Ранняя заря еще только собиралась осветлить небо над далекими вершинами Фэгэраша, а над старой родовой усадьбой Богдашей уже пронеслась разрушительная буря. Стремительный вихрь по имени Анна-Елизавета. Да и то сказать - разве существует на свете девица, которая сможет заснуть в ночь накануне своего пятнадцатилетия? Если оно вдобавок совпадает с богородичным праздником, где будут выбирать самую красивую невесту округи, что поставит на алтарь Пресвятой Девы чашу с молодым вином нового урожая?
Челядь сбилась с ног в приготовлениях праздничного наряда молодой хозяйки, которая все никак не могла определиться: выбрать ли летник густого темно-зеленого цвета с соболиной опушкой или, напротив, ограничиться бело-розовым нарядом, подчеркнуто намекающим на девичью чистоту и непорочность? Все сомнения в конце концов решительно пресекла старая Дарина-кормилица, единственная во всей усадьбе не принимавшая участия в предпраздничной суете:
- Угомонись, егоза! Весь двор перебаламутила! Были б живы мать с отцом - сразу розгой в чувство бы привели!
- Няня, так ведь я только...
- Что тут долго рассусоливать? Оденешь саян светло-зеленый с куницей по подолу - каких еще цветов может быть наряд у девицы в такой день, кроме фамильных рода Богдашей?
- А сверху...
- Да уж придется по такому случаю в материн ларец залезать за смарагдовым убором. Говорят, его твой дед Вуйко как свадебный дар из дальнего похода привез - бармы и оплечье с колтами - точь-в-точь под цвет глаз...
- Ой, нянюшка,- Анна порывисто обняла женщину,- как же я тебя люблю...
- Ладно, горюшко ты мое луковое,- пухлая рука кормилицы ласково огладила растрепавшиеся темно-каштановые волосы девушки,- иди повались на мал час, повались, милая. До заутрени долго еще. Пригляжу я за всем...
Рассвет, окрасивший нежно-розовым лесистые вершины дальнего хребта, застал их в пути - Анна настояла-таки, чтобы выехать затемно. И как ни ворчал старый Мирча, уже третий десяток лет командовавший слугами в доме Богдашей, все же пришлось подчиниться воле юной хозяйки.
Несмотря на ранний час, торговый тракт был полон неторопливого движения - жители деревень и маленьких ремесленных местечек направлялись на престольный праздник в славный торговый город Арефу, стремясь не опоздать к началу храмовой службы. Телеги, верховые и пешие в несколько рядов заполонили дорогу, никак не позволяя разогнаться во всю прыть породистым жеребцам, запряженным в легкий возок, а поросшие редколесьем горные склоны делали невозможным объезд.
Наконец, Раду-кучер, осатаневший от бесконечных нетерпеливых попреков хозяйки, узрел неширокую дорожку, что вела в сторону видневшихся чуть поодаль копен. Гикнув, он резко поворотил жеребцов, которым, видно, тоже наскучило еле-еле тащиться в общей толпе. Железные ободья колес несколько раз проскрежетали по случайным камням, возок опасно накренился, грозя перевернуться, но все обошлось благополучно - и лошади, вырвавшись на простор недавно сжатого поля, понеслись во весь мах.
- В объезд оно, понятно, подлиннее будет, да и езда по стерне не мед совсем,- обернувшийся Раду поймал недоуменный взгляд боярышни и счел необходимым пояснить свои действия,- но кони у нас добрые, груза почитай и нет вовсе...
Анна покосилась на сидящую рядом принаряженную кормилицу и, не в силах сдержаться, громко фыркнула от смеха.
- Ты это, полегче, говори, да не заговаривайся,- Дарина, отличавшаяся изрядной полнотой, отвесила парню легкую затрещину,- не мешки с мельницы везешь!
- Да ведь я... ну, то есть сказать хотел, что полями мы почти до самых городских ворот сможем... И пару часов точно выгадаем,- Раду снова обернулся, чтобы подстегнуть жеребцов, но неожиданно возникшая впереди сгорбленная фигура заставила его резко натянуть вожжи: - Куда тебя под копыта несет, карга старая?!
