Астон Марк, Тутал Стюарт. Падение "Морского короля"

Марк «Всплеск» Астон всю жизнь отдал армии, прослужив тридцать девять лет. Вступив в Глостерширский полк подростком, он прошел отбор в SAS в 1978 году и был зачислен в Горный отряд эскадрона «D» 22-го полка, единственного эскадрона, участвовавшего в непосредственных действиях против аргентинских войск. Он закончил свою карьеру в качестве полкового сержант-майора.

Есть множество людей, которые сыграли определенную роль в написании этой книги, и множеству людей, который были готовы пожертвовать своим временем, чтобы помочь сделать его возможным, мы хотим выразить нашу благодарность. Мы особенно благодарны генералам сэру Майку Роузу и сэру Седрику Делвесу, предоставивших чрезвычайно полезные указания и информацию, помогшие в составлении этого отчета об истории эскадрона «D» и вывели его на более детальный тактический уровень. Адмирал Крис Пэрри также заслуживает особого упоминания — хотя в то время он был в более низких чинах, он был также одним из тех, кто был там. Будучи членом доблестного экипажа вертолета «Уэссекс» по прозвищу «Хамфри», который спас жизни Горного отряда в Южной Джорджии, Крис также внес ценный вклад в общий контекст военно-морских и авиационных операций того времени.

Мы также выражаем благодарность множеству других людей, информировавших нас о соответствующих деталях других морских и авиационных вопросов. Как бывшие действующие практики и эксперты в данной области, Майк Эванс, Чарли Уилсон и Боб Айвсон предоставили массу важной информации о полетах вертолетов «Си Кинг», десантных кораблях и самолетах «Харриер», соответственно. Мартина Рида и Сьюзи Уэст также следует поблагодарить за помощь, которую они оказали, будучи частью замечательного экипажа на борту лайнера «Канберра» во время конфликта. Аналогичным образом, будучи в то время морским офицером на корабле «Эндуранс», Эндрю Локетт также предоставил обширную информацию об операции «Паракет», которая была дополнена исследователем Нилом Лафтоном, восстановившего поход Шеклтона и предоставившего много полезных данных о природе и характеристиках ледника Фортуна. Мы также в долгу перед Дейвом Моррисом, который будучи старшим куратором самолетов в Музее Военно-воздушных сил флота в Йовилтоне, посвятил огромное количество своего времени предоставлению полезных материалов для исследований и позволил нам получить доступ к нескольким экспонатам, летавшим во время конфликта и бывших частью этой истории.

Дэнни Уэст и Роджер Эдвардс, которые были в составе эскадрона «D» во время конфликта, также заслуживают наши благодарности. Кроме того, мы хотим выразить нашу благодарность Роджеру и его жене Норме за гостеприимство и доброту, которые они проявили к нам, когда мы посетили Фолклендские острова в рамках написания этой книги. Другие бойцы эскадрона, поделившиеся своими мыслями и взглядами, также заслуживают упоминания. Хотя, из уважения к их пожеланиям, они останутся анонимными, но они знают, о ком идет речь. Единственное исключение — Бильбо, который вел дневник своего пребывания на юге и был достаточно великодушен, чтобы предоставить нам его фрагменты, Мы выражаем признательность отдельным членам некоторых семей погибших, а также женщинам в нашей жизни, Мэнди и Саше, не в последнюю очередь, за те долгие часы, что мы отсутствовали, когда были поглощены разговорами и совместными путешествиями, когда проводили наше исследование.

Как всегда, выступая в качестве нашего агента, Фил Паттерсон всегда был рядом, проявляя безграничный энтузиазм и поощряя проект, в то же время, проявляя исключительное внимание к деталям и руководствуясь впечатляющей широтой своих собственных знаний. Наконец, мы хотели бы поблагодарить Роуленда Уайта и его команду в издательстве «Пингвин», за то, что они поверили нас и дали жизнь этой истории в опубликованном виде.

Я чувствовал свое тяжелое дыхание в легких и горле, и боль от усилий в мышцах ног, когда я поднимался все выше, к каменистому уступу на Шег-Рокс. В тот раз было труднее, когда мы, обремененные оружием и тяжелым снаряжением, которое мы несли, пробирались в темноте, спотыкаясь о камни, среди зарослей травы и вереска.

Теперь на мне лежал груз преклонных лет и последствий долгого перелета через тысячи миль Южной Атлантики. Непрекращающийся сильный ветер дул мне в лицо с запада, из пустого моря, как и раньше, хотя тогда была ночь и другое время года. Солнца пригрело мне затылок, и я почувствовал первую струйку пота, когда взобрался на скалистый утес, гордо выделявшийся на фоне остальной береговой линии. Море было ярко-голубого цвета подо мной, слева от меня солнечный свет искрился на нежных волнах, которые больше не бились в ярости шторма, с которым мы столкнулись той ночью. У меня перехватило дыхание, когда я добрался до вершины, и посмотрев вглубь острова, увидел то, что искал.

Поселок находился в нескольких милях от низины, его здания были различимы как скопление маленьких белых точек, гнездящихся среди темных пятен кустов утесника, с едва заметной черточкой оранжевого конуса ветроуказателя, колышущегося на его восточной окраине. За ним лежала цель. Когда я смотрел на открытую местность перед собой, рассматривая болотистые пруды и горы на заднем плане, все эти детали нахлынули на меня меня так, словно будто это было вчера.

Тридцатичетырехлетний спокойный рыжеволосый уроженец Мидленда, бывший медик армейского медицинского корпуса, Фил также был заслуженным ветераном спецназа, и как «штабной» Горного отряда, руководил небольшим подразделением из шестнадцати человек в какой-то врачебной манере, источавшей уверенность и успокаивающий бальзам авторитета. Но это не означало, что он знал, о чем пойдет речь на инструктаже; его работа заключалась в том, чтобы убедиться, что мы будем там для него.

Отсутствие какой-либо дополнительной информации меня не слишком беспокоило. Я служил в 22-м полку SAS чуть более двух лет, и полк всегда был в постоянной готовности, чтобы обеспечить реагирование на любой назревающий кризис. Обычно это ни к чему не приводило. Мы привыкли к тому, что нас поднимали по первому требованию только для того, чтобы так же быстро снова распустить. Однако Лиз придерживалась совсем другого мнения.

Спросите любого солдата о верности, и он расскажет вам про свой полк, в порядке возрастания приоритета, начиная с наименьшего подразделения. В моем случае верность начиналась с шестнадцати человек Горного отряда. Затем она переходила на эскадрон «D», состоявший из нас и трех других отрядов, прежде чем закончится полком и его четырьмя другими, аналогично сформированными боевыми эскадронами. Это была моя военная семья. Но у моей гражданской жены, Лиз, был совершенно другой взгляд на вещи.

Лиз была медсестрой, и мы познакомились, когда я проходил медицинскую подготовку в травматологическом отделении крупного госпиталя в Лондоне. Мы поженились незадолго до конца декабря 1981 года. С тех пор, она меня почти не видела. В первую неделю января отряд был развернут вместе с остальной частью эскадрона «D» на двухмесячных учениях в Кении, за которыми почти сразу же последовали двухнедельные учения отряда в Баварских Альпах. Я только что вернулся из Германии, и мне дали недельный отпуск, поэтому, возможно, неудивительно, что мой выход на работу на следующий день вызвал несколько резких слов разочарования, обиды, а затем молчания.

На следующее утро я оставил позади напряженную атмосферу дома и совершил короткую прогулку в лагерь. Казармы служили домом для полка с 1960 года, после того как SAS была преобразована в регулярную часть в ответ на чрезвычайную ситуацию в Малайзии. Лагерь был недавно перестроен в виде новых двухэтажных зданий из красного кирпича и переименован в Стирлинг-Лайнс. Он включал в себя водный центр, с макетом вертолета для быстрого спуска в бассейн и искусственный пляж, для отработки техники скрытого проникновения с моря с помощью складных каное «Клеппер» и надувных лодок «Джемини». Казармы могли также похвастаться совершенно новым зданием для отработки ближнего боя. Известное как «Киллхаус», оно имело пуленепробиваемые стены с резиновым покрытием и предназначалось для обучения спасению заложников.

Я вошел в лагерь через задние ворота и прошел мимо нового общежития для одиноких парней в комнату для совещаний, расположенную в главном здании штаба полка в центре Стирлинг-Лайнс. Известная как «Голубая комната», она была устроена как небольшой театр, с короткой двухфутовой сценой в одном конце, и достаточном количеством мест, чтобы разместить более 200 человек. Она была занята.

Я проследил за взглядом Бинси, когда он посмотрел поверх своей чашки с кофе в сторону двух офицеров, увлеченно беседовавших на краю сцены. Младший из двух мужчин был командиром. Он сделал жест в сторону мужчины постарше, с которым разговаривал, затем посмотрел направо и что-то сказал полковому сержант-майору. Сержант-майор полка откашлялся, а затем повысил голос, приказав нам занять свои места. Мы втроем направились к рядам стульев, расставленных в задней части комнаты и вместе сели. Шум поспешно допиваемых чашек кофе и скрипящих стульев стих, когда в комнате был наведен порядок.

Сержант-майор полка призвал к тишине и бригадный генерал продолжил объяснять с помощью небольшой карты, вроде атласа, прикрепленной к стене у сцены, что Фолклендские острова на самом деле расположены на южной оконечности Южной Атлантики в 400 милях от восточного побережья Аргентины. Он сказал нам, что собирается военно-морская оперативная группа, чтобы подготовиться к возвращению островов, и насколько он был в курсе, мы должны были стать ее частью. На обратном пути из Баварии я прочитал статью о Фолклендах. В ней упоминалось бряцание оружием военной хунты в Буэнос-Айресе, как и об арктической дикой природе и колониях пингвинов. В то время я мало об этом думал, но когда я сидел в Голубой комнате, паззл внезапно сложился.

Начальник продолжил описывать, как мы будем использоваться для выполнения задач прямого действия и тайных операций по сбору информации об аргентинских целях, что было встречено одобрительным ропотом. Сбор секретных разведданных, долгие часы работы на скрытых наблюдательных постах, установленных глубоко на вражеской территории, и рейды на важнейшие стратегические объекты в тылу врага, были нашим хлебом с маслом.

Но в этой бочке меда была ложка дегтя. Во-первых, бригадный генерал сказал нам, что ООН уже осудила действия Аргентины, и США предпринимают отчаянные усилия, чтобы избежать конфликта между двумя их союзниками. Он ясно дал понять, что есть все шансы найти политическое решение кризиса. Во-вторых из того, что сказал бригадный генерал, было очевидно, что полк не был официально уведомлен о присоединении к оперативной группе. Это подтвердил командир, когда он встал для выступления, после того как бригадный генерал закончил.

Подполковник Майкл Роуз, на висках которого начали появляться первые признаки седины, был энергичным и очень компетентным оперативником, который первоначально вступил в Колдстримскую гвардию. Он командовал 22-м полком SAS более двух лет и имел репутацию «инициативного человека», что сделало его популярным в войсках. Поскольку он узнал о вторжении аргентинцев до инструктажа, в предыдущую пятницу, Роуз провел выходные, мечась между Херефордом и штабом 3-й бригады коммандос в Плимуте, активно лоббируя наше включение в боевое расписание любых войск, отправляемых в Южную Атлантику. Он сказал нам, что бригада из трех подразделений коммандос была усилена по меньшей мере, одним воздушно-десантным батальоном, и его намерение состояло в том, чтобы к ним присоединились эскадроны «D» и «G».

Лоуренс Галлахер был сапером, прибывшим из 9-го воздушно-десантного батальона, подразделения, которое гордилось тем, что всегда старалось быть сильнее солдат воздушно-десантного полка, которых они поддерживали. Он выглядел как положено. Галлахер был крупным мужчиной с квадратными чертами лица. Его лицо, со сломанным носом и густыми черными обвислыми усами, говорило о том, что он повидал немало дел в баре, чтобы подкрепить репутацию части, из которой он был родом. Как наш сержант-майор он пользовался огромным уважением, хотя это не имело никакого отношения к его происхождению или физическим данным. Вместо этого оно проистекало из уравновешенного характера и добродушной щедрости духа, которые сделали его популярным как среди офицеров, так и среди рядовых, которым он считал своим долгом служить в равной мере. Галлахер собрал нас вокруг себя.

- Хорошо, парни. Вы слышали, что сказал босс. Отправляйтесь на склады и помогите Грэму и Уолли разобраться с имуществом эскадрона, подготовьте к отправке в Бриз. Я организую автобус, который отвезет вас туда сегодня после полудня. Нужно следить за расписанием, но женатые парни из вас должны быть в состоянии улучить пару часов дома перед предполагаемым временем отправки.

Я направился к складам эскадрона, вместе с Бильбо и Бинси. Джеймс Грей присоединился к нам. Мы все были частью одного отряда, но для случайного наблюдателя мы представляли собой неуместную группу. Бинси был настолько же высок, насколько Бильбо – низкорослым; как и я, они оба были сержантами из регулярных армейских частей. С густой копной темных волос, которые спереди начинали редеть, Бинси был спокойным парнем, который первоначально вступил в армию в «Зеленые куртки». Как и следовало из его прозвища (Binsy – известная торговая марка очков, прим. перев.), ему нужны были очки. То, что он носил незаконные контактные линзы, было плохо скрываемым секретом от полковой иерархии в части, которая требовала, чтобы все ее солдаты имели идеальное зрение. Близорукий или нет, он был отличным стрелком. На Бинси, работающего в бою на ближней дистанции, или со снайперской винтовкой, стоило посмотреть. Когда он не тренировался с подразделением, он проводил все свое свободное время на охоте, и был естественным, когда дело доходило до жизни в полевых условиях и выбивания очков с помощью винтовки или дробовика.

Джеймс, а не Джей, и уж точно не Джим, не имел никакого прозвища и был моим лучшим другом. С моложавым лицом и волосами мышиного цвета, Джеймс вступил в полк прямо из университета, сначала отслужив в территориальных частях SAS, а затем пройдя отбор в 22-й полк SAS. Тот факт, что у него была ученая степень, был не единственным, что делало его чем-то странным. Он также не служил в регулярной армии. Следовательно, полк заставил заставил его пройти изнурительный шестимесячный курс подготовки новобранцев для Парашютно-десантного полка, прежде чем они, наконец, приняли его, несмотря на то, что он уже прошел отбор.

Еще одна вещь, которая выделяла Джеймса, заключалась в том, что он мог быть офицером; он говорил как офицер, изначально одевался как офицер, и его отец был офицером. Но был доволен выбранным им путем и мысль о том, что ему придется пройти еще один курс обучения в форме годичного пребывания в Сандхерсте, если он подаст заявление на получение патента, наполняла его ужасом. Это также означало бы, что ему пришлось бы провести несколько лет, служа младшим офицером в обычном армейском подразделении, прежде чем он смог бы подать заявление на попытку отбора в полк.

Роль полка в прекращении осады иранского посольства была столь же драматичной, сколь и короткой. 5 мая 1980 года контртеррористические группы из эскадрона «B» ворвались в посольство, убив пятерых террористов и спасли двадцать четыре заложника. Картины вооруженных людей из SAS, одетых в черные комбинезоны с капюшонами и респираторах, спускающихся по белому оштукатуренному зданию на Принс-Гейт в Южном Кенсигтоне и проникающих внутрь, с применением взрывчатки и светошумовых гранат, привлекли к полку внимание общественности.

Происходившие в выходные дни банковских каникул, «семнадцать минут операции» полностью освещались телевидением и транслировались в гостиные миллионов людей. В одночасье SAS приобрела статус знаменитости, стала именем нарицательным и приобрела почти мифический статус, как отважная порода суперсолдат, способных на все. Как и во всем остальном, легенда и реальность часто расходятся, и никто из нас не подписывался на участие в каком-то сверхчеловеческом боевом отряде, но мы надеялись, что репутация, заслуженная полком, может обеспечить нам билет, необходимый для зачисления в оперативную группу.

Специальная Авиационная Служба или SAS была создана как нерегулярное подразделение во время североафриканской кампании Второй мировой войны, и ее атаки на немецкие аэродромы в тылу, проводимые такими людьми как Дэвид Стирлинг и Пэдди Мейн, стали легендой. Но первоначальные операции полка были тайными, наследие, которое тщательно охранялось, и большая часть послевоенной деятельности SAS была окутана тайной.

Она также была безвестной, что распространялось на армию в целом. После штурма посольства все изменилось и полк был переполнен желающими вступить в его ряды. Прямого перевода в SAS нет: ее солдаты набираются из числа военнослужащих, уже проходящих службу в армии, а также в военно-морском флоте и КВВС. Получив необходимый военный опыт, любой кандидат затем должен пройти изнурительный процесс отбора, прежде чем его признают полноправным членом полка.

Мой собственный путь в SAS начался, когда я вступил в армию в возрасте пятнадцати лет в 1964 году. К началу 60-х годов служба в вооруженных силах уже не была нормой. Призыв на службу закончился. Это было нежелательное вторжение в жизнь поколения, желавшего принять растущий либерализм эпохи, и среди молодых людей сформировалась почти антивоенная культура. Но это хипповская культура длинных волос у парней и курения марихуаны, не была, на самом, деле моей. Я также не видел особого смысла в получении более систематического образования, которое скорее всего, привело бы меня только к тому, что я бы получил работу на заводе по изготовлению радиодеталей в Челмсфорде, где я вырос. По сравнению со «сквадди», зарплата, возможно, была бы даже выше, но еще будучи подростком, я понимал, что это приведет к тупику в жизни. За деньги нельзя было купить то, что предлагала жизнь солдата.

Я также был в армейском кадетском классе, что дало мне ощущение приключений и перспективы достижения мужественной цели, которую, как я знал, я мог бы достичь, став взрослым, если бы вступил в ряды регулярной армии. Мой отец переехал в Эссекс, когда женился, но он вырос в Форест-оф-Дин, в семье с сильной военной традицией, происходящей от нескольких дядей, которые служили в местном окружном полку. Как следствие, вступление в 1-й батальон Глостерширского полка, казалось очевидным выбором, когда я закончил свое обучение в качестве младшего мальчика-солдата в сентябре 1966 года.

Я наслаждался базовым обучением и спокойно воспринимал начальную ерунду, состоящую в бесконечной чистке снаряжения, полировке полов в казармах, показательных парадах и бесконечной муштре каждое субботнее утро. Мы также узнавали о системах пехотного вооружения и основных тактиках. Когда мы не жили в полевых условиях или на полигонах, мы также проходили походное обучение и продолжали свое образование. Это были занятия, которые пробудили во мне интерес и заложили хорошую основу для военной службы. В течение года, после того как я доложился перед «Глостерами», я получил повышение по службе и к тому времени, как мне исполнилось двадцать, я служил в разведывательном отделении в звании полного капрала в Берлине.

В 1969 году мы были переброшены в Северную Ирландию, чтобы защитить католическое население от межконфессионального насилия, охватившего провинцию. Однако вскоре мы арестовали подозреваемых в терроризме в республиканском сообществе, а ИРА нас обстреляла и бомбила. Военное участие в «беспорядках» 1970-х и 1980-х годов привело к предсказуемому распорядку для армейских частей, которому следовал батальон, поскольку он разрывался между службой в Германии в составе Британской Рейнской армии, и отправкой в повторяющиеся четырехмесячные срочные командировки в Ольстер. Однако, именно во время последующей службы в батальоне в Великобритании, я впервые встретился с SAS за парой кружек пива в сержантской столовой нашей казармы в 1977 году.

Начав с командования секцией из восьми пехотинцев, прежде чем стать сержантом взвода из тридцати человек, а затем, в конце концов, и командиром взвода, я дослужился до звания штаб-сержанта, и ожидалось, что я в свою очередь, буду заведовать складами в одной из стрелковых рот батальона. Это был необходимый шаг к продвижению моей карьеры. Но заполнение бесконечных реестров снаряжения, возврат боеприпасов, учет грязных матрацев и проверка того, что сотня с лишним душ роты были должным образом накормлены, были далеки от солдатской службы, которой я наслаждался, будучи пехотинцем стрелкового взвода. Мне было двадцать девять, мне наскучило то, что в армии называют «вопросами G4» (т.е. вопросы службы тыла – прим. перев.), и я знал, что фронтовые аспекты солдатской службы, которые я любил, прошли. Если я останусь на этом пути, дальнейшее продвижение по службе означало бы больше службы тыла и административное управление в более широком масштабе. Я был на перепутье в карьере, и мне нужно было заняться чем-то другим. Мужчины с отросшими волосами, бакенбардами до кончиков ушей, в расклешенных джинсах и куртках-бомберах, которые часто посещали нашу столовую, выглядели так, как будто могли бы дать ответ.

Хотя они не имели никакого отношения к батальону, сержанты SAS жили вместе с ним и питались в его столовой, пока тренировались на близлежащих полигонах. Тот факт, что они сразу отличались от остальных, объяснялся не только их гражданским прикидом и тем фактом, что они, казалось, никогда не носили форму. В них чувствовалась отчетливая профессиональная уверенность в себе и целенаправленный оперативный склад ума, независимо от звания или должности, что казалось, было воплощением того, чем они занимались.

Все парни из SAS, бывавшие в столовой, в составе полка сражались в Дофаре, в поддержку султана Омана, в ходе того, что армия называла «Операцией Шторм». За парой кружек пива они вспоминали о том, как устраивали засады на мятежные племена и нападали на их лагеря высоко в горах Джебель и на гравийных пустынных равнинах. Это звучало как настоящая солдатская работа, и я хотел что-то вроде этого. Но чтобы туда попасть, мне сначала нужно было получить официальное разрешение моего собственного полка подать заявление на участие в отборочных курсах SAS, прохождение которых было ключом к вступлению в полк.

Возможно, полк пользовался безвестностью, которую он позже потерял из-за осады Принс-Гейт, но любой, кто хоть что-то знал о SAS, также знал, что пройти отбор и попасть в полк было нелегко. Были шансы, что я вернусь в батальон через несколько месяцев, так как не смогу пройти. Я был полон решимости этого не допустить.

Когда наступил Новый 1978 год, я стряхнул с себя похмелье и приступил к изнурительному шестимесячному режиму физической самоподготовки, чтобы подготовиться к курсу, который должен был начаться в начале августа. Я бегал с тяжелым рюкзаком за спиной. Утром я выходил на улицу и пробегал несколько миль, снова выходил в обед, плавал днем, а вечером отправлялся на пробежку. К июлю я был готов настолько, насколько мог и отправился в Херефорд, чтобы доложиться на Стирлинг-Лайн.

Отбор в SAS считается самым сложным курсом в британской армии. Он проходит два раза в год, один раз зимой и один раз летом. Он разбит на пять отдельных этапов, и его основные составные части проходят на скалистых холмах Черных гор и Брекон-Биконс, а также в негостеприимных первобытных джунглях Брунея или Белиза.

Первая фаза длится четыре недели и называется «Выносливость», или то, что в просторечии называют «Фазой холмов», которая предназначена для проверки умственной и физической выносливости кандидатов. Первая часть «Выносливости» длится три недели и проводится для повышения физической подготовки кандидата к маршу с винтовкой и рюкзаком, используя карту масштаба 1:50000 и компас «Сильва». С каждым днем вес и расстояния увеличиваются, а навигация становится все более сложной. Кульминацией «Выносливости» является «Тестовая неделя», где каждый начинающий солдат SAS совершает марш на время и должен поддерживать суровый темп, если он хочет пройти данный маршрут за установленное время, которое от него скрывается. Следовательно, все, что они знают – это то, что они должны идти быстро и упорно, чтобы пройти этап. Невыполнение этого требования приводит к тому, что кандидат «возвращается в исходное подразделение», или ВИП-нут. К тому времени, когда мы добрались до «Тестовой недели», мы были уже измотаны.

Из 150 человек, начавших курс, более семидесяти уже бросили его по собственному желанию. К тому времени, когда мы закончили заключительный тестовый недельный марш на выносливость в 64 километра, неся 25-килограммовый рюкзак и винтовку, еще пятидесяти с лишним было сказано, что они не прошли этап и были отчислены. Когда на курсе осталось чуть менее тридцати человек, мы начали непрерывное обучение, и провели следующие две недели, изучая стандартные оперативные процедуры, используемые полком, которые включали тактику, патрулирование, обращение с оружием, связь и элементы медицинской подготовки. Многое из того, что мы рассмотрели, было уже знакомо, но основное внимание в обучении уделялось тому, чтобы кандидаты, не являющиеся пехотинцами, быстро овладели базовыми навыками, которые им потребуются.

В течение этого периода офицеров на курсах забирали для прохождения «Офицерской недели», которая была собственной полковой версией ада для тех, кто пытался получить звание офицера, которых пренебрежительно звали «Рупертами». Каждому Руперту было поручено спланировать типовую задачу для войск специального назначения, которые включали проведение скрытой разведки местных гипотетических целей, таких как электростанции и военные объекты. Инструкторы намеренно лишали их сна и подвергали жестокому обращению, чтобы оказать на них умственное и физическое давление, прежде чем им предстояло пройти окончательное испытание – представить свой план большой аудитории бойцов SAS всех званий, собранных со всего полка.

Поскольку я сам сидел в этой аудитории, описать ее как «критическую» и «враждебную» - это еще мягко сказано. Каждый представляющийся кандидат в офицеры мог ожидать, что его план будет публично разнесен в клочья людьми, которые были младше его по званию. Это делало сегодняшнее «Логово драконов» похожим на детский душ. Но те офицеры, которые смогли преодолеть свою усталость, сохранить хладнокровие, принять критику и показать, что за их планами стоит логическое мышление и принятие обоснованных решений, скорее всего, пройдут. Те кто продемонстрировал обратное, потерпят неудачу, и этот процесс показал, что солдаты имеют право голоса в том, кто будет их вести.

Пережившие травму «Офицерской недели», успешные Руперты вернулись к остальной части курса, чтобы пройти шестинедельную подготовку в джунглях, где мы практиковались в патрулировании и навигации, через густую первобытную растительность и липкую влажную жару Белиза. Мы устраивали засады и вели боевые стрельбы в лагерях в джунглях. Мы постоянно промокали и были измотаны, а джунгли проверяли нашу полевую дисциплину и способность работать в команде в сложных условиях. Не все соответствовали строгим стандартам, и еще четверо кандидатов были отклонены.

Те, что остались, были возвращены в Великобританию, чтобы завершить предпоследнюю трехнедельную фазу «Боевого выживания». Год шел своим чередом и нас отправили в сельскую местность морозной английской зимой, одетых только в старую военную форму времен Второй мировой войны. Нас редко кормили, и ожидалось, что мы будем выживать за счет земли, поскольку мы пытались избежать захвата силами «охотников», используя грубые кроки, чтобы провести серию встреч с дружественными агентами. В конечном счете, агент преднамеренно предал нас. После захвата нас связали, надели капюшоны и подвергли двадцатичетырехчасовому допросу, где от нас не ожидали ничего, кроме нашего имени, звания, номера и даты рождения, известных как «Большая четверка».

Как личный состав сил специального назначения, действующие в тылу противника, мы рассматривали риск захвата как профессиональный риск, и сопротивление допросу было жизненно важным элементом нашей подготовки. Если бы мы были пойманы войсками противника, то то, что мы рассказали во время допроса, могло бы угрожать нашим товарищам, все еще находящимся на свободе и успеху миссии. Важно было быть готовым и знать, чего ожидать – справиться с шоком от захвата и продержаться под предельным давлением. Голод, стрессовые ситуации, жестокое обращение, хитрость, психологическое принуждение и лишение сна – все это использовалось для того, чтобы измотать нас и заставить раскрыть больше информации, а также проверить нашу сопротивляемость допросу.

Я продолжал говорить себе, что это всего лишь учения, и все, что мне нужно было сделать, это продержаться. Но я был измотан и отчаянно нуждался во сне после двух недель суровой жизни на морозе под открытым небом. Каждый раз, когда на меня орали, когда я не отвечал на вопрос, или возвращали в мучительное стрессовое положение, я чувствовал, как моя решимость ускользает, поскольку я упрямо придерживался того, чтобы не раскрывать ничего, кроме «Большой четверки». Кажущаяся бесконечная сессия допросов, перемежаемая часами, проведенными в неестественных, мучительных для мышц позах, с наглухо закрытым капюшоном, и регулярными обливаниями холодной водой, казались вечностью.

Я потерял всякое чувство времени и был на нуле, когда меня затащили на еще один сеанс для допроса. Меня силой усадили на стул и сняли с меня капюшон. Я болезненно поморщился от внезапного резкого яркого света от единственной лампочки, ярко горевшей надо мной. Напротив меня за грубым деревянным столом сидели мои мучители. Ну вот, опять началось, подумал я. Матт и гребаный Джефф играют в «хорошего полицейского, плохого полицейского».

- Штаб-сержант Астон. Мы знаем, кто ты такой, - начал Джефф, «хороший полицейский». – Вы очень хорошо поработали, но почему бы тебе не сделать себе одолжение и не рассказать нам то, что мы хотим знать? Тогда все это может закончится, - сказал он успокаивающим голосом, искушающим в своей соблазнительности.

Вот так это и продолжалось. Как долго, я понятия не имею, но непрерывно кисло-сладкое сочетание постепенно ослабляло мою решимость. В какой-то момент меня раздели догола, и вошла женщина, высмеяв мое мужское достоинство, которое, признаю, было вероятно не в лучшем виде, но унижение и чувство уязвимости задели меня.

Это всего лишь учения. Держаться. «Держись» - твердил я себе, пока, в конце концов, мне не велели снова надеть одежду, натянули капюшон, и меня вытащили в темноту, толкнув в очередную непосильную стрессовую позу, прежде чем на меня вылили ведро ледяной воды, и снова включили ревущий белый шум, который обжигал мозг, еще больше запутывал чувства, и усиливал дезориентацию и отчаяние. Я боролся с этим в своей голове.

Когда элемент допроса на этапе выживания в бою, наконец, закончился, с курса была снята еще одна группа. Любого человека можно заставить расколоться на допросе, особенно если применить пытки, и это только вопрос времени. Но в операциях сил специального назначения время имеет решающее значение, и чем дольше вы сопротивляетесь, тем больше времени вы выигрываете для своих не захваченных товарищей, чтобы у них был шанс завершить миссию, уклониться от захвата, и дать вашему штабу больше шансов внести коррективы в некоторые их действия, когда их люди находятся в руках противника. Следовательно, если вы сломаетесь в двадцатичетырехчасовом учении, для вас не может быть места в SAS.

Основным требованием является обучение всех солдат SAS парашютной подготовке, поэтому двадцать пять из нас, переживших допрос, прошли пятый и заключительный этап отбора в форме прохождения базовой военной парашютной подготовки в парашютной школе №1 Королевских ВВС в Бриз-Нортон. Мы совершили восемь прыжков с принудительным раскрытием, в том числе один прыжок с воздушного шара и ночной прыжок. Каждый прыжок включал в себя подготовку к прыжку с полной выкладкой и большим количеством людей, чтобы имитировать выход целого подразделения из транспортного самолета С-130 в боевой ситуации. Даже в руках более мягких инструкторов Королевских ВВС, я был счастлив, когда курс закончился. Любой отказ от прыжка привел бы к мгновенному возвращению в исходную часть, хотя на нашем курсе никто этого сделал; они прошли через слишком многое, чтобы потерпеть неудачу из-за мгновения неспособности справиться со своим страхом и выпрыгнуть из самолета.

Что еще более важно, получение права носить мои «крылышки» означало, что я прошел отбор и стал членом полка «с эмблемой», и я заслужил право носить их берет песочного цвета с эмблемой «крылатый кинжал». Это также означало, что эскадрон «D» и Стирлинг-Лайнс станут моим новым домом – по крайней мере, на данный момент. Хотя отбор давал право на первоначальное зачисление в полк, это не было гарантией, что вы в нем останетесь. Все те, кто прошел курс, будут зачислены на испытательный срок в течение двенадцати месяцев. Малейшая оплошность, или неспособность соответствовать строгим стандартам, ожидаемым от нас, и мы были бы исключены.

Мне сказали, что я присоединюсь к Горному отряду, вместе с еще двумя, прошедшими отбор из общего числа пятнадцати кандидатов, прошедших курс. Одним из тех, кого отправили со мной в Горный отряд, был Рой Фонсека. Рой был солдатом Королевской службы связи, родом с Сейшельских островов. Поскольку это была бывшая британская колония, он вступил в армию по схеме, которая предлагал ограниченное количество мест в ее рядах лицам из стран Содружества. Я почти не видел его во время отбора, так как он был другой группе кандидатов. Но у Роя был такой же солнечный характер, как и у страны, из которой он приехал.

С копной кудрявых вьющихся волос и большими белыми зубами, он всегда улыбался, независимо от того, насколько сложными могли быть обстоятельства, что сразу стало очевидным во время обучения сопротивлению допросу. Когда сообщили об окончании учений и с него сняли капюшон, он отказался поверить сержанту, сказавшего ему, что учения окончены. Опасаясь хитроумной уловки, он просто продолжал повторять «Большую четверку» инструкторам, и им потребовалась целая вечность, чтобы убедить его, что фаза сопротивления допросу действительно закончилась. Чем больше они расстраивались, тем больше Рой был уверен, что это был трюк, пока, в конце концов, он не смягчился, расплылся в широкой улыбке и согласился сесть на транспорт обратно в Херефорд вместе с остальными из нас.

Несмотря на разницу в нашем происхождении, мы с Роем оба вступали в мир, отличный от того, к которому мы привыкли, где было мало времени для более ортодоксальных военных традиций строевой подготовки, правил формы одежды и церемониальной ерунды. Мы оба начинали отбор в качестве сержантов в наших частях, но, хотя мы сохраняли жалование нашего прежнего звания в течение следующих двенадцати месяцев, с точки зрения иерархии SAS мы вернулись к званию рядового. Фактически, мы снова стали «Томами» - производным от Томми Аткинса, термина, описывающего самого младшего из солдат военной иерархии. Независимо от статуса и того факта, что у нас его больше не было, все в полку обращались друг к другу по имени, за исключением офицеров, к которым обращались «босс», а не «сэр». Но подобная структура званий не означала, что преобладало расслабленное беззаботное отношение. В полку царила жесткая дисциплина профессионализма и личного руководства, что проявлялось в интенсивности тренировок.

Если мы отправлялись на стрельбище, чтобы попрактиковаться и улучшить свои навыки владения оружием, мы часто работали допоздна, бесконечно выполняя повторы упражнений, пока они не были отточены до совершенства. Затем, на следующий день, мы начинали все сначала, делая все то же самое. Мы также вступали в среду, где изначально существовали, казалось бы, противоречащие друг другу требования. С одной стороны, мы были выбраны отчасти из-за нашей способности мыслить как личности, способные продемонстрировать самостоятельность и независимость мышления. С другой стороны, от нас ожидали, что мы будем делать то, что нас сказали, держать рот на замке и не высказывать своего мнения, пока нас не попросят высказать его, или пока не сочтут, что мы достойны такого права. Никого не волновало, откуда ты родом, и никто не ожидал, что ты будешь об этом говорить. Не высовываться и упорно трудиться, чтобы зарекомендовать себя как надежного члена команды, было очевидной необходимостью для того, чтобы вписаться и быть принятым.

В то время, как основные базовые солдатские навыки бойца SAS быстро стали нашей неотъемлемой частью, прошитыми в ДНК, благодаря непрерывному использованию упорных тренировок, нам также приходилось осваивать специальные навыки, связанные с отрядом, к которому мы были приписаны. SAS состоит из штабного эскадрона полка и четырех основных боевых эскадронов, каждый из которых обозначается буквами «A», «B», «C», «D». Каждым подразделением командует майор, и оно в свою очередь, делится на штабной отряд эскадрона и четыре специализированных отряда начального уровня на театре военных действий, что дает основание для их функциональных названий: «Воздушный», «Лодочный», «Мобильный» и «Горный». В эскадроне «D» они соответственно были пронумерованы как 16, 17, 18 и 19 отряды.

Независимо от специализации, каждый отряд делился на четыре патруля по четыре человека, каждым из которых командовал один из трех старших сержантов и капитан, который также был командиром отряда. В то время, как остальные три отряда были сосредоточены на своей непосредственной специализации – прыжках с парашютом, использовании лодок и каноэ, и специальных транспортных средствах, Горный отряд обучался скалолазанию и работе с веревками, чтобы облегчить остальным подразделениям эскадрона действия в любой местности, где могут встречаться горы. Это означало, что мы проводили большую часть нашего времени в таких местах как Сноудония и Альпы, учась быть опытными скалолазами и альпинистами, в восхождениях по снегу и льду. Однако предыдущий опыт, или личные предпочтения, имели мало общего с тем, в какой отряд вас направляли.

Когда Бильбо присоединился к эскадрону «D», пройдя более поздний отбор на мой курс, он отчаянно не хотел, чтобы его отправили в Воздушный отряд из-за его острой боязни высоты: мысль о необходимости специализироваться на прыжках с парашютом в свободном падении приводила его в ужас. Явившись на службу в штаб эскадрона, он не совсем понял, что ему сказал командир относительно того, к какому отряду он присоединится. Встретив сержант-майора эскадрона в коридоре, он попросил внести ясность, молясь, чтобы его не направили в 16-й отряд, надеясь либо на Мобильный, либо на Лодочный отряд.

Бильбо провел следующий год, поднимаясь в горы и тащась через крутые хребты на буксире опытными альпинистами из отряда, такими как Джон Арти, также известный как Лофти (Возвышенный – прим. перев.), с его ростом более 6 футов. Джон был недавно получившим повышение сержантом отряда и бывшим гвардейцем, который называл все хорошее «блестящим», как, похоже, делают все «древоглавы». Он также был блестящим альпинистом, покорившим Эверест. Они создали престранное альпинистское партнерство, поскольку ветеран-энтузиаст-альпинист сопровождал страдающего акрофобией Бильбо на крутых подъемах в конце веревки. Достигнув вершины склона, Бильбо приходил, дрожа и благодаря свою счастливую звезду за то, что он пережил еще один смертельно опасный опыт, в то время как Лофти просто сидел, сложа руки и говорил: «Это было чертовски блестяще».

Помимо овладения специальными навыками отряда, к которому мы присоединились, от нас также ожидали развития индивидуальных специализаций, таких как связь, изучение иностранного языка или навыков медика патруля. Я получил квалификацию связиста патруля по высокочастотной передаче азбукой Морзе, что включало в себя обучение вводу закодированных сообщений, их прием и расшифровку со скоростью шестьдесят символов в минуту. Учитывая характер проведения операций в любой точке мира, когда не было Интернета, а спутниковая связь находилась в зачаточном состоянии, было необходимо обладать такой квалификацией. Но применение формул для кодирования вручную и математических шифров, сделало прохождение этого курса утомительным и отупляющим.

Мы начали с изучения азбуки Морзе, где каждая буква обозначалась точками, называемыми «ди» и тире, называемыми «да», или комбинацией «ди» и «да». Каждая буква имела свой собственный характерный ритм. Буква «Н» представляла собой серию из четырех точек и звучала как скачущая галопом лошадь, когда ее выстукивали ключом азбукой Морзе как «ди-ди-ди-ди», а буква «М» издавала более тяжелый звук из двух тире, или «да-да». Это было похоже на изучение совершенного нового языка, и мы должны были запомнить звучание каждой буквы и усвоить, что ритм – ключ к хорошей передаче: точки должны быть равномерными и короткими, тире должно быть аккуратным и длинным, а интервал между символами точно отмеренным, если мы хотели, чтобы отправляемое нами сообщение имело какой-то смысл.

В течение трех долгих мучительных месяцев наше кодирование постепенно стало второй натурой. Поскольку строй и такт смешались, мы также выработали свой собственный уникальный почерк передаваемых нами передач, до такой степени, что опытный связист-морзянщик мог начать распознавать стиль работы на ключе конкретного оператора, до степени, не отличающейся от распознавания почерка отдельного человека. К тому времени, как я закончил курс, я мог говорить, писать и думать азбукой Морзе, как какой-нибудь чокнутый робот, и хороший связист на другом конце сети знал бы, передаю им я или другой участник курса. Это также означало, что в составе патруля SAS я мог поддерживать связь на любой местности и на любом расстоянии от штаба, либо передавать информацию о цели противника, либо, что более важно, звать на помощь, если мы попадем в беду.

Курс патрульного медика был совершенно другим делом. После двух месяцев теоретической подготовки в Медицинском корпусе королевской армии, нас направили на четырехнедельную стажировку в отделение травматологии крупной больницы. Я поехал с парнем из SBS (Специальная Лодочная Служба, диверсионно-разведывательное подразделение КВМФ, прим. перев.) в Сент-Хелиер в Каршалтоне, большое здание в стиле арт-деко, построенное в конце

Первое, что меня попросили сделать – это ампутировать поврежденный палец на ноге маленькой девочки, которая однажды вечером попала в отделение, и это было отрезвляюще. Но это напомнило о важности умения заниматься травматологической медициной, когда мы можем оказаться в условиях, далеких от обычной медицинской помощи, где способность диагностировать кровотечение, найти и пережать артерию, перекрыть разрыв вены, или провести базовую ампутацию будет иметь решающее значение, можно ли будет сохранить жизнь того, кто ранен пулями или осколками, до эвакуации в оборудованный госпиталь.

Хотя иногда это было душераздирающе, мне это нравилось. Что меня действительно беспокоило, так это большое количество наркоманов и пьяниц, с которыми нам приходилось иметь дело, особенно, когда они проявляли грубость и насилие по отношению к медсестрам. Как-то поздно вечером в субботу, поддатый парень совершил ошибку, начав заварушку с одной женщиной из медперсонала, не подозревая, что в другом конце палаты находятся двое парней из спецназа в недружелюбном настроении. Мы не стали дожидаться, пока нас попросят вмешаться.

Я не уверен, была ли у пьяницы настоящая травма, когда он прибыл в больницу, но определенно он с ней ушел. Я подозреваю, что история обросла подробностями в процессе пересказов, но это сделало нас популярными среди медицинского персонала. Это, безусловно, повысило наш статус в их глазах и, вероятно, сыграло свою роль в отношениях, которые начали расцветать с Лиз.

К тому времени, когда пребывание в Сент-Хелиер закончилось, прошел год. Хорошей новостью было то, что меня приняли в эскадрон и я остаюсь. Плохая новость заключалась в том, что я потеряю жалование, которое получал как сержант, и мое жалование упадет до жалования капрала, на два ранга ниже. В те дни не было доплаты за службу в войсках специального назначения и дополнительные «прыжковые», в размере около фунта в день, которые мы получали за то, что были квалифицированы как парашютисты, мало что компенсировали. В финансовом отношении я был беден, но во всех других отношениях я был богат.

Хотя я фактически опустился на нижнюю ступень армейской иерархии званий, я не отвечал ни за кого, кроме себя, Горного отряда и эскадрона. Отсутствие необходимости гонять рядовых в батальоне для несения караульной службы, или когда они уходили в самоволку, и отсутствие необходимости заполнять очередную административную декларацию за заплесневевший армейский матрац – это было освобождением. Но что еще более важно, я вступил в эксклюзивный клуб, недоступный большинству мужчин, что привело к профессиональной самореализации, отсутствующей при службе в обычном армейском подразделении. И я встретил девушку своей мечты.

Я был блаженно счастлив. Единственным пробелом во всем этом было то, что мы не участвовали в операциях. Чего я не понимал, подавая заявку на отбор, так это того, что операция «Шторм» почти закончилась. При поддержке Великобритании султан Омана к 1978 году в значительной степени разгромил силы повстанцев, и Великобритания смогла отказаться от прямой военной помощи его правительству, в которую входила и SAS.

Одна из перспектив некоторых операций, заключалась в ведущей контртеррористической роли полка. Антитеррористические возможности были созданы в ответ на убийство одиннадцати израильских спортсменов палестинской террористической группировкой «Черный сентябрь» на Олимпийских играх в Мюнхене, в 1972 году. Необходимость в этих возможностях была также усилена растущей ролью ирландского республиканского терроризма в метрополии Великобритании. В 1974 году они доказали свою состоятельность, когда террористическая ячейка из четырех человек захватила двух заложников и укрылась в квартире на Балкомб-стрит в Лондоне. После шестидневного противостояния с полицией, террористы немедленно сдались, когда Би-би-си объявила, что для борьбы с ними была вызвана SAS.

Каждый из четырех боевых эскадронов сменяли друг друга на этой роли раз в шесть месяцев. Осенью 1979 года эскадрон «D» начал готовиться к приему этой задачи от эскадрона «G». Нам выдали черные комбинезоны с капюшоном, 9-мм пистолеты «Браунинг» и пистолеты-пулеметы «Хеклер и Кох» MP5. У нас были также помповые дробовики «Ремингтон», чтобы отстреливать замки и петли дверей, светошумовые гранаты, известные как «вспышки», которые можно было бросить в комнату, чтобы оглушить и дезориентировать террориста, не причинив серьезного вреда никому из заложников, которых мы пытались спасти. Эта роль также подразумевала предоставление быстрых мощных автомобилей и доступа к вертолетам, чтобы быстро доставить нас к потенциальному террористическому инциденту.

Последовал месяц интенсивной деятельности. Мы постоянно тренировались в «Киллхаусе» в Стирлинг-Лайнс и стали экспертами во всех способах проникновения в здание, используя быстрый спуск на веревках, заряды взрывчатки и дробовики. Мы практиковались со светошумовыми гранатами и газом CS, а также использовали боевые патроны. Пули были сконструированы таким образом, чтобы намертво останавливаться в цели, избегая угрозы рикошета и проходов навылет, что представляло бы собой угрозу для любых невинных людей, поскольку все внимание было сосредоточено на убийстве террористов и спасении заложников. Чтобы правильно провести учения, гражданские «дружественные» цели, представляющие заложников, всегда были перемешаны с теми, кто представлял плохих парней.

Каждый из бойцов занимался этим днем и ночью, пока мы укрепляли наши старания тренировками на отработку и точность, что позволяло нам принимать решения за доли секунды о выборе и поражении правильной цели в любых обстоятельствах и при любом типе давления. Когда четыре недели спустя нас сочли готовыми, мы перешли в режим ожидания и стали ждать звонка. В любой момент времени два отряда должны были быть в тридцатиминутной готовности выдвинуться из Стирлинг-Лайнс. Два других отряда должны были быть готовы в течение трех часов, что означало ношение пейджеров и оставаться на связи в непосредственной близости от Херефорда двадцать четыре часа семь дней в неделю. Отряды менялись местами по степени готовности, чтобы обеспечить некоторую передышку, но в течение следующих шести месяцев мы были свернутой пружиной. Вызов действительно поступил, в виде осады иранского посольства. Но для нас было слишком поздно. За месяц до этого мы передали свои функции по борьбе с терроризмом эскадрону «B» и они получили эту работу.

Учитывая события, развернувшиеся у Принс-Гейт, это стало глубоким разочарованием для каждого бойца эскадрона «D». Чего мы тогда не понимали, так это того уровня интереса к полку у политиков, который вызвала осада. Возможности по борьбе с терроризмом были созданы Эдвардом Хитом, но они привлекли внимание другого премьер-министра от консерваторов и положили начало тому, что становилось все более тесными отношениями с Маргарет Тэтчер.

В то время Майк Роуз только что принял командование в Херефорде. Роз излучал обаяние и вместе с тем обладал несомненным интеллектом и представительством. Это сочетание понравилось Тетчер, и эта привлекательность была значительно усилена достижениями SAS в 1981 году, которые она назвала «блестящей операцией». Она находилась у власти чуть более двух лет и боролась с давлением растущей безработицы, экономического спада, высокой инфляции и последствий беспорядков в Брикстоне и Токсете, которые были худшими гражданскими беспорядками в Великобритании со времен Великой депрессии 1930-х годов. Правительство Тэтчер не пользовалось популярностью и успешное и драматическое завершение осады придало ей желанный подъем.

