Владимир КОЛЫШКИН. "Золотой дядюшка", рассказ. 1999.

  

   Иллюстрация автора.

  

   Печатался в сборнике "Лабиринт", 2000

  

   -------------------------------------------------------------------------------------

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

Владимир КОЛЫШКИН

  

  

  

  

  

  

  

  

ЗОЛОТОЙ ДЯДЮШКА

  

(неоготический рассказ)

  

  

Мой дядя самых честных правил,

Когда не в шутку занемог...

А.С. Пушкин.

  

  

  

  

   С утра ветер гнал ненастье с континента, как насос гонит воду. К полудню, отяжелев от влаги, тучи придавили Лондон. Туман пал на мрачные дома, и Великий город стал задыхаться в собственных испарениях. Когда Биг-Бен пробил 3 часа дня, на улицах зажгли фонари.

  

   Вильям Каммингс подтянул потуже завязки плаща и раскрыл зонт, чтобы укрыться от нудно моросящего дождя. Молодой человек шел по набережной Темзы, заглядывая в глаза встречным молодым женщинам, если, конечно, они отвечали его изысканному вкусу. Иных прохожих Вильям Каммингс игнорировал. Со стороны реки истерично прогудел сигнал. Небольшой баркас, борясь с течением, выбрасывая из длинной трубы черные маслянистые клубы дыма, таранил воду тупым, как у бульдога, носом. Вильям остановился, оперся на чугунный парапет. Темная вода с цветистыми пятнами нефтяной пленки и с каким-то мелким мусором тяжело колыхалась у гранитного берега. Баркас растаял в тумане, как Летучий голландец, и Вильям неторопливо пошел дальше. У него была масса времени. Честно сказать, он не знал, куда его девать. Время. Надо как-нибудь убить два часа, чтобы явиться к дядюшке под благовидным предлогом и попросить денег. Заявляться среди дня к родственнику и просить денег - это дурной тон. Другое дело, зайти на чашечку чая и занять денег как бы между прочим, попутно. Лучше всего это сделать в 5 часов, когда всякий уважающий себя англичанин пьет чай. Ти файв о'клок! Чай в пять часов. Святое дело! Что бы ни случилось - война, землетрясение или конец света, англичанин пьет свой чай. Таков обычай. И нет ничего предосудительного, если заботливый племянник именно в это время навестит своего двоюродного дядюшку, поинтересоваться здоровьем старичка. Естественно, Вильяма пригласят к столу. И тогда хозяин, настроенный угощать гостя, по инерции мышления раскошелится на несколько шиллингов, а если здорово повезет, то и фунтов. Впрочем, и чай будет кстати. Для Вильяма это будет завтрак. Он только что проснулся после тяжелой ночи, проведенной за ломберным столиком в "Парнас клабе". К утру он продулся в пух и прах. В кармане не осталось ни фартинга. Не на что было даже нанять извозчика. Домой пришлось идти пешком. Сейчас он вышел на прогулку с тем, чтобы в конце ее зайти с визитом к дяде - Тревору Дарлингтону. Этим богатым родственникам, выжившим из ума дядюшкам, надо постоянно напоминать о себе; иначе, когда Господь призовет к себе старичка, он, чего доброго, завещает свое состояние какому-нибудь сиротскому дому. И вы, молодой и красивый, которому жить да жить, останетесь без гроша.

  

   Сэр Тревор Дарлингтон, в отличие от своего двоюродного брата, отца Вильяма, умершего довольно рано от грудной жабы, - напротив, был человеком физически крепким, с практическим умом и здоровым эгоизмом, позволившим ему накопить приличный капитал и не растратить его попусту. Поэтому дядюшка Тревор никогда не был женат, не имел детей и, надо полагать, по-своему любил племянника Уилла, как собственного, никогда не рождавшегося сына. Как человек свободный, дядюшка объездил чуть ли не полмира, потакая своей страсти к путешествиям и коллекционированию разного рода древностей. Вильям помнил, как он впечатлительным ребенком входил в дом дяди словно в некий экзотический храм. С благоговением Уилл взирал на пистолеты и сабли, развешанные на стенах кабинета. Древние статуэтки загадочно улыбались или пугали ужасными гримасами. Старинные книги, пыльные рулоны манускриптов и другие непонятного назначения вещи загромождали комнаты до потолка. Мать Уилла говорила, что жилище дядюшки нуждается в хорошей метле. Но все это было позже, а сначала Тревор как потомственный дворянин и истинный английский гражданин, знающий, что такое долг, пошел служить в армию Ее Величества. Вильям помнит далекий солнечный день прекрасного прошлого, когда они с матерью в первый раз были в доме дядюшки. Их встретил молодой военный в красном мундире с золотыми галунами, с огромной саблей на боку и пистолетом на поясе. Дядя уезжал служить в отдаленный край Империи - жаркую, цветущую Индию. После смерти отца, Уилл изредка стал навещать дядю, уже будучи длинноногим, худым подростком. Красивый костюм военного, увенчанный наградами, висел в застекленном шкафу, как экспонат в Лондонском музее. Пистолеты и сабли развешаны были на стенах, на фоне пестрых восточных ковров. Молодой красавиц офицер превратился в грузного мужчину с красным носом и скверным характером. Как медведь расхаживал он по кабинету, уставленному хрупкими старинными вазами. Когда дядюшка склонялся над манускриптом с лупой в руке, разглядывая какие-то закорючки, Уилл тихонько открывал дверцу одного из шкафов и легонько щелкал ногтем по какой-нибудь чашке тончайшего китайского фарфора. Чашка вздрагивала и вскрикивала нежнейшим голоском: "Дзинь!"

