Коломин Дмитрий : другие произведения.

Темная сторона сознания

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Я сел на табуретку и посмотрел на свое отражение в зеркале. Перед глазами внезапно все померкло, и я увидел, как изменилось мое отражение. Я узнал в своем лице Его мимику: высоко поднятые брови, проницательные глаза, которые, кажется, видят тебя изнутри, искривленные в усмешке губы. Он улыбался и шевелил губами, только я не разобрал его слов. Правая рука вдруг сжалась в кулак и - хлоп! - ударила меня в живот. Я охнул, закачался, хватая ртом воздух, и упал.

ТЕМНАЯ СТОРОНА СОЗНАНИЯ

  
   Когда я, наконец, понял кто Он, мне пришли в голову странные мысли, такие же беспросветные как и вся моя жизнь: кем был зачат я двадцать одни год назад в дождливую осень 81-го... человеком или дьяволом? Кого выносила в своем чреве моя дорогая мать, в муках покинувшая этот мир... человека или дьявола... Какая часть рожденного младенца спустя годы одержала верх?.. Человеческая или дьявольская?
  
   Не могу вспомнить точно, когда я впервые это почувствовал. Мне тогда было не больше пяти-шести лет. Я еще не умел задаваться вопросами. Да и что я тогда мог понимать? Мир казался сладкой ускользающей конфетой, за которой я тянулся пухленькими ручонками и плакал, когда у меня что-нибудь не получалось. Я долго не придавал значения некоторым странным особенностям моей жизни. Не следил за днями в календаре, когда немного повзрослел. Не обращал должного внимания на немного обеспокоенных родителей и знакомых.
   Смутные догадки стали донимать меня позже, когда передо мной стала открываться страшная картина моей жизни, в которой с самого начала что-то задалось не так. Иногда мне чудилось, что я задыхаюсь от тесноты. Я стал замечать за недоуменными лицами родителей расстройство и растерянность. Они сразу поняли - с их мальчиком что-то не так.
   А потом выяснилось, что из моей памяти исчезали целые недели! Я ложился спать вечером 22 августа, просыпался 27. А когда наступал мой день рождения, я не чувствовал, что миновал целый год. Обычно после подобных провалов в памяти, я находил в своих ящиках красивые рисунки, краски, замечательные поделки из пластилина.
   А я не умел ни рисовать, ни лепить из пластилина.
   Меня это дико пугало. Но я не мог выразить свои опасения матери, я и сам тогда мало что понимал.
   Как и любой другой человек, в котором еще теплится хотя бы капелька рассудка, я верил и надеялся до конца, что когда-нибудь это пройдет.
   Учеба в школе не складывалась: я не помнил занятия, на которых бывал, не мог оправдаться перед учительницей, почему периодически прогуливаю уроки и дерусь с одноклассниками.
   Но и это было не все... Что-то еще не давало мне покоя, но я не знал, как объяснить растущее напряжение и непонятно чем вызванный страх. Некоторые поступки, о которых я узнавал потом, просто претили мне.
   Человек, прогуливающий уроки в школе, дерущийся с одноклассниками был не я.
   Однажды мне попала в руки фотография, датированная одним из тех дней, который я не помнил. Среди малознакомых мне мальчиков, в шортах и майке я стоял с баночкой "колы" в руках и улыбался. Даже удивлением не назвать то, что я почувствовал в тот день - на фотографии я сам был не похож на себя. Тоже лицо, тот же маленький шрам на шее, напоминающий о прошлом лете, когда упал с велосипеда, но явные несоответствия шокировали меня. Еще тогда я удивился, как может измениться выражение лица одного и того же человека.
   Нет! Нет! Это было не мое лицо, не мои искрящиеся от возбуждения глаза. Не мои...
   Я спрашивал мать, что это за фотография, откуда она. Но она лишь качала головой, окончательно смирившись с мыслью, что ее сын не совсем здоров. Она просила не мучить ее.
   Каждый раз, ложась спать, я не знал, когда проснусь снова. Я ничего не мог запланировать на будущее, даже на завтрашний день. Жить приходилось в постоянном страхе.
  
   Потом я узнал о Нем... Это случилось через несколько лет.
   Для меня долгое время оставалось загадкой, когда Он узнал обо мне. Сразу ли дал о себе знать? Испугался ли? Если нет то, что он почувствовал, узнав, что кроме него есть еще я?
   Я долго не мог оправиться от шока, лихорадочно отвергая все мысли о Его существовании. Иногда мне казалось, что это чья-то злая шутка, которую я сам не мог объяснить. Мне казалось, что я попал в лабиринт, но какой бы коридор я не выбрал, он заканчивался тупиком.
   Однажды, в одно солнечное апрельское утро, я проснулся и с сожалением обнаружил, что исчезла еще одна неделя, точнее восемь дней, и я пропустил свой день рождения. В школьным дневнике пропущенные дни были не заполнены, половина моих рыбок передохло от голода, из библиотеки пришло извещение о просроченном сроке сдачи книг.
   Чуть не заплакав, я сел за стол и стал уныло перелистывать школьный дневник, на страницах которого мелькали то пятерки, то колы и двойки. На полях учителя размашистым почерком жаловались на мое поведение. Исключение составляла биология - наряду с колами по другим предметам, по ней успеваемость была отличной.
   Но я забыл обо всем этом, когда мое внимание привлек сложенный вдвое тетрадный лист. Я схватил его и развернул. Вот что я прочитал:
   "Думаю, не стоит больше прятаться, мой друг. Я знаю о тебе все, пора и тебе познакомиться со мной. Было бы куда лучше, конечно же, если бы мы поговорили с глазу на глаз. Но сам понимаешь, это невозможно. Раз уж мы оба в таком дрянном положении, нам необходимо действовать сообща. Покамест мы только мешаем друг другу".
   Внизу был еще постскриптум:
   "Понимаю, ты удивлен, твои самые страшные предположения оправдались. Ничего, я тоже прошел через это".
   Я не выдержал и разрыдался.
   Вечером я показал письмо матери. Это была ошибка. Она ничем не могла мне помочь, я только очередной раз сделал ей больно. Мама заплакала и ушла в спальню, сказав, что я сильно ее расстроил.
   Никто мне не поверил, когда я тщетно размахивал листком бумаги со своим же почерком и, заикаясь от волнения, что-то пытался объяснить. Я хотел, чтобы мне пообещали: все будет хорошо, не плачь. В тот момент я согласен был даже на ложь.
   Когда истерика прошла, до сознания моего достучались увещевания матери, которая уверяла, что это моя фантазия. Порвав письмо в клочья, я выбросил его из окна, а затем наблюдал как белые кусочки, точно искусственный снег, по спирали медленно опускались с пятого этажа. Чувствуя некоторое облегчение, словно с запиской я порвал все свои тревоги, я прилег отдохнуть. Но в ту ночь мне так и не удалось сомкнуть глаз. Странные видения мучили меня до утра.
  