С этого момента премьер-министр проявила живой интерес к полку, что включало посещение Стирлинг-Лайнс, где она с готовностью вызвалась выступить в качестве заложницы во время демонстрации боевой стрельбы в «Киллхаусе», во многом вопреки желаниям своего личного советника. Ворвавшись в затемненную комнату-мишень со светошумовыми гранатами, штурмовая группа сделала по две быстрых двойки в картонные силуэты террористов, которые были расположены по обе стороны от премьер-министра. Когда зажегся свет, она спокойно сидела между дымящимися мишенями, но ее советник был распростерт на полу. Она посмотрела на вооруженных людей в масках и черных комбинезонах перед ней, затем опустила глаза на своего распростертого помощника, прежде чем вздохнуть и сказать:

Это была фирменная фишка «Железной леди», прочности отношений, которые у нее сложились с полком. Это также представляло собой благоприятную точку опоры, которая усиливалась тем фактом, что начальник занимал свой пост во время осады, а также входил кризисный оперативный комитет Кабинета министров, известный как «COBR». Следовательно, мы были бы удивлены и разочарованы, если бы Роуз и бригадный генерал не использовали репутацию полка и связи с высокопоставленными политиками, такими как премьер-министр, гарантирующими, что наши возможности будут использованы в составе любых сил, собираемых для отплытия на юг, к Фолклендским островам. Хотя такие важные вопросы, возможно, и были у нас на уме, их решение было не по нашей зарплате. Мы сосредоточились на том, чтобы подготовиться к отъезду из Херефорда, и нам нужно было подождать и посмотреть, сыграют ли события двухлетней давности в нашу пользу.

Те из нас, кто был женат, хранили собранные рюкзаки в «гостевых» комнатах в общежитии для одиноких парней и забирали по дороге на склады эскадрона, где они были должны централизованно отправиться для дальнейшей погрузки в Бриз-Нортон. Затем мы провели остаток утра, помогая упаковывать тонны снаряжения эскадрона, включая пайки, парашюты и гору тяжелого оборудования связи, которые мы брали с собой на каждое учение на уровне подразделений. Наше оружие было также взято из арсенала и упаковано в брезентовые чехлы, чтобы его можно было отправить с нами на самолете.

Это был хорошо отлаженный процесс, и, независимо от нашего звания или статуса, мы все помогали под руководством сержанта-квартирмейстера эскадрона Грэма Коллинза. Изначально он был Королевским фузилером и лондонцем: столица была одним из мест вербовки его родного полка. Грэм прошел отбор несколько лет назад, но выполнял ту же работу на складе, которая спровоцировала меня покинуть Глостерширский полк. Разница заключалась в том, что он делал это в полку и имел боевой опыт в ходе операции «Шторм».

Его способный помощник кладовщика был в равной степени доволен своей участью, хотя Уолли Уолпол не имел права носить эмблему, и носил на своем берете песочного цвета прежнюю эмблему своей «родной» части. У Уолли было открытое, честное лицо, и он был столь же непритязателен, сколь и недвусмыслен. Он подал заявление на перевод в SAS в качестве младшего капрала на вспомогательной должности, что означало, что ему не нужно было проходить отбор. Его обязанности были чисто административными, и от него не ожидали бы непосредственного участия в боевых операциях, хотя он остался бы с нами, если бы нам удалось отправиться на юг с Оперативной группой, чтобы помочь Грэму обеспечить наши тыловые функции. Хотя Уолли не носил эмблемы, его искренне приняли как одного из членов эскадрона, и ценили за ту важную роль, которую он сыграл. Его также приняли, потому что он был хорошим парнем, заботился о нас и усердно вливался в коллектив. У его работы не было больших перспектив продвижения по службе, но он ее любил, просто хотел быть с эскадроном и был так же взволнован тем, что могло произойти, как и мы.

К обеду снаряжение было упаковано, и мы все увидели по телевизору сводки новостей, о больших аргентинских бронетранспортерах, разъезжающих взад и вперед по улицам Порт-Стэнли на Фолклендских островах, с сидящими на них солдатами-«арджи», изображающими букву «V» в знак победы. Мы также видели картины гарнизона Королевской морской пехоты, лежащих ничком на земле, с руками за головой, в то время как их захватчики стояли над ними с лицами, вымазанными камуфляжным кремом.

- Тогда давайте просто надеяться, что мы двинемся в путь, - ответил я, наполовину думая о видео, которое мы смотрели по телевизору, а наполовину о приеме, с которым я, вероятно, столкнусь когда пойду домой, чтобы собрать остальное свое снаряжение и сказать Лиз, что мы чуть позже в тот же день отправляемся в Бриз.

Лиз была единственным человеком, которого все это совершенно не воодушевляло. Она была еще сильно возмущена, когда я закончил со складом и вернулся в нашу квартиру после полудня. И то, что она узнала, что я вернулся лишь затем, чтобы собрать последние личные вещи, так как автобусы, доставляющие нас в Бриз-Нортон, должны были отправляться из лагеря в тот же день, не слишком помогло. Я пошел в нашу спальню и бросил несколько вещей в большой десантный баул, прежде чем спуститься вниз, чтобы пережить трудное прощание.

Справедливости ради, Лиз медленно осознавала важность происходящего, и то, что нам возможно придется сражаться, чтобы вернуть Фолклендские острова. Драгоценная жизнь, которую мы планировали провести вместе, возможно, была разрушена событиями за 8000 миль от нас, но именно потеря драгоценного и столь необходимого времени вместе, была главным в ее сознании.

На деревьях еще не распустилась листва, когда мы выехали из Стирлинг-Лайнс, свернули на Олд-Росс-Роуд и направились в Оксфордшир, к базе КВВС Бриз-Нортон. Когда мы оставили позади Херефорд, я заметил, что боярышник в живой изгороди покрылся голубыми пятнами, солнце еще стояло высоко в ясном голубом небе, и меня наполнило чувство перспективы и цели.

Мой оптимизм был почти разрушен диспетчерами Королевских ВВС, когда мы прибыли в Бриз. Пассажирский самолет VC-10 ждал на взлетно-посадочной полосе, чтобы доставить личный состав, предупрежденный о возможных операциях в Южной Атлантике, на перевалочный пункт, который находился в процессе создания на острове Вознесения. Проблема заключалась в том, что эскадрона «D» не было в списке. Последовала оживленная дискуссия между экипажем и нашей командной группой, известной как «штабные». Пока они договаривались о нашем проезде, остальные из нас заняли места в том, что сошло за зону прилета и вылета, чтобы дождаться результата.

Они действительно были подавленной и мрачной на вид компанией. Но они оказали короткое, но жестокое сопротивление превосходящим силам противника. На Фолклендских островах основные силы «Королевских» убили и ранили несколько аргентинских захватчиков и захватили бронированную машину-амфибию. На Южной Георгии небольшой отряд морской пехоты под командованием лейтенанта по имени Кит Миллс сбил вертолет «Пума» с десантом и едва не потопил ПТУР аргентинский военный корабль, что, по нашему мнению, было довольно неплохо.

Мы поднялись на борт VC-10, когда сопровождавший нас груз с припасами, снаряжением, оружием и боеприпасами был погружен в трюм самолета. Каждому из нас выдали белую картонную коробку, в которой было несколько тонких, тощих на вид сэндвичей с вездесущим рыбным паштетом, а также банка колы и пакет чипсов, на которых были названия марок, о которых никто никогда не слышал. Не поддающийся описанию упакованный ланч был признаком того, что мы были приняты системой Королевских ВВС, и наше путешествие на юг вот-вот начнется.

Позади мы оставили страну, возмущенную коллективным чувством национального унижения и негодования, а также публичным требованием действий, которые, казалось, Маргарет Тэтчер была полна решимости осуществить. По мере того, как мы набирали высоту, военные базы, склады снабжения и порты по всей стране, собирали корабли и все больше людей и техники, чтобы следовать за нами.

Хотя исход все еще вызывал сомнения, в отличие от некоторых более необязательных конфликтов, в которых участвовала Великобритания с начала этого столетия, причина войны казалось очевидной. Британский суверенитет был нарушен вооруженным агрессором, который был осужден международным сообществом. Но в то же время, очевидная праведность дела едва ли имела значение. Именно перспектива быть испытанным в бою больше всего занимала наши умы, и каждый боец эскадрона «D» хотел пройти это испытание.

Если бы нам дали больше информации о Фолклендских островах, при первоначальном рассмотрении можно было бы предположить, что они не являются тем местом, за которое стоит сражаться и умирать. Расположенный в 400 милях к востоку от южноамериканского атлантического побережья и в 850 милях от Антарктиды, архипелаг с двумя основными островами — Западным и Восточным Фолклендами — является отдаленным и пустынным. Занимая площадь чуть более 4500 квадратных миль, это безлесная, продуваемая всеми ветрами земля с размокшими торфяными пустошами, скалистыми оврагами и скалистыми холмами, усеянными китовыми хребтами. Большая часть его населения (не более 2000 человек в 1982 году) жила в столице островов, состоящей из деревянных зданий с жестяными крышами, в Порт-Стэнли на Восточном Фолкленде, который был немногим больше хорошо обустроенной деревни. Связанные между собой лишь самыми примитивными путями, остальные его общины были разбросаны по многочисленным изолированным фермерским поселениям, в которых содержалось полмиллиона овец, обеспечивавших Фолклендам основную экономическую продукцию.

Исторические перипетии, касающиеся суверенитета островов, не занимали нас, когда мы уезжали из Великобритании. Было понятно, что жестокая и непопулярная военная диктатура хунты генерала Леопольдо Гальери вторглась на острова, чтобы предотвратить массовые беспорядки в его собственной стране. Толпы в Буэнос-Айресе, которые всего несколько дней назад бурлили в знак протеста против репрессий, высокой безработицы и гиперинфляции, превышающей 100 процентов, внезапно превратились в бурное празднование поддержки режима. Было также очевидно, что решение Великобритании постепенно отказаться от авианосцев и десантных кораблей Королевского флота, а также резко сократить свой флот эсминцев и фрегатов в рамках запланированного раунда масштабных сокращений обороны, было воспринято Галтьери как признак того, что Великобритания мало заинтересована в защите Фолклендских островов. Чего генерал не принял во внимание, это присутствие Маргарет Тэтчер на Даунинг-стрит, дом 10.

Через девять часов после того, как мы взлетели в Бриз-Нортон, колеса нашего VC-10 тяжело ударились о 10 000 футов взлетно-посадочной полосы с твердым покрытием на аэродроме Вайдавейк на небольшой британской заморской территории острова Вознесения. Немногим более 8 миль в поперечнике в самом широком месте, Вознесение возвышается посреди волнующегося прибоя Атлантики на несколько градусов ниже экватора, как отдельно торчащая пробка из черной зазубренной вулканической породы. Расположенный в 4500 от Великобритании и чуть менее чем в 4000 милях от Фолклендских островов, этот остров должен был стать жизненно важным перевалочным пунктом для Оперативной группы.

Каким бы критическим оно ни было, местом Вознесение было эксцентрическим. Использовавшийся в качестве британской военно-морской базы во время Второй мировой войны, он был арендован НАСА в качестве станции слежения за космосом и альтернативной посадочной площадки для космического челнока. Остров также мог похвастаться ретрансляционной станцией Всемирной службы Би-би-си, но, если не считать построенного американцами аэродрома и множества радиолокационных тарелок и антенн, он выглядел как бесплодная пустошь из застывшей лавы и золы. Он был лишен растительности, за исключением единственной высокой вершины в его центре, Грин-Маунтин, которая на высоте 2800 футов над уровнем моря была достаточно высокой, чтобы притягивать дожди для увлажнения кустов терновника и норфолкских сосен, которые росли на ее верхних склонах.

Целью полета на Вознесение было сесть на корабль, который, как нам сказали, обеспечит нам дальнейший переход в Южную Атлантику. Договоренность казалась несколько расплывчатой, и любая вечеринка, организованная в честь нашего прибытия, бросалась в глаза своим отсутствием, когда мы вышли из самолета под палящее солнце и 30-градусную тропическую жару. Командный состав эскадрона исчез в направлении большого ангара, чтобы узнать, как найти наше таинственное судно, в то время как остальные из нас пинали ножками марево над асфальтом, и думали о том, как найти хоть какую-нибудь тень, которая, казалось, тоже отсутствовала.

В ближайшие дни Вайдавейк стал одним из самых загруженных аэродромов в мире, поскольку прибывал все больший поток грузовых самолетов, летающих танкеров для дозаправки в воздухе и пассажирских самолетов, доставляющих личный состав, материалы и снаряжение для обслуживания морской составляющей Оперативной группы. Пространство аэродрома сбоку от взлетно-посадочной полосы начало заполняться тем, что превратилось в небольшие горы сложенных поддонов боеприпасов и припасов, ожидающих, когда их заберут военно-морские вертолеты и доставят на бросившие якорь корабли, для пополнения запасов и обеспечения дальнейшего путешествия на юг.

- Хорошо, ребята. Наш корабль еще в море. Но морячок, с которым только что говорил босс, - Лоуренс указал в сторону ангара на офицера Королевского флота, которого отправили на Вознесение помочь организовать шоу, - говорит что он должен быть здесь через пару дней. Все на острове, похоже, принадлежит «Cable and Wireless», «Pan Am», или НАСА, которые похоже, также управляют этим местом. Гостиниц здесь нет, но янки очень хотят помочь.

На острове Вознесения ничто не находится очень далеко, и после нескольких минут езды по пустым асфальтированным дорогам, вившимся по каменистой бесплодной местности, мы подъехали к зданию школы. Он располагался на полпути вверх по северным склонам Грин-Маунтин, рядом с небольшим рабочим поселком под названием «Две лодки» из белых малоэтажных сборных зданий. Одноэтажное побеленное здание, лишившееся каких-либо рам в окнах, предоставляло достаточно место для наших скромных нужд. 19 отряду был выделен металлический каркасный сарай для велосипедов, который должен был служить нашим жилищем в течение следующих четырех дней. Каждый из патрулей отряда занял участок ржавого укрытия, чтобы заснуть вместе в своих группах по шесть человек. Хотя обычно мы не входили в один патруль, Бинси, Бильбо и я захватили кусок бетонного пола вместе с Алексом Брауном, Крисом Сикинсом и Сайдом Девидсоном.

Как сержант, Сид Дэвидсон был старшим членом патруля и его командиром. Сид был худощавым бывшим десантником, и как и остальные старшие сержанты в отряде, он был ветераном операции «Шторм». Вдобавок к этому, он совершил боевой прыжок в свободном падении в Омане, в середине 70-х, когда боевые прыжки с парашютом уже стали исторической аномалией, о которой большинство солдат-десантников могли только мечтать. То, что Сид сделал это по-настоящему, придавало ему ауру грозного воина, он также был семейным человеком, страстно любившим двух своих шетландских овчарок, и столь же нежным, сколь и добрым. Вернувшись в Херефорд, Сид выгуливал двух своих собак на длинных поводках, а когда они уставали, он сажал их в свой рюкзак и нес до конца маршрута.

Крис и Алекс также были бывшими десантниками — свидетельство того, что бывшие бойцы парашютно-десантного полка составляли 60 процентов SAS. Не все из них прошли отбор с первого раза. Алекс Браун был на том же курсе, что и я, но не прошел «Выносливость». Поэтому он подал повторную заявку, прошел через все это снова и прошел отбор со второй попытки. Спортсмен с мягким голосом, родом из Данди, он схватывал все на лету и был искусным художником, что означало, что он всегда получал работу по созданию тактических эскизных карт, когда их не хватало. Алекс также был квалифицированным поваром, занимавшим одну из самых уважаемых позиций во французской иерархии Brigade de cuisine, обычно являющуюся прерогативой шикарных пятизвездочных отелей и ресторанов. Он был заядлым курильщиком и не выпускал изо рта самокрутку — привычка, не слишком хорошо сочетавшаяся с тем фактом, что он был экспертом-подрывником. Он с удовольствием отмерял куски пластида, скатывая их в форму и затягиваясь самокруткой.

Как и Алекс, Крис Сикинс пришел из 1-го парашютно-десантного. Крис присоединился к десантникам мальчиком-солдатом, и был одним из самых молодых членов отряда. Худощавый и жилистый, он был в форме, как бойцовый пес, и мог обогнать наперегонки любого из отряда или эскадрона. Большую часть дня мы пробегали часть пути вверх по склонам Грин-Маунтин; Крис делал это каждый день и был единственным, кто всегда поднимался на вершину и возвращался обратно.

Хотя SAS была теперь у них на первом месте по части преданности, их воздушно-десантные корни оставались неотъемлемой частью их ДНК. Поскольку Бильбо, Бинси и я были единственными не-десантниками в нашей маленькой группе, даже не смотря на то, что мы прошли отбор, они считали нас «дерьмошляпами», уничижительным термином десантуры, применяемой ко всем остальным в армии, кто не носил желанный бордовый берет парашютно-десантного полка.

Это также отражало тот факт, что, как и все солдаты, мы постоянно подшучивали друг над другом, постоянно выводили друг друга из себя и подкалывали друг друга. Незаметно подсунуть мертвый груз, например камень, в чей-то из без того набитый рюкзак во время тренировки, а затем истерически ржать, когда в конце марша они распаковывали вещи и его обнаруживали, никогда не надоедало. Бывшая десантура находили это еще более смешным, если ты из-за этого злишься.

Подшучивание и то, как мы общались друг с другом, велось на солдатском наречии, которое было щедро пересыпано жаргоном и англосаксонскими ругательствами. Почти каждый предмет, место, тип человека и общее прилагательное или вид деятельности обладали своей собственной четкой терминологией. Еда была известна как «жратва», мусор - «гаш» (яма), сигарета - «байн», в честь «Вудбайн» (марка дешевых крепких сигарет без фильтра, аналог отечественной «Примы» - прим. перев.), тент-укрытие назывался «баша», где вы спали в своем «гонке» или «доссе» (ночлег), то есть спальном мешке, а вездесущая клейкая промышленная лента, которую мы использовали практически для всего, была известна как «черная гадость». Порнография называлась «грот» или «Фрэнки Воган», а запасной, или незаконно приобретенный предмет чего-либо полезного, был известен как «бакши» (от индийского «бакши» - подарок, прим. перев.). Быть в поле означало быть в «улу», а море называлось «огин».

Если какой-то предмет, или событие, например жратва или «мет», то есть погода, были плохими, они описывались как «вонючие». Если что-то было хорошо, то это были «собачьи яйца» или «блестяще», если вы были гвардейцем. Которые, кстати, были известны ка к «древоглавы». Чтобы сделать что-то быстро, например, постирать то, что называлось «дохби», нужно было «включить джилди». Правдивая или достоверная информация была известна как «пукка ген». Если что-то было нехорошо, это называлось «дафф», «US» или, если это относилось к ситуации, называлось «группотрах». И единственное, что ты никогда не хотел делать, это «дрочить» на своих товарищей.

Как команда, мы были близки, мы ели, спали, окапывались и патрулировали вместе. Мы также вместе пили. На Вознесении еда подавалась в виде рационов из консервов в банках на десять человек, централизовано приготовленных и поданных Грэмом и Уолли. Это были скучные, однообразные кулинарные блюда, но Грэхему также удалось раздобыть несколько «бакши» банок пива, чтобы запивать обычный ужин из анемичных, бледных сосисок или солонины, порошкового картофельного пюре и печеных бобов. Мы не могли быть счастливее.

Характер и размер подразделения спецназа означали, что преданность небольших групп распространялась от каждой из из четырех отдельных групп патрулей и распространялась на весь 19-й отряд в целом. По сравнению с пехотным взводом из тридцати с лишним солдат, мы насчитывали в лучшем случае всего шестнадцать-семнадцать человек. Меньшее количество людей помогало укрепить узы братства, равно как и отбор и отношение, возникшее в результате его прохождения, что породило непринужденную фамильярность, основанную на профессиональном уважении и общих усилиях.

В обычных армейских подразделениях, между офицерами, старшими сержантами и солдатами, сохраняется традиционная дистанция. В полку разрыв в структуре званий становился все менее заметным, вплоть до того, что его почти не существовало, за исключением устройства жилых помещений по возвращению в лагерь. В то время как офицеры по-прежнему должны были принимать решения и полагаться на старших сержантов в их реализации, как от офицеров, так и от старших чинов в полку ожидалось, что они будут это делать в рамках консультаций с людьми, которыми они руководили. Использование интеллектуальной мощи и профессиональных мнений коллектива породило равенство, которое можно найти лишь в немногих других местах в армии. Это также представляло собой серьезную проблему в ожиданиях для новичков 19-го отряда.

Джон Гамильтон присоединился к нам в качестве командира отряда в начале года, пройдя отбор в декабре 1981. Он был на год или два младше меня, и будучи капитаном Йоркширского полка, пережил душевные и физические муки «Офицерской недели». Как и все остальные, он успешно прошел все остальные этапы курса. В отличие от кандидатов из сержантов, будучи офицером Джон сохранил свое звание при поступлении в полк. Но так же, как и всем нам, ему нужно было продемонстрировать, что он может вписаться и быть принятым.

Разница заключалась в том, что как офицер, он также должен был руководить; хотя и с неофициального согласия людей, которыми ему было поручено руководить. Участь молодого офицера в SAS нелегка. Служба в качестве командира отряда часто рассматривается как завершение обучения, чтобы доказать, что вы достаточно хороши, чтобы вернуться и служить командиром эскадрона. Исход определяется старшим офицерским составом полка, но без поддержки своих людей начинающего командира подразделения вряд ли пригласят обратно в SAS на второй срок службы в более высокой должности.

В любом небольшом подразделении, возглавляемом одним офицером, новичком в командовании, успех руководства часто зависит от взаимопонимания со старшим сержантом отряда. Это особенно верно в SAS, где высшая власть принадлежит штаб-сержанту, или «штабному». Это динамика взаимоотношений, которая также влияет на благополучие остальных членов отряда. К счастью, для нашего нового босса и для нас, Джон и Фил Каррасс с самого начала хорошо ладили. Это был признак профессионализма обоих людей. Фил был готов воспитывать и направлять Джона, в то же время позволяя ему осуществлять командование, хотя и с его участием и участием 19-го отряда. В свою очередь, Джон был восприимчив к наставничеству Фила и идеям, выдвинутым парнями. Мы наслаждались чередой хороших офицеров в эскадроне «D», и это было позитивное наследие, которое помогло Джону.

Я поднялся с ним на вершину горы Кения в начале года, когда он присоединился к отряду, и мы также вместе с Джоном совершали восхождения в Баварии. Взаимная зависимость в условиях испытаний во льдах и на высоте служила хорошим барометром его характера, как человека, который был решительным и отважным, но также обладал готовностью слушать людей, которыми он командовал и принимать во внимание наше мнение.

Как и остальные капитаны, командовавшие тремя остальными отрядами, Джон подчинялся майору, командовавшему эскадроном «D», Седрику Делвесу, тоже бывшему пехотному офицеру. Родом из Девона и Дорсета, Седрик служил в полку в качестве командира отряда в Омане. Он командовал эскадроном чуть больше года. С копной рыжевато-светлых волос, он был решительным и опытным офицером, обладавшим непринужденным стилем командования. Но Седрик был также немногословным человеком.

Будучи его заместителем, Дэнни Уэст идеально подходил для замкнутого характера Седрика. Разговорчивый и экстравертивный шотландец, чей гласвегский акцент смягчился за годы, проведенные вдали от родного города, Дэнни поднялся по служебной лестнице в SAS и был произведен в капитаны; Седрик вернул его в ряды эскадрона из учебного крыла полка, чтобы он был его вторым номером, когда эскадрон «D» предупредили о необходимости реагировать на Фолклендский кризис. В то время как Седрик и Дэнни были единственными двумя офицерами, в «штабных» их поддерживал старший сержант эскадрона Лоуренс Галлахер.

Такие люди как Седрик, Дэнни, Лоуренс, Джон Гамильтон и Фил, были бы теми людьми, с которыми я пошел бы на войну, сражался бок о бок и которых я вел бы в бой. Но перспектива сражения все еще казалась далекой. У эскадрона все еще не было конкретной задачи, и я даже не был уверен, что у нас действительно есть официальное разрешение присоединится к оперативной группе. Новость о том, что где-то в океане есть корабль, с нашими именами на борту, звучала как позитивное событие. Однако, до тех пор, пока он не появился, мы в основном, были предоставлены сами себе.

Время на острове Вознесения предоставило эскадрону долгожданную возможность перевести дух после нашего поспешного отъезда из Великобритании. Даже при отсутствии подробных приказов у хорошего солдата никогда не бывает недостатка в делах. Было личное снаряжение, которое нужно было проверить, оружие, которое нужно было распределить и пристрелять, и возможность позагорать. Но сначала нужно было разобрать 15 тонн припасов эскадрона.

Эскадрон SAS рассчитан на способность проводить операции независимо от полка, что означало, что он берет с собой все необходимо имущество и снаряжение. Как квартирмейстер и кладовщик эскадрона, Грэхем и Уолли выполняли большую часть работы, но перемещение большого боекомплекта, подвесных моторов и складных каноэ требовало усилий и мы все в них участвовали. Я вполголоса проклинал Лодочный отряд, поскольку им, похоже, принадлежала большая часть снаряжения. Наше собственное снаряжение для Горного отряда состояло в основном из веревок и альпинистского снаряжения для лазания по ледяным водопадам, скалам и преодоления заснеженных расщелин. По сравнению с этим, он был значительно легче, но его оставили в Херефорде, так как нам сказали, что на Фолклендах нет ни гор, ни глубоких заснеженных оврагов.

Каждый отряд отвечал за распределение своего собственного оружия и проверку его исправности. Мы были экипированы так же, как и пехотная рота, хотя разница заключалась в количестве и составе вооружения, а также том факте, что некоторые из нас носили американскую штурмовую винтовку Armalite AR15, часто называемую М16 и прославленную войной во Вьетнаме. Другие носили стандартную армейскую самозарядную винтовку L1A1 или SLR (Самозарядная лицензионная версия FN FAL калибром 7,62х51 НАТО — прим. перев.)

Основное различие между этими двумя видами оружия заключалось в боеприпасах, которыми они стреляли. Хотя обе винтовки имели магазины на двадцать патронов, Armalite использовала боеприпасы меньшего калибра, 5,56 и также была способна вести полностью автоматический огонь. SLR использовала патроны 7,62 и могла стрелять только в полуавтоматическом режиме, что означало, что при каждом нажатии на спусковой крючок можно было выпустить только один патрон. Мнение о том, какое оружие лучше, разделились в эскадроне поровну, и споры об индивидуальных предпочтениях были обычным делом. Однажды вечером мы обсуждали сравнительные достоинства двух винтовок за кружкой пива в сарае для велосипедов. Бильбо был поклонником AR15.

Основой нашей огневой мощи стал единый армейский пулемет, известный как GPMG, или сокращенно «Джимпи». Каждый из четырех патрулей отряда нес по одному. Он стрелял теми же патронами калибра 7,62 мм, что и SLR, но имел ленточное питание. Расчет GPMG, весившего 13 килограмм с сошками, состоял из стрелка и второго номера, который отвечал за правильную подачу лент в оружие. В нашем патруле нести «Джимпи» досталось Крису, так как он был младшим и новичком в команде, или тем, кого мы называли «Джо Бэг» или «вороной».

В зависимости от настроек, пулемет мог выдавать от 650 до 1000 выстрелов в минуту, что делало его современным эквивалентом пулемета «Максим» времен Первой мировой войны. Но, в отличие от «Максима», он не имел водяного охлаждения и его огонь приходилось ограничивать «убойными» очередями по двадцать-двадцать пять патронов, чтобы снизить скорость перегрева ствола. На этот случай имелись запасные «быстроменные» стволы, и подготовленный расчет мог поменять стволы за считанные секунды. При выстреле GPMG издавал тяжелый грохочущий звук, что было хорошо для поднятия духа, если только вы не находились на противоположной стороне.

На уровне эскадрона, системы оружия поддержки, обычно принадлежащие специализированным пехотным взводам, использовались в гораздо меньшем количестве. Их расчеты могли быть укомплектованы только изъятыми из отрядов парнями, но они обеспечивали эскадрону гораздо большую дальность поражения и мощь. Противотанковый управляемый ракетный комплекс «Милан» стрелял ракетой, с наведением по проводам, на расстояние 2000 метров, и хотя он был предназначен для уничтожения бронированных целей, его также можно было использовать для уничтожения блиндажей и окопов противника, но он дорого стоил и был тяжел для переноски расчетом из двух человек.

Эскадронный 81-мм миномет был еще тяжелее. Состоящий из ствола, длиной в 50 дюймов, двуножника и опорной плиты с пружинным буфером, он весил около 36 килограмм. Выпущенные им минометные мины, также были тяжелыми, но с дальностью стрельбы чуть менее шести километров, он обеспечивал нас нашей собственной карманной артиллерией.

Независимо от личного оружия, которое мы носили, или оружия поддержки, которое мы были обучены обслуживать при необходимости, каждый человек носил ременно-плечевую систему. Она состояла из плечевых лямок и поясного ремня с закрепленными на нем подсумками для боеприпасов, имущества и воды. Известная как «поясной комплект» или «боевая выкладка», в ее подсумки могли быть уложены различные предметы, такие как гранаты, набор для выживания, аптечка и дневной запас продовольствия; идея заключалась в том, что вы могли прожить автономно со своей «боевой выкладкой» в течение двадцати четырех часов или больше, если понадобится.

«Поясной комплект» подбирался в основном с учетом личных предпочтений, но должен был сидеть как перчатка, так как после выхода в поле его приходилось носить почти постоянно. Как и многие парни, я заменил громоздкий ремень своей РПС на грузовую стропу с быстроразъемной застежкой. Стандартные пряжки имели привычку залипать, особенно когда брезентовый ремень намокал и его было почти невозможно расстегнуть замерзающими пальцами, что делало его настоящей занозой в заднице. Но дело было не только в удобстве.

Грузовая стропа была важной модификацией, если вам нужно было в спешке сбросить РПС, если вы работали в ограниченном пространстве, например в туннеле, или при входе в здание через окно. Это также означало, что вы могли сбросить его одной рукой, держа другую на своем оружии. Короче говоря, вы никогда не знаете, когда вам, возможно, придется ее внезапность снять и если вы возились с ней обеими руками, пытаясь ее снять, когда вам нужно было избавиться от нее в одно мгновение, это могло просто стоить вам жизни.

Индивидуальный набор выживания представлял собой небольшую жестянку из-под табака, содержащую, в числе прочего, компас, рыболовные крючки и непромокаемые спички; он был разработан для использования в ситуациях побега и уклонения, когда вам нужно было жить за счет земли. Все остальные личные вещи, взятые с собой в поле, были упакованы в рюкзак «Берген», который обычно содержал спальный мешок (также известный как «зеленый кокон», из-за его наполненных пухом сегментов), непромокаемое пончо для джунглей, дополнительные боеприпасы, пайки и запасные батареи для наших радиостанций. В «бергенах» также были наши армейские водонепроницаемые костюмы, которые мы называли «шуршунчиками». Они дьявольски шуршали, когда вы в них передвигались, и были практически бесполезны, когда дело касалось сохранения сухости. Магия гортекса была открыта, но не британской армией. Любой, кто имел возможность наслаждаться роскошью гражданского бивачного мешка из гортекса, имел возможность его купить. Как безденежный нижний чин, я этого не сделал.

Не было никаких жестких правил, касающихся униформы. Большинство предпочитало носить камуфляжные брюки из комплекта для джунглей, потому что они были легкие и быстро сохли, хотя они вызывали презрение остальной военной иерархии, если их носили вне театра военных действий, для которого они были предназначены.

Интересно, что подобные предрассудки, по-видимому, не относились к ботинкам. Как и вся остальная армия, мы также страдали от общей проблемы с ботинками DMS («на прямой подошве»). Выпущенные для фронта в Европе, где основное внимание уделялось передвижению на бронетранспортере, а не пешим, они столь же мало прикрывали щиколотку, сколь было отпущено инвестиций в их разработку и производство. Ботинки DMS пропускали воду внутрь, но редко выпускали ее обратно, поэтому, как только ваши ноги промокали, они так и оставались мокрыми. У меня была пара североирландских ботинок с высоким берцем, сшитых для регулярных армейских прогулок по улицам Дерри и Белфаста. Они были лучше, чем ботинки DMS, но не намного. У некоторых парней были штатские скалолазные или трекинговые ботинки, но они опять же, стоили больше моей зарплаты.

Почти все были одеты в ветрозащитные смоки, в камуфляже DPM. Выдаваемые SAS и подразделениям, развертываемым в арктических условиях, они представляли собой куртки свободного покроя с застежкой на молнии, снабженные капюшоном с завязками и большими карманами на груди и полах. Под ними мы обычно носили футболки и норвежские флисовые пуловеры для теплы. Дополнительным утеплением служили черные шерстяные шапочки, а позже — арктические шапки с подкладкой из синтетического флиса и откидными «ушами». В те дни, когда мы еще не были одержимы предотвращением рисков, мы почти не беспокоились о шлемах, если только не прыгали с парашютом, а когда не было холодно, большинство из нас ходили с непокрытой головой. Бронежилеты также не стали навязчивой идеей, которой они являются в современной армии. Их носили только обычные части, служившие в Ольстере, и это не было чем-то, что нас беспокоило. Однако, учитывая тропическую жару острова Вознесения, одевать много одежды вообще не требовалось, и собрав наше личное снаряжение, мы на следующий день занялись пристрелкой оружия на близлежащем пляже.

Мы регулярно пристреливали наши «Армалайты» и SLR в Херефорде, но при упаковке и транспортировке оружия на расстояние более 3000 миль были все шансы, что их прицелы были сбиты. Мы нашли небольшую песчаную бухту, установили на ее конце несколько фанерных мишеней №11 и принялись пробивать в них отверстия. Пляж был пустынен, и мы стреляли в море, нарушая спокойный покой острова короткими очередями и выстрелами из полуавтоматического оружия, а также контрольными приказами офицера, проводившего стрельбы. Приказы об открытии огня время от времени прерывались неистовыми воплями «Прекратить огонь! Прекратить огонь» с наблюдательного пункта, который мы разместили на скальном выступе, каждый раз, когда казалось что местная лодка вот-вот войдет в номинально опасную зону, где наши пули падали в море.

Пристрелка была стандартной базовой практикой, но Бинси был в своем репертуаре. Не довольствуясь просто отстрелом необходимой группы из пяти выстрелов, чтобы проверить, не сбит ли его прицел, он принялся поражать как можно больше целей с различных огневых позиций и дистанций. Он был опытным снайпером, вероятно, лучшим в эскадроне, и было приятно наблюдать, как он двигался, опускался на одно колено и проделывал быстрыми двойками аккуратные отверстия в центре нескольких мишеней, прежде чем переместиться и повторить процесс.

Я был неплохим стрелком, но, как и некоторые парни из других отрядов, я был обучен обслуживать единственный 81-мм миномет, которым располагал эскадрон. Его увеличенная дальность стрельбы и смертоносный эффект разрыва, исключали любую возможность стрельбы боевыми на острове Вознесения. Вместо этого мы провели тренировку вхолостую, выполнив действия по реагированию на радиозапросы об открытии огня, установив прицелы на требуемую дальность и пеленг заданной цели, и имитируя учебные стрельбы опусканием минометных мин в ствол оружия.

81-мм миномет обслуживается расчетом из трех человек. Хотя у меня была необходимая квалификация, чтобы управлять стрельбой взвода из девяти минометов, которые имелись в пехотном батальоне, я взял на себя роль третьего и самого младшего номера расчета. Это включало в себя подготовку минометных выстрелов и опускание их в ствол по команде «Огонь». Прицел устанавливался вторым номером, в соответствии с инструкциями, выдаваемыми первым и самым старшим номером расчета. Эта роль досталась Найджелу Смиту из 16-го отряда или Парашютного отряда.

Ростом 1 метр 62 сантиметра, негромко говоривший с мягким акцентом Западной Англии, Найдж был наименее похож на бойца SAS. Но он был настолько крут, насколько это возможно, и абсолютным экспертом и фанатом минометов. Я помогал ему во время учений с минометами, которые мы проводили в начале года в Кении. В широко открытых зарослях саванны мы выпустили сотни минометных мин с впечатляющей точностью, которую мог воспроизвести только знаток минометов калибра Найджа. Он также был приверженцем процедуры и мы все делали по инструкции.

Мы занимались этим несколько часов, и Найдж ругал нас даже за самую незначительную ошибку в наших упражнениях. Но, понарошку или нет, важно все было сделать правильно. Миномет был, вероятно, единственным настоящим источником сильного огня, на который мы могли гарантированно рассчитывать, если бы вступили в крупный контакт с противником. Если это было серьезно, существовала большая вероятность того, что нашим легковооруженным патрулям понадобилась бы каждая унция разрушительной фугасной мощи, которую мог доставить 81-мм миномет.

Проверив оружие, переупаковав снаряжение и перебрав запасы, осталось только ждать, работать над загаром и слушать радио. С помощью некоторой хитроумной настройки больших армейских раций PRC 320, мы смогли поймать Всемирную службу Би-би-си. В новостях из Лондона преобладали кризис в Южной Атлантике и дипломатические усилия по предотвращению войны. Сквозь шипение и треск помех высокочастотных радиоволн, диктор объявил что бывший государственный секретарь США и генерал Эл Хейг начал курсировать между Вашингтоном, Лондоном и Буэнос-Айресом, в попытке добиться урегулирования путем переговоров.

Были разговоры о создании временной администрации на островах и поддержанных международным сообществом дискуссиях об их будущем суверенитете в обмен на вывод аргентинских войск. Были некоторые позитивные комментарии по поводу успеха. Я всего лишь пожал руку Мэгги Тэтчер, когда она приехала в Херефорд, но впечатление, которое она произвела, и ее мужество в «Киллхаусе» наводили на мысль, что она не из тех, кто идет на компромиссы.

Когда я не слушал радио, уход от действительности также проявлялся в форме «Вдали от безумной толпы» Томаса Харди. Роман Харди мог показаться странным выбором для солдата SAS, но он лежал непрочитанным на моей книжной полке дома, и я уже некоторое время собирался за него взяться. Но мне не удалось провести много времени в Уэссексе девятнадцатого века, прежде чем Бинси предложил прогуляться ранним вечером до пляжа.

Было уже близко к закату, когда мы нашли детенышей черепах. Дневная жара еще витала в воздухе, и с моря дул устойчивый тропический бриз, когда мы заметили небольшие неустойчивые движения в песке, когда масса детенышей зеленых черепах начала свое медленное опасное путешествие к прибою, вылупившись из яиц дальше на пляже.

Над головой шумная пикирующая стая крачек делала все возможное, чтобы их остановить. Мы зачарованно наблюдали, как чайки с восторженными криками ныряли вниз и хватали клювами несчастных детенышей рептилий. Среди резни вопящего природного хаоса и смерти, выжившие черепахи продвигались вперед с мучительной медлительностью, как будто зная, что это был вопрос чистой численности и случайности, доберутся они до безопасного моря или нет.

Мы забылись в нашей задаче противостоять тенденции дарвинизма. И только когда последний черепашонок выскользнул из моих пальцев в воду, я их увидел. Масса морских судов всех форм и размеров стояла на якоре в бухте перед нами. За предыдущие дни мы видели, как прибыло несколько кораблей, но теперь, казалось, их был целый флот.

Растущее число судов, прибывающих, чтобы бросить якорь у берегов острова, в сочетании с участившимися посадками воздушного транспорта в Вайдавейке, свидетельствовало о намерении страны прибегнуть к силе оружия, если дипломатия потерпит неудачу. И как оказалось, это также означало, что мы собирались устроить наш последний ужин в школе.

На следующий день, 9 апреля, мы воссоединились с нашим судном. Корабль вспомогательного флота Ее Величества «Форт Остин», водоизмещением более 23 500 тонн, был одним из крупнейших вспомогательных судов Королевского флота. Выкрашенный в шаровую окраску боевых кораблей и приспособленный для перевозки войск, корабль в основном предназначался для снабжения в море боевых кораблей Королевского флота боеприпасами, продовольствием и водой. Для этой цели «Форт Остин» был оснащен двумя транспортными вертолетами «Уэссекс» Мк. V, которые с грохотом пролетели сквозь утреннюю дымку, чтобы забрать нас с аэродрома Вайдавейк и начали доставлять нас на борт со всем нашим снаряжением и имуществом. Большие штабеля огромных плетеных корзин, ящиков и коробок вскоре образовались на двух расположенных в корме корабля летных палубах, которые затем пришлось перетаскивать на руках по кажущимся бесконечным проходам к местам хранения на нижних палубах. Это была трудоемкая задача, и к тому времени, когда мы закончили, корабль снялся с якоря и вышел в море.

Выглядевший как нечто среднее между океанским лайнером и грузовым судном «Форт Остин» был вместительным кораблем, построенным с учетом определенной степени комфорта военнослужащих. На нижней палубе было жарко и душно, но нас разместили в просторных трехярусных каютах с доступом к душевым и бару. Еда на главном камбузе была превосходной, без намека на консервированные сосиски и солонину из банок. На борту было множество других военнослужащих, в том числе, несколько бойцов SBS, но мы их почти не видели, даже когда совершали пробежки по большим грузовым отсекам и летным палубам. Однако вид закаленных тел, блестящих от пота, когда мы с грохотом носились по надстройке в одних ботинках и шортах, вызвал переполох в других помещениях.

В те дни, когда в Великобритании гомосексуализм все еще был под запретом, торговый флот стал одним из немногих убежищ, где члены гей-сообщества могли открыто демонстрировать свою ориентацию, не опасаясь притеснений или судебного преследования. Следовательно, значительное число геев шло на эту службу и отправились в море в качестве стюардов. Нам было приказано прикрыться, хотя один боец эскадрона, по имени Эл, обладавший особо мускулистым торсом и орлиными чертами лица, оставил неизгладимый след в душе одного из членов экипажа и продолжал привлекать внимание. На одном из переходов в рейсе, когда Эл был в гальюне, к нему подошел один из стюардов, одетый в синие спортивные штаны с розовыми любовными сердечками, вышитыми по низу. Глядя сверху в низ в писсуар, он сказал:

Внимательный характер стюардов отражал общую готовность всего экипажа сделать для нас все возможное. В какой-то момент капитан замедлил ход корабля, чтобы облегчить некоторые мероприятия по подготовке войск. 17-й отряд достал из запасов эскадрона свои надувные «Джемини» и спустили лодки на воду, чтобы проверить их двигатели в воде у бортов корабля. 16-й отряд позаимствовали один из вертолетов КВВМФ и использовали гражданское снаряжение, привезенное с собой, чтобы совершить несколько прыжков с парашютом в свободном падении на воду.

Погода стояла великолепная, а море было кристально чистым и спокойным, идиллическим ровным. Но, учитывая нашу специализацию, Горный и Мобильный отряды мало что могли сделать, поэтому парни из 18-го и 19-го отрядов собрались у бортовых лееров, чтобы понаблюдать за проделками парней из Воздушного и Лодочного отряда. Мы были не единственными зрителями, и вскоре нас пленил большой горбатый кит в сопровождении своего детеныша, когда он вынырнул на поверхность и потерся о борт корабля своей шишковатой головой. Ярко раскрашенные парашюты 16-го отряда раскрылись над нами в безоблачном небе, а затем парни под их куполами начали плескаться рядом с одной из шлюпок «Форт-Остина», которую отправили за ними.

Кит уловил звук ударов тел о воду, и медленно взмахнув своими грудными плавниками, отвернул от корабля со своим детенышем на буксире и поплыл исследовать чужеродный шум. Некоторые из отряда все еще находились на высоте нескольких сотен футов в воздухе, когда заметили темные подводные фигуры, направляющиеся к их товарищам в воде и тем, кто собирался приводниться. Это привело к нескольким возбужденным крикам. Я думаю, что могло фигурировать слово «акула», и вид того как люди в воде и собирающиеся приводниться предпринимали отчаянные усилия, чтобы как можно быстрее забраться в шлюпку, вызвал восторг, к большому удовольствию более приземленных членов эскадрона, наблюдавших за происходящим с борта корабля. Лодки и люди эскадрона «D» вернулись на борт в целости и сохранности, шалости и радости дня закончились. Винты машин «Форт-Остина» начали снова вращаться и мы возобновили свой путь на юг устойчивым 20-узловым ходом, оставив за собой, без сомнения, ошеломленного горбатого кита и его детеныша.

Мы были на полпути к Полярному кругу, но потенциальный конфликт, к которому мы направлялись, с тем же успехом мог быть в другом мире. Мы еще не получили никаких подробностей о задаче. Погода была приятной и до сих пор, помимо проверок нескольких видов оружия и пробежек по кораблю в майках, мы также занимались спортивными прыжками с парашютом, катались на небольших лодках и наблюдали за китами. У нас был корабль с баром, и нас обслуживали восторженные стюарды, в белых рубашках и шортах. Из средств массовой информации, которые мы получили на борту, также все чаще звучали разговоры о том, что дипломатическое решение кризиса не за горами, и шансы на то, что придется воевать, по-видимому, уменьшаются. Все это, казалось, наводило на мысль, что наша довольно приятная экскурсия может оказаться напрасной. Однако наш мир должен был вот-вот кардинально измениться.

После четырех дней, проведенных на борту «Форт-Остин», эскадрон «D» присоединился к небольшой флотилии кораблей ВМФ во главе с эсминцем «Антрим». Это было 13 апреля. Если бы у меня была склонность или способность читать морские карты, координаты сказали бы мне, что сейчас мы находимся на 23 градуса южнее экватора, но выглядело это так, будто мы отправились на другую планету. Когда наша небольшая группа кораблей покинула «Форт-Остин», наши дни легкого плавания закончились.

Теплое солнце, нежный бриз и ласковые тропические моря остались позади. Постоянно усиливающиеся ветры, сильная накатывающая зыбь и волны с белыми барашками, приветствовали наше приближение к водам Южной Атлантики, известным как «Ревущие сороковые». Температура начала падать, и ясное голубое небо сменилось удушающей серой перспективой. Перейдя на военный корабль, готовящийся к операции, мы также попали в среду, которая была нам так же чужда, как и окружавшая его неумолимая погода. Было также отчетливое ощущение, что на нашем пути вот-вот появится конкретная задача.

С водоизмещением почти 7000 тонн и длиной более 150 метров, корабль Ее Величества «Антрим» был одним из старейших эсминцев класса «Кантри» военно-морского флота. Вооруженный двумя 4,5-дюймовыми спаренными орудиями в башне, установленной в носовой части, и множеством противокорабельных и зенитных ракет, он был грозным боевым кораблем. С его экипажем в 450 человек и будучи спроектированным для ведения боевых действий, он имел мало места для размещения большей половины эскадрона солдат специального назначения. Лучшее, что там имелось, это «горячие койки» младших старшин военно-морского флота в их кубриках. Когда освобождалось место на двухъярусной шконке, вы забирались на него; когда предыдущий жилец возвращался с четырехчасовой вахты, вас будили, вы вставали и отправлялись на поиски другого свободного места на койке, если таковое имелось.

Расположение спальных мест было нам так же незнакомо, как и язык, и система связи, используемые для управления кораблем. «Мателоты» и «Джеки» были военно-морскими рангами, туалеты были известны как «гальюны», кружка чая или кофе была «влагой», а не «заваркой», «все наверх» означало всех, и если вам сказали идти к миделю, вы должны были знать, куда именно идти и что это не «ют». Корабельные гребные винты назывались «винтами», а еда - «хавчиком», а не армейским эквивалентом «жратва». Все было «казенным» (производное от «казначея»), что означало, что оно принадлежало военно-морскому флоту, и указания экипажу передавались через трансляцию в серии кратких сообщений, называемых «дудка». Они были эквивалентом старых армейских сигналов горна, которые были заменены были современной системой внутренней связи по трансляции. Каждая передача начиналась с объявления: «Слушать всем. Слушать всем». А затем следовало был что-то вроде: «Верхней части корабля собраться на флаг-палубе в 18.00».

Чужеродности среды не помогал и тот факт, что нам пришлось привыкать работать по «зулусскому» времени, что означало, несмотря на четырехчасовую разницу с местным временем, что все часы были выставлены по времени меридиана Гринвича. Это означало, что каждое подразделение Оперативной группы использовало то же время, что и в Великобритании, в штабах в Нортвуде и Херефорде. В результате мы вставали в 02.00 и обедали около 08.00. Я подозреваю, что остальная часть эскадрона, разбросанная по всей флотилии, была в таком же замешательстве, как и мы, но ясность была не за горами.

