Оголенный нерв. Сердце - выжатый лимон, до последней капли. В горле пересохло. Отходняк.
Переулок осветился пугливым желтым светом, послышался гул двигателей, аэро-дюзы напустили белых клубов дыма. Бросив на землю окурок, я затушила его и выдохнула маленькое, скверно-пахнущее облачко. Невыносимо хотелось домой, умыться и спрятаться под одеяло. Потопчется, свернется калачиком, замурчит под боком любимый Рыжелло, и наступит расслабление.
- Вызов а-десять дробь пять, олд Черемушки дом сто восемь, нулевой уровень. Мобиль у входа в ... парадную. Выходите.
- Провожать не надо, закончу - вызову мобиль на "нулевку". Деньги переведете на счет фирмы - да, что указан на сайте. Всего доброго.
Чуть знобит, но я справлюсь. Не в первой. Хлопнула дверью, плавно утонула в глубоком и очень удобном кресле. Устала. Ноги гудят, сердце с трудом разгоняет остывшую кровь. Водитель заложил крутой вираж и вклинился в общий поток. Закрываю глаза, темнота нехотя отпускает. Мне нужно пару минут тишины.
Сорок восемь часов назад.
- Вы не представляете, это кошмар! - голос у дамочки мерзкий, тонкий, похож на сломанную музыкальную шкатулку. Цветастая, блестящая, но некрасивая, потому что не хватает одной важной детали. Интеллекта. Зато денег много, у нее или у муженька, папика, котика. Выкупать старый дом целиком и достраивать десяток этажей - новая мода в Сити. А ведь внизу живут, жили... люди.
- Он ходит по дому, по всем этажам! Представляете? Возмущается, что это не так и то! Перекладывает вещи. Бурчит. Бу-бу-бу, - она надувает щеки, имитируя звук медной трубы. Я снисходительно улыбаюсь, согласно киваю, скрипя зубами, слушаю. Ведь он не просто бу-бу-бу - он живой! Жил. Пусть не здесь и не сейчас. Я не знаю, мне сложно объяснить, верю и все. Они ведь живые, фантомы. А я не ликвидатор второй категории, а убийца.
- Ясно, обычно точка прорыва - первые этажи здания, - говорю уверенным голосом. Глаза дамочки округляются как два чайных блюдца, она хлопает в чистые ладошки, прижимает их к силикону третьего размера и сокрушается.
-Туда? Фэ, там такой дрянной запах смога...- тут она запинается, берет себя в руки и, закусив пухлую красненькую губку, выдает. - Лифт на первый, а там еще минус пять этажей по лестнице. Когда вас ждать обратно?
- Провожать не надо, закончу - вызову мобиль на "нулевку"....
Сегодня.
Солнце облизывает крыши - теннисные корты, бескрайние бассейны, посадочные площадки, виллы и сады - алым теплым языком. Смеркается. Сумерки отвоевывают место у закатного градиента, что заполонил горизонт. В такие моменты люблю смотреть не вниз, а вдаль. Внизу - мрак, тоска. Прошлое. А впереди, хочется верить, есть надежда.
Пятница, вечер.
Включаю фонарь, на пять этажей вниз освещаю лестницу. Пыль, паутина, тлен. Темнота не так страшна, как уныние серого цвета. Вытаскиваю планшетник, настраиваю тетта-локатор. Сигнал прорыва локализуется довольно легко. Четвертый этаж, квартира сорок восемь, левая дверь - обитая дерматиновый тканью, с круглыми медными булавочками по контуру, выпуклый хитрый глазок, два замка и ручка. Набухший белый шарик звонка так и просит "нажми меня". Не притрагиваюсь, сразу давлю на ручку
Рельефные светло-желтые обои в прихожей, вешалка с одинокой фетровой шляпой на верхней полке и двумя потертыми плащами на крючках. Обувь на аккуратной подставочке, писающий мальчик обозначает вход в ванную комнату, антресоль на замочке, холодильник в коридоре изредка посапывает, нарушая сонную тишину мира.
