Все дело было в том, что Малышкин от природы обладал самой непримечательной внешностью, мало того, внешностью абсолютно не запоминающейся.
Рот у него был как рот, нос как нос, уши тоже были самой обычной формы. Рост - средний. Телосложение - субтильное. Голос - типический. Отличительных примет нет.
Вот и выпадал Малышкин из окружающей его жизни.
Вроде жил, жил, а посмотришь... Кто это? Малышкин? Какой Малышкин?
Иногда Малышкин и сам сомневался в собственном существовании.
В детском саду его часто забывали покормить. В школе - никогда не вызывали к доске. В институте - несказанно удивлялись незнакомому студенту на сессии.
Малышкин страдал.
Сначала от странного невнимания родителей, учителей и сверстников. Позже - от того, что девочки, девушки, женщины не видели его в упор.
И поделать с этим ничего было нельзя.
Он устроился на завод экономистом и обсчитывал какие-то показатели и чертил таблицы, но надо ли это кому-то, доволен ли тот, кто получал расчеты, или же оскорблен, Малышкин не знал. Обратной связи не имелось.
Он купил домой компьютер и завел страничку в "Живом Журнале". Время от времени писал туда о погоде, о перебоях со светом, о вставшем трамвае, но и через месяц, и через два счетчик посетителей не менялся.
Посетитель был один. Неизвестный гость.
Это был сам Малышкин, зашедший на свою страничку с рабочего компьютера.
Празднуя в одиночестве тридцать пятый день рождения, он не смог вспомнить хоть какой-нибудь значительной детали своего прошлого. Все забылось. Словно и себе Малышкин оказался не интересен.
И только во сне... О, во сне!
Обычно во сне Малышкина узнавали сразу. "О, Малышкин! - кричали ему. - Иди к нам!". "Милый Малышкин, - мягко упрекали его, - что же вы опять нас игнорируете?". "Виват Малышкину! - рукоплескали его появлению. - Виват!".
Малышкина брали под руки и вели, вели.
Сквозь анфилады залов, сквозь свет и мельтешение пятен, сквозь двигающиеся, отступающие по бокам фигуры.
А за ним и впереди плыл шепот: "Смотрите, смотрите, Малышкин... Я сразу его узнал... Ах, какой человек! Какой выдающийся человек!".
Малышкин краснел и раскланивался.
Потом длинноногая брюнетка, проникшая в сон из соседней квартиры, бюстом наваливалась на его плечо и теребила наманикюренными пальчиками шею: "Милый Малышкин, ну когда же мы с вами снова?".
Не раз, и не два после этого Малышкин просыпался в слезах.
Приснившееся билось о реальность и билось вдребезги. Но вот однажды...
Не правда ли, с этих слов всегда начинается самое интересное?
Так вот, однажды вечером Малышкин вышел в интернет. "Грустно", - написал он в "Живой Журнал". Потом перекинулся на новостные сайты.
Горели торфяники. Ловили наглых взяточников. Смещали с должностей полицейских генералов. Черт-те куда расширялось НАТО.
У Малышкина дрогнула рука. Он прокрутил страницу вверх, отыскивая прямоугольник с рекламной строчкой.
"Вы хотите стать узнаваемым?".
Малышкин и не осознал, что кивает огненно-красным буквам.
Щелчок "мыши" - и мечта развернулась во весь экран: золотистые края, анимированные, свободно летающие звездочки, разделы и раздельчики, окошко регистрации и окошко прямого общения.
Вверху ласкала глаз строчка: "Вас узнают!".
Текст был как его, Малышкина, жизнь: "Вам кажется, что на Вас всем наплевать? Вас не замечают? Вы - пустое место? Дома, на работе, среди людей? Вас забывают, едва увидев? Вы отчаялись? Вы совершенно отчаялись?".
-Да, - сказал Малышкин, - это так.
И нажал на "Да" под текстом.
А потом вбил имя, отчество и фамилию в открывшиеся поля.
Ответ пришел быстро.
Малышкина приветствовали, Малышкину сочувствовали, Малышкина призывали не сдаваться. Ниже шел прейскурант.
"Известность городская, деревенская сроком на одну неделю... Известность областная, районная сроком на две недели... Популярность региональная... Популярность субъекта федерации сроком на один месяц... Общероссийская, телевизионная...". Последним пунктом значился "Мировой, президентский масштаб сроком на четыре, шесть лет".
А цены были...
