Кокоулин А. А. : другие произведения.

Тени Калибога. Глава 4

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   Конечно, шевалье не совсем понимал, как человек, вызволивший его из петли, вдруг оказался тем, кто его в эту петлю сунул, но решил разобраться с таким абсурдом позже.
   Мы же оставим его на некоторое время, необходимое, чтобы рассказать о том, что происходило в одной из комнат на втором этаже "Королевской лилии" до того, как сеньор Доменико Ризи ее покинул и так неудачно наткнулся на нашего героя.
   Снял комнату некий Бонифацио Волторно, решивший в узком кругу отпраздновать удачную сделку по продаже тканей местной мануфактуры в цену лионского шелка. Хозяин гостиницы, сеньор Лемплен, выказал всестороннее участие к этому событию, поскольку гость, признавая его кухню, сразу заказал рагу из барашка на восемь человек и к тому же, не споря из-за одного- двух су, как бы случайно накинутых сверху, заплатил вперед.
   Значительным шепотом сеньор Волторно, плотный, лет сорока мужчина с короткой бородкой и пикантной щеточкой усов над верхней губой, поделился с сеньором Лемпленом, что, как истый торговец, он все же боится неожиданного пересечения пути с королевской гвардией (упаси Калибог!), и поэтому будет замечательно, если комната в его распоряжении окажется со вторым выходом на галерею, а еще лучше - и с лазом на крышу.
   Сеньор Лемплен, у которого в прошлом были некоторые разногласия с чиновниками из Налоговой палаты (а у какого честного предпринимателя их не было?), посоветовал Волторно занять угловую комнату, которая, как монашку - благоделями, Калибог наделил и ходом, и лазом.
   Сеньор Лемплен, конечно, имел подозрение, что Волторно и его друзья в большей степени являются контрабандистами, чем добропорядочными коммерсантами, но разумно посчитал, что его дело - маленькое, а королевские налоги на ряд товаров - слишком высокие. Тем более, как опытный, повидавший многое человек, сеньор Лемплен мог с уверенностью сказать, что Волторно и по одежде, и по манерам фигура далеко не простая, гоняющая за товаром, скорее, шхуны и галеоны, чем тощие фелюги, а несколько высоких, усатых генуэзцев в кирасах, совершенно случайно снявших две комнаты рядом, только утвердили его в этой мысли. Сеньор Лемплен даже усмотрел некое Провидение в том, что его скромное заведение отметит визит такого человека. Как знать, поползет слушок, что в "Королевский лилии" в Пуа-де-При тихо и безопасно, так и потянутся осторожные, денежные люди в его номера.
   Сеньор Волторно же, сняв комнату, оставил в ней своего слугу, носатого Пертино, а сам прогулялся по разросшемуся до городка местечку, заглянул на мануфактуру, поглазел на бойкую торговую площадь (ту самую, сквозь которую с локтями пробивались де Ламбрасс и Рауль-и-Румоза) и вернулся в гостиницу аккурат к полудню. Полчаса он затем работал с бумагами, сверяясь с "Житиями Калибога", напечатанными в Святой Риманской типографии. Шифрованные сообщения содержали, в основном, названия городов и деревень, цифры и одно или два слова. Непосвященный человек, взгляни он даже в очищенную после сверки с книгой бумажку, вряд ли что смог бы сообразить. Например, "Серже, 6,09, да". Калибог ведает, о чем идет речь! О глубине городских водоемов, запасах пшеницы или же о цене на жареного гуся? Словом, нечего совать в чужие бумаги свой длинный нос! Отрежут, сеньор!
   На карте Франгаллии, заложенной в крепкий переплет "Жития", Волторно ставил пером аккуратные точки. Больше всего их было в центре и на севере страны, там, где среди населения преобладали калиски. На востоке и юге точек было гораздо меньше, и в этом виделась явная недоработка.
  - Как все запущено, - пробормотал сеньор Волторно, с неудовольствием складывая и пряча карту. - Так явной победы не будет.
   Беспокоили его Орлеан, Монпелье, Ла Рошель и приграничные с Эспаньолией территории.
  В двенадцать сорок сеньор Волторно плотно позавтракал и до часу стоял перед скрещенными путями, то ли молясь, то ли повторяя что-то про себя.
   Носатый Пертино принес лавку и четыре стула, застелил сукном стол. Один из генуэзцев, как бы скучая, вышел из комнаты и, подпирая стену могучей спиной, встал в коридоре стражем с незаметным кинжалом на поясе.
   Все ж таки не все пути должны быть открыты!
  Надо сказать, сеньор Волторно стал сеньором Волторно в самый последний момент. Хермаль посчитал, что личина Серрано Бользы слишком узнаваема и грозит привлечь к себе излишнее внимание. Поэтому он выправил у брата Армоли письма и дорожный паспорт, а также адреса трех рекомендателей, у которых можно бы было подтвердить свою новую личность. Длинные черные волосы Серрано Бользы сменились рыжеватыми кудрями. Формируя образ Волторно, Хермаль отрастил и покрасил короткую бородку и усы щеточкой и добавил несколько посаженных на клей родинок - у крыла носа и над бровью.
   Портрет получился на славу.
  Хермаль еще приучился при разговоре так выпячивать нижнюю губу, что и верный Пертино, присутствовавший на всех стадиях трансформации Хермаля в Волторно, на всякий случай осенил себя путем - как бы не новый человек вылупился из старого хозяина. Свят, свят, наставь на верный Путь!
   Первым из гостей удачливого коммерсанта прибыл Адамо Легонтини. Двух местных слуг он оставил в зале внизу, а сам, справившись у хозяина гостиницы о своем друге сеньоре Волторно, поднялся на второй этаж. Знак, показанный генуэзцу, прилепил выпрямленную было спину обратно к стене. На пороге комнаты Пертино принял плащ и ножны со шпагой.
  - Вы - первый, сеньор, - сказал носатый слуга.
  - А я боялся не успеть, - улыбнулся Адамо.
  - В этом вы весь, сеньор, - отвесил поклон Пертино и отступил в сторону.
  - Друг мой! - распахнул объятья, встречая Адамо, сеньор Волторно. - Как твои успехи? Везде успел побывать?
  - Пуатье, Ангулем.
   Они обнялись.
  - Замечательно! Во сколько нам это обошлось? - спросил, отстранившись, сеньор Волторно.
   Легонтини расстегнул потертый камзол небогатого дворянина.
  - Вот отчет, - он достал из-за пазухи свернутую в трубочку бумагу. - В общей сложности я потратил двенадцать ливров, шесть су.
   Волторно-Хермаль качнул головой.
  - Разоряем матушку.
   Даже там, где, казалось, их никто не сможет подслушать, Хермаль предпочитал вводить в речь давно условленный шифр.
   Например, "матушка" означала Церковь.
  - Матушка, если посчитать, сколько за ней приходится земли по всей Европе, - сказал Адамо, усаживаясь за стол, - далеко не бедна. Не всякие дети ее имеют столько. Я, кстати, ничего не ел со вчерашнего вечера.
