- А подписывать на горячую голову никогда ничего не стоит.
Роза Андреевна пьет вместе со мной ромашковый чай. На чае настояла она, когда полчаса назад постучалась ко мне в кабинет.
Нине Петровне не терпелось поделиться новостью, и теперь ее знает каждый, кого она встретила в коридоре. Хорошо, что большинство учителей уже давно дома.
- Знаю, - соглашаюсь я. Ничего уже не воротишь.
- Твой уход будет расцениваться как согласие и бегство, понимаешь?
- А не уход?
Роза Андреевна выразительно посмотрела в и глотнула чайку.
- Вот видите, Роза Андреевна...
- И все-таки дело здесь нечистое, хоть с какого бока смотри, что-то у самой нашей директорши.. А-а, известно что. Аттестация у нее идет. Точно! Да, Вероник, скандалы под аттестацию - не есть хорошо. Потому что родители, как сказала Петровна, когда я ее поприжала, вообще сидели шокированные.
- Петровна была там?
- Ну как, была. Набегами. Ты ж знаешь ее - ничего не ускользнет от бдительного ока. Какой бы шпионкой могла стать! Эх! Работала бы на благо Родины...
- Мне уже неинтересно, Роза Андреевна. Я ухожу, - почти за час боль поутихла. Кого мне жаль оставлять здесь? Юлю, Розу Андреевну. Своих детей. Родные стены.
Но с детьми я все рано попрощаюсь, рано или поздно: все уйдут после одиннадцатого класса из школы, и я лишь пожелаю им доброго пути.
Стены, кабинет. Глупо за них держаться. Они неживые, в конце концов, пусть и значат для меня очень много, и много с ними связано. Но все равно: это только кабинет, только парты, только - доска и прочее.
А с Розой Андреевной нас связывают долгие годы дружбы. Не потеряемся и будем видеться, хоть и не так часто. С Юлей - то же самое. Да и не сегодня-завтра эта трогательная девочка найдет себе парня, выйдет замуж, а дальше - обязательный декрет. Тоже вопрос времени.
Хотелось доучить тех детей, которых я вела столько лет, до выпускного класса, так много им рассказать...
Ну, мало ли что тебе, Вероника, в жизни хотелось.
- А мне интересно. С чего это она вдруг решила, что ты в школе никто? Ты учитель первой категории, у тебя и участие в конкурсах есть, да и она к тебе была всегда расположена...
- Роза Андреевна, вы будто не знаете. Она была расположена, когда у меня муж был богатый и влиятельный. Тогда мы с ней кофе в ее кабинете пили, и она даже со мной дружила...
- Ну да. Помню время. Ой, змея...
- Это нормально, Роза Андреевна. А теперь - что за меня держаться, правильно? Тем более, родители в шоке. Мало ли что сделают, куда обратятся... Они даже мне не позвонили, - кивнула я на телефон, - не позвонили! Мы знаем друг друга сколько? С пятого класса Максима! Шестой год. Почему не прийти и не разобраться лично, зачем сразу к директору? До этого - любая фигня, но звоним даже в одиннадцать вечера! И поверить в такое...
- Вот и Нина Петровна возмущалась. Говорит, видала я Вероникиного хахаля, и даже двоих...
Кривлю лицо. Только этого мне еще не хватало.
Но Роза Андреевна не заостряет здесь свое внимание.
- Екатерина Львовна проигнорировала даже свою любимую Петровну. Знаешь, что я думаю? Непорядок в бухгалтерии у директорши. Боится проверок, заметает следы...
- Все, Роза Андреевна. Давайте больше не будем говорить, - прошу я, - все случилось. Я уволилась. Блин, - кривлюсь уже не от того, что мне противно слушать чужие сплетни, а от боли, полоснувшей мой живот.
Роза Андреевна наблюдает, как я, гримасничая, держусь за него рукой.
- Иди к врачу, Вероника. Это нервное, но оно опасно.
-Да...прошло, - боль становится тише. Я расслабляюсь и убираю руку с живота.
