Прошло уже больше года с тех пор, как со звездолёта "Дерзкий" пришло последнее сообщение, то которое так и не удалось расшифровать. До этого "Дерзкий" полтора года находился в свободном поиске, и по программе полёта ему предстояло провести предварительное обследование двух планетных систем. Как явствовало из предпоследнего сообщения, экипаж звездолёта находился в добром здравии, намеревался выполнить программу полностью и пробыть в космосе ещё полгода. Но пришло искажённое сообщение, истёк месяц установленный для регулярной связи, а ничего нового со звездолёта не поступало. Запрос с Земли, посланный на последний маяк, остался без ответа. В какой-то из двух систем "Дерзкий" потерялся. Связь со звездолётами, находящимися в поиске в дальнем Космосе, процесс довольно сложный. Пока сообщение достигнет Земли, оно идёт от маяка к маяку, где записывается на компьютерную память и информационные компакт-кванты подпитываются энергией. Сообщение могло исказиться в пути, мог выйти из строя один из маяков. Такие неполадки время от времени происходили и ничего необычного в этом не было. Но, не получая известий с Земли, звездолётчики должны были понять, что информационная цепочка нарушена, и запустить специальную ракету связи.
Но "Дерзкий" молчал. В Звёздном управлении забеспокоились. Звездолёт вёл поиск в таких глубинах Космоса, что его полёт выходил за рамки обыкновенного и информация о нём регулярно по каналу новостей сообщалась всем землянам. Когда закончился второй месяц молчания и истёк срок ответа на запросы, на Коллегии Управления было решено направить в район предполагаемого исчезновения спасательную экспедицию. То, что экспедиция была направлена в таком виде и на таком звездолёте, явилось заслугой Командира.
В Земном мире, особенно среди весьма обширного круга людей, имеющих отношение к звездоплаванию, Командир был персоной достаточно известной и уважаемой. В тридцать пять он побил рекорд молодости, отправившись в поиск в качестве командира экспедиции. В своих затаённых мечтах он надеялся взять второй рекорд и стать самым старым командиром.
В сорок лет звездолётчики избрали его депутатом Съезда Федерации от Лунных поселений. О времени своего депутатства он даже боялся вспоминать. Из четырёх съездов он побывал на трёх, а за один получил головомойку от Председателя Верховного Совета. Кроме того, к его ужасу, оказалось, что помимо съездов, он должен участвовать в комиссиях и комитетах, встречаться с избравшими его массами, о чём он эти массы, кстати сказать, не просил. Настоящий восторг от своей новой деятельности он испытал, когда пришлось решать вопрос о персиках. В Лунный Звёздный городок, где у него тоже была холостяцкая квартира, начали постоянно завозить какие-то безвкусные оранжерейные плоды, вместо сочных и напитанных солнцем венерианских. Местные органы самоуправления не проявили в этом вопросе чуткости к жителям городка, и дело дошло до федерального депутата. Никогда раньше Командир не думал, что вопрос о том какие персики потреблять в пищу может принять вселенские масштабы. Фрукты оставляли его равнодушным, он даже не ощущал разницы.
Бывая в те времена дома, ему казалось, что он не отходит от экрана связи, его вытаскивали даже из постели. Над Федерацией всегда сияли солнца и не все её граждане могли сообразоваться с мыслью, что кое-где стоит ночь. К началу следующих выборов он приложил максимум усилий и ушёл в полёт.
В Земном Конструкторском бюро звездоплавания Командир числился научным консультантом, в Звёздном управлении - членом Коллегии и Звёздным инспектором первого ранга. Если бы в годы туманной юности Джону Иванову какой-нибудь ясновидец напророчил такую судьбу, Джону стало бы лестно, хотя и сильно бы он сомневался, что к сорока-сорока пяти годам достигнет таких высот. Но то, что наполнило бы душу Джона Иванова самоликованием, сильно тяготило Командира. Он готовился в поиск, а его не пускали - подошло время проинспектировать очередную звёздную флотилию, а людей в инспекции, как всегда, не хватало. Созывался Съезд депутатов Федерации, и его заранее предупреждали, в Управлении намечалось решение глобальных вопросов, и присутствие Джона Иванова было прямо таки необходимо. Только с Конструкторским бюро он уживался более-менее мирно. Работы, связанные с конструкторскими разработками, он брал "на дом" и уходил в полёт, насытив ими память индивидуального компьютера. Его замечания обычно попадали в бюро через Центр дальней космической связи. Единственными обязанностями, которые он с удовольствием исполнял дома, являлось участие в испытаниях новых звёздных систем. Космос был его родной стихией, в гостях он бывал на Земле. Будь его воля, он бы утащил в Космос и голубоволосую Жаклин, но это, к великому сожалению, выходило за пределы возможностей. Как он чувствовал, Жаклин питала к космосу глубокую неприязнь. Полёты, Космос и Жаклин, если бы всё это соединилось в одно целое, он бы не просил от жизни большего, но счастье никогда не бывает полным.
С некоторых пор, кое у кого из высокопоставленных руководителей Управления появилось огромное желание окончательно убрать Джона Иванова с полётов и превратить в наземного ответственного работника. Дело однажды дошло до скандала, когда его в очередной раз не отпускали с Земли. У Командира появилось тогда чувство, что если он поддастся в этот раз, то всё, полёты для него закончатся. Он разбушевался и заявил, что является полноправным гражданином Земной Федерации и вправе самостоятельно решать свою судьбу, и если ему будут мешать жить так, как он того хочет, придётся обратиться в Комитет по надзору за правами. Связываться с въедливыми комитетчиками никому не хотелось, и его оставили в покое, хотя гражданских прав никто не ущемлял. Если бы Командиру предложили на выбор - стать министром звездоплавания или до конца жизни летать на поисковых звездолётах рядовым пилотом, он, не задумываясь, выбрал бы второе.
Последние крохи времени на Земле забирали журналисты, предлагая то выступить в информационно-познавательной программе, то в программе новостей прокомментировать последние сообщения из Космоса.
2 -
На заседании Коллегии решение о посылке спасательной экспедиции было принято незамедлительно и единогласно. Споры разгорелись при решении вопроса о подготовке экспедиции и выборе звездолёта. Сразу же возникло два варианта, и полемика развернулась вокруг них. Первым, самым быстрым, а значит и самым верным, напрашивалось решение об отправке на поиски исчезнувшего звездолёта ближайшего в той стороне патруля Спасательной службы. Второй вариант предполагал снаряжение звездолёта из дома и не нарушал систему патрулирования, но в этом случае сроки отправки спасательной экспедиции затягивались.
Выступление Командира прозвучало громом среди ясного неба. Он отверг оба варианта. Ни много, ни мало, он заявил, что "Дерзкий" захвачен агрессивными существами. Его молчание он объясняет именно этим. Звездолёт исчез не во время прыжка, он вёл плановый поиск, какие бы технические неполадки не произошли на борту, экипаж нашёл бы возможность сообщить об этом. Звездолёты этого класса достаточно оснащены технически, на них установлены новейшие системы безопасности и связи. Он не верит, что всё это в одночасье вышло из строя и "Дерзкий" остался глух и нем. Звездолёт оказался во власти враждебной цивилизации, именно из этого и надо исходить. Отправлять патрульный звездолёт не имеет смысла. Патрули предназначены для спасательных работ, а не для ведения боевых действий. Их экипажи состоят всего из шестнадцати человек, на борту имеется лишь два планетолёта и четыре автоматических корабля, а из оружия может применяться только одна лазерная пушка. Если против звездолёта предпримут какие-либо военные действия, всё его оснащение, предназначенное для ремонтных работ, окажется бесполезным, он не сможет защитить даже себя. Если они сейчас не предусмотрят этого, то пошлют людей на верную гибель. Нужно посылать только звездолёт, способный противостоять направленным против него боевым ударам целой планеты. Таких звездолетов у Земли нет, поэтому надо немедленно обратиться в правительство, потому что сами они такой вопрос не решат, время не ждёт, придётся остановить строительство уже заложенных звездолётов и все силы бросить на создание новейшего, сверхмощного звездолёта.
Реакция зала была неоднозначной. Часть присутствующих на совещании, меньшая часть, готова была прислушаться к словам Командира, но большинство отвергло его предложение, и настаивало на немедленной отправке в поиск обычного звездолёта. Командира даже пытались высмеять. Как же, целые столетия земляне ищут во Вселенной разум, повстречали пока только динозавров, а тут сразу мощнейшая цивилизация, способная захватить земной звездолёт. Да и что за выродки создали эту цивилизацию, если вместо того чтобы вступить в контакт с братьями по разуму и обмениваться знанием, начинают с ним воевать. Время торопило, а решение повисло в воздухе. Согласиться с большинством и немедленно отправлять обычный звездолёт, Командир считал бессмысленным. Обмениваться знанием можно по-разному.
Так случалось уже не раз. Он пользовался огромным авторитетом и среди рядовых звездолётчиков, и среди руководства. Но почему-то его предложения зачастую встречали в штыки, чтобы утвердить какую-то свою идею, ему приходилось вначале преодолевать сопротивление. Причину этого он не понимал. Его товарищи мало походили на закоснелых ортодоксов - догматики в звездоплавании не уживались. Мысли же о том, что это происходит из-за зависти к его успеху и недоброжелатели только и ищут предлог для посрамления удачливого соратника, он не допускал. Его окружали люди преданные своему делу не меньше его самого и ради дела готовые переносить трудности, лишаться сна, не то, что каких-то там персиков. Зависти, желанию подставить подножку просто не было места, Космос не та стихия, где такие вещи приносят плоды. Но Командир не был бы Командиром, если бы не смог настоять на своей правоте. В тот же день, вернее это уже была полночь, он примчался в Столицу Мира, поднял с постели Президента и Председателя Верховного Совета Федерации. На следующий день состоялась экстренная расширенная сессия Совета с привлечением специалистов обоих Звёздных управлений и Центра Космических исследований. Сессия прошла в одно заседание и длилась восемнадцать часов. Заседание транслировалось по одному из информационных каналов и по шутливому признанию одного специалиста пресс-центра, компьютер связи начал дымиться от перенагрузки, столько оказалось желающих донести своё мнение до сессии. Как подсчитали работники пресс-службы, семьдесят один процент землян поддержал Командира в необходимости посылки боевого сверхмощного звездолёта, хотя и не все разделяли полностью его уверенность в агрессивности внеземного разума, она подразумевалась лишь, как потенциальная угроза. Примерно в таком же соотношении разделились и голоса членов Совета, и лишь малая часть поддерживала полностью мнение Командира. Это уже было и неважно, решение сессии оказалось таким, которого он добивался.