Малышкину сделалось плохо. Для того, чтобы приобрести самую дешевую услугу, ему пришлось бы продать квартиру и подписаться на кредит.
И пока он очумело высчитывал годы будущей кабалы ("Да нет, - вертелось в голове, - не может такого быть!"), окошко прямого общения мигнуло, разродившись фразой: "Вы что-нибудь выбрали, господин Малышкин?".
Малышкин вздохнул по известности, а потом - чего уж там! - по президентскому масштабу. "У меня нет таких денег", - сжавшись, написал он.
"А сколько есть?" - мигнуло окошко.
"У вас нет какой-нибудь демократической по цене услуги?" - отстучал Малышкин. Потом торопливо добавил: "Мне много не надо".
Окошко потускнело и вновь зажглось: "Разве вы не хотите стать известным?".
"Хочу".
"Тогда чего жалеть о деньгах?".
"Мне хотя бы на день, - написал Малышкин. - Мне чтобы вспомнить потом".
"Хорошо, - появилась строчка. - Если вы так жаждете дешевой известности..."
Окошко опустело.
Секунды текли. Малышкин, впившись в экран глазами, кусал губы. Не может же быть так, думалось ему, чтобы и здесь забыли, это уж совсем бесчеловечно.
Пожалуйста...
"Вы понимаете, чем дешевая услуга отличается от дорогой?" - возникли наконец буквы.
"Мне не важно, - отбил Малышкин. - Я не притязателен".
"Собственно, пункта два, - украсило окошко новое сообщение. - Первое: никаких претензий с вашей стороны. Второе: услуга будет предоставлена бесплатно, городская, сроком на один день. Но! Взамен вы принимаете участие в предоставлении такой же услуги другим клиентам на тот же срок. Вас это устраивает?"
Малышкин зажмурился.
"А я смогу?"
"Безусловно, - пришел ответ. - Если согласны, скачайте договор и программу-кодатор".
"Программу-что?"
"Кодатор. Заполняете договор, устанавливаете программу-кодатор, запускаете. Цифры, которые вы увидите в программе, будут нашим с вами шифром и одновременно подтверждением вашего согласия. Я на связи".
"Я скйчам", - набрал, ошибаясь в буквах, Малышкин.
Договор и программа-кодатор нашлись в ссылках.
В коротенькой инструкции по кодатору предлагалось запустить программу и смотреть попеременно то левым, то правым глазом на появляющиеся рисунки. Цифры обещались сами высветиться в мозгу.
Придумщики, недоверчиво подумал Малышкин.
Но - что делать-то? - запустил. Рисунки, действительно, были. После мгновения чернейшей черноты потянулись из края в край какие-то пятна, то фиолетовые, то красные. За ними пошли зубчатые, как ножовочное полотно, полосы.
Малышкин добросовестно моргал. Картинка рябила в ответ. Клубились облака, сменялись пунктиром, пунктир прорастал волной, волна-собака закручивалась в спираль.
Через какое-то время уже и моргать стало необязательно, и так все раздваивалось и куда-то скользило с глаз долой. Птицы летали.
Вот приду...
Малышкин даже рот раскрыл, когда поймал первую цифру. Как-то она сама - хлоп! - и уже в голове.
Восемь!
А дальше завспыхивало: семь - восемь - три - единица. Все? Нет, не все! Четыре - девять - три. И еще...
Когда действие кодатора закончилось, очумевший Малышкин обнаружил, что код составляет тринадцать знаков.
Однако!
"Вот цифры, - написал он, переведя дух, в окошке. - Надеюсь, что все запомнил верно".
"Замечательно! - мгновенно ответили ему. - Код принят. Ваша известность начнется с завтрашнего утра. Желаем удачи!".
И все? - несколько разочарованно подумал Малышкин. Как-то быстро. Но если не врут... С такими расценками, впрочем, врать... не солидно, что ли.
Завтра, улыбнулся он.
В постели Малышкин ворочался и все представлял себе, как он выходит... как входит... как идет... и все кричат: "О, Малышкин!"
И оборачиваются.
Видимо, поэтому, в короткой дреме ему не снилось ничего. Ни залов, ни толпы, ни соседки. В какой-то мере было, конечно, огорчительно.
Но утром Малышкин об этом тут же забыл.
Потому что известность ждала его буквально за порогом. Конечно, если верить. А Малышкин верил.
Он погладил пиджак, прошпарил брюки, надел лучшую рубашку василькового цвета. Потом начистил ботинки. Наскоро сделал бутерброд и наскоро его сжевал.
