Первый идол Уоле
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Фабула.
НАЧАЛО.
Муторный, будний день провинциального Екатеринбурга подходил к концу.
Варенька, старший помощник кассира Русско-Сибирского банка без интереса осмотрела видную фигуру фасонисто одетого молодого господина, за которым только что шумно ухнула высокая входная дверь их отделения, расположенного на улице Уктусской - напротив Богоявленского Храма.
Несмотря на стоявшую вторую неделю июня жаркую, сухую погоду, молодой человек был одет в современного кроя, сшитую явно хорошим портным, шерстяную пару. В этот жаркий вечере, туго накрахмаленный воротничок с трудом сдерживал давление красной, крупной шеи молодого мужчины. По его раскрасневшимся, чисто выбритым щекам, текли крупные капли пота.
- Ох, - подумала Варенька, - сейчас как пойдет амбрэ? - так как в конюшне станет.
Варенька, исключительно для себя, учила французский язык, поэтому часто, даже в мысленной речи, старалась употреблять иностранные слова.
Ну, в каком-то смысле, действительно для себя. Её тайной мечтой было поехать в прекрасный Париж - город любви и наслаждений, и вдруг, кто ж может знать изгиб своей судьбы, выйти замуж за настоящего парижанина. Обязательно художника в комплекте с беретом и шарфом.
Страдальчески воздев взгляд к небу, она увидела совсем недавно установленную в отделении техническую новинку - электрический воздушный проппэ?ллер, неспешно вращавшийся под потолком и гонявший сухой воздух по всему большому приемному залу отделения, создавая иллюзию легкого бриза.
- Ох, - снова подумала Варенька, - Спасибо управляющему - господину Шпиерсону. Не побоялся, под свою ответственность, заказал в Берлине - сказал: стало быть и сотрудникам, и клиентам будет облегчение в хоть и короткое, но весьма жаркое уральское лето.
А уж лето в этом году во всей пермского губернии, в состав которой входил ординарный Екатеринбург, выдалось даже на удивление восьмидесяти шестилетнего соседа Вареньки - почтенного военного инвалида Амбросия Илларионовича, на удивление жарким.
Главная городская речка Исеть, прозванная так инородцами за обильно водившуюся некогда в её водах рыбу, и питавшая железоделательный завод, обмелела так, что бабам приходилось стирать бельё своими ру?блями и скалками не на специально смастерённых для этого мостках, а прямо на речном дне обмелевшей реки, на разложенных там досках.
Тем временем молодой человек времени зря не терял. Был он хоть и крупной комплекции, но на диво подвижный и энергичный в движениях. Быстрым и внимательно острым взглядом он осмотрел помещение приемного зала банка.
Всего на долю мгновения его взгляд поочерёдно задержался и на недавно уложенном дубовом паркете, который раз в месяц дворник Митрич, старательно сопя, натирал воском до зеркального блеска, и на висевшем в анфиладе, напротив главного входа, портрете Его Императорского Высочества - Николая II Романова, чей взгляд, добрый и по особому человечный, сверху-вниз окормлял посетителей, и на выкрашенных, правда маслянной краской, в терракотовый цвет стенах, и на молочно-белых могучих колоннах, на манер римских портиков окаймлявшие общий зал.
Кивнув, как бы самому себе, будто бы решив всё же, после ряда сомнений, обратиться в банк, молодой человек повернул влево и сделав дюжину быстрых шагов, не переступив, а скорее пружинисто проскочив через две невысокие ступеньки, оказавшиеся на его пути, остановился перед разместившимся между колоннами рабочим столом Вареньки, все еще мечтательно смотревшей на "проппэллер", почти беззвучно шелестевший под сводом зала.
- Здравствуйте, милая барышня, - приятный баритон посетителя вывел Вареньку из легкого послеполуденного оцепенения.
Медленно она опустила глаза и взглянув на молодого человека, непроизвольно отметила его хоть и крупное, но не лишенное привлекательных черт, лицо.