Пока шла сессия, во Дворце народовластия собрались - одни по приглашению, другие по собственной инициативе - многочисленные корифеи звездоплавания и космических исследований. Тут же, до окончания заседания из них была сформирована комиссия по подготовке к полёту и назначен командир экспедиции. Комиссии предоставлялись самые широкие полномочия по привлечению любых мощностей, производств, специалистов к строительству звездолёта. Её решения являлись обязательными к исполнению всеми ведомствами и службами, которые она посчитает нужным задействовать. Председатель комиссии еженедельно докладывал Президенту о ходе подготовки к полёту. По предложению самого Президента и командиром экспедиции, и председателем комиссии был назначен один и тот же человек - Джон Иванов.
Решение Совета земляне встретили всплеском энтузиазма. Двадцать один их собрат где-то в глубинах Космоса терпел бедствие, и Земля была готова на всё, чтобы вызволить их из беды.
Конструкторам был задан ребус. Звездолёт должен нести мощное оружие, иметь наисовременнейший компьютер, на нём должны быть повышены мощности накопителей и преобразователей энергии, увеличено число и планетолётов, и автоматических кораблей, и станций, и прочее, и прочее, и прочее. Да и посылая звездолёт в такой полет, грех было не воспользоваться случаем и не укомплектовать экспедицию расширенным числом исследователей, увеличив за их счёт состав экипажа. Для обеспечения скрытности и защиты от нападения, на будущем звездолёте решили установить генераторы поля, изгибающие электромагнитные волны вокруг объекта и в конусе на заданную поверхность. И при всём этом звездолёт должен сохранить способность летать и иметь достаточную маневренность. После расчётов и споров пошли на компромисс и решили не начинать строительство с нуля, а использовать уже построенный корпус звездолёта типа "Дерзкого", установив на нём не два, а четыре модуля и сократив количество жилых кают, помещений и систем, обеспечивающих максимальную благоустроенность жизни людей во время длительного полёта. Это доставляло дополнительные трудности при взлёте и посадке, а экипаж лишало привычной комфортности, но зато намного сокращало срок подготовки экспедиции.
3 -
Звездолёты строили в два этапа. Всё то из чего состоит космический летательный аппарат, включая модули и двигатели, изготавливали на Земле и доставляли на грузовых планетолётах на Луну. Здесь делали корпуса и собирали звездолёты. Луна в двадцать седьмом столетии представляла собой огромную стартовую площадку. Недопустимость вреда, наносимого атмосфере при взлёте и посадке, давно стало прописной истиной. Этот запрет касался не только Земли, но и любой другой планеты, имеющей атмосферу. Звездолёты обычно ложились на орбиту, или значительно реже их сажали на естественные спутники, а исследуемую планету посещали на малых кораблях. Нарушители этого правила имели все шансы лишиться диплома и звания пилота до конца жизни.
На Луне располагались два космопорта Управления Звёздных Сообщений для звездолётов, выполнявших регулярные рейсы на Новые планеты, в просторечии - рейсовиков. Один космопорт предназначался для галактических сообщений, второй для более дальних и обслуживал всю Ойкумену. Один космопорт имело Звёздное Управление, на нём базировались поисковики и Спасательная служба. На Луне размещались также два испытательных полигона. На одном, принадлежащем Звёздному Управлению, испытывались в основном уже собранные звездолёты новых марок, а на другом, используемым Конструкторским бюро и Центром исследований, доводились разрабатываемые системы. Но работа этих трёх ведомств настолько переплеталась между собой, что функции обоих полигонов не имели отчётливо выраженных разграничений, да это никого и не заботило. Кроме того, на земном спутнике размещались заводские полигоны и космопорты планетолётов, совершавших рейсы внутри Солнечной системы и в ближнем Космосе за её пределами. Каждый космопорт занимал не одну сотню квадратных километров. Стартовые площадки, ангары, заводские корпуса, жилые городки размещались в десятках километров друг от друга.
Генераторы поля требовали проведения испытаний, хотя и не являлись новинкой. Их первые модели появились давно, одно время их устанавливали на звездолёты. Но за отсутствием нужды, генераторы не довели до совершенства и забыли о них. Теперь необходимость заставила их дорабатывать.
Подбор членов экспедиции проводился из добровольцев в несколько этапов на конкурсной основе. Состав экспедиции комиссия решила подобрать смешанный, из молодых, находящихся в начале своего пути в Космосе, и уже повидавших виды звездолётчиков. Хотя все предупреждались о тяжести полёта - таких трудностей ещё никому не приходилось испытывать, да и от привычного комфорта придётся отказаться и, кроме своих прямых обязанностей, потребуется выполнять и другие, причём не всегда приятные, а самое главное - поиск связан с риском для жизни, как никакой другой, недостатка в добровольцах не было, и даже наоборот, комиссия не успевала рассматривать заявления о желании участвовать в спасательном полёте. Подбор кадров Командир, рассудив, что везде не поспеть, полностью доверил комиссии. Сам лишь знакомился со списками кандидатов, одолевших профессиональные и медицинские испытания, которым предстояло пройти психологическое тестирование и проверку на полётную совместимость, да изредка пробегал глазами списки подавших заявления, отмечая знакомые имена. Так он с удовлетворением обнаружил имя своего старшего сына Василия.
Командир метался между Землёй и Луной, связь его не удовлетворяла. С генератором поля возникли трудности. Поле вокруг объекта разворачивалось, как требовалось, а конус местами получался рыхлым. Волны, хотя и искажённые, проходили сквозь него. Но наступил день, когда довольный Командир пожал физикам руки. Для опыта конус навели на корабль. На экране корабль не обнаружили, зато местность за ним просматривалась полностью, без тёмных пятен.
Посещая Землю, Командир на пару часиков заглядывал домой в Ленинград, куда прилетала Жаклин, если могла освободиться. Дети уже разлетелись и шли своей дорогой, хотя Марина и могла бы выбрать время повидаться с отцом.
Глаза Жаклин грустнели с каждым днем, и сама она выглядела невесёлой и непривычно тихой. Командиру всё хотелось развеселить жену, но у него не хватало сил и времени для этого.
И теперь они повторили маршрут "Дерзкого", срезая его там, где звездолёт отклонялся на исследования. Обнаружили все маяки, но в их компьютерной памяти значились только сообщения уже полученные Землёй.
Глава 6
- 1 -
Звездолёт лёг в дрейф, но скучать никому не приходилось. Нудное однообразие навсегда покинуло "Громовержец". Пилоты, штурманы, связисты водили по околопланетному пространству икс третьей автоматические корабли и станции. Это превратилось в невероятную по своим масштабам детскую игру. Инопланетяне при каждом удобном случае пытались уничтожить автоматы, оружием которых были только скорость и маневр. Как ни старались земляне уберечь свои летательные аппараты, не обошлось без потерь. Корабли инопланетян рейдировали по всей системе, несколько раз появлялись и вблизи планеты икс пять, но звездолёт прятался в кокон и, заключив исследовательскую станцию в конус, оставался для них невидимым.
Исследователи занимались обычной работой по составлению программ и расшифровкой данных, полученных с автоматической станции, изучавшей планету икс пять. Так было в первые дни, а потом их всё чаще и чаще привлекали к обработке разведданных об икс третьей, и их основная работа отходила на второй план. Инженерам тоже нашлась работа. На Земле военные действия рассматривались как потенциальная угроза. На малую технику, чтобы не снижать её маневренности и грузоподъёмности все подготовленные системы вооружений не устанавливали, ограничивались только лазерами. Теперь, когда неизбежность столкновения стала очевидной, инженерная служба превращала катеры и вездеходы в летающие и ползающие крепости.
Работа работой, но её время истекало и тут оказалось, что привольная жизнь на "Громовержце" кончилась. Канули в прошлое деньки, когда можно было дать заказ хозяйке и устроить в чьей-нибудь каюте дружеские посиделки. А на посиделках, поудобней расположившись в креслах и на ложах, потихоньку потягивая всевозможные тоники и коктейли, в которых неизвестно чего больше - сока или сухого вина, проводить конкурсы всевозможной небывальщины и побасёнок, сравнивать на каком море солнце светит ярче, а девушки приветливей. Или же засидеться за полночь в кают-компании, решая мировые проблемы, делать прогнозы о путях развития человечества и сокрушаться, что слишком хорошо тоже нехорошо и в нынешней человеческой жизни чего-то не хватает, и не мешало бы её слегка поперчить.
Споры в кают-компании разгорались горячие. Заводилой обычно выступал Майкл Титов, заслуживший от Битова прозвище "неунывающего спорщика". Имелась у Титова в душе какая-то струнка, начинавшая вибрировать по малейшему поводу и вызывавшая у него нестерпимый зуд противоречия. Никогда не горячился Остапчук, вообще смотревший на жизнь с флегматичной хитрецой и прищуром, да Леклерк, который, посмеиваясь, будто невзначай подзуживал спорщиков. Фуше, если случалось и ему засиживаться вместе со всеми в кают-компании, обязательно под занавес укладывал какую-нибудь сторону на обе лопатки несколькими едкими замечаниями. Очень редко в споре участвовал Командир, он вообще вёл достаточно уединённую жизнь и по вечерам работал в своей каюте на компьютере над заданиями Конструкторского бюро.