Будущая известность торопила.
Хлопнув дверью, он вышел на лестничную площадку и вызвал лифт. Улыбка сидела на лице, как приклеенная.
"Малышкин! Ты будешь знаменит, Малышкин!" - звенело в ушах предчувствие.
А когда длинноногая соседка показалась из дверей своей квартиры, Малышкин понял: "Началось!". Ах, не важно, не важно, как они это сделали! Началось!
Лифт, поднимаясь, гремел бортами где-то внизу.
Соседка процокала каблучками и, обдав Малышкина ароматом дорогого парфюма, остановилась по другую сторону лифтовых дверей.
-Здравствуйте, - сказал Малышкин.
Его смерили равнодушным карим взглядом.
-Здра...
Последовала заминка, и Малышкин восторжествовал. Вот оно! Работает!
Может, подумалось ему, черт с ней, с работой? Проведу этот день с соседкой. Пусть это будет совсем узенькая известность...
Он даже шагнул навстречу триумфу, но обнаружил вдруг, что смотрят на него как-то не так. С прищуром смотрят, да к тому же злым прищуром.
Миловидное лицо соседки исказилось.
-Ты!
-Я?
Малышкин хотел скромно и с достоинством подтвердить, мол, да, он, но интонации получились вопросительные. Уж больно грубо прозвучало это "Ты!".
Как обвинение.
-Я тебя узнала! - соседка ткнула тонким пальцем в васильковую рубашку. - Это ты, ты меня доставал в летнем лагере!
-В лагере?
Малышкин отступил, но, как оказалось, недостаточно.
Женская рука с неожиданной для него силой влепилась ему в скулу.
-Мерзавец!
Малышкин ойкнул и схватился за щеку.
Подъехал лифт. Разомкнул створки, принял соседку, сомкнул створки и унес ее, шумно вздымающую грудь, вниз.
-Она меня с кем-то спутала, - прошептал Малышкин. Он огляделся, словно призывая стены, углы и двери в свидетели. - Точно спутала. В каком лагере?
Он медленно вышел на лестницу.
В теле бродили настороженность и ожидание подвоха. Неправда, думалось, я ж ни разу не был ни в каком лагере... Она извинится еще.
На скамейке у крыльца сидели бабули в халатах и кофтах.
Малышкин, проходя мимо, качнул головой, здороваясь. Старухи пропустили его молча. Лишь рты беззубые поджали.
-Видела? - спросила одна другую, когда Малышкин уже гарантированно не мог расслышать. - Он это, он.
-Да уж не слепая, - ответила та, разворачивая фантик с карамелью. - Знаю я его, вся семья у них бандитская, Шигалевы фамилия.
Она осторожно положила карамель под язык.
-Помню я, как он в девяностые беспределил, - подтвердила первая, - Буром звали, от фамилии, значит, Буровин...
В общем, хорошо, что Малышкин не слышал.
Он добрался до остановки, ловя затылком взгляды прохожих. Да, это было узнавание. Это было определенно оно. Да.
Другое дело, что узнавание опять получалось не очень. Какое-то неправильное. Тяжелое. Угрюмое.
За спиной рос шепот.
Малышкин шевелил плечами, словно сбрасывал налипшее, но не оборачивался. К нему не подходили, толпились на расстоянии.
Автобус, как назло, не торопился.
-Сука какая, - донесся вдруг хриплый голос, - он уже здесь...
Малышкин обмер. Осторожно повернул голову, скосил глаз. В лицо ему с ненавистью глядел немолодой, с седым бобриком волос мужчина в кожаной куртке.
Незнакомый.
-Простите, - сказал Малышкин, - я что-то не припомню...
-Все ты помнишь, - оборвал его незнакомец, - закопать меня хотел, да? А я выжил, Семочка!
-Да я... - попробовал оправдаться Малышкин, прижимая ладонь к груди, но за незакопанным уже вырос кто-то худой и тонкий и высоким голосом обозвал бестолочью и профаном Кременчугским.
-Вы! - вскрикивал худой и тонкий. - Вы ничего не смыслите в литературе! Как вы можете смыслить, если не читали Паланика? Как!?
-Да! - примкнула к нему сильно потрепанная женщина в сбившемся набок розовом парике. - У меня течет потолок, а вы, Егор Николаевич, все кормите отговорками, что сейчас, сейчас... Негодяй!
Малышкин вжал голову в плечи.
