Аннотация: история о любви к очень необычной девушке
Под мостом в Эдо.
Лень-естественное состояние организма. Как любая система, человек стремится к минимуму энергозатрат. Все, что вне лени, навязано эксплуататорами, которые сами от лени припрягают других много и честно трудиться, прикрывая свой паразитизм фальшивыми лозунгами. Вот у котов нет эксплуатирующей верхушки, поэтому коты, лежа на солнышке, лижут свои яйца и никакая другая идея кроме жратвы и еб..и не оторвет их от этого увлекательного занятия.
И лишь почувствовав приступ голода, кот ведомый могучим инстинктом, отправляется на поиски жратвы или кошки. И слово инстинкт является здесь ключевым! Как эксплуатировать индивидуума подчиненному лишь сверхрациональному инстинкту, как заставить, убедить человека, подчиняющемуся лишь здоровым инстинктам, купить ненужную ему вещь. Разум-вот те цепи, сковывающие человечество!
Кто-то возразит, мол, реклама как раз пользуется основными инстинктами! Согласен, реклама с обнаженной девушкой воздействуя на ваш инстинкт размножения, может сподвигнуть вас пойти и вздрючить соседку снизу, но только посредством разума эта же реклама заставит вас пойти и купить часы, которые эта девушка рекламирует, ведь чтобы составить такую логическую цепочку, как "девушка" - "привлекательные часы на вас" - "секс с девушкой", нужен разум. Инстинкту чужды логические цепочки. Инстинкт выдает ответы на поставленную задачу, минуя утомительные, а посему энергозатратные, размышления.
Так думал я лежа на продавленном диване в накуренной комнатухе.
Могучий инстинкт звал меня немного размножиться, слегка перекусить, после чего размножиться еще разок и прилечь на солнышке для восполнения энергозатрат. Разум же мой связался с моим инстинктом и напомнил ему о весьма незавидном финансовом положении, на что инстинкт ответил, что не видит связи между бумажками который разум называет деньгами, жареной курицей и Лизкиной задницей.
Разум, рассмотрев эту депешу, незамедлительно напомнил инстинкту преимущественно половому, что у вышеупомянутой Лизки сегодня День рождения и без подарка не предвидится ни жаренной курицы, ни холодной из морозильника водочки, ни румяной Лизкиной задницы. Инстинкт мой был отчаянным оптимистом, он схватил левой рукой, послушной правому полушарию недопитую бутылку портвейна, стоящую в непосредственной от нее близости и тремя могучими глотками погасил разум.
Я вышел на освещенную волшебным утренним светом улицу. Редкие прохожие с нахмуренными, озабоченными лицами, посаженные на одну бесконечную цепь коллективного разума, спешили передать свои силы и энергию вверх по социальной лестнице, на вершине которой стоял все тот же всемогущий, зае...щий сам себя разум.
Светлым хоть и слегка размытым пятном на фоне яйцеголовых моих сограждан выделялся батюшка отец Вениамин, в темных очках нетвердой походкой лениво бредущий в мою сторону и мало того подающий мне загадочные, но весьма грациозные знаки.
Отец Вениамин был личностью харизматичной и на районе весьма известной. Был он безбород, всегда навеселе и жил гражданским браком с молодой девицей. Отец Вениамин был человек душевный и вежливый. Собирал он великое множество прихожан и местная епархия терпела все его закидоны.
-Здравство, Андрюха! А я смотрю ты, не ты. Дело есть. Если не затруднит...
Мы идем с отцом Вениамином к маленькой церквушке, стоящей на берегу реки. Отец Вениамин периодически останавливается и извиняясь лезет рукой в штаны.
-Купил трусы на рынке, басурмане шили...к нашим православным детородным органам не приспособлены...
Мы устраиваемся на берегу реки рядом с церквушкой, крышу которой облюбовали снующие туда-сюда ласточки. Доброхотные старушки, божьи одуваны, в мгновение ока притаскивают нам трехлитровую банку кагора и кастрюльку с пирожками, любовно накрытую от надоедливых мух вышитым крестиком рушником. Отец Виниамн разливает почти черный кагор по граненым стаканам. Крепкое и терпкое вино сразу бьет по мозгам. Мы с аппетитом закусываем пирожками. Мне попался пирожок с луком и яйцами.