Профессионально улыбнувшись, той самой улыбкой, которой её так долго обучал старший кассир - Вениамин Андреич, одновременно выражавшей и радость от появления очередного посетителя, и угодливое желание оказать ему всяческую, посильную разумеется, помощь, Варенька произнесла:
- Чем Русско-Сибирский банк может быть полезен Вам, господин, ээ... - и сделала небольшую паузу, давая посетителю возможность представиться.
Проигнорировав эту возможность, молодой человек все тем же приятным баритоном, произнес:
- Я хочу подать объявление об открытии текущего счета. Какой размер взноса у вас установлен?
Варенька, все еще оценивая про себя внешность посетителя, пыталась понять, к какому же он относится сословию, ответила:
- Русско-Сибирский банк является общественным банком. Размер взноса стандартен для всей Империи и составляется пятьдесят рублей.
Про себя она подумала, что мужчине, которого она определила все же как мещанина средней руки, явно не по карману будет озвученная ею сумма первоначального взноса, как-никак это средняя зарплата квалифицированного рабочего месяца за три тяжёлого труда.
- Чтож, - сказал мужчина, - извольте оформить документы.
Он расстегнул свой пиджак и плавным движением запустил руку во внутренний карман, намереваясь, как подумала Варенька, достать свидетельствующий личность документ.
- Ваш паспо?рт, - проговорила Варенька, не удержавшись, она сделала ударение на втором слоге так, что проговорено было на французский манер и протянула руку в сторону посетителя.
Однако, вместо того чтобы достать испрашиваемый паспорт, незнакомец резким движением схватил Варенькину руку и рывком выдернул её на свою половину стола, и локтем второй рукой крепкой прижав голову девушки к его поверхности, покрытой зеленым, уже местами слегка поизносившимся, сукном, а из-под пиджака выпростал руку с зажатым в неё компактным, воронено блеснувшим, пистолетом.
Варенька начала вырываться, со стороны напоминая, наверное, щенка по кличке Верный, которого соседский Митька любил задорить, накрепко прижимая голову к земле. Щенок же начинал неистово упираться всеми лапами, рваться во все стороны своим слабеньким телом, пытаясь вырваться, но захват Митьки бы крепок, и освобождал он Верного только тогда, когда тот начинал испуганно скулить.
Все еще не воспринимая происходящее всерьез, Варенька, продолжая неловко, и со стороны наверняка, смешно, вырываться, попыталась резонировать к преступнику - ведь совершаемое, несомненно, было преступлением.
- Что вы делаете? Немедленно прекратите! - попыталась крикнуть она. Но крик прервался, когда нападавший неожиданно усилил давление и прошипел ей в ухо как-то совсем уж по каторжанскому, обдав резким, неприятным запахом похмельно-чесночной смеси:
- Не то кричишь, маруха, не то... Ты жизнь свою у меня вымаливать начинай, а то ведь сложу тя щас.
Сказано это было как-то так, что Варенька сразу поверила, что вот здесь и прямо сейчас она находится на пороге между жизнью и смертью. И вот именно сейчас все решается. И решает это вовсе не она, не злой рок, ни архангелы Господни, а вот этот мерзкий человек, прижавшийся своей потной щекой к ее виску и выдыхающий так резко ощущаемую ею смесь гнилостного разложения, закуски и алкоголя.
- Господи, - вдруг пронеслось в голове у Вареньки, - а если он меня сейчас убьет, что же будет с маменькой?
Горячо любимая маменька прошлым летом обезножила. И находясь в совершенно здравом уме, совершенно не могла самостоятельно передвигаться. Незначительность вдовьей пенсии матушки и вынудили Вареньку, готовившуюся к поступлению в женскую гимназию, искать работу в кредитном учреждении. Благо, добрый знакомый покойного батюшки, добрейший Вениамин Андреич согласился взять её помощником.