  

   - Уилл, - говорил дядя треснувшим голосом, - ты уже приготовил все уроки, которые тебе задали? Имей в виду, теперь я ответственен за твое образование.

  

   Свое слово дядюшка сдержал. Худо-бедно Вильям закончил университет, и дядя, используя свои связи в колониальном департаменте, пристроил племенника по архивной части. Правда, вдыхать запах пыли, а не пороха не так почетно, зато безопасно. Попав в число золотой молодежи, Вильям Каммингс, однако, никак не мог по-настоящему расправить крылья для свободного полета, имея весьма скудный личный бюджет. Мать к тому времени удачно вышла замуж и, бросив едва оперившееся дитя на произвол судьбы и опеку дяди, уехала в Соединенные Штаты. И если бы не дядюшкин кошелек, который иногда милостиво раскрывался перед племянником, то, право же, впору было податься в темные аллеи "Парламент Хилла". Но нет, Вильям никогда не пойдет на преступление, тем более в местах, где любили прогуливаться знаменитые поэты: Китс, Шелли и другие. Уж лучше прихватить с собой лопату. Говорят, что в северной части парка могут быть зарыты сокровища. Семь лет назад, в 1892 году, дети случайно нашли предметы из серебра. "Холм предателей" хранит много тайн.

  

   С набережной Вильям свернул в узкие коридоры древних улиц. Шел без цели и направления. Оказавшись на Кэннон-стрит, повернул налево. В конце улицы возвышался серый, едва проявляющийся силуэт - громадные стены и купол собора Святого Павла. Вскользь подумал о вечном, но мелочные заботы с прежней силой поглотили его внимание. Вновь он осознал реальность лишь на аллее, когда под ногами зашуршали опавшие листья. Озабоченный наш прохожий миновал Памятник и оказался перед Лондонским музеем восковых фигур. Музей - прекрасный убийца времени. Но в кармане лежала лишь долговая расписка на 27 фунтов, данная Вильямом Гарри Циммерману, давно ждущая погашения. Вильям с сожалением глянул на парадный вход и лестницу, ведущую к нему, и побрел дальше. Поход в музей отложим до лучших времен, сказал себе молодой человек. А жаль, хотя бы потому, что в одной из комнат музея, обшитой красным бархатом, с недавнего времени находится восковая фигура дядюшки Тревора - знаменитого путешественника, открывателя чего-то в каких-то гробницах... к тому же богат... Ну чем не образец для нации. Хотелось бы взглянуть, как он там устроился. Наверняка, не хуже, чем в этой жизни.

  

   Это была правда. Сэр Тревор Дарлинктон был на редкость удачлив. Можно сказать, денежки так и липли к его рукам. Подобно мифическому царю Мидасу, к чему бы он ни прикасался, все превращалось в золото. Или в ценные бумаги. Смотря по обстоятельствам. При таком-то везении, казалось бы, можно было прославиться еще и щедростью. Но, увы!

  

   Два часа проходив кругами по Вест-Энду, Вильям остановился возле двухэтажного здания, добротной викторианской постройки. Вытащил часы-луковицу, было около пяти. С робостью оглядел логово дяди. Дядя жил в старинном аристократическом доме с узкими окнами-бойницами, с красно-кирпичными неоштукатуренными стенами, низкими антресолями, каменными лестницами и узкими темными коридорами, которые, казалось, ведут в некое тайное подземелье с сундуками, доверху наполненными драгоценностями, вывезенными из Индии.

