- Откуда ты знаешь Туликки? - спросила Марта за завтраком.
Мопся неспешно прожевал салат из одуванчиков и солидно ответил:
- Мы, олени, народ просвещенный. И кто такой Хозяин знаем прекрасно.
- Скажи лучше, тебе рассказывали об этом олени, забредавшие из этих мест, тоже мне, Мопся Просвещенный, - поддела его Марта.
Пикса фыркнула в стакан с молоком.
Олень бросил величественный взгляд в окно и гордо промолчал.
За ночь он отдохнул, успокоился, и все прошедшие страхи теперь, за стенами этого уютного дома, казались ему мелкими и незначительными. Сейчас, вспоминая жуткий подгорный путь, он, пожалуй, даже был склонен считать, что вёл себя очень храбро, а взойдя первым на крыльцо дома Хозяина, проявил прямо-таки чудеса героизма и стойкости. "Да, я очень храбрый", - говорил сам себе Мопся, - "а они просто ничего в этом не понимают. Ну, пусть потом пеняют на себя. Я им докажу!" И при мысли о том, как он им скоро докажет, Мопся просто начинал лопаться от гордости. Его так и подмывало всё им рассказать, но он решил преподнести своим спутницам сюрприз и молчал.
А дело, собственно, было в том, что сегодня утром, пока взволнованные происшедшей встречей Марта и Пикса ещё досыпали, Олень имел с дядюшкой Укконеном "конфиденциальную беседу".
Произошло это так.
Рассвет едва брезжил за серыми стёклами. Камин угас и в небольшой комнате царил полумрак.
Дядюшка Укконен сидел на широкой скамье, подобрав под себя ноги в ярких полосатых носках, и внимательно изучал берестяные свитки старой знахарки Лааки. При этом он что-то тихонько бормотал себе под нос, изредка напевая погромче: "Пам-пам-пам, пим-пим-пим, у-у-у-ух!"
Мопся робко приблизился к домовому, ожидая любого подвоха. Но любопытство всё же взяло вверх, очень уж хотелось поближе рассмотреть того, кем так восхищалась Пикса. И к тому же, безгранично поверив в свою храбрость, олень просто жаждал проявить себя в деле.
Негромко кашлянув, чтобы привлечь внимание дядюшки Укконена, Мопся поспешно произнёс заранее заготовленную фразу:
- Будучи премного наслышан о доблестных достоинствах, а, также пожелав лично ознакомиться с владельцем упомянутых и имея засвидетельствовать своё глубочайшее уважение и почтение...
Дядюшка Укконен посмотрел на него удивлёнными глазами и спросил:
- У тебя что, жар?
Мопся подавился своей велеречиво-длинной фразой и попытался поддержать светский разговор:
- С глубочайшей благодарностью принимая вашу заботу о моём здоровье...
- А-а, понятно, - кивнул домовой. - Ты, приятель, просто не выспался. Иди-ка, составь компанию Марте с Пиксой.
От огорчения, что его могут не выслушать, олень отступил на шаг, зажмурился и выпалил на едином духу, больше не заботясь о красоте слога:
- Я хотел вам сказать, что мечтаю о взятии вас меня с собой для проявления качественной храбрости в условиях проявления необходимости храбростных качеств при условиях требования качества расхрабрения и...
- Каких, каких условиях? - переспросил дядюшка Укконен, роняя на пол берестяной листок. - Ты что, в цирке работал, что нормально говорить не умеешь?
И тогда, вконец отчаявшись, Мопся сказал коротко и просто:
- Я хочу пойти с вами.
- Ну, так это совсем другое дело, - добродушно усмехнулся домовой. - Что ж, над этим стоит подумать. Ты подожди немного. Вот если у меня выйдет эта штука, то, думаю, ты мне пригодишься.
И Мопся ждал.
Уже проснулись Марта с Пиксой, и Туликки накормила их вкусным завтраком. Уже солнце поднялось высоко, и золотые четырёхугольники легли на полу от окон, а дядюшка Укконен всё ещё колдовал над горшочком, стоящим на очаге, и что-то непрерывно бормотал. Голубой парок вился над его головой, и по комнате ползли странные запахи.