- Кто ж за матушкой присмотрит? - подумалось Вареньке и тут уж она испугалась по-настоящему, без дураков, а испугавшись закричала так, что в окнах за ее спиной зазвенели стекла.
Без слов, просто взвыла, поняв вдруг, что погибнет не только она, но и не в чем неповинная маменька, которая не сможет жить - угаснет от чувства вины, так как сама уговорила дочь устроиться на эту работу.
А нападавший, все прижимаясь щекой к голове девушки, все усиливая давление, приговаривал: - Давай, голубушка, поднажми еще, наподдай, сладкая.
На утробные крики Вареньки в общий зал высыпали все немногочисленные сотрудники, бывшие в это время в банке.
И управляющий - господин Шпиерсон, выбежавший из своего кабинета, и его секретарь - волоокая Любушка-голубушка, и даже из кассы, широко распахнув её бронированную дверь, вышел удивленный, только закончивший подводить дневной учет, младший кассир - Степан Андреевич.
Только увидев всех троих сотрудников, незнакомец резко выпрямился, отпустил Вареньку, отскочившую от него и ставшую маленькой и незаметной, малым щенком свернувшимся под окном, издающим жалобное поскуливание.
- Молодой человек! - грозно начал управляющий. - Что вы себе позволяете? Вы вообще представляете, где вы находитесь? Я уже послал за городовым и он ...
Господин Шпиерсон не договорил. Его густой и внушавший уважение голос, который, казалось бы, мог принадлежать какому-то более могучему хозяину, а не Шпиерсону Мойше Абрамовичу, получившему в выкресте имя Михаил, бывшему ростом не более пяти футов и весом всего три с половиной пуда.
Его слова были прерваны выстрелом из маленького пистолета. Михаил Абрамович начал медленно, как будто ввинчиваясь в пол, падать.
Стрелявшие еще дважды резко повернулся и дважды нажал на спуск.
Маленькая, но смертоносная, как окаалось, в умелых руках, машинка, дважды вспыхнула, громыхнула и еще два тела со стуком рухнули на полированный дворником Митричем паркет. Во луб все трех покойных было маленькое входное отверстие, пока сочившееся темно красной, почти черной кровью и чем-то темно-серым, вместе с бурыми сгустками, вытекавшим на паркет. Никто из жертв убийцы не успел даже толком испугаться или осознать происходящее, настолько быстро все свершилось.
До Вареньки, сквозь стихающий звон в ушах, донесся тихий звук качения, как будто бы монетка, поставленная на аверс, катилась по полированному паркету в её сторону.
Тихий - "тук" - и звук прекратился.
Приоткрыв зажмуренные глаза и опустив взгляд к полу, Варенька увидела маленькую, отливающую желтой медью гильзу, уткнувшуюся в носок ее новеньких, еще с вечера вычищенных, полусапожек. Она не могла отвести взгляд от гильзы, когда в отполированном паркете увидела отражение уверенно и быстро приближающего убийцы. Ее время как будто замедлилось. По мере приближения убийцы, в отражении полированного бочка гильзы она все четче видела его, различив даже черты лица.
Сверху раздался сухой металлический щелчок.
-Это был взведен боек, - поняла Варенька.
Медленном, одновременно страшась, но не имея никакой душевной силы остановить это движение, она подняла глаза и увидела направленные ей в лицо черный зрачок пистолета.
- Господи, - как-то совсем уж буднично подумалось Вареньке, - сколько же у Митрича завтра работы будет. Ведь паркет совсем но...
Перед последним, четвертым выстрелом, убийца медлил, несколько секунд смотря на жертву, но после этого, действовал исключительно быстро, как механизм: заменил обойму, взвел затвор и поставил пистолет на предохранитель, после чего заткнул его за пояс, а использованную обойму положил в правый карман брюк. Собирать гильзы он не стал.
Спокойно, без суеты, но не теряя темпа, зашел в кассу, дверь в которую, в нарушение всех инструкций, позабыл закрыть младший кассир и начал складывать разложенные на рабочем столе пачки банкнот в вынутый из внутреннего кармана пиджака тряпичный мешок.