   Разумеется, я не написал ответа. Уже утром, хотя я и чувствовал себя усталым и разбитым, я убедил себя, что прошедший день уж далеко в прошлом, и это недоразумение никогда больше не повторится.
   Несколько дней прошли спокойно. Я каждое утро делал в календаре заметку маркером и молился не обнаружить на нем пробелы. Новый день вселял в меня веру, что кошмар прекратился.
   Но Он вернулся, и гораздо раньше, чем я представлял в худшем случае - уже через несколько дней я посмотрел в календарь и с ужасом отметил, что там не хватает 16 отметин.
   А на столе среди книг и журналов лежало новое письмо. На секунду мне показалось, что это то же самое письмо, которое я недавно разорвал в клочья. Письмо лежало на самом видном месте, чтобы я не смог его не заметить.
   Я прочитал его:
   "Мой друг, не разумно, даже глупо с твоей стороны упираться. Не понимаю, чего ты тянешь? Или ты боишься? А может, все еще не веришь в меня? Нельзя же быть таким слюнтяем. Не прикидывайся маленьким идиотом и главное... Главное! Не думай, что это я мешаю тебе. Повторяю еще раз, нам необходимо действовать сообща. Надеюсь, на этот раз на столе будет лежать ответ".
   Я вытер вспотевший лоб, скомкал записку и долго не мог понять, что Ему от меня надо. Или он прав, - думал я, - Он держит себя в руках, хотя и сам в таком же положении. На этот раз я не запаниковал и не закатил истерики. Только в школу уже не пошел, думая, что ничего страшного не произойдет, если к прогулам Моей Второй Половины прибавится еще одни пропуск.
   Тот день был знаменателен тем, что тогда я впервые серьезно отнесся к Его существованию.
   До позднего вечера я сидел в кресле и смотрел на мерцающие звезды, пойманные в квадрат окна, и выплывающий одинокого облака желтый месяц. Несколько раз я перечитывал письмо, изучал его почерк, находил некоторые особенности и в тоже время соглашался, что он как две капли схож с моим.
   Наконец, я решил написать ему ответ. Стараясь не медлить - мои фобии и так переходили все границы - я вооружился карандашом и стал писать.
   Я задал кучу вопросов и только потом понял, что тем самым раскрыл все свои карты.
   "Думаю, - дописал я в PS, - что еще никто не был в подобном положении, поэтому мне страшно".
  
   Ждать ответа долго не пришлось, через неделю (на самом деле через три) я обнаружил конверт на столе, на том же самом месте.
   "Мой друг, я рад, что ты, наконец, ответил, - писал он, - так мы сможем поладить, даже не смотря на то, что я окончательно пришел к выводу - мы совершенно не похожи друг на друга.
   Я расскажу тебе, как я узнал о твоем существовании. Одно время мне представлялось это сном. Я все время чувствовал тебя, иной раз даже слышал и видел твоими глазами. Когда я убедился, что ты есть, я растерялся и разозлился. Это несправедливо по отношению ко мне, подумал я, и лишь потом понял, что нам обоим не повезло в равной степени.
   Когда приходит твое время, у меня начинает болеть голова. Иногда мне кажется, что она лопнет от боли как старый футбольный мяч. Но это быстро проходит, и я засыпаю. Пройдут недели, прежде чем я снова открою глаза. Мне не давали покой эти странные сны с голосами и лицами. Я видел нашу мать и массу общих знакомых. Наверное, мое сознание отключается не полностью, какая-то его часть не дремлет, когда ты бодрствуешь".
   Он лгал мне с самого начала. Жаль, что я долгое время оставался слепцом, доверяя ему. А тогда я испугался того, что он меня чувствовал. Для меня же все исчезнувшие недели, до его первого письма оставались необъяснимыми провалами в памяти.
   Я стал внимательно следить за своим самочувствием, буквально прислушиваясь к каждому удару сердца, засыпая по вечерам. "Он во мне" - думал я, и эта мысль каменела в моем мозгу.
  
   Раньше я и представить не мог, как утомительно думать об одном и том же. Мне казалось, я сойду сума. Только сон помогал на время забыться, но и то не всегда. Иногда мне снились улыбающиеся бледные лица без глаз, похожие на мое. И в холодном поту я вскакивал ночью и мчался на кухню, утолить дикую жажду или в туалет, где меня выворачивало на изнанку.
   Какое-то время Он ничего не писал. Периодически мы менялись местами, но он молчал, и это меня настораживало. Я все чаще чувствовал слабость, непонятную усталость, головные боли. Полежав весь день в постели под вечер, мне казалось, что я проделал марш-бросок в 60 километров. А ночью начиналась лихорадка.
   Близилось что-то неотвратимое, накрывающее меня черной тенью.
   Только тогда до моего сознания достучалась ужасная мысль, которая повергла меня в шок: Он не спит и сейчас! И никогда не спал, как писал в письме. Он ждет подходящего момента, чтобы вырваться на свободу. Он мучается где-то на периферии сознания и ненавидит меня, проклиная.
   И что самое ужасное, я его понимал.
   Ничего подобного в письмах не было. Он скрывал это, а я, как полный кретин, обо всем ему рассказывал без всякой задней мысли.
   Время шло, и я чувствовал, как сила его растет. Хотя я и не представлял, что может произойти, когда мы оба пленники нашего мозга (и одного тела, соответственно), но все равно был обеспокоен его молчанием.
   По ночам меня рвало, словно после отравления, поднималась температура. Пижама под утро прилипала к худому бледному телу. С мамой было еще хуже, ей казалось, дни мои сочтены и моя скрытая болезнь, которая раньше лишь редко проявляла себя, начала прогрессировать.
   А потом боль внезапно прекратилась. Я засыпал, чувствуя, как конвульсии отпускают тело. Сон принес собой облегчение. Я понял, что проснусь не скоро. Я еще не сомкнул глаз, когда перед глазами все поплыло. Успев сказать матери всего два слова: "Все хорошо", я потерял сознание. Если не ошибаюсь, это было 30 сентября 98 года. Проснулся я неделей раньше, год спустя.
  
