Климычев Борис Николаевич : другие произведения.

"Не в сладких звуках одобренья, а почему бы и не в них?...

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Столичные и сибирские критики и историки о сибирском авторе, есть ли в Томске медведи?


   Из альманаха томских писателей "Сибирские Афины"
  
  
   "...НЕ В СЛАДКИХ ЗВУКАХ ОДОБРЕНЬЯ..." А ПОЧЕМУ БЫ И НЕ В НИХ?
  
   Рецензии на творчество Б. Н. Климычева не раз публи­ковались в разных газетах и журналах, но автор часто пере­езжал, в молодые годы, не имея даже обычного для послево­енных лет фанерного чемодана. Лишь малую толику публи­каций о себе смог он найти ко дню своего юбилея. Вот ска­жем, строки, которые неожиданно для себя обнаружил он в книге Надежды Михайловны Дмитриенко: "Томск. Исто­рия города от основания до наших дней" Историк пишет: "...в середине пятидесятых на страницах "Томска" (альма­нах, прим. редакции) дебютировали ставшие впоследствии известными Виль Липатов, Борис Климычев, Василий Ка­занцев. В доброжелательной статье преподаватель ТГУ Аг­несса Ачатова дала проницательные оценки их первым опы­там, отметила несомненный поэтический дар студента В. Ка­занцева, искренность Б. Климычева, чьи стихи, замечала критик, по-настоящему волнуют..."
   В 1980 году поэт Николай Старшинов издательстве "Со­ветская Россия" выпустил книгу "Памятный урок", в кото­рой речь шла о российской поэзии, о её достижениях, о поэти­ческих судьбах. Значительную по объему статью посвятил Старшинов судьбе и творчеству Бориса Климычева. Подыто­живает свою статью известный столичный поэт и редактор такими словами: "Стихи Б. Климычева живописны, плас­тичны, и все же, на мой взгляд, наивысшее достоинство их во внутреннем свете, который они несут читателю, в отзывчиво­сти, в доброте, в подлинности переживаний...."
   Не забыли сказать слова признательности поэту и жи­тели солнечной Туркмении. В журнале Ашхабад N 4 за 1989 год тогдашний специальный корреспондент "Литера­турной газеты" по республике Туркменистан Икар Пасевьев в статье "Возвращение в юность" писал: "Борис Кли­мычев -- сибиряк, прописан в Томске. Но он и ашхабадец, жил здесь в ту трудную пору, когда город поднимался из развалин после трагического землетрясения, осени сорок восьмого, унесшего десятки тысяч жизней, здесь -- с детст­ва обездоленный войной -- обрел свою вторую родину, по­могал Ашхабаду восстать из руин, делал первые шаги в журналистике. А, уехав, в конце концов, в северные широ­ты, постоянно тянется сердцем к нашим жарким краям.
   В пятидесятые годы
   Клал я своими руками
   В стены проспекта Свободы
   Белые, белые камни;
   И становился моложе,
   Выше проспект поднимался.
   Пусть я уехал, но все же
   В городе этом остался, -
   напишет он много лет спустя. И пусть членский билет Союза писателей СССР получил Борис Николаевич в Сибири, как поэт он начал складываться под выцветшим от зноя туркменским небом, которое вдруг ранней весной сверкнет такой пронзительной голубизной над всполоха­ми маков и тюльпанов у предгорий, что даже древняя вы­сыхающая чинара зашелестит ветвями что-то очень певу­чее. Неспроста именно поэзия считается прародительни­цей литературы на Востоке.
   Когда-то мы вместе с ним работали в молодежной га­зете, бегали по городу в поисках первых бригад комтруда, чтобы понять и постараться объяснить читателям, чем они отличаются от обычных, скажем, молодежных -- ну, в кино вместе ходят, свадьбы справляют, навещают забо­левшего товарища, меньше опаздывают на работу, не так часто пьют у станков... А вечерами, примостившись за колченогим столиком во времянке-мазанке, Борис писал свои стихи, иные из которых потом печатались в "Комсо­мольце Туркменистана". Борису, как и каждому худож­нику, очень хотелось, чтобы его выстраданные чувства, мысли знало как можно больше людей. И он, живя в ог­ромном ашхабадском послеземлетрясенческом дворе -- с полусотней времянок, где все всё друг о друге знали, зани­мали без отдачи хлеб и соль, делились редкими радостя­ми и пытались скрыть боль утрат, -- нередко распечаты­вал свои стихи во множестве экземпляров и нанизывал эти листочки на гвозди. Надеялся: вдруг девчата с текс-тилки, живущие по соседству, прочтут и поймут, что эти пронзительные задушевные строчки сочинил вон тот не­высокий паренек с вечным окурком в углу рта.
