Кокоулин А. А. : другие произведения.

Вч. Глава 2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  - Ну, как я тебе?
   Виолетта повернулась к подруге.
  Над верхней губой у нее топорщились анекдотичные темные усики, составляющие на удивление органичный ансамбль с мазком угольной пыли на скуле и наведенными под глазами тенями.
  - Изможденный шахтер? - высказала предположение Дора.
   Виолетта бросила взгляд через плечо на зеркало.
  - Шахтер? Скорее студент, подрабатывающий на заводе ван Кронка.
  - Ну, возможно. Только уж слишком смазливый студент.
  - Утонченный.
  - О, да!
   Дора фыркнула, показывая, какого она мнения о маскараде вообще. Порывшись в белье, пять минут назад висевшем в гардеробе, а сейчас горой лежащем на столе, она вытянула свободного кроя куртку с рядом крупных металлических пуговиц.
  - А это у тебя откуда?
  - Так я тебе и сказала! - Виолетта выхватила куртку из рук Доры. - Она стоила мне фаунд.
  - Ей красная цена - три шильда.
  - Не скажи, - Виолетта просунула руки в рукава. - Ткань очень плотная.
   Она запахнула полы.
  - Ну, не знаю.
   Дора заставила подругу повернуться, рассматривая, как сидит куртка на ее тонкой фигуре.
  - В целом, годится, - сказала она, застегивая куртку на две средних пуговицы. - Груди, по крайней мере, почти не видно.
  - Мне сказали, раньше в таких ходили матросы.
  - А сейчас каждый второй оборванец, - сердито произнесла Дора.
  - И я!
  - И ты, - кивнула Дора. - Но я не понимаю, зачем тебе это нужно. Ладно бы это был какой-то закрытый клуб.
  - А закрытый клуб мне не интересен, - заявила Виолетта, снимая куртку.
   Затем она освободилась от юбки и расшитой сорочки, оставшись в одних коротких, чуть ниже колен, панталонах.
  - Подумаешь, сидят состоятельные мужчины под пятьдесят или даже за пятьдесят с такими вот лысинами и с такими вот животами (округлыми жестами она показала размеры и того, и другого) и читают газеты. Или играют в карты. Или обсуждают всякие дела в мире и кто сколько дохода из них в прошлом месяце поимел.
   Виолетта вытянула из белья на столе серые мужские брюки.
  - Ты отстала от жизни, Ви. Сейчас в таких клубах нюхают чалдонскую пыль, - сказала Дора, наблюдая, как хорошенькие, худые ножки подруги уходят в штанины. - Все только и ждут возвращения чудес.
  - Опять?
   Виолетта легко подпрыгнула, натягивая брюки до пупка.
  - А что, ты не слышала, что в Крэшбоу явили жемчужное ожерелье, а в Нильгреме кто-то надышал целый ларец?
  - И что?
   Брюки оказались великоваты. Стоило их отпустить, как они заскользили вниз, открывая белый батист панталон.
  - И ничего, - Дора пришла на помощь и в одном из ящиков комода добыла подтяжки. - Не так уж часто у нас появляются чудесины. А целых две сразу... Повернись.
   Виолетта повернулась. Дора зацепила петли подтяжек за пуговицы на поясе брюк и перекинула их через плечи подруге.
  - Лови.
  - Ага.
  - Потом, - сказала Дора, - говорят, король тоже обеспокоен. Он-то знает побольше нашего. И еще служба охраны короны...
  - Что?
  - Мне Марта сказала, что они с полицейскими нюхачами уже вторую неделю ходят по складам в Гарррипорте. Где найдут какую пыль, все изымают подчистую. Понимаешь, Ви? Значит, тоже ждут скорого возвращения.
  - Вот поэтому мы и идем на лекцию.
   Виолетта поддернула подтяжки. Эластичные ленты аккуратно прикрыли соски ее небольших грудей.
  - Хуже, чем в борделе, - оценила полуголую подругу Дора, хотя в голосе ее и проскользнули нотки зависти.
  - Ты была в борделе?
  - Брат был.
  - Ф-фу!
   Гримаска гадливости на мгновение исказила лицо Виолетты.
  В первый же день знакомства брат Доры, Виктор, предложил ей полную страсти ночь на конюшне. Почему там? Лошади, видите ли, будоражат его своими звуками. И сам он себя чувствует от этого жеребцом. В общем, что-то было у него с головой, и Дора придерживалась того же мнения.
  - Рубашку надела бы!
  - Я уже поняла.
   Скинув подтяжки, Виолетта, пока не сползли брюки, по-быстрому напялила через голову светлую сорочку и утрамбовала излишнюю длину ее за пояс. Подтяжки на место - и все, готово. Лишь бы усики не отклеились.
   В зеркале отразился молодой человек худого телосложения и среднего роста. Студент не студент, скорее, бедный конторский служащий, где-то на складе или у топки измазавшийся в грязи. А если еще куртка...
   Виолетта осталась довольна своим видом.
  - Дора! - возмущенно произнесла она, увидев, что подруга еще и не приступила к переодеванию. - Ты что, передумала идти?
  - Вовсе нет. Я пойду как я.
  - Почему?
  - Во-первых, пускают всех, - сказала Дора, наматывая на шею из бельевой кучи темный шарф. - И женщин, и даже подростков. Три перри и два перри. Во-вторых, посуди сама, что это будет за кошмар.
   Она наклонилась к столику с париками и взяла с него два комка волос. Приставленные к щекам, они образовали небрежные рыжеватые бакенбарды. Скрыть природу женского лица им, конечно, было не суждено.
  - А если бороду? - спросила Виолетта.
   Дора с укоризной посмотрела на подругу.
  - Я стану всего лишь девушкой с бородой. И, по-моему, это вызовет только нездоровый интерес среди публики.
  - Поэтому я и переоделась! - воскликнула Виолетта. - Чтобы этого нездорового интереса не было! Не Виолетта Оддстоун, дочка Гарольда Оддстоуна, совладельца торгового дома "Свенсон и Одстоун" посетит лекцию, а никому не известный парень с Диккери или Челхэма.
  - Просто тебе идет мужская одежда. А мне?
   Дора повернулась сначала в профиль, потом анфас. Девушка она была крупная, лицо имела полное, розовощекое, с носом-кнопочкой в веснушках.
  - Хорошо, и что ты предлагаешь? - сдалась Виолетта.
  - Я иду как твоя девушка. Надо только выбрать платье похуже, - сказала Дора, копаясь в выложенном белье. - Парень с Диккери привел свою избранницу послушать про былые чудеса. Так нормально?
   Она прижала к себе простое хлопковое платье темно-синего цвета с длинным рукавом.
  Подумав, что грудь подруги в мужской наряд и впрямь будет спрятать проблематично, Виолетта кивнула.
  - Только нужна еще пелерина.
   Она звякнула в колоколец. Послышались шаркающие шажки, и в дверь комнаты заглянула пожилая служанка.
  - Звали, госпожа?
  - Да, Фирна.
  - Ой! - всплеснула руками та, увидев Виолетту в брюках, рубашке и с усиками. - Вы ли это? Что вы с собой сделали?
  - Ничего.
  - Как же ничего? Стыд и срамота! Вы кого это, молодая госпожа, обдурить хотите? Хорошо, я по голосу вас узнала. А так бы весь дом могла по тревоге поднять. Ведь что за мужчина в девичьей комнате? Чужой, как есть чужой. Но Бог миловал.
   Служанка приложила пальцы к сердцу и лбу.
  Она была верующая. Как многие, считала, что однажды Бог решил наказать возгордившихся чудесников и послал в мир длани свои - Херманна и Эвха, которые выступили против тысяч и тысяч отступников и разбили их на Чалдонских полях.
   Пали чудесники, рассыпались под огнем черной пылью, а люди с тех пор в наказание лишились чудес, потому как не их это дело - тягаться с Богом в мастерстве мысленного творения.
   И поделом! Чисты помыслы в сердце, чисты в голове.
  - А это что?
   Фирна узрела одежду, вываленную на стол.
  - Что ж вы такое творите-то, госпожа? - запричитала она. - Старые гардеропы для театру своего распотрошили, все к себе перенесли, а теперь что, уж выкинуть хотите? Так ведь и одежды не напасешься.
   Руки ее принялись сортировать и складывать платья.
  - Оно ж можно и не себе. Разонравилось вам, госпожа, наигрались, так и отдайте мне. Или вон Бетти. Она уж вам пол лбом в благодарность обобьет. У нее двое мальчишек погодки и сестры младшие.