   Как объяснить то, что я почувствовал, очнувшись?
   Смириться с потерей целого года очень не просто, хотя, проснувшись, я вроде бы не почувствовал перемены. Когда за окном та же ранняя осень и еще тепло, ощущение такое, точно ничего не произошло. Только сам я изменился и окончил школу. Неожиданным для меня оказался аттестат с ровной колонкой пятерок по всем предметам.
   Я и сам чувствовал себя старше. Появилось какое-то новое ощущение, которое, наверное, не чувствует никто, когда все идет своим чередом, день за днем, месяц за месяцем.
   Когда пришла мать, я больше не увидел тревоги в ее глазах. Она предложила мне позавтракать, и я охотно согласился. Безусловно, она была уверена в моем выздоровлении. Никаких истерик, слез целый год. Меня это смущало, приводило в отчаяние. Должна же она была что-нибудь заметить за прошедший год! Но в то же время я перестал болезненно переживать перемены, покорно сложив голову перед случившимся.
   Следующие дни я не знал чем заняться. Я чувствовал временность моего бодрствования, поэтому все казалось бессмысленным. Ни к чему у меня не возникало интереса, знакомые вещи навевали скуку и воспоминание о вчерашнем прошлом.
   Через три дня, когда кризис первых дней пробуждения начинал проходить, я нашел в Его вещах красивую, расписанную хохломской росписью шкатулку. Она привлекла мое внимание тем, что была закрыта, а на крышке были вытеснены мои инициалы. Ключика от замка я нигде не нашел, поэтому оторвал крышку. Среди безынтересного барахла, которое вывалилось на мои колени, я нашел еще одно письмо - тот же исписанный мелким почерком тетрадный лист, сложенный вдвое. Я горько улыбнулся, понимая, что снова стал игрушкой в его руках.
   Вот, что писал он на этот раз:
   "Представляю как ты удивлен, мой друг. С тех пор, как ты заснул год назад, это было в ночь с 30 на 31-е сентября (я помню точно даже час своего пробуждения) так много всего изменилось. Мои труды, наконец, увенчались успехом, я смог чего-то добиться. Даже не смотря на то, что ты писал мне об этом, до того дня я не был уверен, что Сознание твое погружается в сон, когда бодрствую я.
   Ты знаешь, почему я все тебе это рассказываю? Первое время, когда я, наконец, разрешил парадокс нашего существования, и смог контролировать сон и бодрствование, я и помышлять не мог о большем. Но потом! Я понял, какую ошибку едва не допустил. Мозг - это кладезь безграничных способностей. У меня есть возможность изучить его, понять квинтэссенцию самых тайных процессов. Поэтому ты нужен мне!
   Я подарил тебе еще несколько дней. Может быть и недель. Работа, которую мне предстоит выполнить по истине титаническая, но я уже прошел искус огнем и мне по силам все.
   Чудо природы, породившее нас - это, может быть, то, чего ждет человечество для еще одного шага вперед. Только тебе, друг мой, отведена вторая роль. Так уж распорядилась судьба, не обессудь".
   Не помню, что тогда со мной произошло, как я раздетый до пижамы оказался на улице, что делал всю ночь. В памяти остался лишь страх, чувство холода и одиночества.
   Я вышел из шокового оцепенения только утром, очнувшись в парке от сырого, промозглого воздуха и озноба. Меня лихорадило, и тело была дрожь. Медленно встав, я побрел домой.
  
   Однажды, оставшись дома один, я сидел в комнате, которую уже не решался назвать своей, и рассматривал Его вещи. На полке среди книг по Анатомии, лоботомии, трудов Фрейда, я нашел фотоальбом. Сравнивая свои фотографии с новыми, горькая улыбка конвульсировала на моих губах. Любой другой челок с уверенностью заявил бы, что это одни и тот же человек на карточках, одно и тоже лицо (и он не ошибся бы, какая ему разница до остального), для меня это были лица без всякого сходства. В щелочках его полуприкрытых глаз всегда поблескивала чуть скрытая усмешка. С любой карточки он смотрел мне прямо в глаза, проницательным, изучающим взглядом. Он на все смотрел как на предмет изучения, это сильно отличало его от меня.
   Кроме книг, в комнате по всюду лежали изрисованные листы ватмана с эскизами, приготовленные полотна, акрил, пастель и краски. В комнате висел резкий запах красок, который давно уже не выветривался. Я с любопытством рассматривал его работы, по большинству еще не законченные. Грубоватые рисунки, которые в детстве я находил в ящиках своего стола, с годами превратились в работы начинающего художника.
   Только одна картина, накрытая белой простыней в углу, была почти закончена. Мазки на первый взгляд казались большими и размашистыми, но все они сливались в серо-голубой гамме, создавая холодную атмосферу зимнего утра на заспанной городской улице, где одиноко чернели стволы деревьев, словно заснувшая на дороге, стояла покрытая снегом машина, где редкие фонарные столбы освещали пустую дорогу, на которой последние следы проехавшего троллейбуса старательно заметал снег. И не смотря на мрачность сюжета, все же было в картине что-то светлое, романтическое - может чувство того, что рассвет уже близок.
   Потом я снова накрыл полотно простыней и лег на диван. Сон не шел; постоянные думы о Нем не давали отвлечься.
   На следующий день я написало ему ответ. Чувства, бурлившие во мне, я скрыл, по этому в письме не было грубости, угроз. Я старался не проявить свой страх, а быть достаточно хладнокровным.
   Перед сном, уже поздно вечером, когда все уже спали, я взял из старой бабушкиной шкатулки образ. Она говорила, он оберегает во время сна - ангел всю ночь будет рядом. Он, может быть, и стоял подле постели, но только не заметил подмены.
  
