- Умирать - не в бирюльки играть. Да-с. Смерть дело серьёзное.
Одно время всё его внимание занимал выбор кладбища.
- Предпочтительнее всего Новодевичье - центр города и вообще - неплохое окружение. Солидные люди, исторически выверенные. Там случайных покойников нет, и каждый усопший охраняется государством - национальное достояние. Согласитесь, это немаловажно. Но на Новодевичье попасть сложно, архисложно. Я, конечно, писатель знаковый, переведён на все языки, кроме иностранных, а всё равно не могу безоговорочно рассчитывать на место в этой обители смерти. Нужны связи, а их нет. Все мои связи как раз и покоятся на Новодевичьем. Да-с... На Волковом кладбище тоже неплохо, но - где Москва и где Петербург? Раньше надо было думать, раньше. Теперь поздно...
- А на Ваганьковском?
- Ни за что! Там только один Мертвец - с большой буквы, а все остальные вроде как ни при чём. С 25 года таким Мертвецом был Есенин, с 80 - Высоцкий. Через пятьдесят пять лет ещё кого-нибудь определят, и поминай, как звали. Да-с... На худой конец можно согласиться на Переделкино - уговаривают меня - но, но, но... Во-первых, очень далеко, а, во-вторых, боюсь дискредитировать себя - что подумают обо мне потомки? Поймут ли? Потомки - это те, кто должен бы нас понимать, но ни хера не понимают.
Можно, конечно, упокоиться за кордоном. И недорого, почти даром - я наводил справки. Гораздо дешевле, чем на Новодевичьем. На Сен-Женевьен-де-Буа, кстати, собралась неплохая компания - Бунин и прочие.
- Бунин and company?
Он хохотнул:
- Вот именно! Но я не эмигрант и не собираюсь им становиться - даже после смерти. Эмиграция - не подвиг, а страсть к бродяжничеству. Вообще, это не дело, когда останки по всей Европе гоняют - туда, сюда. Тоже мне - перемещённые ценности. И потом, между нами говоря, там мёртвых в чужие могилы подкладывают - места, видите ли, не хватает. Так и лежат друг на дружке, штабелями. Кто где - уже и не разберёшь. Не хотел бы я в одной могиле с Мережковским, например, оказаться или с его супругой Зиночкой Гиппиус - мерзкая особа! или с обоими сразу. Я не Философов, знаете ли. Могила, разумеется, не постель, но всё-таки...
- Новодевичье, Ваганьково, Сен-Женевьен-де-Буа - всё это хорошо, но лишь одно место недоступно любому смертному - Святые горы.
- Ещё бы! Тут никакие связи не помогут, да и не гоже нам, пигмеям, рядом с Пушкиным лежать.
Он достал платок, промокнул глаза, а потом смачно высморкался.
- Вы не подумайте чего лишнего. Я ведь не просто так ищу место для вечного поселения. Хочется, знаете ли, надёжности. Вы слышали, что произошло с Чарли Спенсером Чаплином после погребения? Не слышали? Ну, это громкая история. Его похоронили в маленьком захолустном городке Веве. В Швейцарии, оказывается, тоже есть провинция. А через месяц саркофаг с телом выкопали и украли. Кто? когда? - непонятно. Полиция в растерянности - могилокопателей в Швейцарии больше, чем жителей, и после каждой постановки "Гамлета" прибавляются новые. Наконец, похитители позвонили его вдове Уне...
Он прервал рассказ и спел начало песенки из телефильма "Эликсир любви" Марка Захарова: "Уна, Уна, Уна..." и ещё что-то про моменты и сантименты. Продул нос и продолжил.
- Запросили сто тысяч. А она - ни в какую: "Не дам и не ждите. Он у меня в сердце и печени. Туда ваши грязные лапы не дотянутся". Полиция - в шоке: "Да вы что? Как же мы их поймаем? Держите связь!" Пришлось Уне смириться. Двадцать семь раз звонили негодяи, пока их не засекли. Наконец задержали. И знаете, кто оказался? Эмигранты - поляк и болгарин! Вот и открывай после этого им границы - да они же все кладбища в Старом Свете перекопают!..
И ещё одна мысль не давала ему покоя - последние слова умирающего.
- Боже мой, какую чушь несут люди в эпилоге, ужас! Уму непостижимо! Мейерхольд: "Считайте меня коммунистом!" Да кому ты на хер нужен в этом звании? Стыдобище! Арестованный Бухарин писал Сталину почти что гомосексуальные письма: "Было время, когда мы с тобой лежали на диване". Или: "Мне было необыкновенно хорошо, когда удавалось быть рядом с тобой. Даже тронуть тебя было радостно". Тьфу - гадость! И ведь умные люди. Чехов сказал, умирая, по-немецки: "Ich sterbe", а Горький утверждал, что это он обозвал стервой жену. Ну разве так можно? Последние слова должны быть чёткими, умными. Я, например, написал двадцать вариантов и, кажется, остановился на самом значимом. Надо бы его выучить наизусть и запомнить на всю оставшуюся жизнь...
Через год у него случился сердечный приступ и, когда Она явилась к нему, он вскричал: "Забыл! забыл! твою мать!" Так и зафиксировали ушлые хроникёры со слов врачей.
А похоронили его на Востряковском... - нет? на Домодедовском?.. на Домодедовском кладбище. Да-с.