   Теперь ему нет нужды так популяризировать себя, его публикует "Юность", его стихотворные сборники печата­ются в Москве, Сибири, Ашхабаде, и тем приятней встре­тить в них строки:
   "Годы торопятся, годы... годы мои прибывают. Но на проспекте Свободы юность моя проживает..."
   В 1981 году Борис Климычев издал в Западно-Сибир­ском книжном издательстве свое первое крупное прозаи­ческое произведение, повесть: "Часы деревянные с боем". Книга вышла в твердом переплете, тридцатитысячным тиражом, с иллюстрациями. И мгновенно исчезла из про­дажи, автор, привыкший к тому, что поэтические сборни­ки продаются долго, сам не успел купить свою первую прозаическую книжку. Была на "Часы" положительная рецензия в "Литературной России", но у автора она не сохранилась. Сейчас ему интересно читать в Интернете, что Омский букинистический магазин предлагает купить эту ставшую редкостью книжку за триста рублей.
   Впоследствии автор написал семь прозаических про­изведений, и все они были либо изданы книгами, либо напечатаны журналами, среди которых "Сибирские Огни", журнал "Дон", "Южная звезда". Его роман "Кава­лер де Вильнев" вошел в номинацию премии Росссийский бестселлер. Правда, премию получил, в конце кон­цов, Пелевин, но и попасть в список номинантов серьез­ной премии тоже - неплохо.
   Ну, не дали Букера, зато известный критики В. Горшенин о романе написал такие лестные слова:
   "Роман Бориса Климычева посвящен практически не известному эпизоду российской истории. Сюжетная пру­жина романа закручена туго, на каждом шагу читателя ждут неожиданные повороты и непредсказуемые колли-
   зии. Повествование очень динамично, автор ни на минуту не дает заскучать. Страсти кипят здесь и социально-по­литические, и религиозные, и криминальные, и бытовые, и любовные. Есть и некоторый мистический налет, и спо­лохи оккультизма, и фантастические мотивы... А фабула произведения в целом такова.
   Приехавшего с радужными надеждами в Россию Тома­са де' Вильнева сразу же арестовывают как французского шпиона. Но ему везет: "бироновщина" пала, и молодого француза привлекают на службу в тот самый департамент, который еще вчера "делал" из него шпиона, -- в сыск. Он усердно служит и даже начинает преуспевать на поприще борьбы с криминалом, но тут вдруг новый поворот: по про­текции студенческого друга Томаса, русского князя Пьера Жевахова, де Вильнев становится поручиком российской армии. Он храбро сражался в войне против Пруссии, полу­чил орден и чин майора и был направлен для дальнейшего прохождения службы... на Алтай. Здесь, на неспокойных южных границах Сибири он выполняет миссию полпреда Российской империи, обращая в подданство народы, поже­лавшие жить под российским крылом. Приходится ему иметь дело не только с "инородцами", но и теми, кто возже­лал вольной жизни в так называемом Беловодье. И вот по­сле почти десятка лет службы на Алтае, уже в чине полков­ника де Вильнев становится комендантом города Томска. Жизнь и служба здесь тоже отнюдь не безмятежны и легки. Ведь что такое Сибирь того времени вообще и Томск в част­ности? Это "смешение религий, народов и нравов. Смеше­ние европейского и азиатского". "Крещеный туркмен, бу­харцами привезенный, стал священником остяков в право­славной церкви. Можно ли придумать что-либо более при­чудливое?" И вообще, кого тут только не было: пленные шведы, поляки, прусаки, свои каторжники. Все это создава­ло массу проблем, в том числе и криминальных. Одни толь­ко "огненные" разбойники в черной карете, грабившие бога­тых людей, чего стоили! И все это было на плечах комендан­та де Вильнева, который и здесь продолжал ревностно т весьма успешно служить новому для него отечеству, отчего снискал у населения города любовь и уважение.
   Де Вильнев, безусловно, самая яркая фигура в романе. Француз по происхождению и воспитанию, он стал во­лею обстоятельств не только российским подданным, но и русским по образу жизни и духу человеком. Отважный офицер, общественный деятель, умный, радеющий за по­рученное дело чиновник, естествоиспытатель, алхимик, мечтающий об эликсире молодости и философском кам­не, он до конца лет своих остался душевно тонким, роман­тичным человеком, пронесшим через всю жизнь высокое чувство любви к простой русской крепостной девушке, с которой в молодости едва успел познакомиться.