- И я бы порекомендовала тебе сразу в больницу. У меня мамочка есть - заведующая гастроэнтерологическим отделением. Мы с ней в прекрасных отношениях. Давай ляжешь туда? Собаку, если нужно, я могу взять к себе, пока ты в больнице будешь лежать.
- Да ладно вам, Роза Андреевна. Все пройдет и так, - если лечь все же придется, буду умолять Стаса взять Жужика, но чтобы уставшая после уроков Роза Андреевна еще гуляла с псом?
- А если не пройдет? Знаешь, что? Ты до завтра посмотри. Будет хуже - звони прямо в любое время. А вообще телефон отключи, мало ли, кто позвонит. Я за ситуацией смотреть буду.
- Уволилась и в больницу легла - это очень-очень плохо, Роза Андреевна. Тогда меня можно подозревать во всех грехах, не считаете?
- А ты не выпендривайся. Был у тебя приступ вначале года? Был. Сейчас самое время, когда все болячки вылезают. Еще бы, не вылезти с таким стрессом. Короче, иди домой. Не сиди здесь.
- Да. Сейчас.
- И не реви. Может, обойдется. Ленка пургу навела, не иначе. Максим - хороший мальчик, может, завтра пойдет на попятную. Поймаю-ка я его в коридоре...
- Роза Андреевна, ради Бога, не надо...
- Ленка твоя сегодня заявилась в школу все-таки, - не слушает меня Роза Андреевна, - Это ее ты караулить вышла в восемь утра в коридор? Ну. По первому этажу прошла и зашла к нашему психологу. Наверно, рассказать о своей трудной и тяжелой жизни...
- Вот как? - значит, разговор с Ладой Сергеевной у нее сегодня состоялся. Умненькая девочка, никто не спорит. Родители развивали с детства, два языка, музыкальная школа, хореография. Это сейчас она разленилась, жаловались они мне год назад, но раньше...
Что она выведала у Лады, неважно. Лично я уволена. Меня почти в школе нет.
Как это - нет? Я не верю, что не приду завтра к родному десятому и не спрошу, кто отсутствует сегодня. И Яна больше мне не принесет своих стихов, и Аня тоже. Ни их, ни Кристину, ни еще двадцать человек - родных и любимых крокодильчиков - больше не увижу. А мы планировали в Питер весной ехать, и я уже начала собирать списки - кто едет и кто нет...
Боль взорвалась где-то в глубине фейерверком, ощутимым ударом отозвавшись в животе. Зажмурившись, я вновь схватилась за живот. Пожалуйста, только не надо сейчас...
- Вероника! Тебе плохо? Моя девочка, да что ж такое... - переполошилась Роза Андреевна.
- А тело болит от души. Вероника, не смей расстраиваться! Я придумаю что-нибудь, подключу всех наших, тебя так просто не уволят, мы не дадим!
Роза Андреевна еще надеется, что я буду работать в школе.
- Я сама не останусь, Роза Андреевна. Даже если меня вернуться попросят...Не будет мне здесь ни житья, ни работы.
- Ладно, ладно, - отмахивается моя собеседница, - Потом. Все потом. Сейчас со здоровьем вопрос реши. Работа - работой, но здоровье важнее всегда будет. Деньги есть? Давай одолжу...
- Ро-оза Андре-евна, не надо мне ничего-о...
Домой я пошла где-то через полчаса. Роза Андреевна все настаивала взять у нее деньги и обратиться в больницу. О втором мне пришлось дать честное пионерское подумать до завтра, а от первого я отказывалась долго, мотивируя тем, что имеются отложенные на отпуск. Крым мне машет ручкой в этом году, как и в прошлом, конечно, но зато я могу пока не беспокоиться о деньгах.
Всю дорогу домой я запрещала себе думать о школе.
Нет - и нет. Закрыли тему, проехали.
Стас скоро выйдет из дома, чтобы отправиться на тренировку. Я-то знаю, когда он выходит: строго за полчаса до ее начала, то есть через пятнадцать минут. И если я пройду мимо его дома, может быть, пересекусь с ним, увижу его...
Без предварительного звонка мы со Стасом не встречались, даже при том, что наши отношения чуть изменились. Но, думаю, ничего страшного не будет, если я приду, не предупредив его. Я же не в гости, хотя очень хотелось бы.
