Собственно, и не сказать, чтобы справил - не та дата. Они с Анютой посидели за столиком в беседке вместе с соседями, такой же, заезжающей время от времени на свой участок семьей (Сергею - тридцать восемь, Ирине, его жене - тридцать шесть), поговорили про рубеж, кризис, ощущение лет, потихоньку, маленькими стопочками выбирая водку из литровой бутылки. Закусывали плотно, видимо, потому Свитова и не развезло.
Водку Анюта потом незаметно убрала, и Свитов был ей благодарен. Так бы, наверное, не остановился.
Вместо пьяной угрюмой меланхолии пришла светлая грусть.
Анюта ушла спать, а Свитов смотрел в темнеющее небо, на сизые облака с прогоревшими боками, на желтеющие вихры березок и думал о жизни, о Боге, о том, как все замысловато устроено, справедливо, нет ли, поди разбери.
К полуночи похолодало, и Свитов, ничего не надумав и не особо этому огорчившись, зашел в дом, обходя скрипучие половицы, добрался до своей кровати, разделся и лег.
Кровать выстыла, и какое-то время, постукивая зубами, он подпихивал края одеяла под бока и поджимал ноги, чувствуя себя медведем в процессе подготовки к зимней спячке. Затем согрелся, задышал наружу и уплыл в сон.
Приснился Свитову старший брат, погибший в Афганистане. Так и не постаревший, молодой. Белобрысый. С облупленным на южном солнце носом. Сорокалетний Свитов играл с двадцатилетним братом в футбол.
Было легко.
А утром они с Анютой выехали на видавшем виды "фокусе" в город. Понедельник, рабочий день. Анюту надо было завезти на рынок, самому Свитову предстояло мотание по адресам - где ксерокс починить, где картридж поменять, где печать настроить. Восемь клиентов с прошлой пятницы.
Шоссе было свободно в обе стороны. Покрапывало.
-Не замерз? - спросила Анюта.
-Ночью-то? - покосился Свитов.
-Ну так. Ворочался да ворочался.
-Не знаю. Не помню.
Они нагнали бежевую "самару", и Свитов пристроил "фокус" за ней. Впереди дымил ранний автобус, возможно, что и пустой.
Морось липла к стеклам.
-Дворники-то включи, - сказала Анюта.
-Угу.
Дорога пошла на подъем. Навстречу вдруг пролетел панелевоз: слепящий свет фар, водяная пыль, синии фермы полуприцепа. "Форд" качнуло напором воздуха. Свитов взял ближе к обочине.
-Вот дурной совсем, - сказала Анюта.
-Торопится, - сказал Свитов.
-К смерти так спешат.
Шоссе мигнуло залатанным участком, запетляло, искривилось, справа открылся, выдаваясь мыском, синий, весь в туманной сырости подлесок. "Самара" прибавила газу и, оторвавшись, ушла за поворот.
Свитов подумал: догнать-не догнать?
Девяносто три на спидометре. Осторожные девяносто три. Какие-то стариковские. Или он уже в пердуны записался?
Сорок лет!
-Саша, - сказала Анюта, когда "фокус", порыкивая, взял скоростную планку в сто пятнадцать километров в час, - Саша, осторожнее.
-Не боись.
Свитов вписал автомобиль в поворот и уже обернулся к Анюте, чтобы подмигнуть, как краем глаза уловил стремительно наплывающий оскал радиаторной решетки.
Он успел только подумать: "Пронеси!" и долгую секунду, пока руки на автомате выкручивали руль, смотрел во всплывающее над радиатором, над капотом, в дуге убегающей щетки бледное лицо водителя за чужим лобовым стеклом.
Потом было чудо.
"Фокусу" как ножом срезало левую фару и вдрызг размололо крыло, но дальше они с "газелью" разошлись, как два боксера после гонга, нырнув в кюветы по обе стороны от шоссе. Ни лобового, ни бокового.
Вскользь.
"Форд" взрыл какой-то земляной холмик, фыркнул и заглох. Покачивались мокрые зонтики борщевика, хмурился святой с покосившейся иконки, тоненько выла Анюта ("Ы-ы-ы"), вцепившись в сумку белыми от напряжения пальцами.
Ших-ших - отмахивали "дворники". Ших-ших.