За исключением инопланетян, основными темами в этом полёте были дельфины, Проекции и космик. Истой поборницей дружбы человека и дельфина выступала Виола Гарсиа, Титов, естественно, становился оппонентом. Открывшаяся у потомков тех дельфинов, которые впервые вступили в настоящий контакт с человеком, тяга к искусству, пусть примитивное, но всё же достаточно ярко выраженное понимание музыки и живописи, Виола считала несомненными возможностями ещё больше приблизить дельфинов к человеческому уровню. Природой в них заложено много задатков, человек помог им раскрыться. Возможно человек и дельфин, это как неандертальцы и кроманьонцы, только человек не позволит угаснуть потенциально разумным существам, а наоборот, сделает их по- настоящему разумными. Титов, конечно, считал, что человек, преступая законы природы, ведёт себя неэтично. Поскольку дельфины созданы природой именно так, значит такими они и должны оставаться. А человек ради собственной забавы калечит их души, тут Виола ехидно спрашивала, а могут ли у неразумных существ иметься души и спор от вполне конкретных дельфинов уходил в туман метафизики.
Сторонником реальности Проекций прошлого выступал наладчик компьютерных систем Джоз Феллини. На помощь иронизирующему Титову неожиданно приходила Мадлен Кароян, со снисходительной усмешкой, бесстрастным голосом объяснявшая, что с помощью компьютеров можно изобразить не только тысячелетнее прошлое, но и тысячелетнее будущее, да что там тысячелетнее, чем дальше от нас во времени, тем лучше, всё равно никто ничего не сможет проверить. Экспансивный Феллини горячился, доказывал, что независимые эксперты проверяли программы компьютеров, в них отсутствовали воспроизводимые события. Горячих энтузиастов Проекций он не находил, большинство недоверчиво покачивало головами. Резюме подводил Битов, заслуживая недовольный взгляд Мадлен, он утешал спорщиков тем, что Проекции пока ещё тёмный лес, их изобретатели нашли ключ, но пока ещё не отыскали замок, который он отмыкает.
Космик никого не оставлял равнодушным, за исключением может быть Остапчука. Дело было даже не в том, что Джой Керри нравились высокие тона, когда всё тело само танцует и невозможно остановиться, пока не дойдёшь до изнеможения, зато потом чувствуешь себя как заново родившейся, у Дона Витте от таких конвульсий потом самопроизвольно неделю стучат зубы, а Клэр Стентон нравится спокойная музыка. Одним нравится высокий космик, другим низкий, третьим - более привычный человеческому уху средний, у каждого свои вкусы. Общество пыталось разрешить проблему - окончательно ли музыка зашла в тупик и ничего гениального здесь больше состояться не может и остаётся только надеяться на компьютерных виртуозов. Тут возникал новый вопрос. Что такое вообще компьютерная музыка? Искусство или алгебра, разъятая на части?
Всё это вдруг исчезло. По вечерам звездолётчикам стало не до полночных дискуссий, впору бы до ложа дотащиться. Фуше, тонкий, интеллигентный Фуше оказался на редкость жёстким начальником. Он без кубика помнил наизусть время вахт и распорядок работы каждого человека, будь то пилот, штурман, инженер или исследователь. Два часа в день каждый участник экспедиции, независимо старый или молодой, должен был проводить в специально оборудованном ангаре на инженерном этаже. Да и сам распорядок дня ужесточился. Ворчали даже старики - ни в одном поиске так скрупулёзно не соблюдалась дисциплина. Космос есть космос, и когда находишься в рубке, инженерном этаже, или возле накопителей энергии и двигателей, никакая расхлябанность недопустимы, это вполне естественно, и никто с этим не спорит, но свободное время твоё. А Фуше сократил это время до минимума. Подошёл срок - иди в ангар, спортзал, на обед или ужин и никакого самовольства.
Не отставал от Фуше и Битов, на чьём попечении находился спортзал. Раньше в спортзале можно было спокойно, в любое время порезвиться с мячом, на тренажёрах перекинуться словечком-другим. Док взялся за свои обязанности и гонял всех до седьмого пота, тут уж стало не до болтовни и развлечений.
Стараниями Хайнелайнена в кают-компании ежедневно показывали исторические фильмы с кровопролитием и прочими ужасами, звучал полузабытый гимн Земли - "Гимн ликующего человечества". Гимн был написан ещё в пору объединения людей, в конце двадцать второго столетия, и в некотором роде представлял собой музыкальный вариант всеобщей истории Земли. Музыка первой части была полна трагизма, постепенно в неё вплетались мажорные ноты и тема страданий и смерти сменялась темой всеобщего ликования.
Лет полтораста назад гимн сменили, и им стала заключительная часть симфонии Андрея Миколсона "Голубая планета", написанная в просветлённых тонах и впитавшая в себя всю радость земной жизни. Хайнелайнен же решил, что в музыкальное оформление досуга полезно периодически включать гимн предков.
В ангаре у Фуше объявился неожиданный помощник. Вечером, обсуждая с Командиром прошедший день и немного расслабившись, он говорил, посмеиваясь:
- Знаешь, наш Ромео оказался не только знатоком девичьих сердец. В принципе, бластер в руках умеют держать многие, но это прямо виртуоз.
Бластер служил ручным инструментом исследователям новых планет и первопроходцам. С его помощью прокладывали путь, расчищали площадки среди скальных нагромождений и лесных дебрях. Пользоваться им как оружием до сих пор предполагалось только теоретически. Меняя мощность, лучом можно было прожигать камни и плавить высокопрочную сталь или только-только воспламенять дерево. Регулируемый фокус позволял превратить луч в струну и бить в одну точку или рассеять конусом и охватить несколько метров.
Возможность использования бластера, как оружие против живых существ, вызвала на Земле много споров. С необходимостью иметь для защиты собственной жизни безотказное и мощное оружие соглашались все, но предлагаемый способ у многих вызывал отвращение своей бесчеловечностью. Поэтому бластеры, предназначенные для войны, дополнили парализующим лучом. Парализующая составляющая комбинированного луча мгновенно отключала сознание, а энергетическая убивала бесчувственное тело.
Коростылёв оказался мастером стрельбы по неподвижным и движущимся целям, из любой позиции и на бегу, причём делал это с одинаковым успехом в скафандре и без него. Его таланты не ограничивались стрельбой, и он предложил Фуше провести тренировочные полёты на скуттерах. Тут он немного лукавил, ему надоели закрытые помещения, и захотелось порезвиться на воле. Командир, поколебавшись, дал разрешение на тренировки, оговорив, чтобы дальность полётов не превышала трёхсот метров от звездолёта.
Не меньшее удивление Коростылёв вызвал и у Битова умением накладывать на самые разные участки тела кровоостанавливающие, заживляющие и иммобилизующие пластыри.
- Ты кровь заговаривать не умеешь? - спрашивал док. - Где это ты всему научился?
- Космос есть космос, - отвечал многозначительно Коростылёв. - Надо будет, и кровь заговорю.
- Ты вот что, - говорил шутливо Битов, - ты имей в виду, когда тебя пнут за нерадивость из твоей космогеологии, приходи ко мне, возьму помощником лекаря.
- Это почему же меня должны пнуть? - спрашивал, смеясь, Коростылёв.
- Ну, мало ли что, - разводил руками Битов. - В жизни всякое бывает. Космос есть космос.
2 -
Виола погрустнела. Её даже перестала развлекать немного наивная восторженность Клэр своим возлюбленным. Ещё полмесяца назад Виоле приходила в голову в мысль, что если бы как-то эдак, безвредно для себя, кто-нибудь из них двоих исчез со звездолёта, безразлично - Мартынов или Леклерк, она была бы только рада. А теперь они оба не обращали на неё внимание, и жизнь казалась ей пресной и неинтересной.
Вначале к ней охладел Леклерк. Обескураженный отказом в их ночных встречах, в первые дни после разрыва он пытался вернуть расположение возлюбленной, но она только качала в ответ головой. Одно время он начал уделять знаки внимания Джой Керри, но его заигрывания с хорошенькой программисткой оставили Виолу равнодушной. А потом появились эти противные инопланетяне, всё закружилось и Пьер, как и Командир, покидал рубку только для сна и еды. При встречах он кивал и улыбался ей, но такая же дежурная улыбка адресовалась и другим женщинам. Отчуждение Леклерка она восприняла без всяких эмоций.
С Мартыновым дело обстояло иначе. Она сама оттолкнула его. Оттолкнула сгоряча, злясь совсем не на него. И теперь сердилась на саму себя за это.
Произошло это так. Она облюбовала в обычно пустой теперь кают- компании уголок, сюда она удалялась, не желая никого отвлекать от дела, так она объясняла, а на самом деле стремясь остаться наедине с холстом, и взялась-таки опять за краски. Фуше вначале поморщился, но, приняв к сведению весомость её доводов, махнул рукой. Возникновение жизни на икс пятой даже через миллион лет представлялось событием маловероятным, и в Виолиной активности планета на данный момент не нуждалась. Отработав положенное время со штурманами и связистами, она после обеда два-три часа уделяла занятиям живописью.
На дисплее Виола перебрала множество вариантов, вызывая своей фантазией возгласы восхищения. Возле неё вечно толпилась, не скрывая эмоций, кучка любопытных, наблюдавших за рождением картины. На их исследовательский этаж спускались даже пилоты с единственной целью - поглазеть на меняющуюся каждый день девушку и резвящихся дельфинов. Али Штокман, теребя чёрный ус, как-то глубокомысленно изрёк, что сюжет не завершён и на картине явно чего-то не хватает, а именно - мужественного пилота, стоящего рядом с девушкой. Виола, смеясь, обещала изобразить на следующей картине вокруг девушки не резвящихся дельфинов, а особей мужского пола, игриво скачущих по волнам, всех как один с мужественными лицами, шикарными усами облачённых в полный комплект звездолётческих доспехов.
Что касается дисплея, всё выходило прекрасно. На холсте получалось много хуже, вернее ничего не получалось. Виола уже пробовала браться за краски в предыдущих дрейфах, но после безуспешных попыток вернулась к дисплею, а теперь взялась за краски опять. Как лёгкая влюблённость постепенно и исподволь переходит в глубокое чувство, простое созерцание морской живописи, подстёгнутое любовью к морю, превратилось для неё в страстное желание творить самой. Но как часто бывает, то, в чём хочешь добиться совершенства и признания, как раз и не получается.