   И сон мой длился на этот раз, вопреки даже самым тяжким предположениям, целых пять лет. Они пролетели одним мгновением, одним вздохом и я открыл глаза с теми же мыслями, с которыми их закрывал. Мне показалось, что во рту у меня все еще чувствовался вкус вафель, съеденных перед сном. Несколько дней я лежал в полуобморочном состоянии в пустой, незнакомой квартире. Он, по-видимому, это предугадал, так как рядом со мной на тумбочке лежало все необходимое - пища и вода. Длительное пребывание в спячке негативно сказывалось на моем Сознании. Головная боль ни на секунду не отпускала меня, тело сводило судорогами, ломило все конечности. Где-то рядом надрывался телефон, меня кто-то просил, а я не мог даже головы оторвать от подушки.
   Через три дня я поднялся с постели. Первым делом я взглянул в зеркало (мне было еще не известно, сколько я проспал), двигало мной тяжелое предчувствие самого страшного. Я готов был увидеть себя даже стариком. И как же трудно оказалось узнать во взрослом молодом человеке со здоровым, развитым телом - себя.
   На стене в его спальне висел диплом в аккуратной красной рамочке. Он получил образование, с отличием закончил медицинский университет. По некоторым фотографиям и документам я узнал, что Он был удостоен нескольких наград за свои труды.
   На некоторых снимках он обнимал красивую белокурую девушку. Ее счастливое лицо говорило о приятно проведенном времени.
   На автоответчике я обнаружил несколько сообщений. Заговорил приятный женский голос.
   "Ты просил не звонить тебе до следующего вторника, но... мне нужно срочно с тобой поговорить. Позвони, как только придешь, мы должны встретиться. Ладно?"
   Потом еще одно сообщение. Ее же.
   "Саша, звоню тебе четвертый раз. Где ты все время пропадаешь? Или ты специально не берешь трубку? Саша! Как хочешь..."
   Так я узнал, что у меня в распоряжении не больше шести дней. А потом вернется он, и я кану в Лету, мертвую реку Сознания.
   В кладовой, оборудованной как мини-лаборатория, на полках стояли баночки с темными веществами в спирте. Я не сразу догадался, что это части мозга приматов, над которыми проводило опыты мое alter ago. Я узнал об обезьянах по некоторым записям в его персональном компьютере.
   Потом я ушел на улицу. Меня потянуло на свежий воздух. Душа истосковалась по улицам родного города, где еще вчера проходило мое тревожное детство. Как только я вдохнул чистый весенний воздух, вся кровь во мне всколыхнулась, и я захотел закричать от возбуждения и радости. И, кажется, я закричал.
   То, что я чувствовал в тот момент, не поддается описанию.
  