  - Фирна! - притопнула ножкой Виолетта. - Ничего я не хочу выкидывать! У тебя старая пелерина есть?
   Служанка заморгала.
  - На что вам?
  - Для дела.
  - Никак в мужской клуб, упаси господь, собираетесь забраться?
  - И ты про мужской клуб! - рассердилась на Фирну Виолетта. - Будто других мест в Лоннтауне больше нет!
  - А где еще на голых мужчин посмотришь? В банях да в клубах, которые сами по себе есть нечто среднее между баней и кабинетом. Я вас всех насквозь вижу, милые вы мои. Мне-то, правда, в мое время попроще было. Бережком Старой Эрны пройдешь, и пожалуйста - купаются гуртом, то угольщики, то студенты, всякого насмотришься.
  - На лекцию мы идем, - сказала Дора, появляясь из-за ширмы, где переодевала платье. - Ви не хочет, чтобы на нее обращали внимание.
  - Так и брали бы шляпки с вуалью!
   Виолетта развернула служанку к себе.
  - Фирна, что ты за примитив! Такие шляпки лет пять уже как не в моде. Тем более, что я в образе, - она коснулась усиков. - Видишь? Ты про пелерину лучше скажи: есть?
   Служанка кивнула.
  - Есть, госпожа, как не быть.
  - Неси! - потребовала Виолетта.
  - Она, правда, не слишком хороша, - обернулась у двери Фирна. - И, боюсь, с месяц уже не стирана.
  - Тем лучше.
   Служанка удалилась торопливым, шаркающим шагом.
  - Так, - подскочила к небольшому бюро Виолетта, - сколько денег взять?
  - Шильда три-четыре, - сказала Дора, сбивая рукава у плеч в складки.
   Солнце проникло сквозь шторы, легло на чумазое лицо Виолетты, делая его одновременно задорным и глуповатым.
   Дора фыркнула.
  - Что? - обернулась Виолетта.
  - Представляю, как ты ведешь меня под ручку, - сказала подруга. - Кавалер и его взятая с боем крепость.
  - А еще нам придется брать двуколку.
  - Ты только учти, что ты не такая богатая, как Виолетта Оддстоун.
  - Точно!
   Виолетта принялась выбирать монеты помельче.
  - Вот, госпожа, - появилась в дверях Фирна. - Если вас устроит.
   Она развернула шерстяную накидку с плетением понизу.
  - Ну и замечательно! - сказала Виолетта, мазнув по накидке взглядом. - Мы вернем ее тебе вечером.
  - Уж будьте добры, госпожа.
  - Дора, одень.
   Виолетта отступила. Дора накинула пелерину на плечи, сцепила ворот, отороченный куцым лисьим мехом, скрытой застежкой.
  - Подходит, - оценила Виолетта. - Гармонии цвета, конечно, нет. Но это ж было бы чудо. Ну-ка! - Она поймала подругу под локоть. - Фирна, оцени.
   Служанка встала напротив пары и сложила руки на животе. Морщинистое лицо ее приняло насупленное выражение, свело брови и выпятило губу. Несколько секунд длилось вдумчивое молчание.
  - Оно ж, госпожа, больно щуплы вы в роли ухажера при такой даме, - сказала наконец Фирна. - Я бы подумала, что она слепая.
  - Фирна!
  - А вообще - срамота.
  - Все, иди! - разозлилась Виолетта. - Пусть Джеллис вызовет нам двуколку.
  - То спрашивают, то гонят...
   Служанка, ворча, вышла в дверь.
  - Дождя нет? - Виолетта сбила оконную штору.
   Косой сноп солнечного света упал на пол. Девушка, задрав хорошенькую головку, какое-то время следила за движением облаков.
  - Думаю, Ви, кепки тебе хватит, - сказала Дора. - Особенно если волосы с затылка подобрать.
  - Возможно.
   Виолетта постояла, оглядывая комнату и постукивая каблуком туфельки.
  На неубранной кровати, в волнах взбаламученного пухового одеяла тонул медвежонок Бэгли, составлявший компанию ей на ночь. Одежда на столе - это ладно, Фирна развесит. Платье и сорочка не понятно где. И это, опять же, занятие для служанки.
   Куртка.
  - Ой! - сказала Дора.
  - Что? - обернулась Виолетта.
  - Туфли. Женские.
   Виолетта проследила за взглядом подруги. Коричневый, заостренный носок туфельки выглядывал из широкой брючины нелепой деталью.
   Ох, как близок был провал!
  Парень с Диккери в туфельках? Какой же это парень? А не проверить ли его на прочие, не свойственные парням причуды?
  - Фирна!
   Подхватив куртку, Виолетта выбежала из комнаты. Дора последовала за ней. Широкий коридор, картины на светло-серых стенах, белые двери прочих комнат, стеклянные пузыри осветительных ламп.
   Трок-ток-ток-ток - каблучки Виолетты застучали по ступенькам изогнувшейся лестницы.
  - Фирна!
  - Э-э... Госпожа?
   В холле Джеллис, в сюртуке, в башмаках, с зонтом, только что вернувшийся с улицы, остолбенел от образа Виолетты в мужском костюме и при усиках.
  - Где Фирна?
  - Так это...
   Джеллис показал рукой в сторону крыла для прислуги. Возможно, он пытался сообразить, какая болезнь приключилась с его хозяйкой.
   Женщин с усиками он встречал, но чтобы они выросли так внезапно?
  - Дора, подожди меня здесь, - Виолетта на ходу надела куртку.
   Если бы не распущенные волосы, ни дать ни взять - мальчишка-курьер, разыскивающий адресата в хозяйском доме.
  - Фирна!
   Заоткрывались двери. Из комнат, кухонь, чуланов завыглядывала прислуга. Кто-то охал, кто-то спешил скрыться. Зазвенело на каменном полу оброненное фамильное серебро.
   Виолетта проскочила кладовые и через бельевую направилась прямиком в кухню.
  Всюду пыхал пар, развевались простыни, мелькали фигуры прачек, жуткие остроносые тени утюгов плыли по белым волнам.
  - Фирна!
   У нас слишком большой дом, подумала Виолетта, проносясь мимо многочисленных лоханей, столов и шкапов, пугая своей стремительностью медлительных, распаренных женщин в мокрых, облепивших тела платьях.
  - Госпожа! - предупредительно крикнул кто-то.
   С шумом плеснула вода. Виолетта, взвизгнув, перескочила через мутный поток, вихрящийся и уносящийся в отверстие в полу.
   Туфли, впрочем, все равно намокли.
  Широкий проем, бутыли лавандовой и жасминовой воды, чтобы простыни, рубашки и панталоны приятно пахли, струйки свежего воздуха из приоткрытого окошка под потолком. Пары служанок растягивали покрывала и тонкие драпировки на веревках. Пространство туманилось от водяной взвеси.
   Уф-ф! Виолетта вырвалась из бельевой, как узница из заточения.
  Короткий - в шаг - промежуток между комнатами и вот она, кухня, царство жара и огня, полное печей, плит, вытяжек и уходящих под потолок труб, а также железных столов, кастрюль, сковородок и разделочных досок.
   Здесь стоял звон и стук ножей, мелькала посуда, клокотала вода, что-то взбивалось, брызгало кровью, смешивалось и растворялось в черных котлах. Четыре повара - Оддстоуны могли себе это позволить и позволяли вот уже полвека - трудились над завтраками, обедами и ужинами для двенадцати персон, белея фартуками и шейными платками.
   Генриетта Симонд была здесь местным богом с ежемесячным жалованием в пять фаундов и четыре шильда. И Гарольд Оддстоун, и Элизабет Оддстоун, и Шеймус Оддстоун, и Пенелопа Оддстоун-Книпс, и прочие родственники, а также Бьерран Свенсон были в непреходящем восторге от того, как она готовит, потакая их многочисленным вкусам.
   Худая, с рыбьим лицом, с пустыми глазами и рыжими бровями, нарисованными карандашом, Генриетта Симонд ходила от стола к столу, от повара к повару безмолвной, затянутой в красное платье тенью в длинных черных перчатках и смотрела, принюхивалась, помешивала, пробовала, успевая между делом выпотрошить утку, отбить пятифунтовый кусок говядины и нарезать тонкими кольцами лук.
   Виолетта выбежала прямо на нее. На нее и на сковороду, в которой шипело и плевалось разогретое масло.
  - Стой! Куда?
   Рука в черной перчатке, останавливая девушку, растопырила пальцы. Сковорода проплыла у Генриетты Симонд за спиной, безошибочно найдя железную подставку на столе.