- Отряд находится под общим командованием командира «Антрима», капитана Брайана Янга, и включает в себя фрегат «тип 12» «Плимут» и корабль вспомогательного флота «Тайдспринг», на борту которого находится основная часть роты «М» из 42-го коммандо. Наряду с «сапогами», эскадрон «D» и несколько патрулей SBS входят в состав сухопутного компонента, которым командует майор морской пехоты по имени Гай Шеридан. Операция называется «Операция Параквет».

В том, как британские военные выбирают кодовые имена для своих операций, нет никакой логики, кроме того, что им присваиваются случайные имена, которые не будут рисковать раскрыть характер их намерений. Неудивительно, что чувство несуразности, которое сильно распространено среди младших чинов военного личного состава, привело к тому, что название токсичного химического вещества стало предпочтительным выбором для предприятия, к которому мы собирались приступить. Однако сама операция преследовала более серьезную цель и была задумана на фоне интенсивной дипломатической активности.

Возвращение Южной Георгии продемонстрировало бы ранний успех, и правительство Тэтчер, также видело преимущество получения рычагов влияния на переговорах с Аргентиной при посредничестве американцев путем быстрой победы. Но это также означало, что операция «Параквет» вступала в силу с оговорками. Остров должен был быть взят с минимальными силами, обе стороны должны были понести минимальные потери, и должен был быть причинен очень незначительный сопутствующий ущерб. Термин «минимальный» был также применим к имеющимся разведданным об аргентинских войсках и оборонительных сооружениях на острове. Это также относилось и к ресурсам, выделяемым на проведение операции.

Что мы знали о противнике, так это то, что 2 апреля небольшая группа аргентинских морских пехотинцев заняла заброшенную китобойную станцию в Лейт-харбор на Южной Георгии для поддержки сборщиков металлолома, которые незаконно высадились там в марте. На следующий день, лейтенант Кит Миллс и его двадцать два королевских морских пехотинцы отважно оборонялись в Грютвике от вдвое больших сил противника, поддерживаемых вертолетами и корветом военно-морского флота.

- Аргентинские корабли военно-морского флота были выведены, но предполагается, что их войска в Лейте и Гритвикене все еще находятся там, что указывает на то, что там может находится от семидесяти до ста аргентинских военнослужащих. Чего мы не знаем, так это того, были ли они усилены, или какие занимают оборонительные позиции. Похоже, наша роль может заключаться в том, чтобы выяснить это и либо разобраться с тем, что мы обнаружим, либо подать сигнал остальным сухопутным войскам.

С ротой «М», SBS и эскадроном «D» мы могли сформировать боевой отряд численностью около 250 человек, подкрепленный огнем корабельной артиллерии с «Антрима» и «Плимута», при поддержке двух транспортных вертолетов «Уэссекс» Mk.V на борту «Тайдспринг», противолодочного вертолета «Уэссекс» Mk. III эсминца «Антрим», и трех гораздо меньших вертолетов «Уосп» с «Плимут» и «Эндуранс». Если войска аргентинцев на Южной Георгии не были усилены, то мы превосходили их в численности, но не намного, и у них было бы преимущество обороны. Как показали королевские морские пехотнцы, сбив аргентинский вертолет «Пума» и продырявив корвет из безоткатного противотанкового орудия во время обороны Гритвикена, войска, атакующие с вертолетов при поддержке кораблей военно-морского флота, были уязвимы для хорошо окопавшегося и решительного противника, каким бы малочисленным он ни был. Поэтому стало крайне важно, чтобы мы подтвердили тип, численность и дислокацию любых войск, с которыми мы столкнемся, прежде чем можно будет принимать решение о каком-либо плане атаки.

Между Делвесом, Шериданом и Янгом была достигнута договоренность о том, что SBS проведет скрытую разведку сосредоточения расположения аргентинцев в Грютвикене, а мы сосредоточимся на подтверждении их присутствия в районе Лейта. Ключевой вопрос, который оставался нерешенным, заключался в том, как незамеченными попасть на остров. Пока мы сидели на корточках, на нижних палубах корабля, греясь по возможности, и пытались привыкнуть к ухудшающейся погоде, Седрик и остальные члены командного триумвирата оперативной группы «Паракват» начали строить свои планы в адмиральском салоне на «Антриме», который был выделен для выполнения этой задачи.

Задача обещала быть нелегкой. Расположенный чуть более чем в 800 милях от Фолклендских островов и чуть больше, чем на такое же расстояние от внешних границ Полярного круга, остров Южная Джорджия представляет собой суровое отдаленное место. Необитаемый, за исключением команды из двадцати или около того ученых Британской антарктической службы в Кинг-Эдвард-Пойнт близ Гритвикена, колоний королевских пингвинов и морских львов, это неумолимое место с экстремальным рельефом и погодой. Часто обдуваемый Ревущими сороковыми на севере, и окатываемый арктическими штормами на юге, это край крутых неприступных гор, ледяных расщелин и снежных метелей, гонимых непредсказумыми катабатическими осенними ветрами, которые могут обрушиваться со склонов его хребтов и вершин со скоростью урагана. Большинство потенциальных мест проникновения находилось недалеко от бухт и фьордов острова, которые были заняты давно заброшенными китобойным станциями, в таких местах как Гритвикен и Лейт. Но это были очевидные места для высадки, и бдительному противнику их было легко заметить.

Это было затруднение, которое будет в ближайшие дни занимать наших командиров. Но, по правде говоря, мы мало видели командную группу и имели лишь общее представление об оперативных намерениях. Вместо этого бы были заняты приспосабливанием к нашей чуждой обстановке на нижней палубе, состоящей из леса запутанной терминологии, морской практики и воздействия все более ухудшающейся погоды. Хождение по прямой линии ушло в прошлое, поднимающаяся зыбь и разбивающиеся о корпус волны били и били по кораблю, превращая перемещение по проходу в движение зигзагом. Если мы находили свободное место на койке, нам приходилось учиться спать в заклиненном положении, прижимаясь руками и ногами к креплениям, чтобы не вылететь из нее при сильном крене корабля.

Даже некоторые из команды «Антрима» страдали, и им также приходилось приспосабливаться к нашему присутствию. Мы для них были группой анонимных лиц, соревнующихся за место на борту. Наше снаряжение было разбросано по коридорам корабля, в кубрике и на камбузе. Груды ящиков с боеприпасами, вместе с укладками 66-мм противотанковых гранатометов, гранат и минометных мин, усеивали все мыслимые уголки и щели, опасно передвигаясь, если не были надежно закреплены.

Как и остальному экипажу корабля, нам выдали толстые белые хлопчатобумажные противопожарные капюшоны и перчатки, чтобы защитить наши лица и руки от ожогов при взрыве и пожаре, если в корабль попадет торпеда или ракета противника. Нам приходилось повсюду их носить с собой, что казалось немного сюрреалистичным, учитывая, что мы были солдатами и еще не начали войну. Продуваемые штормом, в тесноте и неуюте, мы начали привыкать к непрерывному движению и ограничениям нашего нового мира, когда нам сообщили, что 19-й отряд перейдет на другой корабль.

С запасом продовольствия всего на два дня, корабль Ее Величества «Эндуранс» вышел на рандеву 14 апреля. С момента переброски группы морских пехотинцев Миллса в Южную Джорджию, незадолго до вторжения, он оставался поблизости, спрятавшись среди больших столовых айсбергов, пытаясь получить разведданные об действиях Аргентины на островах. На его борт переправлялся Горный отряд, чтобы использовать эту информацию в рамках подготовки к возможной высадке с корабля для проведения разведки позиций противника в Лейте. Как он оставался незамеченным, было выше моего понимания.

Известный как «Красная слива», из-за своего ярко-красного корпуса, он должен был выделяться среди льда и белых заснеженных гор береговой линии, как бельмо на глазу. Все остальные корабли Королевского военно-морского флота были выкрашены в тускло-серый шаровый цвет, но «Эндуранс» был совершенно другим кораблем, как по назначению, так и по характеру. Купленный у датской судоходной компании из-за его ледостойкого корпуса и оснащенный парой пушек «Эрликон» и двумя вертолетами «Уосп», «Эндуранс» был единственным военно-морским стационером в Южной Атлантике до начала кризиса. Заявление правительства о том, что он будет выведен из этого района в конце года и не будет заменен, было воспринято Аргентиной как отсутствие заинтересованности Великобритании в Фолклендских островах. Следовательно, это стало основным толчком к их решению о вторжении.

Несмотря на вдвое меньшие размеры и водоизмещение чем у эсминца, «Эндуранс» обладал большим пространством для размещения пассажиров. Его гидрографическая команда из восьми человек была оставлена в Стэнли, чтобы высвободить место для транспортировки усиленного отряда морской пехоты Миллса из двадцати двух «сапог» в Гритвикен. Поскольку оба подразделения были впоследствии захвачены в плен, это означало, что мы могли занять их высвободившиеся помещения. Однако, в итоге нас с Сидом разместили на армейских раскладушках в канатном ящике в носовой части, и поскольку судну не хватало глубокого устойчивого киля военного корабля, мы из-за этого страдали.

Также была разница в отношении на «Эндурансе» по сравнению с «Антримом». Соблюдая в целом распорядок и традиции КВМФ, экипаж «Эндуранс», казалось, был более расслаблен в их применении. Это означало, что нас не беспокоила мелкая тирания постоянно транслируемых бессмысленных инструкций, и нам не нужно было постоянно спрашивать команду, что они означают и чего от нас ожидают. Единственное условие состояло в том, что мы ни в коем случае не должны были подниматься и находиться на главной палубе, что казалось разумным приказом. поскольку были высоки шансы быть смытым за борт. В то время, как мы держались особняком, оставались под палубой, чистили оружие и гадали, когда закончится морская агония нашего заточения в стальных гробах, Джон Гамильтон был на мостике, рассматривая варианты того, как мы могли бы незамеченными добраться до Южной Георгии.

В марте «Эндуранс» подобрал экспедиционную группу объединенных родов войск, которая только что завершила четырехмесячную вылазку по острову. Подобранные до того, как произошло вторжение, и отправленные обратно в Великобританию, участники экспедиции оставили кучу своего снаряжения на борту корабля. Нам предложили подобрать себе что-нибудь полезное. Мы выбрали несколько старых волокуш из стекловолокна и несколько веревок. Некоторые парни нашли дополнительную пару варежек, а также несколько отороченных мехом парок с капюшоном и пару горных ботинок на жесткой подошве, но больше ничего не было. Другие полезные вещи, такие как снегоступы и лыжи, либо не входили в инвентарь экспедиции, либо были взяты с собой, когда они вернулись в Великобританию.

Получив скромное дополнение к нашему собственному снаряжению, мы снова были доставлены на «Антрим» на вертолете. Места на эсминце не убавилось, так как мы поменялись местами с 16-м отрядом, что свидетельствовало о том, что использование их специальных возможностей в прыжках с парашютом было исключено как способ высадки на остров.

За три дня, что мы отсутствовали на «Эндуранс», на «Атриме» продвинулось вперед планирование. Принимая пищу в маленькой ячейке планирования, и спя, развалившись на стуле, Седрик редко выходил из адмиральского салона на корабле, поскольку он боролся с проблемой отправки своих патрулей на остров для разведки Лейта. Он хотел, чтобы Горный отряд вернулся на «Атрим», так как ему были нужны наши специальные навыки для единственного варианта, который он смог найти, чтобы доставить нас на остров.

Любая зона высадки должна была находится достаточно далеко от района цели, чтобы патрули могли быть заброшены незамеченными при дневном свете. Из-за особенностей местности и погоды полеты ночью были невозможны, и необходимо было избегать риска того, что вертолеты услышат или заметят. Та информация, которую можно было получить из скудного охвата карты, ограниченной аэрофотосъемки и местных знаний, почерпнутых на «Эндуранс» предполагала, что там может быть одно место. Однако, это было рискованно, и были и другие, которые настоятельно советовали этого не делать.

Окруженный зубчатыми горными хребтами и простирающийся на 3 мили, ледник Фортуна, шириной в милю, течет на северо-восток вниз, к заливу Камберленд на северном побережье Южной Георгии, в 5-6 милях от Лейта. Масса незаметно движущегося льда, уплотненная и сведенная воедино год за годом замерзающими слоями снега, она покрыта глубокими трещинами и снежными мостами, вызванными совместным давлением ее собственного веса и сил тяжести.

Гай Шеридан предостерегал Седрика от его использования. Как опытный специалист по боевым действиям в условиях гор и Арктики, Шеридан считал, что любая высадка на Фортуне будет слишком опасной в плохую зимнюю погоду. Хотя Джон Гамильтон получил аналогичный совет от Эндрю Локкета на «Эндуранс», он чувствовал, что это наш единственный шанс. Гористая местность скроет от взора и слуха любой приближающийся вертолет. Кроме того, если бы посадка была произведена на полпути вверх по леднику, на высоте около 1000 футов, можно было бы надеяться избежать наихудших расселин.

На Седрика также повлиял тот факт, что легендарный исследователь Эрнест Шеклтон успешно пересек ледник вместе с тремя другими людьми в 1916 году. Ослабев от голода, в конце эпического путешествия протяженностью 1600 миль, чтобы добраться до безопасного места, после того как их корабль попал в ловушку и был раздавлен льдами Антарктики, небольшая группа Шеклтона совершила переход, имея с собой чуть больше 50 футов пеньковой веревки и тесло корабельного плотника. У Седрика было сильное чувство миссии и истории, и он чувствовал, что если Шеклтон смог это сделать, то и мы сможем. Он также сознавал, что Лондон хотел быстрой победы и он учел это в своих размышлениях.

Дата высадки на Фортуну была назначена на 21 апреля. Джон предупредил нас о предстоящей задаче, когда мы вернулись на «Антрим», поскольку план был разработан и доработан Седриком и его группой планирования. 20 апреля мы получили набор официальных приказов по эскадрону, в формате того, что называется в армии «П», или «группа приказов». Присутствовали все бойцы эскадрона «D» на борту «Антрима». Набившись в складской отсек в середине корабля, мы сидели на поддонах и коробках и слушали босса, пока он излагал свой план.

Рассвет начался с нарастающей свирепости шторма силой 10 баллов, который хлестал корабли огромными волнами, гонимыми усиливающейся яростью ветра со скоростью 60 узлов. Смягченное понятие «на грани» было использовано снова, и с первыми лучами солнца было принято решение провести пробный полет по маршруту и оценить условия на леднике с помощью вертолета «Уэссекс» Mk. III с «Антрим», чтобы подтвердить, будет ли миссия «успешной» или «неудачной». Седрик и Джон отправились с экипажем вертолета. Мы стали ждать под палубами, в зоне камбуза нижних чинов, цепляясь за все что можно. Держась изо всех сил, чтобы меня не швырнуло на поднимающуюся и опускающуюся переборку, я прислушивался к скрипу и стонам корабля вокруг меня. Пока «Антрим» извивался и катался как огромная металлическая змея, в бурлящей воде и налетающем ветре, я наполовину задавался вопросом, выдержит ли такое напряжение надстройка. Время от времени с койки подо мной страдальчески стонал Бинси.

Через полтора часа на «Антрим» вернулся «Уэссекс», и мы загрузили наше снаряжение и расселись по двум «Уэссексам» Mk. V с «Тайдспринга». Во время разведки на леднике экипаж Mk. III обнаружил брешь в облачности и подтвердил, что операция была в пределах возможностей вертолетов. Седрик и Джон также обсудили условия на высоте 1000 футов на Фортуне по внутренней связи вертолета, пока они смотрели на него сверху. Они все еще были далеки от идеала.

Если у Джона и были какие-то опасения, когда он вернулся, то оставил их при себе. Разведка подтвердила что задание выполнимо, и мы вылетели в строю из трех вертолетов, выстроившихся в кильватерную линию, только для того, чтобы вынужденно вернуться к кораблям из-за густых низких облаков и сильной снежной метели, поскольку разрыв в облачности закрылся.

Прошло еще два часа. Метеоусловия улучшались и мы попробовали еще раз, по шесть человек в каждом из «Уэссексов» Mk. V, которые последовали за «Уэссексом» Mk. III с «Антрима», перевозившего Джона и остальную часть отряда. Заходя с севера, вертолеты влетели в более защищенные воды залива Владения, повернули на юг и поднялись, чтобы пересечь косу с высокой скалистой местностью. Спустившись с другой стороны в Антарктический залив, затем мы начали подниматься на ледник Фортуна. Облака расступились, когда мы влетели в первую бухту, открыв пейзаж прямо из «Властелина Колец».

Темные, черные как гранит, горы круто поднимались над береговой линией. Каждый овраг и лощина были плотно укрыты льдом и снегом, а их высокие вершины были затянуты густыми облаками, которые закрывали небо от горизонта. Это зловеще выглядело, и сильный ветер постоянно швырял нас из стороны в сторону. Размышляя о четырех днях, которые мы планировали провести в таком неприветливом месте, я подумал про себя: давай поднимемся туда, сделаем это, а потом уберемся к черту. Моей следующей мыслью было: «Черт! Что это было, черт возьми?», когда «Уэссекс» сильно ударило в бок внезапным шквалом снежной метели и мир за иллюминатором фюзеляжа внезапно превратился в непроницаемую мглу густой молочной белизны.

Прошли минуты подъема вслепую, но они, казалось, тянулись целую вечность. Только логика подсказала мне, что мы. должно быть, все еще набираем высоту, когда звук двигателей изменился, а хлопки лопастей вертолета подсказали, что мы вот-вот приземлимся. Борттехник открыл дверь отсека вертолета в нескольких футах от ледника, и ледяной порыв ветра немедленно вонзился внутрь кабины.

Мы выбрались наружу, когда колеса коснулись земли, и борттехник завопил нам, чтобы мы отошли, прежде чем помочь нам вытащить наши волокуши, отягощенные боеприпасами, оружием, палатками, рациями, батареями и едой. На мгновение струя тепла вырвалась из больших выхлопных отверстий вертолета, обвившись вокруг внешней стороны двери. Затем температурный удар обрушился на нас во всю свою дикую проникающую силу, пробив несколько слоев одежды, включая белые камуфляжные нейлоновые зимние маскхалаты, надетые на нас. Мне казалось, что мы были голыми. Ветер соперничал с шумом двигателей, а означало, что нам приходилось кричать, чтобы быть услышанными, что также выSASывало дыхание из наших легких.

Я взглянул на Бильбо, когда мы боролись с волокушей. На его лице было написано: «Я не хочу быть здесь». Чертовски верно, подумал я. Я тоже не хочу быть здесь, приятель! Мы отвернулись от вертолета и опустились на колени, чтобы защититься от острых, жалящих ледяных кристаллов, выброшенных нисходящим потоком лопастей его несущего винта, когда он поднимался в воздух. Снежный мост, на который он приземлился, внезапно сложился сам по себе и мгновенно рухнул в расщелину, которую он прикрывал. Затем все вертолеты исчезли, как будто их засосало и поглотило кружащимся снегом, шум их двигателей внезапно исчез, оставив нас наедине со злобным воем пронзительного ветра. Взяв себя в руки, мы начали, трясясь, выстраиваться в цепочку.

Ледник был не слишком крутым, но без снегоступов или лыж наши стандартные ботинки погружали нас по колено в снег, с каждым, истощающим энергию, шагом. Если мы проламывались через тонкий снежный наст, то проваливались до пояса или плеч, и должны были пробиваться сквозь осыпающийся снег, проклиная свое несчастье, но признавая нашу удачу в том, что расселина могла быть значительно глубже.

Каждый нес свою винтовку и РПС, которая была набита боеприпасами, и к ним добавлялись 23 килограмма, которые мы несли в «бергенах» на спине. Мы по очереди тащили перегруженные волокуши, выделенные каждому патрулю. Видимость упала до нуля, и мы вслепую карабкались в окружающую белизну, следуя азимуту компаса и пытаясь сосчитать свои шаги, в то время пронизывающий ветер вздымал кристаллы льда, размером с сахарную пудру, резавшие кожу. Водяная пыль, попавшая в детали оружия, немедленно застыла намертво. Продвижение было мучительно медленным, но оно генерировало столь необходимое тепло, которого жаждали наши тела.

Мы упорно тащились вверх, но уже потеряли драгоценные дневные часы из-за задержки с высадкой на ледник. Когда оставшийся свет начал тускнеть, погода еще больше ухудшилась. Поднялся ветер, и острая россыпь ледяных кристаллов превратилась в постоянную, гонимую воздухом, стену движущегося снега. Мышцы ног протестующе ныли, пока мы продолжали подниматься по склону Фортуны, но за два-три часа изнурительных усилий мы прошли немногим более полумили. Начинало темнеть, а погода продолжала ухудшаться. Все еще находясь далеко от укрытия, которое предлагал скалистый гребень на вершине ледника, нам пришлось бы продолжать путь, и было принято решение остановиться на ночевку.

Другие также отказались от неравной борьбы между неадекватными палатками и бурей. Бильбо воспользовался своими габаритами и влез в драгоценный гражданский бивачный мешок из гортекса, который Бинси прихватил с собой и спрятал под одним из ящиков. Бинси был ростом под два метра, и это создавало плотную тесноту, но, прижимаясь друг к другу, они делились теплом своих тел, что было лучшей альтернативой попыткам пережить ночь под открытым небом.

Крис Сикинс забрался в одну из двух палаток, которые удалось установить другим патрулям, заменив бесполезные шесты своими телами. Чтобы поддерживать палатку в вертикальном положении, им приходилось сидеть прямо и подпирать спинами полотнища. Крис сидел ближе всех к входу, и ему приходилось периодически вылезать, чтобы разгрести снег, скопившийся вокруг палатки, чтобы уменьшить давление его веса на опоры палатки внутри нее. «

Как только мы нашли хоть какое-то укрытие, усталость пересилила холод, вызвав прерывистый, неудобный ночной сон. Мы были на территории противника, но никто и не подумал выставить часовых. Сделать это означало бы рисковать тем, что кто-то замерзнет насмерть. Но наша реальная безопасность заключалась в том, что никто в здравом уме не вышел бы на улицу в такую ночь, как та, что мы пережили.

Я проснулся в своей норе, покрытый несколькими футами снега, промокший и промерзший насквозь. Когда я выкарабкался из-под навалившейся на меня за ночь тяжести, стало совершенно очевидно, что наступление утра не принесло улучшения погоды. Во всяком случае, она еще больше ухудшилась, и было так холодно, что у меня болели зубы. Я попытался вернуть немного тепла в свое замерзшее тело. Я начал одновременно размахивать руками и топать, чтобы моя кровь начала возвращаться к рукам и ногам. Затем я откопал Пэдди, который все еще крепко спал.

Я огляделся. Видимость была менее 20 метров, и я мог разглядеть одну бесформенную палатку, наполовину занесенную снегом. Вокруг нее начали собираться в кучу другие бойцы отряда, словно напившиеся пунша дрожащие кроты. Я направился к ним, когда наш маленький лагерь начал возвращаться к жизни. Небольшая группа фигур сгрудилась вокруг карты, и когда я приблизился, то уловил обрывки громких разговоров. Джон Гамильтон был глубоко погружен в дискуссию со старшими сержантами. Все пережили эту ночь, но было ясно, что наше положение было невыносимым. Продвижение вверх по леднику было незначительным, мы промокли насквозь, а условия ухудшались. Температура упала ниже минус 25 градусов по Цельсию. Не имея ни малейшего шанса просушиться, и с усиливающимся фактором холодного ветра, мы уже были на грани переохлаждения и обморожения.

Срочность ситуации не ускользнула ни от кого на борту «Антрима», когда кодированный сигнал, переданный морзянкой, был принят связистами штаба эскадрона в оперативном отсеке. В течение ночи корабль был избиваем ветром со скоростью 100 узлов и высокими волнами, которые разбивались о палубу. Капитан пригласил людей на свой мостик, чтобы они увидели всю силу шторма, чтобы у них была история, которую можно рассказать своим внукам, о его природе и ярости. То, что мы пережили на высоте 1000 футов на леднике, не ускользнуло от Седрика, забравшегося в вертолет «Антрима», который снова возглавил два транспортных «Уэссекса», с поручением забрать нас.

Ветер стих, хотя и не намного, когда мы услышали приближающийся вертолет, невидимый в молочной белизне. Точность нашей навигации в предыдущий день оправдала себя и экипаж «Уэссекса» знал, где нас искать. Мы бросили сигнальный дым, чтобы помочь определить наше точное местонахождение, но яркий дым был немедленно рассеян и развеян ветром.

Затем мы услышали, как шум двигателей начал удаляться, а затем растворился в небытии. Неужели они нас не заметили? Или дело было в погоде? Да. Должно быть, все дело в погоде. Наверняка они же вернуться и предпримут еще одну попытку? Такие вопросы были у всех на уме. Но все, что мы могли сделать, это прижаться друг к другу, дрожа и ожидая, наши губы и носы были покрыты кристаллами льда и замерзшими капельками влаги, что делало нас похожими на какую-то забытую команду полярных исследователей.

Прошел еще час, прежде чем звук приближающегося вертолета снова наполнил воздух вокруг нас. Видимость внезапно улучшилась примерно до полумили, и мы увидели, как три вертолета вырвались из киселя. Мы выпустили еще больше дымов, чтобы привлечь их внимание. Они засекли струйки разноцветного дыма, вырывающиеся из маленьких баллончиков, и направились прямо к нашей позиции. Отряд был собран и готов к отправке; никто не ожидал, что они будут болтаться без дела и рисковать тем, что погода снова ухудшиться. Вертолеты приземлились, двери открылись, и мы начали забираться в них. Пять-шесть человек на каждый вертолет. Дальше по леднику поднялся снежный шквал и погнался за нами, словно отчаянно пытаясь окружить нас невидимостью и помешать нам уйти. Я испытал глубокое чувство облегчения, когда пристегнулся и «Уэссекс» Mk. V начал вытаскивать нас из его лап. Но что-то было не так и мы начали поворачивать. Я выглянул в один из иллюминаторов, а затем увидел, что случилось со вторым «Уэссексом» Mk. V.

Мы прорулили небольшое расстояние до места крушения. Вертолет лежал на боку, согнутый и помятый, охваченный кружащимся снежным шквалом. Ослепленный, дезориентированный и с слишком малым запасом высоты, с которой можно было играть, пилот потерял все визуальные ориентиры и вертолет врезался в склон ледника, концы лопастей его несущего винта врезались в поверхность, а затем разлетелись на куски по льду и снегу. Погода почти сразу же прояснилась и наш собственный «Уэссекс» приземлился в 20 метрах. Мы выпрыгнули и направились к поврежденному вертолету.

Пожара не было, но сильный запах авиационного топлива, скопившегося внизу, заставил нас действовать быстрее, освобождая пилота. Как и остальные члены его экипажа и пассажиры, он не получил ничего, кроме порезов и ушибов, поскольку ему удалось поднять нос вертолета как раз в тот момент, когда он накренился, что уменьшило удар. Однако на голове у Фила Каррасса была ужасная рана.

Катастрофа продемонстрировала опасную природу полета с ледника в преобладающих погодных условиях и успех или неудача в спасении из хватки Фортуны в решающей степени будет зависеть от мастерства экипажа из двух человек, которые управляли вертолетом «Уэссекс» Mk. III с «Антрима». Вертолет Mk. III, получивший прозвище «Хамфри», был более старым вариантом вертолета «Уэссекс». В отличие от транспортных Mk. V, у «Хамфри» был только один двигатель. Однако, он был разработан для обнаружения и уничтожения подводных лодок, поэтому он был оснащен радаром, хотя и оптимизированным для действий над морем, а не приспособленным для предотвращения столкновений с наземными объектами. Он также имел автоматизированную систему управления полетом, которая в сочетании с радиовысотометром позволяла вертолету поддерживать устойчивое висение без внешних визуальных ориентиров. Эти особенности могли бы помочь нам проложить безопасный маршрут с ледника, поскольку капризная видимость снова ухудшилась.

Оставшиеся два вертолета поднялись в воздух, ведущим был «Хамфри». С двумя пилотами, борттехником и офицером-наблюдателем сзади, которые обеспечивали предотвращение столкновений, управляли навигацией и направляли пилотов обоих вертолетов, у «Уэссекса» с «Антрима» было больше шансов найти обратный путь вниз по леднику. Если бы единственный пилот в ведомом «Уэссексе» смог удержать «Хамфри» в поле зрения, это дало бы ему визуальный ориентир в воздухе, когда то, что находится на земле, будет скрыто движущимися облаками.

С дополнительным весом еще нескольких пассажиров с разбившегося «Уэссекса» на борту, «Хамфри» с трудом поднялся в воздух. Подгоняемый ветром вертолет начал спускаться по леднику, его шасси находились чуть более чем в 30 футах от земли. Когда он поднялся, чтобы перелететь приподнятый ледяной гребень, траекторию полета внезапно закрыл еще один столб снежного шквала. Летевший в трех корпусах вертолета за кормой, отставший «Уэссекс» одновременно потерял «Хамфри» из виду в белом нигде, лишив пилота всякой возможности увидеть вздыбленный ледяной выступ, в который он собирался врезаться.

Его визуальной ориентир внезапно исчез, наш пилот инстинктивно добавил мощность и задрал нос вверх, но было слишком поздно. Его правое колесо задело край расщелины, накренив «Уэссекс» набок, концы лопастей несущего винта вонзились в ледник. Было чудом, что вращающиеся лопасти не разнесли кабину вместе с нами на куски, но лед и снег действовали как амортизатор. Если бы вертолет ударился о твердую землю, или камень, лопасти отогнулись бы назад, а изогнутый металл превратил бы нас в фарш. Все это, казалось, происходило в замедленной съемке, как в автомобильной катастрофе, когда мы наполовину скользили, наполовину врезались в склон ледника. Без сомнения, меньшее воздействие от удара, было вызвано мастерством пилота и его реакцией, а также тем фактом, что борттехник настоял на том, чтобы мы все пристегнули ремни безопасности перед взлетом. Несмотря на то, что мы приземлились друг на друга, когда фюзеляж завалился на бок и остановился в облаке крошащегося льда и визжащего металла.

Сквозь мрак мы услышали, как возвращается «Хамфри». Затем шум вертолетных двигателей снова исчез за пределами видимости, и мы снова остались одни, застряв на леднике. Учитывая события предыдущего дня и то состояние, в котором мы находились, уйти с Фортуны было непросто. Экипаж разбившегося вертолета настаивал на том, что «Антрим» сделает все возможное, чтобы нас вернуть, хотя это займет некоторое время. Так что единственным вариантом было переждать это на ледяном ветру.

Включился режим выживания, и мы вытащили спасательные плоты на десять человек и извлекли волокуши с обоих разбившихся вертолетов. Надув плоты, мы укрылись от призывающего ветра, заварили чай и приготовились ждать. Звук приближающихся двигателей вернулся раньше, чем ожидалось — через пару часов после аварии. Это был «Хамфри», но погода и облачность снова сомкнулись и они не смогли даже приблизиться, не говоря о том, чтобы приземлиться. Разбившемуся пилоту удалось переговорить с экипажем по портативной рации и подтвердить, что все в порядке. Наблюдатель с «Хамфри» сказал нам держаться и что они вернуться за нами.

Я посмотрел на Бильбо. На его лице росла двухдневная щетина, а веснушки были скрыты под кристаллами льда. Он оглянулся. Не было никакой необходимости что-нибудь говорить. До темноты оставалось меньше трех часов, и перспектива провести еще одну ночь на Фортуне была отталкивающей мыслью. Я был не единственным, кто задавался вопросом, сможем ли мы вообще спуститься с ледника.

В 16.30 по «зулусскому» времени, «Хамфри» снова вылетел с «Антрима», с грузом одеял и медикаментов. Это была последняя возможность добраться до нас до наступления темноты. Погода снова ухудшалась. Сражаясь с Фортуной, экипаж использовал радар вертолета и навигацию с точным расчетом, чтобы найти свой путь сквозь клубящиеся облака и свирепые катабатические ветры, которые угрожали сорвать его с неба и разбить о скальные гряды, возвышающиеся над краями ледника, как казалось, достаточно близко, чтобы коснуться их. Для экипажа это было все равно что вести машину ночью со скоростью 90 миль в час по улицам Манхеттена в густом тумане и без огней. Но благодаря умелому расчету, использованию имеющихся на борту технологий и стремлению держаться повыше, они нашли брешь в облаках и заметили под ними оранжевые надувные спасательные плотики.

Оснащенный тяжелым противолодочным гидроакустическим оборудованием, состоящим из электронных блоков, экранов радаров, гидравлических систем и лебедок, «Уэссекс» Mk.III был рассчитан на полет с двумя членами экипажа в кабине, с возможностью одновременного размещения трех или четырех пассажиров. В результате борттехник и наблюдатель начали запихивать нас в кормовую часть вертолета, как будто собирали китайскую головоломку. Я свернулся калачиком на полу рядом с хвостовым пилоном, а Бильбо сидел у меня на коленях. Он был с оружием, но без РПС.

Других укладывали как поленья, поверх людей, уже лежащих ничком на полу; у некоторых торчали из бортового люка руки и ноги. Одному из парней пришлось лечь поперек двойного сиденья наблюдателя и борттехника, а затем он превратился в человеческую подушку. Там не было места для нашего снаряжения и разгорелся спор о том, что экипаж разрешит нам взять с собой. Отказаться от своего рюкзака, РПС, пулеметов и личного оружия нелегко ни одному солдату, и у двери произошла короткая, но насыщенная дискуссия между борттехником и некоторыми парнями, все еще ожидавшими возможности попасть внутрь.

С шестнадцатью дополнительными людьми на борту, даже без большей части нашего снаряжения, вертолет был сильно перегружен. Единственная турбина пронзительно протестующе завыла, когда пилот добивался крутящего момента от трансмиссии, выжимая мощность в попытке подняться. Корпус вертолета сильно завибрировал от усилий, но сумел лишь глубже погрузиться в снег.

Затем, как будто внезапно вырвавшись, мы неуверенно поднялись, прежде чем снова просесть. Пилот подал мощность, и мы, пошатываясь, поднялись в воздух благодаря подъемной силе порыва ветра, на встречу с которым намеренно рассчитал пилот, в своей следующей попытке. Мы двинулись вперед и вверх, когда невидимый ледяной мост под убирающимися колесами шасси рухнул, открыв глубокую пещерообразную трещину, достаточно большую, что бы поглотить вертолет в пропасти.

В то время я был благодарен судьбе за то, что никто не рассказал мне о расщелине. Что касается меня, то мы наконец-то покинули проклятый ледник и на хорошей скорости спускались по его склонам к теплу и безопасности корабля Ее Величества «Антрим». Кто-то даже вскрыл пачку сигарет и пустил их по тесной кабине, которая наполнилась праздничным дымом. Чего я не мог разглядеть в дымке, так это того, насколько близко мы были к крутым гребням, окаймляющим лед, мелькавшим по обе стороны от нас. Даже малейший просчет наблюдателя или отклонение пилота от его инструкций, приведет к тому, что лопасти зацепят зазубренные края и отправят нас на верную гибель.

Сочетание скорости ветра, скорости, силы тяжести и более плотного воздуха на большой высоте удерживали нас в небе, но только на время. Когда мы вышли с дна ледника и начали идти над морем, меньшая высота и более теплый воздух на уровне море означали что проблемы, связанные с преодолением гравитации, стали заметно более сложными. В тот момент принципы полета ничего не значили для меня, но и Бильбо, и я чувствовали, что летные характеристики вертолета стали более медленными, поскольку перегруженная машина с трудом держалась над поверхностью воды и пыталась удержаться в воздухе достаточно долго, чтобы вернуться на корабль.

При обычном порядке посадки, военный корабль ложится на курс, при котором ветер благоприятствует посадке, обычно в пределах примерно 30 градусов от курса корабля. Затем вертолет переходит в парение вдоль левого борта у летной палубы, замедляется, чтобы уравнять скорость с кораблем, а затем движется вбок, пока не пролетит над центром летной палубы, прежде чем приземлиться. У «Хамфри» не хватало мощности ни на что из этого. Вертолету пришлось совершить заход на посадку, при котором мы бы одним махом приземлились прямо на палубу.

Учитывая поспешный расчет воздушной скорости/расстояния, у нас была только одна попытка. Если пилот ошибется, мы врежемся в кормовую часть корабля, превратившись в месиво из огня и осколков металла. Если мы промахнемся, то упадем в воду. Только самым везучим из нас, плотно набитых внутрь, удалось бы выбраться, а если бы и и удалось, мы не могли рассчитывать продержаться в ледяной воде более десяти минут без гидрокостюмов, надетых только на членов экипажа. По мрачным, застывшим лицам летчиков, мы могли сказать, что посадка будет рискованной и в эти последние несколько минут полета атмосфера в вертолете стала напряженной.

Через иллюминатор левого борта, я мог видеть белые барашки волн, проносящиеся над нами. Я наблюдал, как сокращается расстояние над ними, по мере того, как мы сближались с кораблем. Казалось, мы были в опасной близости от воды, когда в поле зрения появилась корма корабля. Я мог разглядеть офицера на летной палубе, отчаянно махавшего нам рукой. Мы приближались слишком быстро, угол был неправильным, и он приказывал пилоту прервать заход. Пилот его проигнорировал. Внезапно палуба рванулась нам навстречу, и мы с грохотом рухнули, сотрясая шасси.

Расчет на летной палубе бросились на вертолет, как муравьи, яростно принайтовывая «Хамфри» толстыми нейлоновым стропами. В одно мгновение я услышал, как заглох двигатель, так как была сброшена мощность. Внезапно, стало тихо. Первый человек спотыкаясь вышел на палубу, а мы с Бильбо ждали, пока расцепится куча людей между нами и люком.

Замерзшие, обмороженные и покрытые синяками, мы были распределены корабельной медицинской бригадой в кают-компании, которая была оборудована как пункт приема раненых. Облегчение хирурга сравнялось с нашим, когда он понял, что кроме наложения несколько швов, для тех кто в этом нуждался, одеял и горячего питья, его более сложные навыки не потребуются. Моряки были шокированы нашим внешним видом и тем, что нам пришлось пережить. Матросы отказались от своих коек, чтобы мы могли спокойно всю ночь отдохнуть, но не раньше, чем помощник баталёра корабля объявил по трансляции, что их вчерашний фильм, «Ястреб-мститель», будет повторен в честь тех, кого он ласково назвал «нашим озеленением», подразумевая нас.

Находясь более чем в 8000 милях от дома, побывав на одном из самых негостеприимных мест на планете, это двойное нарушение строгого корабельного распорядка многое значило для нас. Пока мы смотрели, как Джон Терри скачет с волшебным мечом в какой-то фантастической чепухе по корабельной телевизонной системе, Джон Гамильтон и старшие сержанты разыскали экипаж «Хамфри» с бутылкой виски, чтобы поблагодарить их за спасение наших жизней.

Во многих отношениях 19-му отряду повезло. Мы выжили, едва удержавшись на ногах. Однако наша радость от того, что мы пережили опыт пребывания на Фортуне, вскоре сменилась чувством почти стыда. Как подразделение SAS, эскадрон имел хорошую репутацию и мы пробились на эту вечеринку. Было очевидно, что мы проигнорировали советы, не выполнили свою задачу и в процессе списали два дорогостоящих вертолета, стоимостью в миллионы фунтов. Короче говоря, все пошло одно к другому.

Каждый прошел через эту пытку, хотя свалить с Фортуны целым и невредимым было крайне непросто, и грань, отделявшая нас от катастрофы, была очень тонкой. Игра тоже была закончена. Действия кораблей в районе Южной Георгии не остались незамеченными аргентинским самолетом наблюдения «Боинг 707». Но на войне колесо фортуны может вращаться быстро, и оно вот-вот должно было снова повернуться в самом неожиданном направлении.

Эпизод на Фортуне не был нашим звездным часом. Настоятельная необходимость получить представление о расположении аргентинских войск в Южной Георгии сохранялась, хотя потеря двух транспортных вертолетов «Уэссекс» Mk. V сократила наши возможности. Настала очередь Лодочного отряда попробовать более прямой подход. План был столь же прост, сколь и рискован.

Согласно нему, эсминец «Антрим» должен был покинуть относительную безопасность открытого моря и подойти вплотную к берегу в бухте Стромнесс. Используя покров темноты, как свою единственную защиту, корабль должен был подойти к Лейту на расстояние 2 миль. Затем 17-й отряд должен был преодолеть дистанцию последнего броска до линии прибоя на пяти лодках «Джемини». Высадившись в месте под названием Грасс-Айленд, они должны были наблюдать за любыми передвижениями противника на берегу, прежде чем перебраться на большую землю, чтобы провести более детальную разведку старой китобойной станции. Темнота или нет, ни один командир не захочет вести свой военный корабль куда-то вблизи к водам побережья противника, где он будет уязвим. То, что случилось с корветом ВМС Аргентины во время обороны Грютвикена королевской морской пехоты, было у всех на уме.

В кромешной тьме ранним утром следующего дня, 23 апреля, «Антрим» вышел на боевые позиция, начав свой заход в бухту Стромнесс. Передышка для Горного отряда от обычного распорядка «горячих коек» закончилась, когда нас вытряхнули из сна и велели одеваться. Для нас не было никакой роли; это было дело исключительно Лодочного отряда и задачей флота — доставить их туда, но когда корабль входит в зону боевых действий, все должны бодрствовать. Мы держались в стороне в кубрике, в то время как «Антрим» вокруг нас превратился в размытое пятно целенаправленной деятельность с серьезными намерениями.

Система внутреннего освещения была переключена на красный свет, поскольку водонепроницаемые люки по кораблю были с лязгом закрыты и задраены. Орудийные расчеты стояли по местам, готовые открыть огнем, а команды по ликвидации повреждений заняли аварийные посты, готовые бороться с любым пожаром и удержать нас на плаву, в случае попаданий в корабль. Система трансляции замолчала, и нам велели разговаривать тише и избегать любого шума, когда эсминец скользнул в ровные, спокойные воды залива Стромнесс, приводимый в движение его бесшумной паровой турбиной.

Штормовая погода предыдущего дня, которая бы обеспечила больше прикрытия подходящему кораблю, утихла. Ее сменило спокойное безветренное состояние моря. Несмотря на непроглядную ночную тьму, напряжение на корабле было ощутимым. Пока мы сидели и шептались между собой в жутком красном полумраке кубрика, корабль замедлил ход и остановился, а 17-й отряд спустил за борт свои лодки. Было все еще невыносимо холодно и у них возникли проблемы с запуском подвесных моторов. Старые и изношенные двигатели неохотно заводились в ледяной воде и при низких температурах.

Две «Джемини» в конце концов ожили, и взяв на буксир три другие не заведшиеся лодки, отряд двинулся в чернильную тьму, направляясь к береговой линии примерно в миле от них. Не видя происходящее на палубе над нами, мы почувствовали как корабль начал разворачиваться, направляясь обратно в более безопасное открытое море. Мы также почувствовали резкое изменение погоды, когда корабль начал крениться на быстро растущую волну. Внезапно, налетел из ниоткуда начавшийся шторм.

- О Боже, вот мы и снова, - простонал Бинси, когда некогда тихое помещение корабля снова наполнилось звуками скрежещущего металла и нарастающим гулом машин «Антрима», когда он увеличил скорость и вышел из бухты Стромнесс. Я лежал на своей койке над Бинси и думал: «Это не та ночь, чтобы выходить в море на маленькой надувной лодке».

Поскольку «Антрим» оставил их за кормой, попытка Лодочного отряда высадиться на берег превращалась в эпопею, почти столь же сложную, как и почти катастрофа, постигшая Горный отряд на леднике. Во время штормового перехода три «Джемини» на буксире вырвались на свободу из-за растущей ярости волн и ветра, и были отнесены в море. Одну смогли подобрать и и патрули с трех уцелевших лодок добрались до Грасс-Айленда, где они смогли обнаружить позиции аргентинцев в Лейте в последние часы наступления темноты. Но на следующее утро, когда рассвело, две другие лодки были объявлены пропавшими без вести.

И снова были вынуждены задействовать «Хамфри», чтобы их найти. После долгих поисков в океане вдоль вероятных маршрутов дрейфа, одна из надувных лодок была подобрана на самом пределе продолжительности полета вертолета. «Джемини» уже был в 62 милях в море, и к тому времени, когда «Уэссекс» подобрал их лебедкой, трое членов экипажа окоченели от ледяной воды. Но поиски второй пропавшей лодки были безуспешны, и три бойца Лодочного отряда остались пропавшими без вести. Это были плохие новости. Мы все знали, что велика вероятность того, что их надувная лодка перевернулась во время шторма, и даже с надетыми гидрокостюмами, их шансы выжить в бушующем ледяном море были бы минимальны. Часть задачи была выполнена. Мы, наконец, высадили несколько патрулей на берег, чтобы наблюдать за целью в Лейте. Но вероятная потеря товарищей и еще одно несчастье усугубили настроение растущего уныния, которое мы все чувствовали, среди эскадрона.

Разведка SBS в Грютвикене также натолкнулась на неприятности. В течение ночи корабли Ее Величества «Плимут» и «Эндуранс» пытались усилить людьми, и двумя своими «Джемини»,высадившееся на берег в Хаунд-Бей подразделение разведотряда SBS. Лодки должны были позволить SBS приблизиться к Камерлендскому заливу и Гритвикену. Одна из надувных лодок была повреждена, когда их доставляли корабельными вертолетами «Уосп». Уцелевшая «Джемини» попыталась совершить переправу, но была отброшена назад сильным ветром и скапливающимся морским льдом, что вынудило отказаться от операции, а группу SBS эвакуировали.

В глазах военно-морского флота подразделения спецназа Оперативной группы не покрывали себя славой. Первоначальная задача, поставленная перед личным составом SAS и SBS, была выполнена лишь частично и стоила значительных потерь. Нам не удалось создать условия для быстрой победы при захвате Южной Георгии, и операция теряла обороты. Однако, чтобы не думал командир Оперативной группы о действиях своих сил специального назначения, у капитана «Антрима» сейчас была более насущная проблема совсем другого характера.

18 апреля аргентинская подводная лодка «Санта-Фе» вышла в море со своей военно-морской базы в Мар-де-Плата, и британская разведка пришла к выводу, что она, вероятно, направляется в Южную Джорджию. Поскольку большая часть утра 23 апреля была потрачена на эвакуацию и поиск патрулей спецназа, в 14.00 по «зулусскому времени» «Эндуранс» перехватил высокочастотную передачу с подводной лодки в 100 милях к северо-западу. Это могла быть только «Санта-Фе». Также возросла активность аргентинской авиации. Примерно в то же время был замечен аргентинский С-130 «Геркулес», о котором сообщил «Плимут», сделав вывод, что он мог передавать наше местоположение подводной лодке.

Мы впервые узнали о разворачивающейся ситуации, когда загремела основная трансляция и «Антрим» во второй раз за день пришел в боевое положение. Корабль, также, казалось, набирал скорость и беспорядочно управлялся. Борьба с угрозой, исходящей от «Санта-Фе», была основным военно-морским делом, по сравнению с предыдущими вспомогательными маневрами, связанными с попытками высадить нас на берег. Матросы зациклились на этом и взялись за дело с впечатляющей профессиональной целеустремленностью. У нас снова возникло ощущение, что нам нужно держаться от них подальше, и мы слонялись без дела по кубрику, где на банках не было заметно ни одного человека.

По мере того, как мы упорно продвигались все дальше в море, «Эндуранс» оставался позади. Машины ледового патрульного корабля давали слишком мало хода, чтобы поспевать за «Антримом» и «Плимутом». Кроме того, его дизеля создавали слишком много шума, что плохо для ПЛМ, где важна акустика в воде. Так что кораблю с 16-м отрядом на борту пришлось рискнуть и как можно лучше спрятаться среди айсбергов вокруг острова.

Однако, это продемонстрировало что дело принимает серьезный оборот и инициатива переходит к аргентинцам. Серьезность ситуации не ускользнула от внимания наших старших командиров в Великобритании, которые были обеспокоены тем, что миссия по захвату Южной Георгии проваливается. Фрегат «Бриллиант» из основной оперативной группы ВМС, все еще направляющейся на Фолклендские острова, был направлен на максимальной скорости в Южную Джорджию. Оснащенный двумя противолодочными вертолетами «Линкс» и гидроакустическим радаром, фрегат должен был повысить способность группы «Антрима» реагировать на присутствие «Санта-Фе». Из Лондона был отдан приказ найти и уничтожить подводную лодку.

