Деловые связи

(повесть)

1

Сёма

Семён Козюченко никогда не чувствовал себя в этой жизни счастливым. Всё суета проклятая одолевала. Заботы несчётные сваливались на его голову. Сначала в школе за прилежность да за безответность телячью выбирали его в разные советы дружины, продвигали по комсомольской линии, выбирали в президиумы, заставляли писать и подписывать какие-то протоколы, воззвания, письма. Жизнь бурлила вокруг него, а он мечтал о покое. Как алкоголик мечтает утром о "дежурном" стакане. Но мечты так и оставались мечтами.

"Самые заветные мечты советских людей о лучшем будущем, благодаря революционному и научному подвигу великих учителей международного пролетариата стали достоянием теории и практики миллионов трудящихся во всех уголках мира. Партия Советского Союза через все препятствия ведёт народ по пути перестройки к укреплению социализма", - звонко провозглашали бойкие пионеры с трибуны в скучающий зал по бумажкам, написанным поздним вечером завучем, но Сёмины мечты о будущем в корне отличались от тех, коими бредили "советские люди". Только обострённое чувство самосохранения не давало ему открыть рот и произнести свои доводы вслух. Сема Козюченко вместе со всеми хлопал в ладоши, провожая очередного будущего коммуниста с трибуны, за что-то голосовал, снова что-то подписывал.

Жить не хотелось. Но он жил. Его тормошили, вокруг него разворачивались битвы за сбор макулатуры и железного лома, его заставляли играть в самодеятельности, идти в походы и ездить на дурацкие сборы призывников, где толпы молодых людей под предводительством своих военруков бегали, прыгали, подтягивались, демонстрируя молодую силу и готовность по первому призыву Родины обрить головы и надеть солдатские каски. Сёме снова не хотелось жить. А заодно бегать и подтягиваться. Он делал всё, чтобы его молодая сила осталась нетронутой, никем не узнанной и не оцененной глупыми цифрами "приз. Козюченко - 3 км. - 40 мин (неудвл); 100 м. - 20 сек (неудвл); подтягивание - 3 р. (неудвл)" У него неожиданно начинали болеть зубы, хромать ноги, а из носа течь сопли. Сопли из носа были его коронным трюком, ставившим в тупик молоденьких медсестёр, которые наблюдали бурные признаки простуды, но почему-то никак не обнаруживали поднятия температуры. А всё дело в том, что Сёма в домашних условиях высушивал обычный канцелярский клей, измельчал его до порошкообразного состояния, ссыпал в маленький пузырёк и при острой необходимости занюхивал порошок, словно литературный герой понюшку табака. Боже, как же тогда преображался Семён Козюченко! Всего минуту назад здоровый парнишка превращался в чихающую, с соплями до колен развалину, смотревшую на окружающий мир красными, как у домашнего кролика, глазами. Медсёстры испуганно отворачивались, выписывали освобождение, и страдающий Семён нёс освобождение кому полагалось.

Такова была борьба с этим суетливым миром Семёна Козюченко. Борьба трудная, переходившая из состояния пассивной обороны в состояние стратегического отступления, и наоборот.

Каким-то чудом, всегда поражавшим и уязвлявшим отличников, Сёме удалось поступить в университет. "Середнячок" Сёма стал студентом. Студенческие годы пришлись на эпоху перемен, от которой, как известно, настойчиво предостерегал один известный китайский философ. Проклятая жизнь не желала оставлять Сёму в покое. Она кричала на улицах "Долой КПСС и КГБ! Да здравствует Ельцин!", она бурлила на митингах, бастовала, оглашала городские улицы выстрелами и взрывами.

Сёма вынужден был защищаться от нищеты, которая становилась тем явственнее, чем громче кричалось о всеобщем благе "рыс-с-сиян". Сёма торговал коммунистическими и демократическими газетами, лотерейными билетами, мороженым и аудиокассетами. Потом кто-то из друзей предложил ему простую работу - одолжить свой "серпастый-молоткастый" для регистрации одной мелкой фирмочки. "Плёвое дело!" - уверяли его, витиевато расписывая, что для учреждения фирмы необходимо несколько человек, что его участие нужно только в качестве простой формальности, и что всё это совершенно законно. Он не поверил, но паспорт дал. Через полгода к нему заявились интеллигентного вида товарищи из милиции и поинтересовались, что он знает о деятельности ООО "Сагалай и К". Семён совершенно честно признался, что абсолютно ничего. Тогда настырные товарищи спросили, почему фирма зарегистрирована на его имя со всеми паспортными данными. Ни минуты не колеблясь, Семён ответил, что паспорт у него украли. Интеллигентные люди решили окончательно припереть его к стенке, и задали с ехидненькой усмешечкой свой "козырный" вопрос, мол, что же это вы, гражданин (это слово они произнесли с особым нажимом), не обратились в соответствующие органы в связи со столь печальным происшествием? На что Семён со страдающим вздохом поведал заинтересованной стороне, что во всём виновата его лень, хотя и не матушка ему, но очень близкая родственница. И тут же уверил их, что на днях как раз собирался пойти написать заявление по этому вопиющему разбойному факту, в котором, косвенно, конечно же, виновата и московская милиция, допускающая такие некрасивые факты, как ограбление ни в чём не повинного человека.

Интеллигентные товарищи приуныли, посоветовали впредь быть внимательнее и удалились.

Это происшествие не только не испугало Семёна Козюченко, но и немного приободрило. Ему нравились люди с чувством юмора. А его друзья, организовавшие ООО "Сагалай и К", явно таким чувством обладали, так как смогли "обуть" совковых граждан на многие миллионы рублей, в шутку предлагая доверить им свои деньги под огромные проценты. Вкладчики юмора не поняли и честно приносили в офисы ООО свои кровные.

Не понимающих юмора людей, Семёну не было жалко. Он бы и пальцем не пошевелил ради таких людей. Но в милиции, судя по всему, думали иначе. Милиция искала учредителей ООО, чтобы задать им грозные вопросы, но не могла найти.

Зато Семён смог. Друзья оценили сообразительность пассивного концессионера и предложили другую работу. "Плёвое дело!" - ласково говорили они, рассказывая, какие нужно оформить документы, чтобы стать главой абсолютно чистой перед законом туристической фирмы "Москоу-тур-шоп". Семён не поверил, но документы оформил. И уже через неделю студент Козюченко имел дополнительный заработок, существенно отличавшийся от заработка остальных студентов, мывших по вечерам тарелки в кафешках, шуровавших по улицам с мётлами и разгружавших на станциях мешки и коробки. Студент Козюченко имел свой офис (в обычной московской квартире, сдававшейся под офис) штат работников и машину. Несмотря на свою молодость, он обладал представительной, холёной, вызывающей доверие мордашкой, упитанным тельцем, твёрдо державшемся на коротеньких ножках, и проникновенным голосом. Он излучал приятственность, добродушие, порядочность и всепоглощающее желание помочь.

Фирма, во главе которой он стоял помимо учёбы, предлагала потрясающе дешёвые туры, как для отдыха, так и для покупок. Это нравилось народу. Народ вообще обожал дешевизну. Он стремился к ней, как какой-нибудь золотоискатель к старому руднику, в надежде обогатиться на малейшей золотой крупице, пропущенной прежними рудокопами. Народ предпочитал кататься по дальним оптовым магазинам, упорно игнорируя близлежащие, только бы купить на несколько рублей дешевле. Он не жалел ни сил, ни денег, загипнотизированный словом "дешевле". Но, как рудокоп, копающийся в брошенной шахте, вдруг бывает погребён нежданным обвалом, так и загипнотизированный покупатель бывает жестоко наказан за свою неуемную страсть к дешевизне.

Да, фирма "Москоу-тур-шоп" процветала, клиенты валили валом в арендуемые автобусы, но через некоторое время на трассах, по которым жаждущие покупок клиенты фирмы рвались за границу, стали происходить удивительные вещи. Ни с того, ни сего какие-то люди в дурацких масках останавливали автобус и, легонько поигрывая различного вида огнестрельным оружием, просили поделиться с бедными странниками, оставшимися без крова и одежды, некоторой суммой с человека. После такой просьбы клиентам ничего не оставалось делать, как пожалеть их.

Подобные казусы стали случаться всё чаще и чаще. И раз за разом "бедные странники" становились всё беднее и беднее.

На все жалобы господин Козюченко с ужасом и сочувствием отвечал, что ничем помочь не в силах, и что во всем виновата проклятая мафия, пустившая корни во все ветви государственной власти. А через некоторое время через газеты объявил, что фирма "Москоу-тур-шоп", в виду огромных сложностей, чинимых городскими чиновниками, прекращает свою деятельность. Офис фирмы заняла другая фирма, а сотрудники исчезли, как тараканы, застигнутые светом на кухне.

Денег, появившиеся на счету студента Козюченко после этой эпопеи, хватило до самого конца учёбы.

После получения диплома менеджера-экономиста, Сёма несколько лет проработал на каком-то вшивом предприятии, сотрясаемом забастовками из-за невыплаты зарплаты. Дирекция периодически занимала оборону от своих собственных работников в административном здании и без конца совещалась под охраной секретарши Людмилы Николаевны и трёх здоровенных парней из частной охранной фирмы (и ещё не известно, кого больше следовало бы бояться прорвавшимся забастовщикам - этих парней или пышногрудой Людочки). Остальные сотрудники администрации целыми днями только и делали, что плотно утыкали носами казённые окна, пытаясь понять тактику и намерения забастовщиков внизу, пили от расстройства нервов кофе, сплетничали и курили. Самые неуемные пытались тыкать пальцами кнопки застывших компьютеров и калькуляторов, и рассеянно просматривали прежнюю финансовую отчётность. К ним относились как к ненормальным и в свой круг не принимали.

К таким зачислили и Семёна Козюченко, презрительно называя его "Сёма".

"Что, Сёма, работаешь? - спрашивали у него с ехидцей сослуживцы. - Ну, работай, работай".

И Сёма работал. Работал до той самой поры, когда стало известно, что предприятие решено сделать акционерным. Вернее, такое решение созрело в светлой голове Сёмы. Это было не самое плохое предприятие, просто прежняя дирекция, увлечённая праведной борьбой за свои права командовать, растеряла прежних партнёров по поставкам и рынки сбыта, и тем самым поставило предприятие на грань полного развала.

Но Сёма, никак не афишируя свою деятельность, заинтересовал своих друзей в акционировании предприятия. Те подумали, просмотрели его расчёты и выкладки, почесали в затылках и махнули рукой: "Айда акционировать!"

Сотрудники были немало удивлены, когда тот самый презренный Сёма, бестолково рывшийся в пыльных гроссбухах и корпевший над компьютером, вдруг оказался обладателем контрольного пакета акций предприятия, и в одно прекрасное утро прикатил на "Вольво" к главному подъезду административного здания, вошёл в лифт и поднялся в кабинет директора. Ещё через час на двери вместо таблички "Директор тов. Лопатов В. И." появилась табличка "Генеральный директор С. Б. Козюченко". Ещё полдня сотрудники тренировались говорить "Семён Борисович" вместо "Сёма", при этом большую часть времени они тратили на то, чтобы подавить в голосе презрительные интонации.

Ещё большее удивление у них вызвало то, что предприятие через два месяца наконец-то заработало. Место перед административным зданием, где без конца проходили митинги протеста, опустело. Время кофе, тыканий носом в окно и животрепещущих бесед в неурочное время прошло. Молодой генеральный С. Б. Козюченко без лишних проволочек уволил тех, кто пытался с ним говорить на короткой ноге или ратовал за прежние необременительные порядки, и расставил на все важные посты, должности и должностишки новых людей.

Ещё через год предприятие начало получать прибыль.

Правда, вдруг заговорили, что прибыль эта обрела обыкновение уплывать в неизвестные дали. Разговоры привели к тому, что частыми гостями административного здания стали интеллигентного вида люди с папками и сосредоточенными лицами, на которых без труда читалось "я - мент" или "я - налоговый полицейский". Впрочем, как они ни рыскали в документах, как ни терзали клавиатуру компьютеров, всё оказывалось в полном порядке. Деньги уходили либо на реконструкцию, либо на оплату новых технологических линий, либо на путёвки работникам производства. Каждому рублю было расписано его вполне законное место. Но интеллигентные люди, следуя своему чутью, не могли смириться с таким положением вещей и решили взять предприятие под пристальный контроль.

К этому времени генеральный директор С. Б. Козюченко решил распроститься со своим детищем. Он продолжал мечтать о покое. По сути, вся эта суета очень утомляла, даже несмотря на его достаточно молодые годы. Генеральный ушёл тихо, унёся с собой на память табличку с двери.

В это же время, следуя своему плану обрести покой, Сёма решил одним решительным ударом создать семью, чтобы по достоинству оценить радость домашнего очага. Но это оказалось не таким простым делом. Вообще-то ему никогда не везло с девушками и женщинами. Скорее всего, их не очень привлекала несерьёзная внешность матримониального соискателя, ибо к своим двадцати восьми он утратил большую часть шевелюры там, где католические монахи специально выбривают у себя волосы, приобрёл солидное брюшко и при всём при этом обладал совершенно не мужественным лицом, которое пристало бы евнуху султанских гаремов, а не российскому молодому мужчине.

Его мать, потрясённая успехами сына на финансовом поприще, да так и не отошедшая от потрясения, робко предлагала ему в невесты своих протеже. И вот, после общения с очередной претенденткой "из хорошей семьи", Сёма решил жениться.

После скромной свадьбы на триста человек молодые отправились на Канарские острова. Супруга Сёмы была страстной девушкой (потом, конечно, женщиной). Она со всей страстью выудила у него большую часть состояния, потом рассмеялась ему в лицо и заявила, что подаёт на развод. "Как же так, Пупочка, мы ведь любим друг друга?!" - вопрошал он, наивно надеясь, что она шутит. Но Пупочка не шутила. Она снова рассмеялась и добавила: "Можешь любить сам себя, а я в этом процессе принимать участия не желаю".

Из брака Сёма вышел изрядно похудевшим (как телесно, так и финансово), и с горьким брачно-разводным опытом за спиной. Устроив матери дома грандиозный скандал, с окончательным ультиматумом "никогда и ни при каких обстоятельствах не поминать при нём больше о женитьбе", он решил погрузиться в работу, чтобы не думать о коллизиях судьбы и женской предательской сущности.

Работа, как всегда, нашлась. Это был скромная должность управляющего крошечным банком, который обслуживал трансфертные переводы как внутри страны, так и за её пределы. Друзья уверяли его, что огромные денежные потоки, прокачиваемые через банк, возникают совершенно законно, и совершенно законно покидают страну, и предложили возглавить это финансовое учреждение. Сёма не поверил, но возглавил. Целый год брака оставил удручающую дыру в его бюджете, и теперь эту дыру следовало залатать.

Покой, покой Где он, этот покой? Жизнь ставила перед ним, как перед скаковой лошадью, преграды различной сложности, которые следовало преодолевать, иначе тебя могли обскакать более выносливые, более умные и более наглые.

На пути преодоления этих преград у Сёмы появилось аккуратненькое здание банка в Староконюшенном переулке в двух шагах от новостройки "СБС-Агро", огромная квартира на Смоленской набережной, две машины, несколько телохранителей и две любовницы. Сёма никак не желал повторять печальный брачный опыт, а потому решил, что иметь любовниц - гораздо проще, выгоднее и приятнее, чем иметь одну жену-стерву, в любой момент способную выкинуть неизвестно какой фортель. Жена - это уже юридическая ловушка, из которой не так-то просто выбраться. А любовница - всего лишь удобная гавань, куда можно заплыть со спокойным сердцем, не боясь бунта или предательства.

Но Сёма ещё не знал, что попадал в ловушку гораздо хуже той, из которой он совсем недавно выбрался с потрёпанными парусами и почти пустыми трюмами. И если бы знал, то всё, вероятно, прошло бы для него удачно.

Но он не знал. И даже не догадывался. Сёма наслаждался передышкой, которую ему предоставила судьба до появления интеллигентного вида молодых людей с папками и сосредоточенными лицами, на которых написано всем известно что

2

виктория

Нужно сказать, что у Семёна Борисовича были странные сексуальные фантазии. У каждого из нас есть свои фантазии, в основном мало приличного характера, но это никого не смущает, так как о них никому не говорят, а просто стараются воплотить в жизнь. У кого-то это получается, в силу настойчивости характера и жизненного напора, у кого-то нет, в силу природной стеснительности и воспитания.

Будь Семён Борисович простым тружеником, живущим от зарплаты до зарплаты, вполне вероятно, его фантазии так и остались бы фантазиями, разбившимися к тому же о бигуди жены на затылке. Но Семён Борисович не был простым тружеником. Он входил в разряд людей, которым вполне по карману зайти в любой шикарный ресторан и провести там вечер. Он мог не жаться перед витриной, мысленно считая в кошельке деньги, а просто пойти и купить. Так Сёма и привык поступать - покупал то, что ему было нужно. Он мог купить даже свою фантазию.

А фантазии у него были весьма причудливые. Детская игра в аристократа, когда он представлял себя графом, герцогом и даже королём, перед которым все гнут спины, трансформировалась во взрослое желание обладать истинной леди. Понятие "истинная леди" у Сёмы ассоциировалось с несколькими признаками. Такая женщина должна быть прямой, словно ей в спину от задницы до головы всадили металлический кол, высокой, худощавой, неприступной. Она обязана слушать классическую музыку, читать Цвейга, уметь вести себя за столом, говорить мало, односложно и значительно, и отдаваться со страстью свежеспиленного бревна.

Этот образ так заводил Сёму, что он принялся за планомерные поиски его физического воплощения. Для поисков он рекрутировал весь свой штат охранников, назначенных ему его друзьями. Охранники, эти живые доказательства истинности теории сэра Чарльза Дарвина о происхождении видов, удивлённо хмыкнули, но не стали спорить с шефом. Они почесали бритые затылки, переговорили на своём тарабарском языке (который Семён Борисович иногда совершенно не понимал) и сказали: "Шеф, базара нет. Тёлка будет".

Первые же "конкурсантки" на звание "Истинная Леди" были Семёном Борисовичем нещадно забракованы. Они слишком напоминали его бывшую жену. Молоденькие вампирши, готовые пустить его кошельку кровь при каждом удобном случае, при этом не давая взамен ничего, кроме своей наглости и кое-как замаскированной порочности.

Ещё одну партию "истинных леди" постигла такая же участь.

Охранники снова почесали бритые затылки и выслали к шефу парламентёра. "Шеф, в натуре, распальцуй нам, чё ловить?" - задал парламентёр вопрос, поставивший Семёна Борисовича на какое-то время в тупик. Путём наводящих вопросов он, наконец, понял, что охрана оказалась в некотором затруднении на пути к поставленной задаче. Он, как мог, рассказал, что именно он хочет видеть в интересующей его женщине. Хотя охранник смотрел на него с вниманием заботливого семейного врача, но по его глазам Семён Борисович понял, что мысли верного стража просто не в состоянии постичь всю глубину, всю многогранность и всю прелесть лелеемого шефом образа.

Парламентёр вышел от шефа и был немедленно окружён своими собратьями, которых причуда шефа поставила на грань полного умственного расстройства (которое обязательно случилось бы, если бы было чему расстраиваться).

"Короче, братва, тёлку продолжаем искать. Шеф базарит, что хочет прямую, как доска, офигенно головастую, и всё такое. Не младше двадцати пяти", - добавил мокрый от пота посланник.

Последнее пожелание шефа привело собрание в состояние крайнего ступора. Обычно они имели дело с гораздо меньшими цифрами.

"Ему чё, мохнатую старуху найти?" - хихикнул кто-то из них, и это привело старшего в ярость.

"Кончай базарить! Сказано - найти, значит - найти!"

"Стой, братва! - воскликнул младший. - У нас во дворе такая кобыла живёт, зуб даю! Ходит, типа между ног что-то держит, книжки всякие на скамеечке читает и шавку выгуливает! Въезжаете? Полный атас! Шефу в самый кайф будет!"

На него посмотрели как на спасителя. Было решено немедленно отправить по известному адресу компетентную комиссию в составе старшего охраны, которого все звали Толян, его друга по весёлым вояжам вне служебного времени Кирюху, и того самого младшего, во дворе которого жила "кобыла". Его звали Витёк.

На том и порешили.

Уже через час они въехали в неприметный московский дворик, в котором чистое голубое небо можно было наблюдать где-то высоко-высоко вверху.

"Ну, чё, завалим прямо к ней?" - спросил Кирюха, отличавшийся тем, что привык сразу брать быка за рога.

"Осади, - ответил более осмотрительный и потому ставший начальником охраны Семёна Борисовича Толян. - Завалим к ней и чё, в натуре, скажем? "Здрасте, мы твои, конкретно, родственники из Туруханска"?

"Почему из Туруханска?" - озадаченно спросил Кирюха, не уловив тонкого юмора старшего оценочной комиссии.

"Потому что я там парился три года!" - рявкнул Толян.

"Тихо, пацаны! - шепнул яростно молодой Витёк. - Кажись, она валит!"

Все трое уткнулись лбами в стёкла своего джипа, разглядывая странноватую особу в длинном тёмном плаще, повязанную кругом светло-серым платком, и державшую на поводке самую отвратительную из всех собачьих пород - таксу, одетую к тому же в уморительный свитерок с аппликациями.

Женщина была довольно высокого роста с почти необозначенной грудью. И то и другое, на единодушный взгляд ответственной комиссии, было почти преступлением против всего женского рода, но шеф хотел такую, и с этим ничего нельзя было поделать. С шефом, как известно, не спорят.

"Ну, блин! - только и смог произнести Кирюха. - Где таких только делают, в натуре?"

"Ништяк! - одобрительно кивнул Толян, испытывая облегчение. - Как кликуха?"

"Я слышал, зовут Виктория", - услужливо сообщил младший.

"Выясни конкретно, где живёт и все дела", - распорядился Толян, несколько раз фотографируя женщину.

Вечером того же дня на стол Семёна Борисовича легли фотографии и бумажка, на которой крупными буквами были написаны имя, адрес и даже старательно выведен почтовый индекс местного отделения связи.

Одного взгляда на фотографию Сёме было достаточно, чтобы где-то внутри запульсировало сладостно: "ОНА!"

На радостях он вызвал всех охранников в свой кабинет и лично пожал их крепкие руки. Потом попросил задержаться Толяна, с целью посоветоваться по способу знакомства. Толяна такая задача выбила из колеи и он не произнёс ни слова, выслушивая любовный бред своего шефа, расхаживавшего по кабинету и строившего различные прожекты знакомства. Убедившись в полной несостоятельности советчика, Семён Борисович выгнал его и принялся думать в одиночестве. Ещё никогда ему не приходилось знакомиться с кем-то "с улицы". Но и кровь никогда ещё не грела такая жаркая мысль о женщине. Женщине из его фантазий!

Вначале он хотел устлать весь подъезд от её двери до улицы цветами, но потом выяснилось, что она живёт на первом этаже, да и приблизиться к предмету своего обожания он всё равно не сможет.

Потом ему пришла фантазия прислать ей по какую-нибудь драгоценность.

Отвергнув эту мысль, справедливо полагая, что драгоценность ТАКАЯ ЖЕНЩИНА просто не примет, он задумался над проектом фонтана во дворе её дома. Но это было долго и хлопотно. К тому же весь благородный проект мог наткнуться на стойкое сопротивление москвичей, известных своей нежной любовью к нетронутым ножом экскаватора дворикам.

Идеи сыпались из Семёна Борисовича до глубокой ночи. Он и не заметил, что все сотрудники банка разошлись по своим уютным квартиркам, только он, как полоумный, ходил всё это время по кабинету, повергнув свою ожидающую охрану в тоску и тревожный чуткий сон.

Он приказал везти себя домой, попутно отдавая Витьку распоряжение узнать, что ОНА любит, а что нет, чем увлекается "и всё в таком духе". Молодой Витёк ещё не окончательно затвердел на своей службе и понял небрежное окончание шефа "всё в таком духе".

Это было безумие, подогреваемое сознанием того, что ОНА одинока, и что никаких соперников на видимом горизонте не наблюдается.

Семён Борисович чуть ли не волосы на себе рвал, пытаясь придумать, как с НЕЙ познакомиться, не вызвав паники.

Он приехал в свою огромную пятикомнатную квартиру и не смог уснуть. Идеи, одна нелепее другой, продолжали сыпаться из него, как зерно из прохудившегося мешка. Под утро Семён Борисович мог бы уже задохнуться под этим зерном, но он не задохнулся, а просто уснул на огромной холостятской постели.

Приходящая горничная обнаружила его в позе младенца в утробе матери, одетого, как сумасшедший банкир. Она уже хотела тихонько выйти, как Семён Борисович вскочил и заорал на всю квартиру: "Нашёл!!!" Немолодая горничная, потрясённая до глубины души этим воплем, испуганно прижалась к стене и на всякий случай подняла руки, словно собралась сдаваться без всякого сопротивления со своей стороны. Семён Борисович, никак не заметил её готовности принять любой удар судьбы, вскочил с постели, ринулся в ванную, выскочил оттуда через десять минут свеженький, как сто долларов 99 года выпуска, и, приказав охране подать машину к подъезду, улетучился из квартиры.

Горничная, стоявшая всё это время с поднятыми руками, устало опустилась в ближайшее кресло, нащупала свои тревожные пульсы и окончательно решила бросить эту нервную работу.

Этим обычным московским утром все сотрудники банка поняли, что с их управляющим произошло что-то экстраординарное. Дело в том, что вместо обычного совещания начальников отделов Семён Борисович вызвал в свой кабинет охранников. Начальники отделов, уже собравшиеся со своими папками в приёмной, были весьма поражены, когда мимо них почти строем прошли угрюмые свидетельства эволюции жизни на планете Земля, и скрылись за дверью кабинета управляющего.

- Совещание будет позже, господа. Семён Борисович сейчас очень занят, - прощебетала секретарша Семёна Борисовича, ясно давая понять, что их дальнейшее присутствие в приёмной крайне нежелательно.

А в кабинете бушевал вулкан! Семён Борисович, брызгая слюной и размахивая руками перед испуганными охранниками, пытался членораздельно объяснить последним свою гениальную идею, которая могла бы помочь ему приблизиться к НЕЙ. Охранники не понимали, но очень старались.

- Я вам говорю, олухи, мы нападём на неё! Нападём! Раз! Раз! - орал Семён Борисович и кое-кому из охраны, которые были постарше и ещё застали те времена, когда советское телевидение крутило фильмы про войну, показалось, что видят перед собой того самого, с усиками, которому зачем-то очень нужна была Москва. Усиков у Семёна Борисовича не было, но впечатление всё равно было внушительным.

- Вы на неё нападёте, понятно вам? - продолжал яриться Семён Борисович.

- Это как, шеф? Замочить её, в натуре, что ли? - спросил нетерпеливо Толян, почтительно уклоняясь от пролетавших перед его носом кулачков.

- Болван! У вас только одно на уме! - взвился шеф.

По-правде говоря, у Толяна на уме было много других приятных вещей, но с шефом он не стал спорить. Не спорить с шефом - этот закон, в отличие от всех других законов, он хорошо уяснил за 30 лет своей жизни.

- Так чё, делать-то? - с отчаянием, замаскированным угрюмостью, снова спросил Толян.

- Вы как бы на неё нападёте. Как будто! Вы понимаете русский язык? Инсценируете нападение с целью ну, я не знаю, ограбления там, изнаси нет, не то, но что-то в этом роде. Это будет инс-це-ни-ровка!

Последнее слово шефа, произнесённое по слогам, у большинства присутствующих связывалось с чем-то жутко неприличным, но никто снова не стал спорить.

- Вы на неё нападёте, а я как бы её спасу! Господи, это же элементарно!

При слове "элементарно" охранники заулыбались. Все они были поклонниками многосерийного анекдота про знаменитого сыщика. Знакомое слово вызвало у каждого приятную ностальгию по уютной дежурке, где можно чувствовать себя более расслабленно, чем в кабинете полоумного шефа, решившего угробить ни в чём не повинную женщину, которую он к тому же никогда живьём не видел.

Видя, что его речь вызывает у них какую-то нездоровую реакцию, Семён Борисович постарался успокоиться и объяснить всё доходчивей. Для этого он сделал паузу, выпил минералки, выдохнул, противно щёлкнул пальцами и продолжил:

- Представьте себе, что женщина идёт по безлюдному парку. Она выгуливает свою собачку. Ей хорошо, ей приятно. И вот на её пути вырастают два три мерзавца. Они явно дают женщине понять, что им что-то от неё нужно. Собачка испуганно тявкает "тяв-тяв"!

Как только из уст шефа раздались эти необычные звуки, охранники испуганно попятились.

- Женщина тоже испугана. В этот момент мерзавцы выхватывают у неё сумочку и начинают в ней копаться. Женщина кричит: "Помогите! На помощь!"

Услышав эти крики, секретарша шефа Олечка скользнула к двери и прислушалась, испытывая непреодолимое желание позвонить в милицию, так как почти вся охрана собралась за дверью.

Охранники же в это время отступили ещё дальше.

- И тут появляюсь я! - выкрикнул Семён Борисович, походя в этот момент на другого великого полководца. - Я бью одного, второго, третьего, четвёртого думаю, хватит Бандиты разбегаются, а я подаю ей сумочку, ласкаю испуганную собачку и зову обедать в ближайшее кафе. Понятно?

Собравшейся публике всё это казалось кошмарным сном.

- Так её не мочить? - вдруг догадался кто-то, и эти слова принесли всем сладостное облегчение.

- Конечно, нет! Господи, как вам такое могло прийти в голову?! - обрадовался Семён Борисович понятливости своей верной охраны. - Так вот, вы должны узнать её распорядок дня, маршруты её прогулок, привычки. Даю вам три дня, а потом мы должны выработать стратегию. Всё, свободны! - сказал Семён Борисович, падая в кресло и распуская узел галстука.