Все сборы заняли у теперь уже и грабителя, не больше минуты. После чего он также спокойно вышел из коморы кассы и покинул помещение банка тем же путём, каким попал в него - через главный вход.
Под плавно вращающимся под потолком пропэ?ллером осталось лежать четыре трупа, да за распахнутой дверью кабинета управляющего, превратившись в белую тень, в луже собственной мочи, нервно слизывая кровь, сочившуюся из прокушенной губы, стоял аудитор "Русско-Сибирского банка" - статский советник Синицын Саверий Ксенафонтович - с внезапной аудиторский проверкой прибывшей в Екатеринбург из столицы губернии - города Пермь. Где-то совсем рядом, должно быть с ближайшего храма Богоявленского храма, зазвонил благовест и чиновник, задрав голову куда-то вверх, начал неистово креститься. А после и вовсе встал на колени, начав класть земные поклоны.
Глава 2
"ЦАРСКИЙ МОСТ"
У Наташи было очень милое лицо. Да и сама она была ладненькая да складненькая, вся такая кругленькая и аппетитная, как булочка. И Паха этим вечером имел серьезное намерение немного откусить этой сладкой сдобы.
Все симпатичные девчонки, на которых распространялись его "планы", классифицировались у него по видам хлебобулочных изделий. Высокая и худая Жанка из "горного" - представлялась ему длинным французским багетом, обильно сдобренным сливочным маслом в перемешку с прованскими травами.
А рыжая Алиска из архитектурной академии ассоциировалась со сдобной кулебякой с тремя видами рыба, как готовила его бабуля всегда на его день рождения.
Кстати, день рождения приближался и нужно было что-то решать, как говорил про себя Паха, со "сдобой" - какой же это стол без вкусненького? Вот и Паха считал, что никакой - так, ни поесть толком, ни настроение поднять.
Привычно подумалось - нужно составить список. Составлять списки Паха обожал - это была его тайная страсть. Прочитал книгу - пожалуй, голубушка, в список. В первой графе книге присвоен порядковый номер, во вторую аккуратно записано ее название, в третью - проставленная Пахой оценка произведению. Сделал тебе человечек гадость - в список врагов его, понравилось девушка - в список целей, оказалась доступной - в список достижений. Батя говорил, что это шиза. Ну, то есть он говорил по научному: - Это импульсивно-компульсивное расстройство, Паха. Правда в легкой стадии. Если девчонок считаешь, то не опасно, но если будешь ступеньки на лестнице считать, то нужно будет показаться специалисту.
Паха не верил, что у него что-то серьезно. Считал это бзиком, не больше.
Занятый этими размышления, вовремя кивая непрерывному щебетанию Наташки, но не вдаваясь в суть потока мыслей блондинки, Паха не заметил, как они вышли на старый мост. Мост был слегка горбат и украшен немного вычурными перилами из литого чугуна.
-Кстати, - перебив Наташку, обратился он к ней, - ты в курсе, как называется этот мост?
-Неа, - ответила та, - а какая разница?
-Разница, милейшая Наташа, в том, что мы с тобой идём не по простому мосту, а по царскому, - начал вешать добротно отваренную лапшу на миленькие ушки девицы Паха.
На самом деле, про мост он знал немного, точнее всего два факта.
Первый, это то, что мост назвался "Царским", так как был построен в Екатеринбурге в честь приезда царской семьи где-то в начале 20 века, а второй, якобы имевший место факт, был рассказан учителем истории на уроке всему пахиному классу - в районе моста "нечисто", так как весьма стабильно, хоть и не часто, пропадают люди, причем так, что потом ни концов, ни следов. Учитель, рассказывая это, напирал на грех горожан, погубивших царскую семью - мол дух императора ищет отмщения убийцам. Паха, впрочем, полагал, что дух императора к этим исчезновениям отношения не имеет. Вот ему заботы - около моста караулить зазевавшихся граждан.