На следующее утро «Антрим» и «Плимут» повернули обратно, к Южной Георгии. Вооруженный двумя глубинными бомбами «Хамфри» направился к побережью на поиски подводной лодки. Предполагая, что подлодка может также прибыть, доставляя войска и припасы гарнизону Аргентинцев в Гритвикене, экипаж «Уэссекса» надеялся перехватить ее на выходе из Камберлендского залива. Установив кратковременный контакт на радаре ПЛО своего вертолета, они заметили «Санта-Фе» на поверхности, атаковали и повредили подводную лодку своими глубинными бомбами.

Затем наблюдатель «Хамфри» вызвал вертолеты «Линкс» с «Бриллианта», чтобы используя торпеды, помешать погрузиться подводной лодке. Одна была сброшена, но не попала в подводную лодку. Но ее экипажу явно было достаточно, и они развернулись, чтобы похромать обратно к безопасному Грютвикену. Пока они это делали, подводная лодка постоянно подвергалась обстрелу из пулеметов с вертолетов «Линкс» и ракетами, выпущенными с «Уоспов» с «Эндуранс» и «Плимута», которое присоединились к бою. Часть происходящего была запечатлена в передачах, сделанных по трансляции «Антрима».

С атакой на «Санта-Фе» все изменилось. Между капитаном «Антрима», командирами Королевской морской пехоты и Седриком разгорелся оживленной спор о том, как использовать ситуацию и перехватить инициативу. Поскольку подлодка была повреждена и явно выбыла из игры, некоторые считали, что аргентинцы не устоят, и следует предпринять стремительный штурм Гритвикена, прежде чем они успеют оправиться от шока после потери своего ключевого военного ресурса.

Обратной стороной, было то, что основные сухопутные силы, в виде 150 бойцов роты «М» все еще находились в 200 милях на корабле вспомогательного флота «Тайдспринг», который был отправлен еще дальше в море, когда поступило сообщение о присутствии «Санта-Фе». Быстрая оценка соотношения сил показала, что объединив штабное подразделение эскадрона «D», Горный отряд, и отряд SBS, а также корабельные подразделения морской пехоты на борту «Антрима» и «Плимута», мы могли бы собрать небольшой отряд, численностью около 110 человек, половина из которых была из SAS. Сюда также входило командное подразделение роты «М» с одним 81-мм минометом и небольшой группой корректировщиков корабельных орудий из 148-й батареи, также находившихся на борту «Антрима».

Отряд мог быть переброшен двумя вертолетами «Линкс» с «Бриллианта» и «Уэссексом» с «Антрима», несколькими волнами, при поддержке огня 4,5-дюймовых орудий «Антрима» и «Плимута». Недостатком было то, что мы, скорее всего, уступали в численности более чем в два раза. Мы также должны были приземлиться в районе, где у нас не было информации о том, с чем мы можем столкнуться, и мы шли бы вслепую. Без разведки и наблюдения, аналогичный риск с точки зрения моряков, также применялся и к кораблям.

Седрик знал об опасности, но он был полностью за то, чтобы начать штурм и быстро с ним покончить. Оставалось совсем немного драгоценных дневных часов, и погода могла измениться в любой момент. Другие разделяли его мнение, в том числе, экипаж «Хамфри», атаковавший субмарину и наблюдавший, как она, хромая, возвращается в Камберлендский залив. Точка зрения «ястребов» в конце концов победила, после нескольких жарких дебатов. Было решено, что мы высадимся на плоском участке морены, известном как равнина Хестеслеттен. Она находилась чуть более чем в миле к югу от Гритвикена и была замаскирована грядой возвышенностей, под названием Браун-Маунтин.

Браун-Маунтин также обеспечила бы некоторое прикрытие для вертолетов, когда они подлетали и приземлялись, если на ней не будет доминирующих оборонительных позиций аргентинцев, что было большим «если». Мы подозревали, что большая часть противника будет сосредоточена вокруг небольшого скопления зданий, принадлежавших британской арктической исследовательской станции в Кинг-Эдвард-Пойнт на северной стороне Камберледнского залива. Но сначала нам бы пришлось обогнуть мыс Браун-Маунтин, а затем прорваться через заброшенную китобойную станцию в самом Гритвикене, которая предоставила бы множество возможностей для засады противника, и которую было бы трудно преодолеть, если бы они были готовы ее защищать. Опять же, то что сумели сделать морские пехотинцы Кита Миллса несколькими неделями ранее, имея всего двадцать два человека, было у всех на уме.

Мы захватили дополнительные единые пулеметы из корабельного арсенала, чтобы усилить нашу огневую мощь, а также наше личное оружие и легкие 66-мм противотанковые гранатометы, которые мы звали «LAWs», или просто «66-е». Знакомые по фильмам о Рэмбо, несущие ракету в раздвижной полуметровой трубе, они легко перекидывались на ремне через плечо и были бы удобны против любой окопавшейся пехоты. Мы набили в наши РПС дополнительные патроны и столько гранат, сколько смогли. Хотя то, что мы несли на поясе, тащили в руках, или перекидывали через плечо, весило около 23 килограмм, мы шли налегке.

Там не было места для рюкзаков, что было даже к лучшему, так как мы оставили их на леднике. Мы также оставили эскадронный миномет, так как морские пехотинцы возьмут свой собственный 81-мм миномет и приданный ему расчет. Тяжелой частью снаряжения был противотанковый ракетный комплекс «Милан», но он был тем единственным усилением которое мы взяли с собой — и отчасти потому, что Нобби Кларк настоял на том, чтобы взять его с собой.

Нобби был частью тыловой команды Грэма Коллинза и работал с ним и Уолли на складах. Он имел право носить нашивки полка и был ветераном Омана. Но он подходил к концу срока своей службы в армии, где в возрасте сорока двух лет считают, что у тебя уже все позади, и увольняют со службы. Большинство из нас были уверены, что Нобби получил свои дембельские документы незадолго до того, как мы покинули Херефорд, подозревая что он проигнорировал их, чтобы отправиться на юг. Имея все это в виду, он не собирался упускать то, что мы собирались проделать. Его готовность тащить «Милан», вероятно, отражала его энтузиазм по поводу включения в списки. Это была дополнительная огневая мощь, Нобби был хорошим парнем, и нам нужны были люди, так что ему были более чем рады.

- «Антрим» и «Плимут» прикроют наш взлет и откроют заградительный огонь, чтобы поддержать наше наступление как только мы приземлимся. План состоит в том, чтобы обойти под прикрытием их огня побережье, прорваться через старую китобойную станцию в Гритвикене и продвинуться дальше, что бы захватить арктическую станцию в Кинг-Эдвардс-Пойнт.

Мы собрались на летной палубе и стали ждать вертолеты. Боевой вымпел «Антрима» затрепетал на ветру, когда корабль рванулся вперед, оставляя за собой пенящийся бело-серый след, когда шел со скоростью более 30 узлов. За его кормой «Плимут» также развивал такую же скорость, его флаг также туго трепетал на ветру. По левому борту виднелись мысы Камберледнского залива. Затем из внешних динамиков донесся голос капитана:

С этими словами раздался мощный треск, когда спаренные 4,5-дюймовые орудия в носовой башне корабля открыли огонь. Воздух вокруг палубы мгновенно наполнился едким запахом сгоревшего кордита. Более отдаленный грохот орудий «Плимута» также начал отдаваться эхом над водой, и мы могли слышать, как его снаряды рассекали воздух, со звуком, подобно рвущейся бумаге, направляясь внутрь острова.

Оба корабля поддерживали постоянный темп стрельбы и выпускали снаряды в воздух каждые две секунды. Большие стрелянные латунные гильзы со звоном сыпались на покрытую матами палубу «Антрима». Двое матросов, которым было поручено сбрасывать их за борт в кильватерную струю корабля, работали как дьяволы, чтобы не отставать от темпа стрельбы. Это была пьянящая, волнующая штука. Мы были переполнены адреналином и рвались в путь, когда начали прилетать вертолеты.

Горный отряд был в первой волне, вместе с «штабными» эскадрона. Я забрался в один из выкрашенных в синий цвет «Линксов», обходя хвостовой винт и низко пригибаясь под вращающимися лопастями. Его противолодочное вооружение было снято, чтобы он мог поднять максимальное количество людей. Нам удалось втиснуть туда половину отряда, включая патруль Джона Гамильтона. Я втиснулся между Алексом и Крисом, и поглядел на Джеймса. Его лицо отражало возбужденный трепет, который мы все испытывали. Без сомнения, за этим скрывался тот же оттенок тревожного ожидания, который я чувствовал, смешиваясь с моим собственным приливом возбуждения. Затвердевающий узел где-то глубоко в твоем животе. Страх напоминает вам о реальности того, что вы собирались сделать. Будет ли зона высадки под огнем? Разнесет ли нас на куски, когда мы приземлимся, или даже до того, как мы туда доберемся? Мы все побывали, по крайней мере, в одной вертолетной катастрофе, и море выглядело холодным. Я прогнал мрачные мысли, когда мы поднялись, и начали полет, двери были открыты, летели быстро и низко, в 12 метрах над волнами.

К нам стремительно приближалась береговая линия, справа вырисовывалось коричневато-зеленое пятно того, что я принял за Браун-Маунтин. Вертолет заложил вираж и полетел обратно в море. Я заметил, что «Уэссекс» впереди и второй «Линкс» сзади делают то же самое. Какого хрена? Джон, должно быть, думал о том же. Я не мог расслышать, что он говорил, но в микрофон гарнитуры он говорил энергично, без сомнения спрашивая, что происходит, поскольку вертолет, казалось, перешел в режим ожидания над морем.

На лицах окружающих меня людей было нервное напряжение. Что-то казалось неправильным. Ожидание боя хуже, чем участие в нем, а незнание того, чего ты ждешь, еще хуже. Прошла минута. Джон начал одновременно жестикулировать и кричать, чтобы его услышали. Что-то о координации управления огнем. Еще минута, и мы снова направились к месту высадки. Я в последний раз проверил магазин на своей винтовке и убедившись, что она поставлена на предохранитель, напряг мышцы ног, готовясь выпрыгнуть из кабины, как только машина приземлится.

- Пошли! - крикнул Джон, сбрасывая гарнитуру и выпрыгивая вслед за первым из парней через боковой люк. Наши ботинки коснулись земли и мы развернулись веером, занимая круговую оборону, упав в положение лежа, наблюдая за нашими секторами, окружающими вертолет, который был там всего на мгновение, прежде чем он направился обратно, за следующей волной. 4,5-дюймовые снаряды с «Антрима» и «Плимута» просвистели над головой, точно наведенные командой 148-й батареи, засекавшей падение снарядов с вертолета «Уосп», зависшего в море. Вперед нас тяжелые снаряды обрушились на другой склон Браун-Маунтин, отдаваясь эхом по всему заливу.

Воздух снова наполнился звуком возвращающихся вертолетов, по мере того, как нарастал наш крошечный отряд. Радио начало работать, и я услышал в своей гарнитуре, как Седрик отдает приказ минометчикам морской пехоты начать накрывать цели на Браун-Маунтин, которая нависала над нами. В широкой открытой моренной долине давно умершего ледника, было мало укрытий, и если противник держал нас на прицеле, то нам конец. Босс хотел, чтобы «сапоги» обрушили на них дальнобойные снаряды, чтобы затем можно было обеспечить точный минометный огонь и мгновенно его скорректировать, чтобы он попал туда, куда нужно, если угроза материализуется на высоте. Однако морские пехотинцы, казалось, были чем-то озабочены и тянули время.

Мы разделились на наши штурмовые группы и начали сближение с противником, направляясь на юг, к морю. Горный отряд шел на правом фланге, рядом с отрядом SBS слева от нас, а Седрик и штабная секция немного позади. Погода была тихая и слегка пасмурная, но по сравнению с тем, к чему мы привыкли, это был хороший день для боя. С расколотыми камнями морены и губчатым мхом и травой под ногами, идти было легко, а темп — устойчивым. Каждый человек осматривал местность впереди, готовый отреагировать на любое движение, обнаружив цель и выиграть перестрелку.

Мы продолжали наступать, не встречая ничего на своем пути. Строй начал разворачиваться на север, так, чтобы мы могли следовать вдоль береговой линии вокруг Браун-Маунтин, что привело бы нас к Гритвикену. Впереди, недалеко от моря, виднелась череда песчаных дюн. Внезапно, появилась голова, одетая во что-то, напоминавшее балаклаву, а затем еще одна, движение явно реагировало на наше приближение.

Мы возобновили наступление и через несколько дюн обнаружили, что мы обстреляли и разозлили колонию морских слонов. Некоторые из огромных зверей были ранены, и песок был окрашен их кровью в красный цвет. Не обращая на них внимания, мы двинулись дальше; нам нужно было продолжать продвигаться. Раненые животные, каждое из которых весило не меньше небольшого автомобиля, начали драться между собой. Нам пришлось пробираться через тонны бьющейся плоти и щелкающих зубов, чтобы выбраться на прибрежную гальку. Это было ужасно и сюрреалистично, но времени зацикливаться на этом не было.

Нобби развернул «Милан» и выпустил снаряд, яркое свечение его ракетного двигателя проложило путь наверх к цели, прежде чем он взорвался в удовлетворяющем ливне земли и каменных обломков. Это оказался земляной холмик с торчащим из него куском железного уголка, но никто не стал рисковать. Часть солдат вместе с Седриком и штабной секцией начали продвигаться на высоту. Мы продолжили путь по гальке и миновали остов сбитого аргентинского вертолета «Пума», одиноко лежащего на боку со сломанным хребтом. Черт возьми, подумал я про себя, мы выбрали хорошее место для высадки. Еще немного вперед от Браун-Маунтин и это мог быть один из наших вертолетов.

Когда мы обогнули мыс, в нескольких сотнях метров перед нами внезапно появились ржаво-красные здания старой китобойной станции. По другую сторону залива, справа от него, мы могли видеть скопление белых зданий Британской антарктической исследовательской службы в Кинг-Эдвардс-Пойнт, с их красными и зелеными крышами. Угольно-черный силуэт «Санта-Фе» одиноко маячил у причала перед ними. Горный хребет с заснеженными вершинами, окружающими залив, был фоном для разрывов снарядов, когда корабли разрушали скалистую гряду над Гритвикеном. Каждые несколько секунд падали снаряды; они двигались слева направо, по направлению к Кинг-Эдвардс-Пойнт, с каждым залпом неуклонно приближаясь к зданиям. Чтобы еще лучше продемонстрировать свои намерения, «Антрим» подошел вплотную к берегу, чтобы продемонстрировать свою способность вести огонь прямой наводкой.

Учитывая вероятные позиции любого противника в поле зрения, аргентинцы, должно быть, могли нас увидеть. Мы продвигались по открытому пространству, наше движение было ограниченно узким берегом. Я приготовился к встречному огню. Мы были в пределах досягаемости любого пулемета, и я начал искать вероятные укрытия, которых на пологом склоне было мало.

Нобби развернул «Милан», готовясь запустить ракету по «Санта-Фе». Военно-морской флот хотел быть уверен, что с ней покончено, и это укрепило бы мысль о том, что мы по отношению к аргентинскому гарнизону настроены всерьез. Единые пулеметы были также заряжены и на взводе, чтобы убедиться, что они могут излить поток огня в любые узлы сопротивления. Но вместо щелчков и свиста пуль наше появление из-за мыса было встречено шквалом белых флагов, когда они начали появляться из окон зданий вокруг Кинг-Эдвард-Пойнт.

Голоса в моей гарнитуре были заняты тем, как мы должны реагировать на капитуляцию. Шеридан хотел, чтобы Седрик остановил наступление, но он не был на прямой связи с боссом. «Антрим» получил искаженное сообщение по радио от командира аргентинцев, подтверждающее его желание сдаться. Были разговоры о раненых, некоторые упоминали о минном поле. Это была потенциально запутанная картина, но Седрик был человеком на острие событий, и видел необходимость действовать и поддерживать темп, добравшись до Кинг-Эдвардс-Пойнт и закрепив позицию, как можно быстрее принять капитуляцию.

Седрик сказал Джон Гамильтону оставаться на позиции прикрытия и быть готовым отреагировать, если аргентинцы что-то затеют, в то время как он будет продвигаться вперед с Лоуренсом и остальной частью своей команды тактических связистов из четырех человек. Седрик взял с собой Сайда Дэвидсона, так как он, по-видимому, говорил по-испански, что было для меня новостью. Я отошел влево, чтобы попасть на какую-нибудь высотку, вместе с Бильбо и Алексом Брауном. Алекс установил свой единый пулемет, и мы наблюдали, как небольшая группа Седрика продвигается вперед. Пробираясь через заброшенные здания старой китобойной станции, они двинулись дальше по заливу, к зданиям БАС. Мы продолжали наблюдать и ждать.

К тому времени, как нас позвали вперед, около 100 с лишним аргентинских морских пехотинцев и моряков спокойно сидели на земле в три ряда перед одним из зданий. Седрик заставил их сложить оружие. Ни с одной из сторон не было враждебности и они были покладисты. Аргентинцы казались несколько ошеломленными и неловкими, как будто они были немного сконфужены из-за того, что их застукали там, где они не должны были быть, но они также, казалось, испытывали облегчение от того, что все это закончилось. Они подверглись нападению вооруженных вертолетов, потеряли свою подводную лодку и стали свидетелями демонстрации огневой мощи флота, которая могла обрушиться на них в любой момент.

Несмотря на дисциплину, они были неряшливы и голодны. Аргентинские матросы с подводной лодки были особенно вонючими, очевидно, у них не было доступа к душу в течение нескольких недель. Лоуренс велел нам позаботиться о пленных, и мы перевели их в укрытие общей столовой БАС, где принялись кормить их из большого запаса готовых блюд, припасенных исследовательской группой. Бильбо, Джеймс и я нашли огромные жестяные поддоны с лазаньей и разогрели их на кухне, прежде чем отдать нашим пленным. Восемь подносов с едой были тем, чем нужно, и мы повторили это на следующий день, чтобы накормить их завтраком.

Это был странный опыт. Когда мы раздавали макароны людям в синих военно-морских мундирах и оливково-зеленых полевых куртках, среди дымящихся кружек чая и уютной атмосферы совместной трапезы, нас осенило, что несколько мгновений назад мы были готовы убить этих людей. Они были благодарны, вежливы и совсем не походили на стереотипное неправильное представление, которое мы имели о них до этого момента: что-то вроде официанта Мануэля из комедийного сериала «Башни Фолти».

На следующее утро рота «М» с «Тайдспринга»прибыла в Камберлендский залив . Они явно были разозлены тем, что пропустили весь бой и были готовы нас сменить. Поскольку за пленными присматривали королевские морские пехотинцы, мы могли свободно исследовать окрестности, и я отправился на китобойную станцию в Гритвикене с Джеймсом и Бильбо.

В этом он был прав. Это было похоже на шаг назад во времени. Это место было оставлено нетронутым и сохранено холодом. В кладовых все еще было полно корабельных тросов и цепей, которые теперь лежали заброшенные и бесхозные вдоль берега. Огромные штабеля ржавеющих цепей со звеньями, величиной с кулак, были сложены будто каменные пирамиды. Наряду с высокими, покрытыми ржавчинами трубами цехов по перетопке жира, они свидетельствовали о давно минувшей эпохе.

Небольшая белая деревянная церковь с остроконечным черным шпилем, построенная в начале 19-го века, стояла в центре на страже всего этого, обрамленная панорамой покрытых льдом вершин позади нее. Ухоженное кладбище с могилой Эрнста Шеклтона находилось в стороне от церкви, недалеко от маршрута нашего продвижения в Гритвикен, поэтому мы вернулись пешком вдоль берега, чтобы его посетить. Вид темного, грубо вырезанного гранитного обелиска человеку, который имел отношение к нашей попытке пересечь Фортуну, усилил ощущение истории этого места.

Мы повернули и направились обратно через Гритвикен к Кинг-Эдвардс-Пойнт. Проходя мимо почтового отделения, некоторые парни раздобыли марки первого выпуска, сделали на них отметку и проштамповали с датой аргентинского вторжения, чтобы забрать домой в качестве сувениров. Бильбо заметил сейф за прилавком в углу, который аргентинцы оставили нетронутым.

Теперь, когда все было под контролем, королевские морские пехотинцы хотели, чтобы поврежденная лодка была переведена из Кинг-Эдвардс-Пойнт, поскольку, по их утверждению, ей грозила опасность затонуть и заблокировать причал. Капитан Бикейн был рад услужить и отправил нескольких своих людей на борт, чтобы помочь морякам с «Бриллианта» перевести «Санта-Фе» на более глубокую воду. В процессе подлодка внезапно накренилась на борт и аргентинский старшина дернул рычаг балластной цистерны, чтобы выправить диффирент подлодки. Один из «сапог», охранявший пленных, решил что аргентинский моряк пытается затопить подводную лодку и несколько раз выстрелил в него из пистолета.

Капитан Бикейн был вне себя от гнева. По его мнению, добровольный акт сотрудничества и помощи столкнулся с ненужным актом насилия. Я сидел рядом с ним, когда один из его людей принес известие о трагедии. Последовал жаркий обмен репликами на испанском, и я скрылся. Когда Шеридан вошел в столовую, Бикейн сразу же направился к нему и не удержался от того, чтобы высказать командиру морской пехоты все, что он думает о смерти своего человека. Хорошее чувство, возникшее между двумя сторонами, было по-настоящему разрушено.

На этой печальной ноте мы покинули Гривикен, так как нас отозвали обратно на «Антрим». По прибытии на борт мы узнали о том, что Лейт тоже пал без единого выстрела. Хотя первоначальные радиообращения, предлагающие небольшому гарнизону из двенадцати аргентинских морских пехотинцев сдаться, были проигнорированы, угроза подвергнуться обстрелу со стороны «Плимута», который агрессивно двигался в сторону берега, в сочетании с атакой отряда SBS и 16-го и 18-го отрядов эскадрона, которые все еще находились, как на борту фрегата, так и «Эндуранс», в конце концов, оказалось достаточно, чтобы убедить их сдаться. Так что отряд аргентинцев и тридцать девять рабочих по сбору металлолома тоже отправились в мешок.

Войска аргентинцев возглавлял печально известный персонаж, капитан третьего ранга Альфредо Астис. Он руководил центром допросов, во время аргентинской грязной войны в 70-х. Утверждалось, что сотни аргентинских диссидентов встретили жестокий конец под его руководством, в том числе женщина из Швейцарии и две французские монахини. Астиз оправдал свою сомнительную репутацию и был полной противоположностью морякам, за которыми мы присматривали в Гритвикене. Когда он согласился сдаться, Астиз указал, что футбольное поле в Лейте было бы хорошим местом для посадки вертолетов. Подозревая его мотивы, 17-й отряд рекомендовал более удаленное место для вертолетов ВМС. Когда после капитуляции был произведен детальный обыск территории, было обнаружено, что аргентинцы установили на поле самодельное взрывное устройство, о котором Астиз умолчал. Найдж должен был его охранять и его вывод о том, что он «мерзкий тип», был точен.

Воздушный отряд представил охрану для наблюдения за военнопленными аргентинцами, которые были размещены в трюме «Эндуранс», пока их не смогут передать на попечение роты «М» в Грютвикене. Парни из 16-го отряда начали замечать, что каждый раз при пересменке охраны, один из пленных просился в корабельный гальюн. Они предположили, что это могло быть частью плана побега и были уверены, что Астиз приложил к этому руку. После этого Астиза отделили от других пленных и заключили в каюту хирурга на «Антриме», где он также доставил много хлопот. Тем не менее, он хорошо говорил по-английски, поэтому ему дали книгу о SAS, чтобы его занять, и я уверен, что это было именно тем, чего он хотел.

Другой хорошей новостью было то, что флот подобрал нашу пропавшую команду лодки с единственной оставшейся «Джемини», которая была брошена на произвол судьбы и все еще отсутствовала, когда мы захватили Гритвикен. Трое бойцов Лодочного отряда выбрались во время шторма на берег и высадились в бухте Стромнесс. Стремясь избежать захвата, они не активировали свои поисково-спасательные маяки. Не подозревая о событиях, разворачивающихся вокруг них в Грютвикене и Лейте, они оставались в укрытии, пока не заметили «Плимут» и не подали сигнал бедствия. Их заметили и подняли на борт.

Действия в Южной Георгии в конечном итоге увенчались успехом и принесли быструю бескровную победу, к которой стремилось правительство Маргарет Тэтчер. Это было зафиксировано в радиограмме капитана первого ранга Брайана Янга, отправленной с «Антрима», которая затем была передана в Великобританию основной британской Оперативной группой: «Рад сообщить Ее Величеству, что белый флаг развевается рядом с флагом Содружества в Гритвикене, Южная Джорджия. Боже, храни Королеву».

Это был эмоциональный материал, хотя не было никакого упоминания о том факте, что именно «Юнион Джек» Лоуренса был водружен на флагштоке БАС. Вернувшись домой, вечером 25 апреля Тэтчер вышла из дома номер 10 по Даунинг-стрит, под ослепительный свет фотокамер и фотовспышек вместе со своим министром обороны и зачитала новости перед телекамерами и журналистами. Когда министр обороны закончил читать свое заявление о том, что Гритвикен снова в руках британцев, средства массовой информации задали множество вопросов о том, что будет дальше. Мэгги прервала их и сказала что бы они «просто порадовались этой новости».

Тема о том, откажется ли Аргентина от Фолклендских островов без боя, увидев, что мы настроены серьезно, была у всех на устах. Реакция аргентинцев на возвращение Южной Георгии была полна негодования и презрения. Слухи на «Антриме» говорили о том, что их правительство заявило, что они будут сражаться за острова «до последней капли своей крови», и что теперь они считают, что находятся в состоянии войны с Великобританией. Но наша сторона по прежнему публично стремилась к мирному урегулированию кризиса. Дипломатический марафон Эла Хейга также продолжался на протяжении всего эпизода с Южной Джорджией, и на столе лежало предложение, ожидающее ответа от хунты Галтьери. В кубрике среди матросов даже ходили разговоры о том, что нас могут отправить домой, но я, как и большинство бойцов Горного отряда, не был так уверен.

28 апреля нас перебросили с «Антрима» на борт корабля Ее Величества «Бриллиант» с помощью замечательного экипажа, летавшего на «Хамфри», «Уэссексе», сыгравшем такую значительную роль во всем происходящем. Без них 17-й и 19-й отряды несомненно понесли бы значительные потери из-за свирепой погоды, как на суше, так и на море. Вместе с «Антримом» они останутся еще на несколько дней, чтобы поддержать роту «М», которая теперь будет гарнизоном Южной Георгии. Эскадрону «D» было приказано отправиться на север вместе с «Бриллиантом» и присоединится к основной оперативной группе британских кораблей, приближающихся к Фолклендским островам.

Через два дня, после того как мы покинули «Антрим», отряд моряков из корабельной роты похоронил главстаршину Феликса Артузо, со всеми воинскими почестями, в мерзлой земле кладбища, неподалеку от могилы Шеклтона. Смерть аргентинского моряка, застреленного Королевской морской пехотой, не выходила у меня из головы, когда мы плыли обратно, в открытые воды Южной Атлантики, оставляя позади Южную Джорджию. Мы утерли аргентинцам нос, и едва не проделали это без пролития крови. Но у меня было такое чувство, что вот-вот начнется настоящая битва, и, вероятно, она будет чертовски кровавой.

События операции «Паракват» остались позади, и мы направились на север, обратно в бескрайнюю пустоту Южной Атлантики, в полную власть надвигающейся зимы. Драматический пейзаж Южной Георгии с окаймленными льдом фьордами и зубчатыми заснеженными вершинами, теперь сменился бесконечной серой монотонностью вздымающихся морских волн, подобных горам, и проливных дождей. Будучи фрегатом УРО «Тип 22», корабль Ее Величества «Бриллиант» весил на 2000 тонн меньше, чем «Антрим». Разница в размерах между двумя кораблями означала, что мы ощущали каждое мгновение вызванной погодой пытки на борту меньшего по размерам корабля, когда он безжалостно нырял по волнам и катился против воющего ветра.

На борту «Бриллианта» явно не хватало места в кубрике. «Горячие койки» стали поблекшим воспоминанием о сравнительной роскоши, поскольку мы обходились тем, что находили любой свободный клочок палубы посреди корабельных баталерок и переходов, на котором можно было улечься спать. Несмотря на трудности, «Бриллиант» был счастливым и дружелюбным кораблем. Командир, Джон Коуард специально разыскал нас в наших «специальных» помещениях и извинился за стесненные условия, в которых мы оказались. Его общительный характер задавал тон, который распространялся и на остальную часть корабля. Его офицеры и матросы также приняли нас радушно, несмотря на то, что наше присутствие, должно быть, нарушило их хорошо отлаженный распорядок дня. Увеличились очереди на камбуз, как и конкуренция за умывальники и гальюны. Хотя это было свойственно команде, которая отличалась высоким моральным духом и сильным личным руководством, на наш прием также повлияла роль, которую сыграл эскадрон «D» в отвоевывании Южной Георгии. Однако всякая надежда на то, что произошедшее на острове могло побудить Аргентину принять дипломатическое решение для разрешения проблемы Фолклендских островов, угасла.

29 апреля Буэнос-Айрес официально отклонил американскую предложение, предлагавшее Аргентине международную поддержку в управлении островами и обсуждение их будущего суверенитета в обмен на вывод всех аргентинских войск. В любом случае, такой компромисс был бы в равной степени неприемлем для правительства Тэтчер, но отказ хунты положил конец нескольким неделям поддерживаемых США попыток избежать войны.

На следующий день Великобритания объявила о введении 200-мильной зоны полного отчуждения, или ЗПО, вокруг Фолклендских островов. Это было равносильно заявлению о намерении начать военные действия, поскольку любые аргентинские корабли, войска или самолеты в пределах ЗПО теперь могли быть атакованы британскими войсками. В тот же день администрация Рейгана ввела военные и экономические санкции против Аргентины. К тому времени, когда мы перешли с «Бриллианта» на «Гермес», и присоединились к основной оперативной группе 30 апреля, стороны были выбраны, а боевые порядки очерчены.

- Хм, - ответил Алекс, придерживая свою тарелку, которая рисковала упасть со стола при движении корабля, - мы направляемся прямо к этому, и я не уверен, что хочу быть на борту военного корабля, когда оно начнется. У аргентинцев есть свой флот, и судя по сообщениям в новостях, у них достаточно ресурсов, чтобы отправить одну из этих штуковин прямо на дно океана.

Ближе к вечеру нас сняли с кормы фрегата несколькими вертолетами «Си Кинг», которые доставили эскадрон и все наши припасы на корабль Ее Величества «Гермес». «Джангл», транспортный вариант «Си Кинга», был намного больше чем «Уэссекс» Mk. V, который разбился, пытаясь вывезти нас с Фортуны. Разработанные для замены устаревших «Уэссексов», они могли перевозить до тридцати солдат в полной выкладке в своем похожем на пещеру чреве и были оснащены двумя мощными двигателями «Роллс-Ройс Гном», которые издавали характерный звук, похожий на жужжание пилы. Наряду с противолодочной версией вертолета, эти «Морские Короли» были рабочими лошадками Королевского военно-морского флота.

«Джанглы» перенесли нас через более спокойные воды, которые, лишенные силы свирепых ветров, гонящих волны, превратились в тяжелую, накатывающую зыбь. Когда мы поднялись выше, я смог разглядеть силуэты других кораблей, далеко рассеянных по океану под прерывистым переплетением дрейфующих густых серых полос тумана. Это была Оперативная группа, состоящая из множества кораблей самых разных типов, но верная одной цели — вернуть Фолклендские острова. Они покинули порты вдоль южного побережья Англии, под весенним солнцем и громкие фанфары ликующих толп, с моряками, выстроившимися вдоль бортов, и вертолетами и реактивными самолетами «Харриер», яркими и блестящими, на их летных палубах.

Эсминцы «Тип 42» виднелись далеко на горизонте, часто за пределами прямой видимости на самых дальних флангах флота. Оснащенные зенитно-ракетными комплексами «Си Дарт» большой дальности, они были размещены для обеспечения защиты от приближающихся ракет и самолетов противника. Далее, эсминцы класса «Каунти» и небольшие фрегаты занимали позиции в нескольких милях от центра Оперативной группы, каждый из которых был готов перехватить любого лидера противника, который смог бы прорваться через внешний периметр обороны. С их ракетами меньшей дальности, «Си Кэт» и «Си Слаг», их задача состояла в том, чтобы не допустить попадания чего-нибудь в авианосцы, и более крупные танкеры и десантные корабли, которые двигались в их кильватере.

Мы зашли, чтобы зависнуть у его левого борта и надстройка справа от полетной палубы заполнила наш иллюминатор по правому борту. Пилот уравнял скорость со скоростью корабля, а затем прокрался прямо над палубой. Шасси «Си Кинга» опустились, слегка подпрыгнув, и мы вышли при все еще работающих двигателях. Работая под нисходящей тягой несущего винта, мы образовали живую цепочку и приступили к разгрузке припасов. Крича так, что бы его было слышно сквозь шум ветра и двигателей вертолета, энергично жестикулируя руками, техник на летной палубе принялся указывать, куда ставить коробки и контейнеры, которые мы выгружали. Следуя его инструкциям, мы разместили их на той части палубы, которую матрос в желтой куртке назвал «лифтом». Разгрузив запасы, мы снова развернулись, чтобы защититься от ударной волны лопастей несущего винта «Си Кинга», когда пилот снова дал мощности и поднялся в воздух, чтобы совершить еще один рейс на «Бриллиант» и забрать оставшуюся часть эскадрона.

Послеполуденный свет уже начал меркнуть на невидимом горизонте, где-то за водами на западе, когда с толчком включилось механическое жужжание самолетоподъемника, и мы начали спускаться с летной палубы. Когда мы спустились на ангарную палубу, платформа погрузила нас в абстрактный мир яркого полосатого освещения, показывающего незабываемую сцену с двенадцатью флотскими «Харриерами» и полудюжиной «Си Кингов», плотно упакованными между переборками и тянущимися по всей длине корабля.

Воздух, заполненный резким светом, был мускусным и тяжелым от характерного запаха авиационной техники. Синтетическая смесь авиационного топлива, смешанная с запахом масел, пластмассы и смазанного металла сразу же ударила нам в ноздри. Наши остальные чувства были подавлены шумом генераторов, пронзительным воем электроинструментов, и гулким звоном металла, ударяющегося о металл, когда наши глаза увидели размытые силуэты инженеров и оружейников, работающих среди скопления фюзеляжей, как небольшая армия муравьев.

При водоизмещении 28000 тонн, длине 128 метров и экипаже более чем в 2000 человек, остальная часть корабля была столь же впечатляющей. По сравнению с «Эндуранс», «Бриллиантом», или даже «Антримом», «Гермес» был похож на маленький плавучий городок, дрейфующий в негостеприимной морской пустоши. Помимо собственного аэропорта, авианосец был оборудован госпиталем, салонами для совещаний, водоочистной станцией, прачечной, магазином, и огромным камбузом, который мог использоваться как большой кинотеатр для показа фильмов корабельному составу.

Помимо его размеров, другой мгновенно заметной чертой «Гермеса» была его стабильность. Большая осадка в сочетании с общей длиной и весом судна уменьшили воздействие плохой погоды. Необходимость втискиваться в койку, или привязываться к походной раскладушке во время шторма, теперь, казалось, ушла в прошлое.

Мы последовали за Уолли по мириадам переходов и трапов, украшенных причудливым множеством труб и трубок и перемежающихся водонепроницаемыми дверями, которые были прижаты к переборкам. Каждая из тяжелых металлических дверей была помечена красными буквами, которые, казалось, указывали, когда их следует закрыть или оставить открытыми. Мы спускались все глубже в недра корабля и нас охватывало все возрастающее чувство глубины.

Несмотря на то, что оно было расположено значительно ниже ватерлинии, жилье, когда мы в конце концов добрались туда, было в своей собственной лиге. Оно было обширным и просторным, поскольку обычно предназначалось для подразделения коммандо Королевской морской пехоты. Каждый из кубриков на тридцать человек, был достаточно просторен, чтобы с легкостью разместить два наших худосочных отряда. С отдельными умывальниками и гальюнами, они были оборудованы трехярусными койками и оборудованы приличным количеством шкафчиков, а также общей зоной с телевизором и сиденьями.

Камбуз «Гермеса», когда мы туда добрались, был столь же впечатляющим, как и остальная часть корабля. Он выглядел, словно мог вместить половину экипажа корабля за один присест, казалось, работал круглосуточно и предлагал огромное разнообразие различных блюд. Мы втроем набрали себе еды вдоль длинной стойки из нержавеющей стали и нашли свободный стол с пластиковой столешницей. К нам подошел Лофти, его поднос ломился под горой еды.

Огромные размеры «Гермеса» и ответственность, возложенная на него как на главный авианосец Оперативной группы и флагман командующего адмирала, заставляли его казаться безличным, лишенным теплоты, которой мы наслаждались на борту «Бриллианта». Холодная атмосфера усугублялась ощутимым чувством растущего напряжения, когда авианосец вошел в ЗПО. Почти сразу же, как мы поднялись на борт, экипаж начал занимать боевые посты.

Сигнал тревоги был передан по трансляции авианосца и вызвал шквал активности, когда моряки побросали свои дела и бросились к своим боевым постам, начав быстро закрывать водонепроницаемые люки, чтобы сохранить в случае попадания плавучесть корабля. Когда прозвучала тревога и были сформированы группы пожаротушения и ликвидации повреждений, мы направились к точке сбора в складском помещении ниже в недрах корабля, ближе к корме, известном как «Платформа Сьерра 2», хотя никто из нас понятия не имел, почему оно так называлось.

Считалось, что у аргентинцев есть пара действующих подводных лодок, и сообщалось, что их флот находится в море и представляет реальную угрозу для Оперативной группы. Но самый большой страх был связан с попаданием «Экзосета». Противокорабельная ракета французского производства была мощным оружием и была у всех на устах. Многие считали, что у ВВС Аргентины есть несколько таких ракет, которые могут быть запущены с их реактивных самолетов «Супер Этендард».

У нашего собственного флота также были «Экзосеты», которые можно было запускать с кораблей, и каждый матрос знал, на что они способны. Если в вас попадает ракета, это скорее всего, превратит ваш корабль в бушующий ад. Если вас не убил взрыв разорвавшегося снаряда, это вероятно, сделает вызванный им пожар, или же вы могли утонуть, оказавшись в ловушке из искореженного металла в затопленном отсеке, если бы «Экзосет» разрушил критически важную переборку.

Среди молодых матросов на корабельном камбузе это была главная тема для разговоров. Не в последнюю очередь, потому что «Гермес», перевозивший основную часть самолетов Оперативной группы, которые имели решающее значение для нашей возможности вернуть Фолклендские острова, был предпочтительной целью аргентинцев. Это был настоящий страх, но на данный момент, все что мы могли сделать, это максимально использовать наше новое окружение. И ждать, когда все это начнется.

1 мая началась война за Фолклендские острова. Было еще темно, когда «Си Харриеры» начали взлетать с «Гермеса», чтобы нанести удары по наземным целям на аэродроме в Стэнли, и аргентинским самолетам в Гуз-Грин. Даже несколькими палубами ниже мы могли слышать вой их двигателей, когда они набирали взлетную скорость, а затем разгонялись по палубе, чтобы взлететь с трамплина для «Харриеров» на носу корабля в небо.

Сначала они казались далекими пятнышками на фоне удивительно чистого голубого неба. Затем они стали более заметными, поскольку реактивные самолеты кружили вокруг авианосца, ожидая места на палубе и разрешения на посадку. Каждый самолет замедлялся по мере того, как заходил на висение, в стороне от корабля. Затем они качались над палубой, все еще находясь в висении, прежде чем приземлиться с глухим стуком и легким прыжком, когда колеса шасси соприкасались с покрытием.

- Посмотри на хвост вот этого, - сказал Бильбо, когда один самолет заходил на посадку с дырой размером с большой кулак в хвосте. Это явно было неожиданностью для пилота, который только что спустился по красной стремянке, установленной возле его кабины парнями в синих куртках. Мы были достаточно близко, чтобы услышать, как он воскликнул «Черт возьми», когда обходил сзади свой самолет для осмотра и увидел повреждения, нанесенные пушечным снарядом.

Выполнившие свою задачу одиночные истребители были перемещены на самолетоподъемник, а затем спущены на нижнюю ангарную палубу, как какие-то мифические хищные птицы. Первый удар «Си Харриеров» по аргентинским позициям на островах последовал за воздушной атакой, совершенной одиночным бомбардировщиком КВВС «Вулкан», пролетевшим весь путь от острова Вознесения в попытке сбросить двадцать одну 1000-фунтовую бомбу на взлетно-посадочную полосу Стэнли в часы темноты.

В то время, как остальная часть Оперативной группы оставалась в открытом море, примерно в 100 милях к востоку от Фолклендских островов, эсминец и два фрегата отделились, чтобы под покровом ночи подойти ближе к берегу и обстрелять аэропорт Стэнли из своих 4,5-дюймовых орудий. Корабли вызвали ответ аргентинцев. Когда рассвело, их сначала атаковали реактивные самолеты «Мираж», отправленные с аэродромов материковой части Аргентины в 400 милях, а затем четыре легких штурмовика «Турбо Ментор», взлетевшие с взлетно-посадочных полос на Фолклендских островах. Небольшие турбовинтовые самолеты были отогнаны «Си Харриерами», которым затем удалось сбить два «Миража» во время второго вылета, совершенного против кораблей.

Позже в тот же вечер аргентинские ВВС подошли достаточно близко, чтобы обстрелять два корабля огнем из пушек, что привело к незначительным повреждениям и легкому ранению моряка. Но две бомбы едва не попали в эсминец, и один из атакующих истребителей «Даггер» был сбит «Си Харриером». Позже, в тот же день, другому «Си Харриеру» удалось сбить устаревший бомбардировщик «Канберра». Слушать все это, когда обрывки информации передавались по внутренней трансляции «Гермеса», или озвучивались на ежедневном брифинге эскадрона, проводимом в «платформе Сьерра-2», было захватывающе.

Хотя бои шли в сотне миль отсюда, это было явным признаком того, что война со стрельбой началась всерьез. Оперативная группа начала действовать по противнику. Обстрел их позиций на берегу и сбивание их самолетов, были частью процесса ослабления аргентинцев на островах и снижение их возможностей в воздухе, прежде чем, в конечном итоге, совершить высадку десанта где-нибудь на Фолклендских островах.

Не было никаких подробностей о том, как будут разворачиваться последующие операции, поскольку старшие командиры все еще разрабатывали свои планы. Мы все предполагали, что высадка в конце концов произойдет, мы просто не знали где и когда. Но в то время как мы начинали вести войну с противником на островах и над ними, мы не сомневались, что аргентинцы захотят нанести ответный удар. Это сделало угрозу воздушного нападения и перспективу получить попадание «Экзосета» еще более реальной, и предупреждения о воздушных налетах начали поступать часто и быстро.

Флотская система оповещения о воздушном налете была основана на серии цветовых кодов. «Предупреждение о воздушном налете — белый» указывало на отсутствие непосредственной опасности со стороны самолетов противника и воспринималось как «все чисто». «Желтый» означал, что существовала непосредственная угроза атаки противника, а «красный» означал, что приближающиеся самолеты противника направлялись к вам. Тонкие различия между «желтым» и «красным» не имели для вас большого значения. Если вы были в «белой» форме предупреждения о воздушном налете, с вами было все в порядке. Все остальное означало, что что-то приближалось: на нем могло быть ваше имя и это было плохо.

В первые дни в ЗПО желтые и красные предупреждения были почти постоянными. Повторяющийся роботизированный голос ревел по всему кораблю: «Предупреждение о воздушном налете — красный! Предупреждение о воздушном налете — красный! Воздушный налет. В укрытие! Укрыться!», по всему кораблю звучали клаксоны и звонили колокола. Иногда звучало «Товсь!». «Товсь», прошедший по системе, было более тревожным, особенно когда за ним следовал хлопок, который провоцировал внезапную лихорадочную активность, когда люди вскакивали со своих коек, бросали столовые приборы и еду, или прерывали омовение, бросаясь в ближайшую безопасную зону, или просто падая на палубу там, где они были.

Мы спали, когда поступило одно конкретное предупреждение, и бодрствующий мир внезапно ожил от какофонического шума сигналов тревоги, срочных инструкций и топота бегущих по коридорам ног. Я двигался быстрее Бильбо: хотя он был на нижней койке, я забрался под нее раньше него, а затем Бинси навалился на нас обоих, прихватив с собой половину своего снаряжения.

Поначалу, реагирование на предупреждения и прибытие на боевые посты вызывали тревогу. Вы лежали бы или сидели там, на палубе, зная, что вам ничего не остается, кроме как ждать, молиться, грызть ногти и надеяться, что ничто не влетит через переборку. Однако с течением времени, мы все больше к этому привыкали, и наряду с угрозой нападения, независимо от того, исходила ли она с моря, над ним или под ним, скука стало чем-то, что добавилось к списку наших противников. Нам не терпелось заняться ими.

Переброшенный на авианосец, когда он отплывал с острова Вознесения, эскадрон «G» уже был на борту «Гермеса», когда эскадрон «D» перебрасывали с «Бриллианта». Им была поставлена задача скрытно проникнуть на Фолклендские острова, для проведения операций по наблюдению за аргентинскими позициями на берегу. Это была классическая задача SAS. Сбор стратегических разведданных в тылу противника был нашей главной военной ролью в случае любого конфликта с Советским Союзом на центральноевропейском фронте.

SBS была еще одним подразделением сил специального назначения на «Гермесе» и ей было поручено провести разведку пляжей и береговой линии острова в качестве возможных мест высадки десантных и наземных сил Оперативной группы. Патрули как из эскадрона «G», так и SBS начали высаживаться на берег вертолетами «Си Кинг» после наступления темноты с 30 апреля, в связи с воздушными атаками Оперативной группы и обстрелами с моря. Для бойцов эскадрона «G» это означало бы четыре недели непрерывного патрулирования. Днем они выкапывали во влажном торфе скрытые наблюдательные посты, а дневные часы проводили скрытно и неподвижно, наблюдая за позициями аргентинцев вокруг основных поселков на островах. Используя мощные радиостанции PRC 320 и азбуку Морзе для передачи информации о численности, расположении и оснащении, патрули должны были предоставить Оперативной группе жизненно важные разведданые о противнике, чтобы проинформировать британских планировщиков о том, как его лучше атаковать и победить.

Это была опасная работа. В тот момент, когда патруль из четырех-шести человек высадился на землю, они были предоставлены сами себе. Глубоко на территории противника, они были бы далеки от помощи, если бы их обнаружили и атаковали войска аргентинцев, которые обязательно искали бы их. В лучшем случае, они могли бы получить с воздуха поддержку от «Си Харриеров». Но даже если бы один из драгоценных самолетов мог быть выделен в их распоряжение, пилоту пришлось бы пройти инструктаж, пролететь 200 миль, чтобы добраться до района цели, а затем обнаружить патруль на земле. Все это заняло бы время, и была большая вероятность, что любой самолет, посланный на помощь патрулю, попавшему в беду, прибыл бы слишком поздно, чтобы что-то изменить.

Условия, в которых действовал эскадрон «G», также были суровыми и крайне тяжелыми. Практически все, что им было нужно для месяца операций без поддержки, пришлось нести на спине. Помимо мощных радиостанций и тяжелых запасных батарей, необходимых для их питания, в «бергенах» должно было быть упаковано достаточное количество пайков, боеприпасов и приборов наблюдения на большие расстояния, а также спальные мешки, маскировочные сети и подстилки.

Постоянно перемещаясь ночью, чтобы избежать обнаружения, и лежа неподвижно днем, они были постоянно измотаны. Не имея ничего, кроме скудного укрытия в виде неглубокой щели на размокшей земле и тонкого, туго натянутого пончо для джунглей, они оказывались под проливным дождем и пронизывающим холодом. Их ноги становились влажными и белели из-за недостатка кровообращения, а также из-за постоянной влажности и холода. Когда им требовалась вода, им могло посчастливиться найти ручей, достаточно безопасный, чтобы набрать из него воды. Но часто им приходилось выжимать из торфа загрязненную, в том числе и овцами, жидкость, которая вызывала, вероятно, у каждого человека который ее пил, диарею и тошноту.

