Сквозь редкий ольшаник, еще на подступах к роднику, угадывался то ли свет костра, то ли, непонятно, чего еще. Луна, в обрамлении звезд, заливала зимнюю дорогу неистово холодным светом. Воротники и ушанки идущих в этот ночной час людей закуржавели от теплого дыхания, и раскрасневшиеся лица только выигрывали в красоте.
Родник Бизек - одно из самых посещаемых кизнерцами мест. Но еще более привлекательным он стал после освящения его вод летом 1991 года, цере-монию которого пришло посмотреть огромное количе-ство людей и даже самые ортодоксальные коммуни-сты.
Уже с довольно близкого расстояния стало по-нятно, что горит вовсе не костер, а зажженные подле родника свечи. На подмостках и возле ограждения стояло десятка два людей, пришедших в эту морозную ночь к прозрачным струям Бизека. Мы тихо слились с этой горсткой человечества, и я с большим любопытством разглядывал знакомые и незнакомые мне лица, подсвеченные мерцанием свечей, было в них что-то необычное и, к сожалению, неподвластное моему пониманию. До полуночи оставалось минут тридцать, а
народ все прибывал и прибывал, и становилось все теснее на этом, в общем-то, ограниченном простран-стве. Каждый из пришедших был обременен какой-либо посудиной. Прежде всего, бросалось в глаза, что народ большей частью молодой и здоровый, и, не-смотря на поздний час, возле иных родителей крути-лись малые дети. Минута за минутой истекал уходя-щий день, приближая следующие сутки, именуемые на Руси Крещением.
В какой-то момент я вдруг ухватил то, непонят-ное, что было на лицах людей. Там было все, кроме пакости! И тревожное ожидание, и скорбь, и восторг, и чувство минутной защищенности. Я никогда не испы-тывал ничего подобного: я был единицей великого народа, был хорош и приятен самому себе, и мне, впервые за много лет, были приятны люди.
История помнит много случаев, когда неизба-лованному российскому народу не оставалось ничего, кроме веры. Ничего, кроме веры, не осталось ему и на конец двадцатого столетия.
С поверхности воды поднимались клубы холодного пара. Я стоял и просил у Бога хоть какой-то отдушины для своего Отечества, хоть какой-то передышки измученному, издерганному и одураченному народу.
Потом вдруг спохватился: может я просто вы-пендриваюсь? Нет. У меня было время все обдумать, прежде чем нанести это на бумагу. В одиночку, даже имея абсолютно все, счастливым быть невозможно!
Мы возвращались домой, а навстречу все шли и шли люди. Шли без плакатов и транспарантов, без знамен и вождей, без охраны и конвоя. А сверху все так же светила луна и поскрипывал под ногами снег.