   Его новое письмо я нашел в почтовом ящике. Он не мог отказать себе в удовольствии поиграть со мной, даже когда я был на грани отчаяния. Не трудно было узнать его почерк, хотя он сильно изменился, приобрел стройную беглость.
   "Здравствуй, мой друг. За эти годы многое произошло, ты, наверное, уже видел диплом. Я не сидел сложа руки. Немало разочарований ждало меня на моем пути, сколько напрасных усилий, сколько метаний. Уходили годы на то, что я рассчитывал сделать за недели. Моя экзальтированность повредила мне. Титанический труд, который мне предстоит, нужно выполнять шаг за шагом. Пусть на это уйдут годы.
   Теперь, камень сдвинут с места. Скоро я защищу кандидатскую, и дела мои пойдут в гору. Я получу доступ к более серьезным опытам, нежели те, которые проводил в домашних условиях. Ох, ты и представить не можешь, какого мнения о себе наши так называемые ученые. Большинство из них понятия не имеют о том, что делают.
   Раньше я был претенциозен до наивности, чтобы понять все сразу. Но главное в том, что у меня есть все для дальнейшей работы: есть ты, есть время.
   Покамест большинство моих экспериментов провалилось. И все благодаря моей неопытности. Вот если бы я мог одновременно и спать и бодрствовать... То есть быть и внутри и снаружи. Я смог бы найти все ответы гораздо быстрее. Но это недостижимо, так как сама эта мысль исключает возможность твоего существования.
   Я убедился в существовании телекинеза, телепатии. Некоторые нити, которые ведут к этим способностям, я уже нащупал. А сколько возможностей, о которых человек еще не догадался!
   Может быть, когда-нибудь я смогу разделить нас с тобой. Это произойдет еще не скоро, но ты ведь не чувствуешь времени".
   Я положил письмо под стекло Его стола и задумался. Разные мысли приходили в голову, нисколько не возбуждая мои нервы. Вся моя злоба исчезла. Стоило только подумать, что будь я на его месте, я поступил бы точно так же. Он сильнее, даровитее. Это очевидно.
   Ближе к вечеру я поехал к матери, в старую часть города, подальше от высоких новостроек, которые выросли за последние годы. Очень хотелось ее увидеть. Как она, неужели постарела, или ни чуточку не изменилась. Узнает ли меня... или так ничего и не заметит.
   Мать обрадовалась, увидев меня в дверях, обняла и расцеловала. Она рассматривала меня, точно не видела целую вечность, а я рассматривал ее. Все же постарела она и даже сильнее, чем я мог предполагать. Волосы ее как будто выцвели, блестела седина, она была очень худой и немного сгорбленной. Мне показалось, она узнала меня, настоящего. Но мать не могла догадаться, никто не мог. И эта горькая истина комом стояла у меня в горле.
   В доме все оставалось по старому. Почти ничего не изменилось, только выгорели старые обои и расшатались ножки у стульев, а по углам белела паутинка, которую мать не видела из-за катаракты. Родной запах вызвал у меня ностальгию. Все те же голубые занавески колыхались у моей кровати, которая одиноко стояла в своем углу, строго заправленная, наверное, месяцы назад.
   Не смотря на всю эту запущенность, для меня все это пахло вчерашним днем. Моя рациональная часть сознания говорила, что прошли уже годы и все изменилось, исчезло детство, оставив в памяти лишь горячие воспоминания. Но сердце не могло всего этого понять. Ведь еще вчера я просыпался в этой самой постели, смотрел в календарь и ставил отметину.
   Оказалось, отец умер. Вот уже четыре года, как мать жила одна. Сначала я покинул ее, потом отец. Он скончался так же тихо, как и прожил всю свою жизнь. Его похоронили на нашем кладбище, мать сказала, что на похоронах были только самые близкие. Не было только меня.
   Я пробыл у матери весь день и вернулся к вечеру. Дома меня ждал сюрприз. Только потом я понял, какой прекрасный был это сюрприз. Уже знакомая по фотографии девушка в светлой кофточке сидела в кресле ко мне спиной, листая какой-то журнал. Она повернулась ко мне, и губы ее изогнулись в приятной улыбке. Живой, она показалась мне гораздо привлекательнее: стройная, невысокая, она напомнила мне фарфоровую статуэтку, которую с дрожью держишь в руках и боишься уронить. Я замер, но все во мне заскрипело.
   - Саша, - сказала она, - Привет. Прости, что без звонка. Нам надо поговорить.
   В полной растерянности я стоял напротив нее и не знал что ответить. Сомнений быть не могло, это не входило в Его планы.
   - Сердишься? - спросила она, подошла ближе, коснулась моих рук. И точно обожгла.
   - Нет... - ответил я и почему-то отступил.
   Она улыбалась.
   О, какая же она красивая, подумал я, ведь и у меня могла бы быть такая. Я не выдержал и отвернулся.
   - Странно, - сказала она. - Я думала ты рассердишься... а ни как не растеряешься. Ну же, признавайся, а? Я же знаю тебя.
   Она заставила меня посмотреть ей в глаза. Черные, большие.
   - Признаваться в чем?
   - Чем ты тут занимаешься?
   - Ты же знаешь, работой, - ответил я.
   Я даже не знал ее имени. В письме Он не говорил о своей девушке. Да и вообще ничего о личной жизни.
   Она ушла на кухню, принесла бутылку вина, которое, наверное, принесла собой, два фужера, и села в кресло у столика. Я все время наблюдал за ней, следил за каждым движением, выражением лица.
   - У нас праздник? - спросил я. Напряжение постепенно проходило, и я уже не терялся от ее взгляда. Я видел, в какое недоумение привело ее мое смущение.
   - Присядь, Сашь, - сказала она тихо. - Мне надо сказать тебе что-то очень важное. Сядь сюда.
   Она напряглась, испытавающе меня разглядывая. Она терялась в догадках от моего вида, но видимо, перемены, которые она во вне замечала, облегчали ее задачу. Я думала ты рассердишься... а ни как не растеряешься.
   Я сел напротив нее, скрестил ноги. Она разлила вино, улыбнулась мне необыкновенно милой улыбкой, но я видел, как что-то терзает ее и она готовится сказать то, ради чего пришла. Я молчал, чтобы не мешать ей, стараясь не сверлить ее любопытным взглядом. Пусть успокоится, приведет мысли в порядок.
   Она подняла фужер и мы выпили.
   - Я всю ночь думала, не знала, как тебе сказать, - произнесла она, - не знаю, как ты отнесешься... к этому.
   - Может сейчас не самый подходящий момент? - неуверенно протянул я. Не знаю, было ли у меня право не мешать ей говорить?
   - Нет, это надо решить сегодня, сейчас. Нельзя откладывать. Саша... я... я беременна, вот уже третью неделю, - она проговорила это очень быстро и посмотрела мне в глаза, глубоким, проницательным взглядом, пытаясь понять, что я почувствовал. - Но узнала наверняка только вчера.
   Она загнала меня в тупик. Что мог я ответить? Как должен повести себя. Радоваться или ругаться?
   Я хотел сказать, что это прекрасная новость, что я счастлив, но мог ли я сказать это? Думаю, нет.
   Между тем, она доверилась своей интуиции, не прочитав в моих глазах ничего осуждающего. Только растерянность была на моем лице. Она обвила мою шее руками и губы ее прикоснулись к моим. Дрожь прошла по всему моему телу электрическим импульсом.
   - Спасибо, - прошептала она. - Спасибо. Спасибо. Спасибо.
   Мы повалились на пол, она с треском пуговиц стаскивала с меня рубашку, целуя грудь, я все еще нерешительно гладил ее по спине. Руки мои тряслись, и она это видела. Улыбнувшись, она что-то прошептала мне на ухо, --> [Author:D] кажется "Я тебя так люблю". Страсть неведомая мне раньше, наконец, взяла верх и я больше не управлял собой. Мы опрокинули кресло, разбили вазу, но ничто, наверное, не могло остановить нас тогда. Я целовал ее руки, шею, грудь, слышал ее дыхание, слышал свое.
   - Ты сегодня очень странный, - сказала она. Ее руки с болью вонзились мне в бока, и она застонала.
   - Может быть это не я?
   - И хорошо. Оставайся таким всегда.
  
   Как это ни банально, но проснулся я один. О ней напоминал только сладковатый запах ее духов, опрокинутое кресло и разбитая ваза, осколки которой я чувствовал даже под боком. Я заснул так крепко, что не слышал, как она проснулась, оделась, ушла. Приятная слабость, разливающаяся по телу некоторое время грела меня. Я лежал в том же положении, что и проснулся на полу и видел ее перед собой.
   Ее имя я узнал потом. На одной из фотографий было подписано ровным почерком: "Сашеньке от Ин, на память после незабываемого вечера".
   Ин. Инна. Инесс.
   Если бы она только знала нашу тайну...
   Я думал о ее ребенке, строил разные предположения, как Он отнесется он к рождению сына. Я почему-то не мог представить его веселое лицо. На всех фотографиях, где я его видел, Он очень серьезен, даже суров. Ребенок только помешает его работе, у него нет для него времени.
   И что тогда будет с Ин? - думал я.
   На следующий день я почувствовал внезапную слабость и резкую головную боль. Он возвращался. Меня пугала эта мысль. Но, что я мог сделать. Если он решил вернуться, я не мог ему помешать. Мне оставалось только ждать следующей очереди. И неизвестно когда она наступит.
  