SBS сталкивалась с аналогичными условиями, но их часто забирали на вертолете для разведки определенного пляжа или района высадки, поскольку характер их задачи требовал, чтобы они лично сообщали о своих находках планировщикам на «Гермесе». Для бойцов эскадрона «G», которые находились в поле в течение всего времени, такой передышки не было. Они были не воспетыми и невидимыми героями войны. Однако в то время, как наши товарищи уклонялись от аргентинских патрулей, докладывали о перемещениях противника и отмораживали свои задницы на продуваемых всеми ветрами холмах и заболоченных торфяных пустошах Фолклендских островов, мы все еще протирали наши штаны на борту «Гермеса».

События на Южной Георгии укрепили наши позиции в боевом порядке Оперативной группы, и было решено, что эскадрон «D» будет нести ответственность за проведение любых прямых атак силами специального назначения. Но пока Седрик и Дэнни просматривали разведданные, поступающие от эскадрона «G», и карты в помещениях оперативного планирования где-то над нами, в надстройке корабля, в поисках подходящей цели для налета и нападения, у адмирала и его штаба были более насущные проблемы.

В то время, как войска аргентинцев на островах подвергались обстрелам и бомбежкам, их верховное командование разрабатывало свои собственные планы нанесения ответного удара по британской Оперативной группе. Из ежедневных сводок новостей, которые мы получали, мы знали, что аргентинские силы ВМФ вышли в море, чтобы атаковать Оперативную группу. Сообщалось, что авианосная группа, во главе с авианосцем «25 де Майо» находится где-то к северу от ЗПО. Последние данные разведки, также указывали на то, что другая группа, из трех кораблей, возглавляемая крейсером «Генерал Бельграно», действовала к югу от нас, и что обе группы боевых кораблей противника намеревались взять британский флот в клещи.

Тонкости морских операций для большинства из нас ускользали. Потенциальная угроза, исходящая от аргентинского авианосца и тяжелого крейсера, была достаточно реальной, и добавлялась к другим рискам атак с воздуха и подводных лодок, но борьба с ними была делом кораблей и экипажей Оперативной группы. Вокруг нас моряки и экипажи военно-морской авиации занимались своими делами: работали с оборонительными ракетными системами, обслуживали вооружение, проводили противолодочные маневры и осуществляли воздушное патрулирование. Как солдаты, мы были праздными наблюдателями, и монотонность неполной занятости начала сказываться с течением времени, превращаясь в кажущуюся бесконечной скуку еды, сна, чтения, реагирования на предупреждения, прибытия на боевые посты и ожидания.

Иногда приходила почта из Великобритании. Доставленные на остров Вознесения и сброшенные с воздуха на корабли в Атлантике, тонкие конверты из синей бумаги, которые складывались из исписанной страницы, известные как «голубые», производили драматический эффект. Знакомый почерк, сообщающий новости о близких и событиях дома, становился кульминацией морального подъема в море скуки и угроз. Развернув одно из этих дешевых хрустящих писем, тонких как авиапочта, вы на мгновение вырывались из чуждой среды металла, ограниченного круга общения, постоянного шума и тревог. На краткий миг вы оказывались дома, в Херефорде, читая о семейных делах, весенней погоде, своем саду и о том, что нужно бы подстричь траву.

Тон писем Лиз свидетельствовал о том, что она смягчилась. Отбытие флота из таких мест как Портсмут и Саутгемптон, с яркой рекламой, фанфарами оркестров и телевизионных репортажей, резко контрастировал с нашим скромным отправлением. Но я думаю, что это донесло до нее, о чем мы говорили, и я обнаружил в том, что она писала, что ее также охватил национальный пыл этого дела, а также обеспокоенность тем, с чем мы можем столкнуться.

К 2 мая эскадрон «D» находился на борту «Гермеса» уже четыре дня, хотя казалось, что гораздо дольше. Ничто не отличало этот день от других. Мы присутствовали на полуденном брифинге, отправились на камбуз, подышали свежим воздухом на палубе и понаблюдали за «Си Харриерами» и противолодочными вариантами «Си Кинга», когда они отправлялись на свои задания. Укрывшись от сильного ветра с подветренной стороны возвышающейся надстройки корабля и наблюдая за взлетом самолетов с палубы, можно было отдохнуть от рутинной жизни под палубой и насладиться дневным светом. Затем, по системе трансляции, передали сообщение с новостью о «Бельграно» и команда корабля сошла с ума.

Сообщение о том, что старый аргентинский крейсер времен Второй мировой войны был потоплен в результате попадания двух торпед, выпущенных подводной лодкой Королевского военно-морского флота «Конкерор», было встречено неистовыми аплодисментами моряков на каждой палубе «Гермеса», как будто только что был забит победный гол на чемпионате мира.

Споры, возникавшие вокруг его гибели, никогда не касались нас на «Гермесе». Если бы у нас спросили наше мнение, оно было бы простым: «Бельграно» был боевым кораблем противника, который вышел в море с намерением причинить нам вред и находился всего в нескольких часах хода от Оперативной группы. Оснащенный 6-дюймовыми орудиями и толстой броней, способной выдержать огонь большинства орудий надводных кораблей Королевского флота, крейсер представлял собой серьезную угрозы, и было бы правильно вывести его из уравнения, какими бы трагическими не были последствия. Решение потопить «Бельграно» было дополнительно оправдано тем фактом, что остальная часть аргентинского флота вернулась после потопления в родные воды и больше никогда не выходила в море в течение оставшейся части конфликта. Очень реальная угроза для Оперативной группы была устранена одним махом. Однако, несмотря на то, что война была неизбежным злом, любое ликование по поводу потопления «Бельграно» было недолгим. Два дня спустя аргентинский флот нанес ответный удар, и страшная угроза со стороны «Экзосета» стала суровой реальностью.

Я лежал на своей койке, погруженный в роман «Вдали от обезумевшей толпы», когда пришло известие о попадании в эсминец «Шеффилд». Это было перед обедом, после того как прекратились бесконечные утренние воздушные тревоги. Все были ложные; наше долготерпение было на исходе, и было хорошо погрузиться в буколическое спокойствие сельской местности Уэссекса. Я был погружен в эпизод, где расточительный сержант Трой злится на работников фермы во время бури, когда Фил вошел в кубрик и рассказал нам то немногое, что он знал, о буре, которая только что поглотило один из эсминцев «Тип 42» Королевского военно-морского флота.

Подробности были скудными. Корабль Ее Величества «Шеффилд» был одним из трех эсминцев, несших дозорную службу далеко на фланге флота, к западу от нас. Противодействуя угрозе со стороны авианосной группы, задачей эсминцев было действовать в качестве следующей линии обороны после «Си Харриеров», защищая авианосцы «Гермес» и «Инвинсибл» от любых приближающихся самолетов или ракет, с помощью их ракет класса «земля-воздух» большой дальности «Си Дарт». Два реактивных самолета аргентинцев «Супер Этендард» были замечены на радаре одного из эсминцев, но были пропущены «Шеффилдом» и проигнорированы «Гермесом». У нас был «уровень воздушной угрозы — белый», когда это случилось.

Я посмотрел на Бильбо, а затем мы оба схватили свои медицинские сумки и поднялись на камбуз так быстро, как только смогли. Как и я, Бильбо проходил стажировку в отделении травматологии в рамках своей подготовки, чтобы стать эскадронным медиком. К тому времени, как мы туда добрались, большинство остальных медиков эскадрона «D» собрались на камбузе, включая Сида Дэвидсона, другого медика из 19-го отряда.

Зеленые пластиковые стулья были сложены и убраны, оставив стационарные обеденные столы в качестве платформ для раненых, когда они начнут поступать. Нас разделили на пары, по два медика на каждый стол, под общим руководством военно-морского хирурга. Мы с Бильбо встали над выделенным нам столом, и начали вываливать содержимое наших сумок на пластиковую поверхность: бинты, наборы для капельниц, ножницы, морфий. Затем мы ждали и гадали, что же сейчас будут вносить через дверь.

Пока мы стояли на камбузе, в 20-30 милях от нас искалеченный «Шеффилд» боролся за свою жизнь. Пожарные расчеты и группы по ликвидации повреждений отчаянно боролись за то, чтобы удержать корабль на плаву и спасти моряков, оказавшихся в ловушке под палубами в задымленных проходах и отсеках, поскольку корабль быстро превратился в бушующий ад горящего топлива и легковоспламеняющихся конструкций.

Прошло совсем немного времени, прежде чем первые раненые были высажены над нами на летную палубу, в эстафете «Си Кингов». Об их прибытии сообщили по трансляции и мы приготовились. Над нами из вертолетов вытаскивали сильно обгоревших людей. Другие шли, помогая им, с забинтованными лицами и руками. Сообщения о прибытии новых раненых передавалось по внутренней трансляции в качестве постоянного комментария, но наши столы оставались свободными.

Каким бы ужасным это ни было, число раненых среди экипажа корабля оказалось меньше, чем ожидалось. Через пару часов вертолеты перестали садиться и нас остановили. Погибли двадцать человек, и, хотя от нас и не потребовалось их лечить, десятки были ранены. В конце концов команда покинула «Шеффилд» и его обгоревший корпус взяли на буксир. Шесть дней спустя вода хлынула через смертельную рану в борту эсминца, нанесенную ракетным ударом и он затонул в штормовом море.

Было бы преуменьшением сказать, что потеря «Шеффилда» подействовала отрезвляюще. Наиболее серьезно пострадавшие оставались в лазарете, где ужасные ожоги были обработаны густым белым обезболивающим и антисептическим кремом «Фламазин». Сильно обожженые руки были помещены в пластиковые пакеты, и операция спасла жизнь многим людям. За завтраком на следующее утро мы увидели некоторых из менее серьезно пострадавших и сравнение полученных ожогов с их лицами и руками подтвердило важность надлежащего ношения противопожарных капюшонов и перчаток, чтобы защитить открытые конечности от мгновенной вспышки и тепла взрыва. Если вы не надел капюшон должным образом в момент взрыва, у вас не было времени натянуть его, или надеть перчатки. Те, кто этого не сделал, за это пострадали. Все еще не оправившиеся от шока, их лица были красными — кожа покрылась волдырями, волосы опалили кожу головы, а пальцы опухли и покраснели, выглядя как анемичные консервированные сосиски, которые Грэм и Уолли подавали нам на острове Вознесения.

C-130 медленно и ровно летел с открытой хвостовой рампой, направляясь к кораблю на горизонте. Пилот поддерживал устойчивую скорость в 110 узлов, достаточно быстро, чтобы предотвратить сваливание самолета, но достаточно медленно, чтобы дать тому, кого он нес, наилучшие шансы попасть в цель. Пилот подтвердил местоположение британского фрегата, лежащего в 3 милях прямо по курсу. На рампе в хвосте самолета Пэдди О´Коннор из эскадрона «G» прикрепил свой вытяжной фал к тросу, проходящему над его головой, его глаза были прикованы к красному сигнальному огню, ярко горевшему справа от него, когда его периферийное зрение уловило море, проносящееся в нескольких сотнях футов под ним.

Красная лампочка погасла. В тот же миг лампа под ней загорелась зеленым и несколько мягких контейнеров были сброшены с рампы самолета. Когда последний покинул самолет, Пэдди последовал за ним в пустоту. На мгновение он ощутил знакомое чувство падения, затем раскрылся купол его парашюта. Через полминуты его ноги коснулись поверхности моря; несмотря на то, что на нем был гидрокостюм, он сразу же почувствовал удар холода от воды. Он поплыл на волнах с помощью своего спасательного жилета, и проверил местоположение подарков, которые он привез с собой и которые приводнились под своими собственными парашютами, как раз перед ним. Он пересчитал контейнеры, которые покачивались на волнах. Хорошо, все на месте, подумал он про себя. Теперь все, что ему нужно было сделать, это дождаться шлюпки с фрегата, которая придет и заберет его и припасы. Он надеялся, что это не займет много времени.

Одним из подарков был зеленый ящик, напоминавший гроб длиной около 2 метров, который несколько часов спустя стоял на полу между койками в кубрике и выглядел зловеще-интригующе. Сделанный из гладкого штампованного алюминия, он имел надпись «Реактивный боеприпас с разрывным снарядом», нанесенную по трафарету белыми буквами. В ящике находился портативный зенитный ракетный комплекс «Стингер» с тепловым наведением, запускаемым с плеча. Разработанный компанией «Дженерал Дайнамикс» он только недавно поступил на вооружение американских вооруженных сил и был идеальным оружием противовоздушной обороны, действующим по принципу «выстрелил и забыл» для малых подразделений и движущихся отрядов. Наряду с 40-мм подствольными гранатометами для наших винтовок М16 и несколькими комплектами тактических спутниковых радиостанций, «Стингер» был еще одним подарком от сил специальных операций США, который был срочно передан полку, когда он присоединился к Оперативной группе.

Позже, в тот же день, мы сидели вокруг контейнера, пока невысокий коренастый ирландец открывал защелки и вытаскивал длинную тонкую черную трубу пусковой, на переднем конце которой была решетчатая коробка съемного пускового механизма. Хотя Пэдди служил в эскадроне «G», в начале Фолкледнского кризиса его отправили в Форт-Брэгг в Америку, чтобы он научился пользоваться «Стингером». Теперь он передавал нам свои наставления.

Пэдди ненадолго вернулся в Великобританию из Штатов, но у него не было времени заехать в Херефорд и попрощаться со своей женой Айрис и их двумя маленькими детьми. Вместо этого он сел на самолет Королевских ВВС С-130 «Геркулес», который доставил его через остров Вознесения к Оперативной группе, где он совершил прыжок с парашютом в море, с несколькими ящиками «Стингеров» и другим американским снаряжением.

- Нет, если вы прислушаетесь к звуку, - заверил нас Пэдди. - Это лютая вещь, и следующая лучшая штука после нарезанного хлеба для сбивания самолетов противника. Я каждый раз поражал самолет-мишень с дистанционным управлением на испытательном полигоне в Штатах, но вы должны обязательно дождаться изменения звука, прежде чем нажимать на кнопку.

При весе в 16 килограмм «Стингер» был на треть легче нашей собственной армейской зенитной системы «Блоупайп», запускаемой с плеча, и имел более чем в два раза большую дальность стрельбы, будучи способным сбить самолет на расстоянии 5 километров. В отличие от британской ракеты, «Стингер» не нуждался в наведении на цель оператором с помощью системы радиокоманд, что приводило к человеческим ошибкам. Полк не получил «Блоупайп», но, сравнивая их со «Стингером», я не уверен, что они нам были нужны.

Расположенный всего в нескольких сотнях метров от северной оконечности Западного Фолкленда, остров Пеббл является одним из чуть более десятка отдаленных островов, занятых поселенцами фолклендской общины, занимающейся разведением овец. Остров Пеббл, имеющий чуть менее 20 миль в длину и 5 миль в самом широком месте в поперечнике, имеет те же топографические особенности, что и остальная часть архипелага. Лишенный какого-либо естественного или кустарникового покрова, его открытая местность представляет собой смесь низменных торфяных болот, больших прудов и каменистых возвышенностей, покрытых густой смесью волокнистой травы и зарослей верескового кустарника в 3-4 дюйма, называемых «диддл-ди».

Как и все изолированные поселки Фолклендских островов, остров Пеббл обслуживался травяной взлетно-посадочной полосой, способной принимать турбовинтовые самолеты укороченного взлета и посадки, что в сочетании с его географическим положением, делало его привлекательным для противника. В последнюю неделю апреля аргентинские саперы и рота морских пехотинцев высадились на острове, с намерением сделать его небольшой аэродром способным принимать легкие военные самолеты и защитить его от нападения.

Первоначально аэродром служил оперативной базой для группы турбовинтовых самолетов ВМС Аргентины «Турбо-Ментор», позже она была усилена шестью двухмоторными и более тяжело вооруженными штурмовиками «Пукара», переброшенными на остров Пеббл после воздушных атак Оперативной группы на взлетно-посадочные полосы в Стэнли и Гуз-Грин 1 мая.

Активность противника на острове привлекла внимание за два дня до налетов на другие аэродромы, в кратком столкновении со звеном «Менторов» над Фолклендским проливом в первый день воздушных атак. Ни один из небольших аргентинских самолетов не был сбит, но столкновение подкрепило разведданные, полученные в результате перехвата сообщений по связи противника, которые засекли присутствие саперов и морских пехотинцев в поселке. Когда была принята во внимание вероятная численность наземных служб и воздушных экипажей, оценки показали, что гарнизон в Пебл-Айленд составлял примерно из 100 человек личного состава противника.

Отчеты также привлекли внимание Седрика и группы планирования «штабных» из 2-й кают-компании, расположенной на 2-й палубе. Альков главной кают-компании для офицеров «Гермеса», 2-я кают-компания, была предоставлена в распоряжение эскадрона «D», когда подразделение прибыло на авианосец. Пока мы возились с американской зенитной техникой, Дэнни Уэст, Лоуренс Галлахер и босс изучали карты и схемы острова. На бумаге, остров Пеббл выглядел идеально для рейда прямого действия. Более подробная информация о расположении противника была ограничена, но группа планирования смогла воспользоваться знаниями о местности связного офицера Королевского военно-морского флота, прикрепленного к эскадрону.

Капитан третьего ранга Роджер Эдвардс был тридцатипятилетним пилотом морской авиации, который доставил дополнительный вертолет «Линкс» на «Бриллиант», когда фрегат впервые присоединился к Оперативной группе. Ранее он также служил на «Эндуранс» на Фолклендских островах и был женат на жительнице Фолклендских островов по имени Норма, с которой познакомился в Великобритании. На «Бриллианте» было уже достаточно летного состава, чтобы управлять двумя вертолетами и Роджер оказался без работы. Эта ситуация, которая в сочетании с его глубоким знанием островов и его морским опытом, делала его выгодным приобретением для эскадрона «D».

Никогда не упускавший возможности, Дэнни Уэст ухватился за это, когда двое мужчин встретились на борту фрегата во время перехода на север от Южной Георгии. Дэнни и Роджер сразу же подружились, что привело к неофициальной договоренности о том, что Роджер присоединится к подразделению в качестве связного офицера Королевского военно-морского флота в эскадроне на время кампании. Роджер смог подтвердить, что присутствие аргентинской авиации на острове Пеббл представляет значительную угрозу для Оперативной группы, особенно если бухта Сан-Карлос-Уотер станет предпочтительным местом для высадки десанта.

Значение «Пукара» на Пеббл и риск, который они представляли для высадки, не ускользнули от Седрика. Расположенная в 30 милях к северо-западу, взлетно-посадочная полоса находится менее чем в десяти минутах полета от Сан-Карлоса и его северной точки входа в Фолклендский пролив, лежащий между Западными и Восточными Фолклендами. Аргентинский «Пукара» представлял собой мерзкий маленький штурмовик, который, если бы он застал десант при входе в узкий пролив, посеял бы хаос.

Мы узнали, насколько смертоносен был «Пукара» от передового авианаводчика Королевских ВВС, прикрепленного к эскадрону. Работа лейтенанта Гарта Хокинса заключалась в том, чтобы вызывать любую поддержку в виде воздушного удара наших собственных самолетов и наводить их на цель с помощью лазерного целеуказателя. Эксперт в своей работе, которую он выполнял с мальчишеским удовольствием, он был популярен у всех, не в последнюю очередь из-за толстокожести и способности выдержать шутки о том, что он «краб».

- Реактивные самолеты аргентинцев вызывают беспокойство, но «Пукара» специально разработан для нанесения ударов по войскам противника с воздуха. «Даггеры» и «Скайхоки» будут лететь настолько быстро, что если они будут вас атаковать, пилоты едва успеют взять вас на прицел, прежде чем пройдут мимо вас…

- Вступая в бой на такой низкой скорости, они могут разрядить почти все свои боеприпасы за один заход со смертельным эффектом. Вооруженные двумя автоматическими пушками «Испано-Сьюиза» в носовой части, способными выпустить по 270 20-мм снарядов каждая, и четырьмя 7,62-мм пулеметами Браунинга в фюзеляже, с 900 пулями на каждый, это разрушительная скорострельность.

В дополнение к пушкам и пулеметам, «Пукара» имел также дополнительные «зубы» в виде двух пусковых для ракет, размещенных под крыльями. Каждая содержала девятнадцать 2,75-дюймовых ракет. Одна боеголовка, размером с молочную бутылку, может пробить дыру в борту корабля, или осыпать солдат раскаленными осколками. Они были не слишком точными, но на малой скорости и малой высоте, против кораблей, или скученных войск, в этом не было необходимости.

Если бы они перехватили десантный отряд, когда тот направлялся в Сан-Карлос, они могли бы за считанные секунды разнести на куски десантный катер, набитый более чем сотней британских солдат. Даже если бы войска добрались до берега, они окажутся на открытом месте, сгруппировавшись близко к друг другу, и им некуда будет бежать от «Пукара». Если они не будут уничтожены в первые несколько заходов, самолет мог совершать крутые виражи и набрасываться на них снова и снова, пока у них не закончатся боеприпасы.

С аргентинского «Пукара» переводится как «Крепость». Поскольку он был оснащен броневым прикрытием, он мог выдерживать попадания и продолжать летать и убивать. Даже если некоторые из них будут сбиты корабельными системами ПВО и «Си Харриерами», остальные «Пукара» будут идти на десантные катера. Седрик был убежден, что эскадрон «D» сможет это предотвратить.

Босс планировал высадить Лодочный отряд на каноэ, чтобы провести на острове разведку позиций противника. Затем, разведывательная группа доложит об них и направит штурмовую группу, состоящую из трех других отрядов эскадрона, используя «Си Кинги», чтобы доставить их на остров. Однако, это концепция была сопряжена не только с риском для эскадрона «D», но и для Оперативной группы в целом.

Вертолет «Си Кинг» имел радиус действия 600 миль, но полностью загруженный десантом, при тактическом заходе на низкой высоте, выполненном против преобладающих ветров, его дальность была значительно ниже. Чтобы начать рейд, «Гермесу» пришлось бы подойти ближе к суше, чтобы вертолеты могли совершить перелет туда и обратно с авианосца на остров Пеббл. Поступая таким образом, он подвергал бы себя гораздо большей угрозе со стороны подводных лодок противника и самолетов-носителей «Экзосет» с материковой части Аргентины. Следовательно, смелое и амбициозное предложение Седрика потребует одобрения командующего Оперативной группы.

Приемник системы радиолокационного предупреждения, размещенной в хвосте «Си Харриера» пронзительно пискнул один раз. Высокий звуковой сигнал в наушнике пилота указывал на то, что самолет «срисован» радаром противника. Бортовая компьютерная система зарегистрировала пеленг и высоту вероятного противника. Система «Скай Гуардиан», установленная на «Си Харриер», была печально известна своей ненадежностью и часто отключалась пилотами морской авиации из-за постоянных ложных тревог. Но в этом случае, приемник предупреждения на самолете был включен и сообщение о кратком радиолокационном контакте было воспринято всерьез.

Когда записанные данные были проанализированы на «Гермесе», отследили вероятный источник сигнала до района вокруг острова Пеббл. Если аргентинцы собирались разместить где-нибудь радар, чтобы отслеживать британские самолеты и приближение Оперативной группы с севера, Пеббл был очевидным местом для его размещения. В поисках подходящих аргентинских целей для нанесения удара по берегу, командир полка уже рассмотрел вероятное расположение радаров противника. Подполковник Майк Роуз высказал свою собственную оценку того, что остров является идеальным местом для размещения радара. В сочетании с докладом от «Си Харриера», это вызвало глубокую озабоченность, изменив характер восприятия угрозы присутствия аргентинцев на острове. Теперь у адмирала возникла настоятельная необходимость с этим разобраться. Для обсуждения этого вопроса он созвал совещание 10 мая.

Вудворд считал, что у него есть два варианта; ни один из них не был идеальным. Обстрел с моря или воздушная атака на Пеббл-Айленд могут уничтожить или повредить некоторые самолеты, но не все. Так же не могло быть никакой гарантии, что радар, если он будет обнаружен, будет выведен из строя. Кроме того, бомбежка или обстрел могут привести к жертвам среди местного гражданского населения. Эскадрон «D» предоставил ему третий вариант. Хотя прямая атака сопряжена с риском, она обеспечивает точность, предотвращения сопутствующего ущерба и уверенность в случае успеха. Но, несмотря на необходимость нейтрализовать угрозу, исходящую от аргентинского присутствия на острове, адмирал снова завернул эскадрон «D».

Вудворд и ведущие офицеры его штаба знали, что высадка на Фолклендские острова должна быть запланирована в период с 16 по 25 мая. Если они начнут действовать позже, наступление зимы и ухудшение погодных условий исключат проведение десантной операции и поставят под угрозу последующую сухопутную компанию. Вариант с использованием эскадрона «D» был впервые предложен адмиралу командиром эскадрона «G» , который предположил, что на планирование, организацию и проведение рейда на Пеббл может потребоваться три недели. Этого времени у командующего Оперативной группой не было. Когда Седрик об этом узнал, он вернулся к адмиралу с командиром эскадрона «G» и сказал ему, что это может быть сделано в течение трех-четырех дней. Вудворд в ответ сказал:

В то время большинство из нас не знали о готовящемся налете. Как личный состав сил специального назначения, мы имели статус «возможен захват», что означало, что планы держались в строжайшем секрете до последнего безопасного момента, когда нас можно было проинформировать. Однако во 2-й кают-компании командир Лодочного отряда вместе со старшим сержантом своего отряда и старшим сержантом эскадрона перешли к планированию в режиме сверхурочной работы. С первыми лучами солнца следующего дня план был составлен и «Гермес» начал движение на запад, чтобы подойти достаточно близко к острову Пеббл.

Той же ночью восемь человек Лодочного отряда и четыре прорезиненных складных каноэ были доставлены двумя вертолетами «Си Кинг» в защищенную бухту на северном берегу Западного Фолкленда. Они высадились с намерением развернуть двухместные байдарки, а затем проплыть через узкий водный пролив и пересечь залив Пебл-Саунд, который отделяет Западный Фолкленд от острова Пеббл. Расстояние составляло почти 10 миль, но держась поближе к побережью, можно было надеяться, что каноэ смогут избежать наихудшей погоды и сильных сезонных приливов, чтобы незамеченными пристать к Пеббл. Оказавшись на берегу, патруль разделиться на группы по четыре человека. Одна из них должна будет разведать и обеспечить место посадки вертолета для последующего вылета всего эскадрона. Двигаясь к поселку под командованием командира отряда, другая половина патруля должна была разведать маршруты подхода к поселку и установить наблюдение за аэродромом при дневном свете. Помимо того, что командир Лодочного отряда должен был сообщить о местонахождении самолетов и наличии любого радара, он также отвечал за разработку подробного плана атаки.

Начало сильного шторма вызвало бушующий прилив в узком проходе Первис, который обеспечивал доступ к заливу Пебл-Саунд. Командир отряда и остальные бойцы его патруля наблюдали за пенящейся вздымающейся водой с берега на Западном Фолкленде. Даже покров ночи не уменьшил его силу необузданной мощи, с точки зрения людей, которые уже испытали на себе всю силу разгневанного моря во время своих попыток высадиться на моторных лодках на берег в Южной Георгии. Понимая, что им придется приспосабливаться и корректировать свой план высадки на остров, они начали разбирать свои каноэ.

Разобранном и упакованном в большие, переносимые на плечах крупногабаритные сумки, каждая половина байдарки весила более 23 килограмм. Со всем остальным снаряжением, которое также нужно было нести, патрулю пришлось бы трижды проделать извилистое путешествие по суше вдоль по побережью, к другому пункту отправления, расположенному дальше. Спрятав в укрытие свои «бергены», и отягощенные тяжелыми каноэ на спинах, бойцы из Лодочного отряда выглядели как вьючные животные, когда отправились преодолевать 6,5 километров по каменистым возвышенностям и изрезанными ручьями оврагам, чтобы обойти теснину пешком.

Скинув конце пути каноэ, они затем вернулись назад, чтобы забрать остальное снаряжение, а затем снова отправились к запасному району спуска на воду. Пройдя со своим снаряжением в общей сложности 20 километров по трудно проходимой местности, им теперь все равно предстояло обогнуть береговую линию Пебл-Саунд, высадится на остров Пеббл, пройти патрулем 8 километров маршрута до поселка и установить НП. Однако, погода по-прежнему была против них, и ветер взбивал воды, лежащие между ними и островом Пеббл, в яростных волнах, заставляя патруль отложить спуск своих каноэ на воду до следующей ночи, когда утих шторм.

Когда мы узнали о предполагаемом рейде, «Стингер» вернулся в свой ящик. Если все пойдет правильно, сложная ракетная система не потребуется. Самолеты, на которые будет нацелен эскадрон «D», будут находиться на земле. Несколько фунтов хорошо размещенной пластиковой взрывчатки сделают свое дело. Но сначала, нужно было определить точное местоположение самолетов, утвердить план, а затем мы должны были добраться до аэродрома, добраться до самолетов, уничтожить их, а затем снова уйти.

Погода, несомненно, будет играть важную роль, как и оборона противника на острове и вокруг него. Но самым главным противником было время. Если адмирал хотел начать атаку до того, как появится первая возможность начать высадку основной оперативной группы, эскадрон должен был завершить скрытую разведку острова, разработать уточненный план атаки и выполнить его в течение четырех дней. Часы начали тикать.

И Джеймс был прав. Именно такая задача прославила полк четыре десятилетия назад, во время Второй мировой войны. Серия тыловых атак «Оригиналов» Дэвида Стирлинга на немецкие и итальянские аэродромы в Северной Африке в 1941 году уничтожила сотни самолетов противника и стала легендой. Это была история, которой жил и дышал современный 22-й полк.

В полдень 13 мая, наконец пришло сообщение от Лодочного отряда. Погода испортилась, и они добрались до острова Пеббл к 04.00 по «зулусскому времени». В оставшиеся часы темноты был развернут наблюдательный пункт с видом на аэродром. Информация, которую они прислали, означала, что мы вот-вот пойдем по стопам таких людей как Пэдди Мэйн и Джок Льюис.

Подтверждение присутствия одиннадцати самолетов и предложение немедленной атаки пришли слишком поздно, чтобы «Гермес» смог вывести эскадрон на позицию достаточно близко к берегу, чтобы совершить атаку той ночью. Также не было никаких упоминаний о радаре противника, но угроза, исходящая от аргентинских самолетов, была очевидна. Сидя тесными рядами на палубе складского помещения в недрах авианосца, мы слушали как Седрик излагал свой план атаки.

Седрик рассказал о координационных точках, о том, что как только «Гермес» окажется в зоне досягаемости береговой линии противника, мы запустим вертолеты «Си Кинг», которые доставят нас в зону высадки в бухте Филлипс, расположенную чуть менее чем в 5 милях к юго-востоку от аэродрома. Нас встретит Лодочный отряд, который затем проведет остальную часть эскадрона к позициям выхода в атаку, пройдя через точку рандеву эскадрона в 1000 метрах от аэродрома.

Одновременная атака 16-го и 18-го отрядов будет поддерживаться 81-мм минометом эскадрона, а также артиллерийской поддержкой корабельной артиллерии с корабля Ее Величества «Гламорган». Как эсминец класса «Каунти», «Гламорган» нес такие орудия, которые использовались его систер-шипом «Антрим» при обстреле Гритвикена. Будут использоваться как 4,5-дюймовые фугасные снаряды, так и осветительные. Фугасные снаряды будут сначала направлены на горный объект, известный как Ферст-Маунт, к северу от аэродрома, который будет использован как огневой ориентир, от которого снаряды затем можно будет подвести ближе к аэродрому. Осветительные снаряды подвесят над аэродромы на парашютах «люстры», которые обеспечат штурмующим отрядам необходимый свет.

Я взглянул на Бильбо и Бинси, когда Седрик закончил отдавать приказы, и спросил, есть ли какие-нибудь вопросы. Я заметил разочарование на их лицах. Без сомнения, обо мне и любом другом человеке в Горном отряде, сидевшего рядом с нами, можно было сказать то же самое. Мы думали: «Черт возьми, в резерве. Воздушный и Мобильный отряды получили самые лучшие задания, в то время как мы должны сидеть на жопе и ждать, что нас вызовут в качестве подкрепления».

Распределение задач было основано на том факте, что 19-й отряд был ведущим подразделением при отвоевании Южной Георгии, и теперь другие отряды заслуживают возможности принять участие в боевых действиях. Но справедливость и разумная тактика были слабым утешением. Никто из нас не хотел быть в резерве на такой выпадающей-раз-в-жизни работе как эта. Если атака пойдет по плану, маловерятно что Горный отряд успеет выстрелить. Это беспокоило нас, но мы просто должны были смириться с этим. Быть частью эскадрона — это командный вид спорта, так что не было никакого смысла жаловаться на это, когда закончилось распределение приказов. В любом случае, даже будучи в резерве, у нас было слишком много дел.

Как элемент плана «на всякий случай», мы должны были быть готовы сделать все, в случае если один из других отрядов не смог выполнить свою задачу, нуждался в помощи или во время миссии возникло что-то еще непредвиденное. После отдачи приказов каждый из отрядов собрался отдельно, чтобы начать разрабатывать свои собственные планы для выполнения намерений и задач, которые были даны Седриком. Горный отряд собрался вместе с Джоном и Филом обратно в наш кубрик.

Как эксперты по подрывному делу, Пэдди Армстронг и Алекс Браун приступили к изготовлению зарядов на случай, если нам представится возможность подорвать радар или какой-нибудь самолет. Я наблюдал за ними, как они затягиваясь сигаретамиО, мяли пластиковую взрывчатку PE4, придавая ей форму, вставляли тонкие серебристые детонаторы и запрессовывали во взрывчатку длинные отрезки инициирующего шнура, готовые к воспламенению с помощью коричневых воспламенителей. Небольшая кучка перемотанной черной изолентой разрушительной мощи начала накапливаться в груде рядом с ними. Это были люди, поглощенные своей работой, в блаженном неведении о брошенных на них украдкой взглядах проходящих мимо матросов, которые, казалось, ускоряли шаг, когда замечали самокрутки, зажатые в уголке рта.

Огневая мощь означала дополнительные боеприпасы, в дополнение к нашему личному оружию. Помимо дополнительных патронов калибра 5,56 мм для моей М16, я нес 200 патронов калибра 7,62 для единого пулемета патруля, который должен был нести Крис Сикинг. Я также выбрал два 66-мм легких противотанковых гранатомета. Еще одно американское оружие, «66-е», уже поступило в британскую армию и на оружейном складе эскадрона у нас его было много. Исходя из полученной нами информации, мы не ожидали столкновений с бронетехникой, но самолеты тоже были сделаны из металла, и логика подсказывала, что «66-е» обеспечит еще одно средство их уничтожения. Кроме того, они были хороши против противника, окопавшегося в блиндажах.

Я также положил в разгрузку две осколочные гранаты и две гранаты с белым фосфором. Они предназначались для создания прикрывающих дымовых завес, но горящий фосфор был также хорош для зачистки траншей и поджога чего-нибудь, например, самолетов. Почти каждый получил по крайней мере один зеленый пластиковый контейнер с парой 81-мм минометных мин. Весом почти по 8 килограмм каждая, они будут оставлены вместе с минометным расчетом в месте сбора эскадрона. Мы должны были идти в боевой выкладке, но с учетом всех дополнительных боеприпасов я собрал «дневной» рюкзак, чтобы уложить 66-е, дополнительные ленты для единого пулемета, мою рацию и набор патрульного медика. У контейнеров для минометных мин был ремень для переноски, который надевался через плечо, хотя тем, кто получил два тяжелых контейнера, пришлось бы нести их как чемоданы, по одному в каждой руке.

Во время подготовки к бою время сжимается, и пока мы упаковывали и переупаковывали наше снаряжение, на наших наручных часах тикал наш главный враг, но к середине следующего дня, 14 мая, мы были готовы и рейд должен был начаться позже, той же ночью. Планы отрядов были осуждены, обговорены и официально оформлен. Снаряжение было составлено, выдано и подготовлено. На острове Пеббл Лодочный отряд оставался в укрытии, наблюдал и ждал нашего прибытия.

Теперь задачей флота стало доставка нас к месту высадки вертолетами. С остальной частью эскадрона, небольшой группой артиллеристов из 148-й батареи, чтобы наводить снаряды «Гламоргана», и Роджером Эдвардсом, который отправился с нами, чтобы предоставить информацию о местных условиях и поддерживать связь с любыми гражданскими лицами, штурмовой отряд составлял сорок шесть человек. Мы ожидали, что столкнемся с войсками аргентинцев, численностью, по меньшей мере, вдвое превышающей численность отряда, который мы могли собрать, поэтому успех будет зависеть от внезапности и скорости, а также использования темноты, чтобы завершить задачу и покинуть остров до рассвета следующего утра. «Гермес» не мог позволить себе ждать нас так близко к береговой линии противника без прикрытия ночи. Если бы все еще были на рассвете на острове, ему пришлось бы вернуться в море, до того как его рисковали обнаружить первые лучи солнца.

С такими небольшими силами и без места, где можно было укрыться, остаться на острове Пеббл в светлое время суток делало нас чрезвычайно уязвимыми для любых последующих действий аргентинцев. Если у нас было время необходимое для завершение операции, это означало, что «Гермес» должен быть в точке подъема вертолетов к 23.00 и снова быть готовым к взлету к 06.00 часам. Учитывая, что на перелет «Си Кинга» до острова и обратно в каждую сторону уходит по часу, как только мы приземлимся на острове, у нас будет шесть часов на земле, чтобы выполнить работу. Все тайминги были даны по «зулусскому» времени. Опережая местное время на четыре часа, это означало, что «Гермес» отправиться обратно в открытое море задолго до восхода солнца по местному времени в 07.30. Однако, несмотря на наши самые продуманные планы, рядом был знакомый враг, чтобы их расстроить.

«Гермесу» требовалось пять часов, чтобы отойти почти на 150 от Оперативной группы, добираясь до стартовой позиции в 70 милях к северу от острова Пеббл. В 18.00 по «зулусскому» времени, авианосец отделился от основной группы кораблей вместе с эсминцем «Гламорган» и фрегатом «Бродсворд». В то время как «Гламорган» подойдет ближе к острову, чтобы обеспечить огневую поддержку эскадрону «D», меньший по размеру фрегат останется дальше в море с «Гермесом» в качестве перехватчика, обеспечивая авианосцу защиту своей зенитно-ракетной системой «Си Вульф».

Когда отряд кораблей повернул на запад, чтобы начать свой путь к острову Пеббл, они столкнулись с южным штормом, который во второй половине дня усилился. Носы кораблей погружались в грохочущие волны, когда они пытались пробиться вперед, при сильном ветре и килевой качке. Мы почувствовали изменение погоды под палубой. «Бродсворд» страдал от непогоды и изо всех сил старался не отставать. Волны, разбивавшиеся о нос корабля, также повредили пусковые установки «Си Вулф», и небольшая флотилия была вынуждена замедлить ход, чтобы фрегат мог их отремонтировать и догнать нас. Нас постоянно информировали о продвижении кораблей, и мы знали, что уже отстаем от графика.

Проходили часы. Мы в последний раз поели на камбузе. Мы проверили и перепроверили наше снаряжение, и теперь нам ничего не оставалось, как ждать. Мы сидели на палубе в кубрике или лежали на своих койках. Некоторые урывками дремали, одетые и готовые к выходу, с уложенным снаряжением и оружием, лежащим на полу у наших кроватей. Я пытался читать, но попытки сосредоточиться на чем-либо, кроме задачи, ускользали от меня. Как и все, я думал о том, что ждет нас на острове Пеббл. Ходили слухи: еще одна задержка. Причина не была названа, но агония ожидания продолжалась.

На мостике «Гермеса» сложные погодные условия вынудили пересчитать время и расстояние до стартовой позиции. Сильный встречный ветер означал, что вертолеты будут сжигать больше топлива, а это означало, что авианосцу придется подойти ближе к береговой линии, чем предполагалось первоначально, чтобы приблизить их к точке посадки.

Шторм также вызвал проблемы с подготовкой вертолетов, поскольку лопасти у «Си Кингов» на палубе были сложены. Ветер завывал на летной палубе, угрожая вырвать лопасти из корпусов головок несущего винта прежде, чем их удастся зафиксировать на месте. Следовательно, вертолеты пришлось один за другим опускать обратно на ангарную палубу. Затем, защищенные от ветра на самолетоподъемнике, каждая из лопастей «Си Кинга» должна была быть развернута, зафиксирована на месте и запущен двигатель, прежде чем их можно было поднять обратно на летную палубу и переместить в исходное положение. Расчеты на летной палубе работали на пределе возможностей. Но это отнимало время, сжигало топливо и означало, что баки «Си Кингов» нужно было снова дозаправлять, прежде, чем они в конечном итоге были для нас готовы. Наконец-то мы получили приказ собраться на ангарной палубе. К тому времени, когда нам было приказано собраться на самолетоподъемнике, чтобы подняться на летную палубу, было 01.00 по «зулусскому» времени, и теперь мы отставали от графика на два часа.

Зажжужал подъемный механизм. Искусственный свет ангара под нами исчез, когда мы поравнялись с летной палубой. Затем нас встретила ударом ветра и воды вся ярость шторма, который пытался вырвать дыхание у нас изо рта. Морские брызги перелетали через борта корабля, разбиваясь о его качающуюся палубу, что делало погрузку опасной. Сила порывов ветра, хлеставших по носу судна, грозила поставить нас на колени. Обремененные более чем 27 килограммами снаряжения, мы согнулись в нем, как старые ведьмы, пытаясь удержаться на ногах, и начали пробираться вперед к вертолетам.

Четыре «Си Кинга» стояли в ряд на корме, их винты вращались, а их рев соперничал с ревом шторма. Вертолеты были принайтованы к палубе нейлоновыми стропами, чтобы они крепко держались на вздымающейся палубе и не были сброшены за борт бушующим штормом. Выстроенные в ряды, каждый отряд направился к своему «Си Кингу». Мы инстинктивно наклонились немного ниже, проходя под лопастями несущего винта, которые рассекали воздух в крутящемся вихре энергии над нами, их поток был шумным и яростным.

Мы забирались в большие вертолеты через люк по правому борту, заполняя просторный салон людьми и снаряжением. Складные брезентовые сиденья в «Си Кинге» 19-го отряда были убраны и мы довольствовались пространством на полу, сидя на рюкзаках, или контейнерах с минометными минами. Грузы и снаряжение были перетасованы в темноте, по мере того как набивалось все больше людей, и мы двигались, давая им дополнительное место. Лица людей были намазаны маскировочным кремом и сливались с темнотой, но возбуждение было ощутимым, а край нервного ожидания — столь же острым.

Фюзеляж вертолета завибрировал, когда винт вертолета с силой захлопал прямо над нашими головами. Это был момент, которого мы ждали; мы были экипированы, настроены и готовы к работе. Но что-то было не так. У двери что-то говорил борттехник, чьи ноги еще стояли на палубе. Он что-то настойчиво говорил в микрофон, закрепленный на его шлеме и тянулся в кабину. Его прикосновение было передано другими Джону Гамильтону. Джон оглянулся и направился к люку. Выкрикнутые слова, опять же, не были услышаны, и внезапно нам приказали выйти из вертолета.

Нас снова собрали в ангаре. Теперь на борту вертолета было слишком много топлива, что сделало его слишком тяжелым. Им пришлось поднимать его с палубы и сбрасывать в море, прежде чем садиться обратно на «Гермес», чтобы забрать нас. Я снова посмотрел на часы. Было 02.00 по «зулусскому» времени. Отставание от графика на три часа.

Как и все остальные, я теперь сомневался, что мы справимся с этим делом. Босс, должно быть, тоже это ощущает, подумал я. Тем более, что это ему принимать решение, относительно того, достаточно ли у нас осталось времени для завершения операции или же риски сейчас слишком велики и ее следует отменить. Время и темнота были критическими критериями «выхода» для операции, и оба они становились все более близкими к пределам «отмены». Седрик слонялся без дела в помещении подготовки экипажей с одной стороны ангара с Дэнни, Роджером и Лоуренсом. Курил без конца сигареты, пил чай, без сомнения, внутренне проклиная военно-морской флот, и мучаясь из-за решения, которое ему, возможно, придется принять. Остальные солдаты протирали штаны в ангаре, сидя вокруг, также покуривая сигареты на ангарной палубе.

Некоторые болтали, но большинство из нас помалкивали, испытывая смесь эмоций: разочарование, предвкушение, опасения и страх, причем последняя усугублялась задержкой и сомнениями, поскольку ожидание того, что может произойти в бою, как правило, намного хуже, чем фактическое участие в нем, когда ум сосредоточен и есть работа, которую нужно сделать. Прошло еще четверть часа, может быть меньше, а затем мы вернулись на борт вертолета, наше снаряжение было уложено и готово к вылету. Фюзеляж вертолета вибрировал и дребезжал, когда два двигателя «Гном» набирали мощность, а трансмиссия передавала крутящий момент на лопасти несущего винта. Борттехник нашего «Си Кинга» теперь был внутри у открытого люка и на этот раз он его закрыл, когда вертолет поднялся и накренился по ветру.

Четверка «Си Кингов» направилась на юг, к острову Пеббл, выстроившись в кильватерную линию. Они летели в шторм, быстро и низко, в нескольких футах над вздымающимся морем. Я мог разглядеть впереди Джон Гамильтона, в пространстве между двумя пилотами, в обрамлении едва заметного слабого зеленого свечения, мягко отбрасываемого приборной панелью в кабине пилотов. Подключенный к интеркому, Джон мог слушать и разговаривать с экипажем, хотя он мало что мог видеть через фонарь вертолета, поскольку дворники двигались взад и вперед, защищая его от проливного дождя.

Пилоты летели в приборах ночного видения. Технология приборов пассивного ночного видения находилась в зачаточном состоянии, и семь комплектов ПНВ, используемых экипажами вертолетов «Си Кинг» 846-й эскадрильи ВМС, были еще одним подарком от американцев. Прикрепленные к передней части шлемов и надвинутые на глаза, они выглядели как лицевые маски из «Звездных войн». Разработанные для улавливания крошечных фотонов окружающего света и их усиления, они могли создавать видимое зеленое изображение значимых объектов, таких как человек, или линия деревьев, на расстоянии до 200 метров в кромешной тьме. Это было последнее слово техники и использовались 846-й эскадрильей для задач сил специального назначения, в полетах на низкой высоте в ночное время, что без них даже не рассматривалось как возможное.

Два пилота впереди, в кабине «Си Кинга» усердно трудились. Полет на бреющей высоте прямо над поверхностью моря требовал от них мужества. Радиолокационные высотомеры были включены, как часть системы управления вертолетов, но левая рука старшего пилота оставалась приклееной к рукоятке шаг-газа, а правая сжимала ручку циклического шага, каждая вносила крошечные корректировки, чтобы приспособиться к меняющейся высоте волн и сильной турбулентности.

Одно неверное движение или ошибка, и мы шли ко дну. Это было похоже на вождение гоночного болида «Формулы-1» в плохую погоду ночью без огней, и усугублялось тем фактом, что они это делали в ПНВ, которые лишали их периферийного зрения и чувства глубины. Одетые в термобелье, хлопчатобумажные комбинезоны, цельнокроенные летные комбинезоны и прорезиненные спасательные костюмы, они потели как свиньи, каждому пилоту приходилось дьявольски концентрироваться, с невероятными усилиями.

Без ПНВ мир за пределами вертолета казался глубокой бархатной чернотой. Мне не нужен был ПНВ, чтобы знать, что мы низко летели, когда я сидел на корточках поверх своего рюкзака в тесной темноте грузового отсека позади пилотов. Выглянув в один из квадратных плексигласовых иллюминаторов, я смог разглядеть белые верхушки гребней волн, поднимающихся достаточно высоко, чтобы лизать колеса шасси вертолета. Это заставило меня задуматься о том, что, если: что если пилот допустит ошибку и направит нас в волну? Что, если аргентинцы перехватят нас по пути к цели и собьют над морем? Что, если нас поджидает противник?