Просто его увижу. Махну рукой, будто случайно встретились. Он не пройдет мимо, потому что тогда Стас не Стас. Обязательно подойдет, улыбнется чуть-чуть, так, как умеет только он, посмотрит пронзительными серыми глазами и скажет что-нибудь. Например: 'Привет, дорогая. Как твои дела? А почему глаза красные? Случилось что?'
Даже сейчас мне стало немного теплее, и боль, напоминающая о себе почти на каждом шаге, слегка изменилась, словно переместилась за невидимую завесу.
Наверное, болевой синдром начался действительно из-за нервного потрясения. Ничего страшного, пройдет. Сколько раз уже было! Не так сильно, правда, но и увольняют меня не ежедневно.
Я рассчитала время верно: идти от школы до дома мне минут пятнадцать-двадцать. Выйди я пораньше, была бы около дома Стаса, когда он открыл подъездную дверь. Но я немного задержалась, поэтому увидела его, вышедшего из дома, на приличном расстоянии.
Перепутать невозможно: горнолыжная куртка, штаны цвета хаки ( он часто одевается в тренировочное заранее), ежик светлых волос - мы опять без шапки, ага. Стас направился к своему белому джипу, припаркованному неподалеку.
Я ускорила шаг, мы должны были пересечься вот-вот, с минуты на минуту. Если бы он повернул голову, обязательно заметил меня - одинокую фигурку с тяжелой сумкой. Я решила именно сегодня потихоньку начать выгребать из школы годами копившееся там имущество.
Из синей иномарки (названия этой машины я не знаю), стоявшей рядом с белым джипом, выпорхнула женщина в черной короткой шубке. На высоких шпильках, не совсем красиво сгибая коленки, мелко-мелко перебирая длинными ножками, побежала к Стасу, который, видимо, услышал перестук каблучков: остановился, резко повернув голову, посмотрел туда, откуда слышался шум.
- Ста-ас! - ветер донес до меня вскрик девушки или она кричала так громко?
Девушка сдернула розовенькую шапку, замахала, счастливая, ею, не прекращая бежать.
Я будто натолкнулась на каменную стену. Замерла, силясь выдохнуть.
Не одна я знаю, когда у Стаса начинается тренировка.
Алиса. Вернулась. Из какой-нибудь неведомой дали. Из знойных Эмиратов, пропитанных песком и ветром пустыни. Из яркого пестрого Таиланда. Или из шумного Парижа, где она подвизалась фотомоделью?
Алиска все-таки поскользнулась на своих высоченных каблучках. Очень вовремя, кстати, на нужном расстоянии. Стас как раз ее подхватил, тонкую, лёгонькую, а она обвила его шею и прижалась к нему. Кажется, потом они поцеловались.
Какая мне разница, откуда. Просто. Она вернулась. А это значит, что я... что мне надо уходить.
Я развернулась и быстрым шагом направилась к своему дому.
Не помню, как дошла до него - скорее по привычке, выработанной годами каждодневного возвращения из школы.
Я ничего не чувствовала, пока шла. Как будто те несколько минут не просто не жила в мире - не существовала.
Меня в нем эти несколько минут не было.
Теперь в Веронике не нуждаются. А если и нуждаются, то быть одной из его любовниц не желаю. Точка.
Зачем было что-то предлагать? Зачем была поездка на дачу, зачем было все, что было?
А, да. Ему же было скучно! Развлекся не хило наш дружок, а Вероника вызвалась в аниматоры. Справилась на все десять баллов, молодец, девочка!
Поверила. Поверила в то, что люди, похожие на Стаса могут что-то испытывать к серым мышам, пусть и милым, добрым и искренним.
Жужик оглушительно гавкал и возил поводок по комнате, кухне и узенькому коридору. Это меня немного привело в чувство: я поняла, что давно стою на пороге своей квартиры, смогла закрыть дверь на замок, а дальше - сползти вниз по этой же двери. Сидя на корточках, таращилась на панели, которыми обита прихожая - одинаковый рисунок - завитушки нескольких цветов - и пыталась сообразить, что мне надо сейчас делать.
