Национальный праздник 23 июня в Люксембурге отмечают как день рождения Великого герцога, хотя его высочество Анри Нассуасский появился на свет в апреле. А его покойный родитель Жан, при котором праздник стал официальным, - в январе. Более того, и принцесса Шарлотта, при которой этот день начали отмечать народными торжествами, родилась двадцать третьего января. Только какие же в январе гуляния? И ее великодушное высочество, всегда относившаяся к своим подданным с пониманием, широким жестом перенесла празднование на полгода вперед.
У Лили, если говорить откровенно, широкий монарший жест особой благодарности не вызывал, будь её воля, она бы на эти гуляния не ходила ни в январе, ни в июне, тем более что подданной Великого герцога, равно как и его великой бабки, не была ни разу. Но её собственное семейство вдруг дружно решило, что ей пора проветриться. Сколько можно оплакивать сломанную жизнь?
Шествовать под заботливым конвоем, изображая лицом радостное оживление, - то еще испытание. Лиля натужно улыбалась, ловя на себе испытующие взгляды супруга и трех разновозрастных чад, и гадала, на сколько еще ее хватит. Парад перед герцогским дворцом она честно выстояла, на праздничный фейерверк с моста Адольфа полюбовалась, пожалуй, часовую прогулку по празднично украшенному верхнему городу еще выдержит, но отпустят ли ее после этого?
С другой стороны, разлитая в воздухе феерия потихоньку проникала внутрь Лилиного футляра. Праздничный Люксембург - взрывная смесь эпох и стилей, красок и звуков, смеха и музыки, сотни языков, всех оттенков кожи и одежды. Попробуй удержи отстраненность в гуще этакого ликующего Вавилона...
На площади Гийома II их вынесло к подмосткам, где разыгрывалось какое-то стимпанк-шоу. Сцена в виде палубы с деревянным штурвалом, развешанные по стенам фантастические приборы с шестеренками, сверкающими бронзой, бородатый мужик в стилизованном морском мундире и треуголке, наяривающий на электрогитаре, и лихая старушка в обтягивающих брючках, распахнутом зелено-золотом одеянии, похожем на восточный халат, и неожиданно элегантной европейской шляпке, интимно обещающая публике в микрофон: "We will change the rules of game!" В тот момент, когда песня закончилась, а публика одобрительно завопила, выкидывая вверх кулаки с поднятыми большими пальцами и без оных, взгляд Лили выхватил из пестроты знакомое лицо.
Позже Лиля поняла, что "знакомое" - сильное преувеличение. В другой обстановке она никогда не узнала бы эту нарядную сорокалетнюю даму, в лучшем случае подумала бы, что где-то ее уже видела. Но кадр с запрокинутым среди взметнувшихся рук и восторженных выкриков характерным лицом словно щелчком перебросил Лилю во времени и пространстве. Юрмала, начало века, июль, огромный зал без стен, бегущие со всех сторон огни рекламы и юная мордашка с восторженными глазами. "Голосящий КиВиН", то ли третий, то ли четвёртый по счёту фестиваль, и Настя, соседка Лили по гостинице, девчонка-болельщица из группы поддержки команды "Клошары Колпино", отчаянно влюбленная в ее капитана. Впрочем, в Александра Стрехина и его команду тогда была влюблена добрая половина зрительской тусовки, не исключая саму Лилю. Самая талантливая, искрометная и необычная команда КВН всех времен и народов. И самая загадочная история ухода со сцены. Можно сказать, исчезновения...
- Настя!
Когда-то, прочитав в интернете, что русские за границей имеют обыкновение бросаться друг другу в объятия, Лиля только скептически хмыкнула. Теперь, обнаружив себя в прыжке с намерением повиснуть на чужой шее, понадеялась, что у автора наблюдения была достаточно широкая выборка, и подмеченный им инстинкт присущ всей популяции поголовно. Взгляд намеченной жертвы стремительно менял выражение: испуг, недоумение, осознание факта знакомства, мучительная неловкость... Но объятия Настя все-таки раскрыла.
