Мы познакомились в галерее. Я разглядывала картину модного автора - багряные и бордовые кляксы на снежно-белом холсте, когда голос над моим ухом произнес:
- Вы ведь знаете, он написал эту картину собственной кровью. Художник. Кто-то называет его гением, кто-то - психом с маниакально-депрессивным синдромом, а кто-то - просто позером, но когда он вскрыл себе вены, стоимость его картин увеличилась втрое, и это факт.
Я обернулась. Сзади меня стоял худощавый брюнет с небрежно накинутым зеленым шарфом на шее и мрачноватой усмешкой на губах.
- Меня зовут Дэн. А вас?
Я никогда не называла наши отношения романом, или, тем более, любовью. Мы то разбегались, то снова сбегались, встречаясь по маленьким кафешкам, паркам и мостам, или в его квартирке-студии с вечно текущей крышей, насквозь пропахшей красками и сигаретным дымом.
- Фальшь, всюду фальшь, - вещал Дэн. - современный мир просто насквозь пропитан фальшью, я задыхаюсь в нем! - Он заканчивал свою очередную картину: грустный клоун держит в руках лебедя со свернутой шеей - агрессивные мазки и холодные тона, хоть и не без искры таланта. Я валялась на его тахте и набирала на ноутбуке очередной пошлый рассказик для второсортного глянцевого журнала, единственное преимущество работы в котором заключалось в том, что мне не надо было сидеть целый день в редакции. Чем мрачнее становились речи Дэна, тем слащавее выходил рассказ.
- Все строчишь о бессмертной любви амебы-секретарши к шефу в самом расцвете сил? Блеск и нищета офисного планктона? - Я кивнула. - А знаешь, что я считаю апогеем чувств? Уйти вместе из этой жизни, как делали в старину японцы, когда мир оказывался слишком жестоким местом для возлюбленных!
От такой банальности у меня аж зубы свело, но Дэн продолжал в том же духе. Он вообще умел говорить с заражающим воодушевлением, так что любая расхожая чушь могла обрести в его устах второе дыхание.
- В искусстве, как и в жизни, все подчиняется лишь Эросу и Танатосу. Следовательно, подлинная любовь неотделима от смерти, и только через смерть можно познать её!
На этой мажорной ноте я закончила свой рассказ очередным "долго и счастливо" и закрыла ноутбук, в очередной раз задумавшись, насколько Дэн сам верил в то, что провозглашал. Во всяком случае, эта философия вдохновляла его на неплохие картины, а моё "творчество" могло вызвать разве что пятиминутный интерес у непритязательных домохозяек и клиенток парикмахерской. Я, однако, была далека от того, чтобы принимать слова Дэна всерьез, как, подозреваю, и сам Дэн.
Когда я уходила на следующее утро, Дэн привычно попросил у меня пару сотен в долг, который он, впрочем, и не собирался отдавать. Я вновь задумалась, на что же он живет: картины не приносили особого дохода, а на любой работе он не задерживался и полмесяца. Но подобные меркантильные вопросы Дэн обычно считал выше своего достоинства.
Все-таки Дэн был романтиком, или изо всех сил старался им быть, хотя иногда это и выливалось в довольно странные формы. Он мог принести лопоухого щенка или охапку сирени, водил меня гулять по мосту, навстречу мчащимся в свете фар машинам, причем сам забирался на перила и пытался шагать по ним, пока я чуть ли не силой стаскивала его оттуда, писал мой портрет, был нежным любовником. Тем не менее, мы были слишком разными, чтобы это могло продолжаться долго. Меня раздражали его постоянные перепады настроения: он мог ни с того, ни с сего замкнуться в себе и не реагировать ни на что - даже на мой хлопок дверью, что бы потом вдруг разразится безудержным и даже каким-то истерическим весельем. Он мог пропасть на неделю или две, а потом вести себя как ни в чем ни бывало. В конце концов, я была почти на десять лет его старше, и его полная безответственность иногда просто выводила меня из себя.
Однажды, после одного такого тайм-аута, мы сидели на кухне: я листала его блокнот с набросками, и наткнулась на записку из университета, воткнутую между страницами. Дэну необходимо было явиться в трехдневный срок в деканат, сообщалось в ней, иначе его отчислят. Я поинтересовалась:
- Когда ты собираешься закрыть сессию?
Дэн выхватил бумагу у меня из рук и разорвал её.
- Да что они понимают в этом университете! Подумаешь... - он раздраженно отмахнулся. Я скептически приподняла бровь, и в глаза Дэна потемнели.
- Знаешь, - протянул он с деланным спокойствием, но я знала, что оно ненадолго задержится, - вчера я гулял по мосту. Гулял по перилам, знаешь ли, как ты мне никогда не позволяешь, а в руках нес черную розу. И вдруг увидел мальчика, идущего мне навстречу, лет семнадцати, будто только что сошедшего с полотна Караваджо. Я подарил ему розу и продолжил свой путь, не оглядываясь, хоть он и окликнул меня. Возможно, мне стоило тогда остаться с ним? Как ты думаешь? Возможно, его сердце не настолько еще огрубело, и он не стал бы задавать мне таких вопросов, а?
- Возможно, - холодно ответила я
- А может, это была любовь с первого взгляда, - все больше распалялся Дэн, отчаянно при этом жестикулируя - может, у нас с ним родство душ?! Знаешь ли ты вообще, что такое родство душ, ты же каждую неделю в своём дерьмовом журнальчике этим спекулируешь?
- Можешь хоть сейчас идти и искать этого своего мальчика хоть на мосту, хоть в преисподней, раз уж он тебе так близок, а мне твое ребячество надоело. Пора бы тебе...
