Константин Колонтаев 'Классическая русская литература, как кривое зеркало русской действительности'
Это заглавие многим может показаться, мягко говоря, весьма странным, чтобы не сказать более. Как может быть кривым то, что, согласно всем представлениям, выражает общие закономерности страны, общества, народной жизни, их устройство, черты национального характера. Словом, представлять миру тот народ, которому данная литература принадлежит.
Да, все это так, и классическая литература должна делать именно это. Вопрос только в том, действительно ли произведения многих авторов, называемых классиками, отражают эти общие закономерности и соответствующим образом представляют миру тот народ, к которому они принадлежат. Или же в действительности в произведениях многих классиков русской литературы находит отражение не реальная жизнь и реальные люди, с которой и которыми они незнакомы, а только лишь авторская точка зрения на них, отражающая исключительно личные впечатления и переживания автора по поводу происходящих событий?
Чтобы избежать неясностей, с самого начала хочу отметить, что в вышеназванном нельзя обвинить всю русскую классическую литературу и всех русских классиков. Таких, как, например: Пушкин, Гоголь, Лермонтов, Салтыков-Щедрин, Горький, Алексей Толстой, Шолохов, талантливых прозаиков второго эшелона: Лесков, Успенский, Гаршин, Новиков-Прибой и многих других, дававших вполне адекватное отражение русской действительности и русского человека.
Дело в том, что если бы речь шла только о них, то не было бы и вопроса, вынесенного в заголовок. Но поскольку эти русские классики известны практически только внутри России, то и их значение ограничивается ее пределами. Поэтому речь идет о Тургеневе, Толстом, Достоевском, Чехове, на основании литературного творчества которых сложился устойчивый стереотип России и русских за рубежом. Именно они создали определенный, так сказать, "имидж" России и ее народа в глазах массового зарубежного читателя, не ставящего перед собой цель посвящать значительную часть своего свободного времени специальному изучению истории России и особенностей русской национальной психологии. Хотя, конечно, этот круг читателей тоже не очень велик, поскольку подавляющее число жителей зарубежных стран получают информацию о России и ее жителях не из художественной литературы, а с помощью средств массовой информации.
Но, тем не менее, определенные традиции в этом познании, исторически уже заложенные "великой четверкой" в лице Тургенева, Толстого, Достоевского, Чехова, играют здесь решающую роль. Причем я не называю здесь Солженицына, пресловутая "классичность" которого является исключительным продуктом политиканства и политической спекуляцией времен "холодной войны".
Каким же предстает обобщенный образ русского человека со страниц произведений "великой четверки"? У Толстого простонародье изображено в виде незлобливого дебила Каратаева, офицерство - в виде юродивого капитана Тушина, высшая аристократия представлена постоянно рефлексирующим и занимающимся самопсихоанализом князем Андреем Болконским, интеллигенция - Пьером Безуховым, также постоянно чего-то ищущим. Про мещан раннего Чехова и "чеховскую интеллигенцию" говорить много не надо. Не требуют особой расшифровки и персонажи из "духовного подполья" Достоевского, у которого действуют не реальные люди, а карикатуры, порожденные его больной психикой.
Правда, могут сказать, что в карикатурности персонажей в свое время упрекали, например, Гоголя, особенно его "Мертвые души" или героев Успенского, например, в рассказе "Будка".
Да, карикатурность персонажей у данных авторов также имеет место. Но поскольку практика - критерий истины, то я думаю, мало кто сможет возразить, что с помощью будочника Мымрецова в качестве представителя народных масс, Собакевича, Ноздрева, Чичикова и даже Плюшкина в качестве представителей правящей элиты, капитана Копейкина и прапорщика Печорина в качестве массового типа русского офицерства, можно объяснить, как крохотное пятнышко на политической карте Европы XIV в., каким являлось тогда Московское княжество, за 5 столетий превратилось в трансконтинентальную империю, расположившуюся в Европе, Азии и Северной Америке.
Но с помощью Платона Каратаева, "униженных и оскорбленных", "бедных людей", Герасима с Муму в качестве народа, князей Болконских и Мышкиных, братьев Карамазовых в качестве правящей элиты, такое превращение Московского княжества в Российскую империю, объяснить невозможно.
При всей карикатурности и однобокости многих литературных героев Гоголя, Успенского, Салтыкова-Щедрина - это люди, твердо стоящие на земле, знающие, чего они хотят, и воспринимающие окружающий мир хотя и однобоко, но все же со значительной долей реальности.
Собственно говоря, сам процесс исторического существования России и русского народа не давал и не дает возможности появляться в нем качествам и характерам, присущим персонажам "великой четверки". Если бы такие качества ему были присущи когда-либо на сколь-нибудь продолжительный срок, то русский народ давно бы пополнил собой то историческое кладбище нашей планеты, на котором покоится уже более 10 тыс. народов и племен, в различное время населявших нашу Землю.
Вообще, надо сказать, что в XX в. русская "классика" как минимум дважды сыграла с Россией нехорошую шутку. Оба случая связаны с вооруженными столкновениями между Россией и Германией, в ходе двух Мировых войн. В обоих случаях германские стратеги, готовясь к войне с Россией, тщательно и всесторонне изучали своего будущего противника. И немцы вроде бы, логично рассуждали, что классическая литература того или иного народа лучший способ понять его психологический склад. Но поскольку в Германии, как впрочем и в других западных странах, русскую классику знали только в виде уже упомянутой "великой четверки", то нетрудно представить, к каким выводам о русском народе приходили германские стратеги и откуда у них появлялись такие, как потом выяснилось, нереальные военные планы. Впрочем, одними только русскими "классиками" тут не обошлось. Внесли свою "лепту" и некоторые "советские" писатели, например, Зощенко.
Сейчас на книжных развалах появляются переводы дневников Геббельса. В них, в записях второй половины 1940 - первой половины 1941 г., наглядно отражены мучительные колебания и сомнения, одолевавшие нацистскую верхушку в период подготовки планов нападения на СССР. И в записях этого периода у Геббельса встречаются 5 или 7 упоминаний о прочитанных им произведениях Зощенко и о том, какое большое и благотворное впечатление они на него произвели. Что же так обрадовало имперского министра пропаганды? Как отмечал известный белоэмигрант Иван Солоневич, бежавший из СССР в 1929 г., он, находясь в тогдашней нэповской Советской России и читая фельетоны Зощенко, всегда поражался их несоответствию окружающей действительности и отличал, что такого количества дебилов и группового дебилизма, составлявших основное содержание рассказов Зощенко, он в окружающей его тогдашней советской действительности не наблюдал. Понятно, что так обнадежило Геббельса в творчестве Зощенко. От его персонажей не могло исходить никакой опасности для осуществления германских планов и поэтому войну с СССР можно было смело начинать, не мучаясь размышлениями о последствиях.
Такие вот особенности российской "классики" нужно учитывать тому, кто надеется найти в ней зеркало русской жизни.
Эта работа была написана 25 мая 1996 года. Была опубликована в газете Вечерний Севастополь' 30 мая 1996 года, в московской газете 'Дуэль' 1997 - ? 25, в газете 'Литературная газета' - Курьер культуры - Крым и Севастополь' - 2007 - ? 2 - с. 2.