  - Чего тебе здесь надо?
  - Фирну, - ответила Виолетта.
   Рыжая нарисованная бровь приподнялась в удивлении.
  - А почему она должна быть здесь?
  - Ну... - девушка растерялась. - Мне казалось, она пошла сюда.
   Симонд коротко кивнула.
  - Понятно. Ветер в голове. Что под носом?
  - Я не обязана перед вами отчитываться! - вспылила девушка. - Это усы!
  - Я так и подумала, - ледяным тоном произнесла богиня кухни. - Вашей служанки, как видите, здесь нет.
   Она успела окунуть мизинец в стоящую на плите миску и снять мелькнувшим язычком янтарно-желтую каплю соуса перед тем, как взглянуть на стоящую перед ней Виолетту прозрачными голубоватыми глазами.
  - Вы поняли?
  - Я так и подумала! - заявила в ответ Виолетта.
   Симонд ее бесила.
  Дура! Рыбина! - шептала Виолетта под нос, возвращаясь из кухни в холл прихожей. Вся из себя! Скользкая, как... как рыбина!
   Она даже топнула на некстати появившуюся из дверей девочку-служанку с ворохом белья:
  - Кыш!
   Ту сдуло обратно в комнату.
  - Фирна!
  - Да, госпожа.
   Старая служанка, кланяясь, появилась перед Виолеттой, когда та уже была готова что-нибудь разнести. Ах, кровь Оддстоунов, горячая, гремучая, пороховая! Из двухвековой тьмы дышит, грохочет великий предок-чудесник, сам Томас Оддстоун, повелитель огня и искр. Как жаль, что время чудес все не возвращается! Уж рыбину-Симонд Виолетта хорошо б прожарила в кухонном интерьере.
   Или запекла?
  В десять лет Ви посвятили в историю семьи, в предание о знаменитом зачинателе фамилии, в то, что она является потомком Огненного Томаса и, вполне возможно, если чудеса вернутся, в ней проснется самая настоящая способность управлять огнем.
   Именно в то время Виолетта, когда ее кто-то обижал, полюбила повторять себе под нос, что живи она на двести тридцать семь лет раньше... Дальше следовали кары обидчику, достойные самого пра-пра-пра и так далее прадеда.
   Отец, однажды услышав эти слова за ужином, расхохотался. Папенька вжился в новую эпоху, в мир фабрик и рельс, пара и машинерии, и считал времена чудес не более чем занимательной сказкой.
   Хотя чалдонскую пыль для "возбуждения ума" иногда нюхал.
  - Где ты пропадаешь? - возмущенно выговорила служанке Виолетта.
  - Господь-хранитель! - моргнула и приложилась пальцем ко лбу Фирна. - Я ж у себя. Где мне быть?
  - Мне обувь нужна.
  - Так найдем мы вам обувь, госпожа. Обуви в доме много. Уж чего-чего, а обуви у нас - на кажный случай.
  - Мне мужская нужна.
   Фирна кивнула.
  - Найдем и мужскую. - Она развернулась и зашаркала по коридору. - Идите за мной, госпожа.
   Смирив шаг, Виолетта последовала за неторопливой служанкой. Они свернули, углубляясь в недра служебной половины дома. Наплыл стрекот швейной машины. Из редких окон квадратами ложился под ноги синеватый свет.
  - Я все же думаю, госпожа, - повернула голову Фирна, - что на вашу тонкую ножку и маленькую ступню больше подойдут детские башмачки или сапожки.
  - Детские?
  - Для мальчиков. Если вы хотите, чтобы они выглядели как мужские.
  - Да, ты права.
   Они пересекли широкую залу, часть которой была заставлена садовыми статуями и вазонами. У дальней стены двое рабочих щетками чистили разделенного на детали позолоченного бронзового великана. Один - руку, другой - бедро. Голова, отсоединенная от туловища, стояла на подоконнике, отрешенно повернутая к окну лицом.
  - Сюда, госпожа, - сказала Фирна.
   Следом за ней Виолетта нырнула в неприметную арочную дверь и оказалась в полутемной комнатке с прилавком, за которым сидел улыбающийся смуглый и бородатый чужеземец в белой рубахе и в чалме.
  - Шримати.
   Чужеземец встал и шустро поклонился Виолетте, сложив руки у груди ладонями друг к другу. Лоб его в поклоне едва не достал прилавка.
  - Что он сказал? - нахмурилась Виолетта.
  - Это он вас, госпожа, по-своему госпожой назвал. Индус он, - пояснила Фирна. - В Бога нашего не верит.
  - Шримати, - повторил индус, застыв изваянием.
  - А в чудеса? - шепотом спросила Виолетта.
  - Какие в Индии ихней чудеса? Раньше наших закончились.
   Фирна приблизилась к индусу и, показав на Виолетту, что-то наговорила ему на ухо. Девушка расслышала только "Асим". Улыбка чужеземца сделалась шире.
  - Шривати.
   Индус, поклонившись в очередной раз, выставил на пол коробку, наполненную серым песком.
  - Зачем это? - спросила Виолетта.
  - Отпечаток ноги просит оставить. Тогда обувь подберет.
  - А откуда он у нас?
   Виолетта, сев на подставленный служанкой стул, скинула туфельку.
  - Так это папенька ваш его нашел. Увидел, как тот матросам на набережной башмаки чистит, и взял.
   Песок в коробке был влажный, и ступня с полукружьями маленьких пальцев отпечаталась замечательно.
  - Шримати.
   Индус, снова поклонившись, бережно поднял коробку и поставил на прилавок. Какое-то время он, придвинув свечу, изучал отпечаток, затем, отставив большой палец, приложил ладонь, улыбнулся.
  - Скажи ему, что мне нужна мужская обувь, - сказала Виолетта.
  - Я сказала, - кивнула Фирна.
   Индус тем временем запалил фонарь и двинулся вглубь помещения. По мере того, как он шел, неяркий свет выхватывал все новые и новые полки, на которых стояли, казалось, бесчисленные пары обуви. Вспыхивали камни на пряжках, поблескивал металл.
  - Здесь есть еще башмачки вашего дедушки, когда он был маленьким, госпожа, - сказала Фирна. - Красненькие такие.
   Индус пропал за полками. Свет от фонаря играл с его вытянувшейся под потолок тенью. Гигантские желто-коричневые сапоги с высокими кожаными голенищами, выхваченные мелькнувшим сполохом, на мгновение проявились на одном из ярусов. Кто из родственников приходился им владельцем, трудно было даже предположить. Возможно, это и вовсе был трофей.
  - Вообще-то, я опаздываю, - недовольно сказала Виолетта, трогая усики.
   Клей стянул кожу над губой, это раздражало.
  - Так сейчас найдет, - сказала служанка.
   С минуту Виолетта стояла, слушая доносящийся через неприкрытую дверь шорох щеток, затем подошла к прилавку в поисках колокольца или звонка, чтобы поторопить нерасторопного индуса.
   Звонить оказалось не во что. На столешнице за прилавком лежала раскрытая конторская книга, полная каракулей, язык, во всяком случае, был Виолетте незнаком, зеленела обивка, несколько перьев выглядывали из стакана. Серебряная пуговица делила угол с чернильницей. На пухлой подушечке с шахматным рисунком покоилась жестяная коробочка из-под леденцов.
   Фирма "Каурих".
  - Госпожа! - выдохнула служанка, когда Виолетта, перегнувшись и проказливо высунув язык, завладела чужой коробочкой.
  - Я только угощусь, - сказала девушка.
   Строптивый "Каурих" никак не хотел открываться.
  Индус пропал совсем, даже света от него не осталось. Возможно, его где-нибудь завалило семейным обувным богатством. Подумать только, еще дедушкины башмаки!
  - Какая глупая коробка!
   Виолетта подцепила крышку ногтями.
  Пуф-ф! Из раскрывшейся коробочки взвилось черное, посверкивающее облачко. Фирна отшатнулась. Виолетта чихнула.
  - Пыль!
  - Чалдонская!
   Виолетта чихнула снова. Из-за полок, из-за многочисленных пар обуви появился, распространился пятнами свет.
  - Госпожа, положите, - забеспокоилась служанка. - Совсем не дело, когда вас поймают за воровством.
  - Сама знаю! - Виолетта захлопнула крышку. - И это, между прочим, не воровство, а любопытство!
   Она вернула коробочку на подушку.
  - Погодите.
   Фирна подступила и прошлась ладонями по вороту, полам, рукавам куртки, стряхивая невидимые в полутьме улики. Три, нет, четыре искорки взлетели и погасли.
