Вера Григорьевна, приоткрыла дверь, выглянула в коридор. Окинув строгим взглядом толпившихся в коридоре больных, вернулась в кабинет. Появление сестры на минуту утихомирило ссору. Причина склоки была обыкновенной - кто следующий. В противоборство вступили носители различных прав - прав очерёдности и права исключительности. Последний носитель пребывал в агрессивном меньшинстве.
Анна Дмитриевна оторвала взгляд от монитора, посмотрела на медсестру.
- Чего они расшумелись? Кто там опять буянит?
- Кошмар! - ответила та односложно.
- Не поняла. Какой кошмар?
- Кошмар ходячий заявился. Порядок в очереди наводит.
- О, господи! - Анна Дмитриевна всплеснула руками. - Меня или удар хватит, или я его "клавой" пришибу.
- Не дышите... Дышите...
Очередной больной оделся, вышел из кабинета. В дверях тотчас появился пожилой мужчина среднего росточка в клетчатой байковой рубахе, тёплых шароварах. Вид мужчина имел какой-то неопрятный, даже неряшливый - скулы и подбородок покрывала сивая щетина, из ушей и ноздрей торчали волосинки, поредевшая шевелюра давно не встречалась с расчёской. Рубашку словно жевала коза. Жевала, жевала, да так, не дожевав, и бросила. Шаровары на коленях обвисли, края штанин волочились по полу. Общему облику соответствовало брюзгливое, подозрительное выражение, написанное на лице. При виде хозяек кабинета брюзгливость сменилась сладенькой улыбочкой.
Сестра взяла у больного направление, передала врачу.
- Раздевайтесь, ложитесь. Вам три дня назад ЭКГ писали. Что-нибудь случилось? В неврологии обычно один раз делают.
Сладенькая улыбочка исчезла, на лицо вернулась брюзгливость.
- Тебе талон даден, вот и делай. Сердчишко прихватывает, а докторша выписать хочет.
Больной разделся, поёжился, проворчал недовольно:
- Чёй-то холодно у вас.
- Весна, дедушка, топить перестали, а на улице похолодало, вот и холодно.
От такого обращения больной взвизгнул.
- Какой я тебе дедушка! Семьдесят только на будущий год будет. Не топят, так калорифер у лежака поставьте!
Старик долго ворочался, двигал лопатками, сучил ногами. Анна Дмитриевна не выдержала.
- Вы бы поторопились, Данила Гаврилович, вы не одни, очередь - полный коридор.
- Жёстко тут. Жалко матрац подстелить?
Наконец, пациент улёгся. Вера Григорьевна, стоявшая в ожидании с напрягшимся лицом, смазала нужные места гелем, начала закреплять электроды. Неожиданно больной дёрнулся, сжал ладонь медсестры.
- Вы что делаете? Все электроды отвалились. Смирно лежите, руку отпустите.
- Дай за ручку подержаться. Жалко тебе, что ли? - захихикал Данила Гаврилович.
Брезгливо поморщившись от прикосновения влажной ладони, Вера Григорьевна нервно выдернула руку, подняла с пола упавшие электроды.
- Ещё раз так сделаете, выгоню из кабинета, и делать ничего не буду.
- Жалко тебе, что ли? - продолжал хихикать престарелый ловелас.
Больные встречались разные, за два десятка лет Вера Григорьевна привыкла ко многому. Но от липучего взгляда прищурившихся глаз на одутловатом лице с лупившейся кожей, завалившейся верхней и отвисшей нижней губой, лицо женщины пошло пятнами.
- Лежите смирно, не шевелитесь, - проговорила яростно, подошла к аппарату.
Обиженный холодностью суровой медсестры, не ответившей на заигрывания, Данила Гаврилович больше не улыбался. Путаясь в рукавах, надел рубаху, подошёл к столу врача.
- Ну и чё там у меня? Инфаркт скоро?
- Нет у вас никакого инфаркта. Идите в палату, сестра результат в отделение принесёт.
Даниле Гавриловичу почудился подвох, все только и норовят, объегорить да отнять. Заговорил с визгливыми злыми нотками.
- Я счас знать желаю, чё у меня. Знаю я вас, сунете куда попало, ищи потом.
- Что было, то и есть, - сдерживая раздражение, Анна Дмитриевна кивнула на монитор. - Сами смотрите.
- Кого я в ём понимаю, компьютере твоём? По-человечески скажи, язык не отвалится.