Двухкомнатная "хрущевка" - кухня шесть квадратов, ванная - три, зато имеется застекленный балкон. Осторожно ступаю по натертому до блеска березовому паркету. Ковер на стене, шикарное зеркало в старинной оправе висит под небольшим наклоном, высокие стеллажи с книгами, сервант с хрусталем и кресло. Красное дерево, витые подлокотники - стоит качалка в дальнем углу комнаты.
Тихое поскрипывание, резко оборачиваюсь на звук. Но в квартире никого, пусто уже почти сотню лет. Подхожу к зеркалу, заглядываю снизу вверх. Кресло едва заметно колышется. Раз, два, три...
- Лизонька, ты уже со школы? А где Ляля?
... Есть прорыв!
Мужчина за пятьдесят. В хорошей форме. Ни живота, ни худощавости. Сидит в кресле и удивляется мне. Седые кучери от залысины на круглом лбу расходятся по щекам бакенбардами. Скорей всего, инсульт. Правая часть лица перекошена, но нельзя назвать это уродством. Особенность.
- Да, - говорю, - Я раньше забежала, она сейчас.
Будто пелена спала. Он настороженно всматривается, инстинктивно подставляет правое ухо, где каплей прилеплен слуховой аппарат. Контузило, наверное, на войне. Подхожу ближе и повторяю.
- Да, сейчас теть Ляля поднимается.
- А, ну хорошо. Как в школе?
Пожимаю плечами. Не знаю, кем он меня представляет. Дочкой - вряд ли, внучкой? Молчим. На стенах семейные фото - только вдвоем. Значит, детей нет.
Тишину разрывает красивая мелодия дверного звонка. Бегу открывать, мимоходом примечая, как в зеркале промелькнула девчонка лет восьми в школьной форме темно-шоколадного цвета, черном скромном фартушке и с двумя белыми бантами на светло-русых хвостах. Подмигиваю ей, она - в ответ улыбается. По полу у дяди Вани можно кататься как на коньках.
На пороге женщина в легком платьице из рыжего с голубыми лютиками ситца, тонкий поясок подчеркивает удивительно узкую для ее возраста талию. Босоножки на плоском, в руках две авоськи. Седеющие у корней и темно-рыжие на концах волосы собраны в "гулю", заколоты шпильками. Лицо - сплошные морщины, лишь на щеках разглаживаются. Такое родное, доброе. Коричневая родинка над губой и стершая на белесых губах красная помада.
- Чего не подождала? - ворчит тетя, но не со зла. - Я волновалась.
Дядя подошел к нам, забирает сумки с продуктами. Бурчит.
- Ну зачем ты, Ляля, тяжести таскаешь. Я на рынок вчера бегал, все купил.
- Так капусту забыли, на голубцы-то! И селедку для "шубы", - поясняет тетя, - Лизонька, помнишь, завтра вы к нам в гости приходите всей семьей. Витенька с Люсей приедут, и мы всех ждем. Анечку, Коленьку, маму и папу твоих, Марик будет и Соня с Диной. Через полчаса обед. Лиза - давай за уроки, что ли?
- Не-е-е, не буду, - косясь на потертый светло-серый ранец, что валяется в углу, отвечаю, - Выходные. Успею.
- Тогда ладно, поиграй в спальне.
С разрешения тети забегаю в соседнюю комнату, а там - огромная кровать, застеленная шелковым покрывалом. Прыгнуть с разбега и скатиться на пол. Справа в углу лаковое черное трюмо. Там мои "сокровища"! Серьги, бусы. Тетя позволяет играть в них только по праздникам. Сегодня - нельзя, в моем распоряжении лишь "кукла-наполовину" и сломанные клипсы. Почему наполовину? Нижней части у нее нет, кто-то украл, потерялась или это злой волшебник забрал ноги, взамен оставив красивые волосы... Не знаю... Не помню... Придумаю сама!
- Лиза, детка, мама за тобой пришла, - голос тети доносится из кухни.