- Заря третьего тысячелетия, Юрмала, Кивин, - выдохнула ей на ухо благодарная Лиля.
- Дурочка, как раз это я помню, я твое имя забыла
- Лиля. Слушай, мне тебя сам Бог послал. Вот буквально только что спрашивала себя, сколько еще продержусь, не выдав семейству, что вытащить меня на это светопреставление для развеивания грусти-тоски была так себе затея. У тебя, случайно, нет желания отсюда удрать?
- Qui est cette dame, maman? - Четырехлетний Макс уже стоял под боком и теребил подол материнской юбки.
- Это моя давняя подруга Настя, малыш. Мы познакомились, когда были чуть постарше нашей Адели.
- А где? А как? - хором поинтересовались девятилетняя Дарина и упомянутая Адель, барышня шестнадцати лет от роду.
В глазах Насти, оценившей размер и состав свиты "давней подруги", мелькнула паника, но подоспевший супруг спас положение:
- Здравствуйте, я Тимур и, если так можно выразиться, первопричина этой невоспитанной банды. В качестве извинения готов на ближайшие несколько часов взять ее на себя. Дети, все вопросы к маме переносятся на вечер, а прямо сейчас мы с вами отправляемся в парк.
Ну, а Лиля с Настей двинули в самую уютную кофейню Люксембурга, благо та находилась неподалеку от площади. Разговаривать, лавируя в шумной толпе, затруднительно, да и о чем бы могли поговорить на ходу две условно знакомые женщины, встречавшиеся в последний раз больше двадцати лет назад? О судьбах родины? О злом ветре перемен, погнавшем миллионы людей на чужбину, о том, как трудно врастать в новую почву в сорок? Для таких разговоров нужно время, подходящее место и уверенность, что находишься с собеседницей на одной волне. Доверие и симпатия, которые не возникают из пустой светской болтовни. Для доверия и симпатии нужна объединяющая тема, важная для обеих. И безопасная. К счастью, такая тема у них была.
Загадочный конец сценической карьеры "Клошаров Колпина". Драма того далекого балтийского лета, разразившаяся, когда команда-фаворит зрительских симпатий не вышла на сцену. Просто исчезла, не предупредив ни организаторов, ни публику. Еще накануне вечером были, репетировали в номере, собрав под дверями толпу, дефилировавшую по коридору гостиницы с видом "мы тут просто так погулять вышли". А утром исчезли.
Скандал тогда грянул нешуточный. Ходили слухи про огромную неустойку, которую выкатят "клошарам" за несанкционированный побег, строились дикие версии относительно его причин. Называли виновниками организаторов, Маслюкова, одного из членов жюри, с которым у команды был давний конфликт... Ну, не то чтобы конфликт, так расхождения во взглядах. "Клошары" в КВН были белыми воронами. Они никогда не шутили о политике, не опускались ниже пояса, их юмор строился на контрасте и абсурде, а юмор абсурда - вещь тонкая, для увеселения широкой публики малопригодная. Если бы не феерическая харизма, не поразительный артистизм, не ювелирное владение интонацией, шутки ребят вполне могли бы вызывать единичные смешки на фоне недоуменного молчания "не догнавшего" зала. Пресловутый член жюри, предпочитавший, по-видимому, юмор чисто конкретный, до неприличия занижал команде оценки, а один раз не удержался и толкнул целую обличительную речь на тему того, что выступления "Клошаров" - это не КВН, а их шутки - никакие не шутки.
"Реакция зала неадекватна. Лично я не вижу ничего смешного в обороте 'отопительные коммуникации'"
Верно, ничего смешного - если не учитывать, что оборот этот томно и с придыханием произносит девушка, весьма правдоподобно загримированная под бомжиху. Да, стенограмма выступлений "Клошаров" вряд ли заставит кого-то сползти от смеха со стула, тем не менее потрепанные бомжи, выползающие из картонных коробок и приветствующие друг друга словами "Bonjour, monsier!" и "Сладко ли почивали, голубушка?" - это смешно. Что бы ни думали по этому поводу зубр из жюри и Маслюков, часто отпускавший в адрес "Клошаров" ехидненькие комментарии.