  - Пертино! - позвал Хермаль. - У нас там осталось что-нибудь?
  - Хлеб и сыр, - ответил слуга.
  - Будете, Адамо? Или дождетесь рагу?
  - Ну, этой едой не брезговал и сам Калибог! - Легонтини хлопнул ладонью по дереву стола. - Несите!
   Пертино, ухмыляясь, выложил сыр и хлеб из кожаного мешка в деревянное блюдо.
  - Вот, сеньор.
  - Что за улыбка, Пертино? - спросил его Легонтини.
   Слуга поставил на стол два медных кубка.
  - Дело в том, сеньор, - сказал он, разливая в кубки вино из глиняного кувшина, - что мне как-то довелось читать первые, еще не правленные в Римане "Жития". Они еще есть в архивах на пергаменте и глиняных табличках. Так там Калибог во время своего первого земного путешествия и проповедей о Небесном Пути питался исключительно луком и грубыми ржаными лепешками. Ни о каком сыре, а также рыбе в текстах его апостолов речи не шло. Но позже, когда первые трапезы вошли в обряд причастия, а обязательный пост в монастырские уставы и церковные уложения, не все верховные служители, в силу нежного пищеварения, смогли им соответствовать. В результате где-то с Пастыря Эгена Третьего, лет четыреста назад, тексты "Житий" и "Путешествий" чудесным образом изменились, кроме всего прочего вместо лука обретя сыр, а вместо лепешек - хлеб и зелень.
  - Пертино, да ты еретик! - с улыбкой сказал Хермаль.
  - Я историк, - сказал Пертино, подавая ему кубок. - И, в целом, я не нахожу в этой истории ничего, что не отвечало бы особенностям того времени.
  - И еще циник, - погрозил пальцем Легонтини.
  - Как и вы, сеньоры, - поклонился слуга.
  - Мы все служим матушке нашей, - сказал Хермаль. - А матушка наша присматривает за земными путями всех своих детей. В том числе, заблудших. Я имею в виду "овечек", которых мы все с вами сейчас пересчитываем.
   Он отпил из кубка и присел рядом с Легонтини, ломающим сыр и небольшими кусочками отправляющим его в рот.
  - Были ли сложности?
  - Все же, сеньор, в прежнем обличье вы были не так отталкивающи, - косясь, сказал тот. - Родинки и губа, особенно губа... Бр-р-р! Вы в зеркало смотрелись?
  - На то и рассчитано, друг мой!
  - Если зеркало было венецианским, то оно слегка приукрасило ваш внешний вид.
  - Куда денешься! - вздохнул Хермаль. - Таким уж Бонифацио Волторно родился. Таким и сойдет с пути.
   Легонтини покивал.
  - Прекрасная метафора. В Пуатье мы свели с пути одну любопытную "овечку". Она оказалась местной, кардинальской, но я посчитал, что франгалльскому "петушку", даже если он в курсе приготовлений, не стоит вникать в наши детали.
  - Пожалуй, да.
  - Как торговец я побывал у Гуффье, Лузиньянов и де Франса, у Гуффье как раз был прием по случаю именин сына. Словом, сеньор Волторно, слухи о скором очищении страны от "овечек", скажем, не приветствуемого вероисповедания ходят среди дворян вовсю.
  - И причина слухов - не ты.
  - В том-то и дело! Я сам слушал с немалым удивлением, поскольку примерно тоже и должен был распространять. Причем местность - "овечка" на "овечке".
  - Интересно, - задумался Хермаль. - Кто-то работает с нами на одном поле?
   Легонтини отхлебнул вина.
  - Не знаю. Возможно, матушка наша не складывает все яйца в одну корзину.
  - Это-то разумеется. Я даже был предупрежден. Но опять же соблазн пощипать "овечек" может прийти в голову не только матушке. Множество дворян, думаю, только и ждет сигнала, чтобы на волне искоренения еретической заразы разжиться землями и предприятиями своих неединоверных собратьев. Кроме того, и Гизы, и королева-мать, думаю, тоже играют в свою игру. Представляете, брат мой, сколько долгов можно покрыть овечьей стрижкой?
   Легонтини хмыкнул.
  - А сколько наделать новых!
  - Ну, венецианские и генуэзские банки будут только рады. Впрочем, наш франгалльский, как вы выразились, "петушок", боюсь, имеет свой интерес.
  - Мы же не о Генрихе?
  - Нет, мы о "петушке" в мантии, которого еще величают Карлом Бурбоном.
  - Ну, надеюсь он последует путем, указанным матушкой.
  - Если не решит придать большего веса Франгалльской стороне матушки в противовес Риманской.
  - Даже так? - удивился Легонтини.
  - Матушка наша больна, - вздохнул Хермаль. - Если во Франгаллии счет "овечек" идет на тысячи, то что говорить о немецких курфюрствах или Англии с ее Джоном Ноксом? Возможно, "петушку" думается, что настала его очередь нести свет Пути людям. И, разумеется, только его путь и будет истинным.
  - Но это игра вдолгую.
  - А вы думаете, все ищут сиюминутной выгоды?
  - Я - да, - кивнул Легонтини. - Я ищу денег и занятия, которым достанет срока моей земной жизни. У меня, сеньор Волторно, никак не получается забыть, что лет через двадцать-тридцать я попросту сдохну. "Петушок", думаю, протянет и того меньше.
  - Потому, мой друг, для дальних планов люди и придумали организации и сообщества. Сам Калибог, вспомните, в "Житиях" говорил о преемниках и последователях.
  - Да-да. "Если Путь длинен, ищи тех, кто поможет тебе его пройти. А также тех, кто будет идти по нему после твоей смерти".
  - Именно. Кстати, именно эти строки из "Житий" выбиты перед центральным нефом Собора Святого напутствия, где стоит пастырский трон. Были там?
  - Был как-то на проповеди. Хоры там замечательные.
  - Пертино, - остановил проходящего мимо слугу Хермаль, - скажи, а ты веришь, как историк, разумеется, в чудеса, что совершал Калибог?
   Пертино почесал ляжку.
  - Этому есть много прижизненных свидетельств, сеньоры, большая часть которых перенесена в канонические "Евангелия апостолов", а также включена в труды слепого Аквина Малонского. Насколько я знаю, они почти не исправлялись.
  - То есть, было и воскрешение Лавра Пенноника, и исцеления в Капернауме?
  - Сеньоры, я и в нашей жизни видел чудеса.
  - Какие же? - спросил Легонтини.
  - Ну, я видел человека, которому стрела пронзила череп, а он остался жив, - сказал Пертино.
  - Тогда Генрих - тоже проявление чуда, - сказал Легонтини. - Получить обломком копья, чтоб оно еще прошло через висок и выжить...
   Хермаль скривился.
  - Нет-нет, Пертино, я говорю про чудеса сознательные, рукотворные. Все остальное я склонен, скорее, считать случайностью и расположением человеческого организма к самолечению или заживлению ран.
  - Сеньор Волторно, - улыбнулся слуга, - вы лучше меня знаете, что у Церкви сложное отношение к чудесам.