Охранники плотной кучкой-"свиньёй", как древние крестоносцы, вместе торопливо толкнули дверь, при этом сбив с ног подслушивавшую Олечку. На её несчастье начальственная дверь не была обита мягким квартирным кожзаменителем, как двери советских партийных чиновников, и она, расшвыривая в стороны туфельки и портя причёску, приземлилась на свою хорошенькую (как считали многие в банке) попку.

Отступающие "крестоносцы" были так потрясены речью шефа, что просто переступали через неё, как через предмет, который, хотя ему было совсем не место перед дверью шефа, но не слишком удивил их. Последним через Олечку переступил Витёк, задел её носком туфли, извинился, и скрылся в недрах банка.

Олечка долго смотрела на закрывшуюся дверь, после чего прикоснулась наманикюренным пальчиком к своему ещё более хорошенькому лбу. Исследовав его и обнаружив там что-то, чего совсем не должно быть на лбу хорошенькой, умной молодой женщины с высшим образованием, она ринулась к зеркалу. Получив подтверждение своим опасениям в виде быстро растущей шишки, Олечка произнесла нечто такое, что совсем не должна была произносить хорошенькая, умная молодая женщины с высшим образованием.

То, что она произнесла, никто не слышал, так что это осталось достоянием истории. Достояние, прямо скажем, не слишком ценное, но ведь история не выбирает.

3

За эти три дня верные оруженосцы Семёна Борисовича успели, наконец, понять, что же конкретно от них требовалось. Задача оказалась так проста, что они искренно и долго удивлялись, как не поняли этого сразу. Скорее всего, виной тому был несуразный язык шефа, не умевшего по-человечески выразить свою мысль.

За три дня было с точностью выяснено, что Виктория Сергеевна работала переводчиком на одно прижимистое московское издательство, платившее Виктории Сергеевне через раз, отчего она вот уже несколько лет находилась в состоянии лёгкой, ненавязчивой нищеты.

На прогулки она выходила три раза в день, да так, что по ней можно было проверять часы - утром, после обеда и вечером. Из дома Виктория Сергеевна топала прямиком на проспект Маршала Жукова, переходила по мосту на Таманскую улицу, а оттуда в Серебряный Бор, к берегу Москвы-реки. Крысоподобная собачонка её сама трусила своими коротенькими ножками по известному маршруту, увлекая за собой свою хозяйку.

В качестве "бандитов" Толян выбрал Витька и более опытного в таких делах Макса. Они должны были возникнуть на узенькой аллейке и пощупать сумочку гражданки, а заодно для "острастки" и её саму. Потом, в сиянии славы, должен появиться шеф. Максу и Витьку нужно было призвать все свои актёрские способности, чтобы изобразить своё полное и отчаянное поражение, в чём Толян сильно сомневался. Но пара репетиций, когда шеф махал кулачком, а оба "бандита" сами собой расшвыривались в стороны, немного успокоили его волнение по поводу предстоящей операции.

Наконец всё было готово. Время выбрали, конечно же, вечернее.

Весна только-только захватывала власть в Москве, но позиции зимы были ещё сильны. Арктика непрерывно высылала подкрепление в виде циклонов со снегом и ледяным дождём.

Этим вечером в небесных боях наступила передышка, хотя небо всё ещё было покрыто свинцово-серыми клубами облаков.

В Серебряном Бору было мокро, тихо, сумрачно и тоскливо, как в любом другом городском парке в середине весны.

Верные преторианцы заняли свои позиции на всех стратегически важных точках парка, пытаясь разглядеть в мощные бинокли предмет нападения, который уныло брёл по дорожкам, волоча за собой крысоподобную тварь, которая, если судить по тому, с какой страстью она обнюхивала каждый кустик и нетерпеливо задирала кривую лапку, была явно мужского рода.

Сам император с той же нетерпеливостью (правда, нетерпеливостью несколько иного рода) ожидал команды появиться на сцене, прячась за огромным мокрым деревом, прикрываемый Толяном. Толян руководил всеми действиями императорской гвардии посредством рации.

- Кирюха, слышь, вы чё, в натуре, задрыхли там? - вопрошал он тихо.

- Всё путём, Толян. Секите, тёлка валит на вас, - отвечали ему.

Семёна Борисовича несколько коробили такие разговоры, но с этим приходилось мириться, так как, несмотря на все его старания, верная гвардия никак не могла научиться говорить нормально.

- Шеф, сейчас понесётся, - обернулся к нему Толян, и Семён Борисович ощутил легкое головокружение одновременно с нервной дрожью в коленках.

Он уже и сам видел, как высокая женщина, опустив очи долу и пиная сапожками свалявшуюся прошлогоднюю листву, шла по тропинке в их сторону.

К ней приближались "бандиты". По такому случаю на них были не форменные костюмы, а простецкие куртки и джинсы - сцена требовала соответствующих декораций.

- Пора, шеф, - шепнул Толян басом. - Вы, это на цырлах, потихоньку, значит, поближе подойдите. За кустиками она вас не просекёт.

Семён Борисович на негнущихся ногах вышел из-за дерева и направился к указанным кустикам. Как сквозь вату он слышал впереди непринуждённую беседу

- Привет, подруга, - сказал "бандит" Макс. - У тебя, эта закурить не найдётся?

"Кретин!" - вспыхнуло сердитое в мозгу Семёна Борисовича.

- Простите, я не курю.

- Ты чё, куда-то спешишь? - вступил в беседу "бандит" Витёк.

- Да, спешу, - нервически произнесла жертва неуёмной фантазии Семёна Борисовича.

- И чё, типа, - Макс закрыл ноздрю большим пальцем и почти интеллигентно сморкнул на дорожку, - в падлу побазарить с конкретными пацанами?

В это время собачка, видимо первая почувствовав неладное, злобно тявкнула.

- Прошу вас, молодые люди, дайте мне пройти

- А вот мы с друганом не спешим, - интимно сообщил "бандит" Витёк, вживаясь в роль. - Вот и ты не спеши.

Оба другана издали звук, похожий на смех очень больных на голову людей.

- Так вы дадите мне пройти? - "объект" возвысил голос.

"Какая женщина!" - заныло сладко в груди Семёна Борисовича.

- Не-а, - измывался Макс. - А чёй-то у тебя, подруга, в твоей кошёлке?

Семён Борисович видел сквозь голые прутья кустов, как его собственный охранник сорвал с ЕЁ плеча сумочку, и тут что-то замкнуло в его голове. Что-то похожее на бешенство разметало в его душе страх и все доводы разума.

- Ах вы, негодяи! Оставьте в покое женщину! - срываясь на фальцет, выкрикнул он из-за кустов, одновременно понимая, что ещё рано, что нужно было бы чуть-чуть подождать, но он уже не мог совладать с рыцарем печального образа в своём сердце.

Семён Борисович выскочил на тропинку и мелкими шажками приблизился к остолбеневшей группе на сцене.

Судя по виду "бандитов", его появление было для них самым настоящим откровением.

- Мерзавцы! - издал боевой клич Семён Борисович и неловко шлёпнул ладошкой по чуть небритой скуле "бандита" Макса.

Ничего не произошло. Макс обиженно взглянул на шефа и тупо потёр щёку.

- Я вам покажу, как над женщиной издеваться! - отчаянно выкрикнул Семён Борисович, и та же ручка, только сжатая в кулачок, упёрлась в стальной пресс "бандита" Витька.

Витёк, как уже говорилось, был молод, и потому соображал быстрее.

Он натурально охнул, сломился пополам и ухватился за Макса, который тоже вдруг вспомнил о своей роли и ни с того ни с сего грохнулся на грязную землю. Спустя мгновение оба "бандита", почему-то прихрамывая, скрылись в глубине парка.

Триумф был полный. В душе Семёна Борисовича пылал такой восторг, что он не сразу почувствовал какую-то странную возню у своих ног. Опустив глаза, он увидел, что в его штанину всеми своими зубами вцепилась крысоподобная тварь, одетая в тёплый свитерок с аппликациями. Она с наслаждением мотала мордой из стороны в сторону, с явным намерением испортить этот предмет туалета, стоивший Семёну Борисовичу как минимум две штуки баксов.

Не обращая внимания на эту подлость, Семён Борисович с улыбкой на устах повернулся к предмету своего обожания.

- Итак - начал он, но не успел договорить, так как в руках страстно интересовавшей его женщины появилась какая-то чёрная коробочка, которой она ткнула в него.

Семён Борисович ощутил, как всё тело содрогнулось в последнем любовном припадке и перестало его слушаться. Раненый в самое сердце, он упал на землю. Последнее, что он увидел, были огромные испуганные глаза под широкополой шляпой и вытянутую руку со странной коробочкой.

Спустя целое столетие он услышал голоса, мало похожие на те, которыми разговаривают ангелы:

- Она его, сука, шокером вырубила, я точно видел

- Молите Бога, чтобы нам это не вылезло боком, в натуре!

Очнувшись, Семён Борисович сразу увидел родные, не обременённые интеллектом лица своих верных преторианцев.

- Шеф, вы как? - спросил Толян, дрожащими пальцами расстёгивая ему верхнюю пуговичку. - Шеф?..

- Кретины - простонал Семён Борисович.

Это слово несказанно их обрадовало.

- Поднимайте его! - распорядился Толян. - Потиху! Не трясите!

- Всех уволю! Будете на помойках кормиться - выдыхал их начальник из последних сил.

4

После этой ужасной неудачи Семён Борисович решил действовать на всех фронтах одновременно.

Одним не совсем прекрасным (из-за очередного зимнего приступа в виде мокрого снега) московским утром в офис издательства "Истории и страсти" вошли два очень примечательных человека. Примечательных тем, что были весьма мужественной наружности, в отличие от тех, кто работал в издательстве - очкастых, длинношеих юношей, склонённых над компьютерами, и миленьких дам, которым, как известно, мужественность совсем не к лицу.

Молодые люди, решительно склонив головы, словно собираясь таранить любые преграды на своём пути, прошли через всё помещение и вошли в кабинет директора издательства.

""Крыша" пришла!" - пронеслось ветерком среди сотрудников. Все понимали, что приход представителей так называемой "крыши" ничего хорошего сулить не мог. Это означало, что Наталья Викторовна, директор издательства, в чём-то очень провинилась перед этой самой "крышей" и ей принесли "последнее китайское" предупреждение с пожеланием исправиться, или ещё что-то в этом роде, но тоже малоприятное. Через двадцать минут, когда "крыша" покинула кабинет директора, сотрудники уже решили, что Наталью Викторову в ближайшие дни обязательно "замочат", и что, как ни крути, придётся скидываться на венки.

Через минуту из кабинета выскочила красная, как варёный рак, сама директор (точно, "замочат"!) и подбежала к бухгалтеру, Веронике Карповне.

- Вероника Карповна! Вероника Карповна! Быстро, быстро разыщите эту, как её Татаркину Викторию Сергеевну! Она, кажется, у нас что-то переводит! Позвоните ей, пошлите кого-нибудь И готовьте отдельную ведомость на её работы!

- Какую ведомость? - со свойственной всем бухгалтерам подозрительностью поинтересовалась Вероника Карповна.

- Финансовую! - выпалила со злостью директор. - Поднимите все её прошлые работы, проведите, как доплату, компенсацию что угодно! Только быстрее!

- Какую доплату? - изумилась бухгалтер, работавшая в издательстве давно и получившая право спорить со всеми, с кем она считала нужным спорить. - Сколько и из каких фондов я должна ей платить?

- Сколько и из каких фондов, я вам потом скажу! - зловеще пообещала Наталья Викторовна и скрылась в своём кабинете.

"Нет, не "замочат" пока", - решили со вздохом облегчения сотрудники. И не потому, что им было жалко директора, а просто лишних денег, даже если они нужны на благородное дело покупки похоронных венков, никогда не бывает.

5

Семён Борисович, считавший себя после своего неудачного брака тонким психологом, решил, что нужно проявить максимум внимания тем, кого ОНА любит. Объектом этого внимания должна была стать, конечно же, та крысоподобная тварь, которая всё же попортила брюки Семёна Борисовича в тот злополучный вечер.

Пока Семён Борисович думал, его гвардейцы просто-напросто выкрали собаку, когда во время очередной прогулки ОНА спустила её с поводка. Сумка с тварью была доставлена прямо в кабинет Семёна Борисовича.

Тот посмотрел на скулящую и шевелящуюся сумку, потом строго взглянул на Толяна.

- Что это?

- Вот, нашли, в натуре! - счастливо соврал Толян, вытряхивая из сумки одетую в свитерок знакомую таксу.

Сердце Семёна Борисовича похолодело. Перед глазами всё помутилось от усталости и злости.

- Придурки!!! - заорал он, стукнув кулаком по столу. При этом такса испуганно сотворила лужу прямо на дорогом ковре.

- Я вас просил об этом? Я спрашиваю, просил?!

- А чё? - озадаченно пожал плечами гигант Толян, думая о том, что такой хлопотной работы у него ещё не было.

- Машину! Машину мне, быстро! Немедленно! И собаку собаку упакуйте! Я еду к ней! Что стоите? Живо!

Через пять минут Семён Борисович ехал по Тверской в своей шикарной машине, за рулём которой сидел лично Толян, и держал на руках, как величайшую драгоценность, сумку с тварью. Рядом покоилась огромная упаковка собачьего корма "Педи Гри".

Семён Борисович втайне был доволен таким поворотом событий. Теперь он имел возможность лично предстать перед предметом своего обожания, имея для этого весьма существенный повод.

Выехав на Ленинградский проспект, потом на улицу Народного Ополчения, они попали на знакомый проспект Маршала Жукова.

Приказав Толяну ждать в машине, Семён Борисович вышел с сумкой в простом московском дворике.

- Но, шеф, - встрепенулся Толян. - Я вас не отпущу одного, в натуре. Мало ли что эта кобыла выкинет

- Сиди здесь, и не рыпайся! - зло прошипел Семён Борисович.

Последнее выражение шефа было более чем понятным, и Толян счёл за лучшее подчиниться.

Семён Борисович поправил галстук и добавил.

- Я тебе позвоню, когда понадобишься.

Испытывая знакомую дрожь, он вошёл в подъезд и нажал кнопку звонка нужной квартиры.

Дверь открылась сразу, словно ОНА ждала.

О, это было прелестнейшее создание! Высокая, со вздёрнутым подбородком, она рассматривала Семёна Борисовича очаровательными заплаканными глазами.

- Это опять вы?! - в злом изумлении воскликнула ОНА.

- Да, это я, - признался Семён Борисович, совершенно не зная, что говорить дальше. - Добрый вечер

- Что вам угодно? Почему вы меня преследуете?

- Я не Что вы Совсем нет Очень нужно Простите, просто

- Я вызову милицию, - пообещала многозначительно ОНА.

- Не нужно милицию! - мгновенно прорвало его. Милиция в его планы совсем не входила, так как её представители имели обыкновение делать совершенно неправильные выводы, основываясь на недостаточных фактах. - Мадам, дело в том, что совершенно случайно я нашёл вашу

- Мой принц! - вдруг истошно завопила она, и Семён Борисович подумал, что серьёзно ошибся в выборе кандидатуры на звание "Истинная Леди", так как эта женщина, скорее всего, была припадочной.

- Принцик!!! - снова воскликнула она, обращаясь к твари, высунувшейся из сумки. - Боже мой! Моя радость! Мой Принцик!!

Она вырвала сумку из рук Семёна Борисовича и одним движением вытащила оттуда собаку. А ещё через мгновение дверь перед Семёном Борисовичем захлопнулась с тем похоронным треском, какой не оставлял сомнений в том, что никто её больше открывать не собирается.

Семён Борисович ошеломлённо рассматривал незатейливый рисунок на кожзаменительной поверхности двери, когда эта самая дверь вдруг снова открылась.

- Издательство - это тоже ваших рук дело?

- Что? Мне кажется

- Входите. Думаю, нам нужно поговорить, - сказала ОНА. На её лице не было и тени переживаний, испытанных всего мгновение назад.

Семён Борисович вздохнул и вошёл.

Через час Толян получил по сотовому телефону приказ принести собачий корм.

"Ништяк! Дело на мази", - подумал охранник довольно, вытаскивая из "мерса" мешок с кормом.

6

Виктория Сергеевна Татаркина тоже имела печальный брачный опыт.

Её первый и последний муж, за которого она вышла замуж, будучи уже давным-давно не первой молодости, в свою очередь был очень молодым человеком. Молодым, наглым и развратным. О, эти египетские ночи в её простой московской квартире со множеством комнат, доставшейся от родителей!

Оказалось, что молодой человек учился и жил в общежитии, так как не был коренным москвичом. Его возраст нисколько не смущал Викторию Сергеевну. Он был совершеннолетним - ну и ладно!

Она во второй раз в жизни влюбилась. В первый раз её угораздило испытать это чувство к молодому женатому профессору в её далёкие, очень далёкие студенческие годы. С профессором она самозабвенно целовалась, но до ЭТОГО у них не дошло, то ли потому, что профессор был благоразумен, то ли трусоват до маниакальности.

В любом случае, молодой негодяй завладевший её сердцем много лет спустя, позволил ей наверстать упущенное. Молодой фавн запрыгивал на неё в любое время суток и в любых местах, которые ему подсказывало его больное воображение.

Виктория Сергеевна наивно решила, что это и есть СЧАСТЬЕ. А, решив так, сама предложила расписаться. О, какую он устроил ей сцену! Нет, нет, что ты! Я буду тебе обузой! Я должен выучиться, приобрести положение в обществе, заработать много денег, чтобы содержать такое требовательное, такое нежное, такое хрупкое создание!

Но она настаивала, и он не устоял.

Они устроили скромную свадьбу, на которую он пригласил своих друзей, а она друзей своих покойных родителей. Свадьба немедленно разделилась на "старых" и на "молодых". "Старые" - все коренные москвичи, самых высоких моральных правил, с каменным выражением лиц высидели час, а потом откланялись. Виктория Сергеевна осталась один на один с "молодыми". Те вовсю веселились, не замечая того, что половина гостей спешно ретировалась.

Её тогда здорово напоили, и на следующее утро она проснулась почему-то не в объятиях молодого мужа, а рядом с небритой рожей свидетеля. Муж исчез и явился только около полудня.

Она не захотела обратить внимание на этот тревожный признак, за что очень скоро и поплатилась.

Как только молодой муж был прописан в её квартиру, его отношение к жене стало, мягко говоря, холодным. Он, как не стреноженный конёк, гарцевал где-то на стороне, а когда приходил, от него просто разило дешёвенькими женскими духами, не говоря уже о помаде на воротничках его сорочек, которые она, следуя своим понятиям о верной жене, упорно ему стирала.

Мучимая ревностью, загнанной внутрь себя природным тактом, Виктория Сергеевна однажды попросила объяснений, на что получила красноречивый жест из поднятого прямо вверх среднего пальца мужественной руки.

Естественно, не могло быть и речи о дальнейшем совместном проживании.

Ей пришлось разменять родительскую квартиру, чтобы навсегда избавиться от "этого типа", как она его отныне называла.

И вот прошло несколько лет. Молодость окончательно уходила, как песок в песочных часах, с той лишь разницей, что её нельзя было повернуть так же, как эти часы.

И вот однажды произошло необычное. Виктория Сергеевна наитием почувствовала, как за ней начали наблюдать какие-то люди. Она говорила себе, что это возрастное, что никого просто в принципе не может интересовать немолодая переводчица, частенько сидевшая без копейки в кармане и украдкой подворовывавшая сухарики "Педи Гри" у своего Принца.

Она уже разозлилась на себя, обозвав страшным словом "старая неврастеничка", и решила игнорировать подозрения, как произошло это кошмарное нападение в парке. Господи, как же она тогда испугалась! Хотя Принца, похоже, это только раззадорило. Прежние страхи вернулись к ней, заставив разыскать древние запасы валерианки.

На следующий день после этого позвонила эта стерва Наталья Викторовна, директор издательства, и елейным голосом просила приехать к ним, чтобы получить какую-то компенсацию и доплату. Виктория Сергеевна удивилась, но поехала. В издательстве её встретили так, как не встречали даже после самых удачных переводов. Наталья Викторовна, разговаривавшая в последнее время только через своего секретаря, вышла к ней собственной персоной, сказала что-то насчёт того, что её работы несколько неправильно оценивались, что эту досадную ошибку издательство решило исправить, что весь коллектив надеется на дальнейшее удачное сотрудничество.

О, Виктория Сергеевна подозревала, что за этой сладкой патокой что-то скрывалось! Что-то, чего она пока не видела и не замечала.

Под это удачное начало ей преподнесли ведомость, в которой стояла такая сумма, которую она не получала за все свои переводы вместе взятые.

"Что это такое?" - нахмурилась Виктория Сергеевна, пытаясь разглядеть на ненавистном лице своей рабовладелицы признаки психического нездоровья.

"Это ваш гонорар", - без тени таких признаков ответствовала рабовладелица.

"Вы что, серьёзно даёте мне такие деньги?" - всё ещё не верила Виктория Сергеевна.

На лице негодной садистки отразилась секундная досада, словно она действительно не желала отдавать эти деньги, но огромным усилием воли заставляла себя их отдать.

"Конечно. Они ваши".

Виктория Сергеевна расписалась в ведомости и получила у ещё одной Горгоны - бухгалтерши Вероники Карповны, - несколько внушительных новеньких пачек самых крупных российских купюр. Вероника Карповна не была так любезна, как директор издательства. Она швыряла эти пачки так, будто оказывала Виктории Сергеевне величайшую милость из собственного кармана.

Вернувшись домой во взвинченном состоянии от страха быть ограбленной, Виктория Сергеевна выложила пачки на стол и долго на них смотрела, не в силах поверить, что видит то, что видит. Опомнилась она только после того, как Принц потребовал вести себя на прогулку.

На этом странности не закончились.

Утром следующего дня Принц пропал. Она обегала почти весь Серебряный Бор, выкрикивая его имя. Забралась чуть ли не Нижние Мневники и в Парк Фили, но Принц так и не отозвался.

Виктория Сергеевна вернулась домой в совершенно разбитом состоянии. Пропал единственный друг, которому она доверяла в последние четыре года все свои секреты и обиды.

Тем же вечером Принца вернул тот самый человечек, который, как ей показалось, спас её в парке от хулиганов, но тогда она не стала разбираться от страха кто есть кто, и просто обезвредила и его на всякий случай.

Как только Принц к ней вернулся, она сразу всё поняла.

Человечка звали Семён Борисович Козюченко. И судя по одежде, а так же по размаху задуманного им соблазнения, он был совсем не бедным человеком. Он, конечно, не был красив. Богатые редко обладают этим полезным качеством. Но это было не так важно, так как в её возрасте привередничать просто глупо.

Пока он болтал какие-то глупости, Виктория Сергеевна думала. Она думала о том, что далеко не молода, что давно пора ремонтировать квартиру и поменять телевизор на более современную модель, что этот человек имеет на неё почему-то виды, и что такой шанс грех не использовать.

- Так вы хотите, чтобы я стала вашей любовницей? - спросила она, прямо посмотрев в его бегающие глазки.

- Ну вообще-то этот вопрос - отчаянно краснея, мямлил Сёма, потом выпалил: - Да, хочу, Виктория Сергеевна!

- В таком случае, я согласна, - ответила она ледяным тоном Настоящей Леди.

7

Что значит быть любовницей богатого, очень богатого человека Виктория Сергеевна поняла весьма скоро. Нужно было только следовать сложной и запутанной игре, которая родилась в маленькой плешивой головке господина Козюченко. Это была его фантазия, и Виктория Сергеевна по мере сил и опыта воплощала её в жизнь.

Для начала он поселил её в "Национале" на Манежной, откуда открывался вид на Кремль (а в это время в её квартире начался евроремонт). У неё появилась кредитная карточка, сотовый телефон, автомобиль (который она не умела водить), свой мастер в косметическом салоне, личный собачий ветеринар, ложа в театре и куча других мелочей, существенно облегчавших быт.

Козюченко приезжал к ней в конце рабочего дня, и они шли в театр (оперу, балет, мюзикл - смотря по желанию), потом в ресторан, где молча ужинали, изображая августейшую пару. Ему нужен был холод, и он получал его вдосталь. Она презрительно смотрела на него, когда он пытался говорить что-то о работе, высокомерным жестом останавливала его попытки поцеловать ей руку, с отвращением отворачивалась, когда он говорил с кем-то по телефону. К ночи он так заводился, что уже пыхтел, краснел и всё чаще дотрагивался до узла галстука, словно он душил его.

Когда они поднимались в её номер-люкс, Семён Борисович набрасывался на неё, тщётно пытаясь дотянуться до слишком высоко расположенных губ. Она его отталкивала, томно восклицала: "Ах, оставьте, господин Козюченко!", и скрывалась в спальне. Раздеваясь, она чутко прислушивалась к его нетерпеливому топотку по номеру. А потом, уже лёжа в постели, Виктория Сергеевна всё же позволяла ему войти. Чудо на коротеньких ножках влетало в спальню, плюхалось на неё и делало своё дело, отчаянно потея, повизгивая и пытаясь поймать её губы.

Жизнь продолжалась. Более того, она стала намного и удобнее комфортнее. За это стоило выпить.

8

покушение

Жизнь приобрела вид тихой спокойной деревенской речушки, протекавшей среди лугов и мирных полей. Казалось бы, жить да радоваться нужно. Но что-то ещё мешало Семёну Борисовичу чувствовать сладостный покой мирной жизни простого российского банкира.

Да и что такое жизнь простого российского банкира, возглавляющего финансовое учреждение, которое проворачивало, сказать по правде, делишки, не всегда одобренные российским законодательством? Суета и хлопоты. Чего только стоит ожидание интеллигентного вида молодых людей с папками, способными вырасти на пороге банка в любую минуту! Сёма Козюченко хорошо разбирался в законах не только государственных, но и негласных законах того мира, на который работал, и именно поэтому он не мог чувствовать себя спокойно.

Его опасения возросли после одной занятной сделки, которую обслуживал банк по настоятельной просьбе его друзей. Банк принял в свои любящие объятия некую сумму денег из другого, какого-то далёкого провинциального банка, как эстафетную палочку, разбил эту сумму на десятки мелких частей и переправил на заграничные счета, открытые на предъявителя. То есть каждый, кто знал банк и номер счёта, мог получить доступ к деньгам. Операция простая, но его друзья проявили почему-то к ней особое внимание.

Спустя неделю, во всех новостях заговорили о заказных убийствах банкиров провинциальных банков. Они были разрозненными и никто не связывал их между собой, но, узнав об этом, Сёма Козюченко смертельно испугался. Всё дело в том, что он знал цепочку банков, через которые проходил этот таинственный счёт, прежде чем попасть к нему. И эта цепочка идеально повторяла все убийства.

Сёма забеспокоился. Сёма занервничал. Сёма осунулся и даже перестал ездить в "Националь", где ждала окончания евроремонта в своей квартире Виктория.

Он ждал ЗВОНКА. Днём и ночью.

И звонок раздался.

Сёма почему-то сразу понял, что это звонок от друзей. Было в нём что-то требовательное, настойчивое, непреклонное, не терпящее проволочек.

Звонок прозвучал именно тогда, когда он проводил очередное совещание начальников отделов.

Семён Борисович поднял трубку и сказал робко:

- Да, слушаю.

- Привет, Сёма, - раздалось в трубке покровительственное.

Семён Борисович прижал трубку к груди, как любимого младенца, и нетерпеливыми жестами разметал перед собой воздух, давая понять, что совещание окончено.

Начальники отделов всё прекрасно поняли и немедленно покинули кабинет управляющего.

- Слушаю, тебя, - вновь уронил Семён Борисович в трубку.

- Как жизнь?

- Живу помаленьку, - глупо хихикнул он.

- Ну, это ненадолго, - засмеялся собеседник, от чего Семён Борисович справедливо решил, что это шутка.

- Так, значит, помаленьку, говоришь? Понятно. Как там посылочка наша?

- Отослана, - доложил Семён Борисович, которому вдруг стало душно. - Ещё пять дней назад отослана. На предъявителя.

- Куда отослал?

- Швейцария, Англия. Как обычно. Номера счетов у меня.

- Хорошо. Очень хорошо. Только, вот какая незадача - начал собеседник, и Семён Борисович понял, что сейчас разговор пойдёт о главном. - Тот, кто посылочку эту потерял, концы ищет. Крепко ищет. Я бы сказал, планомерно. Его понять, конечно, можно, но что уж тут поделать? Как говориться, что с возу упало, то пропало. Только пока он это поймёт, нам много неприятностей доставит.

- Наслышан, - отозвался Семён Борисович, чуть не произнеся на конце слова плебейское "с".

- Это хорошо, что ты уже в курсе. Сам понимаешь, Сёма, ты у нас просто незаменимая личность. Помним твои заслуги

- Ну что ты, какие заслуги! - скромничал Семён Борисович, кокетливо накручивая на пухлый пальчик телефонный шнур.

- Помним, помним, - строго настаивал собеседник, - потому и дорожим тобой. Нужен ты нам, Сёма. Ещё нужен.

- Всегда рад помочь - нервно усмехнулся он, не слишком обнадёженный последним добавлением.

- Так вот, Сёма, нужно тебе скрыться на время. Недельки, скажем, на три.

- Ка-как скрыться?

- Совсем, Сёма. Никаких заграниц, никаких престижных санаториев. Нужно чтоб о тебе ни одна живая душа не знала, пока всё не утрясётся.

- А потом?

- Потом снова в банк, родимый. У нас тут ещё кое-какие делишки есть.

- А куда же мне скрыться? Может, на Гавайи махнуть, или в Австралию? - размечтался он. - У меня отпуска уже сто лет не было

- Здрасте, приехали! - с сарказмом поздоровался собеседник. - Ты бы лучше уж тогда на Красную площадь вышел с плакатом "Я - Сёма Козюченко. Переправил посылочку с шестью ноликами в "у. е." к чёртовой бабушке, которая живёт за границей".

