Клыга Светлана Васильевна : другие произведения.

Нимб Андара

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  Нимб Андара
  
  Посвящается Тебе, Учитель :) :-*
  
  
  Полудело, полу-бряк -
  Тебе на сайнс, молодняк.
  (Полуправда, полу-ложь -
  Тебе в ученье, молодежь.)
  
  I.
  Абсолютной свободы нет, как абсолютной правоты. Мы все и всегда рабы кто-то или чего-то. Правы и не правы одновременно. Главное быть свободным и правым внутри себя - перед самим собой. Тогда - весь мир твой и ты прав перед всеми, даже если все будут орать тебе "НЕТ!"
  
  Через крытую соломой крышу сарая пробивались синие змейки дыма. Извиваясь и седея, они уползали вверх - в небо.
  Взмыленный, дрожащий всем телом жеребенок бешено вертел черными яблоками зрачков. Из них извилистыми ручейками по шершавой, мокрой шкуре плыли слезы. Задние копыта яростно впечатывали удары в дощатые двери. Они скрипели. Навесной замок ходил ходуном. Засов дрожал, но не поддавался. Истошное ржанье подняло и призвало к нашему сараю всю деревню.
  - Хапайце вёдры!
  - Хутчэй!
  - Чэрпай ваду са студнi!
  - Варушыся, капуха!!!
  Острие копыта пробило обугленную доску. Гвозди, держащие засов, высунули ржавые шляпки, и, вывалились. Замок бухнулся в песок, подняв волны пыли. Рыжий в черные крапины жеребенок с дымящейся гривой и обгоревшим до половины хвостом вырвался из полыхающего ада, замер на миг у входа, поднял мокрые ноздри, глубокий, заполняющий все легкие вдох перешел в порывистое надрывное ржанье... Копыта в последний раз лягнули двери, сорвав их с петель.
  - Раступiся!
  - Разыйдзiцеся!
  - Хутчэй, растопча!
  Люди, спотыкаясь, расплескивая из переполненных ведер воду, поспешно расступились. Жеребенок, склонив голову на бок, изогнув блещущую на солнце шею, гордо поскакал мимо всех, перемахнул покосившейся плетень и бросился в рябь ржаного поля.
  
  II.
  Лес дохнул на нас прелой духотой. Хотя дождь не шел уже недели две, почва была сырой и липкой. Сквозь увесистые щетинистые лапы елей, и густые, вечно дрожащие от наказания за страх тысячелетней давности грех, густые кроны осин, солнечные иглы лучей не долетали до земли.
  Моим, изнеженным привычкой ходить в обуви, стопам, было больно ступать по влажным венам корней. Сарафан еще был влажен от выплеснутой из ведер воды, а внизу гортани рождалось жажда...
  Казалось, каждый шаг ребристая почва встречала парой тройкой уколов еловых колючек, отдающихся в висках незамысловатыми словами тут же сложенной песенки, под ритм хрустящих веток. Я беззвучно напевала:
  
  Шла девчоночка из плена -
  Босы ножки по корням;
  На запястьях вздулись вены -
  Не приглянулась панам...
  Ты, березка, сладким соком
  Оживи и напои;
  Схорони, лесок, до срока,
  Успокойте соловьи.
  Травка, расстели постельку;
  Ветерок, теплом укрой,
  Качни бедняжки колыбельку -
  Гамачек земли сырой...
  
  Подруги втихаря посмеивались над моей неуклюжей походкой.
  - Ну, што, гарадская дзеѓчынка... не звыкла хадзiць босу?! - откинула с плеча свело-русую, туго заплетенную косу Вика. Вертлявая, беззаботная хохотушка пятнадцати лет. Прямые шелковые, уже выгоревшие на солнце до пепельного цвета прядки выбивались из-под алой атласной ленты, обменянной отцом у дворовой девки на вырезанную свистульку. В огромных синих глазах плескались волны беззаботной, еще детской радости. Вечная наивная улыбка не сходила с бледного, еще не тронутого загаром лица.
  - Прывыкла да унiверсiтэцкiх пакояѓ, - прищурилась Наташа, легкий залил впалые щеки. Натка старше Вики на шесть лет, и, тоже любит похихикать. Улыбка у нее широкая, но хитрая и недоверчивая. Глаза голубые. Задумываясь, она щурится, и, кажется, что в них икринками пляшут чертики. Излишнюю высоту и худобу скрадывали белая холщевая кофта с широкими надутыми рукавами и серая в выцветшие маки юбка матери.
  - Хадзiла там па мармуру, нiбы панна... - Вика, подперев руками бока, задрав свой немного длинноватый с горбинкой носик, приподняв пальцы ног, упираясь на пятки, изобразила мою, якобы панскую походку.
  - Падшпiльвайце сябровачкi, падшпiльвайце... - смутилась я. - Ды самi не упарыцеся... Вунь колькi голак ветрык натрусiѓ...
  Я - Полина Тихая. Не прекрасна, но умна, не богата, не бедна... Из богатства - остренький ум и огромная, как вселенная, душа, да фигурка, которой могла бы позавидовать любая городская панна... Вот, пожалуй, все богатство. Недавно приехала из города в родные Пружаны. Приехала поднимать девок на Восстание... Хотя делать этого не умею, да и признаться, не хочу... Но, профессор философии, надо сказать порядочный ушастый крыс, напутствовал, - Надо, Поля! Ты справишься! И вот я здесь, в родном лесу, где каждый миллиметр усыпан иголками...
  - Гэты ѓ цябе далiкатныя пяты, а нашыя прывычныя да любых дарог, - подол юбки надулся зонтиком - Наташа согнулась, чтоб сорвать подберезовик.
  - Пам-пам-трам-парам, - мяукала про себя тихонько Вика, не ступая, а перепрыгивая с корня на кочку. Движения ее еще угловаты, но ловки.
  - Што гэта ты мармычаш?
  - Ды так... Спрабую пець па-руску...
  - Ну-ка... ну-ка... Праспявай гучней...
  - Уху я, уху я, уху я варила... ох!
  Я и Наташа переглянулись и, присев, прыснули от смеха.
  - Сама хоць разумееш, што пяеш?!..
  - А што? - искренне удивилась Вика.
  - Ды ну, цябе... - отмахнулась я от наивной подружки. - Ай... чорт! Зноѓку нагу ѓпарола...
  - Дааа... - протянула Наташа, - Далёка ты гэдак не дойдзеш...
  - А давайце звернем да Вядзьмаркi, - Вика задумчиво укусила ноготь. - Яна, здаецца нейдзе тут у лесе жыве... Мо чым-цi дапаможа...
  - А дзе яна? Як яе знайсцi?
  - Ну, дзе ж жывуць Вядзьмаркi?! - Наташа пожала плечами. - У самым гушчары...
  Мы свернули с широкой проезженной телегами тропки и вытоптанную копытами в сторону где колючие стволы смыкались друг и другом.
  - Ды як плануеш агiтаваць, вучоная пяшчота? - тонкая Наташина фигура без труда проскальзывала между деревьев.
  - Трэба знайсцi найбольш актыѓных, хто мае аѓтарытэт...
  - I што iм казаць?
  - Што трэба варушыцца... Iнакш - кiрдык. - я провела большим пальцем по горлу.
  - Угу... А яны табе - цiшэй вядзеш - даѓжэй жывеш!
  - Але... I ярмо цягнеш! Каб усе гэтак разважалi, не якiх паѓстанняѓ б не было б! Паглядзела б, што ѓ горадзе адбываецца...
  - А што ѓ горадзе? - Вика перепрыгнула через поваленную недавним ураганом березку.
  - Галадоѓкi, мiтынгi, хваляваннi... - я с не скрываемой завистью смотрела на ловкие движения подружек.
  - Сташнавата ѓсё ж...
  - Iндык баяѓся, ды ѓ чыгун трапiѓ! Паглядзi, як трапечацца асiна... Ведаеш чаму?..
  - Не... раскажы...
  Я достала из ступни очередную колючку.
  - Распавядаюць, гэта было ѓ часы цара Iрада, калi Хрыстос быѓ яшчэ малым. Даведаѓся Iрад, што прыйдзе новы кароль - з народу, напалохаѓся, што зойме ягоны трон, i, загадаѓ знiшчыць усiх хлопчыкаѓ да пяцi гадоѓ. Пачула пра гэта Марыя, схапiла сына i - бегчы... Бяжыць, бяжыць... А салдаты ѓсё блiжэй - вось-вось нагоняць. На шляху асiна. Яна - да яе: "Асiнка, матухна! Схавай нас... Зараз царская ахова нагонiць... Аднiме, заб"е майго сыночка...". Тая адказвае: "I мяне зрубяць... Не, баюся я вас хаваць! Бяжы ад мяне далей...". Пабегла Марыя далей. Салдаты ѓжо на пяты наступаюць... Бачыць, ляшчына ѓся ѓ кветках, толькi цвiсцi пачала. Марыя просiць i яе, каб схавала... Ляшчына галiнкi разгарнула, пусцiла мацi з дзiцем да сабе, схавала пад густой лiстотай. I кветкi ѓнутр пахавала, каб увагу не прыцягваць. Варта пранеслася мiма, не прыкмецiла. З той пары асiна так усё й трапечацца са страху, а як цвiце ляшчына нiхто больш не бачыѓ... А ты кажаш - Страшнавата... - я высунула Вике язык.
  - Слухай ты... адважная, - Вика скорчила мне рожицу. - Клыпай хутчэй! Iнакш, мы да ранiцы будзем боѓтацца!
  - Ды дзе ж хата гэтай Вядзьмаркi?!.. - как ни старалась я не отставать от девчонок, им приходилось замедлять ход, и, это здорово меня бесило, хотя я и не показывала виду...
  - Вонь, цагляная труба тырчыць... - Наташа указала в сторону. Невдалеке чернела, выпуская из себя синюю струйку дыма, печная осевшая от времени в прогнувшуюся черепичную крышу, труба.
  
  III.
  Сложенная в четыре венца из дубовых не обтесанных поленьев хата утопала в папоротнике. Толстые рубцеватые столбы сосен подпирали ее с обеих сторон. На почерневшем острие сука напротив маленького косо прорезанного окошка болтался запотелый фонарь с сальной свечой внутри.
  - Давай, - кивнула я Наташе, немного потоптавшись в нерешительности.
  - Бабулька, вы дома? - позвала она, дважды стукнув кулаком по выщербленному бревну.
  Дверь скрипнула визгливо и протяжно. На пороге выросла среднего роста женщина лет сорока. Вдумчивые изумрудные глаза под густой опушкой ресниц не смотрели не на кого в упор, но пронизывали тоской и таинственной обреченностью. Завязанный на затылке платок сдерживал огненную сбившуюся копну волос, не давая им упасть на покатые плечи. Салатовый, под цвет глаз, балахон с редкими затяжками крикса скрадывал тучность еще довольно поворотливой фигуры.
  - Каго да мяне ветрам прыдзьмула? - прохрипела Ведьмарка густым грудным голосом.
  - Мы да вас, бабулечка... У нашай сяброѓкi... - застрекотала было Вика.
  - Пачакай, пачакай, не ганi конiкаѓ, стракозка... - бабка подтянула ближе к стоячему вороту ажурно плетеную крючком сетку. - Увайдзiце ѓ хату, потым i кудахтайце...
  Внутри оказалось неожиданно просторно и светло. Стены были разрисованы в светло-синие волны с белыми гребнями под потолком. У самого пола извивались причудливые морские петухи. Казалось, они вот-вот подмигнут выпученными глазами из красного стекла и уплывут прочь, вильнув загнутыми маслеными хвостами... В красном углу вместо традиционных икон висели портреты Николая I и царицы Александры.
  - Ну, дык адкуль i чаго прынеслiся на хвалях ветрыку? - Ведьмарка опустилась на оббитую позолоченной жестью чурку. Она прищурилась и блеснула дикими кошачьими искрами.
  - Вось, сяброѓка наша, гарадская, не прывыкла яшчэ дрэпаць босу, - Наташа мельком кивнула в мою сторону, продолжая разглядывать газетные вырезки, которыми была обклеена дверь изнутри.
  - Зразумела... Далiкатная скура баiцца каменьчыкаѓ... - Ведьма поджала тонкие бордовые губы.
  Она стянула с себя сзади тонкий балахон серого шелка. Завязки расплылись на шеи, ткань облаком опустилась на лиловый паркет, сгрудилась в комок, превратились в серую ласку со слезящимися огромными глазками и острым черным носиком. Зверек шмыгнул на широкий каменный подоконник, опрокинув фаянсовый горшок с геранью, недовольно фыркнул и растворился в воздухе.
  Ведьмарка сдунула с носа огненно рыжий завиток, зажгла лучину, подняла с пола резной листок герани, потерла в ладонях, бубня что-то вроде:
  - Ад камянёѓ, ад голак, усяка сцежка, ды прыгорак... Плюнь, дачушка, мне ѓ далонькi, каб знiклi твае болькi... - она поднесла растертый лист к моим губам...
  - Пасля такога загавору, табе любая сцяжына не страшная! - улыбаясь, подмигнула Вика.
  - Маѓчы, не разумная! - Ведьма втирала легкими круговыми движеньями зеленую прохладную кашицу в мои исцарапанные и исколотые стопы и зудящая боль мгновенно утихала. - Ай, пяты, пятачкi... не дакранацца вам хутка зямелькi...
  - Што гэта значыцца, Бабулька? - спросила Наташа.
  - Што наканавана лёсам, тое i значыцца - зашипела Ведьма.
  - А што мне наканавана лёсам? - не унималась Вика, морща от любопытства свой конопатый носик.
  - Каб вам пяты зудзелi да канца вякоѓ, дзеѓкi! - массивный подбородок Ведьмарки дрогнул. Подруги растерянно переглянулись и отступили назад.
  - Што ѓ тваiм кошыку, дачушка? - отведя от них острый рысий взгляд, Ведьма вновь обратилась ко мне.
  - Чарнiцы. Толькi што назбiрала...
  - Дай бабульцы жменьку, не пашкадуй...
  - На, бяры, колькi хочаш...
  - Вазьму жменечку, другую, твае пяты пафарбую... - она раздавила ягоды о мои пятки, окрасив их в темно-бордовый цвет.
  
  IV.
  Все трое вышли из Ведьминой хаты в полной растерянности. "Что же... что же хотела она сказать?!" Уверена, этот вопрос крутился в голове не только у меня. То, что за участии в Восстании полагается смертная казнь через повешенье знали все, но эта очевидность сейчас, здесь, в тихом родном лесу, казалась такой далекой и мало вероятной, ум, занятый предстоящей агитаций, подготовкой к ней, отказывался в нее верить. Впрочем, где-то в глубине, под сердцем, ёкала тревога... Но каждая из нас старалась загнать ее как можно дальше и глубже.
  
  "Выводи меня кривая -
  Куда хочешь, выводи!
  Говорят, что молодая,
  Но вся жизнь уж позади". - пришло мне на ум.
  
  Кому-кому, а мне-то терять уж точно нечего... Скорей бы сдохнуть! А как и от чего не важно...
  - Ты чаго, як у ваду апушчаная? - взглянула на меня Натка и прищурилась. Должно быть, вид у меня был действительно не бравадный.
  - Развесялiшся тут, ад такiх прадрэкаѓ... - выпалила вечно куда-то спешащая, и любящая отвечать на вопросы, даже не адресованные ей, Вика.
  - Дааа... Цiкавае прадказанне... - протянула я.
  - Ай... Не сумуйце, дзяѓчаткi, - махнула рукой Наташа. - Нетое наклiкаеце Андара i патрапiце ѓ яго пацучыныя лапы...
  - А хто такi Андар? - я с удивлением заметила, что идти мне стало легче, и я смело перепрыгивала с корешка на кочку, не прилагая усилий, чтобы не отстать от подруг.
  - Андар?.. - переспросила Наташа, почесывая пятку. - Эх, ты, настаѓнiца... Падданняѓ свайго краю не ведаеш!
  Я смущенно развела руками.
  - Гэта - старажытны бог, заступнiк падарожнiкаѓ, няшчасных закаханых...
  - Ааа... гэта той, якi дапамагае фiлосафам i паэтам?.. - припомнилось мне что-то из лекций по фольклору.
  - Вось-вось... Калi ён у добрым настроi - прыгожы кучаравы юнак...
  - А калi раззлуецца? - Вика нагнулась сорвать гриб и почесать стопу.
  - Крый божа табе раззлаваць яго!.. Абернецца ѓ вялiзнага пацука з буслiнымi крыламi...
  - Нууу, Тады мне няма чаго яго баяцца! - Вика до красна расчесала пятку... еще немного, и, ее пяты будут похожи на мои - темно-бордовые.
  - Гэта яшчэ чаму?
  - Таму што прозвiшча ѓ мяне - Буслова!
  - Смейся, смейся... Дасмяешся! - Натка высунула ей язык. - Вось зацягне цябе ѓ пятлю - будзеш смяяцца!
  - Чаму гэта ѓ пятлю?!
  - А таму! Ведаеш, чаму ѓ яго вяроѓка над галавою, нiбы нiмб?
  - Не...
  - А таму, што ён прываблiвае маладых дзяѓчат да шыбенiцы. А каторая найбольш спадабаецца, бярэ ѓ жонкi на тысячу гадоѓ...
  Подул теплый, но сильный ветер, стволы старых сосен угрожающе затрещали...
  - О... Можа Андар ужо да нас ляцiць... - решила я попугать подруг.
  - Цiпун табе на язык! - одновременно перекрестились обе.
  
  V.
  - Дзяѓчаткi, паглядзiце, што гэта пад кустам? - я вздрогнула от неожиданности.
  Подбежав поближе, мы увидели: спит чудного вида девчонка в странной, до пупа, распашнике и в темно-синей юбке, пяди две в длину. Коротко стриженные, как после тифа, волосы, словно облиты огненно-красной краской.
  Наташа, сорвав ромашку, подошла еще ближе к незнакомке. Она слегка провела цветком по ступням спящей. Та резко отдернула ногу, но не проснулась.
  - Спiць, быццам забiтая - хмыкнула я
  - А гэта што? - задумчиво спросила сама себя Вика, подергав колечко на пупке спящей.
  Рыжая незнакомка открыла глаза. В суженных карих зрачках, сквозящих насмешливой пустотой, отразилось перистое облако, похожие на огромный перевернутый кувшин.
  - Где я?! - она недовольно поморщилась, от чего мешки под вновь опустившимся редкими стрелками ресниц, вздулись и потемнели. - Наверно еще сплю... Ну, и глюки блин в натуре!
  - Чаго-чаго? - переспросила Наташа - Якi блiн? Якiя глюкi?.. Ты хто? адкуль?!
  - Тася... из Мiнска... Ой.. ёп... голова трещит... Вы кто? Зачем меня лапаете?
  - Я - Наташа.
  - Я - Вiка.
  - Поля.
  - Что со мной? - девушка потерла вспотевший то ли от жары, то ли от испуга лоб. Она достала откуда-то из юбки что-то маленькое и блещущее и лихорадочно стала перебирать по нему длинными, как у коршуна, ногтями...
  - Черт, черт.. не берет! Соединяйся же! Где ж это я?! Мамочки! - бормотала она, буто в бреду.
  - Чаму у тябе такая кароткая спаднiца, анучы не хапiла, цi што? - усмехнулась Вика.
  - Спаднiца, як спаднiца! Семьдесят баксов на базаре - буркнула незнакомка. - Соединяйся же, блин! Ну...
  - Якiх бакау? - захихикала Вика, и мы незаметно присоединились к ней.
  - Зеленых... С дядьками в париках...
  - Што яна нясе?! Зусiм, вiдаць дрэнна бенае, - пожалела странную девушку Наташа.
  - Айййй! - ойкнула Вика, проводя пяткой по стволу сосны.
  - Што ж нам з сабою рабiць? - задумалась Наташа. - Не кiдаць жа тут...
  - Ай-яй...- чесалась Вика. - Няхай iдзе з намi...
  - А куда вы? - наконец отовралась от своей игрушки Тася.
  - У пекла, - тяжело вздохнула Ната.
  - То есть как - у пекла?
  - У прыгонныя работы - пояснила я. - Хочаш - iдзi з намi, хочаш - знайдзi сабе якую хату - адседзiшся.
  Дивачка, - так, незаметно между собой стали называть мы Тасю, по-детски поковыряла в носу и почесала взъерошенный затылок.
  - Шурую с вами! Кажись - прикольно светет... - Тася шагала босиком уверение меня...
  - Шуруй, але ведай - гэтае шураванне можа свяцiць пятлёй на шыi - глухо прошептала Наташа. - Глянь, - толкнула меня в бок она, - Шпарка iдзе босу, не тое, што ты...
  - Тутай чаго шапочаш - соѓ цi коршакаѓ баiшся? - хихикнула я, легонько ущипнув ее локоть.
  - Я у бабки в деревне за козами весь месяц так гойсала, - пояснила, услышав наш шепот, Тася.
  - А ты, чаму босая? - спросила я Дивачку, взглянув на свои бордовые пятки. - Дзе лапцi згубiла?
  - Мы лаптей не носим, у нас - стильная шузня... - бесшабашная пьяная улыбка зажгла озерные ямочки в уголках накрашенных губ.
  - I ѓсё ж?..
  - Скинула, когда с тусьни в койку отвалилась... - пожала плечами она. - А чё с твоими пятками? По цыплятам ходила или виноград для бражки давила?
  - У нас па куранятах не ходзяць i вiнаград не душаць... А гэта - абарона...
  - Типа заговора?.. - она широко раздвинула тонкие плети бледных рук и звонко ударила себя по бедрам.
  - Лiчы, што так...
  - Вас будут вешать на этих елках, или на соснах? - продолжала интересоваться она, жуя травинку.
  - Альбо - на лiтарах, - уточнила Вика... - Ааай... Сатарая вяр"ята! каб цабе! - в который раз задрав ногу, почесала пятку.
  - Девчонкi, а чё это вы все подошвы скубете? - Тася, кажется уже привыкала удивляться на каждом шагу.
  - Пракляцце Вядзьмаркi... - удрученно бросила Наташа.
  - Петли, Ведьмы, лохманы, - все прикольнее! Нет, девчонки, я точно с вами почешу!
  - I табе - зачасалася?!.. - выпучила и без того огромные глаза Вика.
  
  VI.
  "Пятки, пяточки мои,
  Что же вы зудите?
  Ох, соловки-соловьи,
  Чтобы вы пищите?
  Ой, ты петелька-петля -
  В небушка возносишь...
  Ох, ты родна мать земля,
  Меня уж не поносишь...
  Пятки алые горят
  Над панской головою...
  Женишки не заскулят
  Ночкой гробовою, -
  Других девок поведут
  Под венец во храмы...
  Ну, а нам - болтаться тут -
  Не прознают мамы...".
  
  - А ты, штось там яшчэ мяѓкаеш? - Наташа бросила, словно семку, в рот, из полной пригоршни, одно из зрелых сердечек земляники.
  Я напела громче под какой-то свой, навеянный ветром, невнятный мотив, придуманную на ходу песенку.
  - Каменьчыкi ѓ наш гарод? - надула обидчиво губу Натка, почесав, о встречный торчащий из земли корень, пятку.
  - Сама даѓно ѓ нашай скуры клыпала... - Вика отлягнула гладкий, отшлифованный временем и природой камешек. Отлетев назад и в бок, он упал на спину огромной жабы, та, угрожающе квакнув, одарив побеспокоившую недовольным взглядом влажных глазок, шмыгнула из облюбованной тени за полосато-серый, как она, ствол елки.
  - Дзяѓчаткi, вы што?.. Гэта ж проста песенька...
  - Нiчога сабе, песенька: пяткi, пяцелькi... - отойдя немного к другому краю тропинки, Вика еще с плохо скрываемым испугом поглядывала на елку, за которой прыгнула жаба.
  - Самой добра: пафарбавалi чарнiцамi i не чухаюцца... Бусланогая... - мне показалось, что Наташа даже с завистью смотрит на мои бордовые кругляши...
  - Не врублюсь, я все же чё-то, - вмешалась в разговор Тася, - На кой Ведьме размалякивать твои пятки? Приколько, конечно, нет базару, но разрулите смысляк...
  - Разумееш, яна ж у нас гарадская, па сцежкам-дарожкам хадзiць босу ня звыклая - скура далiкатная стала...
  - А iйсцi ѓ абутку, - перебила звонким голосом Вика Наташу. - Iншыя не прымуць за сваю... Толькi ведаеш, вучоная, я таксама магу песенькi складаць... I па руску... вось!..
  - Пра юху? Мы ѓжо чулi... - засмеялась я.
  - Не толькi...
  - Ну, праспявай... Толькi, калi ласка, абыйдзiся без мацюкоѓ...
  Синеокая вертушка чуть задрала свой конопатый с горбинкой носик...
  
  - Ой, подруги, вы подруги,
  Ой, подруженьки мои!
  Вы со мною на досуге
  Говорите о любви.
  Скоро стану я женою
  Удалого молодца,
  Уж не будем мы с зарею
  Встречать солнце у крыльца.
  Ой, подруги дорогие,
  Не завидуйте, молю,
  Ваши парни холостые,
  Ну, а я его люблю.
  Ох!
  
  - Выдатна! Малайчына! - захлопала я в ладони, поддерживая подругу.
  - А мне, успомнiлася песня пра бярозу... - Наташа проглотила последнее из жмени земляничное сердечко.
  
  Ты приди, приди, весна красная,
  Ты взойди, взойди, солнце ясное.
  Ой, не плачь, не плачь ты, березонька,
  Не роняй-роняй свои слезоньки.
  И не кланяйся ты врагам своим,
  Не дари-дари ты сережки им.
  Лишь цвети-цвети для земли родной,
  Украшай ее ты своей красой.
  
  - А я, таксама калiсьцi склала пра бярозку... - я осеклась, но поздно...
  - Ну-ка, спой, - весело подмигнула карим глазом рыжая лисичка-Тася. - Так по кайфу вас слушать... Не то, что наши долбанутые песянки...
  - Не, не варта...
  - Ды спявай ужо, не ѓпiрайся! - теперь подзадоривала меня Вика.
  Мне пришлось сдаться...
  
  - Березка, березонька
  Соком напоила,
  Ах, зачем, березонька,
  Плакать научила?
  Жду я друга милого,
  А кого ждешь ты?
  Грустная, унылая,
  Слезы льешь в цветы.
  Вот пара незнакомая
  Под руку идет,
  А тоска зеленая
  Все меня грызет!
  Ой, пойду я в полюшко,
  Припаду к земле...
  Ой, ты, доля-долюшка,
  Что же делать мне?
  То ли стать соловушкой?
  Голубицей стать?
  Может стать лебедушкой,
  Прилететь, обнять?
  Сяду я на плечико,
  Стану целовать...
  Буду его вечно
  Любить и миловать.
  
  - Сумнаватая песенька... - задумчиво протянула Натка.
  - Па кiм жа сумуе наша агiтатарка? - попрыгивала, чтобы как-то унять чесотку, то на одной, то на другой ноге Вика.
  - Да не па кiм, проста песеньку ѓспомнiла, - отнекивалась я. - Самi ж прасiлi...
  - Давай, колись, подруга!.. В песне так и свистят сопли... - заговорила писклявым голом Тася и громко шмыгнула носом.
  - Кажу ж, не па кiм! Чаго прычапiлiся?!.. Паглядзiце... Што гэта вунь там... На дрэве боѓтаецца...
  Вдалеке на еловом суку, напоминающим суженым острием кинжал, болтался на невидимой нити небольшой серо-коричневый пушистый мешочек.
  - Што гэта можа быць? - прищурилась, вглядываясь в странный вытянутый комок Наташа.
  - Вечна яна што-небудзь такое знойдзе... - подмигнула Таси Вика.
  - Цi каго-небудзь. - уточнила Ната.
  Пушистый комочек оказался попавшим в силок зайцем. Его дрожащее тельце, растянувшись, висело на тонкой прозрачной леске в полуметре от земли. К леске двойным узлом был привязан шнурок.
  - Эх ты, небарака... - Наташа приподняла уже уставшего трепыхаться косого за уши.
  - Гляньце, паласаты шнурок ад чаравiкаѓ... - Вика перерезала выточенным из сломанной подковы ножиком петлю.
  - Зялёныя змайстравалi сiло... - я аккуратно сжала в ладони заднюю лапку, помогая Вике снять петлю. - Кроѓ запяклася ѓжо...
  - А у вас что, Гринпис наоборот? - Тася вытащила из заднего кармана необычной юбки носовой платок и подала мне.
  - Не ведаю, якi там Гiмпiкс, а ѓ на Зялёныя, гэта ахоѓнiкi... - Наташа тревожно огляделась вокруг. - Яшчэ тыя звяры шалёныя... Дойдзем да месца - пабачыш сама...
  - Пята бардовая, як у цябе... - то ли в шутку, то ли в серьез сказала Вика, поправляя повязку. - Ну, бяжы, вязень вушасты! Павязку не стрэсвай пакуль... - она осторожно опустила зайчишку на землю. Тот повертел головой, поднял, прижатые к спине отороченные белой бахромой уши...
  - Ды ѓцякай жа, ужо! - топнула я. Косой моргнул черными блещущими пуговками, дрыгнул перевязанной лапой и дал стрекача с тропинки в развесистые, резные перья папоротника.
  - Смахнет платочек... - досадно прищелкнула языком Тася.
  - А памятаеце, што сказала Вядзьмарка, - задумчиво наморщила лоб Натка. - "Не дакранацца пятачкi зямелькi...".
  
  VII.
  - Через раны, через боли
  Все мы к смертушке придем.
  Не лишай судьбина воли,
  Всем могила будет дом.
  Не души петля-удавка,
  Выбивай покорность петь!
  К смерти полной будет явка,
  Нам бы к волюшке успеть!
  Ветерка б хлебнуть глоточек,
  Да водицы ключевой...
  Недолго ждал меня дружочек -
  Через день уже с другой...
  Не крепка мужская верность,
  А петелька высока...
  В жизни вечна только бренность,
  Познанья ноша не легка.
  
  - А вершык - фiласофскi... - заметила, не пропускающая ничего из виду Натка Хитрая. Хитрой в деревне ее прозвали не из-за черты характера, прямая и простодушная, как и большинство деревенских жителей, по натуре, она не была замечена не в хитрости, не, уж тем более, в обмане. Ее фамилия была Хитрова. И природа наградила ее редкостным вниманием и способностью подмечать все "с лету" и с полуслова. - Не здарма, вiдаць, у сваiм унiверсiтэце зубрыла фiласофiю... "Спазнанняя ноша не лёгкая"... Трэба ж так прыдумаць...
  - Мабыць прафесар вельмi добра вучыѓ, - хихикнула Вика. - Калi гэтак добра засвоiла...
  - Усе добра вучылi, дрэнных настаѓнiкаѓ не было...
  - Але фiласофская кнiжкi я часцей за iншыя бачыла ѓ тваiх ручках...
  - Ды чаго вы прычапiлiся?! Я ѓсе кнiжкi чытала, якiя трэба было... Сесiя ж сама не здасца...
  - Вугу-вугу... А па кiм усё сумуеш? - не унималась неугомонная вертля.
  - Проста вершы складаю... Не расказваць вам iх больш, цi што...
  - Полька, канчай з пахавальным настроем! Не тое бярозкi другi раз за паѓгода сок пусцяць... - Вика подпрыгнула и быстрым движением прицепила мне, уже с готовой, выковырянной пальцем дырочкой, землянику. Я попыталась поймать ягоду ртом, но она скатилась по бороде и упала наземь.
  - Адгадайце, лепш загадку...
  - Якую, страказа неѓгамонная? - Наташа подмигнула мне, будто говоря: "Не сердись на эту вертушку-болтушку!"
  - Паслухаем, якая яна ѓ цябе мудрагелiстая, - улыбнулась я в ответ, не думая нисколько сердиться.
  - Уммм... - осмотрелась попрыгушка.
  - Вся в иголках, но не шьет,
  В одном наряде круглый год...
  Што гэта?..
  - Ды хто ж ня ведае?! Нiчога лягчэй прыдумаць ня здолела?! - засмеялась Ната. - Елка! Вы маю здужайце...
  Небо на землю свалилось,
  На кусочки расщепилось;
  Птица крыльями взмахнула
  И по глади проскользнула.
  Ну, а гэта штось такое?
  Вика и Тася хмыкнули, пожав плечами.
  - Лодка па вадзе плыве, - пришла на выручку я. - Цяпер - мая чарга...
  Нас не было - шло,
  При нас - скачет,
  Нас не станет - не остановится...
  - Ведаю, ведаю! - подпрыгивала Вика. - Кабыла!
  - Ды не... не кабыла...
  - Йшло... ЯНО iшло! Вары кацялком...
  - Сама й вары! Адказвай, раз разумная такая...
  - Ой, ня ведаю...
  - У нас - на беларускай мове - гэта мужчынскага роду, а на рускай - сярэдняга, - пыталась помочь я.
  - Может - время? - нашлась Тася.
  - Так, так! Час!..
  - А еще чё-нидь отпарь... У тя клево получается...
  - Она и кормит, и взрастает,
  И в себя нас превращает...
  - Не врубаюсь... Не просеку никак...
  - За тое я ѓрубаюся! - Натка скривив губы, задрала ногу... - Зямелька гэта, наша зямелька! Зноѓ на магiльную тэмку пацягнула, вечна сумуючая...
  - Ну, загадвайце самi, штось весялейшае...
  - Девчонки, зацените-ка мою...
  На стене сижу,
  В оба гляжу.
  Вилку в глаза -
  Не одна слеза -
  Целый поток
  По имени ток...
  - Муха?..
  - Камар?..
  - Блыха?..
  - Розетка... Ой, нет... сорри!.. У вас же ее еще не изобрели... Вот это что -
  Два конца на узелок,
  А под третьим - котелок?..
  - Ну, гэтага дабра ѓ нас у кожнай дзеѓкi навалам! - обрадовалась я, что могу не только удивить умением в придумывание загадок, но и блеснуть перед прихожанкой из будущего смекалкой. - Хустка!
  - Да. Косынка! - хлопнула, смеясь, по бедрам Дивачка.
  
  VIII.
  - И долго еще дыбать до этого вашего пекла? - Тася снова достала из кармана свою кнопочную игрушку и взглянула на нее. - Одиннадцать семнадцать...
  - Ну, яшчэ кiламетраѓ пяць, дзесьцi... - прикинула я расстояние на глаз. - А што, твая цацка так дакладна час паказвае?
  - Угу... Пока батарейка не сядет...
  - А куды яна тут можа сесцi? - удивился наш неугомонный, вечно любопытный, Аистенок. - На такой маленькай рэчы?..
  - Батарейка - вещь полезная, но вредная, - хихикнула в кулак Дивачка. - Найдет где сесть... И, всегда, некстати...
  Прозрачное небо вздохнуло теплым, только что рожденным июньским солнцем ветром. Пробежав легкими, парными волнами по лицам, он игриво качнул треугольные, обвисшие под тяжестью игл, пачки уставших от вековой стойки, но стройных и грациозных балерин-елей. Березки дружно захлопали грозным и своенравным напарницам в резные ладоши в нескончаемом и терпеливом ожидании, объявленного природой, но все никак не начинающегося таинственного, действия.
  - Герленки, расскажите чё-нидь про свое житье-бытье... А то еще долговато чапать, скука запарит...
  - А што тут можна цiкавага паведаць? - Хитренькая повертела пяткой шершавый осиновый прутик. - Жывем побач амаль з пялёнак - у суседскiх дварах...
  - Ну... Мне интересно. Другой век, иная жизнь, иные нравы, обычаи...
  - Жыццё, як жыццё: паны душаць, iх прыслужкi - хвошчуць пугамi... - подражала шутливо-высокому тону Дивачки Ната.
  - Это и у нас: шеф - на шеи, ты - под ним изворачивайся, как хошь и сумеешь... Не изловчишься - шею свернет или еще что-то где-то...
  - Так можа й вам Паѓстанне падняць?.. - почесала макушку Вика.
  - Нееее... Мы мирные люди... Да и Батька за это дело по шеи врежет...
  - Твой бацька?
  - Нет, Наш - Главный...
  - Цар?
  - Ну, типа того...
  - А як яго завуць?
  - Александр Григорьевич.
  - А якi па лiку - Аляксандр?
  - А он неотцифрованный...
  - Глядзiце, крынiчка... Ура! Зараз нап"емся... - неугомонный Аистенок подбежал вприпрыжку к журчащей, бьющий из-под земли струе.
  - Да, сапраѓды, пiць ахвота... Мы по очереди припали к ледяной, оживляющей влаге.
  - Все... Плакала моя щитовидка... - глубоко вздохнула Тася.
  - Якая яшчэ шытавiдка? - вытерлась рукавом Вика.
  - Вот эта, - Тася провела пальцем по горлу.
  - Кадык?..
  - Угу...
  - Нiчога, Андаркiна пятля ѓсё вылечыць...
  - Какого еще Андарки?..
  - Потым раскажам... Пайшлi, а тое да змяркання часацца будзем...
  - И все же... Расскажите хоть что-нибудь... - пригубила с ладони несколько студеных капель и бросилась догонять нас Тася. - Проснусь, буду стебаться перед фредгерлами с какими клевыми девчонками с того света... ой... сорри... из позапрошлого века познакомилась...
  - Ты выпадкова не з палiцыi? Раскажыце, раскажыце...
  - Спикаю же... интересно... Вери, вери интересно... ой... ну, то есть - жутко интересно...
  - Палiна Цiхая - дачка прыгоннага селянiна Мiколы, - приподняв кончиками пальцев сарафан и отведя назад ногу, я склонилась в глубоком поклоне перед Тасей.
  - Наталля Хiтрова - дачка прыгоннага селянiна Антона, - повторила за мною реверанс Ната.
  - Вiкторыя Буслова - дачка мясцовага пружанскага прыгоннага селянiна Сцяпана, - откинула упавшую при поклоне на грудь косу Вика.
  - Таисия Максимовна - дочь подданного Минской Государственной автомобильной инспекции Старшего Лейтенанта Стёбкина, - Дивачка присела перед нами, задрав и без того короткую юбку...
  - А ты... сапраѓды, не з палiцыi? - насторожилась Вика.
  - Да чтоб меня придушил ваш Андар!..
  
  IX.
  Из поредевшего березо-елового коридора коричнево-чешуйчатым телом змеи вынырнула дорога. Изгибаясь бугорками и прогибаясь выбоинами, извиваясь, она отделяла темно-зеленые, бушующие под колким, горячим ветром волны конопляного поля от стройного ряда высоких елей и подбоченившихся осин, уползая за горизонт, занавешенный дымно-пыльной пеленой. Под пыльным плащом туманной пелены колыхалась выцветшая от солнца и пота льняно-ситцевая людская цепь. Во внешне беспорядочном, но внутренне отлаженном темпе, поднимались и опускались разноцветные, пропитанные потом платки и помятые соломенные шляпы. Одна за другой лопаты выплевывали дымящийся кусок земли на медленно растущую вверх темно-коричневую, бугристую насыпь.
  - Якая сiла прымушае iх рабiць тое, чаго яны не хочуць? - спросила я скорее себя, чем кто-то из моих спутниц, перешагивая поваленное недавней бурей дерево.
  - Звычка, iнерцыя, страх, iнстынкт самазахавання... - левая пятка Наты не преминула поёрзаться о шершавый ствол.
  - А што вымушае кожнага з нас падпарадкоѓвацца нечай волi i рабiць нешта, чаго не хочам?..
  - Думаю, тое ж самае... Пачакай... А ты аб чым зараз, Полька?
  - Ды так... не аб чым... Разважаю ѓслых...
  - Не аб тым шапочаце, дзеѓкi, - Викины ножки тоже не обошли благодатную для чесания ольховую кору. - Разважце, лепей, як абудзiць i падняць гэты сонны, стомлены мурашнiк?
  - Мо падзелiмся? - приложила Наташа. - Тутай чалавек сто будзе... - кивнула она в сторону рва. - Крыху больш трыццацi галоѓ на кожную...
  - Эй... А меня в счет не берете?!.. - возмутилась, взмахивая руками, Дивачка.
  - А здолееш?..
  - Чтоб ментовская дочка и не справилась!.. Да жезл я полосатый, набедренный после этого!..
  - Ну, добра... Значыцца, дваццаць пяць галоѓ на сястрыцу...
  - Есть, товарищи командиры! - Тася приложила развернутую ладонь к правому виску. - Разрешите выполнять?..
  
  X.
  Монотонная физическая работа. Плен истомленного тела и свобода духа и ума. Гоненье и забвенье, камень на шее, перышко внутри. Усталость и легкость, гибель и спасенье, петля и небо...
  Солнце и ветер... Солнце жжет лучами-иглами обмякшие, затекшие от кандалов усталости тела, высасывая жарким дыханьем последние остатки сил. Ветер дарит прохладу, остужая соленые пощипывающие капельки, напоминая каждой клеточке, что ты еще живой.
  Свобода и плен... Но у кого эта свобода и кто здесь пленен?.. Охранники в потертых зеленых мундирах, прикованные к своей однообразной, ведущей от скуки к насилью подобных себе, службе?.. Или потное скопище копающих тел, плененных страхом перед болью от свищущих плеток, но свободных думать, мечтать?..
  Долг и мечта... Долг вынуждает, мечта освобождает. Кто чей раб, кто хозяин? ВСЕ!
  
  Резкие, хриплые окрики рассекали парный воздух:
  - Ну, вонючие быдло, чего замерло?! Шевелись, мать вашу!
  - Капай, сука грудастая! Вот здесь копай! Рылом тя ткнуть, что ли?!
  Свистнула плетка. Сухой песок жадно впитал пенистый плевок, оставляя на несколько мгновений белый, многослойный круг. Через несколько морганий и эту густую вязкую влагу высосало солнце у земли.
  - А вы, чего встали, Моти сарафанные?! - невысокий, жилистый охранник провел у моих глаз деревянным потертым ободком, обхватывающим выбившиеся из тугой косы нити плети. - За лопаты и - поп-поп!
  Насмешливый, засаленный взгляд скользнул по моей переносице, ямочке на подбородке Вики, выскользнувший из прорамки, пожелтевшей, костяной пуговице на груди Наты, и остановился на оранжевом шве короткой юбки Дивачки.
  - Чё пялишься, слизень похотливый?! - Тася стиснула и приподняла кулак. - Повыше задрать, чтоб виднее было?..
  - Поговори, чумка стриженная! На столбик захотела?! - он кивнул в сторону.
  Поодаль от дороги, на потемневших от дождей и времени столбах, опустив растрепанные головы, покачивались, раздетые до пояса женские фигуры. Было неясно покачиваются ли они от ветра или от своих редких, усталых, незаметных движений.
  - Зайчиков в силки поймали? - с призрением, продлевая накатившуюся волну ужаса, съедничела Тася.
  - Каких еще зайчиков?! - не понял охранник. - Солнце башку напекло? Становись в ряд, не то...
  Потянув за короткую, прилипшую к телу распашонку, я кивнула Дивачке, увлекая за собой становиться в ряд.
  - Не чапляйся зараз... Не час яшчэ... Усю справу згубiш...
  Затупленные языки лопат устало сплевывали пылящие куски земли на медленно растущую насыпь. Подоткнув влажные, кое-где облепленные песком подолы, женские тела вяло налегали на потертые черенки. Чуть согнутые, обвитые темно-коричневыми обручами песчинок, пальцы ног упирались в ржавую, узкую макушку железной морды, проталкивая ее вглубь.
  Вика и Ната разошлись по сторонам и стали звеньями этой живой, колышущейся, тяжело дышащий цепи.
  Дивачка встала от меня по правую руку. И когда "похотливый слизень", устав всматриваться под ее загибающийся жесткий подол, присвистывая и покручивая облезлую, как круп плешивой черной собаки, плетку, отошел, я взглянула на соседку слева. То была дородная краснощекая матрона в выцветшем бледно-розовом сарафане и распахнутой до низу кофте под ним. Мокрые подтеки под мышками выдавали густую черноту, которую я никак не могла заметить у Таси.
  - Зусiм знахабiлiся, свiннi, - пробасила она грудным голосом. - Няма ад iх нi выдыху, нi продыху...
  - Свiнням глоткi пераразаюць, ды ѓ чыгунок кiдаюць... - многозначительно ответила я.
  
  XI.
  Цепь... Живая, порывисто дышащая, вброшенная в вырытый усильями своих же звеньев ров, соединенная невидимой спайкой где-то в области поясниц, цепь... Убери, выбей плетью одно, два, несколько звеньев - цепь не разрушится, не распадется - будет так же копошится в вырытой своими же руками яме.
  Неуютно мне в этой цепи: душно, мляво, муторно... Песок дерет горло и щиплет глаза... Поднимать в бой и вести на баррикады - не мое... Но и дохнуть здесь, и позволить испустить дух людям, своим людям из родной деревни, и себе не позволит сидящая внутри слева острожальная змея по имени Совесть и невидимый дядька, зовущийся Инстинктом самосохранения, стоящий сзади, впивающийся в шиворот изломанными, скрюченными ногтями, хрипя, с немым стоном вытягивающий из этого рва.
  Быть свободной внутри, будучи в кандалах... Но свободный дух не должен позволять закрепощать свою оболочку... Не должен!
  Жизнь или смерть впереди - не знаю, но копошиться в этой яме под свист плеток - не желаю! Пусть сдохну, пусть меня повесят, только бы выбраться из ямы, только бы действовать!
  
  Я ведомая лучами
  Из-за облачной дали...
  Не желаю рыться с вами -
  Оторвите от земли!
  Оторвите, унесите
  В запредельную страну...
  Мысли, крылья обретите,
  С вами здесь не утону.
  Только с вами я свободна,
  Только с вами - явь - полет.
  Жизнь без действия бесплодна,
  Словно улей пчел без сот.
  
  Мои размышления прервал посыпавшийся с насыпи мне на лопату песок. Внезапно у моего лба вырос толстый, увесистый, лакированный каблук. Выбрызганный без железного наконечника конец шнурка в серо-синюю полоску обрубком хвоста волочился по земле. Присвистывая и напевая на ломаном белорусском "Пене Боже, валадары ѓ небе", подошел Унтер-лейтенант. Подмигнув мне выцветшим рысьим карим глазом, расстегивая в тонких подтеках воротник, он вяло стянул с шеи серую батистовую ленту. Покрутив ею вокруг пальца, подобно девушке, играющей лентой из расплетенной косы, он закусил рыжий, сбитый от влаги ус:
  - Копай, копай, быдняночка...
  Лента соскользнула с мясистого, влажного пальца, змейкой поплыв к моим ногам, свернулась кольцом... Унтер-лейтенант направился далее, не обратив на потерю никакого внимания.
  - Петлi ѓверсе, петлi ѓнiзе... - вздохнула моя соседка, отирая пот с лица, - Дзе iх толькi няма...
  - Рэзаць трэба петлi, рэзаць, каб не душылi горлы!..
  
  XII.
  - Iм перарэжаш! Як жа! Вунь якiя штыкi да паясоѓ прышчэпленыя... А стрэльбы...
  - Да й чым перарэжаш? - Тасина соседка раздраженно воткнула лопату в землю. - Капачом гэтым?!
  - Копачом, не копачом... Каратешкой можно усики пощипать, коли урка на шею дыбится, - загадочно отозвалась дочь подданного какой-то инспекции.
  - Чуеце, дзеѓкi... - я оглянулась, охранников поблизасти не было. - нас жа шмат, а гэтых... зялёных... толькi гордзь... У гарадах ужо даѓно такiя, як мы паднялiся, гэтым вуграм шыi адкручваюць, а мы ѓсё ѓ гэтай яме сядзiм... - сказала я погромче, чтобы усшлыло побольше...
  - А што ѓ гарадах? - усталый, хриплый голос слева вздохнул и откашлялся.
  - Паѓстаннi ѓсюль кiпяць... Бяднота паднялася, крычыць "Цару i пшыкам бошкi адарвем!"...
  По цепи легкой, жужжащей волной проплыл гул: "Паѓстаннi, паѓстаннi... Народ узяѓся супраць цара i шляхты...".
  - Ну, вот и заваривается революционный бульон, - шепнула мне на ухо Дивачка.
  - Яшчэ нiчога не заварваецца... Яшчэ й вады ѓ чыгунок не налiлi...
  - Мой предок... - Тася помотала головой. - То есть, отец, поговаривает: "Хошь поднять состав в атаку - вдохнови собой".
  - Хм... Ад кагосьцi я ѓжо гэта чула... В памяти молнией промелькнул острый взгляд задумчивых серых глаз. - Натхнi, кажаш? Гэты статак пакуль разварушыцца, у цара-бацькi праѓнукi народзяцца... - я бросила пару копков на насыпь. "Полина Тихая, ты должна... Я надеюсь... Я жду... Все получится!" - тихий, но уверенный голос раздался у меня в голове.
  Я оглянулась, прислушалась. Волна гула улеглась. Слышалось лишь глухое втытивание лопат в землю, да отделенные смешки охранников.
  - Ну, што, дзеѓкi... Звернем гэтым iндыкам шыi?!
  Копающие замедли темп и все близь стоящие обернулись на меня. Проглотив комок неуверенности, я отбросила лопату и зачерпнула гроздь теплого песка.
  - Зiрнiце, пясок... Пясчынкi перамяшаныя з каменьчыкамi... Яны ляжалi тут вякамi, нерухома... На паверсе iшлi дажджы, дзьмулi ветры, а яны ляжалi... Покуль нашы лапаты не выкiнулi iх напавер... Цяпер ветрык кожную пясчыну кудысьцi аднясе, палье дожджык... З нейкай вырасце травiнка, з нейкай - кветка, нейкая проста будзе ляжаць, але ѓжо ѓ iншым месцы... Мо i нам трэба ѓжо выбiрацца з гэтае ямы?!..
  - Так яно то, так... Але ж аб горш не было... - пробасил из дали мужской голос, поля соломенной шляпы поплыли наискось вниз, загорелая, сморщенная ладонь утерла лоб с редкими пепельными волосками.
  - Тут - плецi, ды петлi, а там - мо й плаха чакае... - черная, смоляная коса откинулась за плечо, раздался глубокий вздох.
  - А мо i воля!.. Накiнемся гуртам на гэтых зялёных, звяжам i пададзiмся ѓ горад...
  - Во... лёгкi конiк на ѓспамiн...
  Из-за поникших ветвей ивы на краю насыпи, показался выгоревший зеленый мундир Унтер-лейтенанта, возвращавшегося обратно.
  
  XIII.
  - Ннну, курвяночка, голоногая, стриженная...- круглоносый, запыленный ботинок ткнулся в песок. На взъерошенную челку Дивачки посыпалась добрая мужичья горсть.
  - Ты чё, свихнулся, хмырь угривый?! - стараясь быстрее проморгаться, Тася запустила свои длинные ногти в землю под ботинком Зеленого.
  - Ты глянь, она еще и кочевряжится! - он провел заостренной рукояткой плети по задергавшемуся усу. - Может ко мне, наверх сюда, курочка, выскочишь... Тебе и подольчик задирать ня трэба - коротенький, по не могу...
  - Это я тебе кишки намотаю на твою же плетку, индюк намасленный!..
  - Ну, что ты кудахтаешь-то?! Иди сюда... - широкое, залосненное колено, обтянутое темно-синими с серой полосой штанами, опустилось на насыпь.
  - Ща, приду... - Тася, зачерпнув песка, замахнулась в потные рыжие усы.
  Молниеносным движеньем Унтер-лейтенант схватился за тонкое запястье Дивачки и вытащил ее наверх.
  - Ну, что же ты трепещешься, курочка?! - пытался он поплотнее прижаться к ней. - Иди ко мне, остынь от спеки...
  - Сейчас приду... - Тася резко ткнула растопыренные ногти в масленые, рысьи глаза.
  - Ууунн!.. Рыжая сука!.. - Унтер-лейтенант выпустил Тасю и закрыл лицо руками.
  - Получи за суку, индюк! - последовал удар между ног.
  - Где вы там, бестолочи гребенные?! - вопил, подогнувшись Зеленый, хаотично размахивая плеткой, силясь раскрыть глаза.
  На шум и крики уже выбежало из сенного, накрытого брезентом шалаша, двое рассопевшишься Зеленых. После первых мгновений остолбенения от увиденного цепь копающих вновь взволновано загудела. Но страх и инстинкт самосохранения снова взяли все - никто не осмелился заступиться за странную пришелицу. Подхваченная волной гнева и раздражения, я вскарабкалась на насыпь.
  - Куда прешь, падла?! - Унтер-лейтенант убрал ладонь с глаз. Залитое гневом и притекшей от боли краснотой лицо исказилось яростной гримасой. Разъяренная, широплечая туша, отплевываясь и мыча от боли, прихрамывая, двинулась на меня. Поднятая над моей головой двумя руками лопата, ударилась с размаху о его колено.
  - Ааах... Мразь недоделанная!.. - падая, задом на землю, он пнул меня кулаком в бок. Я пошатнулась. Ноги поплыли по высохшему песку вниз. Не удержав равновесье, перевернувшись через себя, я снова оказалась в яме...
  - Держи падлу за руку! - гнусаво пищал один из подбежавших Зеленых, заламывая руки Дивачки.
  - Сейчас свяжу... - басом прохрипел второй.
  - Тащи суку к столбу! - простонал командир, держась за колено.
  
  XIV.
  
  "Я в яме, я в яме!" - Звенело в ушах.
  Я в яме... Остался на насыпи страх.
  И стыдно, и больно, и в глотке песок...
  Пустите! Довольно! Земля из-под ног
  Уплыла, уплыла... ни что не вернуть...
  Я слово забыла, в котором вся суть.
  Отдайте, отдайте свободу и кров!
  Я слышу, я слышу таинственный зов...
  Тот кров из широких ладоней твоих,
  А зов тот от неба и недор земных...
  
  От сильного удара потемнело в глазах. Боль иголкой кольнула плечо. Я лежала полусогнувшись на спине поперек ямы. Правая лопатка упиралась о холодный, покатый камень.
  - Уставай пацiху... давай... - распахнутая, дородная грудь краснощекой соседки склонилась надо мной. Помотав отрицательно головой, я вскочила на ноги.
  - Пустите, жмурки паханские! - Тасины пятки оставляли за собой две извилистые борозды. Ухватив под мышки, двое Зеленых в выпущенных поверх штанов рубашках, тащили ее вдоль насыпи к проезжей дороге. Резко повернувшись всем телом и укусив правого ниже локтя, она схватила руку левого и завернула ее за спину.
  - Уууй! Сволочь! - прижал к губам укушенное место правый.
  - Я покачевряжусь, мразь! - повернулся передом к Дивачке левый среднего роста осадистый левый, и, бросив плетку, вцепился свободной рукой ей в волосы.
  - Что за растяпы! - отхаркиваясь, поднимался, опираясь на здоровую ногу, командир. - Кончайте же с этой сучкой, олухи!
  - Пусти, урод! - запрокинув голову, упала на колени под тяжелой рукой, Тася.
  - Заткнись, гололяшкая! - размахнувшись, ударил ее кулаком в висок правый.
  - Прид... - Дивачка выпустила руку осадистого и обвисла, уронив подборок на грудь, вытянув, на удивление белые, почти молочного цвета, незагорелые ноги.
  - На столб! За лапы, падлу! - орал, подхрамывая к подчиненным Унтер-лейтенант. - А с тобой, тварь вшивая, - обернулся он в мою сторону, - я еще поиграю в качели!
  "Только бы жива осталась!" - булавка тревоги кольнула мне сердце.
  - За работу! Чего остолбенели?! Быдло припыленное! Мать вашу... - утирал все еще слезящиеся глаза изнанкой разорванного манжета пиджака командир Зеленых.
  - За работу, за работу... Каб вас лiхаманка трэсла, Iрады! - отозвался надтреснутый женский голос из цепи.
  - Покаркай мне, ворона растрепанная! - коса плети рыжеусого подняла клуб пыли, со свистом падая на насыпь.
  Вновь послышались глухие, вялые втыки лопат в землю.
  - Поддерживай за лапы-то! - гнусавил под перекладиной обшарпанного в зарубинах столба осадистый напарнику.
  - Держу! Знай, привязывай живее! - подняв вверх и сложив наперекресток тонкие Тасины руки, отвечал второй.
  - Сей-аас... Не г-ни... - долетали обрывки цедящихся сквозь зубы слов первого. Видно было, как он, пригнувшись, старательно обматывает запястья Дивачки.
  - Ннну, подтягивай! - скомандовал он второму, хлопнув еще не очнувшуюся Тасю меж лопаток.
  - Пооолетела курочка на нашест! - второй потянул перекинутую через перекладину веревку. Согнутое тело Таси начало медленно разгибаться. Локти выпрямились, лопатки выступили двумя острыми бугорками. Стриженая наискось челка отлипла ото лба и повисла, заслонив половину побледневшего лица.
  - Только рыпнитесь, гниделки! Столбиков на всех хватит! - помахал кулаком обернувшись к копающим Унтер-лейтенант. - А не хватит - деревцев у дороги мноооого!.. - темные рысьи глаза уже не слезились, а вновь поблескивали раздраженной злостью. - Айй, ёп... - скошенная внутрь стопа побитой ноги ватно наступила на не завязанный шнурок.
  
  XV.
  - Каб цябе ѓзняло, да й не апусцiла! - Дивачкина соседка, ставшая теперь моей, черноволосая девушка лет восемнадцати, надавила лаптем, из носка которого будто из взъерошенного гнезда птенец, выглядывал полусогнутый мизинец, на лопату.
  - Праклёнамi прусакоѓ з хаты не згонiш, - я взглянула на столб. Тасина челка колыхалась на ветру рыжий, густой бахромой. "Еще не пришла в себя...". - Вытраѓляць трэба...
  - Вытруцiш гэту смярдзючую лебяду! Як жа... - откликнулся тонкий, почти детский голос.
  - Аккуратнее вы, бестолочи! - орал Унтер-лейтенант на подчиненных, переведших свое усердие с Дивачки на него.
  - Так ваше благородье, так... - левый, подпиравший теперь правое плечо командира, положил руку ему на грудь.
  - Потихоньку, Прохор Ильич, потихоньку... - правый услужливо заглядывая в глаза, снял ружье с Унтер-лейтенанта. - Вот так... Сейчас дойдем...
  - Раззявы неуклюжие... - все отдаленнее слышались ругательства командира.
  - Покуль будзем iх кармiць хлебам ды салам, яны, так i будуць па нашых падваконнiках шураваць! - я слегка прогнулась, ушибленное место все еще болело, должно быть знатный был синяк.
  - Мо сапраѓды, навалiмся на гэтых конiкаѓ кагалам, Дзеѓкi?! - кто-то из цепи яростно воткнул лопату.
  - Гляньце, гляньце!.. Нешта ляцiць...
  Из свернутого пушистой, раздутой бело-розовой спиралью облака, появился воздушный змей.
  - Зiрнiце, якi чорны...
  - Ага... А крылы, быццам у бусла - шырачэнныя, белыя...
  Вся цепочка копающих, как по команде, задрала головы.
  - I хвост буслiны... Але доѓгi...
  - А сам нiбы пацук, цi што...
  - Але... Так i ёсць - пацук... Вялiзны, касматы...
  - А падтрымлiваючай нiткi не бачна...
  - Адкуль ён узяѓся?!..
  - У нейкага хпапчаняцi адарваѓся...
  - Мусiць...
  - Гляньце, штось з яго выпала...
  Из-под крыла змея, летевшего уже прямо надо мной, выпало что-то белое, свернутое в кубки.
  - Падае прама на нас... - прижала ладонь ко лбу краснощекая.
  Летающий крыс исчез во встречной распахнутой львиной пасти с завернутым назад нижним клыком, а к нашим ногам упали и развернулись четыре туго сплетенные веревки.
  - Петлi супраць зброi... - неожиданно вырвалось у меня...
  
  XVI.
  - Петлям супраць зброi не вырываць... - копающая возле Тасиной соседки подняла одну из пеньковых косичек.
  - Вырываюць, калi ѓ час у глоткi ѓвап"юцца каму трэба! - старалась говорить я тверже и уверение.
  Шепот вновь прошелся по цепи:
  - Па камандзе... на ахову...
  - Усе гуртам...
  - Табе Ната перадала... - хрипнул дядья в соломенной шляпе, вложив мне в руку полосатый шнурок, с несколькими запекшиесями бордовыми точками.
  "Что бы это значило? - подумала я. - Мне нападать на Унтер-лейтенанта? У него, ведь шнурок развязан...".
  - Подкладывай поболее сенца... - у Тасиного столба снова заползали Зеленые.
  - Сейчааас... Очнется курочка... Задергает лапками...
  Двое охранников - один долговязый с болтающейся на припыленном мукой заду тусклой пряжкой расстегнутого ремня, другой - чуть пониже с взъерошенным русым чубом, возились под ногами Дивачки.
  - Яны ж яе падпаляць... - я машинально подняла с земли обрывок веревки.
  - А як жа... Падпаляць i назiраць стануць, як тузаецца... - за несколько человек от меня короткие, тонкие пальцы встряхнули бежевую плиссированную юбку.
  - Ну, не возись, Карп! - гаркнул долговязый чубатому. - Давай живее!
  - Куда гонишь-то, Прокоп? Денек чай еще длинный...
  - Да пожрать не дадут... То то, то это! А у меня кишки марш играют...
  - Кiшкi яго марш граюць... Коннiк недапечаны! - краснощекая утерла воротом кофты капельки, на успевшие еще скатиться с носа.
  Рыже-пепельная копна постепенно росла под покачивающимися носками Таси усилиями двух возящихся под ними Зеленых муравьев.
  - Зажигай уже! Хватить на эти лапки сенца! - не терпелось Прокопу.
  Чубатый присел, наклоняясь над стогом и резко потер кулак о кулак.
  - Высякае агонь, гад... - кашлянула Тасина соседка.
  Перед глазами поплыли залитые слепящим бронзовым солнцем, аккуратно подстриженные верхушки лип, повеяло огуречно-медовой сладостью. По вымощенной серо-коричневым булыжником тропинке сновали с напряженно-озабоченными лицами студенты, то и дело заглядывая в учебники и тетрадки...
  - Очнись, курочка, очнись! Проквохчи нам что-нибудь... - ехидничал долговязый, проводя прутом по приподнятой пятке Дивачки.
  - Счааас... Пооодождем немножечко, курочка и затрепещется... - хлопотал чубатый.
  - Да, обожди ты! Дай в чувство девушку привесть!...
  - То жрать хотел, то обожди...
  - Ну, так же не интересно - цимусу-то нет...
  Нога чуть дернулась. Голова приподнялась...
  - Во-во... Давай, милая! Приходь в себя, приходь...
  Тася резко лягнула назад, попав пяткой в нос долговязому.
  - Что ж ты так не ласково?! - Прокоп схватился за кончик носа. - Поджигай, Карпуша, курочка готова!
  - Ага! Жгу...
  Зеленые отошли на несколько шагов. Солома вспыхнула моментально. Рыжие, тонкие языки огня вот-вот дотянутся до ног Дивачки... Отчаянно замотав головой, она резким кивком назад откинула челку. Не по возрасту нежные розоватые пятки уткнулись в задние расшитые полосками карманы юбки. Покачивающиеся на весу колени плотно прижались одно к одному. Она растеряно посмотрела в сторону насыпи. Все еще бледное лицо и полуоткрытые глаза растерянно искали кого-то в цепи копающих.
  