  - Все! - Виолетта отбросила руки служанки.
  - Ну, все так все, - согласилась Фирна.
  - Просто все нюхают эту пыль!
  - Человек слаб.
  - Даже папенька!
  - О, ваш папенька еще сущий ангел, госпожа. В Гаррипорте есть специальные курильни, где люди аж целыми днями вдыхают эту мерзость.
  - А почему курильни?
  - По...
   Договорить Фирне не удалось. Улыбающийся индус вынырнул откуда-то сбоку. Звякнул поставленный на стойку фонарь.
  - Шривати.
   Индус застыл в поклоне. Выше склоненной головы, выше чалмы поднял добытое.
  На ладонях у него покоились два сапожка небольшого размера. Каблук. Квадратный носок. Пуговицы на коротком голенище.
  - Мне подойдут? - спросила Виолетта.
   Индус не ответил, держал сапожки, ожидая, когда девушка изволит взять его находку. А то того и гляди, шагнет вперед, боднет в живот.
  - Ну, ладно.
   Виолетта опустилась на стул.
  - Фирна, надень, - приказала она служанке, скинув туфельку и поддернув вверх штанину на правой ноге.
  - Слушаюсь, госпожа.
   Фирна взяла один сапожок, нырнула рукой внутрь.
  - Ох, мягко, госпожа.
  - Одевай.
  - Да-да.
   Подобрав подол платья, служанка села прямо на пол. Прижав ногу Виолетты под мышкой, она ловко натянула на нее сапожок, потом обмахнула носок и пуговицы передником и качнулась, давая свету фонаря лизнуть мягкую кожу.
  - Встаньте-ка, госпожа.
  - Куда я встану? Второй надевай! - скомандовала Виолетта.
  - А вдруг жмет?
  - Значит, ваш индус лишится места в нашем доме.
  - Асим, - дернула за полу длинной белой рубахи Фирна.
   Индус приопустил ладонь со вторым сапожком.
  - Шривати.
  - Вот заладил! - фыркнула Виолетта.
   Она поддернула вторую штанину. Служанка, покряхтывая, поменяла туфельку на сапожок. Дура старая. Виолетта пошевелила ступнями.
  - Теперь вставайте, госпожа.
  - Я сама! - Виолетта отмахнулась от помощи Фирны.
   Индус попятился к себе за стойку.
  Бум-бум. Каблуки стукнули в дерево пола. Виолетта шагнула налево, развернулась, шагнула обратно, к согнувшейся, вытирающей потное, морщинистое лицо служанке. На удивление сапожки пришлись в пору - пальцы не жало, задник не натирал пятку.
  - Как, госпожа? - заморгала Фирна.
  - Хорошо.
   Виолетта направилась к двери.
  - Да, Асим, - покопавшись в кармане, она выудила монетку в два перри и стукнула ей о стойку. - Это тебе. Заслужил.
  - Шривати.
   Индус застыл в поклоне.
  - Фирна, - недовольным голосом позвала Виолетта замешкавшуюся служанку, - пошли уже. Я сама выхода не найду.
  - Конечно, госпожа. Сюда.
   Фирна зашаркала краем широкой залы. Ток-ток-ток - звонко выстукивали за ней каблуки. Виолетте нравился звук.
  - Работайте, - сказала она прекратившим шуршать щетками рабочим.
   Ух, таращатся!
  В холле изнывающая от ожидания Дора бросилась ей навстречу.
  - Ви! Где тебя чудеса носят?
  - Вот! - Виолетта показала подруге сапожки.
  - Замечательно! Только извозчик уже полчаса ждет! - Дора потащила девушку к входным дверям и к Джеллису, предусмотрительно стоящему на пороге.
  - Он будет ждать, сколько понадобится, - высокомерно задрав подбородок, заявил Джеллис. Приоткрыв дверь для девушек, он высунул руку с зонтом. - Будьте осторожны. Моросит.
   Дора первой сбежала по ступенькам широкого крыльца к двуколке. Кожаный тент был поднят, и она забралась внутрь, окропив пелерину едва ли десятком капель. Виолетта задержалась, снимая с рожка приглянувшийся цилиндр.
  - Джеллис, - спросила она, пряча под цилиндр волосы, - а ты тоже нюхаешь пыль?
   Слуга тронул себя за нос.
  - Нет, госпожа, - ответил он. - Было несколько раз по молодости, но вот уже двадцать с лишним лет я к этой заразе не притрагиваюсь.
  - А зря! Ты слишком серьезен!
   Виолетта расхохоталась и, вырвав из рук Джеллиса зонт, сбежала с крыльца. Двуколка качнулась, принимая в себя ухажера с усиками.
   Извозчик повернул голову.
  - Куда, молодой господин, ехать?
   Виолетта переглянулась с Дорой.
  - На Хем... - она закашлялась, сообразив, что голос ее слишком мягок для мужского голоса, и добавила хрипоты: - На Хемсвиль-стрит, пожалуйста.
  - К университету, что ль?
  - Да.
   Извозчик стегнул кнутом воздух.
  - Будет сделано.
   Песок скрипнул под колесами. По широкой дорожке двуколка выехала за ограду и повернула налево. По правую руку поплыли заросшие владения Кабберлингенов. За вязами и молодыми дубками едва-едва проглядывал дом, хилой и вроде бы совсем нежилой.
   Дождь колко постукивал в тент.
  - Может мы зря едем? - наклонилась к подруге Дора.
  - Не говори глупостей! - сердито прошипела Виолетта.
   Двуколка миновала пустой участок, за которым потянулись постройки, конюшни и открытый манеж конного клуба. На мощеной улице за рядом низких, выкрашенных в желтый цвет домиков повозку, пусть и подрессоренную, стало ощутимо трясти. Дора ухватилась за край тента. Виолетта держала равновесие с помощью зонта, упертого в скамью, на которой сидел извозчик, но ей казалось, что вот-вот, на следующем футе, ее вытряхнет на мостовую.
   Навстречу им, гремя, прокатили длинный крытый экипаж и пристроившаяся за ним двуколка. Пассажир двуколки, высокий, в плаще и кепи, под козырьком которого не видно было лица, то ли из озорства, то ли из какого-то еще соображения, привстав, попытался заглянуть под тент их повозки. Мелькнул янтарно-оранжевый набалдашник трости.
  - Брысь!
   Извозчик успел оттолкнуть негодяя ногой, а дальше двуколки разошлись, и они продолжили путь, как ни в чем не бывало. На всякий случай, правда, быстро свернули. Лошадь, повинуясь щелчкам кнута, прибавила ходу.
   Двуколку провожали свистом. Какое-то время мальчишка с газетой бежал следом, выкрикивая что-то про чудеса. В прорехах между домами полоскало белью. По серому небу через весь Лоннтаун тянулись дымные плети.
  - А я сегодня пыль нюхнула, - сказала Виолетта.
  - Чалдонскую? И как? - спросила Дора.
  - Не подействовало.
  - Совсем-совсем?
  - Там ее было-то.
   Виолетта показала половину фаланги указательного пальца.
  - Тогда могло, - кивнула Дора.
  - Через Вантро или мост Дев? - обернулся извозчик. - Через мост Дев - быстрее. Но там "красные шнурки" в последнее время бузотерят.
  - Через Вантро.
   По Конвент-стрит и Иглтон они объехали строящийся вокзал, с которого уже вовсю отправлялись паровые составы до Беер-Менген, миновали Королевский парк, где, без всяких чудес, бил фонтан розовой воды.
   По Клоухем прогрохотала конка, с подножек вагона гроздью свешивались любители прокатиться даром. Покатился потерянный цилиндр. Впрочем, недалеко укатился, исчез в ловких руках.
  - Эх, времена, - вздохнул извозчик, - скоро, говорят, и лошадей всякой паровой машинерией заменят.
   Мост Вантро обозначился высокими башенками перед въездом. На флагштоках - разноцветные флажки, один - королевский.
   Движение здесь было интенсивным. Улучив момент, их двуколка влилась в поток всадников и повозок. Впереди посверкивал металлическими деталями прогулочный фиакр. Тут же шли пешеходы. Сбоку катил тележку старьевщик. Дальше толкал свою волшебную лавку в виде пагоды чинезец с непременной косичкой и в длинном своем платье.
  - Смотри, - сказала Дора, когда они проехали мимо звенящей на все лады лавки, - можно было и чинезцем нарядиться.
   Виолетте захотелось стукнуть ее зонтом по голове.