Данила Гаврилович заводился всё больше, перешёл на фальцет.
- У вас возрастные изменения. Это нормально. Что ж вы хотели, чтобы у вас сердце, как у семнадцатилетнего юноши было? Ещё и курите.
- Не курю я! Два месяца, как бросил!
- Наверное, всю жизнь курили, изменения-то остались. Для вашего возраста сердце нормальное. В космос не пошлют, но жить можно.
- А чего оно бухает тогда? Молодая ещё, кого ты понимаешь! Врачи называется! Тьфу, прости господи!
- Больной, ведите себя прилично! - круглое личико Анны Дмитриевны с задорно вздёрнутым носиком разрумянилось, верхняя губка приподнялась и задёргалась. - Что вы себе позволяете? Я не лечу, а расшифровываю результаты исследований. По поводу сердца обратитесь к лечащему врачу. Всё, идите. Расшифровку ЭКГ принесут в отделение.
Лоб, щёки Данилы Гавриловича приобрели бордовый цвет. Глаза выпучились, на кончик носа выползла капля. Слова опережали мысль. Желание сказать что-нибудь позабористей наглой докторице, чтобы ту перекосило от злости, затмевало разум. Лечащая врачиха была женщина строгой, хоть над этой молодушкой поизгаляться.
- Кого она понимат, врачиха лечащая? Десять лет радикулит лечит, вылечить не может. Доктора называется! Больница бесплатная, а хороши лекарства - покупай. Чё думаешь, дурак я, да? Не вижу, как сёстры с бутылками у раковин возятся? Хороши лекарства родичам раздаёте, да продаёте, а нас разбавленными лечите!
Возмущение и смех мешались у Анны Дмитриевны.
- Вы сами-то понимаете, что несёте? Вы представляете, что с вами будет, если в систему водопроводную воду налить? Если сердце болит, обратитесь к терапевту. Может, вас на эхограмму направят. ЭКГ всё не показывает.
Данила Гаврилович на минуту утих.
- А эта, эха у вас есть?
- Нет, у нас нету. Надо направление в диагностический центр получить, дождаться очереди. У них есть. Если платно, можно без талончика, никакой очереди.
- Больница называется! Я про вас Путину напишу!
- А это кто, друг ваш? - хихикнула Анна Дмитриевна.
- Вот накрутит хвоста, так узнаете.
Данила Гаврилович выхватил миллиметровку с кардиограммой и избавил хозяек кабинета от своего присутствия.
- Ух! - произнесла Анна Дмитриевна с облегчением, словно избавилась от тяжёлой ноши.
- Ну, дурак, ну, дурра-ак! - протянула Вера Григорьевна. - Надо же, за ручку ему охота подержаться. Найди шалаву какую-нибудь, и держись за что хочешь.
- Весна, гормоны играют, - глубокомысленно изрекла Анна Дмитриевна и хихикнула. - Вот погодите, выпишется из больницы, подстережёт вас и изнасилует. Уж очен-но вы ему понравились. Меня-то за ручку не держал.
Через минуту добавила:
- Может, и вправду сердце побаливает.
- Прям-таки, - с насмешкой откликнулась Вера Григорьевна. - В больнице на всём готовом живёт, вот и мутит. Дома всё самому делать надо, и поговорить не с кем. У него жена в прошлом году померла. Чтоб он сам сдох поскорей. Противный какой, кошмар ходячий.
- Да вы, что говорите! - воскликнула с испугом Анна Дмитриевна. - вдруг вправду помрёт. Грех на вас будет.
- Переживу. Все помрём когда-нибудь.
Вера Григорьевна старательно вымыла руки с мылом, пригласила следующего больного.
В магазине Данилу, пытавшегося устроиться у кассы, дабы "подержаться за ручку" и позубоскалить на известную тему с кассиршей, толкали, поругивали. Да и молоденькая девица, сидевшая за кассой не испытывала желания кокетничать с облезлым старцем. Со своей холщовой торбочкой, в которую сложил покупки - хлеб, вареную колбасу, коробку чая "Принцесса Канди", ловелас уподобился надоедливой собачонке путающейся под ногами. В конце концов, собачонку оттеснили прочь.