  

   Помпезный вход сторожил бронзовый лев с косматой, позеленевшей от старости гривой. На звон колокольчика дверь отворил старый дядин камердинер Биггс. Знатные его бакенбарды были с той же зеленоватой проседью, что и у льва.

  

   - А что, Биггс, дома ли нынче дядюшка? - поздоровавшись, спросил молодой Каммингс.

  

   - С неделю уж как приехал из Африки, - прошамкал камердинер беззубым ртом. - А вчера прихворнул немного. Был доктор Стэнсфилд, велел поставить пиявки, чтобы отсосали дурную кровь...

  

   Эге, подумал Вильям, вот случай показать свою заботливость, посижу-ка я сегодня с дядей подольше. В клуб, пожалуй, не поеду... разве что попозже...

  

   Дядюшка Тревор выглядел ужасно. Кроме того, что он сильно похудел, кожа его приобрела нездоровый желтоватый оттенок, с подозрительным гнилостным налетом то ли плесени, то ли сыпи. Восседая в викторианском кресле, обложившись подушками, он весь как-то скособочился. Речь его была заторможена и неразборчива. Движения скованы, словно внутри его старого организма что-то заедало или зацеплялось...

  

   А дядюшку-то, пожалуй, скоро паралич хватит, без всякой жалости к старику подумал молодой Каммингс, а там, глядишь, и дуба даст! Вовремя Тревор Дарлингтон вернулся домой, как раз к своим похоронам. Что-то щемяще-сладостное сжало сердце Вильяма. Чувство было столь приятным, что Вильяму стоило больших усилий сдержать улыбку и бешеную энергию, рвущуюся из груди. Это было всепоглощающее чувство радости жизни. Наконец, Вильям на время придавил в себе беса. Придал лицу скорбно-лимонное выражение, подражая отцу Говарду Трэнси из католической апостольской церкви, и, поскольку дядя почти не мог говорить, стал распространяться о своих успехах на поприще архивного дела. Дядюшка остановившимся взглядом смотрел на почерневшие от времени потолочные балки, являя собой образ идеального слушателя.

  

   К утру дядя умер. После ночной суматохи в доме стояла тишина, пропитанная аптечным запахом. Тяжелое горе еще сильнее пригнуло к земле старика Биггса. Молодой же Каммингс, напротив, готов был взлететь к потолку, подобно воздушному шару, переполненному горячим воздухом. Какие-то незнакомые Вильяму джентльмены весьма важного вида, несомненно имевшие власть и влияние в обществе, взяли на себя хлопоты, связанные с похоронами. Явился дядин душеприказчик и, при собравшихся людях, зачитал завещание, о котором новопреставленный позаботился заблаговременно. Биггсу, бессменному камердинеру, щедрой рукой Тревора Дарлингтона было положено на старость тысяча фунтов стерлингов! Церкви святого апостола Такого-то завещано столько-то; сиротскому дому имени Чарльза Диккенса отстегивалось - столько-то; ценные коллекции, старинные книги и манускрипты передавались в дар Лондонскому музею истории. И вот наконец-то! Дом передавался во владение двоюродному племяннику Вильяму Каммингсу, при условии, что последний заплатит налог на наследство в размере... Была названа умопомрачительная сумма, которой молодой Каммингс никогда не обладал и вряд ли когда-либо будет обладать.

  

   Слезы, потекшие из глаз Вильяма, гротескно исказили комнату и присутствующих в ней людей. Рушились, его поэтические мечты, погибали изысканные фантазии, как цветы - нежные и гордые, сломанные безжалостной рукой. Как хрупкая ваза разбивается о каменный пол, так разбился на мелкие кусочки выпестованный им образ независимого, богатого человека, который вращается в самых верхних слоях светского общества. В его помутненном от обиды сознании все дальше отодвигалась лопата романтика, и на передний план выдвинулся злодейский нож. Он возненавидел всех, кто столпился в комнате, их мерзкие, лилейно-ханжеские рожи. Он готов был убить всех, кто так или иначе посягнул на его богатство.

  

   Ближе к вечеру, когда ушла прислуга, а камердинер Биггс залег в своей каморке, Вильям решил обследовать недвижимость на правах наследника. Ясно, что без денег дом уплывет у него из рук. От отчаяния Вильяму вдруг пришла в голову мысль, что основную часть своего богатства дядюшка где-то прячет, чтобы не платить налоги. Бросив хладный труп старика в его мертвом одиночестве, Вильям учинил в доме обыск. Перевернул содержимое всех комодов и шкафов, обшарил все комнаты: от подвала до чердака и обратно. Осторожно, чтобы не разбудить Биггса, пытался простукивать стены - тщетно! Не было тайных сундуков с золотом, не было пачек банковских билетов. Ничего!