Возможно, её ошибка заключалась в том, что не достигнув мастерства в небольших картинах, она взялась за довольно крупное и сложное полотно под названием "Пляска дельфинов". Как у поэтов мерилом признания служила реакция слушателей на Дворцовой площади во время Пушкинских дней, так и морские живописцы судили, о том состоялась картина или это всего лишь ремесленная поделка по поведению дельфинов у своих полотен. Возле картины, вызвавшей интерес, дельфины подолгу стояли, чуть шевеля хвостом, делали "свечку", прыгали, а самое главное - тёрлись носами. Такую картину покрывали прозрачным защитным слоем и устанавливали в Морском музее изобразительных искусств. Картины, мимо которых дельфины, чуть задержавшись, равнодушно проплывали, огорчённые художники забирали на доработку или переделку. И чтобы не говорили о картине критики, главными судьями выступали дельфины. Конечно, не все они разбирались в таких тонкостях, как живопись. Часть их, не пожелавшая вступить в тесное сотрудничество с человеком, так и осталась дикой. Зато большая половина за четыре столетия общения с людьми развила свои природные задатки до такой степени, что люди порой корили создательницу за отсутствие у дельфинов рук и способности к человеческой речи.
Восторг у морских обитателей вызвали полотна, где их физиономиям неуловимыми штрихами придавались человеческие эмоции. Шедевром у них считался "Смеющийся дельфин". Лики виолиных дельфинов выражали восхищение девушкой. Хвостатый красавец, делавший "свечку" на переднем плане, готов был преподнести ей поцелуй, если бы умел.
Сюжет картины был бесхитростен и в то же время сложен в исполнении. В центре полотна на мчащихся морских салазках стояла вполоборота к зрителям обнажённая девушка с развевающимися волосами и раскинутыми в стороны руками, готовыми обнять весь радостный мир, расстилающийся окрест неё. Вокруг девушки выпрыгивали из воды, парили в воздухе, носились по волнам, вздымая каскады брызг, дельфины.
Виола, наверное, с самого раннего детства влюбилась в море и его жизнерадостных обитателей, вжилась в их обычаи и повадки, знала каждый изгиб тела и напряжение мускулов. На картине у неё получались настоящие дельфины, а не маринованные селёдки. Но всё вместе это выглядело, как выставка прекрасно выполненных манекенов, а не живая пляска. А ей так хотелось, чтобы на следующей выставке возле картины дельфины, наконец, потёрлись носами. Но у неё опять не выходило, это было прекрасно выполненное застывшее изображение, а не живое полотно и поэтому она злилась.
Подошёл Мартынов и смотрел на холст из-за её плеча. Этого она вообще не выносила, тем более, когда не получается. Он постоял и начал рассуждать. Она стояла, не отвечая ему, прикусив нижнюю губу, а он, не замечая её раздражения, говорил. Он говорил, что у неё море, как зеркало, а оно живое, на нём играют волны и светотени, а солнечные блики прыгают по неосвещённым частям тел, солнечные лучи теряются во вздыбленной дельфинами воде, а у неё всё одинаково освещено и брызги превратились в стеклянные шарики. Если опустить солнце ниже и сделать день утром, светотени станут резче и у картины прибавится экспрессии.
- Вот увидишь, эффект станет намного сильней и дельфины придут в движение, - закончил он.
И тогда она, полуобернувшись и глядя на него из-за плеча, едко сказала:
- Я думала ты только в железяках разбираешься, а ты оказывается непризнанный гений в живописи.
Мартынов обиделся, развернулся на каблуках и ушёл. Через минуту Виола назвала себя дурой и была готова броситься вслед за Мартыновым, но в кают-компании, кроме неё, находилась только застывшая у входа хозяйка.
Может, он был даже и прав, а может не прав, не в этом дело. Ему хотелось поговорить с ней, подвернулась её любимая тема, а она повела себя, как капризная девчонка и нахамила. От досады на саму себя, Виола швырнула кисть в ящик и бухнулась в кресло, готовая разреветься. К краскам с этого дня она больше не прикасалась.
В нечастые теперь встречи, Виола, как молоденькая девочка, волнуясь и краснея, изо всех сил старалась попасть Мартынову на глаза. Если в кают-компании, когда она туда приходила, его ещё не было, старалась тянуть время, не обращая внимания на подгонявшую её Клэр, и ела помедленней, только чтобы он застал её здесь. А если приходил раньше он, она занимала столик поближе к нему, но Мартынов отворачивался или отводил взгляд в сторону. На мужчин, ради поднятия духа, пытавшихся завести с ней лёгкий флирт, шипела как рассерженная гусыня.
Как-то, когда подошло время очередной тренировки, Виола облачилась в сидевший на ней как перчатка и плотно облегавший тело серебристый комбинезон звездолётчиков с оранжевой полосой исследователей, лентой спелого апельсина подвязала волосы, чтобы они сплошным потоком ниспадали по спине, и отправилась на инженерный этаж.
Вообще-то, эти тренировки с бластерами, лазерами, парализаторами она считала дурацкой затеей, но подчинялась дисциплине. Как ни странно, она довольно неплохо попадала во все цели, изобретённые неуёмной фантазией Коростылёва. Но на спуске её палец почему-то деревенел и вместо импульсов у неё получался сплошной луч. Коростылёв ехидничал и говорил, что, кроме бластера, ей придётся таскать с собой ведёрко с энергией. Неужели они все всерьёз думают, что она будет в самом деле посылать в кого импульсы и лучи. Если эти инопланетяне такие зловредные, против их козней у них имеется достаточное количество всяких разных средств защиты, и пусть хитроумные руководители думают, как эти средства лучше использовать, а не идут по самому лёгкому пути.
Выйдя из лифта, Виола, закрыв глаза, несколько раз глубоко вздохнула и пошла в ангар, в котором работали инженеры. В помещении густо пахло раскалённым и плавящимся металлом. Запах был специфическим, не очень приятным для непривычных, и, окунувшись в него, Виола непроизвольно сморщила носик.
Она поглазела на копошившихся там и сям людей и роботов, нашла взглядом Мартынова и подошла к вездеходу, на котором он работал. Он сидел к ней спиной на корточках перед люком, и что-то говорил находящимся внутри. Виола встала носками серебристых туфелек с легкомысленными бантиками на массивную гравиподушку и, приподнявшись на цыпочках, окликнула его. Сердце на мгновение остановилось и гулко застучало в предчувствии того, как его взгляд прочтёт в её глазах о том огромном и новом, что появилось в ней. Прядка волос освободилась из-под ленты и лезла в левый глаз, мешая видеть Мартынова. Держась руками за борт вездехода, она резко дунула на неё, представив какой у неё сейчас должно быть смешной вид, но не обращая на это внимания, продолжала с надеждой ловить взгляд Мартынова.
Мартынов сумрачно поглядел на неё, полуобернувшись через плечо, и, стараясь не встречаться взглядом, смотрел на катер, на котором одетые в синие рабочие костюмы, Арт Робинсон и Рэм Остапчук вкупе с роботами-манипуляторами монтировали ракетные подвески. Он ничего не говорил, как она ожидала, и Виола, почувствовав, как у неё внезапно задрожал подбородок, упавшим голосом попросила показать, как работают эти штуки, которыми они напичкали вездеход, и о которых она секунду назад даже не помышляла. Мартынов, по-прежнему глядя мимо неё, скорбно возвестил, что с такими вопросами нужно обращаться к Коростылёву, он в таких вещах не специалист, а только и умеет, что стучать железяка об железяку.
Теперь в свою очередь обиделась Виола. Неужели он ничего не почувствовал и не понял? Да он просто-напросто запрограммированный истукан. Поведение её изменилось на обратное. В присутствии Мартынова она любезничала со всеми напропалую, а его гордо не замечала. Клэр, пошутившей над её частыми превращениями, нагрубила, но ближайшая подруга не обиделась, а, всплеснув руками и, захлопав в ладоши, сказала нараспев:
- Да никак ты влюблена, прекрасное дитя моё!
У Виолы из глаз брызнули слёзы. Она уткнулась в плечо подруге и, шмыгая носом, и, всхлипывая, пожаловалась, как обиженный ребёнок:
- Он меня не замечает!
Клэр гладила её по голове и говорила, смеясь:
- Да как же не замечает? Он по тебе только и сохнет. Ты посмотри на него - одни кожа да кости остались.
Виола отстранилась и спросила доверчиво, вытирая глаза согнутыми пальцами:
- А ты не врёшь?
- Да как же вру, дурочка? Об этом весь звездолёт знает, только вы оба никак разобраться между собой не можете.
Виола ещё пошмыгала и сказала:
- Ну, тогда ладно.
Она попыталась заговорить с Мартыновым как обычно, словно и не происходило между ними ничего особенного, но на него как ступор нашёл, отвечал, будто через силу, глядя под ноги, каким-то отчуждённым и бесцветным голосом. И тогда Виола всерьёз загрустила.
Глава 7
- 1 -
Прошёл месяц с тех пор, как звездолёт "Зевс Громовержец" был атакован ракетами с ядерными боеголовками и лёг в дрейф возле планеты икс пять. Всё это время звездолётчики развлекались с инопланетянами игрой в пятнашки и жмурки. Агрессивные братья по разуму не только сбивали автоматические корабли землян, но и всячески мешали связи с ними. Некоторые данные из-за постоянных искажений и помех были получены только по возвращению кораблей на звездолёт из памяти компьютеров. Днём вернулся последний корабль, и картина о состоянии Планеты стала достаточно ясной, чтобы подводить итоги разведки. "Дерзкий" обнаружили на Большом спутнике, но никаких сведений об участи экипажа разузнать не удалось. Хайнелайнен и Стентон, не выходя из своего отсека, день и ночь бились над расшифровкой перехваченных переговоров, но все их потуги пока оказывались безрезультатны. Когда нашёлся пропавший звездолёт, Командир со своими заместителями Фуше и Леклерком, сочли вероятным знакомство инопланетян с языком землян и через один из автоматических кораблей послали не обычный сигнал-приветствие, а предложение о переговорах, но ответом по-прежнему служило молчание. Направлять для установления Контакта в условиях неприкрытой и непонятной агрессивности Планеты планетолёт с людьми, они посчитали делом бессмысленным и чересчур рискованным, поэтому решили скрытно выкрасть двух-трёх инопланетян на Большом спутнике. До сих пор в контакт с воинственными жителями Планеты вступали автоматы, теперь наступила очередь людей. Причём контакт предстоял насильственный, и кто может сказать, чем эта затея кончится? Не поплатится ли кто-то в результате собственной жизнью. Но иного выхода не было, возвращаться назад, не выполнив задания и не узнав досконально об участи пропавшего экипажа, они не могли.