Я думал об искореженной аргентинской «Пуме» в Грютвикене и задался вопросом, будет ли иметь значение, если мы загоримся и разобьемся, та часть топлива, которую мы сбросили. Страх перед началом боя — это любопытное явление, которое люди чувствуют по разному. У некоторых его пальцы царапают их живот; у других вонзаются в основание горла. Я чувствовал это больше всего нутром. Но больше всего, я боялся подвести людей, которые тесно прижались ко мне. В тот момент Королева и страна вряд ли имели значение, но мои товарищи по 19-му отряду, эскадрону и полку, в такой последовательности, имели.

В тот момент я с трудом мог разглядеть лица людей вокруг меня, но я знал, что они были там, как и я, сидели, прижавшись спинами к бортам вертолета, с винтовками, направленными дулами вниз, в пол. Каждый человек чувствовал удары и раскачивания вертолета, когда мы прокладывали себе путь в непокорном воздухе.

Сид сидел рядом со мной слева, а Бильбо и Крис справа от меня, прижавшись к хвостовой части вертолета, среди штабелей зеленых контейнеров, с единым пулеметом на сошках у их ног. Алекс и Бинси сидят где-то у двери, а Джеймс рядом с Джоном и Филом. Все мы наедине со своими мыслями, скрытые и потерянные в темноте и шуме двигателей, размышляем о том, что может быть впереди.

Я прокрутил в голове план, мысленно отметив контрольный список задач и заставив сосредоточиться себя на действиях, в ответ на всевозможные «что, если». Я подумал о том, как иметь дело с ранеными, и подсознательно нащупал контуры моего набора медика патруля, упакованного в верхней части моего рюкзака между двумя выступающими 66-ми. Я пробежался по упражнениям по раскладыванию и стрельбе из гранатометов, что я делал на тренировках сотни раз, но был полон решимости не ошибиться в пылу боя.

Впереди нас, пилоты в кабине ведущего «Си Кинга» заметили красную вспышку ручного армейского фонарика. Экранированный и прикрытый фильтром, он был бы почти невидим невооруженным человеческим глазом, но через ПНВ был бы ярким маяком, коротко мигающим бело-зеленом светом на фоне темной тени береговой линии. Джон и борттехник в шлеме, повернулись и закричали в унисон, когда через интерком пришло сообщение в их гарнитуры.

Это был предупредительный сигнал о том, что мы совершаем заход на посадку. Я взглянул на часы. Я позволил светящейся секундной стрелке совершить оборот вокруг циферблата, затем напряг мышцы бедер и приподнялся на одно колено, хватаясь за лямки своего рюкзака и перекидывая зеленый контейнер через плечо, готовясь к выходу. Осталось шестьдесят секунд. Вокруг меня остальные делали то же самое, и внутри вертолета началось беспорядочное движение. Борттехник открыл люк, и я заметил как слабый блеск поверхности океана сменился более темным оттенком береговой линии, когда мы пересекли порог от моря к суше.

Звук двигателей изменился, когда «Си Кинг» начал снижать скорость и высоту. Пилот потянул ручку циклического шага, чтобы поднять нос вертолета вверх, одновременно нажимая ногами педали и рычаг-шаг-газа, чтобы предотвратить подъем вертолета и удар хвостового винта о землю. Быстрая тактическая посадка в ограниченном пространстве была хлебом с маслом для пилотов военно-морского флота, летавших в джунглях, и «Си Кинг» завис в нескольких дюймах над землей. Боже, у этих парней это выглядит как раз плюнуть, подумал я.

Подбираясь к люку, я оттянул рукоятку взведения своей М16 и дослал патрон в патронник, большим пальцем проверив предохранитель, чтобы убедиться что он включен, и проверил, на месте ли магазин. Оттолкнувшись свободной рукой, я прыгнул в открытый дверной проем, оставив тепло вертолета позади, согнув колени, пока мои ноги искали землю. Они нашли ее мгновение спустя: мягкая, болотистая почва Фолклендских островов. Британская территория, но в руках оккупировавшей ее державы.

Лопасти «Си Кинга» все еще вращались надо мной, когда я отошел на несколько футов на позицию «на три часа», где бросился ничком и прикрыл сектор, наведя свое оружие. Остальная часть 19-го отряда рассыпалась веером, по своим круговым оборонительным позициям, в то время как нисходящая тяга несущего винта вырывала пучки травы вокруг нас. Я знал о приземлении других вертолетов, которые высаживали остальных солдат справа и слева.

Пилот нашего вертолета уже потянул шаг-газ. Я почувствовал, как на моей спине усилилось давление воздуха от лопастей, и услышал, как включился двигатель, когда «Си Кинг» снова перешел в вертикальное висение. Он ненадолго замер в 10 футах над нами, затем развернулся и набрал высоту, направляясь обратно в море, вместе с остальными вертолетами. Внезапно они исчезли. Шум их двигателей растворился в ночной тишине, оставив небольшой прибрежный овраг, где они нас высадили, беззвучным, если не считать завывания ветра над вершинами окружающих утесов. Участие эскадрона «D» в захвате основных Фолклендских островов началось.

Было очень холодно. Ветер пронизывал нашу тонкую одежду, состоявшую из смоков, надетых поверх футболок. Местом высадки была небольшая бухта на южной стороне острова, которая уходя вглубь острова. сужалась, превращаясь в глубокий овраг. Благодаря ровной береговой линии и крутым склонам, маскирующим шум двигателей, он стал идеальной площадкой для посадки вертолетов. Позади меня слышалось движение — командиры отрядов собрались где-то в темноте, чтобы получить подтверждающие приказы от Седрика. На них должен был оказать большое влияние командир Лодочного отряда, как человек с передовой, а также тот факт, что мы сильно отставали от графика.

Мы двинулись в грубом подобии маршевого порядка в две колонны и стали карабкаться вверх по крутым склонам бухты. Было хорошо находиться на твердой земле, но было тяжело идти, и наши подколенные сухожилия и икры болели в знак протеста против непривычных движений и усилий после нескольких недель бездействия в море. Тяжело дыша, я заставил вернуться в ноги мышечную память. Кроме того, оказалось трудно поддерживать строй. Марш в две колонны обеспечивал определенную степень тактического равновесия, но обрывистая местность из камней, глыб торфа и низкорослого кустарника диддл-ди препятствовала такому построению. К тому же, это было слишком медленно.

Грунт под ногами и потребность в скорости заставили нас перестроиться в одну извилистую цепочку, каждый человек следовал за человеком впереди. Мы продолжали подниматься, придерживаясь береговой линии. Я чувствовал море слева от себя, но мое внимание было сосредоточено на том, чтобы поддерживать тактическую дистанцию позади Сида. Я мог видеть заднюю часть его рюкзака, подпрыгивающего передо мной, и мог различить очертания двух или трех человек перед ним, образующих тыловую часть патруля Фила. Но команда Джона, возглавлявшая отряд, терялась в темноте впереди. 19-й отряд следовал за 16-м отрядом, а позади нас был 18-й отряд. Во главе извилистой «змейки» нагруженных людей, команда командира Лодочного отряда и Седрик задавали бешеный темп. Тактическая навигация ночью большим отрядом пеших людей, движущихся на скорости гуськом по труднопроходимой местности — нелегкое дело. Это вызывает эффект «стоп-старт гармошки», который затрудняет продвижение вперед. Это было достаточно сложно для тех, кто находился в середине колонны, но для людей из Мобильного отряда в конце колонны, продолжать двигаться наравне со всеми превращалось в настоящий кошмар. Они были вынуждены перейти на бег трусцой, чтобы держаться наравне. Если кто-то спотыкался и падал, те, кто стоял позади него, отступали и останавливались. Затем и пришлось приложить немало усилий, чтобы сократить разрыв с людьми перед ними, которые не теряли темпа из-за падения, в то время как мы двигались вперед сквозь пронизывающий ветер и темноту.

Люди вокруг меня подавляли проклятья, когда ноги натыкались на невидимые камни, спотыкались о торфяные насыпи, и запинались о стелющийся кустарник, растущий на несколько дюймов выше земли, все это превращалось в настоящий ад. Тонкий пластиковый ремешок контейнера врезался мне в плечо, а тяжелый ящик неудобно подпрыгивал на бедре, когда я пытался держать свое оружие обеими руками. но по крайней мере, я был в своей разгрузке, с моим собственным, хорошо подогнанным ремнем, облегавшим мою талию.

Бильбо нес два контейнера с минометными минами за ремни для переноски, под одному в каждой руке, с винтовкой, перекинутой через грудь. Твердые металлические края несколько раз били ему по груди, пока он пыхтел позади меня. Он был вынужден оставить свою РПС на леднике в Южной Георгии, и его разгрузка была собрана из излишков подсумков, взятых из запасов эскадрона и того, что смогли ему выделить остальные из отряда. Теперь его кое-как собранная РПС резала, хлопала и натирала при каждом движении.

Пот от физических усилий, направленных на то, чтобы удержаться на ногах и не отстать, пропитал внутреннюю часть моего смока. Мысленно я прокрутил в голове маршрут, который запомнил, изучая карты острова на «Гермесе». Уклон местности уменьшился, когда мы поднялись на вершину мыса, в точке, известной как Шэг-Рокс. Не было никакой паузы, чтобы проверить наши координаты, так как проводники из Лодочного отряда знали, куда они идут, и повернули вглубь острова, направляясь на северо-запад. Во всяком случае, темп увеличился, но движение становилось все легче, по мере того, как мы спускались с холма, а кустарник и скалы сменились ковром густой пучковой травы, хотя сильный ветер продолжал препятствовать движению вперед. Мы наклонились ему навстречу и двинулись дальше.

Сдавленое ворчание сменилось монотонным ритмичным шуршанием одной ноги за другой по высокой траве. Бесконечным, но устойчивым. Каждый шаг приближал нас к финальной точке рандеву рядом с большим прудом, отмеченным на карте как «Большой пруд». Я взглянул на часы: мы шли уже больше часа, но мое дыхание успокоилось, а мышцы разогрелись, когда вернулась привычка к физическим нагрузкам. Земля начала выравниваться и стала более болотистой. Торфяная вода просачивалась сквозь кожу и швы наших ботинок.

Ветер стих и разошлись облака, открыв убывающую четверть луны, отбрасывающую сквозь просветы дымку серебристого света. Этого было достаточно, чтобы увидеть темные очертания высоких песчаных дюн Элефант-Бей в миле или более от нас, которые изгибались к северному краю того места, где, согласно карты, должен был находиться аэродром. Мы продолжали двигаться к заливу, пока не наткнулись на линию забора, тянувшейся соединениями проволоки и столбов на северной оконечности Большого пруда, где вода стекала с песчаных дюн и пляжа. Расположенные на наших картах заборы наводили на мысль, что мы приближаемся к жилью. Именно здесь Седрик решил разместить эскадронный сборный пункт и миномет.

Лунный свет отражался от поверхности пруда, вырисовывая силуэты фигур, направлявшихся к месту сбора, чтобы оставить контейнеры с минами, в то время как Найджел Смит и остальные минометчики устанавливали 81-мм миномет. Лоуренс посчитал нас на точке сбора; стоя на одном колене, он представлял собой бастион спокойной мощи и уверенности.

Было облегчением освободиться от тяжести минометных выстрелов, и солдаты 19-го отряда продвинулись за растущую груду контейнеров и заняли позиции возле песчаных дюн. Холод начал обратно просачиваться в наши тела, пока мы лежали ничком на мокрой земле. Я посмотрел за часы. Рассвет был не за горами, и нам пришлось бы мчаться в ночи, если бы мы собирались завершить атаку и освободить остров еще под покровом темноты. Шли минуты, а мы неподвижно лежали на возвращающемся холоде. Ожидание. Джон приблизился к позиции Седрика, но я чувствовал, что что-то не так.

План состоял в том, чтобы без задержек пройти через точку сбора, останавливаясь лишь затем, чтобы сбросить боеприпасы для миномета, а затем использовать это место для развертывания в наши тактические штурмовые порядки. Мы должны были уже двигаться к нашей позиции резерва, готовые поддержать атаку 18-го отряда, который, как мы полагали, находился менее чем в миле к западу от нас.

Несмотря на комментарии Джона о том, что мы будем импровизировать, теперь проявлялись преимущества инструктажа всего эскадрона. Как резерв, мы планировали, как мы будем выполнять задачу 18-го отряда. Мы завидовали ему; теперь это дело было нашим. Перелезая через линию заграждения, мы последовали за 16-м отрядом, и пристроились на их правом фланге, когда повернули на север, выстроившись в линию, и начали продвигаться туда, где, как мы ожидали, должен был находиться аэродром. Я слышал, как волны мягко набегают на песчаную береговую линию за дюнами Элефант-Бей справа от меня. Над нами лунный свет золотил края несущихся облаков, и тонкий свет играл на открытой земле перед нами.

Далеко слева от меня, за Воздушным отрядом, я мог различить смутные очертания чего-то, похожего на здания, выделявшиеся едва заметными тенями на горизонте ночного неба. Я мог слышать слабый, отдаленный механический стук чего-то, похожего на генератор, доносящийся с той же стороны, что наводило на мысль, что это, должно быть, поселок. Если не считать генератора, было тихо, и не было никаких видимых признаков каких либо огней.

Мы двинулись дальше в полутьме, проклиная луну и беспокоясь об отсутствии видимого укрытия. Перед нами открытая местность поднималась к низкому плато, которое обозначало точку формирования и линию старта для атаки. За этим на дальнем плане вырисовывалось возвышенное пятно местности, обозначавшее крутые склоны Фест Маунт. Судя по карте, ее нижние контуры обозначали конец взлетно-посадочной полосы и границы нашего продвижения. Не было никаких признаков аэродрома, и рубеж развертывания для атаки все еще казался далеким.

Позади нас раздался громкий треск, а затем в небе над нашими головами разорвался минометный снаряд. Воздух справа от нас разошелся со звуком рвущейся бумаги, когда осветительный снаряд приблизился и взорвался ослепительным шаром света. Оставляя за собой ленивые завитки дыма, осветительные снаряды превращали день в ночь, а ракеты, раскачиваясь под маленькими дрейфующими куполами парашютов, отбрасывали на землю жуткие тени. Внезапный свет также подтвердил, что местность была голой и лишенной какого-либо укрытия.

До рубежа атаки оставалось еще 300 метров и я осматривал местность, как крыса в дерьме, выискивая любую складку в земле, которая могла бы обеспечить укрытую огневую позицию. Конечно, игра, должно быть, закончена, и противник теперь должен знать, что мы задумали, подумал я, представляя, как они выкатываются из своих нор, взводят оружие и бросаются к своим траншеям, закладывая ленты в лотки подачи своих пулеметов. Мы продолжались неуклонно продвигаться к ним. Держись в стороне. Никакого скучивания. Не облегчай им задачу.

Оставалось пройти еще более 150 метров, а окраина поселка теперь была более заметна в 400 метрах на нашем левом фланге. Если они поймают нас здесь, они заставят нас здесь залечь, и именно здесь мы умрем. В любой момент я ожидал увидеть росчерки красных трассеров противника, вырывающихся из темноты в нашу сторону. Возможно они ждут, когда мы подойдем ближе, ждут приказа от хладнокровного командира, который знает свое дело; ждут, чтобы увидеть белки наших глаз и все такое. Я выбросил эти мысли из головы, и мы двинулись дальше, шевеля нашими задницами.

Над нами лопнуло еще больше осветительных снарядов, поддерживая непрерывный свет. Миномет, казалось, прекратил огонь, но было много иной огневой поддержки навесным огнем. Снаряды из орудий эсминца «Гламорган» присоединились к смешанной иллюминации, которую они уже создавали, когда каждый фугасный снаряд с мощным грохотом приземлялся на передние края горы. Мы добрались до подножия низкого плато, которое поднималось вверх в виде короткого крутого гребня. Маленькое кладбище, огороженное белым забором, ознаменовало начало рубежа атаки. Земля была усеяна кустами утесника, и, наконец-то, хоть каким-то укрытием.

16-й отряд отошел влево, прикрывая со стороны поселка, и мы начали двигаться прямо вверх по наклонному гребню. Было такое чувство, что мы вот-вот перейдем черту, в стиле Первой мировой войны. Но по прежнему, не было никакого ответа от противника. Может быть, они ждут, когда мы достигнем вершины на хребте, прежде чем начать сбивать нас с ног? Вопросы без ответов проносились в моей голове. По-прежнему никаких признаков чертова аэродрома. Где это? Я спрашивал себя, желая, чтобы это было там.

Мои нервы были на пределе. Я посмотрел налево. Сид прикрывал своим движением патруль Джона в центре отряда. Джеймс и Фил были позади него, как патруль на левом фланге. Я посмотрел направо. Бильбо держался ближе к Крису, который нес единый пулемет, готовый в любой момент поставить его на сошки и пустить в ход. Сид подал мне сигнал рукой, означавший «Следуй за мной, но двигайся прямо с группой стрелков». Я поднял вверх большой палец.

Снаряды корабельной артиллерии продолжали свистеть над головой, осветительные снаряды разрывались над головой, а фугасные снаряды взрывались перед нами. Может быть, эти фугасные снаряды, вот что заставляет держать головы противника опущенными, подумал я, когда моя собственная голова поравнялась с вершиной гребня. Мое сердце было у меня во рту. Это все имело и обратную сторону. Я приготовился к тому, что ответный огонь начнет рубить нас. Еще два шага до края хребта, и вдруг он появился, залитый светом горящей воздушной иллюминации. Плоское открытое летное поле, вдоль которого у правого края главной грунтовой полосы стояли самолеты аргентинцев. Другие самолеты были разбросаны на противоположной стороне летного поля, вдоль двух пересекающихся запасных взлетных полос.

Чертовски блестяще! Нервное напряжение испарилось в одно мгновение, когда я мысленно радостно потер руки. Вокруг летного поля аэродрома не было окопов. Возможно, они упустили свой шанс, но мы не собирались упускать свой. Стоящие перед нами на стоянке, эти самолеты принадлежали нам, и мы собирались нанести ущерб, для которого и были рождены.

Опустившись в положение стрельбы с колена, я вытащил блокирующий штифт на задней крышке 66-го, откинул крышку, и вытащил выдвигающуюся внутреннюю часть, которая с удовлетворительным щелчком встала на место, когда поднялся прицел. С гранатометом на плече я потянул рычаг взведения вперед и навелся на середину самолета с коробчатым корпусом через 50-метровую прицельную прорезь гранатомета, после чего нажал пальцами правой руки клавишу пуска на верхней части пусковой трубы.

Последовал резкий удар и свист, когда реактивная граната вылетела в направление «Скайвана», попав прямо в него, но ничего не произошло. Я вытащил второй гранатомет и выпустил вторую гранату. Еще одно попадание, но никакого взрыва. Чего я не учел, так это того, что кинетическая струя расплавленной меди, способная прожечь 12 дюймов стальной брони, образовавшаяся в результате детонации боеголовки, просто прожигала аккуратную дыру в обшивке самолета и прорезала другую сторону фюзеляжа, не причиняя никакого заметного ущерба.

Крис также бил по «Скайвану», расстреливая его огнем из единого пулемета, который Бильбо продолжал подкармливать 7,62-мм патронами в сцепленных лентах. Они веселились, погруженные в свою задачу разрушения. Трассирующие пули пробили в корпусе еще больше дыр, в то время как все еще горящие следы от рикошетов дико плясали по земле под крыльями самолета. Один из них зацепил вытекающий лужей по траве из пробитых баков самолета бензин. Внезапно, эта штука с грохотом взлетела вверх, и гигантский огненный шар бушующего оранжевого пламени и грязного маслянисто-черного дыма взметнулся ввысь. Мы почувствовали жар пламени на своих лицах, когда переключились на огонь по самолету на другом конце аэродрома.

Справа от нас Пэдди Армстронг мчался между стоящими самолетами вдоль взлетно-посадочной полосы, размещая изготовленные им стандартные заряды в капотах двигателей «Пукара», где они могли нанести максимальный ущерб. Он закреплял заряды на месте, взводил флажки взрывателей, а затем переходил к следующему самолету, тщательно выбирая такое же расположение зарядов, чтобы предотвратить последующее использование запасных частей от одного поврежденного самолета для ремонта другого. Вокруг него остальные бойцы патруля прикрывали его и опустошали магазины в самолеты, когда они проходили мимо них.

Подрывники также позаботились о «Турбо-Менторах», размещая заряды в носовых шасси и под хвостовыми плоскостями. Машины, над которыми не работал Пэдди, были обстреляны из винтовок и пулеметов патрулями Джона и Фила. Те, у кого на М16 были установлены 40-мм гранатометы, также стреляли по любому самолету в пределах досягаемости. Остальные 66-е также были отстреляны, без сомнения, пробивая более аккуратные маленькие отверстия в фюзеляжах самолетов.

Аэродром был залит ружейным огнем, и еще один самолет превратился в огненный шар, когда трассирующие пули или гранаты, вызвали утечку топлива, щелкая в траве. Орудия «Гламоргана» продолжали выпускать снаряды, которые ложились все ближе, пока корректировщик огня корабельной артиллерии вел их от Ферст-Маунт к взлетно-посадочной полосе. Я видел, как они легли недалеко от пары «Пукара» на краю летного поля, на нашей стороне летного поля, и одиночного «Турбо-Ментора», стоявшего ближе к горящему «Скайвэну».

Пэдди мчался назад, вдоль линии самолетов по правой стороне взлетно-посадочной полосы, останавливаясь у каждого из установленных им зарядов, чтобы привести в действие флажки взрывателей. Коричневая пластиковая сборка воспламеняла черный шнур запала, идущий к детонатору, который Пэдди предварительно вставил в каждый кусок взрывчатки. Пэдди подрезал замедлители, чтобы обеспечить время горения в течение пяти-шести минут, прежде чем заряды взорвутся. С включением последнего флажка взрывателя, действительно, пришло время уходить, так как первые лучи рассвета уже начали касаться темноты на восточном горизонте.

Когда снаряды корабельной артиллерии начали ползти по аэродрому в нашу сторону, оставшиеся два патруля отряда начали приближаться к позиции Джона в нижней части главной взлетно-посадочной полосы,. Я бежал, что бы присоединиться к ним, когда конец взлетно-посадочной полосы, казалось, исчез в ослепительной вспышке света и грохота. БУМ!

Оставшиеся незамеченными во время штурма, двое аргентинских морских пехотинцев спрятались в траншее, вырытой в кустах утесника на краю взлетно-посадочной полосы. Увидев, что мы собираемся вместе, они должно быть, привели в действие заложенные взрывные устройства с проводным управлением, закопанные поперек взлетно-посадочной полосы. Эти взрывные устройства должны были помешать самолетам противника использовать аэродром, но возможность сымпровизировать и использовать их против нас оказалась слишком хороша, чтобы ее упускать. Остальные из нас отряхивались и поднимались на ноги. Один человек из патруля Джона остался лежать. Я услышал как он застонал. Он получил частичное сотрясение мозга, когда в него попала каменная глыба, подброшенная взрывом. Двое парней из патруля Джона подняли его и начали ему помогать вернуться к месту сбора.

Пэдди выскочил из шеренги самолетов. Его также сбило с ног взрывом, но не раньше, чем ему удалось запустить последний из подрывных зарядов. Когда мы начали отступать, он присоединился к остальной части патруля Джона. Мы последовали за ним, в ушах еще звенело после взрыва. Путь отхода обратно к точке сбора привел нас ближе к поселку.

Огонь осветительными и фугасными снаряды с «Гламоргана» прекратился. Если не считать потрескивания пламени от горящего самолета и завывания ветра, позади нас на аэродроме воцарилась тишина. В скоплении домов и фермерских сараев, составлявших поселок, тоже было тихо, если не считать ритмичного гудения генератора. Темнота вернулась, но рассвет приближался. Я мог, в монохромном полумраке, разглядеть патруль Фила впереди нас, проходивший рядом с большим домом на переднем краю поселка. Джеймс хромал так быстро, как только мог, положив руку на плечо одного из бойцов группы. Мы спешили присоединиться к ним, когда начался настоящий ад.

Дульные вспышки, яркие и злые, ударили в нашу сторону, когда автоматический огонь разорвал то, что осталось от ночи. Там были бегающие и кричащие что-то по-испански фигуры, появившиеся со стороны поселка. Джеймс упал. На мгновение мне показалось, что в него попали, потом я заметил, что он открыл ответный огонь. Все последовали его примеру. Крис и Бильбо быстро развернули единый пулемет, и его успокаивающий грохот слился с какофонией стрельбы из полуавтоматических винтовок. Мы отдавали больше выстрелов чем получали. Хорошо, мы выигрывали перестрелку.

Послышались еще неистовые крики на испанском. Аргентинский морской пехотинец размахивал руками — явно командуя. Он привлек к себе внимание, и его крики превратились в вопли, когда в него попали. Еще один упал, и на этом все закончилось. Все прекратилось так же, как и началось. Уцелевшие морские пехотинцы тащили с собой своих раненых, когда они поспешно отступали под прикрытие зданий. Не было времени их преследовать. Теперь действительно надо было уходить. Голос Седрика ясно звучал в наушниках рации:

Мы потащили Джеймса и еще одного раненого обратно с нами, через уязвимую, открытую местность плоского пастбища с поселком позади нас. Это был момент для противника, чтобы должным образом выступить против нас, со своими пулеметами и оружием поддержки, но ничего не было. Мы затаили дыхание и изо всех сил старались вернуться на точку сбора, наперегонки с наступлением утреннего света и течением времени. И то, и другое, подвергло бы нас более согласованной контратаке со стороны противника в зданиях позади нас, или со стороны подкреплений аргентинцев, переброшенных на остров.

По мере того, как мы увеличивали расстояние между нами и поселком, гудение генератора удалялось, сменившись шумом ботинок, шуршащих по траве, теперь более быстрым и настойчивым, чем раньше. Затем со стороны аэродрома раздался небольшой взрыв, за котором последовал еще один, а затем еще один, когда замедлители в зарядах Пэдди прогорели, добравшись до детонаторов и приведя их в действие. Я оглянулся через левое плечо. Самолеты были скрыты за гребнем возвышенности, но шары оранжевого пламени поднимались над гребнем в гаснущее ночное небо. Взрывы боеприпасов добавлялись к нарастающему звуку произведенных нами разрушений. Но времени купаться в лучах удовлетворения не было, точка сбора все еще находилась в 200 метрах.

Я заметил, что он был весь в грязи. Эскадронный миномет зарылся почти по самое дуло в мягкую болотистую землю, когда он выпустил свою первую и единственную мину во время атаки, что сделало его бесполезным. Лоуренс провел большую часть ночи, помогая Найджу и остальным номерам расчета выкопать его, и только что закончил копать липкий, прилипающий торф. Груда 81-мм минометных мин, которую мы с таким трудом принесли, лежала сложенная в нетронутой куче.

С востока лился свет, когда мы, пригнувшись, выстроились в очередь, готовые к отправке. Было видно, как наше дыхание конденсируется в холодном воздухе, прежде чем его уносит резкий ветер. Но никто не чувствовал холода. Мы были воодушевлены нападением, адреналин все еще бурлил в наших венах. Все вернулись на точку сбора. К ноге Джеймса была привязана подушка индивидуального перевязочного пакета, а другой раненый приходил в себя. Нам повезло, но мы еще не закончили. Я в последний раз за этот день взглянул на часы; они сказали мне, что до посадки осталась одна минута.

Четверо «Си Кингов» разошлись, когда они пересекли береговую линию Элефант-Бей, а затем зависли над дюнами, направляясь по одному вертолету к каждой группе солдат, с отрытыми люками, готовыми для нашего приема. Мы уже встали. Двигаясь к ним, как только они приземлились, мы вскарабкались на борт. Через тридцать секунд мы были погружены и готовы к отправке.

Борттехник закрыл люк и вертолет поднялся в воздух. Свернувшись калачиком у одного из иллюминаторов левого борта, прислонившись спиной к ребристому фюзеляжу, я расслабился и тяжело выдохнул, когда адреналин схлынул и через меня пролился бальзам облегчения. На крене, когда «Си Кинг» развернулся, чтобы уйти в море, я мельком увидел самолет, ярко пылающий в тени Фёрст-Монтайн. Затем картинка исчезла, когда нос вертолета опустился и он снизился до высоты вершины волны. Мы вылетели обратно на «Гермес» быстро, низко, и в ликующем настроении.

Мы находились в воздухе меньше часа. Пилоты из 486-й эскадрильи были исключительными. Они летали всю ночь, в сложных условиях на низкой высоте, используя недавно приобретенную незнакомую технологию в виде ПНВ, но их навигация и время были точными. В ту ночь они определенно отработали свое жалование за вылет.

Высадившись на палубу при дневном свете, мы сдали свое оружие Уолли в оружейку и сразу же направились на завтрак. Когда мы вошли на камбуз, казалось, там была вся корабельная команда. Военно-морской корабль — это полностью информированное подразделение, и моряки кое-что знали о том, чем мы занимались, и о том, что все они были частью того риска, который сделал возможным налет на остров Пеббл. Были кивки в нашу сторону и несколько рукопожатий.

Командир «Гермеса» вышел по главной трансляции, когда мы присоединились к растущей очереди на раздаче. Когда он объявил об успехе рейда по уничтожению самолетов, зал взорвался торжествующими выкликами и аплодисментами. Для многих матросов это был реванш за удар по «Шеффилду» и нас пропустили в начало очереди, чтобы получить нашу еду. Любопытно, что командир корабля ничего не упомянул о радаре. За время пребывания на острове Пеббл, мы не видели ничего похожего на радар, что сыграло основную роль в решение командующего Оперативной группы рискнуть и начать рейд. Тем не менее, военно-морской флот, казалось, был более чем доволен уничтожением одиннадцати самолетов, которые угрожали предстоящей десантной операции и деморализующем воздействием на аргентинцев от высадки на сушу.

Налет на остров Пеббл был моментом кульминации. Он вернул эскадрону «D» чувство целеустремленности, избавив от ощущения неудач и переменчивой фортуны, пережитых на Южной Георгии. Для Оперативной группы он продемонстрировал, что войска в целом могут идти и наносить удары по противнику как на суше, так и с воздуха и с моря. Уничтожение одиннадцати самолетов противника имело как материальную, так и моральную составляющую; это, несомненно, спасло жизни, благодаря уничтожению «Пукара», но не это было главным событием. Высадка была у всех на устах в течение нескольких недель, но где и когда будет проведена десантная операция по началу наземной кампании, которая должна была вернуть Фолклендские острова, оставалось строго охраняемым секретом.

Обобщив имеющуюся информацию и то, что с помощью эскадрона «G» и SBS удалось узнать на месте, Оперативная группа подтвердила, что бухта Сан-Карлос-Уотер на Восточном Фолкленде является предпочтительным местом для высадки британских войск на берег 10 мая. Расположенная недалеко от северного входа в Фолклендский пролив, закрытая бухта обеспечивала глубоководную якорную стоянку с достаточным пространством для больших десантных кораблей и войсковых транспортов для выгрузки людей и снаряжения на ее пляжи. К ней можно было попасть через узкий проход от пролива, и окруженная со всех сторон скалистыми мысами, она также давала укрытие от самой плохой погоды.

В качестве пункта высадки был выбран Сан-Карлос, расположенный далеко от Порт-Стэнли, конечной цели при освобождении островов. Однако, расстояние имело свое преимущество. Высадка в 50 милях от столицы, где по ожиданиям аргентинцев Оперативная группа высадится на берег, была предпринята в рамках обходного маневра. Если планировщики все сделали правильно, выбор Сан-Карлоса означал, что основную часть аргентинских войск можно было обойти, и этот район лишь слабо защищен. Но опять же, время и наступление зимы были дополнительными противниками, с которыми нужно было считаться.

Большинство боевых кораблей флота уже несколько недель работали на пределе своей выносливости. Побитые штормом катера, военно-морская техника и авиация испытывали на себе последствия плохой погоды и высоких темпов проведения операций за тысячи миль от своих пунктов базирования. Если Оперативная группа не совершит высадку и не захватит Стэнли к концу июня, сложности тылового снабжения, непригодность к эксплуатации и суровые условия Южной Атлантики в совокупности, вероятно, приведут к поражению. В то время как высадка в Сан-Карлос имела идеальный тактический смысл для адмирала и его штабных планировщиков, сама по себе высадка представляла собой серьезную эскалацию уровня конфликта и риска.

Это решение требовало одобрение политиков и военного командования в Лондоне, на чем настаивал адмирал Сэнди Вудворд. Он получил его 18 мая. Позже в тот же день, десантные корабли, необходимые для высадки, присоединились к авианосной группе Вудворда, и командир полка перешел на борт флагманского корабля адмирала. Майк Роуз с самого начала принимал участие в принятии решения о выборе Сан-Карлос-Уотер. Во время перехода на юг на борту корабля-дока «Фирлесс», чтобы присоединиться к Оперативной группе, планировщики его полкового штаба работали в стальном контейнере на летной палубе корабля, чтобы определить роль SAS в предстоящих высадках. Командир прилетел на «Гермес», чтобы рассказать Седрику, какова будет наша роль в общем плане. Он также пришел сказать нам, что теперь мы оказались не на том корабле.

Высадка должна была начаться ночью 20 мая. Десантные корабли отделятся от авианосной группы ближе к вечеру, и будут сопровождаться в Сан-Карлос эсминцем «Антрим» и шестью фрегатами, под покровом темноты. Корабли снабжения, десантные суда и вертолеты затем начнут высадку пяти пехотных подразделений 3-й бригады коммандос, десантников и морских пехотинцев, на пляжи, вместе с их артиллерией и другими вспомогательными подразделениями. До того, как корабли войдут в Фолклендский пролив, SBS должны были атаковать и нейтрализовать роту противника, окопавшуюся на высоте Фаннинг-Хед. Это были единственные аргентинские войска, которые наши патрули спецназа заметили в окрестностях Сан-Карлоса. несмотря на малочисленность, их позиция выходила на узкий вход в бухту Сан-Карлос-Уотер на севере. Это было идеальное место, откуда можно было сообщить о приближении десантной группы и обстрелять ее из своих минометов и безоткатных противотанковых орудий.

Единственным другим противником, который мог помешать высадке, были отряды пехоты, численностью более 1000 человек, при поддержке артиллерии и штурмовиков «Пукара», расположенные в 20 милях к югу в поселках Дарвин и Гус-Грин. Майк Роуз проинформировал Седрика, что его задача — использовать эскадрон «D, чтобы это предотвратить и отвлечь внимание противника от Сан-Карлос. Изложив свои намерения, командир оставил Седрика решать «как» выполнить поставленную перед ним задачу.

Переброска эскадрона «D» на второй из кораблей-доков Королевского военно-морского флота, был частью решения о перераспределении подразделений в составе десантного отряда, чтобы обеспечить их надлежащую готовность к бою, прямо с кораблей, прежде чем они бросят якоря в Сан-Карлос. Риск был еще одной причиной для изменения тактической конфигурации высаживающихся войск. Три части десантных войск, 40-е и 42-е коммандо, плюс 3-й парашютно-десантный батальон, прибыли из Великобритании на реквизированном круизном лайнере «Канберра». Командование в Лондоне сочло слишком большим риск того, что такое количество войск на одном корабле войдет в узости вод района высадки. Следовательно, Оперативной группе было приказано перебросить 40-е коммандо на «Фирлесс», а 3-й парашютно-десантный батальон на «Интрепид». Это было грандиозное мероприятие, требующее использования десантных катеров и вертолетов со всего флота, для переброски 2000 человек и их снаряжения с одного корабля на другой и обеспечения прибытия их на место к тому времени, когда десантная группа начнет свой путь к Фолклендским островам. Это также было рискованным предприятием, если бы его пришлось проводить в штормовом море.

Большая часть снаряжения эскадрона хранилась в отсеке на ангарной палубе «Гермеса». Пришлось всем потрудиться, чтобы погрузить его на самолетоподъемник, поднять на летную палубу, включая моторы «Джемини» и все остальное, погрузить его на «Си Кинги» и перебросить на десантный корабль. Процесс начался после обеда. Большинство парней направились в ангар, но Бильбо, Алексу Брауну, Джимми Клайду и мне было приказано перенести боеприпасы эскадрона, которые хранились в отсеке для стрелкового оружия в погребах «Гермеса», расположенных в самых недрах корабля. До прохождения отбора и зачисления в эскадрон, Джимми служил в полку Королевских ВВС и был родом из Ольстера.

Остаток дня мы провели, таская тяжелые упаковки с патронами 7,62 мм, каждая из которых содержала уложенные в ленты 800 патронов для пулемета и весила более 12 килограмм, а также еще более тяжелые металлические ящики, набитые гранатами, бандольерами с патронами калибра 5,56 мм, 66-мм и 81-мм минометными минами. Каждый ящик приходилась вручную поднимать на небольшой подъемник, типа кухонного лифта, который затем поднимал каждую партию груза на летную палубу, где другие парни перекладывали ее, готовя к погрузке на вертолеты, вместе с остальными припасами, когда прилетал вертолет и забирал ее.

Это была изнурительная работа, которая длилась несколько часов. Единственная передышка пришла в виде нежелательного предупреждения о воздушном налете. Мы вчетвером потели в футболках под резким светом искусственного освещения погреба боеприпасов, когда по трансляции передали сообщение во возможном приближении самолетов противника. Мы остановились, посмотрели друг на друга, схватили наши противопожарные комплекты и направились к нашему посту по боевой тревоге двумя палубами выше. Настойчивый лязг металла, быстро ударяющегося по металлу палуб над нами, остановил нас на полпути. Тяжелые, водонепроницаемые люки закрывались на стопоры. Важность того, что мы были заперты значительно ниже ватерлинии в нижней части корабля, не ускользнула ни от кого из нас. Подняв глаза вверх, Алекс кратко резюмировал:

- А, у нас могут возникнуть небольшие проблемы, - сказал Джимми, со своим сильным белфастским акцентом, тяжело опускаясь на один из контейнеров с боеприпасами. - Я сомневаюсь, что они даже знают, что мы здесь. И даже если бы они знали, и корабль бы накрылся медным тазом, у нас здесь не было бы ни единого шанса.

Воздушный налет продолжался тридцать минут, и этого времени было достаточно, чтобы поразмыслить о нашей смертности. «Все чисто» и открывание люков над нами, вызвало коллективный вздох облегчения, прежде чем мы вернулись к выполнению задачи. Уже темнело, когда мы загрузили последний контейнер с боеприпасами и поднялись на летную палубу, остановившись только для того, чтобы взять наше оружие и снаряжение из кубрика.

Дул легкий ветерок, но было очень холодно и мой смок мало защищал от пронизывающего ветра, хотя после нескольких часов работы у киля корабля, обливаясь потом, и риска попасть в ловушку ниже ватерлинии, было приятно дышать морским воздухом. «Си Кинг» стоял, с вращающимися винтами и работающим двигателем на палубе, часть последнего груза снаряжения, припасов и боеприпасов передавалась по цепочке через десантный люк в правом борту вертолета. Передо мной Бильбо и Джимми были вызваны вперед борттехником, после чего вертолет поднялся в воздух. Ему не нужно было далеко идти. Я мог ясно видеть «Интрепид» сквозь сгущающиеся сумерки, мягко покачивающийся на волнах по левому борту примерно в полумиле от «Гермеса». Мне очень хотелось перебраться, найти место для ночлега, привести себя в порядок после многочасовой возни с погрузкой боеприпасов.

Еще один «Си Кинг» встал на летной палубе. Я присоединился к цепочке, чтобы загрузить оставшуюся часть снаряжения, затем встал в очередь сразу за Лоуренсом Галлахером и Сидом Дэвидсоном, ожидая своей очереди забраться внутрь. Алекс Браун и Крис Сикинс опередили меня и забрались в кабину. К тому времени, как я добрался до люка, вертолет выглядел переполненным. Слишком переполненным. Каждая часть отсека была битком набита людьми и снаряжением, от места позади пилотов до хвостовой части вертолета. Поэтому я отступил назад и крикнул борттехнику, превозмогая шум двигателя, что буду ждать следующего борта.

Перелезая через ящики с боеприпасами, коробки с пайками и большие серебристо-стальные контейнеры «Алкон», я втиснулся рядом с Лоуренсом и Сайдом в кормовой части вертолета, у левого борта. Сидя плечом к плечу, мы подвинулись, насколько смогли, чтобы освободить место для борттехника-морпеха, который должен был сидеть у установленного в люке единого пулемета. Он наполовину закрыл десантный люк, когда вертолет дал газ и поднялся в вертикальном зависании над «Гермесом», развернулся, а затем ушел в сторону моря, в спускающуюся над океаном завесу сумерек.

Чернильная тьма сомкнулась над волнами под нами, когда мы направлялись к «Интрепиду». Это был долгий день. Мои мысли были полны комфорта теплого корабля, и я подумал, что возможно, еще есть время подняться на борт, принять душ и найти пиво в «чипке», прежде чем опустить голову на подушку. Эта перспектива казалась мучительно близкой, когда мы прошли над кормой десантного корабля и развернулись, чтобы приземлиться с его левого борта.

Летная палуба размером с два теннисных корта была тускло освещена светом, льющимся из открытого ангара, и приглушенным свечением палубных огней. Через полуоткрытую дверь нашего вертолета, я мог разглядеть силуэт другого «Си Кинга», с вращающимися винтами, который уже стоял на посадочной платформе. За ним, по направлению к ангару, тянулся беспорядочный ряд грузов, снаряжения и боеприпасов эскадрона, который еще больше захламлял летную палубу. Офицер летной палубы в шлеме вышел из тени, его желтая куртка была заметна в окружающем свете. Он начал махать пилоту нашего «Си Кинга». Там не было места для посадки. Я почувствовал, как изменилось положение вертолета, когда пилот вошел в широкий низкий вираж, чтобы убить время, прежде чем вернуться обратно, когда палуба будет свободна. С душем и пивом придется подождать.

Ударившись о поверхность воды, вертолет перевернулся на бок. Его вращающиеся лопасти несущего винта врезались в волны, глубоко вгрызаясь в воду, когда вес расположенных сверху двигателей перевернул фюзеляж и подтолкнул его под поднимающуюся волну. Десантный люк взорвался стеной ледяной белой воды, затопив грузовой отсек от низу до верху. Все это произошло в одно мгновение, но каким-то образом, мне удалось набрать полную грудь воздуха, когда мы перевернулись вверх дном и пошли ко дну.

Я изо всех сил старался задержать дыхание, когда шок от холодной воды обрушился на меня, как удар бурной реки. Каким-то образом я справился с почти непреодолимой сенсорной перегрузкой, когда мир сомкнулся, превратившись в неистовую безумную мешанину переплетенного снаряжения, ног и рук, бьющихся в попытке выжить, как рыба, пойманная в бочке.

Когда разум и тело оказываются перевернутыми и запертыми в затопленном отсеке, им нужна видимая или физическая точка отсчета, чтобы указать путь к выходу. В тот вечер в кормовой части вертолета не было ни одной. С надетыми тяжелыми РПС, плотно прижатые друг к другу и запертые под водой в мешанине оружия и коробок с припасами, мы не могли сориентироваться, и не видели понятного выхода. Каждый из нас с первобытной настойчивостью боролся за то, чтобы выжить в котле леденящей тьмы и ужаса. Когда люди выдыхали, отчаянный звук их последнего вздоха затихал в заполненном морем отсеке. Мы цеплялись за воду в поисках какого-нибудь невозможного способа спастись. Я мог чувствовать Сида и Лоуренса, когда их тела прижимались к моему, в борьбе за жизнь.

Время, казалось замедлилось, но неистовые конвульсии окружающих меня людей начали стихать. Я чувствовал, что Лоуренс и Сид замерли, их дыхание жизни ушло. Я почувствовал, как отключается мое собственное тело. Мой разум был затуманен страхом и паникой. Черт, черт, я проигрываю борьбу за то, чтобы остаться в живых, и я умру.

Моя грудь горела от боли, вызванной задержкой дыхания. Изо всех сил, стараясь держать рот закрытым, я знал, что вот-вот позволю воде хлынуть в мои легкие и отдам себя морю. Затем, перевернутый вертолет сдвинулся с места. Ударившись о накатывающуюся волну, корпус вертолета резко поднялся вверх, в результате чего вода внутри сдвинулась, каким-то образом создав воздушный пузырь. Моя голова прорвалась сквозь поверхность. Я застонал, когда выдохнул, а затем втянул еще один отчаянный глоток воздуха. Больше в вертолете ничего не двигалось. Я был один и живой в темноте, но я был обращен назад, к корме. Я мог различить маленькие темные очертания корабля вдалеке, ухваченные на фоне рассеянного света горизонта, видимого через дыру в фюзеляже, где раньше был хвост вертолета. Теперь у меня была точка отсчета, на которой можно было остановиться. И средство побега.

Самое слабое место конструкции вертолета — это место, где хвост соединяется с основным фюзеляжем вертолета. Наш был срезан ударом. Я увидел свой шанс и вернулся режим чистого выживания с целеустремленностью. Я не собираюсь умирать, подумал я. Набрав еще один глоток воздуха, я нырнул под поверхность и оттолкнулся от воды, протискиваясь сквозь снаряжение и стену неподвижных тел, пока я наполовину плыл, наполовину пробирался, к дыре в кормовой части вертолета в бешеной борьбе за жизнь.

Я добрался до разорванной кормовой части и втиснулся в ее сужающиеся рамки, направляясь к тому месту, где она отломилась, едва шире плеч. Я извивался, пробираясь вперед и вверх, не обращая внимание на осколки искореженного металла, впивающиеся мне в голову. Затем моя талия застряла, крепко зажатая набитыми подсумками моей РПС. Я не мог продвинуться дальше. Черт, черт, черт, я не могу пошевелиться, я застрял, паника снова путает мои мысли. Я был зажат сужающимися краями того, что осталось от сломанной хвостовой балки, и не мог пошевелиться, когда вертолет снова сдвинулся с места и начал крениться и скользить назад под волнами. Паника почти овладела мной и угрожала лишить воли к жизни. Затем вспышка ясности. Я подогнал свою собственную РПС именно для такой экстренной ситуации как эта. Инстинкт, отточенный тысячью заученных движений взял верх.

Освободившись от тяжелой РПС, превратившейся в ловушку, которая угрожала помешать моему высвобождению, я протолкнулся через оставшуюся часть хвостовой балки, извиваясь и игнорируя новые порезы, поскольку она продолжала сужаться. Затем в неровной щели показались мои голова и плечи. Фюзеляж застонал и снова сдвинулся подо мной, в последний раз угрожая утянуть меня за собой. Одним огромным, последним усилием, я вывалился из сломанной хвостовой части вертолета и упал с нескольких футов в открытое море.

Я снова вынырнул на поверхность, и на мгновение холод воды почти не имел значения. Я дрыгал ногами, мое тело опускалось вверх и вниз с поднимающейся и опускающейся волной, когда я втягивал наполненный брызгами воздух и хватался за пенопластовое сиденье, плавающее рядом с тем местом, где я вынырнул, чтобы глотнуть воздуха. Это придало мне жизненно важную дополнительную плавучесть, поскольку смертельный, леденящий мышцы холод ледяной воды, начал подтачивать мои силы.

Я думал, что должно быть, я единственный выживший, пока не всплыл на гребне волны и не увидел остальных. В сорока или пятидесяти метрах справа от меня, в темноте, я смог разглядеть группу других плавающих голов. Люди в воде, потерянные для меня в давке, когда мы врезались и перевернулись, но, к счастью, достаточно близко к аварийным выходам. Единственное, что давало им шанс на выживание. Но если у меня было за что держаться, ни на ком из них не было спасательных жилетов.

Толкая впереди свое импровизированное устройство для поддержания плавучести, я направился к ним. Расстояние было меньше двух длин стандартного плавательного бассейна, но плыть по ледяному морю в насквозь промокшей одежде и ботинках, отяжелевших от воды, было чрезвычайно тяжело. Мои ноги чувствовали себя так, будто к ним были прикреплены гири, моя одежда прилипала к моим конечностям, и я заставлял себя продолжать двигаться, медленно продвигаясь по волнам, поднимающимся или опускающимся на 7 или 8 футов. Потом они увидели меня. Голоса окликали меня из темноты, когда я к ним приближался, предлагая поддержку и указывая на их местоположение.