Свитов пошевелился, отстегнул ремень. Вроде нигде ничего. Цел.
-Аня, Аня, - поймал он плечо жены, - ты как?
Анюта с трудом сфокусировала на Свитове взгляд.
В горле ее что-то щелкнуло, звук "ы" прекратился на вдохе.
-Мы же... Он же...
Она ощупала мужу лицо.
-Ладно-ладно, - отмахнулся от дрожащих ладоней Свитов. - Вызывай гайцев. А я сейчас ноги кое-кому...
-Саша!
Хлопнувшая дверца обрубила крик.
Жена в салоне, подавшись к стеклу, беззвучно открывала рот. Немое кино, подумал Свитов и по следам "фокуса", по колее, по вывалу земли пошел вверх, на асфальт.
Испуг пригладился, сжился, внутри перестало дрожать, и виделось уже, в красках, в брызгах, как лицо водителя "газели" прикладывается о "газельный" же покатый капот, и раз, и два, и двадцать два.
Не само, конечно, прикладывается, дождешься тут.
-Вылезай! - захрипел Свитов, перешагивая разделительную полосу. - Тебе помочь, чудаку, или ты сам?
Дождь все крапал.
"Газель" зарылась кабиной в молодые елочки, левой фары тоже нет, скула вся в ошметках темно-синей краски, соскобленной с "фокуса".
Горели стоп-сигналы.
Свитов рванул дверную ручку.
-Не надо... - водитель "газели", молодой парнишка, закрылся руками.
Шарф на худой шее, куртка замызганная, старая.
Что с таким делать? Куда там о капот... Злость ушла. Свитов сплюнул, сунул кулаки в карманы и, пропустив притормозившую "мазду", зашаркал обратно.
Анюта, не отходя от "фокуса", тянула шею, пыталась разглядеть, что делает Свитов с горе-водителем.
А ничего!
-Сядь в салон, промокнешь, - сказал Свитов жене.
-А ты?
-Столбиком постою. Опознавательным.
-Эй! - крикнул через шоссе мальчишка. - Извините. Я там никого?.. Может помочь? У меня аптечка.
Он бултыхнул с обочины пластиковым кейсом с красным крестом на крышке.
Тьфу, доброхот! Свитов пнул камешек, и тот поскакал по асфальту прямо к мальчишке, но затем укатился в сторону.
Потом были усталые и словно обиженные незначительностью происшествия полицейские, машина "скорой помощи" с разочарованными медиками, протоколы, мальчишка, оглядывающийся и жмущий плечами, вопросы, подписи, эвакуатор.
Вытащенный на дорогу "фокус" неожиданно завелся, и до городской квартиры Свитов с Анютой в позвякивании, в скрежетании, со вдавленной внутрь дверцей и одной фарой, но добрались своим ходом.
Ни о рынке, ни о клиентах речи уже, конечно, не было. Кого мог, Свитов перенес на завтра, на остальных за будущую услугу подрядил Темку Рашникова. Анюта отзвонилась хозяйке и попросила, чтобы ее подменили за прилавком.
-Не перевернулись, нет, - говорила она в телефон. - Но на всякий случай... Нет, ничего, даже удивительно... завтра...
У Свитова разболелась голова.
Он принял две таблетки аспирина и лег. Постукивали часы. Стрелки гадали на половину десятого. Утро серым светом переливалось сквозь тюль занавесок. А боль перекатывалась под черепом от виска к виску, изучая неожиданные повороты к затылку и шее.
Перед глазами стояла радиаторная решетка.
Приближалась, отдалялась, туманилась и вдруг хищно взблескивала металлом совсем рядом. Не заснуть.
Вдобавок соседи сверху включили музыку, и электронные ритмы пробивались через потолок наплывом однообразных "тыц-тыц" и "дам-дам".
-Уроды, - выдавил Свитов, переворачиваясь набок.
Тыц-тыц, дам-дам.
Скоро боль уже подстраивалась под музыку и отстукивала в такт. Анюта шкрябала по полу тапками, внося в инструментал фолк-струю.
Тыц-тыц, дам-дам, шорк-шорк.
-Анют, - позвал Свитов, - что ты бродишь все? Успокойся уже.