  

   Был уже поздний вечер, когда молодой Каммингс вернулся в комнату дяди, чтобы еще раз просмотреть ящики комодов. Дядюшка лежал, сцепив на груди руки, окоченевший, странного какого-то желтого цвета, даже как бы с металлическим отливом. Подойдя ближе и приглядевшись, Вильям застыл в задумчивом оцепенении. После того, как столбняк его прошел, он протянул руку и коснулся лба покойника. Пальцы ощутили холод металла. Не было сомнений - дядюшка превратился в статую из желтого металла!!! Племянник судорожно схватил со стола нож для разрезки книг и ткнул лезвием в руку идола. Нож с характерным звоном отскочил от руки покойника. На поверхности металла появился и заблестел след от удара. Металл был мягким и походил на червонное золото 999-й пробы! Чтобы проверить догадку, Каммингс слетал в комнату, где дядюшка хранил кое-какие химические реактивы и принес склянку с серной кислотой. Быстроногий племянник открыл притертую стеклянную пробку и, отворотив свой чувствительный нос, накапал едкой жидкости в глазную впадину мертвого дядюшки. Никакой реакции! Жгучая кислота невинной слезой покатилась по височной части черепа, затекая в ухо. На том все и кончилось. Тогда аналогичный опыт был проделан с железным ножом. Жидкость на поверхности лезвия вскипела, забурлила, выделяя смрадные газы. Все сомнения отпали. Невероятно, но факт - дядюшка превратился в золотую статую!

  

   Возникла сложная этическая дилемма. Что делать с телом покойного, которое теперь стало вовсе и не телом, а вещью, платежным средством, короче, золотом? Первой мыслью племянника было распилить дядюшку, то есть статую дядюшки и рассовать куски по тайникам. Однако, как же он, племянник, в таком случае предъявит труп обществу или объявит об его отсутствии? Боже, какая глупая, безумная ситуация! Ясно, что хоронить дядюшку нельзя. С другой стороны, не хоронить его было невозможно. Главная трудность заключалась в том, что факт смерти дядюшки стал достоянием гласности. Уже в дневном выпуске все городские газеты поместили портрет сэра Тревора Дарлингтона, разные хвалебные о нем отзывы и слезливые некрологи. Как ни крути, а почивший старик был одним из столпов общества. Завтра похороны. Явятся первые люди города, дабы выразить соболезнования бедному (вот уж точно!) племяннику и почтить память примерного христианина. И тогда обязательно обнаружится эта странная метаморфоза, произошедшая с телом Тревора Дарлингтона.

  

   Часы в гостиной тяжело пробили полночь, и в доме снова воцарилось жуткое безмолвие. В душу племянника стал закрадываться страх перед покойником. Кто знает, какой ценой куплено дядюшкино финансовое благополучие? Может, старик продал душу дьяволу, халдейским магам или африканским колдунам. Иначе, чем объяснить теперешнюю чертовщину, это загадочное превращение? Уж не расплата ли это за прежние финансовые удачи? Страх заставил молодого Каммингса вспомнить о друзьях. Поехать что ли к кому-нибудь? Все равно к кому, лишь бы подальше отсюда. Но как же он бросит тело, золото! Эх, посоветоваться бы с кем-нибудь. Сейчас любая помощь друзей ему бы не помешала. Но нет, тайну никому нельзя доверять. О черт! Ведь хоронить-то все равно придется. Ладно, раз похорон не избежать, пусть хоронят, а мы потом его выкопаем... Идея! Загримировать его надо! Загримировать так, чтобы никто не догадался о золотой сущности покойника.

  

   Вильям наконец осознал, что ему самому с этой задачей не справиться. Тут нужен профессиональный гример. Но обращаться в контору значило... Он шел по замкнутому кругу. Вдруг его сумрачный разум озарился лучом света. Поль Брюже! Вот кто станет его компаньоном. Как же он мог забыть о своем довольно близком приятеле? Поль работал художником-декоратором в фани-театре. Театральные художники - на все руки мастера. И столяры они, и маляры, и живописцы, и скульпторы, и, если надо, загримируют вас так, что родная мать не признает. К тому же - о счастье! - именно Полю Вильям подкинул одну денежную работенку, когда тот сидел на мели. Дядюшке поступило лестное предложение от музея восковых фигур: пополнить их экспозицию копией его персоны. Вильям убедил дядюшку, чтобы он передал заказ на фигуру Полю Брюже. Племянник уверил прижимистого старика, что, раскошелившись на платную копию, выполненную известным скульптором, дядюшка увековечит для потомков истинный свой образ. В таком деле нельзя доверять музейным лепилам. И дядюшка расщедрился. Когда дело касается Вечности и вашего в ней пребывания, редкий человек станет скупиться. Потом Вильям с Полем прокутили эти деньги в "Империале". Вот уж полгода Вильям вспоминал этот кутеж, как кот вспоминает съеденную у хозяина сметану, и ровно столько же он не видел Поля. Но найти Брюже вовсе не сложно, когда знаешь, где искать.