Спустившись с бетонного крыльца на тротуар, Данила остановился в раздумье. Пятачок, так в райцентре называли небольшую площадь, образованную тремя сходившимися улицами, жил своей жизнью. Современный супермаркет, хозяйственный и реликтовый продуктовый магазин принимали покупателей, у зелёного банка бил копытами табун железных коней, два магазинчика с ширпотребом и бижутерией, претендовавших на роль бутиков, зазывали в свои недра. Проезжали автомашины, сновали прохожие. Лишь две бездомные собаки, ожидавшие подачек у пирожкового ларька, да Данила не могли найти себе занятие. Дома царила скука. Огородишко вдовец забросил, старые друзья куда-то рассосались. Соседи менялись едва ли не каждые полгода, да и те состояли в основном из молодёжи, снимавшей квартиры у настоящих жильцов. Впрочем, одно дело, до которого никак не доходили руки, имелось. Ждали починки два облупившихся стула. Каким-то неведомым образом из спинок вывернулись и потерялись шурупы. На новые шурупы деньги Данила жалел, да и неинтересно так - взял да купил. Если пошуровать в сарайчике, можно отыскать что-либо подходящее, но пока подходящее не находилось. Может, нерасторопный мастер плохо искал, а, может, его там и не было.
О шурупах Данила поговорил с Лёнькой и Костяном. Лёнька вообще не поддержал разговор. Занятый своими мыслями бывший коллега по слесарке едва что-то буркнул в ответ на приветствие. Данила придержал торопливого мужика, ухватив за рукав, зачастил вопросами.
- Куда бежишь? Как жизня-то? Где трудисси?
Лёнька недовольно дёрнул рукой, освободил рукав.
- В автомастерской работаю. Чего хотел? Говори скорей, некогда мне, за сигаретами выскочил.
Данила расплылся в улыбке. Приблизившись к собеседнику, дыхнул гнилостным запахом.
- Дак ты мне и нужен. Понимашь, стулья поизломались. Десяток шурупов надо. Ты слесаришь, у тебя найдутся.
Лёнька оторопело посмотрел на бывшего сотоварища. Собрав морщинки у глаз, поморщился.
- Чего? Ты чё, вообще? Иди, вон, в хозяйственный, да купи. Копейки стоят. Думал, что серьёзное. Шурупы ему поищи! Всё, отвали, некогда мне.
Щуплый автослесарь крутнулся, и, оставив обиженного пренебрежением надоеду, ушёл прочь.
Солидный Костян, чей возраст перевалил за полсотни, в отличие от Лёньки, был гладко выбрит, одет в чистые джинсы. Главное, Костян не торопился. Достав пачку сигарет с фильтром, вытряхнул одну, чиркнул зажигалкой. Данила искательно протянул руку. Костян снисходительно усмехнулся, угостил давнего знакомца сигаретой, протянул зажигалку. Спросил с подначкой:
- Ты ж курить бросил? Или ты только свои бросил?
Попрошайка несколько смутился, переступил с ноги на ногу.
- Да так, балуюсь иногда.
Костян впустил в небо струю дыма, с неуважительной усмешкой хмыкнул.
- Ну-ну, понятно.
Зажимая дармовую сигарету в горсти, Данила проследил за ленивым взглядом знакомца, созерцавшим полёт голубиной стаи.
- А ты чё не на работе? Ты ж в "Стройлесе" пахал. За это дело, что ли, выгнали?
Костян бездельничал, дабы скоротать время, был не прочь поболтать даже с Данилой, но вопрос раздражил его.
- Почему выгнали, чё сразу выгнали? Песец "Стройлесу" пришёл.
Данила затянулся, глубокомысленно поморщил лоб.
- Чё так? Банкрот, что ли?
- Типа того. Материала нет. В мае последнее бревно распилили. Москвичи весь лес скупили, свою фирму открыли.
- Ну и ты чё, груши околачиваешь?
- Да почему? Вон, под тополями "газик" мой стоит. Калымлю, кому чё подвезти.
- Ни фига себе. Ну, ты прям олигарх.
- Т-хе, олигарх! Купил рухлядь, рухлядью, за год подшаманил. Вот теперь пригодился, бегает помаленьку. Ну, а ты чё, на пенсии, помогаешь, кому делать нечего?
- Да, вишь, Костян, дело у меня какое, может, подсобишь.
Данила обстоятельно рассказал о сломанных стульях, выжидательно посмотрел на собеседника. Тот подумал, оттопырил губу.
- Да, может, и есть, посмотреть надо. Так опять же, длина какая, диаметр. А то - шурупы. Шурупы, они разные.
