Солнышко уже разгорелось, но пригревало ласково, не распалясь. В лесу ещё сберегалась утренняя прохлада-отрада. Густые зелёные кроны, пронизанные косыми лучами невысокого солнца, казались лёгкими, весёлыми, нарядными. И будто помолодели старики-дубы, заиграла листва, омытая росою. Вспыхивали росные капельки и с потревоженных листьев искристыми бриллиантами да изумрудами сыпались на Алёну. Казалось, едва слышные хрустальные звоны растворяются в парном, утреннем воздухе.
Розовыми от малинового сока пальцами осторожно снимала Алёна крупные, налитые светом ягоды. Они, тяжёлые – только тронь, с готовностью падали в ладошку. Такие вот – утренние, влажные от росы, умытые и напитанные ею, они были особенно рясные да сочные, одна к одной.
Еле приметная тропка бежала в глубь леса, петляла меж деревьев. Босые Алёнины ноги с прилипшими травинками, ступали по ней легко и без опаски, будто и не по лесной тропинке, усыпанной желудевыми скорлупками, шла, а по горнице своей, по пестротканным половичкам. Стайка солнечных зайцев неугомонно и суматошно скакала по траве, путалась у неё в ногах.
Радостно было Алёне от ясного утра, от высокого неба, от весёлого птичьего гомона, и даже от заполошного сорочиного стрекота.
– Эй, белобока! – рассмеялась Алёна. – Тебе бы с тётушкой Февроньей взапуски потрещать!
За гомоном лесным не расслышала Алёна шелеста других шагов, да и не ждала так рано человека в лесу встретить. Потому аж назад подалась, когда за очередным поворотом тропинки почти столкнулась с другим путником.
– Эге! – блеснул он смеющимися глазами. – А я дивлюсь, кто в лесу с сорокой беседы беседует? Думал, уж точно к кикиморе какой попаду. – Глаза дерзко прошлись по лицу Алёны, тронули плавные линии стана, – домотканое старенькое полотно сарафана не шибко-то скрывало его. – А может, ты дива лесная, лешака здешнего дочка?
– Так и есть, здешняя я, – насмешливо улыбнулась Алёна. – А вот ты кто таков?
– Здешняя, это славно, мне как раз тебя и надо. Заплутал я маленько в вашем лесу, даже заночевать пришлось. А утром вот сразу на тропку эту наткнулся. Далеко ли деревня?
– Близко. Тропинка на опушку ведёт, а там сразу деревню нашу на взгорке увидишь, мимо не пройдёшь. Как звать тебя?
– Иван.
– Иванко… А я – Алёна.
Прошелестел в листве ветерок, взметнулось пламя Алёниных волос, и сквозь рыжие языки лукаво плеснули изумруды, солнечного леса отсветы.
– Ух какая ты!.. – не сдержал восхищения парень.
Рассмеялась Алёна:
– Ой, не смотри так, Иванко! Знаешь ли ты, что лес наш не простой? Тут волхвы жили, под дубами столетними волшбу творили. С тех времён и сам лес чародейным стал, тайных заговоров полон. Их листья шепчут – слышишь? Смотри, приворожит он тебя, одну меня и видеть будешь.
– Пусть приворожит! – с готовностью объявил парень. – Я согласный!
– Да мне-то ты нашто? – снова рассмеялась Алёна. – Куда мне потом с тобой?
– Аль не глянусь?
Алёна молча смотрела на него с усмешливой улыбкой.
– А в туеске у тебя что? - спросил Иван, не дождавшись ответа.
– Малина. Хочешь?
– Хочу. Только дай из своей руки.
– Не дам. С руки возьмёшь – ручным станешь. Иди Иванко, нам в разные стороны.
– Ой, так ли?
– А как же? Тебе из лесу, мне в лес.
Она отступила в высокие папоротники, давая ему дорогу.
Причудливо вьётся тропка, поворот, другой, и уж не видно никого, будто и не было никакой встречи. Только в сердце – ликующая радость осталась. Знает Алёна – не уходит от неё Иван, по одной тропинке им идти, накрепко ею связанным. И что с того, что заслонил, укрыл его лес? Перед Алёниными глазами вот он стоит: высокий, широкоплечий, стройный. Волосы ковыльно-белые, густые, шапкой. Под ковыльным крылом тяжёлой чёлки густые брови – два тёмных размаха, и серый холодок дерзко-насмешливых глаз.
– Свидимся, Иванко… – дала она запоздалый ответ.
- Каррр! - хрипло и громко раздалось прямо над головой.
На ветке сидел ворон, оперение его сияло на солнце чёрным блеском. Голова наклонена набок и круглый глаз пристально разглядывал Алёну. Ишь ты, свидетель нечаянной встречи объявился!
- Ты чего раскаркался, чернец?
Ворон слетел на тропку на два шага впереди Алёны, постоял и шустро зашагал от неё прочь. Потом подпрыгнул, расправил крылья и плавно полетел над тропинкой, скрылся из виду.
- Вот и займись своими делами, - сказала Алёна ему вслед.
Знакома ей была эта премудрая птица-вестник. Его даже в полёте легко было узнать. Ворон всегда летел неторопливо, будто наслаждался полётом, купался в воздушном океане.
Наедине с лесом, с лугами забывала Алёна о времени. Что делала весь день? Да будто бы ничего особенного. Шла, разговаривала с деревьями, с птицами. На полянке встретила молодую косулю и долго уговаривала ею подойти, взять хлеба краюшку. Потом сидела в траве и гладила изящную, гордую шею, смотрела в большие, всегда печальные глаза. Когда Алёна встала и пошла дальше, и косуля пошла рядом. Алёна рассмеялась, и они вдвоем – лёгкие и быстроногие, бежали по солнечному подлеску, пока лес вдруг не кончился, и они оказались на краю большого луга.
Воздух здесь был другой, настоянный на ароматах трав и цветов. В полуденном зное жужжали тяжёлые шмели; деловито и озабоченно хлопотали в цветочных чашечках мохнатые пчёлы; нарядные бабочки легкомысленно порхали над лугом. Неподвижно висели в воздухе большие стрекозы, окружённые прозрачным дрожанием. Вдруг, будто закончив обозревать густые травы внизу под собой, сквозь которые просвечивали алые землянички-капельки, стремительным рывком перемещались они над лугом и снова замирали, подвешенные на невидимой паутинке. Косуля шевелила ноздрями, втягивая густой пряный воздух. Потом повернулась и, изящно ступая тонкими ножками, отправилась назад, под прохладный полог леса.
Алёна шла сквозь травы, легко трогала ладонями венчики ромашек, лиловые колокольчики, синие васильки… Ещё она лежала навзничь, окружённая со всех сторон травяной стеной, и смотрела в высокое, бездонное небо, провожала глазами белые невесомые облака… Потом задремала, и разбудили её трое зайчишек, вздумавших устроить свои забавы на лугу неподалёку. Алёна приподнялась и наблюдала за ними, незамеченная, а когда не выдержала и рассмеялась – косые задали такого стрекоча, только пятки мелькали…