Семён Борисович испуганно сглотнул и распустил узел галстука. Что-то не понравилось ему в голосе собеседника.

- Так что же делать?

- Что делать? Есть тут у нас одна задумка Верняк. Ни одна собака не найдёт. У тебя какие-нибудь болезни есть, Сёма? - ласково поинтересовалась трубка.

- Есть, - желая быть искренним, ответил Сёма, вспомнив про свой застарелый геморрой и подступившее совсем недавно (на нервной почве, разумеется) половое бессилие.

- Вот и прекрасно! - обрадовался собеседник. - Будет отличное прикрытие. Поместим мы тебя в один подмосковный военный госпиталь. Под чужим именем, конечно. Подлечишься там, отдохнёшь. А заодно переждёшь всю эту заваруху. Отвезут тебя туда наши люди. О том, что ты там, знать никто не должен. Ни одна живая душа. Поэтому будешь там один. Толян и все остальные останутся в городе. В общем, всё, Сёма. Завтра утром за тобой заедут. Поправляйся.

В трубке зазвучали гудки.

Семён Борисович тяжело дышал и смахивал неверной рукой холодный пот со лба.

Жизнь иногда ласкала, а иногда нещадно отвешивала оплеухи.

И с тем и с другим следовало мириться.

Одно утешало - он НУЖЕН! ЕЩЁ нужен.

9

любаша

Как и было обещано, утром у подъезда дома его ждала машина. Незнакомые ему люди, похожие на киногероев из шпионских фильмов, усадили Семёна Борисовича на заднее сиденье и попросили делать всё, что ему скажут.

Впервые Семён Борисович затосковал по Толяну и остальной своей охране. Хоть их рожи и опротивели ему за два года, но рожи ЭТИХ были ему ещё противнее, и всё потому, что он их боялся.

Машина сорвалась с места, пролетела Новинский бульвар и нырнула в транспортный поток на Садовом Кольце. Он не знал, куда именно его везут, а спрашивать у этих мускулистых истуканов, судя по всему, было бесполезно. Семён Борисович сам заметил, что машина держит направление в Северо-Западный округ. Промчавшись по первой Ямской-Тверской, потом по Ленинградскому проспекту, они выехали на Волоколамское шоссе. В туннеле под каналом Химкинского водохранилища машина сбавила ход. В этот момент его непочтительно вытолкнули из салона и моментально препроводили в машину, стоявшую впереди.

Полумёртвый от страха Семён Борисович, уже не чаявший когда-нибудь увидеть ясно солнышко, перевёл дух.

Машина, в которую он пересел, тронулась с места и вскоре они уже были за кольцевой дорогой.

Достав плоскую фляжку, Семён Борисович сделал пару глотков своего любимого коньяка. Только после этого ему немного полегчало, а за кольцевой и вовсе сморило в дремоту.

Его разбудили уже на территории госпиталя. Дюжие спутники вручили ему документы и оставили, словно сироту казанскую, в пустом гулком коридоре возле приёмного покоя.

Самое ужасное было то, что Семён Борисович не знал, вернее, совершенно забыл, как ему вести себя в этом новом для него мире, где нет охраны, секретарши, мобильного телефона (у него отобрали всё, включая бумажник с кредитками) и любовницы, великолепной и ледяной, "как айсберг в океане", Виктории. И он совершенно не знал, что его ждёт в будущем.

Неожиданно из двери приёмного покоя выглянула какая-то подозрительная личность в белом халате и окликнула его:

- Это вы капитан Погорелов?

- Что? - не понял подозрительную личность Семён Борисович, никогда в жизни не служивший в армии и полагавший, что слово "капитан" могло относиться только к тем, кто плавает в море. Но тут он вспомнил, что истуканы в машине что-то говорили ему об этом капитане, но он, пребывая в дремотном состоянии, не слишком утруждался слушать.

- Это вы капитан Погорелов? - повторил человек в белом. - По документам, кажется, так

Семён Борисович не зря учился в университете, поэтому сообразил, что друзья в своей неимоверной щедрости придумали для него такую фамилию.

- Да, это, вероятно, я - робко согласился Семён Борисович.

- Проходите, я вас оформлю.

Эта фраза очень не понравилась новоиспечённому капитану, но он решил пока не возмущаться.

Неприкаянно держа в руках целлофановый пакет, неудавшаяся мишень для киллера вошла в комнату и растерянно остановилась. Человек в белом уже что-то строчил в какой-то книжке.

- Присаживайтесь, - не отрываясь от своего увлекательного занятия, кивнул эскулап на кушетку.

Семён Борисович в этот момент пожалел, что связался с банковским делом.

- Впервые вижу такую безалаберность. Ваша медицинская книжка, как мне сказали, потеряна, нет также направления от вашего врача. Безобразие

Семён Борисович был совершенно с ним согласен, всеми душевными силами желая уйти отсюда. Но он вспомнил, что за этими стенами на его молодую голову должны были покушаться неизвестные враги, и удержал себя от соблазна отправиться восвояси.

- Впрочем, мы люди маленькие. Приказ есть приказ, верно, товарищ капитан? - весело поинтересовался человек в белом.

- Да, да, - кивнул с нервным смешком Семён Борисович, которого не называли "товарищ" со студенческих времён.

- Так заполним вашу временную карту стационарного лечения, Семён Борисович

Сёма вздрогнул, но потом с благодарностью подумал о друзьях, которые не стали менять его имя совсем. Да, но запомнить бы только фамилию Погорелов Погорелов

- Итак, Семён Борисович, что вас беспокоит?

Сёма вздрогнул ещё раз. Он никак не ожидал подобного вопроса и не приготовил на него ответ. Мысли его приобрели скорость реактивной ракеты.

Перед ним стоял выбор - признаться в геморрое или в проклятой половой немощности? И то и другое никак не облагораживало. Но сказать что-то было нужно. Ещё секунда и Семён Борисович выбрал геморрой. Признаться в нём было не так неудобно, как в импотенции (к тому же он надеялся, что она имела временный характер).

- Знаете, у меня в последнее время очень неприятно ходить в туалет, - доверительно начал Семён Борисович. - Такие, знаете ли, боли и неудобства

- Кровь есть?

- Что?

- Кровь есть, когда облегчаетесь?

- Нет. Кажется

- Понятно. Сколько времени вы испытываете эти неудобства?

- Достаточно давно, - краснея до глубины души, ответил Семён Борисович. - Сидячая работа, знаете ли

- Понятно. Профессиональная болезнь штабиста. В проктологическое, батенька. Там вас посмотрят и решат, что делать. Сейчас пройдите по коридору направо, там вас переоденут и проводят в отделение.

Семёну Борисовичу ничего не оставалось делать, как взять поданные документы и выйти в коридор. Он смутно ощущал, что совершил какую-то страшную, непоправимую ошибку, выдав свой личный недуг в такой трагический период своей жизни, когда ему нужны были все силы, чтобы бороться.

И вообще его нервировало всё, связанное с больницами. Ещё в детстве Сёма понял, какие это ужасные учреждения, где ты уже не человек, а некое существо, которое должно безропотно позволять людям в белых халатах удовлетворять своё садистское любопытство.

Семён Борисович прошёл по коридору и нашёл дверь с надписью "Душевые". За этой дверью сидели две особы неопределённого возраста, и пили чай. Их грязные халаты повергли Сёму в ужас, но он уже стал частью безропотной массы, и не мог произнести ни слова укора этим двум церберам, стоявшим у врат ада, в которые входил Сёма.

- Раздевайтесь там, - кивнула одна из них на открытую дверь в следующую комнату, где вдоль стен стояли огромные эмалированные ванны и длинные скамьи; потом добавила строго вдогонку: - До трусов. Мы выдадим вам всё наше.

Было холодно и неуютно. Сёма решил сопротивляться до последнего, если эти две ведьмы захотят его помыть.

В сотый раз мысленно произнеся: "Боже мой, какой ужас!", Семён Борисович разделся, оставшись в дорогих трусиках, которые он не мог разглядеть из-за живота.

Спустя несколько минут томительного ожидания, Семёну Борисовичу выдали какую-то чудовищную тёмно-бордовую робу, в которую, вероятно, одевали каторжников.

Чувствую себя совсем плохо, Семён Борисович с трудом одел её, после чего с чувством, которое испытывают смертники, проводил взглядом свою одежду, отправившуюся в кладовую.

Всё было кончено.

Потом его провели по чистеньким коридорчикам в отделение и усадили перед дверью с матовым стеклом, на котором было написано "Процедурная".

Через минуту оттуда выглянула мордочка, закрытая марлевой повязкой, и женским голосом спросила:

- Вы Погорелов? Проходите, Погорелов, быстрее.

Псевдопогорелов прошёл.

- Штанишки, трусики на стул, и сюда - на кушеточку, - поступил новый приказ.

Семён Борисович стеснялся и щурился от нестерпимого света. Но сознание свой полной беспомощности выбило его из колеи, полностью лишило способности к сопротивлению. Он был во власти Великих Инквизиторов, а путь к бегству был отрезан проклятым киллером, где-то поджидавшим его в этом огромном и одновременно таком маленьком мире.

Чувствуя себя ужасно глупо без штанов, когда кругом совершенно незнакомые люди (ещё ужаснее было бы, если бы это были знакомые), он прошлёпал к высокой кушетке и сел на неё, стараясь прикрыть руками причинное место.

- Нет-нет! - раздалось где-то позади него непреклонное. - Коленочками на кушеточку и ручки под себя.

Ласкательные окончания звучали просто издевательски.

Горя от стыда и уже окончательно полагая, что пуля киллера была бы самым верным выходом из положения, Семён Борисович стал так, как от него требовалось. Сейчас Семён Борисович стал похож на тяжёлую древнюю мортиру, выставившую массивное дуло для поражения врага.

Прижавшись пылающей щекой к кушетке, он думал о том, что никогда в жизни не попадал в более идиотское положение. И никто не ставил его в такую позу. Ставил он, но не ставили его.

Семён Борисович с настороженным вниманием прислушивался к тому, что происходило сзади.

- Юрий Петрович, Владимир Владимирович, всё готово, - произнёс противный женский голос.

В какой-то момент он понял, что умирает, так как нечто ужасающе чужеродное проникло внутрь него, скользнуло вглубь и замерло там.

"Боже мой, какой кошмар!" - в который раз произнёс Семён Борисович мысленно и ещё более эмоционально застонал, как стонет раненый зверь. Теперь он имел полное представление о том, что испытывали древние преступники, которых палачи с комфортом усаживали на кол.

- Потерпите потерпите - ободряюще сказал садист сзади. - Галина, тубус на двадцать сантиметров

Пыточное орудие вонзилось в него ещё глубже.

- Хорошо, - проговорил всё тот же гестаповец. - Что мы тут наблюдаем?

Семён Борисович просто не представлял, что можно наблюдать в таком месте.

- Ага множественные геморроидальные на двадцать часов и на пятнадцать. Видите, Юрий Петрович? Так, девочки, подойдите поближе

Семён Борисович даже зажмурился, не желая верить своим глазам. В процедурную несмелым табунком вошли какие-то люди, преимущественно женского пола, и выстроились возле его Голгофы, на которой он стоял в позе мортиры.

- Как мы можем наблюдать, здесь типичные геморроидальные узлы и выпадения, то есть расширение вен нижней части прямой кишки, иногда кровоточащих и воспаляющихся, - менторским тоном комментировал мужской голос. - В данном случае узлы без воспалений, то есть геморрой в фазе ремиссии. В любом случае показана геморроидэнтомия. Галина, этому молодцу сегодня ничего не давать. Слабительное, клизма вечером и утром. Завтра оперируем.

Ужасающий инквизиторский инструмент был удалён и Семён Борисович облегчённо вздохнул.

Под взглядами табунка Семён Борисович оделся и, сгорая от первобытного стыда, буквально выскочил из процедурной, с одной мыслью - бежать!

Но в коридоре он буквально носом уткнулся в какое-то препятствие. Рассмотрев препятствие получше, Сёма увидел, что это внушительных размеров бюст, затянутый во всё тот же непорочный белый цвет. Обладательница бюста охнула и прижала к нему руки, словно боясь, что внутри разобьётся что-то хрупкое.

- Ой, больной, як вы мене напугали! - выдохнула обладательница бюста. - Вы Погорелов?

- Что? - спросил Семён Борисович, находясь в некоторой прострации из-за того, что с ним происходило минуту назад.

- Вы Погорелов? - с надеждой повторила она.

- Да, это я, - произнёс он, испытывая отвращение к самому себе.

- Так я жеж за вами! - обрадовалась эта со всех точек зрения широкая особа. - Идёмте. Тут вам сказали приготовить отдельную палату. Так шо будете у нас с комфортом, як дома. Ну, шош вы стоите? Пойдёмте!

Она говорила так мягко, так убедительно, что Семён Борисович не мог не подчиниться.

Так он познакомился с Любашей.

10

За те две недели, что Семён Борисович провёл в госпитале, он узнал очень много интересных вещей. Во-первых, теперь он знал, что такое "Клизменная" и больше не пугался страшного резинового агрегата с длинным шлангом. Во-вторых, старожилы проктологического отделения просветили его, сообщив, что теперь он с любых сторон не девственник, как ни поворачивай. В-третьих, он понял смысл выражения "ни самому посмотреть, ни людям показать". В-четвёртых, что задницы легко бреются. В-пятых, что можно без стеснения скинуть штаны по первому же требованию человека в белом халате.

Но самое главное, что банкир вынес из всех своих несчастий - была медсестра Любаша, обладательница объёмного тела, мягкого сочувственного голоса и слёзной способности к сопереживанию. Она заняла не последнее место в его сердце, рядышком с "Истинной Леди" Викторией. Тело Любаши, её мягкосердечие привлекало Сёму столь же сильно, как игра с "Истинной Леди". Возможно, даже более сильно, так как вместе с Любашей к нему вернулась и способность делать то, что делали все мужчины от 14 до 70.

Семён Борисович Козюченко сломал сопротивление Любаши сразу, как только почувствовал отступление болей в одном порванном на британский флаг месте своего организма. Да и нельзя было сказать, что Любашино сопротивление было слишком уж отчаянным и непримиримым. Любаша вообще редко чему сопротивлялась, принимая все приятные и неприятные сюрпризы судьбы с поразительной покорностью.

Радость любви к ближнему (сиречь, к мужчине) Любаша познала ещё в студенческие годы. Будучи не слишком красивой из-за расплывшейся фигуры, она компенсировала этот недостаток внимательностью и готовностью выручить очередного знакомого студента, алкавшего тела. Боже, как же она всех их, бедненьких, жалела, как любила кормить по утрам с ложечки очередного страдальца, уютно устроившегося в её узкой девичьей постельке с инвентарным номером общежития! Об этой Любашиной особенности говорилось тихим шепотком, словно о великой тайне, но эта тайна, как водиться, была тайной Полишинеля.

После окончания медицинского училища, она познакомилась с представительным военным, уговорившим её перейти в ряды славных военных медсестёр. Она не знала, что военный потому так и настаивал, чтобы иметь возможность общаться с ней почаще. Военного она звала Мишуня, несмотря на то, что он был начальником штаба одной из частей Московского гарнизона. Звала она его так до тех пор, пока не устроилась работать с санчасть той же части. Потом, разумеется, следовало соблюдать хоть какую-то субординацию. Она и соблюдала, порой всё же путая, когда называть Мишуню Мишуней, а когда официально товарищем подполковником.

Товарищ подполковник, как и следовало ожидать, был женат. И женат на ужасной истеричке, которой всё время казалось, что её муж ей изменяет. Товарищ подполковник называл её по-семейному "дурой" и уверял, что большая часть седых волосков у него на голове появилась именно из-за её необоснованной подозрительности. Жена, конечно, ему не верила и искала доказательства коварности мужа.

Мишуня, не желая давать жене в руки такие доказательства, вынужден был срочно сократить свои походы в санчасть за аспирином.

Любаша же во время длительной разлуки с "коханым" помогала молодым солдатикам в их борьбе с эротическими сновидениями. Молодым солдатикам такая помощь очень нравилась, о чем они в туманных намёках сообщали в письмах родным, близким и друзьям.

Войсковую часть залихорадило. И в прямом и в переносном смысле. Бедных солдатиков просто косили потёртости на ногах, высыпания на коже и недомогания другого рода, требовавшие немедленного вмешательства медицинского персонала. Они строем маршировали в санчасть, откуда возвращались почти совершенно здоровыми.

И вот однажды, томимый разлукой с медсестрой Любашей, товарищ подполковник допустил одну досадную промашку. Воспользовавшись тем, что жена отправилась на выходные навестить старичков родителей, Мишуня запрыгнул в свою личную "Волгу", слетал в санчасть, после чего быстро вернулся домой. Пропускавший его машину дежурный по КПП прапорщик Солопко с понимающей улыбкой заметил, что на заднем сиденье машины начальника штаба было скрыто что-то уж очень большое. Этим "что-то" была вспотевшая под одеялом Любаша.

Эх, подождать бы товарищу подполковнику полчасика! Так нет же!

Не успели любовники в полной мере насладиться одиночеством, как вернулась супруга, которая, как на зло, отправилась на вокзал без денег и

История умалчивает, что случилось в служебной квартире начальника штаба, но результатом этой банальной истории был перевод медсестры Любаши в подмосковный военный госпиталь.

Если бы военным не было знакомо такое слово, как "приказ", то военнослужащие этой части устроили бы акцию протеста, девизом которой стало бы требование: "Верните медсестру Любашу! Руки прочь от медсестры Любаши!"

И вот теперь медсестра Любаша, кажется, нашла своё очередное счастье.

Этот маленький нелепый человечек возбудил в ней материнские инстинкты. Она тоже кормила его с ложечки, когда он не мог подняться с постели, гуляла с ним, когда он мог подняться, и отдавалась, когда он жалобным голосом просил об этом.

Оказалось (он это сказал ей по большому секрету, уютно расположив голову на её груди), что его настоящая фамилия не Погорелов, а Козюченко, что он не капитан Вооруженных Сил, а простой банкир, скрывающийся от киллера. Все эти сведения так рассмешили Любашу, что она не могла успокоиться до утра. Особенно её забавляла фамилия - Козюченко. Фамилия эта походила на то, что остаётся на пальце, когда ковыряешь в носу. Её мать называла это "козюками". Семён Борисович был таким же маленьким и скользким. И теперь, при упоминании фамилии любвеобильного банкира, Любаша еле сдерживалась, чтобы не захохотать. Никто и никогда так не смешил её только одним своим именем.

Сам Семён Борисович окончательно решил по поводу Любаши - МОЯ!

11

Примерно через четыре недели Семёна Борисовича подозвали к телефону в ординаторскую. Семён Борисович, уже научившийся довольно быстро передвигаться, стремительно влетел и выдохнул в трубку:

- Да, слушаю!

- Здорово, Сёма, - услышал он знакомый голос. - Как здоровье, родной?

- Ничего, поправляюсь, - дрожа от предчувствия скорого освобождения, доложил он.

- Говорят, тебе там сложную операцию на сердце сделали, - послышалось с сарказмом, свидетельствовавшим о том, что собеседник всё отлично знает.

Семён Борисович решил не заострять внимание на этой болезненной теме.

- Мне хотелось бы знать, когда я могу приступить к работе. Ты ведь для этого позвонил? - поинтересовался он с настойчивостью.

- Да, да, конечно, Сёма. Мы уже всё уладили. Клиент так настаивал на неприятностях, что он их получил сполна. Так что не рой копытцем землю. Толян ждёт тебя у ворот. Когда сможешь приступить к работе?

- Да хоть сейчас! - радостно воскликнул Семён Борисович.

- Что ж, тогда ждём тебя с нетерпением.

Семён Борисович никогда не думал, что будет так рад видеть глуповатую рожу своего верного телохранителя Толяна. Но субординация не позволяла ему выказывать эту радость откровенно. Он просто и значительно пожал ему руку, простив ему его дурацкую ухмылку.

Усевшись на заднее сиденье "мерса" и понаблюдав, как скрываются вдали тёмно-зелёные ворота с красной облупившейся звездой, за которыми с ним произошло так много интересного, Семён Борисович постучал пальчиком по крутому плечу Толяна и передал ему бумажку.

- Вот что, дружок, доставишь по этому адресу побольше шоколада и цветов. Побольше шоколада, слышишь? - значительно добавил он.

Толян без удивления взглянул на бумажку и кивнул.

- Не вопрос, шеф. Сделаем.

12

федя

Следует заметить, что у Любаши был муж. О нём не упоминалось до сих пор только потому, что он играл самую незначительную роль в её молодой и полной бурных чувств жизни. Мужа звали Федя, и у него было только два существенных недостатка. Во-первых, он не любил мыться.

Теперь уже доподлинно неизвестно, в каком журнале Федя вычитал, что стойкий мужской запах привлекает женщин, но с тех пор он почти забыл дорогу в ванную. Возможно, Федя бы не обратил внимания на заметку шутника-журналиста, но в то время его отношения с Любашей переживали кризис, так как Любаша с головой ушла в работу в своей санчасти, поэтому он решил таким образом вновь зажечь в ней былые чувства. Как ни странно, эффект получился прямо обратный. Чувства Любаши никак не реагировали на его мужской запах, который к тому времени мог бы уже свалить с ног любую. Напротив, она морщила свой курносый носик и говорила: "Ой, Федюня, а шо это от тебе так воняе?" Эта фраза должна была ему подсказать, что пора менять линию поведения, но Федя, отличавшийся завидным упрямством, продолжал придерживаться выбранной стратегии.

Дошло до того, что от него стали шарахаться в автобусах и метро, а хозяева квартир, к которым он приходил чинить телефоны, старались как можно быстрее выпроводить его вон, и с готовностью соглашались заплатить сверх разнарядки. Но он этого не замечал, или делал вид, что не замечает.

И, во-вторых, самым серьёзным Фединым недостатком была его мать, - сухонькое создание, похожее на перезимовавшее яблоко, но только не ставшее от морозов слаще. Федя очень любил свою мать, и не послушался её только однажды. А именно - когда решил жениться на Любаше. Тут его упрямство пересилило активную агитацию матери, которая день за днём до самой свадьбы твердила, что ему не нужна никакая жена (тем более такая ленивая и смешливая, как Любаша), что они прекрасно проживут всю жизнь и без нового члена семьи, заботясь друг о друге, что он просто неблагодарный сын, если решил променять на толстую дуру её, мать, которая его родила, выкормила, вырастила, воспитала, поставила на ноги, вывела в люди, дала путёвку в жизнь.

Федя соглашался с ней, но поступил по-своему, так как очень уж хотелось жениться, да и возраст приближался к ужасно неприятной цифре "40".

Свадьба состоялась, но ветреная Любаша скоро охладела к ласкам недалёкого и немолодого телефонного мастера, которого она, следуя своей натуре, пожалела больше, чем остальных, оттого и вышла за него. Развестись Любаше было лень, да и прописана она была в квартире мужа, поэтому продолжала жить под одной крышей с ними обоими. Федю Любаша давно не пускала дальше порога своей комнаты, отчего тот пришёл в ещё больший упадок духа, что стало причиной ещё более длительного моратория на умывания.

Мать и сын заняли оборону в собственной квартире. Оборона матери была активной, оборона сына пассивной и больше похожей на самоистязание мазохиста, чутко улавливавшего оттенки своей боли. В случае с Федей, это была душевная боль.

Изольда Марковна возненавидела свою невестку с самого начала. По её мнению она была слишком легкомысленна, слишком смешлива, слишком полна, слишком неинтеллигентна, слишком провинциальна, слишком много ела и, наконец, слишком ленива. На это мнение никак не повлияло то, что Любаша первая за многие годы разгребла в квартире горы мусора и сделала ремонт.

Сама Изольда Марковна, почему-то считавшая себя со всех сторон интеллигентной дамой (до пенсии она работала билетёршей в театре), полагала ниже своего достоинства заниматься домашним хозяйством. Она предпочитала сидеть у окна в кресле-качалке с вечным томиком "Евгения Онегина", всегда открытого на семнадцатой странице, демонстративно выставив на табурете перед собой целую батарею бутылочек и пузырьков с лекарствами. Всякий раз Изольда Марковна показывала, как она слаба здоровьем, как хрупки её бедные руки и как тяжело ей жить в этом жестоком мире, где полно непослушных сыновей и отвратительных невесток. И для всех было бы лучше, чтобы она, Изольда Марковна, покинула этот мир.

Впрочем, кто-то там наверху не торопился прибирать к себе такую интеллигентную даму, как она, что убедило её во мнении о всеобщей несправедливости и всеобщем заговоре, против неё, Изольды Марковны.

Членами заговора Изольда Марковна считала большинство соседей своего подъезда, включая детей, этих противных, маленьких, орущих, балующихся созданий, которые ни минуты не могут посидеть спокойно или заняться чем-нибудь полезным. Но самым главным заговорщиком была, конечно, невестка. Она делала всё, чтобы позлить и унизить Изольду Марковну. Вела себя вызывающе беззаботно и вольготно, при этом дурно влияя на её сына.

О, сколько ужасных часов она провела у замочной скважины комнаты молодожёнов (когда они ещё жили в одной комнате)! Как резали её уши стоны и вульгарный смех невестки, творившей с её сыном разные гадости! И как упоительна была месть! Любаша, например, могла купить чуть-чуть дорогой колбасы, или горбуши, чтобы полакомиться самой и побаловать мужа, а Изольда Марковна в один присест уничтожала эти вкусности, с возмущением отрицая вечером своё участие в этой диверсии.

После нескольких таких происшествий Любаше пришлось приобрести ещё один холодильник, поставить его в свою комнату и вделать в дверь комнаты замок.

Изольда Марковна была смертельно обижена этим враждебным жестом и не разговаривала с невесткой больше года. Правда, сама Любаша, обладая характером мягким и отходчивым, не замечала бойкота свекрови (что ещё больше раздражало последнюю).

Федя, видя непримиримую вражду двух любимых им женщин, недостойно колебался в привязанностях. Мать, слезливо произносившую длинные монологи о том, как сын и его жена счастливо заживут, когда её, Изольду Марковну, похоронят, было жалко. Но Любаша, жаркая, смешливая Любаша была милее и желаннее.

Он принял сторону матери только тогда, когда Любаша, досыта накушавшаяся супружеской жизни, с истеричными скандалами, которые попеременно закатывали муж (из ревности) и свекровь (из злости), выбросила обоих из своего сердца.

Изольда Марковна торжествовала. Первая часть битвы была выиграна. Вторая часть переместилась на бумагу. Изольда Марковна принялась строчить во все мыслимые государственные и общественные организации с просьбой избавить её от общества злодейки, вторгшейся в жизнь её сына. Организации внимали и высылали участкового, которого до икоты смешили доводы и домыслы Изольды Марковны по поводу невестки. В конце концов, вопрос стал о разводе, но оба супруга почему-то проявляли к этому удивительно единодушное безразличие. Любаше было лень разводиться, а Фёдору в его тупом упрямстве казалось, что всё ещё можно вернуть.

Это бесило Изольду Марковну, но она ничего не могла поделать с сыном, как и тогда, когда он решил жениться.

Битва затягивалась, приобретя характер Столетней войны. Ненавистная невестка припеваючи жила в своей комнате, не обращая ни малейшего внимания на двух остальных жильцов квартиры. Она по-прежнему наслаждалась жизнью, приводя Изольду Марковну в мрачное неистовство, подвигавшее её на порчу белья, которое Любаша, по своей душевной наивности, развешивала для просушки на общем кухонном балконе. Впрочем, порча белья прекратилась после того, как Любаша однажды подкараулила Изольду Марковну и, зажав её своим объемным бюстом с углу, сказала с ласковостью: "Марковна, я те зла не желаю, но ежели ты ещё раз вымажешь мои лифчики чернилом, я тебе всю жопу теми чернилами разукрашу и выпущу на улицу. Я ж до поры добрая-добрая, а потом такое могу учудить, что самой страшно станет".

После этого Изольда Марковна окончательно поняла, какое чудовище поселилось в её доме.

Федя же, напротив, был уверен, что сердце жены когда-нибудь повернётся к нему ласковой стороной, приголубит, как когда-то. И несмотря на то, что она ясно дала ему понять, что никаких к нему чувств у неё не осталось, Федя продолжал ревновать и дуться на неё, когда она приходила поздно, или уходила куда-то в неурочное время. Иногда (когда у него было время) он принимался следить за ней, но дальше госпитальных ворот слежка не получалась.

Самым удачным в слежке было подслушивание телефонных разговоров Любаши, благо Федя был телефонным мастером и мог без труда сотворить вторую линию для этого. Матери он об этой линии не сказал, по-мужски решив, что это дело супругов.

Подслушанные разговоры убедили его в том, что Любаша ведёт активную жизнь вне квартиры, но повлиять на эту жизнь он уже никак не мог. Те, с кем она говорила, были недоступны Феде. Ему оставалось только, закрывшись в своей комнате, с диким возбуждением вслушиваться в дрожащие голосовые вибрации всё ещё любимой им женщины, предназначенные для кого угодно, но только не для него, её законного супруга.

И вот однажды произошло событие, нарушившее хрупкое перемирие в этой холодной войне в отдельно взятой российской квартире.

Как-то вечером в квартире раздался звонок. Федя, вышел из своей комнаты, почёсывая грудь, давно нуждавшуюся в мыле и мочалке, и открыл дверь. На пороге стоял улыбающийся незнакомец. Незнакомец был хорошо одет, от него чудесно пахло одеколоном и сигаретами. К тому же незнакомец был молод, высок, мускулист и имел прекрасные зубы (в отличие от Феди, который не обладал ни одним из этих достоинств).

Незнакомец держал в руках две огромные коробки. Рядом с ним стояла столь же огромная корзина с цветами.

Федя похолодел.