  XVII.
  Беззащитность, беспомощность, безысходность - тонкая, невидимая леска, врезающаяся мертвой петлей в сердце, выдавливающая из него жизненные соки...
  Огонь плясал, с глухим треском пожирая сено. Пожирая свою основу, без которой ему не возвыситься, угаснуть,... Но он ел, ел, обугливая желтые, зеленые травинки, чтобы подняться вверх и уничтожить все на своем пути, чтобы потом погибнуть самому в пустоте...
  Насмешливые суженные зрачки Таси расширились, в безразличной пустоте отразился страх. Всепоглощающий и всеусмиряющий страх... Руки напряглись, небольшие продлинноватые бугорки мускул вздулись, приподнимая тело.
  - Выкручивайся, не выкручивайся, курочка, все равно поджаришься... - слащаво приговаривал долговязый.
  - Ну, распрями лапоньки-то, хоть и тощая, а жирок кой-какой есть... Пусть покапает на костерок... - вторил чубастый.
  - Ну, попищи... Сделай милость...
  Цепь копающих замерла, притихла в неведомом ожидании чего-то непонятного, неожиданного...
  - Слышь, Карп, а давай еще парочку квохтушек подпалим... Те закудахчут и эту понесет...
  - Это можно! Благо сенце поблизости... - чубатый кивнул на всклокоченные, еще невысохшие стога, недавно вылезшие из туманного одеяла.
  - Чулi, зараз iншых... Нашых падпаляць, гадаѓцы... - взловновался женский голос из цепи.
  - З iх станецца... - вторил другой неподалеку.
  - Уууй... - донеслось от Дивачки. Устав держать подогнутыми ноги, она хаотично болтала ими над богровеющими струйками пламени.
  - Глянь, Прокоп, очнулась курочка, задрыгалась на шомполе...
  - Ага... Гы... Ты давай, сено под других тащи!
  - Тащу, тащу! А ты, что бушь меж ляшек дыру зенками сверлить?..
  - Покалякай мне тута! Кто за тя прошлую ночь отстоял-то?!..
  - Иду, иду.. Не петушись...
  - Гляньце, дзеѓкi... Гэтых усяго двое, астатняе, мабыць клапочуць з вусатым... - я смотрела то лихорадочно дергающиеся ноги Таси, то на растерянные лица соседок.
  "Не удается поднять других, иди сама - напролом!" - ясные, добрые, карие с искринкой глаза улыбнулись мне из глубины памяти.
  Я снова вскарабкалась на насыпь, опираясь на лопату. В несколько десятков прыжков я подбежала к задравшему полуквадратный, почти наголо остриженный череп долговязому.
  - Какая тоненькая полосоч...ка... - только и успел, причмокивая, протянуть он, заглядывая Тасе под юбку, когда моя лопата глухо стукнулась о его темя.
  - Зараз, Таська! Патрывай крыху... - бросила я подруге, разгребая тем же оружьем горящее сено, бросив взгляд на шепнугося на спину Прокопа.
  - Лавi яго!
  - Атачай!
  - Лупi па каленям! - несколько девок бросилось в поле за чубатым.
  - Расступись, бессовки!.. - хрипел тот, паля из ружья вверх.
  - Давай дапамагу...
  - Ага, ага... Пацярпi крышку... - две мои соседки примкнули свои лопаты на разгребку.
  Раздался странный звенящий звук.
  - СМСка... - прошептала потрескавшимися губами Тася. Я поняла, что она говорит о своей кнопочной игрушке. - Достань пожалуйста телефон и прочти... Он в левом переднем кармане...
  - Дзяѓчынкi, падтрымайце, каб не стукнулася... - Я бросила лопату, и отвязала от столба тройной затянутый узел.
  Повиснув, держась обеими руками за веревку, я, как можно медленнее, опускалась сначала на носки, на полстопы, а потом и на уже посветлевшие, красные, как теперь у спасаемой, пятки. Девчонки осторожно придерживали ноги, бока, плечи Дивачки... Ноги ее вновь подогнулись, теперь - от соприкосновения с землей, еще связанные в запястьях руки плетьми упали между колен...
  - Нажми вторую кнопку сверху, - пояснила Дивачка, когда игрушка была у меня в руках. - Гляди сюда и читай...
  Я всмотрелась в затемненное зеркальце...
  "Таська, герла моя лафанная! :-* - Клiчнiк, двукроп"е, працяжнiк, зорачка, - прочитала я вслух. Куда смылась?! - Пытальнiк i клiчнiк. Намыль скорее ко мне свои пятки! - Клiчнiк. Мой черен уже весь высох... ]:-> - Шматкроп"е, зачыняючая квадратная дужка i знак больш. Петля по тебе сопит! - I зноѓ клiчнiк.".
  - Игорек... Чундрик мой лафанный... - бледные щеки Таси чуть порозовели. Она, опираясь на краснощекую, прижала к груди коленки, и улыбнулась ...
  
  XVIII.
  Свобода бывает не долгой. Свободу дарует лишь смерть. Но мы ее уже не осознаем. Миг, когда мы легко вдыхаем полной грудью - счастье. Счастье, дарующее забвенье, что и оно пройдет, и наступит обыденная, душащая за горло повседневность.
  Раскрытые пятиконечные зонтики борщевика цедили солнечный свет. Незаметно поднявшийся, прогретый летней небесно-земной утробой ветерок сгонял невидимым прутом к раскаленному желто-белому диску бабочек-капустниц с изрешеченными и разметанными по всей светло-голубой глади крыльями. По шершавым, переплетенным венкам темно-бурого ствола черными, перетянутыми надвое капиллярами, бегали суетливые муравьи. До боли в груди, до кома в горле не хотелось нарушать звуками любых слов, казавшимися сейчас ненужными, пустыми, эту многоголосую, разноцветную тишину, и прерывать внутреннее паренье.
  Выстрелы вернули нас из радостного паренья на землю. Протяжный, скрипучий свист врезался в уши, вернув из легкого внутреннего паренья радости в реальность.
  - Окружай!
  - Руки за спину и к столбу, тварь!
  - Лопаты на земь, сучарки! Ну...
  Трое зеленых пришли на выручку чубатому. Окружив четырех рассопавшихся девок, тыча в бока замасленными трубками кремневых ружей, они погнали их к столбам. Пришедший в себя Карп поднял с земли, выпущенный под угрозой лопат ствол, и уткнул его в спину четвертой.
  - Двигай вперед, оторва!
  - А вы, чего расселись на травке?! - Зеленая, приземистая бочка провела за моим ухом холодным дулом. Я машинально сунула Тасину игрушку ей обратно в карман.
  - Они перепутали места, гы-гы-гы... - осклабился вертлявый, коренастый Зеленый, раздвигая концом плетки вырез кофты краснощекой девки, поддерживающей Тасю сзади.
  - Ваши места на столбиках, девочки, - высокий пузач обвил шею косой плетки вскочившей с земли черноволосой съежившийся девчонке.
  - Заматывай им лапы, Прошка! Живее! - вертлявый кинул веревку приземистой бочке.
  - А у этой уже все готово, - пузач кивнул на Тасю. - Что, обратно на столбик, милая?..
  - Росла в поле конопелька,
   А теперь вот на руках...
   Ах, веревочка-злодейка,
   Сжала рученьки... Ах, ах... - прогнусавил, дыша мне в ухо, тонким голосом Прошка.
  Резко согнув локоть, я вонзила его в выпирающие дыхло. - Ннна!..
  - Ааахмм... - Подогнулся Зеленый.
  Краснощекая схватила за горло вертлявого. - Не вылуплiвайся, куды ня трэба!..
  - Я те помахаю, сука! - Я пошатнулась от сильного удара в спину.
  - Эээттто мооее дееело, куда смотреть! - вертлявый, синея от напряжения, вывернул запястья вцепившейся в его горло руки.
  - И ты вздумала тузиться?! - раздался свистящий шлепок плети по спине черноволосой девчонки.
  - Ннн... Кiкiмара зялёная... - наклонилась на бок она.
  - Не выыыкручивааайся, малявка!.. - пузач стал обматывать побелевшие от напряжения руки.
  - Пихать меня не советую... - Прошка схватил меня за волосы и опустил на колени. Я хотела вцепиться зубами в жирную ляжку, но в глазах потемнело от тупого удара по макушке. Приземистая бочка стиснула волосатой пятерней мои руки, трижды обмотал их серо-золотистой шершавой косой.
  - Вяжы, не вылуплiвайся! - краснощекая ткнула в грудь вертлявого.
  - Покомандуй тут мне! - на шаг отступил тот. - Слышь, Прошка, поучает еще...
  - А ты не пялься, Филька, юшка стынет! - приземистая бочка, сопя отошел на несколько шагов...
  - Росла в поле конопелька, - руки вскинулись вверх. - А теперь вот на руках... - запястья еще плотнее прижались друг к другу. - Ах, веревочка-злодейка, - мурлыкал под нос Прошка...
  Стопы медленно отрывались от пока еще спасающей от боли земли. Заскрипела верхняя перекладина. Внутри в подмышки вонзилось несколько острых иголок. Под лопаткой что-то хрустнуло.
  Обвисшая трехпалая лапа сосны опустилась сначала до макушки, потом угрожающе тыкнула средним куриным пальцам в мою переносицу, и остановилась, покачиваясь на уровне живота.
  - И ты плыви, сварливая, - Филька начал поднимать на другом конце перекладины краснощекую.
  Дивачка медленно приподняла голову от измазанных золой худых, заостренных коленок. Икринки насмешливых глаз потускнели. Теперь в них отражалась непонимание и тревога.
  - Ох, ты, тяжкая торба... - острые, утонувшие в складках кожи косточки локтей краснощекой поравнялись со столбом и стали не видны. Лишь по вздувшемуся на ветру бледно-розовому подолу было видно, как медленно, рывками подтягивает женщину сопящий Филька.
  - Моя-то полегче будя, - похвастался Прошка.
  - Не... Самая легкая моя, - похвастался пузач, подводя к моим носкам черноволосую девчонку. - Не бойся, милая, дядя Паша на веревочке только подымет и - все...
  - Да, пайшоѓ ты, казёл!..
  - Ооо... - прищелкнул языком дядя Паша. - А бушь ругаться, я тя за ножки-то подергаю...
  - Ааай... - сжатые, синеющие кулачки поравнялись с моими плечами.
  - Потерпи, милая, потерпи, что ж тебе не дыба... - утешал, подтягивая веревку, Паша. - Эт на ней, родимой пищат и стонут! А тут потерпеть можно...
  - Давай, пособлю те... - Приземистая бочка привязал конец держащей меня веревки к столбу и направился к Фильке.
  - Ну, чудо стриженное... На привычное местечко?! - управившись с краснощекой, Прокоп и Филька подошли к Тасе.
  Она хотела что-то возразить, но потерев о плечо побитый висок, не стала. Запустив лопатную пятерню за шиворот почти уже всей вымокшей распашонки, Прокоп поволок Дивачку к столбу.
  - Подтягивай с другой стороны, - зашагал вперед Филька. - Пусть им равновесьете будет...
  - Веревку привязывай, да подтягивай... командир...
  Вскоре, белые, как мраморные колоны панской усадьбы, плотно стиснутые пальцы ног Таси высовывались из-за столба на уровне моих.
  - А я уже боли совсем не чую... - услышала я ее ослабший голос, когда Зеленые подходили к стогу.
  - Рукi дранцвеюць амаль адразу...
  - Будь здесь батяня, он бы этих урок в шерсть расшвырял! Проснуться бы... Когда ж этой чернухе причешет финиш?!...
  
  XIX.
  Гладкий, обтесанный, потемневший от дождей и снега столб, локтей в пять в длину, косился на меня изогнутой, похожей на приподнятую бровь Унтер-Лейтенанта трещиной. Облупленная, как вареное яйцо макушка, все еще тянулась к солнцу, словно это был не безжизненный обрубок, а живое, все еще питаемое соками земли, дерево. Дерево, отрывающие от тверди шесть пар, женских, облепленных влажным песком, ног...
  Головы копающих напоминали, от сюда, с высоты тело гигантской шевелящейся гусеницы. Пестрые платки, растрепанные черные, пшеничные, русые волосы с кое-где вкрадшимися соломенными шляпами и блестящими лысинами, все так же поднимались и опускались, скрываясь за насыпью. Все так же железные языки лопат набирали и выплевывали на длинный желто-коричневый холмик песочную крупу с белыми, серыми и черными камешками.
  Я оглянулась. Взлохмаченные остролистные метелки конопли колыхались на ветру. Взглянув вверх, я вспомнила припевчик приземистой бочки.
  - Трава, пустазельная трава калышацца на ветры, а мы - калышамся на ёй...
  - Што ты кажаш? - черноволосая девчонка приоткрыла еще не высохшие от слез голубые глаза.
  - Ды так... нiчога...
  - I я запясцяѓ ужо не адчуваю...
  - Да... Толькi мухi, быццам тыя жандары - лiпучыя... - Прижав подборок к шеи, я посмотрела на ноги. - Вось якой часткi майго цела цяпер сапраѓды добра - вiсяць сабе боѓтаюцца, не балюча iм нiдзе.
  - Угу... - голубоглазая тоже взглянула вниз. Подолы наших сарафанов бились о колени и икры, перехлестываясь один об одного. - Добра б, калi i ля твару было такое махала, не трэба было б увесь час аддз"мухвацца ад гэтых маленькiх жандараѓ...
  Черные маленькие бестии неотвязно донимали своим монотонным жужжанием и точечными укусами в самые уязвимые места. Заползали, щекотя тонкими лапками, в уши, глаза, ноздри, под мышки. Глаза слезились, уши чесались, в ноздрях кололо, и все время тянуло чихать. Раздражала невозможность ни чем не отмахнуться, ни отбиться. А эти падлы, словно издеваясь, смаковали каждую каплю пота, и терли лапка о лапку, вызывая отвратительный зуд на коже.
  - Пазнаёмiмся, цi што? - голубоглазая наклонила голову и сдула мелких черных жандармов с моей подмышки... - Тоня...
  Иглоукалывание под мышкой прекратилось, но чесотка не унялась...
  - Поля... - Я проделала то же с мучителями Тони, склонив голову влево. Подмышка была округлой, нитки вырванного рукава спутались и склеились между собой и темными редкими волосками. Сквозь их выступала от напряжения темно-синяя венка и пряталась под влажную материю сарафана. Мышца вздулась и холмиком выдалась вперед. У Тони, как и у меня, это место покраснело, покрылось розовато-красными точками, и издавало едко-сладкий запах женского пота.
  - А тебя как зовут? - голос Дивачки потерял свою грубовато-задиристую насмешливость, стал тише и слабее.
  - Зоя, - послышалось знакомое сдувание.
  - Ага, дзякуй...
  - О, сяброѓка, хутка па нашаму ѓжо залапочаш, - попыталась я подбодрить подругу.
  - Як не як, гэта ж i мая мова...
  - Ну, да... Ты ж з Мiнску...
  - З Мiнску... Но о таких крутых разборках, как тут у вас, даже от бати не слыхала...
  - А хто ѓ цябе бацька? - черная, длинная прядь Зои мелькнула из-за столба.
  - Ну, типа... Городовой по подводам...
  Мы с Тоней переглянулись, улыбнувшись краешками губ, услышав новую незнакомую профессию. Хотелось расспросить, что она обозначает и в чем состоит, но еще не заглохшая ломящая боль, млявость и бьющий прямо в лицо солнечный свет взяли верх над любопытством - глаза закрылись сами... Забытье захватило рассудок в свои спасительные объятья...
  - Бусел ляцiць... - услышала я сквозь полудрему голос Тони...
  Склеенные соленой влагой веки не хотели подниматься, но я сделала усилье... Под собравшийся за время провала в сон накипью облаков, раскинув огромные желтовато-белые с черной опушкой крылья, парил аист.
  - Глянь, крылы, як у паветранага змея...
  Но слышать ничего не хотелось... Внутри воцарилась спокойствие и твердая уверенность - сейчас что-то произойдет. Будто подчиняясь моему возрастающему желанию все голоса и звуки затихли, куда-то ушли... Казалось, я слышу только как эти неподвижные крылья рассекают в бело-голубой кисельной выси воздух. Вдруг одно из черных передних направляющих перьев оторвалось и плавно, но стремительно направилось вниз. Сделав несколько переворотов и виражей, оно опустилось на мое оголенное разодранным рукавом правое плечо...
  "Уф, уф, уф...
  Ты ко мне навек придешь...
  Уф, уф, уф...
  Туга петелька у меня...
  Раем ад ты назовешь...
  Ты моя, как жар огня"...
  Существо не шевелило ни мордочкой, и красноватыми губами, но голос звучал тихо, вкрадчиво и пронзительно. Острые серые кнопочки глаз чуть слезились и буравили насквозь. Светло-розовые, прохладные лапки терлись о горячую кожу. Распростертый белоснежными перьями у бархатной поблескивающей шерстки и шершавый, длинный и тонкий, как плеть, хвост, извиваясь, слегка похлопывал по спине.
  "Нимб примеряешь ты мой,
  Быть тебе...".
  Тут только я заметила над головой Черного Крыса тонкое, грубое, как нить мешковины, кольцо... Поводив по воздуху чуть загнутым краснеющим носом, молниеносно расправив и сложив аистыные крылья, строго фыркнув на мою щеку - "Уф!!!", он исчез за моей спиной под влажной тканью сарафана.
  "Странно... Я всегда боялась крыс, а этого не боюсь... Серые глаза, тихий голос... Где-то я видела и слышала?..". За спиной не чувствовалось ничего и никого живого, только ветер приятно обдувал разгоряченное тело, охлаждая капельки пота. "Хм... Крылья аиста, петля над головой... Андар!!!..". Догадка заставила меня встрепенуться. "Но это же - легенда, миф... Все... Я брежу... Ну, и глюки, блин, в натуре! Как говорит наша Дивачка... Но как же хорошо-то от этих глюков!..".
  
  XX.
  - Давайте, кумушки... Составьте девицам компанию...
  К столбу подтащили еще двоих девок.
  - Вот... Сейчас... Браслетики на ручки намотаем... Бодро насвистывая песенку про конопельку, высокий, светло-русый охранник замотал запястья растерянно улыбающийся худышке с жидкой, заплетенной ото лба косичкой.
  - Ну, следуй примеру своей подруги - протягивай руки-то!.. - тормошил за плечи зареванную дылду другой Зеленый.
  - Не сказала я нiчога... - оправдывалась та.
  - Мне щё разбираться... Давай! - подтолкнул ее под перекладину охранник.
  - Ды не пхай мяне, чорт Зялёный! - неожиданно широкие плечи, обтянутые белой хлопчатой тканью, двинулись на него...
  - Ннно-но... Куда прешь?! - опешив, он отступил на два шага от столба.
  - Я проста прысела на хвiлiну, i за гэта вешаць?!..
  - Порядок для всех один! - охранник схватил уже связанные руки и пхнул девку обратно. - Ничё... Поболтаешься тута - отдохнешь малость....
  Девчонка с жиденькой косичкой уже висела на ровне с Тоней.
  - Сам управишься, Корней, аль подсобить? - спросил светло-русый, хлопая ладонь о ладонь.
  - Саам, как-нибудь...
  Кудрявая голова дылды заслонила торчащие из-за столба рыжие слипшиеся стрелки Дивачки.
  - Во... Глянь-ка: на пол лодыжки ниже голоногой... Да и всех... - послышался легкий треск веревки. - Ты потянись, девонька, потянись... Глядишь и до земельки достанешь! - черноусый охранник вновь отступил на несколько шагов, но теперь, чтоб оглядеть свою работу.
  - Пошлепали, кости ждут, - кивком подозвал светло-русый Корня. - А то наш разбой все в карман себе положат...
  - Пошли уж... А то там опять - обход...
  - Не напружвай рук, хутчэй анямеюць, болю не адчуеш, - тихо посоветовала я худышке, наровившей подтянуться.
  - А цябе, за якую правiну? - спросила ее Тоня.
  - Назвала вунь таго, - худышка кивнула на светло-русого, - чаротам...
  - Чаму чаротам, ён жа светлы?..
  - Светлы, але доѓгi...
  Из кармана Дивачки вновь раздалось пищанье.
  - Батарейка сдыхает...
  - Зараз зноѓ коннiкi збягуцца... - в хриплом голосе Зои послышалась тревога... - Можна зрабiць, каб яна змоѓкла?..
  Все шесть подвешенных обернулись на стог...
  - Дааа... Кнопку отключки нажать надо...
  - А дзе яна?
  - Достанешь коленкой вот до сюдова?..
  - Паспрабую...
  Из-за столба выглянула согнутая коленка Зои прикрытая желтым подолом.
  - Унй... Эээх... - коленка моталась из стороны в сторону, сверху вниз, силясь подняться выше. Ничего не получалось. Назойливый писк продолжал исходить из кармана...
  - Нi яяяк...
  Из сенного шалаша полусогнувшись вышли двое и направились к нам.
  - Усё... Пачулi...
  - Что у вас еще тут, неугомонные? - бородатый охранник вынул изо рта соломинку и провел ею по стопе Дивачки... Накрашенные перламутровые ногти на миг блеснули на солнце.
  - Не нравится щекоточка-то?.. - бородатый повел еще раз... Нога Таси встрепенулась снова... Кнопочная безделица продолжала пищать...
  - Что гэть за комар? - подошел поближе другой Зеленый с надутыми щеками.
  - Дотянууууться бы до юбчонки... - бородатый схватил Дивачку за ногу и потянул на себя...
  - Мааааама!.. Мамочки!..
  - Не ори ты, голоногая... - потрескавшиеся от износа сапоги оторвались от земли - бородач повис на девушке...
  Зеленый спина и синий, обтянутый зад, покачиваясь, медленно выплыл из-за столба.
  - Ааай, пууусти... - вопила Тася. Было слышно, как учащается ее дыханье. Обтянутая мундиром туша уплыла за столб. Я обернулась назад. Вдруг с Тасиной юбки сорвалась и скользнула острием по правому, не прищуренному глазу охранника какая-то позолоченная бляшка.
  Длинные, белые, ноги Дивачки вновь качнулись из-за столба.
  - Мать твою, сучка бесподольная!
  Охранник с глухим шлепком приземлился задом заросший лебедой пригорок.
  - Покаж-ка... - склонился над ним второй.
  - Ууу... - не отнимал ладони от глаза бородатый. - Стерва! Будь ты неладна!..
  - Да покажи... Стой... Погляжу... Ни чё... До свадьбы загоится...
  - Какая свадьба, дурень?! У меня уж четверо робят, по печке пятками стучат!.. Ну, голоногая... Подергаешься счас у меня...
  
  XXI.
  Кнопочная игрушка, издав протяжный писк, смолкла. Охранники побрели за сеном. В груди, под ложечкой, накатывалась и поднималась к горлу удушливая волна тревоги.
  Вкопанные в высохшую землю столбы уныло чернели буквами "Твердо" вдоль дороги, разделяющей лес и поле. Подвешенные, на котором по две, на котором по три на сторону девки, казалось, замерли вместе с затихшим ветром. Их не беспокоили ни остервеневшие рои мух, ни жгучий до красноты кожу солнечный жар. Обмякшие, утратившие волю и всякие желания, раздетые до пояса, тела весели в немом ожидании конца или возврата к жизни.
  - I вы збiраецеся гэтак павiснуць усе?! - обернулась я к копающим. Голос был слаб, тих, дрожал. Но он обрел какую-то невыразимую силу. Цепь замерла и резко, как по неслышной команде, повернулась к нам. - Доѓга будзем капацца, як краты i вiснуць, як лядзяжкi?!..
  Сгорбленные фигуры распрямились, у тех, кто стоял ближе к нам, стали заметны блеснувшие искры в потускневших, усталых взглядах.
  - Ай, пень трухлявый, глаз до сих пор режет... - бросив охапку сена под ноги Дивачке, бородатый потер подбитый глаз. - Где ты там, Васька?
  - Несу, уже, несу... Вторая охапка упала на первую.
  - Ну, что милая, не дожарилась? Допекаться будем?..
  Сталь глухо резанула камень. Еще удар. Огонь с треском начал жевать сено. Темно-красные стопы Дивачки показались из-за столба.
  - Подгибай, ни подгибай, милайяя - огонек достанет...
  Я вспомнила, как Тася закусывает посиневшие губы. Сейчас, должно быть, она делала то же самое. И еще - до белизны в ногтях сжимает кулаки онемевших рук.
  - Клим, а давай ещо мож кого подожжем, чтоб веселее было...
  - Да-ть, можно... Да за сеном идтить лень... Да й не за что вроде как...
  - Ножки-то, ножки распрями, красавица!..
  - Пооошел бы ты, козел... - Дивачка старалась сохранить твердость голоса...
  - Ууух, строптивая какая...
  - Ничёёё... Огонечек вот-вот подымется, ноженьки опустятся...
  - I доѓга збiраецеся чакаць цуду?! - опять вырвалось у меня к все еще замершей цепи. - Цi покуль гром не грыме?!..
  - Кто й это еще голос подает?! - бородатый подошел к моим ногам. - И те огоньку поддать?..
  - Говорю ж - поджечь надо... - дернул его за рукав второй.
  - Ну, так тащи сено-то... Говорит он.
  Раздув и без того круглые бурундучьи бакенбарды, тот поплелся в поле.
  - Уннн... - раздался стон Таси.
  - Опускай, опускай ноженьки, красавица...
  Из-за столба тонкими фиолетовыми змейками, извиваясь, поползли вверх струйки дыма. Уже обожженные пятки Дивачки, то отрывались от задних карманов юбки, то судорожно прижимались к ним снова...
  - Нас подпалят, потом - вас, каждого по очереди... А вы так и будете таращиться?! - почти закричала Тася.
  - Ноги опусти, говорят, крикливая!.. Васька, где опять запропастился?!..
  - Иду... Иду я...
  Пепельно-желтый ком скатился теперь с не большего пуза Васьки к моим ногам. Черкнуло огниво. Раздался глухой треск огня, пожирающего сухую траву... Тонкие, красно-рыжие языки вот-вот дорастут до моих стоп... Колени подогнулись сами... Перед глазами поплыла череда мраморных бочек-колонн. Ноги бежали, почти не касаясь блещущего ледяного пола... Огромная, круглая люстра ослепила сотнями горящих свечей... И... Взгляд... Напряженный, усталый, острый, колющий взгляд навстречу... "Ты сможешь... сможешь! Все получится!"
  - И эта лапки подгибает!.. Да что ж ты будешь делать?!.. - вернул меня обратно ехидный бас бородатого. Он подошел ближе. Кольнула мысль: "Он хочет повиснуть и на мне! Уж лучше сгореть заживо, нежили качать этого борова!"...
  Я выпрямила ноги и закусила нижнюю губу... "Только б не закричать!"...
  Рыжие змейки коснулись большого пальца... Поползли выше... Добрались до пяток... Не жжет... Не больно... совсем... "Неужели Ведьмаркин заговор и черника?!"...
  - Что ж ты молчишь, чертовка?! Чего не орешь-то?!..
  - Дзеѓкi, наперад! За мною! - грудной и вкрадчивый голос Наташи зазвенел самым малым колоколом третьей октавы, разрезая тишину.
  На покатой, бугристой насыпи одна за одной вырос лес тонких девичьих рук. Еще не высохший песок поплыл с вершины обратно в яму. Взбитая лаптями и босыми ногами желтая мучная пыль вилась за пестрыми подолами.
  
  XXII.
  Огонь быстро и жадно поглощал взъерошенную копну под ногами, превращая ее в мелкие черные крупинки. Страх отступил от груди и упал куда-то вниз... В беспощадный, ненасытный огонь... Сквозь выступившие от дыма слезы, казалось, что взбудораженный, пестрый рой девушек летел по воздуху, не касаясь полувысохшей, истоптанной травы.
  - Мать честная, эти копухи все-таки поднялись! - постанывание Дивачки сменилось удивлением.
  - Кудыть поперли?!.. Ё... Командир! - бородатый Клим выстрелил в воздух. - Васька, мать твою, зови, беги, подымай всех!
  - Ага, ага, счас...
  Васька кинулся бежать к стогу. Гладкий, тяжелый булыжник сбил темно-зеленую фуражку, глухо стукнувшись о его затылок. Замерев на миг на бегу, откинув голову, Васька грузно свалился на бок.
  - Ааай, бл... - бородатый еще раза два пальнув вверх, побежал к шалашу.
  - Да мяне! - махнула рукой Наташа, остановившись у одного из столбов. - Кацi цягегу! Адвязвай вось гэтых!
  - Дзеѓкi, хутчэй! Разграбай сена! - возле расопавшийся Вики остановилось человек пятнадцать.
  Над моей головой затрещали веревочные нити. Плечи ослабли, руки упали на зонтик сарафана, хрустнули, сгибаясь, коленки, в подошвы вонзились острые травинки... Онемение больно кололо тысячами иголок ладони.
  - Пане Божа! - острые тонкие стрелки прядей развились над разорванным подолом худышки.
  - Падтрымлiвай...
  - Так..
  - Асцярожна...
  Со столбов на телеги валились полуживые тела. Их снимали, клали на землю здесь же под мотающимися лоскутами порезанных веревок, и, перекатывали телегу к другому столбу.
  - Ты як? - Вика разматывала кольца на моих запястьях.
  - Жыва буду...
  - Тады, як ачуняеш, клiч астатнiх, - она кивнула в сторону насыпи, - i - кацiце драбiны, слупiкаѓ яшчэ шмат...
  - Але... I конiкi зараз заварушацца...
  - А ты - жыва, прышэлка падпаленая? - Вика подбадривающе подмигнула Тасе.
  - Спущенная с петли, скорее жива, чем мертва... - Дивачка приподнялась с телеги.
  - Спускайце iншых, мы як-небудзь самi...
  - Добра... Дзеѓкi, за мной!..
  Подхватив нас под руки, девчонки помогли спуститься мне и моим соседкам. Телега тут же покатилась к другому столбу.
  - Хадзiць зможаш?
  - Без проблем! - Дивачка морщась свесила ноги. - Ща буду готова карать без сожаленья...
  - А што трэба рабiць? - Зоя бросила обрывки веревок на сено и без помощи спрыгнула с телеги.
  - Хутчэй да насыпi... Трэ падняць усiх!
  - На подвиги, а не на славу! Ай... - Дивачка, держась за меня и уже бледную Зою, сделала несколько шагов на носках.
  "Что же делать?.. Далеко и долго она так не проковыляет... А каждая минута - жизнь...". У меня под пятой лопнуло что-то маленькое и круглое...
  - Чарнiца з тваёй кiшэнi... - оглянулась Зоя. - Шкада... У роце суха, нiбы ѓ пустэльнi... - она облизала потрескавшиеся губы.
  "А что если...". - не размышляя долго над только что мелькнувшей в голове идеей, я осторожно сняла с шеи руку Таси и опустилась на землю.
  - А ну, Падпаленая, дакранiся да маiх пят...
  Тася и Зоя переглянулись, но раздумывать было некогда...
  - Ну, як?..
  - Кажись, сносняк...
  - Тады - да насыпу, уздымаць астатнiх дрымот...
  
  XXIII.
  Растерянность, неуверенность, неверье в себя отражались в лицах и бегающих взглядах. Оставшиеся во рву сбились в кучу и тревожно наблюдали за происходящим. Искорка, брошенная в сырой хворост может затеряться, погаснуть во влажных, обвитых холодом прутьях, если ей в помощь не зажжется вторая, третья, или не прольется несколько капель горючей смеси...
  - Чаго стаiм, каго чакаем?..
  - Ды мы...
  - Яны ж схопяць...
  - Пакараюць... Падвесяць...
  - Угу... А так вас к столу позовут, марципанами угостят... - Тасин голос обрел прежнюю грубоватую насмешливость.
  Сбившееся груда из человек шестидесяти была уже готова зажечься, разгореться пламенем гнева и борьбы, но живому хворосту нужно было еще несколько искринок и вдохновляющих дуновений, исходящих из жаркой груди. Простых и понятных слов, поднимающих на свободу и смерть...
  - Хутчэй, выбiрайцеся адсюль!
  - Да слупоѓ...
  - Подгоняй кареты!
  - Ты, ты, ты i вы - за мною! - внутренний барьер рухнул. Мне хотелось просто бежать и действовать.
  - А вы кабеткi-маладзiцы - за мной! - Зоя, как и я, наугад подозвала к себе из насыпи девок.
  - Остальные в три шеренги и зааа мной! - дочь подданного инспекции резким взмахом руки подозвала к себе из насыпи остальных девок.
  Три пустые полуразваленные телеги виднелись из-за стогов, расставив в стороны усы-оглобли. Наполнив их охапками сена, девки впряглись в оглобли и покатили травяные матрасы на колесах к столбам.
  - Шпарчэй, шпарчэй, дзяѓчаткi, покуль коннiкi не павыскоквалi!
  - Калёсы скрыпяць, быццам трубы анёлаѓ, што на зямлю з нябёсаѓ клiчуць...
  - Зноѓку ты за свае вершы бярэшся, Полька...
  - Не да вершаѓ зараз...
  - Няхай складае, весялей справа пойдзе...
  - Вось толькi трубы хрыплыя, ды скрыпучыя...
  - Ну, вядома ж... анёлы назад на зямлю ѓ пекла клiчуць, а не ѓ нябёсы...
  Девки лезли на столбы, подобрав подолы, резали веревки заточками, серпами, лезвиями кос, не убранными с поля, потерявшими бдительность, охранниками. Подвешенные плетьми валились на телеги, приминая сенные бугорки. Их снимали, клали здесь же под перекладиной, и перетаскивали телеги к другим.
  Шесть телег - пять моих подруг и я с двумя-тремя десятками девок на каждую, возвращали полуживых, искусанных ошалевшими мухами не угодивших охранникам бунтарок на землю.
  - Хватай!
  - Стреляй!
  - Назад! В канаву!
  Из шалаша выбегали Зеленые, тряся ружьями, словно кузнечики лапками, и стреляя в воздух.
  
  XXIV.
  Девчонки не медлили, но время летело, как всегда, опережая все и всех. Телеги перекатывались от столба к столбу, оставляя за собой на пыльной дороге и под перерезанными веревками клочья сена и раздетые до пояса тела. Еще оставалось четыре-пять столбов с подвешенными, когда мы услышали крики очнувшихся от полуденной дремы охранников и короткие визгливые выстрелы кремневок.
  - Дзеѓкi! Вiка, Таська здымайце астатнiх, а вы - Натка, Зойка, Тонька - за мною! - внутри меня загорелось жгуче-колющие желанье - только бы не дать этим зелено-синим кузнечикам перебить, перевешать и загнать назад в яму девок!
  - Э, не! Мне чё, напрасно батя самооборону вдаривал?! Я с вами! - Таська Степкина стукнула покрасневшей пяткой по песочному бугорку.
  - Добра... Тады ты, Вiка - галоѓная па стаѓбам... Сапраѓды, тут ты са сваёй брыгадай справiшся...
  - А як жа, справiмся! Не ѓ лебядзе знойдзеныя!
  - Баранiся! Налятаюць!
  - Зялёныя! ђ канаву!
  Давки Тониной и Наташиной группы отпрянули от телег и начали собираться в кучу.
  - Куды?! - крик гнева и негодованья на страх, который совсем недавно прижимал к земле и меня, вырвался из груди. - Канава нас не ѓратуе!
  - Наперад! - Зоя, не оглядываясь, бросилась к шалашу.
  - Дастань у каго што ёсць востранькае ѓ сарафанах! - побежала за ней Тоня.
  - Бяжы! Бiй гадаѓ! - Наташа схватила за плечи двух растрепанных, растерявшихся девчонок и толкнула вперед.
  - Ох, крый i ратуй нас Божа!
  - Мамачкi родныя...
  - Наперад, дык наперад...
  - Так цi гэдак памiраць...
  - Ай пажывем яшчэ можа!
  Обивая руками по прилипшим к влажным бедрам сарафанам и юбкам, отталкиваясь от телег, словно отгоняя от себя последние приступы нерешительности, девки ринулись вперед. Дух паники и страха был сломлен.
  - Наперад, дзяѓчаткi, не адстанем! - окликнула я своих, сердясь на себя за то, что замешкалась и отстала от подруг.
  Мне на встречу, пыхтя и отдуваясь, задрав широкую огромную лысую голову на толстой в складках едва различимой из-под воротника шее, вытянув вперед раздутые ноздри, перебирая мясистыми ляжками, несся хряк в расстегнутом мундире. Сжав кулак я вонзила его с разбега в свисавшие из штанов пузо. Хряк подогнулся, ахнул, и хлопнулся в облако пыли, раскинув в стороны засаленные лягушечьи ладони.
  Гул женских голосов громче. Вот конец насыпи. Босые ноги вперемешку с ботинками втаптывают почерневшую траву в землю. Приклады бьются о мозолистые пальцы, коричневую мятую зашнурованную кожу, серые колени. Стволы, обхваченные несколькими руками сразу, то поднимаются, то опускаются, как венчики ступ.
  Кто-то схватился за окровавленный бок... Грубая, но холеная рука в зеленом твердом манжете с красной обшивкой оторвала кусок сарафана...
  Вдруг я увидела, как два охранника: один среднего роста с ножом, другой повыше с ружьем, двинулись на Вику, которая держа наискось черенок лопаты, чуть присев, отступала, переводя взгляд с одного на другого... Схватив суковатую ольховую палку, лежащую под ногами, я ринулась на высокого с ружьем... Он смотрел на черенок Вики и не сразу заметил меня. Быстро прицелясь, я ткнула в правый глаз. Одна ладонь, пустив ружье, прикрыла его. Острие моей палки уперлось между его ног... Выпустив ружье, охранник схватился за низ живота...
  Вика отчаянно лупасила черенком по коленям, махавшего ножом в воздухе, белкой укорачиваясь от широкого лезвия...
  Мужские голоса сливались с женскими:
  - Бiй яго! - Совсем молоденькая девчонка с размаху рубанула лезвием лопаты по плоскому черепу. Из темно-бордовой борозды хлынул ручеек крови
  Вдруг мой глаз поймал согнувшуюся под увесистой рукой с разодранным манжетам тонкую фигуру Наташи. Белая, еще утром кофта, плотно облепила темно-коричневой тканью острою маленькую грудь. - Крывапiйца! - кричала подруга, выдирая своими тонкими пальцами мясистые сардельки из коротеньких волос.
  - На, табе! - моя старшая соседка квасила коленом морду уже лежащему на земле офицеру
  - Твааааарюга поганая! Придушу! Ааааа.... - орал охранник в рубашке с оторванным до плеча рукавом, оседлав женщину лет сорока. Сжав ногами ее бедра, он душил ее за горло... Она, синея от удушая, вертела головой, впивалась ногтями ему в живот, оставляла на нем кранные полосы.
  Несколько зеленых вырвались и побежали к дороге.
  - Даганi яго!
  - Хапай!
  - Валi на зямлю!
  Распаленные дракой девки бросились за ними.
  - Отцепитесь, твари бешенные! - среднего роста, коренастый рядовой резко обернулся на бегущих к нему девок. Не удержав равновесья, он упал на бок. Подскочившие пять девок окружили его.
  - Паглядзi, якiя плечы...
  - Але... Касы сажань...
  - На такiх плечуках толькi каромысел насiць...
  - Ага... I постаць будзе, як у нас...
  - Дзявочая, паважная...
  - Дзесцi я бачыла, валяѓся тутака...
  - Ну, дык пашукай...
  Светловолосая, усмешливая девчонка вскочила с колен и побежала к полю.
  - Отойди, деревенщина! Мать твою! Отойди! - кричал другой, отступая назад, не отводя острого черного зрачка от мушки ружья.
  - Цаляй, не цаляй, усiх не пераб"еш...
  - Атачай яго, дзеѓкi!
  - Томка, заходзь з гэтага богу, ты, Галька - з тога...
  - Приииист...
  Высокая, подвязанная обрывком той самой конопляной веревки, девка повисла на стволе ружья. Раздался выстрел.
  - Трымай, трымай яго, Ганна!..
  Еще одна девка запрыгнула на Зеленого сзади, обхватив его шею и повисла.
  - Ааггг... - он выпустил ружье и вцепился в ее руку.
  - Павiсi, павiсi на iм, Рытка! Не ѓсё ж нам на слупках боѓтацца!
  - Гэты вяртлявы павук больш за ѓсiх нашых перавешаѓ...
  - I не кажы... Вярцеѓся перад камандзiрам, нiбы шыла ѓ хрыбетнiк, цi ѓ зад увагналi...
  - Шыла, кажаш?.. Чакайце дзеѓкi, я зараз... - кудрявая, рыжая девчонка, в мелких веснушках на бледном, округлом лице, направилась к шалашу.
  - Куды ты, Волька? - окликнула ее подвязанная веревкой, осматривая кремневку.
  - Зараз, зараз... Чакайце... - оглянулась та на бегу.
  - Ну, вось i каромысел, i два цвiка... - вернулась с поля светловолосая, свесив неплотно сжатые кулаки на деревянной дуге.
  - Малайчынка, Жанка!.. Хуценька...
  - Ну, што служака... Прызямляйся... Будзем твае плечукi выраноѓваць...
  - Что... Что вы собираетесь делать, поганки?! - пробормотал скороговоркой коренастый рядовой.
  - Прызямляйся, прызямляйся...
  - Далонькi на траѓку... Ага... Вось так...
  - Дзеѓкi хто больш сёння мякiны з"еѓ? Прысядце мужыку на далонькi...
  Из пятерки, окруживший Зеленого, вышли две девки.
  - Эээх... пянькi-калодачкi! - высокая, довольно дородная девка прижала коленом правую ладошку Зеленого.
  - Да мяне плывi мая лодачка... - подпрыгнула на одной ноге к левой ладошке другая. Оранжевый, в мелкие синие цветочки сарафан, плотно обтягивал приподнятую завышенной талией и округлые бедра.
  - Ну, хопiць ѓжо спяваць! - прикрикнула на них Зоя. - Маруська, лапату i цвiкi...
  Зоя опустилась на колени за спиной рядового.
  - Добра трымайце яго i каромысел! - скомандовала она сидящим по бокам.
  Раздался тонкий звон железа. Копач лопаты часто бился о шершавую шляпку гвоздя, вгоняя его все глубже в дерево, а потом и в тело рядового.
  - Тваааари... - глухо простонал Зеленый. Лицо его сморщилось, на небольшом прямом носу выступила синяя жилка. По прилипшей к груди рубашке потекла темно-бордовая струйка крови.
  - Вось i я яшчэ адзiн цвiчок прынесла... - похвасталась рыжая, вернувшись из шалаша.
  - Толькi адзiн?.. Ну, добра... хопiць з яго i аднаго...
  - Садзiся на зямлю... Хуценька... Ну... Вяртлявы!
  - Насцёна, цвiк...
  - Аааах... - слюнная пена полилась на щетинистый подбородок. Голова охранника откинулась назад. Черные зрачки помутнели и закатились, из налившихся кровью уголков глаз потекли мелкие капли слез. Темно-коричневая, почти шоколадная кожа лица побелела. Плечи задрожали. Гвоздь, подчиняясь ударам, туго входил в позвонок между лопаток.
  
  XXV.
  - Ну й з якой нагоды замёрлi, рот разявiѓшы?.. - Наташа обошла Зеленого, обвалившегося на правый крюк коромысла.
  - I так балюча, небараку, а ён яшчэ й на цвiк плячом упёрся...
  - Каго шкадуеш, дурнiца?.. Ён цябе шкадаваѓ?!..
  - Чалавек жа, як не кажы...
  - Ну, падыдзi, прылашч яго!..
  - Угу... угу... I цыцку яшчэ ѓ роцiк дай...
  - Ууу... Телки проклятые... - крюк все глубже входил в землю. Зеленый пытался согнуть и подставить локоть, но левое крыло коромысла сгибалось и пружинило, причиняя еще большую боль плечу.
  - А гэтага як калоцiць i трасе... Таго i глядзi захлынецца ѓ слiне...
  - Ды ну яго! Што далей рабiць? Тыя, хто збег, дапамогу прывядуць...
  - Усе тут? - Видно было, что Ната кричала изо всех сил - она привыкла говорить тихо, плавно, нараспев, подумав, что к чему сказать. А сейчас ее шея вытянулась и напряглась, немного изогнувшись, как у гусыни. - Хутка тыя зялёныя, што збеглi, - она кивнула в сторону дороги. - Прывядуць падмогу
  - I што рабiць? - отозвалась рябая в веснушках девчонка с двумя оранжево-рыжими косичками. Ее конопатый нос сморщился от широкой скалозубой улыбки. Так открыто и широко улыбаются бесхитростные люди и дети
  - Чакаць, пакуль яны зноѓку нас уздзенуць? - к другому боку телеги на шага два от всех подступила девушка, длинной и худой фигурой из дали напомнившая кочергу.
  - На вошта ж нам чакаць?! - неожиданно для себя самой воскликнула я. В платках и простоволосые головы обернулись на меня. Поборов внутреннее стеснение и проглотив слюну, заполнившую рот от волнения, я продолжала. - Трэба далучыцца да гарадскiх паѓстаснцаѓ! Але, спачатку, трэба схапiць i пакараць гэтага ката Цяцерку!
  - Глянь, што ѓдумаѓ, - из моей группы выступила на два шага девчонка лет четырнадцати. Серые, как грозовые облака, глаза, казалось, вот-вот прыснут на щеки дождем. Левая ладонь сжимала правое запястье, из-под пальцев мелкими острыми зубчиками высовывалась окровавленная кожица. - Вешаць, гвалтаваць дзяѓчо!
  - Самога павесiць, гада за яйкi!
  - Падпалiць жыѓцом! - прокатилось по кругу
  - Напэѓна, зараз у сваiм логаве, адпачывае пасля ѓчёрашнiх менуэтаѓ, - задумчиво приподняла выбрызганный нитками подол атласной юбки и посмотрела на ноги, бледнолицая девчушка из подошедшей команды Тони. Кинув за нею взгляд в низ, я увидела у самых, окаймленных влажным песком, пальцев свежие красные кружки, похожие на печати от горячих окурков.
  Я подняла голову. Пурпурная печать заходящего солнца пряталась в рыхлую облачную бумагу...
  - Дык, выкурым яго адтуль! - из тесного дранного забора длинных сарафанов выглянула голая коленка Таси. Через мгновение, чуть раздвигая девушек, просунулась и она сама.
  - Таська, ты ѓжо па-нашаму лапочаш! - удивленно воскликнула я
  - Залопочешь тут, проболтавшись с вами привязанной за грабли! - усмехнулась она. Все улыбнусь.
  - Табе гэта спадабалася? - щекотнула ее под коленкой рыжая девчонка
  - Спадабалася не спадабалася, а словушек набралася - по-кошачьи дернув ногой, передразнила ее Тася
  - Глядзi ты, брыкаецца, каза падсмажаная! - донеслось из глубины круга
  - А як яе цацка ѓ вока гэтаму гаршкаглаловаму пляснула?! - Вика присела, закрыв ладонью глаз, изобразив охранника. - Той i пеѓня пусцiѓ з заду... Прууууу-тыыыыыр... - она подергала двумя пальцами вытянутые трубочкой губы, выпуская воздух. Волна смеха в кругу вырастала, наклоняя всем головы и тряся усталые плечи.
  - Смейтесь, смейтесь, но давайте падсмажым пана... Няхай яго паты казычуць! - чуть краснея сказала Тася, потерев пятку.
  - Так, так! Падсмажыць гэтага гусака!
  - Няхай падзiргае лапкамi!
  - Падвесiць яго на гэты слуп ды падсмажыць!
  Выкрики сливались в гул, похожий на кудахтанье.
  
  XXVI.
  Захватив ружья, ножи охранников, мы двинулись к усадьбе. Пройдя между бороздами недавно засеянного поля, девичий караван платков из ста вышел к речке Пехорка, разделявшей барскую усадьбу от леса и поля.
  Каменный дом тонул в переплетенной ивами низине. Покатая крыша, из дали казалось, сваливалась на резные ставни выкрашенные в золотистый цвет, и окаймленными железными розочками - работы местного кузнеца Стефана.
  Конюх Демка, сидя верхом на дверцах калитки, отталкиваясь то правой, то левой ногой, качался из стороны в сторону, задумчиво насвистывал что-то себе под нос. Увидев перед собой ораву крепостных девок, оттолкнувшись одной ногой и забыв опереться на другую, махнув выше головы начищенным сапогом с панской лапы, он ткнулся носом в грядку, заросшую крапивой.
  - Тьфу! Вашу мацi! - сплюнул Демка, сдирая с покраснелой щеки пекучий резной лист
  Не обращая на него внимания, мы двинулись по выложенной мелким острым гранитов тропинке дальше. Мои подружки снова вспомнили аистиные повадки:
  - Аааай! Аб цябе! - рука Вики потянулась к пяте. - Што ж ты нарабiла, праклятая Вядзьмарка!..
  
  Развесистые ветки груш бросали густые тени на края тропинки. Они цеплялись за платки и волосы девчонок, и, нам то и дело приходилось нагибаться и выпрямляется, как во время копания.
  Женщина, поднявшая за собой нам на выручку всех с насыпи, шла впереди. Ее звали Галя. Мы познакомились с ней ближе, пока шли полем. Мужа ее, Федьку Небритого, сбила панская тройка, когда тот перегонял коз через дорогу.
  - Ня доѓга мучыѓся, нябога, з перабiтым хрыбетам, - вздыхала она.
  Стеклянная дверь веранды отразила ее статную высокую фигуру и загорелое выразительное лицо. Подняв лопату, она хотела запустить ее, как копье в двери, но они распахнулись перед нами от внезапного сквозняка...
  Усталые, поколотые ноги окунулись в зеркальную прохладу начищенного пола. Огромный бирюзовый в гроздьях винограда ковер приятно встретил стопы приятой щекоткой шерстинок. Мелкие решетки в огромных овальных окнах рисовали сети на полу и потолке.
  У стен стояли надутые, как пуза некоторых охранников, диваны, кованные по краям позолоченными завитками. К ним приставлены круглые и овальные дубовые столы на львиных и рысьих резных лапках.
  Верхние ступени винтовой деревянной лестницы заскрипели. Все обернулись на лево. Из-под полтолчка выглянули две маленькие, почти детские тонкие ножки... Одна, другая, третья ступенька, и - резинки белых накрахмаленных панталон сдавили почти такую же по цвету кожу ляжек. Еще несколько ступенек, и - длинные пальцы с аккуратно обстриженными ногтями обхватили зубчики перил. Кукольную талию стянул широкий до груди лаковый пояс, густо усеянный блещущими, разными по величине, камешками. В другой руке чудо в кожаном корсете крутило шнур, пристегнутый к ремню. На плечи, как у пажей из картинок каких-то порванных книжек, найденных мной, еще пацанкой, у конюшни, падали завитые волосы.
  Девичья ватага переглянусь: существо бабьего роду, выглядело не так... не по-бабьи... Острые вороньи глазки кололи надменностью и потаенной болью.
  - Что надобно, невольничьи? - грубоватый гортанный голос эхом ударился о стены покоя.
  - Дзе гаспадар? Клiч яго сюды хутчэй! - Галя, подобрав руки в боки подошла к лестнице, надменно и резко вскинула голову.
  - Вы про Эдушку? - существо в ремне спустилось еще на две ступеньки, - Они сейчас читают-с Вальмонта.
  - Не ведаю не якага Монту... Клiкай Цяцерку! - стул отлетел от ноги русой пышки, стоявшей справа от меня, врезался в настенное зеркало, оставив от него обрамление из золоченых подков. Грохот и звон разлетающихся осколков заполнили зал.
  - Э-э-эд! Эд! - паж бабьего роду выпустил шнур и попятился назад. - К тебе... Скоренько...
  Хлопнула дверь верхних покоев. Скрипнул потолок. Высунусь полукруглые загнутые носы бархатных, вышитых бисером тапок. Полы стеганного халата мягко били по голым худоватым икрам. Округлый живот приподнимал густые увесистые кисти пояса. Из потолка выплыли острые неширокие плечи, орлиный с ямочкой подбородок, пухлые, приоткрытые в самодовольной улыбке, губы, небрежно выбритые впалые щеки, сливовый с двумя, похожими на бородавки, родинками нос, продлинноватые, прижатые к черепу, слоновьи уши, и, облитые для блеску каким-то маслом, похожие на смоляную кляксу, короткие жидкие волосенки.
  - Чего приперлись, хлопки?! - указательный и средний пальцы проехались по пробору, оттопыренный мизинец пригладил макушку.
  - Падыдзi, падыдзi, пане... Падцягнi свае парсуковыя рэбры! - Наташа сделала несколько медленных твердых шагов к лестнице, манерно подзывая пана рукой с отпечатком от веревочного браслета.
  - Да как вы... Что ты, быдло?!.. Харитошка! Выкинь их! - барские губы по индюшачьи вздулись, воронья башка обернулась к верней двери.
  Из нашей гурьбы выскочило три девки. В несколько прыжков босые ноги оказались на одной широкой ступеньки с бархатными тапками. Потянув за стеганые полы, девчонки расступились и... узкая тигровая спина, голый волосатый зад, чередуясь с краснеющим попугаем и смоляной головой, скатились вниз.
  - Хаааарииитошка! - глаза пана тупо блуждали по нашим лицам.
  Опять заскрипел потолок. Показались две девушки. Одна - вылитая копия отца: кареглазая, узкоплечая, тугая воронья коса наискось рассекала тугие бугорки груди, стиснутых приталенным клетчатым платьем. Вторая - младшая, тонкую, недавно сформировавшеюся из детской в девичью фигуру обхватывала узкая голубая юбка с высокой талией, изящные руки обтягивали рукава синей шелковой блузы, с удлиненными манжетами. Серо-зеленые глаза смотрели сквозь пышно начесанную каштановую челку.
  - Папа, папочка, что случилось?! - младшая, не касаясь перил, в несколько шагов преодолев всю лестницу, спустилась к пану, почти упав на колени обняла его, схватив его левую руку себе на шею.
  - Стервы! Мразные... - пан провел по лицу свободной рукой.
  Старшая дочь, небрежно толкнув пажа бабьего роду, медленно, ударяя широкими лакированными каблуками каждую ступеньку, спускалась вниз.
  Из боковой двери вбежал рослый матерый детина в кофейном поношенном фраке, паутина и приставшие к ней соломинки болтались гусарыми погонами.
  - Клiкалi, пане? - детина отвесил неуклюжий поклон. - А што здарылася?..
  - Дурак! Подняться помоги!
  - Так-так... Зараз, ясны пане... - холоп, пошатываясь, подплыл по зеркальному полу к раздвинутым ногам хозяина.
  - Стаяць! Куды?! - схватив за рукав фрака, твердо и холодно поговорила я. - Дзеѓкi, цягнiце гэту хеѓру ѓ двор!
  - Паненка, вы не дописали диктант, - на верху лестницы показалась кудрявая, похожая на ромашку, голова. - Что происходит? - Густые волнистые завитки свесились вниз, грудь уперлась о кулаки на перилах, подведенные ресницы часто заморгали...
  - Это что за люди?! Для Моцарта нужна тишина. - рядом с волнистыми завитками показались впалые подрумяненные щеки, верхняя припухшая губа чуть прижимала подрагивающую нижнюю, темно-синие глаза смотрели из-под лубья по-волчьи.
  Из оравы выскочило четверо девок, подлетев к пану, схватили его за ноги выше икр и потащили к выходу. Младшая дочь обеими руками вцепилась в плечи отца. Еще две девки подбежали к ней и, кряхтя, разжали, стиснутые до побеления ногтей, пальцы.
  - Падлы быдловские! - пан резко поджал под себя ногу, и морщась со всей силы толкнул ее вперед. Две девки, не удержавшись, повалились на пол, оставив на сухой икре кровавые борозды. Подскочило еще трое наших. Из этих шести тисков панская нога вырваться не смогла. Бледная девушка в голубой юбке молча встала и твердыми шагами направилась к входной двери за орлиной головой отца.
  - Эд! Эдушка! Куда вы его?! - существо в ремне прыгая через две, три ступени, пхнув локтем старшую дочь, сбежало вниз, переступило еще лежащую, сбитую паном девку, и помчалось к выходу.
  Постояв несколько секунд молча, проведя взглядами пажа к выходу, девки, было, поникли, замялись...
  - Чаго ѓсталi, як укопаныя?! - одна из нас выскочила из оравы. - Ну, паненка, распранайся... Альбо дапамагчы? - поджарые ноги мигом оказались рядом с клетчатым подолом.
  - Отойди, тварь вонючая! - старшая панская дочка подняла, готовясь отпихнуть девку, ладошки, и брезгливо сморщила нос
  - Я стварэнне смярдзючае?! - девка схватила безымянный палец панны, на котором блестело колечко с камешком.
  Лаковый каблучок панны размахнулся и врезался в колено девки. Та подогнулась, но тут же выпрямилась, спрятав кольцо за щеку, вцепилась пятерней в воронью косу...
  - Панна Лидия... - синеглазая гувернантка бросилась к воспитаннице.
  Кучерявая хотела что-то крикнуть, но закрыла ладонями рот и еще сильнее облокотилась о перила.
  - Здымай з iх усё! - гурьба рассыпалась по лестнице и залу.
  Треснули застежки платьев и шнурки корсетов, об пол звеня, ударялись жемчужные бусинки, гремело разбивающейся стекло.
  - Здымай хутчэй!
  - Не надо!
  - Убери лапы, падла!
  - Пусти!
  Вскоре, растрепанные черные пряди скользили по полу - две девки держа за шею и расшнурованный корсет, тащили старшую дочь к выходу. Кучерявая гувернантка, сложив крестом руки на голой груди, шла следом, острие ножа впилось в кожу под лопаткой.
  - Девчонки, у них в комоде серебряные ложки, - волчий взгляд испугано стрелял по нам злобой.
  - Дзеѓкi, айды на кухню... Пасёрбаем чагось. Кiшкi марш граюць.
  - Дзесь яна тут у iх?
  - Давай, панская падлiзка, паказвай!
  Заколотый на затылке пучок распустился, светло-каштановая волна накрыла разорванные плечи коричневого платья с белой вставкой.
  - Вон там, - длинные изящные пальцы указали на боковую дверь с болтающейся клыками разбитого стекла. Пестрая хевра гусеницей подалась за ней.
  
  XXVII.
  Запах свежей сдобы, мясных щей, копченой колбасы наотмашь ударил по носу. Слюна заполнила рот. В животе все перевернулось, заурчало. Мы кинулись к огромным и маленьким кастрюлям и кастрюлькам, широким расписным блюдам и скворчащей на плите сковороде. Рисовая с грибами каша и красные жирные щи чередовались со свиным окорокам и горячими пухлыми булочками.
  - Дашка, паспрабуй гэта...
  - Дай мне...
  - Гэтага яшчэ не каштавала...
  - Пакiнь крыху, ты не адна...
  - I табе хопiць...
  - З сабой вазьму...
  Длинный дядька в сплющенном колпаке наблюдал за всем, прижавшись к кафельной стенке. Поварята хватали с нами с продфеня печенье, плюхая со жменею в клубничное варенье, пихали за щеку, или набивали им карманы.
  - I многа ѓ панначак такiх сукеначак? - спросила сухопарая девчонка, слизывая с запястья стекающий жир от поросячьего лыча, оглядев сверху вниз подрагивающую гувернантку. - З панскiх плячэй, вiдаць, звалiлася, - продолжала подтрунивать девчонка
  - Вядзi ѓ гардэроб, - скомандовала другая, пережевывая кусок кулебяки.
  - Якая выдатная спаднiчка
  - Мяне крышку поѓнiць
  - Дай, Верка, гэта кофта да маiх вачэй
  - Тады, аддай хустку
  Девчонки толкали одна другую от зеркала, пожимали плечами, корчили сами себе рожицы. Накладывали румяна, подводили брови. Дверцы шкафов, крышки сундуков хлопались о стены, падали, срываясь с петель, на пол...
  