Встревоженная лесная дева вышла с кухни и тихо спросила:
- Зачем тебе зелье Хийси, ненашик?
- А, ты почуяла! - довольно воскликнул домовой, потирая руки. - Значит, получилось! Дай-ка мне пару кувшинов, дочка Тапио.
Мопся весь напрягся. Не забыл ли дядюшка Укконен о своём обещании?
Домовой осторожно перелил неприятно-жёлтое варево в кувшины и закрыл их крышками, так, чтобы остались свободными только носики. Туликки брезгливо поморщилась и поспешила разогнать ладонью пахучий пар.
- Не морщись, лесная дева, - сказал домовой, любуясь кувшинами. - Ну и задам я теперь гонку зеленоглазым!
- Ничего, - усмехнулся дядюшка Укконен, - не выплесну. Ты, Туликки, начинай зверей собирать. Как только срок придёт, а придёт он скоро, я пришлю к тебе гонца. Ну, а нам пора. Собирайся, Мопся.
Мопся горделиво улыбнулся и, не спеша, встал из-за стола.
- Я готов, - важно сказал он, с неудовольствием ощущая, как вдруг сильно и противно засосало под ложечкой. Но отступать было поздно.
- А мы? - огорчённо воскликнула Марта.
- И вам найдётся дело, - кивнул домовой, беря со стола кувшины, - вы сейчас отправитесь назад в Долину.
Марта недовольно выпятила нижнюю губу, а Пикса вздохнула с явным облегчением. Она уже была по горло сыта этим путешествием.
- Да, да, в Долину, - возвысил голос дядюшка Укконен, - и ты, Марта, поищешь у нас дома карту. Небольшой такой листочек. На нём будет написано "Карта острова Одинокой Маркизы". Только ищи внимательно, а я доберусь до побережья и пришлю к тебе чайку.
А ведь как всё хорошо у нее началось. И трудная дорога по холмам, и опасности подгорного пути, и Пещерный Дух, и болото - всё было такое всамделишнее, такое захватывающее. Ну, как можно бросить всё в самом начале и спокойненько отправиться домой?
Только с хозяином не поспоришь, да и карта, наверное, действительно очень нужна, а иначе зачем бы он так просит её найти?
Марта ещё разочек вздохнула и начала собираться.
Туликки приготовила им большой запас еды и вышла проводить на крыльцо. Здесь их дороги расходились. Марта и Пикса отправлялись назад из междуречья к подгорному пути, а Мопся и дядюшка Укконен уходили к Большому Хребту, к Надгорному тракту.
- Зря ты туда идёшь, ненашик, - тревожно сказала Туликки, передавая им узелок с пирогами, - на перевале Пяянен наверняка дозор ниелунтов.
- Вот их-то мне и надо, - довольно ответил дядюшка Укконен, пристраивая на спине Мопси перемёт с кувшинами.
И вот они пересекли ласковую солнечную полянку, и косматые лапы елей сомкнулись у них за спиной, а лесная дева всё стояла на крыльце своего дома, печально глядя на стремительный поток Лесной, и тихо покачивала головой, словно никак не могла что-то понять.
Мопся и дядюшка Укконен вброд перешли Стремительную и теперь шагали рядом через синюю еловую глухомань. Терпко пахло прелой хвоёй, и мягкий мох пружинил под ногами. По коленям хлестали тонкие веточки черничника с ещё незрелыми зелёными шариками ягод.
Мопся слегка вырвался вперёд, а когда оглянулся, поджидая дядюшку Укконена, то увидел, что за ним следом идёт такой же олень, как и он сам. От неожиданности у него мелко задрожали коленки.
- Не бойся, - сказал олень голосом дядюшки Укконена, - это я. Слушай сюда. Мы сейчас выйдем на Надгорный тракт, и там, на перевале, будет засада. Ниелунты. Ты их не видел, но это ничего, как увидишь, сразу поймёшь, что это они. Мелочь поганая, но цепкая. Так вот, как увидишь этих голубчиков, бросайся вперёд и беги со всех ног. Понял?
- Да, - кивнул Мопся. - А зачем? Ведь догонят.
- Конечно, догонят, - согласился домовой, - но ты беги-то с умом. Дай-ка кувшин.