- Эта - начал незнакомец, подозрительно принюхавшись и постепенно перестав улыбаться. - Вот что, мужик, растолкуй Тут должна жить Люба

Подозрения Феди оформились в полную уверенность.

- Нет тут никакой Любы! - со злостью выдохнул Федя и захлопнул дверь, дрожа от собственной смелости.

- Кто там, Фёдор? - подала голос из своей комнаты мать.

- Никого, мама. Ошиблись адресом

Новый звонок в дверь опроверг это скоропалительное заявление Фёдора.

Он некоторое время колебался, открывать или нет, но решил всё же открыть, донельзя раздражённый настойчивостью звонков.

На пороге стоял всё тот же знакомый незнакомец.

- Мужик, у меня тут адрес - с нервозностью, не предвещавшей ничего хорошего, незнакомец зачитал совершенно правильный адрес Фединой квартиры. - Это просили передать конкретно Любе, - тряхнул он коробками. - Она здесь живёт?

- Нет! Как вы смеете, наглец! - отчаянно пискнул Федя и снова захлопнул дверь, для верности прижавшись к ней худыми лопатками.

В это время в прихожей появилась мать.

- В чём дело, Фёдор? - поинтересовалась она надменно. - Я же слышала, что кто-то звонил. Кто это был?

- Я

Но всё, сказанное Фёдором, утонуло в одном протяжном звуке квартирного звонка.

Мать нетерпеливо отстранила сына и открыла дверь сама, увидев тоже самое, что и он. Изольда Марковна моментально всё поняла и хотела сказать что-то монументальное, что заставило бы пришельца от стыда ретироваться прочь, но пришелец толкнул дверь и вошёл сам, волоча в одной руке коробки, а в другой корзину с цветами. На его лице была написана решительность самого опасного свойства. Хозяева это сразу поняли.

Незнакомец ткнулся в одну комнату, в другую и, следуя неизвестному чутью, остановился у третьей, закрытой на замок.

Он положил коробки и цветы у двери и сказал со значением:

- Это, в натуре, Любе. Она знает от кого. Если тронете, руки-ноги повыдёргиваю, усекли? Бай-бай, совки, - оригинально попрощался незнакомец и стремительно вышел за дверь.

"Совки" стояли, будто громом поражённые. Первой очнулась Изольда Марковна, обладавшая способностью стойко выдерживать неприятности.

- Я тебе всегда говорила Но ты меня не послушал. И вот результат - любовники твоей - на следующем слове она запнулась и продолжила, так и не произнеся его, - уже имеют наглость собственнолично врываться в наш дом и дарить ей цветы. А завтра она откроет здесь лупанарий. Как мило, - с едким сарказмом сказала она и скрылась в своей комнате.

Слова матери ранили его в самое сердце. Он не хотел верить тому, что произошло, но перед ним на полу стояли очевидные свидетельства той жизни, которую вела его Любаша. Да, да, его Любаша!

Эта мысль неожиданно разозлила его. Да как она смеет! Что за новости! Цветы, какие-то коробки

Он хотел пнуть коробки, но что-то удержало его.

В бессильной злости Фёдор закрылся в комнате.

Квартира на какое-то время погрузилась в тревожную тишину.

- Как хорошо, что твой отец не дожил до этого! - воскликнула Изольда Марковна из своей комнаты, сама точно не зная, кто же отец её Фёдора, так как в своё время (о котором никогда не вспоминала вслух) она встречалась сразу с несколькими даровитыми актёрами театра в смутной надежде (ах, эти смутные надежды!), что уж один-то из них бросит ради неё свою жену и женится на ней, красавице Изольде. К несчастью, ни один из них с женой расставаться не захотел, и Изольда осталась одна с младенчиком на руках, появившимся неизвестно от кого.

- Ты никогда меня не слушаешь! - вновь выкрикнула она, и по тону её голоса Фёдор понял, что мать намерена плакать. - Ты вечно мне перечишь! Теперь ты видишь, видишь? Какой позор! И всё это в моём собственном доме!

Фёдор накрыл голову подушкой, но даже сквозь её поглощающую теплоту был слышен обличающий голос матери:

- А как я старалась! Делала для тебя всё! И где же благодарность? Где? - пронзительно вопрошала она, словно искала эту благодарность уже два часа по всей квартире. - Ты привёл в дом эту мерзавку, эту тварь, эту ехидну Теперь она издевается надо мной! Плюёт мне в лицо! Слышишь, она плюёт мне в лицо! И ты спокойно позволяешь ей это! Да, мне лучше сразу отправиться на кладбище, чтобы не видеть всего этого! Не видеть и не слышать!

Снова наступила тишина. Потом раздался крик, но уже с несколько иным содержанием:

- Федя, иди ужинать!

Федя, давно ожидавший этой команды, встал и отправился на кухню, стараясь не смотреть на белеющие в темноте коробки.

Мать как всегда, следуя своим представлениям о вкусном и полезном ужине для своего мальчика, приготовила манную кашу с разбитым туда яйцом. Это простое блюдо, подававшееся в течение тридцати лет, мать так и не научилась готовить, чтобы соли и сахара в нём было в меру. Или того, или другого всегда оказывалось слишком много.

На этот раз в каша оказалось пересоленной. Чтобы не обидеть мать (как делал всегда всю свою жизнь, за исключением уже упоминавшихся случаев), Фёдор начал глотать горячую мерзость, только чтобы поскорее покончить с ужином.

- Интересно, - сказала Изольда Марковна со злой ехидцей, неловко громыхая посудой, - что такого принёс этой проститутке её хахаль?

Фёдору тоже было это интересно, но его рот был забит кашей, и он ничего не мог ответить.

- Да, ты всегда молчишь, когда дело касается этой твари, - продолжала Изольда Марковна, судя по звуку, разбив в раковине очередную чашку. - На твоём месте я бы давно решила этот вопрос. Как долго ты будешь позволять ей вытирать о тебя ноги? Меня просто поражает твоя снисходительность! - сказала она и вышла из кухни, как бы в совершенно расстроенных чувствах.

Федя воспользовался этим, чтобы протолкнуть остатки каши в дырку раковины и вымыть тарелку.

Мать он нашёл в прихожей. Она издалека изучала надписи на коробках.

- Я уверена, этот бандит принёс ей награбленное. Помнишь, как в фильме "Место встречи изменить нельзя"? - видимо, эта мысль пришла к Изольде Марковне совсем недавно, и очень грела её душу. - Мы обязаны посмотреть что там. Хотя бы для того, чтобы иметь доказательства.

Фёдору тоже хотелось посмотреть. Просто, из любопытства.

Они, словно двое разведчиков на вражеской территории, приблизились к коробкам и цветам.

Как женщина, Изольда Марковна не могла равнодушно обойти вниманием цветы - огненно-алые розы.

- Точно такие же розы дарил мне твой отец, - ностальгически заметила она, не уточняя, что "отцы" дарили ей цветы после своих спектаклей, когда, как известно, от многочисленных букетов нужно было как-то избавляться.

Оба, сын и мать, остановились в двух шагах от коробок, одновременно вспомнив про угрозу незнакомца выдернуть так необходимые им части тела. Впрочем, страх перед незнакомцем вскоре прошёл, так как они находились за закрытой дверью и никто не мог подсмотреть за ними.

Две пары рук нежно коснулись боков верхней коробки. Осторожно открыв её, они ахнули. Вся коробка была набита иностранными плитками шоколада, так активно рекламируемых то телевизору. Пузатые батончики "Сникерса" соседствовали с "Альпен Голдом", который, как утверждала остроумная реклама, нашли где-то в рудниках Центральной Европы вместо золота. Не желающий тонуть в молоке "Милки Уэй", уютно устроился рядом с залежами "Марса" и "Кэдбери".

В это время послышался звук поворачиваемого в замке входной двери ключа, и оба заговорщика испуганными мышками метнулись по своим норкам.

В квартиру вошла Любаша. Это было понятно не только по мягкой шероховатости её шагов, но и потому, что у неё был ключ от двери.

"Господи, до чего дошло: я вынуждена прятаться в собственной квартире!" - со злым отчаянием думала Изольда Марковна, приникнув ухом к двери.

"Стерва! Стерва! Стерва!" - кусая губы, речитативом повторял мысленно Федя.

Мягкие шаги прошелестели мимо и исчезли в закрытой комнате.

Мать и сын, не сговариваясь, приоткрыли свои двери, потом несмело вышли в прихожую.

- Ты должен хоть раз поставить эту мерзавку на место! - хриплым шёпотом потребовала Изольда Марковна. - Это неслыханно при живом муже!

Федя понимал, что и при живом, и при совершенно мёртвом муже Любаша не изменила бы своего поведения, но коробки, полные шоколада, подействовали на него, как красная тряпка на быка. Он был настроен решительно.

Они вместе, причём Изольда Марковна держалась за спиной сына, подошли к вражеской двери, за которой слышался популярный мотивчик и лёгкое топтание.

Федя поднял руку и интеллигентно постучал костяшками пальцев. Когда никто не открыл, он постучал уже более грубо.

Дверь неожиданно распахнулась. На пороге, в лёгком китайском халате, похожая на раздобревшего на государственной службе китайского мандарина, стояла Любаша и с аппетитом жевала один из "Сникерсов". Она была вся такая домашняя, воздушная и тёплая, что Федя застыл с открытым ртом.

- Ну, шо? - поинтересовалась Любаша беззлобно.

Изольда Марковна, видя, что сынок через секунду окончательно потеряет боевой задор, выглянула из-за его плеча и проговорила с ледяным почтением, в которое она, как в секретную шкатулку, спрятала презрение:

- Хочу вам заметить, Любовь, что это уже переходит всякие границы! Мы с определённым снисхождением взирали на ваше поведение, но вы, видимо, считаете себя вправе делать в этом доме всё, что вам заблагорассудится

- А шо такое? Я тута прописана, - с каким-то даже хвастовством ответила Любаша, слизнув с губы прилипший кусочек шоколада.

Это напоминание больно укололо Изольду Марковну.

- Смею напомнить, что в этом доме следует соблюдать элементарные правила приличия! - покрываясь злыми пятнами, проговорила она. - Ваши любовники смеют врываться в наш дом и угрожать нам!

- Да! - вырвалось у Фёдора.

- У них хватило наглости на глазах у всех преподносить вам какие-то подарки! - всё больше повышала голос Изольда Марковна, ободрённая поддержкой сына.

- Так я и с вами могу поделиться, - предложила мягкосердечная Любаша. - Мне одной столько и не съесть!

- Стерва! - выкрикнул совершенно не к месту Фёдор, выпячивая худосочную грудь. - Как ты посмела?! Как посмела, когда у тебя муж живой ещё!

- Феденька, ты шо? - с какой-то даже обидой выдохнула Любаша.

Её ласковый тон, который он принял за первые признаки поражения, побудили его сделать решительный шаг вперёд. Он оказался в светлой, чистой, красивой, уютной комнате, наполненной приятными безделушками и влекущим женским духом. Она стояла перед ним, стыдливо прикрывая зефирную грудь халатом, и механически дожёвывала "Сникерс". Ещё через секунду Фёдор захлопнул дверь ногой.

Изольда Марковна застыла на месте. Она добивалась совсем не этого. Примирение супругов никак не входило в её далеко идущие стратегические и тактические планы. Она уже хотела вмешаться, как за дверью послышались какие-то неприятные звуки. Эти звуки походили на те, что издают боевые коты, сражающиеся за место под луной. Через секунду дверь содрогнулась от страшного удара.

Изольда Марковна вздрогнула и отступила, ища глазами телефон.

В это время дверь распахнулась, оттуда вылетело что-то бесформенное и шмякнулось о стену. Это оказался Фёдор, и почему-то без штанов. Следом вылетел этот предмет Фединого туалета и накрыл своего хозяина. Потом вышла и сама Любаша.

- Ну ты, Феденька, и жук! - сообщила она, шурша новым шоколадным батончиком. - В другой раз выйдешь отсюда без своего хозяйства. Начисто оторву!

Дверь захлопнулась.

Изольда Марковна не могла пошевелиться от ужаса. Но вскоре обрела силы и позвала тихонько:

- Феденька! Федя

На полу масса пришла в движение. Судя по звукам, Федя рыдал.

- Я же тебя люблю, дура Я ж тебя люблю, Любаша! Я же муж твой!

Убедившись, что сын в полном здравии, Изольда Марковна произнесла с презрением единственное слово:

- Тряпка!

Он и сам это отлично знал, но любовь побеждала чувство унижения. Любовь горела в нём, как вирусная лихорадка. Вполне возможно, этот болезненный огонь угас бы со временем, если бы Любаша скрылась от него в неизвестных далях, но она была рядом. Именно это мучило его, возбуждало желание, не давало остыть голове, в которой вспыхивали ужасные мысли.

В какой-то момент он понял, что должен сделать, чтобы Любаша снова стала его и только его Любашей, снова впустила его в свой прекрасный мир

13

А что же в это время Виктория Сергеевна?

"Истинная Леди", лишившись своего "Истинного Джентльмена" Козюченко, заскучала. Никто уже не приглашал её в ресторан, никто страстно не ловил её взгляд, никто не топотал по её номеру в "Национале", в ожидании её зова.

Более того, её вдруг попросили покинуть номер, так как никто больше не оплачивал счета. Кредитка, казавшаяся волшебным рогом изобилия, внезапно опустела. Банкомат сердито твердил, что она не может получить деньги, так как их просто нет.

Схватив подмышку Принца, Виктория Сергеевна вынуждена была вернуться в свою разгромленную турками-строителями квартиру. Там она нашла уведомление о том, что рабочие прекращают работу из-за просроченных платежей за ремонт.

Всё, что у неё осталось от коварного Козюченко, это несколько драгоценных украшений, платья, мобильный телефон и машина, которую она не умела водить. Изломав все ногти, пытаясь дозвониться до любовника, она не достигла никакого результата - проклятый соблазнитель Козюченко молчал.

Разбитый домашний очаг и скулящий от незнакомых запахов Принц - вот и всё, на что она могла опереться.

О, как же она возненавидела этого маленького, плешивого сукиного сына, обещавшего ей золотые горы! Конечно, насладился её телом и исчез, как только удовлетворил свою похоть.

Вечно смирная Виктория Сергеевна даже не подозревала, что в ней окажутся такие богатые залежи адской серы и такие источники дьявольского огня. Эти залежи и источники взбурлили, когда она, следуя своему женскому чутью, заподозрила измену. Новую коварную измену, которую не желала спокойно проглатывать, как много лет назад.

Да, он не был её мужем. Да, она не имела на него никаких прав. Но Виктория Сергеевна питала смутные надежды по поводу дальнейшего развития событий. А рухнувшие смутные надежды немолодой женщины, бывало, делали Историю.

Итак, Виктория Сергеевна почувствовала себя обманутой, как ребёнок, которому дали обёртку без конфеты.

В банке, куда она отправилась на разведку, ей сказали, что управляющий убыл в неизвестном направлении и никто не знает, когда вернётся. Виктория Сергеевна решила, что убыл он в очень даже известном направлении - определённо ближе к экватору (и, разумеется, не один), и что его возвращение она уж постарается не пропустить, чтобы высказать в его в его харю (это определение ей очень понравилось) всё, что она о нём думает. И чтобы не чувствовать себя обязанной, она с достоинством выложила перед удивлённой секретаршей (очень, кстати, хорошенькой, но которую слегка портил пластырь телесного цвета, притаившийся на лбу) сумку с вещами, коробочку с драгоценностями, мобильный телефон, ключи от машины и кредитку.

Сделав это, Виктория Сергеевна вернулась домой, достала с антресолей старые трико, оставшиеся от прошлого ремонта двадцатилетней давности, отцовскую рубашку, и принялась доделывать то, что так подло бросили делать до неё турки. Вообще-то ремонт не был её стихией, но когда человек увлечён, он этого не замечает. Турки оставили и краски, и какие-то банки с чем-то белым и вязким, и обои, и много чего другого. К несчастью, очень скоро почти всё содержимое этих банок оказалось на ней самой и на Принце, безуспешно прятавшимся под ворохами целлофана.

Всегда интеллигентно одетая, теперь она выходила на прогулку с собакой, набросив на плечи старенькое пальтишко, и позволяла Принцу делать свои дела в промёрзшей детской песочнице, чего не допускала никогда. Зачем она это делала, Виктория Сергеевна и сама не могла объяснить. Возможно, из-за возбуждённой господином Козюченко злости на весь свет, и на детскую песочницу в частности. Принца всегда так тянуло к её низким удобным бортикам, а она всегда так жестоко оттаскивала его от них, так пусть же теперь её собачка выкажет презрение ко всем в мире запретам и неверным любовникам, разбивающим смутные надежды.

Впрочем, маленькие диверсии Принца её нисколько не успокаивали. Это было мелко. Её же душа требовала масштабности, бури, которая сметёт господина Козюченко, разорвёт его на маленькие кусочки и выбросит бренные останки на съедение ужасным тварям.

Мистические аллегории преследовали её по ночам, пугая Принца и её саму.

Одним словом, Виктория Сергеевна жаждала мести.

И вот однажды, когда она в очередной раз влезла на стремянку, чтобы приклеить очередную полосу обоев (вдобавок к остальным, налепленным под разными углами по отношению к полу), в квартире раздался звонок. Принц, ставший таким же нервным за последние недели, как и его хозяйка, пронзительно залаял, чего никогда не делал в доме.

Осторожно спустившись со стремянки и вытерев руки о старую рубашку, Виктория Сергеевна открыла дверь.

Вначале она увидела целую охапку своих любимых орхидей, после чего из-за этой охапки выглянула знакомая мордашка господина Козюченко.

- А вот и я, милая! - пропел он, а на его лице читалось совершенное счастье.

От такой наглости у неё даже перехватило дыхание.

"Истинный Джентльмен" сделал попытку переступить порог, но Виктория Сергеевна живо вышла к нему сама.

- Вот как, вы изволили явиться, - со злым негодованием заметила она, отнимая у него букет. - Что ж, я очень рада. Я просто счастлива. Я безмерно благодарна вам за ваше внимание. У меня нет слов, чтобы выразить вам свою признательность за то, что вы меня ещё помните

С этим последним словом букет в её руках, получив начальное ускорение, словно веник в бане, приложился к физиономии господина Козюченко, который по такому случаю перестал улыбаться и отступил к лифту.

- Это вам за вашу щедрость! - букет, потеряв несколько орхидейных головок, пришёлся по другой щеке изменника. - Это вам за подарки! Это вам за "Националь"! Это вам за мою квартиру! А это за Принца! Подите вон! Видеть вас не желаю!

Такая же строгая и прямая, она вошла в квартиру и с грохотом захлопнула дверь.

Семён Борисович растерянно стоял посреди останков букета, плохо понимая, что же всё-таки произошло, потом подошёл к двери, за которой притаилась Виктория Сергеевна, и проникновенно заговорил:

- Виктория Сергеевна, дорогая, я понимаю, что поступил дурно, не предупредив вас об отъезде, но на то были свои причины, о которых, если вы позволите, я вам расскажу. Мне ужасно неловко, что всё так получилось, но, поверьте, у меня не было ни малейшего желания обидеть вас!

Сердце Виктории Сергеевны трепетало. Ни один мужчина (включая бывшего мужа-мерзавца), не говорил с ней так.

- Я не отказываюсь от своего предложения. У нас ведь с вами исключительно деловая связь, и я рассчитываю на дальнейшее плодотворное сотрудничество

"Да, деловая связь - подумала Виктория Сергеевна. - Исключительно деловая связь". Но почему же такие странные бури бушуют в ней самой? Почему сердце глупо мечется при виде этого невзрачного, толстого негодяя?

Козюченко, робко дотронувшийся до дверной ручки, почувствовал, как она поддалась. Заглянув в проём, он не обнаружил предмета своего обожания. Тогда он вошёл.

Виктория Сергеевна стояла спиной к нему у окна на кухне (где она, скорее всего, жила).

- Дорогая, - тихонько позвал он "Истинную Леди", одетую в грязные трико и измазанную всеми цветами радуги рубашку. - Дорогая, могу ли я просить у вас прощения

- Можете! - раздалось резкое.

- Тогда мне бы хотелось

- Оставьте! Вы такой же лживый, как и все остальные! Вы бросили меня одну с Принцем! Я осталась посреди этого разгрома, без копейки денег! - заявила она, совершенно забыв про припрятанные в банке из-под крупы деньги от издательства (впрочем, Виктория Сергеевна частенько забывала о припрятанных деньгах, находя потом во всевозможных местах всевозможные денежные знаки, от советских до российских дореформенных). - Вы - чудовище!

- О, я знаю, что вы на самом деле так не думаете! - декламировал он свою роль, бочком, словно петух с недвусмысленными намерениями относительно курицы, приближаясь с Виктории Сергеевне. - Мы ничего не должны друг другу. У нас просто деловое сотрудничество

Виктория Сергеевна не слушала его. Вернее слушала, но не вникала в смысл слов. Она с трепетом ожидала развития событий.

Долго ей ждать не пришлось.

Рука предателя, произведя странный маневр на её плече, постепенно переместилась на попку, давно уже не привлекавшую мужчин.

- Я обожаю вас! - выдохнул он жарко в её спину (по сценарию это должен был быть затылок, но до затылка Семён Борисович не мог достать). - Вы не представляете, как я скучал без вас

- Ах, оставьте, господин Козлюченко! - произнесла она свою реплику, стараясь говорить как можно холоднее, но от волнения добавив букву "л" к его фамилии. Но Семён Борисович даже не заметил этого.

Да, перед ним была всё та же "Истинная Леди"! Желанная и неприступная!

Теперь руки банкира ускорили движения по телу Виктории Сергеевны. Спустя секунду она надломилась в его руках

Холодные глаза "Истинной Леди" были устремлены на качающийся потолок, с которого турки успели содрать побелку.

- Я хочу, чтобы тут сделали, наконец, ремонт, - сказала она в самый ответственный момент.

- Конечно, дорогая, - ответил запыхавшийся банкир.

14

сделка

Жизнь банкира Сёмы Козюченко приобрела странный, даже несколько фантасмагорический оттенок. Она разделилась как бы на две разные жизни, и в каждой он чувствовал себя свободно, легко и непринуждённо. Он купался в любви обеих женщин, которые не подозревали о существовании друг друга. Это была захватывающая игра. Двойная игра. Один день он был с "Истинной Леди", нездешней, как актриса немого кино в роли герцогини, другой день полностью посвящался разгулу со смешливой Любашей, которую он поселил в своей квартире, пока ей искали новую. Обе, несмотря на свою разность, дополняли друг друга.

И пока Семён Борисович играл в эти игры, произошло несколько событий, в последующем повлиявших на его судьбу.

Нужно начать с того, что где-то в далёкой и жаркой Арабской республике, бойко продававшей американцам нефть, состоялась встреча друзей Семёна Борисовича и представителей этой самой республики. Цель встречи носила коммерческий характер, прикрытый ради конспирации от вездесущего глаза завидущих американцев обычным дружеским визитом. Обе стороны уже целых два месяца вели переговоры, и всё никак не могли приблизиться к основной цели визита представителей российской коммерческой организации "АВИА-траст".

Вообще жизнь в столице Арабской республики имела странный на взгляд россиян ход. Общая расторможенность, рассеянность, необязательность и бесполезная суетливость её граждан повергала в лёгкий шок. Любые серьёзные беседы предварялись долгими, ничего не значащими разговорами, запиваемыми кофе и густым, словно дёготь, чаем, от горечи которого сводило скулы. Жара сводила с ума, поэтому россияне второй месяц жили в гостинице "Эль-Хайаб", не отходя от кондиционеров. А переговоры всё никак не могли сдвинуться с мертвой точки. Хитрые арабы почему-то не спешили подписывать бумаги, которые Иван Иванович, глава делегации, постоянно носил с собой в папке.

Арабы с удовольствием приглашали Ивана Ивановича на переговоры. Видно, потому, что он возбуждал у них какие-то очень приятные воспоминания, оставшиеся у них со времён Брежнева. Почему Брежнева? Да потому, что Иван Иванович был очень на него похож. Он тоже смачно целовался при встрече и так же забавно чмокал губами.

Каждый божий день, где-то ближе к вечеру, когда жизнь в столице оживала после полуденной жары, Иван Иванович облачался в костюм и, провожаемый до самой двери отеля всеми членами делегации, отправлялся в резиденцию главы правительства республики. И чем чаще Иван Иванович возвращался в отель ни с чем, тем громче желали ему удачи на следующий день. Некоторые даже творили ему вслед крестное знамение.

Чем же объяснялось такое упорство россиян, заброшенных судьбой в эту непривычно жаркую для них страну?

А всё дело в том, что арабы, разве что не купавшиеся в нефтедолларах, желали иметь лучшую в мире военную технику. Соседи вокруг, из числа тех, кому Аллах отмерил под землёй не так много нефти, с каждым годом становились всё злее и наглее. И от их необоснованных претензий нужно было как-то защищаться. В памяти жителей Арабской республики всё ещё были свежи события десятилетней давности, когда сосед-агрессор напал на мирный Кувейт. Маленький Кувейт отвоевали, но за это пришлось заплатить постоянным присутствием развязных американцев в регионе.

Арабская республика не хотела платить такую цену. Она хотела защищаться сама.

Америка и другие страны, привычно торговавшие оружием, предлагали слишком дорогую, слишком сложную и слишком ненадёжную в эксплуатации военную технику. То ли дело русские. Они знали толк в технике, и умели её делать так, чтобы она, оказываясь простой и неприхотливой в обслуживании, превосходила по качественным характеристикам капризные машины американцев. Превосходила на много порядков.

С давних времён Арабская республика закупала у Советского Союза военное вооружение. Со времени развала Союза, когда новые власти России только и делали, что заглядывали в рот Америке, с трепетным желанием угадать её невысказанную волю, поставки прекратились. В Арабской республике с сожалением качали головами, наблюдая, как бывший великий партнёр, словно безродная шавка плетётся везде за сытым дядей Сэмом, выпрашивая голодными глазами новые подачки. Но поделать ничего было нельзя.

Спустя много лет, когда новая Россия научилась легонько грозить Америке пальчиком, представители Арабской республики решили разведать обстановку и наладить контакты с новыми властями.

Результатом этих поисков и было прибытие делегации "АВИА-траста" в столицу Арабской республики. Приняли россиян с невиданным почётом, поселили делегацию в лучшем отеле за счёт республики, но завершать сделку окончательным ударом рук почему-то не спешили. То ли чего-то опасались, следуя природному арабскому недоверию в коммерческих делах, то ли решили притупить бдительность американцев, проявивших к появлению россиян пристальное внимание. Дядя Сэм всегда отличался удивительно длинным носом, который совал во все доступные и недоступные щели.

Предмет сделки составляли несколько новейших МИГов и парочка зенитно-ракетных комплексов. Конечно же, вслух об этом не говорилось, и в бумагах не значилось. Там стояло скромное - "самолёты для частных перевозок" и "противоградовые устройства". Последний пункт, правда, мог возбудить подозрения, так как града, как и снега в Арабской республике отродясь не видывали, но россияне по давнишней своей привычке махнули рукой, мол, авось чёрт не выдаст, американец не съест.

Итак, два месяца переговоров ничего не принесли Ивану Ивановичу, кроме ужасной изжоги из-за слишком острых блюд и чифиря, а так же утомительной бессонницы.

Все члены делегации склонялись к мнению, что проклятые арабы ничего не подпишут. Хотя бы потому, что они почти ничего не знали об "АВИА-трасте", появившейся, как по мановению волшебника старика Хоттабыча. Но, судя по всему, готовность "АВИА-траста" продать оружие в обход санкций ООН, привлекала их больше всего.

Впрочем, арабы не зря опасались, так как у "АВИА-траста" действительно не было никаких МИГов и зенитно-ракетных комплексов. Эта скоропалительная организация только собиралась их приобрести, используя кормящихся из её рук минобороновских чиновников. И приобрести за деньги, которые арабы выделили бы на покупку этой самой техники. А существенная разница между тем, за сколько техника приобреталась у ВПК и за сколько продавалась Арабской республике, утекла бы в недра "АВИА-траста". Операция эта была рисковой, требовала тщательной проработки и быстроты, чтобы ни ВПК с "Россвооружением", ни Арабская республика ничего не заподозрили.

И теперь было ясно, что сделка, обещавшая миллионные прибыли, вот-вот сорвётся. А ведь всё было подготовлено. В подкуп всевозможных чиновников были вложены немалые деньги, которые те готовы были отработать в течении какого-то определённого времени, по прошествии которого потребовалась новая смазка для скрипящей государственной телеги. И каждый день бесцельного проживания в отеле "Эль-Хайаб" проносил всё новые и новые издержки.

Российской делегацией овладело уныние, растущее день ото дня. Проклятый премьер Арабской республики, более менее сносно владевший русским языком, с явным удовольствием вспоминал годы учёбы в Университете имени Патриса Лумумбы, русских открытых девчонок и свои походы по общежитиям, но ни словом не обмолвился о сделке. Иван Иванович с тихой тоской всё это выслушивал, потел и пил горький кофе. Он представлял, как в очередной раз приедет в отель со своей папкой, раздастся нетерпеливый звонок из Москвы, и он снова будет вынужден оправдываться перед молодыми засранцами за то, что договор ещё не подписан. Иван Иванович устал. Ивану Ивановичу хотелось на покой. Но его выбрали потому, что однажды он работал здесь послом, и в Москве сочли правильным отправить его в качестве главы делегации "АВИА-траста".

Как он и предполагал, никто ничего не хотел решать в Арабской республике. Во всяком случае, быстро. На этом строилась политика большинства арабских государств. Казалось бы, нет никаких препятствий к тому, чтобы наконец подписать договор, получить деньги и провернуть сделку, но в арабском мире, как уже давным-давно убедился Иван Иванович, были другие правила. Время здесь не ценили. Его щедро расходовали на беседы за кальяном, на еду, отдых, но никак не на дело. В этой стране ему ещё приходилось служить и он помнил, как трудно было заставить арабских офицеров выполнять запланированные тренировки. Казалось, они просто убивали время бесполезной витиеватостью, неспешной хаотичностью действий и мыслей. Было совершенно непонятно, на каких принципах эти государства вообще существовали.