   Но содержание романа не ограничивается только судь­бой маркиза де Вильнева. Здесь -- переплетение разных людских судеб: и крепостной красавицы Палашки, и ее возлюбленного, крепостного художника, а потом разбой­ника, Алексея Мухина, и управляющего княжеским име­нием Еремея, и предводителя раскольников в Беловодье Горемира, и князя Жевахова, сделавшего революционную борьбу своим главным хобби, и др. Каждая из этих судеб настолько же трагична, насколько и причудлива, но все они так или иначе пересекаются с судьбой де Вильнева. Да и сами носители этих судеб -- личности (каждая по-своему) сильные, яркие, страстные, колоритные, совершенно неординарные. Во всяком случае, именно такими (вполне зримо и убедительно) они представлены автором. Роман Б. Климычева многопланов, многоголос, много­населен. В то же время это достаточно прочно сцепленный, хорошо выстроенный художественный организм, где со­бытия и характеры, действия, поступки персонажей и фон, на котором они разворачиваются, находятся в органичес­ком единстве.
   Созданный на документально-исторической основе, роман Б. Климычева, однако, к традиционным фундамен­тально-обстоятельным неповоротливым историческим произведениям не отнесешь. Автор не пытается макси­мально точно реконструировать события эпохи, не увле­кается исторической стилизацией.
   Активно, например, (и совершенно логично, если учесть, что почти половина романа посвящена сибирско­му периоду жизни де Вильнева) Б. Климычев использует различные сибирские мифы, легенды, предания (о "сере­бряных истуканах", остяцкой "золотой бабе" и т. д.), ко­торые создают экзотический флер, придают произведению особый неповторимый колорит. Немало рассыпано в ро­мане и сочных, запоминающихся, а главное точно и емко выражающих суть того или иного момента, деталей.
   Чего стоит хотя бы такая деталь. Незадолго до большо­го пожара, спалившего пол-Томска, "через город сплош­ными серыми волнами с неделю шли белки. Они переплы­вали широкую реку Томь и двигались через город по дере­вьям, крышам домов и просто -- по дорогам и мостам". Впрочем, автор не перегружает повествование лишними подробностями и деталями. Как не перегружает он его и оборотами и лексикой, присущими языку восемнадцатого столетия, что, безусловно, способствует лучшему восприя­тию романа, делает его по-настоящему читабельным.
   Надо отметить еще и вот что. Будучи в основе своей историческим, роман Б. Климычева воспринимается одно­временно и как произведение современное. Не только пото­му, что написано оно современным литературным языком. У автора свой, сегодняшний, взгляд на далекую от нас эпо­ху, которая, по мнению писателя, во многом перекликается с нашей. И читатель найдет в романе немало явных и кос­венных параллелей "века нынешнего и века минувшего".
   "Литературная газета" N 2--3 за 26 января-1 февраля 2005 г. Поместила в рубрике "Колонка на троих" ответы критиков на традиционные вопросы. Новосибирский кри­тик В. Н. Яранцев отвечая на предложение назвать луч­ших по его мнению российских писателей на сегодняш­ний день, написал:
   "Назову Бориса Климычева (Томск) и Виорэля Ломо­ва (Новосибирск) -- писателей Божьей милостью. У обоих глубина мысли и историзм сочетаются со столь же глубо­кой индивидуальностью... Огорчила книга С. Чупринина "Русская литература сегодня. Путеводитель" своей тенден­циозностью и откровенной "московскостью". И, конечно, не радует продолжающееся нашествие литературного чу­дища с "коренниками" из знакомой обоймы: Ерофеев -- Пелевин -- Сорокин -- Т. Толстая. Кажется, они уже про­сто выбиваются из сил, стараясь соответствовать своему имиджу "лучших". Пора бы посторониться".