За разговором они не заметили, что чуть не стоптали грязную оборванную цыганку, присевшую было отдохнуть возле очередной копны.
- Полно ругаться, Покров же сегодня!- Анна, привстав, успокаивающе похлопала возницу по плечу и махнула старухе:- Я скажу, чтоб тебя на заднюю телегу с припасами взяли, чем ноги-то до города бить! Там и угощать будут любого, кто ни придет. Задаром - ради праздника!
- Нет!- безотчетный ужас заплескался в глазах нищенки.- Погибель ваша уже почти здесь. Соседи все, да что там, родной сын с невесткой смеялись над старой Тшилабой! А внуки швырялись катухами и дразнили полоумной! А я видела, видела смертную тень на их лицах!
- Да какая ж гибель-то?- подъехавший Мирча-дворский недоуменно пожал плечами.- Чай, мир у нас, никакой войны, слава Господу, нет!
- Локти кусать будете, что полезли в пасть дракона, да поздно! Вижу, вижу! Зря, что ли, мне имя "ищущей тайные знания" дадено?- старуха поднялась и удивительно споро заковыляла в сторону дальнего леса, но отойдя на полсотни шагов, приостановилась.
- А ты, девица, особенно опасайся нечистого!- донесся до возка ее пронзительный дребезжащий возглас.
- Тьфу, взаправду полоумная, все утро испортила,- кормилица осенила себя крестным знамением: - Поехали скорей отсюда. Мирча, накажи людям во все глаза глядеть, не ровен час...
Крестный ход едва миновал скромную, недавно построенную на вершине невысокого холма часовню и в растерянности замер - путь к совсем близкому уже святому колодцу преграждала спешившаяся окольчуженная сотня. Стоявший впереди высокий худощавый мужчина в багряном, шитом золотом корзне повелительно поднял руку, и люди послушно умолкли.
- Четыре года тому назад я оставил у здешнего источника драгоценную чашу, а нынче не нахожу ее. Не знал я, что некогда славный город Арефа стал пристанищем татей, каковым,- красивые тонкие черты лица говорившего исказила жестокая усмешка,- в моей державе место на колу. И пособникам тоже.
Толпа в ужасе отпрянула, и только Анна догадалась в этот страшный миг, что незнакомец говорит о той самой чаше, что стояла перед иконостасом в только что пройденной часовне. Девушка, рывком высвободившись из оберегающих рук кормилицы, стремглав метнулась назад. В голове у нее сейчас билась одна-единственная мысль: "Только бы успеть, пока не произошло непоправимое!"
Возвращаясь спустя несколько минут с прижатой к груди драгоценной чашей, Анна с трудом протолкалась через людское скопище к страшному пришельцу. И едва не упала, налетев на коленопреклоненного Бранко-толстяка, хозяина самой богатой корчмы города.
- Господарь, твои юнаки жгут мой дом!
- Разве тебе не дали ту цену, что он стоит - со всем, что есть в погребах - едой и вином? Или ты отрекаешься от уговора?
- Дали, господин, - лицо корчмаря вмиг покрылось испариной,- даже один лишний дукат, который я принес возвратить. Но ведь там люди, ты же сам распорядился позвать нищих да убогих со всей округи...
- Они сами захотели ни в чем больше не нуждаться на этом свете. Как было не помочь им в сем желании? А честность спасла тебя, корчмарь, иначе сидеть бы тебе на колу. Ступай с миром...- взгляд внимательных, чуть навыкате карих глаз переместился на девушку: - Чего тебе?
- Ты не смеешь! Не смеешь, преступая установленный тобой же закон, поступать с горожанами Арефы, как с татями! Вот он, твой дар! В целости и сохранности!- Анна, гордо выпрямившись, протянула черноволосому украшенную драгоценными каменьями чашу.- Мы всем миром построили рядом со святым источником часовню, чтобы каждый пришедший утолить жажду славил не только твою щедрость, но и милосердие Святой Девы Марии. Ведь именно ее молитвами и забил в здешнем сухом логу полноводный родник.