Как бы там ни было, сделка готова была провалиться.

Но однажды, когда Иван Иванович меньше всего этого ожидал, премьер Арабской республики заговорил о том, как тяжело его стране, окружённой, хоть и братьями по вере, но всё же злобными соседями, жаждущими, словно трусливые шакалы, урвать кусок пожирнее самым подлым способом. Что они помнят, как республике помогла советская военная техника во время Двухлетней войны за пустыню в северных провинциях, где было много нефти. И добрая память об этом хранится в сердце каждого подданного величайшего, славнейшего, мудрейшего и всемилостивейшего шейха Абдул-Хали-Шах-Фарух-Хамет-ибн-Тазис-Исмаила Пятого, главы Арабской республики. Благодарственные молитвы до сих пор возносятся к Аллаху за те великие благодеяния, которое оказывал великий Советский Союз республике во все времена. Да осияет Аллах благословением головы новых руководителей России, да падёт проклятие на нечестивых американцев, расплодившихся в Персидском заливе подобно злой саранче, побивающей добрые посевы, и заставляющей устанавливать с помощью ООН низкие цены на нефть.

Поэтому величайший, славнейший, мудрейший и всемилостивейший шейх Абдул-Хали-Шах-Фарух-Хамет-ибн-Тазис-Исмаил Пятый, желая спасти свою страну от злобных соседей, очень нуждается в действенных военных средствах, которые, судя по всему, может предоставить "АВИА-траст", и к тому же за умеренную цену.

Иван Иванович уже при первых витиеватых оборотах подумал с радостью: "Всё! Дело будет!" Он с почтительным вниманием слушал премьера, чуть склонял голову при имени шейха (что, как он знал ещё служа послом, очень нравилось арабам) и трагически цокал языком, когда речь шла о Двухлетней войне.

Вступительная речь длилась очень долго. Обычно такими речами грешил только "уважаемый и любимый Леонид Ильич". Впрочем, эта речь выгодно отличалась от речи "уважаемого и любимого" тем, что во время её можно было пить кофе и кушать немудрёные сладости, предписанные переговорным этикетом. Но речь премьера начала Ивана Ивановича настораживать в тот момент, когда разговор пошёл об оплате. Скорее даже не об оплате, а о том, какие трудности испытывает в последнее время народ, которому служит премьер, какие препоны ставят нечестивые американцы честным арабским бизнесменам, которых везде принимают за террористов.

После этого Иван Иванович понял, что переговоры будут не просто трудными, а офигенно (как говорил его внук) трудными.

Араб, видимо, тоже это понимал, поэтому предложил перейти в более удобные покои, где был большой красного дерева стол с инкрустациями, мягкие кресла, похожие на гарнитур мадам Поповой, толстые ковры на полу, мягкий приглушенный свет и цветы. Картин, конечно, нигде не было. За исключением портрета шейха Абдул-Хали-Шах-Фарух-Хамет-ибн-Тазис-Исмаила Пятого, висевшего на самом видном месте. Шейх снялся в полном парадном обмундировании, делавшем его похожим на опереточного генерала.

Премьер предложил сесть за стол, после чего Ивану Ивановичу снова пришлось выслушать речь, в которой уже более конкретно говорилось о том, что "АВИА-трасту" следовало бы снизить цену.

Иван Иванович, давно постигший таинственную арабскую душу, не говорил ни "да", ни "нет". Он предложил посмотреть договора, техническое резюме, выкладки специалистов по вопросам продаж техники такого уровня, отдельно - расходы на производство (к которому "АВИА-траст" не имело никакого отношения, но это было их маленьким секретом), а также расчёты издержек на обслуживание и поставку.

Лицо араба было невозмутимо. На его устах играла всё та же вежливая полуулыбка Моны Лизы, когда он просматривал документы и секретную часть договора.

Да, говорил он, всё это впечатляет, и народу Арабской республики очень нужна эта техника, которую ООН запретила покупать, но цифры

Араб покачал головой и поцокал языком, в этот момент ничем не отличаясь от своего собрата, торгующего на рынке дынями.

Цифра, которую он назвал после цокания, была в пять раз меньше той, которую требовала Москва.

Ивана Ивановича это нисколько не расстроило. Он понимал, что умение и страстное желание торговаться заложено в культуре и традициях арабов. А традиции не стоило нарушать.

Иван Иванович в свою очередь заметил, что техника такого же класса у американцев стоит на несколько порядков дороже той цены, которую запрашивает "АВИА-траст".

Премьер согласился и поднял цену на один миллион, как если бы добавил каплю туда, куда требовалось плеснуть щедрой рукой.

Иван Иванович мысленно обругал араба "черножопой обезьяной", улыбнулся вежливо и указал на то, что в этом случае "АВИА-траст" не окупит даже доставку груза.

Премьер снова согласился и добавил ещё пару капель.

С удовольствием произнеся (опять же мысленно) сложное по фонетической и фразеологической конструкции матерное словосочетание, Иван Иванович вслух вынужден был добавить, что "АВИА-траст" будет немедленно разорена, если примет это предложение.

Араб тяжело вздохнул, словно испытывал на себе все муки народа, сражающегося за свою независимость, и назвал новую цифру, уже более близкую к той, которую так жаждало услышать руководство "АВИА-траста".

Но Иван Иванович был не так прост. Мысленно пожелав всем родственникам премьера (включая мужчин) родить от самых чудовищных животных на земле, он принялся объяснять, с какими сложностями "АВИА-траст" столкнётся, если не получит к этой сумме ещё шесть-семь капель. Пять МИГов и два ракетно-зенитных комплекса того стоили

Араб вдруг спросил, кто будет поручителем в сделке. Иван Иванович назвал некий московский банк, возглавляемый господином Козюченко - весьма порядочным человеком, имеющим большие деловые связи и непререкаемую деловую репутацию.

Тогда арабский премьер выдвинул условие

* * *

Члены делегации, так и не заснувшие, когда их глава не приехал в отель в обычное время, собрались в одном номере и принялись гадать, что же с ним случилось.

Все уже утвердились в мысли, что главу похитили мусульманские фундаменталисты, когда в номер вошёл шаркающей походкой сам Иван Иванович. Он постарел на десять лет, тяжело дышал и вообще нуждался в срочном реанимировании. Ушлые реаниматоры из числа делегации сунули ему стопку контрабандно провезённой водки.

Иван Иванович ожил, потряс над собой своей папкой и сообщил: "Всё, ребята! Подписал!"

Делегация возликовала.

В Москву немедленно полетело сообщение о том, что "партия игрушек для миленьких детишек Арабской республики куплена", и что дело обстояло только за временем, которое, как известно, очень легко потерять и трудно найти.

Впрочем, чело Ивана Ивановича было слегка омрачено. А омрачено оно было мыслью об условии, которое выдвинул арабский премьер.

15

Кто-то в далёкой слякотной Москве принял это сообщение. Было созвано экстренное совещание руководителей "АВИА-траста", обсудившее для затравки текущие вопросы, а потом приступившее к рассмотрению того пирога, который должен был поступить от арабов.

- Господа, - начал Председатель совещания. - Как вы уже знаете, у нас есть хорошие новости из Арабской республики. Нашему уважаемому Ивану Ивановичу удалось подписать самый важный договор в истории нашей компании. Думается, не нужно говорить, как он важен для всех нас. Теперь счёт пошёл на дни. Нам нужно провернуть операцию как можно скорее. Как и было оговорено, поручителем сделки выступит банк известного нам господина Козюченко, присутствующего здесь. - Председатель кивнул в сторону краснеющего Семёна Борисовича, который в свою очередь с благоговением вглядывался в знакомые лица друзей, с которыми у него было связано столько приятных воспоминаний.

- Итак, мы продаём, арабы покупают, - продолжал Председатель. - Всё очень просто. Но нам необходимо решить очень много вопросов. Во-первых, немедленно связаться с нашими друзьями в Минобороне и сообщить о дальнейших действиях. Скорее всего, этим я сам займусь.

- А я налоговой полицией, - сказал Первый Руководитель. По форме его носа было понятно, что когда-то он был боксёром.

- Я транспортом, - сказал Второй Руководитель, похожий на пианиста.

- Я чиновниками правительства, - сказал Третий Руководитель, напоминавший "мальчика по вызову" для страдающих от одиночества дам бальзаковского возраста.

- Я займусь таможней, - сказал Четвёртый Руководитель, смахивавший грабителя с большой дороги.

Председатель кивнул, одобряя распределение ролей, и сказал:

- А финансовую сторону вопроса, - и с этим, пожалуй, согласятся все присутствующие, - мы возложим на нашего уважаемого Сёму.

Всё лица, - и Боксёра, и Пианиста, и Мальчика По Вызову, и Грабителя, - как по команде обернулись к Семёну Борисовичу.

- Я польщён весьма сделаю, что могу, - пролепетал он.

- Конечно сделаешь. Иначе тебе отрежут кое-что поважнее, чем безобидный геморрой. И без заморозки, - сказал ласково Председатель и присутствующие весело засмеялись.

Засмеялся и Семён Борисович, хотя понимал, что Председатель не шутит.

- Этот вопрос самый важный, - немедленно посерьёзнев, продолжил Председатель. - И тут у нас есть кое-какие проблемы, которые мы и должны обсудить. Это касается предложения арабов по оплате Хочу сказать, что предложение это поставило нас в тупик. По нему видно, что нам, если говорить мягче, не слишком доверяют.

- Насобачились, черти! - недовольно воскликнул Грабитель С Большой Дороги. - Это всё америкашки поганые нам гадят! Кричат по всему миру: "Русская мафия! Русская мафия!" Как будто у китайцев или у них самих этой мафии нет

- В любом случае, мы должны принять эти условия, если не хотим вызвать подозрения, - жестом прервав Грабителя, сказал Председатель. - А от подозрений, к сворачиванию сделки - один шаг. Поэтому мы должны быть максимально предупредительны и столь же максимально осторожны. Любая просочившаяся в прессу информация будет гибельна для всего проекта.

- Они сейчас все очень умные, - едко заметил Мальчик По Вызову. - Лезут во все дела, подсматривают, показывают чего не надо. Из-за них не знаешь с кем в правительстве работать. Вчера один, а после "Вестей" в кабинете уже другой сидит

- Всё течёт, всё меняется, - философски заметил Пианист. - Каждый идёт своей дорогой.

- Да давить их всех надо, этих писак! Не цензурой, так налогами! Чтоб пикнуть не смели! - предложил Боксёр, как видно, душой болевший за своё подшефное ведомство.

- Ну, это не наши проблемы, - прекратил прения Председатель. - У нас другие задачи - не дать никому ничего пронюхать. Ни прессе, ни нашим конкурентам. Кстати, о конкурентах. Полагаю, мы должны тщательно подходить к вопросу безопасности нашего Сёмы. За его деятельностью может начаться усиленная слежка. Возможна угроза новых покушений, так как такой рынок, как военная техника, никто без боя не отдаёт.

"Боже мой, какой кошмар!" - произнёс про себя свою излюбленную фразу Семён Борисович. Почти всё, связанное с прошлой "угрозой покушения", вызывало у него душевное расстройство. Теперь же, по-видимому, всё было гораздо серьёзнее.

- Итак, друзья, - уже теплее продолжил Председатель, - с этим понятно. Усилим охрану Сёмы и будем надеется, что всё пройдёт нормально.

Сёма с трудом сглотнул и распустил узел галстука.

- А сейчас давайте обсудим предложение арабов. Схема такая. Они перечисляют нам деньги, разделив их на два предъявительских счёта. С их стороны это будет гарантией сделки. Номер первого счёта мы узнаем сразу. Но этой суммы хватит только для того, чтобы выкупить технику, оформить её и перегнать арабам. Это будет уже гарантия с нашей стороны, что мы их не лопухнём. Номер второго предъявительского счёта нам скажут лишь после того, как наша посылка прибудет к ним. Этот счёт и будет нашей чистой прибылью. За вычетом, конечно, производственных затрат, - почти равнодушным тоном закончил Председатель.

- Мама дорогая, - ошеломлённо произнёс Мальчик По Вызову. - Это же какие бабки

- Около ста миллионов, господа, - подсчитал за него Председатель, всегда имевший к этому особую способность. - Теперь вы понимаете, какие деньги стоят на кону?

Звёздная россыпь простиралась перед ними, играя всеми цветами радуги, миры плясали вокруг них, исполняя танец живота по их велению.

После такого куша "АВИА-траст" вполне могла позволить себе объявить себя банкротом и самоликвидироваться.

- Погодите, я чего-то не въезжаю, - разрушил прекрасную иллюзию Боксёр. - Мы им, значит, технику, а они нам номер счёта, так?

- Именно, - подтвердил Председатель.

- А что если эти морды нерусские возьмут и не скажут? Не скажут номер второго счёта и пошлют подальше?

Всем стало страшно от такого предположения и теперь ожидали, что скажет Председатель.

Тот усмехнулся.

- Во-первых, по нашему договору мы можем арестовать их счета, если что-то пойдёт не так. Во-вторых, у нас будет их представитель, который уполномочен назвать номера счетов.

- Ага, представитель, - не унимался Боксёр, но его не прерывали, так как он выражал общее мнение руководителей. - Может, они камикадзе какого пришлют?

Председатель посмотрел на него, как взрослые обычно смотрят на ребёнка, сморозившего откровенную глупость.

- Это будет не обычный представитель. Совсем не обычный, - добавил он и сделал многозначительную паузу. - Это один из родственников их шейха Абдул-Ха - Председатель запнулся, порылся в бумагах перед собой и с видимым трудом прочёл: - Абдул Хали Шах Фарух Хамет ибн Тазис Исмаила Пятого, принц Будихар-Шере-Аббас-ибн-Хуфуф-Джам. - Последнее имя прочлось уже легче. - Здесь он будет с неофициальным визитом и только с двумя своими слугами. С арабской стороной мы договорились, что до окончания сделки принц поживёт на моей подмосковной даче. Счета он будет сообщать нашему банковскому представителю, то есть Сёме.

- А кто его разберёт, принц это или не принц? - хмуро высказал последний аргумент Боксёр.

- Наш Иван Иванович. Он знает всех родственников шейха наперечёт и в лицо. А уж принца Джама и подавно. Кстати, Иван Иванович переслал мне своё досье на него. Вот вам каждому по экземпляру. - Председатель швырнул на круглый стол папки. - Ознакомьтесь, чтобы понять, с кем мы имеем дело. Он, - Председатель постучал пальцем по своей папке, - ключ ко всей сделке. В его голове будут цифры, которые нам необходимы. Если мы их не получим, то всё, что мы делали последние полгода, может развеяться прахом. А теперь, господа, за работу!

16

В это время, никак не подозревая о делах больших людей, Федя, этот несчастный муж счастливой жены, не желавшей возвращаться в лоно семьи, следил за квартирой на Смоленской набережной. По сути, ему было плевать на любые дела, большие и малые. Ему нужна была Любаша. Пусть не постели, а только в отдельной комнате его квартиры. Она была нужна ему, как мечта, как светлый лучик надежды, побуждавший его к жизни, заставлявший идти на этот свет. Но Любаша сгинула, пропала где-то в недрах престижного дома на Смоленской набережной.

За несколько дней слежки, в течении которых Федя буквально дневал и ночевал в своём стареньком "москвичонке", он понял, что на его Любашу покушался не этот молодой и мускулистый, приносивший цветы и коробки, а другой, противный, маленький, толстенький и плешивый, распоряжавшийся сворой здоровяков. Феде стало обидно, потому что он почти не отличался он него. Разве что был менее упитанным. Так на что же Любаша променяла своего законного супруга? Было ясно, что тут роль сыграли деньги. У Феди не было денег так же, как и упитанности. А у толстяка было и то, и другое. Это обидело Федю ещё больше. Федю оскорбляла всякая несправедливость, ущемлявшая его достоинство. Долгими вечерами, когда мать запрещала ему смотреть "непотребщину" по телевизору, он размышлял о том, почему мир так глупо устроен - у кого-то есть миллионы, а у него, Феди, только получка телефонного мастера (и ту отнимала мать). Вот если бы найти пачку долларов! Целую пачку зелёненьких бумажек, любовно перетянутую резинкой. Почему бы и нет, если учесть, сколько по Москве разъезжает богатеев? Что им стоит обронить эту пачку, чтобы он, Федя, её нашёл и зажил в своё удовольствие?

И вот теперь один из этих богатеев, вместо того, чтобы ронять неправедно заработанные баксы, украл его Любашу, вырвал единственную светлую страницу в книге его жизни, наполненной сухими строчками маминых высказываний и наставлений.

Федей овладело лихорадочное чувство охотника, преследующего свою жертву. Ничего не сказав матери, он взял отпуск за свой счёт и теперь мог беспрепятственно следить за своим врагом.

Федя узнал, что враг работал в банке. Ещё он узнал, что у врага, помимо его Любаши, была ещё одна женщина. Это взбесило Федю до того, что иногда ему хотелось самому подойти к толстому мерзавцу и плюнуть ему в лицо. Дело было только в охране, которая ни на шаг никого не подпускала к плешивому уроду.

Ах, как Федя мечтал об этом плевке! Он мечтал об этом почти так же сильно, как и о пачке долларов. Но и та, и другая мечта казалась несбыточной.

Дрожа от холода с своём "москвиче", Федя решил хоть что-то предпринять. Он не мог просто наблюдать за тем, как это плешивое ничтожество, которому повезло в жизни больше, чем ему, Феде, пользуется своей властью над Любашей, и поклялся сделать всё, чтобы испортить ему жизнь, подгадить там, где он меньше всего этого ждёт. В его пылающей негодованием голове родился план. Для этого он, опять же не сказав матери ни слова, взял из дома свой рабочий чемоданчик

17

шаловливый принц

Визит принца Джама в Россию был настолько засекречен, что о нём не знали даже вездесущие репортёры "Си-Эн-Эн" и наглые папарацци, охотившиеся за различными знаменитостями (на беду последних). Шейх приказал отправить принца в национальный аэропорт без почётного эскорта, в европейском платье. Сам принц, не до конца понимая свою миссию в далёкую страну, о которой он только знал, что там холодно, обиделся, но возражать не стал, так как шейх, нешуточно рассердившийся из-за его последней выходки, вполне мог лишить его звания полковника национальной гвардии и заодно золотой кредитной карточки.

Весь перелёт принц сердито проспал в кресле, оберегаемый с двух сторон своими слугами.

В аэропорту "Шереметьево-2" тоже не было ни красных дорожек, ни почётного караула, ни оркестра.

Принц заскучал.

Эта незнакомая страна встретила его пронзительным ветром, бросавшим в лицо попеременно то ледяную воду, то колючие снежинки, поэтому сразу ему не понравилась.

Было очевидно, что дядюшка-шейх специально выбрал для него такую миссию, чтобы наказать.

"Погоди же, старый верблюд, - думал сердито принц. - Я ещё погуляю в твоих садах. Гвардия меня уважает и любит. А наследник Шагир не вылезает из Гарварда. Вот и посмотрим, чья возьмёт"

Мысли о престоле всегда вносили приятное разнообразие в тягостные будни принца. Он смутно представлял себе, как сможет перепрыгнуть через головы четырёх родных сыновей шейха, но такая мелочь не могла омрачить его мечтаний.

Как и все остальные пассажиры, он сел в подкативший автобус, который доставил их к зданию главного терминала.

Хмурый человек в форме за стойкой регистрации проверил его паспорт, в котором по-арабски и по-английски было написано, что он обычный гражданин Арабской республики, бизнесмен Хуфуф Джам, взглянул пристально и пытливо в его лицо, поставил какой-то штамп и отдал паспорт.

Слуги, занялись багажом, а он неторопливо вышел в зал. Никогда в своей жизни он не был в общих аэропортовских залах. Обычно ему предоставляли место в VIP-зале, где не было так многолюдно. Принц поморщился, обернулся к своим слугам и спросил:

- Где эти собаки, которые должны нас встречать?

Слуги знали столько же, сколько и их хозяин, поэтому предпочли просто услужливо покрутить головами, как будто ища встречающих.

В это время сами "собаки" почти вплотную подошли к ним. Это была небольшая стая в составе улыбающегося Ивана Ивановича, изготовившего губы для горячего "фирменного" поцелуя "а-ля Леонид Ильич", Семёна Борисовича, Председателя, Толяна и с ним ещё трёх охранников.

- Дорогой господин Джам! Приветствую вас на российской земле! - начал по-арабски Иван Иванович, распахивая объятия и впиваясь в щёку растерявшегося принца, подобно речной пиявке. Пиявка трижды с характерным старческим звуком облобызала побритую щёку гостя и продолжила:

- Да продлит Создатель ваши годы! На сниспошлёт благословение во всех ваших делах и начинаниях! Да будет вечный мир вашему дому!

- Благодарю! - сказал, отстраняясь, принц и украдкой вытер платком слюну со щёк. - Мне нужно отдохнуть с дороги. Кстати, я вполне могу говорить по-английски. Я обучался и в Йеле, и в Беркли, - похвалился принц (не уточнив, правда, что ни тот ни другой не закончил с достаточным успехом, предпочитая вместо занятий отдых на горнолыжных курортах). - Я не такой неотесанный, как вы, может быть, полагаете.

- Что он сказал? - тихо с подозрением спросил Председатель.

- Он устал и хочет отдохнуть, - вполголоса перевёл Иван Иванович, как никто другой понимая, насколько тяжело будет тем, кто останется рядом с принцем. - Надеюсь, в последующем вы не будете использовать меня в качестве переводчика? У меня, знаете ли, годы уже не те.

- Мы что-нибудь придумаем, - пообещал Председатель.

Вся делегация окружила принца и направилась к выходу. Там уже стояли чёрный, как смоль, лимузин и два "джипа" охраны.

Принца лимузин порадовал. Оказывается, не такая уж это и варварская страна, где ездят такие машины. Он забрался со слугами в салон. Туда же влезли Иван Иванович, Председатель и Семён Борисович.

Массивная дверь захлопнулась и лимузин сорвался с места.

* * *

Если судить по досье Ивана Ивановича, принц Джам был той самой паршивой овцой, которая весьма неблагоприятно влияла на всё стадо. Он являлся той самой ложкой дёгтя в бочке шейхского мёда, и, если уж быть до конца откровенными, тем самым уродом, без которого, судя по народным приметам, не обходится ни одна нормальная семья.

Семья шейха Арабской республики не была исключением. Принц Джам стал головной болью для всей монаршей семьи ещё с тех времён, когда его направили на учёбу в Америку, в Нью-Хейвен. Молодой принц собрал вокруг себя других арабских ребят и развлекался тем, что подпаивал очередную наивную американскую сокурсницу, завлекал её в свой автомобиль и там они предавались первой юношеской страсти. Но бедняжка не знала, что все их шалости друзья принца записывали на видеокамеру. Спустя какое-то время плёнка случайно попала к журналистам и в университете разразился грандиозный скандал. Только чудом удалось избежать судебного разбирательства (возможно потому, что шейх заплатил семье пострадавшей кругленькую сумму). Это сразу подстегнуло интерес журналистской братии к любвеобильному отпрыску арабского шейха. На принца открылся охотничий сезон. К тому времени его уже перевели в Калифорнийский университет на режиссерский факультет. Так как принц Джам божившился после скандала, что откровенный видеофильм появился только потому, что ему хотелось стать великим режиссером, это было вполне логично.

Впрочем, к режиссерской профессии принц быстро охладел. Его стали замечать на подпольных оргиях в Беверли-Хиллз, его видели в шумных и ярких клубах для "голубых", в шикарных ресторанах, в казино Лас-Вегаса. Его арестовывали за превышение скорости, за непотребное поведение в общественных местах, за пьяные драки, за порчу городского имущества, за неправильную парковку, за издевательство над животными (Аллах свидетель, принц не считал себя виноватым за то, что помочился на соседскую шавку, которая мешала ему спать)

Шейх Исмаил Пятый, не желавший возвращения племянника, скрипел зубами и оплачивал его сумасбродства, присылая однако обличительные и угрожающие послания.

Но действие посланий имело кратковременный характер, и после недолгого совестливого затворничества в кампусе** Студенческий городок., принц Джам принимался за старое с утроенной энергией.

С горем пополам получив диплом об окончании университета, принцу и самому уже не хотелось возвращаться на родину, в Арабскую республику, погрязшую в тотальных религиозных запретах. Во столько-то молись, во столько-то ешь, во столько-то мойся. О спиртном и речи быть не могло! Что за жизнь!

Принц решил попутешествовать. И везде за ним вился неприятный скандальный душок. Джам неприлично сорил деньгами и несколько изменил свои сексуальные пристрастия, что было ещё одним ударом по августейшей семье вообще, и по шейху Исмаилу Пятому в частности, гордившемуся своим гаремом. Конечно, в Арабской республике за это побивали камнями, но сестра так упрашивала шейха спасти её сына от страшного наказания, что он не смог отказать. Он призвал племянника к себе.

О чём они говорили за закрытыми дверями почти два часа никто не знал, но на следующий день принц Джам был призван в действующую армию республики. Почти два года о принце никто ничего не слышал. О нём стали забывать. Но однажды он появился на одном из приёмов шейха в форме майора Гвардии Его Величества. Принц Джам скромно стоял в толпе свиты и никак не реагировал на интерес журналистов к своей особе. Казалось, это был другой человек, изменившийся в лучшую сторону, что вызывало удивление. Как и благоволение Исмаила Пятого к племяннику, выразившееся в том, что монарх ввёл его в Военный Совет.

Причину такого перерождения мало кто понимал. Хотя на самом деле всё было просто. Принц Джам решил, что гораздо проще будет жить, если не слишком раздражать старого дурака шейха. А в далёкой перспективе он надеялся занять престол Арабской республики.

Исмаил Пятый, мало разбиравшийся в тайных движениях души своего племянника, поверил ему и даже стал поручать мелкие полуофициальные визиты в другие страны. Принц превратился в августейшего "мальчика на побегушках", что самого принца на первых порах вполне устраивало.

Меньше чем год назад принца отправили с визитом по европейским странам для выяснения перспектив сотрудничества с Европейским Союзом, но принцу были вовсе не интересны вопросы сотрудничества. Ему хотелось заняться чем-то более полезным и весёлым.

Многомесячный кутёж принца вылился в астрономический долг, который показали шейху. Чёртов племянник, получивший доступ в казну, израсходовал на свои нужды сумму, равную годовому бюджету страны.

И принц Джам отлично понимал, именно это стало причиной его отправки в Россию, где на каждом шагу стреляют и взрывают дома. О, старый интриган всё правильно рассчитал! Шейх специально отправил его сюда, как на передовую линию фронта, в надежде, что русские укокошат паршивую овцу и не дадут обагрить руки монаршей семьи в крови своего члена.

Сидя в лимузине, настроение принца с каждой минутой портилось. Он вглядывался в лица этих русских, пытаясь угадать, что у них на уме. Старика с кустистыми бровями он знал давно и почти не боялся. А вот эти двое, что рядом с ним Тот, что помоложе и повыше, несомненно, прирождённый убийца. Лицо у него узкое, безжизненное, бледное. Ну точно маньяк из американских фильмов. Тот, что поменьше и потолще, с лицом евнуха, мать родную не пожалеет. О Аллах! Зачем ты допустил, чтобы он, принц Джам, потомок угасшей пару столетий назад династии, попал в такую ужасную страну? А всё проклятый шейх, да возьмёт шайтан его душу!

- Что это с ним? - тихо спросил у Ивана Ивановича Председатель. - У него такой вид, словно собирается блевать. Может, укачало?

- Господину Джаму ничего не нужно? - спросил ласково Иван Иванович у принца. - Господин Председатель волнуется. Возможно, вы хотите остановить машину и пройтись?

"Пройтись до первой пули в затылок" - с ужасом подумал принц и только смог покачать головой.

Лимузин по прекрасной дороге въехал в лес. Такие леса августейший баловень судьбы видел только в Америке. Это ещё больше испугало его. В таком лесу человека найти было практически невозможно.

Он принялся с болезненным интересом всматриваться в окно, словно хотел угадать, у какого именно дерева его могут поставить в последний раз.

Дорога упёрлась в большие ворота. В качестве автоматики сработал человек в форме, открывший створки и отдавший машинам честь.

Проехав вглубь рощи, машины остановились у большого особняка. Но принц почти не заметил этого. Ухватившись за ручку своего кейса, он, подобно каменному изваянию, застыл на месте, вперившись взглядом в одну точку.

Все вышли, но когда спустя минуту ожидания принц не показался из машины, Иван Иванович сунулся по пояс в салон с целью выяснить причину задержки.

- Только этого нам не хватало, - пробормотал Председатель, глядя на задницу Ивана Ивановича, торчавшую из лимузина уже пять минут: принц не желал покидать машину, несмотря на объединённые уговоры. - Что ему нужно, этому недобитку самодержавия?

- Может, ему не понравилось, как мы его приняли? - высказал предположение Семён Борисович, посматривая на часы, так как он обещал Виктории сводить её сегодня вечером в оперу.

- А как мы должны были его принять? С президентским караулом? - раздражённо проговорил Председатель, нервно закуривая.

В это время Иван Иванович принял нормальное положение. Лицо его раскраснелось, а брови съехались вместе.

- Он не выйдет, - сообщил Иван Иванович.

- Как? - изумился Председатель.

- Почему? - растерялся Семён Борисович, который подозревал, что вся эта круговерть может затянуться надолго.

- Что вы на меня смотрите? Я не знаю! Не знаю.

- Шеф, разрешите мне с ним побазарить, - как из под земли вырос рядом Толян. - Тут всё понятно. Мужик попал в незнакомое место, вот и оробел.