Сдурели люди, подумалось ему, принимают за не пойми кого, как бы до рукоприкладства не дошло...
Подъехавший наконец автобус с шипением раскрыл двери, и толпа, отталкивая Малышкина локтями, полезла в салон.
-Не надо было б на работу... - процедил кто-то. - Убил бы!
Малышкин на автомате вслед за всеми ступил на подножку.
Он встретился глазами с водителем, и тот затвердел лицом. Рыжеватые усы встопорщились, прорезались морщины от крыльев носа.
-Граждане, - объявил водитель в микрофон, - я с этой гнидой никуда не поеду.
Малышкин, вздрогнув, отнял руку от поручня.
-За что?
-За колеса! - зло сказал водитель.
-Правильно, - поддакнули из салона, - этот Садиатуллин ничего другого и не достоин. Он у меня капусту крал.
-Тебе, Качанов, - хохотнул кто-то, мелькнув чернявой головой в проходе, - пешком даже полезней будет.
Женщина на первом сиденье и вовсе замахнулась сумкой:
-Изыди!
-Но я... - растерялся Малышкин.
-Уберись, гнида, - сказал водитель.
Пшикнула дверь, и Малышкину, чтобы не быть придавленным, пришлось отступить. Автобус, рыкнув, покатил от остановки прочь.
-Ну как так? - спросил самого себя Малышкин. - Какой я Садиатуллин? Какой потолок? Они что, с ума все?..
Нет, не та это известность, которой ему хотелось! Не та.
Он потопал по обочине за автобусом, обходя столбы освещения и редкие кусты.
А если и на работе так? - с испугом думалось Малышкину. Приду, а там: "Ты, Желтопузов!". Или: "Ты, Комаров!".
Смирив шаг, он побрел осторожнее, крутя шеей, чтобы случайно не натолкнуться на какого-нибудь безумца. А ну как тоже!..
О безлюдных местах можно было только мечтать. Город. Всюду, будто грибы после дождя, стояли ларьки, киоски, автолавки, черт бы их побрал!
А Малышкина узнавали.
Кто-то просто глядел, кто-то порывался догнать, кто-то кричал, чтобы шел он, Иванов, поскорее вон. Потому как сука.
От одного особо приставучего Малышкин свернул во дворы.
-Куда ты? - заметался крик между стенами, рикошетя в окна и вверх. - Я же все равно тебя найду, Крюгер, все равно найду!
Малышкин пнул мусор, обогнул контейнеры и нырнул в арку. Взборонил газон. Пролез через детскую площадку. По узкому желобу двора выбрался к решетке, закрывающей сквозной проход. Кое-как унял дыхание. Все-все-все.
-...югер! - все еще звучала фамилия. Но глухо уже, слава богу, далеко.
В закутке у прохода ковырялся в капоте старенькой "Победы" автолюбитель.
Обойти его беззвучно не получилось - камешек прыснул из-ноги прямо в какую-то звонкую железяку.
Малышкин обмер. Автолюбитель показался из двигательных недр.
-Ты чего это? - он шмыгнул насморочным носом. Был он пузатый, с давним ожогом на правой стороне лба.
-Ничего, - сказал Малышкин, - иду вот.
-А-а, иди, - пузан покрутил в пальцах гаечный ключ.
-Спасибо.
Чтобы не рисковать, Малышкин быстро направился к решетке. Хоть этот нормальный, подумалось ему.
Он взялся за ручку, и тут его грубо, разворачивая, схватили за рукав.
-А я сначала и не поверил, - автолюбитель щерился, словно выиграл в лотерею. Гаечный ключ опасно мелькнул и пропал из поля зрения. - Засомневался. Вроде Потоцкий, а вроде и не Потоцкий. Как жизнь, Потоцкий?
-Ничего, как-то так, - выдавил Малышкин.
-Это хорошо, - кивнул автолюбитель, прижав собеседника пузом. - Раз жизнь имеется, то найдутся и деньги. Так ведь, Потоцкий?
В его глазах плавилось недоброе безумие.
Малышкин поерзал, обтирая пиджак и брюки, потом смирился.
-Сколько я вам должен?
-Вот это деловой разговор! - обрадовался автолюбитель. - А то как кидать, так все мастаки, а как отвечать...
Он звякнул ключом о решетку.
-Я как раз сейчас в банк, - соврал Малышкин.
-Потоцкий, ты меня удивляешь, - автолюбитель отступил, показал рукой. - Прошу!
Освобожденный Малышкин толкнул решетчатую дверь.