  Навстречу прогрохотала нагруженная бочками телега, на самом верху сидел, цепляясь за обод, бледный мальчишка. Ему, видимо, казалось, что бочки готовы посыпаться в Старую Эрну от малейшего толчка. Виолетте, впрочем, казалось также.
   Пахло рекой и рыбой, снизу периодически наплывал запах костра - песчаные пляжи под мостом облюбовали бездомные, выстроив там из топляка и мусора несколько убогих хижин. Они там и грелись, и готовили.
   Миновав площадь Суда, двуколка выехала на набережную и через четверть мили, когда слева потянулись первые дощатые припортовые склады, свернула обратно в город. За рядом каменных домов показалась белая колоннада университетского здания. Обрамленная скамьями площадка перед широким крыльцом была пуста.
  - Опоздали, - шепнула Дора.
   В голосе ее, впрочем, не было сожаления.
  Извозчик остановил двуколку напротив гранитных тумб с шарами, обозначающих вход в университетский двор.
  - Хемсвиль-стрит, как заказывали.
  - Сколько? - спросила Виолетта измененным голосом.
  - Шильд. Только мне уж заплачено.
   Виолетта кивнула. Мелочи у нее было совсем немного. Ах, Джеллис, Джеллис. Она сошла и, поддерживая образ кавалера, обогнула двуколку и помогла спуститься Доре, придерживающей подол платья. Извозчик приложил пальцы к цилиндру, выражая почтение, и щелкнул кнутом.
  - Н-но!
   Лошадь покатила двуколку прочь, оставляя подруг в одиночестве на мощеном тротуаре перед входом.
  - Так мы идем? - спросила Дора, оглядываясь.
  - Конечно!
   Виолетта ухватила ее за руку.
  - Это неприлично, - шутливо запротестовала Дора.
  - Стойте!
   С другого конца улицы к ним бежал растрепанный старик с портфелем под мышкой. Одет он был в светлые брюки, рубашку, шелковый жилет и темно-синий сюртук.
  - Вы на лекцию, молодые люди?
  - Да, - ответила Дора.
   Запыхавшись, старик согнулся и упер свободную руку в колено.
  - Это замечательно, клянусь богом.
  - Вы тоже?
  - О, да!
  - Что ж, - произнесла Виолетта, потеребив ус, - вы опоздали вместе с нами. Лекция началась десять минут назад.
   Она показала на часы на фронтоне колоннады.
  - Это скверно.
   Старик разогнулся.
  - Подержите, - он сунул Доре портфель.
  - Зачем?
  - Мне надо привести себя в порядок.
   Старик пригладил всколоченные волосы, подтянул манжеты, косо и недовольно поглядывая на часы, застегнул сюртук. Поправил стоячий воротник и бант под горлом. У него было свежее, румяное лицо, слегка попорченное морщинами, седая бородка клинышком и яркий след от дужки пенсне на переносице.
  - Кажется, все.
   Он освободил Дору от портфеля.
  - Благодарю. Ну, что, молодые люди, идем? - глаза его задорно, живо сверкнули.
  - Куда? - нахмурилась Виолетта.
  - На лекцию!
  - Так она уже началась.
  - Без лектора? Что за вздор! - возмутился старик.
  - Ой, - сообразила Дора, - а вы - лектор?
   Старик коротко поклонился.
  - Карл Мария Риттенгоф, археолог, историк, к вашим услугам, - он поцеловал девушке руку. - И давайте не станем испытывать дальнейшее терпение собравшихся.
   Они пересекли площадку со скамьями и поднялись на крыльцо. Громоздкая дверь прямо перед ними открылась, явив взволнованного студента в мантии, с матерчатой сумкой для сбора денег на груди.
  - Профессор! - На лице студента отразилось огромное облегчение. - Наконец-то! Собравшиеся уже шумят.
  - Простите, Джейкоб, обстоятельства, - повинно качнул головой Риттенгоф. - Но теперь я здесь и готов к лекции. Народу много?
  - Около сорока человек.
  - Хм, прилично. Возьмите еще с этих молодых людей по нижней ставке, - показал профессор на стоящих за его спиной Дору и Виолетту. - Они мне очень помогли.
  - Конечно.
   Старик, приподняв портфель над головой, протиснулся в двери.
  - Я вас жду, - кивнул он Виолетте.
  - С вас четыре перри, - заявил студент.
   Виолетта вложила в его ладонь две двухперриевые монетки.
  - Прошу.
   Парень ссыпал мелочь в сумку и широко распахнул створку. Дора просунула пальцы под руку Виолетты. Они уже вышли в темный холл, под громаду слегка посверкивающей хрусталем люстры, когда сзади их догнал окрик:
  - Эй! Аудитория А-4, по коридору направо.
   В широком, закругляющемся коридоре было пусто, редкие окна выходили на дорожки, расчертившие двор, и кирпичную стену ограды, двери аудиторий обозначались золотистыми табличками.
   А-1, А-2.
  - Ты видела, как он на меня смотрел? - наклонилась к Виолетте Дора.
  - Кто? Профессор?
  - Фу! Этот, на входе.
  - Он и на меня смотрел, - сказала Виолетта.
  - Ты же в образе! Он смотрел на тебя, как на соперника. Да, Ви, да. А на меня, как на объект желания.
  - По-моему, он беден.
  - Пф-ф! Разве это мешает романтике?
  - Ха! И кто кому будет покупать цветы и билеты в ложу "Адельфи"?
  - Ты невыносима!
   Дверь аудитории А-4 была приоткрыта.
  - Разрешите? - просунула голову Виолетта.
   Риттенгоф, в задумчивости стоящий у кафедры, оживился.
  - Да, молодой человек, пожалуйста. Ждем, ждем. Пока не начинали. Вы не забыли свою даму на входе?
   Аудитория с готовностью наполнилась смешками и перешептываниями. Люди сидели на скамьях, колизеем поднимающихся к боковой стене. Студентов было на удивление немного. У окна расположились четверо офицеров в кавалерийских мундирах. Несколько степенных мужчин в визитках занимали места над ними, а еще выше, судя по схожести лиц, теснились их отпрыски. С некоторым трепетом Виолетта заметила, полицейского, устроившегося в центре на самом верху. Соседями его была семейная пара, решившая, видимо, просветить сына, бледного мальчика лет четырнадцати. Ближе к дверям держалась группа молодых оболтусов, скорее всего, с трудом понимающих, как их сюда занесло. Противовесом им выступали трое чопорных стариков, составляющих, видимо, критический и научный совет.
  - Садитесь, куда угодно, - широким жестом показал Риттенгоф.
   Виолетта вытянула Дору, и они под взвившийся присвист прошли мимо кафедры к свободной скамье.
  - Итак.
   Риттенгоф прошелся перед первым рядом скамеек, остро вздернув бородку. Установилась тишина, в которой от офицерского каре запоздало прозвучало: "А я ему...", но скомкалось, умолкло, задавленное толчками локтей.
  - Замечательно, - сказал профессор и нацепил пенсне. - Благодарю собравшихся за готовность слушать. А начать я позволю себе с времен совсем далеких. Понимаю, что лекция моя озаглавлена иначе, но все же без прелюдии, без предисловия вряд ли возможно обратиться к интересующему нас времени.
   Риттенгоф вернулся за кафедру. Стеклышки пенсне задорно блеснули.
  - Сейчас уже все историки - и Кампанеро, и оппонирующий мне Берлинген, в том числе - сходятся в том, что земли наши около тысячи лет назад населяли две группы людей, два достаточно многочисленных народа. Одних звали пиктами, других - кхеллами или кхельтами. Пикты жили на севере и западных островах, кхеллы занимали юг и центр нашего полуострова.
  - Сэр...
   Обжатый дородными родителями бледный мальчик вытянул вверх руку.
  - Да? - с некоторым удивлением произнес Риттенгоф.
  - Вы, наверное, хотели сказать "остров", сэр.
   Профессор кивнул.
  - Замечательное замечание! Но к нему мы вернемся позже, молодой человек. Что же до пиктов и кхеллов, то о них нам известно совсем мало. Из того времени до нас дошли лишь мегалиты под Каллаханом и Стаффордширом, несколько рукотворных пещер в Грампианских горах да упоминание о некой битве между Красноглазым Кеннесом и Балораном Браном. Но если вы спросите меня: знали ли пикты и кхеллы чудеса, я скажу вам: да, определенно. Конечно, скорее всего, пиктские и кхелльские чудесники по сравнению с чудесниками эпохи Хэмвиллов или Оддстоунов (здесь Дора пихнула в бок Виолетту) были подобны детям, только делающим первые свои шаги, но, несомненно, они были способны "творить из пустоты", как писал незабвенный, гениальный Шекспир, заставший самый излет золотых времен, собственно, и составляющих предмет нашей лекции.
