А всего-то нужно было из дома выйти, да бумажный билет, да час с четвертью.
Накануне весны она забыла апельсины - рыжая россыпь осталась на столе в его сером доме. В городе, куда уходили зеленые электрички.
- Ты приезжай, - он плакал. - Я отдам тебе все апельсины. И новую книжку.
- С картинками?
Обижался.
Эту весну и ту зиму - с картинками - разделяло ... лет. Печали состарились, картинки рассыпались на линии и штрихи, цвета погасли. Остались серые клочки, разнесенные подошвами и каблуками по городу до электрички.
Этой зимой она ехала обратно. Как только покупала белый в тонких голубых разводах билет, как только садилась у оглохшего от дорожной пыли окна. Не выходя из железных дверей. Он встречал ее через час с четвертью, а она уезжала. Ей скучны были и его слезы, и серый город, и чужие книжки с глупыми картинками.
Он не видел - так же звал и так же ждал. Встречал зеленые электрички, не замечая серых клочков под ногами. Она привозила апельсины и большие красные яблоки.
Весной она вышла из дома, доехала на такси до привокзальной, купила билет. Перрон был пуст. Простую геометрию холодной железной колеи разбавляло разноцветное солнце.
Линии путей зачеркивали двумя светлыми параллелями новенькие мосты. Она поднялась на дальний, раскрыла ладонь, разжала пальцы - белый бумажный билет улетел вниз, на серые шпалы. Даже вслед не оглянулась - спустилась по неистертым ступенькам, расстегнула плащ. Не поехала.
А чего не поехала - и сама не поняла: то ли солнце помешало, то ли просто жаль стало часа с четвертью.