Раздеться. Вероника, надо раздеться. Боль напомнила о себе легчайшим покалыванием в животе.
Пока я шла домой, ее не замечала. Да ничего я вокруг не замечала! Слишком оглушило...
Зачем все было? Нечем было занять себя, пока Алисы не было?
Это Алиса, я не ошиблась. Длинные русые волосы, рост, манера одеваться...
Жужик устал бегать по квартире, бросил поводок и лег рядом со мной, тихонько поскуливая. Заглядывая мне в глаза, подполз поближе. Опять заскулил.
Словно в тумане, добрела до кухни и посмотрела на березу за окном, на ветках которой лежал снег.
Старый учительский прием здесь не поможет. И сегодня я выбыла из рядов учителей.
Осторожно, будто оберегая открытые раны, опустилась на табуретку.
Пойти вечером к Стасу, спросить об Алисе? 'Знаешь, я случайно заметила вас вдвоем, она бежала к тебе так, будто не видела сто лет, и вы целовались с ней. Стас, а я? Что я значу для тебя?'
Хватит быть униженной и оскорбленной, Вероника! Почему бы тобой не попользоваться, если сама позволяешь? Бывшему мужу, Стасу, Лене, Максиму, Екатерине Львовне, да всем! Позволяла и позволяешь.
Подпрыгиваю на стуле, несусь в прихожую за сотовым. Откуда только резвость взялась...
Я знаю, как сожгу мосты. Они и так уже горят вовсю, но не хватает одного, самого главного штриха.
Я больше не буду жертвой и несчастной брошенкой.
Мне осточертело быть всем этим.
- Стас, привет, - даже не слышу, что он мне говорит в ответ. Набираю в грудь побольше воздуха, чтобы выпалить на одном дыхании:
- Стас, мне Роберт сегодня сделал предложение. Я выхожу за него замуж. Извини, что все так вышло. Мне будет лучше с ним, понимаешь? А с тобой... с тобой у нас не получится, скорее всего, ничего. Ну... Всего хорошего тебе. Извини.
- Да... - слышу в трубке родной и знакомый хрипловатый голос. И тут же нажимаю кнопку отбоя.
Меня трясет, и я вновь сползаю вниз, и сажусь на холодный кафель. Плакать не могу, изредка громко всхлипываю и ловлю ртом воздух.
Рядом наскуливает Жужик, вертится на одном месте, нервничая, заглядывает в лицо. 'Хозяйка, что с тобой?'
Поднимаюсь и добредаю до кухни. становится сильнее. Открываю шкафчик и вытаскиваю любимые таблетки: запаслась с прошлого раза. Добавляю приличную порцию успокоительных - как раз хватит.
На улице давно стемнело, приходится включить свет. Жужик недовольно ходит по кухне и таскает поводок: с ним не погуляли.
Выходить на улицу мне не хочется, но собаку жалко. Пережидаю минут пять около окна, пока живот немного успокоится, затем иду в прихожую. Натягиваю старенькие сапоги и куртку и открываю дверь.
Жужик быстро обегал все кусты, пока я стояла около подъездной двери и ждала его. Радостно подбежал, виляя хвостом, ко мне, и поднял кверху мордочку: 'Я все сделал, холодно, идем домой!'
Я открыла для него дверь, и пес юркнул в подъезд. Я за ним заходить не торопилась, оглянулась на пороге: может, Стас случайно проедет мимо... так, случайно...
Какое мне до него теперь дело? Никакого...
Мы с Жужиком вернулись домой. Я наложила ему корма и устроилась около окна на табуретке. Опершись локтями о подоконник, сидела и смотрела во тьму за окном. Делать мне все равно на завтра нечего. Контрольные листочки моих учеников, которые лежат непроверенными, можно смело выбрасывать.
Ничего не видно, ничего. Прямо как то, что творится у меня сейчас в душе. Непроглядная тьма.
Я вновь осталась одна.