   Риттенгоф перевел дыхание.
  - Почему же я склонен считать примитивными способности пиктских и кхелльских чудесников? - продолжил он. - А просто потому, что они проиграли готам и варнам, хлынувшим на полуостров где-то семьсот-восемьсот лет назад. Было бы наоборот, возможно, мы имели бы пиктов и кхеллов своими далекими предками. Но увы. Сейчас мы нередко говорим: "грозен, как гот" или "дик, как варн", эти выражения прочно вошли в наш семантический оборот. При этом упоминаний пиктов или кхеллов, даже в уничижительном смысле, в нашем языке нет. Собственно, думаю, уже одно это указывает, кто был победитель, а кто проигравший во вспыхнувшей в те далекие времена борьбе за полуостров.
   Но что здесь интересно? Интересен вопрос, почему вдруг готы и варны сорвались с насиженных мест и двинулись на запад. Что за ужас может гнать народы за тысячи миль от домов и могил предков? Может, невероятная засуха? Пожары? Или какая-то неведомая сила, перед которой бесполезно сопротивление? Есть у кого-нибудь подходящая версия?
   Риттенгоф остановился и выжидательно посмотрел на слушателей.
  - Кхм, - поднялся, кашлянув в кулак один из офицеров. Статный, высокий, с прямой, напружиненной спиной. - Возможно, их в свою очередь выдавили другие племена.
  - Браво! - воскликнул профессор. - Версия замечательная. Правда, в ней есть изъян. Другие племена, получается, гнал кто-то еще? Тех же русов, кифов, бореев? В то же время, должен вам сказать, и индусы с чинезцами обнаружили непреодолимую страсть к путешествиям. Это есть в летописях, проглядывает в персидской архитектуре, в арабских бытовых и в кулинарных пристрастиях. Наконец, собственно, об этом говорит наличие индусских и чинезских фенотипических черт лица у некоторых, в нынешний момент населяющих Ближний Восток и Южную Европу народностей. Господин Ливингстон из Африки пишет, что нашел древние поселения индусов в Эфиопии. Не одно, не два. Семь! В Эфиопии!
   Риттенгоф потряс пальцем для значительности.
  Виолетте стало скучно. Она с трудом подавила зевок и украдкой оглянулась. Все ждали продолжения. Дураки.
   Виолетта затолкала под цилиндр выбившуюся прядку. Вообще-то лекция обещала погружение в золотой век чудес. И где? Дора, даром, что близкая подруга, сидела рядом со стеклянными глазами. Интересно ей, готы интересны с этими... как их...
  - А знаете, что я вам скажу? - произнес Риттенгоф, при этом лицо его сморщилось и стало смешным, как у седой мартышки. Виолетта едва не прыснула в голос. - Вызвать такое одиозное перемещение масс людей могло, как мне представляется, постепенное, - он сделал паузу, - растянутое на два, а то и на три столетия отступление чудесной энергии из тех областей, где она имелась изначально. Смотрите. Сначала это происходит в Чинезе, добирается до Индии, а далее неуклонно движется с востока на запад, как раз и заставляя, что чинезцев, что индусов, что других, буквально следовать за чудесами. В этом смысле готы и варны, объединившись, оказались упорнее всех остальных. Они не остановились, пока не заняли самые западные земли. То есть, наш с вами полуостров. Насколько я понимаю, чудесники их были сильны и смогли не только отвоевать пространство у кхеллов и пиктов, но и защитить его от тех же романов и бореев.
   Так вот, где-то пятьсот лет назад, после череды мелких войн с остатками местных племен и с объединением земель под рукой великого чудесника Бриттара Каспатора, образовалось государство, в котором мы с вами по сию пору живем и которому Бриттар дал свое имя. Но есть у полуострова и готское название. Асланд. Последняя земля.
   И пока Европа десятилетие за десятилетием скудела чудесами, на полуострове начался их расцвет, период, который и принято нынче называть "золотым веком", хотя длился он не сто, а двести пятьдесят-двести семьдесят лет. На этом, собственно, предисловие закончено, и мы подошли к предмету нашего исследования.
   Риттенгоф поклонился, открыл портфель и достал из его недр плоскую фляжку.
  - Извините, с вашего позволения.
   Он свинтил крышку. Аудитория оживилась, зашевелилась, наблюдая, как профессор делает из фляжки несколько глотков. Виолетта переменила позу.
  - Виски? - спросил кто-то.
  - Микстура, - ответил Риттенгоф, завинчивая крышку и убирая фляжку обратно в портфель. - Для связок.
  - Профессор, - раздался голос, - а про остров-полуостров?
  - Я помню, - кивнул Риттенгоф, покачался на носках туфель, собирая внимание аудитории, и продолжил: - Сейчас кто только не упоминает о "золотом веке". Поветрие какое-то. Мода. Ажитация. Но, боюсь, у подавляющего большинства здесь присутствующих сложилось совершенно превратное впечатление о тех временах. Да-да, можете поверить мне, как историку. Кого я не спрашиваю, а я, признаюсь, люблю проводить опросы, у всех "золотой век" вызывает самые радужные картины. Предвкушения, впечатления, не знаю даже, как сказать. Надежды. Ложную память. Мне начинают говорить, как там все было замечательно, какие чудеса ждали всякого на каждом шагу, и как просто было сотворить себе брильянт, платье или дом. Женщины при этом мечтательно закатывают глаза, а мужчины приобретают воинственный и хитрый вид и, кажется, даже мысленно прикидывают, куда бы поставить дворец и несколько своих статуй.
   По аудитории прокатились смешки.
  - Так и есть, - профессор покивал, коротко улыбнувшись. - Между тем, многие забывают, что изобилие чудес совершенно не означает общего благоденствия. Увы, хотелось бы, чтобы это было так. Но еще до образования единой Бриттарии, наше общество было сословно разделено просто в силу неизбежности такого разделения. Как люди рождаются, наделенные разными способностями, талантом и умом, так в обществе происходит естественная сегрегация на вилланов, ремесленных и мастеровых людей, прислугу, торговое, военное и правящее сословие. И последними в "золотой век" по праву являлись чудесники. Они олицетворяли силу и мощь государства и, собственно, и были ее силой и мощью. При этом рядовому виллану жилось не легче, чем сейчас.
  - Пфыф! - раздалось со скамьи, облюбованной чопорными стариками. - Что за глупости!
   Виолетта была согласна с репликой.
  Действительно, ведь золотой век - это... Это чудеса, милые безделушки, слуги, которых не надо постоянно искать, как Фирну, позолота и серебро, просторные, полные воздуха залы, великолепные балы, дворцы получше нынешнего, сложенного руками Уайтхолла. В сто, в тысячу раз лучше!
   Пфыф!
  - Извините, профессор, - сказали уже со скамьи, расположенной за офицерами. Плотный мужчина лет сорока, с бакенбардами и маленькими губами над мягко округленным подбородком даже встал. - То есть, вы отрицаете, что в те времена чудеса мог творить каждый?
  - Нет, не отрицаю, - сказал Риттенгоф.
  - Но как же...
  - Не отрицаю, - повторил Риттенгоф, усаживая говорящего жестом, - возможности были у каждого. Но способности? - он упер руку в бок и обвел слушателей вопрошающим взглядом. - Способности, молодые люди! Не зря из "золотого века" гремят имена Бриттара Каспатора, Меера Лодервуда, Джона Артабарди. Нет, не зря!
   Что же остальные? На слуху едва ли три, четыре десятка фамилий. В округах назовут еще с десяток местных исторических фамилий похуже. Почему? А потому что овладеть тонкостями чудесной энергии доступно не всякому, как не всякий сможет сшить сюртук или сапоги. Кто из собравшихся сможет сшить крепкие кожаные сапоги? А многие ли сколотят обыкновенный стул или кресло? Смею утверждать, что так же обстоит дело и с чудесами, и даже в "золотом веке" немногие могли сотворить нечто выдающееся.
   С другой стороны, до нас дошло множество гравюр и полотен того времени изображающих действительно удивительные и, казалось бы, невозможные вещи. Воздушный замок Лаккера. Сады молний. Огни Максвелла. Оддстоунские каменные львы. Мало того, сохранилось достаточно письменных свидетельств, описывающих эти и иные чудеса и являющихся доказательством обыденности самого их существования. Даже вот выдержки из "Хроник Лоннтаунского суда". Я зачитаю...