-Вот как обстоит дело у нас храмовой с архитектурой? - спрашивает меня отец Виниамин, сняв очки и щурясь на солнце. Вопрос конечно риторический. Я молча подливаю кагор.
- Ведь что мы строим? В старину храм служил одновременно и крепостью на случай набега, и призван был защищать пространство от первобытных, языческих сил природы колокольным звоном своим. Измышление же сее грекам византийским принадлежит, кои разумом своим отделились от природы-матери нашей. Народ же русский, от сосцов матери своей природы не оторвавшийся испокон веков на свежем воздухе...
-К чему, войдя во храм-в шатер роскошный Твой,-Внутри основывать какой-то храм иной!.. Мой дом молитвенный, укрытие Хайяма-Шатер, увенчанный Полярною звездой.
- Вооот! Смотри, как тонко чувствовал человек, даром что басурманин!
-Угу! -киваю я и наливаю еще. Вина в банке становится все меньше, а мы говорим все медленнее.
- Не архитектор я, Андрюха, и не художник. Короче, дело за тобой! Вот тебе, брат, десять тысяч на первое время, ты уж не подведи, придумай мне такой храм,
5 что бы...ну ты понял! - с отцом Вениамином мы изрядно окосели. Он достал из внутреннего кармана куртки несколько бумажек и положил передо мной. Я нахмурился, пытаясь изобразить то ли серьезность, то ли мозговую активность, потом просто кивнул и засунул бумажки в задний карман джинсов. Мы с отцом Вениамином выжали из банки последние капли и обнялись на прощанье.
- А зачем вам это? -спросил я на последок.
-Ну, надо поспевать за веянием времени! Меняются люди! -и отец Вениамин заковылял в свою келью. Я постоял еще немного и зашагал к речке. Неподалеку от того места, где мы бражничали с отцом Вениамином, через реку была перекинута газовая труба, по которой шастали туда и обратно те, кому лень было переться до пешеходного моста. Операция эта, конечно, была довольно рискованной, особенно в зимний период, когда труба покрывалась коркой льда.
Но было еще тепло и я рискнул сократить расстояние. Залезая на трубу, я пытался представить себе храм, который должен придумать. Стены его-стволы вековечных деревьев, чьи кроны теряются в вышине, переплетая где-то там свои фракталы-ветви, сквозь которые проглядывают луна и солнце и звезды. Из за замшелых стволов выглядывают звери и всякие твари земные, на ветвях поют птицы небесные, в корнях ползут гады ползучие. Косые лучи света проникают в темноту храма, и вот из чащи лесной на поляну посреди храма выходит отец Вениамин в ветхом рубище держа в руках посох увитый плющом и... И я валюсь в холодную мутную воду, по пути зацепив головой гребанную трубу.
Как уж такое случилось - не знаю, разбираться мне особо некогда. Я борюсь с бурным течением, но вскоре понимаю, что выгрести к берегу мне не удастся, конечности мои сковывает холод. Я переворачиваюсь на спину и смотрю в голубое небо. Прощай, Лизкины именины, курица, холодная, из морозильничка, водочка, розовая Лизкина задница. Прощай, моя прокуренная холостяцкая конура! Прощай...
Очухиваюсь я на каменистой отмели. Над головой нависают бетонные пролеты моста. Невдалеке горит чахлый костерок. У костра сгорбленная фигура. Я с трудом поднимаюсь и обнаруживаю, что голый, и на меня накинуто старое байковое в зеленую клетку детское одеяло, которым помнится мама укрывала меня в детстве, предварительно засунув его, конечно, в пододеяльник. Спотыкаясь на склизлых камнях, я подхожу к костерку. Сгорбленный старичок сушит над костерком мои вещи, нацепив их на палки. Старичок улыбается мне беззубым ртом и его без того раскосые глаза превращаются в узенькие щелочки.
-Холодная вода? - спрашивает старичок.