Как только дверь закрывается, холод пробирает до костей. Кусает, колется под одеждой и обжигает, если удается добраться к сердцу. Тяжело дышу, прислоняюсь к ледяной стене лестничной площадки. Включаю фонарик, осматриваюсь, одумываюсь. Четыре гнезда электросчетчиков вырваны с корнем. Света здесь давно нет. Вернулась...
Чувствую себя той самой "куклой-наполовину". Половина здесь - в прошлом. В солнечном городе детства, где душа впитывает добро и учится остерегаться зла. Не зачерствела еще. Не отрастила панцирь. А другая часть там, где и должна быть. В современном мире.
Снизу доносятся голоса. О чем-то спорят, обсуждают. Гости. Отголоски прошлого. Раз, два, три-и-и...звоню в дверь, открывает тетя Ляля.
- О, вы первые, проходите!
Вбегаю в комнату и тут же занимаю самое привилегированное место вечера - кресло-качалку. Из-за того, что на всю длину гостиной комнаты разложен стол, кресло перекочевало в левый ближний к двери угол, рядом с книжным шкафом и зеркалом.
- Ой, не надо было Анечка!
- Да я знаю, все любят холодец! Ваня твой и мои дети. Марик, Дина поедят. Лишним не будет.
- Люсенька, как ты хорошеешь - прямо на глазах.
- А куда ж ставить? Стол ломится, тетя Лялечка - ты с ума сошла.
- Вот настоечка. Смотри, Игорек, я ее на ореховой скорлупе настаиваю...
- Коля, помоги Ляле холодец принести, я расставлю. Или нет, пусть в холодильник его сунет, раздадим, когда все усядутся.
Разговоры, радостные объятья и смех. Дом наполняется жизнью, будто после затяжного прыжка под воду пловец выныривает и делает вдох. Я физически ощущаю, как размораживаются стены, согревается воздух.
- О, Марик с Диной. Ваня, открой же им!
- Да, Витенька, всю ванную - и пол, и стены Ваня сам делал. Из битого кафеля, на стройке собирал. И паркет, конечно, его гордость. Сам шлифует, лаком кроет.
- Золотые руки у твоего Вани! Не то, что у некоторых.
- Чего ты, Анюта, твой Коля тоже молодец, все тебе помогает.
- Да, только сумки с базара тяжеленные сама тягаю. А спина-то у меня не железная...
- Ну ладно, рассаживаемся за стол...
- Я тебе настоечку дам попробовать, не та вишневая, что я пересладил в прошлом году. Новая. Почти Амаретто! Ты же плавал в Италию? Пробовал? Так вот!
- Всем стульев хватает?
- Нет, Вань, сходи к соседям, попроси две табуретки.
Мое дело маленькое, поклевать с тарелки как воробушек, соглашаться со всем, что взрослые говорят, и смыться в нужный момент. Под столом, так прикольней.
- Удивительный у тебя выходит холодец, Аннушка.
- А мы его с хреном... Дина, передай хрен!
- Это мне рецепт еще в Архангельске рассказали.
- Марик, курить у нас на лестничной площадке, пожалуйста.
- Все-таки пол у вас уникальный, теть Ляля. Вот бы нам такой сделать?
- Так в чем проблема, Верочка. Спроси Ваню, он научит - сами все сможете.
Шум, гам отдаляется, почти смолкает. И вот я - маленькая Лиза - сижу на круглом пуфике у трюмо, примеряю дивные украшения тети Ляли и чувствую себя на седьмом небе от счастья. Они все - паркет, кафель, настоечка, холодец - там, в другом измерении. Поломанная музыкальная шкатулка, а в ней украшения. Кольца, серьги, кулоны. Мои любимые бусы - кубики рыжего янтаря. Большие, гладкие, без углов. В одном из них, неудачно свернув крылышки, застыла маленькая стрекоза.