В воде находилось восемь человек, включая двух пилотов, цеплявшихся за борта спасательной шлюпки, рассчитанной на одного человека. Каждому пилоту выдавалась одна небольшая надувная лодка, в качестве части их спасательных наборов. Они пристегивались к ним одновременно с застегиванием ремней сидений, так что набор для выживания оставался с ними, когда они покидали вертолет в экстренной ситуации, а шлюпка автоматически надувался при соприкосновении с водой.

Там были Джеймс, Алекс и Крис. Крис каким-то образом раздобыл спасательный жилет. Ко мне потянулись руки и подтянули меня ближе к надувной лодке. Я схватился за борта, отпустив сиденье, и обернул одну из строп, свисающих с лодки, вокруг запястья. Помимо пилотов, с нами были также два прикрепленных медика и связист, но Джеймс, Алекс, Крис и я были единственными присутствующими бойцами полка, имеющими право на нашивку.

Но полномасштабный шок от чудовищности потери, которую мы только что понесли, наступит позже. Единственным императивом сейчас было выжить. Было отчаянно холодно. Пилоты были единственными кто носил «клоунские» костюмы — резиновые гидрокостюмы, надеваемые под летные комбинезоны, которые на какое-то время сдерживали худшие последствия. Но они выдавались только летному составу, и для тех из нас, у кого их не было, время шло быстрее.

Средний человек может продержаться от пяти до двадцати минут при температуре моря 5 градусов по Цельсию. Температура моря, в которое мы врезались, была чуть выше нуля. Мы превзошли все ожидания. Однако признаки надвигающейся гипотермии уже были налицо. Неспособные вырабатывать тепло, чтобы компенсировать потерю тепла тела, все мы неконтролируемо дрожали и непроизвольно учащали дыхание от холодового стресса и температурного шока. Но наши тела уже замедлялись. Наша речь становилась невнятной и заикающейся, наши движения более смазанными и судорожными, неуклюжими, поскольку температура нашего тела резко упала, а частота сердечных сокращений снизилась. С каждой минутой, проведенной в воде, мы проигрывали битву за сохранение тепла, не в состоянии контролировать кровь, которая отхлынула от конечностей, ослабляя мышцы, истощая силы и нарушая координацию. Мы замерзали заживо.

Не было видно горизонта, и мы не могли видеть никаких кораблей; тот, который я видел изнутри вертолета, исчез. Может быть, его скрывали волны? Может быть, нас отнесло? Может быть, нас потеряли? Я начал задаваться вопросом, идет ли кто-нибудь, когда уловил безошибочно узнаваемый звук вертолета «Си Кинг», низко летящего над волнами. Мрачные мысли были рассеяны всплеском адреналина.

Но замереть прямо над нашей позицией в темноте было невозможным вариантом. Вместе с пилотами упавшего «Си Кинга» мы подбодрили потрясенного человека. Мы объяснили ему, что нас заметили, и что поисково-спасательный вертолет вернется за нами. Прошла минута, прежде чем он вернулся. Зависнув над нами, он спустил вниз трос лебедки. Одного из парней без нашивки подняли на лебедке первым. Фалинь с лодки все еще был прикреплен к одному из его запястий, когда он поднимался к вертолету, так что надувную лодку выдернуло из воды, когда он поднимался наверх, что вызвало момент фарса. Остальных из нас потянуло вверх, как жалкую цепляющуюся человеческую массу, пока фалинь не лопнул, и не сбросил нас с неэлегантным шлепком обратно в воду.

До этого момента я был в полном сознании, но как только я приземлился на дно лодки, клубком замерзших конечностей, я сразу же потерял сознание. Из нас семерых, найденных шлюпкой, каждый второй человек также потерял сознание в момент их спасения. Это была естественная реакция на крайнее переохлаждение, когда разум и тело, наконец, поддаются холоду. Еще десять минут в море, и мы бы начали умирать. Однако мы еще не выбрались из леса.

В конце концов, выживаемость при сильном переохлаждении, зависит от того, насколько быстро вы можете согреть пострадавшего, а время имеет значение. Ощущение срочности возвращения нас на корабль и начала процесса согревания не ускользнуло от рулевого, который открыл дроссельную заслонку и с ревом вернулся к «Бриллианту». Должно быть, прошло не более нескольких минут, прежде чем мы оказались под кормой фрегата, и нас по одному подняли на шканцы, с помощью лебедки. Я пришел в сознание, когда приземлился на палубу. Я был завернут в одеяло, и оглянулся через борт, когда меня подняли два матроса. Дальние прожекторы прочесывали поверхность воды в отчаянной попытке найти еще выживших, но это оказалось тщетной надеждой. Большинство людей погибли внутри «Си Кинга» и были унесены на дно Южной Атлантики, когда вертолет затонул под волнами. В то время я не знал этого наверняка, но я почувствовал, что они ушли, а потом я снова потерял сознание и меня отнесли в лазарет.

Несколько парней из эскадрона были на летной палубе «Интрепида» и видели, как рухнул «Морской король». Билли Рэтклиф недавно присоединился к эскадрону, добравшись до Фолклендских островов, убедив командира эскадрона, что он говорит по-испански, чего было достаточно, чтобы убедить Майка Роуза вернуться в полк из командировки. Билли только что вышел из вертолета на летную палубу перед нами, когда услышал как кто-то крикнул:

Несколько парней были внутри корабля, болтая с рядовыми из 3-го парашютно-десантного батальона, когда услышали сигнал тревоги и выскочили на палубу. Седрик и Дэнни были в кают-компании, когда услышали объявление по трансляции. Они не сразу сообразили, что в вертолете может быть кто-то из наших людей. Приводнение вертолетов стало почти обычным делом с тех пор, как Оперативная группа вышла в море, и они предположили, что это должно быть, один из вертолетов противолодочной обороны, во время одного из постоянных противолодочных патрулей. Роджер Эдвардс, наш офицер связи с ВМС, был тем, кто пришел и сказал им. Седрик направился на мостик вместе с Роджером. К тому времени, как он туда добрался, на воду были спущены спасательные шлюпки, а «Си Кинг», который отреагировал на инцидент, прибыл на место крушения и парил над нами. Дэнни уже готовился приступить к мрачной задаче подсчета тех, кто мог быть на борту, с отчетами о выживших — чтобы начать процесс выяснения, кто выжил, а кто погиб.

Некоторые парни перегибались через поручни и напряженно вглядывались в кромешную тьму, тщетно выискивая знак — хоть что-нибудь, что могло бы указать на то, что их товарищи живы. Кроме прожекторов, смотреть было не на что. Некоторые считали, что спасение заняло слишком много времени, но на самом деле, военно-морской флот сильно рисковал, делая все возможное, чтобы добраться до уцелевших, поскольку лучи света, должно быть, были видны за многие мили, и не жалели усилий. Разочарование парней было понятно. Бессильные помочь, они ничего не могли сделать, кроме как ждать, отчаянно ожидая новостей, гадая о судьбе своих друзей. В конце концов, только одно тело было извлечено из обломков и доставлено на борт «Интрепида». Дейв Лав погиб мгновенно, когда в него попал тяжелый пулемет, установленный в проеме люка. Это был борттехник из Королевской морской пехоты, с которым я разговаривал перед тем, как сесть в вертолет. Ему было двадцать два года.

Я снова пришел в себя на «Бриллианте», стоя голым под теплым душем, и поддерживаемый матросом, который растирал мышцы моих бедер. Я не думаю, что он наслаждался этим событием больше, чем я. Я чувствовал себя дерьмово, что не имело никакого отношения к усилиям восстановить кровообращение в моих конечностях. Я был потрясен тем, что произошло, как будто борьба за выживание высосала из меня каждую унцию энергии и все мои умственные способности. Моей главной заботой сейчас был едкий тошнотворный привкус авиационного топлива, который, казалось, заполонил мой рот и горло. Я не замечал этого, когда был в море, но теперь тяжелая жидкость на основе керосина, казалось, пропитала мягкие ткани моего нёба. Я отчаянно хотел избавиться от этого привкуса.

Когда меня отвели обратно в лазарет, меня напоили горячим, приторно-сладким чаем, но все, чего я хотел — это воды, чтобы избавиться от гадости, которая загрязняла мой рот. Все еще настаивая на воде, я был одет в запасной матросский костюм из темно-синих хлопчатобумажных брюк, синей рубашки и плотного темно-синего свитера, а на ногах — пара белых теннисных туфель. Я не знал, что случилось с моей собственной одеждой, но в тот момент, мне было все равно, так как я был зациклен на необходимости выпить воды, чтобы смыть едкий привкус авиационного топлива.

Медики зашили несколько порезов на моей голове и завернули меня в одеяло, как часть жизненного важного процесса разогрева, вместе с чаем. Но, несмотря на то, что я был одет и запеленут, я просто не мог согреться, и мое тело неудержимо дрожало. К тому времени, как я пришел в себя, я также заметил, что основание моей шеи ужасно болит. Меня осмотрел корабельный хирург.

Я был не единственным, кто пострадал в аварии. Крис сломал руку, а один из пилотов сломал лодыжку, когда пинком выбил люк экипажа. Еще одной травмой, полученной в результате аварии, был перелом ключицы, полученный Алексом. Несмотря на то, что Джеймс не пострадал в вертолете, он все еще страдал от осколка в ноге, который он получил во время налета на остров Пеббл.

Меня продолжало трясти, когда мы укладывались спать в кубрике старшин. Старшины флота уступили нам свои койки, чтобы мы могли спокойно ночью выспаться. Я лежал на своей койке, все еще чувствуя оцепенение, и промерзший до костей, когда в освободившийся кубрик зашла пара старшин. Двое мужчин почти ничего не говорили — вероятно, они все равно ничего особенного не могли сказать. Они притащили большой фанерный ящик для канцелярских принадлежностей. Там было полно жесткой порнографии. Учитывая то состояние, в котором мы находились, я не совсем уверен, что они ожидали, что мы с этим сделаем. Они выглядели немного смущенными, а затем ушли, оставив свой заветный запас развлекухи посреди палубы. Помимо того, что они отдали свои койки, это был их способ признания, через что мы пошли и какие мы понесли потери.

После того, как в кубрике был выключен свет, я лежал в темноте. Все еще дрожа под кучей одеял, и испытывая тошноту от стойкого привкуса во рту авиационного топлива, я изо всех сил пытался осознать масштабы того, что только что с нами произошло. Моя голова все еще была одурманена, и я изо всех сил пытался вывести ее из настройки по умолчанию на чистое выживание. На мгновение, я подумал, что возможно, есть шанс, что другие выбрались из вертолета и были подобраны другими кораблями. Возможно, как и мы, они сейчас спали на койках где-то в другом месте посреди Оперативной группы. Но в глубине души я знал, что должно быть, я был последним кто выбрался из вертолета.

Выживших больше не будет, а флот сделал все, что мог. Я попытался составить, а затем отметить галочкой, мысленный список тех, кто мог быть на вертолете из эскадрона «D». В моем полубессознательном состоянии для меня это было слишком. Но я знал, что в тот день погибло слишком много хороших людей. У нас завязались дружеские отношения, которые должны были сохраниться на протяжении многих лет в будущем, но теперь они исчезли. Я подумал о Сиде и Лоуренсе, и меня осенило, что такие люди как Пэдди Армстронг, Фил Карасс и Лофти Арти, тоже должны были быть на борту. Большинство из них были из Горного отряда, и никто, кто был в обеих вертолетных катастрофах на леднике Фортуна, не выжил в этой. Господи, это было уже слишком, подумал я, мечтая об успокаивающем бальзаме сна. Откуда-то в кубрике, кто-то из медиков или связист, выл и стонал в темноте. Я закрыл глаза; ночь обещала быть долгой.

Когда 19 мая затонул «Си Кинг», полк понес самую большую одновременную потерю среди личного состава со времен Второй мировой войны. В общей сложности, в результате крушения вертолета погибло двадцать два человека. Эскадроны «D» и «G» при этом потеряли двадцать человек, что было больше, чем потери понесенные во время кампаний на Борнео и Радфане, вместе взятые.

Помимо капрала Дейва Лава, чье тело было единственным, найденным на месте крушения, среди погибших был лейтенант Королевских ВВС Гарт Хокинс, приданный эскадрону «D» в качестве нашего передового авианаводчика. Пэдди О´Коннор, прыгнувший в море с парашютом и давший нам кое-какие инструкции по использованию «Стингера», был одним из погибших парней из эскадрона «G». Теперь он никогда не сможет попрощаться со своей женой и детьми. Уолли Уолпол, который работал с Грэмом на складах, тоже погиб в вертолете. Но больше всего пострадал 19-й отряд. С потерей Фила Карраса, Джона Арти и Сида Дэвидсона, все старшие сержанты Горного отряда погибли в катастрофе. Если принять во внимание смерть Пэдди Армстронга, и состояние, в котором находились Крис, Алекс, Джеймс и я, отряд потерял чуть более пятидесяти процентов своей численности.

Я проснулся от беспокойного ночного сна под звуки мягкого гудения корабельного вентилятора и ритмичного пульсирования машин, чьи винты неуклонно прокладывали путь по морю. На мгновение все казалось нормальным. Мой мозг все еще был затуманен, как будто мне приснился сон. Но потом, когда я начал медленно осматриваться вокруг, я вспомнил всю чудовищность того, что произошло с нами.

Вокруг меня зашевелились остальные, потягиваясь, зевая и протирая глаза от ночного сна. Поначалу, никто ничего не говорил. Это было, как будто мы страдали от какого-то огромного коллективного похмелья. Одежда, в которой мы пережили падение, была выстирана и аккуратно сложена в конце наших коек. Мы снова оделись в футболки, смоки, тропические штаны и ботинки, прежде чем отправиться на камбуз.

Мы вчетвером снова сидели вместе, еда медленно оживляла нас, поскольку наши мозги снова начали более-менее нормально функционировать. За завтраком мы разговорились, постепенно собирая все воедино, и понимая, что это значит. Не было никаких новостей о том, что были подобраны другие выжившие, и не было никаких ожиданий, что они будут. Сначала основное внимание было уделено тому, кто был с нами в вертолете, но вскоре наш разговор перешел к тому, как каждый из нас выбрался и что, по нашему мнению, могло произойти, что привело к падению вертолета.

- Я сидел на каких-то припасах, и там было так мало места, что я был сильно прижал к куполообразному иллюминатору по левому борту. Как раз перед тем, как мы сели в вертолет, какой-то матрос подобрал лишний спасательный жилет, который нашел на палубе и отдал его мне. Когда вертолет упал и внутрь хлынула вода, я потянул за язычок надувания. Следующее, что я осознал, это то, что меня засосало в окно и выкинуло на поверхность. Плексиглас, должно быть, выскочил из-за внезапного давления надувшегося спасжилета….

По правде говоря, никто из нас понятия не имел, почему вертолет упал в море. Это могло быть результатом встречи с птицей. Тушка альбатроса была обнаружена плавающей, недалеко от места крушения. Последующее расследование показало, что крупную морскую птицу засосало в один из воздухозаборников двигателя «Си Кинга», что привело к его отключению. Это могло бы объяснить механический лязг, который некоторые выжившие слышали непосредственно перед падением вертолета. Крушение также могло быть результатом обычной аварии или механической неисправности. В кромешной темноте, без ПНВ и без видимого горизонта, пилоты летели по приборам. Если они потеряли из виду визуальные ориентир полетной палубы «Интрепида», повторный облет в полной темноте на малой высоте, был маневром, сопряженным с риском, особенно для экипажа, летавшего весь день, и работавшего в состоянии усталости и на пределе полетных условий.

В листе с именами личного состава эскадрона было две колонки. Имя каждого было внесено на левой стороне страницы. Как только они были зарегистрированы как находящиеся на борту «Интрепида», или подобранные на месте крушения, их имена переносились в колонку справа. Те, кто остался в левой части списка Дэнни, были мертвы. Седрик использовал тактическую спутниковую связь, чтобы лично поговорить с Майком Роузом, назвав ему имена всех пропавших без вести. Эта информация, вместе с именами людей из эскадрона «G» также пропавших без вести на «Си Кинге», затем была передана в Великобританию по спутниковой связи.

В восьми тысячах миль отсюда, в Херефорде, с получением подтверждающего доклада о катастрофе, начались ритуальные церемонии извещения ближайших родственников. Лиз была одной из многих жен, которым позвонили со Стирлинг-Лайнс, с просьбой позже явиться в спортзал в лагере тем же утром. Когда Лиз туда добралась, она обнаружила, что ей повезло. Коллективному собранию жен было сказано, что если они присутствуют, значит, с их мужьями все в порядке. Пока они слушали, потрясенные тем, что услышали, они прошли через свой собственный мрачный процесс выяснения того, кто погиб, судя по женам, которых там не было. Это был, в силу необходимости, грубый, но эффективный способ гарантировать, что те жены, которые потеряли мужей, могли быть лично проинформированы офицерами полка, посещающими семьи погибших, и что они получат надлежащую поддержку со стороны службы социального обеспечения части и падре.

После завтрака, мы провели утро, передавая то, что мы знали о тех, кто был на «Си Кинге» старшине, которому было поручено за нами присматривать. Я сомневаюсь, что это сделало что-то большее, чем подтвердило то, что уже было установлено «штабными» на «Интрепиде». Остаток дня мы провели, возвращаясь за едой на камбуз и просматривая сокровищницу матросов в фанерном ящике, посвященную явному жесткому порно. Его заимствование казалось немного неуместным, учитывая обстоятельства, но это помогло скоротать время и отвлечь нас от мрачных мыслей. От эскадрона не было никаких вестей, но в тот день нам сказали, что нас должны были перевести с «Бриллианта» в госпиталь, развернутый на лайнере «Канберра».

Круизный лайнер компании «P&O» был одним из пятидесяти четырех гражданских судов, реквизированных правительством для поддержки Оперативной группы. Помимо того, что корабль был переоборудован в плавучий госпиталь для приема раненых, он был также взят на службу в качестве транспорта для 2000 военнослужащих 3-й бригады коммандос, которые накануне были переброшены на десантные корабли военно-морского флота.

Уже смеркалось, когда нас вызвали на летную палубу «Бриллианта». Учитывая наш собственный опыт переброски с корабля на корабль, для короткого перелета на «Канберру» нам выдали ярко-красные гидрокостюмы. Мы натянули их поверх одежды и застегнули с помощью большой молнии, проходящей по диагонали через наши спины, прежде чем отправиться на корму фрегата. Лопасти винтов двух вертолетов «Уосп» вращались, когда мы добрались до площадки.

Он показал мне большой палец, закрыл люк и мы поднялись с палубы. Состояние моря было относительно спокойным, волны под нами поднимались на 5-6 футов, что мало отличалось от условий накануне, когда мы вылетели с «Гермеса». Когда я смотрел вниз на серо-зеленую качающуюся массу воды, я думал об утраченных товарищах, лежащих где-то на дне, навсегда потерянных в обломках «Морского короля».

Мы пробыли в воздухе всего несколько минут, прежде чем начали заходить на посадку на одну из новых вертолетных площадок «Канберры». Изготовленная из стальных листов палубного настила, приваренных к надстройке в середине корабля, над тем, что когда было плавательным бассейном, она была одной из трех платформ, которые были добавлены при спешном переоборудовании в военный корабль при отплытии из Саутгемптона. Оперативная группа прозвала его «Большим белым китом», и даже в сумерках он выглядел впечатляюще. Характерная белая окраска, необходимая для плавания в тропических морях, и создания впечатления в заморских портах, была подкрашена ржавчиной оранжевого цвета.

Несмотря на то, что лайнер был потрепан морем, его водоизмещение составляло 44000 тонн, а длина — 250 метров, он сохранил величие, которого не разделяли окружающего военные корабли в шаровой окраске. Расположенная впереди двух знаменитых желтых дымовых труб «Канберры», средняя полетная палуба обеспечивала ближайший вход в зону приема раненых, которая располагалась на прогулочной палубе, ближе к носу корабля. Мы сняли наши гидрокостюмы и передали их обратно экипажам «Уосп», прежде чем нас провели вниз по металлическим ступеням к тому, что наш гид назвал «Стадионом».

Первоначально прогулочная палуба предназначалась исключительно для пассажиров первого класса в вечерних костюмах, теперь она использовалась в качестве сортировочной, операционной и послеоперационной палаты. Каждая из функциональных зон Стадиона была закрыта арктической камуфляжной сеткой, и в ней не было пациентов, за исключением несчастного морского офицера, провалившегося в люк между палубами. Я подозревал, медицинский персонал, состоявший из врачей и хирургов ожидал, что после начала посадки будет намного больше работы. Нас осмотрели врачи, которые казалось, не имели ни малейшего представления о том, что с нами произошло. Пока я голый сидел на медицинской кушетке, врач в белом халате, осматривавший меня, цыкал зубом.

С успокаивающим ирландским акцентом, седовласый капитан 2 ранга медицинской службы объяснил, что это стандартная процедура для всех эвакуированных — прохождение психиатрического обследования, независимо от их ранений и обстоятельств. Мне не понравилось как звучало слово «эвакуированный». В том, что он собирался сказать, тоже не было ничего успокаивающего. Когда я ответил на пару его вопросов о моем психическом благополучии, он заговорил о возвращении на родину.

Что касается меня, то, раненый я или нет, я был раздражен. Женевская конвенция запрещает возвращение войск в зону боевых действий из нейтральной страны. Как только меня переведут на борт «Уганды», я словно окажусь дома, несмотря на то, что мне еще предстоит преодолеть 8000 миль, чтобы вернуться в Великобританию. Я чувствовал себя совершенно подавленным, когда в ту ночь улегся на матрас на полу Стадиона. Из нас четверых я был наименее тяжело ранен. Я предположил, что моя шея была просто повреждена ремнями, а порезы на голове, хотя и «неприятные», не были серьезными. У Алекса и Криса были сломаны кости, а у Джеймса в ноге все еще торчал осколок шрапнели с острова Пеббл. Я один был достаточно здоров, чтобы вернуться в эскадрон, но меня собирались отправить домой.

Когда позже тем вечером, я в негодовании отправился спать, десантный отряд Оперативной группы уже отделился от авианосной группы и начал свой последний переход к берегам Фолклендских островов. Корабли десантной группы с «Канберрой» в центре шли всю ночь на постоянной скорости 12 узлов, чтобы покрыть 150 миль до их стоянки в Сан-Карлос-Уотер, откуда рано утром 21 мая должна была начаться высадка. Армада сопровождающих военных кораблей, транспортных судов и судов снабжения, плыла под покровом тумана и низкой облачности.

Когда они приблизились к северному входу в Фолклендский пролив, SBS атаковали и нейтрализовали роту противника, занявшую Фаннинг-Хед. Примерно в то же время, когда SBS занимали высоту, господствующую над Сан-Карлос-Уотер, эскадрон «D» предпринял отвлекающую атаку на гарнизон аргентинцев в Дарвине, создав впечатление, что аргентинцы подверглись нападению по меньшей мере батальона британских войск, и отвлек внимание от десантной операции в 20 милях к северу.

Пока я все еще спал, подразделения десантников и морской пехоты из 3-й бригады коммандос, начали высадку с десантных кораблей на десантные катера. Затем десантные катера направились к пляжам, где войска начали выбираться на берег, не подвергаясь нападениям аргентинских «Пукара». Корабли проскользнули на якорную стоянку незамеченные противником, и когда я проснулся на своем матрасе на Стадионе, эскадрон «D» уже совершал свой долгий обратный переход с перешейка Дарвина. Десантура и «сапоги» уже определились со своими целями и готовились к ответу аргентинцев, который должен был последовать рассвет выявит присутствие британского десанта. Забив бухту кораблями, доставляя запасы на берег, или занимая оборонительные позиции вокруг плацдарма, их присутствие привлекло внимание — это был лишь вопрос времени.

Маленькие лучи света просачивались сквозь щели в закрытых стеклах Стадиона и я начал задаваться вопросом, когда нас перебросят на «Уганду». От отличии от меньшего лайнера, «Канберра», несмотря на то, что он принимал раненых, никогда не был обозначен как госпитальное судно, и не был украшен красными крестами, поскольку также он перевозил войска и боевые материалы. В результате красная краска в трюме осталась неиспользованной. Но, будучи объявленным госпитальным судном, «Уганда» имел статус не участвующего в боевых действиях, и находился далеко в море, в специально отведенным для судов Красного креста районе океана. Следовательно, как я подозревал, потребуется некоторое время, чтобы нас к ней доставили, тем более что, вероятно, большая часть «извозчиков» были заняты другими делами, связанными с высадкой. Я конечно, никуда не спешил, поскольку прислушивался к грохоту вертолетов, деловито курсирующих между кораблями и берегом, перебрасывая снаряжение и запасы вглубь острова.

«Канберра» стоял на якоре на более широком участке, в начале залива, недалеко от того места, где узкий пролив Сан-Карлос дает доступ к Фолклендскому проливу с его северной оконечности. Впереди нас, вытянувшись на юг по всей длине залива, стояли остальные суда десантного отряда. Большие корабли-доки «Фирлесс» и «Интрепид» были пришвартованы у нашего портового квартала на восточной стороне залива. Их корма была частично затоплена водой, благодаря огромным цистернам, что позволяло каждому кораблю действовать как плавучий док для входящих и выходящих десантных катеров. Следуя дальше по заливу, пять танкодесантных кораблей, или LSL, как их называли, стояли на якоре и выгружали запасы ближе к пляжам. За мысом Сан-Карлос-Уотер более глубокое пространство Фолклендского пролива ощетинилось радарами и вооружением боевых кораблей, которые были размещены для защиты якорной стоянки от нападения.

Все это происходило вокруг нас, в то время как мы оставались прикованными к Стадиону, впитывая то немногое, что могли, через щели в окнах. Помимо того, что они были заколочены фанерой, они еще были покрыты кусками тяжелого шерстяного ковра, который был снят с пола. Толстое ковровое покрытие на Стадионе было снято, чтобы предотвратить его превращение в биологическую опасность, поскольку опасались, что оно пропитается кровью и биологическими жидкостями, вытекающими с операционных столов. Позже, тем же утром, были доставлены первые раненые при высадке. Некоторые из них были аргентинцами, ранеными на Фаннинг-Хед, и медицинский персонал на Стадионе начал суетиться. С ними обращались точно так же, как и с нашими ранеными.

Четверо из раненых были британцами. Трое были мертвы, а один был жив. Тот кто выжил, был единственным выжившим членом экипажа двух легких вертолетов «Газель», сбитых недалеко от поселка Сан-Карлос несколькими аргентинскими военнослужащими., которым удалось спастись от атаки SBS на Фаннинг-Хед. Сержант-борттехник был изрядно потрясен тем, через что ему пришлось пройти. После лечения у медиков ему явно нужно было поговорить, и он рассказал нам свою историю за чашкой чая, пока мы сидели на матрасах на полу Стадиона.

- Наш вертолет получил попадание в двигатель от огня аргентинцев с земли, когда мы пролетали над Сан-Карлосом на разведку, что заставило нас совершить аварийную посадку на воду недалеко от пряжа, - сказал он. - Мой пилот был ранен, но я сумел его вытащить и начал тащить к береговой линии. Вот тогда они снова открыли по нам огонь из пулемета.

Его рассказ о том, что произошло, заставил нашу кровь закипеть от коллективного желания сравнять счет. Ситуация усугублялась тем фактом, что несмотря на то, что вокруг нас разворачивалась сухопутная кампания по возвращению Фолклендских островов, никто из нас не мог принять в ней участия. Каким бы ужасным это ни было, примечательно, что потеря двух «Газелей» было единственным случаем, когда противник стрелял в нас в ответ во время высадки. Потери были незначительными, и, за исключением потери вертолетов, десантная операция прошла беспрепятственно. Но это должно было измениться и, через два часа после восхода солнца, это началось.

Первая воздушная атака была разведывательной вылазкой одиночного аргентинского «Макки». Приближаясь на малой скорости с севера, от пролива, маленький штурмовик нацелился на первый попавшийся британский корабль. Обстреляв фрегат «Аргонавт» из своих 30-мм пушек и 5-дюймовых ракет, самолет итальянской постройки затем быстро отклонился от атакующего курса в сторону Фаннинг-Хед, что привело его прямиком к «Канберре».

Нам не нужно было повторять дважды, не говоря уже о трех, и мы бросились на палубу, крепко прижав руки к голове, когда над головой раздался звук отбойного молотка нескольких пулеметов, за которым последовал сильный хлопок от взрыва. Над нами четверка единых пулеметов, установленных на ограждениях крыльев мостика, с расчетами из морских пехотинцев 42-го коммандо, выпустили тысячи трассирующих пуль «одна-через-одну», наполнив воздух вокруг самолета множеством красных струй трассеров, вынудив пилота резко отвернуть вправо, под прикрытие возвышенностей в глубине острова. «Сапоги» также выпустили ракету «Блоупайп». Они промахнулись мимо аргентинского налетчика, но оставили здоровую вмятину в переборке каюты старпома обратным выхлопом пусковой установки.

Первая атака нанесла «Аргонавту» лишь легкие повреждения, хотя трое из его экипажа были ранены. Но игра началась. Аргентинцы теперь знали, что мы начали высадку в Сан-Карлосе, и мы вот-вот почувствуем на себе мощь их военно-воздушных сил. Десять минут спустя снова загремел голос трансляции, и мы снова растянулись на палубе. С взлетно-посадочной полосы в Гуз-Грине были подняты «Пукара», хотя один был сбит прежде, чем они смогли подойти достаточно близко для начала атаки на корабли.

Затем в атаках наступила пауза, которая позволила экипажу корабля подвести итоги. Надстройка лайнера над стальным корпусом была сделана из алюминия, который пушки и ракеты разрезали бы как масло. Учитывая уязвимость расположения Стадиона, было решено, что когда поступит следующее предупреждение о воздушном налете, все пациенты и второстепенный медицинский персонал покинут зону лечения раненых и найдут убежище в колодцах трапов в середине корабля на палубе D. Пятью уровнями ниже и внутри корпуса, это была самая внутренняя часть корабля и считалась самым безопасным местом, чтобы переждать воздушную атаку.

Стальная переборка или нет, я не был уверен, что она сможет остановить высокоскоростные снаряды, летящие со скоростью более 1000 футов в секунду, и будет защитой от бомб. Однако, мы укрылись там полчаса спустя, когда первая согласованная воздушная атака пронеслась низко над холмами Западного Фолкленда в в виде трех сверхзвуковых истребителей «Даггер», взлетевших с авиабаз материковой Аргентины. Один был взорван в воздухе ракетой «Си Кэт», выпущеной с фрегата «Плимут». Два других продолжили атаку, мчась через пролив в сторону Восточного Фолкленда на высоте 50 футов. Один из них обстрелял из пушек фрегат «Бродсворд». Другой сбросил свой груз на эсминец «Антрим». Одна из 1000-фунтовых бомб «Даггера» попала и пробила люки отсека эсминца с ракетами «Си Слаг», а затем пробила восемь переборок и оказалась в кормовой части, не взорвавшись. Несколько минут спустя еще три «Даггера» влетели со скоростью несколько сотен миль в час на высоте верхушек волн. Один из них обстрелял «Антрим» пушечным огнем, добавив пожаров, которые уже горели на корабле после первой атаки.

Член экипажа «Уэссекса» с собственным именем «Хамфри», спасшего нас на Фортуне, был ранен осколком снаряда, а старшина расчета морской авиации, обслуживавшего вертолет, был ослеплен пушечным огнем. Один из трех самолетов, вышел на «Канберру». Пролетев сквозь свинцовую стену, выстроенную против него наводчиками единых пулеметов морской пехоты, он в последнюю минуту отклонился, не выстрелив из своих пушек.

Около обеда наступила пауза, затем опять начались атаки, и мы вернулись к трапам на палубе D. Капитан военно-морской группы на борту «Канберры» постоянно комментировал по трансляции бушующую вокруг нас воздушную битву, сообщая о количестве самолетов, направлении их сближения, когда они были сбиты и нанесенном им ущербе.

Он также сообщил нам, что были раненые. Позже он сообщил, что экипажу фрегата пришлось его покинуть. Слова капитана, спокойные и властные, странно сочетались с какофонией шума, окружавшего корабль, когда над головой ревели форсунки реактивных двигателей аргентинцев, а их пушки издавали звук, будто что-то рвали, когда они стреляли. Их бомбы бухали или бабахали, в зависимости от того, попадали ли они во что-то твердое или падали в воду. В ответ стучали, как пневматические дрели, британские пулеметы, из пусковых установок вылетали ракеты, а 4,5-дюймовые орудия открыли ответный беглый огонь. Осознание того, что корабли подвергаются атакам и гибнут люди, было отрезвляющим, потому что мы знали, что в любую минуту это может случиться и с нами.

С течением дня количество людей в шахте трапа, казалось, увеличивалось. К полудню, на большом широком трапе, под длинными, заколоченными досками зеркалами, сидело на ступеньках по четверо-пятеро человек из вспомогательного персонала. Каждый раз, как звучало предупреждение о воздушном налете, появлялось все больше людей, как будто каждая атака уменьшала шансы и заставляла их пересматривать свой статус критичности для работы корабля.

С самого начала там было довольно много бойцов из 3-го парашютно-десантного батальона. Входя в эшелон поддержки батальона, они стремились сойти и присоединиться к стрелковым ротам части, уже находящимся на берегу. Они передвигались со своими тяжелыми рюкзаками и длинными полуавтоматическими винтовками SLR, выглядя подтянутыми, решительными и стремящимися в дело. Будучи бывшими десантниками, Крис и Алекс знали некоторых солдат, и мы разговорились. Мы рассказали им о пилоте «Газели», что заставило их еще больше загореться желанием попасть на сушу, где они могли бы начать воевать с аргентинцами.

Мы им завидовали, но все, что мы могли сделать, это пережидать каждую атаку, сидя там, бессильные и уязвимые, на Большом Белом Ките, торчащем как бельмо на глазу, среди всех остальных, меньших, лучше замаскированных и лучше вооруженных кораблей, стоявших в бухте. В то время «Канберра» был самым высоким круизным лайнером в мире, и казалось невозможным, чтобы аргентинцы ее пропустили.

Последний налет был незадолго до заката. К моему удивлению, рядом со мной на трапе сидела подтянутая привлекательная женщина. Наш разговор позволил нам отвлечься от звуков шквального огня корабельной артиллерии, направленного против пяти приближающихся «Скайхоков». Сьюзи Уэст была одной из пятнадцати женщин на борту «Канберры». В тридцать один год она была квалифицированным врачом общей практики и помощником хирурга круизного лайнера, который, как и большинство британских членов экипажа, вызвался остаться на корабле, когда его реквизировали для плавания с Оперативной группой. Сьюзи больше привыкла ухаживать за пассажирами в возрасте от шестидесяти пяти до шестидесяти девяти, но теперь ей приходилось помогать лечить молодых людей в расцвете сил, страдающих от ужасных боевых травм. Она также отвечала за оценку того, достаточно ли хорошо себя чувствуют пациенты, чтобы их можно было переместить со Стадиона в пассажирские каюты, которые были освобождены десантниками и морскими пехотинцами. Мы болтали, а по воде за переборкой эхом разносились выстрелы.

Командиры боевых кораблей в проливе и их экипажи, возможно, тоже удивились бы моему желанию присоединиться к битве. Когда день подошел к концу и наступление темноты положило конец атакам, они начали зализывать раны и оценивать, во что обошлась защита якорной стоянки. Один боевой корабль был оставлен и тонул, два были тяжело повреждены, на борту обоих находились неразорвавшиеся бомбы, и еще два получили повреждения. Двадцать семь человек были убиты, еще десятки получили тяжелые ранения.

В общей сложности, сообщалось о семи воздушных атаках на «Канберру». После войны несколько аргентинских пилотов заявили, что они намеренно избегали атак на лайнер, поскольку знали, что на его борту есть госпиталь. Другие считали его законной целью. Ни в том, ни в другом случае, мы не могли этого знать. Но выбор целей Аргентиной при нанесении ударов, также был предметом споров среди британского высшего командования. У Лондона были сомнения по поводу интенсивности воздушных атак, и были реальные опасения по поводу психологического и пропагандистского воздействия, если «Канберра» будет поражена и потоплена в ходе последующих воздушных налетов. Поэтому был отдан приказ вывести лайнер из акватории Сан-Карлоса под покровом темноты и отвести его обратно, в безопасное открытое море за пределы досягаемости самолетов противника.

Решение было принято и получено поздно вечером, без учета того факта, что все медицинские средства второй линии для десантных сил и значительная часть их запасов все еще находились на борту корабля. Времени на разгрузку запасов для боевых подразделений не было, но было принято поспешное решение попытаться вывезти с корабля как минимум две трети медицинского персонала и организовать госпиталь на берегу, на заброшенном мясокомбинате в заливе Аякс. Проблема заключалась в том, что до отплытия корабля оставалось всего три с половиной часа. Это вызвало бурю активности среди медицинского персонала на «Канберре» и их групп снабжения, когда они спешили подготовиться к высадке.

Поскольку я был скромным маленьким винтиком, со мной не советовались при принятии таких решений, и я не знал о начавшейся гонке, чтобы вывести личный состав, госпиталь и операционные с корабля в течение нескольких коротких часов. Если бы я все еще был на Стадионе, я вряд ли мог бы пропустить начавшуюся суматоху, которую подняли, чтобы снять с лайнера все необходимое. Но нас сочли достаточно здоровыми, чтобы переехать в пассажирские каюты двумя уровнями ниже, на палубу «B». Нам с Джеймсом выделили двухместную каюту. Это была аномальная ситуация — жить в роскоши, которую ни Джеймс, ни я, не могли себе позволить на наши скудные армейские зарплаты, и в то же время, находиться в центре зоны боевых действий, когда вокруг нас сыплются бомбы. Я смирился со своей судьбой, и уже собирался воспользоваться биде, прежде чем опустить голову на свежевыстиранные простыни цвета авокадо, когда раздался стук в дверь. Это была привлекательная блондинка с трапа.

Я отправился на поиски того, что Сьюзи назвала «высадочным люком», где-то на палубе Е. У меня не было времени искать Криса и Алекса, чтобы попрощаться, и мне не нужно было задерживаться, чтобы собрать вещи, так как моим единственным имуществом была одежда, которая была на мне, и мой недавно приобретенный шейный бандаж. Я думал, что могу заблудиться в лабиринте коридоров и трапов, когда мчался вниз по палубам. Но, по мере того, как я спускался ниже в недра корабля, я заметил поток медицинского персонала, солдат и матросов, спешащих по нижним проходам, неся разнообразные коробки и медицинские аппараты. Они направлялись к тому, что один полезный младший матрос отметил как «высадочный люк». Я смешался с суматошной толпой, надеясь, что то, что казалось организованным хаосом, может оказаться моим спасением.

Покачивающийся на волнах десантный катер был больше, чем я ожидал. При водоизмещении 120 тонн, он был достаточно велик, чтобы перевезти основной боевой танк или 120 солдат с полной выкладкой в своем широком открытом грузовом отсеке. Он уже был почти заполнен медицинским персоналом и грудами запасов и снаряжения. Катер зловеще раскачивался на волнах, хотя экипаж из состава Королевской морской пехоты усердно трудился, чтобы его тяжелые металлические борта не врезались в корпус «Канберры». На ровной воде борта катера были бы на одном уровне с кромкой высадочного люка, но ритмично вздымающиеся волны заставляли катер резко подниматься или опускаться выше и ниже кромки люка. Движение моря также создавало расширяющийся и сужающийся зазор между двумя судами, поскольку их корпуса неравномерно перемещались в движущейся массе воды. В сочетании с 8-футовой глубиной грузового отсека, это означало возможность сломанных ног и раздавленного таза.

Я подумал о десантниках и морских пехотинцах, которым пришлось прыгать с тяжелыми рюкзаками, отягощенными оружием и боеприпасами. Я помог передать несколько хирургических принадлежностей, газовых баллонов и картонных коробок с кровезаменителем, а затем рассчитал время для своего броска. Поставив ноги на борт десантного катера, я успел это сделать как раз перед тем, как он опустился вниз и отошел от высадочного люка, открыв между корпусами промежуток, достаточно широкий, чтобы поглотить человека. Среди суеты с припасами и персоналом, никто не обратил на меня ни малейшего внимания, когда я спустился ниже, на танковую палубу десантного катера и взгромоздился на металлический контейнер под звездной ночью.

Экипаж отдал концы и десантный катер отвалил от возвышающихся бортов флагмана «P&O» с хриплым рычанием своих мощных дизелей. Когда мы уже совершали свое путешествие из Сан-Карлос-Уотер в залив Аякс, позади нас Большой Белый кит уже трогался в путь, его огромная бела туша двигалась под парами в направлении Фаннинг-Хед. Я подумал о его команде. Большинство из них были гражданские, которые откликнулись на призыв, хотя у них не было никаких обязательств это делать, и без жалоб выдержали день воздушных атак. Хотя формально они не были комбатантами, они полностью проявили себя в тех уникальных обстоятельствах, в которых они оказались. В перерывах между управлением кораблем некоторые из команды на мостике даже по очереди вели огонь из единых пулеметов по приближающимся самолетам. Но среди всех них для меня выделялась Сьюзи Уэст. Без нее я бы сейчас был на пути домой.

Примерно через час, десантный катер въехал на галечный пляж в заливе Аякс, а затем опустил свою 10-тонную аппарель. Где-то за скалистой береговой линией я мог разглядеть длинную темную тень того, что должно было быть заброшенным мясокомбинатом. Раздалось несколько криков и команд от старшего сержанта военно-медицинской службы, и я присоединился к живой цепочке, которая образовалась чтобы выгрузить все оборудование и передать его в заводские сараи за верхней частью пляжа. Войска, уже высадившиеся на берег, появились из темноты, чтобы помочь нам.

Я позаботился о том, чтобы сохранит свое место в начале цепочки возле трапа десантного корабля. Было очень холодно, но при выгрузке вручную большей части хирургического полевого госпиталя, мы вспотели, и проработали час или больше. Прошел еще час, прежде чем мне вручили последний предмет. Я передал его дальше, а затем ловко вернулся на десантный катер. Никаких проблем. Раздался стон гидравлики, когда позади меня быстро поднялся пандус, и еще один рев, когда двигатели дали задний ход, чтобы стащить нас с гальки обратно в воду и тьму.

Я не стал спрашивать экипаж, куда мы направляемся; я верил в Сьюзи, а «сапоги» заперлись в рулевой рубке и, похоже, не были настроены на разговоры. Закрытая зона мостика выглядела теплой и уютной. В освещении слабого света нактоузной лампы с панели управления, я мог видеть, как рулевой смотрит сверху вниз на меня, сидящего в трюме. Должно быть я производил странное впечатление, без РПС, головного убора или оружия, с толстым воротником из белого полиэтилена на шее. Было очень холодно, а футболка и смок, которые были на мне, мало защищали от пронизывающего ветра и жалящих брызг, когда мы неслись по волнам. В рулевой рубке легко хватало места для трех человек, а за ней был небольшой камбуз и койка, но засранцы меня не пригласили. К тому времени, как мы приблизились к корме десантного корабля-дока, я снова был на грани переохлаждения.

Десантный катер замедлил ход и начал опускать аппарель, когда он скользнул в затопленный док в корме корабля, где размещались четыре десантных катера «Интрепида». Похожее на пещеру пространство было наполовину закрыто летной палубой, а другая половина была открыта небу и звездам. Казалось, мы входим в огромный открытый бассейн, освещенный только мягким светом красных ламп подсветки приборов ночного видения.

Я не стал ждать, чтобы поблагодарить за то, что меня подвезли, прежде чем сойти с трапа и подняться на транспортную палубу. Там было шумно, сильно пахло выхлопами двигателей и там было полно моряков и морских пехотинцев, готовивших машины и снаряжение к высадке на берег. Я заметил сбоку от палубы металлический люк, который выглядел как выход, который можно было бы ожидать найти на пароме, пересекающим Ла-Манш. Я открыл его и исчез внутри. Я не знал, как туда добраться, но я знал, куда я пытаюсь попасть.

Хотя корабль Ее Величества «Интрепид» и не был таким большим, как «Канберра», он все же был большим кораблем. Я понятия не имел, где может разместиться эскадрон «D», и не собирался спрашивать. Покидая «Канберру» без официального разрешения и в прямое нарушение медицинских предписаний, я был, в лучшем случае технически, в самоволке. Само по себе это было серьезным нарушением воинской дисциплины. В свою защиту, однако, скажу что я бежал на поле боя, а не от него, но не был уверен, что именно так это воспримут медицинские инстанции и седовласый ирландец. Ослушавшись прямого приказа вышестоящего офицера, я считал, что у меня могут быть серьезные неприятности. Что еще хуже, меня могут посадить на первый попавшийся вертолет и отправить на «Уганду», если я не доберусь раньше до эскадрона.

Мой план состоял в том, чтобы найти камбуз и дождаться, пока парни придут на завтрак, так как жратва никогда покидала их мысли. Я подозревал, что у меня было бы больше шансов попасть туда, если бы я был менее заметным и избавился от своего шейного бандажа. Избегая тех, кто выглядел так, будто у него было звание, я выловил молодого младшего матроса, который направил меня на камбуз на 3-й палубе, в самом сердце корабля.

Камбуз, предназначенный для размещения значительного контингента войск, тянулся по всей ширине корабля. Было еще рано, но коки уже трудились над плитами по другую сторону длинной стойки из нержавеющей стали. Я захватил немного еды, которую вероятно, оставили для ночной вахты, и налил себе чаю из большого чайника, прежде чем сесть за стол с пластиковой столешницей на дешевый пластиковый стул лицом к главному входу, в другом конце камбуза. Я поел, а затем стал ждать, пока солдаты начнут собираться на камбузе на завтрак.

Примерно через час ввалилась группа людей с более длинными, чем положено, волосами, бакенбардами и многодневной щетиной на лицах, на которых все еще виднелись следы камуфляжной краски. Это был, без сомнения, эскадрон «D», только что вернувшийся из диверсионного рейда на Дарвин. Бильбо и Бинси заметили меня первыми, и подошли, опередив остальных парней. На их грязных лицах было выражение удивления, и я почувствовал, что они вот-вот спросят меня, как я сюда попал и что случилось. Затем они оба замолчали и обменялись взглядами. Бинси улыбнулся а затем просто спросил:

Если бы посторонний человек решил, что бойцы эскадрона «D» были равнодушны к потере стольких наших товарищей, он бы ошибся. Не было никакого видимого выражения горя, никаких внешних признаков шока или даже чувства гнева по поводу того, что произошло, когда «Си Кинг» ушел на дно. Это могло показаться бессердечным безразличием, но не заблуждайтесь, смерть наших товарищей сильно ударила по нам. Мы были сплоченным эскадроном, и мы все чувствовали потерю. Трудно было поверить, что люди, с которыми мы всего за день до этого шутили и смеялись, внезапно исчезли. Мы не только служили с ними, но и общались с ними еще в Великобритании, мы знали их семьи и их детей.

В ту ночь Джон Гамильтон также нашел тихое местечко на «Интрепиде» и, оставшись наедине с бутылкой виски, напился до беспамятства. Но это были частные акты скорби, которые скрывались и прятались за закрытыми дверями. Размышления о том, что произошло, или разговоры об этом, не дали бы перенести это легче. Выручил черный юмор.

Командиру пришлось повысить голос, чтобы его услышали сквозь шум зенитного огня и грохот разрывающихся бомб, от которых содрогалась надстройка. Он сделал паузу, пока люди натягивали свои противоожоговые капюшоны. Прежде чем он снова заговорил, из-за одной из масок высокий, пронзительный голос произнес в стиле Монти Пайтона:

Парни, которые там были, оценили то, что сказал босс об ударе, который мы понесли как полк, и о важности продолжения, но это был первый и последний раз, когда заговорили об этом инциденте за все оставшееся время, что мы провели в Южной Атлантике. Еще многое предстояло сделать, и битва за возвращение Фолклендских островов продолжалась без перерыва. С памятниками и скорбью придется подождать. Эскадрон должен был действовать дальше. Все знали, что это было то, чего бы они хотели, и это было также было бы лучшим способом почтить память погибших. Налет на Дарвин и Гус-Грин с целью отвлечь внимание от основного места высадки в Сан-Карлос, предоставил такую возможность. И еще кое-что, вроде неожиданного бонуса.