  

   Вильям накинул на плечи плащ и бросился на улицу, даже не покрыв голову. Выскочив из парадного, он чуть не попал под колеса запоздалого экипажа.

  

   - Стой! - крикнул потерявший голову наследник, падая на сиденье кэба. - Гони, братец, на угол Фридон-стрит и Раф-роуд.

  

   - Я домой еду, сударь, - ответил кэбмен равнодушно с высоты своего места.

  

   - Получишь полфунта, если довезешь туда и обратно! - щедро пообещал Вильям, проверяя пустые карманы.

  

   - Господи! - зарычал кэбмен, оглаживая кнутом свою клячу. - Да за такие деньжищи я вас к самому черту в ад домчу на собственном горбу.

  

   Пробивая туннель в вязком тумане, экипаж понесся по пустынным улицам. Доехали быстро. Каммингс велел кэбмену ждать, а сам отправился на поиски квартиры художника, в точности не зная ее номера. На улице было темно, точно в могиле. Покосившийся газовый фонарь шипел, как рассерженная змея, своим тусклым светом делая мрак еще непрогляднее. Промочив ноги в сточной канаве, Вильям через боковой вход поднялся на второй этаж и наугад забарабанил в какую-то дверь. Хозяин жилища вышел на стук. Им оказался Поль Брюже собственной персоной. Персона была на удивление трезвой, но в дурном расположении духа.

  

   - Какой подлец смеет беспокоить честных граждан среди ночи! - гаркнул он и схватил Вильяма за грудки. - О! Да это Уилл! Вот так гость пожаловал... Сто лет тебя не видал, архивная ты крыса! Проходи в мои апартаменты, вина принес?

  

   Гость ступил в комнату, она же мастерская хозяина, где царил свойственный всем художникам живописный беспорядок. Кругом громоздились холсты с законченными работами и еще не тронутые кистью; там и сям торчали разнокалиберные треножники мольбертов, красовалось бесчисленное множество дешевых вазочек разных форм, ощетинившихся кистями; по всем углам валялись горы раздавленных тюбиков из-под красок и еще бог знает что. Под потолком на полках стояли, покрытые пылью, гипсовые головы и торсы.

  

   - Из театра меня турнули, в запое был, - виновато сказал Поль. - Перешел на вольные пастбища...

  

   Скудость пастбищ сразу бросалась в глаза. Посадив гостя в продавленное и пыльное кресло, хозяин терпеливо выслушал невероятную историю. Темноглазый, небольшого роста, вспыльчивый как все французы-южане, он тем не менее проявил потрясающую невозмутимость.

  

   - Э! Да я смотрю, ты мне не веришь, - с обидой в голосе сказал Вильям. - Тогда едем же немедленно. У меня экипаж. Сам все увидишь!

  

   - Остынь, денди, - сказал Поль, наливая себе и другу вина, оставшегося с какой-то попойки и случайно обнаруженного только что. - У меня нет оснований считать тебя лгуном. Однако действия твои плохо продуманы. Ты, словно начинающий шахматист, - просчитываешь партию на один ход вперед. Ну загримируем мы твоего дядюшку, а что дальше? Хоронить-то его все равно придется. А это значит - прощай тело золотое! Или ты намерен после похорон, ночью, как разбойник, раскопать могилу... Но, я полагаю, до похорон дело не дойдет.

  

   - Это почему же? - Вильям озадаченно воззрился на друга.

  

   - Знаешь ли ты, каков удельный вес золота? - преподавательским тоном сказал Поль и, не дожидаясь ответа, продолжил: - Дядюшку твоего просто не смогут сдвинуть с места и дюжина грузчиков с ковентгарденского рынка, даже если тело окажется полым изнутри. Сначала это всех удивит. Кое-кто отпустит шутку насчет тяжести некоторых грехов покойного... Но потом они займутся этим обстоятельством всерьез, и тогда все вскроется.

  

   - Да, брат, - почесав затылок, согласился Вильям. - Я об этом как-то не подумал. Однако, что же делать?

  

   - А делать будем вот что... - Поль с тоской посмотрел на свою пустую рюмку и на полную рюмку друга.