  XXVIII.
  На крыльце я глубоко вдохнула уже остывший ветер. Небо растягивало последние разливы зашедшего солнца. Девчонки выбегали из параной двери в бусах, пестрых и однотонных, но каких новых, чистых, пахнущих духами панских платьях. Кто-то нес связанные из платков позвякивающие узлы, кто-то придерживал неестественно выпирающие животы и приполье...
  "На кой ляд мне это восстание?! - подумала я. - Хочу к Петьке. В его поселок. В его хату. В его добрые трепетные руки. Прижаться всем телом к широченной мускулистой груди... Пить с ним из одного жбана только что надоенное непроцеженное молоко. Стирать друг другу поцелуями белые в пузырьках усы. Свалиться с ним на рогожку, пропахшую его потом. На кой мне это восстание?!.. Что я делаю в этом глухо жужжащем бабьем рое?! Скорей бы меня вздернули на петле, как нагадала Ведьмарка... И если существует на небе Бог, моя душа могла бы вылететь из тела, долететь к нему, к Петьке, забраться под рубаху и быть с ним вечно..."
  - Дзеѓкi, - крикнула я, махнув рукой, подзывая несколько девчонок. - Пашукайце ѓ хаце вяроѓкi, цi збрую ѓ стайнi...
  Полураздетые панны дрожали от ветра и страха, прижимаясь к отцу. Вороньеголовый стоял, прижавшись к дереву бледный. Суженные, немного раскосые глаза, бесцельно смотрели вдаль. Раздвоенный подбородок, как в гнездо, упал в растрепанную каштановую копну волос младшей дочери.
  - Рэшь яго! Даганi! - послышалось за сараем
  - Не надо! Ня трэба! Ратуйце! А-а-а-а...
  Я взглянула на кованную арку ворот. Масляные лапочки уже зажглись и отбрасывали изогнутую тень перевернутого серпа на клумбу недавно расцветших пионов.
  - Во, тут i развесiм... усе змесцяцца, - сказала я, указывая на ворота, подошедшим девчонкам.
  "Зачем, почему я командую? - пронеслось в моей голове. - Что мне сделали именно эти люди?! Ведь я не хочу никого вешать, убивать... Что я здесь делаю?! Петрусь... Петенька, где же ты? Каханы мой..."
  - А што з гэтым рабiць? - спросила, кивнув на пана, девка, обтягивая расклешенное к низу платье робу.
  - Хацелi на стаѓбе падпалiць, на якiм мы боѓталiся...
  - Навошта перцi гэтае... - я запнулась, подбирая слово, мысли мои были не здесь и не этими людьми. - Гэту брыдоту такую даль?! Падпалiць тутай, няхай цемень асвецiць...
  - Не, - вмешалась рыжая девчонка, поправляя жемчужные бусы, - Хай спачатку палюбуецца, як боѓтаюцца яго дачушкi...
  Я посмотрела в сторону пана. Он уже сидел на траве, раздвинув ноги, как после падения с лестницы. Положив с обеих сторон на его колени головы, сжавшись калачиками, лежали дочери. Судя по мирному дыханью и закрытым глазам - они спали. Протыкая мягкую землю до середины тонких высоких каблуков, к ним подошел паж бабьего роду. Вороньеголовый резко поднял на нее маленькие черные колющие глаза. Полураскрытые губы, с которых давно была стерта самодовольная улыбка, зашевелились - пан что-то тихо говорил. Паж в кожаном ремне встрепенулась, но хозяин поднес палец к губам, в знак, чтоб она не шумела. Я, оставив, обсуждающих методы расправы с паном, девчонок, скрываясь, чтоб остаться незамеченной сидящему под деревом, за колонными, подошла ближе. Прислушалась.
  - Эдушка, давай убежим... Я с тобой быть хочу, - быстрым низким шепотом, прижав к груди два маленьких кулачка, молила паж.
  - Нет, Ира. Дочери... Всем не сбежать. А их я не оставлю, - хриплым басом отвечал пан.
  - Заѓжды дочери... толькi дочери. А я на шнурке, собачкой...
  - Я дал тебе, что мог...
  - Забрал из цирка, маяго цирка...
  - На что тебе жаловаться? Мой долг быть с детьми...
  - А я?! Я?..
  - Беги одна...
  - Куда? Ни дому, ни каго...
  Я отошла от дерева. Ночь затягивала темными перепончатыми крыльями летучей мыши небо. Где-то во дворах приглушенно орали петухи, сзывая своих подтоптанных на шесты - баиньки.
  
  XXIX.
  Разодетая в панские шмотки пестрая стая выпорхнула на лужайку и, позабыв обо всем, стала хвастаться друг перед другом добытым.
  - Вось гэта хустка!
  - А мне нiчога не дасталася...
  - На, бяры мае пацеркi...
  - I мае завушнiцы...
  - Гэта сукенка мяне робiць каровай...
  - А мне блузка зацесная...
  - Памяняемся?
  - Ага, Дашка...
  - Манька, ты што, гэтымi чаравiкамi будзеш гной мясiць?
  - У царкву надзену, на кiрмаш...
  - А я гэтыя прадамо, жыта купiм, альбо круп...
  - Мне панскiя капыты пяты муляюць... Таксама прадам.
  - Я дачушцы схаваю, мо да шлюбу надзене...
  - А я - на спатканне з Андрэкай...
  - А на што табе дзве спаднiцы? Дай адну мне...
  - Нiчога, спатрэбяцца... Ты вунь якую сукенку сабе адхвацiла...
  - I што?! У цябе тры пары чаравiкаѓ, у мяне - нi воднай... Варыць iх збiраешся цi што?
  - Ага! Суп з клёцкамi са скуры...
  - Цябе за прагнасць павесяць...
  - Глядзi, каб цябе не павесiлi на гарадскiм лiхтары...
  - Дзяѓчатка, дзяѓчатка... хопiць вам сварыцца за ануч... Давайце пра iх лепш спяем...
  - Гэта якую ж за песню ты ведаеш пра анучы?
  - А вось гэту...
  
  Дева вешала белье
  На веревочку...
  Загляделся на нее
  Я, плутовочку...
  На меня она смотрела,
  То - на мужа своего,
  Словно вымолвить хотела:
  "Одурачим-ка его"...
  Подбежать в тот миг бы к ней,
  Невзначай поцеловать...
  Муж позвал: "Иди скорей!"
  И пошла она стирать...
  
  Все подхватили хором:
  Дева вешала белье
  На веревочку...
  Загляделся на нее
  Я, плутовочку...
  
  - Ага... i пра вяровачку там ёсць...
  - Так-так... А пра лiхтарыкi нiчога не ведаеш?
  - Не-а, пра лiхтарыкi - нiчога...
  
  Усталость и события бурного дня брали свое. Девчонки: кто, развалившись на пахнущий свежим медом, недавно сгребленных, стогах, кто, свернувшись калачом на прохладной бархатной канюшине, положив головы на колени, плечи, или просто по-детски обхватив друг дружку, спали, тихо посапывая, смачно храпя, кто-то лежал, уткнувшись неподвижным взглядом в распахнутую небесную темень, изредка подмигивающую мышиными глазками-кнопочками.
  Пан Эд, дремал, откинув голову на ствол дерева. Жирные растрепанные пряди паутиной облепили кору вокруг головы. Обхватив кольцом, тонкими, белыми, как мрамор, руками его живот и поясницу, прижавшись еще не высохшей щекой к щеке, спала Ира.
  Поодаль, накрывшись вязанными напольными ковриками, положив головы на ступени парадного крыльца, отвернувшись, постанывали гувернантки.
  Крылья летучей мыши плавно раздвигались. Глазки-кнопочки тускнели, зажмуривались и сникали одна за другой. Из тьмы-мышеловки выкатывалась огромная, круглая, подрумяненная голова сыра...
  Гасли лампы на воротах. Потягивались на траве девчонки. Пан и циркачка открыли глаза, но лежали все также, не шевелясь. Паненки еще спали. Я подпирала спиной холодную колонну, катая стопой по шершавому граниту принесенные ветром из стогов травинки.
  
  XXX.
  Лежащие в ближнем стоге зашевелись. Присмотревшись, я узнала сарафаны Наташи и Вики. Оголенные, согнутые ноги, казалось, болтаются на ветру тонкими стволами деревьев, то сдвигаясь, то скрещиваясь одна за одну, то легонько стукаясь, то нервно трясь пята о пяту.
  Встряхнув головой, отгоняя запоздавшую сонливость и тяжелые, сдавливающие виски мысли, оттолкнувшись от нагретой моей спиной колонны, я направилась к подругам.
  Канюшина и проглядывающие из нее мохнатые желтые фонарики одуванчиков уже покрылись росой. "И ноги мыть не надо", - подумала я, подходя к подругам. Распластав по сторонам руки, я брякнулась на живот у них под коленями. Сухие стебельки щекотно и приятно впились в кожу через дырки сарафана.
  Не заметив меня в полусне, девчонки опустили ноги на мою, еще захоложенную от мрамора, спину. На лопатки легли тонкие, гладкие, трущиеся один о другой прутики Вики, на поясницу - мясистые, спокойные бидончики Наташи.
  - Вiка, не коѓзайся! - пихнула ее в бок Наташа. - Дай задрамаць яшчэ!
  - Сама не коѓзайся! - буркнула Вика. Беспокойные прутики сделали круговой поворот на моих лопатках. - Хм... Чамусь сена не колецца...
  - За тое ты - шыла вяртлявае...
  - Не бурчы, авадзень... сама спаць не даеш...
  - Цiкава, жывыя яшчэ тыя двое? - вдруг, неожиданно для себя произнесла я свои мысли вслух.
  - А... Гэта ты... - встрепенулась Вика.
  - Ты пра каго? - зевнула Ната.
  - Ну, пра тых, двух ахоѓнiкаѓ...
  - А што з iмi зробiцца? Коѓзаюцца па траве, пакуль свае не прыйдуць, цвiкi не дастануць...
  - Вельмi ж мы з iмi люта...
  - Мы з iмi люта?! - приподнялась Наташа. - Вось дабрэча знайшлася... А з намi як?!.. Забыла...
  - Не забыла... Але ж...
  - Ну, што, што - але ж?!..
  - Хто нырае ѓ хвалi паѓстання, назад не выплывае...
  - Як гэта? - повернулась на спину Вика.
  - Адтуль зваротнай дарогi няма, дзяѓчынкi...
  - Як з пекла? - хихикнул наш вертлявый овод.
  - Як з пекла...
  - I наогул, мне здаецца, паѓстаннi падымаюць або няшчасныя, або не якiя шануюць таго, што ѓ iх ёсць...
  - Значыцца, мы павiнны трываць усе панскiя здзекi?! - голос Наташи задрожал.
  - Да пана далёка, да цара - высока...
  - Што ты маеш на ѓвазе?
  - Улада з верху да нiзу, а калоцяць тых, хто зблiзу...
  - Ды ну, цябе з тваёй фiласофiяй!.. Давайце паспiм... Заѓтра пана й пакалоцiм...
  - Дакладней - падсмажым... - уточнила Вика, поворачиваясь на бок.
  Я задрала голову. Две оранжево-желтые звездочки подмигнули мне одна за другой и, поблекнув, скрылись за прозрачно-серым веком облака, словно слезящиеся глазенки крыса, появившегося из пера аиста.
  
  XXXI.
  Резкое ржанье и поочередные удары подков о гранит разбудили меня. Сырный шарик пожелтел и выкатился на середину неба. Я лежала на спине в двух шагах от стога. На поляне уже давно никого не было. На изогнутой арке ворот болтались три веревочных и одна упряжная петли.
  - Распранайцеся, паненкi... Цi дапамагчы? - у сливы, под которой спал пан, столпилась несколько девчонок.
  - Не прикасайтесь, холопки, я сама, - я узнала голос младшей дочери.
  - Не лапайте их, твари! - отрывистый и холодный голос пана звучал, как сталь.
  Послышался треск разрывающийся ткани. Я протиснулась между девчонками.
  - Заткнiцеся i распранайцеся! Хуценька! - я нервно схватила за руку младшей паненки, которой та придерживала на груди разорванную по шву блузу. Панна вздрогнула и растеряно навела на меня серые глаза. Слезы наполняла их, но не текли, и от этого зрачки казались еще светлее.
  - Спаднiцу сцягвай, краля! - высокая дылда с почти вросшим в плечи затылком потянула за узкую талию юбки.
  Пан беспомощно отвел взгляд. Руки его были связаны за спиной. Губы плотно сомкнуты.
  - А ты, чаго стаiш укапаная?! Распранайся! - девчонка, стоявшая сзади, дернула старшую дочь за косу. Та пошатнулась и прижалась к стволу дерева.
  - I бялiзну! - скомандовала я обеим паннам.
  Блестящий от падающего солнечного света лифчик, обшитые кружевами панталоны не решительно и медленно спускались с бледных незагорелых тел и падали в траву.
  На нас повеял персиковый аромат духов. Сливаясь с запахам цветущий сливы, он создавал необычную сладко-нежную смесь.
  - Ну, варушыцеся! - пискляво прикрикнула одна из девчонок. Панны не уверено переступали по покалывающим непривыкшие ходить босиком стопы камешкам тропинки. Кожа их заметно порозовела, и панские дочки чуть выше обычного шагая приподнимали ноги, портя отшлифованную плывущую походку дам высшего круга.
  Другая группка девчонок, подогнала уже раздетых гувернанток на тропинку. Подхлестываемые с боков ивовыми прутьями, часто семеня, постукивая ляжка о ляжку, они ступали к воротам увереннее чуть впереди нас...
  Я обернулась: пан уткнулся в шершавый ствол и буравил его лбом, перекатываясь с одного виска на другой.
  Стесняться паннам было некого - вокруг одни девки, но они, положив одну руку на грудь, другую ладонь между ног, так и не отнимали их, семеня неширокими шагами. Этой неуместной стыдливостью, девственно белой, по-детски мягкой чистой кожей, они напоминали двух Ев, изгоняемых из рая, на рисунках Библии.
  Из дому притащили широкий дубовый стул, обтянутый кожей. Несколько таких я заметила у стола в гостиной.
  До ворот было метров четыреста. Но процессия двигалась медленно, а то и останавливалась, сбившись в плотную кучу. Панны спотыкались, сгибаясь, от боли из-за очередной царапины на подошве. Девчонки хватали их за плечи, распрямляли, подталкивая коленкой в зад.
  - Ды варушыцеся, вы, кралi, агалечаныя!
  - Давай, давай, не затрымлiвай!
  - Не тронь меня, хлопка! - старшая панская дочь нервно дернула плечом, сбрасывая пожелтевшую от одуванчиков руку важно идущей рядом девчонки, в ее клетчатом платье.
  - Iдзi, каралева! - девка хлестнула ее по бедру плетенной косой из цветков. - Зара табе карона будзе...
  - Папа... - едва заметно пошевелись белые губы младшей панны. Она то и дело оглядывалась на вишню, под которой провела последнюю в жизни ночь.
  - Полька, глянь, пятля са збруi вытрывае?
  Я подбежала к воротам, подсунула стул под третью широкую петлю, запрыгнула на кожную подушечку, и, обхватив двумя руками ремень, повисла на нем.
  - В кайф болтаться? - крикнула Таська, оттягивая юбку. Девки грянули смехом.
  - Ёй спадабалася!..
  "Нимб примеряешь ты мой,
  Быть тебе...
  Уф!.."
  Я вздрогнула. Из верхнего чугунного завитка моргнули слезящиеся кнопочки глаз. Дрожащий холодный нос ткнулся в мои напряжено согнутые пальцы...
  
  XXXII.
  Ветер переплетал петли, словно девичьи косы.
  - Яку першую, дзяѓчаткi?
  - Па старшынстве давай!
  - Агатка, ты ѓ нас самая вопытная - чацвярых зялёных прыкончыла... Давай, табе гонар...
  Вышла румяная, щуплая девушка, лет двадцати. Смущенная улыбка выдавала ее волнение оказанным вниманием.
  - Ну, паненка, - хлестнула она старшую переломанным прутом, - Залазь на памост...
  - Я сама... - пана ударила по вытянутой руке.
  - Калi ласка... Мо i гальштук сама накiнеш?
  Дрожащие руки выхватили у Агаты петлю. Веревка плавно легла на тонкую, обрамленную черными жирными, как у отца, прядями, на которой еще вчера красовалась золотая цепочка. Пальцы стоп комячили мягкое сиденье стула. Агата пристально посмотрела в бледное, на глазах покрывающееся потом лицо, и, резким неуловимым движением выбила стул.
  Тонкие, слабеющие пальцы судорожно пытались заползти под петлю и оттянуть ее от горла, но она сжималась все туже, собирая кожу в сладки. Стиснутые до посинения ногтей кулаки упали на бедра и медленно разжались.
  - Еей-аа... - раздался сдавленный гортанный хрип. По трясущимся от конвульсий ногам потекла моча.
  - Зоечка, - прошептала младшая панна, закрыв лицо руками.
  Оцепление стиснуло в тисках все: набранный воздух застыл в приподнятой груди, бравадная улыбка не сомкнула губы, и, маской застыла на лицах, не сплюнутая шелуха семечек повисла на кончике языка, любопытство распахнуло веки и оставило неподвижным зрачок, устремленный на извивающуюся повешенную.
  Наконец, преодолевая захлестнувшую волну скованности, сзади пробудилось движенье и послышались голоса:
  - Вось i першая...
  - Глянь, як тузаецца...
  - Ага... i твар счырванеѓ, а быѓ, як снег...
  - Падаль оборванная, бешенная! Вас тоже так под кадык придушат! - младшая дочь пана схватила повисшую на ее плече руку с хворостиной, потянула на себя и вывернула ладонь.
  - Айёёёй... Шалёная! - девка вцепилась свободной рукой в черные кудри. На помощь подлетели еще две.
  - Адчапiце яе ад мяне! - вопила девка. - Дурнiца шалёная!
  - Звяжыце паясом лапы, каб не тузалася!
  Панну потянули к стулу. Тонкие ноги упиралась в землю, захватывая между пальцев вырванную с корнем лебеду и загребая под ногти песок.
  - Ссс... За жывот укусiла, вар"ятка...
  - Ууууу... мяне за грудзi...
  - На, табе, сучка панская! - Последовал удар кулаком под дых.
  - Нннн... Стервы обосраные! - панна сморщилась и резко согнулась.
  - Зара i ты абасрэшся...
  Ее подтащили к стулу. Пинком она отбросила его под ноги разинувшему рот Сепке.
  - Не ѓпiрайся, козачка, - Степка вернул стул под петлю. - Усё роѓна павiснеш.
  Панна снова пнула стул, но дюжая рослая девка во время поставила на него колено.
  - Ды навошта гэтая тумба?! Падцягнiце вяроѓку...
  Петля опустилась к подбородку младшей дочки.
  - Вас тоже всех... так же... - голос панны стал холодным и звонким. - Скоро! Очень скоро! - еще спокойнее добавила она.
  По девичьей гурьбе прокатился ропот.
  - Што яна кажа? - хмыкнула белабрысая девчонка
  - Пужае... - уверенно чмокнула, выплюнув шелуху, стоящая рядом.
  - Ну, вядома ж... сама баiцца i нас напужаць трэба... - подмигнула мне Вика.
  - А раптам праѓда... не па сабе, неяк... - услышали мы не уверенный голос позади. - Кажа, хутка i нас...
  - Тiпун табе... Праѓда... - в другом слышалась насмешка.
  - А твар, нiбы каменны стаѓ... - толкнула Вику в бок, метнув тонкой пепельной косичкой, девчонка такого же возраста, как она.
  - Жудасна мне, дзеѓкi.. - дрогнул неуверенный голос.
  - Жудасна ёй! То схавайся ѓ куранiк... - обернулась Вика
  - Ага. I квахчы там - Ко-ко-ко... Зара знясу яечка ад страху! - подхватил шутку насмешливый голос.
  - Ды ну вас, балаболкi! Самi курыцы! - настороженный голос сменился на обидчивый.
  Резким движеньем панна отпрянула назад, потянув за собой держащих ее девок.
  - Накiдайце хутчэй пятлю!
  - Вось так... Пачакай тузацца...
  Серо-зеленый взгляд устремился к сливе, под которой стоял пан.
  - Папа...
  Она подогнула колени. Резко задергала плечами, пытаясь высвободить связанные руки. Локти уперлись в ребра. Через пару мгновений подбородок уткнулся в правую ключицу, ноги вытянулись, грудь перестала пониматься, нижняя челюсть выдалась вперед...
  С последним прерывистым выдохом все вздрогнули. Шепот шелестом пронесся над всеми:
  - Вось i ѓсё.
  - Не варушыцца...
  - Больш пужаць не будзе прадракальнiца...
  - Хiба, што толькi крумкачэй...
  
  XXXIII.
  - Герленки, а вот эту - подцеплю я, для приколу, - нетерпеливо просовываясь между тесно стоящими, насмешливо прозвенела Тася.
  - А адвагi хопiць, галалыткая?! - все обрадовались возможности посмеяться не над смертью, а над бесшабашностью рыжей Дивачки.
  - Хопiць, хопiць... Не из хлюпиков. Ну, поди сюда, голенькая куропатка... Она подозвала пальцем кудрявую гувернантку. Двое подвели к стулу трясущуюся, на глазах покрывшуюся гусиной кожей, блондинку.
  - Как тя зовут, ромашка белая? - Тася усиленно напускала на себя важный вид.
  - Ольга Николаевна, - еще слышно ответила блондинка.
  - Ольга Николаевна? Прям как моя бывшая химичка... Трояк годовой мне влепила за пролитый реактив... Медальки серебряной лишила, как ты - дородная корова...
  Девчонки из всей Таськиной бравады, скорее всего, поняли только одно - "Корова", но смеялись еще пуще.
  - Панночки, милые...
  - Няма тут табе панначак! - раздалось из гурьбы.
  - Вунь, боѓтаюцца...
  - Тепай да iх, вучiлка!
  - Не берете на душу юною грех! - если б руки Ольги не были связаны, она б, вероятно сложила их молитвенно пред устами...
  - Даѓно ѓжо ѓзялi...
  - Бога побойтесь, Он видит все!..
  - Няхай бачыць, як ты дрыжыш!
  - За вас мне страшно, девочки... - Ольга наклонила голову.
  - За нас ёй жудасна...
  - Глянь, чуллiвая зайшлася...
  - Становитесь на стульчик, Ольга Николаевна, вам повыше будет. - Тася указала прутом на стул.
  Стопа огромного не женского размера продавила мягкое покрытье.
  - Так, теперь ставим вторую ножку, то есть - копытце, Ольга Николаевна, - командовала Тася.
  - Меня заставили их учить, - дрожала гувернантка. - Я не хотела...
  - Погони колени, - Тася прыгнула на край стула, высунув кончик языка, подхватила качающуюся петлю. - Ну, подогнись, дылда, не достаю твою кудрявую...
  Ольга послушно согнула колени.
  - Склоните голову перед судом присяжных, - продолжала дурачиться Тася, - Так... петелька на месте. - она спрыгнула со стула. - Покачаемся, Ольга Николаевна... - она старательно пыталась, выбить или хотя бы отодвинуть стул, но гувернантка была явно тяжелее, к тому же она с такой силой уперлась в стул, что ноги по косточку утонули в его подушке.
  - Дай, дапамагу, - подскочила одна из ведших Ольгу девок. Тася обхватила стул двумя руками, девка, став позади уперлась ногой...
  - Унннуммм, - вырвалось у гувернантки.
  Острые соски резко приподнялись, густые белые зубы до крови закусили губу, ноздри быстро сужались и расширялись, жадно втягивая нагретый солнцем воздух. Правая нога пинала в бок уже обмякшие тело панны, от чего то вертелось, раскачивая саму Ольгу. Петля, под раскачавшимся грузом, зажималась все туже, все глубже и глубже врезаясь в горло. Наконец зубы выпустили окровавленную губу, рот приоткрылся, нижняя челюсть выдалась вперед.
  Раскрылся рот и у Таси... Она не сводила расширенные зрачки с опущенной кудрявой челки. Слегка разбивая песочный бугорок, прямо к ногам ошарашенной Подпаленной упал продлинноватый кал.
  - Я же... ее в самом деле прикончила... - Тася пошатнулась и отступила на пару шагов.
  - Хм... дзiѓнiца! - ее помощница вышла из-за спины гувернантки и улыбнулась. - Канечне, прыкончыла! А як ты думала? Папесцiцца?!
  - Супакойся, супакойся... Ты малайчынка. - Наташа тихо подошла сзади и стиснула Тасины плечи.
  - Я задушила... убила ее...
  - Так трэба. Трэба. - спокойно и твердо говорила Наташа. - Ну, падходзь сюды, музыка, прабiла твая гадзiна. - она щелкнула пальцами подзывая вторую гувернантку.
  
  XXXIV.
  Темно-коричневые, почти рыжие, тонкие пряди залепили потное лицо так, что его выражения не было видно. С кончика носа в ямку над верхней губой время от времени спадали капельки пота, которые она не заметено слизывала. Ее придерживала за связанные запястья тонкая, коротко стриженая, девчонка, лет тринадцати. Но гувернантка шла спокойно, нигде не пытаясь замедлить шаг. Это, явно не наигранное, непринужденное спокойствие сначала занимало, но постепенно стало раздражать своей непривычностью всех.
  - Станавiся, апошняя, - Наташа подсунула стул под петлю из сбруи.
  Гувернантка задрала ногу, коленом другой уперлась в стул. Залезть самой без помощи рук было не под силу. Наташа и стриженная приподняли ее под мышки.
  Легко проскользнув через голову, кольцо ремня упало на медный крестик.
  - Маѓчыш, нiчога сказаць не хочаш? - Наташа, подтянув к затылку узел, спрыгнула с края стула.
  Гувернантка сдунула с губ прилипшие волосы.
  - Дзiѓная нейкая, - проносилось от одной девчонки к другой.
  - Можа за ноч язык праглынула?
  - Зараз пабачым, калi забоѓтаецца...
  Услышав это гувернантка, плотно сжала губы, но, взглянув на висевшую рядом старшую дочь пана, язык которой покрыл всю бороду, она вздохнула.
  - Эй, ты! Хаця б малiтву прашаптала...
  - Цi песню спела...
  - Ты ж - музыка...
  Обращенные к ней выкрики звучали полунасмешливо, полупрезрительно. Ее поведенье все больше и больше приводило девчат в замешательство.
  Наташа, подперев себе бока, пристально заглянула снизу верх в черные с искоркой глаза. Стул отлетел, перевернувшись раза два, примерно на полметра. Она, чуть подпрыгнув, с видимым неистовым усилием, поднимая обгоревшие плечи, клонила голову вперед, надеясь, что сбившиеся волосы будут и теперь скрывать ее лицо.
  - Зноѓ - нi гуку...
  - Хаваецца ѓ космы...
  - Глянь, упартая, сцерва!
  - А можа пакалышам, адгукнецца?
  - I самi - пакалышамся...
  - А ну, давай!
  И гурьбы, взявшись за руки, вприпрыжку выпорхнули с хохотом две девчонки. Важно подбоченясь, вертя бедрами, демонстрируя обновы из панского гардероба, они обошли скрещенные ноги гувернантки.
  Наташа отвязала ремень сбруи и, подмигнув, бросила его, смуглявой девке в белом расшитом желтыми розочками платье. Повешенная стрелой устремилась вниз. Волосы на мгновенье поднялись веером над головой, открыв нарумяненные с полосами потекшей туши немного впалые щеки. Приземлившись на еще скрещенные ноги, она сморщилась от боли. Приподнявшиеся от ускорения кулаки хлопнулись о поясницу. Не устояв, она свалилась на бок.
  - Аннхаа. Травинки согнулись от ее резкого выдоха.
  - Еееха! - завизжала девчонка в белом платье, хватая конец ремня.
  - Вопа! - воскликнула ее подружка в молочно-кофейном костюме для конной езды, ухватилась повыше.
  - Рааз, два, - девка в платье присела, натягивая ремень.
  - Вопа, - вторила, помогая ей, вторая. Кружевные манжеты съехали до локтей, на запястьях показались следы от недавних веревочных "браслетов".
  Шею гувернантки вновь сдавила петля из жесткой кожи. Она, продлевая время для бесценных вдохов, сама села на колени, потом, морщась, поднялась на ноги.
  - Вось, вось, памагай дзеѓкам, памагай, - закивала стройная, конопатая девчонка, в шелковой кремовой блузе одетой поверх изодранного сарафана.
  - Памагай, не памагай, усё роѓна - кiрдык, - оглянулась на не девка в пестром, цыганской юбке.
  - Раз, два, - девка в белом платье присела, подтягивая, перехватывая все выше ремень
  - Опа! - хваталась еще выше вторая.
  От земли оторвались сначала пятки, потом, дрогнув - пальцы ног гувернантки. Усильем воли она скрестила их.
  - Ахххаам... - раздался выдох, подбородок уткнулся в шею.
  - Раз i два! - нижние капроновые юбки накрыли шпильки туфель.
  - Вооопка! - полы пиджака скомкались в траве.
  - Аххнам, - гувернантка стиснула кулаки. Она упрямо клонила голову вперед.
  - Раз i-i два... Ей-ей! - пышный белый подол прижался к ногам девки, она, подпрыгнув, оторвалась от земли.
  - Вопа! - ликуя, вскрикнула вторая, взлетев вслед за ней.
  Пальцы ног гувернантки утонули в примятой траве. Она снова, но уже очень резко, склонилась на бок. Коричневые волосы опустились на подрагивающую ляжку.
  - Давай, давай! - кто-то из девчонок захлопал в ладоши.
  - Яшчэ, яшчэ! - раздался свист.
  - Раз i два, узялi! - туго заплетенная русая коса упала на раздувшийся подол.
  - Вопа! - хромовые сапожки опустились на землю.
  Изо рта гувернантки потекла пена. Она пыталась скрестить ноги, но сил уже не было, они почти болтались, ступни дрожали от напряжения.
  - Вопа-па-па! - полы пиджака прижались к лоснящимся штанам.
  Колени гувернантки подогнулись, плоский втянутый живот округлился, небольшая заостренная грудь уже не поднималась при вдохе, мокрые посиневшие едва заметно хватали воздух.
  - Я хочу с вами... к вам... - шепот был почти не слышен в оживленном гомоне...
  - Цiха! Цiшэй вы! - Наташа насупившись, раздраженно махнула всем рукой. Гурьба стала затихать. - З намi хочаш? - переспросила она, приподнимая за волосы уже бессильно упавшую голову.
  - Дааа... хочу с вами... - еле слышно прохрипела гувернантка.
  
  XXXV.
  - Мо адпусцiм яе, дзеѓкi? Няхай падушыць з намi блашчын...
  Гурьба вновь загудела пчелиным ульем:
  - Во, як жыць хоча...
  - Брэша са страху!
  - Якая карысць ад яе?!
  - А мо, няхай жыве...
  - Вырашайце хутчэй, - Наташа отпустила волосы и потный, сморщенный от последних усилий удержаться на коленях, лоб упал на боковую завязку ее сарафана.
  - Перарэзвай гальштук!
  Нож довольно свободно проскользнул под широкую петлю. Прошитая серыми грубыми нитками кожа глухо затрещала под широким лезвием.
  - Аххам, - лежащей на спине наконец удалось глубоко вздохнуть.
  - Развяжы ёй ужо i рукi, Натка... - девчонка в вышитом платье склонилась над только что мученной ею, помилованной.
  - Значыць хочаш з намi? - Наташа помогла ей сесть на колени.
  - Хочу. - она сглотнула слюну. - Я и так ваша... Из города недавно. Хотела этого прикончить, - она кивнула в сторону пана. - И бежать...
  - Чаму ж не прыкончыла?
  - Духу не хапiла?
  - Цi цiснуѓ моцна, як тога пажа?
  Девки окружили ее и Наташу, и стали разглядывать еще внимательнее. Острый взгляд черных глаз внушал доверье. Губы очень скоро перестали дрожать, и она говорила тихо и уверено, смотря открыто и прямо на каждую.
  - Младшая, Люсенька, очень любила отца, почти не отходила от него. - она обернулась на побелевшие ноги младшей панны, мокрые от мочи пальцы, уже облепили гудящие, огромные с блещущими спинками мухи.
  - З характарам дзеѓка была... - потерла запястье девка, вешавшая младшую панну.
  - Зоя, - гувернантка перевела взгляд на застрявшую в петле у горла руку старшей. - Способная, но истеричная девочка... Чуть что не по ее - губы подожмет, кулаком по столу и - вон из комнаты...
  - А гэта - палахлiѓка - скривилась помощница Таси на Ольгу Николаевну, - Аб ёй i казаць няма чаго! Вунь, ѓжо цэлая куча пад нагамi...
  Тася склонив голову, стала вертеть пуговицу на своей нескладной юбке.
  - Сама адкуль? - девки недоверчиво продолжали расспрашивать помилованную.
  - Местная я. Пружанская.
  - Як у горад занесла?
  - Училась в Варшаве...
  - Як жа ты да Варшавы дадлыбала?!
  - На перекладных.
  - Бачш яе! Ламаносаѓ у спаднiцы!
  Вопросы сыпались горохом со всех сторон. Обнаженный "Ломоносов" только и успевала вертеть головой на передавленной шеи и отвечать.
  - А з чыiх ты будзеш?
  - Бойкава Надя, дочь фельдшера...
  - Гэта таго, якi прымаѓ у нашае Манькi цяля?
  - Наверно... татку везде зовут...
  - На музыку там у сваёй Варшаве вучылася? - я протиснулась ближе к "Ломоносову"
  - И на наставителя литэратуры.
  - Ну, уставай ѓжо... цi што... настаѓвiтелька... - Наташа подала ей руку.
  Она снова немного поморщилась - еще болели ноги от "прыжков в петле".
  - Апрануць небараку трэба... - заметила одна из девчонок.
  - I не падумаю аддаваць маю сукенку! - твердо заявила девка, вертя подолом коричневого платья с белой вставкой плеча и рукава, в котором вчера была гувернантка.
  - Ды хопiць з яе мяшка!
  - Якога мяшка?! - удивились все.
  - Вууунь таго, з-пад сена. Дзiркi прарэзаць i - на выставу!
  - За кароткi вельмi...
  - Ааа... зыдзе!
  
  XXXVI.
  Я незаметно отошла от арки и, переходя от дерева к дереву подобралась к сливе. Пан сидел на коленях, уткнувшись лбом в ствол. Ира, заглядывая в искаженное от боли и ненависти лицо, водила по изогнутой спине кончиками пальцев.
  - Эдушка, бежать надо... Давай убежим, каханы...
  - Отстань... Убирайся, телка... Ира... не до того... уйди...
  - Я тебя... а ты...
  - Пошла вон, сказал!
  Подобно невидимой маске, боль передалась и отразилась на лице Иры. Пальцы сгрудили в комок на середине позвоночника плотную ткань халата.
  - Полька, дзе ты? - послышались голоса девчат.
  Пан, Ира и я встрепенулись одновременно.
  - Бяжыце... - беззвучно прошептали мои губы. Но ни Эд, ни Ира не увидели этого. Девчонки подбегали все ближе. Пан прибывал все в той же позе.
  - Аблiём яго газай? - все девки столпились возле меня.
  Пара босоногих побежали в сарай за керосином. Я всем телом прижалась к шершавому стволу. Хотелось врасти, влиться в него, чтоб забыть обо всем, не видеть и не слышать больше ничего... Наклоняясь друг от дружки, оставляя за собой борозду уложенной метлицы, девчонки тащили канистру. Резкий запах больно кольнул в носу кислотой.
  - Гэй, крумкачагаловый, лазню прымаць будзеш?
  Ира вздрогнула, отдернув руку со спины пана. Он не пошевелился. Двое потащили канистру к пану.
  - Дзяѓчаткi, памажыце - цяжкая...
  К ним подбежали еще двое. Четыре руки ухватились за изогнутый округлый край канистры. Две подошедшие девчонки, раскорячившись, приподняли гладкий овальный низ...
  - Проклятые, вонючие холопки... - паз провел по глазам широким рукавом.
  - Дайте мне... - бледное лицо Иры перестало отличаться от ее белоснежного корсета. - Дайте кремней...
  Дрожа, она потянулась за продолговатым камнем. Взглянула в его покрасневшие от жгучей жидкости глаза. Отдернулась. Набрала полные легкие воздуха. Выхватила камешки у склоненной, смотрящей на нее распахнутым совиным взглядом лохматой девки.
  - Смелее, Ира. - пан одобрительно кивнул.
  Камень скрежетнул о камень. Еще раз. Задымились мягкие, махровые складки. Пан часто задышал, отпрянул от дерева. Вскочил, лихорадочно озираясь по сторонам.
  - Трымайце, трымайце яго!
  - Як трымаць?! Ён жа гарыць!
  Эд метался из стороны в сторону. Девчонки встав, было в круг, взявшись за руки, будто у Купальского костра, с визгом отскакивали, как только он направлялся к кому-то. Горящая спина и машущие огненными перьями рукава, прорвав кольцо, направились за ограду.
  - Сам згарыць, крумкач клышаногi...
  - Падпалiм ягонае гняздо i - гайда адгэтуль!
  - Дзеѓкi, абкладай гэты смярдюшнiк сенам!
  Пестрые сарафаны муравьями заползали возле усадьбы. Отрывая кустки стогов, они тащили перед собой сухие, колючие охапки, сооружая вторую кладку, помимо кирпичной.
  - Нацягвай у сярэдзiну i аблiвай газай!
  Послушные муравьи в сарафанах потащили сенные комки внутрь дома.
  - Давай, давай! Хутчэй... Не затрымлiвай! - подгоняли задние передних. Если кто-то вдруг задумчиво приостанавливался, уставившись на свой комок или оглядывая дом, его тут пихали задние, и, приходилось продвигаться по единой цепи...
  Облитая керосином трава вспыхнула мгновенно. Огненные волны захлестнули крышу...
  
  - Вось дык красуня! - захлопала в ладошки Вика, увидев выходящую из амбара Надю.
  Грубая сетчатая мешковина покрывала гибкую фигуру едва доходя стройных, как будто выточенных резцом скульптора, ног. Через довольно редкую сетку были видны чуть ли не все детали ее изящного тела. И издалека нельзя было разобрать, чему лучше удается скрывать ногату - темно-оранжевому загару, или мешку с тремя косыми прорезями - для рук и шеи.
  Позабыв подожженного пана, усадьбу, девичья гурьба вновь окружила новоиспеченную соратницу:
  - У такiм убору табе шырока не крочыць!
  - I прысядаць будзеш, як бусел на балоце - асцярожна-асцярожна...
  - А ногi перастаѓляць, як качка - блiзка-блiзка, часта-часта...
  - Цяпер яны с Падпаленай - два лапцi - пара!
  - Толькi - босыя, як мы... - Наташа почесала обугленной палкой пятку.
  - Что ж... придется, раз уж так... - смущенно покраснела Надя, тщетно пытаясь обтянуть пониже свою обнову.
  - А што рабiць з гэтым пажам? - Наташа указала на беззвучно рыдающую Иру.
  - Што, што... Мусiм браць з сабою i яе. Не кiдаць жа тут. - вздохнула я.
  Мы уже переходили конопляное поле, а ненасытные языки пламени все еще долизывали обугленный скелет усадьбы.
  
  XXXVII.
  Земля выдыхала тепло, подаренное ей солнцем за день. Босые ноги обвевал пар, исходящий от рыхлого чернозема, и они почти не чувствовали усталости. Сухие травинки и обломанные прутики слегка покалывали кожу, но не больно, а приятно.
  - Наконец выбралась из этих душных, роскошных стен... - Надя на ходу сорвала колокольчик и воткнула его дырку мешковины между грудей.
  - И мне так осточертели эти панельные клетки, эти компы, клавы, мобилы, звонки, трескотня, шушуканье, пузатый напыщенный шеф со своими хомячьими вечно надутыми щеками... - Таська приподнялась на пальчики и закружилась на месте.
  - Ой, дзеѓкi, не разумею, аб чым вы кажаце, але ж так рада гэтаму прастору! - я взглянула на клонящееся под ветром резные головки васильков и перед глазами промелькнула наточенная дуга косы и ритмично ходящие из стороны в сторону накаченные руки Петьки...
  - А панские цурэчеки не побегают по полю теперь уже никогда... - Надя задумчиво посмотрела вдаль...
  - Табе iх шкада? - Вика забежала вперед и заглянула в ее карий омут.
  - Дети еще зупельне...
  - Бач ты, панскiх гусак пашкадавала... - дернула меня за рукав Наташа.
  - А в чем они винны-то? Напаскудить еще не успели...
  - Напаскудзiлi б... пачакала б крыху - покосилась Наташа на бывшую гувернантку. - Не падабаешся ты мне... Ты за iх, цi з намi?!
  - Я с нами, - с расстановкой проговорила Надя. - Но девочек жаль...
  - А я думала назад у пятлю захацела... - Наташа почесала пятку об колено. - Дык можна хутка ѓладкаваць - вунь колькi дрэѓ...
  - Дзяѓчынкi, дзяѓчынкi, не сварыцеся, - захлопала я в ладоши. - Надзь, раскажы, цiкава вучыцца ѓ Варшаве? - спросила первое что пришло в голову, чтоб перевести разговор в другое русло.
  - Учиться всегда и везде интересно...
  - Што тут цiкавага? - запрыгала на одной ноге Вика. - Пагайсаць бы па кiрмашу...
  - Табе бы ѓсё гайсаць, ды хлопцам вочкi строiць! - наконец по доброму усмехнулась Наташа.
  - Бэ-бэ-бэ, - скорчила ей рожицу Вика и тоже приостановилась из-за злосчастной пяты.
  - А почему вы все чешетесь? - удивилась Надя.
  - Вядзьмарка, каб яе...
  - Хм... странно... очень странно...
  - Хм... Не с пустого чайника, видно брякнула... - хмыкнула Подпаленная.
  Надя улыбнулась ей и продолжала спрашивать меня:
  - Ты где-то училась?
  - У Мiнску.
  - А кто родишчи?
  - Таты няма, памёр, а мацi - прыгонная, зрэшты, як i ён...
  - А мае - жывыя здаровыя, - подпрыгнула снова то ли от чесотки, то ли просто так вика.
  - А мои предки закладывают оба, - щелкнула себя по подбородку Тася.
  - А я вучыцца хачу, - Наташа плюнула на ладони, потерла их и достала из кармана пряник, спрятанный про запас, из панской кухни. - А тое вы ѓсе вучоныя, важныя... А я чым горш?!
  - Нi чым, нi чым, сябровачка! - похлопала подбадривая я ее по плечу.
  - Эх, дзеѓкi, а мне б за муж за маладога панiча! - опять завертелась Вика.
  - Ага! Якога мы прыйдзем i падпалiм! - подразнивала ее Наташа. Мы все рассмеялись.
  - Гляньце, а наш паж нiбыта ѓ ваду апушчаная, - Вика кивнула на Иру. Та шла, глядя вдаль невидящим бесцельным взором. Высокие каблучки ее нескладных широконосых шлепок булавками впивались в землю. Ей почти на каждом шагу приходилось выдергивать ноги, маршируя, как солдату.
  - Ды знiмi ты гэтыя капыты! Iсцi ж будзе лаѓчэй... - Вика сморщила свой маленький носик. Она подмигнула Ире, чтобы подарить, но та просто вынула из шлепок ноги, выдернула нескладную обувку из земли и понесла в руках.
  - Сумуе па сваiм крумкачагаловым, - прикрывая рот, шепнула Наташа.
  - Как не выделывался над нею, все равно - тоскует, - Надя посмотрела куда-то в небо.
  - Эфект ахвяры, - блеснула эрудицией Ната.
  - А можа - каханне, - вырвалось у меня.
  - Ты што, Полька! Гары яно гарам, такое такое каханне...
  - Калi мiлаванне аддадзена марам, - подпела Вика известную песенку.
  - Дзяѓчаткi, гляньце, царква... Давайце зойдзем...
  - Тым больш, ёсць што адмольваць i замольваць...
  
  XXXVIII.
  Белая прямоугольная коробка церкви упиралась в небо четырьмя позолоченными крестами. Черные бревенчатые дверцы были приоткрыты.
  - А ты куды ѓ трусах, бязбожнiца?! - потянула Иру за ремень женщина лет тридцати в белом атласном платье панны из моей условной группы.
  - Я... - растерянно произнесла циркачка. - У меня ничога нет с собой...
  - На, накiнь мой стары, - Вика достала из торбы свой синенький в цветочек сарафан.
  - А як жа с Надзькай быць?
  - I з гэтым дзiвосным пажам? - белобрысая худышка из команды Вики кивнула в сторону Иры.
  - Мо дадзiм iм на гэты час па сукенцы, у каго лiшняя ѓ запасе? - предложил хриплый грудной голос из середины столпившихся.
  - Запас бяды не робя...
  - I лiшняга не ѓ кога нiчога няма!
  - Усё здабытае - сваё!
  - Ды што ж вы гэткiя прагныя?! Бога пабойцеся... - зашумели остальные.
  - Дзеѓкi, ды вы што! - Наташа хлопнула руками по бедрам. - Толькi што вешалi, прымервалi панскiя анучы, палiлi... а ѓвайсцi ѓ царкву вось так - яны саромеюцца...
  Все растерянно переглянулись, зашушукались:
  - А й праѓды... Чаго нам цяпер?! Пайшлi так...
  - Але ж не прыстойна неяк...
  - Iдзi!.. Хто б гаварыѓ аб прыстойнасцi?
  - З якой ахвотай прыкончыла малодшую паненку...
  - Чыя б каза бляяла... А сама ѓ чыёй спаднiцы? - румяные щеки Агаты побелели
  - А хто пернiкамi кiшэнi набiѓ?...
  - Цiшэй вы! Хопiць! Уваходзьце, - Наташа рывком распахнула дверь и они с треском ударились о стену.
  Храм был пуст, не считая сгорбленной бабульки, вынимающей дрожащими скрюченными пальцами оплывшие огарки свечей, да мальчика лет двенадцати, носящего за нею железный измазанный воском лоток. Служба недавно закончилась. Девушки, прекратив все споры и разговоры, крестясь у ворот и дверей, обтирая ноги о траву или подолами сарафанов, тихо входили внутрь. Потемневшие от времени лики смотрели с закопченных икон пристально и строго.
  Я стала напротив Спаса Нерукотворного. "Господи, Боже, - сердце само подбирало слова. - Если Ты и вправду есть, прости меня... Нет, можешь не прощать даже... Но верни мне... меня Петьке... живой или мертвой... верни... Если же сдохну, и ты там будешь восседать на облаке, плюну тебе в рожу за то, что отнимаешь... беспощадно отнимаешь самое дорогое и любимое! Дашь немного пососать конфетку и выдергиваешь ее изо рта. И можешь поджаривать меня в аду на сковородке, или что там у тебя в тартаре есть! Меня не испугать! - Ад я уже видела. - я усмехнулась про себя. -А может тебя и вовсе нет?! Так зачем все эти храмы, позолота, роскошь?! Кормить брюхатых попов и писклявых дьяков. Верит тот, кто боится. Боится тот, кому есть что терять. Мне терять нечего... Нам нечего терять!".
  Я взглянула влево. Ира сложила руки на груди, ее белые бескровные губы что-то беззвучно шептали. Присмотревшись, я смогла разобрать:
  - Прости... Оставь его... спаси...
  - Дзяѓчынкi, а давайце паставiм свечкi за спачын паненак, i той абасраснай... - было не понятно Вика шутит или говорит серьезно.
  - Ты што, з глузду з"ехала?! - покрутила пальцем у виска Наташа. Эхо разнесло ее чуть хрипловатый голос по залу и, казалось, ударило с размаху в Царские Ворота.
  - А что, прикольно... - хмыкнула Тася, озираясь по сторонам и подбрасывая свою железную игрушку с кнопками.
  - Давайте лепей поставим за наше здовье, - Надя почесала затылок под темно рыжей не давно заплетенной косой. - У меня левая стопа стала гореть...
  - I табе пачалi пяты чухацца?! - чуть ли не в один голос воскликнули я и подруги. Сгорбленная бабка дернулась, и, ее костлявая рука разметала огарки свечей по алой с белыми полосами по краям половице.
  - Нет, не чешутся мне пяты, - Надя отрицательно замотала головой. - Просто стопы горят... Потом как-нибудь расскажу...
  - Цiкава, цiкава... - Наташа не доверчиво покосилась на позеленелые от травы тонкие вытянутые стопы Нади. - Ёсць у нас ужо чырвонапятая... - она кивнула в мою сторону.
  - I Падпаленая, - Вика шутливо толкнула Тасю в бок.
  Девичья гурьба постепенно собралась плотной гурьбой по середине церкви, переминались с ноги на ногу на усланной ковровой дорожке, растеряно и виновато крестясь на образа...
  - Якая нячыстая прынесла вас сюды?! - надтреснутый голос старухи эхом ударился в потускневшие Царские Врата - Даруй мне Божа!
  - Чистая-пречистая, бабуся, как ухват сковородки, отполированный дьявольскими лапками! - усмехнулась Подпаленная...
  
  XXXIX.
  Пуща шумела волнами листвы под дыханьем ветра, щебетала, щелкала, стрекотала разноголосьем птиц, рычала, фыркала, пищала звуками невидимых, но угадываемых зверей...
  Базарные продавцы птиц для панских хором поговаривают, что хорошую птицу можно узнать не по ее пенью, а по поведенью. Если она держаться на шесте прямо, ровно, гордо выгнув грудку - птичка поет сама, и не сфальшивит никогда. Если же они то и дело трепещется, вертит головой - верный знак того, что это плагиатор, "подмазчик" под чужие голоса, и, если и потешит слух, то совсем не долго.
  Совсем не долго... Как не долгой будет моя жизнь и жизнь всех девчонок, доверившихся нам, и тупо, слепым овечьим стадом идущих за нами... Идущих поднимать других, таких же, как они, драться за свободу, а по сути - идущих убивать подобных себе, но живущих в богатых избах, идущих на смерть... Но смерть в костре краше смети во льду... Лучше сгореть в огне борьбы, нежели тлеть в однообразном сером потоке лет. Идут, надеясь, что будут жрать кулебяку из фарфоровых блюд, а не сухую краюшку из кармана сарафана, и носить парчовые платья-робы вместо льняных сарафанов и холщевых рубах... Но разве пирог на фарфоре слаще сухой корки, разделенной пополам с любимым?! Разве кринолин ближе к телу мягкого льна, политого своим потом и собранного своими руками?!
  На смерть, на смерть мы ведем всех этих девчонок, но на смерть в борьбе...
  - А ѓ цябе чаго пята гарыць? - Зоя косо взглянула вниз - на ногу Нади. - Ды пры тым яшчэ й адна?
  - Бо яна ж у нас Пераскачка... Шугае ад адных да другiх, вось i пяты чырванеюць ад скокаѓ... - Тоня хлестнула веткой по голени, сгоняя комара.
  - Не, - вздохнула Надя. - Гэта да бузей валкi...
  - Да чаго, да чаго? - поморщилась Тоня.
  - А сапраѓды, ты абяцала расказаць пра свае пяты, - напомнила Ната.
  - Ну, правая чырванее да валкi - бойкi, левая... - Надя замолчала, согнула ногу и посмотрела на нее. Пятка была обычного бледно-розового цвета.
  - Левая?..
  - Да згону...
  - Да чаго? - вновь не поняла польского слова Тоня.
  - Да нечай смерцi...
  - Ну, протянем ещо, ласты не откинем, - Подпаленная взглянула на свою стопу и подмигнула мне. - Твоя левая, как у младенчика, не чита моей...
  - Глядзiце, глядзiце - зубр... - из-за кустов резко вынырнула темно-русая голова с двумя тугозаплетенными, поблескивающими от жирности на солнце, косами. Кусты с шелестом раздвинулись, и из них выпрыгнула сухопарая девчонка. Она перехватила подогнутый подол с собранными грибами в другую руку, а свободной указала в сторону... По поляне устланной сломанными ветками и опавшей желто-зеленой листвой, чуть пошатываясь на тонких ногах, выставив вперед рога-вилы, двигалась бурая туша... Высокий, всклокоченный загривок плыл между стволов мохнатой, покачивающийся горкой. Влажный черный клин бороды тащил за собой уцепившейся увесистый раздвоенный сук...
  - Зубр...
  - Зубр...
  - Прама да нас iдзе...
  - Якi вялiзны, паважны...
  - I не баiцца...
  - А чаго ж баяцца гэдакай калодзе, дурнiца?!..
  Рассыпанные по лесу и занятые кто чем девчонки, начали собираться у края поляны.
  - А вунь, глянь, i мядзведзь...
  Переваливая с задних на передние лапы мускулистое, переливающейся в проблесках солнца желто-бурым цветом, тело, на встречу зубру ковылял медведь... Чуть скошенные внутрь не ровные зубцы когтей подгребали под себя и отбрасывали смешанные с землей охапки листьев и травы.
  - То жай мой Васенька!.. сенька... сенька... - эхо повторило радостный возглас циркачки... Впервые на бледном, заостренном лице Иры в уголках розоватых губ появились ямочки. - Васька, Васенька... Ийдзи сюда... На... - она прищелкнула языком и полезла в боковой карман панталон...
  Медведь встрепенулся, медленно повернул голову на нее, и, продолжил ковылять к зубру... Рогатая туша на мгновенье остановилась. Замерла. Мохнатое веко опустилось, и вновь открыло круглый блестящий черный глаз...
  - Васька, стой! - Ира вертела головой, словно ища совета, помощи у одной из нас... - Остановись... Он же его забодает... - рванулась было она бежать наперерез Ваське...
  - Стой ты! - схватила ее за кружевную бретельку коротко постриженная в панской робе девка. - Ннне забадае... Зверына разумейшая за людзiну...
  Бурая, в мелких кучеряшках-катышках рогатая гора сделала еще несколько шагов к Ваське. Медведь приостановился, лениво мотнул вытянутой, взъерошенной мордой, облизал черную блестяшку носа, навел косой, но добрый, доверчивый взгляд на истинного хозяина пущи, и, неуклюже опустился на влажный, скатанный зад. Зубр из-под лубья посмотрел на неожиданно встретившегося прохожего, матнул подбородочной метелкой, и, оглянулся назад.
  - Ён зара пойдзе, - снова дернула циркачку за руку девка в робе. - Казала ж табе - нiчога не будзе!
  - Дзеѓкi, а давайце яго заменем... - послышался хриплый грудной голос со стороны.
  - Навошта ён табе?.. Хай iдзе сваёй дарогай...
  - Хiба разараць яго хочаш?!
  - Патрахi выпусцiць?..
  - А што... Панскiя харчы ѓжо пераварылiся, кiшкi зноѓ просяць ежы...
  - Дык, можа лепей Ваську... Ён жа ручны... Пажа яго патрымае, а мы...
  - Не, не, не! Мой Васенька! - Ира кинулась к медведю.
  - Куды ж ты, дурнiца?! Мы ж жартуем... Няхай твой Васька з намi iдзе...
  - Але... iншых паноѓ пужае, ды дзярэ!
  
  XL.
  Ночная, бурая медведица мгла медленно расползалась по небу... Она закрывала своими черными воздушными клочьями пядь за пядью светлого легкого летнего неба. Тень от ее всклокоченной, взбитой шубы упала на макушки, поплыла ниже, опустилась на средние пушистые ветки сосен, и, бросила свой тяжелый мохнатый подол на их, выпирающие из земли корни-вены.
  - Змяркаецца... Ня дрэнна б падумаць аб начлезе... - высокая, черноволосая девка из моей команды прикрыла покрасневшей от ягодного сока ладонью открывшийся от глубокого вздоха-зевка рот. Широкий рукав темно-синего бархатного платья сполз вниз до локтя, открыв розовую полоску на запястье.
  - Ня дрэнна, ды на чым спаць будзем? - идущая рядом, чуть подпрыгивая, девчонка схватила двумя пальцами край подола и, шутя, потрепала его.
  - Намякаеш на панская анучкi? Iх пад сябе падсцелем?..
  - А мо - далонькi, пакуль Андаркiныя бранзалеты нам iх не адарвалi? - сказала я вдруг и подумала: "Хм... Что это я о нем вспомнила?"
  - Не будзi лiха, пакуль яно цiха? - девка в панском бархате тревожно посмотрела на верхушки деревьев.
  - Усё, дзяѓчынкi, прывал! - скомандовала громко я своей пестрой хевре.
  - А можа яшчэ крыху пройдзем? - подскочила ко мне неугомонная стрекоза Вика.
  - Цёмна ѓжо, да й ногi стомленасць ломiць...
  - Ты ж загавораная... Цi ѓ чарнiцах пяты папарыць? - стрекоза провела прутом по моей голени.
  - Збiрайце гальё, развядзём агонь...
  Как играет пламя. Пламя, которое только вчера щипало и грызло пятки, сегодня греет и завораживает взор. Его причудливые, рвущиеся из черной золы перья стремятся в высь - в небо... Но, оторвавшись от огнища, породившего их, не дотянувшись до самого низкого облачка, они превращаются из жгучих алых кинжалов в серый, тающий на глазах дым.
  Ночь обволакивала своей прохладой и тишиной... Девчонки расселись вокруг костра. Освежающая ночная прохлада и накатывающая усталость все теснее прижимали друг к другу звенья этой живой цепи. Все той же пестрой, живой цепи, выползшей из канавы, обряженной в панское шмотье, опрысканной заграничными духами, но все так пахнущей сладким, чуть приторным бабьим потом, с шершавыми волдырями, заусенцами на натруженных руках, с темно-бордовыми - от ягодного сока и песчаными, траурными рамками, обрамляющими ногти...
  - Слухай, Iрынка... А што твой буры рабiць умее?.. - коротко стриженная вновь толкнула циркачку под локоть.
  - Ён у мяне шмат чаго ѓмее... Мой Васенька...
  - А ну, пакажыце чаго-небудзь...
  - Вася, Васенька... - циркачка провела тонкой, белой, будто мраморной ладонью по жесткой, игольчатой шерсти медведя, сопящего у ее ног. Услышав свое имя, он поднял морду и посмотрел на Иру слезящимися глазами.
  - Покажем дамам преставление, Васюточка?.. - она достала из кармана панталон кусок пряника.
  - Бач ты, ня з"ела, як адчувала, што стрэне сябра дарагога... - стриженная в панской робе толкнула в локоть соседку справа.
  Косолапый приподнялся, навел влажные подрагивающие ноздри на сжатый кулачок хозяйки.
  - Васенька, покажи, як панове умываются...
  Васька снова брякнулся на округлый покатистый зад. Черно-серые сабельки когти скрестились на приплюснутом лбу, поползли к глазам, подушечки лап соединились у края носа вытянутой морды. Девчонки не громко засмеялись.
  - Васенька, а покажи, як панове голiцца...
  Медведь упер три когтя в подбородок и провел ими несколько раз от нижний губы до шеи.
  - А ён у цябе танчыць умее?
  - Какой же цирковой медведь не умеет танцевать?! Умее, вядома, умеет! Ира спрыгнула позеленелой, овальной чурки. - Ой... - она оглянулась. Белая шелковая нитка от панталон осталась на одной из зазубрин. - Васенька, ко мне...
  Васька лениво встал на все четыре лапы.
  - Васенька, вальс... - кулачек с пряником поднялся вверх. Передние лапы медведя потянулись за ним...
  - Не люблю, калi мучаць жывёлiну... - отвела я глаза от Иры и ее могучего, не уклюжего партнера.
  - Гэта для яго не мука, а задавальненне... - Тоня не отрываясь смотрела на неловко кружащуюся пару. - З мальства гэтым займаецца, яшчэ й прысмакi ѓ пашчу кiдаюць...
  - Угу... Прысмакi на ланцужку...
  - За тое - за дарма...
  - I даѓно ён у цябе? - спросила я Иру, когда та под хлопки и смех девчонок вернулась на свое место.
  - Я выросла с ним... На...на... Мой милый... - тонкие длинные пальцы прикрыли мокрый сопящий нос. - Мой тата убил его мать... Я спала на ее шкуре... А его - моя мама кормила вместе со мной. Меня - из груди, его - из соски...
  - А як ён у лесе аказаѓся? Уцёк?
  - Калi Эд выкупил мяне из труппы, его посадил у клетку, меня - на ланцуг... Васенька сделал подкоп... - Ира вновь провела рукой по закрывшей ее голые колени мохнатой голове.
  - I ты яшчэ сумуеш па iм?! - Тоня переломила о колено прут и бросила в костер.
  - Ён хороший был... добрый... Так нежыѓ мяне...
  - Ён у цябе першы?..
  - Да...
  Из-за алой, дымящейся завесы донеслись тонкие, не стройные голоса:
  
  Разожмись моя петелька,
  Отпусти меня столбец...
  Та Пасхальная неделька,
  Тот с жиринкой холодец,
  Когда батюшка дал волю,
  Мы набили животы,
  Не корячились во поле,
  Отбыв повинность и посты.
  
  Песню подхватывало все больше девчонок. Вскоре голоса слились в одну протяжную, заунывную ноту:
  
  Ох, денечек, тот денечек,
  Тройка славная деньков.
  Был наш пан как ангелочек, -
  Не порол - уехал в Псков.
  К Троице бестья воротилась,
  Стала пуще лютовать...
  И петелька опустилась -
  Ручки к небушку поднять.
  
  Все смолкли. Только костра, с жадностью поедающего сучья, да частое сопенье Васьки, от которого приподнимались кружева на левой, напрягшейся от тяжести, ляжке циркачки, нарушали тишину.
  - А может нам наша стихосложница чё споет? - послышался насмешливый голосок Таси.
  - Так... Так... Праспявай чагось павесялей!.. - подержали ее девчонки.
  По недавно появившейся привычке, я потерла ноющие запястья. Взглянула вверх. Сосновые ветки тихо колыхались на ветру, в такт поддакивая девчонкам. По плечу пробежал легкий, теплый зуд, как тогда - от шести маленького, странного зверька...
  Слова вновь сами зазвучали в голове...
  