-Саша, я вот подумала, - сказала жена, появившись в проеме, на руках у нее были отвратительно-яркие, желтые резиновые перчатки, - если бы... то есть, если бы мы с тобой там... а у нас белье неделю не стиранное, плита грязная, пыль повсюду, еще инструменты твои. Как бы посмотрели на нас потом?
-Нам было бы уже все равно.
-Не скажи. Мне было бы неприятно.
-Ясно, - вздохнул Свитов. - Ты только потише это...
-А что? - подсела Анюта. - Что-то болит?
-Да так.
В это время наверху как нарочно прибавили звук, "тыц-тыц" и "дам-дам" грянули раскатами грома, а сквозь раскаты заулюлюкали веселые голоса.
Свитов сморщился.
Что у них там, новые языческие пляски? Бог наш драм энд басс, даждь нам дэнс?
-Дом такой, - подняла глаза Анюта, - все слышно.
-Да какое "слышно"! - возмутился Свитов. - Есть же культура проживания! Тем более, с такими стенами. Мы вообще так не скакали по утрам.
-Ты говоришь, как старик.
-Ну и что?
-Ничего, - улыбнулась Анюта.
-А я желаю, чтоб они там заткнулись! Такое вот простое желание, - повысил голос Свитов. - Меня их "тыц-тыц" на полной громкости раздражает. Я, в конце концов, только что после аварии, я могу...
-Тс-с-с, - прижала палец к губам жена.
-Что?
-Не слышишь? Тихо. Не играет уже.
Свитов поднял голову, прислушиваясь.
Действительно тихо, удивился он. Ни музыки, ни голосов. Наверное, кто-то из соседей поговорил с идиотами по душам.
Благословенная тишина.
Муторный дневной сон был опять о брате.
Вроде как присел он рядом, на синий пододеяльник, молодой, горьковато пахнущий прокаленным кандагарским песком, в полевой куртке, в панаме. Чумазый.
Потряс за плечо.
"Знаешь, Саня, почему ты не разбился сегодня?"
"Почему?" - сонно спросил Свитов.
"Ну, тут такое дело... в общем, ты на короткой связи", - смущенно сказал брат.
"С кем?"
"С Ним".
И от этого значительного "с Ним" у Свитова защекотало в солнечном сплетении.
На короткой связи?
-Анют, - сказал Свитов задумчиво, - а он ведь ни черта не вывернул.
Они ужинали.
Вареный картофель. Жареные куриные бедра. Капуста. Огурцы. По случаю аварии Свитов позволил себе рюмку коньяка.
-Ни черта не вывернул, - повторил он, хрупнув огурцом.
-Но как же тогда? - спросила Анюта.
Она села напротив и посмотрела на мужа.
Свитов разрубил картофелину ребром вилки. Хмыкнул. Напрягся - нет, щекотка в солнечном сплетении никуда не делась.
-А это я, - сказал он. - Я подумал, чтоб он отвернул, и оно исполнилось.
-Не шути. Бог нас уберег.
-Я и говорю, - покивал Свитов. - Я с ним на короткой связи.
-С чего вдруг?
Свитов пожал плечами.
-Не знаю. Наверное, заслужил. Не подарок же на день рождения? Может, я сам по себе... ну, важен. Как бы мои слова да ему в уши.
-Так не бывает, Саша.
-Почему? - озлился Свитов. Он дернул крепкими зубами мясо с куриного бедра, зажевал. Жир заблестел у него на губах. - Я кому-то чего-то плохого сделал? Нет.
-Ваши соседи, - девчонка подбородком указала наверх, - вчера заказали, а сегодня не открывают. Возьмете?
-Возьму!
-Шестьсот рублей.
-Черт.
Свитов порылся в карманах. Пятьсот. Пятьдесят. И мелочь. Он желтыми металлическими десятками отсчитал недостающее и получил из девчоночьих рук большую и плоскую картонную коробку с надписью "Пицца от Шеф-пиццы".
Снизу коробка была еще теплая.
-Спасибо, - Свитов захлопнул дверь.
Вот как, с неудовольствием подумалось ему, чудеса теперь, оказывается, денег стоят. А я, между прочим, просил бесплатную.
Новый звонок заставил его развернуться на месте.
-Что еще?
Девчонка на лесничной площадке, морща нос, протягивала коробку поменьше.