Но, как бы Лиля ни злилась на несправедливость к любимой команде, она понимала, что до причины скандальной неявки "Клошаров" на заявленное выступление эта несправедливость не дотягивает. Равно как и выдвигаемые в качестве другой версии происки соперников, "подправивших" то ли внешность, то ли опорно-двигательный аппарат мужской части команды. Если бы "Клошары" разобиделись на прошлые наезды со стороны жюри и организаторов, они бы просто не приехали на фестиваль, а попытку вывести их из строя физически ни за что не спустили бы молча. Да и любое другое давление, принудившее команду покинуть конкурс, рано или поздно вскрылось бы и разошлось по сети: не сами клошары, так кто-нибудь из приближенных проговорился бы - тренеры, спонсоры, родственники... Но нет, история ухода "Клошаров Колпино" со сцены так и осталась загадкой.
- Столько лет прошло, столько всего немыслимого случилось, а мне она до сих пор не дает покоя, - призналась Лиля, когда они устроились за столиком с карамельным латтэ маккиати и знаменитым на все великое герцогство морковным пирогом. - Первое, о чем я подумала, когда тебя увидела: нет ли у тебя какой-нибудь инсайдерской информации? Мне ведь не показалось, ты не просто входила в группу поддержки ребят, а была лично с ними знакома?
- Не показалось, - грустно улыбнулась Настя. - С пятнадцати лет таскалась за ними хвостиком, с тех пор как впервые увидела Сашку на сцене в нашем доме молодежи. Только никакой инсайдерской инфы у меня нет. Ни у кого нет. Они молчали как партизаны, даже перед ВаВалычем не раскололись, хотя какое-то время еще оставались в театре...
- В театре? - переспросила Лиля.
- А говоришь, шерстила сеть! "Клошары" - выходцы из любительского молодежного театра "Культурные задворки", его ведущие актеры конца девяностых. Создатель и худрук - ВаВалыч, Вайсберг Валерий Валентинович переехал в Колпино откуда-то из сибирской глубинки в девяностом, когда закрылся театр, в котором он работал. Не знаю, каким он был актером, но режиссером и педагогом оказался гениальным. Сама понимаешь, Колпино девяностых - не лучшая среда для просвещения, самая окраинная из всех рабочих окраин Питера, да еще в те времена, когда заводы простаивали, а зарплаты не платили. Молодняк по всей стране сбивался в банды, а наши юные бандиты осаждали ВаВалыча, канючили, чтобы взял в театральный кружок.
- И кто же этот кружок финансировал?
- О, это еще одна местная легенда! ВаВалыч искал работу в питерских театрах, но его никуда не брали, от безысходности он трудоустроился за три копейки в наш дом молодежи, а чтобы прожить, искал, где мог, халтурку. И однажды его с самыми первыми его питомцами занесло на детский праздник, который одна обеспеченная мамаша устроила своему пятилетнему отпрыску на день рождения. Малыш оказался сыном какой-то полукриминальной шишки из чинуш и пришел от праздника в такой восторг, что проблемы с халтуркой и финансированием у ВаВалыча внезапно кончились. Тогда-то и появились "Культурные задворки". Но это было задолго до "Клошаров".
- Значит, все Клошары - выходцы из "Культурных задворков"?
- Ну да. Сашка пришел к ВаВалычу первым, кажется, в девяносто седьмом. В девяносто восьмом он уже был премьером и притащил в театр Дашку с Мариной. Дашка - его младшая сестра-погодок, а Марина - одноклассница. Женя и Женечка пришли сами по себе и познакомились с остальными уже в театре.
- А ты?