   Риттенгоф достал из портфеля растрепанную тетрадь.
  - Лоннтаунский суд, надо сказать, записывал тогда не только судебные процессы, но и вел летопись города, фиксируя происшествия и события обычной городской жизни. Итак... Вот, - он перелистнул несколько страниц. - "...Летом года Сто шестого от основания Бриттарии, восьмого числа месяца августа жители Лоннтауна наблюдали небесное зрелище в честь помолвки Элизабет Чеддерн и Холомба Филиппа, заказанное чудеснику Кристиану Иверну. В воздухе распускались цветы, вспыхивали звезды, облака принимали форму кораблей и животных. В конце представления две человеческие фигуры, обозначающие Элизабет и Холомба, проплыли над головами зрителей и под множественные крики слились в долгом поцелуе..." Каково? Можете себе представить? А вот еще.
   Риттенгоф перевернул страницу.
  - "...Киллик Босуик, являющийся чудесником гильдии города Шеффилда, сотворил воздушный мост, коий использовал для перемещения всех желающих через Старую Эрну в районе Грейсома, но, не рассчитав сил, второго мая Сто семнадцатого года утопил семью из четырех человек вместе с грузом козьих шкур..."
   Да, не могу не согласиться с тем, что Бриттария расцвела во времена "золотого века". Чудесники соревновались в искусстве, искали славы, творили многочисленные чудеса, которые восхищали и радовали или заставляли трепетать жителей полуострова. Художники ревностно переносили это на полотна, граверы вырезали в дереве и на медных пластинах. Одни архитектурные чудеса можно перечислять часами.
   Это тот же Воздушный замок Лаккера, грандиозное сооружение, поднятое Эсмаэлем Лаккером и сыновьями на высоту сорока человеческих ростов. Оно перемещалось по ветру, и на одном из эстампов запечатлены паруса, натянутые на мачтах угловых башен. Это и Птичий Дворец или, иначе, Дворец Рикателло, выстроенный, казалось бы, без всякого порядка и с нарушением всяческих пропорций. Это и Морской Оплот - здание, в котором, по уверениям современников, и стены, и пол с потолком, и даже мебель - все было из воды, одновременно сохраняющей форму и продолжающей течь по кругу. Говорят, по кругу плавали и мелкие рыбы и какие-то бедные рачки.
   Чудес действительно было много. Каждый чудесник строил себе башню или замок, окружал чудесами земли, непременно показывал свои силу и мастерство вилланам и горожанам, которыми правил. Мне думается, именно этот ослепительный внешний вид, этот помпезный фасад и затмевает для многих неприглядные стороны "золотого века". Да, красочно, да, грандиозно, волшебно, умопомрачительно, огненные драконы, оживающие скульптуры, безлошадные повозки, горшки, обжигающие сами себя в печи, танцующие мечи, плащи-невидимки, безумное количество в один миг творящихся чудес.
   Но с другой стороны...
   Профессор умолк, снова достал фляжку.
  - Всегда есть другая сторона, - глотнув, назидательно произнес он. - Чудесники не были небожителями, они были такими же людьми, как и мы с вами, их потомки, потомки готов, варнов, кхеллов, пиктов и даже романов и норгов.
   Уже в самом начале, при Бриттаре Каспаторе, монолитность государства была мнимой. Среди чудесников были свои парии и свои злые гении. Свои убийцы. Свои насильники. Свои исчадья. Приближенные к верховному чудеснику хотели стать еще ближе к нему. Удаленные от него стремились оказаться на месте первых. Часто чудеса выходили злыми. Часто рожденная чудесами буря забирала десятки, а то и сотни людей. Достаточно вспомнить о Красной Смерти или о Крысином короле. Наверное, каждому рассказывали?
  - Все это есть, - сказал Риттенгоф притихшей аудитории, - достаточно заглянуть в архивы любого суда или муниципалитета. Правда, их сейчас прячут, считается, что их переписали, исказили, что над ними после исчезновения чудес поработали недоброжелатели, чуть ли не почитатели Херманна и Эвха. Но я скажу вам по секрету, что, скорее всего, Херманн и Эвх были просто последними чудесниками. А уж какими их преподносят верующие люди - дело совершенно десятое.
  - Кстати, знаете, что наши полицейские нюхачи берут начало оттуда, из "золотого века"? - возвестил он. - Оказывается, чудеса тогда пахли по разному. Грубо, у каждого чуда был тонкий след, аромат, как бы визитная карточка его создателя. Сначала людей, которые чувствовали эти оттенки, нанимали, чтобы зафиксировать авторство чудесника, его право, так сказать, на чудо. А позже уже их использовали, чтобы найти виновника тех или иных чудес, нанесших ущерб или вызвавших - с умыслом или без - чью-либо гибель. Нынешние нюхачи, конечно, не чета тем, трехсотлетней, пятисотлетней давности, но ведь и чудес, собственно, у нас не происходит. Теперь я хочу поинтересоваться, знает ли кто-нибудь, почему сейчас нюханье чалдонской пыли стало таким популярным?
   Виолетта обнаружила, что подалась вперед. Как она мысленно не возмущалась в начале, лекция все же захватила ее.
  - Так это же... - подал голос один из молодых оболтусов. - Возвращение чудес и все такое. Ну, разное из чудес.
  - Это да, - с улыбкой согласился Риттенгоф. - Но в некоторых кругах, скажу вам, придерживаются мнения, что таким образом при возвращении, опять же, чудес возможна инициация, и если кто-то из ваших предков был чудесником не последнего десятка, то вы обретете его способности и навыки. Или, по крайней мере, силу.
   Профессор, покинув кафедру, прошелся перед скамьями.
  - Полуостров, хоть и являлся самой западной частью материка, избежать участи, которой подверглись все остальные земли, увы, не смог. Первые осечки с чудесами никто не воспринимал всерьез, кроме того, они происходили в пограничье, где это еще объяснимо и, в какой-то мере, ожидаемо. Но когда на праздновании дня рождения Эдмунда Свиссглада, не в Лоннтауне даже, а гораздо дальше, в Честере, четыре чудесника, а потом и сам Свиссглад раз за разом безуспешно пытались сотворить хоть что-то, похожее на чудо, но получали лишь едкий дымок и пригоршни пыли, согласитесь, появился повод забеспокоиться.
   На Большом совете, где присутствовали тысяча двести чудесников, было принято решение отгородиться от материка стеной и каналом, и в течение трех месяцев были сотворены и водружены, охватывая восточную оконечность полуострова, три тысячи каменных зубцов, а перед ними прорыт ров шириной в одну восьмую мили и глубиной в двадцать футов. Ров заполнили водой, превратив полуостров Бриттария в полноценный остров.
   Какое-то время казалось, что в этом и есть спасение.
  Чудеса слабели, но так незаметно, что этому старались не придавать значения. Пока в один прекрасный день двести тридцать семь лет назад...
   Риттенгоф артистично свел ладони.
  - Бумм! И все чудеса исчезли. Надо сказать, это событие произошло настолько внезапно, что большая часть чудесников просто погибла в своих чудесных замках и башнях. Да, собственные детища погребли своих создателей. Так было в Лоннтауне, так было в Йорке и Биргхэме, так было по всей Бриттарии. Рухнул на землю Воздушный замок Лаккера со всем его семейством, рассыпался Птичий Дворец, утопил в себе Ричарда Перрифула его Морской Оплот. Именно поэтому, кстати, не сохранилось никаких чудесных архитектурных сооружений "золотого века" - они все обернулись пылью. На Чалдонских полях в то время проводили большие ярмарки чудес, там были зверинцы и склады. Надо ли говорить, что и там не осталось даже крохотной, с мизинец, чудесины?
   Возведенные зубцы обрушились в воду, и единственный уцелевший зубец, прозванный Черным Пальцем, еще можно увидеть с берега. Семь лет назад на него в шторм налетел торговый бриг "Леонард", если помните.
   После исчезновения чудесной энергии чудесники потеряли свою власть. В обрывочных записях тех лет есть указания, что за некоторыми из них, стяжавших народную ненависть, даже охотятся. Это опять же говорит нам о том, что не таким уж и благолепным и повсеместно процветающим был "золотой век".
   Около полусотни лет длится потом эпоха разобщения и междуусобиц, всплески чудес еще случаются, но как единичные случаи, Бриттария дышит пожарами и кровью.