-У нас это... Если большую пиццу заказываете, то малая с пепперони - бесплатно. Вот.
-Это с сыром?
-И с колбасой.
-Видела? - спросил Свитов жену, раскрывая перед ней большую коробку. - Пицца!
Анюта потрогала тесто пальцем.
-Саш, ведь сам же и заказал.
-Ха! - громогласно выразил свое отношение к словам жены Свитов. - Ха!
Щекотка не исчезала.
На следующий день никуда Свитов не пошел, автомобилем заниматься тоже не стал, дождался ухода Анюты, разогрел остатки пиццы.
Так, значит, короткая связь.
Он брякнулся в кресло с капающим жиром куском, включил телевизор, смотрел, жуя, на мерцающие картинки, нисколько не понимая, что там происходит. Кто-то говорит, что-то летит, одно лицо, другое.
Выключил.
Мысли накатывали на Свитова, как океанские волны в прилив: корсвязь, короткая связь, я и Он, Он меня слышит, можно все, что хочешь, то есть, вообще все.
Все?
Мурашки ласково пробежали по загривку.
-Хочу... - глядя в потолок, сказал Свитов. И опасливо заткнул рот кулаком.
Не, ну как такое скажешь? Пошлое совершенно желание. Детское. Хочу миллион долларов. Что Он о нем подумает?
Хотя связь ведь дал, значит, предполагал, что Свитов - душа простая, насквозь видимая.
-Миллион хочу, - смелея, тихо сказал Свитов.
Зажмуриваться не стал, просто лежал, ждал, языком трогая кусочек теста, застрявший между зубами. Вроде и за зубочисткой встать надо, а с другой стороны - еще тонкую короткую связь нарушишь.
Минут через десять завибрировал телефон, но это оказался один из клиентов, которому Свитов обещал заменить барабан в офисном МФУ. Вот же, подумалось ему, идиот какой. Тут миллион с минуты на минуту упадет, а он со своей дрянью пристает. Никакого понимания! Свитов так разозлился, что даже мобильный вырубил.
Нечего!
А еще через двадцать минут раздался звонок в дверь.
Миллион! Родимый!
От предвкушения Свитов подскользнулся и едва не растянулся на полу.
-Здравствуйте.
На пороге в строгом темном костюме стоял худой невысокий человечек. Лицо человечка было печально, серые глаза смотрели с затаенной тоской, губы изгибались скорбным полумесяцем. Лакированные ботинки, золотая заколка, дорогие часы. В левой руке человечек держал кейс, который, конечно, заинтересовал Свитова больше всего.
-Вам, собственно...
-Я пройду? - спросил человечек и, не дожидаясь ответа, поскрипывая ботинками, безошибочно проследовал в комнату.
Свитов захлопнул дверь и поспешил следом.
-Вы это...
-Я сейчас все расскажу.
Человечек обосновался за столом, сдвинув на край газету с телепрограммой. Кейс он положил себе на колени, затем поколупал ногтем лаковый скол на столешнице.
-Меня зовут Мараничев. Виктор Андреевич, - заговорил он, разглядывая ноготь. - Я вырос в небольшом северном городке. Лесопилка. Военная часть. Звероферма. На ней песцов выращивали. Собственно, детство плохо помню. Помню только, как бродил в каких-то кустах, и немного школу. Пролетело все...
Человечек усмехнулся.
Свитов, хмурясь, сел на диван.
-Потом, наверное, как у всех. - Человечек вздохнул. Взгляд его тоскливых глаз нашел Свитова. - Девяностые. Молодость. Первые ростки капитализма как снег на голову. А голова, она кругом. У всех, не у меня одного. Всего хочется.
Свитов попытался вставить слово, но человечек так красноречиво прижал ладонь к сердцу, мол, дайте договорить, что язык просто не повернулся его перебить.
-Я не буду уж так, чтобы... Просто с возрастом переоцениваешь, появляются привязанности, дети. Иногда, скажу вам, горько становится. Глядишь на пацана своего, думаешь: а чей-то пацан и не родился. Почему не родился? Я не дал. А мой по дорожкам бегает. Оправдываться-то глупо. Время, мол, было такое. Гормоны потом, желание самоутвердиться. Бизнес, приватизация. Не я, так меня. Только вряд ли...