- Да как ты... Да что ты понимаешь?!
Я взяла свой недописанный портрет из спальни и молча ушла, постаравшись даже не хлопнуть дверью. Вслед мне донеся звук разбитого стекла.
С тех пор мы не виделись уже практически год. На первых порах Дэн пару раз пару раз усиленно мне названивал, но я была сыта по горло им и его выходками, а потому не брала трубку. Попыток же увидеться лично он не делал. Во всяком случае, до декабря. Было уже заполночь, и я только что покормила собаку и улеглась в постель, когда зазвонил мобильный. Я помедлила, но все же взяла трубку. Без всяких вступлений голос Дэна на том конце прошептал: "Марина, я убил человека. Приезжай, прошу тебя", - до меня донесся приглушенный всхлип. "Где ты сейчас находишься?" - "Дома. У себя дома. Пожалуйста, приезжай".
Я еще несколько мгновений вслушивалась в гудки, не зная, что и думать, а затем встала и начала машинально одеваться.
Не успев еще подойти к дому Дэна, обычной серой многоэтажке, я уже издалека заметила машину милиции и людей, столпившихся на углу. С тяжелым сердцем я поспешила вперед. Толпа уже начинала расходится, но сердобольная тетушка в куртке, накинутой поверх домашнего халата, доверительно прошептала, не дожидаясь моего вопроса:
- Ужас-то какой! Паренек, молоденький совсем, прыгнул с крыши, представляете? И что это с молодежью сейчас творится?
Моё сердце наполнилось тяжелыми предчувствиями:
- А кто он такой. Вы не знаете случайно?
Тетушка покачала головой, но тут в разговор встряла другая женщина неопределенного возраста:
- Кажется, это тот парень, который в последнее время все у моего соседа ошивался, ну, знаешь, художника...
Рассеяно кивнув и не дожидаясь окончания разговора, я развернулась и взбежала по лестнице на девятый этаж (лифт в этом доме никогда на моей памяти не работал). Я несколько раз нажала на кнопку звонка, но никто не ответил. Тогда я толкнула дверь - она оказалась не заперта - и вошла в квартиру.
Я не сразу заметила Дэна в комнате, освещенной только лунным светом и заставленной холстами. Он сидел на полу, забившись в самый дальний угол и уставившись в одну точку, никак не реагируя на мое присутствие, только зажмурившись на мгновенье, когда я включила свет. Практически со всех картин у стен на меня смотрел длинноволосый брюнет - на мосту, с портрет с сигаретой в руке, в широкой рубашке на знакомой мне тахте...
- Выключи, - хрипло попросил Дэн.
Я снова выключила свет и опустилась на пол рядом с ним:
- Что случилось? Расскажи мне.
Но Дэн молчал, и я не нарушала больше тишины, почти физически чувствуя боль, разрывавшую его. Не знаю сколько мы просидели так - час, два, а потом начал говорить, временами бессвязно, прерывая свою речь приглушенными рыданиями.
- Пашины родители не одобряли его образа жизни... А главное - меня, чего уж тут скрывать. Он переехал ко мне. Начались скандалы, ссоры. Я ведь творческий человек, ты же знаешь, мне свобода нужна. Да к тому же он подсел на какую-то дрянь... Сегодня вечером мы снова поругались из-за этих его таблеток. Он заявил, что я его больше не люблю, что он не выдерживает больше, что он сию же минуту пойдет и сбросится с крыши... Я сказал: валяй... Я ведь ни на минуту тогда не поверил, что он действительно на это способен, думал, это очередная его сцена, но он все не возвращался, и я побежал за ним на крышу... Знаешь, он стоял там, на краю, и единственная мысль, которая крутилась у меня в мозгу, была: "Какой сюжет для новой картины!". Наверное, он увидел что-то такое в моих глазах, потому всхлипнул только. И шагнул вперед.
Я молча обняла Дэна, и он зарылся в мои волосы, всхлипывая.
- Я не выдержу допросов в милиции... И как я смогу взглянуть в глаза его родителям?! Я должен был прыгнуть вслед за ним, там, на крыше... Ведь это я, только я виноват в том, что он...
- Не говори глупости. - Наверное, стоило бы сказать, что все образуется, но у меня не поворачивался язык. Тогда я просто поднялась и протянула ему руку, - пойдем, переночуешь у меня.
* * *
Я стою в галерее и разглядываю картину модного автора. Мальчишка в расстегнутой рубашке стоял вполоборота на краю крыши небоскреба в ночном футуристическом мегаполисе, мерцающем неоновыми огнями.
- Мы очень надеялись, что автор этой картины приедет на открытие выставки, но тем не менее... Вы может быть, слышали, что он живет как отшельник и редко показывается на люди, - произнес за моей спиной директор галереи. Недавно я взяла у него интервью, и с тех пор он постоянно приглашает меня обсудить его за чашечкой кофе. Возможно, как-нибудь я даже соглашусь - в свои пятьдесят с хвостиком он выглядит вполне импозантно. Мы перекидываемся парой фраз, и я отправляюсь искать фотографа, который, кажется, опять пропадает у бара. По пути я чувствую на себе чей-то взгляд и оборачиваюсь. В первое мгновение я даже не узнаю его - неухоженная борода и усы, бесформенная одежда и темные круги под глазами. Мы с Дэном смотрим друг на друга, и тяжесть старых воспоминаний снова камнем ложится между нами. Он сухо кивает и направляется к выходу. Я не пытаюсь его остановить или окликнуть.