  - Ну, добра. Слухайце...
  Ах, Андерушка, Андарка
  Забери меня с собой
  Своей жизни мне не жалко -
  Придуши меня, родной.
  Ты возьми меня в темницу,
  Ведь темница - терем твой...
  Забери меня, девицу -
  Придуши меня, родной.
  Только быстро, только ловко
  Перебраться б на тот свет...
  У тебя, ведь, есть сноровка...
  А я дам тебе обет:
  Быть покорной и послушной,
  Какой до селе не была...
  Не томи лишь келье душной,
  Схорони от бед и зла!
  
  - Зноѓку яна клiча гэта лiха! - всплеснула руками девка в панском платье.
  - Тебя ж просили повставнее музон закатать, а ты глючишь... - подпевала ей дочь какого-то подданного.
  - Дык... А самi?.. Спявайце, што захочацца...
  - На галоднае пуза песнi не льюцца...
  - Але... але...
  - Вось дойдзем да горада - там пачастуемся...
  - Дзе?! Чым?!
  - Знойдзем...
  - Чуеце... А якiя там, кажуць, крамы...
  - Ага... А грошы дзе?!
  - А на што нам грошы?! Каменьчык у шкельца i - ѓся справа! Нас жа шмат i мы - сiла!
  - Гарацкiя сукеначкi прымераем...
  - Табе што, панскiх ануч мала?..
  - А табе - многа?!..
  
  Девичий гомон понемногу затихал... Как затихает птичья трель перед сумерками или грозой. Как затихает гулкая, ревущая волна, добравшись до берега и упав на него в изнеможении.
  Усталость... Она бывает здоровая и нездоровая. Здоровая - накрывает тебя от полного удовлетворения физической или умственной работой, когда добытые, сорванные плоды ее сладки для тебя самого. Нездоровая - подгребает всего тебя тяжелыми, неуклюжими лапами под свою увесистую тушу и душит в своей густой, сказавшийся, затхлой шерсти - тяжелом, беспокойном сне.
  Чувствовали ли девчонки здоровую удовлетворенность от пройденного дня, или просто усталость ломила босые, исхоженные ноги, а языки притомились биться о зубы? Но ночь загребла все и всех в свои могучие, властные лапы.
  
  XLI.
  "Корабль двухмачтый - терем у речки. Плывет алым судном в века.
  На окнах решетки, над ними карнизы... Везде в этом мире - тюрьма... Есть тюрьмы в подвалах, дворцы есть темницы... И в поле под небом - тюрьма. Есть тюрьмы и в море, и в скалах прибрежных... Свободен лишь кто не рожден.
  Ногою босою ты камня ступеней коснись и води в мой приют. Согрею дыханьем я мрамор холодный, едва переступишь порог. Палаты из камня, мрачные своды твой девичий смех оживит. Здесь все так уныло, светло и просторно. Здесь каждый венец кирпича хранит чью-то тайну, проклятье и ропот и колкость мозолистых рук. Науки и пытки, ученья и слезы. И жизнь наша - к смерти стезя. Ступень за ступенью шагаем мы выше к печати на стылый наш лоб.
  Ступень за ступенью и камень за камнем; палаты и арки дворца - твои здесь отныне... Хозяйка-царица ты будешь со мною в ночи.
  А днем уползем мы в глубинные недра - искать зерна правды и лжи. Ты тьмы не пугайся, - есть свет и в темнице - очами глубинными взглянь...".
  Полудемон сероглазый, хитроумный крысий Феб, с черной гривою завитой на плече моем вещал. Пальцы тонкие впивались в мою кожу до кости. Он шептал - летело это по палатам громом ввысь. Он шептал - дрожали стены, камень мертвый оживал. Петли ржавые скрипели перед входом во покой, будто бы рукой незримой кто-то двери открывал... Нимб дрожал над головою. Нимб плетенный и гнилой, как коса у девы мрачной, что завита не в прикрас. То петля была Андара - смерти вечная петля.
  
  XLII.
  "Просыпайся... Уши отгрызу!" - Сухой, вкрадчивый голос мягкой волной вплыл в черную тишину сна. Округлый, идеально выбритый подбородок легко коснулся моего лба. Ресницы уперлись в не большой, розовый бугорок родинки внизу щеки. "Вставай, Крыска, вставай! Уф...". Устало вздохнул Андар. "Я не Крыска, я - Поля... Поля Тихая..." "Уф!.. До чего ж бестолковая девчонка! Мне ли не узнать свою Крыску?! Вставай! По этапу пойдешь... А тебе не той дорогой... А той, что ко мне...". Подборок проскользил от переносицы к волосам и исчез. Тяжелые, ритмичные шаги и треск веток все отчетливее вторгались в сознание. Так маршируют военные... "Зеленые!" - Встрепенулась я и открыла глаза. Ночной небосвод зиял золотистыми дырами звезд.
  Шаги приближались.
  - Дзяѓчаткi, устав... - я вскочила с бархатного пиджака, одолженного мне Наташей для ночлега.
  Костер еще не потух. И поляна пестрела при тусклом свете смятым, сгруженным в гармошку трофеем из панского гардероба. Платья, юбки, платки устилали землю опавшими с вешалок лоскутами оборванной безмятежной жизни...
  - Ды мы яшчэ й не засыпалi...
  - Ага... Толькi прылеглi...
  "Хм... А мне показалось, что утро уже... Вот провалилась в сон...". По моему плечу скользнула влажная, холодная лапка...
  - Ды цiшэй вы! - шикнула Тоня. - Салдаты блiзка...
  - I, здаецца - многа... - поежилась девка в лиловом шелковом платье из Викиной группы.
  - Нiчога, нас, так сама, не мала... А раптоѓнасць - другая зброя...
  - Хуценька тушы агонь!..
  Разбросанное огнище скалилось последними угасающими клыками.
  - Збiрай манаткi i кожная са сваiмi па разным бакам!
  
  Подолы бились о лодыжки. Комкались и выпрямлялись. Пальцы вздрагивали и приподнимались, наступив на что-то острое. Рядом, твердо и уверенно шагали потертые, мокрые от утренней росы ботинки. Петли полосатых шнурков взлетали и падали на сырую кожу. Мрак скрывал лица. Тропинка сузила шеренгу в два человека и растянула ее до необъятности взора. Охрана шагала. Не в ногу, но четко. Левая, не придерживающая оружье рука, машинально поднималась с правой ногой...
  - Подтянись! Живее! Не спать!
  - Не то - на сосенках дремать придется... Гы-гы-гы...
  - И водичка с вас польется... Ха-ха...
  Грубый солдатский хохот заглушил урчанье выпи и угуканье совы. Идущий впереди командир повернулся, зашагал задом наперед, поднял руку, останавливая первую пару девчонок. Строй постепенно сжался.
  - Вот так, девоньки-красавицы... Вот так... - одобрительно кивнул командир.
  - Усяго дзесьцi паѓсотнi фуражак аховы i трыста хустак... - шепнула мне на ухо смуглянка в лиловом жабо.
  - Ага... Дзесьцi гэдак... - подтвердила я.
  С другой стороны тропинки из-за кустов раздался резкий жалобный писк - это был знак к нападенью. Солдаты судорожно хватались за бархатные, шелковые и батистовые петли, внезапно наброшенные им на горла. Треск веток, хрип, глухой лязг падающего оружья, клокочущие рычанье медведя распороли предрассветную сумрачную ткань тишины.
  - Черт... Строй, готовьсь... Цельсь... Тьфу... Ё... Стреляй!..
  - Мать твою...
  Беспорядочные выстрелы рассекли воздух. Посыпались мелкие еловые ветки. Шагах в пятнадцати от меня оказался высокий, стройный, как оглобля, Зеленый...
  - Дзеѓкi, душы iх паясамi!.. - скомандовала я своей ватаге, наматывая на ладонь белую гладкую ткань.
  Подпрыгнув, я набросила петлю на шею охранника. Он извернулся и вцепился мне в бедро. Я повисла за его плечами, натягивая пояс. Зеленый захрипел, подался назад, споткнулся и повалился на спину, придавив лопатками мои колени. Не разжимая пальцев, кольцо за кольцом накручивая пояс на посиневшие от напряжения руки, я стягивала петлю. Сжатые губы охранника раздвинулись в перекошенной улыбке. Светло-карие глаза помутнели. Теплая пузырчатая пена потекла по щеке и капнула мне на запястье...
  - Ах ты, жииммло вонючее, - сдавленный возглас Дивачки вернул меня из оцепления.
  Давно рассыпанный девичий строй ворошился вдоль тропинки. Там, у куста ракиты, пятерня Зеленого запуталась в русых волосах девки, лихорадочно бьющей окровавленным камнем по обезображенному лицу. Там - справа, двое из моих стягивали ботинки с мертвого командира.
  - Уууйдии... Уйди, зараза! - махал руками ефрейтор, пятясь от идущего на него на задних лапах Ваську.
  - Давай, Васенька, давай! - подбадривала медведя Ира.
  - Убери, не надо... - словно отгоняя мошкару, отмахивался Зеленый.
  - Вперед, Васенька... Малайчына... - циркачка шла рядом и одобрительно улыбалась. Косолапый явно не думал ни на кого нападать. Ему казалось, что он, следуя указаниям своей хозяйки, выполняет очередной трюк, веселя публику...
  - Дай сюды стрэльбу! - сорвала она ружье с обезумевшего от страха ефрейтора.
  - Надзька, злупi з каго-небудзь мундзiрку, каб дзiркамi не ззяць... - донесся насмешливый голос Наташи.
  - Не... Зялёнай быць не прагну... Лепей дырявой!
  - А ты чё, за мной ласты волочишь?! - Подпаленная резко обернулась к крадущемуся за нею охраннику. Два растопыренных пальца едва не ткнулись в расширенные зрачки Зеленого... - Сдать оружье, жаба! - Тася медленно взялась за ствол...
  - Ни одна баба еще не прикааасалась к нему... - Зеленый потянул ружье на себя.
  - Ээээх... - Дивачка вывернулась, перебросив через спину охранника... - Тэнкью фавер за саинс!
  "И мне ружьишко не в тягость будет", - подумала я, стягивая кремневку с задушенного.
  
  Рассвет раздвинул облака. Подрумяненное на небесной сковородке солнце, выкатилось с востока, облив легкой аллостью верхушки деревьев. К полудню оно пожелтеет, обернется золотистой, ослепительной головкой сыра. Поглотить его будет под силу только ночи...
  - Дзяѓчынкi прыгажунi, - Надя стояла на обугленной чурке и била в ладоши. - Збiрайцеся хутчэй ѓ круг ля вогнiшча! Былi вы этапныя, а зараз - птушкi вольныя! Размяркоѓвайся па важаках i - ѓ горад...
  - А што iм мы забылi?..
  - Iншых птушак абуджаць... На паноѓ, на прыхвасняѓ Зялёных...
  - Дахаты б...
  - Ага... Да сваiх бы...
  - Каб зноѓ у лапы коннiкаѓ патрафiць?! - лицо Нади передернулось. - Так и будем вандраваць - ад хаты да канавы, ад канавы да слупка, а ад яго - да этапу?!.. - Раздался хлопок - она ударила себя по голой ляжке.
  - Малайчына Пераскачка! - мое ухо обдало горячее дыханье Зои. - Выдатны важак вымалёѓваецца...
  - Час пакажа... У Пераскачак ёсць звычка - скакаць...
  Девушки сходились у погасшего кострища. Настороженно оглядываясь, перешептываясь, смеясь, они шли к потухшим, но еще теплым уголькам надежды... Вертя в руках трофейные ботики, сжимая холодные стволы кремневок, они шли к нам - в неизвестность...
  
  XLIII.
  Дорога к институту лежала через Никольский храм на Немиге. Подаренная государству в вечное пользование думным дьяком Кирилловым усадьба, служила теперь приютом для накопления знаний отроков и барышень, жаждущих получить оные. Разумеется, думный дьяк не мог себе позволить сделать столь великий дар ученическому люду, - такие дары по плечу лишь царю да боярскому сословью, Кириллов же, принадлежал, хоть и к крупному, но к купеческому роду. Усадьба отошла в управленье государства после убийства Кириллова стрельцами, обвинившими его во взяточничестве. Прозванный в народе "Аверкиными палатами", - по имени бывшего владельца, институт, отражался и плыл в речных волнах двухмачтовым алым кораблем. Разделенное на два яруса кирпичное здание украшали белоснежные резные наличники, вертикальные тяги дробили стену, очерчивая огромные решетчатые окна.
  Шесть пологих ступеней широкой лестницы, и, парадный подъезд с навесной аркой, проглатывает тебя в чрево постижения наук.
  - Куда направляетесь, красавицы? - охранник в сером мундире, застегнутом на все, натертые до блеска пуговицы, появился внезапно у дверей. - Дом казенный, проход только по документам...
  - Гляньце, а гэты - у шэрым...
  - Але, нiбы грыб на шурпатай ножцы...
  - Штаны п"яны цi блiзарукi кравец шыѓ?.. Чаму такiя доѓгiя, не па росце?..
  - А ён ужо ѓнiз расце...
  Охранник невозмутимо кашлянул. - Ваши документы, или попрошу покинуть помещенье...
  - Вось табе наш дакумент!..
  Среди женских голов вдруг появилась лопата...
  - Пошли во... - срывающего с плеча кремневку охранника прервал глухой удар железа о выпуклый, морщинистый лоб.
  Мраморные колонны подпиравшие потолок напоминали отполированные до блеска бочки. Пробивая кафель, они устремлялись вверх - до второго этажа, словно белоснежные Гераклы, удерживая на себе всю тяжесть здания.
  Дверь за дверью по холодному зеркалу пола. Лучи солнца пробивались сквозь решетки окон и таяли во мраке длинных коридоров. Из аудиторий доносились обрывки фраз, короткий, сдерживаемый кашель. Но почтительная, почти торжественная тишина говорила о том, что идут занятия, внушая уважение и трепет бунтовским, отчаянным сердцам.
  - А чё, у вас сесняк еще не кончился? - шепотом спросила меня Подпаленная.
  - Не яшчэ, рана...
  Двери, двери... Палаты, палаты... За каждой дубовой - вход в науку. За каждой резною ручкой - знания. Нажми, открой, войди, окунись в поток слов, строк, вопросов, ответов... И плыви, и захлебывайся в волнах бесконечного моря познания!
  Где же та заветная дверь, за которой негромкий, но убедительно-твердый, уверенный голос? Там - в самом конце коридора...
  - Ссс-аай... Дзеѓкi! Якi халодны мармур! Да жывата дрыгота праймае...
  - Гэта ж табе не зямелька, сонейкам прагрэтая, а палаты панскiя! Тутака басанож не лётаюць...
  - Ага... А ѓ саф"янавых боцiках, нiбы лябёдкi плаваюць...
  - I не кажы, Зоська! Па такой падлозе толькi i плаваць... Ногi самi ѓ бакi раз"язджаюцца... Таго й глядзi, раздзярэшся, як курка ѓ лужыне...
  - Iрка, а Iрка... - девка в робе потянула циркачку за майку. - А твой Васька не наробiць аладак на мармуры навукi?..
  Всю куриную стаю согнул до пояса смех...
  - Ды не... - смутилась Ира. - Ён у меня далiкатны...
  - Далiкатнасць у прыроды не пытае... - девка в робе подмигнула остальным.
  - Васенька умеет вести себя на людях... - циркачка потрепала медведя за ухом. Тот лениво поднял на нее глаза. Длинные, загнутые внутрь когти со скрежещущим стуком ударялись о пол. Ваське стоило усилий удерживать на разъезжающихся лапах свою тушу и поспевать за нами.
  - Што буранькi, i табе нязручна крочыць па люстраной падлозе?..
  - Не падрапай кiпцюрамi падмурак ведаѓ!..
  - Ды цiшэй вы, куры! - шикнула я на девок, обернувшись. - Заняткi iдуць, а вы раскудахталiся!
  - Ды мы што? Мы нiчога... - растерянно пожали плечами босые квохтушки.
  - Ага, ага, - вторили им другие. - А ты чаго, гэткая злосная?!..
  - Цiшэй, кажу вам! Тут трэба захоѓваць цiшыню - тут вучацца... Разумееце?..
  - Ой, падумаеш, важнасць якая...
  - Панночки, панночки, тихо... - Перепрыжка прижала указательный палец к губам.
  - I гэтая туды ж...
  - Ну, а як жа... Яны ж дзве... Вучоныя... Не роѓня нам...
  - А ну, сунiмiцеся, - строго шикнула Наташа. - Не ѓ вёсцы, не ѓ полi...
  - Тым больш, што мы прыйшлi... - я потянула на себя потертую резную ручку.
  
  XLIV.
  Яркие, желто-белые квадраты решетки отражались на стене. Солнечные лучи пробивались сквозь щели между потными парчовыми шторами и оконными проемами, отпечатывая прямоугольники света на бледной кремовой штукатурке.
  Платала-класс был почти пуст. Полтора десятка девиц-студенток занимали меньше половины второго ряда.
  - Хм... - дернула меня за рукав Дивачка. - Формашка у студиек, точняк, как в наших казёнках... Только у нас - коричневая с фартушнёй...
  - Ага... - кивнула я, мало что поняв из этого замечания.
  - И нам уже позволено выше чашечек... - продолжала повествовать Тася, указывая взглядом на свою юбку.
  - Так, так... Добра... - поддакивала я, давая понять, что сейчас не время говорить о моде...
  За небольшим зеркальным столиком сидел, покручивая в руках перо, человек. Полы темно-синего сукна его камзола не доставали до полу двух-трех вершков, скрывая под собою круглый, расшитый золотым узором, стульчик. Белоснежные, слегка примятые кружева рубашки обрамляли массивную шею. Звучал тихий, немного застенчивый, но уверенный голос.
  - Согласно Платону, избыток чего-либо приводит к своей противоположности. Поэтому избыток свободы, считает Платон, приводит к рабству, тирания рождается из демократии как высочайшей свободы. Сначала, при установлении тирании, тиран улыбается и обнимает всех, с кем встречается, не называет себя тираном, обещает многое в частном и общем, освобождает от долгов, народу и близким к себе раздает земли и притворяется милостивым и кротким в отношении ко всем. Постепенно тиран уничтожает всех своих противников, пока не останется у него ни друзей, ни врагов, от которых можно было бы ожидать какой-либо пользы... Ааа... Полина Николавна, - мимолетная улыбка чуть тронула уголки губ профессора. - Рад, весьма рад снова видеть вас! Проходите в аудиторию... И вы, сударыни, прошу, занимайте свободные места...
  Смущенные до покраснения щек босоногие сударыни торопливо уселись за парты. Я заняла свое место во втором ряду слева, поставив у скамьи ружье.
  - С нами еще один, необычный слушатель, пан, профессор... - кивнула я на Ваську, стоявшего с Ирой у входа.
  - А ему по силам будет спокойно посидеть хотя бы какое-то время?
  - Думаю, да...
  - Ён у меня тихий, деликатный... - продолжала заступаться за своего друга Ира.
  - Ну, тогда - прошу... - указал взглядом на лавки профессор.
  Циркачка села с краю первого ряда. Медведь привычно лег подле нее, возложив голову на колено хозяйки.
  - Итак, будут ли вопросы ко мне? - профессор терпеливо выждал, когда затихнет топот и перестанут хлопать и скрежетать парты.
  - Можно? - со скамьи поднялась бледнолицая худенькая в синей атласной кофте девушка.
  - Да, конечно...
  - Всегда ли нужно указывать критерии, говоря о свободе?
  - Всегда! И прошу заметить, что в человеческой истории этих критерий не было и нет... - он прикрыл губы, подперев неширокой ладонью лицо.
  - Это значит, что индивид никогда не был и не будет свободен? - за грудным, хриплым голом за моей спиной последовал скрип парты.
  - Увы... - развел руками профессор. - Абсолютно - никогда.
  - Дык навошта ж нам бiць паноѓ, уздымаць паѓстаннi?! - девчонка, лет двенадцати, пополнившая пошлой ночью мою группу, ударила маленьким кулачком по парте. Стеклянный чернильный бочонок зазвенев, задрожал, но остался в железных завитках подставки.
  - Не забывайте обозначать рамки, говоря о свободе, барышня, - снисходительно улыбнулся профессор. - Как бы парадоксально это не звучало...
  - Гэта як? - редкие, длинные ресницы девушки часто заморгали, открывая и закрывая зеленые, прозрачные глаза.
  - А так, - вмешалась в разговор Перепрыжка. - Ты б магла ѓчора пайсцi да дому, а пайшла з намi...
  - Дык усе пайшлi...
  - Да, верно, - кивнул Наде профессор. - Это - свобода выбора...
  "Перепрыжка-недопрыжка..." - промелькнуло у меня в уме.
  - Тады i ѓ паноѓ ёсць выбар: здзекавацца над намi, альбо араць зямлю...
  - Будуць яны табе араць! Як жа... Чакай... Калi певень салоѓкай заспявае...
  - Навошта iм араць, калi ѓ iх ёсць мы?!..
  - Высшие сословье, в большинстве своем - рабы собственной подлости... - задумчиво произнес профессор.
  - Як гэта? Паны - ды рабы?!..
  - Турецкий султан волен дать команду своим слугам стрелять по луне, и может приказать построить дворец...
  - I вольны загадаць начапiць ошейник...- раздался вздох циркачки. - I трымаць на цепи...
  - Это и есть - рабство собственной подлости. Свобода - большая ответственность и работа. А рабы не выносят, боятся ответственности. Рабы бегут от свободы. Всегда.
  
  XLV.
  Два пальца мягко легли на потертый край парты. Стараясь выпрямиться резко и быстро, профессор поравнялся со мной.
  - Уф... - вырвался у него глубокий, тяжелый вздох. Сложенная мной во время лекции бумажная птичка прижалась к его груди.
  "Уф"?!.. Почему "Уф"?! Какое знакомое это "Уф"... Где-то я слышала это "Уф"?". Шелест пожелтевшего листа и охрипший, но по-прежнему спокойный и уверенный голос прервал мои мысли:
  
  - Свобода взывала: "Пустите, пустите!"
  Война умоляла: "Убейте меня!"
  Отчаянье ныло: "Придите, придите!"
  А жизнь подвыла, смерть плетью гоня...
  Все пело, плясало в немом безрассудстве,
  И серость кружилась в палитре огней,
  И мудрость тонула в бездарном занудстве,
  И время летело в бессменности дней...
  
  Зачем же из таких философских стихов делать журавликов, Полина Николаевна? - он вернул мне исполосованный множеством перегибов пожелтевший лист бумаги.
  - Пусть хоть бумажный журавлик будет свободен...
  - Libertas res inaestimabilis . - уголки бледно-розовых губ чуть опустились, на припухлых щеках на миг показались ямочки.
  - Да, Андрей Сергеевич, - улыбнусь в ответ я.
  - Вижу, ваши сочинения становятся все более глубоки и философски...
  - Стараюсь, учитель...
  Улыбка вновь промелькнула на его лице.
  - А что случилось с вашими пятками? - его взгляд скользнул вниз, серые глаза устало, но внимательно смотрели на меня.
  - А это так... Заговор Ведьмарки смешанный с черничным соком... - смутилась я, пытаясь обтянуть сарафан пониже.
  - Сок Вядзьмаркi, каб гайсала шпаркi... - ироничный голос Наташи заставил меня вздрогнуть.
  - Як ты заѓсёды неѓзаметку падкрадаешся...
  - Справа ѓ тым, што яе пяшчотныя пятачкi не выносяць мулкай лебяды i шурпатых карэньчыкаѓ, прафесар, - продолжала поддевать меня Хитрова.
  - И агитационное дело у вас продвигается...
  - Это все - мои подруги, без них, мне б не справится...
  Прежние и освобожденные этой ночью из "зеленого плена подруги" торопливо вылезали из-за парт и окружали нас.
  - Ну, не скромничайте... Не приуменьшайте свои способности...
  - Не вгоняйте меня в краску, профессор...
  - Иначе, что, ваши щеки покраснеют, как ваши пятки?..
  - Счырванеюць, счырванеюць! I чарнiцы не патрэбны...
  - I нi сонейка, нi цяпельца...
  - Ага... Падрумяняцца самi сабою! - защебетал усмешливо девичий рой.
  - Вунь... Глядзiце, ѓжо чырванеюць!..
  - А что дальше думаете делать? - мягко и тактично сменил тему разговора Андрей Сергеевич.
  - На фабрики, заводы нужно идти... Поднять как можно больше людей...
  - Да, верно, - кивнул он. - А потом я бы вам совет...
  За дверью раздался резкий грохот и звон падающего стекла.
  - Зялёныя!.. Карнiкi!..
  
  XLVI.
  - Напэѓна шэры грыб ачуняѓ i паклiкаѓ... - белобрысая девка из Викиной группы оглянулась, ища кого-то взглядом.
  - Эх, слабавата лапатай па плешцы ѓсмалiлi!.. - коренастая блондинка стукнула железным копачом по мрамору.
  Двери распахнулись. Глиняный горшок с фикусом, ударившись о пол, раскололся на четыре части. Острые, многоугольные черепки, дребезжа, закружись на зеркальной поверхности. Темно-коричневые, блестящие от влажного чернозема, корни, распластались на плите. Казалось, они вот-вот оторвутся от удерживающих их тонких стволов и расползутся по всей аудитории жирными земляными червями...
  - Что у вас тут за собрание босо-сарафанное?!.. - Зеленый офицер стоящих вдоль первого и второго ряда девчонок.
  - Тут у нас, собственно, лекции, - невозмутимым, хрипловатым голосом ответил Андрей Сергеевич.
  - По какому же предмету, позвольте узнать, пан профессор? - офицер топнул, стряхивая со шнуровки комочки земли.
  - По философии...
  - По философии?!.. - усмехнулся Зеленый в рыжий, загнутый к низу ус. - Хотите сказать, что это... - он демонстративно прокашлялся. - Что эти барышни что-то понимают в философии?..
  - Homo doctus in se semper divitias habet ... - спокойно, с расстановкой отвечал Андрей Сергеевич. - Науки подвластны всякому уму, который алчет оные впитать...
  - Ты меня латынькой-то не стращай, панове... Вот моя наука, - Зеленый поводил дулом кремневки у самого носа профессора. - Самая премудрая из всех...
  - Не смей дотыкаться до пана! - запрыгнув на парту, Бойкова в несколько шагов подскочила к офицеру.
  "Перепрыжка-недопрыжка...". - кулаки мои сжались, не заметно для меня самой.
  - Подыми, подыми-ка мешочек повыше, козочка... - офицер, слащаво цокнув языком, медленно отвел ружье от лица профессора и провел мушкой по выбрызганному краю мешковины. - Какой подольчик-то... И подрезать не надо...
  - Да что вы все к нашим подолам приклеились?! - Дивачка сплюнула на пол. - Мода такая - двадцать первого в восемнадцатый век переходняк.
  - И вот этому... - Зеленый растягивал каждое слово. - Сарайному быдлу вы преподаете философию, профессор?..
  - Гэта хто тут быдла, коннiк клышаногi?! - щеки Зои покраснели пуще обычного.
  - Вот до чего приводит ваше вольнодумство, профессор, - кончик рыжего уса дернулся у самого носа Андрея Сергеевича. - Оно еще и недовольство проявляет и служащим его императорскому величеству оскорбления наносят...
  - Но вы же первыми изволите их оскорблять, - чуть отклонил голову профессор.
  - Желаете преподавать философию острожным крысам? - Зеленый не отводил цепкого взгляда от усталых серых глаз.
  - Гэта мы яшчэ паглядзiм, хто будзе размаѓляць з мышамi ды пацукамi...
  - Альбо магiльных чарвякоѓ накормiць.. - за его спиной раздались решительные женские голоса.
  - Можа спадара афiцэра пачаставаць лапатай, як шэрага вартаѓнiка?..
  - Ба! - Зеленый ударил свободной ладонью о кулак, сжимающий ствол ружья. - Да вы, я смотрю, бабью охрану завели себе, пан профессор.
  - Приказ на мой арест имеется? - Андрей Сергеевич едва заметно прикусил нижнюю губу.
  - Сейчас будет тебе приказ...
  - О... Полька... - девка в кофейном, разодранном по бокам, сарафане, подмигнула мне. - Як ты, у рыфму загаварыѓ...
  - Отойдите, дайте пройти... - стараясь сохранять спокойствие, подобно Андрею Сергеевичу, я взялась за ствол и отвела его от лица учителя.
  Зеленый схватил кремневку другой рукой и оттолкнул меня на два шага.
  - Стойте, Полина, стойте... - мягкая ладонь профессора легла мне на спину. В следующий миг веснушчатый нос офицер сморщился от мощного удара слева.
  - Что стоите, раззявы?! - зашепелявил он солдатам. - Стреляй!
  Короткие щелчки затворов эхом ударились о стены.
  - Снооова в риифму... - профессор рванул кремневку к себе.
  - Валi коннiкаѓ! - крикнул кто-то из девчонок.
  Дюжины три Зеленых, стоящих все это время в проходе у кирпичной перегородки с цветами, навели ружья в нашу сторону. Девчонки, перепрыгнув парты, метнулись к ним.
  - Стреляй, ослы! - хрипел офицер, пытаясь удержать ружье.
  Эхо ударило о стены и повторило приглушенный залп. С потолка посыпалась белая пыль. Несколько девок замерло, откинулось назад, и, будто теряя твердость под ногами, стали медленно опускаться на пол. Удивленные, непонимающие взгляды окатили холодом неизбежности...
  Поборов мгновенное оцепенение, я повисла на кремневке офицера.
  - Уммм... Тттварии... - скрежетал зубами Зеленый, разжимая пальцы.
  - Полина!..
  Мой лоб уткнулся в кружевную манишку профессора. Он прижал меня к себе еще сильнее... Оттолкнулся вперед, и, стал опускаться на колени, потянув меня за собою весом тела...
  - Осторожно... - неуловимая улыбка чуть коснулась его губ. - Крыска...
  - Андрей Сергеевич... - мои руки задрожали у него под мышками, - Андарка! - я силилась удержать его на весу, но все прибывающая тяжесть и слабость притягивала нас к земле...
  - Да, Крыска...
  - Крыс... Это был ты?.. - мысли мои путались, руки предательски дрожали.
  - Уф... - наконец узнала я знакомый глубокий вздох.
  - Крархх... Тьфу - поднялся с полу Зеленый. - В атаку! Цельсь, стреляй, раззявы! - схватил он уроненную кремневку.
  - А вы, чаго застылi, спадарынi?! Наперад! - скомандовал кто-то из девок студенткам.
  - Васенька, дави их!
  Раздалось оглушительное клокочущее рычанье и скрежет ногтей.
  - Давай, Васенька, давай! - подгоняла медведя Ира.
  - Медведь!..
  - Медведь!.. - отпрянули к дверям Зеленые.
  - Что шарахаетесь, вашу мать?!.. - офицер скрестил кремневку с лопатой Тони. - Медведя не видели?!..
  Краснощекая рывком вытащила лопату из-под ружья и с размаху хлопнула по его темени. - Вось i табе, грыб зялёны!
  Кокарда с двуглавым орлом покатилась ей под ноги. Зеленый рухнул спиной на парту.
  - Дзеѓкi, душы iх! - Тоня подняла над головой потемневшую железную бляшку.
  - Душы iх!
  - Бiй!
  - Наперад! - оставшаяся было у перегородки девичья волна хлынула к дверям. Зеленые попятились к выходу в коридор.
  Уже оттуда доносились, стуки, хаотичные выстрелы, бабьи крики, медвежье рычанье, матерная брань, сливающиеся в один, усиленный эхом гул...
  - Андар! Андарушка... - повернула я голову к учителю.
  Прошло несколько минут, а внутри меня, казалось, пролетела вечность.
  Он улыбался, как всегда, уверенно глядя прямо в глаза. Только серые зрачки становились светлее и прозрачнее, да от природы алые, даже к пятидесяти годам, губы, бледнели все больше и больше.
  - Уф, Крыска...
  - Зачем ты прикрыл меня, зачем?!.. - я обхватила его голову и осторожно приподняла.
  - Не терпится поскорей в земельку?
  Он лежал на животе, опираясь на локоть. Из-под правой лопатки сочилась багровая, густоватая струйка.
  - Я хочу быть с тобой... - я дотянулась до кем-то оброненного плата, скомкала его и прижала к ране. - Только с тобой!..
  - Посмотри, сколько у тебя подруг... - его лицо снова опустилось на мои колени.
  - Я одна среди них... Совсем чужая... - я помогла ему повернуться на бок, чтобы было легче дышать.
  - Привыкай... Это теперь твой круг. Ты должна вести их за собой...
  - Совсем чужая в этом оголтелом бабьем стаде... - бормотала я, чувствуя, как промокая, теплеет платок. - С тобой... Хочу быть всегда с тобой..
  - Ты будешь со мной... Будешь... А сейчас... - он попытался вдохнуть поглубже, но сухой, короткий кашель заглушил вдох. - Сейчас - иди к ним...
  - А ты?.. Врача!.. Я позову врача...
  - Ага... - едва кивнул он.
  - Я пойду, а ты исчезнешь... - догадка вырвались вслух, заставив меня вздрогнуть от понимания неизбежности потери.
  - Я приду за тобой...
  - Когда?
  - Скоро... Ведь ты же моя Крыска...
  - Твоя Крыска...
  - Ну, да... Иди же... Найди врача... И веди всех на фабрику...
  
  XLVII.
  - Полову вубили, полова разбежалась... Ааай, Матка Боска!.. - за хлопком двери, раздалось дребезжание черепка. Надя присела на корточки, стараясь не раздвигать колен. - Стопку поранила... леву...
  Последнее слово заставило меня встрепенуться.
  - Левую?.. - переспросила я.
  - Так, леву. - не громко всхлипнула она, прижав ладошку к пятке. - Пан профессор, пан профессор, что с вами?..
  - Ничего, сударыня, ничего... Просто поранился чуть выше... - он приподнялся и оперся о парту.
  Бойкова подошла ближе к нам. - Я могу чем-то помочь?
  - Врача позови, скорее!.. - с трудом удавалось мне говорить спокойным тоном.
  - Но я не знаю, где его тутай шукаць... Я лепей пабуду з панам, а ты беги...
  Сердце мое подскочило к горлу. Хотелось расстрелять, разорвать Перепрыжку на части, и не уходить никуда.
  - Поддерживай... Аккуратно...
  - Угу... Так...
  Мягкие, черные завитки волос учителя легли на грубую, колючую мешковину, прикрывающую плечо Перепрыжки.
  - Вот... - положила я ее руку на платок. - Прижми рану... Я быстро...
  Взглянув еще раз на бледно-розовую родинку, то поднимающуюся, то опускающуюся в ворс мешковины, я подняла свое ружье. "Так и не выстрелило...". - подступивший к горлу ком перекрыл дыханье. Я метнулась к выходу.
  
  "Врача... - больно стучало у меня в висках. - Какой к черту врач?! Все на каникулах давно... Это - дополнительные, благотворительные занятия профессора для бедных...". Ватные ноги скользили по мраморной плитке. Я не бежала, - плыла в конец коридора, сознавая, что каждый мой шаг напрасен... "Это смерть... Опять смерть... Нет, он не может умереть!.. Но это смерть... Я чувствую, знаю этот запах... Гнилой, смрадный запах смерти... И она... Эта с ним сейчас! Она, а не я... Ревную даже к смерти...".
  Я споткнулась обо что-то тяжелое и мягкое. Нога Зеленого скривилась от моего удара внутрь. Полусогнутое туловище прижималось к деревянному плинтусу. Из продольной раны на богу текла кровь.
  Чуть дальше остывала медвежья кучка. "Не выдержал, все-таки, Васька...".
  Левее девка в панской робе, разинув рот, смотрела на резной карниз неподвижным взглядом. Прижавшись к батареи, молоденький лейтенант, свесив голову, смотрел на свой распоротый живот. Прозрачная, покрытая кровавой пленкой, кишка еще подрагивала от конвульсивных вдохов.
  Белобрысая девчонка, лет тринадцати, прижала руку к левой щеке. Между безымянным пальцем и мизинцем на кроваво-красной нити висел затянутый пеленой зрачок. Прислонившись к косяку, она стояла, скрестив загорелые, в мелких царапинах, ноги. Одно, слабое движенье, и, тело, подкошенным стеблем рухнет на холодный мрамор.
  Разбросанные по полу фуражки были примяты босыми и обутыми, - с рельефными полосами, ступнями.
  По пути к кабинету врача, он находился в конце коридора, я натолкнулась еще на десятка два трупов Зеленых и наших девок, упавших на бегу и застывших в разных позах, удивленно смотрящих в стеклянные глаза смерти.
  Из открытых окон слышались радостные девичьи возгласы:
  - Бяжыце, бяжыце!
  - Не тое, яшчэ атрымаеце капачамi па патылiцах!
  - Малайчына, Васька...
  - А ту, iх! А ту!..
  - З гэткiм ваякам нам нiякi батальён не страшны!..
  - Мо, дагнаць i перабiць?
  - Ай... Пяты аб камянi муляць...
  - Дапамогу прывядуць...
  - I ёй мала не здасца!..
  Врача в его не большой, сложенной из белого камня, палате, не было. Он уехал на каникулы. "Аптечка... Где же аптечка?!.. Ах да... Год назад, когда я уколола пером палец, поспорив с профессором о надобности ссылок на труды других ученых, доктор брал бинт отсюда...". Дубовые дверцы овальной ниши-шкафчика скрипнув, ударились о стену. Достав бинты, йод и спирт, сознавая их ненадобность, я побежала обратно.
  
  - А где Анда... Где профессор?!.. - срывающимся голосом закричала я Перепрыжке.
  - Зник... - бывшая гувернантка сидела на том же месте, облокотившись о парту, удивленно-бегающим взглядом смотря в пол.
  - Как зник?!.. Куда зник?!..
  - Я не вемь...
  - У тебя даже крови на руке не осталось... А где платок?..
  - Зник... - она обнимала голые, худые ноги, тесно прижимая их к груди.
  - И платок?! Как?! Куда?!
  - Я не вемь... Не вемь... - растерянно бормотала она.
  "Будь ты проклята, Перепрыжка-Недопрыжка! Будь ты проклята! Как же я тебя ненавижу!".
  Я переступила через лежащую у ступенек, ведущих к зрительским местам, девку, обошла парту, возле которой недавно был Андар, подошла к его столику, положила на него все принесенное мной от доктора...
  Кулаки мои снова сжались...
  
  XLVIII.
  Бревна моста прогибались и скрипели под ногами. Загнутые гребешки волн о потемневшие кругляши дерева. Над головой - всколмаченные вихры облаков нес ветер к невидимому пределу. За мной и моими подругами шагали босые и полуобутые - в растоптанных лаптях, в изношенных, запыленных ботинках Зеленых, девки.
  - А лоѓка мы iх адмяцелiлi...
  - Лоѓка - цякалi, аж пяты зiхацелi!
  - А адзiн, уяѓляеш, у мяне стрэльбай прыцэлiѓся... Дык я яго сярпом так шуганула, ажно кiшкi вылезлi вон!..
  - Лоѓка... Але ж i нашых яны некалькi палажылi...
  - Да... Шкада дзевак...
  - Нiчога... Не прасыплеш зерне, не вырасце калосье! А якому лёс на камень упасцi - адно загiне, дзесяць колас ускалыша.
  - А что с паном профессором случилось? - одна из студенток, попавших под начало Перепрыжки, положила руку ей на плечо. Тонкие, с чернильными обводками вокруг аккуратно постриженных ногтей пальцы, легли на то же плечо, на котором час назад была его бледная щека.
  - Я не вемь... Зник... - растерянно повторяла Бойкова.
  - Просто взял и пропал? - другая студентка в круглой батистовой шляпке-таблетке внимательно заглянула в ее черные колющие глаза. - Я видела, он был рядом с Полиной и его ранили...
  - Так... - подтвердила кивком Надя.
  - И он исчез?.. Бесследно?..
  - Так... Только хвост мелькнул...
  - Хвост?!.. Как хвост?! Какой хвост?!
  - Я не вемь...
  - Тя, чё, стволом по барабану долбанули? - у Таси зажглись ямочки в уголках губ, в суженных зрачках отразился солнечный свет и они еще больше прищурились. - Не вемь, да не вемь... Чё ты тогда веменешь?!
  Мост упирался в пригорок другого берега. Пригорок выпрямлялся в посыпанную щебнем дорогу. Она разделяла широкой, - в проезд двух телег, полосой, одноэтажные и двухэтажные кирпичные здания. Над их черепичными крышами высился, сверкая на солнце, позолоченный купол церкви Богоматери Всех Скорбящих. Дорога, пролегая через широкие железные ворота фабрик, дворы их владельцев, заканчивалась у ее входа.
  - Ай... Як друз падэшвы коле... - жалостливо всхлипнул тонкий, детский голос позади меня.
  - Не ѓсё ж табе па мармуры хадзiць... - усмехнулся глубокий женский.
  - Навошта мне гэты мармур?! У поле бы... Там - траѓка мяккая, шаѓкавiстая...
  - Не хныкай, Лiлька... Трымайся... Хутка ѓсе мармуровыя падлогi зарыпяць пад нашымi пятамi на абцасах!
  Над нашими головами, хлопая крыльями, пролетел голубь.
  - Мо, камусьцi любоѓнае пiсьмо панёс...
  - Ой, глядзi, рамантычная дзеѓчына знайшлася!
  - А што калi й рамантычная?! Забараняецца?..
  - Ой, ды калi ласка! Колькi хочаш! Толькi рамантыкай паноѓ не прыдушыш...
  - Хм... - Дивачка проводила взглядом голубя, пока он не скрылся за развесистой кроной липы. - Какие замороженные у нас челы! Придумали себе виртуальную реальность и вязнут в ней не просыхая! Ведь раньше голубиная почта была тем же компом! Все это - средства общения, доставки всякой инфы, а для кого-то просто - битье баклуш...
  - Ты про что это? - поинтересовалась я, не поняв ее странную скороговорку.
  - Да, так... - она достала из кармана юбки свою кнопочную, почему-то уже не издающую никаких звуков, игрушку, повертела ее в руках, грустно улыбнулась, и засунула обратно. - Думаю вслух...
  Бледная блондинка в расшитом серебряной нитью балахоне вынырнула из-за угла крайнего здания фабрики и прошла сквозь девичий строй плавной, неслышной походкой. Невидящий, отрешенный взор отразился в глазах каждой, вызвав в душе трепет и смятенье. Длинные концы серебристой тесьмы, завязанной на шее несколькими узлами, развевались по ветру...
  "Хм... Какой знакомый безразличный взгляд... Где-то я его уже встречала? Но где? И эти легкие, как тополиный пух локоны... Как тополиный пух?.. Нет... Как цвет каштана... - в моей памяти зажглась цветущая свеча, накрытая капроновым зонтом. - Цвет каштана..." - поторила я себе.
  Вдогонку странной незнакомке полетел шепот:
  - Што за краля такая?..
  - Адкуль?
  - Не ведаю...
  - Мароз па скуры ад яе позiрку...
  - Але... Не кажы...
  - Але ж i прыгажуня...
  - Ажно касалапы яшчэ больш скасiѓся!..
  - А ты думала! Якi неякi, а ѓсё ж мужык!..
  - Лiчы, адзiны ѓ нашым статку...
  Васька глянул из-под лубья на девок, говорящих о нем.
  - А гатая... вiдаць, з вяльможных...
  - Цябе выпесцi, прыбяры - будзеш i ты краляй!..
  - Ага... ага...
  - Напнi на пудзiла мантыю будзе i яно каралевай!..
  - Ну, што, яна - з-за варот, а мы - у гэтыя вароты?..
  - Ага... Давайце, мо, у гэтая!..
  Двое девок из моей команды взялись за кольцо.
  - Пачакайце, дзяѓчаткi... - остановила я их жестом и поправила ремень добытой в лесу кремневки. - Ну, Васiлёк, давай, пакажы нам яшчэ раз мужчынскую сiлу!
  Полусогнутые медвежьи когти вцепились в железо. Тяжелая, в ржавых шарпинах, дверь заскрипела.
  
  XLIX.
  Непокрытый пол коридора был посыпан тонким слоем стружек. Песок и опилки смешались от ходьбы сотен ног в желто-серую сыпучую массу, ступать по которой было мягко и влажно, как по траве. Проржавелые жестяные листы поддерживали деревянные столбы. Стекло в окнах было разбито, во многих проемах его не было вовсе. Куски отрывающегося железа качались от сквозняка и были похожи на изодранные крылья неведомого существа.
  Шум работающих станков становился громче. Он был похож на скрип колес не смазанной телеги. Телеги, катящейся налегке по мощенной дороге. Цок-цок-цок... Подъем спуск, тишина. Подъем, спуск, тишина. Камень, ровность. Камень, ровность. Подъем спуск, тишина. Подъем, спуск, тишина...
  - Не спаць, не спаць, дзяѓчынкi! - кивнула я своим.
  Девушки ускорили шаг. Широкий дверной проем цеха приближался. Из него лился нестройный протяжный поток голосов:
  
  - Ты стучи, стучи станочек,
  Ты вытягивайся нить,
  Гори поярче фитилечек,
  Ты челнок, пошибче прыть.
  Ткись плотнее волоконце,
  Ярче, ниточки судьбы!
  Загляни в окошко солнце
  Божьей склонений рабы...
  
  - Ты что копошишься?! - песню прервал свист кнута. - В подвале отоспишься! Давай, шевелись! И нити не путай!.. - хриплый мужской крик заглушило цоканье. - За станками следите! Или три месяца штрафа...
  - Нам и так уж полгода по девять рублей, замест четырнадцати выдают, как каким грузчикам... И то, не всегда... - женский голос силился перекричать шум.
  - И этого много, безделки! Корми вас, одевай в казенный счет, а вы нити путать... Песню они затянули!.. За прялками соловьи следить будут?! Певуньи...
  Шум станков стих. Мы остановились у входа. Деревянные рамы высились в три ряда - по четыре в каждом. Потемневший от сырости потолок, казалось, вот-вот опустится на грубо отструганные перекладины станков. Склоненные женские фигуры сновали между ними.
  - Во что вы нас одеваете?.. - девушка лет двадцати отпрянула от рамы и быстро подошла к стриженому под горшок надсмотрщику. - В тряпье?!.. - она приподняла светло-серое платье.
  - Да... Макi на гэтай сукенцы калiсьцi былi чырвоныя... Цяпер - бледныя, як нашы твары... - вторила ей напарница, подтягивая нить.
  - Ах, барыньки, личики у них бледные! - железные пуговицы на манжетах пиджака надсмотрщика брязгнули, ударяясь одна об одну. - Ключевой водицей умойтесь, бурачком натритесь, щечки-то и покраснеют...
  - И чем вы нас кормите? Зацветшим хлебом, от которого свиньи отвернутся? - в дальнем углу цеха послышался кашель.
  - Ну, прости, матушка, - отвесил он демонстративный поклон. - Кулебяки для вас не напели...
  - Окна, который месяц голы... Скоро всех чахотка свалит от сквозняков... - ближняя к двери девка, разгибаясь, схватилась за бок.
  - Девки соседних фабрик жалуются на духоту... Мол, от нее в обмороки падают... А вам хорошо - свежо...
  - Ах, благодетель!.. - женщина в длиной суконной кофте, наматывая нить на палец, подошла к нему. - И потому нас в ночные оставляют, чтоб воры не влезли в голые окна?!
  - Спасибо скажи, что есть где ночь переждать, болезная! - надсмотрщик, оттопырив нижнюю губу, сделал несколько шагов на встречу к ней.
  - Ах, мне еще и спасибо говорить?! - она резко кивнула головой.
  - Антип, розги! - обернулся он к двери позади. - Кто шевельнется - двадцать розг по пятам и хребту... - обвел он взглядом цех. - А вы, что здесь забыли?! - зеленые, блестящие глаза остановись на входе, где были мы.
  
  L.
  - В наем пришли? - надсмотрщик приподнялся на цыпочки, мысленно прикидывая число пришедших. - Так все места заняты. Ни одного свободного.
  - Скорее - в отъем... - усмехнулась я.
  - Антипка, ну, где ты там, черт? - он вновь оглянулся на приоткрытую дверь позади себя. - Все места, говорю, заняты...
  Из задних дверей вышел сухопарый, чубатый подросток с плетеной корзиной в руках. Из плоского лукошка торчал толстый, увесистый пук свежих ивовых веток.
  - Чего уставился?! - покосился на вошедшего надсмотрщик. - На пол ставь... Живее... А ты, милая на лавочку ложись... - он тыкнул пальцем в суконную кофту женщины лет тридцати пяти. - На животик...
  - И вы опять смолчите и проглотите?! - темноватое лицо с горящим, бегающим взглядом обернулась к цеху. - Бабы!..
  От последнего восклицания ткачихи все вздрогнули, но тут же пригнулись еще ниже к станкам.
  - Ложись, ложись... - надсмотрщик, оттопырив губу, тщательно отбирал прут за прутом. - С муженьком лежишь на спиночке, здесь полежишь на животике... Даааавай, - толстые, длинные пальцы, сминая в складки кофту, обхватили ее подмышку. - Ложииись, живее! - Толкнул он ее к скамье.
  Женщина упала на колени, едва успев опереться ладонями о широкую доску, чтоб не удариться лицом.
  - Залезай!..
  - Да я ж тебе, ирод!.. - она вцепилась в обтянутую серыми рейтузами ногу.
  - Антипка, придержи! - черный, навакшенный ботинок уперся в ее грудь и оттолкнул назад к скамье. - На живот и не пищать!.. Хотя... нет... Пищи... пищи шибче...
  Сухопарый накрыл длинными полами кофты голову женщины.
  - Юбку немного приспусти, Антип... Ага, да... вот так...
  Рассекая со свистом воздух, изгибался кнут в руках. Падая на подрагивающее тело, он подтягивал за собой кожу, оставляя розовые полосы.
  - От лопаток до крестца - истина стара, проста... - железные пуговицы на рукаве надсмотрщика позвякивали. Он стегал медленно, с расстановкой, отсчитывая каждый удар. - Раз... Два... Три... Пять... Восемь... Ну, пищи же... Что же ты?..
  - Не дождешься, ирод... - бежевая, суконная пола кофты приподнялась от долгого выдоха.
  - Ах, не дождусь?!.. - выдохнул и надсмотрщик, проведя рукавом по потному лбу. - Антипка, взгляни-ка, у нас там, в крысоловке гости есть?..
  - Той, что в подвале, Анисим Петрович? - Антип вскочил на ноги, придерживая одной рукой накрытую голову женщины.
  - А то в какой же?..
  Сухопарый скрылся за задний дверью.
  - Чего уставились?! Прядите, прядите, безделки!
  Ткачихи склонились к станкам. Гребенки забегали по нитям, цоканье усилилось, и снова утопило в себе все другие звуки.
  - При...нес?..
  - Д...а, Ан...сим Пе...рович...
  - Ти...хо!.. Остановись на малость!
  Цоканье угасло.
  - Нну, гости-то есть?..
  - Целых четыре! И все живы! Клюнули на сырок... - Антип приподнял железную клетку. В ней метались четыре взъерошенные крысы - две серых, черная и рыжевато-кофейная.
  - Ах, вы мои милые... Изголодались, поди, за сколько-то дней... - Анисим взял у Антипа клетку. - Ну, идите-ка сюда... Я вас покормлю свежим мяском... - он поднес клетку к рассеченной спине женщины и открыл ее. Женщина вздрогнула пущи, чем от удара кнута.
  - Антипка, придержи, а то встряхнет с себя гостей...
  Антип вновь опустился у лавки на колени. Его руки прижали плечи ее острые, худые плечи к доске.
  - Это я тя сейчас придержу!.. - мой указательный палец прижал курок кремневки к стволу. Выстрел оттолкнул надсмотрщика к стене.
  Дверцы клетки звякнули, ударяясь о пол. Оставшееся в неволе черная крыса выскочила из ловушки и исчезла под лавкой.
  Девки переступили порог цеха.
  
  LI.
  - Выпроствайце спiны i гайда з намi! - густой, низкий голос полился позади меня.
  Я поспешила в конец цеха, к деревянной стене с извилистой кровавой полосой.
  - Пусти ее! - провела я стволом ружья по кучерявой шевелюре Антипа.
  - Да, да... - судорожно отнял он руки с плеч женщины.
  Тонкие розовые лапки крыс оставляли четырехпалые следы на не иссеченных участках кожи.
  - Убери это... - мой голос все-таки предательски дрогнул.
  - Да, да... Непременно... - Антип поднял клетку и принялся снимать крыс. Одна уже вцепилась в кровоточащий бугорок и ни за что не хотела разжимать челюсть...
  - Осторожнее... Не тяни!..
  - Ддда... да-да...
  - Да открой же рот ей чем-нибудь...
  - Да, да... - не сводил он круглых зеленых зрачков со ствола.
  - На спину смотри, идиот!..
  - Да, да... - он растеряно завертел головой, поставил клетку на пол, оттопырив три пальца, взялся одной рукой за нос крысы, другой - за нижнюю челюсть, и разжал тонкие, острые зубки.
  - Как же тебя, бедная... - ткачиха, в синем с бледными полосами от нитей переднике, отбросила кофту с головы женщины. - Как ты, соседка?
  - Жить буду, Катька... - женщина медленно приподнялась и села на лавку.
  - Давай подсоблю, Томочка... Эх, судьба моя лебедка, вытяни меня, сиротку... - Катя, придерживая подругу, села рядом.
  - Куда идти?
  - Навошта?
  - А как же станки?
  Ткачихи вновь разогнули спины и отвернулись от рам.
  - Хочаце, каб павялiчылi плату i не есцi цвiлы хлеб? - Тоня взяла у одной высохшую корку хлеба.
  - Альбо хочаце i далей кармiць сабою пацукоѓ? - кивнула на сидящего не подвижно у стены надсмотрщика Вика.
  - Хлеба хотим, платы хотим... Но как?..
  - За все бороться надо... И когти драть... - потрепала медвежий загривок Тася. - Правда, Васька?
  - Я ловушечку отнесу в подвальчик... - Антип стал приподниматься.
  - Путь здесь побудет... Сиди! Или уложу с хозяином!.. - быстро указала я дулом руку Анисима. Полусогнутые пальцы неподвижно опирались на лавку.
  - Сижу, сижу... - детина поставил клетку на пол. - Но ружьишко-то дай-ка мне... - он потянулся за кремневкой.
  - Пооосиди, те сказано... - кулак Кати, на миг утонувший в русой шевелюре, вернул его на место.
  - Тутай еще дюже цехов? - Бойкова потерла о порог правую пятку.
  - Еще пять. - ответила одна из ткачих.
  - То дюже...
  - Так... I ноч ахопiць покуль усiх абыдзем... - Вика подмигнула мне, кивнув на надсмотрщика. - Трапна... Вось i ты гартуешся ѓ барацьбе, сябоѓка...
  - Ага... Дзякуй за падтрымку...
  - О, Надька, может возьми кусок полотнища, - Подпаленная накинула кусок холста на плечо Бойковой. - Завернись, как индейка в сари?
  - Не iндейка, а iндуска, - рассматривала другой кусок Ната. - Iндычка па двары бегае, а iндуска - па гарах заснежаных у Iндыi... Я ѓ кнiжцы на малюнках бачыла...
  - Ааа... Один хре... черт!
  - Да я уже звыкалась са своим нарядом... - смущенно покраснела Перепрыжка.
  - Ну, панны ткачихи... - Подпаленная прижала вытянутые руки к бедрам. - От станков отстать, к нам пристать, и шагом, арш!
  
  LII.
  - А чаго нам хадзiць усёю хеѓраю? - Хитрова обернула кусок полотна вокруг пояса. - Толькi час дарма марнаваць...
  - Сапраѓды! Разыйдземся па цэхах... - непоседливый аистенок Вика хотела, было подпрыгнуть, и уже подогнула ножку, но, оглянувшись вокруг, кашлянула и почесала пятку.
  - А мы з Таськаю i Вiкаю ѓ другую фабрыку наведаемся, - погладила ее по спине Ната.
  - А Iрка са сваiм Васькай удваiх варты цэлай групы! - подмигнула я циркачке.
  - Ды што нам група! Я з маiм волатам магу ѓсю фабрыку ѓзяць!..
  - Глядзi ж ты, расхрабрылiся!
  - Нiчога, пачакай... Хутка i ѓ цябе свая група будзе...
  - Кятька, Тома, ко мне... - подозвала я новых подруг. - И вам команды соберем!
  - Тогда почесали, грелфрэденки мои... - у Дивачки вновь показались ямочки на щеках.
  - Пачасалi, камандзiр!..
  - Сустрэнемся ѓ парку, ля касога лiхтара? Ён тут не далёка... - предложила я, когда девичья гурьба рассеялась по ветряному коридору.
  - У какого? - сморщила конопатый носик Тася.
  - У косого... В него в прошлом году бричка какой-то крали взрезалась... Так и не выпрямили...
  
  Цех шумел. Вздымались рамы, и ткачихи наклонясь, вплетали нити челноками в серое, суровое плотно. Оно плыло на пол волнами, поднимаясь в нагруженный складками вал. Окна были целы. Расположенность на солнечной стороне делало помещение невообразимо жарким. Духота и пыльность сжимали горло. Надсмотрщика не было видно. Но в цеху, кроме цоканья станков и редкого покашливания, ничего не слышалось.
  Склоненные над станками фигуры напомнили мне песню первого цеха.
  "Что ж, Полька, поднимай угнетенных на борьбу! Сами не поднимутся, пока кнутом не подстегнешь...".
  
  - Дзеѓкi, дзевачкi -
  Тканыя сукеначкi,
  Адгiнайце спiначкi
  Ад сухой драбiначкi;
  Вы расплюшчвайце павейкi,
  I ѓвырай, салавейкi!
  
  Ткачихи обернулись на дверь.
  - Не ѓ вырай, а за намi! - потерла о перекладину станка стопу Перепрыжка.
  - Ну, вядома ж... За намi - да волi, да долi, да смерцi, ад голi... - шепнула ей я.
  - По что это - до смерти?! - уткнула она на меня свой черный, волчий взгляд.
  - Все дороги ведут к смерти, и, кончаются рано или поздно ею... А восстание - самая прямая к ней...
  - Что же ты по ней идешь и других призываешь?
  - А другой-то нет... Не у меня, не у них...
  - Хм... Но мне казыча не левая, а правая стопа...
  - Ды хай табе казыча хоць уся скура... Што з гэтага...
  - Цiшэй, вы, агiтатары! - надула свои розовые щеки Тоня. - Зараз увесь цех вас пачуе!
  - Кто пустил сюда птиц? - басовитый мужской голос эхом пронесся по коридору.
  - Как кто?.. - отвечал ему другой, потоньше. - Сами влетели... Вон сколько стекла выбито... Вон та... Как заливается... А головкой-то, поглядите, как вертит...
  - Фальшивит, пичужка... Фальшивит... А что там за толпа возле третьего цеха?
  - Не могу знать... - второй голос стал ниже и тоньше...
  - А кто знать должен - ты или я? Управляющий здесь кто?!..
  - Я, ваша милость...
  - Ну...
  - Разберусь сею минуту...
  - Да уж, сделай одолженье... А пичужка-то шибко фальшивит... Шибко...
  
  LIII.
  - Что столпились девоньки? - мужчина лет сорока в рубахе телесного цвета раздвоил, протискиваясь в цех девичью гурьбу. - Нет свободных мест. Нет и не предвидится.
  - А мы их вам освободим... - одна из ткачих приподняла плечо, пропуская его.
  - А что вы здесь делаете-то, из первого? - лицо управляющего изумленно поморщилось.
  - Песню сложили, пришли поделится с напарницами... А то тут тиховато как-то, одни станки стучат...
  - Вот доложу хозяину, будет вам громко, пташки...
  - Доложи, да не наложи, как прижмем тя тута... - щуплая девчонка с гладкими до плеч волосами потянула его за край рубахи.
  - Это я тя прижму в уголочке... - жилистые ладони обхватили тонкие плети рук.
  - Расчапi свае клюшнi, крабiк, - ногти Кати впились в пухлое запястье управляющего. - Не тое панцыр магу папсаваць...
  - И не только панцирь... А и животик исцарапать можем... - коленка щуплой утонула на миг в упругом, но изрядно выпирающем животе.
  Управляющий схватил раскрытым ртом глоток воздуха, пригнулся и разжал пальцы. Щуплая спрыгнула на пол, но, не удержав равновесия, уткнулась носом в его пах...
  - Вались, падлючка... Вались...
  - Уставай, дзеѓка... - подхватила ее Тамара. - Выпрамiся... Няма чаго камусцi ѓ ногi валiтся!
  - Ваааша милость! Бууунт! Охрану панны Яровой!
  Зашуршали стружки от быстрых шагов. Шепот ткачих поплыл от станка к станку:
  - Карнiкi... Тут хутка будуць карнiкi...
  - Што спужалiся, загудзелi?! - придерживая одной рукой щуплую, другой Тамара дернуна перекладину. Деревянная рама заскрипела и пошатнулась. - Кiдай станкi i - за намi! Нас - кагал, iх - жменька... Кросны iм у бокi!
  Ткачихи перелянулись. Нерешительно отнимая руки от рам и нитей и напрались к нам.
  - Шагайте, шагайте под плети солдат! - управляющий был прижат к стене, не столько усилием девок, сколько их количеством и теснотой.
  Раскрытая дверь выпускала всех из цеха, словно из печи в ветряный коридор.
  - Асцярожна... - потянула меня за сарафан одна из ткачих. - Там па сярэдзiне незаладжаный пол. Нiяк не заробяць ямiну пасля рамонта. Толькi прысыпалi габлюшкамi, каб начальства не ѓбачыла, i абводзяць яго пад ручку.
  Впереди, в указанном месте высился едва заметный бугорок из опилок.
  Заскрипели и оглушительно хлопнули входные ворота.
  - Поторопитесь, соколы, поторопитесь! - сочный мужской бас вновь эхом разнесся по коридору фабрики. - Не дайте пташкам упорхнуть!
  