  

   - Пожалуйста, пей, - сказал Вильям, - я к ней не прикасался. Сегодня мне не до этого...

  

   Опрокинув в рот порцию друга, художник вскочил с места, взъерошил кудрявые свои волосы и деловито стал излагать свой план. По его мнению, тело дядюшки следует подменить муляжом. Подходящий по размеру и весу гипсовый торс у него найдется. Если торс будет легок, набьем его свинцовой дробью. Главная трудность - руки и голова. Их гипсом не заменишь, заметят.

  

   Поль схватил друга и потащил в какой-то чулан, который оказался просто еще одной комнатой. Тут стояли и валялись какие-то железные каркасы, напоминающие скелеты. Вильям вздрогнул, увидев голову дядюшки, отделенную от тела. Словно живая, она стояла на подоконнике, как болванка для парика.

  

   - Это один из вариантов, - сказал Поль, беря в руки восковую голову и хлопая ладонью по ее лысой макушке. - Твой дядя забраковал. Сказал, что в чертах лица не отражены благородство и мужественность бывшего солдата Ее Величества. А разве я виноват, если его физиономия похожа на Брута, убивающего Цезаря.

  

   Поль сноровисто выковырял стеклянные глаза и залепил дырки мягким воском телесного цвета. Получилась голова с закрытыми глазами.

  

   - Детали доработаем на месте, - сказал художник и деловито оглядел захламленную комнату. Тут были даже статуи целиком, но для замысла Поля они не годились, ибо имели позы вычурные, с напряженными поворотами, а не покойные. Пришлось собирать муляж по частям: отдельно ноги, руки и торс. Все это грудой сложили в холщовый мешок. Отдельно, чтобы не сломать, завернули восковую голову и кисти рук, позаимствованные у какой-то негодной восковой фигуры. Прихватив восковые краски и кое-какой художественный и прочий инструмент, поспешили к золотому телу.

  

  

  

  

  

   "Только бы не столкнуться с фараонами!" - молил Господа племянник, озираясь по сторонам. Крадучись, словно воры, вошли они с мешком на плечах и свертками под мышкой в дверь дядюшкиного дома. Кэбмен укатил вне себя от счастья, а Поль, которому пришлось отдать последние деньги, отругал Вильяма за мотовство. "Ты знаешь, сколько бутылок "Клебана" я мог бы купить на эти деньги?" - гундел художник, когда они поднимались по лестнице в покои усопшего. Вильям шикнул на дружка, чтобы тот заткнулся. В доме по-прежнему стояла зловещая тишина. Дверь в спальню, где лежал труп дядюшки, отворилась со злобным скипом, и Вильям облился холодным потом. У него дрожали колени. Поль Брюже, напротив, был сама деловитость и холодность.

  

   - Ну и каково твое мнение? - сказал Вильям, нервно грызя ногти, в то время пока друг рассматривал дядюшку как заправский врач.

  

   - Откуда, ты говоришь, он приехал? Из Африки?.. Что ж, ничего удивительного. Я всегда говорил: Африка не для белого человека. Этот черный континент - рассадник болезней, многие из которых еще неизвестны науке. - Поль опять принял важный вид ученого. - Я полагаю, что именно в тех, Богом проклятых, краях, в какой-нибудь древней карфагенской гробнице, он подхватил некий микроскопический грибок, размножение которого в теле человека приводит к... э-э... металломорфозе, назовем этот процесс так.

  

   - Ты хочешь сказать, он заразный?! - Вильям попятился от покойного, плюясь и вытирая руки об одежду.

  

   - Мы не знаем, каким путем передается эта болезнь... при условии, что это болезнь, а не редкая аномалия дядюшкиного организма. Если он и был заразен, то теперь это просто кусок золота. А я не слыхал, чтобы золото было заразным, разве что в фигуральном смысле... Биггс с ним уже целую неделю, и ничего...

  

   - Синдром царя Мидаса, только обращенный в другую сторону... - изрек Вильям, вспомнив, что он тоже человек образованный.

  

   - Ладно, хватить болтать, помоги-ка мне его раздеть, - сказал Поль недовольным голосом, беря на себя роль старшего в задуманном деле.

  

   Надо сказать, что раздевать (и, по-видимому, одевать тоже) статую оказалось делом далеко не легким, к тому же, когда у вас дрожат руки от страха. Стащить одежду с трупа стало возможным только после того, как ее разрезали ножницами. Голый дядюшка предстал перед ними во всем своем золотом блеске. Чем-то он напоминал статую спящего Будды.

  

   - Ну-с, - сказал Брюже, надевая резиновые перчатки и поднимая руки на манер хирурга перед операцией, - начнем пожалуй. Пилу!