- А меня Бог талантами обделил, - криво усмехнулась Настя. - Ничего не умею: ни петь, ни говорить, ни двигаться по сцене. Костюмераи художника-декоратора из меня тоже не вышло. Короче, не взяли меня в театр. Так, позволили из жалости девочкой на побегушках за кулисами побыть. Но мне и того было довольно, что я Сашку почти каждый день могла видеть. Первая любовь, сама понимаешь...
Обе помолчали, вспоминая каждая свое. Первой паузу нарушила Настя.
- Я даже не ревновала его к Марине. Кто она и кто я?
- У них был роман?
- Ха! Дарья рассказывала, что Сашка был влюблен в Маринку с шестого класса, еще когда в пупок ей дышал. Она его, разумеется, всерьез не воспринимала. Даже когда он перерос ее на полголовы и стал колпинской звездой. Только после школы, когда он в СПбГУ поступил, заценила. Может быть, если бы он не притащил ее на "Задворки", она бы раньше прозрела, а так Маринка и сама блистала не меньше. Вот уж кого Бог одарил от души! И тебе лицо, и фигура, и шевелюра роскошная, натуральный, между прочим, блонд... И слух, и голос, и пластика фантастическая. Помнишь?
Лиля кивнула.
- Помню. Но мне всегда Женечка больше нравилась. В Марине всего было... слишком. Волос - так копна, нос - так римский, осанка - так королевская. Нечеловеческое великолепие, словом. А Женечка была невероятно милой девочкой-дюймовочкой. Хулиганское амплуа только добавляло ей шарма. Совершенно неотразимый enfant terrible.
- Женя тоже так считал, - улыбнулась Настя. - Они, к слову, поженились, знаешь? Жени поженились, почти каламбур.
- А Марина с Сашей расстались? Когда? После Юрмалы?
- Ну, не сразу. Где-то через год - полтора. Сначала Сашка засел за диплом, попросил освободить его от ролей, перестал появляться в театре, а потом Марина сообщила, что переезжает в Москву.
- Понятно. И все же: что было сразу после Юрмалы? Насколько я понимаю, на беглецов не могли не наброситься с вопросами. Клошары хоть что-нибудь хоть кому-нибудь объяснили?
- Не знаю. Иногда думаю, что ВаВалычу они все же должны были намекнуть, но если так, то ВаВалыч - кремень. Не только не проболтался, но и ничем себя не выдал. И вопросы на эту тему пресекал. А от прочих ребята отмахивались или отшучивались. Ну, или просто отказывались отвечать.
Лиля глубоко задумалась. Рассказ Насти окончательно запутал дело. Выступление на "Голосящем Кивине" для КВНщиков - предел мечтаний. Даже команды, не завоевавшие ни одного из КиВиНов, просто засветившиеся на фестивале, получали нехилые бонусы - от узнаваемости согражданами до приглашения в успешные или перспективные проекты. А у �Клошаров� были все шансы если не на большого КиВиНа, то уж на малого - точно. И если представить себе, что команда при таких обстоятельствах не вышла на сцену, Лиля могла (мало ли, подкупили, нешуточно пригрозили, да, в конце концов, заболел кто-нибудь), если еще могла худо-бедно допустить, что у клошаров были основания исчезнуть втихаря и без предупреждения (хотя тут ее фантазия никаких конкретных вариантов не предлагала), то объяснить их молчание в кругу своих, молчание каменное и окончательное, как могильная плита, у нее не получалось никак.
- Может быть, на них надавили через ВаВалыча? - из последних сил выцарапала она версию из своих скукожившихся мозгов. - Если у него были какие-то криминальные покровители, то, наверное, они могли диктовать свои условия? Как ты думаешь, хватило бы у ребят уважения и благодарности к своему руководителю, чтобы по его просьбе уйти с фестиваля по-английски и молчать об этом всю оставшуюся жизнь?
Настя покачала головой.
- ВаВалыч никогда бы о таком не попросил. Он нашел свое призвание в наставничестве, и Клошары были его любимцами, ни за какие коврижки...
- А если ему угрожали? Или кому-то из его близких? - настаивала Лиля.
- Нет. Я точно знаю, что он ни при чем.