  - Но вы их видели? Вы видели человека, который их совершал?
   Пертино потеребил край котты.
  - Мне бы не хотелось, сеньоры, чтобы Церковь стала заниматься этим человеком, допытываясь, есть ли божественное начало в его умении. Тем более, ему осталось жить всего два месяца.
  - Вот как? - удивился Хермаль. - Он знает дату своей смерти?
  - Да, сеньор.
   Легонтини перестал жевать.
  - Это ерунда, - сказал он. - С другой стороны, если его должны казнить, тогда день перехода на Небесный Путь, конечно, известен точно.
  - Про это я и говорю, сеньоры, - сказал Пертино. - Когда Церковь слышит слово "чудеса", под хорами начинает пахнуть дымом.
  - Серным? - усмехнулся Легонтини.
  - Дымом костров, жаром плоти.
  - Это уже прошлое, - морщась, сказал Хермаль. - Будем надеяться, матушка сделала выводы, если не хочет остаться совсем без детей. Хотя, пожалуй, никто из кардиналов и префиксов не признает ошибки в открытую.
  - Месяц назад в Памплоне и Саламанке сожгли пятерых, - сказал Пертино.
   Хермаль сморщился.
  - Эспаньолия чересчур ревностно относится к чистоте Пути, это да. Тот же орден калибаситов, Трибунал истинного наставления. Сам Филипп. Но я не об этом. Разговор о чудесах, мой Пертино, я завел по совсем другой причине. Погоди, так что тот человек?
   Пертино замялся.
  - Он лечит наложением рук, сеньоры.
   Хермаль покусал губу.
  - Надеюсь, при этом он читает молитвы?
  - По разному, сеньоры, - ответил слуга, забирая блюдо с остатками завтрака. - Иногда это похоже на детские присказки.
  - Но имя Калибога...
  - Он упоминает его, - кивнул носач. - Во всяком случае, я это слышал. Кроме того, за него говорят дела.
   Хермаль задумался.
  - Ладно, - сказал он, помолчав, пока Пертино смахивал полотенцем крошки со столешницы, - это в конечном счете дело третье. Мой интерес к чудесам происходил из того, что в доме матушки нашей ходят слухи о возвращении Калибога, так сказать, в плотском обличии. И матушка обеспокоена...
  - Чем? - спросил Легонтини.
  - Неужели, мой друг, тебе надо объяснять? - уголком губ улыбнулся Хермаль.
  - Тем, что Господь может спросить с матушки, как она вела его дела, - наклонился к Легонтини Пертино. - И тут уже придется объяснять и про костры, и про трибуналы, и про правки в "Житиях" и "Путешествиях".
  - И про "овечек" с неправильной верой, - сказал Хермаль.
  - Сомневаюсь, что Калибог, - Легонтини осенил себя путем, - неожиданно заинтересовался земными путями. С чего? Уж праведники на его Небесный Путь заступают регулярно.
  - А вдруг нет? - спроси Хермаль.
   Легонтини хмыкнул.
  - Тогда чем здесь занимаемся мы?
  - Работаем на матушку, - сказал Хермаль. - И, надеюсь, что вы, сеньоры, разделяете ее ценности так же, как и я. Потому что то, что мы делаем, несмотря на все наши вольные разговоры за этим столом, есть благо для всего мира. Помните, в "Житиях"? "Самые жестокие войны разворачиваются в душах людей, и лишь затем находят физическое воплощение". Поднимутся, войдут в силу "овечки", и матушка утратит свое влияние. Ослабнут скрепы людских душ, разделенных сомнением в истинности веры, меньше они будут думать о Небесном Пути и начнут взращивать демонов в себе. Минет лет двадцать-тридцать, и эти же демоны, войдя в силу, станут указывать им свои дороги. И каждый будет идти сам по себе, уверенный в собственной праведности и греховности всех остальных. А куда он будет идти? Только во тьму, ибо некому будет его направить и укорить.
  - Я верю вам, вы знаете, - сказал Легонтини. - Две матушки - хуже не придумаешь. Но, признаюсь, мне иногда тесно в объятиях и одной.
  - А вы думаете, не будь ее, стало бы легче? - выпятил губу Хермаль. - Человек такое существо, что без довлеющей над ним силы, определяющей границы его бытия, непременно скатывается в животное состояние. Такова его природа. Человечество же, идущее по Пути Земному к Господним Небесам, должно зиждеться на подчинении единой идее, на смирении личных желаний перед установленными обществом, на обличении греха перед моралью и законом, вообще на признании над собой некой высшей структуры, высшего органа, который волен распоряжаться им для его же блага. Только тогда оно сможет пройти уготованным ей Путем. Даже в небезызвестном сочинении Тобиаса Мора, казненного толстым Генрихом, самовластно провозгласившим себя главой еще одной матушки...
  - Вы про англиканскую матушку? - уточнил Легонтини.
  - Да, обиженную островную, непризнанную.
  - И что Мор?
  - Написал "Утопию", труд небезынтересный, но фантазийный. Не читали?
   Легонтини качнул головой.
  - В архиве был экземпляр, - сказал Пертино. - Правда, с вымаранными страницами.
  - Так вот, - проговорил Хермаль, - даже в этом труде, отрицая ведущую роль церкви, он с фанатизмом, достойным искренне верующего, строит собственный приход. И Богом у него выступает порядок, которому все подчинено. И люди у него признают этот порядок и исполняют его, как церковную службу. Собственно, каким именем Господа не назови...
   Легонтини нахмурился.
  - Я все же не улавливаю мысль. Мы вроде бы говорили о слухах. О Калибоге, возможно, спустившемся к нам во плоти. А вы свернули на обязанность матушки служить человечеству указующим перстом.
   Хермаль кивнул.
  - Я как раз к тому, Адамо, что руководствуемся мы благими намерениями, какими бы терниями ни был усеян наш путь. Мы - стража для внутренних дьяволов. И в этом смысле беспокойство представителей нашей матушки о Калибоге меня смущает.
  - Нам всем есть чего страшиться, - вздохнул Легонтини.
  - Возможно, - Хермаль посмотрел на застывшего столбом слугу. - Эй, Пертино! На тебя снисходит озарение?
  - Нет, сеньоры, - Пертино поскреб поясницу, - я задумался о случившемся триста пятьдесят лет назад.
   Хермаль улыбнулся.
  - Столько не живут, мой Пертино.
  - Я читал доклады в Риманскую курию.
  - Ну-ну, и что там?
  - Вы что-нибудь слышали о неудавшемся Походе детей?
   Хермаль ущипнул губу.
  - Возможно, - с сомнением произнес он. - Темная история. Говорят, что случилось это под патронатом ордена Путеводного и, кажется, двух или трех архиепископов.
  - Совершенно верно, сеньор, - сказал Пертино. - Архиепископов Гамбурга и Майнца. Триста пятьдесят лет назад около двадцати тысяч детей под предводительством святых братьев выступили из Гамбурга. По идее они должны были перейти из Германии через Альпы в Италию, в Неаполь, где погрузиться на корабли и двинуться на завоевание Храма Господнего в Еруслами. Но по другим данным...