   На этот раз мое сознание спало полтора года. Это не много, по сравнению с тем, что я ожидал. Это произошло зимой, 2001 года. В последние дни произошло многое, я о многом узнал. Именно эти события принудили меня изложить всю историю на бумаге.
   Я очнулся в неудобном кресле и первым, что я увидел, это включенный телевизор. Было темно - или это я плохо видел, или это была ночь, я не разобрал. Но перед глазами у меня все плыло. Я кое-как сполз с кресла и упал на ковер. Голова сильно ударилась и в глазах посыпались искры. Наверное, я потерял на время сознание. Но очнулся я все в том же положении. Из моего рта стекала слюна, смешанная с кровью из разбитой губы. Сил не хватило даже застонать. Я повернулся и лег на спину. Это принесло с собой некоторое облегчение.
   Как и в прошлый раз, моему сознанию понадобилось около трех дней, чтобы адаптироваться. Я лежал точно в коме, не понимая, где я, кто я. Полная прострация. Я помню только невыносимую муку. Даже солнечный свет, проникающий сквозь занавески, причинял мне резкую боль. Это говорило только о том, что долго так продолжаться не может, однажды я не проснусь. А вот знает ли об этом Он?
   Потом мне стало легче. Я встал на колени. Руки и ноги дрожали как у марионетки. Но постепенно к ним возвращалась сила. Рядом со мной лежала газета, испачканная моей кровью. Наверное, она была у меня на коленях, когда я упал.
   В квартире почти все оставалось на своих местах. Только еще сильнее бросалась в глазах безразличие хозяина к порядку. Бардак был кругом. Какой-то странный запах, очень едкий и затхлый, щипал нос. Я долго не мог понять, откуда он.
   На этот раз меня совсем не интересовали Его вещи. Я потерял к ним всякий интерес. Меня мучила жажда и голод, поэтому долгое время я ходил по квартире, в поисках еды. Холодильник оказался почти пустым. Кроме пары кусков ветчины и получерствого куска хлеба я ничего не нашел.
   Чувства мои притупились. Я плохо видел, плохо слышал, обоняние почти не различало запахи. Медленно все это начинало возвращаться. И тем сильнее я чувствовал голод и тошнотворный запах.
   Я не искал письма от Него. Я почему-то был уверен, что его на этот раз нет. Если раньше он планировал каждый свой шаг, действовал рассудительно, то на этот раз он бросил все как есть. Об этом свидетельствовали не заправленная кровать, опущенные шторы, включенный компьютер, рядом с которым лежали протухшие объедки. На кухне громоздилась гора грязной, заплесневелой посуды.
   Когда я вошел в его лабораторию в нос ударил ужасный запах, вырвавшийся наружу. От него у меня закружилась голова; в глазах невыносимо закололо, и я едва устоял на ногах.
   Это был тлетворный запах разлагающегося тела.
   На рабочем столе у окна лежало тело несчастного орангутанга, к голове которого были прикреплены электроды. Спекшаяся кровь чернела на проводах. Виски вокруг электродов были обуглены. Череп животного был вскрыт, части мозга вырезаны и помещены в баночки со спиртом. Некоторые догнивали на столе. Глаза орангутанга неестественно вылезали из орбит. Было видно, что умер он уже после вскрытия черепа, от сильного удара током, от чего прикованное к железным подлокотникам тело животного скорчилось и съежилось, а шерсть на спине поднялась дыбом. Мне было страшно представить, в каких муках оно умерло. Даже вивисекция в этой комнате могла показаться игрой ребенка. Я посмотрел на свои руки и содрогнулся, ведь именно этими руками творится этот кошмар.
   По запаху я определил, что животное умерло дней пять назад, незадолго до моего пробуждения.
   Я не понимал, что Ему так срочно понадобилось, если он бросил все. Внезапная догадка и ее необходимое подтверждение? Может быть. Может страх перед чем-то? Тогда перед чем?
   Как сумасшедший я выскочил из его лаборатории. Захлопнув за собой дверь, я больше не возвращался в эту комнату. Раскрыв все окна, я сел в кресло, в котором недавно очнулся и постарался отдохнуть. Теперь это его жизнь, его дело. Борьба бесполезна и я уже давно смирился с поражением.
   Так как голод до сих пор не давал мне покоя, я вышел на улицу в поисках еды.
  
   А потом я до вечера лежал в постели, набирался сил. За окном уже смеркалось, когда я проснулся. Я взял телефон и набрал номер матери. Но трубку никто не снял. Я набрал номер снова. И только гудки на одной ноте звучали из трубки.
   Пи... пи... пи...
   Кажется, я до сих пор слышу их, бесконечные, монотонные.
   Может быть, она вышла на улицу - подумал я, собираясь. Но где бы она ни была, я дождусь ее.
   В кармане драпового пальто я нашел ключи. Это несколько удивило меня. На них была вытеснено название "SAAB". И вправду, прямо во дворе, напротив подъезда с шапкой снега на крыше стояла красная машина. Тот самый "SAAB".
   На улице было темно и пустынно. Шел снег. Ветер заметал следы последнего троллейбуса на дороге. Несколько минут я наслаждался морозным воздухом, потом сел в машину.
   "SAAB" завелся без капризов. Я немного прогрел двигатель и выехал на дорогу. Руки проделывали работу сами, почти без моего участия - ловко управляли рулем, рычагом переключения скоростей.
   Уже скоро я уже въезжал в старую часть города. Через два переулка я увидел родной дом. Небольшой, зеленого цвета с зеленым забором и железной калиткой. Только в окнах, вопреки моим ожиданиям, не горел свет. Мать могла уже спать в это время, и я постучал в дверь. Но мне никто не открыл.
   "Заеду позже", - решил я, возвращаясь в машину.
   В бардачке, совершенно случайно, я нашел несколько аудио кассет. Выбрав одну из них наугад, я включил магнитолу и удобнее откинулся на сидение. В это время я уже выехал из города и уверенно набирал скорость. Музыка наполнила салон, и я расслабился.
   Но неожиданно голос певицы оборвался. Из колонок послышался треск, потом голос. Он показался мне страшно знакомым, но я не сразу сообразил в чем дело. Это была одна из аудио записей хирургических операций, проводимых в институте. Так, во всяком случае, мне показалось.
   "Возвращение к старому методу... я проводил много опытов - этот самый тяжелый. Никакой анестезии, в противном случае глаза не будут фокусироваться... Процессы затормаживаются... Обрабатываю внешним анестетиком кожу над глазами. Спокойнее! Тише, тише! Будет только хуже. Вот так вот. - Мне показалось, я услышал жалобные стоны, так похожие на человеческие. Дрожь прошла по телу, когда воображение нарисовало мне возможную картину происходящего. Бедное животное! - Делаю вертикальный надрез над глазами. - продолжал голос, - Для этого необходима твердая рука опытного хирурга... Говорят, при желании пациент сам сможет провести эту операцию... Вот так! - Опять стоны и опять холодная дрожь пробежала по моей спине. Но я не выключил запись. - Очень осторожно ввожу в надрез металлическое лезвие под углом 20 градусов к вертикали. Ввожу... вот так, до соприкосновения с упругими внутренними оболочками мозга... - Снова стон, но уже слабый, затихающий. - Вырезаю лезвием конус из тканей мозга с вершиной в переносице и основанием около трех сантиметров... Это займет несколько минут. - Запись прерывается, на секунду появляется и тот час исчезает голос певицы, - Теперь, когда конус вырезан, я проверяю состояние пациента. Мозговые ткани не чувствительны, это не причиняет ему дискомфорта. Теперь я ввожу гибкий зонд со специальным отверстием для оттока жидкости. Это необходимо для удаления крови. Мне необходимо время, что бы установить электроды. После этого опыт продолжится..."
   Я услышал слабый стон животного, и запись оборвалась. Меня вдруг затошнило. Воображение слишком ярко воспроизвело процесс операции. Ведь мои глаза все это однажды видели. Я остановил машину и вышел на улицу. Некоторое время мне было дурно, я не сразу пришел в себя.
   На обратном пути снова заехал к матери. Но мне так никто и не открыл. Это несколько удивило меня, часы на приборном щитке показывали первый час ночи.
   Всю ночь я не мог заснуть, все еще слышал стоны на записи, голос, лязг инструментов. Я смотрел на руки, которыми были проведен эта операция, и содрогался от отвращения.
  