- Ты что, английский знаешь? Или арабский? - скривился Семён Борисович.

- Два конкретных пацана поймут друг друга без слов, - без тени сомнения отозвался Толян.

Банкир посмотрел на Председателя, а тот только махнул рукой.

- Только, голубчик, чтоб ничего такого, - предупредил Сёмен Борисович.

- Обижаете, шеф.

Толян влез в салон и закрыл за собой дверь.

Принц Джам вздрогнул, когда в машине появился громила, показавшийся ему страшнее остальных. Русский был с короткой военной причёской и затянут в кожу.

- Ну, чё, мужики? - хохотнул Толян, осматривая невменяемого принца и его слуг. - С прибытием!

После чего открыл мини-бар и вытащил две бутылки.

- А тут нехилый наборчик!

Распечатав дорогой коньяк, Толян налил принцу полный стакан.

- На, держи!

"Вот и всё! - обреченно подумал принц, беря стакан. - Это будет яд".

- Ну, как говорится - не договорив, что и кем именно говорится, Толян запрокинул бутылку и жадно, словно путник в пустыне, стал пить.

В полной прострации от этого зрелища, принц поднёс тяжёлый стакан к губам и тоже выпил

* * *

- Ну, что там? - нетерпеливо задал риторический вопрос Председатель, прохаживаясь перед лимузином, откуда доносились нестройные звуки, напоминавшие мелодию "Подмосковных вечеров". - Уже час прошёл! Что они там делают?

Неожиданно дверь лимузина открылась и оттуда повалили клубы сигаретного дыма. Из этих клубов, будто чёрт из преисподней, вывалился сначала Толян, а потом принц Джам, пытавшийся дотянуться своими пухлыми восточными губами до мужественной щеки охранника.

- Во такой пацан, - сообщил Толян, лениво защищаясь ладонью от августейших губ. - Те уже давно с копыт

Он рассеянно указал куда-то в сторону леса, видимо, перепутав его с лимузином. Скорее всего, он имел ввиду слуг принца, лежавших без движения в салоне.

В этот момент ноги принца подломились и он повис на Толяне, успевшем подхватить важную персону.

- Шеф куда его? - с трудом проговорил верный преторианец, явно и сам нуждавшийся в третьей точке опоры.

- В дом! В дом! - воскликнули одновременно Семён Борисович, Председатель и Иван Иванович.

- Понял, - кивнул Толян, сделал два шага и рухнул с принцем в снег.

По знаку Председателя немедленно засуетились охранники, поднявшие обоих и поспешившие со своей скорбной ношей к особняку.

- Только бы этот чёртов принц-трезвенник не забыл номера счетов! - посетовал вполголоса Председатель.

- Будем надеется, будем надеется, - вздохнул Семён Борисович.

18

Месть телефонного мастера

Федя безбоязненно вошёл в подъезд дома на проспекте Маршала Жукова. Он перевидал сотни, а может и тысячи таких домов, и в каждом мог безошибочно найти ящик телефонного распределителя.

Подойдя к такому ящику, он открыл его специальным ключом. После этого достал трубку с крепившимся к ней наборником и проводами. Спустя минуту Федя присоединил провода к специальной свободной паре и набрал номер оператора своей станции.

- Сорок четвёртая, - зло отозвался женский голос в трубке.

- Зиночка, здорово, как живёшь-побываешь?

- Это ты, Федюня?

- Ну, я, - радостно подтвердил Федя.

- А ты чего, работаешь сегодня? Ты же, вроде, в отпуске.

- Это я, Зинуля, в свободное от работы время. У знакомой моей срочная, понимаешь, авария. Попросила она меня, вот и проверить хочу. Прозвоню "пару", посмотрю, что можно сделать. Может, аппарат барахлит или проводка.

- Какая знакомая, Феденька? - иронично изумилась Сорок Четвёртая. - Смотри, Любка-то всё рёбра пересчитает. Она у тебя баба в теле - зашибёт ненароком.

На работе Федя предпочитал не распространяться о своих семейных коллизиях, поэтому Сорок Четвёртая и не знала, что Любке давно наплевать на своего мужа с высокого здания на Смоленской набережной.

- Ты, это, не гогочи, - недовольно буркнул в трубку Федя, - а лучше помоги.

- Ладно, чего уж там. Не со зла я. Адрес-то какой?

Федя назвал адрес.

- Так Понятно. Виктория Сергеевна Татаркина. Номер телефона - Сорок Четвёртая назвала телефон.

- Вызов на него дай, а я найду пару, - попросил Фёдор, зная, что хозяйка квартиры отправилась куда-то с плешивым на машине.

Спустя несколько минут нужная линия была найдена. Поблагодарив Сорок Четвёртую, Федя присоединил свою переносную трубку к линии. После этого достал из потрёпанного бумажника сложенный вдвое картонный квадратик, на котором стоял длинный ряд цифр. Будучи на работе, он частенько набирал этот номер с чужих телефонов.

В трубке слышались долгие щелчки соединения, после чего возник волшебный голос:

- Здравствуй, мой милый. Как тебя зовут?

- А тебе не всё равно? - несколько грубо на этот раз отозвался Федя.

- Хорошо, я буду звать тебя - мой таинственный незнакомец, - с грудным придыханием ответила телефонная гетера, нисколько не обидевшись. - Что ты хочешь, чтобы я для тебя сейчас сделала?

В другое время Фёдор с удовольствием бы перечислил свои пожелания, но сейчас у него была другая цель. Он осторожно уложил бубнящую трубку среди проводов и закрыл распределительный щит. Он знал, что одалиска на том конце провода не положит трубку, даже если не будет слышать голоса "клиента". Она обязана была говорить до тех пор, пока "клиент" сам не положит трубку, или с ней самой не случится сердечный припадок.

Федя посмотрел на часы и решил вернуться часа через три.

Через полчаса он появился у дома на Смоленской набережной. Конечно, проделать ту же операцию и здесь ему бы не составило труда, но это был не просто дом. Это была охраняемая крепость, куда никого бы просто так не допустили. Если бы он явился как телефонный мастер, у него бы потребовали документы, копию квитанции вызова, наряд на работы. Конечно же, ничего этого у Феди не было. Но он придумал другой выход.

19

Принц Джам, всегда гордившийся своим умением пить (чем, естественно, нельзя было хвалиться в Арабской республике), на этот раз понял, что посрамлён. Он не помнил, что именно пил с тем ужасным немногословным русским, но то, что пил много и часто, это было очевидно. Скорее всего они опустошили весь мини-бар в лимузине, и ещё серебристую фляжку русского, в которой вообще был жидкий огонь.

Отравить его не отравили, но принц всё равно чувствовал себя ужасно. Ему казалось, что в его голове поселился целый цех молотобойцев.

Он застонал и приподнялся в роскошной постели.

- Ахмет! Пойди сюда, немытая верблюжья задница! Фаши! Где вы все, бездельники?

Принцу даже ругаться было больно.

Спустя минуту в спальню вошёл Ахмет. Вид его был ужасен из-за мук совести, терзавшего правоверного, но он старался держаться подобающим образом. Ахмет катил перед собой небольшой маленький столик, на котором стоял кофейный прибор и несколько лёгких блюд. Тут же был высокий стакан со знакомым шипучим напитком. За него-то и ухватился сперва принц Джам, с жадностью выпив до самого дна.

- Где Фаши? - поинтересовался принц без особого энтузиазма.

- Он болен, мой господин, - склонился Ахмет.

- Отмени все встречи на сегодня, - приказал принц.

- Но сегодня только одна встреча, мой господин.

- Вот её и отмени, - улыбнулась жертва похмелья, отпивая глоточек прекрасно сваренного кофе.

- Невозможно, мой господин. Вас уже ждут.

- Кто? - несколько похолодел принц.

- Русские, мой господин.

- Что им нужно? - совсем уже испуганно спросил он.

- Не знаю, господин.

Принц встал с постели и нервно заходил по комнате, почти не отличавшейся от комнат самых престижных отелей мира.

Он пытался вспомнить, что привело его в это место и почему русские так добиваются его аудиенции.

Ахмет в это время ненавязчиво одевал своего хозяина.

По окончании одевания и бритья, принц с достаточной чёткостью вспомнил, что его послал сюда шейх, и всё для того, чтобы передать русским несколько глупых цифр.

Августейший дядюшка решил использовать его в своих целях. Это было какое-никакое, но всё же доверие, которое принц растерял после своего европейского кутежа. Что ж, если дядюшке так угодно, он исполнит его волю.

- Я к ним выйду, - сообщил принц, разглядывая себя любимого в зеркале. Своим отражением он остался доволен. Он наблюдал молодого, мускулистого мужчину с великолепной тёмной кожей и жгучими чёрными глазами. Он мог бы стать лицом любого знаменитого дома модели. Весь вопрос был только в том, что августейшей особе не пристало сниматься в каких-то журнальчиках ("жёлтая" пресса, живописавшая его похождения, в счёт не шла).

Напоследок взглянув на себя и поправив галстук, принц вышел из спальни.

* * *

В огромном кабинете, заставленном великолепными книжными шкафами красного дерева, его ждали трое. Высокий и бледный, похожий на маньяка, толстый с лицом евнуха и совсем юноша. Принц смутно помнил, что уже где-то видел этих двоих мужчин, но не мог точно вспомнить, где именно. Они улыбались, что немного успокоило принца.

Высокий наклонился к юноше и что-то сказал. Тот перевёл по-английски:

- Господин Председатель надеется, что вы хорошо выспались.

- Да, благодарю, - кивнул принц.

- Господину Джаму что-нибудь нужно?

- Только поскорее вернуться домой, - признался он. - Мне здесь очень одиноко. - В его голосе появились интимные интонации. - Что ты делаешь сегодня вечером, мальчик?

Его всегда забавляла реакция чистых натуралов на такие вопросы.

- Что он сказал? - спросил Семён Борисович, который сразу почуял неладное и теперь жалел, что плохо изучал английский в университете.

- Сегодня плохая погода, - покраснев, соврал юноша.

- В этой ужасной стране должны быть какие-то места, где можно развлечься? - ворковал принц. - Мы могли бы вместе туда поехать

- А теперь что? - волновался Семён Борисович.

- Ему приятно ваше гостеприимство, ему здесь понравилось и всё такое Послушайте, господа, кажется, он меня с кем-то перепутал. Я просто переводчик

- Что он спросил? - прищурился Председатель.

- Что я делаю сегодня вечером - ещё более густо покраснел соблазняемый.

- Ага, вот значит как. Мы так и предполагали, - усмехнулся Председатель. - У нас маленькая проблема с досугом. Передай ему, что ты, как его личный переводчик, поступаешь в его полное распоряжение.

- Я я - задохнулся парень.

- Что ты? Что ты, дружок? Ты ведь служащий "АВИА-траста", не так ли? И получаешь за свою работу деньги.

- Вы предлагаете мне

- Я ничего не предлагаю. Я требую. Требую за свои деньги хорошо выполненной работы, - ласково улыбнулся Председатель. - Ты ведь хорошо выполнишь эту работу?

Юноша читал в его глазах приговор. И это была не просто угроза увольнения. Это была угроза чего-то страшного.

Потом он подумал о больном отце, нуждавшемся в дорогих лекарствах, и о сестре, которая два года не могла найти работу.

- Я я постараюсь, - сказал он. - Но мне нужны три моих оклада. За каждый день.

- А ты парень не промах, - хохотнул Председатель. - Ладно, теперь скажи ему, что нам нужно знать цифры, которые его просили передать.

Преодолевая отвращение к арабу с маслёными глазками, переводчик спросил о цифрах.

Тот на мгновение задумался, почесал бровь и снова что-то сказал.

- Ну, что? - строго спросил Председатель.

- Он хочет провести со мной вечер, - сквозь зубы процедил парень.

- Сначала цифры, а потом вечер, - отрезал Председатель.

Выслушав короткий, как взмах топором, перевод, принц Джам вздохнул, напряг память и проговорил:

- Эйт хандрэд фифти ту, файф хандрэд сэвенти уан, зироу, зироу, зироу, ту хандрэд

Парень перевёл длинный ряд цифр, ощущая себя уличной девкой, которую только что продали сутенёры.

Председатель и Сёмен Борисович улыбнулись, пожали руку принцу и откланялись, оставив их наедине.

Они вышли из дома вместе.

- Счёт открыт в оффшорном банке в Афинах. Сёма, немедленно займись переводом денег из оффшора, - распорядился на ходу Председатель. - У нас не так много времени. Постарайся привлечь к этой операции как можно меньшее число сотрудников. Не мне тебя учить. Все документы по этой операции засекретить. Самые малозначительные уничтожить. Всё, действуй!

Они сели каждый в свою машину и, в сопровождении джипов с охраной, ринулись по направлению к городу.

20

Вся цепочка деловых связей "АВИА-траста" была немедленно приведена в действие. Хрупкие винтики, зубчатые колёсики, шестерёнки, пружинки и маховички, обильно смазанные денежными знаками в иностранной валюте, завертелись, закружились, завибрировали, задрожали, побуждая к деятельности более мелкие детали.

Огромный сухогруз "Фёдор Тютчев", простаивавший в порту Симферополя уже два месяца и который вот-вот должны были арестовать за долги, неожиданно был зафрахтован мелкой московской компанией "Амба-Плюс". Груз, который компания жаждала доставить в Арабскую республику, значился в документах как "лёгкие самолёты для частных перевозок" и "противоградовые устройства".

Погрузка семи огромных контейнеров происходила глубокой ночью под присмотром довольно крепких и немногословных парней, которые потом объявили капитану, что будут сопровождать так необходимые Арабской республике противоградовые устройства до самого конечного пункта назначения.

Видавший виды капитан был, конечно, удивлён, зачем понадобились Арабской республике противоградовые устройства, но предпочёл не высказывать своего удивления. У него была семья, которую следовало кормить, а лишние разговоры никак не могли содействовать поднятию её благополучия.

Итак, сухогруз отчалил в море с грузом на борту и с надеждами на лучшее будущее, которое клятвенно обещала "Амба-Плюс" при удачном рейсе.

* * *

Закрутившись за всеми этими большими делами, Семён Борисович Козюченко не заметил опасных изменений в своей личной жизни. Обе любовницы стали на него почему-то дуться, почти постоянно жаловаться на "критические дни" и уклоняться от поцелуев.

Вначале Семён Борисович не обращал на это внимания. Ему было не до бзиков двух обнаглевших баб. Но потом, когда первая часть сделки была завершена и забот немного поубавилось, его насторожило их странное поведение. Виктория Сергеевна после слов: "Ах, оставьте, господин Козюченко!", уже не звала его в спальню. Он неё веяло нешуточным холодом, когда она захлопывала дверь. Не находя утешения на ложе "Истинной Леди", он ехал домой, к Любаше. Но и та уж не встречала его запахом свежеиспечённых пирогов и готовностью прижать его голову к своей груди, под которой он чувствовал себя, как под козырьком троллейбусной остановки. Любаша, волоокая, пышная, сладкая, словно булочка, индифферентно лежала на диване перед телевизором и грызла семечки, аккуратно сплёвывая шелуху в бумажный кулёчек. На все его вопросы и поползновения она не реагировала и даже грубо отпихивала. А однажды он не застал её дома. Любаша уехала, забрав свои вещи. На видном месте лежало несколько конвертов. На которых неверной, почти детской рукой было написано: "Маему дарагому Сёмачке".

Лихорадочно достав одно письмо, он, еле разбирая полуграмотные детские каракули, с удивлением прочёл:

"Здравстывуй милый Сёмачка! Эта я твоя девачка. Как харашо что ты мине помниш. И я тибя помню. Помню как ты пакупал мне мароженае и мы с табой играли в папу и маму. Хатя мне тринацать лет но я уже всё знаю. У мене будет твой ребёначек. Нам очень нужна денешка патаму что мама мене бьёт и выганяет из дома патаму што на ребёначка нужна денешка а у мене их нет"

Совершенно ничего не понимая, Сёма перечитал все письма, наполненные безграмотными просьбами о "денешках". Имя стояло его, но это был полный бред, сплошной безумный бред. Какая-то тринадцатилетняя особа заявляла, что у неё будет от него, Семёна Борисовича, ребёнок.

Он потрясённо опустился в кресло и снова принялся перечитывать письма.

* * *

Фёдор мог бы радоваться, если бы видел его лицо. Он не зря попросил замызганную девчушку соседки-пьяницы, действительно много повидавшую за свою короткую тринадцатилетнюю жизнь, написать эти письма. Эффект получился такой, какой он и ожидал. Если бы он сам написал Любаше, причём написал о том, что у Семёна Борисовича есть другая женщина, Любаша бы просто не обратила бы на эти письма внимания. Но тут были хитро задеты её материнские инстинкты.

Любаша, к тайному ликованию Феди и крайнему неудовольствию Изольды Марковны, вернулась в свою комнату.

По этому случаю Изольда Марковна разбила несколько последних чашек из своего любимого сервиза, достала забытые бутылочки с лекарствами и приготовилась отойти в лучший мир, потому что в этом мире не было покоя.

В полной растерянности Семён Борисович заехал после работы к Виктории Сергеевне, чтобы получить у неё утешение, но она, с презрением глядя на него, выложила перед ним несколько листков.

С уже знакомым чувством страха он взглянул на бумажки.

- Что это? - спросил он, дрожа от нехороших предчувствий.

- Телефонные счета, - последовал ответ, сравнимый разве что с космическим холодом.

- И что?..

- Это вы спрашиваете меня? - нервно усмехнулась она. - Это я должна спросить у вас - что это? Там встречается один любопытный телефонный разговор, за который меня просят заплатить около пятисот тысяч. Но меня волнует не это, мерзавец вы этакий - эту сумму вы сами заплатите, - меня волнует сам телефонный разговор. И не один, смею заметить. Я поступила просто - позвонила по этому номеру сама. И что же я услышала? "Здравствуй, мой милый. Как тебя зовут? Что ты хочешь, чтобы я для тебя сейчас сделала?" - вот что я услышала. Что ж, я понимаю, вам меня одной мало, негодяй. Я решила, что это ваше дело, но вот это я уже не могу спокойно выдержать!

С этими словами она бросила на стол знакомые конверты со знакомым почерком.

- Вон. Забирайте это и вон, - просто сказала Виктория Сергеевна.

- Дорогая, это какая-то чудовищная ошибка! - вскричал вконец убитый Семён Борисович. - Я не звонил ни по какому номеру! Да и как я мог звонить, если не оставался один в этой квартире дольше чем на пять минут?! А тут разговоров на несколько часов. Это ошибка, Виктория! Что касается писем этой сумасшедшей, которая утверждает, что у меня от неё ребёнок, то это просто какой-то бред. Я не знаю её и в жизни никогда не видел

- А с чего вы решили, что это письма от сумасшедшей, которая утверждает, что у неё от вас будет ребёнок, если не знаете её? - с убийственной логикой поинтересовалась Виктория Сергеевна. - Вы ведь и письма не читали!

Семён Борисович запнулся и с трудом сглотнул.

- Вы заврались, господин Козюченко, - она подошла к нему вплотную, буквально изливая не него жидкий азот. - Вы похотливый, грязный, плешивый сатир, извращенец, сексуальный маньяк, мерзавец, свинья

Чётко выговаривая оскорбления, она шла за пятившимся Семёном Борисовичем до самой входной двери.

Выговорившись, Виктория Сергеевна открыла дверь и вытолкнула любовника на площадку, после чего швырнула ему счета и письма.

Семён Борисович распустил галстук, ничего не видя перед собой, прошёл несколько шагов, вернулся, подобрал бумажки, после чего уже окончательно вышел из подъезда и сел в машину.

- Что-то вы рано сегодня управились, шеф, - обернулся с водительского места Толян.

- Хватит! Хватит трепаться! Что за манеру взяли! - взорвался он неожиданно. - Поезжай! Поезжай, давай, и смотри на дорогу!

Толян отвернулся, состроил ироничную гримасу, означавшую: "Кажется, обломилось", и вывел машину из простого московского дворика.

Семён Борисович терялся в догадках. Он не мог понять, что вдруг произошло? Что за жуткое стечение обстоятельств нарушило ту идиллию, которую он с таким тщанием, трудом и упорством наладил? Откуда появились эти дурацкие письма? Кто и зачем их написал?

Было очевидно, что это чья-то тщательно спланированная операция, призванная

К чему была призвана эта операция Семён Борисович так и не мог решить. Для завистливых соседей это было слишком масштабно, а для конкурентов по работе слишком мелко.

А что если это дурацкая шутка? Тогда чья? Кто мог знать о двух любовницах, живущих в разных частях города?

Охрана!

Ах, негодяи! Тупоголовые бараны! Вздумали шутить над своим шефом! Да, фигура у него не внушает почтения, но должны же они знать своё место в иерархии деловых связей. Кто они в этой иерархии? Нолики! Нолики, имеющие значение только рядом с такими, как он, Семён Борисович! Никак иначе!

- Анатолий, - зловеще позвал Семён Борисович своего верного преторианца.

- Что, шеф? - весело откликнулся Толян, всю дорогу потешавшийся над шефом, получившим от ворот поворот.

- Дело в том, Анатолий, что от меня ушла Любаша. И Виктория Сергеевна выставила вон. Так вот, если вы всё не исправите я с вами, мерзавцами, не знаю что сделаю!!! - заорал он.

Толян от неожиданности перестал обращать внимание на дорогу и чуть не выехал на встречную полосу.

- Вы чего, шеф?

- Уж я постараюсь, голубчики, чтобы вас долго искали родственники. Но они вас так и не найдут. Можешь мне поверить. Я таких шуточек не потерплю, понятно?!

Толян, испуганный нервной вспышкой шефа, не знал, что и думать. Судя по всему, шеф не шутил. Обе бабы действительно чего-то взбрыкнули, а теперь что - охране отдуваться?

Да, эта работа всё больше переставала нравиться Толяну. Он с удовольствием вспоминал то время, когда он с братвой занимался настоящими делами (правда, он не думал о том, что те из братвы, что не последовали его примеру и не подались в охрану "деловых людей", либо парились на нарах, либо лежали в сырой земле).

До Смоленской набережной доехали в тягостном молчании.

Выходя из машины, Семён Борисович повторил:

- Запомни, что я сказал. Верните мне их сей момент! Иначе я вам всем устрою Варфоломеевскую ночь.

Когда дверь захлопнулась, Толян с досадой сухо плюнул под сиденье.

* * *

Тем же вечером и Любаша, и Виктория Сергеевна получили две посылки.

У двери Любаши выросли целые штабеля коробок с шоколадом, а "Истинная Леди" обнаружила в своей посылке букинистическое и очень дорогое собрание сочинений Ницше, Джека Лондона, Стефана Цвейга, Толстого и многотомник "Судебное уложение Российской Империи", изданное в середине прошлого века. Трогая руками и рассматривая эти сокровища, Виктория Сергеевна расплакалась. Ей очень не хотелось верить в историю с этой тринадцатилетней особой, но факт оставался фактом - Семён Борисович нагло обманывал её. И этого она не могла простить.

Любаша же благосклонно приняла коробки с шоколадом, но звонить Семёну Борисовичу не стала. "Пусть помучается, кобелина", - здраво рассудила она и с удовольствием принялась ждать покаянного визита любовника.

Новые коробки с шоколадом насторожили Фёдора и вызвали приступ ужасающей раздражительности у Изольды Марковны.

- Надеюсь, теперь ты окончательно убедился, что я была права? - слабо спрашивала она, сидя перед табуретом с лекарствами. - Вот что бывает, когда не слушаешься мать. Теперь эту мерзавку на глазах у всего дома заваливают шоколадом. А завтра сюда выстроится очередь ненасытных мужиков, которым она будет продавать своё тело!

Но вместо ненасытный мужиков явились всего двое. Это был тот самый маленький и плешивый вместе с молодым громилой. Не успел Фёдор открыть дверь, как громила отстранил его и дал пройти плешивому. Плешивый подошёл к комнате Любаши, постучал в дверь и скользнул внутрь. Фёдор хотел возмутиться, но по виду громилы стало понятно, что возмущение Фёдора ему очень не понравится.

Обманутый со всех сторон муж вынужден был ретироваться в свою комнату. Он понимал, что вот-вот произойдёт что-то непоправимое, что-то, чему он уже не сможет противостоять. Любаша ведь была так слаба к знакам внимания

Через час плешивый и громила ушли, и почти сразу в его комнате появилась Любаша. В её руках были всё те же злополучные письма.

- Твоя работа? - осведомилась она, зловеще подбоченившись.

- Не смей, дура Ты меня ещё не знаешь, - хорохорился Фёдор, прячась за шкаф.

- Это ты меня не знаешь, муженёк, - подступила Любаша к нему. - Я ж на твою одну ногу на ступлю, за вторую потяну и разорву, как жабу погану. Это я с виду добрая, а как на белого коня посадят, себя не помню. Кто писульки писал, выдра вонючая?!

По звукам, доносившимся из комнаты сына, Изольда Марковна поняла, что это последняя супружеская ссора, и поэтому решила не вмешиваться.

21

Беглец

В это время на даче Председателя царила суматоха. Сам Председатель чинил разбирательство, суд и расправу.

- Куда он мог деться, идиоты?! - орал он на охрану. - Что вы смотрите на меня, как бараны на новые ворота? Я задал простой и ясный вопрос - куда делся араб, чёрт вас подери?

Вся мускулистая рать молчала. За последние два часа они обыскали всё поместье, но принца Джама нигде не было. Нигде не нашли и переводчика Мишу. Слуги принца тоже мотали головами и что-то испуганно лепетали по-арабски.

Председатель рвал и метал. Он приказал снова обшарить каждый закоулок поместья. Повторный обыск принёс то же результат - принц исчез.

Тогда принялись допрашивать остальную обслугу.

Спустя ещё час милиционер, дежуривший на воротах, сообщил, что мимо него прошли две женщины. Он подумал, что это горничные возвращаются со смены, и потому не задержал их.

"Одна такая беленькая, а вторая, значит, совсем чернявенькая", - докладывал милиционер, испуганный переполохом.

"Чернявенькая? - зло переспросил Председатель. - Я тебе устрою и беленьких, и чернявеньких, и рыженьких, кретин! В тюряге у тебя будут и те и другие, и третьи, бестолочь!"

Бросились в гардеробную жены Председателя и обнаружили пропажу некоторых вещей.

"Ну, Мишаня, - сидя в машине, мчавшейся к городу, думал Председатель о переводчике, не сообщившем о том, что задумал принц, - уж я тебя отблагодарю за службу, педрило чёртов!"

Потом он достал телефон и набрал номер.

- Ало, это я. У нас проблема. Наш гость решил прогуляться. Мне необходимы люди. Я хочу, чтобы они обследовали каждый гей-клуб в городе, каждую вшивую забегаловку с мужским стриптизом. Что? Фотографии? Будут фотографии. Хорошо. Да, как всегда.

22

Сам Мишаня до конца не мог поверить, что согласился на уговоры этого странного араба. Но другой альтернативы у него просто не было. Араб поставил его перед выбором - пойти с ним в постель или помочь выбраться из особняка в город, туда, "где можно развлечься". Мишане ничего не оставалось делать, как согласиться. Они быстро нашли гардеробную отсутствовавшей хозяйки дома, переоделись и преспокойно вышли через ворота с вечерней сменой горничных. При этом переводчик Миша готов был провалиться от стыда сквозь землю в своём кокетливом тёмно-сиреневом брючном костюме и в шубке. Макияж ему делал сам араб, как видно, знавший в этом толк.

На шоссе они поймали попутную машину (причём, весьма быстро).

"В город", - буркнул несчастный, проданный своими боссами переводчик водителю как можно тише, чтобы не выдать свою страдающую мужскую сущность.

"Как отработали, девчонки? - обернулся к ним водила с понимающей ухмылкой. - Смотрю, хрипишь чего-то. Небось, всё горлышком приходилось работать?"

Миша, сцепив зубы, промолчал.

Араб же, по всей видимости, чувствовал себя в женском платье более чем прекрасно. Он с улыбкой рассматривал хмурые подмосковные пейзажи и предвкушал развлечения в столице холодной России. Арабская республика далеко, и никто не узнает о его маленьком приключении.

- Ты знаешь тут какое-нибудь место повеселее? - спросил он у Миши. - Что-нибудь громкое и яркое?

Миша, конечно, знал такие места, но не думал, что сможет появиться там в таком виде, как сейчас. Поэтому решил, что араба следует везти в клуб "Сова", где, как слышал Миша, собирались такие, как его мучитель.

Водитель, всё это время хмуро разглядывавший их в зеркальце заднего вида, видимо, начал что-то подозревать. А когда араб своей волосатой лапкой принялся подкрашивать губы, сразу всё понял и свернул к обочине.

- Так, любовнички, вылезайте! - грозно скомандовал водила. - Выметайтесь, говорю!

- Что такое? Что он хочет? - заволновался араб.

- Он хочет, чтобы мы вышли, - процедил Миша.

- Но мы ещё не приехали. Пусть едет дальше. Мы ему заплатим

Водила в это время обежал машину, открыл пассажирскую дверь и принялся вытаскивать принца.

- Не смей меня трогать, негодяй! - совсем по-женски отбивался от него принц сумочкой жены Председателя.

Но водилу, не понимавшего английский, его вопли рассердили ещё больше. Принц приземлился в снег на обочине. Рядышком оказался и Миша.

- Ух, попались бы вы мне в армии! - воскликнул водила, садясь в машину.

- Расист! Негодный, грязный расист! - кричал ему вслед принц Джам, отряхиваясь от снега. - Какая невоспитанность! Какое животное!

- Просто в нашей стране мужчины не могут спокойно воспринимать других мужчин, одевающихся в женские платья, - ответил Миша, уже махнувший рукой на свою репутацию.

- Я всегда знал, что это варварская страна, - манерно фыркнул принц, выходя на дорогу с поднятым вверх пальцем.