Назавтра Командир назначил общее собрание экспедиции. Леклерк доложит обстановку, а он поставит вопрос - что делать дальше? У них два пути. Сделать так, как наметила их руководящая тройка, и после допроса пленных, когда хоть что-нибудь выяснится об экспедиции "Дерзкого" и причине враждебности Планеты, принять окончательное решение. Либо послать сообщение на Землю и запросить помощи. Но даже, если дома построены звездолёты типа их "Громовержца" и учитывая, что маршрут к Планете проложен, помощь придёт не раньше восьми-девяти месяцев. А если потом выяснится, что хоть кто-то из экспедиции "Дерзкого" ещё жив, а они, затянув время, позволят им погибнуть? Маловероятно, надежда на спасение ещё есть.
Собрание собранием, но решать ему - командиру. Сообщение со всеми добытыми сведениями о Планете они, конечно, завтра отправят. Связисты уже зашифровали и скомпоновали его, осталось добавить их с Фуше и Леклерком мнение. Если в установленный срок от них не придёт следующее сообщение, посылать к Планете как минимум три боевых звездолёта. Только вот решать вопрос о способе Контакта в этом случае будут без них.
Командир не сомневался, что все примут его предложение и изберут первый путь, но он хотел, чтобы люди пошли на это сознательно, представляя, на что и ради чего идут. Это должен быть свободный выбор, а не дисциплинированное подчинение приказу.
По корабельному времени уже пробило двенадцать, но Командир всё ещё не ложился, а расхаживал по каюте. Ему предстояло решить вопрос, кого посылать.
Ещё когда Штокман нажимал на большую красную кнопку, его мозг на какую-то долю мгновения отыскал в памяти воспоминание о том душевном состоянии, в котором Командир пребывал двадцать лет назад, принося Клятву у Памятника.
Тридцатидвухлетним пилотом его зачислили в резерв командиров кораблей. С несколькими сотнями таких же полных энергии и надежд молодых звездолётчиков, он, стоя с ними плечом к плечу на массивных гранитных плитах, давал Клятву в утренних лучах восходящего солнца в первый день Весенних Праздников. От торжественности ли минуты или от непривычки красоваться перед огромной аудиторией - их показывали по основным каналам - пусть даже его лицо мелькнёт на экране, и не отложится ни в чьей памяти, у него в самую ответственную минуту вдруг задрожал голо, и защемило сердце. Уже потом, по прошествии нескольких лет, он спрашивал у своих коллег об их ощущениях в те минуты. Одни в ответ недоумённо пожимали плечами, что тут особенного, обыкновенный ритуал - дань Прошлому. Другие смущённо улыбались и отводили взгляд в сторону. Миллионы его сограждан, принесших Клятву, мирно оканчивали свои дни, припоминая в старости торжественные минуты у Памятника, как одно из событий молодости. Его, наверное, тогда кольнуло предчувствие, что судьба не обойдёт своими милостями и в один прекрасный день преподнесёт подарок и ему на плечи ляжет немалая ответственность, из-за которой и приносилась Клятва. Многих этот день миновал, для него же он наступил во всей своей неотвратимости. Момент, о котором человечество мечтало, и к которому готовилось несколько столетий, приблизился вплотную, и совсем не так как ожидали. Контакт с риском для жизни, причём не своей собственной, а жизни товарищей. Именно это обстоятельство и не давало покоя Командиру, заставляя мереть шагами каюту.
- 2 -
Командир подошёл к столу, перебрал на воспроизводителе клавиши, в динамике послышался низкий гул и каюта наполнилась мощными басами органа. Четверть часа он лежал на ложе с закрытыми глазами. Могучие звуки возвышенной музыки растворили в себе его дух, и, растворившись, как губка водой, он наполнился энергией, приобретая вместе с ней уверенность и силы.
Дослушав фугу, Командир притушил в каюте свет и, соединившись с главным компьютером, вызвал свой личный блок памяти. Такие блоки имелись у каждого звездолётчика. Они являлись незримыми ниточками, связывающими их с родным домом, и в тяжёлые минуты долгих странствий вносили в закручинившиеся души умиротворение и гасили тоску разлуки. Перед полётом в них программировались образы родных и близких, доступ к ним имели только их владельцы. После полёта память стиралась.
Через несколько секунд перед ним на экране стояла его голубоволосая Жаклин. Минуту он молча вглядывался в родные черты и смотрел в глаза, потом включил звук, Жаклин сразу ожила, и раздался её несколько низковатый голос. Полуприкрыв глаза ресницами, она читала Пушкина. Ему нравилась своеобразная, присущая только ей, манера чтения, отличная от профессиональной. Раньше он не принимал её и считал, что Жаклин берётся за дело, к которому абсолютно не способна. Постепенно её восприятие поэзии передалось и ему. Голос Жаклин звучал то ровно, то, вибрируя от волнения, местами переходил на прерывистый шёпот, раздавался не громче шелеста травы и совсем стихал. Создавалось впечатление открывания пушкинской поэзии, и изумление чтеца передавалось слушателям. Читала она по-русски, но ему не требовалось делать усилие, чтобы понять. Кроме современного эсперанто, он свободно думал на трёх европейских языках. Потом она сказала:
- Я люблю тебя, Джон Иванов. Чтобы с тобой не случилось, я всё равно буду тебя ждать, - на мгновение её губы скорбно сжались и влажно блеснули глаза, она сглотнула и повторила: - Я жду тебя, помни об этом и возвращайся живой.
Экран погас и Командир вздохнул. Сколько счастливых и горьких минут пережил он с этой женщиной. Вначале были только счастливые, потом всё чаще и чаще появлялись горькие. Иные бывали до того горькими, что Командир, сжав зубы, с безысходной тоской в сердце, думал - не лучше ли им расставаться и не мучить друг друга. Но когда наступал предел, за которым значилось только одно - расставание, им словно кто-то шептал на ухо заветное слово и они бросались в объятья, поражённые, как могли дойти до того, что едва не потеряли друг друга.
С возрастом их отношения выровнялись. Оба, наконец, убедились, что любовь их взаправду взаимна, а ссоры, едва не приводящие к разрыву, показали с несомненной очевидностью невозможность жить друг без друга. С пониманием этого пришло понимание бессмысленности бесконечных выяснений отношений. Любовь их, дополнившись доверительной дружбой, стала более безопасной и уже не наносила взаимные раны.
Свой семейный дом они устроили в Ленинграде, на Васильевском Острове, отсюда и имя первенца - Василий. Ленинград выбрала Жаклин, Командиру в принципе было всё равно, для него главным являлся не дом, а Жаклин, которая будет жить в этом доме, хотя всё же он предпочёл бы современный, а не старинный город. Жизнь в старинных городах имела свои неудобства. Особенности, отличающие старинный город от современного, неудобствами считал он, Жаклин они наоборот, нравились. Верхушки лип, видные из окна, радовали её взор, а проносившиеся взад-вперёд авиалетки нагоняли тоску. Ему это казалось мелочами, не заслуживающими внимания.
Жаклин посвятила себя изучению древнеиндийской религии и русской поэзии девятнадцатого столетия. Боги были её работой, а поэзия составляла тот мир, в котором она жила. Невозможно проникнуться духом пушкинской поэзии, если не видеть и не ходить по тем же набережным и мостам, которые представали перед взором Александра Сергеевича, и по которым ступала его нога, и не дышать тем же воздухом, который наполнял грудь поэта. Так считала Жаклин, и Командир был согласен дышать хотя бы и свежим морозным воздухом, если бы она выбрала Антарктиду. Втайне он, правда, думал, что с тех пор как жил на свете Александр Сергеевич, и набережные, и мосты, да и сам воздух претерпели некоторые изменения.
Почти тридцать лет назад, Жаклин, устраивая семейное гнёздышко, задала хлопот ребятам из Василеостровского управления жилищного строительства. Командир только посмеивался, когда она рассказывала о своих подвигах, но сам в дело созидания домашнего очага не вникал. Все его помыслы концентрировались тогда на Звёздном полигоне, где испытывался звездолёт новой марки, на котором ему предстояло отправиться в первый дальний поиск. Квартира в современном жилом массиве Жаклин никоим образом не устраивала, она хотела жить только в старинной части города. Всё же им пришлось года полтора обретаться в современном городе-спутнике около Ломоносова, пока освободилось то, что более-менее устраивало Жаклин.
В квартире, которую им предоставили на северной стороне Большого проспекта, молодой женщине понравилась только её двух плановость. Квартира располагалась на пятом и шестом этажах с окнами на проспект. Про её устройство она выразилась коротко: "Казарма!" С настойчивостью, во все времена, присущую всем женщинам мира, она взялась за её переделку. Столовую, в которой едят все нормальные люди, она вообще ликвидировала, зато гостиная стала двухсветной с галереей и витражами на верхнем этаже. Галерею украсили уменьшенные копии статуй Летнего сада, а под лестницей устроили камин и бар с напитками. Ванная, кухня, помещение для роботов со всеми их причиндалами, всё это расположилось на нижнем этаже. Здесь же, за гостиной, была устроена их общая спальня и рабочий кабинет Командира. Из всей квартиры он приложил руку только к устройству собственного кабинета. Здесь, избавляя его от потери времени на посещение компьютерных центров, имелся выход на Всеземную компьютерную систему и отсюда он мог через Лунный ретранслятор, при желании, связаться даже с ближним Космосом. Свою комнату, детские спальни, игровые Жаклин расположила на верхнем этаже. Если кабинет Командира поражал современным оборудованием, комната Жаклин была чем-то средним между будуаром, рабочей комнатой и библиотекой. Из всех технических средств, для своей комнаты она выбрала только универсальный программник, даже не захотела установить экран связи. Поэтому хозяйка в их доме постоянно находилась не на кухне или комнате для роботов, а дежурила в гостиной. Зато во всю стену будуара билось рассерженное море, и в развевающемся плаще стоял задумчивый Пушкин.