- Да откуда?
Настя замялась, потом решилась.
- Я слышала кое-что той ночью... ну, перед их исчезновением. Очень немного, и ничего не поняла, если честно. Я ведь уже говорила тебе, что ходила за Сашкой хвостиком? Точнее безмолвной пугливой тенью, подглядывала за ним откуда-нибудь из темного угла. Так вот, вечером накануне они репетировали в номере девчонок. Потом пошли ужинать, а на обратном пути задержались в холле. Раздавали автографы, перешучивались с соперниками. Там было много народу, �Клошары� разделились, и я, понятно, подобралась поближе к своему кумиру, остальных не видела. Пообщавшись с народом, он через какое-то время подошел к сестре, сказал ей что-то на ухо и поднялся в номер, который они делили с Женей. Я, как ты догадываешься, потащилась следом. Потом пришли Женечки, поцеловались и разошлись по номерам, потом - Дашка. Через какое-то время Саша вышел из своего номера и скрылся у девушек. Еще через несколько минут к ним присоединился Женя. Сначала у них было тихо, потом послышались голоса... довольно громкие и напряженные. Я подкралась к двери и прислушалась, но слов не разобрала, двери там, если помнишь, солидные, а они говорили одновременно. Но по тону было понятно, что у них что-то произошло... не слишком приятное. Во всяком случае, что-то требующее решения, и решения эти у них не совпадали.
Заглянуть к ним и спросить, что случилось, я так и не набралась смелости. Зато вспомнила, что в гостинице все номера с лоджиями, а с лоджий есть выход на наружную пожарную лестницу. В общем, я подумала, что если у них открыто окно, то с лестницы я услышу больше. Только мне не слишком повезло.
Когда я взобралась на нужный пролет, говорила Марина. Но она сидела или стояла в глубине комнаты, поэтому слов я опять не разобрала. Тон был... странный. Как будто она отстаивала что-то, в чем сама не была уверена, и при этом злилась, но и... упрашивала? Потом была долгая пауза, а затем ей ответил Сашка. Он стоял спиной к окну и говорил тихо, так что первых слов я не расслышала, а потом он повернул голову и произнес разборчиво, но непонятно: "Бюль де сюиф привонтив".
- Boule de suif? Кусок жира? Превентивный? Профилактический? Что за ерунда?
- Понятия не имею. А Марина в ответ закричала: "А ты тогда кто?!" И какое-то французское имя, не помню, не разобрала. А потом: "Ну давай, насвистывай Марсельезу!" Тут Дашка фельдфебельским тоном рявкнула: "Так, ну-ка прекратили быстро! Вот чего мы точно не будем, так это строить из себя руанских ханжей. Что сделано, то сделано, давайте решать..." Все. На этом она закрыла окно и задернула штору. Я проторчала на своей лестнице еще с полчаса, а потом ушла спать.
Лиля потерла лоб ладонью. Насвистывание Марсельезы и Руан вызывали какое-то смутное шевеление в памяти. Неприятное шевеление, противное. Она достала из сумочки смартфон и вбила в строке поисковика "boule de suif". А увидев первую же строку в найденных Гуглом вариантах, буквально задохнулась от нахлынувших чувств. Guy de Maupassant: Boule de suif. Ги де Мопассан. Пышка...
- Что с тобой? - встревожилась Настя. - У тебя лицо буквально побелело.
Сказать? Но если уж на Лилю, человека в этой истории, в общем-то, постороннего, совершенное открытие произвело такое сокрушительное действие, как воспримет его девочка, для которой Клошары были большим и важным куском жизни? И не напрасно ведь всю жизнь молчат сами герои истории. Наверняка им бы не хотелось, чтобы их тайну узнала одна из самых горячих их поклонниц... С другой стороны, сама драма настолько высока, что дух захватывает. Обладай Лиля талантом Шекспира или хотя бы того же Мопассана, непременно подарила бы ее миру. Может быть, и нет ничего нового под солнцем, но лично Лиле до сих пор не доводилось сталкиваться с группой людей, способных на такую степень великодушия, принятия, жертвенности и любви друг к другу. Людей, готовых отказаться от шанса вознестись и прославиться в деле, которое, по всей видимости, любили, которое могло стать для них призванием, ради сохранения человеческого достоинства и человеческих отношений.