Решение созрело в его голове мгновенно: выйдя на улицу, он развернулся и с силой ударил по двери ботинком. Не ожидавший такого автолюбитель стукнулся о прутья лбом.
Молоденький полицейский в звании сержанта подскочил к старшему и вытянул из-за спины темные металлические кольца.
-Кому?
-Ай!
Малышкин с ужасом обнаружил наручники на своих запястьях. Раздался щелчок.
-Что, Учиев Асланбек Мамедович, попался? - Грубое лицо старшего полицейского озарилось радостью. - Ты думал, нет на тебя управы? А она есть!
-Это Потоцкий, - сказал автолюбитель.
-Это Учиев, уж я-то вижу - один в один. Он у нас по ориентировкам проходит, - полицейский схватил Малышкина за волосы и дернул. - Знаешь, сколько трупов на нем?
-Я! - восторжено отозвался Мушкин, наставив на Малышкина автомат.
-Упакуй Учиева на заднее сиденье.
-Есть!
Короткое автоматное дуло ткнулось Малышкину в поясницу, вынуждая того схватиться за дверцу. Из салона пахнуло чипсами и безнадежностью. Передние места отделял мутный пластик с прорезанной посередине дырой.
Малышкин сел.
Грязно. Скорлупа от семечек зашелестела под ногами.
-Сел? - спросил Мушкин.
-Сел, - обреченно сказал Малышкин.
-Вот и сиди.
Дверца хлопнула.
Малышкин зажмурился и ущипнул себя за бедро. Потом еще раз. Не помогло. В автомобиль забрались полицейские.
-Ты представляешь? Учиев! - сказал старший, устраиваясь за рулем. - Нам свезло, сержант, как никогда. Террориста поймали. Внеочередное звание хочешь?
-Ага.
Вжикнули, клацнули ремни. Автомобиль тронулся. Малышкина качнуло. Он подумал: как же так? Это теперь что, тюрьма?
Открыв глаза, он с тоской уставился в дыру. За грязным лобовым стеклом бросался под колеса асфальт.
-Я, знаете, что думаю, Станислав Игоревич? - произнес молоденький полицейский. - Не Каргалиев ли это? Поджигатель-то?
Голубой любопытный глаз возник в дыре.
-Не, - протянул старший, - сходство, конечно, есть, но это Учиев.
-Как скажете.
В участке Малышкина обыскали, изъяли ключи от дома, гаечный ключ, паспорт и портмоне. Склонившийся над журналом лейтенант записал его как Едигяна Ивана Самвеловича. Малышкин не протестовал. Едигян так Едигян.
Только вот интересно, кто этот Едигян? Насильник? Убийца? Барсеточник? Впрочем, никакой разницы уже не виделось.
Раздавленный идиотской ситуацией Малышкин дал отвести себя в одиночную камеру, там сел на тощий матрас и долго смотрел в одну точку.
Помаргивала лампочка. Где-то капала вода.
Вот оно, думалось Малышкину. Меня все знают. Буквально.
И губы его растрескивались в кривой ухмылке.
Через полчаса молчаливый конвойный отвел его на допрос. Следователь имел серое, невыразительное лицо и скучный голос.
-Итак, - начал он, когда Малышкина усадили за стол напротив, - советую сразу и во всем чистосердечно признаться.
-В чем? - спросил Малышкин.
-Вот, - следователь выложил на стол гаечный ключ, - хотя бы в этом.
-А я кто? - устало спросил Малышкин. - Я Едигян или Учиев?
Следователь сморщился.
-Придуриваемся, гражданин Гарвезье? Мы ж вас от самой границы ведем. И на объекте вас засекли, и дальше, на съемной квартире. Так что...
Следователь развел руками, словно недоумевая, как можно с таким раскладом что-то отрицать.
Малышкин вздохнул.
-Зачем вам гаечный ключ, Гарвезье? - насел следователь. - Вам нужно было что-то открутить? Что-то ослабить? Вывести из строя? Или... - он ахнул. - Или вы уже!...
-Я Малышкин, - рыдающим голосом сказал Малышкин. - Понимаете, я Малышкин!
-Это что, какой-то шифр, Гарвезье? - насторожился следователь. - Малышкин! Это ваш позывной для связи? Мне это ни о чем не говорит.
-То-то и оно! - воскликнул Малышкин.
-Тьфу! - шлепнул ладонью по столу следователь. - Театр вам здесь что ли, Гарвезье?