Когда Жаклин с милой улыбкой объяснила свои желания представителю районного жилищного комитета, вместе с ней осматривавшего квартиру, тот схватился за голову. Инженер из отдела реконструкции строительного управления, вызванный для разрешения спора, долго ворчал, что это не современное здание, в котором можно делать все, что душе угодно, а старинный дом, который хотя, и перестроен из новейших строительных материалов, всё же планировка несущих конструкций осталась прежней. Жаклин убедила его, с простодушной непосредственностью сказав: "Но вы же инженеры!" и одарила восхищённой улыбкой. Инженер понял, что просто так ему не отделаться, вздохнул и, сделав пару кругов по обоим этажам, сказал: "Ладно, что-нибудь придумаем".
В ту пору внутри Жаклин обитал комочек новой жизни, которому в скором будущем предстояло появиться на свет в виде юного землянина по имени Василий, и фигура её достаточно красноречиво говорила о предстоящем событии. Сочетание круглившегося под свободным платьем-робой животика и лучащихся счастьем глаз не могли оставить равнодушным сердце доброго семьянина. Потом, когда по экрану связи улыбчивая девушка из управления известила Жаклин об окончании работ и предложила осмотреть квартиру, она так и сказала, что это их подарок, иначе ни за что бы не согласились на переделку. Цветущая от радости Жаклин поднесла к передающей камере своё счастье и Василий, вызвав у девушки слёзы умиления, поблагодарил её жизнерадостным рёвом.
Шедевр, которым со временем Жаклин украсила их спальню, поразил Командира до онемения. Однажды она пришла домой в сопровождении робота, тащившего увесистый ящик. Когда она, закусив губу, чтобы не рассмеяться и бросая на мужа лукавые взгляды, вместе с роботом убрала упаковку, он не поверил своим глазам. Перед ним предстала миниатюра древнеиндийского храма. Ещё из занятий в колледже по развитию и взаимоотношению полов у него сохранились в памяти пару положений, касающихся особой сферы человеческой жизни. "Любовные утехи без любви не доставят вам истинного наслаждения" и "Естественно всё, что принесёт вам обоим удовольствие". По складу своего характера и образу мышления, после специального курса в колледже, он никогда в жизни не интересовался ни теоретическими работами, ни советами специалистов в интимной жизни и жили они с Жаклин по их собственному разумению и вкусу, но всё же раскованность в утехах он всегда относил к уделу современного цивилизованного человека. Наглядное же пособие древних индийцев в этой области, заставило его не только посмотреть на мир широко открытыми глазами, но и некоторое время взирать на него с широко распахнутым ртом. Древние, оказывается, были изобретательными ребятами и намного опережали своих дальних потомков.
В былые времена, при возвращении Командира из поиска, они собирались всей семьёй. Если Жаклин общалась в это время с богами, она прилетала из Калькутты в Ленинград, забирала из детских и молодёжных городков детей, и неделю, другую они жили все вместе. По вечерам гостиную заполняли друзья Жаклин, и Командир погружался в мир искусства. Сам он обычно разыгрывал роль добродушного мужа, большей частью молчал и обносил гостей напитками. Ещё ему нравилось обыкновение Жаклин каждый вечер надевать новые туалеты и смотреть, как она танцует со своими друзьями. У него самого во время танцев появлялась совершенно неожиданная скованность, и поэтому он танцевал только с Жаклин, и только когда они оставались наедине. Устраивали они вечера и для двоих. Это бывало после особенно трудного и нервного поиска. Жаклин очень тонко чувствовала душевное состояние и не надоедала мужу друзьями, когда тому требовалось общение только с близким человеком. Может именно из-за способности тонко чувствовать друг друга, их ссоры бывали столь болезненны, что они не могли простить нанесённые обиды?
Иногда, сидя после ухода гостей перед зеркалом и расчёсывая волосы, Жаклин, с некоторой досадой, выговаривала ему:
- Джон, ну когда ты перестанешь придуриваться? Не такой уж ты серый технарь, как сам себя пытаешься выставить. Сколько ты сегодня произнёс слов?
Командир посмеивался и разводил руками.
- Ты зря меня ругаешь. Как раз сегодня я вёл очень оживлённую беседу. Только молча.
Текло время, дети взрослели, у них появилась работа и собственные заботы, и общение всё чаще становилось экранным. Даже Марина, учившаяся в колледже на другом конце города в Кавголово, прилетала всего лишь на часок, другой, чтобы чмокнуть отца в щёку, пошушукаться в уголке с матерью, произнести разочарованно: "А Ореста опять нет?" и умчаться назад в городок к друзьям. Жаклин грустила, а Командир шутил на тему, не приобрести ли им ещё одного маленького звездолётчика?
Жизнь шла, дети отдалялись, а у них оставалась их работа и они сами, и тем тоньше, и нежней становились чувства, страстней встречи. И вдруг, как гром среди ясного неба, последняя ссора с яростным сверканием глаз и обидными словами. Командир так до сих пор и не уразумел, кто же всё-таки в этот раз из них был прав, а кто не прав? Сколько бы он не размышлял над причинами ссоры, получалось - оба правы. Он так до сих пор и не решил, правильно ли он поступил, не было ли в его поступке, если считать по большому счёту, чего-то подленького по отношению к другим.
Ссора произошла из-за детей. Из-за старшего, двадцативосьмилетнего Василия.
- 3 -
Жаклин попросила рассказать о готовящейся экспедиции. Произошло это в ту пору, когда на Звёздном полигоне только-только собрали генератор поля, и первые попытки навести конус окончились неудачно. На Земле собралась конференция физиков, в которой участвовали все светила науки. Командир прилетел, чтобы присутствовать на ней, а заодно глянуть своими глазами как идёт сборка добавочных модулей с накопителями энергии. Перед возвращением на Луну, Командир надеялся заскочить домой, и провести с Жаклин хотя бы полсуток.
В дом на Большом проспекте Васильевского Острова Командир подоспел к позднему обеду. Жаклин ждала его. Пока он принимал ванну, удалял с лица успевшую вылезти за день жёсткую щетину, она накрыла в гостиной стол. Но, поглощённый заботами, Командир не смог в полной мере насладиться ни изысканными салатами, ни сочным мясом, ни густым терпким вином. Сборка модулей укладывалась в сроки. Конференция же физиков разочаровала Командира. Учёные мужи полезли в теоретические дебри, и на свой конкретный вопрос - когда можно начать монтаж генераторов на звездолёте, вразумительного ответа он так и не получил. Звездолет не открытая стройплощадка, на которой на ровном месте можно собирать, когда что вздумается. Задержка с генератором ломала весь рассчитанный едва не по часам генеральный график монтажа. И теперь за обедом, машинально поглощая блюда, приготовленные стараниями жены, он перебирал возможные варианты изменения очерёдности установки блоков и агрегатов.
Вопрос Жаклин застал врасплох и не сразу дошёл до него. А когда понял, то пожал неопределённо плечами, что тут, мол, рассказывать, экспедиция как экспедиция, но Жаклин настаивала.
- Вокруг все только и говорят о ней, а я, жена её начальника, ничего толком не знаю.
Командир нехотя повиновался и честно рассказал обо всех опасениях и принимаемых мерах по защите корабля.
- Скажи, Джон, - и Командир не уловил ни лёгкой дрожи в голосе жены, ни обозначившихся складок у уголков рта, - Василий, он... Он тоже полетит?
- Сейчас ещё трудно сказать что-либо определённое, но он подал заявление и имеет реальные шансы полететь пилотом звездолёта, - Командир допил остатки вина из тяжёлого тёмно-синего фужера, и поднялся из-за стола. - Если это произойдёт, я буду рад за него, - добавил удовлетворённо. - Участие в такой экспедиции откроет перед ним очень хорошие перспективы профессионального роста.
- Джон, я умоляю, - Жаклин вскочила из-за стола, как-то неловко зацепившись за кресло и, увлекая его за собой, так что оно едва не опрокинулось. Тут только до Командира дошло, что жена сама не своя, еда перед ней осталась чуть тронутой, вино едва пригубленным, и она едва владеет собой. Обескураженный, он торопливо сделал шаг навстречу и поднял руки, чтобы обнять её. Жаклин повторила зазвеневшим голосом: - Джон, я умоляю, сделай так, чтобы он не летел. Ты можешь это сделать, я знаю, ты там самый главный. - Командир открыл рот, собираясь возразить, но Жаклин коснулась его губ ладонью. - Погоди, Джон, дай я скажу. Я не говорила тебе никогда. Когда-то, когда мы только поженились, я гордилась собой - как же, жена пилота звездолёта. У нас всё не так как у обычных людей. Прилёты, отлёты, космопорт, все улыбаются, цветы, шампанское, всякие экзотические штучки... Ах, какой же я была молодой безмозглой дурой! Когда ты ушёл в свой первый дальний полёт, я думала у меня душа разорвётся от горя. И это повторялось каждый раз. Каждый раз! Но я не могла ни требовать, ни просить, чтобы ты не улетал. Это твоя работа, твоя жизнь. Я не могла вынуждать тебя отказаться от неё из-за себя, - Жаклин всхлипнула и Командир, ошеломлённый чувствами жены, о которых он даже не подозревал, привлёк её к себе и успокаивающе погладил по голубоватым волосам, мягкой волной опускавшимся на обнажённые плечи и спину. Склонившись к ней, спросил негромко:
- Почему же ты раньше никогда мне не говорила об этом? - растроганный, он почувствовал, что у него у самого сейчас из глаз брызнут слёзы, и часто-часто заморгал, чтобы согнать их. Ах, если бы только он мог догадаться об этом раньше! Но как он мог догадаться, ведь женщины всегда плачут. Провожают - плачут, встречают - плачут. А она плакала только когда встречала, прощаясь, смотрела сухими злыми глазами и покусывала губы. Он думал, что в ней говорит обида на него. Он, видишь ли, уделяет ей мало внимания, да она просто не в состоянии понять и только и знает, что третирует его своими непомерными претензиями. Он тоже начинал злиться, и у них получалось не прощание, а чёрт-те что. Если бы он только знал...