  - По каким? - спросил Хермаль.
  - По воспоминаниям капеллана Дитриха Лоеба, рыцаря Пути, и некого Вальтера Цинглера, видимо, одного из отправившихся в Еруслами детей. Эти два документа идут в разрез с официальной версией похода. Увы, и веры им больше.
  - Так-так, - усмехнулся Легонтини, - будьте поосторожнее с верой, Пертино.
  - Я стараюсь и взвешиваю слова, - сказал слуга, выглянув в окно. - Кажется, прибыли Даго и Шапьюр, сеньоры.
  - Но вы доскажите, Пертино, - сказал Хермаль. - Или вы оставите своего хозяина в неведении? Это было бы форменное свинство.
   Пертино поклонился.
  - Ни в коем случае. Но, если коротко, Лоеб и Цинглер единодушно утверждают, что истинными намерениями похода была продажа детей арабам. Будто бы все было договорено, и корабли неких генуэзких и неаполитанских купцов отвезли бы детей не в Палестину, а к Мавританскому берегу или в Магриб. Прибыль при этом ожидалась столь внушительных размеров, что у эрцгерцога Фердинанда, брата императора Карла, архиепископами, якобы для обеспечения порядка, были наняты около четырех сотен ландскнехтов. На самом деле солдаты выступали в роли надзирателей и тюремщиков. При этом детей кормили впроголодь, и около двух тысяч из них умерло в пути.
  - Не так уж и много, - пожал плечами Легонтини.
   В коридоре тем временем послышались голоса, и хозяин, его гость и его слуга опознали смех Шапьюра, затем рядом со входом в номер скрипнула доска.
  - Сеньоры!
   Шапьюр, показавшийся в дверном проеме, пристукнул каблуками дорожных туфель. Он был молод и импозантен. Под простым плащом, с поклоном принятым Пертино, расцвел дорогой пурпуэн, рукава с буфами, рисунок золотой нитью. Перевязь шпаги с серебром и камнями, пояс дорогой кожи.
  - А вот и я!
   Шапьюр был громок и шумен.
  Он не стеснялся ни богатства, ни голоса. Короткие усики на круглом лице, обрамленном завитыми волосами, эспаньольская бородка, живые, зеленовато-желтые глаза. Немного подкачал нос, имевший сходство с мелким редисом и по цвету, и по форме. Но, ради Калибога, кто будет изучать нос, когда звенит в кошеле?
   Нет, надо сказать, роль Шапьюру давалась.
  Правда, стоило ему переступить порог снятой комнаты, как могло бы показаться, что этого разухабистого молодого человека встряхнули и как плащ повесили на крючок, а появившийся на свет вместо него двойник сразу сделался мрачен и молча подсел к столу.
   Хермаль пожал ему плечо, но не успел расспросить, потому что следом за Шапьюром возник Даго. Порывистый, скуластый, остроносый, он швырнул в сторону накидку из козьей шерсти и был обнят сначала вскочившим Легонтини, а затем и Хермалем.
  - Кошмарно выглядишь с этой губой, - сказал Даго неожиданно бархатным, не сочетающимся с резкой внешностью голосом. - Если бы меня не предупредила твоя записка, как на пути, пырнул бы тебя ножом.
   Он жестом изобразил укол в печень.
   В давней прошлой жизни Даго был разбойником и изредка позволял себе старые ухватки. Из-за них в любом сомнительном заведении он через пять минут слыл за своего.
   Охраны у него не было. Но поблизости почему-то всегда крутилась банда отчаянных головорезов, которых, хвала Калибогу, Даго сообразил не брать в "Королевскую лилию". Пожалуй, от такой компании с сеньором Лемпленом непременно случился бы удар. И кто бы тогда потчевал сеньоров рагу?
  - Садись, - сказал Хермаль.
  - Кого ждем еще? - спросил Даго.
  - Ризи, Монцио и Палуфаля.
  - Палуфаля не будет, - подал голос Шапьюр. - Его бумаги при мне.
   Хермаль потрогал губу.
  - Это как так?
  - Графиня де Фуа, Перигора и Арманьяка, она же королева Наваррская пригласила его погостить. Как вы понимаете, от такого приглашения не отказываются.
  - Очень интересно, - Хермаль задумчиво склонил голову. - Насколько я знаю, Жанна - ревностная теодоличка. Как бы она не обглодала нашего Палуфаля до косточек.
  - Поэтому он и расстался с бумагами, - Шапьюр достал из-за пазухи стянутые шелковым шнуром листы.
  - То есть, он чист? - спросил Хермаль, убирая бумаги в резную шкатулку, стоящую на столике в углу комнаты.
  - Да, но он же пастырский легат, единственный из всех нас, имеющий сейчас прямое отношение к Церкви.
  - Ах, да.
  - Возможно, Жанна, решила сделать нашего Палуфаля своим духовником, - сказал Даго.
   Легонтини фыркнул, Хермаль скрыл смешок за покашливанием в кулак.
  - Скорее, ей кто-то поведал о скорой стрижке, - сказал он. - Слухи об этом подозрительно быстро распространяются. Вот она и решила выведать, что знает легат, объезжающий монастыри и аббатства Лангедока с проверкой их финансовой состоятельности.
  - Наверное, матушка не совсем чиста в хранении секретов, - сказал Шапьюр.
   Хермаль кивнул. Несколько секунд он качался на месте, перенося вес тела с носков на пятки и обратно, затем обернулся к слуге.
  - Пертино, поторопи хозяина с обедом.
  - Да, сеньор, - с готовностью поклонился Пертино и выскользнул за дверь.
  - Возможно, - сказал Хермаль, обращаясь к соратникам, - в матушке нет былого единства, тем более, что прошлые столетия матушку было за что осуждать. И сами мы - суть отголоски тех времен. Но на то воля Калибога.
   Собравшиеся согласно осенили себя путем.
  - В конце концов, - продолжил Хермаль, обходя стол и прикрывая ставни на окне, - я не думаю, что эти слухи, даже подкрепленные высокими голосами, могут нам помешать. Скорее, они сыграют нам на руку. Похоже, матушка взялась за подготовку к стрижке основательно, и что бы не думала себе Жанна Наваррская, ни ей, ни кому-либо еще не остановить уже запущенные процессы. Так что пусть любезничает с Палуфалем. Если надо, он умеет выглядеть непроходимым тупицей.
   В комнате потемнело.
  - Будет много крови, - сказал Даго.
  - Кровопускание - путь к оздоровлению организма, - сказал Легонтини. - Это вам любой цирюльник подтвердит.
  - Что мы получим в исходе, вот вопрос.
  - Об этом мы еще успеем подискутировать, - Хермаль установил в центре стола подсвечник и поджег от одной свечи еще три. - Сейчас важно другое. В полученном недавно письме меня просят поторопиться.
   Шапьюр фыркнул.