  LIV.
  - У кого кремневки - взводи курки, у кого лопаты - на плечо! - насмешливый голос дочери подданного какой-то инспекции обрел серьёзность и твердость.
  - А ѓ каго голкi - тычце iмi шыi коннiкаѓ! - скомандовала третьему цеху Катя.
  Зеленые вошли и остановились у входа. Девки столпились на середине коридора.
  - Вернитесь, пташки, за рамки по-хорошему! - пробасил загорелый до пепельно-темного цвета кожи мужчина.
  - А по-плохому - плетьми погоните? - рослая с бледным, усталым лицом ткачиха сжала в руках деревянную балку.
  - Можем и пульками перышки ваши посчитать... - в голубых, выцветших зрачках хозяина фабрики сверкнул недобрый огонек. - Ребятки, загоните-ка их по клеткам!.. А этих, прилетных - в силки, и в чащи подземные...
  Охранники сделали несколько шагом к нам на встречу.
  - А ну, дзеѓкi, нам не ѓпершыню! - Наташа зажала ствол кремневки под мышкой. - Пужлiвага i заяц не баiцца...
  Страх и смиренье, так недавно царившие в девичьих душах, отступили. В глазах девчонок горели искры решимости. Дух объединенности и силы грел изнутри и направлял вперед, завладевая всей сутью, словно морской ветер подхватывает парус и несет, поднимая специально для него из глубин самую высокую и могучую волну. И легкая, невесомая скорлупка летит на одном крыле, сбросив на дно якорь сомненья и притяженья, навстречу не изводимому. Ей уже не важно - разобьется она или уцелеет! У нее есть цель! Цель ценою в жизнь. Цель дороже жизни... Отрешенность и сила - волна и ветер, поднимали и несли вперед сущность, сливая каждую каплю в единую, бурлящую стихию. Стихию, сметающую все на своем пути.
  - Еще два шага и - огонь! - черноусый лейтенант, лет двадцати трех, коротким жестом руки остановил солдат по середине коридора.
  Девки замедлили шаг и остановились саженях в восьми от них.
  - Еще несколько шагов и - ворота - выход! - ткачиха, склонив голову на бок, оперлась на балку.
  - Девушки, ну, зачем вам умирать? Вы ж еще так молоды... Вернитесь на места и, тките себе... тките...
  - Калi б мы ткалi сабе, было б не дрэнна... - смуглая девушка в льняной с мокрыми кругами под грудью кофте провела рукавом по лбу.
  - Але... Продалi б на кiрмашу, былi б грошы... - усмехнулась бледная, опираясь на балку.
  - Стрелять, при любом подозрительном... - едва слышно скомандовал лейтенант. Зеленые, голов в пятнадцать подняли ружья.
  - Дзеѓкi, агонь! - прошептала я своим.
  Встречный залп последовал за нашим. Дымовое облако медленно поднималось к потолку. Фигуры девок и солдат перемешались в рассеивающемся дыму. Зеленые хватались за шеи, пытаясь достать вонзенные иглы, приседали от ударов по голове балками, корчились от пинков в живот и пах...
  - Слезь, бестия нечестивая! - хрипел солдат, пытаясь сбросить оседлавшую его ткачиху.
  - На, получи волосок в загривок!.. - воткнула она что-то невидимо маленькое ему за воротник.
  - Прыхiлiся!..
  Балка пролетела у меня над головой и отскочила от мясистого носа хозяина.
  - Побей вас гром! - зажмурился он, прикрыв лицо.
  Пригнувшись, во вздыбленном ворохе опилок я заметила горящую пятку Перепрыжки. Высокий, толстоногий солдат шел на нее с клинком в полусогнутой руке. Надя пятилась назад, оглядываясь на лежащую неподалеку кремневку.
  - Ну, подлетай ко мне птичка, подлетай... - поманил ее свободной рукой Зеленый.
  Бойкова отходила. Мелкие, почти распрямленные спиральки облепили влажные щиколотки. Шаг за шагом, движенье за движеньем она приближалась к указанному ткачихой бугорку...
  Зеленого и Надю загородил длинный и худой солдат с разодранным в локте рукавом мундира.
  - Подойди, подойди ко мне, кроха!.. - подергивал он запыленной коленкой.
  - Получи, чееервяк зеленый! - егозистая, постриженная под кружок девчонка отвесила звонкую оплеуху.
  - Ну, я тебе сейчас!.. - солдат подхватил ее за пояс и поднял, прижав к животу вниз головой. Расчесанные, в комариных укусах ноги отчаянно болтались в воздухе почти у самого плеча Перепрыжки.
  - Пууусти ее!.. - толкнула я, подбежав, разодранный локоть.
  - Ааааа... Мааама!.. - разрывающимся эхом пронесся крик Перепрыжки.
  - Становись, не бойся... - опустила я на пол, оказавшуюся у меня в рука егозу.
  - Я и не боюсь... Не из пугливых... - из сверкающих синих глаз выпало несколько слезинок. - Отпусти... Я сама могу стоять! - отбросила она мою руку от своей талии. - Ууу... Червяк! - погрозила егоза кулаком Зеленому.
  Он, лежа на боку, потянулся за кремневкой.
  - Не тронь оружье! Не твое! - уперла я приклад в жилистую шею.
  - А че?.. - пытаясь вздохнуть, спросил он.
  - Подруги...
  - Под полом твоя подруга, на колу... - потирал разодранный локоть солдат...
  - Надзька... Надзейка... - всхлипнула, заглядывая в яму, Тоня. - Як жа ты...
  Дрожа от предчувствия недоброго и неминуемого, я подошла к отверстию. Оно было овальным. Не более сажени диаметром. Заглянув вниз, я увидела всколмаченную макушку Нади. Из правого бока торчала потертая рукоятка ножа. Обгоревшие до красноты на солнце ноги вытянулись вдоль столба, и, казалось, стали еще длиннее. Худые, острые коленки неестественно развернулись врозь. По ярко желтой, свежевыструганной древесине текли густые, бурые струйки...
  "Допрыгалась Перепрыжка... Допрыгнула... Неужели это я ее убила?! Но ведь я спасала девчонку!.. И толкнула... Толкнула".
  
  LV.
  "Умирая не стони, хороня не вой...". - я никак не могла вспомнить, где прочла эту надпись.
  Побелевшее тело Нади завернули в кусок того самого полотнища, из которого в шутку хотели сделать сари. Могилу вырыли не далеко от моста, на берегу, где заканчивалась мощеная дорога. Девчонки ее группы услали дно ямы уже почерневшими камышами.
  - Глянь, ужо i пяты збялелi... - осторожно тронула меня за руку девка в панской робе.
  - Так... Ужо не счырванеюць нiколi... - поддакнула ей Тоня, тряхнув своими жидкими косичками.
  Выскользнувшие из развернувшийся материи стопы были действительно не привычно белы. Пожелтевшая от долгого лежания на влажном полу цеха ткань делала эту смертельную белизну еще ярче и выразительней...
  
  Присел старик, согнувши спину, и скрипнули его хрящи... Косой фонарь у фонтана встречал всех поклоном в центре парка. Холодные, освежающие брызги сверкали, переливаясь, на его ржавом, тонком позвонке. Извергнутые из разинутой пасти огромного чугунного кита, они летели ввысь, к небу, но, едва не коснувшись ближайшего нижнего облака, падали в широкую, с завитыми краями, каменную чашу, раскрываясь в воздухе зонтом, похожим на тело прозрачной медузы.
  К заходу солнца все девчонки собрались у Косого фонаря. Знакомые и напоминающие о чем-то близком, в потертых сарафанах и панских нарядах из моей родной деревни. На их загорелых и усталых лицах все еще отражалось удивление и любопытство, навеянное городским ритмом и пейзажем. Мягкий белорусский говорок здесь звучал громче и напористее, что выдавало внутреннее волнение и стеснительность.
  Бледнолицые студентки с умными острыми глазками. Только что сагитированные ткачихи из душных и тесных фабричных цехов. Каменную чашу окружила пестрая, гудящая женскими голосами толпа в полтысячи человек. Собрались все, кроме Перепрыжки...
  - А дзе Пераскачка? - Наташа искала взглядом среди моей группы и ткачих Бойкову.
  - Загiнула... - я пыталась смотреть ей прямо в переносицу.
  - Шкада... - не глубоко вздохнула она. - Хоць i з панскай хеѓры, i Пераскачка, але, здаецца ѓжо не чужой стала...
  - И погоном отвязанным была... - Подпаленная повертела в руках сою игрушку. - Швачки, подтянись ко мне! - крикнула она ткачихам.
  - Аднак, шарэе ѓжо... - Ната голубые, потемневшие за это время глаза к небу.
  Высь густела и мрачнела. Облака, вобрав в себя всю полуденную влагу, свисали тяжелыми гроздьями над землей. Темно-бурая синь жадно поглощала светлые клочки неба.
  - Ну, что ж... Эээх... - взобралась я на край каменной чаши. - Будем делиться, как клетки в митозе!
  - Як хто?.. - Вика перестала водить пяткой по встающему острием вверх булыжнику.
  - Да... Не важна... Ты, Томка и ты, Катька, - обняла я за плечи новых соратниц. - Поделите основную часть фабричных... Уже, как говорится притерлись, и скорее поймете друг дружку...
  - Ага... - кивнула Катя, подтягивая рукава своего серого платья.
  - А справимся? - серьезное лицо Тамары стало еще напряжение.
  - Справитесь... Табе, Натка, астаюцца свае i частка лясных. Вiка, Таська, вам - таксама...
  - Есть, товарищ Капитан! - отдала мне честь Подпаленая.
  - А мне - остаются мои...
  - I Надзейкiныя... - дополнила Хитрова.
  - Так... I яе...
  - А может... - нерешительно заговорила Ира. - Бойковых отдайте мне, а Поле - студенток...
  - Да, точно!.. - подхватила я.
  - Ну, вось... - раздался глубокий вздох из толпы. - Паны, фабрыканты дзялiлi, цяпяр i гэтыя дзеляць...
  - Ды вы што, дзяѓчыначкi! - Наташа шагнула к девкам. - Мы ж свае! I заѓсёды будзем з вамi...
  - Ага... - вырвалось у меня. - Да самай смерцi...
  - Што?.. - оглянулась на меня недоуменно Хитрова.
  - Нiчога... Девчонки, ну, подумайте сами: мы ж не можем везде и всюду ходить всей толпой...
  - И дел у нас теперь в тысячу раз больше... Так? - подмигнула мне Подпаленная.
  - Так...
  - Так, то оно так...
  - Да воли, как не было, так и нет...
  - А какая тебе надобна еще воля? Ну, иди одна воюй, коль смелая... Посмотрим, много ли дармоедов перебьешь...
  - И ночевать всем кагалом опасно... - погладила спину Ваське циркачка. Медведь устало растянулся на холодных камнях.
  - Ни столько опасно, как негде... - присела я на край чаши.
  - Для начала пожмякать бы чего-нибудь... - Подпаленная погладила свой голый живот.
  - Кiшкi граюць марш? - усмехнулась Ната.
  - Ничего, здесь неподалеку, - указала я на выход из парка. - Отличная кондитерская пана Виневецкого...
  - Угу... Мы ж збiралiся даць бой вiтрынам...
  - Стеклышки побьем, животики набьем, а там и посмотрим, где на бочек свалиться...
  
  LVI.
  Фасад одноэтажного приземистого здания напоминал облитый черным, густым шоколадом пирог. Лакированные, резные карнизы кондитерской отражали тусклый свет фонарей. Огромные - от земли до крыши арочные, окна, выдавали вкуснату и яркость царящую внутри.
  Камень влетел в стекло. Осколки брызнули из рамы на полки и витрины. Воздушные белые, розовые, бледно-голубые кремовые башенки примялись, осели под невидимыми прозрачными снарядами. Плетеные квадратные корзины алых и белых роз слетели с широких кирпичных подоконников. Черные сырые комочки земли прибили нежные махровые головки к полу.
  - Берите те, что подальше от окна... Не налопайтесь стекла, кишки перережете, играть не чему будет!..
  - А ты трапна кiдаеш, Гануля!
  - А як ты думала, - у лесе на конiках натрэнiравалася...
  - Яно i бачна... Трапная стрэльнiца!
  - Смейся, смейся...
  - Ды не смяюся я...
  Ванильный запах свежевыпеченной сдобы ударил в голову, вызвав круженье и тошноту.
  Девчонки с жадностью поглощали мягкую вкусноту, тающую в руках и во рту. Крохкие песочные корзиночки, облитые мармеладом, хрустящие вафельные рожки с нежным кремом внутри, обидно маленькие - на два-три укуса булочки с маком и повидлом, со щелчком ломающиеся шоколадные плитки... Все это хотелось съесть, проглотить одним глотком, не делясь ни с кем!
  Полутьма скрывала вымазанные в толкотне щеки, носы и бороды. Чмоканье, чавканье и хруст заполнили весь торговый зал.
  Но в руки каждой досталось по два, а то и одному изделью...
  - Да... Кишки не набьешь...
  - I чарвяка не вельмi-та зморыш...
  - И драпать надо отсюда поскорее, покуда кузнечики не прискакали!
  - А што яны цяпер нам зробяць?!
  - Устали девчонки все... И о ночевке подумать надо - полночь скоро... - я с жалостью проглотила последний растаявший кусочек шоколада.
  - Разыходзiмся на начлег? - Вика с трудом ворочала языком, прикрыв ладонью рот, чтоб не выпадали крошки.
  - Так... Ты, страказа, вядзi сваiх за горад... Ты, Натка, шуруй за фабрыкi - там самае цiхае месца... Ты, Подпаленная, оккупируй подвалы...
  - О"кей, это по мне! Не впервой по подвальчикам тусоваться... Вспомню юность свою залетную...
  - А я, напэѓна, павяду сваiх на дахi... - Зоя откинула хвостик косички прилипший к бороде. - Люблю вышэню...
  - Вiдаць мала ты ѓ ёй набоѓталася... - Тоня, улыбаясь, потерла щеку.
  - Здзекуйся, здзекуйся... - обидчивым голосом поговорила Зоя, вытирая руки кужевным платком.
  - Ешь, Васенька, ешь... - Ира что-то совала медведю под нос. Тот причмонул, облизывая ее руку. - А нам куда? - сняла с его носа залетевшую крошку циркачка, и положила себе в рот.
  - А ты со своими и с Васькой пойдешь со мной в универстетский парк. - я осмаривала огромный дубовый сервант в надежде найти еще что-нибудь съесное.
  - А как же Зеленые? Они наверно еще там...
  - Что им там делать до сих пор?! И вряд ли они ждут от нас такой наглости...
  - Ага... - хитро кивнула мне Подпаленная. - Чтобы преступники вернулись на место преступления... Хотя, батя говорил, их иногда туда тянет...
  - А нам с тобою Томка... На-ка, попробуй мое... - Катя положила в рот подруге кусочек пирожного. - Придется снова ночевать в привычном месте - под фабричными цехами...
  - Зачем же под цехами, - Пожала плечами та, разрывая пополам тягучую мармеладку. - Когда можно в самих цехах?!..
  
  LVII.
  Деревья, подсвечиваемые фонарями, казались огромными колышущимися арками. Тени на мокрой от только что прошедшего дождя тропинке плясали свой причудливый танец. Вот лев с разинутой клыкастой пастью погнался за одноухим зайцем и проглотил его. Вот, согнув одну ногу, закружилась в фуэте балерина, и, не устояв на скользких камнях, упала на скамью. Там, у чугунного забора, резные языки черного пламени, карабкаясь по толстому стволу старой липы, подбираются к самой ее кроне. Вот, у волчьего куста, длиннобородый чародей в высоком остром колпаке читает, перелистываемую ветром книгу...
  - А чаму мы iдзем у парк, а не ѓ будынак? - спросила одна из моих девчонок, освобожденных в лесу.
  - Пойдзем у будынак, калi хочаце...
  - Нет... Давайте ночевать в парке... - подошла ко мне студентка в батистовой шляпке. - Тут и дышится свободнее... И пана профессора убили там... - послышалась тревога в ее шепоте.
  - А мне ѓсё адно дзе начаваць... - раздался позади долгий зевок. - Было б куды галаву пакласцi!
  - А мне с моим Васенькой везде тепло!..
  - Хм... Цепла ёй! Я думаю! Жывая падушка...
  - Не толькi падушка, але i матрац целы! I заѓжды пад рукою!..
  На сей раз усталость и не утоленный голод сразу взяли свое. Девчонки, едва положив головы на скамейки и мягкие, влажные травяные бугорки, засыпали...
  Тяжелые лисья дуба глухо хлопали пляшущим теням в резные ладоши. Закрученная кольцами внутрь нарость на шершавом стволе напоминала резную виньетку у двери моей аудитории. Подгребая ближе к себе охапку опавших листьев, я вновь увидела всколмаченный затылок...
  "Это я убила ее? Но я же не толкала... Могла бы подбросить кремневку, или оттолкнуть этого, с ножом, потом спасать девчонку... Зеленый бы шмякнул егозу об пол... Нет... - я повернулась на другой бок. - Ты оправдываешь себя, Полька...".
  Дубовые дверцы медицинского шкафчика скрипнув, вновь ударились в памяти о стену...
  - А где Анда... Где профессор?!..
  - Зник... - удивленные волчьи глаза гувернантки вновь смотрели на меня.
  - Как зник?!.. Куда зник?!..
  - Я не вемь... Не вемь...
  "Вот дура! Так тебе и надо! Идиотка полуголая... Учитель... Где же ты, Учитель?!". Высохшая травинка кольнула мой висок. "Жив ли... Тела-то не было... Не могла ж его эта дура куда-то деть! - я легла на спину. Мерцающая сквозь бегущие буро-серые клубы облаков звездочка медленно плыла вправо, к разинутому дубовому клюву. - Учитель... Где же ты, милый мой Учитель?!
  
  Останься со мною навеки -
  Пусть вечность продлится лишь миг...
  Останься печатью Сенеки
  Его не написанных книг.
  Останься пленительной дрожью,
  Останься шипом зимних роз...
  Останься иконой безбожью,
  Останься улыбкой всерьез.
  Останься кинжалом иль ядом -
  Останься чем хочешь во мне...
  Останься густым снегопадом,
  Но лишь не растай по весне!
  Моей тайной язвой поранься,
  В один миг со мною умри...
  Останься, останься, останься
  И вместе со мной оживи!".
  
  - Уф... уф... - раздались тяжелые вздохи у моего плеча... - А ты, правда, хочешь ко мне?
  - Да... - мысленно ответила я, боясь спугнуть полуявь-полусон.
  - Ко мне или к нему? - теплая, мягкая шерстка скользнула по моему уху.
  - К кому?.. - не поняла сразу я, о ком говорит Андар.
  - Ты знаешь, к кому...
  - Но он далеко и к нему не возможно...
  - Nihil est possibile non ... - Андар вскарабкался мне на грудь и сел. Свет от фонарей был тусклым, но, в черной, густой шерстке я заметила несколько седых волосков у него за ушами.
  - А ты... Ты будешь со мной...
  - Уф... - помолчав, ответил черный Крыс. Зрачки сверкнули серыми, прозрачными искрами. Я поняла, что это значит - "Буду...".
  
  LVIII.
  - Ну, берись за мое ухо и пошли... - Крыс встал подле меня, сунув холодный, тонкий хрящ в мою ладонь.
  Я осторожно сжала пальцы.
  - Берись крепче - не бойся...
  Тонкая соломинка чуть прогибалась под нашими ногами.
  - Не думай о падении, - подбодрил меня Андар. - Смотри вперед и шире шаг! Будешь думать, что упадешь - упадешь обязательно! Чего ждешь, то и случается...
  Тихий, уверенный голос успокаивал напряженную душу, как водная рябь, плещущаяся под нами о прозрачные, граненые стены.
  - Даже если наклонить стакан, вода не разольется, ее может удержать тонкий бумажный листик... Помнишь опыт на уроке физики?
  - Помню, - кивнула я.
  - Все можно сдержать и все можно расплескать в этом мире, надо только сознавать - для чего и зачем?..
  Черное, словно густая, бархатная шерстка Андара, небо, куполом раскрылось над соломенной крышей. Ветхая, приземистая избушка взирала на звездную высь всеми своими дырами и щелями... Весь огромный, многообразный мир сузился, сосредоточился сейчас на этой крохотной избенке. Одна вселенная тянулась к другой, силясь слиться с ней воедино.
  В край стакана упиралась смолянистая чердачная доска.
  - Спрыгивай на нее... Держу. - крысиная лапка казалась хрупкой, но держала крепко. - Не бойся споткнуться, Крыска, ползи ввысь, и достигнешь высоты...
  Доска круто поднималась вверх к сквозной дыре во взъерошенной соломе.
  - А теперь, хватайся за меня и держись, Ушастая!..
  "Почему "Ушастая"? - подумала я налету. - Неужели у меня большие уши?!.."
  - У настоящих Крыс всегда большие уши!.. - усмехнулся Андар, плавно взмахивая крыльями. - Только они невидимы...
  - Почему невидимы?
  - Потому что внутри, как мысли...
  - Ты и вправду читаешь мои мысли... - я держалась за тонкие мягкие волоски, с горечью сознавая, что причиняю ему боль.
  - Ну, да, как и ты мои... И не думай о боли... Иногда она нужна, чтобы почувствовать себя живым... - он плавно опустил меня на пол.
  На сенной копне покрытой рогожей спал человек на животе. Мускулистые, расслабленные руки, раскинувшись, обхватывали половину сухого, пахнущего свежим, разрезанным яблоком, стога.
  - А ты не уйдешь, Крыс? - с трудом перевела я взгляд со стога на Андара.
  - Но ты же хочешь к нему... - неуловимая горечь скользила в его спокойном голосе.
  - И не хочу от тебя...
  - Ты забудешь про меня, как только коснешься его... Забудешь обо всем...
  - Но я хочу... - запнулась я. - Быть и с тобой...
  Если бы лунный свет падал сейчас на меня, а не скользил чуть поодаль по потемневшей от сырости бревенчатой стене, Андар заметил бы на моих щеках румянец смущенья.
  - Он не допустит с тобой другого, ты знаешь это...
  - Ты можешь быть невидимым, как всегда... - жаркие, неудержимые силы влекли меня к стогу, но я гладила Крыса по мягкой, кучерявой голове.
  - Ох, и хитрюшка же ты, Крыска... - то ли от удовольствия, то ли от досады фыркнул он.
  - Не хитрее тебя... Останься рядом... - я коснулась полуоткрытых, горячих губ.
  - Уф... - выдохнул он.
  
  LIX.
  - Беги же к нему... Ночь коротка, а он неистов...
  До стога несколько шагов. И каждый шаг мой - заклинанье: только б это был не сон... а если сон, пусть длится как можно дольше!
  Он спал глубоко и безмятежно, усталый от дневной монотонной работы. Сквозь примятые, светло-синие рукава холщевой рубахи проступали округлые бугорки мышц. Короткостриженая голова тонула в тонких иголках сена. Сейчас он поднимет веки и на меня посмотрят его теплые карие глаза...
  Я осторожно легла рядом, подложила под лоб руку. Теплое, ровное дыханье обдало мое лицо.
  - Петя... Петенка... Бог мо... - долгий, порывистый вздох вырвался из моей груди, не дав договорить.
  Веки медленно открылись.
  - Котенок, это ты?! - его дыханье участилось, руки потянулись к моим рукам. - Как ты здесь оказалась?..
  - Прилетела...
  "Ну, да... - раздался в моей голове голос Крыса. - На моих крыльях...". Я потерлась щекой об его невидимую лапку на моем плече.
  - Прилетела? Но как?!.. - строгое, обветренное, опаленное солнцем, но молодое, смотрящее так ласково только на меня, лицо семнадцатилетнего парня - помощника деревенского старосты, приближалось.
  - Я же говорила, что приду к тебе... Даже со смертного одра встану и приду...
  - Любимая моя... Принцесса, Богиня... - родной, нежный голос звучал чарующей блаженной музыкой.
  "Фуф... - недовольно фыркнул Крыс. - Какие сопли!".
  Обессиливающая горящее тело, пронизывающая до самого сердца дрожь овладела всем моим нутром. Хотелось только одного - литься с ним - с моим Богом, с моей единственной частичкой на земле, навсегда. Вот моя живая икона, вот мой единственный Бог, которого нет ни в одном храме, вот те теплые, греющие душу, как не согреет ни одно изображенье святого, глаза... Глаза любимого - и есть глаза Бога...
  Дрожащие пальцы нетерпеливо высвобождали оставшиеся застегнутыми пуговицы косоворотки из петель.
  Он привстал и наклонился ко мне еще ближе. - Солнышко, не сопротивляйся, раздвинь ножки...
  Застенчивая улыбка чуть тронула мои губы: как-будто я когда-нибудь сопротивлялась ему?! Да разве можно ему сопротивляться?!
  "Ага, ага, - вздыхая, ворчал Крыс. - Раздвинь, дай ему свой хвост просунуть...".
  На коленях, тесно-тесно, близко-близко три пылающих огня, уставшие и ослабевшие от расстояния, прижимались друг другу.
  Подрагивающие, огрубевшие от косы и плуга пальцы скользнули по моей шее, скомкали на плече бретельку сарафана и сбросили ее вниз. Губы с жадностью втягивали каждый дюйм трепещущего тела.
  - Можно?.. - его сильные, немного неловкие, как у ребенка руки задержались на моих плечах.
  Он всегда спрашивает - Можно ли?.. Это немного раздражает. Глупый мой! Да тебе можно все! Все, что угодно... Даже натянуть меня, как свою вторую кожу - только бы быть с тобой вечно...
  - Да, - чуть слышно ответила я.
  "А я?", - Андар резко потянул меня к себе.
  - Что с тобой, любимая?.. - Петр удивленно поднял почти сомкнутые веки.
  - Все хорошо... - вновь приблизилась я к нему. - Люблю...
  Тихие, едва различимые слова долетали до слуха сладким полубредом...
  - Хоть каплю молока дай мне, Котенок... Хоть каплю...
  Губы осторожно сжали набухший сосок груди.
  - Пей... Пей меня всю... Пей до дна...
  Полутьма и такой знакомый, будоражащий сознанье запах родного тела кружили голову. Прилипшая к коже рубаха вывернулась, оголив широкую, упругую грудь. Ладонь поплыла по влажным от пота волоскам ниже... Вот те самые два шрама-впадинки под пупком от вил, проткнувших Петьку когда-то в драке с панским управляющим. Мои милые, любимые впадинки... Как же я боялась за него тогда, когда горящая от жара голова металась на моих коленях...
  - И я хочу... Хочу пить... Напои меня... Ты ведь напоишь, правда...
  - Даа... Пей всего... До последней капли, пей...
  "Крыс... Не уходи... Прошу тебя, не уходи...".
  "Я здесь, здесь... Не уйду, Крыска!".
  Три огня, три человека... Один невидимый - мое познанье, мой разум, воля, суть; другой - мой бог, мое дыханье, слились во мне.
  Три петли на одном запястье - перепутались, переплелись... Не расцепишь их, не разорвешь. Разрежешь - спадут с руки жизни, смотаются в клубок и закатятся во тьму...
  
  LX.
  Утренний свет коснулся век. Сквозь неплотно сложенные бревна чердака пробивались лучи. Высохшая елочка метлицы мерно поднималась и опускалась, колыхаясь на Петькином боку. Небритая, розовая от тепла и напряжения щека чуть покалывала мою грудь. Спину щекотали легкие касания шерстинок.
  "Нам пора, Крыска...".
  - Мне пора... - повторила я Петьке.
  - Не уходи... Не отпущу... - он прижал меня к себе. - Не отнимай часть меня... Я же люблю тебя...
  - Прижми еще сильнее... Как можно сильнее... - почти с мольбой попросила я.
  - Раздушу же... - только крохотные ямочки в уголках губ выдали незаметную улыбку.
  - Сильнее...
  - Ты не посмеешь меня оставить. - кольцо сильных рук сжалось еще сильнее.
  - Скажи, что я только твоя...
  - Моя... Никому тебя не отдам...
  - Скажи, или умру...
  - Только моя.
  Я закрыла глаза.
  - Поспи еще, единственная моя...
  Хотелось расплавиться, раствориться в этом сильном, могучем теле.
  - Не выходи, - прошептала я ему на ухо. - И... Еще сильнее...
  - Не вырвешься, не бойся... - его губы легко и нежно коснулись моих, втягивая в себя мое дыханье.
  - Какой же ты сильный и ласковый...
  - Это же только для тебя, Котенок...
  "Нам пора..." - повторил Крыс.
  - А иди со мной, Петенька...
  - Я не могу. Я должен быть здесь. Надо помогать старосте. В деревне должен быть порядок. Оставайся ты со мной, Поля.
  - Ты уйдешь с мужиками в лес, а я...
  - А ты будешь ждать меня...
  - Ненавижу ждать! Мы, девки, вечно ждем вас, мужиков...
  - Судьба твоя такая - влюбилась в такого... - попытался отшутиться Петька. - Тут Зеленые давеча прискакали, шурудили, вас искали. Что на этот раз сотворила моя Врединка?.. - он накрыл рубахой мои, начавшие замерзать от легкого сквозняка, ноги.
  - Панских дочек повесили...
  - Слыхал об этом вашем лютарстве...
  - Студенток и фабричных на восстанье подняли...
  - Эк, вы разгулялись!..
  "Ну, да... Ты бы подняла, Крыска-тихоня!.." - проворчал Андар. Острый, тонкий зуб вонзился в мою кожу.
  
  LXI.
  - Мне пора, Котенок - староста ждет... - Петька затягивал узел веревки над верхней впадинкой.
  - А меня оголтелое бабье стадо... - завязала я выцветшую ленту сарафана на груди.
  - Да, нужно помнить о долге, Котенок... Ты же ведь все понимаешь...
  "Эко, как заговорил..." - присвистнул Андар.
  - А обо мне?
  - О тебе я всегда помню. - он снова опустился передо мной на колени и обнял за талию. - Я всегда рядом... И буду с тобой, пока жив.
  - Ну, так иди со мной или возьми меня с собою... - я прижала его голову к себе. Осознание, нависший топором над шеей, разлуки, сжимало сердце.
  "Куда это ты собралась, проказница?!" - крысиная лапка впустила коготки в мое плечо.
  - Не могу, моя принцесса... - горячее дыханье Петки окутало мою шею.
  Отволакивая сама себя усилием воли от любимого, я подошла к отверстью, через которое проникла вчера сюда.
  - Помоги влезть на крышу... - не глядя ему в глаза, попросила я.
  - Зачем? - удивился он. - Есть же выход...
  - Мне надо...
  Он без труда поднял меня над головой.
  - Будь осторожна, мой ангел...
  - И ты - береги себя... - я просунула голову в дыру, чтоб еще раз взглянуть на него.
  - Берегу, потому что есть для кого...
  - И помни, я старше тебя на целых шесть лет... Я должна сдохнуть первой. Не смей это сделать раньше меня!
  - Глупая, маленькая девочка...
  - Угу, двадцати трех лет. - обиженно напомнила я ему.
  - Не важно... Все равно - Глупышка... Но моя...
  Он опустил голову. В этот же миг Андар подхватил и снес меня вниз.
  - Как ты там отучилась?! - недоуменно выкрикнул из окна Петька.
  "Скажи, пусть прыгает, я отпущу тебя, и вы будете вечно вместе" - прошептал Крыс.
  - Он же разобьется... - я впервые заметила в светло-серых глазах хитрую искринку.
  "Я не дам ему разбиться", - заверил Крыс.
  - Петя, прыгай ко мне... И я пойду за тобой, и буду ждать сколько понадобится...
  - Ты сейчас похожа на героиню одной баллады, Врединка... Она посылает любимого за кувшинкой, зная, что он утонет. Ты просишь своего любимого прыгнуть с моста в омут, чтобы он доказал свою любовь...
  - Но ты не разобьешься...
  - Помни о долге, моя принцесса. Тебя ждут... Помни о долге...
  
  Соломинка дрожала и хрустела под ногами, но крысиная лапка держала уверено и крепко.
  - Жизнь не сказка, Крыска! В ней нет принцев на белых конях и злодеев в черных одеждах нет. Добро и Зло не различимы, как Свет и Тьма. Белый снег тает, превращаясь в черную землю, дающую жизнь семенам, пробивающимся из тьмы к солнцу. Колосья никогда не дотянутся к нему, но породят новые зерна, которые утолят голод многих... Многих, но не всех...
  Я не вникала в смысл его слов, но тихий и твердый голос обволакивал врачующей пеленой трепещущие от боли разлуки сердце. Стопы жег невидимый огонь. Ноги уносили все дальше от ветхой избушки - куда велел разум - к вкусившему травы вседозволенности человечьему стаду. Мимолетный рай опьяняющей ночи сменялся тусклым, мрачным адом бытия.
  
  LXII.
  Дрожки врезались рессорой в чугунный фонарный столб. Капроновый зонтик, вырвавшись из рук хозяйки, отлетел в сторону и опустился на цветущую свечку каштана.
  - Куда правишь косорукий?! - молодая белокурая барышня лет восемнадцати брезгливо отпрянула от широкой в бархатном кафтане спины.
  - Так вы же сами велели-с гнать во весь опор... - кучер средних лет потирал ушибленный лоб.
  - Вот я тебе поспорю, коновал неуклюжий... - тонкая, изящная кисть в прозрачной перчатке откинула прилипшую ко лбу прядь.
  - Виноват, ваша милость... Виноват... - кучер, покряхтывая, слез с дрожек и прихрамывая, пошел смотреть подпругу.
  - Эдак всех столбов на тебя не хватит... - сошла на мостовую и барышня.
  - Как прикажешь, матушка, как прикажешь...
  - Какая я тебе матушка, остолоп?! Во внучки чай гожусь... Не дай мне Бог родни быдляжей... - она подняла глаза к небу.
  - Виноват, ваша милость... Виноват...
  - Жаль зонт не достать... Из Италии зонтик... Легкий, дорогой... Из-за тебя болван лишилась... А знаешь что... Из-за тебя лишилась, ты и полезай за ним!
  - Да как же я-то, ваша милость?! Я же ведь сорвусь...
  - А не великая потеря. Одним не уклюжим меньше будет... Полезай сказано тебе, живее!
  - К господину губернатору запоздаем-с...
  - Вот лисья тварь... Все проверил-то?
  - Все, ваша милость...
  - Ну, гони, да смотри, куда правишь... Надо успеть на прием...
  - Фонарь-то косым остался...
  - От косого - все косеет... Ладно, погоняй... Городничего забота...
  Дрожки понеслись прочь от фонтана. Зонт через пару минут снес мне прямо в руки ветер. А фонарь остался косым на неопределенное время.
  Теперь, спустя год с его внезапного увечья, я ждала под ним подруг, со всех сторон города, приютившего нас этой ночью в своих укромных местах.
  
  LXIII.
  Я вертела в руках зонтик. Тонкие, отполированные до блеска спицы натягивали прозрачную ткань. Лакированный деревянный черенок крепил и держал на себе всю несложную конструкцию.
  "Блестят и переливаются на солнце, словно начищенные штыки Зеленных... А эта изящная, прозрачная ткань... Как она похожа на белоснежные воротнички панских нарядов. И крепится все на оси, на дереве, растущим на земле. На черной, жирной земле, как говорил Ушастый Крыс, вскармливающей все и всех, и забирающей все и вся в себя". Я нажала на железный рычажок. Зонтик закрылся. "Штыки опустились - кружева сложились... Штыки крепят кружева... Кружева дают работу штыкам, иначе те заржавеют и рассыплются, а кружева сотлеют и сгниют. И крепится все на оси... На земной оси...".
  - Аб чым задумалася, юная паэтка? - Натка подкралась сзади и игриво провела рукой по моим ребрам.
  - Ну, не трэба... - поежилась я. - Ты ж ведаеш, што я баюся, калi казычуць...
  От неожиданного расслабляющего зуда я выспустила пятипалую ладошку каштана, напомнившую мне зонтик белокурой панны. Зонтик я подарила на день рождения своей сокурснице, - она обрадовалась, как маленькая девочка форфоровой кукле, и, неприменно собиралась подобрать к нему наряд. А литок подхватил ветер, покружил над острым, переливающимся плавником чугунного кита, и, осторожно опустил на воду.
  - Ай, далiкатная ты нашая... - приподняла узенькие плечи, передразнивая меня, Наташа.
  - Далiкатная, далiкатная... - высунула я кончик языка. - Раскажыце лепш, як пераночавалi?
  - Эээх, - хлопнула себя по ляжке Подпаленная. Задний ее карман все еще чуть оттопыривала странная игрушка. - Ваши подвальчики не такие веселые, как в нашем веке. У нас и граффити, и поджешки спичечные...
  - А што такое - графiкi? - девка в желтом сарафане провела рукавом атласной панской блузы по носу.
  - Ну, это типа изобраз исскуства...
  - Безабраз iскуства? - Аистенок заглянул огромными синими глазами в ухмыляющиеся лицо Подпаленной.
  - Ну, типа того...
  - А да вас Зялёныя не наведвалiся? - Хитрова хотела погладить спину Томары, но заметив кровавые точки на ее кофте, отдернула торопливо руку.
  - Не наведывались, - приосанилась та. - Одни сквозняки гудели...
  Горячий, шершавый язык скользнул по моей пятке.
  - Ай, Васька... - подогнула я ногу. - И ты меня щекочешь...
  - Васенька, ходи да мяне... - натянула поводок циркачка. - А где бродили эти пяточки? Где мяли травку?..
  - Да нигде... Я в парке, на скамейке спала...
  - Васе под утро не спалось, и мы обошли весь парк - цябе нiдзе не было...
  - Пэѓна, не заѓважылi... У Васькi нюх прытупiѓся... - попыталась отшутиться я, чеша за ухом медведя.
  - З нюхам у нас усё цудоѓна, - не отступала Ира. - Не было тебя нигде...
  - А яна, напэѓна за хвастатымi пацукамi бегала... - подпрыгнул на одной ноге Аистенок.
  - Ды ну вас усiх у... норы! Давайце лепш аб сур"ёзных справах пагаворым...
  
  LXIV.
  - Аб якiх жа гэта?..
  - Як нам дзейнiчаць далей...
  - Так... - Наташа подняла слетевший к сафьяновым сапожкам, обутым на босые ноги, листок. - Нядрэнна было б распрацаваць план...
  - А дзе гэта ты ѓжо паспела набыць абнову? - поинтересовалась я, но мой взгляд вновь привлек каштановый лист.
  - Ты пра боцiкi? - она уперлась золотистым каблучком в завиток каменной чаши. - Ды абмяняла ѓ адной з маёй хеѓры на атласную спаднiцу... Дык, што з планам?.. - поблекшие маки на изношенной юбке приподнялись и оголили худенькие голенища, обтянутые мягкой кожей сапог.
  - Вось глялзiце... - достала я из ее руки черенок листка. - Пражылкi мацуюць лiставую пласцiну...
  - Вой! Ты глянь! - Аистенок прикрыл конопатый носик кулачком. - Наша паэтка ѓ бiёлагi падалася!
  - Ды пачакай ты! - толкнула я легонько Вику. - Уявiце, - вновь обратилась я к шушукающимся и хихикающим девкам. - Што гэтыя пражылкi штыкi... не... - помотала я головой. - Не, не штыкi, а самыя Зялёныя, i трымаюць яны нi лiтавую пласцiну, а паноѓ, якiя працуюць на зямлi...
  - Тааак... - медленно поставив ногу на мощенку, выдохнула Ната. - Значыцца, па-твойму, вешаць паноѓ ужо не трэба?..
  - Адразу не варта - няхай зямельку потам, як мы, пальюць...
  - Гэта як? Растлумач...
  - А вось як...
  - Ну-ну...
  - Паноѓ, папоѓ i iншых п"яѓвак прымусiць капацца ѓ зямлi, як яны нас высушалi спiны гнуць на iх... Ахоѓнiкi i iншыя ваенныя няхай выковаюць свой абавязак, толькi пiлнуюць не за намi, а за iмi...
  - I з якой жа нагоды iм гэта рабiць?! - приглушенно захихикала в толпе одна из девок. - Хiба што певень у цемя клюня...
  - Дык, плата ад iхай працы будзе iйсцi ѓ Зялёныя кiшенi...
  - Ааа... - загудели девки и стали слушать внимательнее.
  - А калi за гадкоѓ дзесяць паночкi не набудуць нашага даверу, альбо правiнуюцца ѓ чымсцi - у пяцельку i размова кроткая!
  - Гэтыя не перародзяцца i за сто гадоѓ! Скура будзе такая ж белая, а кроѓ - блакiтная!
  - Ага, ага... Задзяѓбiце пеѓнi iх патылiцы!..
  - Даже Васеньку майго тата вывучыѓ на ровары кацiцца... - циркачка засунула медвежью лапу себе под руку, будто собиралась пуститься с Васькой в пляс. - Няѓжо панкоѓ не перевоспитаем!
  - Панков, можно только танками... - загадочно улыбаясь, произнесла Дивачка какое-то заклинание.
  - Мы ѓжо будзем працаваць не на паноѓ, а на сябе. Вясковы тавар будзем збываць гарадскiм цi абменьваць на фабрычнае. На фабрыках таксама хай працуюць паны, сочаць за iмi - працоѓныя. А працоѓныя таксама хай працуюць не на фабрыкантаѓ, а на сябе. - выпала я скороговоркой, чтоб не перебили.
  - А як жа быць з царом-бацюхнай?.. - вошли в азарт девчонки.
  - Да будете избирать всеобщим голосованием на годика четыре! Правда, поэт-биолог-активист?!.. - озорно подмигнула мне Дивачка.
  - Истинная и не рушимая!..
  - И действительно получится выбрать? - удивленно округлив глаза, спросила одна из студенток.
  - Ну, если кворума хватит...
  
  LXV.
  - А спачатку, трэба намылiць шыю губернатару...
  - Так-так... Яго танклявая шыйка даѓно па вяроѓцы плача...
  - Да и норка этого червя неподалеку - вон за той Преображенской церковью...
  - Время обедни... Сейчас в ней, наверняка, грехи замаливает червь долговязый...
  - Что ты, Машка, какие грехи?! Все голубокровные безгрешны, чисты и непорочны, яко агнцы невинные... Оглобля им под дых!
  
  - А-ну, штурханi вароты, як мае быць! Ааай, каб цябе!.. - Вика приостановилась на предпоследней ступеньке, проводя по ее выщербленному краю пяткой.
  - Проламывай вход в рай, хороший мой, проламывай! - подталкивала вставшего на задние лапы Ваську циркачка.
  - Айда и медвежатник у нас! - подбежала ближе к ним Таська. - Всем ментам на зависть! Навались девчонки, поможем нашему мужичку... - кивнула она своим.
  - А чаго навальвацца?.. Яны i так не зачыняныя... - девка в полосатом панском пиджаке, одетом поверх сарафана, подошла к Ваське и потянула за толстую чугунную ручку. - Iх нiколi не зачыняюць, асаблiва ѓ час службы...
  - Ааага... И то не брех... Смазанные, не скрипят - что значит - столица...
  Дубовые, обитые медной ковкой ворота бесшумно распахнулись.
  Разноцветные, обтянутые шелком, батистом и бархатом, плотно стоящие друг к другу, спины, не обернулись.
  Привязанное тонкими, невидимыми лесками к карнизу арки распятье купалось в солнечном свете. Солнечные лучи врывались в распахнутые ставни, и, отражаясь от лакированного пола, резали глаза. Застывшие в отрешенном сосредоточении лики, казалось, тоже щурились от струй небесного света, как прихожане, опускавшие в поклонах после крестного знамения головы, чтобы хоть на миг укрыться от слепящего марева.
  Батюшка, облаченный в белоснежную, вышитую серебряным узором ризу, читал монотонно и тихо. Слова едва разлучились в шуршании кринолина и парчи.
  "Да высушит солнце слезы скорби и печали на лице Твоем, Избранница Божья, Родительница прощения и очищения от всех скверн и пороков, Мать Сына земного Отца Небесного".
  - Читает уж очень тихо... - пожилая панна в черной кружевной накидке коснулась выпуклым рубином перстня накрахмаленной юбки соседки.
  - И не говорите, Марфа Евгеньевна! - оправила загнувшуюся рюш та. - Будто пономарь какой заокольный, а не батюшка столичного прихода!
  "Возликуй Непорочная, - продолжал бубнить себе под нос священник. - Ибо Сын Твой живет в сердцах наших, яко с Отцом Своим на престоле небесном и указывает нам дорогу во врата радости сердца Его".
  - Вiдаць, мала полбы з"еѓ...
  - Ага... Вонь якi танюсенькi, як наш пан губернатар...
  - Или на попадье стонал до хрипоты нынешний ночью...
  "Ибо пока жива Любовь - живы мы. Амииинь". - наконец протянул дрожащим голосом недоевший полбы священник, закрывая позолоченные корочки евангелия.
  Из Царских Ворот вышел мальчик, похожий на того - в придорожном храме. Только рубаха на нем была чистая, ослепительно белая, подпоясанная льняным пояском. В тонких, чуть дрожащих по-детски руках держал он серебряную, с вытесанными иконками, чашу для причастий.
  - Дай-ка мне, ангелочек, - Дивачка одним прыжком преодолела три пологие ступеньки, отделяющие Царские Врата от прихода. - Я поднесу чашу сладкого винца... - Степкина выдернула серебреный кубок из рук остолбеневшего мальчугана. - Этому... Вашему... - кивнула она в сторону священника. - Маловыпившему... Не... Малосъевшему...
  - Актись безбожница! - священник быстро подошел к Тасе и хотел отнять чашу. - Прикройся, и, сойди из Царских Врат! - почти пропев, указал он на ступени.
  - Да что ж вам так не по кайфу мини, фрэндбои восемнадцатого века?! - она ловко увернулась от его руки и направилась к аналою. - Ну, кто ко мне за благодатью Божьей?.. Становись в очередь! Причащу видом и хлебом, чтоб фартово жить под небом! Верно спикаю, пан поэт?! - отыскав меня взглядом в толпе, подмигнула Степкина.
  - Безбожница!..
  - Кто она такая?!
  - Интересно, однако...
  Поплыло по храму шушуканье прихожан.
  - Ах, - отхлебнула она из чаши. - Сладкое винцо... Когорчик, наверно...
  
  LXVI.
  - Что за балаган в Храме Божьем? - возмущенно воскликнул смуглый, с короткими усиками над тонкими губами мужчина в парадном фраке.
  - Это еще не балаган... Еще не выступал лауреат России Косолапович Василий... - Степкина бросила взгляд на медведя, с любопытством рассматривающего место предстоящего выступления. - Фу... Полька, я от тебя рифмой заразилась! - сплюнула она сквозь зубы и подмигнула мне.
  - Не страшатся кары Божьей, охальницы! - кружевная накидка пожилой панны задрожала на узеньких плечах.
  - И геенны огненной... - из рюшей юбки ее соседки высунулся полусогнутый скрюченный ревматизмом палец.
  - Ой, бабулька! Я тащусь! Как это ты просекла-то?! Я вчерась из нее и выпрыгнула... Пяточки чуток подпалила, во... - из-за аналоя высунулась темно-красная пыльная стопа Таськи.
  - Асктись, бесстыдница! - скрюченный палец Марфы Егоровны выпрямлялся на глазах.
  - Ни страху, ни сраму не ведает! - часто заморгала подкрашенными веками ее соседка. - Какая тебя мать родила?!
  - Самая обычная, на всех жен подобная, и через ту же дырицу, что и тебя! - скорчила им рожицу Таська.
  - Охрану, охрану... Позовите охрану! - словно свечка для зажженья передавались слова от прихожанина к прихожанину.
  - Охрану панны Яровой! - более спокойным, но громким тоном потребовал мужчина в парадном фраке.
  - Я схожу за ними, отец... - отрок с самовлюбленной хитроватой улыбкой, заглянул в черные колющие глаза отца.
  - Да, да, Дмитрий, - пухлогубая панна, лет тридцати пяти схватила мужа за руку. - Пошли Антона...
  - Нет, дорогая, - отрывисто ответил губернатор. - Пойдет Кондратий... Иди и поспеши, брат... - приказал он слуге.
  - Сию минуту, пан губернатор... - чуть склонясь перед ним, на голову выше ростом, полноватый слуга поспешил, расталкивая стоящих, к выходу.
  - Ну, вот... - вспыхнувший игривыми искрами взор отрока тут же угас. - Опять поступаем по-своему, по отечески...
  - Не по отечески, а по губернаторски... По думному, понимаешь?.. Так надо, Антон... Так надо...
  - Да, Антон, так надо. - произнесла уверенным голосом светловолосая девушка, стоящая во втором ряду позади губернатора. - Слушайтесь отца...
  - Слушай отца и детству не будет конца... - не довольно проворчал отрок.
  - Зноѓку карнiкаѓ Зялёных гэтай самай панны клiчуць... - постриженная под кружок, спасенная мной ценой жизни Бойковой, девчонка, кивнула на слугу.
  - Ааа... Это вы и будете, пан губернатор... - вышла я из-за колонны к смуглому мужчине.
  - Да, это я... - невозмутимо ответил он, взяв шляпу в другую руку. - Чем обязан столь лесным вниманием? - его черные маленькие глазки скользнули по моим босым ногам.
  - Зачынiць дзеверы! Дзеѓкi, не выпускайце нiкога!.. - крикнула Наташа, протискиваясь к нам в первый ряд. - Полька, прытрывай яго, прытрывай...
  За спинами скрипнули, закрываясь, двери.
  - А кто, собственно, бежать-то собирается? - перешел на притворно снисходительный тон губернатор.
  - И верно рулишь, чувачок, что не собираешься... - пошатываясь, сходила со ступень Тася. - Верно рулииишь... Ой... - Дивачку повело в сторону, но она удержала и себя, и чашу. - Крееепенький все же Когорчик...
  - Напилась в Божьей обители... - священник обращался к Тасе, делая какие-то знаки мальчику. Но тот стоял, как вкопанный, не замечая подаваемых знаков. - Креста на тебе нет...
  - На мне - не-а... - икнула Подпаленная. - За на те - вон такой бооольшой - в полпуза... Хотя... Пуза у тя пока что нет... - небрежно отмахнулась Тася.
  - Сама пашкандыбаяш, дзiва-дзiвоснае? - поддержала ее под локоть Ната, помогая сойти с последней ступеньки.
  - Пошкааандыбаю... Ик-ааа...
  Я посмотрела на изумленные и растерянные лица прихожан, священника, губернатора и с расстановкой произнесла то, что мне пришло на ум в это мгновение:
  
  - Никто креста с тебя не сымет
  И кладь твою не поднесет,
  И камень с шеи не подымет,
  И врат в Эдем не распахнет.
  Никто не будет лить украдкой
  По тебе горючих слез...
  Для всех исчезнешь ты загадкой,
  Оставшись для себя всерьез.
  
  - На ѓсе жыцёвыя выпадкi вершы шпурляеш, Полька! - позвенел эхом у дверей веселый голосок Вики. - Ну, вы, яснавяльжныя, раступiцеся!.. А ты, кроч, кроч да свайго гападара. - подталкивала она в широкую спину слугу.
  - I не кажы... - ухмыльнулась Хитрова. - На ѓсе выпадкi. Толькi сумныя заѓсёды... - она отняла левую руку Дивачки от чаши и набросила ее себе на плечо.
  - Дык, фiлосаѓ жа! Слуга и Вика поравнялись с губернатором.
  - Спраѓды, утрымаешся на нагах? - Ната подвела пошатывающуюся Тасю ближе ко мне.
  - Ааага... - с трудом поднимала отяжелевшие веки та.
  - Як жа цябе развезла ад некакiх глыткоѓ!..
  - А што ты хацела! На пусты трыпух... - я заглянула в чашу. Вино едва покрывало серебряное дно. - Нiчога сабе некалькi! Амаль усю чарку маханула...
  - Ну, чаго рты параззяѓлялi дзеѓкi, як Васька?! Выводзь пана губернатара i ѓсю ягоную зграю на сонейка!..
  Ира с медведем пошла вперед, расчищая нам проход. Стоящие господа без видимой охоты, но с невольным почтением к Ваське, крестясь, расступались, прижимаясь к колоннам и подоконникам.
  - Якая вышыня, якая прыгажосць! - вскинула вверх голову девка в шелковой накидке. - Аксанка, а Аксана, - слегка похлопала она по плечу шедшую рядом подругу. - А ты дакiнеш лапцем вувуунь у таго дзядьку ѓверсе?!
  - Какой это тебе дядька, недотепа?! - напустив на себя строгий, разумный вид, отвечала та. - Это - Господь Бог Всевышний на троне восседает с ангелами...
  - Я зараз вось як шугану чаравiк - у iмгненне з трона звалiцца, а з анёлаѓ яго толькi пёры паляцяць!..
  
  LXVII.
  Ворота храма распахнулись. Кремневки Зеленых стройным лесом штыков были устремлены в небо и железной, сверкающей на солнце, волной опустились в нашу сторону. Девки, так же направили весь имеющийся в распоряжении арсенал во вражескую сторону.
  - Выводзь губернатара наперад! У гэткага туза палiць не адважацца...
  - Слушайте, девчонки... А может пусть они нам за целехонького-невредимого губернатора на гербовой бумажке печать двуглавую оттиснут, что отдают нам нашу деревушку в полное крестьянское распоряжение...
  - Отдадут они - как же!
  - Пячатку можа пясочкам i прысыплюць, ды выконваць напiсанае хто ж будзе?! Хто ѓ нас тлумачальна напiсанаму кiруе?.. Дзе ты такое, фантазёра, бачыла?!
  Охрана безмолвно двинулась вперед. Девки, не мысля отступать, сделали несколько шагов навстречу.
  - Кроч, кроч, пан губернатар... - одна из ткачих из команды Кати похлопала по его бархатному плечу лопатой. - Табе ж не ѓпершыню напернадзе крочыць!
  Губернатор резко приподнял руку, ничего не ответив, брезгливо отряхнул песчинки с фрака.
  - Кроч наперад, тебе кажуць, цi абразам?!
  - Ну, вы, бешеное отродье, отойди от... - запнулся Зеленый лейтенант, подбирая в уме слова для величания высокой особы. - Губернатора!
  - Дык калi ж мы шал ёныя, чаго ж нам слухацца?!..
  За спинами у иконостаса раздался выстрел.
  - Они сзади! - щуплая, синеглазая студентка схватила меня за плечо. - Нас окружили!
  - Бросай оружье! Руки за спины, мать вашу!.. - просипел один из Зеленых.
  - Хватайте бессовок, но подбирай выраженье во Храме Божьем... - перекрестился худосочный священник.
  - А нам не до подбору выражений, отче... - скользнула усмешка в сиплом голосе. - Помогли бы лучше...
  - Он и так подмог - задние врата открыл... - кивнул на Царские Врата позади себя другой охранник.
  - Извиняюсь, не приметил...
  - Подай мне штык, сын мой, и Бог нам в помощь!
  Зеленый, спрыгивая со ступень, бросил штык священнику. Тот подхватил его, и, подокнув за пояс рясу, спешно зашагал за охранником.
  
  LXVIII.
  Кольцо сжималось. Охраны было около полторы тысячи стволов. Шаг за шагом Зеленые подступали все ближе, оттесняя девок в середину зала. Главный и задний входы были перекрыты. Гул от перешептывания, причитаний и возгласов прихожан покачивал висевшую посреди потолка люстру. Она чуть слышно позвякивала хрустальными сосульками, раскачиваясь на толстом плетеном канате. Наша оборона, ровно, как и нападение охранников, затруднялась толкотней и давкой. Молящееся, однако, состоящие в основном из высшего сословия, быстро преодолев растерянность и панику, перешли на сторону охраны. Не вступая в открытую драку, они прижимались к нам, лишая свободы движения. Моя, Бусловой и Хитровой группы, окружившие губернаторскую чету, постепенно рассеивались, растворяясь в толчее.
  - Калi не атрымаецца захапiць усё губернатарскае гняздо, - шепнула я на ухо Наташе. - Дык хоць бы кагосьцi з яго насельнiкаѓ не выпусцiць з кiпцiкаѓ...
  Ее тут же оттолкнул от меня пожилой, но коренастый барин в лиловом френче.
  - Ну, не пинайся ты, гоголь пузатый! - пошатнувшись, уперлась локтем в его живот Дивачка. - Эх, щас бы яичко с солькой выпить!.. - заглянув в опустошенную чашу, причмокнула она.
  - Ваша светлость, пройдите к нам... - высокий, упитанный капитан охраны протиснулся сквозь тесный ряд и отдал губернатору честь.
  - Куды к нам, куды к нам?! - затараторили девки, изо всех сил раздвигая локтями прихожан, не позволяя толпе слиться и отрезать их от губернаторской четы. - Ён наш i з намi застанецца!
  - А вы что же, меня уж завербовали?! - усмехнулась высочайшая особа. Ее волнение выдавал лишь слегка подвергающейся усы в уголках губ. - Что-то не припомню такого...
  - Помните, не помните - следуйте с ними... - подтолкнула его студентка.
  - Держись за мою руку и постарайся не отдаляться... - шепнул он оторопелой жене.
  - Таѓханiна iм на руку, - бросила мне девка, приставшая нож к боку Антона. - Хутка мы не варухнёмя...
  - Калi б не таѓханiна, з намi не вялi б размовы...
  - А ну, расступись, дети мои! - голос священника обрел звонкость и твердость. За голосом последовал выстрел.
  Прихожане вновь начали тесниться к окнам.
  - А вы, дави их! - хлопнула плетью по колонне белокурая панна.
  - Кажись, пани Ярова здесь... - кивнул Зеленый товарищу, расталкивая полуживых от духоты и страха дам в пышных юбках. - Посторонитесь, мадамочки, посторонитесь...
  - Ох-те, Господи! - причитали те, расступаясь, но пытаясь оставаться в середине зала, не утонув в числе остальных, и наблюдать за происходящим.
  - Где ты ее видишь-то?.. - старался не отставать от напарника другой охранник.
  - Воон, у колонны, - охранник указал на светловолосую девушку в черной вуали. - Чуть поодаль от губернатора...
  - Надо же, придушила его дочку, и рядом с ним трется...
  Губернатор обернулся на стоящую позади. Бледное лицо панны стало еще бледнее.
  - Так она ж вроде как по ошибке... Потом говорят чуть умом не тронулась...
  - Хм... Я думаю! Хороша ошибочка...
  - Цыц вы, горланы, - прикрикнул на них подоспевший сержант. - Услышит и вашим шеям худо будет!
  
  LXIX.
  Зеленые мундиры незаметно разбавляли пестрые одежды прихожан.
  "Пора выбираться отсюда, иначе добром не кончится...", - волна тревоги прихлынула к моей груди. - Дзеѓкi, на выйсце!
  - Куда же вы заторопились, кумушки! - вынул из ножен шпагу губернатор. - А потолковать, вдруг завербуюсь?..
  - Ступай вперед, светлость... - подтолкнула его в спину одна из моих девок.
  Мы двинулись к выходу.
  - Не прогневись Господи и направь оружие свое супротив врагов своих! - вслед за этими быстро сказанными словами священник метнул штык с насаженной на него до половины свечой в канат, на котором висела люстра. Штык вонзился в середину веревки.
  - Канат горит! Горит канат! - зароптали прихожане.
  - Расступись, расступись! Живо! - раздвигали их в разные стороны Зеленые.
  - Зачем ты это сделал, дурья твоя башка?! - смял в кулаках рясу священника Зеленый.
  - Упадет, этих подавит... - крепко сжал своими руками его запястья худосочный поп.
  - Так там же и губернатор... - выворачиваясь, свозь зубы процедил охранник. - От кого же мзду за покоробленную залу получить надеешься?..
  - Губернатор уже у выхода, слепец...
  Выстрелы, лязг железа, звон хрусталя и вскрики сделали дальнейшие слова неразборчивыми. Капитан с дюжиной молодчиков подобрались еще ближе и окружили губернатора с женой, отрезав нас. В наших руках остался лишь его сын. Девки сгустились вокруг него, понимая, что это единственное средство и надежда выбраться из церкви живыми.
  - Антон... Тошенька... - перекрикивая шум, звала его мать.
  - Если кто подойдет, пропорю ему бок! - заверила студентка, протыкая ножом шелковый кафтан.
  - И отдам на потеху медведю... - Ира протиснулась в наше кольцо, подведя Ваську к самым ногам Антона.
  - Зачем же вы охрану оставили за воротами церкви, ваша милость? - заискивающе глядя на губернатора, оттряхивал его фрак капитан.
  - Зачем же охрана во храме?.. сохранял напускное спокойствие тот. - Тут Господь Бог охранник всех и вся...
  - Иди, иди! - чуть не на руках несли девки губернаторского сына к выходу. - Если не на этом свете, так на том с батей свидишься!..
  В лицо пахнул знойный, но показавшийся, после душного помещения до головокруженья свежим, летний ветер. Встретившийся у церкви несколько охранников были сметены с пути. Девки спешили оторваться и укрыться от погони с ни столь крупной, как ожидалось, но весомой, попавшей в их сети "рыбой".
  
