы это произошло, я бы заметила!

Он снова нахмурился. Это выражение совершенно не шло его детским чертам лица, но похоже оно было для него совершенно привычным.

- Скажи мне, ведь я жива... - прошептала я.

На его лице отразилась внутренняя борьба. Он словно хотел мне что-то сказать, но не мог, с диким усилием он переборол себя и выдавил:

- Пока да...

- Нет, подожди, как это пока? - я вцепилась в его плечи, вонзилась так, что он зашипел от боли.

Он вырвался из моих рук и отвернувшись пошел прочь.

- Подожди! Стой! Я же вижу тебя все равно! - я почти бежала за ним.

Он резко остановился, вернулся ко мне и, протянув руку, потрепал меня по щеке. Этот жест испугал меня больше, чем его недавний внезапный побег. В глазах его застыло холодно-болезненное одиночество и страх за меня, на самом дне яркие искры страха, будто что-то неотвратимое надвигалось из-за моей спины.

- Еще увидимся, - сказал он и ушел.

Я осталась стоять на месте. Вокруг сновали люди, но мне было абсолютно все равно, - я смотрела на его спину. Его плечи тряслись - и я ощущала это - от безмолвного плача.

В тот вечер я не вернулась домой. Не вернулась и на следующий день. Родители объявили в розыск. Вскоре обнаружили тело - с многочисленными ушибами и черепно-мозговой травмой. Я умирала несколько часов, будучи без сознания. Он был со мной рядом все это время, держал меня за руку и успокаивал. Рассказывал, как болезненно это проходило у него, как он захлебывался водой пополам с тиной, как тело крутило в судороге - а потом темнота, пустота, но по крайней мере у него это было намного быстрее. Он и сейчас не мог никого позвать на помощь, никто по-прежнему не замечал его, хотя меня еще могли спасти.

На третий день, когда тело, наконец, забрали в мертвецкую, мы сидели с ним на скамейке под зелеными листьями каштана и играли в горячо-холодно. Я снова ощущала себя ребенком. И мне было хорошо.

- Ты знал, что так будет? - спросила я. - Тогда на площади...

- Конечно знал. Но это неизбежность. Она должна была случиться. Я не имел права остановить тебя, сказать, не ходи сегодня в парк.

- А все-таки... Если бы ты тогда хоть намеком...

- Ничего бы не изменилось. Ты бы умерла от сердечного приступа. Или тебя бы сбила машина...

- Может, надо было сказать все-таки? Сердечный приступ перенести намного проще.

- Откуда ты знаешь, что альтернативная смерть была бы легче?

- Да, наверное... Родителей жалко. Они так убиваются.

- Ты еще на похороны свои сходи. Сразу поймешь, кто тебя ценил, а кто так.

- Да ну, зачем это надо? Меня это уже не волнует.

Вместо ответа он обнял меня за плечи. Впервые мне стало так легко и спокойно, что не хотелось ничего, солнце, бегущее по щеке... Может я, наконец, нашла свой край света? Тогда он оказался намного ближе, чем я ожидала.

- Пальцы сильно мерзнут? - спросил он.

- Ага, - я закрыла глаза, солнце светило слишком ярко.

- Ну ничего, привыкнешь.

- Скажи, а мы ведь не попадем в тот ледяной разлом? - я развернулась к нему и посмотрела в эти уже родные, широко распахнутые глаза.

- Нет. Никогда, - ответил он и притянул меня к себе.

Рука, тонкие пальцы, голубоватые прожилки, и солнце просвечивает сквозь нее, дрожит и дразнится, скользит по моим холодным губам, словно пытается согреть поцелуем.

Я только одинокая девушка, стоящая в толпе... Ты можешь пройти мимо, и ты пройдешь.

Даже если я буду стоять на твоем пути и, запрокинув голову, смотреть на солнце через ладонь.