  - Торопиться в таких делах - все равно, что жарить не убитую свинью. Мое дело, конечно, маленькое, Волло, но там, по-моему, не совсем в курсе ситуации.
  - Какой?
  - Овечек слишком много.
  - И не все овечки - овечки, - подтвердил Даго.
  - О, да!
  - Так, - сказал Хермаль, прислушавшись, - смеемся.
   Они хором захохотали, словно только что услышали весьма забавную историю, скажем, о несчастном торговце, решившем доверить Калибогу все свое состояние.
   Дур-рак! Ох-хо-хо! Хе-хе! Ха-ха!
  - А вот и мы!
   С этими словами дверь распахнулась, и сеньор Лемплен, отдуваясь, подтащил и приподнял над столом внушительных размеров закопченный котел. Пертино подставил треногу.
  - Рагу, сеньоры.
   Котел встал на подставку, дыша жаром стенок. Сеньор Лемплен обмахнул лоб тряпицей и, подобострастно улыбаясь, поклонился. Даго привстал, шевеля ноздрями. Пертино выложил из принесенной с собой корзины два хлебных каравая, сельдерей, петрушку и бутыль местного красного вина.
  - А как звали барашка, что составит нам трапезу? - упирая платком смешливые слезы, спросил Шапьюр.
   Если сеньор Лемплен и замешкался, то лишь на мгновение.
  Барашек, купленный у Дидье Пильфана, имени, конечно, никакого не имел. Но находчивому человеку, которым владелец гостиницы небезосновательно себя считал, сочинить анекдот на радость постояльцам ничего не стоит.
  - Прибыль, сеньоры. Его звали Прибыль.
  - Прибыль?
   Сидящие с готовностью захохотали.
  Сеньор Лемплен поклонился вторично, слыша в этом хохоте звон будущей благодарности если не на экю, то точно на полновесный ливр.
   Да, имя барашка звучало символично.
  - Бонифацио! - выкрикнул один из гостей. - Я, пожалуй, не откажусь от кусочка твоей мясистой прибыли!
   Хермаль шутливо погрозил пальцем.
  - Негодяи, когда вы будете делиться со мной своей?
  - Когда жаркое будут звать Эскудо!
   Под вновь грохнувший смех Пертино расставил миски и медные кубки. Сеньор Лемплен, радуясь одобрительным возгласам пробующих рагу и еще больше тому, что гости оправдывали все его ожидания, кланяясь, попятился к дверям.
   Замечательные люди, думалось ему. Веселые и явно при деньгах. Очень, очень полезное знакомство. Воз...
   Сеньор Лемплен отступил еще на шаг и неожиданно обнаружил, что взмывает вверх, словно при жизни становясь на Небесный путь. Затем он почувствовал тычок в ребра.
  - А это кто такой? - пророкотали ему в ухо.
   Сеньор Леплен икнул, ворот котты натянулся под горло.
  - О! Монцио! - закричали из-за стола. - Ты как всегда вовремя!
  - Дорогой Себастьян, - поднялся Хермаль, обращаясь к кому-то за спиной сеньора Лемплена, - пожалуйста, отпусти этого достойного человека и сядь с нами за стол.
  - Человек - чужой! - заявил обладатель громогласного голоса.
  - Это хозяин приютившего нас заведения, - сказал Хермаль.
  - Да?
   Сеньор Лемплен ощутил доски под башмаками, его с сопением неловко отряхнули большими ладонями, словно вися в воздухе он успел запылиться.
  - Я буду внизу, сеньоры.
   Сеньор Лемплен торопливо проскочил мимо охранника-генуэзца и только тогда позволил себе обернуться, запечатлевая в памяти гигантскую задницу, обтянутую коричневой тканью, прикрытую коротким плащом и исчезающую в дверном проеме.
   Ну и гости у сеньора Волторно!
  Надо сказать, Монцио действительно походил на великана, поскольку был ростом под туаз. То есть, под два метра, уважаемый читатель. Широкие плечи и грудь, непомерно длинные руки, мощные бедра и ягодицы придавали ему сходство с чудовищем, что цирк маэстро Пиликатти возил по городам и селам Европы в железной клетке целых два сезона. Чудовище, правда, было чересчур волосато, но уж буйной шевелюрой Монцио ему определенно не уступал.
   Черты лица у Монцио были грубые и скупые, тяжелая челюсть, узкие губы, ястребиный нос и неожиданно маленькие глаза терялись на открытом пространстве обветренной кожи.
  - Сеньоры.
   Монцио скинул плащ Пертино и выбрал себе место на краю стола. По сравнению с ним все остальные собравшиеся стали выглядеть карликами.
  - М-м-м, какой запах!
   Монцио подставил миску управляющемуся с половником Даго.
  - Ах, мой друг! - ухмыльнулся Даго. - Появись вы лет этак десять назад в моей маленькой банде, клянусь, мне бы не пришлось бросать благородное ремесло разбойника и идти на поклон к матушке. Один ваш вид способен непроизвольно развязывать кошели.
  - Я бы не пошел к тебе, - хмуро сказал Монцио. - Твоя тропа не ведет в Небо.
  - Увы, мой друг, - Даго зачерпнул рагу и придержал половник над миской, - как говорил Калибог, пути земные неисповедимы. Может быть моя тропа как раз в Небо и ведет.
  - Нет, ты будешь гнить в земле.
   Несколько секунд Даго раздумывал, обводя притихшее застолье взглядом.
  - Ну, - сказал он, опрокинув половник в миску, - думается, это не плохо. В конце концов, мне пришлось здорово над этим потрудиться.
   Монцио фыркнул.
  - Мы все трудимся не покладая рук. Мы сеем семена, которые взойдут горем.
  - Но меньшим горем, чем если бы мы вовсе ничего не сеяли, - сказал Хермаль. - Ты что-то не в духе, Себастьян.
  - Я не заглядываю далеко, но вижу что вокруг.
  - Ты стал сентиментален?
  - Нет! - Монцио стукнул миской и сказал уже тише: - Возможно, я просто устал. В Дюбарри я видел первых повешенных.
  - Они везде, Себ, - сказал Шапьюр. - То мародеры, то воры, то браконьеры, вздернутые по приказу хозяина леса. Я лично, как тебя сейчас, видел старуху-ведьму, висящую у развилки дорог на прекрасном буке. Скажу тебе, она здорово портила пейзаж. Франгаллия сейчас не лучшее место из возможных.
  - Я говорю о повешенных с табличками, что они теодолики.
  - Что-то рановато, - нахмурился Хермаль.
  - Все мы претерпим из-за этого, - глянул на него исподлобья Монцио.
  - Друзья, вообще-то рагу стынет, - сказал Легонтини недовольно. - Я понимаю, висельники и семена, возможно, важнее...
  - Да, помолимся, сеньоры, - сказал Хермаль. - Ризи, пожалуй, ждать уже не станем.
   Сидящие сложили руки.