23

Федя, рассматривая в зеркале синяки под обоими глазами, понял, что его план не удался. Любаша вот-вот готова была снова покинуть квартиру.

Мучимый тоской и ревностью ("бьёт - значит, ещё любит!"), он метался по квартире, не зная, что ещё предпринять.

О, как же он ненавидел этого пухлого коротышку, который украл у него любимую жену! Если бы не было громил, всё было бы куда проще - надавал по мозгам плешивому, и дело с концом. А тут такая наглость! Они ведут себя так, словно его уже нет на свете! Словно им уже всё позволено, раз есть деньги.

Федя рухнул на диван, покрытый грязной, давно не стиранной простынею. Потом снова вскочил. Бездействие выматывало его душу и заставляло потеть, и сырая простыня не доставляла удовольствия ноющей спине, в которую Любаша ловко попала его же Фёдоровым рабочим чемоданчиком.

- Фёдор, - позвала его из-за двери мать. - Объясни мне, пожалуйста, почему ты сегодня не пошёл на работу? Ты заболел?

- Да! Я заболел! Заболел! С таким видом меня сразу же заберут в милицию.

- Ты сам во всём виноват, - безапелляционно заявила Изольда Марковна. - Я тебе всегда это говорила

Фёдор выскочил из своей комнаты и заорал:

- Мама, как вы мне надоели! Что вы мне всё время капаете на мозги! Они у меня уже отсырели! Хватит! Я всё сам решу! Сам! И не нужно вот этих ваших высказываний! Надоело!

- Фёдор, ты ли это? - трагическим тоном Гертруды произнесла она, отступая к стене.

- Нет, это уже не я! - воскликнул он, врываясь в её комнату и включая телевизор, который мать безраздельно присвоила себе, позволяя сыну смотреть только "Вести", "Время", "Спокойной ночи, малыши" и немногочисленные советские фильмы, передававшиеся на канале "Культура".

- Я хочу смотреть футбол! Я хочу смотреть рекламу! Я хочу смотреть боевики и порнуху! - выговаривал он, взбодрённый собственной смелостью, и демонстративно уселся на стул.

- Это что такое? - коршуном налетела Изольда Марковна. - В моём доме

- Это и мой дом! Я тут живу! И мне не десять лет! Я буду делать то, что хочу.

- Нет, не будешь, пока я жива! - она выдернула из розетки шнур и старенький телевизор погас.

- Нет, буду! - шнур был возвращён в исходное положение.

- Нет, не будешь! - экран, прощально вспыхнув, снова погас.

- Нет, буду!

- Нет, не будешь!

Так розетка и вилка соприкоснулись в странном любовном акте несколько раз, а потом телевизор, не выдержав такой нагрузки, вспыхнул от случившегося оргазма. Внутри него что-то сухо щёлкнуло, треснуло и заискрило. Повалил дым.

Изольда Марковна, отлично знавшая, как тушить пожары, схватила со стола вазу с украденными у Любаши розами и, прежде чем Федя успел её остановить, щедро вылила воду на телевизор. С утробным гулом умерший телевизор зашипел, швырнул на шторы сноп искр.

- Что вы делаете, мама? - заорал Фёдор.

- А что, нужно больше воды? - впервые растерявшись, спросила она.

В это время запылали шторы, занялись жарким пламенем сухие цветы на окне, словно простыни на ветру, заколыхались афиши спектаклей, билеты на которые проверяла Изольда Марковна.

Теперь было очевидно, что без воды никак не обойтись. Они носились на кухню и в ванную с графинами и тазиками, пока вся стена не отсырела окончательно, а последний язык пламени, выпустив струйку дыма, не исчез в водопаде воды.

Изольда Марковна, отбросив со лба седую прядь, с ужасом сквозь дым наблюдала разгром в своей комнате.

- Я знала, что этим кончится. Странно ещё, что ты не убил свою мать, - сказала она теперь уже зловещим тоном сивиллы.

- Как мне всё это надоело, - проговорил Фёдор, у которого уже не было сил возражать.

Когда он одевался, в дверь стали звонить и стучать.

Фёдор открыл дверь и увидел соседей по площадке снизу.

- Господи, вы что тут делаете? Во всём подъезде свет пропал. А у нас по всем обоям в спальне потекло! Кто нам за это заплатит? - орали соседи.

Не обращая внимания на их крики, он закрыл дверь и стал спускаться по лестнице на улицу.

В его голове родился новый план. На этот раз окончательный.

24

В клубе "Сова" было действительно весело. Корреспондент CNN Тед Митчел уже несколько раз отверг нескромный интерес к своей персоне со стороны некоторых особо активных посетителей.

Здесь у него была работа. Он снимал репортаж о положении российских геев. Тема была весьма интересной для западного зрителя, так как с тех пор, когда утверждалось, что "в СССР секса нет", прошло не так много времени, но были уже видимые изменения. На телевидении появились тематические, весьма откровенные программы и шоу, здесь крутились такие фильмы, которые ни один известный канал не стал бы транслировать по своим национальным сетям, рассчитанным на широкую аудиторию.

Россия явно ударилась в другую крайность, и за её жутким падением в пропасть наблюдать было очень любопытно. Падала она весело, азартно и долго, что было на руку журналистской братии, черпавшей из бед России вдохновение огромными ложками. Тут тебе и война, тут тебе и коррупция, тут и смешная, переходящая из рук в руки президентская власть, тут и не менее смешные коммунисты "с человеческим лицом", тут тебе и банковские скандалы, заказные убийства, пожары, потопы, наводнения, ураганы, катастрофы, взрывы домов - пиши не хочу!

Но у Теда Митчела было другое задание и он, как профессионал, выполнял это задание настойчиво и планомерно - пил, ел и развлекался за счёт родной компании, отправившей его в командировку по московским злачным местам. Он наблюдал за разряженной веселящейся публикой, иногда просил посетителей клуба дать коротенькое интервью на тему жизни в России вообще, и жизни людей с нетрадиционной сексуальной ориентацией в частности.

В какой-то момент Теда Митчела привлёк шум в дальнем конце зала. Какой-то восточного вида трансвестит пытался сплясать на столике. Его стягивали, просили успокоиться, но тот ругал всех нехорошими английскими и арабскими словами.

Что-то насторожило бывалого корреспондента CNN в этом человеке. Он ощутил нечто, что французы называют "де жа вю". Словно Тед уже когда и где-то наблюдал эту сценку. Это странно размалёванное смуглое лицо

Теда Митчела выручила профессиональная память. Он вдруг вспомнил мужской стриптиз-бар на шестьдесят восьмой улице в Нью-Йорке, и случившийся там скандал

"Боже мой" - подумал Тед Митчел и подошёл ближе, чтобы посмотреть на дебошира.

Сомнений не оставалось.

Тед достал сотовый телефон и, отойдя чуть в сторонку, где музыка не так гремела, но откуда можно было наблюдать за происходящим в зале, быстро набрал номер.

- Алё, Саманта? Это Митчел. Саманта, не спрашивай у меня ничего сейчас. Бери камеру, прыгай в машину и приезжай в клуб "Сова" Потом объясню. Сделай то, о чём я тебя прошу! Быстрее!

25

Фёдор, поплотнее натянув на уши шапку, вышел из электрички на станции одного маленького подмосковного посёлка Зелёное, состоявшего из дач и немногочисленных домиков "аборигенов", живших в посёлке всю свою жизнь все двенадцать месяцев в году. Здесь жил родной брат матери, Егор Маркович, со своей дочерью Валей.

Пути Изольды Марковны и Егора Марковича разошлись давным давно. Красивая, надменная, вся из себя Изольда подалась из посёлка в Москву сразу после окончания десятилетки. Самое большее, что она делала в родительском доме при своих нечастых наездах, это обтрясала в саду яблоки и груши, начисто выметала клубнику и чёрную смородину. Не говоря уже о разборе мяса закалываемого каждый год поросёночка. Тут она всегда была первая.

Егор Маркович недолюбливал сестру за это, ругался с ней на чём свет стоит, но племянника Федю полюбил. Федя был обязан дяде даже своим именем, так как Изольда, вознамерившаяся назвать ребёнка Артуром, получила строгое предупреждение, что в таком случае даже не ступит на порог родительского дома. Изольда вынуждена была смириться и назвать сына просто Фёдором, без "выкаблучиваний".

Несколько последних лет Изольда Марковна вообще перестала бывать в Зелёном. Даже когда брат заболел, она не поехала к нему. Только Фёдор и ездил.

Теперь Фёдор шёл по знакомой улочке и думал о том, что помощь старика будет последней надеждой

Наконец он вошёл в дом, обнаружив там запустение и грязь. Валька, дочь дядьки Егора, просидевшая в девках до тридцатисеми лет, вдруг выскочила замуж и перебралась к мужу в Москву, наезжая к отцу раз или два в месяц.

Старик лежал на тёплой печи, накрывшись овчинным полушубком. Воды в вёдрах не было. В кастрюлях присохла старая каша.

Не потревожив дядьку Егора, Федор принёс воды, затопил в печи, вымыл кастрюли, начистил картошки, достал из подпола кусок старого сала, квашеной капусты и мочёных яблок (хоть это Валька сделала для отца), принёс из курятника, где сидело, нахохлившись от холода, пять несушек и один квёлый петушок, несколько яичек, соорудил ужин с наваристой пшённой кашей на сале. Потом подумал чуток и решил истопить маленькую, старенькую, покосившуюся баньку.

Душа Фёдора отдыхала в Зелёном после городских потрясений, истерик, скандалов и нравоучений матери. Всё здесь казалось родным, милым, располагающим к неторопливой, спокойной жизни.

"Вот бы нам сюда с Любашей! - мечтал он. - Она в доме, я бы тут работу нашёл".

Но мечты упирались в наглую рожу плешивого. Это-то и настраивало Фёдора на решительный лад.

Старик, почувствовав тепло печи, заворочался, закряхтел, забормотал что-то по-стариковски неразборчивое.

- Валька! Ты что ли? - подал он наконец голос.

- Это я, дядька Егор, - отозвался Фёдор.

- О, Федюня прикатил! - обрадовался старик, скатываясь с печи и одобрительно крякнув при виде приготовленного ужина.

Они поцеловались, сели у окна.

- Ну, как моя змея-сестрица поживает? Жива ещё?

- Жива, привет тебе передавала, - соврал Фёдор, так как мать в последние годы и не вспоминала о брате, словно его и не было вовсе.

- Мне её приветы нужны, как заноза в заднице, - хихикнул беззлобно старик. - Да и ты, видно, не спроста прикатил, а? Что, достала Изольдушка-то? О, эта чёрту нервы вымотает! С детства такая паскуда была! Тьфу! Ладно, давай покушаем племянник.

- Может, сначала в баньку? Я тут баньку истопил.

- Ты иди, иди, сам мойся, а я сбегаю к Людке-магазинщице. Магарыча возьму.

Фёдор с удовольствием попарился, помылся, ощущая, как рождается в нём уверенность в правоте задуманного, что вот-вот придёт новая жизнь. Не останется он больше в Москве. Уедет сюда, в Зелёное. Уедет навсегда. С Любой

За стопочкой водки да за сытным ужином дядька разговорился, честил московские порядки, вспоминал старые времена.

Осоловевший Фёдор слушал вполуха, счастливо улыбался, поддакивал, порывался сказать что-то своё, но шустрый разговорчивый старик, найдя достойного слушателя, изливал на него потоки своей житейской мудрости.

Только к полуночи Фёдор смог начать с пьяненьким стариком нужный разговор. Он думал, что его придётся долго уговаривать, что-то объяснять, но старик сорвался с места, на нетвёрдых ногах полез куда-то за печь, с трудом вытащил оттуда нужное и протянул Фёдору:

- Надо - бери! Даже спрашивать не буду зачем! Засранцев в Москве вашей развелось, как мух навозных.

На следующее утро Фёдор ехал в электричке обратно, везя с собой продолговатый свёрток.

26

Саманта приехала в клуб "Сова" через двадцать минут. Она запыхалась, по её лицу было видно, что она очень недовольна этим вечерним моционом, на который подбил её Тед Митчел.

- Ну, что тут у тебя? - спросила Саманта.

- Где камера? - похолодел Митчел, не наблюдая в её руках искомого.

- Где, где? Отобрали на входе, - недовольно сообщила она. - Сказали, что нет разрешения от руководства клуба.

- Чёрт!

- Так в чём дело?

- Смотри вон на того человека в чёрном парике

- Где?

- Араба рядом с ещё двумя. Тебе он никого не напоминает?

- Господи! И ты вытащил меня сюда только затем, чтобы показать мне какого-то араба, переодетого женщиной?

- Чёрт побери, это же принц Джам!

- Кто?

- Тот самый - сделав большие глаза, сказал Тед. - В таком виде его ещё никому не удавалось заснять! У нас тут сидит живая сенсация! И у тебя нет камеры!

- Ну, не совсем, - пожала Саманта плечами и отхлебнула из его стакана.

- Что ты имеешь в виду? - с надеждой посмотрел на неё Митчел.

- У меня есть с собой точечная камера. Изображение, конечно, подкачает, но можно снять хоть что-то.

- Можно я тебя поцелую? - скромно попросил он.

- Обойдусь, - отрезала Саманта, поворачиваясь к развесёлой компании взрослых мужиков, которые вдруг решили, что будут неотразимо смотреться в женских нарядах.

В это время к компании подошли вполне прилично одетые ребята и что-то сказали принцу. Принц отмахнулся от них, как от назойливых мух. Тогда парни ловко и аккуратно подхватили принца и понесли к выходу.

- Ты снимаешь? - тихо спросил Тед у своего оператора.

- Да, да! Они уходят

- Идём за ними!

Они вскочили и отправились вслед за кричащим принцем и его молчаливыми сопровождающими. На выходе Саманта получила свою видеокамеру и тут же начала потихоньку снимать всю эту живописную группу. Один из крутых парней заметил это и указал на журналистов.

- Не знаю, как ты, Тедди, а мне вдруг захотелось домой, - проговорила Саманта бросаясь к припаркованным машинам.

- Ты знаешь, мне тоже, - ответила будущая звезда светской хроники, припуская вслед за оператором.

Первый из парней, подбежавший к машине Саманты, успел только понюхать выхлоп газа рванувшего вперёд "Форда". В его руках бессильно мелькнул пистолет.

Чуть не свернув шею, пытаясь разглядеть, не преследуют ли их, Тед принял нормальное положение и с облегчением вздохнул.

- Интересно, что нужно в России принцу Джаму? А ведь говорили, что он остепенился, и что шейх посылал его с различными поручениями Чёрт побери, что же тут происходит? Ты видела этих парней? Как ты думаешь, они из ФСБ?

- Сомневаюсь. Хотя в этой России и не поймёшь, где спецслужбы, а где мафиози. Знаю только, Тедди, что ты, кажется, поймал удачу за хвост. Куда едем, мастер-босс? - утрируя выговор работницы-южанки середины прошлого века, спросила Саманта.

- В офис! - скомандовал Митчел.

* * *

Через полчаса они были в пустом офисе CNN. Вечерние редактора лениво пили кофе в конференц-зале и смотрели что-то по спутниковому TV.

Саманта и Тед влетели в видео-аппаратную, закрылись там, и принялись лихорадочно просматривать отснятый материал.

Сначала на экране были какие-то неясные пятна, потом всё же можно было различить танцующих людей, частично закрывавших обзор. Несколько раз промелькнуло лицо августейшей особы, о чём-то весело болтавшей на ушко "подружке", сидевшей рядом.

- Это он, - ещё раз с уверенностью сказал Митчел, уже слышавший звонок из головного офиса телекорпорации с приказом немедленно назначить его, Теда Митчела, главой редакционного отдела.

Вторая запись была уже более чёткой, но на ней можно было наблюдать только спину принца и его спутников. Вот один оборачивается и указывает на снимающих. Все поворачиваются к объективу. В том числе и принц Джам

- Стоп! - воскликнул Митчел. - Это обойдёт все новостные каналы Черт побери, поверить не могу!

- Я слышала, что арабы забрасывают таких камнями, - осторожно заметила Саманта.

Но такая мелочь, как очередной скандал в семье главы Арабской республики, Теда Митчела вовсе не беспокоила. Ему было ровным счётом наплевать, в кого полетят камни или едкие стрелы статей. Важна была только Её Величество Новость.

В этот момент в дверь аппаратной кто-то постучал.

- Тед, Саманта, это Луиза. Откройте, я вам кофе принесла

Митчел приоткрыл дверь, но вместо вечернего редактора Луизы Гирмон увидел незнакомых людей в чёрном. Они легко распахнули дверь пошире и цепкими профессиональными взглядами оценили помещение. Поблагодарив удивлённую Луизу, они закрыли дверь.

- Кто вы такие и что вам нужно? - поинтересовался Митчел, похолодев от пронёсшейся в мозгу догадки.

- Скажем так, мы защищаем интересы правительства США, - отозвался один из незнакомцев и Тед несколько расслабился, потому что соотечественников он отвык бояться в России. - Нас интересует сделанная вами сегодня вечером видеозапись.

- Она принадлежит компании, - сказал Тед, с тревогой наблюдая, как люди в чёрном приблизились к аппаратуре.

- Несомненно, - согласился предводитель. - Но я уверен, что вы, как патриот и гражданин Америки, не откажетесь предоставить запись в распоряжение правительства.

- А не пошли бы вы

- С превеликим удовольствием, - улыбнулся незнакомец и сделал знак своим спутникам. Те в считанные секунды изъяли кассету и вышли из аппаратной.

- Всего доброго, Тед. Ты отличный журналист. Но время славы ещё не пришло, - сказал незнакомец и удалился.

Тед хотел было выкрикнуть ему вслед что-то по поводу основополагающей поправки к Конституции США, касающейся свободы прессы, но это относилось бы уже к пустоте.

В дверь заглянула Луиза.

- Ребята, эти люди просто попросили постучать и вызвать вас. Я даже не знала, что вы здесь. Что происходит?

- Ничего. Ровным счётом ничего, - вздохнул Митчел, опускаясь на стул. - Кроме того, что меня только что поимело родное правительство.

- А ты не хочешь поиметь их? - усмехнувшись, произнесла Саманта.

Он посмотрел на неё долгим взглядом.

- Ты смеёшься надо мной?

- Саманта, к твоему сведению, Тедди, умеет не только кнопки нажимать, снимая ту чушь, которую ты её заставляешь снимать, но она ещё и соображает, - улыбнулась она и потрясла в воздухе маленькой видеокассетой.

- Я тебя поцелую, - угрожающе придвинулся к ней Митчел.

- Только попробуй, и я всё расскажу мужу.

- А кто твой муж?

- Боксёр в тяжёлом весе.

- Тогда, пожалуй, не стоит.

Он ринулся к ней и крепко обнял на глазах всё ещё ничего не понимавшей Лиузы.

27

Конечно же, визит принца Джама в Россию не остался незамеченным разведками разных стран. Особенно старались выяснить причину этого визита американцы, с особым трепетом относившиеся к Ближнему Востоку. Национальные интересы Америки всегда находились там, где это было выгодно. А Ближний Восток, с его нефтью и рассадником международных исламских террористов, манил, притягивал её взгляд, как магнитом. Апофеозом и явным выражением этих интересов была война с Ираком. Несчастный, тупой Саддам Хуссейн, напавший на Кувейт, и не подозревал, что дал американцам удобный предлог для вооруженного вторжения в Персидский залив. Целые страны были отлучены ООН от международного сообщества различными санкциями. В список санкций попала и Арабская республика. Ей запретили покупать оружие и военную технику до тех пор, пока в стране правит "антидемократический режим".

Визит принца Джама в Россию не был официальным. Более того, некая организация постаралась всячески скрыть этот визит. Это не могло не настораживать.

Выяснилось, что принца Джама приютил у себя Председатель Совета директоров компании "АВИА-траст", занимавшейся торговлей различной авиатехникой.

Американцы немедленно задались вопросом: что такого могло связывать "АВИА-траст" с беспутным принцем? За всем этим обязательно должно было что-то скрываться.

Всё расследование чуть не погубили два досужих журналиста, оказавшиеся не в том месте и не в то время. Но у кого-то "наверху" хватило мужества отдать соответствующий приказ, и запись изъяли сотрудники ФБР в Москве.

Ещё один приказ задействовал все корабли ВМС США, патрулировавшие нейтральные воды близ Арабской республики, с целью обнаружения возможной контрабанды.

Но американцы не знали, что сухогруз "Фёдор Тютчев" уже благополучно разгрузился в главном порту Арабской республики, и теперь с пустыми трюмами весело спешил домой.

28

Другой Фёдор, напротив, солидно нагрузившись для храбрости и "сугреву" родной водкой (что с ним произошло впервые после свадьбы), сидел в своём "москвиче" и наблюдал за банком, где работал плешивый. Иногда Фёдор клевал носом, но от удара лбом о руль просыпался, немедленно устремляя ненавидящий взор на главный, освещённый яркими лампами, подъезд банка. Потом процесс засыпания повторялся. И не удивительно. Москва только-только должна была отойти от своих кошмарных снов.

Сам Фёдор приехал к банку около полуночи и просидел в машине всю ночь. Возможно, такая настойчивость объяснялась тем, что из-за водки он потерял ощущение времени, а возможно, просто боялся пропустить объект своей ненависти.

Фёдор ждал. Пил водку и ждал.

29

Принцу Джаму было стыдно и страшно, когда он разговаривал по телефону с дядей. Стыдно и страшно настолько, что хотелось подальше отбросить от себя телефонную трубку. Но вместо этого крепче прижимал её к уху и униженно докладывал о том, что всё исполнил, как нужно - передал первую комбинацию цифр русским.

"Учти, Джам, что если ты и там что-то натворил, я уже не буду так снисходителен, как все эти годы! - зло твердил старикашка на том конце провода. - Тебя побьют камнями, как паршивого пса, а я и пальцем не шевельну, чтобы спасти твою прогнившую от грехов шкуру!"

"О, да хранит Аллах шейха Абдул-Хали-Шах-Фарух-Хамет-ибн-Тазис-Исмаила! - умываясь слезами, канючил принц, вспомнив тех двоих с видеокамерой. - Я никак не мог ослушаться наставлений величайшего, славнейшего, мудрейшего и всемилостивейшего шейха! Я был прилежен в соблюдении мусульманских обычаев и заповедей! Молю Аллаха о продлении"

"Довольно, - шикнула на принца трубка. - Можешь передавать русским вторую комбинацию".

В трубке послышались гудки.

Принц Джам, закусив губу, подошёл к окну своей прежней великолепной тюрьмы.

Что-то подсказывало ему, что камни правоверных всё же найдут свою цель, поэтому следовало что-то придумать, чтобы избежать худшего. Но что придумать? Где спастись он гнева дяди и народа? Куда скрыться? На какие средства жить в изгнании? Конечно, у него была недвижимость по всему миру, но даже живя в шикарном доме нужны деньги. Много денег

Интересно, что это за цифры дядя передаёт русским? Скорее всего, это номер какого-то счёта. Что-что, а большие деньги принц нутром чуял. Но где открыт этот счёт? Это может быть Швейцария, Германия Да где угодно! Впрочем, если у дяди какие-то секретные дела с русскими, значит, это должен быть какой-то незаметный оффшорный банк, подальше от привередливых европейских банков.

Ах, если бы знать, где открыт этот счёт!

Принц Джам принялся расхаживать по спальне. Он вдруг подумал о том, что это должны знать русские. А именно, этот нелепый маленький толстячок. Но они никогда не скажут, где находится тот банк, в котором лежат деньги.

О Аллах! Что за мука - знать, что где-то рядом лежат деньги, но не иметь ни малейшей возможности ими воспользоваться.

Принц позвал своих верных слуг и приказал собирать вещи. После того, как будут названы последние цифры, ему в России больше делать нечего. Единственное, что он сделал, это задержал Фаши и дал ему какое-то поручение. Фаши переменился в лице, но низко поклонился своему господину, которому он служил уже три года и не смел ослушаться.

Через полчаса на территорию особняка въехал кортеж машин.

В спальню принца вошёл переводчик Миша и, не глядя на араба, сказал:

- Господин Джам, вас ждёт господин Козюченко.

- Хорошо, уже иду, - устало отозвался принц, стоявший у окна и прихлёбывавший из чашечки свой любимый кофе.

Принц не заставил себя долго ждать. Он спустился вниз и сел в лимузин, где его поджидал Семён Борисович.

Вся кавалькада объехала фонтан и направилась в город.

30

Рано утром того же дня все новостные каналы CNN в ироничной и даже издевательской манере сообщили о том, что некий человек, "похожий на принца Джама", посетил известный в Москве клуб для геев.

Далее шла довольно богатая биография этого "сына Востока", полная скандалов, любовных похождений и безумных трат. Если бы "сын Востока" посмотрел эту передачу, он бы узнал много нового о себе - журналисты, как и рыбаки, любили преувеличивать.

Как бы там ни было, на экранах телевизоров началась потеха под названием "Телевизионное расследование". Посыпались доводы, догадки, ехидные замечания, краткие теледебаты, исторические справки, где недвусмысленно поносились современные царствующие дома. Телекомментаторы посмаковали "грязное бельё" монакского князя и английской королевы со всеми её домочадцами, плавно перешли к голливудским нравам, кольнули мимоходом Президента США, куснули "погрязшую в коррупции" семью бывшего Президента России, прошлись "против шерсти" по коммунистическим Китаю и Кубе, злобно лязгнули зубами в сторону Югославии и вылили ушат телепомоев на непокорного Саддама.

Но больше всего досталось главе Арабской республики Исмаилу Пятому. И не столько ему, сколько принцу Джаму, с которого, казалось, были сдёрнуты все покровы.

Козырной картой всей потехи была нечёткая видеозапись вовсю развлекающихся трансвеститов, среди которых действительно мелькало лицо человека, "похожего на принца Джама".

Тут же начали строиться догадки того, что за ветер странствий занёс "сына Востока" в холодную Россию.

Некие "источники в Пентагоне", которые почему-то никак не хотели называть себя, заявляли, что принц Джам прибыл в Москву с весьма конкретной миссией. А именно - вести переговоры от имени Арабской республики с Российской Федерацией о нелегальной продаже оружия. Конечно же, в обход санкций ООН.

В потеху включились российские телевизионные каналы, которые, уподобившись унтер-офицерской вдове, наказавшей себя известно чем, принялись на все лады выть и стонать о всеобщей коррумпированности государства Российского. Из архивов была немедленно поднята недавняя история с продажей военной техники "куда-то заграницу" скоропалительной российской компанией. Высокие чиновники из спецслужб в своих интервью грозно хмурили бровки и обещали гражданам во всём разобраться.

Огромная, неповоротливая карательная машина, у которой и так дел было по горло, решила заняться этой странной историей с арабским принцем.

Увы, увы! На зло всем коррупционерам, где-то в глубоких подвалах, в незаметных кабинетиках сидели люди, которым не давали взяток (да они, эти чудаки, их бы и не брали). Эти люди просто делали свою работу, за которую государство им периодически задерживало зарплату. Вот эти-то люди и взялись за дело.

Увы, увы! Ниточки деловых связей всегда лежат на виду. Стоило их только разглядеть, как становилась очевидной последовательность - начало и конец. Эти ниточки иногда совсем тоненькие, они маскируются, уничтожаются, прячутся, но их следы всегда можно было отыскать.

Увы, увы!

31

Деловые люди, занятые другими, более важными проблемами, ещё не знали об этих телевизионных воплях.

Семён Борисович ехал рядом с принцем Джамом и переводчиком Мишей, ожидая, когда развратный араб соизволит наконец сказать последние цифры, но араб упорно молчал, глядя в окно.

Тогда Семён Борисович подтолкнул локтем Мишу и сделал многозначительное лицо. Миша, которому смертельно надоела вся эта свистопляска вокруг араба, демонстративно отвернулся, справедливо полагая, что не обязан переводить красноречивые взгляды непонятного для него назначения и свойства.

Вот за окном показались пригородные новостройки, а в салоне по-прежнему царила тишина.

Семён Борисович нетерпеливо заёрзал на своём месте, не зная, как бы деликатнее сформулировать вопрос о нужных цифрах. В отличии от прямолинейного Председателя, Семён Борисович имел мягкий характер, располагавший к обходным маневрам, а не к атакам в лоб.

Семён Борисович дёрнул Мишу за рукав.

- Голубчик, скажи ему, что мы скоро приедем к банку, а его повезут в аэропорт.

Миша перевёл.

- Я понимаю. Спасибо, - кивнул араб и снова отвернулся к окну.

"Чтоб тебе провалиться, чурка безмозглая!" - подумал про себя Семён Борисович и произнёс вслух: - Э-э, скажи ему, что нам, как бы это нужны цифры.

Миша, бросив презрительный взгляд на Семёна Борисовича, снова перевёл.

Шаловливый "сын Востока" лихорадочно размышлял. Было очевидно, что толстая русская собака знает, где открыт счёт. Он банкир и занимается всей финансовой стороной сделки. Но как у него вырвать признание, когда тут столько охраны?

А что если договориться? По этим маленьким хитрым глазкам было видно, что он любит деньги.

В это время кавалькада въехала в Староконюшенный переулок.

Семён Борисович ещё больше заволновался. Араб непонятно почему тянул время.

- Я хотеть говорить лицом к лицу, - произнёс неожиданно принц по-русски, который он изучал в университете и теперь, когда решалась его судьба, решился использовать.

Брови Семёна Борисовича поползли вверх. Он взглянул на Мишу, но тот никак не отреагировал на такой поворот событий.

- Что ж - почему-то испугался банкир. - Если так, то это, пожалуй, можно устроить.

Кортеж подъехал к банку и остановился.

- Миша, будь любезен, оставь нас одних, - попросил Семён Борисович.

- С огромной радостью, - отозвался переводчик и вышел из машины, которую предусмотрительно окружила охрана, удивлённая тем, что их основные подопечные остались в салоне.