  

   Услышав приказ, Вильям бросился к инструментам, схватил ножовку по металлу и протянул ее товарищу. Челюсть Вильяма мелко дрожала. Брюже снял перчатку, пальцем попробовал зубья, снова натянул перчатку и склонился над дядюшкой. Примерился, приложил узкое полотно ножовки к правой руке покойника в районе локтевого сгиба и начал пилить. Едва только пила чиркнула зубьями раз-другой по металлу с характерным взвизгиваньем, как стены дома огласились нечеловеческим воплем. Поль Брюже выронил ножовку и упал назад себя. Вильям рухнул возле стола, зажав руками уши и выпучив от ужаса глаза.

  

   Внизу хлопнула дверь. Послышался возглас камердинера и его шаркающие шаги. Сейчас он войдет сюда и увидит!.. Брюже действовал хладнокровно. Быстро убрал разрезанную одежду покойного и бросил ее под кровать. Тело накрыли простыней. Мешок с гипсовыми частями и инструменты Вильям схватил в последний момент и отволок в кабинет. Друзья поспешили в полутемную малую гостиную. Камердинера встретили во всеоружии фальшивой скорби.

  

   Он вбежал, приседая на подагрических ногах, запыхавшийся, с горящими дикими глазами и всклокоченными волосами. Впрочем, и вид молодых людей тоже не отличался опрятностью. Двумя руками Биггс поднял над головой тяжелый бронзовый подсвечник. Пламя свечей разогнало по углам пугливые тени.

  

   - Боже! - вскричал камердинер. - Что случилось? Кто кричал?

  

   - Успокойтесь, - сказал Брюже, беря за локоть слугу. - Это был вопль отчаяния безутешного племянника... Горячо им любимый дядюшка скончался так внезапно...

  

   Художник оставил камердинера и подошел к Вильяму.

  

   - Бедный, несчастный сирота... Я очень сочувствую тебе. Но крепись, друг. Жизнь продолжается, несмотря на потери...

  

   Он мастерски всхлипнул и похлопал по плечу бедного сироту, который, обхватив голову руками, скорчился в кресле у камина в позе утробного младенца. Дворецкий заглянул в спальню своего бывшего хозяина, где горел яркий свет газовых ламп, перекрестился, постоял скорбно, сделал движение руками, должно быть означавшее сочувствие молодому человеку, и, шаркая, удалился восвояси. Когда дверь за дворецким закрылась и шаги, кашель и прочие сопровождавшие его удаление звуки затихли, Поль подошел к Вильяму и сказал:

  

   - Ну и дурак же ты, братец! Какого черта ты заорал?

  

   - Клянусь святым распятьем! - взмахнул рукой и осенил себя крестным знамением Вильям. - Рта не раскрывал, что я враг себе?..

  

   - Не хочешь ли ты сказать, что кричал дя... дядюшка! - последнее слово было сказано Полем истерическим шепотом. Художник рассмеялся нервным смехом.

  

   - Занятно, - говорил он, снуя из угла в угол гостиной, хотя ничего занятного, кроме ужаса, Вильям не видел в создавшейся ситуации. - Мистика... Только я в мистику не верю. Впрочем... - засомневался он, - кто его знает... Все равно отступать некуда. Будем продолжать, раз начали...

  

   - Может, ему рот завязать? - предложил Вильям, начиная проявлять деловитость, после того как оправился от шока.

  

   - А что... это мысль, - согласился Поль. - Только завязывать не будем. Тащи подушки!

  

   Вильям навалил подушек на голову дядюшке и прижал их руками.

  

   - Держи крепче, - приказал Поль и взялся за пилу.

  

   Снова зубья со скрежетом вонзились в руку статуи, и вновь вопль боли раздался в помещении. Однако на этот раз крики звучали придушенно - подушки изрядно глушили звук.

  

   - Давай быстрей! - зашипел Вильям, прибавляя еще пару подушек.

  

   Дядюшка выл от боли, но они не останавливались. Один держал, другой пилил. Всю ночь они распиливали дядюшку на куски. Это была кошмарная ночь. Молодой Каммингс постарел лет на десять.