Лиля прикрыла глаза и отчетливо увидела картинку: вот уставшие, но оживленные Клошары входят в холл гостиницы, где на них набрасывается толпа болельщиков. Подсовывают фотоснимки и флаеры, футболки и бейсболки для автографов, подбадривают, шутят, желают удачи. И в этой веселой суете-неразберихе красавицу Марину выцепляет кто-то из Кивиновских небожителей. Кто-то из тех, у кого хватило бы влияния, чтобы поднять команду на вершину пьедестала или растоптать всякую надежду на будущее. Ну, или способности убеждать, будто он имеет такое влияние. И этот гад делает девушке непристойное предложение, намекая, что оно из разряда тех, от которых нельзя отказаться. Девушка - усталая, взбудораженная адреналином, оглушенная толпой - захвачена врасплох и растеряна. Гад напирает, не дает времени на размышления, требует пойти с ним немедленно, или пусть команда прощается со всеми перспективами и высшей лигой заодно.
Тем, кто в юности не играл в команде, не понять, чем она может быть для человека. "Тебе судьбу мою вершить, тебе одной меня судить, команда молодости нашей, команда, без которой мне не жить," - не пустые слова. А если добавить к этому, что капитаном команды был любимый, выбор перед Мариной стоял буквально душераздирающий. Нет ничего удивительного, что она сломалась. Гораздо удивительнее, что нашла в себе силы признаться - и любимому, и команде. А уж то, как команда ее признание приняла, вообще не поддается осмыслению - как вечность и бесконечность. Хотя, если подумать, другого решения порядочные люди принять не могли. Любая попытка пожаловаться или что-то объяснить могла обернуться публичным скандалом. А выступить, сделав вид, что ничего не произошло... Легче и впрямь сделаться бомжами и питаться отбросами на помойке. Клошары оказались настоящими аристократами духа.
- Ты плачешь? Лиля, скажи немедленно, что происходит?
- Сейчас... Сначала ты мне скажи: французское имя, произнесенное Мариной - Корнюдье?
- Не по... Да, кажется, да. Точно, Корнюдье! А кто это?
- Один из героев Мопассана. Boule de suif - это �Пышка�. Помнишь, о чем эта новелла?
- Очень смутно. - Настя медленно покачала головой, но при этом тоже спала с лица.
- О девице легкого поведения и патриотических убеждений, которую добропорядочные компатриоты вынудили отдаться прусскому офицеру, чтобы он выпустил их дилижанс из оккупированного города.
Настя побледнела.
- Они... Ребята никогда бы не...
- Разумеется, они ни о чем даже не подозревали, пока Марина им сама не сказала. Думаю, она не хотела говорить, по крайней мере, не сразу, но скрыть свое состояние не могла. И спрятаться, пересидеть где-нибудь, пока не придет в себя, не могла. Ребята наверняка волновались из-за ее исчезновения, звонили ей, вот-вот подняли бы на уши всю гостиницу.
Настя сжала лицо ладонями.
- Бедный Сашка! Как он все это пережил??
- А Марина? Ты ведь не думаешь, что она ради себя и красивой жизни уступила шантажу? Да и остальным Клошарам не позавидуешь... Но, знаешь, я бы на твоем месте гордилась знакомством. Люди, способные похерить блестящее будущее ради верности себе и друг другу, способные принять такую утрату и жить дальше, на дороге не валяются.
Лиля перевела взгляд на окно, за которым неиссякаемым красочным ручейком двигались веселые люксембуржцы. И неожиданно поняла, что больше не чувствует своей чуждости на этом празднике жизни. Да, утраты нужно оплакивать. Но в конце концов принимать и жить дальше.