  - Благослови нас, Господь, - зашептал Хермаль, улавливая слитный шепот товарищей. - Благослови нас и этот дар, который по милости твоей вкушать будем. Мы стоим на твоем Пути и ищем Пути Небесного. Не оставь же дарами и дальше скромных своих рабов. Будь милосерден, Господь наш Калибог. Аминь.
   Тишина после молитвы продержалась недолго - скрипнул стул под Легонтини, Даго придвинул миску поближе, Шапьюр принялся ломать хлеб.
   Ели молча.
  Постукивали ложки, разбиралась зелень, пофыркивал слегка простывший Монцио, тенью скользил Пертино, где подливая вина, где подавая полотенце.
   Хермаль, положивший себе рагу всего на одну ложку, окончил трапезу первым, но предпочел сидеть, отщипывая крошки от куска хлеба и наблюдая за своими братьями по ремеслу. Он видел на их лицах усталость и безразличие, голод, мрачную решимость, грязь, прилетевшую из-под колес, глухое, задавленное сомнение и блуждание мыслей, похожее на поиск Пути.
   Он подумал о том, что в Церковь приходят люди с различными пристрастиями, убеждениями и видением жизни, но она, сплавляя и притирая друг к другу, превращает их в обезличенный и отточенный инструмент, служащий ее интересам.
   Где только Ризи?
  - Доменико всегда опаздывает, - цыкнул зубом Легонтини, и Хермаль удивился, насколько созвучно его мыслям высказался Адамо.
   Вот где настоящие чудеса!
  - Ему, кажется, всегда нравилось прованское вино, - сказал, подняв голову, Даго. - Не удивлюсь, если он пробует его в каждой таверне.
  - Возможно, это лучшее, что он может сделать, - мрачно отозвался Монцио.
  - Сеньоры! - Хермаль хлопнул ладонью по столешнице. - Думаю, Доменико не нужны ни обвинители, ни заступники.
  - Но ему определенно нужен проводник, - бурнул Шапьюр, чем вызвал усмешки Легонтини и Даго.
  - Важно, - сказал Хермаль, - чтобы наш брат не влип ни в какие неприятности.
  - У меня, кстати, нехорошее предчувствие, - покивал Монцио и отправил в рот ложку с рагу. - Фы-фы-фафе...
  - Чего?
   Великан мотнул головой.
  - Как бы наше предприятие не пошло прахом, говорю.
   Хермаль скривился.
  - Еще ни в одном деле, Себаястьян, ты не сказал нам, что все будет хорошо. Всякий раз ты предрекал то смерть, то мор, то отлучение от Небесного Пути, разные болезни, плохих людей, нашествие крыс и неудачу.
  - В этот раз определенно так и будет, - кивнул Монцио.
  - Хорошая примета, - сказал Даго, хлопнув великана по плечу.
   Привстав, он вновь взялся за половник.
  - Кстати, оставьте брату Ризи рагу, - сказал Хермаль.
  - Перст Господень! - воскликнул Даго. - Думаю, брату нашему Доменику, как и Калибогу, вполне хватит хлеба с сыром.
  - Что не совсем верно, - сказал Легонтини.
  - Что?
  - Это длинная история, которую мы узнали от Пертино, - махнул рукой Хермаль. - Хлеба там не было, если коротко.
  - Как и сыра, - добавил Легонтини.
   Даго с сомнением посмотрел в свою миску.
  - А что же было?
  - Сухие лепешки и лук, - сказал Хермаль и выбрался из-за стола.
   Вернувшись к собравшимся уже со шкатулкой, он пристроил ее на коленях и, определенным образом нажав на боковины, открыл потайной ящичек.
  - Друзья, - сказал он, требуя внимания.
   Четыре пары и еще один глаз уставились на Хермаля. Нечетное количество объяснялось очень просто - Монцио ожесточенно тер правое веко жирными пальцами.
  - Себастьян!
   Пальцы великана замерли.
  Пертино, оказавшись рядом, подал ему мокрую тряпицу, и Монцио, все еще что-то дожевывая, прижал ее к лицу.
  - Я слушаю, Волло. Просто глаз чешется.
   Хермаль кивнул.
  - Франгаллия сейчас кишит наемниками и шпионами всех мастей, - сказал он. - Поэтому мы должны быть осмотрительны и осторожны. Наши общие встречи прекращаются. Я приготовил каждому таверны и гостиницы, в которых они застанут меня в определенные дни. Отныне наши пути почти не пересекаются. Все силы, ожидающие сигнала к стрижке, только и ждут случая выбить козыри из рук друг у друга и подставить соперника под удар. Пусть уж матушка наша будет здесь ни при чем. Адамо.
   Хермаль протянул короткую трубочку из бумаги Легонтини.
  Тот взял. Медленный пасс - и бумажка исчезла из его пальцев. То ли затесалась под кожу, то ли скользнула в рукав, то ли с ленивым движением соскочила в тайный кармашек у ключицы. Гадай теперь, расстраивайся, думай, не проводил ли время негодяй с бродячими циркачами и фокусниками.
  - Даго.
   Бывший разбойник взял свою бумажку и затолкал в кармашек на поясе, рядом с ножнами для кинжала.
  - Монцио.
  - Ага, Волло.
   Великан, все еще держа тряпку на глазу, протянул ладонь и сжал полученное указание в кулаке. Затем сел и спрятал бумажку в правый башмак.
  - Шапьюр.
   Молодой человек подставил шляпу, и трубочка канула в ней, словно рыба в заводи.
  - Итак, сеньоры, - сказал Хермаль, - как и раньше, шифр к инструкциям находится в ваших "Житиях". Ключевые страница и стих для шифра указаны на уголках бумаги. Правый верхний, левый нижний. Порядок букв - наоборот - левый верхний, правый нижний. Каждому назначены их области и места встреч, а также некоторые рекомендации по времени и этапам исполнения задания. Теперь...
   Он кивнул носатому слуге, и Пертино, скрывшись в комнате с кроватью, скоро появился с тяжелым ящиком.
  - Я получил новую посылку, - сказал Хермаль.
   Пертино опустил на стол перед ним ящик и принял вместо него закрытую шкатулку, которую обнял, встав у хозяина за плечом.
  - Наше предприятие разрастается? - поднял бровь Легонтини.
  - Да, - кивнул Хермаль, - матушка довольна нашими последними успехами и решила не жалеть денег.
  - И это окупится, - вздохнул Монцио.
  - Так или иначе, - сказал Хермаль и откинул крышку ящика. - Сеньоры, я уполномочен выдать каждому по двадцать пистолей.
   Даго присвистнул.
  - Двести ливров!
  - Я надеюсь, они послужат нашему общему делу, и вы не станете сорить ими налево и направо.
  - Никаких шлюх, никакой игры в кости, - сказал Монцио.
  - Ибо как сказал Калибог: "Деньги торят в сердцах людей золотые тропы, но Путь Небесный сложен из побуждений и дел", - пряча усмешку, произнес Шапьюр.
  - Именно, - кивнул Хермаль.
   Он выложил из ящика пять кошелей, перетянутых бечевой. Золотые пистоли в них увесисто стукнули о столешницу. Собравшиеся по очереди разобрали мешочки.