   Понадобился Оливер Кромвель, чтобы вытащить остров из хаоса, в который он погружался. Да, по сравнению с годами до правления Кромвеля и во время оного, когда леса "благоухали" трупами, развешанными на деревьях, а в каждом округе имелся один или два рва, в которых сваливали сотни убитых, "золотой век" выглядит гораздо привлекательнее. Но так или иначе Бриттария была приведена к порядку.
   Окружные и столичные нобили приняли Хартию гражданских свобод и из семи претендентов, ни один из которых не был чудесником, выбрали короля. Как вы все знаете, им стал Карл Эймс Стюарт. При его младшем брате Лэндисе наладились связи с материком, заработала первая химическая лаборатория, число мануфактур стало двузначным и, наконец, открылся университет естественных наук, в котором я имею честь читать сегодняшнюю лекцию.
   Так окончилось время чудесников.
  Сейчас мы с вами осваиваем силу пара, провели триста с лишним миль железных дорог, сменили девять королей, вплотную подобрались к тайнам электричества и, как мне кажется, стоим на пороге эпохальных открытий во множестве областей человеческой деятельности, достигнуть которых нам помогают вовсе не чудеса и не чалдонская пыль, а упорство, любознательность и труд.
   На этом - все.
   Риттенгоф поклонился.
  Ответом ему были жидкие хлопки. Слушатели принялись вставать.
  - Иного я и не ожидал, - с улыбкой произнес Риттенгоф, подхватил портфель и вышел из аудитории первым.
  - Ф-фух! - сказала Дора. - Я уж задеревенела вся.
   Виолетта задумчиво кивнула.
  Спустились, прошли перед кафедрой офицеры, негромко разговаривая, потянулись за ними мужчины в визитках.
  - Не плохо, - сказал кто-то из них, тяжело шагая мимо Виолетты, - надеюсь, прочистит мозг моему Энтони.
  - Действительно, с ума все сошли с этой пылью, - поддержал его собеседник. - А куда мы с этой пылью придем?
   Отпрыски их стайкой пересекли скамьи поверху и с криками ссыпались в боковой проход.
  - Слушай, Дора, - повернулась к поправляющей туалет подруге Виолетта, - зачем вот он все это сказал?
  - Что? - спросила Дора.
  - Расстроил меня совсем! А казался таким приятным старичком!
  - Ну, мне было интересно.
  - Разумеется! - разозлилась Виолетта. - А то, что "золотой век" это не "золотой век", для тебя ничего не значит?
  - Ви, - миролюбиво сказала Дора, - он же все равно уже прошел.
   На это возразить было нечего.
  На выходе из университета Виолетта болезненно сморщилась - после слабо освещенной аудитории дневной свет показался ей слишком ярким.
   Мужчины в визитках усаживались в просторное ландо. Офицеры, собравшись в кружок, обсуждали что-то на площадке перед крыльцом. Несколько заинтересованных взглядов скользнули по Доре.
  - Пошли! - прошипела Виолетта подруге, которая вдруг надумала поправлять прическу.
   Они вышли за тумбы с шарами.
  - Куда теперь? - спросила Дора, оглядываясь на офицеров.
  - Не знаю!
  - Может, в Джеймс-парк? Там, кажется, сегодня торговый день, а еще будут выступать вольные актеры и циркачи.
  - Они там всегда выступают, - сказала Виолетта.
  - Ну, Ви!
  - Домой хочу, - сказала Виолетта, ткнув зонтом в тротуар.
  - Тогда я пойду одна, - с вызовом сказала Дора. - И это не честно, Ви! Я же уступила тебе с маскарадом.
  - Но, согласись, лекция была жуткая.
  - Ну, ладно, возможно.
  - Ага! - обрадовалась Виолетта. - И за то, что мы пойдем в парк, ты останешься у меня дома ночевать. Джеллис пошлет кого-нибудь к вам с запиской.
   Они направились вдоль университетской ограды.
  Выглянуло, выжелтило стены и колонны солнце. Над вывеской магазинчика через улицу затрепетал флажок. Зеленщик с тележкой свернул в переулок, опасаясь запряженной четверкой лошадей курьерской кареты.
   Простучали подковы. Где-то звякнул колокольчик. Из конторы "Брайан и Стекпол" вышел важный, тучный мужчина с двойным подбородком, вскинул трость, подзывая стоящую через дом двуколку.
   Джеймс-парк встретил подруг гуляющими под ручку парами. Качались зонтики, плыли накидки. Было влажно и слякотно. Чернела земля. За стволами вязов и лип проглядывали павильоны и тенты торговых рядов. Особого ажиотажа там не наблюдалось.
  - Здравствуйте.
  - Доброго дня.
   Виолетта ответила коротким кивком на приветственный кивок мужчины, поддерживающего под локоть даму в синем платье с пышной, метущей по земле юбкой.
  - Кажется, никаких артистов нет, - сказала Виолетта.
  - Может, из-за дождя?
   Они прошли по мостику и оказались в широком пустом пространстве, ограниченном справа и слева прилавками. Дальше виднелся помост и цирковой шатер. Скамьи были сдвинуты к краю. Кучей лежало тряпье. Один прилавок, перевернутый, белел дощатой изнанкой. В луже мок продырявленный барабан.
  - Я же говорила тебе, что никого! - сказала Виолетта, оглядываясь.
   Песок между рядами был изрыт и изъезжен, хотя обычно в парк повозки не допускались.
  Подруги прошли чуть дальше, удивляясь необычной безлюдности и покинутости места. Между тем, по круговым дорожкам и тротуарам, как ни в чем не бывало, движение прогуливающихся парочек не прекращалось.
  - Странно, - сказала Дора.
  - И ничего странного! - раздался хриплый голос откуда-то справа.
   Подруги остановились.
  В проходе между прилавками они заметили сидящую на бочонке накрашенную клоуном женщину. Белая краска расплывалась вокруг глаз, желтел нос, красные губы тянули к ушам нарисованную улыбку.
   На шее ее, поверх кофты, блестело монисто, руки прятались в складках цветастых юбок.
  - Извините, а что здесь случилось? - спросила Дора.
  - Полиция! - каркнула женщина и подняла на подруг мутные глаза.
   Клоуном она выглядела страшноватым.
  - Но почему?
  - Чалдонская пыль! Она теперь, кажется, вне закона. Даже если ты используешь ее только для представления. А уж если приторговываешь...
   Из складок появилась бутыль, женщина отхлебнула из горла.
  - И всех забрали?
   Женщина кивнула.
  - Кроме меня. Всех, скопом. Часть сбежала.
  - Пошли! - потянула подругу Виолетта.
   Она сказала это своим обычным голосом, и женщина-клоун расхохоталась.
  - Недурно! Веселый маскарад! Теперь уже не купишь и четверти фунта!
   Парк они покинули чуть ли не бегом, Виолетта замахала рукой, привлекая внимание свободных извозчиков. Подъехала двуколка. Хмурый бородач подождал, пока молодой человек с усиками и его дама сядут на продавленное сиденье, и только потом осведомился:
  - Куда желаете?
  - Ноттинг, особняк Оддстоунов.
   Бородач кивнул.
  - Знаю. Богатый район. Это шильд и три перри, господин.
  - Поехали!
  - Н-но!
   Щелкнул кнут.
  Джеймс-парк, а затем и Хемсвиль-стрит скоро остались позади. Правое колесо двуколки скрипело нещадно, разговаривать не хотелось.
   Вновь заморосил дождь.
  Виолетта смотрела, как по верхнему краю кожаного тента собираются капли. Выбоина - и они срываются прямо на подставку для ног.
   До особняка докатили, наверное, за полчаса. Вантро был неожиданно свободен, на Клоухем мелькнули несколько черных полицейских карет, сгрудившихся прямо на путях у конки перед одним из съемных домов.
   Двуколка затормозила.
  - Особняк Оддстоунов.
   Виолетта отсчитала монеты и, привстав, сунула их в руку извозчика. Все еще в образе кавалера, ей пришлось спрыгнуть в грязь и, раскрыв зонт, помочь Доре спуститься.
  - Больше всего я хочу принять горячую ванну, - сказала она подруге, взбегая по ступенькам крыльца.
  - Может, я первая? - спросила Дора.
  - Вот еще!
   Виолетта со смехом толкнула дверь и шагнула в холл. Нога ее в подобранном индусом сапожке тут же проскользнула на чем-то красном, некстати пролитом, и девушка, не удержав равновесия, растянулась на полу. Она еще недоуменно переводила взгляд с испачканной ладони на какую-то непонятную, обернутую в сюртук фигуру, скрючившуюся у вешалки, когда сзади в ужасе закричала Дора.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"