И у меня не сохранилось, как в прошлый раз, любимой работы, которая немного помогла отойти от шока пять лет назад, и все эти годы давала смысл моей жизни, и я всегда могла сказать: ' Ну вот, не получилось с любовью и семьей, зато приношу пользу миру, сею доброе и вечное...'
С позором, гаденько прогнали меня с работы, оправдывающей мою не сложившуюся жизнь. Приложили чистым личиком да в грязь.
А уж Стас, он-то...Как же так?
Это несправедливо, несправедливо... В голове вертелись тысячи речей, которые я могла бы сказать. Обвинительные, гневные.
Только говорить их было некому.
Я опять осталась ни с чем. Все надежды и планы рухнули в одну минуту, словно по щелчку великого фокусника. Поднимаю глаза к небу. Его я не вижу - за окном одна и та же темень, тем более, что сижу при свете около окна.
Мне не повезет, если я загремлю завтра в больницу, и глубоко не повезет, если станет плохо сейчас.
Вроде бы ничего, не сильно болит... Нет, нормально, Вероника. Все при тебе, и все с тобой...
Долго сидеть, ни о чем не думая, не умею. Чтобы не вспоминать о сегодняшних событиях, начинаю перебирать в памяти строчки стихотворений и подробности жизни классиков.
Потому что, несмотря ни на что, я все же остаюсь учителем русского и литературы.
Все твои мученья - только малость,
если вся в крови земная ось.
Может, слишком дешево давалось
всё, что и далось, и удалось?
За непрокаженность, неуродство
доплати - хоть сломанным хребтом.
Всё, что слишком дешево дается,
встанет слишком дорого потом.
"Не так уж и плоха моя жизнь", - устыдилась я обличающих строчек Евтушенко. Давно забыла его стихотворения, тем более, поэт не программный, а гляди-ка...
Вот они, издержки филологического образования. Больших денег оно мне не принесло, но в трудный час всегда припомнятся чьи-нибудь жизнеутверждающие слова, которые подбодрят и помогут. Моментально к стихотворению Евтушенко присоединились рубаи Хайама, строчки из любимейшего Нового Завета и Экклезиаста.
'Род приходит, и род проходит, и нет ничего нового под солнцем...'
Ничего нового. Также пять тысяч лет назад бросали любимых, охладевали чувствами к ним...Уходили от жен, оставляли детей, ничего не понимающих - или бежавших за ними: 'Папа, не уходи!'
Вздрагиваю от картинки, которую себе тут же представила.
Если посудить, Вероника, тебе еще крупно повезло.
Мне все так же больно и плохо, но что-то изменилось. Через красоту языка высказанных когда-то мыслей я, как много лет назад, еще девочкой, сидевшей в классе на уроке литературы и внимательно слушающая учительницу, читающую всему классу стихотворение Заболоцкого, почувствовала себя на грани миров.
Именно тогда, кстати, я поняла, какую профессию выберу. Чтобы через красоту языка хоть иногда, ненадолго и случайно, но прикасаться к Тебе.
Я не одна, Ты рядом. Ты меня не оставишь. Никогда.
Здравствуй, Отче. Снова мы с тобой один на один: без купюр, без отвлекающих моментов типа благополучия и удачно сложившейся жизни.
Я не променяю наше общение ни на что другое.
Мне не вырваться, не убежать от себя. Я всегда знала, что надо быть другой, другой. Легко, как водомерка, скользить по поверхности жизни, не углубляясь в нее и не отравляя себе жизнь экзистенциальным отчаянием. Радостно улыбаться, вопреки всем потерям, и, сжав зубы и откинув все сомнения, стремиться к мечте.
Господи, как же больно...
У меня есть лучше, чем все эти призрачные мечты, которые часто не проходят проверку временем и жизнью. У меня есть Ты. Мой самый большой маяк, который никогда не посадит меня на мель. 'Кого люблю, того наказываю'.
Господи, как же больно...
Может, сегодня мне и досталось, но я не потеряла свою любовь к Тебе. Чувствую, как тонкими ниточками прорастает она через мою душу, схватывая ее, разваливающуюся во всех местах, некрасиво показывающую сейчас темноту и гниение. Тонкие-тонкие ниточки любви и веры, инерция которых не дает распасться моей душе, такие хрупкие - и такие нерушимые.