  LXX.
  Наводненные после полуденной жары людьми, по столичной манере, делающими вид, что спешат куда-то даже в выходной, людьми улицы, узкие, с нанизанными на края песчаной дороги каменными и деревянными зданиями, переулки всасывали в себя и скрывали нас от погони, которой, собственно, и не было видно. Чтобы поскорее раствориться в городской суете, мы вновь разделились на группы и разошлись, договорившись встретиться в центре у пожарной вышки.
  Серый шелковый кафтан пожелтел от песка. Сперва сомкнутый кольцом девок, потом подгоняемый ими, губернаторский сын шагал по мостовым, тупо и зло смотря перед собою.
  - Ну, ну... Варушыся, таткаѓ гучок!..
  - Да, да, шевели ножками в лаковых сапожках! Шуруй живее...
  Он не оглядывался, лишь машинально отпихивался локтями от очередного подгоняющего пинка или щипка.
  - Как барашка ведем на заклание...
  - Якога табе барашка?! Гэтыя барашкi мекаюць ягнямi, ды кусаюць ваѓкамi...
  Антон достал из бокового кармана обшитый кружевом платок.
  - Дай сюды! - потянулась за его рукой низкорослая девка, толкнув его прикладом в бок. Рука губернаторского сына дернулась вверх, белоснежная ткань покрыла влажный, посеревший от песка и пыли еще зажатый перламутровой запонкой манжет.
  - Як жа мы панура паѓзем... - оттерла со лба пот кружевным платком девка.
  - Доползем мы до петельки после грозоньки в недельке! - вздохнула, глядя в безоблачное небо я. - Не спяшайся...
  Прохожие оглядывались на нас, но особого интереса не проявляли. Отрок досточтимого отца после часового петляния по переулкам походил на пастуха, гонявшего весь день стадо.
  Один только пристав окликнул нас на Откатной улице:
  - Куда спешите, девоньки?
  - На Троицкую к Ивану-Дураку...
  - А что вы у него забыли-то?..
  - Да подурачиться хотим...
  - Ну, гляди, абы пожарные вас не окатили...
  - Не окатят... Мы сами их охолонем...
  Пристав шутливо отдал нам честь и исчез за поворотом.
  - Эх, ты чаша, моя чаша! Как ты скоро опустела... - Девочка в который раз поднесла тесненный кубок к губам. Не выцедив из него ни капли, она затянула надрывно-смеющимся голосом:
  
  - У могилы поэта -
  Не жалейте вы его!
  Сочинял, писал куплеты,
  Ну, а больше - ничего.
  И не плачьте вы над гробом
  Бедолаги-бедняка,
  Счастлив он, болтая с Богом
  Про Ивана-дурака.
  А министра пожалейте -
  Вечно за себя дрожал.
  Полный до краев налейте
  Виноградного бокал!
  
  - Про какого это ты поэта поешь? - поинтересовалась я, провожая взглядом покатившуюся по камням мостовой серебряную чашу.
  - Ага... - низкорослая спрятала кружевной платок за шнуровкой сарафана. - I цi не пра гэтага няѓдалага мiнiстра? - губернаторский сын получил очередной пинок в бок.
  - Чего его жалеть-то?! - обняла ее за талию ткачиха. - Потому что министром не станет под папкиным крылышком?! Так от этого всем легче только...
  - И к чему такие похоронные напевы?.. - заправила в батистовую шапочку выскользнувшую прядь волос студентка. - Не падай сокол, не падай... - подержала она покачнувшегося Антона. - Чуть позже упадешь...
  - Где поминки, там и пляс... - в рассеянной задумчивости пофилософствовала Степкина.
  - Иван-Дурак... Вот он - стоит цел-целехонек, великан кирпичный...
  
  Выложенная красным кирпичом каланча высилась над белокаменной коробкой здания. В народе ей дали прозвище "Иван-Дурак".
  От чего в людской натуре водится манера называть неодушевленное именами одушевленных? Осталось ли это со времен идолопоклонства, когда мерещились человеку в холодных камнях боги, и согревал он их своей душой и светом веры, наделяя необычными способностями? Желание ли это видеть в мертвом живое, и, хоть таким способом в очередной раз показать кукиш смерти и объединиться с всемогущими силами природы, из недр которых вышел когда-то он сам? Не хотим мы видеть смерть, даже в мертвом, даже в глине, и вдыхаем в нее свою душу, и лепим из нее кувшин, и пьем из него воду, оживляющую нас...
  Приезжие, услышав его, внимательно вглядывались в башню, ища сходство со сказочным персонажем, и, не находя его, спрашивали местных:
  - В чем секрет столь необычного величанья?
  Те, и сами не помня и не зная толком истории названия, давали волю фантазии, шутили и придумывали кто в что горазд. Кто говорил, что козырек и шпиль башни похож на шапку Ивана... Кто-то сравнивал ее зауженный к середине корпус с изящной статью деревенского паренька, ставшего в неком царстве-государстве царевичем. Другие, напустив на себя вид истинного знатока, утверждали, что все это - бред сивой кобылы, что название башни объясняется гораздо прозаичнее...
  "Стоял, дескать, на вышке смотрящий. Начальник, заприметит, что он задремал, и орет: - Иван! Не спи! Пожар проспишь, дурак! Шланги развернуть не поспеем... А ведерцем не потушат...".
  Так или иначе, а Иван-Дурак уж не один десяток лет высился посреди Троицкой площади, сторожа город от "Красного петуха".
  
  LXXI.
  Площадь была многолюдна. Прохожие оглядывались на нас и переглядывались между собой. Антон шел не сопротивляясь. Даже, при удобном случае, замедлял шаг, чтобы зайти поглубже в гурьбу и не попадаться на глаза любопытным.
  - Ступай наперад, не хавайся!
  - Малады, прыгожы, а хваецца за дзявочыя падолы! - подтрунивали и подталкивали его девки.
  - Малады i не жанаты, прывядзi мяне да хаты! - из-за угла каменного дома вынырнул, подпрыгивая неугомонный Бусьлик.
  - Приведет он тебя, как же! - поддразнивая ее студента, высунула язык. - Жди привета, как соловей лета!
  - Его хоромы для избранных невест... - поправила на плече захваченное с фабрики полотно, черноволосая ткачиха. - Куда уж нам, босиньким!
  - Авось и приведу... - Антон оттолкнул от себя воровку носового платка. - Вас всех сразу! И гарем на персидский манер налажу!
  - Я табе папхаюся! - нахмурилась, пошатнувшись, низкорослая. - Так пiхну, што будзеш ляцець, свiтаць, ды цешецца... - губернаторский сын вновь был награжден "лопатным погоном".
  - Туррр, притормозни... - барин с острой с проседью бородкой похлопал по спине кучера. - Куда вы эдакого изможденного пастушка тащите, девоньки?
  - Во поля-луга просторные, ваша милость...
  - Ага... Там самае месца пастушкам статак пасвiць...
  Внешне юноша и впрямь стал уже походить на деревенского пастуха: рукава тонкой шелковой рубахи были изодраны, белоснежные буферные плечи смялись и приникли к худым рукам, при легком дуновении ветра ткань надувалась вокруг тела, превращая его в воздушную бочку.
  - Что вам надо-то от меня, чернавки?! - хитрый, самовлюбленный взгляд немного потускнел. В нем уже не сверкал веселый огонек юношеского задора и внутренний, потаенной уверенности, что все и вся вокруг подвластно тебе. - Чего от меня хотите?!
  - Ад цябе - нiчога...
  - Ага, нiчога... Толькi дух твой хай выдзе вон!
  - Чтоб папашка и мамашка повыли над тобой, как мы воем под их плетками...
  - Ох-те, Боженька! - всплеснула костлявыми руками проходящая мимо пожарной вышки старуха в капроновом чепце. - За что ж вы его так, болезного?
  - За грахi гнюснага свету, бабуся... - за спиной у бабульки вдруг выросла Ната со своей хеврой.
  - Быдлом были, быдлом и останетесь, - Антон вскинул голову. - Зверье бешенное! - в его глазах вновь вспыхнул огонек высокомерия. Он с отвращением толкнул низкорослую.
  - А ты ѓвесь чысчюткi-бялюдкi з абрных?!
  Лопата со всего размаха легла на его спину. Он согнулся, морщась от боли. Удары сыпались один за другим со всех сторон. Антон не реагировал. Свернувшись в калач, прикрыв голову руками, он прижимался к камням мостовой, будто пытаясь слиться с ними.
  - Зiрнiце, бочка... Напэѓна, са смалою...
  У входа в каланчу чернел жестяной бочонок. На окаймленных ржавыми полосами краям свисали тягучие, поблескивающие на солнце смоляные лепешки.
  - Смолка вiдавочна будзе да яго бялюдкага твару... - незаметно подошедшая к нам Ната подала знак своим девчонкам идти к бочке...
  Выломанные ветки и смененные на панские старые одежды послужили отличными кистями и паклями. Березовые, липовые, осиновые слипшиеся лапы, сложенные в несколько раз сарафаны и юбки хлестали тяжелыми мазками еще недавно изнеженное, теперь - окровавленное с синеющими на глазах подтеками тело.
  - Вунь, нейкая дошчачка валяецца...
  У края дороги на лужайке желтел полусгнивший деревянный квадрат.
  - Видно от крыши отщепился... - студентка в розовой блузке, чуть высунув кончик языка, пыталась отковырнуть ногтем попавшую на воротник смоляную каплю. - Ай, гадость, не отдирается... - приговаривала она, царапая ткань.
  - Дзе б яшчэ кавалачак крэйды здабыць?.. - Ната подняла дощечку и провела по ней рукавом.
  - На вашта ён табе? - утерла краем воротника свою еще пуще покрасневшую щеку Тоня.
  - Вершы складаць буду... Чым я горшая за Польку?..
  - Ну, вось, знайшла час!..
  - Як раз, самы час! - не унималась, оглядываясь по сторонам, Хитрова.
  - Што, Наталька, - протиснулась к ней, уклоняясь от смоляных веток, Вика. - Мой прыклад заразлiвы?..
  - Заразлiвы, заразлiвы... - задумчиво проворчала Хитрова.
  - Дык навошта табе крейда?
  - А чым жа?..
  - Крывёю, як сапраѓдныя паэты... - Бусьлик указал носиком на почерневшие с прилипшими комочками листьев волосы Антона. - Тым больш - не сваёю...
  - I напiшу! Яшчэ як напiшу! - топнула сафьяновым каблучком новоявленная поэтесса. - I не на мужыцкай мове, а на вашай - панскай!
  - Не хвалiся, а за справу бярыся!
  Почерневшее, в скатавшихся ошметках одежды тело привязали к отполированному дождем и зноем стволу тополя. Вязкий смоляной бугорок притягивал облетающий пух магнитом. Очень скоро природные силы переделали нарисованную девками картину на свой лад. Черный, едва заметно дышащий, полусогнутый, обмякший валик, облепленный теплыми, легкими снежинками, дрожал пушистыми ресницами. Вырастая на глазах, они бахромой прижимались к клейким щекам, раз за разом все неохотнее отрываясь от них...
  Подрагивающая на груди дощечка была исцарапана мелкими, неровными буквами бурого цвета. Подойдя ближе и встав за шагов пять от привязанного можно было разобрать:
  Ни за злато, ни за славу
  Мы найдем на вас управу!
  А за то, что вы уроды
  Лишили свой народ свободы!
  
  LXXII.
  - Глянь, глянь, куды твой мядзведзь палез...
  - Iрынка, мусiць наш Васька вырашыѓ на пажарнiка здаваць!..
  Обхватив всеми лапами каменную колонну, поддерживающую овальный козырек подъезда, так, будто это ствол дерева, Васька мах за махом взбирался к крыше. Тополь, росший на тщательно подстриженной лужайке в полусотни шагах от каланчи, был на несколько мгновений забыт - тысяча девичьих взоров устремились на Ивана-Дурака.
  - З якой нагоды ён туды падаѓся, а Iрака?
  - Так мой Васенька сигает толькi к меду... - циркачка подняла тонкие бретели пожелтевшей майки к мочкам ушей. В руках ее покачивался обрывок перегрызенного поводка.
  - Як шпарка сiгае, нiбы спраѓдны пажарны...
  - Там, - студентка подняла голову, прижав ладонь ко лбу. - Наверху, у дядьки какая-то берестянка... - указала она на верх каланчи.
  - Ну й вока ѓ цябе, - поморщилась деревенская, вглядываясь в указанную точку. - Як у арла...
  - Микроскопу частенько подмигиваю... - с усмешкой моргнула ей черноволосая студентка.
  - Точно, с медом... - комкала плетёную кожу циркачка. - Не супакоiцца, пакуль не отберет...
  - Хай бы ж i нам здагадаѓся па кропельцы прынесцi...
  В десяток взмахов косолапый одолел колону, встав к нам спиной на задние лапы на козырьке подъезда, чуть помедлив, он стал карабкаться дальше, втыкая когти в проемы между кирпичей. Мирно седевшая на смотровой площадке мужская фигура в расстегнутой до пояса рубашке отпрянула назад.
  - Пошел... Сгинь! Откуда ты взялся?!.. - доносил слабый ветерок испуганные возгласы. - Меду хочешь?.. Неет, не дам... Сам не жрал ни капли с вечера... - метался смотровой, прижав к груди берестяную емкость, перепрыгивая то к висящему на потемневшей веревке колоколу, то к чугунным перилам. Косолапый растеряно водил носом за пожарным, не отрывая глаз от берестянки, служа ему, перебирая передними лапами в воздухе. Наконец, во время очередного прыжка смотрящего к колоколу, коготь Васьки зацепился за веревку. Над площадью поплыл тонкий, частый звон.
  - Так, скотина, так... - злорадно приговаривал пожарный, покачивая каской. - Звони, звони... Мотай!.. Чаще мотай...
  Медведь судорожно дергал лапой, пытаясь высвободить коготь из веревочного капкана. Колокол раскачивался все быстрее, звонче и звонче ударяясь о вспухший медный язык. Распахнусь дверь, из нее, обтягивая серо-коричневый китель, вышел высокий сутуловатый полковник.
  - Чего трезвонишь, дурак? Пожар, что ли углядел? - оправляя широкий пояс, крикнул он наверх.
  - Никак ннет, ваша честь, - оправдывался, прижимаясь к периллу, смотрящий. - Это не я трезвоню... Это медведь...
  - Какой медведь?! - недовольно рявкнул полковник. - Тебе там что, солнце плешь напекло?!.. А это что за явление на площадь народа? - окинул он буравящим взглядом девок. Острые, сверкающие глазки полковника быстро пробежались по каждой из нас и остановились на тополе. Замерев на секунду, он поднял фуражку, пригладил двумя пальцами слипшиеся в бугорок влажные волосы на затылке, и метнулся за угол каменного здания.
  - Гэдак твой мядзведзь на нас усю ахову навядзе...
  - Да Зялёныя коннiкi хутка пачуюць i прыскачуць... - взволновались девки.
  - Да... Иии-аа... - икнула протрезвевшая от ветра и происходящего Степкина. - Надо рвать когти...
  - Без Васеньки я никуда не уйду... - морща под густой челкой лоб, не сводила тревожного взгляда с вышки Ира.
  - Твой Васка зараз усих нас здасць за гладыш меду!..
  
  Вскоре площадь была окружена полусотней отрядов Зеленых, в главе со светловолосой всадницей в обтягивающем кожаном костюме, отороченном леопардовым мехом.
  
  LXXIII.
  - Присядь в оборону! - скомандовала я девкам. - Отходи за стволы...
  Толстые, вековые деревья вокруг клумбы оказались неплохим, довольно надежным щитом от пуль. Они глотали их, как почва влагу в засуху.
  - Дзяѓчынкi, цаляйцеся трапней, пораху замала...
  - Ага... Вунь, колькi iх прыскакала... I куль на ѓсiх хопiць...
  - Нiчога! Не дрыжы! Не ѓ першай ужо... Усё адно, нашая возьме! Адаб"емся!
  Пороха и пуль не доставало. Девки палили не прицельно. Лишь одна из четырех-пяти железных пчел буравила зеленое сукно мундира. Немногие охранники валились с седла. Мускулистой, цокающей волной, они надвигались все ближе.
  - Мець лепей, дзеѓкi... - услышала я, как подбадривала своих Зоя. Ее вечно розовое лицо раскраснелось пуще, чем всегда. - Пастайцеся, галубкi, пастарайцеся...
  Белый пух кружил над нами, щекоча нос и вызывая слезу.
  - Не бабье это дело убивать, не бабье! Ай, червяк железный... заел... - студентка нервно дергала заклинивший курок. - Наше дело жизнь давать, а не отымать...
  - А мужыкоѓ, значыцца справа - аднiмаць яе... Дай сюды... - взяла у нее кремневку Тоня.
  - Почему же?! Они-то как раз ее и зарождают...
  - Ага... А потым яго ж з нас i выбiваюць... - жидкие, растрепанные косички Тони скрылись за тополиным стволом. - На вось, трымай... - подбросила она студентке исправленную кремневку
  Пуля свистнула возле моего уха. "Не ужалила пчелка..." - улыбнусь себе я.
  "Уф... уф... уф... - за свистом пули раздалось шебуршанье. -
  Нимб примеряешь ты мой,
  Быть тебе..."
  "Да лучше бы помог, бездельник хвостатый! - беззвучно огрызнулась я. - Пользы от тебя никакой! Только уфаешь под ухом..."
  "Сама, ушастая, сама! У меня своих крысиных дел невпроворот..."
  "Ну и ползи по делам своим! По что зря пугать-то?!" - я взяла на мушку длинного, что-то говорящего на скоку командиру, улана.
  "Ну, я тебе покажу... Ох, покажу! Уф..." - острые, тонкие иглы впились в мою мочку.
  "Сперва покажи, потом уж стращай..." - встряхнула я головой и дернула плечом, чтобы сбросить впервые раздражающего меня грызуна. Моя железная пчела впилась в грудь улана под левым лацканом.
  
  LXXIV.
  Конные быстро приближались. Отступать было некуда. Слух резал нетерпеливый храп и ржанье.
  - Хоць ты бяры на дрэвы залазь...
  - Ага, ды шпурляй у iх каменнямi...
  - Ах, паразитство... - бледная студентка, скривив сухие губы, бросила кремневку в траву. - Танька, патроны есть? - отчаянно крикнула она подруге.
  - Есть немного... Сейчас... - та пополза к ней, перебирая возле моего носа острыми, черными пятками.
  Я оглянулась на покачивающуюся у бордюра, перед свесившим запорошенную пухом голову Антом, бочку. - Там смола еще осталась?
  - Там ее, вроде, много еще... - Танька снова дернула пятой. Прилипшая к ней метлица угодила в вырез моего сарафана. - На, Лизка, брось отчай! -
  она отсыпала несколько патронов в ладонь подруги.
  - Мачы кавалкi ануч i кiдай у пасы зялёных! - скомандовала я.
  Несколько девок подкатили бочку ближе. Обрывки тканей зажигали от запалов. В морды "кузнечиков" горящие снаряды, разумеется, не долетали - уж слишком легки, но лошади шарахались от падающих под копыта горящих комьев прилично. Всадники замешкались за полуверсты от клумбы. Но лоскутья кончались, смола - тоже...
  - Дави их, братцы! - размахивал саблей сутуловатый полковник. - Сгруживай их! - он выскочил на осадистой, как он сам, серой кобыле из-за того же угла, за которым недавно скрылся. - Ишь, чего удумали... - кричал он скачущему, немного задыхаясь, рядом охраннику. - Человека смолой и к дереву... Где нет души, там тлеют кости...
  - Глянь ты, жывы! - толкнула меня в локоть измазанная смолой девка в изодранной робе. - Даносчык паганы... Трэба было адразу яго прыкончыць... - досадно вздохнула, теребя свое укоротившее платье-робу, подруга Иры.
  
  Разгоряченное дыханье обдавало обжигающим паром плечи. Лошади кривили и вскидывали морды от впивающихся в углы черных, шершавых губ уздечек. Дыханье лямки не сдерживали, впивались в огрубевшую кожу не до крови, но боль, причиняемая ими, заставляла повиноваться животных всадникам.
  Гарцующая на гнедом жеребце-трехлетке всадница, то и дело отмахивала кивком головы золотистые пряди волос. Все ее тело, до тонкой мышцы полусогнутых бровей было напряжено. В затуманенных карих зрачках отражалась грива скакуна, раздуваемая ветром.
  Свист плеток, нетерпеливое фырканье, отрывистые выстрелы в воздух, холодные удары подков о камни, возгласы людей смешались в едином потоке звуков. Кольцо зеленых мундиров, сжималось на глазах блестящими лошадиными мускулами-звеньями...
  - Собирай в кучу!.. Давай ребята!.. Живее!.. - подгоняла военных чуть охрипшим от волнения и скачки голосом всадница.
  Понемногу девки сбивались во все теснеющую живую груду. Отбиваться уже не было резона: за каждым нашим выстрелом, взмахом ножа или лопаты следовало несколько выстрелов охраны, или стягивающих кожу ударов плетью...
  
  LXXV.
  - Бачь ты, спускаецца, абаронца твой мядовы... - девка в робе на ходу поправила упавшую шлейку майки. Потянув ее к шеи циркачки, она кивнула на каланчу.
  Косолапый на миг скрылся за пролетом винтовой лестницы. Толстый, мохнатый зад несколько раз покачиваясь, показался из-за потемневших деревянных граней башни. Когтистые лапы вновь обхватили скользкую колонну, и, вскоре, бурая, взлохмаченная туша радостно подпрыгия по прохладному клеверу, ковыляла к ногам циркачки.
  - I гладыш бярасцяны ѓ зубах трымае... Можа, усё ж хоць кроплю пакiнуѓ... - усмехнулась, вздохнув девка в робе. - Хоця б табе...
  - Вася-Васенька, - голос Иры обрел прежнюю тревожную звонкость. В сдавленном тембре послышались нотки беспокойства и страха, похожие на те, которые звучали в разговоре с Эдом. - Iдзi адсюль! Прэч!
  Медведь, замедлил бег, насторожился, склонил голову на бог, удивленно посмотрел на хозяйку и продолжил путь вперед.
  - Пошел вон! - замахала она руками.
  - Нет. Отчего же?! - кожаная плеть светловолосой панны обмотала запястья циркачки. - Зачем ты гонишь своего друга? Пусть идет с нами... Это даже любопытно... - подмигнула Ярова командиру Зеленых. - И отвяжите Антона Дмитрича от дерева, наконец! Господин капитан, распорядитесь...
  - Слушаюсь, ваша милость...
  Пятеро дюжих уланов подхватили "засмолённого" и понесли за переулок.
  Отброшенная дощечка покачивалась на бордюре у тополя. Светловолосая панна долго не отрывала от нее глаз.
  - Какая наглость, какое вероломство! - нарушил наступившее молчанье капитан, направляя коня на дощечку.
  - Вы знаете, господин капитан, - не отрывала панна туманных, задумчивых глаз от копыта, бьющего по уже раскрошившейся в щепки дощечке. - Мой наставник французского говорил мне когда-то, что вирши могут иметь отзвук громогласнее выстрелов пушечных... - она свесилась на бок с седла, подхватила с земли темный, деревянный кусочек с косой, затертой буковкой "в", повертела его в руках и негромко произнесла. - Отзвук будет, и, очень скоро...
  
  LXXVI.
  - Живей, живей, бунтарки сарафанные! - косо поглядывали с седел Зеленые.
  - Живей, пока живые... - вторили охранники с другой стороны.
  Шеренгу "сарафанных бунтарок" обрамлял конный строй. Босые ноги и копыта давили камни мостовой, меж воли повинуясь внутреннему ритму шага. Светловолосой панне, увидевшей на груди губернаторского сына творение ума Хритровой, пришла идея написать свое. Острием щепки от бочонка последними оставшимися смоляными каплями было аккуратно выведено на лбу Наташи - "Вороги Царя,", на узеньком, посиневшем от напряжения лобике Зои - "Веры православной,", и над вспотевшей переносицей Кати - "земли российской!"
  - Нацарапала бы тупо: Оборотни. - скосив на Ярову еще чуть затуманенные глаза, шепнула Тася. - Поточнее верняк был бы...
  - Это мы-то враги земли русской... - качнула головой зоркая студентка.
  - На мужыцкай мове ж размаѓляем... - рассуждала шепотом ее деревенская подруга. - Вось i дзюбайце, птахi абскубляныя!
  - Ну, не тормози! - подтолкнул ее прикладом охранник.
  - А ты педальку газа в ней поднажми... - подмигнула ему на ходу дочь подданного инспекции.
  - Дельно вы это придумали, ваша милость, - наклонился к Яровой командир Зеленых. - И смотреться будет... - он приумолк, подбирая в уме подходящее слово. - Изящно... А как будет смотреться на склоненных лобиках... - представив какую-то восхитительную для себя картину, капитан зажмурился, прищелкнув языком.
  Юная панна, придерживая разгоряченного коня, снисходительно склонила голову. Благодушная улыбка проплыла по ее припухшим, как у жены губернатора, губам.
  - Отрадно, что военный ценит изящное...
  Капитан самодовольно крякнул, натягивая удила.
  - Ну, иди, что ль, муха сонная... - ткнул меня прикладом охранник, которого я видела недавно в церкви. - Ишь, раскокетничелась наша любительница петель... - указал он взглядом на Ярову шедшему позади второму.
  - Чует орлушка мертвечинку... - подмигнул тот напарнику. - Ашь дрожит от нетерпёжу... Теперя совесть чистой будет...
  - Да уж, враги истинные - осечки быть не может...
  Стремена панны, окаймляющие лаковый, высокий каблук сапог, часто бились о крутые бока гнедого.
  
  LXXVII.
  "Уф... - горячий, сухой вздох обвеял мою шею. - Ну что, несносная Краска, провести тебя по темным коридорам сознания и времени?"
  "Ну, если они окажутся проветрянее и прохладнее, чем эта людная баня под открытым небом - проведи, хвостатый плут..." Я потерлась пяткой одной ноги о лодыжку другой. Черничный сок уже совсем стерся, пята едва розовела, и чесалась невероятно.
  "Мне не нравится, когда ты меня обзываешь..." - острые зубки вновь кольнули мое ухо.
  - Чего встала и шлупаешься, как псина блудливая? - позади раздался свист и шлепок плети.
  - Эээх, да все бабы шельмы... - крякнул охранник спереди.
  Я напряглась, стараясь сохранить равновесье и не упасть, встряхнула головой, чтоб отстраниться от окружающего и погрузиться в разговор с кусливым, но интересным собеседником.
  "Мне, может, тоже не нравится, что меня зовут Крысой, - вырвалась из меня досада, давно саднящая мою грудь. - Когда у меня есть нормальное человеческое имя... Но я ж молчу..."
  "Крыской зваться большая честь, глупышка!.. - оскалились красновато-оранжевые зубки. - На земле так мало настоящих крыс..."
  "Вот и хорошо! Все зерно бы извели и прочее добро... И так нужда всех дыр лезет, а тут вы еще..." Теперь мне доставляло удовольствие позлить коварного Андара.
  "Настоящие Крысы этим не питаются... До чего ж глупа еще! Уф... Сносу никакого!"
  "А чем же?! Костями, душами, аль разумом?!" Грустно сыронизировала я.
  "Все узнаешь в свой черед, - неожиданно спокойно ответил он. - Все узнаешь... А сейчас - к пути готова?"
  "Да готова... Чего уж мне?.. Вон скоро нимб твой мне на шейку свалиться, сожмет ее до синевы в гуках, ножки на весу задергаются... Что уж бояться каких-то коридоров?.."
  
  LXXVIII.
  "Ну, пойдем, коль катая смелая!" - фыркнул Крыс, сжимая тонкой когтистой пятерней мою кожу. В сей момент серая, распушившееся от времени веревка засветилась. Свет был белым до боли в глазах. Так в ясную морозную погоду сияет своими ложными бриллиантами снег на солнце.
  Кольцо горящего нимба расширилось и упало на мое плечо к задним лапкам Крыса. Огонь не жег, не обугливал кожу. Напротив, казалось, кто-то ласкает ее легким, чуть горячим дыханьем...
  "Пошли, Крыса..." - устало произнес он, когда светящийся круг был у моих ног.
  "А ты не сбежишь где-нибудь на середине пути, Ушастый?" - постаралась спросить я поехиднее.
  "Я когда-нибудь сбегал от тебя за это время?" - я почувствовала, как пушистый комочек скатился с меня.
  "Мало ли чего взбредет в твою серебристую головку?! - не боясь теперь его сбросить, пожала я плечами. - Мужчины много обещают для примана, а потом - сыщи их, пустомелек..."
  Я ждала споров и отрицаний, но последовала тишина. Я обернулась. Передо мной стоял мужчина лет сорока с лишним, очень похожий на учителя, но моложе и грациознее его. Короткие, волнистые волосы чуть приподнимались на ветру. Легкая небритость обрамляла припухшие, улыбающиеся не уловимой улыбкой, губы.
  "Хотя, он прикрыл меня своей спиною..." - ёкнуло во мне.
  "Вот-вот..." - прищурился серый глаз.
  "Да что тебе терять?! - Ты же бессмертный" - старалась я заглушить совесть логикой.
  "Бессмертие - понятие относительное. - философствовал Крыс-Человек. - Ладно, потом разберемся... - он всегда прерывал и откладывал "на потом" долгие, и, как ему казалось, бесполезные размышления - Ступай на круг, Крыска-спорщица..."
  Круг расширился и увеличился до размера каланчи. Края его разгорались все ярче. Изнутри разило едким, конским потом. Сплошную черноту пробивала маленькая, белая точка.
  Я уже приподняла ногу, чтобы перешагнуть горящий обод. Обжигающий холод коснулся кожи, вызвав легкую дрожь всего тела.
  "Нет, Ушастая, нам не сюда. - мягкая, теплая ладонь легла на мое плечо. - Тайна не всегда в середине...". Он отвел меня в сторону - к раскаленной дуге нимба. В прозрачно серых зрачках плясали алые языки пламени. Холодный блеск искр желто-белой лавы отражался на шелковой ткани. Тонкая, полосатая туника мягко облегала плотную фигуру. Раздался скрипящий шорох. Искрящаяся рубаха приподнялась за спиной. Из-под нее со звоном на горящий обод выпало белое с черными краями перо аиста. Легкие, невесомые ворсинки обхватил огонь, на глазах превращая их в стальные иглы, которые плавились, источая смоляные струйки.
  "Ступай на черный ручеек," - легонько подтолкнул Андар.
  "На который?" - растерянно спросила я. Иглы постепенно плавились. Ручейков становилось все больше. Черными, угольными нитями они вились, переплетаясь по клокочущей магме.
  "Ну, не знаю... - насупился сероглазый плут. - Решай сама... Я не должен тебе все время подсказывать..." - нетерпеливо фыркнул он. Но вспомнив о чем-то, повел плечами, прижимая крыло к телу.
  
  LXXIX.
  Я шагнула на самый дальний извилистый волос справа от меня. Он немного прогнулся под моей босой ногой. От его лакированной, чуть липковатой поверхности исходило приятное тепло, как от только что надоенного парного молока. Легкий пар нежно обволакивал стопы, и, через несколько шагов я почувствовала, что кожа пяток успокаивается и перестает чесаться.
  Сандаль из мягкой козьей кожи ступила на ручек, текущий параллельно с моим.
  "А ты почему ступил на другую тропку?". Я сжала покрепче ладонь учителя.
  "Рано нам еще по одной тропе идти, Крыска...". Он недовольно сдвинул брови, но сжал мою руку в ответ, и я вновь услышала в голове тихий и уверенный голос: "Ну, сказал же - не выпущу...".
  Его взгляд был устремлен вдаль - на крутой пригорок, где наши смоляные ручейки поднимались и тонули в раскаленной желтой жиже. Узкие перепонки сандалий растянулись и стали на пару вершков выше подъема учителя. Широкие, обшитые золотой нитью, подошвы отставали и хлопали по его ногам. Из-под красноватой, немного сморщенной пятки виднелся угловатый, с выпученными жабьими глазами профиль.
  "Андар, а кто это?" - отвлеклась я на мгновение от необычного пути.
  "Это? - снова нахмурился, не сводя глаз с горизонта, Крыс. - Это - знатный плагиатор..."
  "Кто?" - переспросила я, забыв значение латинского слова.
  "Похититель", - пояснил Андар.
  "И что же он похитил?"
  "Идею".
  "У кого?"
  "У гения".
  "У какого гения?" - не унималась я.
  "Не важно...".
  Я видела, что учитель, как всегда, погружен в размышления, и не настроен давать подробные ответы на мои бесконечные вопросы, желая и надеясь, что я найду их сама. Но любопытство и нетерпение щекотали и жгли под ложечкой, будто огонь пятки...
  "Но, если обворованный гений, у него должна быть тьма идей!"
  "И что? Это повод воровать?"
  "Нет..." - согласилась я.
  "И вообще, не так уж много гениев, у которых не меряно идей. Бывает одна, но истинная..."
  Черное небо попускалось все ниже. Всеобъемлющая тьма распахивала над нами свою необъятную пасть, готовясь проглотить, потопить нас в своей утробе, не оставив от двух существ, дерзнувших проникнуть в ее тайные владения, ни малейшего следа. Но над пригорком, в который вглядывался Андар, поднималось и плыло к нам белое облако. Его пухлые, свисающие округлыми мешочками края широкими стежками обметал пылающий огонь.
  - Горящее облако... - произнесла я вслух, засмотревшись на плывущего прямо на нас головастика с горящим и тонким, как у Крыса, хвостом.
  "Это не облако, Ушастая, - покачал головой Андар. - Это - белое пятно. Белое пятно неизвестности. Сколько таких белых пятен в жизни сметного, которые он стремиться закрасить, зарисовать вымыслами, догадками! Торопится разорвать эту тонкую, но такую прочную материю, чтобы заглянуть внутрь, раздвинуть переделы. И так ничего и не узнать!"
  "Почему, Учитель?!" - вновь беззвучно и с досадой воскликнула я.
  "Потому что вслед за одним облаком плывет другое. За смертью следует жизнь, а за жизнью - очередная смерть".
  "Вслед за неизвестностью приходит знание, а за знаем - новая загадка..." - внутренне приготовившись к тому, что Учитель скажет: "Нет, не верно... Бред!", я осмелилась продолжить мысль.
  "Крысеешь, Ушастая, крысеешь..." - последовало неожиданное одобрение.
  Смоляной волосок качнулся. Взмахнув рукой и выпустив его ладонь, я инстинктивно обняла Андара за пояс. Он не шелохнулся. Крыс не обращал внимания ни на захлестываемую кипящей жижей тонкую нить тропы, ни на разношенные сандалии, ни на зловещую тьму. Он шел вперед. Каждый шаг был уверен и тверд. Его спокойствие и уверенность окутывали меня теплыми объятьями. И я снова спросила:
  "Почему же не все сметные знают, что они бессмертны и страшатся смерти?"
  "Они страшатся неизвестности. Бессмертен тот, кто знает или верит".
  
  LXXX.
  "Ты ведешь меня к смерти, Крыс?.. - я посмотрела на проплывающее мимо горящее облако и переспросила. - Ну, то есть не к смерти, а в другую сущность?"
  "Ну, да... - мотнул курчавой шевелюрой Андар. - Сама все увидишь и поймешь".
  Облако скрылось во тьме. Только кипящая, булькающая магма под ногами освещала нам дорогу. Из густого, черного горизонта выплыло существо, напоминающее головастика. Маленькое, округлое брюшко, покрытое блестящей чешуей, переливалось под желто-красной рябью кипящей жижи.
  - Ой, плохо мне, - пропищал едва понятно несформировавшийся головастик. - Мой хвостик еще не вырос, а плавать без него так не удобно - не повернуть... Продлинноватая, похожая на молоток головка склонилась к животику. Головатюк, всхлипывая, проплыл над нами и исчез вслед за облаком.
  - Хвостик ему подавай, - квакнула плывущая вслед за ним рыба. - Тут бы лапки появились - грести, да сбивать со щек комаров не чем... - темно-красная, почти бурая раба растопыривала коротенькие, величиной с ноготь, лапки, силясь удержаться в горизонтальном положении, но голова ее клонилась на бок, длинный плоский хвост подгибался внутрь. Рыбу-лягушку все время откидывало на спину, и, все ее усилия тратились на то, чтобы перевернуться. - И язык... - сглотнула она клейкую слюну. - Язык еще такой маленький - не квакнешь, как следует... Одна мокрость во рту...
  "Что это за животные и почему они так мучаются?" - перевела я взгляд с исчезающей лягушки на Андара.
  "Они рождаются, Ушастая" - спокойно ответил он.
  "Рождаются?!" - жалость и сострадание к странным существам внезапно сжали мою грудь.
  "Рождение - большая мука и большая работа, Крыска..."
  - Ох... Ну, зачем мне такие огромные глазницы? - свернувшееся в клубок зеленовато-серая ящерка катилась по черной поверхности, обхватив голову передними лапками. - Зрачок в них так и катается, как слива на блюдце... Ох, дурно! Мозг переворачивается и тошнит...
  - Не сетуй, не сетуй, голубушка, - покрытая влажным пухом обезьянка вынула изо рта розовый палец. - Выйдешь на свет и все будет в норме. Тут узнать бы для чего эти разрезы? - она приблизила к глазам переднюю лапу. - Ай... - задергала она отвисшим ухом. - Тешется... - лапа потянулась к розовой в прожилках раковине. Перебирая ее мягкими, прогибающимися пальцами, похожая на человеческую ладошка спрятала в себе все ухо. - Хм... удобно...
  Андар указал на приближающейся на синеватом канатике комок. - "А вот и..."
  "Не надо... - перебила я его. - Я знаю... Это - мой малыш..."
  "Не твой, - сухо ответил бывший человек. - Но мог бы быть им..."
  "Если б не этот дурацкий бунт".
  "Если б не жизнь, Ушастая, если б не жизнь".
  "Если б не смерть, Учитель, если б не смерть..."
  "Давай не будем увлекаться сослагательными наклонениями..."
  "Дай мне выжить, мама!" - послышался у меня в голове тонкий детский голос. Крохотные пальцы, сжимаясь и разжимаясь, хватались за воздух, полураскрытые губы оголяли светло-розовые беззубые десны. Малыш плыл по едва освещенному снизу магмой небытию, медленно переворачиваясь в полете. Веки огромных полукруглых глазниц приподнялись. Карие глаза, затянутые влажной пеленой, взглянули на меня.
  "Глаза Петьки! Это его глаза!" - сердце будто подскочило к горлу и перекрыло мне дыханье.
  "Мало ли в мире карих глаз?! - хмыкнул мой проводник, смотря куда-то в сторону. - Нам бы вот не пройти нужную норку..." - его задумчивый, отстранённый взгляд искал что-то в пространстве.
  "Какую норку?! - больно кольнуло меня равнодушье философа. - Это мой ребенок, - я беспомощно смотрела в след уплывающему младенцу. - А ты про какую-то норку..."
  "Тебя ждут сотни людей, Крыска. Они надеются на тебя". Спокойствие Андара уже бесило меня.
  "Какое мне дело до сотен, если я не могу спасти одного - свое родное дитя?!"
  "Значит, ты хочешь, чтобы твой сын был таким же панским холопом, как ты и Петька?" - бросил с усмешкой Черный Крыс, все пристальнее всматриваясь во тьму.
  "А сколько детей не родится от тех сотен вздернутых девок!" - Мне вдруг захотелось разжать пальцы, выпустить ладонь полубога и полететь за малышом, но неведомая сила заставляла идти вперед по узкому, прогибающемуся волоску.
  "А сколько родится от других свободных, со свободой выбирать свой путь не под плетью, а по уму и сердцу - ты подумала?!"
  Темнота над головой сгущалась. Магма под смоляными ручейками постепенно сворачивалась в огромные, светящиеся кольца.
  "Ну, вот и норка..." - услышала я знакомую усталость в его голосе.
  "Какая норка-то?.."
  "Норка памяти, Ушастая.... Кажись, не переблытали... - перешел он на мужицкий говор. - Вроде бы та..."
  Он потянул меня к себе, и мы шагнули в бездну.
  
  LXXXI.
  В бездну, в которой нет ни неба, ни земли, ни ночи, ни дня, ни начала, ни конца, ни тьмы, ни света... Тела, не чувствуя своего веса, плавно парили в небытии. Их затягивало в некую невидимую воронку. Голова кружилась, скорость сжимала грудь, замедляя дыханье. Потеря опоры и ориентира вызывала тошноту.
  "Крыс, где мы?!" - прижала я к себе руку Андара, чтобы почувствовать хоть что-то.
  "Между небылью и реальностью, Крыса, между жизнью и смертью. - его взгляд по-прежнему был устремлен куда-то вперед, теперь уже в невидимую точку. - Терпи, Ушастая, - прибавил он, вероятно, почувствовав, что мне не очень хорошо. - Норки памяти не всегда уютны, это тебе не панские хоромы..."
  "Да... - постаралась я перевести дыханье. - Уж лучше шагать по волосу..."
  "Нечего... Терпи, Ушастая, терпи... - повторил, смеясь, мой проводник. - Матерой Крысой станешь!"
  Напряженные без опоры пальцы ног вдруг уперлись во что-то вязкое. Колкая жижа дюйм за дюймом затягивала в себя. Вспыхнувшая радость от ощущения опоры сменилась, давящей горло, тревогой.
  "Андар, что это?!"
  "Соль Бытья, Ушастая... Мы в Реке Времени". Согретый от его тела шелк туники коснулся уже начавшей блекнуть борозды от веревки на моем запястье и немного успокоил меня.
  Я наклонилась и провела вокруг себя рукой. Пространство было пусто. "Но почему я не чувствую воды?"
  "Как ты можешь почувствовать мгновенья, глупая? - усмехнулся всезнающий Крыс. - Это же не капли..."
  Между тем, соляная трясина засасывала все глубже. Колени, бедра, пояс погружались в крупяную вязь, ощущая легкое жжение.
  "Задержи дыханье, и, будет лучше, если закроешь глаза... - посоветовал Андар. - Ни к чему задыхаться и слепнуть раньше времени..."
  Нырянье в Соль Бытья оказалось удушливым, но скорым. Моего вдоха едва хватило, чтобы пройти сквозь неощутимые, но сдавливающие сознание недры.
  
  LXXXII.
  - Панначка, панначка, трэба класцiся спаць... - смуглолицая турчанка, лет пятнадцати, бегала по ярко освещенному покою за корчившей ей рожицы девочкой.
  - Не хочу я спать! Отстань! - высунула ей язык неуловимая егоза в белоснежных оборках.
  - Ну, як жа так? - всплеснула руками, сдвинув прозрачное покрывало с головы, турчанка. - Мацi засварыцца...
  - Ну и пусть! Пусть свариться! - передразнила ее девочка, залезая под кровать.
  - Ну, панi Ядзя, злiтуйцеся нада мною! - поправив светло-серое покрывало, турчанка наклонилась к кровати. - Мне ж дастанецца...
  - И пошкандыбаешь к своим туркам по этапу! - не унималась шалунья.
  Тяжелый полок балдахина скрывал нас с Андарам у разрисованной разными диковинными животными стены. Мягкий ворс огромного, вытканного явно не здешними мастерицами ковра, приятно щекотал ноги.
  - Ну, панi Ядвiга... - беспомощным голосом взмолилась турчанка.
  - А ты мне споешь ту песенку? - на ковре показала детская ручка, обтянутая розовым манжетам с золотой нитью.
  - Якую?
  - Ну, ту... мою любимую...
  - Спяю...
  Девочка быстро вынырнула из-под кровати, залезла на колени своей няни, уткнулась невысоким, покрытым пепельной челкой, лобиком в ее грудь.
  - Ну, давай...
  Родила тебя не мать -
  Выносил тебя мужчина.
  Смог он сам тебя зачать,
  Хотя женщиной и был он...
  Низкий голос турчанки звучал не громко и отрывисто. Покачиваясь, она прижимала к себе не сводящую с нее широкоотрытых, туманных глаз девочку.
  Месяц в образе мужском,
  Месяц в женском очертании...
  Не нуждался он ни в ком -
  Сама все выполнит желанья.
  Тебя зачав своей пятой,
  Он тобою только дышит...
  Полусогнутой ногой
  Колыбелечку колышет.
  Турчанка сдвинула густые брови, перевела взгляд с занавешенного синим в белых ромашках штор на лицо девочки. Та не засыпала и все с тем же вниманием глядела на нее...
  - Ну, дальше, дальше... пой, пой...
  Ты - дитя его и мать,
  Лилии-пятки дивной семя...
  Будет он тебя алкать,
  Взрастит и съест - настанет время...
  - Странноватая песенка... - задумчиво произнесла я и тут же спохватилась: "Ой, прости, Андар, я забыла, что мы не одни..."
  "Ничего, Ушастая, - благодушно произнес Учитель. - Они нас не слышат".
  "Но они же в двух шагах?!"
  "Они и не увидят тебя, даже если ты сорвешь этот купол. - усмехнулся он. - Скажут, что его сорвал сквозняк..."
  "Но как это так?". Я колыхнула расшитый восьмиконечными звездами полок.
  - Скразняк... - перестав покачиваться, встрепенулась турчанка. - Трэба зачынiць вакно...
  - Не надо! - жестом остановила ее девочка.
  "Прошлое изменить нельзя, на будущее повлиять можно, настоящее - их ежемгновенно умирающий ребенок, который своевольно играет нами, не ведая, что он уже мертв..." - подмигнул мне серый крысий глаз.
  - А расскажи, о ком эта песня, Сафак? - семилетняя девочка шаловливо потянул отложной воротник служанки.
  - Дык я ж вам ужо распавядала... - Сафак острожное попыталась разжать цепкие пальчики...
  - Расскажи, расскажи... - не унимаясь, подпрыгивала на коленях Ядвига. - Иначе, не усну! - выпустив ворот, тонкий указательный пальчик медленно помаячил перед жгуче-черными зрачками турчанки.
  - Ну, добра, добра... - со вздохом сдалась служанка. - Майму татку спявала некалi яе матуля, калi яны толькi сустрэлiся... - Сафак осторожно положила девочку на постель и стала развязывать атласные ленты на кофте. - У яе паселiшчы жыѓ некалi дзiѓны чалавек. - продолжала она, расстёгивая сиреневую приталенную юбку. - Месяц быѓ ён мужчынай i хаваѓ кашулю - гёмлек у шырокiя штаны - шельвар, а другi месяц быѓ жанчынай i на гёмлек апранаѓ сукенку - энтарi... - она сняла маленькие матерчатые башмачки и принялась игриво целовать нежно-розовые пятки.
  - Ай, пусти... Щекотно! - повернулась на бок девочка, сминая простынь, но ног от алых губ служанки не отняла.
  - Жыѓ ён заѓсёды адзiн - нiхто ня быѓ яму патрэбны...
  - Вот бы и мой папа жил в маме, или мама - в папе: жили бы всегда в мире и не ругались! - Ядвига присела на постели и стала гладить прикрытую тонкими, завязанными на щиколотке, шельварами коленку Сафак.
  - Але аднойчы стала яму сумна i нарадзiѓ ён сабе дзяѓчынку, - томно прикрыла веки служанка. - Якую потым i з"еѓ, бо быѓ вельмi галодны... - Сафак провела заостренным ноготком по подвергающийся стопе и, втянув губами покрасневшую складку кожи, сдавила ее белыми густыми жемчужинами зубов.
  - Ай, Сафак! - встрепенулась еще сильнее девочка. - Что ты делаешь?!
  - Выбачайце панначка... - выпустила ее ножку служака. - Больш не буду...
  - Нет, отчего же... - вновь протянула к ее губкам стопу Ядвига. - Ласкай, но не кусай...
  
  LXXXIV.
  - Полька, Полька, што з табою?! - позвал из далека женский голос. - Ты ѓвесь час, як не тут...
  - Ага... Усё Андар, Сафак... I ледзь ногi перастаѓляеш...
  - Нiчога, дзеѓкi, я з вамi... - я вдохнула по глубже, стараясь отогнать туман и дурноту.
  - А где ж тебе еще быть?! - толкнула меня плечом Таська. - На том свете - рано, еще не дошли...
  Острые края мелких камушков кололи подошвы. Посеревшие здания, одно за другим медленно проползали мимо. Прохожие заглядывались, приостанавливались, превращаясь в зевак. Уставшие подгонять голосом охранники, замахивались раз-другой плетью на кого попало. Ярова то заскакивала галопом вперед, отдавая командиру приказы, касающиеся деталей предстоящей казни, то проезжала шагом вдоль всего этапа, поглядывая на босые стопы девок.
  - Нас сапраѓды павесяць?
  - Не, смажаннай бульбачкай пачастуюць i ѓсё...
  - Ой, а я цеста ѓ хаце расчынiла i пакiнула...
  - Знайшла аб чым успамiнаць!
  - И не дойдем, если постараемся! - вдруг обожгло меня изнутри.
  "Э, да ты, я смотрю и впрямь уже в мое царство не торопишься... - засмеялся пискливо Крыс. - А-ну, давай обратно..."
  
  LXXXV.
  - А как ты к нам попала, Сафак? - девочка не сводила туманных глаз со смуглого лица турчанки.
  - Ой, дык гэта доѓгая гiсторыя... - служанка чуть снова дотронулась кончиком языка до подрагивающих пальчиков ножки.
  - А ты расскажи! - приказывающим тоном произнесла девочка.
  - Ну, дык спаць жа пара, панначка... - притворно взмолилась служанка.
  - А лучше - спой. - будто не слышала ее возражений Ядвига. - У тебя это хорошо получается... - они игриво пошевелила пальчиками в ее губах.
  Сафак, глубоко вздохнув, вынула ножку изо рта и запела быстрым, но протяжным тоном, плавно переходя со слога на слог:
  
  Черноокую рабыню
  Приглядел купец себе.
  И с товарами в Россию
  Он повез ее в арбе.
  Винный запах, пьяный запах
  Марты голову вскружил...
  Черный рок в железных лапах
  Стан ей обручем сдавил.
  Туга, крепка дубова бочка
  От стоялова вина -
  Хоть стройна Адама дочка,
  Ее келья так тесна.
  
  Ядвига слушала внимательно, сдвинув тонкие, будто подернутые первым талым инеем, белесые бровки. Сафак прилегла рядом, по-прежнему прижимая девочку к груди.
  
  Никогда уж не вернутся
  Марты к матери, отцу...
  Кони борзые несутся
  Прямо к Зимнему Дворцу.
  Вдруг среди лесной дороги
  Затрещали полоза...
  И разбойник в волчьей тоге
  Видит бочку из воза...
  "Это что, купец, такое?!
  Поделись-ка ты с братвой!"
  "То вино, браток, плохое -
  Его живот не примет твой..."
  "Ну... Мы сами разберемся!
  Бочку-то, давай, кати!
  Ну-ка, братцы, поднажмемся..."
  Бедна дева взаперти
  Испугалась, застонала...
  Тати сбили обруча...
  И пред взорами предстала
  Краса-девица-турча...
  
  Ветер качал занавеску. Острие свечи колыхалось, вырываясь из расплавленного воска. Другие свечи в позолоченных и серебряных подсвечниках в формах русалок с вздыбленными волосами, на которых они и крепились, сидящих на изогнутых рыбьих хвостах, толстобрюхих китов, вместо зубов у которых колыхались огненные клыки, гасли и мерцали, сражаясь с ночным мраком, отдавая в этой борьбе свои горячие тела и трепещущие души. Сафак, поднимая и опуская ладонь на спину притихшей девочки, тихо пела под звучащую в глубине ее души мелодию:
  
  "Эко, возишь ты и вина!..
  Нет, браток, делись, делись!
  И моя не половина -
  Вся моя! А ты, уймись!.."
  Завернул тать Марты в тогу
  И умчал в лесную сень.
  Но угодно было Богу
  Провести им вместе день...
  Не ушел тать от расплаты.
  А ее вельможный пан
  Во свои забрал палаты...
  Но отец мой - атаман.
  Марты в сумерках родила,
  Потому меня Сафак
  Нарекла и отпустила
  В чуждый мир, что ей был мрак.
  Сама же чайкою пугливой
  Взлетела вскоре за отцом...
  Так для Сафак сиротливой
  Стал приютом панский дом...
  
  Сафак умолкла. Погрузившись в воспоминания, она смотрела в щель окна на небо. Чуть раздвинутые шторы напоминали театральный занавес, за которым на терном потолке мерцают в невидимых подсвечниках тысячи зажженных свечей. Свет двух ярких огоньков отражался в черных, как небо глазах турчанки.
  - Это были твои отец и мать? - Ядвига вновь дернула ее за ворот.
  - Так, панначка... - вышла из оцепенения служанка.
  - А кто эту песню придумал?
  - Ваш настаѓнiк - Iлья Казiмiравiч.
  - Так вот почему она не на быдловском вонючем, а на языке великого государя российского. - девочка горделиво откинула белокурую прядь со лба.
  - Так... - задумчиво согласилась девушка. - Я ж вырасла сярод тутыйшых, таму i размаѓляю гэдак...
  - Оно и видно... - хмыкнула маленькая своевольница. - Быдло не только воняет за версту, но и мекает на всю округу!
  "Глянь ты, мова ей не нравится, панская соплячка!" - стиснула я кулаки.
  "Ооо... В Крыске-тихоне все же кроется бунтарка!" - в ухе послышалась не человеческая речь, а не громкий крысиный стрекот, без труда переводимый в моей голове.
  "Ай, Хвостатый! - отмахнулась я. - Просто захотелось уши надрать малявке, чтоб уважала народ свой, на шее, которого сидит и ножками по грудке лупит..."
  "Ну-ну..." - пропищал Черный Крыс.
  - Спiце, панначка, заснiце... Спачываць даѓно пара...
  - Не желаю спать! - вскочила с постели маленькая капризница. - Хочу играть!
  - Заѓтра пагуляем, - Сафак обхватила ее коленки, не давая ступить на край кровати. - А зараз...
  - Сегодня! Сейчас! - скомандовала, падая в ее объятья, Ядвига. - В Аллаха, в Аллаха!
  - Не ѓ Алаха, - сдалась, целуя припухшие щечки, служанка. - А "Дацягнiся да Алаха".
  - Чур, кольцо мое, язык - твой!..
  - Ага...
  Девочка сняла со среднего пальца золотой с рубиновым камнем перстенек и положила на высунутый язык турчанки. Та села лицом к атласным подушкам, выпрямив спину. Девочка легла на прежнее место. Одной ногой она пыталась дотянуться до кольца, другую - полусогнутую придерживала Сафак.
  - Ай, дай... Ну... - тянулась, смеясь, панна. Язык то прятался, то высовывался. Спина Сафак была прямой, как струна. Ножка девочки то на какой-то вершок не дотягивалась, то мелькнув мимо цели, падала на плечо турчанки.
  - Вон, смотри, кто-то за занавесью.. - панна указала прямо на нас с Андаром. Я вздрогнула. Мое сердце сжалось.
  - Де... - перевела взгляд Сафак. Раздался звон кольца, катящегося по полу.
  - Достала, достала! - захлопала в ладоши девочка. - Я Аллах! Я повелеваю!
  - Што загадае мая багiня? - в игривой покорности сложила руки и склонила голову турчанка.
  - Быть моим конем и снести меня на поиски Аллаха!
  Сафак скомкала в пучок покрывало, просунула его под широкий лакированный пояс и встала на четвереньки. Девочка взобралась ей на спину.
  - Но, лошадка, поехали! - длинные ножки, обтянутые почти до колен белыми, кружевными панталонами, глухо ударялись о красную кожу пояса.
  Сафак, смеясь, быстро перебирая руками и ногами, понесла маленькую наездницу по ворсистому в оранжевых бабочках и синих с резными лепестками васильках ковру. Тонкая, полупрозрачная ткань голубых шельвар чуть слышно потрескивая, цеплялась за колкие шерстяные волоски. Ярко розовое, почти в цвет пояса, платье шлейфом тянулось между круглых, немного полноватых колен турчанки.
  - Ищи мое колечко, лошадка, ищи!
  - Але ж, панначка... Я ж конiк, а не сабачка...
  - Все рано, ищи!..
  Сафак обогнула дубовый комод с массивными серебряными ручками и поползла вдоль кровати к маленькой, вырезанной из цельного куска дерева тумбочке, разрисованной зеленым вьюном.
  - Но! Но, коняшка! Шибче, шибче скачи! - подгоняла панна служанку. - Ай, мама... - помещаясь, схватилась она за коленку. - Больно... Куда несешься, слепая?!..
  - Вiнаватая, Ядзечка... Выбачай... - Сафак остановилась у отполированного остроганного столбика, служащего опорой для заднего края кровати и железного круга над ней, на котором крепился балдахин.
  - Выбачай, выбачай... - повторила капризным тоном девочка, спрыгнув на пол. - Под копыта смотреть надо!
  Сафак присела на бок. - Вашая адданая служка чакае пакарання... - снова прижала сложенные руки к лицу турчанка.
  - Повесься... - высунула ей язык девочка.
  - Добра, павешуся, як жадае мая багiня... Але заѓтра, зранку...
  - Сегодня! Сейчас! - топнула якобы больной ногой панна.
  - Дзе ж тут вешацца?.. - в притворной растерянности развела руками, оглядывая комнату, Сафак.
  - Вот здесь, - указала на железный карниз Ядвига. - Над моей кроватью.
  - Але ж я не дацягнуся... - все еще играла с ней служанка.
  - Ничего. - уверено ответила девочка. - Я тебе табурет подставлю.
  Плетенный овальный бочонок-табуретка наполовину утонул во недавно взбитой перине. Ножка Сафак в просторной из темно-синего бархата с загнутым вовнутрь носом туфельке вдавливала его в пуховую гладь.
  - Ну, давай же, - легко шепнула ее по попке панна. - Ставь другую ногу!
  Льняной шнурок от ее корсета должен был послужить веревкой. Сафак, подпрыгнув, перебросила один конец за железный круг.
  - Связывай концы, да покрепче! - чтобы видеть лицо служанки, перешла к другой стороне кровати девочка. - Нет... Не так... - вырвала она у нее из рук шнурок. - Чтоб петля была...
  - А дзе ж вы такое бачылi, што так хораша ведаеце, што патржбна рабiць? - удивленно следила за пальцами хозяйки Сафак.
  - А прошлой весной дворовая девка в конюшне на шее качалась, а я там пряталась от Владика...
  - Сына суседняга пана Мiхала?
  - Ну, да... Мы с ним в прядки играли... Этот увалень так меня и не нашел тогда!
  - Ну, дык што з дзеѓкай? - вернула в интересующее ее русло детские воспоминания Сафак.
  - А бубнила что-то вроде... - закусила пепельную прядь волос панна. - Цяпер мне ѓжо не жыць... Куды я з дзiцём... На! - сунула она ей в руки связанный шнурок. - Одевай на шею!
  Шнурок плавно сполз по гладкой ткани покрывала к узеньким плечам Сафак. Она поправила петлю, собравшую ее покрывало в складки так, словно это была нитка жемчуга.
  - Так хораша, панначка?
  - Да... - завороженно наблюдала за ней девочка. - Тебе идет... Ты в ней очень красива.
  - Дзякуй, моя багiня! - словно позируя перед зеркалом, качнула округлыми бедрами турчанка.
  - А теперь - покачайся! - Ядвига, смеясь, потянула к себе плетеный бочонок.
  - Што? - произнесла, ничего не поняв, турчанка.
  Не смотря на усилия девочки табурет почти шелохнулся. Панна спрыгнула, потащив за собой перину. Легкая, пуховая масса, облаченная в белый, накрахмаленный хлопок, облаком поплыла вниз. Лакированная дуга табурета глухо ударилась о пол.
  - Ой, я нашла Аллаха, нашла Аллаха! - выпустив перину, Ядвига потянулась за золотым перстнем, лежавшим под изголовьем кровати. - Сафак, смотри, я сама нашла Аллаха! - достав кольцо, маленькая панна вскарабкалась по сгруженному пуховику обратно. Бархатная туфля Сафак упала к коленям Ядвиги, скользнув каблуком по щеке.
  - Ой, - вздрогнула панна. - Что это за вода? Волшебная, да?.. Нет, не надо... - она отпрянула от желтой струи. - Что ты делаешь, бесстыжая? Я не хочу!
  Влажные стопы ног еще потрагивались на весу в четырех-пяти вершках от второй перины. Сафак еще судорожно комкала, сползшее с головы покрывало, пытаясь освободиться от удавки. Девочка вновь поползла к ней, подставляя под ноги узкие, острые плечи.
  - Опирайся скорей! Ну же... ну...
  Повалив панну на бок, ноги, облепленные с тыльной стороны мокрой тканью шельвар, бессильно покачивались в воздухе.
  
  LXXXVI.
  "Уф, Ушастая, - теплая струя дыхания Андара проплыла по моей шее. - Пошли немного вперед..."
  "Куда?" - я еще раз взглянула на Сафак. Меркнущий алый цвет ее губ постепенно сменялся бледно-синим. Верхняя челюсть неестественно покрыла нежную и выдалась вперед.
  "В будущее". - взял меня за руку крысиный бог.
  "В наше?"
  Пламя свечи отражалось в золотом перстне. Колечко чуть покачивалось в замершей на подушке детской ладошке.
  "Нет, - Андар повернул меня к себе. - Опустим несколько дней после этого событья".
  "Опять нырять в Соль Бытья..." - взялась я за горло, вспоминая неприятные ощущения.
  "Ну, зачем же? - увлекал за собой Черный Крыс. - Всего лишь перейди в другую комнату... Вернее, панский покой. Хотя, - он замедлил шаг. - Вернись не надолго к своим...". Я поняла, о ком он.
  "К бабьему стаду, идущему на убой..."
  "К восставшим, Полина Николаевна, у которых, вы, вроде бы, одна из ведущих...". Я хотела было что-то выразить ему, но яркий свет ударил мне в глаза. Этап огибал "Ивана-Дурака". На месте, где был привязан Антон высыхала смоляная клякса, похожая на кошачью голову с двумя переломанными усами. Не имея возможности обойти или переступить ее, босые ноги первых рядов оставили на ней свои отпечатки. Их смазывали и стирали идущие вслед. Тополиный пух кружился над головами, оседая на ресницах и волосах.
  - Вот вам и покрывало, куколки... - Ярова мельком взглянула на мою косу.
  - Каб цябе сафанам дзяруга стала! - шепнула идущая впереди меня девка, когда та проехала мимо.
  - Полька, кудысь ты зноѓку знiкаеш? - перед моим лицом порхала потемневшая от песка и пыли, шершавая ладонь Агаты. - Цяпер нейкага Алаха клiкала...
  - А это она решила перед смертью веру сменить... - Таська достала из кармана свою игрушку. - Эх, дозвониться бы папке... - ее пальцы со сломанными и обтертыми ногтями забегали по кнопкам. - Он бы тут быстро порядочек навел! Хотя он не сторонник уличных беспорядков, но наказание через повешение - это слишком, даже для него!
  И мои стопы коснулись расплавленной и растоптанной смоляной кляксы. Но она не грела, не ласкала кожу приятной теплотой, как смоляной волос в нимбе Андара. Стопа уперлась в скатанные, колкие катышки, вызывающие брезгливость своей липкостью. Это была лишь смешанная с песком и пылью смола, утоптанная мозолистыми, потными ногами идущих на смерть девок. Взоры праздных зевак, как несметные стаи воронья, жадно склевывали происходящее. Горожане, пресыщенные городской, буднично текущей жизнью, один за одним шли к площади, выстраиваясь шеренгой вдоль улиц.
  - Идем быстрее! Бунтарей ведут...
  - А что, опять вешать будут?..
  - А где?
  - Да в парке, говорят.
  - Идем скорей туда... С задних рядов не видно будет...
  - Ой, глянь, как много-то...
  - Ага... И почти все девки...
  - На весь парк хватит, увидишь...
  - А я платье выходное батистовое не надела...
  - Хо, - раздался хлопок по ляжке Подпаленной. - А зрители-то стекаются потиху...
  - Помучаем жертву себе на забаву,
  Толпе в удовольствие и мщению во славу!
  Как кошка гоняет взбешенную мышь,
  Как крыльца стрекозе рвет милый малыш...
  - Зараз толькi час ды месца вершы складаць! - почему-то злобно толкнула меня в бок Агата.
  - Ну, конечно, - скорчила ей рожицу, сморщив нос, Таська. - Самое времечко сопли по губам размазывать, за место помады!
  Зной и духота сжимали голову и вызывали тошноту. Голоса становились невнятными, фигуры людей смазывались и отдалялись. Я почувствовала, как снова куда-то проваливаюсь.
  "Только бы этот черный сарказник был рядом..."
  "Ну, куда ж я от тебя денусь?.." - подхватили меня влажные, прохладные лапы.
  