Данила представил, как поедут к Костяну домой, пару часов будут рыться в железном хламе. Но надежды его не оправдались. Зазвонил мобильник. Вольный перевозчик выхватил из кармана телефон, заговорил в трубку.
- Да, да... Всё правильно... А куда... Всё, договорились, через десять минут подъеду.
Костян иноходью побежал к грузовику. Возглас: "А как же шурупы?" остался без ответа.
Данила потоптался ещё немного у бетонных ступеней, посмотрел на работницу, протиравшую стеклянные двери, поплёлся к массивной круглой тумбе, стоявшей под тремя высоченными тополями. Тумбу облепляли объявления "купи-продай". Предложения интереса не представляли. Волос для продажи не имелось, окна не требовались, в дровах и угле житель трёхэтажки не нуждался.
- Здоров, Данила! Покупаешь чё, или продаёшь?
Данилу окликнула толстая тётка неопределённого возраста, но явно за сорок, одетая в вязанную зелёную кофту не по сезону, обутая в глубокие галоши. Лихорадочный румянец на дряблых щеках, блёклые волосы старили женщину.
- Тц, тц, - пискнул Данила. - Кого мне покупать? Скоро кусать нечего будет.
- Ты чё ж, вылечился? Давно выписался?
При упоминании о лечении, Данила вспомнил тётку. То была больничная санитарка.
- Кого вылечился? Кого наши врачи вылечат? Продержали две недели, да выпнули. А ты чё, выходная?
- Выходная! - передразнила тётка зло. - Тоже выпнули. Года не проработала, выгнали суки.
- Сократили, что ли?
- Главврачу настучали - пьянку я устроила. Мужикам по стакашку бурдомаги налила, жалко мне, что ли. Дак я им в глотки не заливала, сами попросили. Я-то, - бывшая санитарка хитренько улыбнулась, - приспособилась бражку ставить. Ну и с собой банку брала. Вечерком тяпнешь - весело! Водка-то счас за двести зашкаливат, денег не напасёшься. Мужики про банку прочухали, ну и попросили. А пойло крепенькое вышло! У мужиков со стакашка загорелось, гонца послали. Ну, и мне поднесли. Мы и пили-то не в палате, в санитарской устроились. Вот скажи, кому како дело. Пьём тихо, культурно, никого не трогаем. На-те, дежурный врач нарисовался. Нарисовался, и давай нас строить. Мужики обозлились, самого "построили". Выскочил, как ошпаренный. А чё, сам виноват, пусть не лезет, мы тихо сидели, никого не трогали. Выгнали, ну и хрен с имя. Я шибко не переживаю. Было б из-за чего. Платят пять тыщ, врачи выпендриваются, сёстры выпендриваются, только и знают указывать. Не берут только никуда. Ну-да ничё. Лето перекантуемся как-нито, а к зиме сыщу работу. Ну, их всех на фиг!
- Чё на фиг, чё на фиг! Жрать-то что будем? - неожиданно подала голос толстоногая малолетка, разглядывавшая объявления на тумбе.
- Это моя Танюха, - объяснила бывшая санитарка.
Данила вспомнил, тётку звали Татьяной.
- Не пропадём, доча, не помрём с голода. Вот, разгребусь маленько, пойдём штукатурить. Лето, кто строится, кто ремонтируется. Рабочие руки нарасхват.
- Ой, не могу, штукатурить она пойдёт. Кого ты наштукатуришь? Испилась вся.
- Э-э, доча, - старшая Татьяна погрозила пальцем, - не говори, чего не знашь. Талант-от, его не пропьёшь. Руки мастерство помнят. Руки у меня золотые.
Санитарка подняла на общее обозрение красные, подрагивающие кисти.
- И ты со мной штукатурить будешь. Вдвоём веселей, и делу тебя обучу.
- Мобильник купишь, тогда пойду, - капризно ответила дочка.
- Вот привязалась с этим мобильником. Жрать нечего, ей мобильник подавай. На кой ляд он тебе нужен? Кому звонить будешь?
- Знаю кому, подругам. У всех есть, у меня нету. Стыдно на улицу выйти.
- Вот ещё горе моё. В школу не ходит, на работу не берут - малолетка.
Татьяна не уходила, бранилась с дочерью, и старалась поймать взгляд Данилы, словно пыталась добиться у того благосклонности.