Эка невидаль. Предал, и из-за предательства сама отказалась от того, кого любила, и кто стал, как хотелось бы верить, испытывать к тебе какие-то чувства.
Еще с работы уволили, и плюнули в душу кое-кто из тех, о ком заботилась несколько лет, и с кем работала бок о бок.
Я жива, относительно здорова, только душа разрывается на части. Пожалуй, мне стоит поблагодарить за легкие испытания.
Не впервой начинать заново. Пора бросить вредную саможалость и перетерпеть это время. Боль души может никуда не уйти и уже, как говорил мудрый Лев Николаевич, вряд ли получится обнять тех, кого простил.
Но с этим всем можно научиться жить.
Рано утром я позвонила Розе Андреевне и передала из рук в руки ей Жужика, а сама легла в больницу по ее же протекции. Старую сим-карту вытащила, сообщив новый номер нескольким близким людям - и только.
Стас ехал на тренировку, матерясь в полный голос.
Прискакала стрекоза! Стас ей так и сказал: 'А пойди-ка попляши'. Более некультурно, разумеется. И довел до ее сведения, что он думает по поводу эффектных появлений и киданий в его объятья, тоже не очень вежливо.
Алиска сразу полезла целоваться. Упала на него - Стас даже засек момент, когда ее коленки подогнулись. Еще подумалось: 'Помочь или не стоит?', но он подхватил ее не раздумывая, а проанализировал ситуацию после. Как не подхватить человека, который падает? А нужно было. Ударилась бы фейсом об асфальт - и балаган закончился сразу, не успев начаться.
' Я отомщу, Стасик. Твоя баба пожалеет, что с тобой связалась' - прошипела, стиснув зубы, Алиска в конце разговора. А вот здесь Стас не стал деликатничать, немного потряс зарвавшуюся сучку. ' Слышь, красота, держись от моей женщины подальше. Иначе я тебе устрою такой рай - пожалеешь, что родилась. Ты меня знаешь...'
Алиска замычала беспомощно, и глазки у нее забегали. Больше она не угрожала. Перешла к упрашиваниям и слезным мольбам спасти ее от правоверного. Стас послал Алису обратно, к этому самому правоверному. На том и расстались.
Тварь. Пусть только попробует что-нибудь сделать Веронике. Он этой шалаве по горлу самолично чиркнет, и даже не дрогнет. Стас редко кипел от гнева, но гадина умеет бить по самому больному...
Еще когда они с Пулей были на учениях в Дагестанских горах, чуть не подрались из-за Пулиного очередного откровения.
Тот хохотал и уверял Стаса, что при определенных обстоятельствах можно воевать и убивать даже баб - кого угодно! 'Просто ты, Стас, скрываешь от себя, насколько ты гад. Вроде бы и понимаешь, а все равно цепляешься - за правила там, за мораль...' Стас сегодня понял, что, к сожалению, в его случае Пуля был прав.
Веронике он предложит пожить у него пока. Недельку-другую. А там, может, они уживутся, и тогда... э-э-э...
Стас влетел в вестибюль школы - он уже прилично опаздывал. С деревянной лавки у дальней стены поднялся Димыч.
- Стасон, все открыли, парни переодеваются. Я тебя жду...
Стас потянулся за играющим телефоном.
- Щаз, Дим, - проговорил тихо, нажимая на кнопку вызова.
- Привет, дорогая!
- Стас, мне Роберт сегодня сделал предложение. Я выхожу за него замуж. Извини, что все так вышло. Мне будет лучше с ним, понимаешь? А с тобой... с тобой у нас не получится, скорее всего, ничего. Ну... Всего хорошего тебе. Извини.
-Да... - только и смог выговорить Стас. Но она не стала говорить с ним дальше. Короткие гудки следом: разговор закончен. Как и их отношения.
Стас, ничего не видя перед собой, сунул телефон в карман куртки, поправил спортивную сумку и пошел к лестнице.
- Стас, все нормуль? - Димыч, догнав Стаса на лестнице, придержал его за локоть.