   На следующее утро я пошел к Ин, решив увидеть ее во что бы то ни стало. Пришлось переворошить горы бумаг, записных книжек в поисках любой информации. Я заметил, что в квартире исчезли все фотографии с Ин, это меня настораживало.
   Что могло случиться полтора года? И как ее ребенок? - только эти вопросы волновали меня.
   Наконец мне повезло. Ее адрес оказался записан в одной из старых записных книжек, которую я нашел в картонном ящике среди прочего мусора. Я сразу узнал почерк Ин, адрес был написан ее рукой.
   Я помчался к ней.
   Я вспоминал ее глаза, улыбку, каждый изгиб стройного тела и все во мне трепетало. Как я хотел ее увидеть! Только страх сдерживал во мне это порыв. Я не знал, как она меня встретит - выставит за порог или обнимет. Сердце же чувствовало неладное.
   Когда я нажал на кнопку звонка, все во мне замерло. Тишина, потом раздался детский плачь в квартире. Какое это принесло мне облегчение. Ребенок жив и все с ним в порядке!
   Щелкнул замок и в дверь высунулась голова Ин. Я узнал ее сразу. Она была все такой же неотразимой, только тень усталости на лице несколько изменила ее. Ин посмотрела на меня. Я не чаял надежду увидеть радость в ее глазах. Она и не обрадовалась, скорее удивилась.
   - Саша... - произнесла она.
   - Ин... я хочу поговорить... - начал я и запнулся; сколько презрения в ее глазах! Она уже готова была захлопнуть дверь, но я остановил ее. - Ин, надо поговорить. Ин...
   - Зачем ты пришел? - спросила она. - Уходи.
   - Постой... Я так соскучился. Мне так много надо рассказать. Ин... выслушай меня.
   Она посмотрела на меня проницательным взглядом, решая впустить или захлопнуть дверь, потом сняла цепочку.
   - Когда ты ушел отсюда в последний раз, я поклялась, что ты никогда больше не переступишь этот порог.
   Я прошел в комнату, в которой плакал малыш. Он лежал в манеже, розовый, в полосатых ползунках. Увидев меня, он перестал плакать и внимательно посмотрел на незнакомое лицо.
   - Вот, узнал папу, - сказал я.
   - Я не понимаю! - Ин с горечью посмотрела на меня, - Что происходит? Еще недавно ты и слышать о нем не хотел! Ты выгнал меня! Зачем ты издеваешься надо мной?
   - Если я даже постараюсь тебе объяснить, ты все равно не поверишь.
   - Я знаю, что ты скажешь... Саша, уходи. У меня сейчас устраивается новая жизнь. Не будоражь прошлое.
   Я хотел прикоснуться к ее волосам, но внезапно почувствовал резкую боль в голове. Рука моя задрожала и опустилась, внезапно отяжелев.
   - Что с тобой? Тебе дурно? - спросила она.
   - Это слабость. У меня была травма. - Я сел в кресло, не сводя глаз с малыша. Она несколько минут молча смотрела на меня, потом взяла ребенка на руки, поправила его слюнявчик и улыбнулась:
   - Какой он хорошенький, правда?
   Я кивнул. Малыш замахал ручками и что-то залепетал.
   - Так зачем ты пришел? - спросила она, и я растерялся.
   А что ответить? Сказать правду? Тогда какими словами мне нужно выражаться, чтобы она не выгнала меня? Она никогда не поверит.
   Я сказал ей, что все еще люблю ее, и не перестаю о ней думать. Только нет у меня возможности наслаждаться любовью. Я попросил у нее прощенья и обнял. И снова я почувствовал ее запах. Я вспомнил вечер, когда впервые увидел ее. Она сидела напротив и смотрела мне в глаза, не зная, как я отреагирую. Ее волосы коснулись моего лица, и я замер.
   - Прощай.
   - Ты уходишь?
   У нее на глазах блеснули слезы.
   Я вышел и, не оглядываясь, спустился по лестнице. Я слышал, как за мной закрылась дверь. Она громыхнула как сотни титановых дверей и я вздрогнул, на мгновение замедлив шаг. Я знал, что больше никогда не увижу Ин.
  