  

  

  

* * *

   Через месяц лондонские газеты за 1899 год запестрели заголовками с эсхатологической окраской, которые повергли в шок обывателей. "Конец века - конец света?!", "Неизвестная болезнь угрожает жителям Англии!", "Жертвы "золотой лихорадки", "Золотая чума!" Среди этих истерических воплей трезвостью отличались лишь корреспонденции "Таймс". В частности она попыталась непредвзято разобраться в загадочной смерти двух молодых людей, недавно появившихся в высшем свете и заблиставших в лучших светских салонов звездами первой величины. Но краток был их звездный час. Внезапно разбогатев, они так же внезапно скончались от загадочной болезни, которая превратила их тела в золотые статуи. Но если происхождение богатства у одного из них - Вильяма Каммингса - еще можно объяснить получением тайного наследства от его дядюшки, сэра Тревора Дарлингтона, то богатство безродного французского художника Поля Брюже, пьяницы и кутилы, объяснению не поддается. Кое-кто предполагает, что Вильям Каммингс вместе с домом унаследовал от дяди, известного ориентолога, секрет философского камня.

  

   Между тем скандальное дело Каммингса-Брюже уже приобрело гротесково-фантасмагорические черты. Верховный суд решает: признать ли их тела, которые сейчас находятся в Лондонском национальном банке, прахом, требующим захоронения, или объявить Каммингса и Брюже национальными самородками и пополнить ими золотой запас Великобритании. Претензии на тела также предъявила католическая апостольская церковь, утверждая, что мертвые принадлежат Богу, а стало быть, церкви как Его полномочному представителю на Земле. Тем более, что усопшие были ревностными католиками. По этому поводу уже разгорелись нешуточные дебаты в Парламенте, ведь, судя по всему, будут и другие тела.

  

   В связи с событиями, наверное, заслуживает внимание рассказ ночного уборщика музея восковых фигур некоего мистера Джозефа Боуэра. Он уверял полицию, что недавно, во время его смены, с подиума экспозиции сошел один из экспонатов музея, а именно - восковая фигура сэра Тревора Дарлингтона. Подойдя к ночному работнику, фигура якобы сказала утробным голосом: "Знаю дела твои, и труд твой, и терпение твое, за это ты давно заслуживаешь прибавки к жалованию; знаю также, что ты не можешь сносить развратных, поэтому обращаюсь к тебе: сообщи в полицию, что меня распилил на кусочки и продал Вильям Каммингс, двоюродный мой племянник".

  

   Затем фигура вернулась на свое место в экспозиции. Папаша Боуэр уверил, что в тот вечер принял совсем немного, "вот они и заявились". На вопрос "Кто они?" мистер Боуэр ответил: "Черти" и пояснил, что они вселяются в фигуры и устраивают по ночам такие шабаши, музей ходуном ходит!.. Единственно, что их отпугивает, как ни странно, запах спиртного, они его на дух не переносят. "При нашей работе, - пояснил уборщик, - никак нельзя без того, чтобы как следует не заправиться перед сменой - не то обязательно явятся черти". По словам мистера Боуэра, свое заявление он сделал единственно потому, что не хочет неприятностей, "потому как они шибко обидчивы, ежели не уважить их просьбу".

  

   По началу заявление этого Иоанна со шваброй оставили без внимания, сочтя его религиозно-алкогольным бредом. Теперь же, в свете новых фактов, у Скотланд-Ярда имеются веские причины поднять вопрос об эксгумации тела сэра Тревора Дарлингтона. Но когда дело дошло до исполнения, оказалось, что могила Дарлингтона разрыта, а тело бесследно исчезло вместе с гробом. Поговаривают, что это дело рук криминального авторитета, известного негодяя, профессора Мориарти и членов его банды.

  

   Инспектор Лестрейд из Скотланд-Ярда считает, что "это дело явственно пахнет злодейским преступлением", нити которого он, Лестрейд, обязательно распутает с помощью своих лучших друзей - знаменитого сыщика Шерлока Холмса и его помощника доктора Ватсона, якобы заинтересовавшихся этим происшествием. Но если великого частного сыщика Холмса занимает криминальная сторона этого дела, то доктора Ватсона поверг в ужас его медицинский аспект. Однако, чтобы не пугать читателей, "Таймс" уверяет, будто приняты все необходимые меры к локализации очагов "золотой чумы". В районах, где проживали больные, установлены карантинные зоны. Проверяются связи Вильяма Каммингса и Поля Брюже, выявляются люди, контактировавшие с ними. Кое-кого уже отправили в клинику для профилактического наблюдения. В основном это дамы высшего света и проститутки с Флирт-стрит, которых любил навещать Поль Брюже. Но, сказать честно, черный этот список чудовищно огромен. Не случится ли так, дорогой читатель, пишет другая газета, что зарю нового века мы встретим бесчувственными идолами, улыбающимися идиотскими золотыми улыбками, среди мертвого безмолвия городов?

  

  

  

ТНЕ ЕND

  

  

Август - сентябрь 1999 г.