- Нет, - думал Паха, - полюбому тут какие - то мафиковские разборки в девяностых проходили. Земля кругом и щас не дешевая, а раньше и за помещение могло кому-то не свезти.
Паха с учителем не спорил - как говорит батя, широко известный в узких кругах в городе адвокат, спорить нужно за деньги, а не из интереса. Да что с историка возьмёшь, никому не нужная, исчезающая профессия. Какая разница, что там было в прошлом, главное - что ждёт Паху в будущем. А ждало его там только светлое и денежное, сытое и пьяное, а поверх всего этого, постоянно связанное с прекрасными, потому как распутными, дамами. В этом Паха был совершенно уверен и нисколько не сомневался.
Выйдя на мост, не прекращая развешивать лапшу на прелестных ушках своей подруги, Паха немного задержался. Момента был самый что ни на есть подходящий для романтической сцены. Наташа - умница, недаром отличница, тоже остановилась - смекнула к чему дело идёт, повернулась к Пашке, вроде как случайно, но привстала на цыпочках и как будто подалась вся в его сторону, одновременно делая вид, что все происходящее к ней не имеет никакого отношения. Паха это уже видел, и теперь понимал, что тут он него требуется. В первый раз в аналогичной ситуации он жестко затупил. Ну да ничего. Зато теперь опыта по части поцелуев у него был ого-го, так что и теперь, полагал Паха, он не ударит в грязь лицом.
-Слышь, чо, - послышалось сбивающее с толку и безошибочно узнаваемое уральское "чокание" - закурить поищы!
Думал Пашка быстро, а вот разворачивался медленно, давая себе время сместиться чуть в сторону, чтоб прикрыть собой Наташу. Увиденное не порадовало - стоящие напротив парни были незнакомые, голодные, злые и веселые. Хоть и не на много, но все же старше его. Одеты в пролетарские спортивные костюмы мрачных обитателей городских окраин. Их цель также не оставляла никаких сомнений - заберут все что есть. Гоп, понимаешь, стоп, в чистом виде.
Оппонентов было двое. Явно пролетарии, с какого отдаленного района - Уралмаша, ХимМаша, или еще какого-нибудь "маша", которых в избытке в промышленном городе, прибывшие в центр в целях себя показать, да чужое унести. Верность этого предположения подтвердил кастет, блеснувшим матовым серебром, неспешно одеваемый на правую руку меньшим по размеру гоп-стопщиком.
Разминая пальцы под литым устройством, он, смакую фразу, спросил: - Пашешь ее?
Эту фразу Паха сразу узнал, цитата из фильма, который батя считает культовым, и частенько выдает цитаты из него.
Надо было что-то отвечать и желательно в тему, поэтому Паха, имитируя интонации Данилы Бодрова процедил: - Пашут мужики в поле, а мы встречаемся.
Тот, что с кастетом, сразу зацепился за слова: - А ты чо, не мужик что ли?
Ответить не дала Наташка, запищавшая вдруг откуда-то сбоку: - Мальчики, ну вы что? Мы же гуляем! Что мы вам сделали!
Любитель цепляться за слова и тут не упустил возможности: - В смысле гуляете? Ты гулящая чё ли? Так тогда и мы с тобой погуляем!
-Чтож, - подумал Пашка, выбросив правым хуком, - видно день такой выдался.
Драться он не любил - в драках ему не фартило, да только теперь уже нет вариантов.
Попал знатно. Хрустко. В нос. Брызнуло красным. Только сразу стало понятно, почему у этой парочки кастет был только один.
Второму из парней, терпеливо молчавшему, он был просто не нужен. Зачем он человеку, который может вот попасть крепким, как будто вырезанным из дерева кулаком, тебе в лоб совершенно без замаха?
В глаза потемнело, Пашка выдохнул: - Дуй отсюда!