   Головная боль, которую я почувствовал у Ин не прекращалась. В аптеке, по пути домой, я купил аспирин, но он не помог. Тупая боль продолжала сверлить левое полушарие. Правая рука дрожала, и я с трудом удерживал руль. Дома мне стало хуже. Тело внезапно затрясло в лихорадке. В страшном ознобе пролежал я до вечера. Рука к этому времени онемела и я перестал ее чувствовать. Боль постепенно отступала и температура спала до 37.7.
   Я смог подняться с постели и подойти крану. Я пил до тех пор, пока мне не показалось, что все выпитое вот-вот польется обратно. Правая рука по-прежнему висела плетью и я не мог ей пошевелить, как не старался. Я сел на табуретку и посмотрел на свое отражение в зеркале. Перед глазами внезапно все померкло, и я увидел, как изменилось мое отражение. Я узнал в своем лице его мимику: высоко поднятые брови, проницательные глаза, которые, кажется, видят тебя изнутри, искривленные в усмешке губы. Он улыбался и шевелил губами, только я не разобрал его слов. Правая рука вдруг сжалась в кулак и - хлоп! - ударила меня в живот. Я охнул, закачался, хватая ртом воздух, и упал.
   Некоторое время я лежал и не шевелился. Трудно было поверить в то, что только что произошло. Когда боль прошла, и дыхание нормализовалось, я сел на колени и посмотрел на правую руку. К моему удивлению она все еще сжималась и разжималась. Я совершенно не мог ей управлять. Она неожиданно дернулась и указательным пальцем показала мне на компьютер.
   Встав на ноги, я бросил взгляд на зеркало (отражение на этот раз было в порядке) и сел за стол. Потом я только наблюдал, как действует моя рука. Ее пальцы забегали по клавиатуре, так, что я не мог за ней уследить, а на дисплее высветились слова:
   "Зачем ты ходил к ней?"
   - Я? К ней?
   "Ты! Она тебе приглянулась, да? Но ей не стоит ничего знать. Если бы ты попробовал ей что-нибудь рассказать, мне пришлось бы применить силу".
   - Как у тебя это получается? - спросил я.
   "О, это всего лишь плоды моей работы. Вот и все. Я слышу тебя, я вижу твоими глазами, теперь и управляю телом. Это огромное достижение. Опыты, наконец, принесли результаты. Я понял, в чем соль. Под небольшим напряжением я могу управлять тканями мозга, то есть и сознанием. Я побывал в сознании последних обезьян, прежде чем они погибли. Последняя повиновалась мне. Она понимала мои мысли и исполняла приказы. Беда в том, что после разряда тока клетки начинают разрушаться. Но это вопрос времени".
   - Я слушал твои записи... Это ужасно!
   "Только таким путем можно чего-то добиться. Разве ты этого еще не понял? Я отказался от всего, что должно быть мне дорого. Моя мать... точнее наша, не смогла понять меня тоже. Когда я побывал в ее сознании, я подтвердил все мои предположения. Я читал ее мысли, видел ее глазами".
   - О чем ты говоришь? - закричал я.
   "Потребовалась эвтаназия, чтобы облегчить ее страдания. Ей было легче умереть, чем остаться жить".
   - Господи... - прошептал я.
   "Не надо раскисать, - печатала рука. - А ты знаешь, что волнует меня в последнее время? Каким будет наш с Ин ребенок? Что будет с ним? Это интересно, не правда ли? Ведь это ты позволил ему остаться в живых".
   Он писал что-то еще, но я смотрел на экран пустыми глазами и вспоминал мать. Потом рука замерла.
   Я долго сидел, пока не почувствовал ту же самую боль, когда был у Ин. На этот раз отнималась левая рука. Меня начало знобить и лихорадить. Мне стало трудно дышать, и я едва не повалился со стула.
   Руки дрожали.
   Я нашел в себе силы подняться и отойти от компьютера. В глазах потемнело, я больше ничего не видел. Левая рука почти отнялась, она с трудом слушалась меня, мне стоило невероятных усилий просто сжать ее в кулак.
   Единственным выходом мне показалось окно. Я постарался припомнить, с какой оно стороны, и сделал шаг. Перед глазами, все кружилось и вертелось. Я видел свое отражение с вытянутыми в мою сторону руками. Наконец, я почувствовал подоконник. Я уперся в него животом. Головой я разбил окно и почувствовал холодный воздух с улицы. Усилия мои не оказались тщетными. Но в тот же момент я почувствовал удар в живот. Я застонал, но удержался на ногах. Началась борьба. Он разгадал мои намерения и попытался меня остановить. Пальцы вцепились мне в лицо и я закричал. Что-то горячее полилось по лицу. Я закинул одну ногу на подоконник и завалился на него всем телом. Оставалось последнее усилие, чтобы вывалиться из окна. Но страшная боль пронзила все мое тело и я не смог больше пошевелиться. Меня точно парализовало. На мгновение ко мне снова вернулось зрение, и я увидел ночной город, мириады огней. Оставалось совсем чуть-чуть. Я ждал, пока он отпустит меня из своих тисков для последнего рывка. Руки мои зашевелились, но они уже не причиняли мне вреда. Порезанные битым стеклом, они истекали кровью. "Если я не упаду, - подумал я, - то обязательно умру от потери крови". Что-то вдруг укололо меня изнутри и ко мне вернулась способность двигаться. Оставалось немного поднапрячься, и я сделал это. Я почувствовал, как тело мое начинало съезжать, как тяжелый мешок. Руки беспомощно постарались уцепиться за раму, но ничего не получилось. И уже через мгновение я не почувствовал под собой опоры. С мыслью, что теперь все кончено, я врезался в жесткий асфальт.
  
   Но мне не суждено было умереть. Полгода я лежал в коме. Потом очнулся и уже через три недели вернулся домой. Мои руки давно зажили. На ладонях и тыльной стороне руки остались шрамы. Долгое время я не знал, радоваться мне или плакать, не знаю и сейчас. Но жизнь моя изменилась.
   Все время, которое я провел в больнице, со мной была Ин. Она не отходила от меня ни на шаг. Ее постоянная забота помогла мне встать на ноги. Но все время я продолжал думать о Нем. Он не возвращался и не заявлял о себе, но это не говорило о том, что он исчез. Врачи говорят, я сильно ударился головой и получил сильнейшее сотрясение мозга, от которого едва выжил. Над левым полушарием образовалась опухоль, которую современная медицина еще не в силах удалить. Она может убить меня завтра, а может и через шестьдесят лет. Но рано или поздно это случится. Наверное, думаю я, это была хорошая встряска для Нас Обоих. Но теперь я до конца своих дней обречен ждать его возвращения.
   КОНЕЦ.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   16
  
  
  
   РЕДАКТИРОВАНИЕ
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"