-Угу, -киваю я и присаживаюсь на большой сырой валун, подсунув под голые ягодицы зеленое одеяло.
Так сидим мы уставившись в пламя костерка.
-Где я? -спрашиваю я старичка, поскольку не могу узнать ни мост, ни реку.
- Ты там, где ты хочешь быть, -старичок переворачивает мои мокрые кроссовки на палках как куски мяса, чтобы не подгорели.
Н-да! Старичок-то тот еще. Я встаю, шарюсь в карманах моей куртки, достаю оттуда раскисшую пачку сигарет. Выкладываю из пачки мокрые сигареты и раскладываю их возле костерка на горячие камни. От сигарет, от кроссовок, от моих джинс поднимается в темноту пар. Через некоторое время я прикуриваю от уголька дурно пахнущую сигарету. Старичок мурлычет себе под нос немелодичную песенку. Я встаю и ковыляю по тропинке, ведущей от реки на верх насыпи, на которую опираются плиты моста. Я выхожу на асфальт. Мимо меня мчат на бешенной скорости автомобили. Я осматриваюсь. Невдалеке огромный город с небоскребами весь в огнях неоновой рекламы. Я кутаюсь в одеялко и сбегаю, насколько могу быстро, обратно под мост. Старичок все так же невозмутим.
-Тудыть твою за ногу! -ору я -Это не мой город и кажется не моя страна!
Старичок пожимает плечами и кидает к моим ногам мои подсохшие кроссовки. -Твоя одежда тоже высохла.
-Спасибо! -выдавливаю я. Меня бьет дрожь. От старичка веет какой-то плотной силой, она просто давит на мои виски.
-Раздели со мной скромную трапезу, -старичок выкладывает из темноты на свет костра бумажные свертки.
-Дрожь, бившая меня, унялась. У костра было тепло, я согрелся, вид этой нелепой еды как-то умиротворяюще подействовал на меня. В голове моей зашумело: "Все сон, все только сон". Старичок насел на тофу. Я взял печное яблоко.
-А, чуть не забыл! -старичок выкатил на нашу поляну небольшую сделанную из тыквы бутыль, хлопнул пробкой и налил чуть белесую жидкость в малюсенькие керамические чашечки. Мы выпили. Жидкость была не очень крепкой, но согревала.
-Я покажу тебе дорогу домой, -сказал старичок. - Но сперва ты должен послушать, как я хлопаю ушами.
Я старался сохранять невозмутимый вид, отхлебывал из чашечки и переворачивал на горячем булыжнике свои сигареты.
- Слушай внимательно,-сказал старик и сосредоточился.
Я обратился в слух. Но ничего не происходило.
-Ты плохо слушаешь!-возмутился старик и нахмурил кустистые брови.
Я стал слушать еще внимательнее. Шумела река перекатываясь по камушкам. Где-то на том берегу рылось в мусоре какое-то неизвестное животное. Странно, но ни шум автострады, ни другие техногенные звуки сюда не долетали.
-Ты плохо стараешься! -старик вынул из-за спины длинную бамбуковую палку и огрел ею меня по плечу. Странно то, что меня это ни капли не удивило и не разозлило. Все звуки вокруг вообще исчезли и я еще внимательнее вслушался в тишину. Стучало сердце, слышно было, как кровь шумит в венах. Потом и это исчезло. Стало совсем тихо, как на дне глубокого колодца. В верху светили звезды, сначала они светили громко, но потом и они стихли. И вот абсолютная тишина накрыла весь мир. Стало легко. Тела не чувствовалось. Время остановилось.
Но вот где то далеко заиграла мелодия.
-Иди туда,-прошептал голос старика.
Я сделал шаг, второй и увидел впереди огни до боли знакомого универсама. Я стоял в переулке и смотрел на ярко освещенную витрину. Зайдя внутрь, я пошарил в заднем кармане джинс. Деньги хоть и влажные, были на месте. Я набрал всякой всячины и купил Лизке большого плюшевого медведя. Выйдя из универсама, я зашел в тот самый переулок, из которого вышел и осмотрелся, не обнаружив ничего необычного, я открыл бутылку водки и жизнерадостно забулькал.