   А вот еще в девятом номере "Литературной газеты" в Интернете "в колонке на троих" Людмила Ашеко, поэтес­са, прозаик, из г. Брянска на вопрос, что её в последнее время порадовало в российской литературе, ответила так: "Каждое издание, уделившее страницы моим товари­щам, радует безмерно! А из вышедших книг наиболее по­нравилась проза Александра Саввина "Сильнее смерти" (о пережитом в годы войны); рассказы и очерки Александ­ра Якушенко "Речка Снов" (книга отмечена областной пре­мией им. А. К. Толстого "Серебряная лира"); книги сти­хов: А. Мехедова "Ждёт земля воскресенья", К. Асеевой "Потому что живу". Впечатляет книга старейшего писате­ля - земляка Валентина Динабургского "В полях почерне­ли ромашки" (стихи и проза о войне)... Стало для меня открытием творчество Бориса Климычева (Томск), всё так же пронзителен В. Распутин".
   Ну, спасибо, Людмила Ашеко, ведь вот как-то в своем Брянске томича заметила!
   Виорэль Ломов в Интернете, в журнале "Перекресток", рассуждая об итогах12-го Съезда писателей России, рас­сказал обо всем положительном, что довелось ему там узнать и увидеть. Понравился ему губернатор Строев доб­рым отношением к писателям. А вот проблем затронутых Яранцевым и Ломов в своей обширной статье не обошел. Послевкусие от Съезда? Как от вкусной еды, предназна­ченной, увы, не тебе.
   О действительном месте региональных представи­тельств в русле литературной жизни Союза и внимании, которое Союзом им оказывается, можно судить по тому, что из писателей Новосибирской области и их публика­ций в местных книжных издательствах, а также из публи­каций журнала "Сибирские огни", печатавших литерато­ров чуть ли не всей России, отмечены всего лишь два авто­ра: Владимир Яранцев, работающий в востребованном вре­менем пограничном критико-публицистическом жанре, и молодой российский прозаик Виорэль Ломов. Увы, в пе­речне журналов, отметивших свой 60- и 70-летний юбилей, ни слова не сказано о 80-летнем юбилее журнала "Сибир­ские огни". А ведь только за последние два года в "Сибогнях". напечатали свои произведения, ничуть не уступаю­щие, а во многом и превосходящие силой художественного воздействия столичные публикации, несколько десятков известных российских прозаиков и поэтов, критиков и пуб­лицистов: Борис Климычев, Наталья Ахпашева, Николай Шипилов, Владимир Берязев, Михаил Вишняков, Эдуард Русаков, Вячеслав Дёгтев, Баир Дугаров, Анатолий Ко-бенков, Светлана Борминская, Василий Дворцов, Алексей Горшенин, Александр Казанцев, Виталий Зеленский, Ни­колай Переяслов, Борис Укачин, Владимир Шапошников, Валерий Куклин, Станислав Вторушин, Владимир Башу-нов, Борис Бурмистров, Василий Скидан, Станислав Зо-лотцев, Александр Родионов, Алла Кузнецова, Николай Березовский, Анатолий Соколов, Станислав Михайлов, Владимир Макаров, Леонид Нетребо, Анатолий Байборо-дин, Валерий Казаков, Владимир Клименко, Вячеслав Софронов и многие-многие другие..."
   Вот хоть такая радость -- быть первым в ряду тех, кого в упор не видят.
   А вот строки из интервью академика и писателя Эду­арда Владимировича Бурмакина корреспонденту газеты "Выходной" Тамаре Дроздовой от 9 октября 20004 г. "Я просто смотрю вокруг".
   -- А вы довольны "книжной составляющей" 400-лет­него юбилея Томска?
   -- Вышло много хороших альбомов, справочной лите­ратуры о Томске, и это очень хорошо. Но мне думается, что художественная литература очень мало представлена. Жаль, потому что поэзия Михаила Андреева, Александра Казанцева, Николая Игнатенко этого заслуживает. Миха­ил Андреев хорошо известен как автор стихов к песням-шлягерам, но он еще и поэт-философ. Знаю, что он не ос­тавляет эту главную линию творчества. Я восхищаюсь прозой Бориса Климычева, посвященной Томску. И если бы -- употреблю современное слово -- "раскрутить" его, его книги стали бы бестселлерами. Акунин отошел бы в сторону: у Климычева больше исторической правды, до­стоверности и меньше выдумки ради остроты сюжета.
   Известный поэт и критик Станислав Золотцев высо­ко оценивает творчество Б. Климычева, это видно из его статей и писем.
   Из статьи Станислава Золотцева "Три сибирско-Афинских дня и три ночи", опубликованной в "Литера­турной газете" 8 октября 2003 г.
   "...Б. Климычев, кстати, один из лучших, на мой взгляд, писателей-историков наших дней..."
   ИЗ ПИСЕМ
   6 января 05 г. Псков Дорогой Борис Николаевич!
   Тебя сердечно приветствует Ст. Золотцев!
   Хоть это письмо, вероятней всего, прилёт в Томск уже после Старого Нового года, всё равно -- желаю тебе в Но­вом году здоровья и счастья могучих!