Человечек умолк.
Пальцы его побарабанили по боковине кейса.
-Я все же не понимаю, причем здесь я? - спросил Свитов.
Человечек коротко улыбнулся, словно бы про себя, снова поколупал столешницу. В тусклом голосе его зазвучали просительные нотки.
-Вы же можете за меня сказать ему?
-Кому? - не понял Свитов.
-Ему, - показал на потолок глазами человечек.
Свитов похолодел.
Знает! Откуда? Он сам только вчера... Анюта растрепала? Или кто-то еще? Девчонка с пиццей?
-Вы откуда...
-Да так, - человечек вздохнул. - Вы просто попросите, и все. Чтоб лет десять еще... А это вам, - он выложил кейс на стол и поднялся. - Я пойду уже.
Свитов подал руку.
-Было э-э-э... приятно...
-Нет-нет, извините.
Человечек отстранился и, не дотронувшись до ладони, торопливо проскользнул мимо. Хлопнула дверь.
Несколько секунд Свитов простоял в растерянности. Затем выглянул в окно. Лужи, крыши автомобилей с налипшими листьями, женщина с коляской. Ничего подозрительного. Но ведь черт-те что!
На пороге комнаты стояла плотная бабка в драповом пальто. На голове - пуховый платок, из-под синей юбки торчат носы теплых ботинок.
Маленькие глазки, морщинистые щеки.
-Как? - только и смог произнести Свитов.
-Так ить не закрыто у вас, - миролюбиво объяснила бабка и, притопывая, огляделась. - А что, иконок-то нету? Я уж покрестилась бы...
-Вы зачем...
-Ой! - Бабка махнула рукой. - И правда, что я людей держу-то. - Она поклонилась Свитову в пояс. - Сердешный мой милок, не за себя, за дочь свою просить пришла. Болеет она в последнее время. Вы бы уж помогли ей.
-Я? - вылупил глаза Свитов.
-Я вот и сахарку принесла, - не унималась бабка. - Шкапины мы. За Ольгу Николаевну сахарок-то, за нее. Вы уж помяните.
-Что!? - Свитов схватил бабку за локоть. - Выйдите, я никого не приглашал. Это моя квартира...
-Я сахарок-то...
Гостья пальцами ухитрилась донести кубик рафинада до стола и только затем позволила увлечь себя в прихожую.
-Уж больно вы сердитый-то!
-До свидания.
Свитов выпроводил старуху. Постоял в смятении. Ему показалось, что пролетом ниже вроде как столпились люди. Зачем вот только? То есть, вполне возможно, и не было ничего. Тень легла. Еще бабка эта.
А если опять позвонят?
Свитов осторожно, стараясь, чтобы не заскрипели петли, потянул дверь от себя. И оцепенел - людская очередь, закручиваясь, сбегала вниз и терялась на нижнем этаже. Кто-то покашливал, кто-то сморкался, кто-то курил, выдыхая дым в приоткрытое окно площадки между пролетами.
-Можно? - жизнерадостным баском спросил у Свитова оказавшийся рядом небритый мужчина в спецовке. - Я тоже быстро.
-Нет!
Анюта пришла через три часа, когда истерзанный звонками и стуками Свитов пытался смотреть телевизор.
-Что это у нас за очередь? - спросила она, снимая туфли и повесив на крючок плащ. - Саш, ты слышишь?
Свитов не ответил.
-Саш, я говорю, у нас столпотворение на лестнице, - запахивая халат, жена появилась в комнате. - Ты решил принимать на дому?
В дверь позвонили.
-Не открывай! - Свитов возник из-за кресла, держа кейс под мышкой.
-Почему?
-Я - на короткой связи! - прошептал он. - А они... они все ко мне, понимаешь? Прознали как-то. Ты кому-нибудь говорила?
-Про что?
-Про короткую связь! Про меня с Богом!
-Саш, я в это не верю, - улыбнулась Анюта.
-А они, они верят! - прохрипел Свитов, показав в коридор пальцем. - Стоят со своими проблемами, ждут.
-Ну так помоги им!
Свитов посмотрел на жену безумными глазами.
-Это моя, моя короткая связь! Моя! Вот! - Он раскрыл кейс, запестрели доллары. - Я пожелал, и исполнилось!