- Кто ж ты, такая дерзкая, что будешь учить меня моим же законам?
- Я наследница славного рода Богдашей, чьи владения лежат в полдне пути на восход отсюда!
- Хм-м. Наследница, говоришь?- мужчина так резко повернулся, что его тяжелый плащ свалился на сухую придорожную траву, и в лицо девушке злобно сверкнул рубиновым глазом золотой змей-оберег.- А скажи-ка, наследница, какое наказание по моим законам полагается особе, девства не сохранившей? Знаешь ли?
- Я... - Анна вспыхнула и в смятении потупила взор, не в силах вымолвить ни слова, ведь даже разговор о подобном пачкает девичью честь.
- Что отводишь глаза?- его усмешка стала откровенно глумливой.- Уж не стоит ли мне прямо здесь и сейчас проверить - не прячешь ли ты свою вину?
- Негоже, мой господин!- коренастый шрамолицый воин попытался было остановить готовящееся непотребство.- По тобой же объявленному закону только отец или муж могут требовать...
- Муж! Ты прав, Тамаш, муж! Эй, ты!- повелительным взмахом руки был подозван настоятель церкви, что тщетно пытался затеряться в толпе.- Обвенчай-ка нас, святый отче, да побыстрее. Если, конечно, не хочешь быть причисленным к сонму блаженных великомучеников!
И уже не слушая ничьих возражений, решительно взял Анну за руку:
- Я, господарь Мунтении и владетель Тырговиште, беру в жены наследницу рода Богдашей и даю в вено за ней свой град Поенарь.
Он едва дождался, пока побледневший от страха старик-священник пробормочет положенные слова молитвы, подхватил свою еще ничего не понимающую юную жену на руки и бесцеремонно повалил на багрец расстелившегося на пожухлой траве плаща...
А потом над недвижной, замершей от ужаса толпой пронесся протяжный, полный еле сдерживаемой муки, девичий стон.
- Зачем?.. Зачем ты со мной... так?- слова давались Анне с огромным трудом, видно она и сама еще не могла до конца поверить в произошедшее.- Я... подчинилась бы... любому твоему слову... Но взять меня посреди толпы... Как суку... как последнюю...
- Есть Закон, и пусть он жесток порой, но я Хранитель его,- глухо проронил мужчина, отводя взгляд от обнаженного девичьего тела.- Иначе не стоять княжеству, его разорвут на клочки заклятые друзья-соседи под радостные крики заботящихся только о своем брюхе скотов. Которые преданы мне, только пока в моих руках сила и власть...
- Ты оградил свое сердце законом... будто щитом,- превозмогая рвущую тело и душу боль, девушка приподнялась с земли, медленно-медленно встала на колени и, наконец, утвердившись на ногах, смогла сделать первый шаг от места своего позора: - А потому некому разделить... твои заботы и твою печаль... Это про таких сказано в Писании: "Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я - медь звенящая или кимвал звучащий". Прощай, господарь...
Каждый шаг отзывался в теле нестерпимой мукой, но Анна заставляла себя забыть про боль и идти все быстрее и быстрее. Безмолвствующая толпа расступалась на ее пути.
Двадцать шагов, сорок, сто...
* * *
Через год, получив ложное известие о его гибели в бою, она шагнула в вечность с крепостной башни, оставив после себя только имя и четырехмесячную дочь.
А он...
Он прожил еще долгих шестнадцать лет, наполненных взлетами и падениями. Что творилось в его сердце все эти годы? Этого не узнает уже никто и никогда. Но...
Всего за несколько месяцев до гибели господаря его жена, первая красавица Венгрии Илона Силадьи, горько жаловалась в письме брату: "Он до сих пор любит меня, сестру короля и мать своего наследника, много меньше, чем ту девку из крепости Поенарь..."