  LXXXVII.
  Доски были отлакированы и вымыты. Свет масленых светильников и утренних лучей из окон отражался от них, как от зеркал.
  "На кой ляд эти паны и вельможи так натирают полы?! - я напрягала усталые ноги, чтобы не поскользнуться. - Воображают свои мягкие тапочки коньками, что ли?!"
  "Просто любят чистоту". - усмехнулся Андар, быстро и бесшумно переставляя свои широкие сандалии.
  "А мы, значит, брудны, запэцканы люд, ее не любим?" - я по привычке хотела было взять его за руку, но не стала.
  "Я этого не говорил".
  "Но подумал..."
  "Нет, не выдумывай сама небылиц..."
  Шаг за шагом утро сменял день, день - вечер, вечер - ночь. Стены длинного коридора освещали то яркие лучи солнца, то на позолоте, обрамляющей портреты панских предков в бархатных и парчовых костюмах, увешанных орденами и жемчугом, плясали огоньки свечей и ламп.
  Время, миг за мигом проходило с каждым вздохом. Казалось, замедли шаг, останови дыханье, и, остановится, замрет все... Обрывки непонятных фраз, чьи-то шаги, звуки, шорохи, тени летели, проносились мимо, поднимая угарный ветер. Иногда было почти невозможно дышать. Тяжелые хлопья тумана забили нос и горло.
  Я приостановись, и прислушалась к мелькавшим теням.
  - Куда несешь поднос, дура?! - панна лет двадцати восьми в клешенном шелковом халате отвесила звонкую оплеуху пробегавшей чернавке.
  - Дык, гэта... - забормотала та, с трудом удержав жестяной кубок. - Маленькай панначке...
  Брызги клюквенного морса полетели на огромный, в полный рост портрет рыжеусого вельможи в железной кольчуге.
  - Что ж ты делаешь, неуклюда?!
  - Выбачайце, ваша светлаць...
  - Все картины перепортишь! Шкурой своей расплачиваться будешь?!
  - Выбачайце... Я ненаѓмысна...
  - Ненавмысна, навпысна! Панна сейчас в моей спальне - отходит от выверта этой приблудки иноземки... Не знаешь что ли?! Неси скорее, дура!
  - Нясу, нясу, яснавяльможная... - девка повернула назад и побежала вдоль выбеленной мелом стены замка к темневшей вдали двери.
  "Идем, Крыска, идем... - подгонял меня Андар. - Замешкаешься ни в том мгновении - заблудишься в событиях..."
  "И что? Куда мне торопиться - на фонарь..."
  "О, да ты и помирать уж не спешишь, как погляжу..."
  Прикрыв ладонью лицо, я наблюдала за Крисом, стараясь идти рядом, не отставая ни на шаг. Он шел спокойно и ровно, не замечая ничего вокруг, и, казалось, забыв обо всем. Задумчивые, напряженные глаза медленно переходили от строки к строке, читая внутреннею невидимою книгу.
  "Нам в эту дверь," - не выходя из своей задумчивости, Андар толкнул тяжелую дубовую дверь. Недавно смазанные топленым салом петли не издали ни звука. Солнечный зайчик прыгал с завитка на завиток по уже знакомой расписной стене.
  "Но это же тот же самый покой..."
  "Ну, да, - невозместимо ответил Крыс, ведя меня в то же укрытие - под балдахин. - Только несколько дней спустя".
  Ядвига сидела на полу, окруженная дюжинами двумя кукол. Тут были и фарфоровые узкоглазые китайки, и пухлые резиновые, обмотанные кружевом французике ляльки, и с заклеенной внутри пищалкой английские, и вырезанные из цельного куска дерева местным кузнецом худышки...
  Поставленное аккуратно в ряд по две-три, это неживое пестрое сборище издали напоминало наш бабий, шагающий сейчас по городским мостовым этап...
  "Глянь ты, как она строила всех с измалу, и живых душ, и бездушных!" - мой взгляд с невольной завистью переходил от куклы к кукле. Тиках цацек у деревенских малявок не было и в помине - все играли щепками да прищепками, или, худо-бедно вырезанною из липы лялькой.
  "А с чего ты взяла, что у кукол нет души?" - Андару было забавно мое вниманье к куклам.
  "Ну, да... В детстве нам кажется, что у них есть душа..."
  "В детстве нам кажется, что душа есть у всего..."
  "Ну, да, - поддакивала я Крысьему богу, наблюдая, как панна надевает накрахмаленную пелерину безрукой матроне. - В детстве кажется все живым... От сюда, наверно, и одушевление неодушевлённого и вера в богов и божков..."
  "Души нет не в ком и не в чем!"
  "Что?.." - не сразу поняла я его.
  "Да нет души, говорю,... Есть всего лишь ядро, вылитое из психики, культуры, да нашего, шевелящего комариным хоботком, эга и... - Андар запнулся. - Впрочем, тебе это рано знать - ты не из того века..."
  "Почему ж не из того века?! - возмутилась я. - Что ж я, не пойму, что ли?! Меня тошнит от схоластической похлебки, которой потчуют нас под псоломным соусом попы!"
  "Бунтаришь, Крыска, бунтришь..." - не удалось скрыть Андару снисходительной улыбки.
  "Нет Души, - она в Крысенке -
  В пушистом черненьком комке,
  Во взрослом-стареньком ребенке;
  Во вселенском кулаке,
  В ускользающем начале,
  В предначертанном конце,
  В запредельном том астрале,
  В этом дорогом лице..."
  "Это я-то Крысенок?! - возмутился теперь уже Андар. - Я Черный Крысъ с большим Ерем на конце!.."
  "С чем, с чем большим в конце?.." - хихикнула я в кулак.
  "Ох, Ушастая, кусачая ты больно стала... Пора тебе на шейку мой нимб примерять..."
  
  LXXXVIII.
  - Паненка, паненка, вас мацi клiча! - встреченная в коридоре чернавка вбежала в покой с жестяным корытом.
  - Зачем? - еле слышно, не поднимая головы от куклы с аккуратно заплетенными косами до пят, спросила Ядвига.
  - Госцi ѓжо сабралiся... Вас чакаюць...
  - Тебе не кажется, - девочка покрыла куклу материей очень похожей на покрывало турчанки. - Что вот эта похожа на Сафак?
  Ядвига подогнула светло-серую материю под волосы, подобно тому, как это делала ее подруга и подняла куклу на вытянутой руке.
  - Здаецца, што так... - опешила служанка, рассматривая поднесенную почти к самому носу бледнолицую куклу.
  - Будто и не умирала моя Сафак... - чмокнула девочка крохотную резиновою ножку.
  - Вас чакаюць... - еще больше растерялась служанка.
  - Она говорила, что куклы благороднее людей, потому что много-много миллионов лет назад Аллах создал прежде их, а потом уж по их подобию людей...
  - Да... - приподняв подол суконного сарафана, присела на каточки служанка. - Няѓжо?.. Але вас чакаюць...
  Кукольный строй на ковре с васильками шагал в невидимый мир, создаваемый прямо сейчас, сею секунду воображением маленькой Ядвиги.
  Строй был пестр и разнообразен. Кокетливо наклоненные головки с пышными прическами, полураскрытые губки, обнажающие два-три белых острых зубков, резные, украшенные блестками и лебяжьим пухом веера в тон крохотных матерчатых и лакированных сапожек и туфелек - все это так напоминало панне Ядвиге взрослый бал, где хозяйка и распорядительница только она. Зачем ей было идти туда - во взрослые покои, где куклой надлежало быть ей? Петь, читать выученную на днях молитву, мило улыбаться панам и паненкам за восторженные возгласы и одобрения, тешащие самолюбие ее родителей? Для которых, как куклу наряжали ее?.. Нет! Ее царство и подданные здесь! Они покорны и подвластны ей! Повинуясь ее желанию и воле они исполнят то, что угодно ей! Здесь и сейчас! Откуда этим засаленным взрослым знать, чего хочет она?! Им ни за что не проникнуть в мир ее грез и фантазий...
  Вот ее дети - ее подданные. И с ними она сделает все, что захочет. И они будут рады, счастливы, принять это! Окутанные шелком и кружевом, они смотрели блестящими пуговками глаз, куда-то-то туда - в запределье... Смотрели и шли, куда им велел их меленький, своенравный бог - панна Ярова. Шли так, как сейчас идем по мостовой мы - в запределье, в смерть, в неизвестную, другую ипостась.
  - А что сейчас будешь делать ты? - Ярова не отрывала глаз от фарфоровой японки с черной, объемной, с треугольным пучком на конце прической.
  - А мне сцiраць ды праць трэба... - служанка откинула атласное одеяло и стала складывать столками простынь.
  - И я с тобой пойду на речку... - широким обхватом Ядвига сгребла всех кукол и бросила их в корыто.
  - Але ж вас чакаюць... Простынь и последовавшая за ней наволочка покрыли пеструю горку.
  - Ну и пусть чакають! - девочка осторожно положила сверху фарфоровую японку. - Мне моих людей помыть и просушить еще надо, а то так и разит от него коровьим потом! - деловито добавила она, вставая с колен.
  
  Несколько винтовых пролетов и мы вышли вслед за панной и чернавкой во двор. Под подъездной аркой нас встретил средневековий рыцарь в железных доспехах... Точнее - железные доспехи без человеческого тела внутри, - кукла для утехи глаз и честолюбия взрослых, выросших панов и паненок. Рыцарь "без начинки" широко расставив ноги и выпятив мускулистую грудь с бронзовым львом, опирался на массивный топор.
  "Взрослых дум и грез охранник..." - шагнула я с холодной, каменной ступеньки на траву.
  "Взрослые думы и фантазии тоже надо охранять, Ушастая". - сандаль Учителя поравнялась с моей ногой.
  Мы вышли на мощенный мелким, гладким камнем двор. Из приоткрытых, решетчатых окон, доносились голоса и запахи - замок жил невидимой внутренней жизнью. Обложенные красным кирпичом стены хранили тайны уже трехсотлетний истории поколений Яровых. Поговаривали, что родоначальник династии, Миндовг, заслужил светлейший княжеский титул от Речи Посполитой за то, что попал стрелою в глаз рыси, напавшей на наместника Папы Римского, когда тот поездом в Литву, изволил поохотиться в наших лесах.
  И вот теперь праправнучка героического и меткого Миндовга и племянница будущего губернатора этого города вприпрыжку бежала к боковым воротам, торопя служанку.
  - Лето... А так на сани хочется! - со второго этажа выглянула в вышитом бисером и жемчужной нитью, с изрядно нарумяненными щечками женская головка.
  - Для тебя, моя голубка, - пробасил из залы чуть хмельной голос. - Велю весь двор солькою усыпать, как князь Сиротка...
  - Ах, как же ты мил... - головка скрылась за ставнями.
  - Ну, чем мы хуже?!.. Чай не нищие какие...
  Еще несколько шагов и из окна первого этажа ударил в нос, вызывая вечно голодную тошноту, и переворачивая пустые кишки, запах жаркого.
  "Хотелось бы раскурочить и эту кухоньку?" - неожиданно съехидничал Крыс.
  "Нет, не хотелось бы..." - я постаралась беззвучно сглотнуть слюну и быстрее пройти дальше.
  
  LXXXIX.
  Гладкие, отполированные дождем и ветром, булыжники моста, соединявшего через огромный вал замок с другим берегом, холодили ноги. Черничный сок уже совсем стерся, и каждое прикосновение к камню вызывало неприятное ощущение, будто ставят на горох за провинность в школе.
  "Потерпи, потерпи, Ушастая, скоро совсем Крысой станешь" - посмеивался Андар, пришлепывая сандалами.
  "Если б при этом еще и шею не пережимать..."
  "Ничего, ничего - разок задохнешься, потом вечностью будешь дышать!"
  - Збоч, збоч, дзяѓчынкi!..
  Задранная уздцами рыжая лошадиная голова заржала и покосилась на меня темным, слезящимся глазом. Дрожащая каждой жердочкой, скрепленная честным словом и тем, что течет у детей из носу, телега катилась прямо на нас, встречая скрипом каждый камень.
  - Куды прэш, слепень?! - служанка подбежала к панне и оттолкнула ее себе за спину.
  - Трыррр, супынiся, шалёная! - седой мужик в полосатой сермяжке потянул на себя удила. - Дык крычу ж, сбоч!
  Лошадь опустилась на передние копыта и попятилась.
  - А куды прэш?! - не унималась не много напуганная за Ядвигу девушка. - Да чорта на рогi не паспееш?!
  - Дык вугаль на кухню вязу... Сёння ж панва балюе, жрацi патрабуе... А жраццы падавай агонь, той каштуецца вуглем... Цi ня ведала?!
  - Ведала, ведала... Не вучы, вучёны!.. Ой, паненка, вы куды?!
  Ярова бросилась под телегу и подняла выпавший уголек.
  - Ой, на што ж вам гэты брут? - чернавка снова схватила ее за руку и потащила от телеги.
  - Надо. - твердо сказала девочка, заглянув в корыто.
  - Ды тут вашыя цацкi, тут, - чернавка подняла отброшенное в сторону корыто. - Што з iмi зробiцца?..
  - Буду своему народу эпитафии чертать. - девочка вырывалась из ее руки и побежала вперед.
  - Якiя яшчэ этафii?! - погрозила кулаком мужику и поспешила за ней служанка. - А мне потым яшчэ й вашыя панталоны ад чорных крэйз адпапяляй...
  
  XC.
  - Дева вешала белье
  На веревочку...
  Загляделся на нее
  Я, плутовочку... - едва разборчиво напевал детский голосок.
  
  Разбросанные на берегу куклы принимали воздушно-песочные ванны. Посверкивающие на полуденном солнце гребешки волн с плеском ударялись о берег. Привставшая на коленки служанка дополаскивала последнюю простынь на не большом дощатом мостике.
  - Здаецца нейкая знаёмая песенька... - устало опустила руку с мокрой тканью девушка.
  "Хм... Мне тоже она знаёма..." - перевернулась я на другой бок, чтобы лучше видеть обеих. Моя невидимость позволяла любоваться отражающимся в реке четырьмя из своих пяти башнями замка, нежиться на прохладной, еще не скошенной травке, и беспрепятственно наблюдать за происходящим. Если б не присутствие всевидящего Андара, можно было б и вовсе раздеться, и нежиться под солнцем, в чем мать родила. Хотя, кто знает, в чем я буду вскоре загорать, болтаясь в петле вместе со всеми?!..
  
  - На меня она смотрела,
  То - на мужа своего,
  Словно вымолвить хотела:
  "Одурачим мы его"... - не обращая внимания на служанку, напевала Ядвига.
  
  Раздетые, какие до пояса, какие и вовсе, куклы терпели натужное шарпание по своим деревянным, стеклянным и матерчатым телам. На мечтательно поднявшей синие глаза к небу немке, только что покрытой пастельным, в цвет ее подколотых булавкой волос, а теперь сверкающей лакированным бюстом немке было нацарапано: "Вороги Царя,". На вырезанной из ясеня, и, нарумяненной, вроде бы вчера, свеклой кубышке: "Веры истинной,". На крабовом жакете смущенной отсудившем такой же юбки и нижнего белья француженке: "Речи Поспалитой!". И на спине растрепанной, где-то потерявшей заколки, крепившие высокую прическу, японки, еле различимыми, черными каракульками: "Сафак".
  
  - Подойти хотел я к ней,
  Невзначай поцеловать...
  Муж позвал: "Иди скорей!"
  И пошла она стирать... - Ядвига поймала развивающуюся перед газами светлую прядь, завернула за ухо и приподняла фарфоровую куклу.
  
  - Ну, вось, я i скончыла. - служанка подхватила корыто с мокрым бельем, и направилась к деревьям. - Цяпер - вешаць, сушыць... Вунь якое сонейка, да вечара ѓсё будзе гатова.
  - И мне надо вешать и сушить... - сгребала в объятья своих кукольных подданных Ядвига.
  - Паненка мела на ѓвазе вопратку... - чернавка вернулась и стала подбирать кукольную одежду.
  - Зачем она им теперь? Раздадим нищим!
  - Не зразумела...
  
  Веревку протянули между двумя березами, одна из которых вершках в шести от земли имела две округлые нарости, напоминавшие женскую грудь.
  - Это эту кучер Фомка на прошлой неделе спутал со своей девкой? - Ядвига отжала сплетенную из конского волоса косу голубоглазой куклы, и подвесила, прикрепив за нее резной прищепкой.
  - А адкуль вы ведаеце? - набросила накидку для подушек на другую веревку служанка.
  - Да об этом весь замок шумел!.. - нарумяненная шатенка французского производства повисла на одной руке.
  - Ага, гэту... - чернавка на миг приостановилась, следя за действиями панны. - Уяѓляеце, - помедлив, продолжила она. - Iдзе ѓначы п"яны таѓкач з карчмы, бачыць вось гэту небараку, - на сук наростной березы опустилась наволочка. - Валiцца перад ёю на каленi ды цалуе ѓ наросце!
  - Дааа, м... - девочка обмотала атласной лентой, бывшей до купания пышным бантом, шею фарфоровой Сафак и привязала ее к веревке. - Смех ды годзе!.. - маленькая Ярова спрыгнула с табурета на траву и отошла на несколько шагов.
  - I не кажыце! - весело продолжала служанка, польщенная тем, что панна говорит на ее языке. - Добра, што кухар Язепка яго адцягнуѓ... А то б прысос да ранiцы...
  
  - Дева вешала белье
  На веревочку...
  Загляделся на нее
  Я, плутовочку... - вскарабкалась на табурет Ядвига, чтобы повесить деревянного Петрушку.
  
  "Это что же, она и нас будет так подвешивать, соплячка панская?!" - прислонившись к березе, я наблюдала, как блестят на травинках капли, упавшие с кукол.
  Андар вытряхнул песок из сандалии, пригладил волосы и стал искать что-то в воздухе над головой - "Уф, забыл, что нимб в междувремении остался..."
  "Нет... Надо девок еще раз на бунт подымать!"
  - Ира! Ирочка, это ты?.. - глухо позвал из невидимой бездны знакомый мужской голос.
  Внезапная, острая боль сжала виски, будто раскаленные клещи кузнеца.
  "Кто это?" - не в силах больше смотреть на кукол, я перевела взгляд на замок. Ее кирпичные стены показались теперь алыми, словно залитыми кровью.
  "Голос из настоящего. Нам пора. У тебя уже солнечный удар, Ушастая..." - Крыс поддержал меня, не дав упасть.
  "Опять сквозь Соль Бытья и по нимбу?..". Замок, панна и служанка стали скрываться под густой дымкой.
  "Нет, придется возвращается в ускоренном темпе..."
  "В ускоренном темпе?..". Мы все быстрее отдалялись от речного берега, погружаясь в удушливую тьму.
  "Уф... - теплая крысья лапка мягко коснулась моего виска. Коготки тихонько вонзились в кожу. Легкое, приятное покалывание сначала уменьшило, а вскоре и вовсе уняло боль. - Опять забыл, что ты из другого века!"
  
  XCI.
  Ворота парка были распахнуты. Ветер невесомым всадником пролетел по кронам. Встрепенулись деревья, дрему шелестом согнав. Сквозь узкие оттиски копыт лучи солнца прорвались к сухой потемневшей траве. Затейливые кружева, сплетенные из ветвей, ложились на тропинки затейливом узором. Кружевные, причудливые тени укрывали лишь от солнца. Душность и парность вызывали вялость и раздражение. Всех тянуло к бурлящей каменной чаши фонтана. Бодрящий запах влаги оживлял и прогонял сонливость. Только ивы, которыми был обсажен фонтан, имели непринужденную волю колыхать свои тонкие, растрепанные косы ветвей в прохладной, нежной ряби. Утомленный люд, спасаясь от жары, сновал по парку. Слух о приближающимся этапе и предстоящей казни быстро разошелся по городу.
  Ждали все. Ждали, когда будоражащее остротой действие пробудит разморенное сознание от праздного сна. Чья-то смерть, чьи-то муки, чей-то уход в мир иной - бесплатный спектакль не так уж часто показываемый жизнью и властью в научение и страх, что грех на него не взглянуть.
  - Ира! Ириночка! - повторился из-за деревьев мужской голос. - Это ты, девочка моя?..
  - Глянь ты, - Агата дернула мою руку в сторону, откуда слышался голос. - Крумкачагаловый! Адкуль ён тут?
  - Не сварыѓся, не падпёкся... - пошевелила связанными за спиной руками Зоя.
  - Гэдкiя не варацца, толькi смярдзяць...
  Завернутое яркой, пестрой тканью существо приближалось. Когда мужчина подошел ближе, на ткани стала различимы пышногрудые девки, в расшитых пестрыми лентами купальниках. Загнутые назад, раздвинутые в шпагате ноги обтягивали эластичные колготы белого и розового цветов. Обмотанные канатами за талию, запятые и изрядно упитанные ляжки, нарумяненные циркачки парили над ареной наполненной клоунами в остроконечных колпаках и несущимися лошадьми. Вверху афиши, вокруг шеи Вороньеголового было выведено яркими буквами: "Воздушные гимнастки мадам Кучинской".
  - Чым галiзну прыкрыла, панскае выродзе... - прошептала позади какая-то девка.
  - Не может позабыть свою Иришку в белых панталончиках... - подбила свободной рукой свои слипшееся волосы Таська.
  Пан прошел вперед. Протиснувшись сквозь засмотревшийся на него охранников, он нырнул в неспешно идущий этап.
  - Эд, ты тут як? - голос Иры был слаб, но в нем слышалось удивление. - I ѓ чым гэта ты?..
  - Халат-то сгорел... - спокойно и, казалось, отрешенно отвечал пан. - Шел мимо балагана... И вот... Ветер сорвал с шатра... Ира, пойдем со мной... Ты, ведь, хотела...
  - Куда это пан-цирковое пугало хочет забрать нашу красотку? - рослый, глубоко сидящий в потертом седле охранник подъехал ближе.
  - Я заплачу, любезный... - из строя высунулась волосатая, обмотанная серебристой каймой рука пана.
  - Чем это? - охранник подмигнул переднему Зеленому. - Одной из своих циркачек? - густой смех раздробил тишину.
  - Я не могу с тобой идти, Эд... Я с ними... А Васеньку возьми... Не варта яму тут...
  - Да-да, возьми... - Зеленый провел плетью по густому хребту медведя. Его лошадь фыркнула и попятилась в сторону. - Бушь с ним по балаганам ходить... - добавил охранник, придерживая лошадь.
  - Як ты сюды трапiѓ? Як знайшоѓ мяне? - между пошатывающимися фигурами девок я увидела, как тонкая рука Иры обняла пана за пояс. Лубяная ворсистая веревка, связывающая пеструю ткань соскользнула на поясницу.
  - Бежал от огня... А тут бродячий цирк уезжал. Поехал с ними... И вы как раз в этом городе.
  - Ты просил мяне?.. - напряженно замерла рука на панской спине.
  - Какое теперь это имеет значение?..
  Торопливый стук копыт возвещал об очередном объезде этапа Яровой в сопровождении капитана.
  - Фонариков-то на эту орду явно не хватит. - привстал с седла, оглядываясь, капитан Зеленых. - Придется деревца украшать...
  - Надеюсь, веревки захватили, а не так, как в прошлый раз - все уздечки загадили?.. - сняла кожаную перчатку и провела рукой по лицу Ярова.
  - Чуеш, як мы паннаѓ, - голос Агаты стал хриплым и тихим. - Так i нас на аброцях збiраюцца вешаць...
  - Не хвалюйся, - провела бородой по плечу Зоя. - Знойдуць для нас вяроѓкi i галiнкi пругкiя знойдуцца, калi лiхтарыкаѓ не хопiць...
  Всегдашний румянец сошел с ее щек. Они казались бескровными, не смотря на постоянное пребывание на палящим солнце.
  Темные, задумчивые глаза Яровой оживились. Озорная искра интереса зажглась в них. Разглядывая каждый фонарь на пути, каждое дерево, они, то и дело, останавливались то на незатейливом завитке, обрамляющим светильник, то на выступающей из пирамидальной стрижки упругой ветке, то, вдруг, замирали на одной из девок, осматривали ее с головы до пят, мысленно примеряя что-то.
  
  XCII.
  - Разбегайтесь скоморохи
  По базарам, площадям!
  Эх, дела у нас не плохи -
  Нынче кара бунтарям.
  Попадают они в силочки,
  Как рыбешечки на крюк,
  Деревенской черни дочки...
  Не ломись под петлей сук! - разухабистый детина выскочил из-за деревьев и ударил в бубен прямо у меня над ухом. Красная в розоцветных заплатах рубашка поднималась при каждом подпрыге, оголяя втянутое в ребра пузо.
  - Ты чё это тут распелся?! - подскочил к нему мужик в расшитой рюшами робе, подбрасывая обмотанные лентами кольца. - Аль не вывелся еще скоморошный люд?
  - Дык, созвали ж всех, людей разогреть перед казнью... Не токмо живот, но и зенки харча алчут...
  - Даа... Ой-па... - попятился мужик в сторону, ловя кольцо. - Казнь нонче знатная будя! Глянь, одни бабы...
  - Дааам... - приподнял двурогий колпак, чеша затылок, скоморох. Колпак звякнул пришитыми к нему бубенчиками. - Жаль дур, жаль... Сколько их, тыковок зеленых... - скоморох чуть пробежал вдоль ряда, гремя в бубен.
  - А вы-то живучи, как я погляжу, не сыходите с городу...
  - Дык, вы ж, циркачи нам на пяты ползете... Скоро совсема сдавите...
  - Начинай с хвоста! До вечеру бы управиться! - внезапный крик Зеленого заставил встрепенуться весь этап.
  - Веревки-то захватили?
  Конные замедлили и без того цокающих чуть ли не на месте лошадей. Девки приостановились.
  - А как без них-то? В обозе погляди...
  - Ага... Тут! Нашли!
  - Панночка-то где? Без нее нельзя - по ушам схлопочем...
  - Счас прискачет...
  - Наматывай повыше, растяпа!
  По мостовой посыпалась знакомая дробь копыт. Ярова скакала к обозу в конец этапа:
  - Начинай, ребята, не промедляй!
  Из ряда наугад выдернули четверо девок. Восемь конных - по двое на каждую под руки потащили их к деревьям. Хруст веток сменили глухие и тяжелые удары о земь.
  - В волейбол, что ли, деймкать задумали?.. - настороженно хмыкнула Степкина.
  Наблюдающие ахнули и остолбенели.
  - Куды на эдакую дылду такую короткую веревку пришпандорил?! - захрипел капитан.
  - Так я... Это... Не рассчитал, ваше благородие... - едва слышались растерянные оправдания Зеленого.
  - Чего стал, как вкопанный?! Тело из петли-то вынь... Два часа трепыхаться, что ль будет, кровавя?!..
  Второй удар был похож на салившийся с чердака мешок картошки. За ним раздалось сдавленное икание и всхлипывающие глотание воздуха.
  - Оборвалась, оборвалась! - подпрыгнул со звоном скоморох.
  Стоявшие поезди горожане охнули и попятились.
  - А ты, гад, что ж веревку не растянул вечером?! Приказал же!
  - Виннноват... Растянул я ее, проклятую... - писклявил тонким голосом командиру другой Зеленый.
  - Белораша, как и Раша, никогда дело толком не исполнит, покуль что-то где-то не сорвется... - веселилась в этот миг одна Степкина.
  - Вешай заново, живее! - приглушенно крикнул капитан.
  - Так не казнят же в повтор... - пронеслось в толпе.
  - Слушай командира, рядовой, слушай... - отъехала на несколько шагов от дерева Ярова.
  
  XCIII.
  За плечами стегнула плеть.
  - Вперед! Вперед! Живей бунтароки!
  - Прямь, как немцы, - Подпаленной не удалось разглядеть происходящего позади, и она повернулась ко мне. - Шнель, шнель в газовку!
  - Што?.. - в который раз не поняла я смысла ее странных слов.
  Подстегиваемые девки напирали в спины. Шок от увиденного и неотвратимость наступающего внезапно сковали движения и дыхания всех жарким, тягучим воздухом. С задних рядов долетали, передаваемые одна к другой слова:
  - Галава адляцела, як кавун... Бачыла?..
  - Ага... Страх якi, крый Божухна...
  - Вяроѓку кароткую ѓзялi i не разцягнулi... Чула ж...
  - Лепей ужо адразу задыхнуцца, чым гэдакiя пакуты...
  - Задушаць яны цябе адразу - чакай! Паздзеваюцца спачатку...
  - Мы душылi iх, яны - нас...
  - А хто ж першы - забылася, цi што?!
  - Хто ж цяпер спытае?..
  - Да не гони, братва, - присвистнул своим рослый, подшучивающий над паном, охранник. - Дай потешиться кому жизнью, кому - глазу!
  
  Через несколько шагов нас вновь остановили для отбора. В сажени от меня и Тиськи, под плачущей на камни тягучим медом липой, согнувшись, сидел, видно, совсем недавно вышедший из дьяков, попик.
  - Упокоя души, Боже, усыпающих рабов. Их грехи омой слезами, Пресвятая Богородице Пречисте Деве. Даруй, Милостив, уме беззакония осознати. И прими покаяния их по милости Своей. Яко Милостив и Праведен Ты, Боже, среди нас Единый Царь. Впусти же в вечное Царствие Твое грешни души наши, окропи бренны кости Живою Кровию Своееей... - басовито вытягивал безбородый священник в запыленной скуфье, вытряхивая песок из ботинок.
  - Ты, что это, слова отхода путаешь, как я послышу, отец Максим? - подошел к нему осанистый с пятимесячным пузом девы другой.
  - Да будут их разбить в этой сумятной давке! - пристал с бордюра ему навстречу Максим.
  - Все равно, - вытащил из рясы указательный палец осанистый. - Не гоже канон путать, не гоже... Ты еще молод, чти канон, чти!..
  - Виновен, отец, Олег, чтить буду...
  - Ну, да ты прав в чем-то... Давка нынче справится великая... - достал из-под черной камилавки пожелтевшую прядь Олег. - Голос на отпевах щадить на придется...
  - Да... - поднял с травы узелком Максим.
  - А ты из дому вертаешься, как погляжу... - скосил сальный глаз на узелок Олег.
  - Да, от матушки...
  - То-то слышится гусино-картофельный пах...
  "Уф, шавки перцовые!" - чмыхнул мне в шею Крыс.
  "У него в узле и перец?" - я обрадовать, что Учитель в этот час со мной.
  "Да, нет, не в узле - в оплечье да фелони... Для придания жесткости, мастерицы с мукой вшивают, чтобы мы, крысы да братья наши меньшие - мыши, на их облачения не покушались".
  
  XCIV.
  Четверо бравых Зеленых в выпущенных из штанов рубахах катили, пиная ногами к деревьям обглоданные сосновые чурбашки. Те, подскакивая чуть ли не вершка на два, приминали под собой траву.
  - Во! - тыкнула в них пальцем Степкина. - Я ж говорила, в мяч играют...
  - Давайте-ка, девочки, встаем на чурочки!
  - I калi яны гэтулькi калодак насеклi?..
  - Ну, где там попы, что ль? Аль без отпуста вешать?
  - А черт их ведает! Жруть наверно апосля Троицкого поста-то...
  - Дык, без ниха, обойдемся! Ждать, что ль пока пузы набьють до пёрду?!
  - Не ставь под эту ветку четыре - не выдержит, обломится. Хватит сюда и двух...
  Растерянные девки застыли в руках охранников в шаге от этапа. По камням застучали острозаточенные, деревянные палочки. Невидимые нити плавно подняли изогнутые руки. Накидка из гусиных перьев парусом приподнялась над обнаженной, лакированной талией.
  - Начинайте, слуги мои! - тонким голоском кукла. - Я трепещу от нетерпения... Веревочки задергались, кукла затряслась.
  - Толькi лялечнiкаѓ тутака i не хапала... - пошевелила затекшими плачами Зоя.
  - Ну, чаму ж? - возразила ей я. - Лялькi ѓ дзяцiнстве, лялькi ва ѓзросце - так i гуляем, альбо намi гуляюць...
  Я приподнялась на пальчики, чтобы разглядеть отобранных для казни девок. Ближе к нам была ткачиха из команды Перепрыжки, перешедшей ко мне. Потирая связанные позади занятия, она покачивалась из стороны в сторону - от одного охранника к другому, словно не имея сил стоять. За ней была студентка в бархатной шапочке, - тоже из одна моих. Та стояла твердо, не шевелясь. Лишь легкий ветерок то прислонял, то отстранял выдернувшую из-под лилового материала прядь. Потерявшие, от какого спокойствия, бдительность, охранники почти что не держали ее. Их руки покоились на широком атлантном поясе фиолетовой юбки. Из-за спины студентки колыхалась, показавшаяся мне знакомой пепельная косичка с вплетенной алой ленточкой.
  - Нету сил стоять, пустите... - забила острыми, хрустящими локтями марионетка со слипшейся синей палей на голове. Держащий деревянный крестик клоун затопал длинноносыми башмаками.
  - Шайтан тебя отпустит! - пропищала оголенная до пояса кукла в гусиной накидке. Руководящий ею арлекин мотнул мишурным париком, похожим на львиную гриву.
  - Это что за балаган циркацкий?! - озираясь, придерживал отфыркивающегося от медведя коня, капитан. - Сейчас пани Ярова проскачет, а вы?..
  Из глубины парка посыпались клоуны, скоморохи, кукольники. Пестрым горохом затрусили они залитую солнцем лужайку справа от Горбатого фонаря.
  - Что здесь происходит, господин капитан? - слегка возбужденная скачкой и происходящим Ядвига, дотронулась перчаткой порозовевшей щеки.
  - Да, воот, балаган, ваша милость... - плеть выпала из разведенных рук капитана.
  - Балаган, говорите... - проясненный взгляд панны остановился на полураздетой кукле.
  - Точно так, ваша милость... - придерживая заключенный в широкий ремень живот, нагнулся за плетью капитан. - Ааах, мать тво... Каналья... Ну, что встал как, столб?! - крикнул он ближайшему охраннику. - Плеть подай!
  - Есть! - подскочил к нему тот.
  - Где бы, где бы куколок повесить,
  Где бы глазоньки потешить?.. - обтянутый желтым трико клоун запрыгал вокруг коня панны.
  - Да, как ты смеешь, паразит! - конец плети капитана хлестнула по приклеенному к носу смельчака дубовому листу. Смельчак закрыл наполнившиеся слезами глаза.
  - Прикажите убрать, пани? - разжатая ладонь капитана уже зависла над его жабо.
  - Нет, постойте... Пусть продолжают... Так, где и на чем вы собираетесь куколок вешать? - бросила кружевной палаток клоуну Ядвига. - Места все, поди, будут заняты нашими девоньками... Погляди, сколько их...
  - А так, мы своих и пониже Можем... - растирал белый мел на щеках клоун. - На веревке бельевой...
  - На веревке бельевой?.. - задумчиво произнесла панна. - Дева вешала белье
  На веревочку... - никто, кроме меня не расслышал, не понял этих двух фраз, оброненных ею, почти только губами. - Ну, что ж, - громко и внятно сказала она. - Натягивайте свои бельевые веревки. Посмотрим, кто скорей управиться. - Ярова подмигнула молодому клоуну.
  - А мы с вами вровень пойдем! - слез на его щеках уже не было.
  
  XCV.
  Девок подвели к чуркам. Между темно-синих штанов охранников мелькнули выцветшие маки.
  - Наташа таксама тут... - приподняла я уроненную мне на плечо голову Агаты.
  - Ну, а дзе ж ёй яшчэ быць? - буркнула та, недовольная тем, что прогнала ее короткую дрему. - Канешне, тут...
  - Ды, не... Яе зараз вешаць хочуць... Разам з iмi... - мой взгляд снова встретил алую ленточку в тугой косе. - I Вiку...
  - Хвiлiнай раней, хвiлiнай пазней - якая рознiца? Ой, мамачка, як рукi зацяклi... Як на ты слупе... - поежилась Зоя. Она попробовала просунуть в узел средний палец, но он бессильно запутался в волокнах веревки. Ветер пошевелил несколько пожелтевших волосков, уцепившийся за сломанный ноготь. Девушка поморщила бледное лицо. Румянец так и не вернулся к ней.
  - Это и нас... И меня могут того... - Подпаленная обмотала воображаемыми кругами шею. - Вздернуть?..
  - Не-а... Любоваться на тебя будут... Давай я паспрабую... - я отвела руку за спину Зои и нащупала узел.
  - Ну, нет... - замотала рыжими пасмами Таська. - Я на это не подписывалась! Я сплю, и я проснусь!..
  - Проснешься, проснешься, только... Как там у вас говорят... - я старалась вспомнить новое, но час назад ставшее для меня таким понятным слово. - В другом измерении... - узел был тугим, но поддавался.
  - Откуда ты знаешь про измерения?
  "Скажи, Крыс на хвосте принес..." - захихикал в ухо Андар.
  - Знаааю... - узел наконец расслабился и стал развязываться.
  - Становитесь, становитесь! Не заминайте череду!..
  Студентка в бархатной шапочке поднялась на чурку. Она, скорее висела на руках Зеленых, нежели стояла на суковатой двухвершковой чурке. Ее бледное, чуть приплюснутое лицо не выражало ничего, кроме болезненной усталости и безразличия.
  - Да натягивай веревку-то! - крикнул держащий ее слева охранник щупленькому ефрейтору, стоящему за спиной девушки. - Не то она сейчас на нас повиснет... Не видишь, али!
  - Сей момент... - трескливо крякнул тот, наматывая на локоть кольца. - Не гони коней-то, споткнуться...
  К другой чурке подвели Аистенка... Ее озорные синие глазки встретились с моими. В них, по-прежнему, отражались веселье и беззаботность. И лишь в самой глубине неуловимыми волнами скользили тревога и вопрос, который никогда не произнесется. Толкнув в бок тучного охранника, она прыгнула на чурку, мотнув расплетенной косой. Алая лента, выпав из волос, скользнула по голени. Затем по пятке. Вика поморщилась и провела ею по колену.
  - У нее ж пятка красная вся... - просипел из толпы трескливый старческий голос. - Поранилась камешком, бедняжка... Подорожник бы ей...
  Высокая, прямая, как жердь, старуха, с обвисшими, похожими на высохшие сливы щеками, затрясла головой.
  - Да зачем уж ей подорожник, бабусь? - кашлянул возле нее юноша в вельветовом кафтане. - Петля ото всего излечит...
  - Подорожник бы, подорожник... - не унималась бабка.
  - А ты, красавица, сама вспрыгнешь, аль подержать? - переминавшийся с ноги на ногу улан, которому, видимо, приспичило справить малую нужду, толкнул Наташу с места.
  - Без тваiх штурхаѓ абыйдуся! - уже знакомо ответила Хитрова. Она, не спеша, цедя о траву каждый шаг, направилась к чурке.
  - А я думаю, на ручках придется несть... - злобно скосился на нее улан.
  - Куда ты ее тащишь, болван?! - копыто гнедого коня Яровой встало напротив носков улана. - И эту, куда заперли?! - ее плеть указала на Вику. - Это ж - главные. Им - особое место и час...
  - Виноваты, не знали... - отступил и вытянулся, и без того высоченный Зеленый. Казалось, он готов был втянуть в себя лужайку, встать на чурку сам, лишь бы не нагибаться и не поднимать ничего тяжелого.
  - Соблаговолите быть вашим солдатам внимательнее, господин капитан. - не сводя глаз с Наташи, произнесла Ярова.
  - Слушаюсь, ваша милость, слушаюсь... Уже!.. - подъехал к тучному охраннику капитан. - Чего уставился?!.. Своди ее, раззява...
  
  XCVI.
  - Одну куколку повесим,
  А другую приглядим.
  Одну шеюшку - в петельку,
  К другой - яремце прицепим... - улыбались скоморохи размалеванными до ушей ртами. Они прыгали вокруг деревьев, широко разбрасывая ноги, обутые в длинноносые, облитые свиной кровью и гусиной желчью лаптями. Шеи кукол обматывались пестрыми лентами и привязывались к нижним веткам. Скоморохи плясали, кружились возле них, позвякивая своими колокольными колпаками.
  - Ну, что ж вы остановились, господа охранники? За дело! - хлопнула Ярова в ладоши. - Не отстаем от арлекинов, не отстаем!
  Из этапа выдернули и подвели к чуркам еще двоих девок.
  - Ну, где ж попы, мать их в кадило?! - выругался Зеленый, придерживавший одной рукой студентку, другой - узел. Ему, почему-то хотелось, чтобы тот был непременно позади и ровно напротив потертого штырька на шапочке. - Они будут отпускать или нет?!
  - А те, какая забота? - огрызнулся наматывавший на локоть веревку. - Отпустят аль нет?
  - Идем, сын мой, идем! Не сквернословь!.. - приподнимая на ходу рясу, пропыхтел, переходя дорогу отец Олег. - Покой, Господи. душу усыпающей рабы Твоей... - протянул он гортанным баритоном, торопливо крестя высохший живот девушки.
  - Куколка-красавица
  В розовой шапе,
  В петельку направится
  За книжицы не те... - бородатый скоморох ударил в бубен и отпустил качаться на весу куклу в узкой кремовой юбке и приклеенной к палевым волосам шапочке.
  Охранник выбил чурку из-под дрожащей студентки. Связанный втрое узел заскрипел за ее затылком. Черные, как смоль волосы упали на бледные щеки. Тягучая струйка слюны поплыла с кончика потресканного языка.
  - Ды не тузай мяне! - пнула в бок подогнувшегося улана Наташа. - Сама сыду!
  - Ты тоже сама спрыгнешь, - ехидно улыбнулся Вике охранник, снимая петлю с шеи. - Аль подсобить?
  - Ыыы... - высунула ему язык Аистек.
  - Погодь, погодь, - Зеленый смахнул с брови тяжелую желтоватую прядь волос. - Скоро сам вылезет, как у этой... - указал он на студентку.
  - Ведите их к этим... - навела на нас конец плети Ярова. - Чтоб не путали больше...
  - Ишь регулировщица... - покосилась Подпаленная...
  Хитрову и Буслову подвели к нам. Пяты Аистенка горели не меньше моих. От катавшийся под петлей чурки, на которой она стояла, до нас было тридцать. И каждый из них был сделан с упором и проскользом на пяте.
  - Глянь-ка, Глеб, - кивнул ведший ее охранник другому. - Она случаем не спутала мостовую с катком?
  - А шут ейно ведает... - крякнул, отмахиваясь от уцепившегося за ремень конца веревки тот. - Вылезешь из петли, еще не то причудится...
  Остальных начали ставить на чурки. Девки оглядывались по сторонам на скачущих скоморохов и висящих неподалеку кукол. Легкий, едва ощутимый ветерок, раскачивал их, спутывая между собой ленты. Куклы глухо чокались лбами, выдолбленными с внутренней стороны, полусогнутыми ковшиками рук, напоминая сторожевые колотушки. Одна девка замедляла шаг к дереву, другая шла быстрее, таща за собой конвойных. Рыжеволосая в белом парчовом жакете из панского гардероба подняла голову и посмотрела в небо.
  - Крумкачоѓ яшчэ не вiдаць... - бесцельно бросила она через плечо Зеленого шагающей рядом соседке.
  - Пачакай, зляцяцца... - та поймала зубами сползшую шлейку сарафана и подтянула выше. - Дай галовачкi апусцiм...
  - А ловко вы справляетесь, - спрыгнула с седла Ярова и подошла к скомороху с намеленным лицом. - Того гляди, нас обгоните...
  - Ай, зачем вас обгонять?
  Будем вровень дев вздымать... - привязал тот к ветке тряпичную, большеголовую марену.
  - Ну-ну... - приветливо улыбнулась Ядвига и провела перчаткой по его лицу. - А мы постараемся не отстать... - она оторвала взгляд от скомороха и медленно подошла к невысокой, стриженной под мальчишку девке. - Пяточку, девонька, к пяточке приставь... ровненько... - конец плетки проплыл по натянутой жиле вдоль икры.
  - Якая табе рознiца, як стаяць мае пяты? - не взглянув на панну, та сблизила измазанные зеленовато-желтым соком травы пальцы ног, расставив пятки на края чурки.
  - Главное, что пока еще на чем-то стоят... - прищелкнул языком скоморох.
  Ядвига резко обернулась на него и прошла дальше. Скоморох съежился и вытянул из-за пояса тряпичную, набитую сеном толстушку.
  - Вот, у этой все в порядке с пятками - каблучок к каблучку... - хвост плети проплыл между высоких лаковых туфель. - Только что ж ты милая мужские-то обула?
  - Не хапiла дзявочых... - тихо ответила девка в батистовой юбке. Она оттолкнула подбородком еще расслабленную веревку и робко посмотрела на Ярову.
  - Что ж так-то?.. Награбленного маловато оказалось? А свои не поделились?..
  - Натка, скiдвай свае саф"янавыя боцiкi, - шепнула на ухо Хитровой Вика, когда отошли охранники. - А не тое i над табою гэдак здзеквацца будзе...
  - Э-не, Натаха, не скiдай! - остановила я уже приставившую каблучок к носку подругу. - Ёй толькi гэтага i трэба... Яе ж так лiхаманка i трасе ад голых ног!
  Ярова стала между двух девок под размашистой, похожей, из-за окололунных, загнутых к низу прутьев, на куриную лапу, веткой липы. Охранники, угадав охоту хозяйки, командовать процессом лично, терпеливо ждали по своим местам. Один, с приплюснутым подбородком отставив ногу, возле стриженной под мальчишку. Его колено чуть подрагивало, легко касаясь бедра девки через ткань сарафана. Другой, с впалыми, загорелыми скулами, задумчиво покашивался то на лаковые мужские туфли, прикрытые алой батистовой юбкой, то на полуоткрытые, обветренные губы девки, отводящий маленькие, суженные, зеленые зрачки от веревки, и суетливо ищущей кого-то в этапе. Влажные, от клейкого, смоляного меда листья, чуть слышно похлопывали над головами при каждом натяжении веревки.
  - Выыыбивай! - кожаная перчатка Ядвиги перелетела из одной руки в другую.
  Чурки, глухо стуча и чуть подпрыгивая, покатились по мостовой в нашу сторону. Стриженая девка вытянулась струной и показалась на несколько вершков длиннее, чем была. Измазанные травой ноги скрестились. Было видно, что задыхаясь, она напрягает всю себя, лишь бы не пустить струю.
  Другая, долго дергалась, пытаясь просунуть отпущенные охранником пальцы рук в петлю. Лаковый туфель пошатывался под согнутыми белыми плацами, блестя на солнца крупными, желтыми каплями.
  
  XCVII.
  - Жах якi! - молодая, не богато одетая девушка отвернулась от липы.
  - Ну, почему же?.. - усмехнулся, судя по цивильному пиджаку, городской парень, сплевывая прилипший к языку табак. - Обычное наказание за бунт.
  - Вы считаете это обычным? - брезгливо посмотрела на плевок женщина лет сорока.
  - Ну, да... - ничуть не смущаясь, затянулся папиросой парень. - Казнь - узаконенная еще в древние века князем и священниками месть!
  - Ну, шагаем! - хлестнул за нашими плечами плетью Зеленый со вскосмаченной бородой. - Чего уставились?! Насмотритесь еще и наболтаетесь сами...
  Внезапно притихшие девки двинулись вперед. Которая смотрела себе под ноги, мелко теребя расплетённую косу или подол, которая шла задом или боком, не сводя обреченно-изумленного взгляда с повешенных. Всю живую, вновь насильно спаянную цепь, сковала подавленная обреченность и повиновение незримой и властной силе, не позволяющей проронить ни звука, ни вырвать из себя протестный жест, чтобы защититься, подняться из толпы и закричать: "Нет! Я сильнее вас! Я жить хочу! И я буду бороться за жизнь!" Все шли. Все молча шли к смерти.
  
  - Ай, вар"ятсва! - подпрыгнул Аистенок. - Зноѓку пята чухаецца! - она привычно провела пяткой по ноге.
  - Дык ты ж яе ѓжо ѓ кроѓ расчухала... - потерла, посмотрев вниз, покрасневшие запястья Наташа.
  - Але... Ажно каменчыкi червоныя... - провела концом веревки, которой были связаны руки, по мостовой Зоя.
  - Ай, бабка, бабка, ты куда?! - заверещало, вдруг съехавшись в кучу несколько Кузнечиков. - Куда направилась, старая?!
  - Пустите, - затрещал напряженный старческий голос. - Ей нужен подорожник...
  - Да, пустите... - подъехала к ним шагом Ядвига. - Это даже интересно...
  Смущенно и пугливо озираясь на охранников, бабка направилась к нам. Выпирающие из-под шерстяной кофты лопатки поднимались и опускались с каждым ее вздохом. Но шла она бодро и быстро, почти не шатаясь.
  - Вот, девонька, - кряхтя, нагнулась она к Викиной пяте. - Тебе легше будет...
  - Дзякуй, бабулечка... - Буслова наклонилась и приняла из дрожащих рук три широких, прохладных листка.
  - Надо же, - опустила черный конец плети к ее ноге Ярова. - Прямо Красногрудка Христова... - плеть прошла не по стопе Вики, как того хотела панна, а по лицу старухи. Та подалась назад, и если не наши с Таськой, Викой, Агатой и Наташей руки, завалилась бы на бок...
  - Все, все, отходи, не замедляй!
  Старуху подхватили под мишки и отвезли на весу к толпе охранники, хотевшие повесить Вику.
  - А что это за Красногрудка Христова? - оглянулась на них Подпаленная.
  - Ёсць легенда. - улучив минуту, когда внимание почти всех было занято старухой, Зоя присела и стала привязывать самый большой лист к пяте Аистенка. - Што калi вялi Хрыста на пакаранне смерцю, з iлба яго, ад шыпа цярноѓнiка, якi ѓпiѓся ѓ скуру, крапала кроѓ. Крывяныя кроплi заслалi вочы, i Iсус ужо амаль нiчога не бачыѓ. Тады, адна маленькая, несамавiтая, чорная птушачка зляцела з даху судзейскага палаца, i змахнула пярынкай кропельку крывi з яго вейкi... Бог узнагародзiѓ яе за гэта чырвонай грудзiнай.
  
  - Это что еще за вытье хоровое? - Ярова очнулась от минутной задумчивости.
  - Это песнь народа, ваша милость... Ик-аа... - икнул в ус капитан. Его конь наступил на острый камень и споткнулся, резко подбросив вверх и опустив на твердое седло довольно упитанный, не по военному свисающий на потертые бока зад. - Эй, ребята, заткните-ка их! - махнул он охранникам.
  - Да, нет... Не надо... - остановила его панна. - Пусть поют... Я люблю слушать...
  Позади этапа зазвенел чей-то слабый, нестройный голос. Будто ручеек из-под земли рвался он ввысь сквозь внутреннею скованность и обреченность.
  Через пару слов к ручейку прибилась еще одна несмелая, дрожащая струйка. Потом еще одна.... И вот уже песня хлынула, забурлила, потекла полноводной рекой, снося железные плотины страха и преград:
  Узел, узел - три петельки,
  А четвертая - змея...
  Повесим мы две недельки
  И поглотит нас земля.
  Листья с веточек сорвутся,
  На станы птахами падут;
  Травы саваном сплетутся,
  Корни ножки обовьют...
  Через год взойдут цветочки
  На безвестных бугорках.
  Народившееся дочки
  Будут петь нам в небесах...
  
  XCVIII.
  Ярова долго смотрела на подрагивающие лапти фабричной девки. Сквозь сетчатые дыры лыка высовывались побелевшие пальцы с содранными вручную ногтями. Девка часто крестилась на пути к дереву и перед тем, как ступить на чурку.
  - Господи помилуй мя, господи помилуй... - бормотала она заскорузлыми от жажды губами.
  - Ну, давай уж, давай! - подтолкнул ее высокий охранник, поддерживая под локоть. - Он тама разберется - помиловать, аль нет...
  - Батюшку бы мне... Отпустил бы меня... - серые глаза умоляюще взглянули на Зеленого.
  - Эк, барыня какая... - усмехнулся тот, доставая из петли пшеничную косу. - Батюшку лично ей подавай... Вас вон сколько, а их только двое. Заняты они... Отпустят огулом... Дай-ко я те коску достану... Сподручней, висеть-то, будет...
  - Я тебе отпущу... - Ядвига крестообразно провела плетью по ее груди. - Вот, ты прощена за все грехи свои...
  - В аду тебе гореть! - плюнула белой пеной на плеть девка.
  - Душа - на небо, дерьмо - на землю! - кивнула Ярова Зеленому, чтобы тот вышибал...
  
  - Этих ставьте на скамью. Многовато... На чурки не удобно... Скамья сподручнее будет...
  Резной топчан с арочной спинкой был густо засыпан листьями. Еще зеленые, но уже оторванные от веток, они со слабым скрежетом скользили по лакированной глади при каждом дуновении. Затерянные, высохшие лодки плыли к краю и слетали вниз. Дерево, давшее им жизнь тревожно шелестело над ими, словно силясь спросить: "Зачем вы оторвались от меня? Куда плывете? Далеко ли? Не опасно ли там? Не сгорите ли, попав в огонь случайный?.."
  Девять девок из моей деревни держались за руки и пели. Пели ту же песню, услышанную Яровой:
  
  Узел, узел - три петельки,
  А четвертая - змея...
  Повесим мы две недельки
  И поглотит нас земля.
  Листья с веточек сорвутся,
  На станы птахами падут;
  Травы саваном сплетутся,
  Корни ножки обовьют...
  
  Их пальцы были тесно сомкнуты. Они не разомкнулись и тогда, когда скамья перевернулась через бордюр, оставив их без опоры. Тела отталкивали друг друга, словно продолжая раскачиваться в такт заунывной песни.
  - Дружный, бабьий хоровод... - женский голос из толпы звучал приглушенно и торжественно.
  - Разам былi ѓ жыццi, i на смерць гуртом пайшлi... - пронеслось по этапу.
  
  Мостовая вела к фонтану, огибая деревья и разрезая аллеи. Горожане растянулись вдоль нее, провожая нас то любопытными взглядами, то окриками, то жестами. Иные из них были похожи на крестные знамения, иные - высунутые из-под полов фиги, иные - просто равнодушные отмашки. Гарнизон пеших охранников, выстроенный цепью перед ними, не позволял шагнуть через бордюр и приблизиться к нам никому. Ружье к ружью, рука к руке, как деревенские девки, они стояли, прижав щеки к горячим стволам кремневок, от чего лица их были красны и напряжены.
  Иной дворовой мальчишка "чистивший" карманы зевак, "заглядывал" ненароком и в зеленые пиджаки, но, не достав ничего, кроме жмени поджаренных семечек, плевал в них с досадою. Зеленые злорадно усмехались, ничего не говоря. Им было по душе и радостно "не нагреть" руки малолетним прощелыгам. Их несколько не смущала эта мокрота разочарования.
  Народ вздрагивал, вдыхая парный воздух после очередного выбивания чурок. Все смотрели на театр жизни, сменяемый смертью, щекочущий нервы и будоражащий воображение, усыпленное сонной повседневностью...
  Еще два десятка девок увенчало четыре следующих дерева. Охрана действовала уже слаженно и быстро. Две скамейки, десяток чурок опрокинулось почти одновременно по хлопку Яровой.
  - Надо бы и на той стороне начинать занимать деревца... - провел мимо нас своего коня капитан, услужливо склоняясь перед хозяйкой.
  - Хотите лишить меня удовольствия проводить каждую? - она медленно шла подле, задерживая взгляд почти на каждой висящей.
  - Так, все-то не проводишь, - наморщил потный лоб капитан. - Вон их сколько. - Конец плети проплыл по нашим подолам. - И надо дать указание отвести наблюдающих подалее.
  - Что ж... Ваша правда. Распорядитесь...
  
  XCIX.
  - На смерць ляцяць пушнiнкi... А завошта? Хто дасць адказ? - послышалось протяжное сморкание в платок...
  - За волю, за мужицкую долю, уважаемая... - отозвался озорной девичий голос из этапа.
  - Ды дзе ж яна, гэта воля i доля? - оживилась всхлипыващаяся. - Уся пятлей сканчаецца...
  - Усё не скончыцца, - ответила другая девка. - Што-небудзь, дзе-небудзь пачнецца зноѓ...
  
  - Резвы бесы, вдарьте в струны,
  Затопи, антихрист, печь!
  Девки млады, девки юны -
  Им бы пяточки поджечь, -
  Больно белы, больно нежны,
  Над землей парят легко...
  Души были их мятежны,
  Не взлетели высоко.
  Подпали же их, нечистый,
  Чтоб подпрыгнули оне...
  Саван облака лучистый
  Прожги на адовом огне... - словно бесы, скоморохи егозили по траве. Раздув не большие костерки под своими подопечными, они, то и дело, посматривали, чтобы тонкие, змеистые языки не лизнули лаковых и соломенных ножек. Ярова, поглощенная процессом возмездия, все же, нет-нет, да и бросала мимолетные взгляды на наших прототипов, возвращающих ее в прошлое. Что видела она в них? Взрослую забаву, щекочущую нервы, или детскую игру, несущую смерть? - Никто не смог бы угадать. Да и она сама вряд ли бы ответила. Скоморошья мистерия забавляла ее, уводила от раздумий и придавала ритм.
  Публика, оттесненная с дороги на лужайки, также невольно засматривалась на этот кукольный балаган, остужающий ужас казни.
  Некоторые девки, оторвав клин подола или связав платок в узел, сделав некое подобие головы с косою, протягивали самодельную куколку охраннику со словами:
  - На-ка, родненький... Вздерни замест меня...
  Тот смущенно или брезгливо отклонял ее руку, отвечая:
  - Прости, родимая, не могу... Я - человек подневольный, не скоморох... Самого за такое вздернуть могут... - и вел живую куклу на чурку или лавку.
  - Чакайце, мiлыя, чайце, - сжимала кулаки Наташа. - Будуць i вас уздымаць да неба... Прыйдзе час...
  - Пакуль з вяльможных сыпне пух, то з нас гаротных выйдзе дух... - вздыхала бледная Зоя.
  - На што iм гэтыя блазаны?.. - Агата долго наблюдала за скоморохами. В ее темно-карих глазах отражались то искрящееся змейки огоньков, то блестящие лица кукол. - З нас не досыць весялосцi?..
  - У нашего пипла так, - Подпаленная посмотрела на перевязанную пяту Вики. - Где Голгофа, там вертеп...
  
  C.
  - А не плохо б вздернуть сотню сразу... - Ярова мечтательно покрутила плетью в воздухе.
  - Да, но много солдат от этапа отойдет, ваша милость... - настороженно вынул изо рта осиновый прутик капитан.
  - Представляете, сколько ножек задергается одновременно... - не слышала его панна, уйдя в свои фантазии.
  - Хм... Да... - качнул головой капитан, невольно отстранившись от нее. - Но и этап держать в узде надо...
  - И для удержу всех хватит... Панна поскакала вперед.
  - Слыхал?.. - белая кобыла охранника, ехавшего за мной дохнула мне в шею теплом. - Баба, а такая кровожадная...
  - Не говори, - Зеленый с другой стороны поглядел в след капитану. - На войну б ее, проку бы сколько было...
  