  - А что с Ризи? - спросил Даго, подбрасывая свой кошель в ладони.
  - Ничего, - Хермаль закрыл ящик. - Я подожду его. У меня есть в запасе около часа.
  - Тогда мы расходимся? - прогудел Монцио.
  - Да, сеньоры, желаю вам нескучной дороги.
  - Рагу тоже Ризи доест?
  - Если успеет.
   Сообщники, поднимаясь, задвигали стульями. Хермаль остался сидеть, словно по течению плывя в гуле голосов.
  - А хорошее рагу было из Прибыли.
  - Скоро будет из "овечек".
  - Ну, две недели назад один из Гизов отправился к матери в Жуанвиль, возможно, она даст ему благословение на стрижку.
  - А разве Гизы что-то решают?
  - Тогда кто? Генрих? Или мать-королева?
  - Не беспокойтесь, кто-то да начнет.
  - Пертино! - обернулся Легонтини. - Ты уж обслужи нас.
  - Конечно, сеньоры.
   Носатый слуга отнес шкатулку на столик и поспешил к плащам и шпагам.
  - Сеньор Даго. Сеньор Монцио. Сеньор Шапьюр.
   Пертино подавал одежду, успевая ее отряхнуть, поправить складки, затянуть шнуры. Монцио потрепал его по плечу, Даго легко дернул за нос. Шапьюр, снова надев личину весельчака и богатого бездельника, одарил его серебряным денье.
   Они вышли шумной компанией, славя Бонифацио Волторно за превосходный обед и со смехом обсуждая его родинку, что прижилась под носом.
  - О, я думаю, эта родинка перескочила с другого места, - говорил Даго. - Бедный, бедный Бонифацио!
   Легонтини задержался.
  Хермаль в это время стукнул в стену. В двери вошли генуэзцы и, не проронив ни слова, забрали с собой денежный ящик. Остался лишь кошель, приготовленный для Ризи.
  - Дорогой мой Пертино, - пропустив генуэзцев, повернулся Легонтини, - я вдруг понял, что ты так и недорассказал нам о Походе детей. Увы, мне бы не хотелось мучить себя догадками, чем эта занятная история закончилась.
  - Действительно, Пертино, - поддержал друга Хермаль. - Ты остановился на планах отправить детей через море.
   Слуга кивнул.
  - Да, сеньоры, этим я и закончил. Собственно, воспоминания Лоеба и Цинглера не сохранились в должной мере, и часть их утрачена из-за сырости. Одно можно сказать уверенно: Поход детей не оправдал надежды архиепископов разбогатеть.
  - Они дошли? - спросил Хермаль.
  - Нет, он прекратился.
  - Как? Просто прекратился?
  - Нет. И Лоеб, и Цинглер упоминают некого Вильгельма фон Брандхорста, который присоединился к Походу под Мюнхеном. Я потом не нашел никаких свидетельств о том, что Вильгельм фон Брандхорст вообще существовал, если, конечно, какой-то рыцарь не назвался вымышленным именем. Род Брандхорстов существует в Саксонии, но он мал, беден и ему не более ста пятидесяти лет. Цинглер был убежден, что фон Бранхорст путешествовал в одиночестве, в то время, как Лоеб ясно говорит об отряде, который шел вместе с ним, и даже приводит количество: дюжина рыцарей и две дюжины кнехтов.
  - Это лишь говорит о достоверности твоей информации, Пертино, - сказал Хермаль.
  - Вы дослушайте, сеньоры, - Пертино, обходя стол, принялся собирать посуду. - По рассказу Лоеба, фон Брандхорсту сразу не понравилась организация похода. Там, где были селения и церкви, детей еще удавалось кое-как накормить и устроить на ночлег, добросердечные прихожане делились хлебом, сыром и молоком, предоставляли сараи и хлева.
   Но в предгорьях Альп дела пошли сильно хуже. За одну ночь умерло около десятка детей из самых маленьких.
  - Двадцать тысяч! - выдохнул Легонтини. - Это же саранча! Даже не представляю, как их прокормить!
  - Они ели траву на лугах и жевали кожу сандалий. Больных оставляли умирать, если они не могли идти дальше. К тому же обоз с припасами вышел из Тироля с задержкой. Уже в Альпах капеллан стал свидетелем разговора фон Брандхорста с одним из братьев Путеводного ордена, в котором тот требовал распустить детей по домам.
   Пертино заглянул в котел.
  - Потом, - продолжил он, - через день или два, когда стало понятно, что братья из ордена не собираются поворачивать, фон Брандхорст ушел вперед. Как оказалось, в узком месте на тропе он сделал завал и спрятался за ним со своими людьми. Высланному парламентеру он сказал, что убьет всякого, кто осмелится перебраться через камни. А у арбалетчиков полно болтов.
  - Смело, - сказал Легонтини.
  - Глупо, - сказал Хермаль.
  - И то, и другое, сеньоры, - Пертино, зачерпнув рагу, отпил мясной гущи. - После короткой молитвы и с благословения братьев дети принялись разбирать завал. И фон Брандхорст не стал им мешать.
  - Постой, Пертино, - нахмурился Хермаль. - Насколько я помню, весь этот разговор с Походом детей был затеян тобой в доказательство проявления Божественной сущности Калибога на Земле три с лишним столетия назад. То есть, во плоти. Пока же я, увы, не вижу даже намека на Его вмешательство.
  - Чуть-чуть терпения, сеньоры, - сказал слуга, собирая хлеб, зелень и сыр в одну плошку. - Далее фон Брандхорст исчез. Зато, по словам Лоеба, святых братьев стали сопровождать несчастья. То повозка с орденскими припасами растворится, словно ее и не было, то громогласный голос раздастся с вершины, призывая остановиться...
  - Не вижу в этом руки Господней, - сказал Хермаль.
  - Как если бы я начал кричать с крыши, - сказал Легонтини.
  - Наверное, вы правы, - кивнул Пертино. - Фон Брандхорст вполне мог попытаться испугать братьев. Но потом, как нарочно, установилась погода, во время которой любое продвижение стало невозможным. Дождь встал стеной. Дети мерзли и жались к скалам. Многие лежали вповалку, кое-как укрывшись шкурами и накидками. Всюду бежала вода, оборачиваясь шумными ручьями. Вдобавок разразилась гроза, и молнии, вспыхивая, озаряли горные склоны. А утром обнаружилось, что часть детей исчезла.
  - Смыло водой?
   Носатый слуга пожал плечами.
  - Или смыло, или они, пользуясь тем, что надсмотрщики забились от непогоды в свои повозки и шатры, проскользнули мимо них обратно. Или что-то другое.
  - Что другое?
   Пертино загадочно улыбнулся.
  - Лоеб пишет, что братья не сразу заметили пропажу. Думаю, их менее всего волновали подсчеты точного количества. Двадцать тысяч - это очень большое число. Вереницы детей растянулись на несколько лье. Кто-то ехал в повозках, кого помельче, старшие везли в самодельных тачках или несли на руках. Конные братья периодически, конечно, подгоняли отстающих, но и они не смогли определить, что детей стало не хватать. Это вскрылось только на следующее утро, когда капитан ландскнехтов обнаружил, что устроившиеся на ночлег рядом с его подчиненными сотни две детей утром куда-то исчезли.