- Я не могла, - ответила Жаклин, опять всхлипнув и прильнув к нему всем телом. - Понимаешь, Джон, то было раньше. А теперь, теперь, Джон, я не вынесу, если в этот полёт уйдёте вы оба. Я не знаю, что с собой сделаю. Я сойду с ума, войду в аннигилятор... О, Джон! Я умоляю, сделай так, чтобы хоть он остался дома. Джон, я умоляю, пожалей меня, - Жаклин не выдержала и, уткнувшись мужу в плечо, навзрыд расплакалась.
- Жако, Жако, - торопливо говорил Командир негромким голосом, продолжая поглаживать мягкие волосы жены, - успокойся, прошу тебя. Я сгустил краски, и всё представил в мрачном свете. Всё не так страшно. На самом деле полёт на этом звездолёте в десять раз безопасней, чем на других. Пойми, Жако, я не вправе сделать то, что ты просишь. Я понимаю тебя, но пойми и ты меня. И потом, он же не будет сидеть дома, у нег свои полёты, так какая разница на каком звездолёте он будет летать, а на этом полёт будет в десять раз безопасней, чем на любом другом.
- Пусть он будет безопасней не в десять, а в миллион раз. Не бери Василия. Пойми меня, - Жаклин ещё тесней прижалась к мужу и говорила прерывающимся шёпотом.
- Жаклин, ты зря так разволновалась. Василий взрослый мужчина, и, в конце концов, полноправный гражданин. Я в этом случае выступаю не как отец, а как должностное лицо и не имею права в чём-то ущемлять его.
Тело Жаклин напряглось.
- Значит, нет? - спросила она.
- Нет, - как можно мягче ответил он.
Жаклин резко отстранилась, вытерла глаза быстрыми движениями костяшек пальцев, голос её звенел от негодования.
- Ты прав. Ты не отец, и не муж, - она откинула голову назад и смотрела на него злыми глазами, в которых не было ни слезинки. - Ты бессердечный и злой человек, Джон Иванов. Ты даже не человек. Ты, ты знаешь, кто? - губы её подёргивались от ядовитой иронии. - Ты придаток звездолёта. Вот ты кто. В тебе нет ничего человеческого. Я очень жалею, что вышла когда-то за тебя замуж. Я больше не хочу с тобой жить, - она отступила на два шага от мужа, руки её непроизвольно сжались в кулачки, голос возвысился до неприятных визгливых нот. - Ты мне про-ти-вен! Я больше не могу ложиться в одну постель с роботом. Я больше не хочу с тобой жить! Уходи на свой звездолёт, полигон, куда хочешь. С роботами тебе общаться приятней, чем с людьми. Уходи, Джон Иванов, я не хочу тебя больше видеть, - на последних словах голос Жаклин упал, она повернулась, и бросилась к лестнице.
Через минуту над головой Командира раздалось шуршание её платья, торопливые шаги, вжикнула дверь, и всё стихло. Он стоял один в гостиной рядом с пиршественным столом. От трогательных чувств к жене не осталось и следа. Ему хотелось разбежаться и удариться головой о стену.
Сжав зубы, он также торопливо выскочил из дома. "Сколько можно! С него хватит. Уходи, так уходи!"
Чем неудобна жизнь в этих старинных городах, в которых сохраняется первозданный облик, так это досадное промедление с транспортом. Вместо того чтобы войти в лифт, взлететь на крышу и там сесть на авиалетку, приходилось по полчаса добираться до их стоянок. Командир скорым шагом пересёк широкий пешеходный тротуар, аллею лип, в два прыжка перемахнул через пешеходные дорожки и, спружинив ногами, сохраняя равновесие, приземлился на скоростной. Не входя в кабину, опёрся об неё обеими руками и так простоял, пока гибкий металлопластик не донёс его до места.
На стоянке к нему направился дежурный механик-водитель, судя по возрасту, из отлетавшихся пилотов. Командир махнул ему рукой, мол, помощь не требуется. Механик узнал его и широко улыбнулся.
- Как дела, сэр? Скоро в полёт? Такие развалины вроде меня не пригодятся? Я бы ещё утёр нос кой-кому, - механик скучал и был не против поболтать со знаменитостью.
- Извини, дружище, тороплюсь, - Командир выдавил на лице улыбку и забрался в авиалетку. В раздражении, ослеплённый обидой - никто не мог довести его до такого состояния, кроме самого близкого человека - он потыкал пальцем в кнопки, набирая программу полёта до аэропорта, но авиалетка не сдвинулась с места, а в салоне раздался дружелюбный женский голос:
- Пожалуйста, нажмите большую зелёную кнопку номер один и прослушайте инструкцию по набору программы полёта или позовите дежурного механика-водителя, он с радостью доставит вас в нужное вам место.
Командир в ярости едва не хватил кулаком по панели. Чёрт, да разве можно доходить до такого. Видел бы его сейчас кто-нибудь. Он подозрительно выглянул в окошко на механика, с любопытством наблюдавшего за ним, и сделал неопределённо прощальный жест рукой. Старик, обрадованный вниманием, в ответ улыбнулся и тоже помахал. Он перевёл управление на ручное, дождался, когда сядут зашедшие на посадку две авиалетки и, получив сигнал, разрешающий взлёт, мягко оторвался от земли. Он долетел до Гавани, заложил крутой вираж и, накренясь, посмотрел вниз. Заходящее солнце золотило воду залива, у причалов теснились фрегаты, каравеллы, кто-то, задрав кверху голову, приветственно махал ему флагом с верхушки мачты. Вздымая буруны, к пирсу двигался какой-то тяжёлый корабль под надутыми разноцветными парусами. Он не мог определить какой именно, он разбирался только в космических кораблях. За всю жизнь его нога лишь дважды ступала на борт парусника, когда они с Жаклин как-то ясным летним днём совершали прогулку в Петергоф. Жаклин. Он полетел над Большим проспектом, решив в последний раз взглянуть на крышу своего дома. Больше он здесь не появится. На этот раз его решение твёрдо и бесповоротно. Внизу расстилался огромный город, а в голову лезли мысли, которые он никогда раньше не думал. Когда, интересно, у неё появится новый возлюбленный, он же для неё робот, а ей нужен живой человек. Мысли о том, что Жаклин во время разлуки может утешаться с кем-то другим, никогда не приходила ему в голову. Давным-давно, о, великие боги! как же давно это было, сжимая маленькой ладошкой его запястье, она шептала ему:
- Если у меня появится кто-то кроме тебя, я сразу же скажу тебе об этом, и ты сделай то же самое.
- У меня никого не появится, кроме тебя, - отвечал он также шёпотом.
- У меня тоже, но всё равно, Это наш уговор на всю жизнь.
Отсчёт своей супружеской жизни он вёл именно с тех умиротворённых ночных минут, а не от торжественного объявления об их решении стать женой и мужем. Верность Жаклин была для него так же бесспорна, как и то, что у него две ноги, а не три, лёгким нужен кислород, а не азот или угарный газ. Он ей верил, и этот вопрос был для него решён однажды и навсегда. Но теперь мысль о её новом возлюбленном, мешаясь с целой чередой нахлынувших обид, настырно лезла в голову. Свой дом он, конечно, пропустил. Впереди, вспыхивая золотом в последних солнечных лучах, в небо упёрся шпиль Петропавловского собора, по покрытому рябью широкому речному разливу к ночному пристанищу торопились парусные маломерки. Командир с всхлипом вздохнул и взял курс на аэропорт.
Ранним утром - Луна жила по земным суткам, а не своим - сняв в шлюзе скафандр и, приглаживая взъерошенные шлемом волосы, Командир входил в свою холостяцкую квартиру на Звёздном полигоне. В отличие от общего дома, его личное жилище было ультрасовременным и походило на каюту звездолёта. Никаких финтифлюшек и старинной мебели, только затрудняющей жизнь. Всё украшение квартиры составляло цветное металлизованное изображение семьи, сделанное в пору окончания Василием колледжа и занимавшее полстены в спальне. Под потолком в гостиной висел рельефный земной глобус, вокруг которого без устали летали искусно выполненные со всеми деталями первый искусственный спутник Земли и космический корабль Гагарина. Все остальные предметы в квартире предназначались для сугубо практических целей. Заботы о пище, одежде, наведению порядка были возложены на отслужившего свой срок в космосе и прошедшего восстановительный ремонт, звёздного робота Микки, одетого в старинный матросский наряд с тельняшкой, сияющей бляхой и клёшами.
"Казарма" - назвала его квартиру Жаклин, как-то соскучившись по нему и примчавшись нежданно-негаданно на Луну. Сейчас её объёмное изображение встретило Командира в гостиной на экране связи.
Он на минуту остановился у двери и на цыпочках, словно боялся спугнуть её, подошёл к экрану. Не дыша, он смотрел на усталое лицо жены, виноватое и обиженное одновременно. На Жаклин всё ещё было надето длинное вечернее платье, больше всех нравящееся ему. Вчера, перед его приходом, она специально надела именно это платье. Она сидела в кресле, потупясь, и перебирая пальцы, как маленькая девочка. "Чёрт, да она, наверное, ещё не ложилась!" - с раскаяньем подумал Командир. Сам-то он, добираясь до Луны на обычном пассажирском транспорте, полюбезничав с хорошенькими как на подбор стюардессами, прилично вздремнул то в ракетоплане, а потом в планетолёте, и чувствовал теперь себя достаточно бодро. Какая-то мыслишка копошилась в голове и укоряла за вспыхнувшую злость на жену.
Командир поспешно включил двустороннюю связь и сел в высокое жёсткое кресло против экрана. Жаклин подняла на него глаза, и лицо её оживилось.
- Джон, - сказала она торопливо, - я вчера наговорила тебе. Всякого. Ты забудь. Ладно?
- Ладно. Всё о"кей, старушка, - Командир почувствовал, как с души свалилась гнетущая тяжесть. Ему сразу стало легко, и на лице сама собой появилась улыбка. Жаклин улыбнулась в ответ.
- Мы снова вместе?
- Мы всегда вместе.
- Ты сделаешь то, что я просила? В первый и последний раз, - взгляд её стал жалобным, в глазах появились слёзы и губы мелко и беззащитно задрожали.
- Я сделаю, Жако. Обещаю, - твёрдо произнёс Командир, и сам удивился своему ответу. По-бабьи, ладонями, Жаклин вытерла глаза и, встряхнув головой, распушила волосы.