- Нормуль, - Стас продолжал подниматься по лестнице. Около спортзала остановился, провел рукой по волосам. Поглядел на поднятую руку непонимающе, опять поправил сумку...
Димыч толкнул дверь спортивного зала. Оба вошли в общую раздевалку. Стас на автомате прошел дальше, в тренерскую - там обычно он оставлял свои вещи. Не потому, что был круче других - так уж повелось. Его считали руководителем, а у руководства есть неписанные законы. Приходилось соответствовать.
Стас переобулся, похлопал себя по карманам, чтобы убедиться, что он все оттуда выложил. Обычная подготовка к занятию.
Невозможно. Она же сказала, что с мормоном все. И Стас, дурак Стас, поверил.
А нужно было всего лишь колечко на пальчик, которое говорило, что это навсегда и что отношения серьезны. Мормон просек сразу, а Стас не стал врать.
Стас умел отстраняться, выносить отношение к событию на периферию сознания. Они с Пулей тренировали когда-то это свойство специальными упражнениями, да и просто так, в обычной жизни. 'Важное уменьице', - прикалывался Пуля, специально подстраивая Стасу сотую по счету пакость - на них об был мастак. И, что самое интересное, никогда не попадался.
Тщетно. Отстраниться не получалось. Стас думал об этом каждую секунду, пока вел разминку. Повторял годами отточенные движения, полностью уйдя в себя, и внутри тем временем образовалась живая дыра, которая засасывала все подряд в свои безграничные недра. Холодно, неуютно. У Стаса отродясь так ничего не сосало . По молодости были разочарования, и даже скупые слезы местами. Но чтобы так было плохо...
- Стас, едем к тебе домой. Парни одни сегодня позанимаются, - Димыч подошел к Стасу сразу же после разминки. Громадная лапища легла на плечо Стаса.
- Стас, едем. Или я тебя сам выведу отсюда. Парни помогут.
Стас хотел было сказать, что все в порядке, но не смог выговорить фразу.
- Поехали, - повторил Димыч. И Стас, выдавив из себя 'увидимся' парням, стоящим поблизости, пошел в тренерскую.
Собрал вещи, не став переодевать кроссовки, вышел в коридор школы. Димыч уже ждал его там.
Они вместе спустились по лестнице, вместе дошли до стоянки.
Чувства Стаса будто припорошило снегом, как и сознание.
- У меня в машине бутылка хорошей водки. Погодь, принесу, - Димыч остановился около своего рено логана, открыл дверь и вытащил откуда-то бутылку.
- Заначка от Дианки? - Стас растянул в улыбке чуть побледневшие губы.
- Ну да. Держу при себе. Я поведу твою машину, Стас, - голос Димыча изменился, став командным, - ты сидишь рядом. Ясно?
- Я сам могу.
- Ты. Сидишь. Рядом.
- Остановись здесь, - резко приказал Стас Димычу, когда они проезжали мимо Вероникиного дома.
Нажав на кнопку, опустил стекло.....
На кухне к Вероники горел свет, и Стас различил ее силуэт. Она сидела у окна не двигаясь.
- Выходишь? - тихо спросил Димыч, - Идешь?
Стас было дернулся открыть дверь, но словно снова услышал Вероникин голос.
'Мне будет лучше с ним, понимаешь?'
Дыра разверзлась еще шире, начало жечь в груди. Тут же нахлынули ненависть и обида.
- Нет. Поехали.
- У вас все серьезно уже было, Стас?
На столе стояла бутылка, и Димыч, привыкший к подобным обезболивающим, методично спаивал Стаса.
- Поздно. Не успел.
- В смысле? Я че-то ничего не понял из твоих рассказов. Ты что, мормона не отметелил?
-Нет. И даже согласился, что она с ним будет общаться. Чтобы типа ее свободу не ограничивать... А, черт! Налей, Дим.
- А почему ты сразу, Стасон, не сказал ей? Сразу бы сказал - или мы с тобой любим друг друга, или шуруй к тому мужику?
Стас поморщился. Да потому, что считал, что с неудачницами не стоит связываться. Вероника слишком долго была для него примером глубочайшего бедствия: знай учит детей да читает книжки, с опаской относится к переменам, слишком много думает, не стремится понравиться...