Оставалось надеяться, что Наташа правильно поняла ситуацию и глупить не будет, просто развернётся и убежит, благо в кроссовках.
Сам же, отгоняя темень, наваливавшую на помутневшее сознание, попытался повторить только что удачно прошедший финт. Куда там. Оппонент как-то скупо ушёл от Пашкиного удара, показавшего ему самому ужасно быстрым, и второй раз, так же, без замаха, коротким движением, перевёл Паху в состояние бессознательности. Перед темнотой в мозгу Пахи стремительно мелькнуло: - Минимум КМС...
Из-за угла, испуганная Наташка видела, как пацаны быстро и слажено обыскали Пашу, вытащили кошелёк, паспорт, сняли часы, вытащили телефон, после чего, весело похохатывая, поднял Пашку и перевалив его растёкшееся, расслабленное тело через перила моста, сбросили его в нечистые, хоть и неглубокие тут воды реки Исеть, название которой, переводилось, как знала Наташа, как "рыбное место".
Не став ждать внимания грабителей к своей персоне, Наташка побежала в сторону центра. В руке она сжимала телефон, пытаясь на ходу набрать номер пашкиного отца. Но ничего не выходило.
Глава 3
САМЫЙ ПЕРВЫЙ ДЕНЬ
Как будто откуда-то из далека, сквозь плотно сомкнутые веки, прямо в мозг Пахи пробивался яркий луч. Появлялся и исчезал, потом снова появлялся. Через какое-то время светить стало непрерывно и нестерпимо. Как говорит батя - "солнце светит прямо в глаз". Это раздражало. Сознание, подтолкнутое раздражением, медленно начинало возвращаться.
Открыв глаза, Паха увидел над собой густые тополиные ветви, мерно раскачивающиеся под порывами слабенького летнего ветерка. Но солнце, двигаясь по небосклону, сместилось так, что стало непрерывно светить ему в лицо. От этого он и очнулся.
-А почему мокро? - вопрос, как удар, разбудил Паху. Детский страх - проснуться описавшимся - сразу и полностью вернул сознание на законное место, и он открыл глаза полностью, перестав щуриться.
Повернул голову вбок и чуть восстановив зрение, превозмогая слабость, посмотрел вниз.
-Так, а это что? - подумал Паха. Внизу действительно было мокро. Что неудивительно, для человека по пояс лежащего в воде. Огляделся.
Яркий летний день. Тепло. По ощущениям близко к полудню. Он лежит на отмели в каком-то то ли ручье, то ли реке, берега которой обильно заросли зеленью и жимолостью. Чуть вверх по течению - мост.
-А почему я тут? - недавно вернувшееся сознание с легкостью подсказало ответ. - Паша, алёу, тебя ведь вырубили эти гопари, да, похоже, в реку с моста скинули.
Ярко вспомнились и его попытка финта, и короткий, но такой хлесткий удар в голову, предшествовавший темноте.
Оставалось надеяться, что эти ухари хоть Наташу не тронули.
-Ничего, ничего - зло подумал Паха - не знают они с кем связались.
Паха, конечно, человек простой, а вот батя его - нет. Воспитал сынулю.
-Сейчас, - думал Паха, вставая на прибрежной отмели, - сейчас, вот только выберусь на берег, дойду до дома, и понесётся.
Такое с Пашкой уже было. Пару лет назад, его пятнадцатилетнего пацана в переходе на Вайнера вдруг остановил незнакомый парень, на вид лет двадцати пяти. Он толкнул его к стене, прижал локтем горло, а правой рукой, несильно, но до крови, ткнул в ляжку остро отточенным, как-то опасно щелкнувшим складным ножом и проинформировал:
-Слышь ко, откинулся я вчера, а терять мне сосем нечего, потому до дома не хватат.