  - Вот и чудеса, - хмыкнул Легонтини.
  - Слушайте дальше, сеньоры, - сказал Пертино. - Через день количество детей еще уменьшилось, и перед Походом возникла угроза его преждевременного, бесславного и - главное - безденежного завершения. Ландскнехты обыскали ближайшие долины и даже разграбили одну деревушку (Лоеб приводит жалобы жителей), но детей не нашли. Вечером братья ордена и ландскнехты, кого смогли, собрали вместе на пологом луговом склоне, разожгли костры и приготовились бдеть всю ночь.
   Пертино налил вина в чистый кубок. Под взглядами ожидающих Хермаля и Легонтини пил он сосредоточенно и медленно, как алхимическую микстуру.
  - Я тебя убью, Пертино, - сказал Хермаль, не вытерпев.
  - К вашим услугам, хозяин, - наклонил голову слуга. - Хотя жизнь считается самым совершенным убийцей. Она неотвратимо приближает смерть. Но я доскажу?
  - Да! - рявкнул Хермаль.
  - Далее я позволю себе переключиться на Вальтера Цинглера, которому повезло в тот день остаться в группе детей под пристальным присмотром братьев и ландскнехтов. Он пишет, что ночью проснулся от того, что кто-то тормошил его за плечо. Было темно, но по его словам он совершенно отчетливо видел лицо нависшего над ним незнакомца, потому что оно как будто слабо светилось изнутри.
  - Фон Брандхорст!
  - Да, - сказал Пертино, - это оказался именно он. Рыцарь попросил Вальтера идти с ним, а следом поднялись еще дети, а потом и весь лагерь. По ночному лугу они, почему-то не остановленные сторожами, пошли за фон Брандхорстом в странную долину, полную тихих огней, и там встретили всех своих друзей и спутников, что пропали ранее. Фон Брандхорст поднялся на небольшой взгорок и заговорил. Он говорил негромко, но голос его был слышен всем.
  - Что-то эта история напоминает мне страшную сказку про Крысолова, - передернул плечами Легонтини.
  - Нет, Крысолов был позже, - возразил Пертино. - Фон Брандхорст сказал, что братья отправят их к берегам Магриба, продав арабам. Он сказал, что Путь их иной и что всем им следует вернуться домой и жить обычной жизнью. Кто-то спросил его: "Разве есть доблесть в том, чтобы сойти с Пути к Храму Господа в Еруслами?". На что фон Брандхорст ответил: "Храм Господа в сердце вашем".
   Хермаль прицокнул языком.
  - Хорошо сказано!
  - И еще он сказал: "Доблесть не в том, чтобы воевать чужую землю, а в том, чтобы приукрашать свою. Не в горе, а в добре. Не в том, чтобы отнимать жизнь, а в том, чтобы дарить новую. Вы еще очень молоды, и не знаете своего Пути. Исполненный жалости, я указываю вам: Идите!".
  - И они пошли?
  - Они пошли. Каждому фон Брандхорст дал по караваю свежего хлеба и по небольшой бутыли с молоком.
  - Двадцати тысячам?
  - Думаю, пятнадцати или шестнадцати.
   Хермаль улыбнулся.
  - Пертино, ты сам-то веришь в эту историю?
  - Я верю в чудеса, сеньоры. Вы спрашивали меня, возможно ли появление Калибога в наши неспокойные времена, и я вспомнил именно об этом случае.
   Легонтини хмыкнул.
  - Ты намекаешь на то, что стрижка может быть чревата?
  - Слухи ползут.
  - Этих слухов было до сотни каждый год на моей памяти, - раздражено заметил Хермаль. - Все, Пертино, мы тебя поняли. Дети вернулись?
  - Да. Их обнаружили на границе нынешнего герцогства Баварского, а там уже они разбрелись по домам, говоря, что сам Калибог отвратил их от смерти в горах. В Церкви поспешили забыть о Походе детей, объявили неудавшимся начинанием, Путеводный орден после этого стал терять послушников и распался, а архиепископ Майнца где-то через месяц неудачно упал с кровати в собственных покоях.
  - Занимательно, - сказал Легонтини. - Все, я ушел.
   Цепляя шпагу, он пропал в коридоре.
  Хермаль посмотрел на мешочек с пистолями.
  - Так, Пертино, давай собираться. Укладывай мое белье. Скажи Пескуаро, чтобы готовили карету и выносили сундуки. - Он сел. - А я пока подожду Гизи. Обычно он не задерживался, но тут что-то сплоховал.
  - Это Франгаллия, - сказал Пертино, пропадая в комнате с постелью.
  - О, да! Многострадальная, бедная и грязная, как уличная девка.
   Пертино в комнате свистнул в окно.
  Хермаль проверил шкатулку, листы, принесенные собратьями, спрятал на теле, в тайную пазуху сюрко, провернул тонкий ключ в замке.
  - Карету готовят, - сообщил Пертино.
   Он вышел из номера, чтобы дать указания генуэзцам, которые обходились, думается, в страшные суммы.
   Хермаль открыл окно, впуская дневной, слегка потускневший свет, и оставил гореть лишь одну свечу на подсвечнике. Он не слышал звона колокола с часовни, но, возможно, просто пропустил его. В людом случае, время, должно быть, к четырем.
   А вообще - упаси Калибог от словоохотливых слуг!
  Но Пертино, как паяц на представлении, был уже тут как тут.
  - Все, - сказал он, - Пескуаро сейчас погрузит сундуки. Я возьму вашу одежду и шкатулку. Собственно, можно уже сейчас...
  - Погоди, - Хермаль стукнул пальцами по столешнице. - Еще есть время. Потом Аржантон, Амбуаз и ближе к Орлеану. Что?
   Он посмотрел на слугу, лицо у которого сделалось задумчивым и одновременно глупым, хотя вроде бы оба определения не могли гармонично сочетаться друг с другом.
  - Кажется, Ризи, - сказал Пертино, прислушиваясь.
  - Слава Калибогу! - с облегчением выдохнул Хермаль, и рука его широко, через всю грудь, скрестила пути.
   Здесь автор хотел бы закончить главу, уточнив для порядка, что Доменико Ризи получил свои указания и пистоли, дохлебал рагу и сам вызвался спуститься по галерее, не желая мешать генуэзцам, с натугой перемещающим вниз по лестнице здоровенный сундук. Задержка его в Блуалоне была тривиальна - у повозки полетела ось. Пока ее меняли, Стефан успел продать коня придурковатого и, скорее всего, убитого разбойниками попутчика и недоповешенного сеньора за вполне приличные деньги.
   Хоть шерсти клок.
  Теперь, дорогие читатели, мы и вернемся к тропке на задний двор, которую храбро перекрыл своим телом Симон де Ламбрасс.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"