- Мне хотеть предложить вам новую сделку, - сказал араб, придвигаясь к Семёну Борисовичу.

Семён Борисович возражать не стал, но отодвинулся.

- И что же за сделку вы хотите предложить, ваше высочество?

- Я знать, что у вас тёмные делишки с моим дядей. Я знать, что номера, которые я вам говорить, номера счетов. Мы мочь пользоваться случаем. Мы мочь обеспечивать себя. Вы знать, где открыт счёт, я знать номер. Мы мочь помогать друг другу.

"Вот хитрая бестия! - изумился Семён Борисович. - Объегорить собственного дядю-шейха, а заодно и "АВИА-траст".

- Я вас слушаю, - благосклонно склонил он голову.

- У вас иметь с собой компьютер? - ласково спросил араб, кивнув на сумку с ноутбуком, с которым Семён Борисович не расставался.

* * *

В это время за кортежем пристально наблюдали чьи-то глаза, горевшие от ненависти, недосыпания и неумеренного принятия внутрь горячительных напитков.

Это был Фёдор. Перед ним лежала кучка снега. Он взял горсть ледяного крошева и потёр лицо.

Вот из средней в кортеже машины вышел человек

Рука, державшая что-то длинное, железное и холодное дрогнула, но замерла, так и не сделав последнего движения.

Это был не плешивый. Плешивый был ещё в машине. Фёдор это чувствовал.

Фёдор чуть-чуть позволил себе расслабиться и убрал дуло старого охотничьего ружья дядьки Егора из приоткрытого окна своего "москвичонка".

Плешивый всё не выходил. Знал, наверное, гад, что его ждёт. Конечно, знал.

Фёдор представлял, как плешивый трясётся в своей машине от подступающих предчувствий, и это доставляло ему несравнимое ни с чем удовольствие.

* * *

- Вы сейчас связываться с банком, а я говорить вам номер счёта, - интимно шептал араб, неприятно брызгая азартную слюну на ухо Семёна Борисовича. - Потом вы переводить половину мне на мой счёт, а половину себе

Вытерев слюну платочком, Семён Борисович усмехнулся:

- А как же мои партнёры?

Принц Джам что-то зло произнёс по-арабски, потом перешёл на русский:

- Удача улыбаться умным, а дураков она обходить стороной.

- Боюсь, у нас, - и у меня в особенности, - будет масса неприятностей, - заметил Семён Борисович с глубоким вздохом.

Араб фыркнул презрительно.

- Вы сказать, что я сказать не тот номер. Никто не узнать, где я. Я буду далеко-далеко. Никто обо мне не слышать долгие годы. Пока Аллах не забрать шейха.

Семён Борисович снова вздохнул и постучал пухлым пальцем по губам, словно размышляя, прикидывая все "за" и "против". Потом всё же достал из сумки компьютер и мобильный телефон

Ах, деловые связи! Как же вы непостоянны!

* * *

Фёдор уже несколько раз вытер лицо подтаявшим снегом, прежде чем у интересовавшей его машины снова возникло какое-то движение. Охрана засуетилась, закрутила головами, но не обратила внимания на неприглядный "москвичонок", припаркованный неподалёку.

Наконец из машины выскользнула лысина суетливого толстяка. Плешивый поднялся на несколько ступенек к подъезду банка, потом повернулся и с улыбкой помахал рукой отъезжавшему лимузину.

Фёдор вздохнул поглубже и нажал на курок.

Нужно сказать, что дядька Егор, по забывчивости своей, дал племяннику патроны, начиненные солью и мелкой крупой. Сад у него был большой, обильный, яблоневый да грушевый, а голодные городские ребятишки, да и взрослые тоже, имели обыкновение в сезон лазать ночью по деревьм, ломать хрупкие ветки, чтобы поскорее сумки наполнить. Вот и палил дед в задницы воровские, чтоб неповадно было.

Грохот обильно начинённого порохом патрона пронёсся над респектабельным Староконюшенным переулком. Два бакалейных продукта, получив совсем не свойственную им скорость, словно рой мелких, но жалящих мушек вонзился в первые ряды охранников. Некоторые, вообразив себя смертельно ранеными, немедленно рухнули на асфальт, призывая мирных граждан на помощь. Мирные граждане благоразумно попрятались, а многие даже злорадствовали.

Один единственный Толян, не получивший никаких ранений, ринулся к своему шефу, растерянно продолжавшему стоять на ступеньках родного банка.

Семён Борисович, услышавший грохот, замер от обыкновенного страха. "Вот и всё", - подумал обречённо банкир, буквально кожей ощущая на себе глаз киллера, рассматривавшего его в оптический прицел. К его удивлению, картинки прошлой жизни не стали мелькать перед глазами. Просто сердце замерло, ожидая рокового удара.

И тут Семён Борисович увидел мчащегося к нему Толяна. Верный преторианец сейчас походил на регбиста, тупо несущегося с мячом к своей цели. Семён Борисович успел только интуитивно выставить руку вперёд, как на него обрушилась девяностокилограммовая масса, состоявшая из мускул, костей, крови, небогатого на интеллект мозга и сердца, пылающего жаждой спасения беззащитного шефа.

В этот момент грохнул ещё один выстрел, плюнувший крупой и солью на ступеньки в том месте, где секунду назад стоял Семён Борисович.

Сам Семён Борисович, смятый, поверженный и придавленный собственным охранником, лежал без сознания на холодных ступеньках. Рука его была неестественно вывернута.

* * *

Принц Джам тоже слышал звук выстрела, и даже, как ему показалось, видел вспышку в одном из припаркованных автомобилей, но водитель, отлично понимая, кого везёт, не только не затормозил, но и прибавил газу.

Лимузин помчался к аэропорту.

"Сын Востока" блаженно улыбнулся, достал сигару и, раскурив её, откинулся на удобную спинку.

Всё шло замечательно. И если неизвестные враги пристрелили толстую собаку, то это уже не его, принца Джама, проблемы. Это было даже лучше. Он отлично видел на экране компьютера, ГДЕ находился желанный счёт. Теперь оставалось только перевести остальные деньги, обещанные толстяку, на свой счёт, и принц будет обеспечен в изгнании достойными его особы деньгами.

В аэропорту принца Джама встретили его верные слуги.

- Ты сделал так, как я тебя просил? - строго спросил принц у Фаши, опасливо оглядываясь на приставленных к нему охранников.

- Да, мой господин. Я купил два билета до Рима.

- Отлично. Мы летим сначала туда, а оттуда в Афины. Ахмет полетит вместо меня в Стамбул, а потом домой. И пусть говорит, что не знает, куда подевался его господин.

* * *

Фёдор же в это время, испуганный и оглушённый, ехал в другую сторону. Отовсюду уже летели по улицам милицейские машины, ревя сиренами и мигая маячками. Фёдор вдруг осознал, что всю эту заваруху организовал он сам, и что его, скорее всего, сейчас будут искать лучшие милицейские спецы. Но в то же время он почему-то был уверен, что его не найдут. Он был абсолютно уверен, что никто ему ничего уже не сделает.

Это окрылило телефонного мастера. "А ведь я - киллер, - подумал он радостно. - А что если"

Он даже побоялся продолжить свою мысль, такой она была смелой и наглой.

Фёдор ещё раз вспомнил тот последний момент перед выстрелом, и ему показалось, что в жизни ещё не испытывал более захватывающего чувства, чем сознание трепещущей в его руках жизни, которую он волен оборвать.

"Да, наверное, я действительно начну новую жизнь!" - подумал Фёдор с уверенностью.

32

Первое, что увидел Семён Борисович, это улыбающееся лицо Толяна. Преторианец был счастлив, видя, что шеф очнулся.

- Шеф, в натуре, я думал, что вас грохнули, - жизнерадостно начал он. - А у наших пацанов конкретно все задницы в соли и крупе. Доктора сейчас выковыривают. Двинутый какой-то стрелял, мать его. Из двухстволки, менты говорят.

- Что со мной? - простонал Семён Борисович, обозревая свою загипсованную руку и ощущая на голове плотный каркас бинтов.

- Это самое я вас маленько зашиб, шеф, - смущённо признался Толян. - Но ничего, тут пацаны конкретно работают. Сказали, что забегаете, как новенький.

- Так я не ранен?

- Не, шеф, всё путём! Я ж говорю, я когда вас, значит, это прикрыл, так немножко, значит, помял. У вас рука пополам, ну и головой того, об ступеньки

- О, Боже!

- Вот и я говорю, что молиться конкретно нужно, что дурак какой-то попался, а не серьёзный мужик с оптикой. Только тут у нас, шеф, я только сейчас услышал, дела пошли аховые, - погрустнел Толян.

- Что такое? - насторожилась неудавшаяся жертва телефонного мастера.

- Боссы по всей Москве мечутся, как в жо это, как будто им чего-то куда-то сунули. Говорят, араба этого кто-то в том скворечнике для педиков заснял. Такая по телеку вонь пошла! Да! Там даже вас показывали, - ещё более жизнерадостно вспомнил Толян.

Семён Борисович застонал и закрыл глаза. Телевидение он не то чтобы не уважал, но видеть на экране свою физиономию категорически не хотелось.

Спустя минуту в палату вошли интеллигентного вида молодые люди с папками и сосредоточенными лицами.

Извинившись за беспокойство, они немедленно забросали Семёна Борисовича вопросами о том, что он сам думает по поводу покушения. Потом поинтересовались, кто мог быть причастен к "заказу", связано ли это было с работой Семёна Борисовича или с бытовыми проблемами.

На все вопросы банкир только качал головой, вздыхал тяжело и беспомощно закатывал глаза.

Интеллигентные молодые люди, так ничего и не добившись, вынуждены были ретироваться, пообещав побеседовать с Семёном Борисовичем в другой раз.

Почти сразу после интеллигентных людей в палату вошли Председатель с Первым и Четвёртым руководителями. Председатель улыбался, а Боксёр и Грабитель смотрели на банкира настороженно, как охрана в супермаркете обычно смотрит на мальчишку с подозрительно оттопыренными карманами.

Толян при их появлении немедленно удалился.

- А вот и мы, дорогой ты наш Сёма! Как у тебя дела, родимый? - с ласковостью поинтересовался Председатель, откинул руку назад и в ней, как по волшебству, появился букет цветов. - Это для тебя, драгоценный ты наш.

- Спасибо, - тоном умирающего лебедя отозвался из-под бинтов Семён Борисович.

- Ну, как ты себя чувствуешь? - Председатель взял не забинтованную руку Семёна Борисовича в свою.

- Уже лучше. Кто в меня стрелял?

- Никто не знает, но мы этого гада найдём. Из-под земли достанем и туда же вернём, - нервно рассмеялся Председатель и его спутники несколько натянуто его поддержали.

- Ты уже знаешь, что из-за ублюдка черножопого у нас возникли проблемы? - посерьёзнев, спросил Председатель. - Конечно, всё, где нужно, мы подчистили, но кто знает, что может всплыть. Людишки-то нынче слабые пошли. За деньги, да под страхом тюрьмы раскалываются, как орешки. Но главное дело мы провернули, осталось подбить, как говорится, бабки Ты, Сёмушка, номер-то счёта нам скажи. Надо нам посылочку арабскую оприходовать, да в надёжное место заныкать, чтоб ни один поганый милицейский хобот не унюхал. А там, ищи ветра в поле. Ни концов, ни зацепок

Выражение лица Семёна Борисовича насторожило Председателя. Глава "АВИА-траста" нахмурился.

- Что такое, Сема? Что с тобой?

- Не помню - проговорил банкир, становясь белее простыней, на которых лежал. - Я не помню

- Что значит - я не помню? А, Сёма? Ты что, родимый? Мы, вроде, на мексиканцев и бразильцев не похожи. Это у них память отшибает на каждом шагу

- Господи, я даже не помню, где живу! - со слезами на глазах воскликнул Семён Борисович, хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная из воды.

Было немедленно решено послать за дежурным врачом. Тот осмотрел пациента и пожал плечами:

- Удар мог спровоцировать временную амнезию. Вот поэтому господина Козюченко и желательно понаблюдать, чтобы исключить кровоизлияние. А так он вполне здоров.

- Значит, это пройдёт? - недоверчиво спросил Председатель, покрутив рукой у головы.

- Обычно, на вторые сутки память полностью восстанавливается. Повторяю, если, конечно, дело не осложнится кровоизлиянием.

- Понятно.

Врача отпустили.

- Так араб тебе сказал цифры или нет? - спросил Председатель, снова подступая к Семёну Борисовичу.

- Не помню!

- Ах ты - Председатель схватил зажмурившегося банкира за больничную пижамку и встряхнул. - Сёмушка, бриллиантовый ты наш, напряги извилины. Пошевели ими, золотой, и скажи номер счёта. Иначе я из тебя извилины твои вот этими самыми руками достану, распрямлю и обратно вобью, понял?

- Да, да, - мелко закивал головой Семён Борисович и здоровой рукой прикоснулся ко лбу. - Да, кажется, после того, как Миша вышел из машины, он мне их говорил Что же это такое? Что Нет не помню.

Увидев вспыхнувший в глазах Председателя огонь, Семён Борисович поспешно добавил:

- Но я вспомню! Обязательно вспомню!

- Вот это уже лучше, - расслабился Председатель, разглаживая на груди банкира пижаму. - Это совсем другое дело. Только ты побыстрее вспоминай. Сам понимаешь, времени у нас мало. А чтобы тебе вспоминалось хорошо, мы оставим тебе охрану. Они подежурят у двери.

- Вы мне не доверяете? - вспыхнул Семён Борисович обиженно.

- Доверяем, доверяем, Сёма. Только такой куш, что у тебя в голове сидит, охранять нужно соответственно. Ты же свои сейфы охраняешь, вот и мы свой хотим охранять. Всё, родной, поправляйся. Кушай хорошо. Таблетки пей, какие дадут. А мы тебя как можно чаще навещать будем. Так что, не скучай.

Руководители "АВИА-траста" удалились, оставив после себя запах ужаса.

Не успел Семён Борисович прийти в себя, как в палату вплыла Виктория Сергеевна. На лице у неё отражались различные чувства. Казалось, это были две борющиеся друг с другом крайности - холодная отстранённость сражалась в ней с сердечной привязанностью и состраданием, которым не была чужда её душа.

- Семён Борисыч, - сказала она дрожащим голосом дамы конца прошлого столетия, - голубчик, как же это вы? Как только я узнала, сразу бросилась сюда Надеюсь, с вами ничего страшного не произошло?

- Нет, нет, дорогая Виктория Сергевна. Самое страшное уже позади, - с благодарностью ответил он.

Её пальцы нервно дотронулись до его загипсованной руки.

- Господи, в этой стране невозможно и шагу ступить, чтобы не наткнуться на убийцу! - патетически воскликнула она, а потом вытащила из сумочки книжку. - Вот, я вам принесла тут почитать. А вам можно? Вы точно хорошо себя чувствуете?

- Я почувствую себя лучше, если вы меня поцелуете, - шаловливо заметил он.

- Ах, оставьте, господин Козюченко! - махнула она рукой, но всё же приблизилась и была немедленно захвачена здоровой рукой больного.

Их милая забава была нарушена каким-то шорохом. Они отшатнулись друг от друга и увидели Любашу, протискивавшуюся в дверь с сумками, набитыми, по всей видимости, чем-то съестным, так как сразу запахло копчёностями, ванильными булочками и её фирменными котлетками, фаршированными грибами, салом и чесноком.

Вернее, это Семён Борисович понял, что это Любаша, а Виктория Сергеевна, естественно, совершенно не понимала, что за бабища вломилась в палату.

Любаша, никак не обратив внимания на "Истинную Леди", плюхнула сумки на пол и устремилась к покрасневшему больному.

- Ой, мамочки, запарилась, покуда доволокла! - сообщила Любаша, ловким движением поправляя перекосившийся под платьем лифчик. - Сёмачка, зайка, как ты тут? Вот нехристи, не дадут человеку спокойно жить! Уй ты мой хороший

Она накрыла Семёна Борисовича огромной тёплой массой, насквозь пропахшей шоколадом, и со смаком впилась в его губы.

Краем глаза банкир видел, каким надменным становится лицо Виктории Сергеевны.

"Истинная Леди" постучала пальчиком по плечу Любаши.

- Любезная, вы кто такая?

Любаша приняла вертикальное положение и, поправив меховую шапку, ответила с неподражаемой наивностью:

- Я-то? Сёмина любоф, - кокетливо перековеркала она свой статус и расхохоталась. - А вы его родственница, да? Ой, як же я рада с вами познакомиться! Меня Любовью кличут

- Семён Борисыч, может, вы мне объясните, что здесь делает эта эта женщина?

Несчастный банкир, никак не думавший сводить вместе двух своих любовниц, был бессилен против шуток судьбы. Он просто пожал плечами.

- Боже мой, неужели вы предпочли общество этой вульгарной особы этой коровы?

Любаша, сначала смотревшая на них удивлённо, теперь прищурилась, подбоченилась и сделала шаг вперёд.

- Ты шо, цыпа недорезанная, тут вякаешь? Га? Какая я тебе корова? На себя посмотри! Швабра не струганная! Доска гладильная!

- Ну, знаете! Вы просто хамка! - покрылась пунцовыми пятнами Виктория Сергеевна.

- А хто меня первым обзывать начал, выдра ты пучеглазая! - обиженно воскликнула Любаша и получила пощёчину.

- Ой, шо гэта, людечки? - захлопала ресницами шоколадная королева, а спустя секунду ринулась к Виктории Сергеевне.

Хотя "Истинная Леди" уступала в силе, но превосходила Любашу в ловкости. За месяцы своей новой роли она решила не ждать у моря погоды. Нужно было самой бороться за своё счастье. Ей надоела нищета, надоели мысли о возрасте. Все свои чаяния и надежды Виктория Сергеевна поставила на банкира Козюченко и не собиралась так легко проигрывать.

Любаша же, как и вся простонародная Россия, мечтала о такой жизни, чтобы всё было "как у людей": дом - полная чаша, обеспеченные детишки И всё это могло уплыть вместе с этой длинноногой пигалицей.

Семён Борисович, видя, что две любимые женщины сейчас оставят друг друга без волос, собрал силы и выкрикнул:

- Прекратить!

Охранники, услышавшие шум и сунувшиеся в палату, замерли на пороге, обозревая картину побоища.

- Вы! - указующий перст больного уставился на охранников. - Вон! А вы! - теперь палец указывал на женщин, застывших в бойцовском объятии. - Немедленно прекратить! Собрались две идиотки, понимаешь. Да, я вас обеих люблю! Ну и что теперь? Убивать друг друга? Просто какая-то всеобщая мания - я должна быть одна и точка!

- Так ведь - начала Любаша, стряхивая с пальцев клоки волос.

- Семён Борисыч - продолжила Виктория Сергеевна, но тоже не смогла выразить свою мысль.

- Цыц! Обе! - яростным шёпотом проговорил Семён Борисович. - Мне не сегодня-завтра кранты. Так чем друг дружке причёски портить, помогли бы лучше. Кажется, я вправе рассчитывать на это. Подойдите ко мне.

Обе были так поражены командным тоном Сёмы, что без возражений подошли ближе.

- Вот что, мне немедленно нужен мой компьютер и мобильный телефон. Спросите у Анатолия, он знает. А после этого

Женщины, внимая, склонились к нему.

* * *

Три охранника, которым поручили нести вахту у одиночной палаты Семёна Борисовича Козюченко, были весьма удивлены, когда к палате принеслись люди во всём белом, везя с собой какие-то аппараты.

- Куда? - растерянно спросил самый старший, исподлобья глядя на людей в белых масках.

- Поступил сигнал из этой палаты о нарушении сердечной деятельности пациента. Пропустите немедленно! Быстрее же! Он может умереть!

Охранники встревожено пропустили двух врачей и двух примечательных медсестёр. Дверь осталась открытой и охранники могли наблюдать суету вокруг постели охраняемого.

- Дыхание нерегулярное Экстрасистолы! Реанимируем! Сестра, готовьте дефибриллятор! На три тысячи! Отошли Разряд!

Охранники переглянулись. Один восхищённо цокнул языком:

- Во дают, в натуре! Как в этой "Скорой помощи".

Врачи засуетились ещё больше.

- Нет реакции! Разряд! Нет показаний В операционную! Быстро!

Не успели охранники опомниться, как банкир был переложен на тележку и спешно увезён по коридору.

Охранники припустили следом, но у операционной их задержали.

- Вы что?! Туда нельзя!

Двери захлопнулись.

- Позвонить бы надо, - вздохнул старший, бессильно прохаживаясь у закрытой двери. - Да, видно, мужик этот не жилец уже.

Когда Председатель прибыл в больницу, ему доложили, что Семён Борисович скончался.

Ещё час ушел на то, чтобы выяснить, что тело банкира исчезло. Никто ничего не знал, не видел и не слышал. Самый молоденький врач, дежуривший в отделении, сказал, что такое часто бывает, когда трупы путают и отвозят в морг раньше времени. "Столько работы, - вздохнул он, глядя честными глазами на бледного от бешенства Председателя, - ужасно трудно за всем уследить".

* * *

Сотрудники банка "Ионика" в Афинах уже нетерпеливо поглядывали на часы, ожидая конца рабочего дня, когда в зал ворвался какой-то человек, судя по всему, араб. Первая же мысль - будет брать заложников. Вздох разочарования вырвался почти у всех: теперь домой не попадёшь раньше, чем через несколько суток. Террористы и представители полиции иногда так увлекаются переговорами, что совершенно не думают о том, что у заложников тоже есть семьи.

Но когда взмыленный араб подошёл к стойке главного кассира и сказал, что ему нужно немедленно провести операцию по переводу денег, все облегчённо вздохнули. Кое-кто даже нервно рассмеялся.

Главный кассир вежливо улыбнулся и попросил пройти к столу управляющего отделом переводов.

- Итак, как я понимаю, - начал любезно управляющий, - у нас открыт предъявительский счёт, с которым вы хотите провести какую-то операцию? Хочу только предупредить, что мы не сможем выдать вам деньги, если вы хотите закрыть счёт. Уже конец рабочего дня

- Нет, нет, мне нужно просто перевести деньги на другой счёт! - воксликнул араб.

- Номер счёта, пожалуйста.

Араб назвал номер, алчным взглядом впившись в лицо управляющего.

Управляющий ударил по клавишам компьютера, посмотрел на экран, снова ударил, и снова посмотрел.

- Простите, но этот счёт сегодня был закрыт, - как гром среди ясного неба раздалось наконец.

- Как? - похолодел принц Джам (а это был именно он), которого неприятно поразило это обстоятельство, означавшее лишь то, что тот толстый русский остался жив и успел добраться до денег раньше.

Что ж, у принца оставалась его половина

- Свяжитесь, пожалуйста с Первым банком Гонолулы. Мне нужно узнать о состоянии моего второго счёта.

- Номер счёта, - попросил уже без особой вежливости управляющий, раздражённый тем, что араб задерживает его.

Наконец на экране компьютера что-то появилось. Управляющий кивнул сам себе и спросил:

- Вам сделать распечатку?

- Да, да, пожалуйста! - согласился принц, внутренне смирившись с потерей доли толстяка.

Через минуту он держал в руках отчёт о состоянии своего счёта.

Цифры плясали у него перед глазами и он никак не мог понять, сколько же стоит напротив слова "ИТОГО". Принцу показалось, что там было слишком мало ноликов. До безобразия мало.

- Э-э, как вас там - прищёлкнул "сын Востока" пальцами, - я что-то не пойму, что тут за цифры?

- Там стоит "сто", - пояснил управляющий, выключая компьютер.

- Что "сто"? - не понял его принц. - Миллионов? Тысяч?

- Сто долларов, - снизошёл управляющий.

- Как сто? - опешил принц.

- Я не знаю. Это же ваш счёт. Простите, господин но банк закрывается, - сказал управляющий и взмахнул рукой, подзывая охранника.

- Это не может быть - проговорил несчастный, в глубине души понимая, что проклятый толстый русский шакал отлично запомнил, на какие цифры он, принц Джам, нажимал, вызывая свой личный счёт в Первом банке Гонолулы, и теперь обобрал его до нитки.

Охранник, проводивший бедолагу до двери, был удивлён обилием извергавшихся из него арабских слов.

33

итоги

Знаете ли вы, уважаемые читатели, что почти во всех странах Латинской Америки можно запросто приобрести гражданство, внеся в банк этой страны определённую кругленькую сумму? Это удивительное изобретение нищих правительств не сработало бы, если бы этих в странах был плохой климат и жёсткое по отношению к разыскиваемым преступникам законодательство.

Но климат в этих странах был великолепным, а законодательству глубоко наплевать, что кто-то кого-то разыскивает, поэтому туда целыми стайками тянулись те, кто решил отдохнуть от неправедных дел.

Виктория Сергеевна, потягивая принесённый слугой Мигелем ледяной молочный коктейль, наблюдала за Семёном Борисовичем, учившим играть в теннис начальника своей охраны Толяна.

Она лежала в шезлонге возле огромного бассейна с голубоватой водой, облачённая в великолепное просторное платье.

От солнца "Истинная Леди" пряталась под широким цветастым зонтиком. А пряталась она потому, что будущему малышу, уже толкавшему её изнутри, горячее бразильское солнце было вредно.

Рядом с ней в тенёчке лежал разжиревший от обильной пищи и разомлевший от жары Принц, высунувший розовый язык. Виктория Сергеевна кормила его маленькими сухариками. Впрочем, Принц только делал вид, что ест, а на самом деле просто выплёвывал сухарики в траву. По всему было видно, что от корма его просто-напросто уже воротило.

Виктория Сергеевна попивала свой коктейль и смотрела маленький телевизор, стоявший перед ней на маленьком столике и настроенный на российский спутниковый канал. Россия жила своей увлекательной жизнью: играла в выборы, воевала, мучилась мыслью, а не упадут ли мировые цены на нефть, страдала от террористов и теряла подводные лодки. Да, и ещё скандалила с олигархами. Одного олигарха власти даже посадили в отдельную камеру с холодильником и телевизором, а тот, после непродолжительной отсидки, искренно и с грустной, всепрощающей улыбкой признался журналистам, что теперь знает о тюремной жизни всё.

Отпустив одного олигарха, власти взялись за остальных. Новый скандал касался председателя некоей компании "АВИА-траст" и её дочерней фирмы "Амба-плюс". Они обвинялись в продаже военной техники одной из арабских стран. Было ужасно скучно наблюдать за всеми перипетиями журналистского расследования, где мелькали лица, документы с жирно подчёркнутыми строчками, отрывки интервью с обвинителями и обвиняемыми, едкие комментарии почти мумифицировавшегося от сознания собственного величия НТВшика Киселёва и

Короче, далёкая Россия жила, как всегда, бурно и азартно.

- А нам с тобой и тут хорошо, правда, Принцик? - вопрошала Виктория Сергеевна, суя под нос таксе очередной вкусный сухарик, но пёс отворачивался, словно вовсе не понимал, что от него хочет хозяйка.

- Лурдес! Мигель! - раздался в это время из дома пронзительный вопль Любаши. - Где мои шлёпки? Шлёпки, шлёпки! Я их тут бросала Ты не видала? Господи, пора бы уже русский язык научиться понимать!

Виктория Сергеевна взглянула вниз и поняла, что искомые шлёпки лежат рядом с шезлонгом. "А я думаю, что это они мне стали вдруг великоваты", - подумала она, лениво набрав номер на телефоне.

В доме раздалась телефонная трель.

- Люба, это я взяла твои любимые шлёпки. Будешь идти к бассейну, захвати мои, - сказала Виктория Сергеевна, лениво разглядывая корт и плескавшийся вдали океан.

Через минут пять из дома появилась Любаша. Она казалась ещё толще, чем была до своего отъезда, и всё благодаря огромному животу, который она носила с гордостью и изяществом слонихи.

- Господи, как они могут по такой жаре скакать? - вздохнула Любаша, приземляясь на соседний шезлонг, жалобно скрипнувший под ней.

- Пусть скачут, если хотят, - пожала плечами "Истинная Леди". - Ты сегодня к маникюрщице со мной поедешь?

- Ага. Я вчерась целый день в земле с Лурдес копалась. Думала, картошечка молоденькая поспела. Так нет, горох какой-то, а не картошка. Ага, заодно и на базар съездим. Я своему, - хихикнув, кивнула Любаша на загорелого мускулистого Толяна, - в прошлый раз такую фрукту купила, так он потом - Любаша наклонилась и что-то прошептала на ухо Виктории Сергеевны. Обе расхохотались, да так громко, что мужчины оставили теннис и подошли к ним.

Семён Борисович за последний год похудел, постройнел, приобрёл бронзовый загар. А Толян, не вылезавший из спальни Любаши, напротив, поднабрал жирка.

- Держу пари, Анатолий, эти две кумушки нас обсуждают, - блестя великолепными зубами, заявил Семён Борисович.

- От вас убудет, что ли? - зубоскалила Любаша, и вдруг изменилась в лице. - Мама родная Кажись, началось.

Толян бросился к ней и испуганно заглянул в глаза.

- Ты чего? Чего? Уже пора? Пора, да?..

- Давно пора, - поморщилась Любаша, охнула, ухватила его за руку.

- Лурдес! Мигель! - заорал Толян, бросаясь в дом.

Через несколько часов на свет появилась двойня крепеньких, молчаливых, насупленных, как их папаша, мальчишек. Толян, получивший привилегию подержать сыновей, был так счастлив и напряжён, что из его рук малышей потом еле выдрали.

Служанка Лурдес была немедленно послана за фотоаппаратом и назначена штатным хроникёром двух этих странных и очень богатых русских семей, у которых она работала уже год.

Спустя месяц ей пришлось фотографировать дочку синьоры Виктории и синьора Симона. По такому случаю синьор Симон и синьор Толедо снова смешно напились и пели какие-то незнакомые песни почти до самого утра.

Странные они, эти русские

Август - сентябрь 2000 г.

г. Минск