Но теперь это вдруг стало так дорого Стасу, так близко.
- Извини, Стасон, но здесь ты...м-м... немного накосячил. Если б ты сразу сказал ей..
- Я понял, Димыч. Не надо, - Стас еле сдержался, чтобы не наорать на друга. А тому, видно, это было и надо.
- Стас...вон хоть стенку побей, что ли. Весь серый. Выпей еще. Вот, налил, пей, - Димыч плеснул в граненый стакан водки.
Стас выпил. Закусил огурцом.
- Еще? - не спрашивая разрешения, налил снова. Стас пить не стал, но стакан поставил поближе.
- Бл..дь, я ее...бл..дь! Дим, раньше думал, есть бабы нормальные. Но даже нормальные крутят хвостами на стороне. Бл..дь, ну как так... А, к черту! Пошли они все на х...! - язык заплетался, но мозг не кружила успокоительная легкость.
Димыч мудро не раскрывал рта, лишь подвигая еду и подливая водки в стакан.
- Я не думал, что она...уйдет. Не верил. Все для нее, бл..дь...Все было хорошо, мы за город ко мне съездили. А потом она звонит и говорит, что все. Замуж за мормона выходит...
- А ее случайно не принудили к этому, а, Стас? Может, под дулом...
- Димыч, епт... Сейчас не Чечня. Кто ее принудит? Детский доктор? Да он не знает, как автомат держать, пальчики, бл...дь, то-оненькие... Видал я ее перца. Блядь, я все понимаю..., - Стас хлебнул еще.
- Но по телефону...Ты хоть встреться ней, в глаза посмотри...
- На х..р? Все, Дим, хватит. Пошла она в ж... Пусть будет счастлива со своим ср..ым мормоном, пусть там нарожает мормон...мормонят... Принцесса, мать ее. Стас не подходит, Стас же сволочь...
Пьяный Стас трепался еще около часа. Пытался рассказать Димычу обо всем, но вылетали какие-то однобокие фразы, которые совсем не выражали того, что творилось в дуще Стаса.
Пустота поглощала и затягивала его. Он поверил Веронике, а она, маленькая правильная девочка, нанесла самый болезненный удар, перечеркнув своим поступком...все перечеркнув. Сначала Пуля убил Стасову веру в людей, но у Пули был огромный смягчающий фактор. Стас, хоть и злился и ненавидел бывшего друга за его поступок, оправдать отчасти мог. А Веронике не было оправдания. Шарахалась там, за спиной у Стаса.
Стас ей сам это разрешил и ничего не обещал, не давал гарантий...
Так кто виноват?
- Хотела все семью, детей... Получит по полной эту семью у мормона...
- Ты с ней поговори все-таки, Стасон...
- Бл..дь, Дим! - заорал Стас и стукнул кулаком по столу. Блюдце с огурцами, стоящее на краю, упала на пол и разбилось, но ни Стас, ни Димыч даже не дрогнули от неожиданного звона, - все, не говори мне о ней...не говори...Ну, пусть живет себе и живет. Пусть будет счастлива! Она ж так хотела стать счастливой.
Димыч вздохнул, подпер щеку ладонью.
- Я не стал...не стал ничего говорить ей. То есть только начал... а вишь как все...- слова ничего не значили, да и не было подходящих. Наваливалась тоска - Стас не терпел это чувство, но теперь оно было сильнее его.
И жизнь была сильнее его. Она тысячи раз лишь радостно щелкала Стаса по носу, а теперь забивала огромный кол в его сердце.
Но Стас не утратил самокритичности. Отчасти сам виноват в произошедшем. Не подстраховался. Возомнил о себе, что самый лучший...
А ты - один из многих. И не нужно мнить большего. Пусть в чем-то успешнее и счастливей, но жизнь пишет огромные полотна, и ниточки судеб тянет не только от самых благополучных. И режет капризная художница любую счастливую судьбу на корню...
- Не говори мне, Дим, о ней. Не говори, - твердил Стас, наливая себе водки. Димыч не произносил ни слова.