   Хотел написать давно, но осень я декабрь были каки­ми-то сумасшедшими: пожалуй, впервые в жизни не писал писем, лишь краткие открытки. А письма, причём не элек­тронные, а настоящие, люблю и писать, и получать -- ста­ромоден и в этом.
   Но тут повод обязательный. Во-первых, читаю твою "Опалу": журнал с, ней в моих бумажных джунглях, да ещё и при жизни на 2 города, затерялся -- и вот выплыл, и я с первой же страницы уже не мог оторваться. Ты же знаешь, я уже немало твоего прочитал, с огромным уважением и лю­бовью отношусь к тебе как замечательному а, к сожалению недооценённому писателю, в восторге был и от прозы, напе­чатанной в "Сиб. огнях". Но "Опала" мне не просто по душе -- она меня заворожила. Не просто история -- сказовое тра­гедийное повествование. Ты в нём показал себя не просто блистательным прозаиком, и не просто знающим истори­ком -- ты в ней Поэт не менее, чем в твоих стихах...
   18 декабря 2003, Москва. Дорогой Борис Николаевич!
   Прочитал твоего "Странного томича", и эта книга меня всего, что называется, пронзила. Конечно, это оттого про­изошло, что хорошо знакомы мне и география, и этногра­фия материала. Ещё в студенческие годы побывал на це­линных работах в Казахстане, и несколько раз ездили там дня на два отдохнуть в Боровом, в Бурабае, т. е. в Щучинске. Помню хорошо и гору Синюю, вот откуда название того края -- Кок-тар, Кокчетау, и то озеро, где Глебик ку­пался с девчонкой, мне просто физически вспомнилось то волшебное блаженство после степного зноя -- погру­зиться в нежные воды.
   И многое мне в этой книге вспоминалось и мной вос­принималось через "память тела", через запахи, звуки, вкусовые ощущения -- а ведь это, чувственное восприя­тие, далеко не каждый пишущий может пробудить. У тебя великолепно создан образ Востока, Средней Азии -- с её терпкостью, с её пряностью во всём, в эмоциях, в делах, в чувствах, с её обжигающей жарой тоже во всём.
   "Мне довелось это всё самому повидать. С 75-го г., с начала моей "союзписателъской" жизни и по 92, по самый развал, я каждый год бывал в этих краях. Более -- в Таджи­кистане, но не менее семи раз и в Туркмении. В Ашхабаде тогда, особенно ещё в конце 70-х, по окраинам было ещё мно­жество глинобитных "нахаловок" и "шанхаев", где жили тогда многие мои приятели, молодые туркменские и русские литераторы -- большинства из них сейчас уже в живых нет.
   И весь этот тогдашний дух и быт ещё во многом напо­минал то, что у тебя описано. Эта азиатская грязь, как физическая, так и моральная, -- и хрустальная, словно в горном ручье, чистота, нежность, дымчатость и прозрач-ность, -- о, как сладостно и до слез больно мне было чи­тать страницы твоей повести и возвращаться в уже невоз­вратную свою молодость и в тот край, которого уже тоже больше нет... Бывал я и в колхозах, и нравы там, приём "высоких гостей" -- очень напоминали то, что у тебя ска­зано... Но дело-то не только в моих мемуарных ощущени­ях причина того, что я просто "проглотил" эту книжку: она у тебя написана сочно, точно, психологически досто­верно -- ты создал образ зреющего Молодого русского пар­ня во всех его человеческих гранях, от самых грешных, до самых духовных. Полагаю, убеждён, что эта достоверность коренится в автобиографичности, но ведь не под каждым пером автобиография становится полнокровным реализ­мом. Да ещё таким "вкусным" и колоритным...
   Словом, я очень благодарен тебе, Борис Николаевич, за эту нежданную для меня радость открытия. Хотя, по­вторяю, нередко слезы наворачивались на мои глаза при чтении. Я помоложе тебя лет, по-моему, на 15, но всё равно: читая, с невероятной ясностью понимал: лучшее в жизни -- уже было и никогда не вернётся. Оно -- там, в тех годах, когда с черноглазыми друзьями своими и с луноликими смуглянками мы рвали цветущие маки и тюльпаны у подножий Копет-Дага и Ала-Тоо, когда у тандыров нам обжигали кожу ладоней свежеиспечённые лепёшки, и воз­дух вешний хмелил нас сильней любого спиртного...
   ан всё же ещё надо жить и работать, сколько Бог нам положил..."
  
   Редакция "СА" рада за Бориса Николаевича Климычева. Есть у него свои критики, читатели и почитатели. И слава Богу! Такое далеко не со всеми авторами случается.
  
   "СИБИРСКИЕ АФИНЫ", N 3 (36) 2005 г.
  
  
  
  
   1
  
  
   7
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"