  Сотню выстроили в ряд. Выдергивали из колонны в принципу "босости". Обутых девок оставили "на после". Поп Олег и поп Максим прошли с двух концов себе навстречу, маша кистями и бубня под нос слова молитвы. Девки переглядывались, будто ища ответа или ободренья одна от одной. Другие, склонив головы, глядели вниз, словно стыдясь чего-то...
  - Зямля, якая цёплая зямля...
  - Так... Самый час жыта жаць...
  - Для каго?! Для вось гэтых?!.. Усё роѓна палову, а то й больш адбяруць!
  - Зараз i жыццё аднiмуць...
  - А на што яно такое... прыгоннае?..
  - Не кажы, Сонька... Жыць усё роѓна ахвота... Я сабе сукенку шлюбную пашыла... Думала, переб"ем паноѓ, вярнуся да дому i з Васiльком...
  - Заааткнись! - рявкнул капитан. - А вы, святые отцы, отсторонитесь... Справили свою службу, не мешайте нашей...
  - Молоденькие-то какие, - панна из толпы в синей накидке забила веером по груди. - Жалко-то как...
  - А Антона, сына нашего губернатора вам не жаль? - другая панна помоложе сложила резко веер свой.
  - На той неделе я была им ангажирована на танец... А что с ним?
  - Эти дьяволицы увели его прямо со службы, - вступила в разговор стоящая подле пожилая дама. - Облили не далеко от этого места смолою и чуть ли жизни не лишили...
  - Говорят, Дмитрий Антонович с женою - поднесла к губам платочек ее подруга в лиловом платье капотного кроя. - Чуть рассудка не лишились...
  - Еще бы... Орда взбесившихся валькирий его чуть не обесчестили...
  - Да что вы говорите?!..
  
  Подводили по одной. Ставили на чурки, лавки. Последняя ступень между жизнью и смертью давалась каждой по-разному. Иная чурбашка откатывалась от нетвердого, робкого ступа, иная летела, зло охранникам, на дорогу, и, одному приходилось до синевы сжимать бабьи локти, а другому бежать за ней. Потом, подкатив ее под петлю, пинком и матом благословлять негодницу сделать этот последний шаг...
  Девки выли, молились, проклинали, но перед выбиванием опоры затихали, глядя уже каким-то отстраненным взглядом вдаль... в себя...
  Толчок... и взор напрягался, цеплялся в выбранную им самопроизвольно точно и... затухал... закрывался ставнями век...
  Толпа в этот миг вдыхала единым целым организмом, будто силясь вглотнуть в себя весь душный воздух парка. Ярова, закусив тонкую нижнюю губку, проводила кожаным хвостиком плети по пятам, только что потерявшим опру, всматриваясь в напряженные жилки на голени и стопе. Она медленно переходила от одной девке к другой, стараясь не упустить, сохранить в памяти каждую конвульсию. Острые и округлые позвонки, выпирающие из-под обтягивающего жакета, выдавали ее возбужденность и напряжение.
  Под петлями шелестели листья, под ногами их невидимыми граблями сгребал ветер, чурки с грохотом отлетали на мостовую. Хрипы, сдавленные стоны, кашель сливались в один протяжный, удушливый гул. Хотелось заткнуть уши и закрыть глаза, чтобы не слышать и не видеть удушливого стона и остывающих в последних конвульсиях гримас смерти.
  - Мамочка, смотри, сколько у тетеньки в ротике было слюны, - пропищал тонким голоском пятилетний мальчик в бархатном комбинезоне, прислоняясь к матери. - И вся вытекла на бородку...
  - Не смотри туда, Давидушка... - узкая длинная ладонь в прозрачной перчатке прикрыла его глаза. - Я же говорила, нельзя брать сюда ребенка... - женщина обратилась к высокому мужчине в блещущим цилиндре, державшему ее под руку.
  - Ничего, пусть привыкает... - он снял цилиндр и протер его по ободку носовым платком. - Казнь на Руси - дело обычное. - деловито сказал он с расстановкой. - К тому же, мы хотели отдать его в военные, разве забыла? - цилиндр вернулся на его голову. - Так пусть привыкает к выполнению службы.
  - Гори она огнем, служба такая! - женщина нервно вытянула руку из-под локтя мужа и прижала к себе сына еще сильнее.
  
  CI.
  - Эх, зямля ѓсё ж цёплая якая!.. - перешагнула через бордюр к лавке деревенская девка.
  - Пачай, хутка ляжамо ѓ гэту цёплую калысачку... - коснулась большим пальцем ноги махровой головки одуванчика ее подруга.
  - У радзiмай калысцы i гужкацца не страх... - глубоко вздохнула деревенская, осматривая липовый ствол.
  - Тааак... - протянула ее подруга. - Шкада, толькi, што гужкацца ды скакаць па ёй будуць панскiя чаравiкi, покуль нашыя косцi будуць у ёй парыцца... Ну, вядзi ѓжо! Чаго застыѓ?! - пнула она ногой в запыленную серую полосу штанов Зеленого.
  - Веду, веду... Чего лягаешься-то?! - встрепенулся тот от задумия. - Знали б, как мне в плужок охота, а не деревья тут вами украшать, как новогодние ели... Ну, становись, родимая, что ли?..
  - Станаѓлюся, станаѓлюся... Руку вось хоць падай, кавалер вусаты...
  - Прошу пани на помост... - охранник не разжимал ладони до тех пор, пока девка уверенно не встала на чурку.
  - Мурашы як разбегалiся... - не сводила грустных глаз с извилистых прожилок ствола девка.
  - Надвор"е будзе i заѓтра яснае... - медленно достала свою руку из руки охранника ее подруга, прикрыв ресницы.
  - Да, самое время хлеб убирать... Головку-то склони маленько... - раздвинул над русой корзинкой волос петлю другой Зеленый...
  
  - Мала таго, што гэты кудлатый Ваза са сваiмi езуiтымi ѓсiх душыць, дык яшчэ й свае... - Зоя не сводила глаз с синеющих, покрывающихся пеной губ деревенской.
  - Какой еще кудлатый и какая Ваза? - приложила к горлу руку Тася.
  - Ды Казiмiр другi - лiтасцю Божай кароль польскi...
  - А... У вас, значит, отцифрованный... Король... - Подпаленная тяжело сглотнула слюну.
  Охранники уже не подводили девок под руки. Им дышали в зашей разгоряченные от жажды конские морды. Два десятка шагов - от этапа к деревьям бунтарок сопровождал копытный перестук.
  - О... - чиркнул огнивом молодой человек из толпы. - И барабанной дроби не надо... Своей худобой и синим обтянутым костюмом он напоминал студента.
  - Да, Сашка, два в одном... - прикурил от его папироски второй парень в таком же костюме. - Зачем польской казне тратиться еще и на барабанщиков?
  Стук копыт, треск веток, шелест листьев - все эти звуки сливались в один напряженно-тревожный ритм. Прелюдию ожидания. Уже никто не обращал внимания на мельтешащих скоморохов, позвякивание их рогатых бубенчиков, плошечное постукивание кукол, протяжное завывание попов - мишуру смерти. Все смотрели на саму смерть. И привыкали к ней. Она уже не казалась ни страшной, ни пугающей. Она просто была, и делала свое дело, которое не успела доделать жизнь.
  - Ганьба Казiмiру, ганьба Рэчы Паспалiтай! - разрезал уже привычный ритм, перешедший в тишину выкрик с дальней левой стороны. Бледнолицая девка со связанными за спиной руками в панском стеганном халате улыбалась кому-то из толпы. Стоя на чурке, она походила на причудливое изваянье только что поставленное неизвестному вельможи. Приплюснутый, сосворенный изнутри кофейная кепка пана Эда придавал ее лицу еще большую вытянутость и белизну.
  - Это что еще за манифест?.. - плеть Яровой потянулась к потертому козырьку кепки, но бледнолицая отвернулась. - И что ты имеешь против короля Казимира, милочка? - Ядвигу явно забавлял этот неожиданный политический всплеск.
  - Ды пайшлi б вы ѓсе... - горящие глаза девки встретились с ее. - Куды зараз мы iдзем! I подзеце, праб"е гадзiна!
  - Только после вас! - Ярова подмигнула охраннику. Чурка, дважды перевернувшись, пригнула махровую головку одуванчика к траве. Примятый блин кепки покатился вслед и лег рядом. Из распахнувшихся пол халата показали сбитые коленки. На розовато-бордовых бороздках запекшийся крови дрожали серые волоски ткани.
  
  CII.
  - Далоѓ Вазу! Над мочкой уха высокой черноволосой девки скрипнул узел и слюнил ее голову на бок.
  - Тварам аб падлогу яго! - закричала другая и сдвинула брови.
  - Езуiтаѓ у петлi! - через миг тонкие накрашенные свекольным соком губы худощавой шатенки разомкнула искривленная улыбка.
  - Папоѓ, ксанзоѓ - туды ж! - связанные за спиной руки низкорослой ткачихи судорожно сжали конец веревки и отпустили его.
  - А девчонки разошлись! - хмыкнул хриплый голос из толпы.
  - Одна ворона каркнет, другие вслед за нею вторят... - покосился проходящий мимо капитан.
  - И вас, панночки скоро взденут! - ткачиха в пестрой сатиновой юбке плюнула в приоставишуюся Ярову.
  - Это мы уже слышали - не интересно... - отерла перчаткой щеку пани Ядвига. - Придумай что-нибудь новое...
  - Сама придумыва.... Эк-ааа...
  - Не успела, бедняжка... Как жаль... - глаза панны задержались на задранном ногте большого пальца девушки. На потемневшем от земли крючке качалась пожелтевшая стеблинка лебеды.
  
  Дерево за деревом, ветка за веткой, петля за петлей... Ярова уже не успевала подойти и осмотреть каждую. Десятка три охранников, выделенных из конвоя этапа, работали быстро и слажено. Девок подводили, ставили, надевали петлю... Легкий прыжок и... Только что живое, хотевшее пить, бегать по росистой траве, примерять на себя панские наряды, биться в исступлении в объятьях любимого тело, становилось безжизненным куском мяса - кормом птиц и червей...
  Этап рассеяли по всей центральной дороге, дабы дать горожанам возможность беспрепятственно созерцать происходящее. В ожидании этого повеса и следующего забора мы стояли на месте. Наблюдающие, оттесненные Зелеными на аллеи парка, прибывали в приподнятом состоянии духа. Старанием скоморохов печально-наставительная картина казни была разбавлена юмористично-пестрыми красками, и гортанно-захлёбывающиеся лики смерти прятались за легким перезвоном колпачных бубенчиков.
  - Маман, посмотрите, какой вон на той девице туалет... - барышня в малиновом жабо, стукнув перепонками веера, указала им на минуту назад переставшую дергаться девку в светло-голубом платье с приподнятой талией.
  - Да... - прищурилась в бинокль тучная барыня с густо напудренными щеками. - Виден французский крой, виден...
  - Еще бы! Дайте-ка... - дочь взяла у матери осыпанный блестками театральный бинокль и поднесла его к лицу. - Пан Ломовский для своих дочерей абы чего из-за границ не заказывал...
  - Вот ту как-то кривовато подняли... - оперся на трость пожилой господин. - На самый край... Того и гляди, ветка обломится...
  - Не обломится, - кашлянул другой, стоящий рядом. - Ветвь толстая, упругая - выдержит...
  
  CIII.
  - Пирожки, горячие пирожки! С пылу, с жару! С икоркой, с жаренной цибулькой, с бульбачкой, с повидлом... - из глубины парка выплыла тучная женщина с намасленным лицом. - Кому пирожки? С пылу, с жару! - ситцевый, зажирненный капот переплывал цветастыми волнами с бедра на бедро. Не желаете пирожков, сударь? - спросила она громко, нараспев у важного господина в посеребренном песне.
  - Нет. - твердо и пренебрежительно ответил тот, отвернув подальше ворот сюртука. - Предпочитаю трапезничать дома... Жаренное в изобильном жиру вредит здоровью...
  - А вы, доктор, как погляжу... - немного отойдя, оглядела его торговка.
  - Да, доктор... Да и свежо и не пережаренное ли то масло, на котором они жарены?
  - У меня все чисто и свежо! - распев переходил в визгливое ворчание. - Не судите по тому, чем вас подчуют в корчмах...
  - А с чего вы взяли, что я трапезничаю в корчмах?!
  - А с чего вы взяли, что у меня пирожки пережарены?!..
  Господин хотел было что-то возразить, но на него зашикали стоящие рядом:
  - Шшш... Не спорьте, их не переспоришь...
  - Да! И не мешайте наблюдать...
  - Не хотите, не берите, зачем шуметь?!..
  - Вот именно! - подхватила уходящая торговка. - Не желаете пирожков, сударыня?..
  - Нет, нет... Благодарю... - отступилась от нее молоденькая панна, опасаясь за свое крепдешиновое платье.
  - Вось бы i нам... - защелкало по этапу голодное взглатывание. - Хаця б адзiн... Перад смерцю чарвяка замарыць...
  - Ды хто ж цябе ѓгосцiць дарымным?!
  - Гэта ж не куленарная ветрына ѓночы...
  - Не желаете пирожков? - останавливалась торговка чуть ли не возле каждого.
  - Ды мы жадаем, мы... Глухая цяцера!
  Торговка оглянулась на девок, откинула льняную, пожелтевшую салфетку с ободка корзины... Приостановилась, задумалась, и направилась к нам.
  - Частуйцеся, дзяѓчынкi... Усё роѓна амаль не купляюць...
  Не связанные руки потянулись к ней...
  - Дай и мне, дараженькая... - послышался голос Иры. - Мой Васiлёк ужо доѓно не еѓ...
  - А ён не пакусае, не задзярэ?
  - Ды не... Ён рахманы, выхаваны...
  - Ну, на, на... Частуйся, харошы...
  Сочное чавканье медведя еще больше возбуждало аппетит.
  - Людзям бы дала, а то жывёлу дзiкую кармiць!
  - Что вы, женщинка делаете! - подстегнув боязливого коня, подъехал ближе к ней охранник. - Парк и так не плохо удобряют...
  - Не поняла... - растерянно подняла на него голову та.
  - Сранья много будет вылетать! Что тут не понятного?! - смех охранника смешался с ржанием трясущейся от страха кобылы.
  - Ничего... - подвела к ним своего гнедого Ярова. - Пусть дворники поработают... - она натянула перчатку и запустила руку в корзину. - Угощайся и ты, Охлик... Конь косился теплым, мокрым глазом на медведя, но осторожно принимал от хозяйки коричневые, хрустящие кусочки...
  - Ну, а теперь отойди, не мешай... - Зеленый указал торговке в сторону публики.
  - Пирожки, горячие пирожки! С пылу, с жару! Кому пирожки?! - плыл цветастый парус с огромной корзиной на боку вдоль смотрящих.
  
  CIV.
  Девки громко зглатывали слюну, мысленно прокляв Ярову, ее коня и Зеленого. Да и Ваське - тоже досталось... Те, которым удалось угоститься, делились поджаренными обрывками корочек, скатанными, размером с полтинник кругляшами мякишей с соседками. Оные засовывали их за щеки, пытаясь продлить удовольствие сосанием.
  Нижний ярус дюжин двух деревьев был "завешан под завязку". В "ход" было решено пускать фонари. С круглыми, запыленными головами светильников, запаливаемые в летнее время только после двух ночи, они стояли между ветвей, растопырив завитушки рожков, будто поджидая кого-то в свои железные объятья. Петли на них накидывали, словно лассо на не объезженных коней.
  - Кудыт ты такую короткую веревку завязал?! По две чурки ставить под них, что ль бушь?..
  - Так я это...
  - Что это?!..
  - Не допетрил... Прости, командир...
  - Не допетрил он... А девку за таль до повесу тоже ты держать бушь?..
  - Ну, могу и я...
  - Может он... У печи, посля нагреву... Делай веревки длиньше на три вершка!
  - Слушаюсь...
  Первая сотня подходила к концу. Окинув взором парк, зенкающую любопытным равнодушием публики, приостановив взгляд на жующих подругах, девки прощались с миром...
  
  Белобрысая девка, дожевывая кусок, оглядывалась на подругу. Их вели к последней, оставшийся не перевернутой лавке. Уже немного притомившиеся охранники не торопили их. Последняя пара из отобранной сотни шла, не замедляя шаг по нагретым ногами подруг камням мостовой к раскидистой липе, на которой уже мирно покачивалось восемь девок.
  - Не пужайся, Насця, зараз усё будзе скончана... - погладила плечо белобрысой подруга.
  - Да, вы правы, капитан, - отошла от только что испустивших дух Ярова. - Бунтарок еще много, а время поджимает.
  - Да, ваша милость... Тыррр... тихо, Капарь, тихо... - провел по влажному носу своего коня капитан. Он устал сидеть в седле и решил размять ноги.
  - Дайте указание, пусть вешают без меня... Везде не поспеешь, право слово... Откуда у вас, девицы, жемчужные нити?.. - панна подошла к подругам и окинула их взором. - Уж не из гардероба ли сосенного вами пана Эдуарда Ломоского?..
  - Адтуль... - созналась подруга белокурой.
  - Ааа... Так вы, значит, воровки...
  - Не болей, чым усе...
  - Угу... Эту - за руку, - язык плети прошёлся по запястью девки. - Эту - за косу... - и по пояснице белобрысой.
  - Ох, уж мне эти панские фантазии... - отрыгнул в сторону капитан. - Отпеть запинка...
  
  Округлое лицо Настиной подруги вытянулось. Темные бусинки глаз прикрыли покрасневшие веки. Она напрягала все свое плотное тело, чтоб остановить раскачивание, но поняв тщетность усилий, разжала сомкнутые на груди кулаки и со стоном опустила подбородок.
  - А ты, помаши всем ручкой, милая, помаши... - язык панской плети продолжал ласкать непривязанное запястье белобрысой. Со вздернутых, сморщенных пяток осыпались черные катышки теплой земли...
  
  CV.
  Дерево за деревом, кукла за куклой, петля за петлей, чурка за чуркой откатывалась из-под дрожащих ног. Они не доставали земли вершка два. Казалось, еще немного потянуться, и, вот она - опора. Но они судорожно дрожали, спуская по венам последние соки жизни. Высыхающий на солнце язык полз на бороду гремучей змеей. Над них кружились мухи, пытаясь оторвать хотя бы кусочек свежеподвяленного мяса и запить его стекающей из закатившегося зрачка солоноватой слезой. Девка за девкой отталкивались в последнем прыжке в неизвестность - от жизни к смерти.
  Солнце палило беспощадно. Жаркое июльское солнце. И я представила, что будет на завтрашний день. Качающееся на весу тела с застывшими гримасами смерти. И запах... Смрадный запах... Трупный запах мяса. Не засоленного вовремя. Запах сырости гнилой. Так пахнет смерть. Тошнотный запах смерти. И если даже еще жив, он веет изо рта, от тела, от волос. Холодным, вонным смрадом. Мне много пришлось похоронить друзей и близких. И этот трупный отвратительный запах я не забуду никогда. Он въелся нестираемым пятном в мою память. Лежит человек - он будто спит, он будто дышит... Казалось, тронь его, и - шевельнется, заговорит с тобой... Но нет... Это иллюзия жизни в пустыни смерти. Пустыни, где нет никого и ничего, кроме неизвестной живым бесконечности...
  Зрачки окутаны туманом. И брови сдвинуты вплотную. И их не разведет ни боль, ни радость, ни тревога. Человек глядит в себя и видит СМЕРТЬ. Он не страшиться, не борется уж с ней. Он устал, устал жить. Жизнь выпила из него все соки по глотку. И он устал. Устал бороться каждое мгновенье за вздох один, за одно движенье. Он хочет лишь покоя, который дарит только смерть.
  Но есть и те, кто бьется до вздоха, до мига - до конца. Кто до вздувания жил оттягивает от горла петлю. И в случае одном из миллиона она, бывает, рвется, швыряя человека наземь - жить. И смрад сменяет аромат живых цветов и трав. И запах солнца! Теплый запах солнца наполнят все нутро, вливая сил в кувшин почти опустошенный...
  И вот, он снова хочет жить. ЖИТЬ и драться сам с собой, со всеми. Готов цепляться в каждое мгновенье, во вздох один, одно движенье... И все потом. И смерть ему не в силах помешать. Она просто отпустила, отступила... На время. Чтобы потом прийти хандрой и болью, бессильем и покоем, отчаянием и ветром. И принести с собой холодный мертвый смрад.
  
  Пришел ни с чем, ни с чем уйди!
  Ты ничего в мир не принёс...
  Оставь у жизни позади,
  Что с Дерева Бытья натрёс!
  
  CVI.
  Они болтались, словно груши на ветках, рожках фонарей... Деревья затыкали уши листвой, чтобы не слышать застывшие крики из искривленных губ и хрипы передавленных гортаней. Зрачки закатывали в подлобье, закрывались отяжелевшими веками, или застывали слюдяными зеркалами, отражая последний увиденный мгновенье жизни. Это мог быть чей-то кивок, жест, или просто облако, плывущее в этот миг над девкой. Скрещенные ноги размыкались, разжимались сжатые кулаки, бурящийся со смертью организм выплевывал из себя остатки еды, называемые в приличии нуждой.
  Публика глазела, охранники, вешали, девки помирали... За идею, за веру, за землю, - за свободу, но дохли как рыбы в сетях, вытащенные на берег... И не снисходил с небес добрый рыболов Господь, чтобы сжалившись над какой-нибудь, бросить ее обратно в воду жизни...
  Сердце и рассудок ждали внезапного чуда. Ангела с выси, карающего грома, который поразил бы наших палачей. Но небеса не разверзались. Высь была чиста и прозрачна. Охранники четко и быстро справляли свою службу. Горожане наблюдали, охали, крестились, судили...
  Кто или что могло спасти нас? Только мы сами себя! Но внутренние струны сопротивления смолки, подчиняясь невидимой, властной руке, прижавшей их к самому позвоночнику... Склонив головы, девки подходили к деревьям и фонарям. Жертвенные вериги тянули к земле, давя в груди протест и возмущенье. Их уже не хотелось сбрасывать. Они, согретые теплом тел, казались второй одеждой или даже кожей... Но не всем!..
  
  - Дзеѓкi! - гортанный возглас ткачихи заставил встрепенуться всех. - Ды што ж гэта нас душаць, як курэй?! Што ж мы пакорлiва iдзем, апусцiѓшы галованькi?!
  - I сапраѓды, дзеѓкi, што зараз нам губляць?! - в мою грудь попала змейка от костра, горевшего над куклами.
  - Ды ѓжо нiчога, акрамя завесаѓ... - пронеслось по этапу.
  "Уф... Эй, Полина Николаевна... - я почувствовала на своем ухе болезненный укус. - Мы так не договаривались... Как это на вас не действует всеобщая тенденция жертвенности перед казнью, взращенный в человечьей натуре природой и культурой?! Уф..."
  "Да пошли бы вы, профессор крысиный! - я так резко повернула голову, что Андар едва удержался на моем плече. - Я жить хочу! И хочу, чтобы жили мои подруги!"
  "Давно ли стадо тебе подругами стало?.."
  Не имея ни времени, ни желания спорить с Черным хвостатым, я схватила за удела коня ехавшего рядом охранника.
  - Да ты что... Ё... твою мать!
  Повиснув на них, я заставила коня присесть на передние ноги. Сивоватая, щетинистая борода уткнулась в мой лоб. Ударив ребром ладони по жилистой шеи, я сорвала с его плеча кремневку...
  - И куда ж ты так торопишься, милая?! - обжег мою спину резиновый хлыст. Только сейчас я увидела, что ни одна из девок не вырвалась из колонны...
  - Дзеѓкi, дзеѓкi... - горела во мне досада.
  - Пожалуй-ка на место... - Ярова самолично схватила меня за косу и стащила с седла. - К Косому их столбу...
  "Ну, говорил же я тебе про всеобщую жертвенность..." - самодовольно фыркал Крыс.
  
  CVII.
  Косой фонарь у клокочущей чаши фонтана согнулся от годов и бед... И ждал, когда на его впятеро завитые усы повесят нас... Раскаленный клубок сыра катился к западу. Этап походил к концу. Десятка два оставшихся девок, не считая главарей, утомленно жались друг к другу. Осмелевшие зеваки подходили ближе к повешенным и разглядывали их деталях.
  Извивались усталые скоморохи. Пресыщенную действом публику развлекать не то, чтобы хотелось, но надо было...
  - Эту ножку, эту ручку
  Только ветер шелохнет,
  Ну, а в эту, в эту штучку
  Только святый дух войдет...
  - Напiцца б напрыканцы... Смага замучыла... - причмокнула высохшими губами Зоя.
  - Ды хто ж цябе дазволiць?.. - с такой же жаждой посмотрела на искрящееся струю фонтана Агата.
  - А чаго цяпер баяцца?!.. Не павесяць, так прыстрэляць...
  - Ну дык, пойдзем тады, цi што?..
  - Давай!..
  Они сделали несколько шагов к чаше.
  - Эээ... Вы это куда?!.. - усатый Зеленый хлестнул плетью по мостовой.
  - Пiць вельмi ахвота...
  - Потерпите еще немного, скоро вам ничего не заахвотится...
  - Пусть попьют... - промокнула платочком пот разрумяненная Ярова. - Идем, Охлик, я и тебя напою... Последнее желание приговоренного принято выполнять... Не так уж и много было у них этих желаний... А на мокрые пяточки смотреть куда монифико, чем на сухие...
  Девки, взобравшись на край чаши, черпали светящееся пузырьки и пили жадно, но не спеша. Охлика хозяйка поила из шляпы.
  - Идите уж и вы, раз такое дело... - подмигнул нам лисьим глазом Зеленый. - Чего застеснялись?
  - Дзякуй... - обернулась по сторонам Наташа. - Не ахвота...
  - Обмочиться боитесь? - усмешка вновь поплыла под рыжий ус. - Так все равно обмочитесь... Все, что есть внутри, все наружу выйдет...
  - I без цябе ведаем! - обрезала я его.
  - Ну, как угодно, барышни...
  - Эд, уведи, калi ласка, Ваську... - циркачка трепетно гладила руку пана и заглядывала ему в глаза.
  - Хорошо, не беспокойся... - старался он ответить, как можно спокойнее.
  - А можа i ён хоча пiць?.. Хочешь, Васенька?..
  Из полураскрытой пасти медведя раздалось клокочущее рычанье. - Iдзем...
  Медведь легко и охотно запрыгнул на чашу. Панский Охлик фыркнул, обрызгав лицо Яровой водой.
  - Пей, мой хороший, пей... - провела рукой по колючей, мокрой морде Ядвига. - Не обращай внимания на быдловское отродье...
  "Уф... Ну, что, Крыска, страшно?" - голос Андара показался мягким и теплым, на этот раз...
  "Немного..." - призналась я.
  "Не бойся, Ушастая, я с тобой... Здесь... А там - тем более..."
  "Да ниспадет лапа твоя с плеча моего до самого конца!" - неожиданно, то ли для юмора, то ли для поднятия духа, перешла я на высокий стиль.
  
  CVIII.
  Капитан хотел было примоститься на краю чаши, но посчитал, что в седле читать будет торжественнее и официальнее.
  "По приговору Его Императорского Величества бунтовщики-заговорщики Наталия Хитрова, Виктория Буслова, Полина Тихая, Антонина Зернова, Таисия Степкина..."
  - Хм...- почесала пятку Степкина. - А откуда они май официал клич разнюхали?..
  - Можа, сынка губернатарскi разчуѓ... - Зоя угрюмо посмотрела на фонарь и потерла запястье.
  - Да... Не хило и в вашем веке ментошки рыпаются...
  "Зоя Пронина, - продолжал бубнить себе в усы капитан. - Тамара Угарова, Надежда Бойкова..."
  - Да нет ее... Погибла... - вздохнула я.
  - А про это не дознались... - хмыкнула Степкина.
  - Ды ёсць iм да нас справа! - вытерла намоченным подолом лицо Зоя.
  "Агата Снопова, Ирина Губина, Екатерина Сорова за бут, разбой, глумление над светлейшими особами, в частности паном Ломовским, его дочерями и умертвение оных, а также его превосходительством губернатором сего города и нанесение его сыну нестерпимых мук и унижений, приговариваются, как и другие их сообщники, к смертной казни через повешенье".
  "Надежда Бойков освобождается от оной, в виду смерти..." - добавил командир Зеленых, сворачивая в трубочку пожелтевшую в мелких пятнышках бумагу и заталкивая ее во внутренний карман пиджака.
  - Вэлкам джамп тугэве в мир иной! - подытожил приговор Таськин хлопок по ляжке.
  - Раздеваемся, милашки, сымем с вас мы все рубашки... - крякнул охранник, слезая с лошади.
  - Да... Не все ж вам панские туалеты на себя натаскивать... Охлик, подстой-ка вот здесь, в тенечке... - Ярова подвела копня к ближайшей липе. Тот задрал морду, уворачиваясь от босой ноги, качнувшейся возле носа. - Не бойся, милый, не бойся... - панна погладила лоснящейся на свету бок. - Эта ножка уже никого не тронет и не пришпорит...
  - С тебя хотели начать, с тебя и начнем... - Зеленый положил руки на узкие плечи Вике. Бусьлик плотно сжал губы и посмотрела ему в глаза.
  - Исповедаться не хошь? - не громко, без иронии спросил Зеленый.
  - Да какие грехи у нее? - подошел к нему улан. Судя, по спокойной, не спешной походке, уже успевший облегчиться. - Ты глянь, дитя еще совсем... Да и попы снова где-то затерялись, видно опять жрать пошли...
  - Уж я бы ей грешков добавил...
  Кофта Вики с тихим треском поползла вниз. Девки-главари застыли. Привыканье и смирение, присущие человеку делали свое дело: мы смирились и нас уже не так колола и будоражила смерть наших подруг-соратниц, которых мы же и повели на эту смерть. Но, сейчас, когда уйти должны были самые близкие, а вслед за ними и ты... Впрочем, это самое "вслед" несколько успокаивало сердце и совесть...
  Загорелая, с едва заметными белыми бороздками кожа стала медленно покрываться "гусиным прыщем". Вика не сводила глаз с начавшего прерывисто дышать Зеленого. Пальцы с облепленными пищиками и семенем махорки дужками ногтей медленно плыли по плечам, тонким рукам вслед за тканью. Лопатообразные, широкие ладони вдруг начали подрагивать, наткнувшись на выступивший более остальных бугорок. Тугие, розовые соски уперлись в смятые складки карманов зеленого пиджака. Вика встрепенулась и с презреньем оттолкнула охранника.
  - Ну, пойдем... - сглотнул он, взяв ее за руку. - Пойдем к столбику...
  - Гета ѓ цябе - слупок - прамiж ног, - сердитый взгляд Вики скользнул по низу его живота. - А тут - лiхтарык!
  - Ха-ха... - сипло залился улан, тыча пальцем товарища. - Умыла, брат, тебя, умыла!
  - Ну, так и идем на твой лихтарик! - обозленно притянул ее к себе Зеленый.
  Вика повисла на краю левого рожка. Она не проронила больше ни слова и не взглянула не на кого. Худенькое, кое-где исцарапанное тельце покачивалось на весу. Расслабленные, немного отставленные в стороны руки, с надуваемыми ветром рукавами, казались снизу раскрываемыми крыльями...
  - Вось i ѓзляцеѓ наш буслiк... - стерла выступившие слезы Наташа.
  - Зараз i мы за iм... - смотрела на окровавленную пятку Агата.
  - Лети, лети... Тьфу ты... - снял упавший на нос подорожник охранник. - Соблазняй там черта!
  
  CIX.
  - Что молодцы, с одной главарочкой расправились? - подусталая Ярова не спеша, заплетая нога за ногу, будто ступая по канату, направилась к нам. - Молодцы, молодцы... - ухмыльнулась она на истекающий плевком подорожник.
  - Да, ваша милость... - преодолевая досаду и отвращенье, вытянулся перед ней охранник.
  Он открыл было рот, чтобы добавить что-то еще, но отдаленное грохотание прервало его. Где-то за приделами парка, словно стенка кирпича обрушилась на мостовую.
  - Что это?
  - Где это?
  - Вы слышали?
  - Гул какой-то...
  - Да-да, будто что-то обвалилось... - оживилась толпа.
  - Мажа, бацюхну-цара з трона сапхнулi... - улыбнусь мне сквозь слезы Ната.
  - Цi Казiмiша Вазу аб падлогу бразнулi... - подошли к нам под конвоем Катя и Тамара. Въевшаяся от пыльных цехов бледность, придавала их лицам еще большую впалость и прозрачность.
  - Но вы этого уже не увидите... Мне очень жаль, голубоньки, но пора вам на нашест... Охлик, я скоро, мальчик мой. - прищелкнула языком, оглядываясь на коня, панна.
  - Прабье гадзiна i час для нас прыйдзе,
  Сонейка волi над сялянамi ѓзыдзе!.. - Хитрова сжала кулаки и двинулась прямо на панну.
  "Глагольная рифма, - пронеслось у меня в голове. - Не очень хорошо... Хотя, и я ею часто грешу..."
  - Ты смотри, - меж воли отступила Яровая. - И эта быдла стихом заговорила... Прорвало вас всех пред кончиной, что ли? - со вторым отступательным шагом она остановилась. Сморщенный под невесомой кружевной челкой лобик выдал ее досаду на себя.
  - Хутка не вершы ды песнi, а сярпы, ды молаты будзець за нас гаварыць, затыкаючы вашыя стрэльбы...
  - Хм... блин... - опять почему-то вспомнила о блинах Подпаленная. Вероятно, съеденный кусочек пирожка разыграл в ней аппетит. - Серпы, молоты... До боли знакомое что... Картавой бородки, да броневичка не хватает...
  - Няхай не бог, дык праѓда, усё роѓна, за намi!
  - За вами, за вами... - преградил Хитрой путь к панне охранник. - А теперь, изволь-ка поднять ручки, чтоб мне матерью зря не рвать... Вишь, попки там бродят - подберут, убогим отдадут... Вот и с вас, глядишь, какая польза сестрам бедным... А то, что рванье?.. Рванье никому не в потребу...
  - Да что ты с ней сюсюкаешь-то?! - просуну под и без того трещащий ремень мясистые лапы капитан. - Срывай туалеты, и дело с концом! Ааа-пуууф... - пузо при выдохе на вершка два заползло под тугую кожаную полосу, а потом, с немалым напрягом выпучилось из нее. - Чай, они-то с барами не торговались...
  Холщевая, с желтоватыми подпотницами в подмышках кофта надушимся пузырем отлетела на траву.
  - Што, i саф"янавыя боцiкi скiдаць? - прижимала Хитрова острые, загоревшие до шоколадного цвета, локти к груди. - Яны, так сама, могуць камусьцi спатрэбiцца...
  - Да, нет, - прикидывал на глаз, пройдет ли петля через голову, Зеленый. - Ботики оставь, на себе, пожалуй... Повисишь немного - сами спадут...
  - Нет, пусть снимет! - потребовала панна.
  - Дзяѓчынкi, не адчайвайцеся!.. - слезы на лице Наты высохли, и, на нас смотрели чистые, голубые, горящие злобой и уверенностью глаза. - Праѓда, усё роѓна на нашым боку... - тело Вики качнулось, и распростертая рука ударила Хитрову по спине. - I яна, рана, цi позна выплюхнецца i затопiць гэтых катаѓ!
  
  CX.
  К отдаленным ударам добавился гул. Неразборчивые выкрики и лязг чего-то железного о камень крошили воцарившуюся усталую тишину, неприятно отдаваясь в ушах.
  - Ну, что же это, все-таки такое?.. - недовольно поморщилась панна. - Капитан, распорядитесь узнать...
  - Всенепременно, ясновельможная... - щелкнул пальцами тот, подзывая охранника.
  - Этот грохот, этот стук
  Предвещает вам каюк... - заплясал вокруг нее скоморох с набеленным лицом.
  - Скоро вам висеть в петельке,
  Ожидая дом в земельке...
  - Заткнись! - полосонула его плетью по щеке Ядвига. - Не до твоих сейчас прибауток...
  - Вот и ты меня уж бьешь,
  Точно, вскорости уйдешь
  Ты за девками вослед
  На таинственный тот свет... - вытекшая слеза упала в кровавую борозду, рассекая белую целину мела.
  - Шел бы ты к своим куклам... - скрежет панских зубов расслышали все рядом стоящие. - А то, как бы тебе вперед меня с ними не оказаться...
  - Барбика к барбам послала! - в первый раз за последних несколько часов с губ Подпаленной снова сорвалась, хоть и не понятная, но забавная шутка.
  - Барбiкi? - очнулась от оцепенения Зоя. Все это время она смотрела то на Вику, то на Нату, беззвучно нашептывая: "Цешся, Прасвядная..."
  - Ну, да... - Таська бесцельно вытащила из кармана свою кнопочную игрушку. - Куклы у нас такие - Барби называются... Предки... Ну, то есть родители покупают их своим детям... - снова взгрустнув, вертела блестящий кирпичик Подпаленная.
  - Ясна, зразумела...
  - Вот эту, - Ярова указала на Зою. - Здоровую, уделать надо теперь...
  - Надо - уделаем... - отдал ей честь полушутя охранник. - Эээ... Да на нее надобно веревку вдвое связывать... - окинул ее взглядом с головы до ног Зеленый. - Одинарная-то не выдержит...
  На бледных щеках Зои вспыхнул привычный румянец. - Ды вы што, змовiлiся, коннiкi клышаногiя?! Што вам у маёй постацi не падабаецца?..
  - Усё, усё падабается... - замахал руками охранник. - Распранайся хутчэй...
  - Ваша милость, - кричал на скоку, захлебываясь воздухом, посланный на разведку охранник. - Ваша милость... Там бунт... Бунтари...
  - Какой бунт? Какие бунтари? - панна немного успокоилась, и говорила привычно - с неохотой, будто точно оказывая милость. - Все бунтари здесь, на деревьях, да фонарях... Ты что-то путаешь, милейший...
  - Бунт, бунтари... Мужики... - частил охранник, соскакивая с седла.
  - Какие бунтари?! - вскипел капитан. - Докладывай, черт, толком, не бубни!
  - Заводские мужики поднялись, и деревенские с ними... - приставил к виску сначала левую, потом правую руку Зеленый. - Кажется, земляки вот этих... - указал он на нас. - Все крушат, все ломят... Скоро здесь будут...
  - Сколько их?
  - Около тысячи... Как этих... - Зеленый провел стволом ружья по воздуху, указывая на вершины деревьев. - Может и более...
  - Чем вооружены? - панна вновь недовольно оглянусь в сторону ударов.
  - Кажется, палками, да камнями...
  - Кажется?.. - зашипел в усы капитан, подходя к охраннику. - А точнее разглядеть не мог?!
  - Вииноват... - замялся Зеленый. - С докладом торопился.
  - Ехо-хо! - прикрыла блеснувшие от слюны и солнца зубы Подпаленная. - А в вашем веку фрэтбойники, кажись, смелее будут... Наших-то пока раскрутишь - сдохнуть можно... - она запнулась. - Правда, и ваши запоздаты, как ментовские ребяты...
  - Але, усё бабам аддувайся... - Зоя вяла было за грудки подступавшего охранника, но тот завернул ее руки за спину. Краснощекая коротко ойкнула.
  - Отдувайся, отдувайся... - передразнил ее Зеленый, проведя носом по щеке. - Давай-ка, милка, раздевайся!..
  - Послать солдат навстречу! - отрывисто и коротко приказывала Ярова капитану. - Этих уже мало - десятом управимся...
  - И закругляться поскорее с ними... - согласно кивнул ей тот.
  
  Веревку для Зои сложили в два конца, как и собирались. Под завернутый в три завитка ус фонаря подставили две чурки.
  - Гляди... - гикнул из толпы молодецкий голос. - Может в три сложи! А то сорвется, или бошка отлетит, как у первых... Деваха-то здоровая...
  - Да зашей варежку! - раздался вслед шлепок по затылку и глухой женский выкрик. - Умник выискался мне тут...
  - Ну, что вы, мама... - обиженно прогнусавил детина. - При всех-то...
  - Бывайце, сябровачкi... - перекрестилась Зоя на идущего по аллее попа. - Не памiнайце лiхам, калi што не гэдак...
  - I ты, прабач i бывай... - перекрестила ее в ответ Тоня.
  
  CXI.
  - А что это у тебя за точки на спине? - панская перчатка скользнула пятерней межу обнаженных лопаток Кати.
  - Пацукi... - поёжилась девушка.
  - Пацуки? - прикусила кончик большого кожаного пальца Ярова. - Не припомню, что это?.. - вопросительно взглянула она на капитана и охранников.
  - Тараканы, видимо, или клопы... - настороженно посматривал в сторону ворот тот. - Простите, ваша милость, пойду, отдам распоряжения... Так... Полтора десятка тут, с девками доваживаются, остальные - на вырез бунтарям - за ворота! Команду примет лейтенант Шлыков...
  - Есть! И охрану от горожан брать?
  - Да... Пожалуй...
  - Тараканы - прусакi, па-мужыцкi, - спустил пониже петлю с загнутого завитка Зеленый. - Клопы - блашчыцы... Они во всяких грязных избах водятся...
  - Во-во, - подтвердил тот, который обнимал Бусьлика. - А особенно в солдатских бараках с нашего брата кровь хлещут...
  - Фу... Дрянь какая... - прикрыла скривленный ротик панна.
  - А гэта яе - крысы наглядчыка фабрыкi... Мы все укоризненно посмотрели на Тамару, немо задавая вопрос: "Кому это тебе взбрелось объяснять?!.."
  - Так, крысы... - тихо и без укора подтвердила Катя, сдувая плеча мошку.
  "Ну, вот, - недовольное фырчанье Андара парой капель осело на моей коже. - Опять поклеп на нашего Ушастого Брата!"
  "Но это же так и было. - провела я пальцам по теплой, мягкой спинке бога. - Сам видел... Ее кусали крысы..."
  "Не крысы, глупая Ушастая, а человеческая подлость и низость... Уф..."
  - Дзяѓчынкi, мiлыя, выбычце, што прывялi вас да гэтых рэяѓ! - почти хрипела ткачиха, глядя на оставшихся.
  - Катюха, ты что, спятила?!.. Да не рви... Дай руку из рукава достать... - Тамара раздраженно бросила кофту на плечо Зеленого. - По твоему лучше душиться в пыльных цехах и терпеть крысиные укусы?!
  - Но мы же привели их на смерть... На смерть - понимаешь? Чурка дрожала под ногами Кати.
  - А что ты хрипишь-то, милочка? - выскалил белые конские зубы перед ее сосками Зеленый. - Я, ведь, у тя с-под ног чурочку-то еще не выбил... Вот теперь - дрожи...
  - Катька, Катька... - Тамару подвели испускающей последний выдох подруге. - Что же ты, так-то?..
  - Давай, становись... Сейчас и ты с нею будешь...
  Тамара молча оперлась на охранника, встала на мокрую от мочи чурку, поймала трепещущую в воздухе руку Кати и прижала ее к щеке.
  - Я с тобой, Катюха, с тобой... И все не напрасно...
  - Что это она ей шепчет? - наклонилась к своей знакомой белесая паненка, наматывая на пальчик спустившееся с волос кружево.
  - Не знаю, - пожала плечами та. - Прощается, наверно... А пирожки-то, и впрямь вкусны... Зря ты отказалась...
  - Да как ты можешь есть-то? - недоуменно пропищала белесая паненка. - Когда тут такое?!
  - А что? - снова пожала плечами подруга. - Я с утра один кофей пила... Без сливок... А дело уж к закату... Руки вот только не чем вытереть...
  - А ты подорожником... - переняла шутливый тон белесая панна.
  - Ага... А потом его на нос одному из охранников... Ха-ха...
  - О чем, все же, они шепчутся?
  - А вы ближ подойдите, - посоветовал их кучер в шапке с широкими полями. - Солдаты-то, почитай, что все ускакали... - он протянул кушавшей пирожок полу камзола.
  - Да, надо будет подойти, рассмотреть... Не каждый день такое увидишь... В музеях, в театрах не покажут...
  
  CXII.
  Тоню и Агату вешали тихо, почти без слов. Девкам было уж все равно, а мысли господ занимали подступающие мужики. Подошедшие ближе святые отцы спросили у оставшихся главарок - не хочет ли кто исповедаться, и, получив отрицательный ответ, намеривались удалиться по своим богоугодным делам, но пан Эд подозвал одного из них к себе.
  - Обвенчайте нас, отце... - шепнул он отцу Олегу, засунув что-то в подрясник.
  - Желаешь венец взять, сын мой? - хлопнул тот себя по боку.
  - Да, отец, желаю...
  - Не трэба, Эд, - одернула его Ира. - Не трэба... Пустое это все... Пустое...
  - А зря, - засмеялась Ярова. - Зря... Забавно, было бы, забавно...
  - Ты лучше Васеньку береги, - не слышала ее циркачка, передавая пану поводок и еще что-то.
  - Водил тебя на шнурке, теперь медведя будет... - закружилась на каблуках панна. - А то согласилась бы... И наряд на тебе венчальный...
  - Что это? - Ломовский разжал кулак. - Кремней?..
  - Это тот самый... - она прислонилась лбом к его груди.
  - Ты хранила его?..
  - Да... И саломку, якой падпальвала...
  - Ира...
  - Ну, ладно, ладно, - подступил к ним охранник. - Пообнимались, и будет... - он просунул два пальца в тугую шнуровку корсета.
  - Ан... Стой! - чуть ли не схватила его за руку панна. - Пусть он сам ее разденет... - ее тонкие пальца застыли над выбрызгавшимся манжетном рубашка Зеленого. - Не привыкать, ведь, пан Ломовский?.. Да и забавнее всем будет... И если пожелаете, можем после и невесту снять с ошейником, вновь ваша будет с поводком...
  Ира повернулась спиной к пану. Медленно - стежок за стежком доставал он шнурок из каждого отверстия. Придерживая бретельки на узких, покатых плечах, он несколько раз делал вид, что шнурок запутался, завязался в узел, и он распутывает его. Но охранник всякий раз толкал кремневкой в локоть:
  - Тебе помочь, пане? Подсобить?..
  - Васю, Васеньку береги... Эдушка... - придерживая одной рукой распахнутую майку, другой циркачка провела по взъерошенному загривку медведя. Тот лизнул ее во все лицо. - Хороший мой...
  - Буду... - прохрипел вороньеголовый.
  - Ну, давайте, давайте... - поторопил охранник. - Не до ваших сюсей-пусей!
  Иру подвели к чурке. Она оглянулась на пана:
  - Кохам те... В черных глазах сверкнули искры заходящего солнца.
  - А яна адкуль ведае польскi?..
  - А мент ее знает! - закусила влажную, рыжую прядь Подпаленная. Мой случайно оброненный вопрос могла теперь слышать только она, не считая невидимого Крыса. - Неужели и меня?.. Неужели и я ща?.. - ее пальцы почему-то нажимали на блестящей игрушке только две цифры - 0 и 2. - Нет, блин... Я проснусь, проснусь... - повторяла Тася, пощипывая себя то за руки, то за ляжки.
  - И я тебя... - прошевелил губами вороньеголовый, наматывая на запястье посеревший от пота и пыли шнурок...
  В конце аллеи лязгнули ворота. Крики множества мужских голосов и грохот камней доплывали до нас единым гулом. Все обернулись на пана лишь тогда, когда Васька, встав на задние лапы, взвыл жалобно-хриплым визгом.
  
  CXIII.
  Распаленные драками и борьбой с охранниками мужики приближались. Черный, ревущий рой, размахивающий шапками, кольями, ружьями медленно заполнял аллеи и плыл к нам. Оттесненные к улице Зеленые тщетно палили в воздух, крича: - Стой! - Назад! И бранясь матом.
  - Ну, точняк метовский захват в нашим веке! - озорно прищурилась Степкина, забыв об опасности.
  - Что разинули рты?! - закричали панна на зазевавшийся караул. - Вешайте оставшихся дур! Быстро!
  - Этот грохот, этот стук
  Предвещает вам каюк...
  Скоро вам висеть в петельке,
  Ожидая дом в земельке... - снова завертелся возле нее скоморох, уже с умытым лицом. На примятой, немного обгоревшей от примешанной в мел известки, багровели зазубренные борозды ран.
  - Пошел вооон, идиот! - прибавилась от глаза до подбородка еще одна косая борозда.
  
  Девок второпях потащили к фонарям и деревьям. Начали срывать одежду. Поднялся гам и вопль.
  - Зачем этих раздевать-то? - крикнул худосочный Зеленый другому, набрасывая петлю на шею деревенской девки из моей группы. - Приказано ж было только главных...
  - А шут с ними! - отвел другой, срывая с бледной малолетки панский кокошник. - Тебе-то жалко, что ли?!
  - Ааай... Мразь сволочьная! Придуши лучше! - орала в землю изодранная студентка, выпучив глаза.
  - Ты на что ее за косу-то прицепил? - качнул ее улан, отчего та прикусила до крови язык.
  - Ай, да петля сползла... - отмахнулся Зеленый, забрасывая веревку на ветку дерева для следующей. - Поправлять недосуг... Пусть так болтается...
  - Маман, пойдемте посмотрим на приговоренных... - увлекала за руку мать улыбчивая паненка лет пятнадцати.
  - Да боязно, как-то, Ульяшенька, - упиралась напудренная до скоморошьей белизны панны, озираясь в сторону ворот. - Вон, посмотри, сколь много разряженных мужиков на нас движется...
  - А что их бояться? - прогудел басистым гудом грузный пан с наброшенным на руку пиджаком. - Охрана на что? Она их скоро остановит... Можно и посмотреть...
  
  - Ну, что, милашка-гололяшка... - хлопнув в ладони, подступил улан к Подпаленной. - Пришла твоя пора...
  - Да пошел ты к триперам! - отпрянула от него Степкина.
  - Давай, давай, чудачка рудая... - не говорил, а напевал Зеленый, играя пальцами в кармах штанов. - Побранись, побранись, чудилко - протяни свои минуты... Мало их осталось, мало... - он резко запустил руку в широкий вырез майки. Ткань затрещала. - И раздевать, особо трудиться не надо... Вон, только полосы одни...
  - Не ты одевал, не тебе снимать, блин! - коленка Подпаленной со всего размаху уткнулась в его пах. Улан подогнулся, но майку не выпустил, и, единственное прикрытье верхней наготы Степкиной осталось в его руке.
  - Ох, и задиристая же ты, тварка... - выдохнул он.
  Подоспевшие сзаду два охранника налегли на нее... Кряхтя, присев на колено, улан схватил мокрый, рыжий ком волос. Приподнял, повернул лицом к себе и снова ткнул в траву. - На фонарь...
  Зеленые подхватили ее под мышки и потащили, полусидя к петле.
  - Не светится? - безнадежно, на ходу, спросила Таська, кивая на лежащую возле меня у камня игрушку. Я отрицательно покачала головой.
  
  CXIV.
  - И эту, тоже, вместе с ней... - указала на меня панна.
  Усатый охранник подошел, подпрыгивая ко мне:
  - Ну, что, тихоня, дождалась своего часа? - усталые, засаленные глаза забегали по моей фигуре, ища застежку.
  "Откуда он узнал мою фамилию? - сложила я руки на груди, чтобы пустить его по ложному следу. Застежка была на боку - передние завязки служили для красоты. - Запомнил из приговора? Да, нет... Никто его не слушал. Читали для виду... Тогда как?"
  - Ручки разведи... - скомандовал усатый.
  - Ага... И ножки тоже... - улан уже оправился от удара, и удовлетворенно наблюдал, как тащат Подпаленную к фонарю.
  - Прекратить дурачиться!.. - направилась к привязанному коню панна. - Быстро выполняйте! - добавила она на ходу.
  "Неужели я и в самом деле такая тихоня?.." Зеленому пришлось силой распрямлять мне руки.
  - Засунь им ружья в зад, ребята!
  - Гляди, где живые остались... Режь веревки!
  - А ты что, панна, рот раскрыла? Зажать губами, что ли? Не хошь? Ну, беги к мамке... беги... - галдели подступающие мужики.
  - Полька, я, ведь, сплю, да? - как могла, упиралась в землю Степкина. - Ща проснусь... Очнусь на своем раскидном диванчике... - она не удержала равновесия и перевернулась на спину. - А назавряке буду ржать над этой приключихой в офисе с герлами...
  - Да, Таська, ты спишь, и ты проснешься, - старалась ответить я как можно спокойнее. - И будешь ржать кобылой над нашим веком и над нами...
  Зеленый нащупал-таки завязку, и, победно глядя мне в глаза, тянул шнурок.
  - Над вами ржать не буду, вы - клевые девки... Не лапай!.. Сама встану! - хлопнула по руке охранника Таська. Чуть ли не ткнувшись лбом в чурку, она отпрянула от нее.
  - Ну, давай... Что же ты? - подтолкнул ее прикладом Зеленый. - Деловые, вы сыть, бабы - все сами, все сами...
  - А как дойдет до дела, так мы не с вами! - потянулся за петлей его напарник.
  - Мужички, милые, поторопитесь... - умоляюще посмотрела вдаль Степкина.
  - А мы и так торопимся... торопимся... - придерживал ее на чурке Зеленый. Таська перегнулась на его плече, оттолкнув чурку. - Ну, что же ты брыкаешься, лошадка?.. - провел он рукой по выпирающим позвонкам. - Рано еще... Уздечку не набросили...
  Чурка покатилась к обшитому бахромой облачению пана Ломовского, не сводящего все это время глаз с застывшей улыбки Иры. Он медленно опустил голову, поставил босую ногу на деревянный валик, и глухо произнес:
  - Отпусти ее, любезный...
  - Кого? Эту? - подбросил на плече Подпаленную Зеленый. - Эко, ты странный, пане... Они ж тебя, вроде как по миру пустили, а ты заступаешься... Ну, подкати чурку, - гаркнул он другому. - Долго мне этот мех с костями держать?!
  - Сейчас, сейчас... Качу, Еремыч... - растеряно отпустил веревку тот и подошел к пану. - Не изволите ли поднять ножку, ваша милость?..
  - Я же сказал, отпустите ее! - голос пана огрубел.
  - Ну, зачем вам это нужно, пан Ломовский? - подъехала верхом Ярова. - Свою зазнобу не отстояли, так хотите хоть эту...
  - Я спущу медведя... - потянулся к ошейнику пан.
  - Прекрасно, - взвела курок Ядвига. - Давно я не охотилась... А тут цель так близка, я не промахнусь...
  За их спинами раздался грохот и ржание. Два или три фонаря у ворот повались на мостовую. Часть мужиков перебегала от дерева к дереву, ища трепыхающихся. Остальные, поглощая в пестрой куче Зеленых, направлялись к нам.
  - Кончайте их! - натянула поводья Ярова. - Этого, - кивнула она на пана. - Будет возмущаться, стреляйте... Вместе с медведем... Она уже повернул Охлика к аллеи, но, хлопнув по лоснящемуся крупу, остановилась...
  
  Подвели к чурке и меня. Стыда за полуоголенность не ощущалось. Таська стояла с петлей на прямая, как струна, комкая юбку и смотря вдаль поверх Зеленых. Пан отстегнул повод, Васька ринулся к Ирине, но выстрел остановил его прямо у ее ног. Глухо зарычав, он потянулся языком к носкам хозяйки и обвалился на живот.
  - Я предупреждала... - приторочила кремневку к седлу Ярова.
  Чурка вылетела из-под пят Подпаленной. Игриво-задорная улыбка расплылась по ее лицу, но всегдашних ямочек, при этом в уголках губ не появилось. Вместо них сочилась густая, белая пена, да кончик розового язык, как-будто поддразнивая кого-то, выполз из блестящих зубов.
  - Васька, Васька, что же ты?.. - кинулся к медведю пан. Охрана хотела его остановить, но Ярова дала знак, чтоб разрешили. Медведь дышал часто, но без хрипов...
  
  CXV.
  Ломовский провел рукой по загривку. Васька поднял голову, глубоко вздохнул и ткнулся мокрым носом в его плечо.
  - Ну, Васька, Васенька... Что же ты... Что?.. - приговаривал пан, комкая обвислые уши.
  - Ничего... - Ярова подъехала за спину Подпаленной. - Бледнеют пяточки, бледнеют... - внимательно оглядела она ее стопы. - Я его только под лопатку ранила... Выживет... Так оторви кусок своего убранства, перевяжи и убирайся. Второй раз в яблочко прицелюсь...
  Бестия в леопардовой коже направилась ко мне.
  - А у тебя, я смотрю, пяточки еще розовые...
  - Ну, ты же их сейчас подбелишь...
  - Конечно, непременно...
  - Как своей Сафак...
  Ярова отпрянула от меня.
  - Откуда ты, быдлянка, знаешь?!..
  - Оттуда... - подняла я верх голову. - Из петли...
  - Ды не блытайцеся вы пад нагамi, панове! - мужик в серой сермяжке приподнял за талию белесую паненку в кружевах.
  - Хам! - пропищала та, укорачиваясь от припухшей ледышки одной из висящих.
  Мужики продвигались по аллее все быстрее. Зеленых уже почти не было видно. Кое-где слышались выстрелы, но их тут же заглушали удары палок и камней. Горожане, не смотря на страх, бродили меж деревьев, разглядывая застывшие гримасы смерти.
  - Што за лухта гэткая?!.. - плечистый мужик в синей косоворотке запутался в бельевой веревке с куклами.
  - Начальство приказало - народ веселить... - красноносый скоморох кинулся ему на помощь.
  - Тьфу... Брыдота!..
  - Акулина, я стяну с нее этот платок... - окликнула не богато одетая горожанка своею подругу. - Все равно ей не надо уж...
  - Да, платок хорош... Шелковый... - девушка в пестром сарафане, совсем, как у нас в деревне, оглядывала другую повешенную. - Мне б вот дотянуться до этого жакета... Крой больно хорош... С барского плеча, видать...
  - Ну, это тебе придется ждать пока не сымут... Глянь, он же на ней, как влитой сидит...
  
  CXVI.
  Волоски от веревки не приятно покалывали шею. Шершавые прожилки чурбаши врезались в кожу стоп. Заходящие солнце светило прямо в глаза.
  "Ушастый, ты здесь?"
  "Уф..." - теплый, мягкий комок скользнул по подбородку...
  "Петька, Петенька... Где же ты? - вырвалось вдруг стуком из самого сердца. - Увидеть бы тебя хоть раз перед смертью..."
  "Какой Петька?! - крысьи зубы больно впились в ухо. - Ничего себе, думы революционерки!"
  "Да пошел ты к котам, Крыс поганый! - прищемила я ногтями тонкий крысиный хвост. Раздался только мне слышный писк. - Я к нему хочу! Я жить хочу! Слышишь, ты, крысина облезлая?!"
  "Не благодарные людишки, уф, не благодарные..."
  - Вставай, Васенька... - закончив перевязку поднялся с колен пан. - Пойдем... Ну же, пойдем... Медведь, неохотно опираясь на лапы, побрел за ним, вдоль чаши, мелькая пестрым узлом на правом боку.
  Вдруг стопы, почувствовав необычайную легкость, повисли в воздухе. Ничто их уже не кололо и не давило. За то горло стала сжимать режущая удавка. Яркий желтый диск солнца, темная зелень листвы, бледнеющие трупы, мельтешащиеся люди - все вспыхнуло алым цветом и начало тускнеть и проваливаться в невидимую яму...
  - Отъезжайте, пани Ядвига, мы не сможем их остановить... - как из-под земли донеся голос капитана.
  Тень гнедого Охлика исчезла во тьме.
  - И нам порась делать ноги... - хлопнул по плечу охранник улана.
  - Пусть спасают, кого у них получится... - высморкался тот в мою сторону.
  "Пойдем, Крыска, пойдем... - увлекал меня за руку за собой прежний красивый мужчина, лет сорока пяти. - Не к чему тебе уже эта житейская бредь..."
  Алое марево поглощало нас все больше.
  "Но я не хочу с тобой... - преодолевая удушье, твердила я. - Я жить хочу... Хочу к Петьке..."
  "Идем... - упрямо тянул за собой Учитель. - Ты и будешь жить... Вечно, глупая! Ты будешь королевой... Моей королевой, Крыска..."
  "Я хочу быть Полькой... Просто Полькой..." - сопротивляться было все труднее и болезненнее.
  "Ты погибнешь за свободу миллионов, дура! - почти рассвирепел Андар. - И станешь бессмертной! Моей королевой... На вечность..." Он, вдруг, выпустил мою руку и стал отдаляться...
  "Я не готова идти в петлю за все человечество, или за конкретное человечье стадо... Но, не задумываясь, взойду на плаху за любимого. Я не хочу на трон! Я хочу на колени к любимому!" - захлёб повторяла я. "Для миллионов жить легко, для одного - не просто..."
  - Полька, Полечка... Очнись... - ласковый, любимый голос звал из бездны. - Вернись ко мне, моя Врединка, вернись... Котенок...
  Плыть назад было еще больнее. Виски сдавливали раскаленные тиски. Горло сжимала веревка. Но голос... Его голос был все ближе и настойчивее.
  - Ты же обещала, дуреха, если позову, то вернешься... Хоть из гроба встанешь...
  Знакомая холщевая рубаха покрывала мое тело. Острый, но сладкий запах пота приятно щекотал в носу. Сильные, но нежные руки осторожно трясли меня за плечи. Дикая, спастическая сила сдавливала горло, перекрывая дыханье. В глазах кружились раскаленные искры.
  - Но ты же с мостика-то не прыгнул... - своего голоса я не слышала, но он, видимо, понял и прижал меня к себе.
  - Прыгнул... Уже прыгнул... Али не видишь?!..
  
  Около двух сотен девок удалось спасти. Это были в основном из моей деревни - живучие... Ярова с капитаном скрылись в неизвестном направлении. Пан Ломовский с Васькой прибился к скоморохам. Говорят, им не плохо подают, особенно медведю в бубен...
  Часто по ночам ко мне подступает сильное удушье и приходит Черный Крыс. Он легонько покусывает меня за ухо, устало уфает и спрашивает, не хочу ли я к нему, но Петька испуганно будит меня, зовя обратно. Мне все равно пришлось стать ярой революционеркой и руководить вместе с Петькой смешанной группой мужиков и девок из нашей и окрестных деревень. Много бед мы причинили уже панам и барам. Царь назначил за наши головы большое вознаграждение.
  Просопев полночи возле моего уха, Крыс исчезает со словами: "Ну, как хочешь, Ушастая... Надумаешь - зови... Мы живем среди смерти и умираем среди жизни. Все убивает и все дает жизнь... Уф!"
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"