- Чё, из школы-то выгнали? - спросил Данила машинально, шаря по малолетке замаслившимися глазёнками.
- Не пошла ей наука впрок. С двояков на трояки перебивалась, - продолжала Татьяна, голосом и взглядом стараясь вызвать к себе жалость. - Я ей потом сама сказала: "Да не ходи ты в эту грёбанную школу, будь она неладна". Вот, ты сам рассуди. Я пять тыщ получала в этой грёбанной больнице. А им то за одно плати, то за другое. Тут вообще придумали, какой-то училке подарок сделать, по пятисотке собирали. Я где таки деньги наберу, печатаю, что ли. Вот с Нового года и сидит дома. Кого с ней делать, ума не приложу. На работу фиг, кто примет. Хоть бы, какой одинокий мужичишко взял прибираться в доме.
- Ну, ты совсем того, - откликнулась дочка, метнув взгляд в материного знакомца, - в б... определить меня хочешь.
- Сразу и в б... Дура, ты, дура. Прибиралась бы у кого, на свой мобильник заработала, да и пожрать чего.
Татьяна отвернулась от дочери, посмотрела на одинокого мужика просительным взглядом.
- Займи полтинник, может, сотенная найдётся, - мучимая жаждой женщина сглотнула, потопталась на месте. - Танюха, когда прибраться бы зашла, ещё чего, там, по хозяйству.
- Какой полтинник, какая сотня! Говорю, скоро кусать нечего будет, с такими ценами.
Жалость к деньгам, которые неминуемо бесследно исчезнут, боролась с вожделением. Взгляд отклеился от толстых ляжек, едва прикрытых тонким коротким платьицем, скользнул вверх, к бугоркам, не стеснённых лифчиком.
Данила кашлянул, заговорил фальцетом.
- Вот чё, счас пузырь возьму, пойдём ко мне, выпьем за знакомство. Только ты, того, с Танюхой иди.
- Банку пива возьми! - крикнула вдогонку малолетка. - Мне вашу водку пить противно.
Дрожащими руками Данила сдвинул на край стола немытую посуду, наполнявшую кухню дурным запахом, налил в гранённые стопки водку. Татьяна торопливо кромсала хлеб, колбасу.
- Ну, будем!
- Вы тут пейте, я туда пойду, - малолетка с отсутствующим видом взяла банку с пивом, ушла в комнату.
После второй лицо у Татьяны размякло, обвисло.
"Расстележится, - забеспокоился старец, - потом не выпроводишь". Водки было жалко, но он пересилил себя, иначе та уйдёт.
Пробка пошла не по резьбе, завернулась с третьего раза.
- Ты того, водку забирай, и домой иди, сама допьёшь. Танюха пусть останется. Приберётся, вишь бардак какой у меня.
- Да мне чё, хотит, пусть остаётся. У тебя и правда, мусор кругом. Договоритесь, пусть хоть кажен день приходит убираться. Только деньги мне платить будешь, - с хитренькой улыбочкой Татьяна погрозила пальцем.
- Ну и хата, даже телик не работает. Мобильник купишь, буду приходить. - ноюще донеслось из комнаты.
Неожиданно появившаяся в дверях дочка выхватила у матери бутылку, привычным движением свернула пробку, хлебнула из горлышка.
- Вот же стерва, - пробормотала мать, отбирая водку.
Данила нетерпеливо подталкивал мешкавшую гостью к выходу, у порога вышла заминка.
- Ты вот чё, ещё на пузырь дай, а то заберу Таньку, - неожиданно злобно зашептала Татьяна, не позволяя открыть дверь.
- Я где столь денег наберу?
- Твои проблемы. Давай, давай. Ты как хотел? Не будет денег, и девки не будет.
Сопя, Данила достал кошелёк, зашелестел купюрами. Татьяна ловко выдернула три сотенных бумажки и шмыгнула за дверь.
Танюха снулой рыбой лежала на кровати, раскинув руки и ноги, банка из-под пива валялась рядом. Данила долго стаскивал тесное платье. От вожделения вспотели ладони, от усердия выползла капля. Старец кряхтел, что-то бормотал, тискал неразвитую грудь, мусолил губы, щёки. Танюха лежала безучастно, лишь лицо воротила в сторону, цедила сквозь стиснутые зубы:
- Да не облизывай ты меня. Давай скорей.
Ушла малолетка в сумерках, строго-настрого предупредив, без мобильника в постель не ляжет.