Он вытащил из перемёта один из кувшинов и дал его Мопсе в зубы.
- Ты беги, петляя, - продолжал он свою мысль. - Как видишь - догоняют, так остановись и плесни на траву немного из кувшина. Увидишь, что будет. Главное, не бойся.
И довольно рассмеявшись, дядюшка Укконен вытащил второй кувшин для себя, бережно взял его в зубы и зашагал вперёд.
Мопся покорно плёлся следом. В нос ему ударял едкий запах из кувшина, и всё казалось уже совсем не таким радужным, как утром. Пробежать-то, конечно, можно, и плеснуть из кувшина тоже, а вот что ты после этого увидишь, и увидишь ли что-нибудь вообще? Но отступать поздно, и поздно пытаться что-нибудь изменить, выбор сделан, и... Эх... Лишь бы Пиксочка иногда о нём вспоминала, а всё остальное как-нибудь потом...
Они вышли на широкую старую дорогу. Кое-где она так густо заросла травой, что только по отсутствию деревьев можно было догадаться, что проходит она именно здесь. Гулко стучали копыта Мопси, но ещё громче, как ему казалось, стучало его собственное сердце.
Дорога то карабкалась вверх, то спускалась в неглубокие овражки с зелёными зловонными лужами на дне, но неизменно чувствовалось, что они поднимаются всё выше и выше в горы.
Лес за спиной словно опускался в какой-то провал, медленно, но верно. Отсюда, сверху, уже был виден дальний берег Кархунярви, скрытый до этого сплошной стеной елей.
В воздухе висела тишина. Было жарко.
- Бубь бниматеннее, - процедил дядюшка Укконен, не разжимая зубов.
И тут началось. Яркие зелёные глаза сверкнули в густой хвое прямо у них над головой. Зловредный хохот и следом пронзительный многоголосый визг.
Тонкие шестипалые лапы, высунувшись из хвои, попытались схватить Мопсю за рога. Он дёрнулся в сторону и побежал.
Краем глаза он заметил, как понёсся дядюшка Укконен, куда-то совсем в противоположную сторону, и следом за ним с гвалтом и шумом помчалась компания совершенно жутких существ.
Такие же твари орали у него за спиной, и Мопся не жалел ног, лишь бы не знакомится с ними поближе. Временами его ушей достигали отдельные выкрики: "Шкуру сдерём!", "Рога отдай!" и тогда он мчался ещё быстрее, не разбирая дороги и не глядя себе под ноги.
Кувшин у него в зубах раскачивался всё сильнее, и, наконец, порция жёлтого варева выплеснулась на траву рядом с Мопсей.
Миг! И в другую сторону помчался ещё один точно такой же олень!
От отряда ниелунтов отделились двое и погнались за тем оленем. И Мопся понял! О, как он возликовал! Каким всё стало простым и лёгким. Теперь вся эта погоня напоминала ему забавную игру. Пробежка. Выплеснутое зелье Хийси, и ещё один олень убегает странствовать по лесу. И так без конца, без конца.
Сначала предводитель отряда ниелунтов посылал за новыми оленями по двое из своей команды, потом по одному. Но вот настал миг, когда они остались с Мопсей один на один.
Мопся широким щедрым полукругом плеснул вокруг себя таинственный отвар. И сразу целое стадо оленей возникло на полянке. Ниелунт застыл, потом заметался, как безумный, норовя дотянуться до нескольких оленей сразу. Они кинулись врассыпную, потом закружили по поляне. Мопся продолжал кропить направо и налево, и ещё новые олени разбегались в разные стороны, и ему было безумно весело смотреть на метания ошалевшего ниелунта.
Наконец кувшин опустел. Мопся отошёл в кусты и только тут огляделся. О, Тапио - Хозяин Леса, что творилось вокруг! Лес внезапно ожил. Он был полон зверья. Странного, неестественно бледного, но бегающего и кричащего, как самое настоящее зверьё.
Белки, зайцы, лисы, росомахи, рыси, олени, ещё какие-то звери мелькали между деревьями. За ними с воплями гонялись ниелунты. Но стоило ниелунту настигнуть добычу, как она исчезала, и в руке у него оказывался гнилой сучок, зелёный лист или ещё что-нибудь такое. А преследуемый зверь вновь возникал в нескольких шагах впереди и вновь кидался в безумную, утомительную гонку.