Пашка хотел ответить, что ему без разницы куда этому упырю и чего "не хватат", но, во-первых, от страха выговорить ничего не смог, вместе со стекавшей по ляжке в кроссовок кровью из него вышла не только смелость, но и способность говорить. Во-вторых, давящий в горло локоть нападающего перекрыл доступ кислорода к мозгу, и тот подавал Пахе сигналы, что скоро они прямым рейсом оба отправятся в бессознательное.
В общем, забрал сиделец у него в тот раз и паспорт, и телефон, и деньги. Пропала также смелость, а её у Пахи в то время и так было не весть сколько.
Батя тогда сказал: - Ты у меня теперь лев, который идёт в изумрудный город. Сам из себя здоровый, только немного ссыкливый.
Обиднее этого ничего в жизни Пахи не было. Слёзы текли сами собой, а кулаки бесполезно сжимались, белея на костяшках. В голове роились варианты, что нужно было сказать, илисделать, или как вывернуться, или как ударить.
- Да... задним умом мы все гиганты мысли, а на практике никчемные отцы русской демократии, - в очередной раз подумал Паха, отгоняя назойливые сцены с вариантами геройского поведения и членовредительными способами наказания обидчика.
Но батя сказал: - Ничего, не ссы, Паха, завтра вылечим твой недуг.
Слово он сдержал. Но вовсе не так, как ожидал Паха. Вечером приехал домой и отдал ему что-то завернутое в полиэтилен - длинное, тяжелое и твёрдое. На вопросительный взгляд сына коротко ответил, что это "лекарство".
- Едь на Елизавет, - сказал батя, - по пути сброшу тебе адрес. Сам решишь, как быть, - и сел смотреть телевизор.
В трамвае, ощущая тяжесть завернутого в целлофан стального прута, Паха думал: - Ну с "лекарством" понятно, только рецепт вот не полный. Вроде применять можно, а как - не ясно.
Страх и слезы душили. Но на людях приходилось сдерживаться.
Он ожидал помощи от отца. Два внедорожниками с бойцами двухметрового роста из ЧОПа, вооружёнными дубьем и помповыми ружьями.
Или, на крайне случай, машину из дежурной части с веселыми операми. Это было не так круто, но тоже эффективно и эффектно.
А вместо этого... "лекарство". Может это лекарство к самому себе применить, подумалось внезапно, тогда хоть решать больше ничего не нужно будет. Но представил, как в такой ситуации посмотрит на него батя и сразу отказался от этой идеи. Потом всю жизнь, до смерти, выслушивать придется на эту тему.
В трамвае пришло смс с адресом.
Приехав на Елизавет, проплутав больше часа по бедным пролетарским дворам, вышел к потрепанной пятиэтажке из бурого кирпича. Зашёл. Нужная квартира была на третьем этаже. Замер перед дверью - прислушался. Там кто-то что-то неразборчиво говорил, явно пьяным голосом, явно на повышенных тонах. По-пролетарски просто и, в тоже время, по-уральски - то бишь с душой, люди отдыхали. Минимум двое.
Было совершенно очевидно, чего хотел батя. Недостающие места в рецепте сами собой заполнились. Паха вышел. Сел на лавочку перед подъездом. Стал думать. От обиды на батю на глаза наворачивались слезы. Усилием воли остановил хлюпание. Понял, что батя прав. Он, Паха, боится. Страх сковывает движения и не дает полноценно думать. Постарался собраться. Нужно преодолеть страх. Здесь и сейчас. Если этого не сделать тут, то вовсе не факт, что получится потом и где-то в другом месте.
Плаксивый голос в голове прошептал: - А вдруг их там много? А...
Пришлось усилием воли остановить выдумывание негативных вариантов.
Батя часто говорил ему, еще с детского сада: - И никого не бойся - пусть тебя боятся.
Всегда он с ним спорил. Как это не бойся? А если их больше? А если они сильнее? А если...
Причин у Пахи всегда было много. Можно даже сказать, что Паха с легкостью мог выкатить целый список причин.