- Мы же вместе, Джон? - полувопросительно сказала она, взглядом и виноватым голосом испрашивая у него прощения за вчерашнюю вспышку.
- Конечно, Жако, мы всегда вместе, - он весело подмигнул ей. - Кстати, как там наша Морская Дева? Что-то давненько она мне не являлась, а вчера я не успел спросить.
- О! У нашей Девы всё прекрасно. Сегодня среди ночи явилась и чтобы разбудить меня, начала петь свои идиотские песенки. Представляешь? У неё прекрасное настроение, у них сколотилась прекрасная группа, все её замыслы прекрасно складываются. Представляешь?
- Представляю, если среди ночи явилась. А почему она сама не прилетела?
- У них прощанье с колледжем, на носу экзамены. Последние деньки юности. Ничего такого больше не повторится, - Жаклин не выдержала и рассмеялась. - Начинается скучная взрослая жизнь.
Командир фыркнул, покачал головой.
- Ясно. Что-то слишком долго они наметили прощаться. Молодёжка и университет по её мнению уже скучная взрослая жизнь, - и Командир с добродушной улыбкой опять покачал головой.
- Но перед твоим отлётом она обязательно прилетит к тебе на денёк. Когда это лучше сделать? Я сообщу её, она просила.
Командир присвистнул.
- Даже не знаю. Через месяц мы собирались начать испытания, а теперь приходится перекраивать график, всё летит кувырком. Навряд ли уложимся и в полтора месяца. Я, пожалуй, даже сюда не буду прилетать. На звездолёте уже есть оборудованные каюты. Во всяком случае, через месяц я сообщу.
Жаклин встала и потянулась всем телом, закинув руки за голову.
- Спать охота-а-а, - проговорила она.
Командир с удовольствием оглядел фигуру жены. Облегающее платье волнующе обрисовывало линию стройной ноги, из-под расклешённого подола выглядывал носок туфельки. Несмотря на прожитые с Жаклин без малого тридцать лет, это сочетание - обтянутых мягкой тканью бёдер и маленьких ступней, обутых в изящные лёгкие туфельки, по-прежнему будоражили кровь Командира.
- Но перед твоим отлётом мы побудем вместе? - она стояла, опираясь одной рукой о спинку кресла, и смотрела на него наклонив голову и приоткрыв в скользящей улыбке губы.
Командир усмехнулся.
- А ты хочешь?
- А ты что, нет? - глаза её говорили о том, что она прекрасно поняла взгляд мужа, которым он только что смотрел на неё. - Или ты к себе в экипаж уже юную помощницу зачислил?
Командир рассмеялся весело.
- И даже не в единственном экземпляре. По одной на каждый день недели, все как одна собраны из одних выпуклостей, и у всех ноги прямо из плеч растут. Где ты будешь, дома?
- Нет, я возвращаюсь в Калькутту.
- Хорошо, я сообщу тебе, когда освобожусь, и мы устроим прощальный вечер, только ты и я.
- Ты привезёшь мне цветы, и мы будем танцевать при свечах, и на руке у меня будет букет роз.
- Договорились. Ты наденешь опять это же сиреневое платье, кулон из электроника с Шивой, а в волосы вплетёшь жемчуг. - Туалеты жены были слабостью Командира.
- Да, я надену это же самое платье, которое ты вчера даже не заметил.
- Как же не заметил. Ты им очень выразительно прошуршала мимо моей головы, - ответил Командир и рассмеялся.
Жаклин посмеялась над собой вместе с мужем и попросила:
- Только, ради всех богов, не надевай свою униформу, видеть её не могу.
Они помолчали, разговаривая взглядами, и Командир сказал с вздохом:
- Ну, пока?
- Пока, - Жаклин подняла руку и протянула её ладонью вперёд. Командир поднял свою и положил ладонь на экран, туда, где была рука Жаклин.
4 -
Получив отрицательный ответ на своё заявление, Василий не замедлил примчаться к отцу на полигон.
Набор добровольцев начался, когда он ещё сидел в рубке звездолёта. Вернувшись из полёта, пробыл сутки с матерью, как обычно встретившей сына в космопорту. Отца он видел мельком. О чём говорить? Вернулся, жив, здоров, как-нибудь выберут вечерок, поболтают о том, о сём, а сейчас отцу действительно было некогда. Мать другое дело. У неё опять рассыпался букет, в два ручья текли слезы, и она никак не могла оторваться от него. Ему еле удалось тайком послать из Космопорта заявление. Дома они сели за стол, уставленный разнообразными яствами, которыми можно было накормить половину экипажа звездолёта. Мать ерошила ему волосы, расспрашивала о здоровье и всё никак не могла наглядеться на своего первенца, вернувшегося из неведомой бездны. Про здоровье он отвечал, что хоть завтра в полёт, а если бы это было не так, он бы находился сейчас в госпитале, а не дома. Насчёт этого строго, разве она не знает. "Знаю, знаю", - отвечала мать и вздыхала. Они поговорили об успехах Ореста, похлопывая мать по руке, он пророчил брату славу на всю Ойкумену. Покачал головой, посмеиваясь над взбалмошностью Марины, опять сменившей жизненные планы. Дав матери полюбоваться на себя, на следующий день улетел на послеполётный отдых, на остров Крит. Дни проходили в ожидании ответа. Как положено, его во второй раз осмотрели врачи и, не найдя нарушений, посоветовали побольше бывать на солнце. Собственно, для этого он сюда и прилетел. Днём он загорал, занимался подводной охотой на больших серебристых рыб. Вечером с друзьями устраивали пирушки, на которых было вдоволь всего: музыки, вкусной еды, настоящей, а не закамуфлированной калорийной биомассы, тонких вин, жизнерадостных, изящных девушек. В его возрасте отец уже имел двух сыновей, а он всё ещё не насмеливался жениться. Отец пару раз уже выговаривал ему насчёт непутёвой жизни на Земле, но он отмахивался: "Я ещё не нашёл свою Недотрогу". Ответ всё не приходил.
А данные о нём уже собрал компьютер, просеял через отборочное сито и принтер выдал распечатку, которая, дожидаясь своей очереди, лежала среди сотни других. Всё-таки он опоздал, добровольцев уже набрали в достаточном количестве, думал он, получив отказ, и решил попытаться с помощью отца добиться пересмотра своего заявления.
В диспетчерской полигона он схитрил, сказав, что прилетел попрощаться с отцом перед отлётом. Дежурная связистка, окинув рослую фигуру юноши оценивающим взглядом, попыталась завести разговор, но сейчас ему было не до девушек. Дождавшись утвердительного ответа, что ему откроют дверь, он поспешил на транспортную площадку и, оседлав скуттер, добрался до залитой ярким светом серебристой махины звездолёта.
Отца он нашёл на инженерном этаже. Командир находился в самом эпицентре монтажных работ, и обстановка не позволяла вести серьёзную беседу. Он велел сыну ждать его с ужином, а пока предоставил возможность самостоятельно удовлетворять собственную любознательность.
По случаю встречи с сыном, Командир позволил себе расслабиться и достал из стенного шкафчика бутылку коньяка. Он не стал ходить вокруг да около и, раскупоривая бутылку, объяснил сыну, что отрицательную резолюцию наложил он сам и почему он это сделал. Василий оттолкнул тарелку с бифштексом и рубанул кулаком воздух.
- Эх, вечно она со своими комплексами!
Командир перегнулся через стол и похлопал сына по плечу.
- Не держи на мать зла, Василий. Её тоже надо понять. Это не последний полёт, ещё налетаешься.
- Да я не держу. Обидно просто, - сын помолчал, насупясь. - Ты и вправду считаешь меня малоопытным?
Командир вздохнул и, скрестив на груди руки, посмотрел в глаза Василию. Он мог бы поводить сына за нос, предоставив тому, возможность проходить отбор - авось не пройдёт! - а если бы он его успешно проходил, найти причину по ходу дела. Но он решил по-другому и рубанул сразу, с плеча, чтобы сын не питал пустых надежд.
- Открою тебе секрет. Я просматривал все послеполётные отчёты твоих командиров и считаю тебя достаточно опытным и профессионально подготовленным. Первым бы ты ещё не потянул, но с обязанностями рядового справился бы.
- Спасибо за откровенность, - Василий криво усмехнулся, зная хорошо своего отца, он не пытался вести бесполезные уговоры. Командир видел, что сын хочет о чём-то попросить, но не решается, боясь получить отказ, и подбодрил его взглядом. Побарабанив пальцами по столу, Василий спросил с надеждой: - Ну, а в пробный полёт возьмёшь?
Командир развёл руками.
- Почему и нет. Но как твоё начальство? Это же не день, не два.
- О, этот вопрос я решу. Ближайшие полгода у меня нет полётов. Ты только дай знать.
Тяжёлый разговор закончился, и Командир плеснул в широкие золотистые, под цвет напитка, рюмки. Ему было искренне жаль сына, но и чувства Жаклин заслуживали снисхождения.
Почувствовав сытость, Командир откинулся на спинку кресла и спросил, прищурившись:
- Всё также шалопайничаешь?
- Угу, - ответил сын с набитым ртом. - Всё никак не найду.
- Может, не там ищешь? Между прочим, ждёт одна, а не двадцать одна. А при нашей с тобой профессии это немаловажно, - Командир в очередной раз наполнил рюмки, отсалютовал своей и сделал из неё маленький глоток. - Дело, конечно, твоё, просто говорю тебе, как мужчина мужчине. А дальний полёт легче переносят те, которых ждут, это я уже говорю по опыту. Меня волнует только это, твоё самочувствие в Космосе.
Отец, в отличие от матери, разносолов и деликатесов не держал, пища была простой, но сытной. Василий вытер рот салфеткой и взял свою рюмку.
- Давай не будем. Ты созрел для семейной жизни в двадцать два, а мой срок подойдёт, наверное, в тридцать два. На здоровье и работу мой образ жизни не влияет. И вообще, можно подумать, что на Земле я пускаюсь в беспросветный загул, - он отпил из рюмки, и пригладил длинные волосы. - Расскажи лучше про генераторы.
Они проговорили ещё часа два. Утром Командир вернулся на строящийся звездолёт, а сын продолжил отдых.