Мопсю не замечали. Да и до него ли было шестипалым? Добыча носилась по лесу. Странно хитрая, не прячущаяся и всё же неуловимая добыча. И кто бы стал отыскивать притаившегося в кустах оленя, когда вокруг и так хватало тех, за кем можно погоняться?
- Вслед за призраками мчитесь,
Догоняйте тени Хийси,
Вы ловите их в чащобах,
Вы хватайте их в оврагах,
Вы ныряйте следом в реки,
Вы бегите по полянам,
Настигайте их в ущельях,
Всё равно уйдёт добыча! -
произнёс кто-то торжественно и гулко за спиной оленя. Мопся поспешно оглянулся.
Ну конечно, Дядюшка Укконен, страшно довольный и улыбающийся как именинник, сидел, покачиваясь, на кусте. В руках - кувшин с заветным зельем.
- Я в кого только не превращался, - радостно сообщил домовой оленю. - Этим зеленоглазым теперь на месяц работы хватит, пусть побегают.
- Вы мне объясните, пожалуйста, - робко попросил Мопся, - зачем же вы тогда просили Туликки собрать зверей, если их и так можно наделать сколько угодно?
- Вот чудак, - удивился дядюшка Укконен. - Так-то ты ничего и не понял. Это же призраки, тени Хийси. Сквозь них можно пройти. Они ничего не могут, только убегать. А месяца через полтора и вовсе исчезнут. Кстати, можешь говорить мне "ты". Официальность ни к чему.
- Спасибо, - потупился Мопся, изучая свои копыта, но любопытство всё же взяло верх. - А скажите, то есть, скажи, пожалуйста, а зачем всё это тогда вообще?
- Ну, ты даёшь, - дядюшка Укконен даже слегка обиделся. - Да затем, чтобы мы могли спокойно пройти, а следом за нами и звери Туликки. Ниелунтам сейчас не до этого, у них теперь занятие есть - привидений ловить.
На последней фразе домовой ехидно подхихикнул. Месть удалась на славу. Будут знать, как подвешивать на деревьях солидного и всеми уважаемого домового.
Мопся вздохнул и опустил голову. Он, конечно, вёл себя очень храбро, в этом олень не сомневался, и всё же, как ему ещё было далеко до предприимчивого дядюшки Укконена. Он ведь даже не смог понять сути его замыслов, и был просто слепым орудием в чужих руках.
- Эх, здорово мы их! - воскликнул домовой, подпрыгивая на кусте.
"Мы", не послышалось ли ему? Мопся взглянул на сияющего Дядюшку Укконена.
- Без тебя я бы просто не справился, - серьёзно сказал домовой, и Мопся почувствовал, что сейчас пустится в пляс по полянке. Все его горести сразу отошли на задний план и единственное, чего ему сейчас хотелось, так это чтобы их слышала Пикса.
Но событиям этого дня не суждено было завершиться на тихо и мирной картине Мопсиного счастья. Ах, это не удобное "но"! Всегда оно встаёт, где его не просят. Но может быть, если бы не было этого строптивого "но", не происходило бы и самых интересных вещей?
Итак: ниелунты гонялись по лесу за призрачными зверями, Дядюшка Укконен был вполне доволен своей местью, Мопся просто светился от радости, гордясь тем, что и он оказался полезным и нужным, день клонился к закату, и ничего уже не предвещало никаких неожиданностей, но...
Видно от избытка чувств домовому захотелось выкинуть в воздухе какой-нибудь акробатический трюк. Он неуклюже кувыркнулся, кувшин вырвался у него из рук и, описав в воздухе дугу, упал на землю. Остатки зелья расплескались по траве, и тут же сразу шесть дядюшек Укконенов, ухая и стеная на разные лады, устремились к небу, образовав клин, и скрылись за вершинами деревьев.
- Вот те на, - потерянно сказал домовой, провожая взглядом своих шестерых домовых-близнецов. - Ах, я старый пескорой! И ведь говорила же мне Туликки - осторожнее! осторожнее! А может, обойдётся, а?