Тик-так-тик-так. Стучит метроном, разрезая на слои время. На одном из них когда-то жила маленькая Лиза. Спрессованы под тяжестью памяти бесценные слитки прошлого, и лишь иногда выпускают они робкие ростки в настоящее. Появляются фантомы, призрачные воспоминания. Моя задача проста - отключить память стен. Безопасность и комфорт клиентов превыше всего. В дома вселились новые жильцы, прибыли из "светлого" будущего. В прошлое - пережитое, забытое, которому нет повторения - значит, годное к повторному использованию. Тем более, мир из которого мы прибыли сложно назвать обитаемым. Искать спасение там, где когда-то жили предки - новый вектор развития homo sapiens. А неудобства, которые случаются в портированных мирах, можно ликвидировать. "Припечатать", как говорят у нас. Для того чтобы прорыв не "уплыл", нужно пропустить фантом через себя.
Я - ликвидатор Алина Бельская - высококлассный инструмент, который отделяет прошлое от настоящего. Распутывает нити там, где петля изнанки вырвалась "на лицо". Прошлое должно остаться далеко в небытие и не тревожить нас, живых. Но ведь для дяди Вани, тети Ляли, Ани и Колечки, маленькой Лизы - это и есть жизнь, она - сейчас!
Глубокий вдох-выдох. Собираюсь с силами. Вхожу. Слышу громкий всхлип, больше похожий на стон раненой птицы. Дядя Ваня встречает в дверях - глаза влажные, потерянные, чужие. И тут же раздается еще один крик, от которого он весь скукоживается, сжимается, словно хочет спрятаться внутри себя. Руки тянутся к ушам. Замечаю, что не надет слуховой аппарат. Он слышит Ее душой. Мы ничего не говорим друг другу. Рак, последняя стадия. Я все понимаю, он - осознает.
- Ваня, - слабеющий голос тети Ляли едва слышен, но дядя бежит со всех ног к ней, чуть не поскальзывается на идеально гладком березовом паркете.
Жду. Спустя полчаса он выходит. Лицо светится счастьем - печальная улыбка впервые исправляет неравенство левой и правой части. Он красив и счастлив. Я не выдерживаю и убегаю.
Дверь. Холод леденит спину. Уже не включаю фонарь, научилась видеть в темноте. Блестящие номера квартир, именные таблички рядом с истертыми звонками. Люди, семьи, свекрови и тещи, невестки, дяди, тети - все они жили тут. Давно и сейчас. А может - это мы мешаем им жить?
Этот раз последний. Захожу и не слышу привычного поскрипывания паркетных досок под ногами. Грязно и немыто. Вещи разбросаны кое-как, стекла на окнах посерели. Но он здесь. Сидит в кресле у окна.
- Да что же они делают-то! - восклицает дядя, комкая газету. - Что удумали.... портировать в прошлое. Да и слово-то какое мерзкое. П-о-о-р-т-и-р-о-в-а-ть!
Лучшее решение перенаселения двадцатого века, спасения для умирающей планеты Земля...
- Простите, - шепчу, подходя ближе.
- А... что? - поворачивается ко мне, но видит пустоту, - Ляля, скоро приду к тебе, любимая.
Глотая слезы, загоняю в грудь порто-гвоздь - заглушку, убийцу прошлого. Прорыв запечатан. Руки дрожат, из груди фантома слабым потоком выливается темная кровь, но никаких следов на мне не оставляет. Мы уже в разных мирах, но я все пытаюсь ее собрать, почувствовать. Ничего, кроме холода, не касается пальцев.
Громкий удар захлопнувшейся двери - словно выстрел, и сразу гробовая тишина. Гулким эхом разносятся шаги. Не разбирая ступеней, мчусь вниз. Как тогда - в прошлом. Когда Лизонька была девочкой и любила перескакивать сразу через две ступени. Спешила жить, ведь завтра - интереснее, чем вчера. Хотела скорее избавиться от скучного прошлого, когда на самом деле каждый прошедший день и есть твоя жизнь.
Слезы застилают глаза, непослушные пальцы никак не попадают по кнопкам. К черту!
- Голосовой набор. Алло? Мобиль на нулевку. Жду.
Дрожащей рукой вытаскиваю из кармана пачку сигарет, зажигалку. Закуриваю.