И всегда все вопросы с его страхами улаживал батя. А сейчас вот этот вопрос он отнес на сына. Сидя в пролетарском дворе, на заплеванной лавочке, Паха вдруг понял, о чем ему говорилось все это время.
Как обычно, помог батин рецепт. Он всегда говорит: - Не знаешь что делать, остановить, захолодей и спокойно, без эмоций все обдумай. Лучше всего представь, что вопрос тебя вовсе не касается. Прокубатурь все. Решение придет. В общем - семь раз отмерь, один зарежь.
После этого, правда, батя всегда добавлял, что резать никого не нужно, это образно - фигура речи, так сказать. Но улыбался всегда при этом хитро и довольно.
Понимание ситуации пришло к Пахе неожиданно легко. Ушел страх. Стало ясно, что делать.
Рванувшись, он вихрем влетел в подъезд и забарабанил в закрытую дверь прямо арматурой.
-Хто там? - Раздался недовольный, пьяный голос. В проем приоткрытой двери Пашка, что было сил, всунул монтировку, выбивая передние зубы открывшего двери типа. С удовлетворением узнал в нем своего вчерашнего нежданного знакомого. Потом плечом оттолкнул никем не удерживаемую дверь и решительно шагнул внутрь.
Вечером, вернувшись домой, он зашёл в зал, молча положил паспорт на его обычное место и ушёл спать. Даже не посмотрев на него, батя продолжал, меланхолично попивая пиво, смотреть телевизор.
Когда Пахе исполнилось семнадцать, и семья праздновала его день рождения в узком кругу в ресторане, он, выпив лишний бокал вина и, с непривычки, захмелев, один на один задал бате вопрос, который мучил его с того самого дня:
-А что, если бы их там было не двое, а четверо или шестеро?
Батя, ухмыльнувшись, рассказал всю эту историю так, как её знал он сам.
Мощные силы, как людские, так и финансовые были привлечены в тот день на поиск залетного разбойника. Опросы, опознания и нарушения закона допускались в тот день доброй половиной оперского состава Ленинского РУВД, а также людьми, которых в официальных новостях называют "криминальным элементом". Несмотря на то, что трясущийся от перевозбуждения Пашка, непроизвольно трогающий свою ляжку, наскоро перевязанную в травм-пункте, ничего путного сказать о нападавшем не мог, к обеду виновный был найден. Благо, камер в центре достаточно. До вечера его адрес стерегла совместная оперски-криминальная группа на двух машинах.
Подогретые крепкими валютными вливаниями, а также ожидаемыми после завершениями премиальными, крепкие, битые и жизнью, и законом парни ставили ставки, глядя на Пашку, сидящего на лавочке перед подъездом. Больше всех ярился молоденький хирург-травматолог, которого по настоянию заказчика они привлекли к операции на случай необходимости срочного Пашкиного ремонта.
-Нету шансов! - с жаром шептал он в ухо водителя, - нету! Сопляк какой-то, мямля! У него вон, - тыкал он пальцем в сторону Пашка и шептал в рацию, - у него уже слезы текут. Сейчас посидит, в портки навалит и домой к мамке поедет.
Все согласно кивали, смотрели на сомлевшего на скамейке Паху, и ставили на то, что пацан испугается и уйдёт. И только старый, усатый опер Саныч, начинавший еще в девяностые, долго смотрел на Пашку, а потом ответил и жуликами, и своим молодым коллегам, приняв ставку на Паху один к двум.
Спор разрешился, когда проводив взглядами вышедшего из подъезда Пашку, нервно зашагавшего в сторону трамвайной остановки, группа зашла в адрес...
Вынеся оттуда молодого грабителя, которого Пашка отремонтировал так, что травматолог категорично отказался заниматься лечением на месте и рекомендовав как можно быстрее везти больного в стационар (второй обитатель адреса, хоть и с трудом, но передвигался сам), Саныч собрал с неудачливых спорщиков больше двух тысяч долларов.
Больше всех ярился молодой травматолог.