Когда я успешно совершал свой побег с «Канберры», эскадрон «D» упорно пробивался сквозь тьму. Вступив в бой с гарнизоном противника, расположенным вокруг двух поселков, Седрик получил строгие указания преодолеть 20 миль до Сан-Карлос и к рассвету оказаться под прикрытием противовоздушной обороны плацдарма, созданного морскими пехотинцами и десантниками. Если бы эскадрон застали при дневном свете на открытом месте, они бы подверглись риску воздушной атаки аргентинцев. И они отставали от графика.

Обремененные тяжелым весом своего снаряжения, они с трудом находили дорогу, и солнце уже поднималось над восточным горизонтом, когда они огибали склоны горы Усборн. Сан-Карлос все еще виднелся вдали, в конце гряды холмов, а в небе рыскал воздушный патруль противника. Бильбо сказал мне, что они услышали «Пукара» прежде, чем ее увидели. Когда они растянулись вдоль склона горы, долина позади них внезапно наполнилась гудящим звуком приближающихся турбовинтовых двигателей. Змеящаяся цепочка солдат мгновенно легла на землю, но было слишком поздно.

Пилот первого «Пукара» сначала заметил движение в полумиле слева от себя, когда парни нарушили строй и нырнули в скудное укрытие среди зарослей кустарника и редких россыпей серых камней. Пилот набрал высоту, а затем ввел свой самолет в разворот, прежде чем выровняться, чтобы начать бреющий полет по всей длине хребта. Готовясь к атаке, он снял с предохранителя кнопки управления огнем и навел свой прицел, поймав в него темные фигуры людей.

Расстояние между «Пукара» и наводчиком ракеты сократилось. Головка наведения «Стингера» сканировала небо, срочно выискивая враждебный источник тепла. Драгоценные секунды тикали. Затем ворчание ракеты внезапно усилилось по частоте, указывая на захват. Не было никакой необходимости давать вражескому самолету какое-либо преимущество, так как он шел прямо на них. При нажатии на спусковую клавишу произошла вспышка и секундная пауза, когда ракета покинула пусковую установку и, казалось, на мгновение повисла в воздухе. Затем раздался свист, когда заработал бортовой двигатель.

Ракета устремилась в небо, оставляя за собой грязно-серый дым. Она несколько секунд двигалась вверх, внося крошечные коррективы в наведение. Это выглядело так, будто она собиралась взлететь слишком высоко и промахнулась. Затем внезапно, в мгновение ока, ракета взорвалась, и грохот ее взрыва прокатился по долине. Парни, лежавшие в траве, с благоговением посмотрели вверх. Турбовинтовые двигатели «Пукара» взревели в гневном протесте, когда пилот изо всех сил пытался удержать высоту. Но его самолет был подбит. Поняв, что вот-вот проиграет свою битву с гравитацией, аргентинский летчик катапультировался. Балдахин из белого шелка распахнулся на фоне голубого неба, когда «Пукара» нырнул носом в землю.

Они наблюдали, как пилот приземлился и поднялся на ноги. Летчик казался одинокой фигурой, когда начал свой долгий путь обратно, к взлетно-посадочной полосе в Гуз-Грин. Уничтоженый «Пукара» стало первым самолетом, сбитым в боевых условиях ракетой «Стингер», и стал замечательным успехом, учитывая ограниченную подготовку по совершенно новой системе вооружения, проведенной с нами Пэдди О´Коннором, когда мы сидели на койках в кубрике «Гермеса».

Чтобы не отставать, еще один парень из 16-го отряда решил попробовать себя со «Стингером», когда появился второй «Пукара», выясняя, что же случилось с его ведущим. На этот раз, волнение момента было слишком сильным. Ракета была выпущена в спешке, прежде чем она захватила цель. Она стартовала, на мгновение зависла в воздухе, а затем врезалась в землю в 20 метрах от него, в середине 18-го отряда. Была предпринята еще одна попытка и произошло то же самое, вызвав ярость солдат, бросившихся в укрытие под крики:

Свидетелями уничтожения первого «Пукара» стали бойцы 2-го парашютно-десантного батальона, которые выкапывали в болотистом торфе оборонительные позиции на склонах горы Сассекс. Они ликовали, видя как был сбит ракетой и разбился самолет противника. К тому времени, когда эскадрон проходил обратно через линию фронта, воздушные атаки противника становились обычным делом, поскольку первые многочисленные налеты самолетов аргентинцев обрушились на военные корабли в Фолклендском проливе.

Атака на Дарвин и уничтожение «Пукара» после потери «Си Кинга», заставили всех собраться. Кроме ирландского психиатра с «Канберры», единственным человеком, говорившем со мной об аварии в каком-либо официальном качестве, был Седрик, после того, как он вернулся из рейда на Дарвин. Он хотел знать, все ли со мной в порядке, и не предпочел бы я остаться на борту «Интрепида», помогая Грэму на складах, а не участвуя в дальнейших операциях с эскадроном. Босс упомянул, что с потерей Уолли Уолпола Грэму не помешала бы помощь.

Седрик ощущал каждую потерю, но я знал, что смерть Лоуренса ударила по нему сильнее всего. Эти двое людей были близки. В любом подразделении отношения между командиром части и сержант-майором имеет решающее значение, и между Седриком и Лоуренсом была сильная связь. Этот большой человек был популярен и уважаем всеми нами; он, несомненно, стал бы сержант-майором полка, и его потеря ощущалась всеми. Однако, для Седрика эти отношения выходили за рамки профессиональных, и двое людей стали закадычными друзьями.

У некоторых была иная точка зрения на мое возвращение в эскадрон. Когда мой седовласый ирландский друг обнаружил, что меня больше нет на «Канберре», в эскадрон «D» полетели неоднократные запросы, с требованием узнать, был ли я с ними, и что я должен быть немедленно возвращен обратно. Связисты отрицали, что знали о моем присутствии. В конце концов, медицинские службы отказались от своих попыток меня найти, и теперь я не только был в самоволке, но и технически, пропал без вести.

Если Бинси всерьез собирался выставлять мое снаряжение на аукционе, он был бы разочарован. Моя РПС, как и мое оружие, были утеряны в вертолете. По иронии судьбы, некоторые из рюкзаков, которые как мы думали, остались на Фортуне, были сняты с ледника и вернулись к нам в то же время, как мы прибыли на «Интрепид». Однако, прежде чем они нам были возвращены, какой-то ублюдок хорошенько их обчистил. Открыв свой рюкзак, я обнаружил, что там почти ничего ценного не осталось, а мой спальный мешок вдобавок, был порезан.

- Вот идиоты, - сказал я себе, разыскивая Грэхема в складах эскадрона, в поисках недостающих предметов снаряжения. Он выдал мне новую запасную РПС, что позволило собрать новый комплект разгрузки, причем кое-какие парни подбросили для нее несколько добавочных вещичек. Грэм также подарил мне свой личный бивачный мешок из гортекса, который в те дни был на передовой высокотехнологичной жизни на открытом воздухе. У меня не было запасного спального мешка, чтобы согреться, но по крайней мере, он сохранял меня сухим, когда я спал под открытым небом.

В оружейной были запасные «Армалайты», но я взял винтовку FN FAL, позаимствованную у аргентинского гарнизона в Гритвикене. Похожая по конструкции на стандартную британскую SLR, она была длиннее и тяжелее М16 и стреляла патронами калибра 7,62 мм, а не 5,56. Поскольку вес и ощущения от двух видов оружия были разными, я предпочел преимущество более мощного патрона, которое предлагала FN более крупного калибра. В отличие от SLR, она также могла стрелять в автоматическом режиме и имела складной приклад, что расширяло ее возможности, относительно британского аналога.

Моему большому черному ножу «Ка-Бар» не было никакой замены. Я купил этот нож с лезвием в стиле Боуи в магазине PX во время поездки для работы со спецназом в США. Иссиня-черное лезвие и рукоять из наборной кожи были приятны на ощупь и заставили бы гордиться ими Рэмбо, но к сожалению, это была не та потеря, которую Грэм мог компенсировать за счет склада. Тем не менее, за исключением «Ка-Бар» и спального мешка, я был в значительной степени снова готов отправиться в путь.

Пока я приводил себя в порядок, Горный отряд также претерпел некоторую реорганизацию. Потеряв половину отряда, Седрик оказался перед выбором. Он мог либо расформировать то, что осталось от Горного отряда, и перераспределить живую силу между остальными подразделениями эскадрона, либо он мог сделать все возможное, чтобы усилить 19-й отряд и восполнить часть его потерь. Он выбрал последний вариант, хотя теперь отряд будет реорганизован в два, а не в обычные четыре патруля.

Эйд Робертсон был одним переведенным из другого отряда. Как сержант, он будет командовать одним из двух оставшихся патрулей; Джон Гамильтон продолжит командовать другим патрулем. Это было решение, которое встретило одобрение оставшейся части отряда, и мы были рады, что останемся под непосредственным командованием Джона. Он доказал свою состоятельность в качестве нового офицера в Южной Георгии, и во время рейда на Пеббл-Айленд, укрепив свое положение в качестве командира Горного отряда.

Также к отряду присоединился Рой Фонсека. Оставшись в стороне, из-за того что застрял на своем горном маршруте в Германии, он сумел вернуться в Великобританию, а затем отправился на юг на нескольких кораблях. Никто толком не знал, как он этого добился, как и я, он был всего лишь «Томом», но он ни за что не собирался оставаться в стороне. Ему было обидно, что он пропустил рейд на остров Пеббл. Тем не менее, было приятно видеть улыбающегося сейшельца, и он не был лишним.

Другая приятная новость пришла в виде водонепроницаемых курток из гортекса. Обычные оливково-зеленые куртки «Бергхаус» были куплены в Костволд-Кемпинге. Квартирмейстер полка выкупил все запасы гражданского туристического магазина, а затем перебросил их нам по воздуху, через Южную Атлантику. Они были замечательной частью снаряжения. В отличие от армейских водонепроницаемых костюмов, они сохраняли вас сухими, но материал также позволял поту испаряться через него, что помогало сохранять тепло тела. Они должны были доказать свою полезность во время нашей следующей задачи.

Было приятно вернуться в эскадрон, хотя, как и остальные парни, я вскоре стал беспокоиться в ожидании нового задания, и нам ничего не оставалось, как сидеть во время воздушных налетов и надеяться, что в нас не попадут. После первого дня воздушных налетов, сразу после высадки, бухта Сан-Карлос-Уотер получила название «Бомбовая аллея» и становилась все более опасным местом.

Жизнь на борту «Интрепида» во время атак также была странной. По сравнению с морскими пехотинцами и десантниками, окопавшимися на берегу, базирование на корабле давало возможность укрыться от непогоды, регулярно есть на камбузе горячую еду, принимать душ, сушить снаряжение и спать в тепле на койке в кубрике. Войска на острове жили в чертовски ужасающих условиях холода и непрекращающихся пронизывающих ветров. Как только они промокли под дождем, проливным дождем со снегом, и в воде, которая просачивалась сквозь торф и заполняла их окопы, они оставались мокрыми. Но они, по крайней мере, могли дать отпор авиации противника. Даже если бы они были вооружены только винтовками, они могли бы нанести ответный удар. Несколько футов размокшей земли также были лучшим местом для укрытия от пушечных снарядов и бомб по сравнению с вызывающими клаустрофобию ограничениями корабля, где только темнота и плохая погода давали некоторую передышку.

Атаки в первый день были лишь пробой того, что должно было произойти в последующие дни. Не сумев добиться превосходства в воздухе перед высадкой, британцы теперь столкнулись с постоянным натиском основной авиации противника, в виде сверхзвуковых истребителей «Мираж» и «Даггер», и более медленных, но не менее смертоносных реактивных штурмовиков «Скайхок». По сообщением разведки тех времен, аргентинские военно-воздушные силы начали конфликт с более чем 100 исправными самолетами всех типов, включая их противные маленькие «Пукара». Если принять во внимание уже нанесенные им потери, то по оценкам, у них все еще оставалось от семидесяти до восьмидесяти самолетов, которые можно было бросить на нас. Против них у Оперативной группы было всего двадцать пять «Си Харриер», действовавших с «Гермеса» и «Инвинсибла».

«Харриеры» оказались более боеспособными самолетами, чем предполагалось. Но авианосцы оставались далеко в море, что сократило время полета самолетов над Фолклендами до двацати минут, а то и меньше. Ракеты «Си Вульф» и «Си Дарт» на фрегатах и эсминцах ВМС должны были восполнить пробел в прикрытии истребителями, как и армейские ракеты «Рапира», запускаемые с буксируемых пусковых установок, размещенных на высотах вокруг якорной стоянки. Одна и у систем «Си Дарт», и у «Рапир» были проблемы с исправностью.

Нехватка наших самолетов и техническая уязвимость ракетных систем стали очевидны в первый день воздушных атак. На нижних палубах «Интрепида» экипаж много болтал об недостатках и проблемах противовоздушной обороны корабля. Хотя мы никогда не были знакомы с техническими деталями, мы знали, что в нашей обороны были дыры. Выглядело так, как будто у аргентинцев осталось много самолетов и довольно много из них собиралось добраться до места нашей якорной стоянки. Они также получили кое-какую непреднамеренную помощь с неожиданной стороны, в виде Би-Би-Си. Многие из аргентинских бомб не взорвались при ударе о борт корабля, поскольку их взрыватели были неверно установлены для атак с бреющего полета. Когда Всемирная служба Би-Би-Си сообщила об этой ошибке, противник принял это к сведению и внес в свои бомбы необходимые коррективы, что привело нас в неописуемое бешенство, когда мы об этом услышали.

Во время воздушных налетов эскадрон укрывался на танковой палубе «Интрепида», где мы собирались вместе с остальной командой, которая не была задействована в управлении кораблем во время атаки. Некоторые из молодых матросов были явно напуганы, но они были просто мальчишками, и благодаря своей подготовке и тому, что случилось с их товарищами на других кораблях, таких как «Шеффилд» и «Ардент», знали последствия попадания лучше чем мы. Я думаю, если бы мы лучше информированы, мы бы тоже обделались. Реальность нашего тяжелого положения стала очевидной утром 24 мая, когда мы увидели, как фрегат «Антилопа» развалился и затонул.

Фрегат «Тип 21» был накануне поражен двумя бомбами, которые не взорвались при попадании, и его отвели в Сан-Карлос-Уотер», поставив на якорь в нескольких сотнях метрах от нашей кормы. Позже, в тот же день, одна из аргентинских 1000-фунтовых бомб, застрявших в корпусе, взорвалась при попытке ее обезвредить, что вызвало детонацию боеприпасов в погребах. Взрывы на борту корабля продолжались всю ночь и к утру его надстройка превратилась в искореженную дымящуюся массу расплавленной стали. Мы с Бинси сидели и наблюдали за гибнущим кораблем через большую открытую аппарель в доке «Интрепида», когда нос и корма фрегата поднялись над водой, словно в прощальном салюте, прежде чем скрыться из виду под волнами в облаке шипящего пара и дыма.

Мы были уязвимы: принимали это и просто ждали. Наблюдая за последними мгновениями жизни «Антилопы», мы еще больше отчаянно желали выбраться на берег. Я подумал о несчастных душах, погибших вместе с ним. На мгновение, я задумался, как они встретили свою судьбу. Это навело меня на мысль о «Си Кинге». Я попытался выкинуть эту мысль из головы.

Когда на самом деле поступили приказы о нашей следующей задаче, я не был полностью уверен, что мне понравилось то, что нам сказали. Гора Кент, высотой 1500 футов является одной из самых высоких вершин Фолклендских островов. Расположенная всего в 10 милях к западу от Стенли, она также является доминирующей высотой среди гряды небольших холмов, окружающих столицу острова. Его топография и расположение сделали ее тем, что военные называют «жизненно важной местностью», поскольку та сторона, которая удерживала его, имела бы заметное преимущество в предстоящих боях за Порт-Стэнли. Когда разведывательные патрули из эскадрона «G» сообщили, что гора Кент не защищается аргентинцами, Майк Роуз увидел в этом возможность.

Как командир полка, Роуз внес определенный вклад в стратегическое планирование сухопутной кампании по возвращению островов. Он также был близок с бригадным генералом Джулианом Томпсоном, который, как командир 3-й бригады коммандос, был старшим офицером сухопутных сил, находившихся в то время на месте действия. Эти двое людей вместе служили в Северной Ирландии, и относились друг к другу с уважением и любовью. Майк Роуз выступал за то, чтобы войска были посланы вперед, для захвата горы Кент, пока она еще не занята противником, утверждая, что это дает ключ для взлома возможностей аргентинцев по обороне Стэнли, тем более, что она обеспечит идеальную артиллерийскую позицию, с которой гарнизон противника и аэродром Стэнли будет в зоне досягаемости британских полевых 105-мм орудий. Томпсон поддержал эту идею, но у него были более неотложные приоритеты в создании тылового обеспечения на плацдарме в Сан-Карлос, прежде чем он сможет начать выдвигать вперед свои пехотные части и артиллерию. Компромисс, на котором сошлись эти двое, заключался в том, что эскадрон «D» должен будет направлен для контроля над объектом и удерживать его до тех пор, пока не будут посланы более крупные силы.

Мы не оценили значение того, что задумал для горы Кент Седрик, хотя и знали, что босс не ждет от нас того, чего он не был готов сделать сам. Позже, тем же вечером, Седрик взял патруль из четырех человек и полетел вперед, к горе Кент, чтобы провести собственную разведку местности, с намерением, чтобы остальная часть эскадрона последовала за ним следующей ночью.

Все с облегчением вылетели с «Интрепида» после очередного дня воздушных атак, проведенного в бессильном сидении на танковой палубе корабля. Аргентинские военно-воздушные силы изменили свою тактику. Переключив внимание с боевых кораблей в Фолклендском проливе, пилоты противника начали концентрировать свои атаки на кораблях тылового снабжения, стоящих на якоре в Сан-Карлос-Уотер, что означало, что участок воды, где мы стояли на якоре, привлекал больше внимания.

Атакующие самолеты промахнулись по «Интрепиду», но им удалось попасть и повредить своими бомбами три десантных катера. С наступлением темноты дневные воздушные налеты прекратились, но к тому времени, когда «Си Кинги» поднялись в воздух, погода начала ухудшаться. Мы пересекли береговую линию и направились вглубь острова сквозь сгущающийся туман. Даже с приборами ночного видения, пилотам приходилось бороться за видимость, поскольку вертолеты летели за пределы плацдарма, в сторону горы Кент. Мы находились в воздухе больше часа, гораздо дольше, чем требовалось для перелета в 40 миль. Джон Гамильтон в конце концов крикнул, что пилоты не смогли найти место посадки, где нас ждал разведывательный патруль Седрика.

Сообщение было передано по цепочке, от человека к человеку, но что не было упомянуто, так это то, что у «Си Кингов» заканчивалось топливо, и они не смогли бы вернуться на «Интрепид» с нами на борту. Мы обнаружили это, когда нас высадили на склоне хребта посреди Бог знает где. Вдалеке виднелись потушенные фонари, едва различимые сквозь мрак в низине на юге. Мы подозревали, что они должно быть, идут в поселок Блафф-Ков, но мы не могли быть уверены. Мы также не были уверены в присутствии противника.

Эскадрон развернулся с тепловизором. Это было новое снаряжение, и для его использования требовался специалист-оператор. Как старший из присутствующих, Дэнни Уэст приказал ему включить тепловизор и проверить окружающую местность на наличие источников тепла, что дало бы представление о том, есть ли противник поблизости. Оператор включил прибор и просканировал местность вокруг нас.

Овцы или нет, но было холодно, и не было другого выбора, кроме как расставить часовых, дождаться рассвета и надеяться, что вертолеты заберут нас с первыми лучами солнца. В отсутствие спального мешка бивачный мешок Грэма и подкладка для пончо мало спасали от холода, так как температура резко упала и ночь выдалась долгой и ужасной.

На следующее утро туман все еще висел на склоне холма, густой и тяжелый. Стук двигателей «Си Кингов», невидимых в тумане, свидетельствовал о том, что экипажи сдержали свое слово. Они подобрали нас и полетели обратно в Сан-Карлос по приборам, а затем снизились до уровня моря, чтобы пройти под этим киселем и проделать последний отрезок пути обратно на «Интрепид» на высоте верхушек волн. Солнце над нами уже пробивалось сквозь туман. При содействии усиливающегося бриза, он начал быстро подниматься по мере того, как мы приближались к кораблю. К тому времени, когда мы приземлились на летной палубе, теплые солнечные лучи развеяли туман, явив прекрасное ясное утро и идеальные условия для полетов на реактивных самолетах. Это был аргентинский День Нации, 25 мая. Если противник собирался нанести сильный ответный удар, мы ожидали, что он это сделает именно сегодня. Ожидалась тотальная воздушная атака. Так уж получилось, что они решили начать пораньше.

Когда мы выбрались из вертолетов и собрались на летной палубе, уже прозвучало предупреждение о воздушном налете. Над водой раздавались сирены и тревожные гудки других кораблей, поскольку на кораблях начали вызывать свои экипажи на боевые посты и готовиться к появлению приближающихся самолетов. По трансляции «Интрепида» была передана воздушная тревога; из динамика, расположенного на корме корабля, раздался который пронзительный визг обратной связи, а затем металлический голос:

Приближающийся рев реактивных двигателей остановил нас на полпути. Инстинктивно мы обернулись. Две маленькие дельтавидные фигуры казались черными на фоне голубого неба, когда они пролетели над мысом к северу от нас и понеслись над Сан-Карлос-Уотер всего в 50 футах над поверхностью моря. Они увеличивались в размерах, по мере того, как неслись к нам, и голос из трансляции стал еще более неистов в своих требованиях. Почти умоляющим:

Вот прям щас, подумал я. Мы сразу поняли, что движется в нашу сторону. Нас было более пятидесяти человек, вооруженных и опасных на открытой палубе, и мы не собирались упускать возможности попытаться сбить пару аргентинских самолетов. «Скайхоки» были почти над нами, двигаясь в кильватерном строю за кормой через якорную стоянку с кораблями слева и справа от них. Послышалась энергичная возня и неистовое лязгание взводимых курков, когда винтовки и пулеметы были взяты на изготовку. Затем все, кто мог стрелять, открыли огонь в буйстве оглушительного шума и огня. Когда самолеты противника проносились мимо, мы обрушивали на них все, что у нас имелось.

Стреляя на лету из своих пушек, «Скайхоки» были почти на одном уровне с нами и всего в 30 с лишним метрах от левого борта «Интрепида». Они были достаточно близко, чтобы мы могли разглядеть белые шлемы пилотов. Что-то похожее на отчетливый столб белого пара на мгновение вырвалось из второго самолета, прежде чем они оба с ревом скрылись из виду за надстройкой корабля. Бинси сумел выпустить от бедра из своего единого пулемета пятидесятипатронную ленту, и появление дыма вызвало взрыв хриплых криков восторга, когда все мы пришли к одному и тому же выводу, что он попал в замыкающий «Скайхок».

Огонь прекратился, когда самолеты скрылись из виду, последние стрелянные гильзы со звоном упали на палубу, уже заваленную латунью отстрелянных патронов. Наступила пауза, когда на корму корабля вернулась тишина. Затем из динамика над воротами ангара послышался треск статических помех, и бестелесный голос сделал еще одно объявление.

Мягкий упрек мало что сделал, чтобы ослабить наш восторг от того, что мы сбили одного из налетчиков с небес. Однако нам почти сразу же было приказано погрузиться обратно в вертолеты, а затем нас доставили на берег и высадили неподалеку от тыловой зоны 3-й бригады коммандос. Мы так и не узнали, высадили нас на сушу ради нашей собственной безопасности, или для безопасности других кораблей в Сан-Карлос-Уотер.

Какова бы ни была причина высадки нас на берег, эскадрон провел остаток дня, скрываясь в узком проходе, идущем вглубь острова от береговой линии. Тыловой район бригады был полон деятельности. Десантные катера доставляли запасы на пляжи, вертолеты курсировали к кораблям и обратно с подвешенными грузами, а автопогрузчики перекладывали боеприпасы и снаряжение из одной кучи в другую. Личный состав бригады не проявлял к нам никакого интереса, и мы были счастливы держаться от них подальше, пока ждали возвращения «Си Кингов», которые позже должны были доставить нас на гору Кент той же ночью.

Находясь в безопасности на плацдарме, нам мало что оставалось делать, кроме как наслаждаться редким солнечным светом, лежать на спине и стрелять по аргентинским самолетам, проносившимся над головой, когда на корабли в Сан-Карлос-Уотер обрушивались новые воздушные атаки. Укрытый от ветра проход вскоре наполнился колючим запахом гексаминовых таганков и мальчишескими выкриками, «Ваша пташка, викарий!», всякий раз, когда самолет противника появлялся в пределах досягаемости.

В тот день на этом маленьком клочке земли царила почти праздничная атмосфера пикника. Слушая смех и подшучивания между парнями, когда мы пили чай и наслаждались, греясь на солнце и находясь на суше, свободными от агонии беспомощности и заточения на плаву, у меня было глубокое чувство, что мы исцелились. Совершив налет на Дарвин, сбив из «Стингера» «Пукара» и «Скайхок» Бинси, мы оставили позади трагические события 19 мая и вернулись в строй как эскадрон. Но в то время, как мы максимально использовали наш выходной день и погоду, неведомо для нас, аргентинские военно-воздушные силы максимально использовали свой День Нации.

К вечеру они попали и потопили своими бомбами эсминец «Ковентри» и двумя «Экзосетами» вывели из строя контейнеровоз «Атлантик Конвейор». Потеря этого реквизированного торгового контейнеровоза, должна была иметь серьезные последствия для Оперативной группы, а также повлиять на нас и нашу следующую задачу.

Огонь по нам открыли в окрестностях Тил-Инлет. Одинокая петляющая линия трассеров прочертила дугу в ночном небе в тщетной попытке найти «Си Кинги», уносившие нас на восток. Пули не долетели, сгорев на некотором расстоянии от нас справа, но достаточно близко, чтобы сигнализировать о том, что мы продвинулись далеко вперед от наших собственных позиций и направляемся вглубь территории противника.

Несколько минут спустя вертолет выпустил осветительную ракету, когда они заходили на посадку на обратный склон на юго-восточной стороне горы Кент. Мы выбрались наружу, отягощенные тяжелым снаряжением, и легли на землю. Почти сразу же вертолеты поднялись в воздух и улетели, снова оставив нас одних. Найджел Смит отошел и приблизился к боссу. Я мог слышать приглушенные голоса группы людей, невидимых в темноте, когда Седрик инструктировал Найджа и командую группу. Джейк Даттон и я ждали его возвращения, пока ледяной холод ветра уносил тепло наших тел.

Когда вернулся Найджел, мы были рады двинуться в путь. Идти было трудно, так как мы тащились вверх, спотыкаясь о заросли травы и кустарника, причем каждый из нас нес одну из трех частей 81-мм миномета. Он весил в общей сложности почти 37 килограмм, вдобавок к нашему личному снаряжению и оружию, и вскоре мы вспотели от усилий. Даже после того, как тепло наших тел восстановилось, я испытал облегчение, сбросив с плеч груз в виде трубы ствола, когда Найдж указал, что мы достигли места размещения минометной позиции, выбранного Седриком с подветренной стороны скалистой гряды.

Парням из других отрядов еще пришлось поработать, сначала они сбросили зеленые контейнеры с минами, прежде чем пройти нашу позицию. Измученные бойцы 19-го отряда также ушли в темноту, как только они добавили свой груз к растущему запасу 81-мм минометных мин. Я не пошел с ними, так как меня назначили в состав расчета миномета из трех человек, вместе с Найджелом и Джейком, из 16-го и 18-го отрядов. Прочная круглая опорная плита, сошки и ствол оружия поддержки, ведущего навесной огонь, были спрятаны вместе с контейнерами под прикрытием большой каменной плиты, а затем мы начали копать.

Даже на высоте из торфа сочилась вода, с каждым взмахом наших солдатских лопаток, и вскоре мы уже копали в нескольких дюймах жидкости. Затем мы наткнулись на кварцит. Не имея возможности копать дальше, нам пришлось использовать окружающие камни, чтобы укрепить стенки ячейки. Неглубокая ячейка продолжала сочиться влагой с торфяных стен, что добавляло влаги к уже образовавшейся на ее дне луже, и ветер свистел в скальных выступах, пока мы копали, иногда принося с собой приглушенный звук рытья и изредка стук лопаты о камень, доносившийся с остальной части позиции, невидимой в окружающей нас темноте.

К тому времени, как мы закончили, рассвет был уже не за горами, и мы надели свои РПС, взяли винтовки и приготовились. Стандартная оперативная процедура по оборудованию боевой позиции было обычным делом, за час до первого и за час до последнего света, когда нападение противника на удерживаемую позицию считалось наиболее вероятным. Я посмотрел на часы — час перед первыми лучами солнца всегда кажется самым длинным — пока мы ждали, пейзаж постепенно обретал очертания в сланцево-серой полутьме рассвета.

Я дрожал. Хотя я был рад своей новой куртке «Иглу» из гортекса, мне все равно было очень холодно. Пока тикали стрелки моих часов, с восточного горизонта начали пробиваться тонкие полоски света. Когда отступили тени, стало видно наше окружение. Мы зарылись на полпути вдоль скалистого хребта, прорезая седловину, лежащую как перепонка между двумя пальцами руки, с горой Кент, простирающейся как оконечность к северо-востоку от нас, и горой Челленджер, изгибающейся в виде отрога на юго-востоке.

Вокруг нас расстилался сильно пересеченный ландшафт из зазубренных вершин и выветренных торфяных расщелин. Склоны и впадины между возвышенностями были покрыты густыми желтыми пучками травы, раскидистыми участками неизменного диддл-ди и большими полосами скальных рек, известных как «каменные ручьи». Каскадом стекая по клонам холмов и дну долин, скопления обломков разрушенной горной породы простирались на сотни метров и часто достигали 50-100 метров в ширину. Образовавшиеся в результате тысячелетнего замерзания и оттаивания, они были непроходимы для транспортных средств, и на каждом из них тяжело нагруженный солдат мог переломать конечности.

Седрик расположил эскадрон на позиции в грубом подобии прямоугольника. 16-й отряд был расположен перед нами, дальше вдоль хребта на переднем левом краю поляны с видом на южные склоны горы Кент. С их местоположения были всего в 10 милях к востоку были видны окраины Стэнли. 17-й отряд разместился на юг по правому переднему краю, поскольку в восточном углу позиции седловина поднималась к горе Челленджер. 18-й отряд располагался позади них на правом фланге, а 19-й отряд располагался позади левого фланга. Штаб эскадрона располагался позади нас, дальше по гребню, примерно в стороне от центра вытянутой дислокации четырех отрядов. Наша собственная позиция миномета была защищена угловатыми плитами бледно-серого кварцита, которые торчали вдоль гребня, словно шипастые позвонки, высовывавшиеся из спины какого-то доисторического монстра.

Стоя и глядя через щели в скалах, я мог разглядеть некоторых парней на других позициях. Каждый отряд разделяло, по меньшей мере, 1000 метров по ширине поля и и почти 2 километра по его длине. При дневном свете стало ясно, почему босс принял решение о таком размещении и его расположении. Несмотря на рассредоточенность, каждый отряд мог поддерживаться огнем из расположения другого отряда, и каждая позиция господствовала над местностью перед собой на дальность 1800 метров для единых пулеметов и более 5 километров для миномета. Диспозиция наилучшим образом использовала нашу ограниченную численность для обеспечения круговой обороны. Мы могли бы прикрыть подходы с любого направления. Что еще более важно, мы занимали господствующую позицию над горой Кент с ее южной и восточной стороны. С места размещения миномета, у нас был хороший вид на крутую куполообразную гору в 2,5 километрах от нас, которая казалась на добрых 150 метров выше соседних вершин и хребтов и возвышалась над ландшафтом.

Оборудование позиции завершилось местным патрулированием, которое подтвердило отсутствие какого-либо противника в непосредственной близости от нашей коробкообразной позиции. Позже, тем же утром, патруль из 16-го отряда также подтвердил, что на горе Кент нет противника. Они остановились поболтать, когда проходили через наше расположение.

С осознанием того, что основным моментом было обеспечить, чтобы гора Кент и дальше оставалась незанятой противником, идея проведения партизанских рейдов испарилась. Если бы гора Кент и окружающие ее высоты можно было укрепить без промедления, аргентинская оборона вокруг Стэнли не только могла бы попасть под огонь британской артиллерии, но и оказалась бы несостоятельной, из-за присутствия крупных сил, которые можно было бы использовать как трамплин для любого окончательного штурма города.

До тех пор. пока не будет переброшено подкрепление, мы должны будем следить за тем, чтобы гора оставалась незанятой противником. Не имея достаточного количества людей, чтобы самим удержать высоту, нам придется сделать все возможное с нашей соседней позиции на гребне, чтобы не дать попасть ей в руки аргентинцев. Что также включало в себя затаиться и постараться не привлекать к себе излишнего внимания.

Притаившись среди трещин в скалах, мы делали все возможное, чтобы укрыться от непрекращающегося ветра и согреться. Моя куртка «Иглу» была счастливой находкой. Большинство из нас носили оливково-зеленые куртки под камуфляжными смоками, чтобы нас не подстрелили по ошибке. Это была гражданская закупка, ни один другой британский военнослужащий их не носил, и издалека они имели сверхъестественное сходство с полевой курткой аргентинской армии. Я также надел полипропиленовый термокостюм, китель от тропической униформы и флисовую подстежку «Баффало» под слой гортекса для дополнительной теплоизоляции. Но даже несмотря на все это, мне было ужасно холодно.

Это был первый признак возможного наступления «траншейной стопы». Я промассировал их, вернув ощущения и надел запасной комплект сухих носков. Отжав мокрую пару, я затем засунул их под мышки, где тепло моего тепла хотя бы немного просушило их, прежде чем на следующий день поменять их с носками на ногах. Режим полусухих/мокрых носков был единственным средством, которое у нас было для защиты от болезни, бывшей бичом солдат на Западном фронте во время Первой мировой войны и ставшей обычным заболеванием пехотинцев на Фолклендских островах.

Четырнадцать часов темноты были делились на двухчасовые вахты, когда я заступал на дежурство у рации, по очереди с Найджем и Джейком. Время тянулось как вечность, когда ты желал, чтобы минуты шли побыстрее, замерзший, голодный и больной от усталости. За каждой вахтой следовали четыре часа сна. Бивачный мешок помогал мне остаться сухим, но без спального мешка, пока я спал, падала температура тела. Я просыпался дрожа; иней трещал на моем панцире из гортекса, когда я вставал, чтобы потоптаться и согреть руки и ноги, прежде чем наступит моя очередь заступать на дежурство.

Еда давала краткую передышку от наших лишений. Мы питались индивидуальными арктическими обезвоженными рационами, которые готовили в общем котелке. В первый день на рассвете я готовил для остальных. Но кулинарное разнообразие в полевых условиях никогда не было сильной стороной британской армии. Всегда было доступно только одно меню.

- Спасибо, Найдж, - сказал я, разламывая галеты и размешивая их вместе с сухими хлопьями в смеси из порошкообразного куриного мяса, риса и кипятка, нагреваемой на открытом огне гексаминового таганка. Я дал ей загустеть, прежде чем поделился теплой желтой жижей с остальными. Тем временем Джейк заварил растворимый чай, приготовленный из маленьких белых пакетиков с мелкими, как пыль, чайными листьями, перемолотыми вместе сухим молоком. Ночью мы были лишены даже этой маленькой роскоши.

Шквалы налетали с ветром, ухудшая видимость и усугубляя общее убожество условий, пока мы искали те немногие укрытия, которые могли найти под мокрыми хлопающими пончо и вырубленными в мокрой земле ячеек, каждый из нас желал, чтобы коммандос уже поторопились и выдвинулись вперед. Эскадрон отправили на гору Кент в расчете на то, что 42-е коммандо будет переброшено нам на смену в течение дня или двух после нашего прибытия. Но с этими расчетами была проблема.

План переброски по воздуху полубатареи из трех 105-мм орудий с артиллерийскими боеприпасами, не говоря уже о полнокровной части коммандос численностью более 600 человек со всем их снаряжением и припасами на гору Кент, был разработан вокруг прибытия на «Атлантик Конвейоре» четырех тяжелых транспортных вертолетов Королевских ВВС «Чинук» CH-47. Однако, когда он был поражен и потоплен ракетами «Экзосет», с контейнеровоза удалось спасти только один из больших двухвинтовых вертолетов. Потребовалось бы множество рейсов «Си Кинг», чтобы выполнить работу четырех «Чинуков».

Проблема усугублялась политическим давлением из Лондона, с тем чтобы 3-я бригада коммандос вырвалась с плацдарма в Сан-Карлосе и продемонстрировала как можно скорее успехи в борьбе с аргентинскими оккупационными силами. Майк Роуз утверждал, что насущные политические требования кампании можно было бы наилучшим образом реализовать, перебросив вперед достаточное количество войск и должным образом заняв гору Кент. Однако остальные думали иначе и их мнение имело силу.

Пока мы отмораживали свои задницы, наблюдая и выжидая среди скал, в 40 милях позади нас, и в 13 милях от плацдарма, 690 человек из 2-го парашютно-десантного батальона начали наступление на поселки Дарвин и Гуз-Грин. К утру 29 мая, после почти тридцати шести часов ожесточенных боев в траншеях, десантники достигли своих целей и взяли более 1000 аргентинских пленных. Восемнадцать британских солдат были убиты, и в три раза больше было ранено. Среди погибших был командир 2-го парашютно-десантного батальона, подполковник Эйч Джонс, который был позже посмертно награжден крестом Виктории. Это было справедливо объявлено впечатляющим боевым подвигом, но из-за ограниченных ресурсов 3-я бригада коммандос могла поддержать только одну крупную операцию на батальонном уровне. Победа 2-го парашютно-десантного батальона, хотя и удовлетворила требование политиков о быстрой победе над противником, означала что продвижение 42-го коммандо вперед к горе Кент было отложено.

Для нас рассвет 29 мая выдался ясным и ярким, доказав что климат Фолклендских островов может меняться всеми четырьмя сезонами в любой заданный двадцатичетырехчасовой период. Температура все еще была низкой, а ветер не утихал, но большую часть того дня солнце одерживало победу над зимними шквалами. Не зная о том, что произошло в Гуз-Грин, мы по-прежнему были озабочены погодой, горой Кент и отсутствием морских пехотинцев.

Я был благодарен за любую передышку от дождя и снега, поскольку был на часах, спрятавшись среди скал и наблюдая за своими секторами, глядя вниз на хутор Эстансия-Хаус, приютившийся в долине в нескольких милях к северо-западу. Склоны горы передо мной оставались нетронутыми, когда я услышал медленный, ровный стук лопастей вертолета. Принесенный ветром с другой стороны, он не был ни грохочущим шумом «Уэссекса», ни высоким воем «Си Кинга», а чем-то менее знакомым.

Звук становился все громче, а потом я их увидел. Когда до заката оставался час, а солнце уже опускалось за холмы на западе, из-за высоты появилась пара вертолетов «Белл» UH-1. «Хьюи» развернулись, обогнув склон горы, и направились по долине в нашу сторону. Культовый вертолет общего назначения, прославленный благодаря своему повсеместному использованию во Вьетнаме. А также имущество, которое американцы продали Аргентине.

Оба «Хьюи» приземлились в низине, примерно в километре от нас. Я подсчитал количество солдат, когда они вылезали из кабин, и наблюдал, как они прятались среди травы и камней, в то время как вертолеты поднялись и полетели обратно в долину. Их было двенадцать. Даже на расстоянии в 1000 метров, я мог видеть, что каждый человек был нагружен своим оружием и рюкзаком. Они поднялись, выстроились в рыхлый патрульный строй и начали подниматься из низины к нам .

Я посмотрел на своих товарищей по засаде — всех двоих. «Какого хрена?», - подумал я, но оставил это при себе. Вместо этого мы с Найджем начали прикидывать, как наш крошечный отряд из трех человек справится с отрядом аргентинцев, превосходящий нас в четыре раза. Готовясь покинуть скальное укрытие нашей позиции, мы убедились что вооружены, проверили, что в подсумках есть гранаты, а запасные магазины всегда под рукой. Мы уже собирались спускаться с гребня, чтобы устроить внезапную засаду и обойти их с фланга, когда по радио объявился командир 16-го отряда.

Я втиснулся в узкую расщелину между двумя плитами, образующими естественный бруствер, и занял позицию для ведения огня. Свет быстро угасал. 16-й отряд двигался вниз по склону, рассредотачиваясь по мере приближения, их очертания становились все более размытыми с наступлением темноты и увеличением расстояния, когда они приближались к своей добыче. Они не были замечены противником, который все еще приближался и вот-вот должен был достигнуть края большого каменного выступа. Расстояние между двумя наступающими группами людей приближалось к 100 метрам или около того. Я затаил дыхание.

Долина наполнилась быстрым треском обмена выстрелами. Сквозь более редкое стакатто полуавтоматического огня винтовок была слышна тяжелая пулеметная дробь единых пулеметов 16-го отряда, каждая очередь полная смертельной угрозы и мощи. Трассирующая пуля пронзила темноту и отскочила от камней. Крики, настойчивые и неистовые, смешивались с шумом, некоторые на английском, некоторые на испанском.

Я взглянул в сторону миномета, все еще спрятанного под камнями и разобранного на три составные части. На это нет времени, подумал я. Поэтому я схватил РОП, сбил колпачок с трубки и выпустил в воздух 1,5-дюймовую осветительную ракету. Она взмыла в ночное небо с громким протяжным свистом, когда маленькая ракета взмыла вертикально вверх, ее точка света пронзила темноту и появилась высоко надо мной, во внезапной яростной вспышке. Она ярко горела под небольшим парашютом, который отбрасывал на землю мерцающие тени, дрейфуя над головой. Это была большая ошибка. Позади нее, освещенный висящий дымный след вел прямо ко мне. Дерьмо.

На мгновение все, казалось, превратилось в замедленную съемку. Затем воздух вокруг меня разорвался от быстро движущегося металла, когда аргентинцы, казалось, сменили прицел и сосредоточили основную часть своего огня на нижней части дымового следа. Стержни красных трассирующих пуль прорезали свой путь ко мне сквозь ночь. Камни вокруг меня внезапно начали шипеть от попадающих пуль и осколков кварцита, когда пригнулся под своим импровизированным бруствером.

Шум был ужасающим, и мой мир сомкнулся вокруг меня. Я впивался в него глазами, в яростной попытке стать как можно меньше. Бесконечный поток пуль жужжал надо мной и вокруг меня, как рой разъяренных пчел, когда пули врезались в скалу и рикошетили справа и слева от меня. Я не мог быть уверен, но аргентинцы, вероятно, стреляли только из своих штурмовых винтовок. Если бы у них был пулемет, огонь мог бы быть более плотным и смертоносным. Но даже расколотый осколок камня причинил бы ужасный ущерб, если бы он попал в мягкую плоть. Я молился, мое затруднительное положение обнажало мою смертность, и задавался вопросом, сколько это еще может продолжаться.

А потом все внезапно закончилось. Огонь в низине начал затихать. Снизу послышались новые крики, в основном на испанском. Противник отходил, пользуясь покровом темноты, чтобы разорвать контакт и скрыться. Я рискнул выглянуть за край скалы. Осветительная ракета погасла, и на каменный ручей вернулась тьма. Раздался одиночный выстрел и прозвучало последнее короткое стаккато пулемета, когда аргентинцы отступили в ночь. Контакт, вероятно, длился всего десять-пятнадцать минут, хотя казалось, что он продолжался несколько часов. Действия начались одновременно обе сторонами, но неожиданность в сочетании со скоростью и агрессией помогли выиграть перестрелку.

На низину опустилась тишина. Она была нарушена движением среди скал и криками на английском языке, когда Воздушный отряд перестраивался и командир проводил перекличку, чтобы проверить, есть ли какие-нибудь потери и раздавая указания. Парни отреагировали на команду отступить к гребню и доложили, что с ними все в порядке. Однако двух не было.

Раненые в результате перестрелки были доставлены обратно в наше расположение, поскольку минометная позиция была также назначена в качестве пункта первой помощи для эскадрона. Первым, сильно прихрамывая, прибыл парень по имени Эл Роджерс, ему помогал другой боец. Задняя часть одной из его ног была повреждена каменными осколками. Мы его уложили и я потянулся за патрульной аптечкой. Мы начали обрабатывать его раны, когда подошел Дикки Палмер, которого наполовину несли двое парней. Ему было больно и выглядел он плохо. Навыки, отточенные в отделении травматологии Национальной службы здравоохранения дали о себе знать, и мы сразу же сосредоточили на нем свое внимание.

Раскрыв аптечку с капельницами, перевязочными материалами и бинтами, я потянулся за самым необходимым, чтобы раненый остался жив. Лежа на животе, Дикки застонал, когда мы стянули с него штаны, что, по крайней мере, дало понять что необходимости проверять его дыхание нет. Приоритетом было найти и остановить кровотечение. Высокоскоростные пули разрывают плоть и кости, нанося катастрофические повреждения при попадании в крупные кровеносные сосуды и органы. Но Дикки повезло. С помощью экранированного фонарика, мы смогли разглядеть глубокую борозду в том месте, где пуля прошла через мышцу его левой ягодицы, оставив уродливую рану длиной 15 и глубиной почти 5 сантиметров. Пуля вошла и вышла, не задев его бедренную артерию и большую берцовую кость, хотя попав в цель, ударила как кувалдой.

Он сумел рассмеяться и, среди прочего, сказал мне «Отвали». Он снова поморщился, пытаясь дать мне понять, что мне нужно поработать над своим поведением у ложа больного. Что еще более помогло, так это то, что кое-кто сделал ему укол морфия, прежде чем промыть рваную рану и туго перевязать ее индивидуальным пакетом первой помощи, чтобы остановить последнее кровотечение.

Нам удалось стабилизировать состояние Дикки и Эла, но им обоим требовалась хирургическая помощь и я отправил запрос на эвакуацию в штаб эскадрона. Каждый медик и командир хотят поскорее убрать раненых с поля боя. От времени, необходимого для перемещения раненых, с момента получения ими ранения до надлежащего медицинского ухода в госпитале, зависит как их выживание, так и степень их выздоровления. Однако, несмотря на все усилия «штабных», они сообщили мне, что медицинский вертолет для эвакуации не прибудет в ближайшее время, чтобы забрать наших раненых. Им не нужно было объяснять мне, почему.

Я подозревал, что вертолеты были перенаправлены на другие задачи. Наращивание сухопутных сил по-прежнему отнимало драгоценные летные часы. Фюзеляжи вертолетов были разбиты, не в последнюю очередь из-за необходимости собрать раненых после атаки 2-го парашютно-десантного батальона на Гуз-Грин. Дикки и Элу придется терпеливо ждать, пока не освободиться исправный вертолет. От штабных пришло сообщение, что Седрик надеется, что сможет вытащить их запланированным на поздний вечер вертолетным рейсом.

Мы уложили их в спальные мешки и сделали все возможное, что бы им там было как можно удобнее. Ночью я проверил, как там Дикки. От боли он был в состоянии как после нокаута. Введение еще дозы морфия немного смягчило ситуацию, но по мере того, как проходил шок от удара, а нервы приспосабливались к воздействию раны, опиаты оказывали лишь ограниченное действие, а сырость и холод ему мало помогали. Забота о Дикки заставила меня задуматься о странной геометрии случайности в бою. Ему повезло, хотя везение здесь понятие относительное. На долю дюйма правее, и пуля перерезала бы ему артерию и раздробила бедренную кость. Если бы это произошло, он истек бы кровью за считанные минуты, и я сомневаюсь, что мы могли бы его спасти. Если бы пуля пролетела чуть левее, она бы его совсем не задела.

Место засады зачистили с первыми лучами солнца следующим утром. Не было никаких признаков погибших аргентинцев, но 16-й отряд нашел и забрал их рюкзаки, которые были в спешке сброшены и оставлены среди камней. Парни принесли свою захваченную добычу на нашу позицию. В рюкзаках было полно снаряжения и кое-что было получше нашего. Мы были похоже на группу детей на Рождество, когда они вытаскивали содержимое рюкзаков.

Аргентинские пайки были кулинарным изыском, по сравнению с сублимированными арктическими блюдами, к которым мы привыкли. Маленькие баночки с мясом викуньи, южноамериканского родственника ламы, были восхитительны по сравнению с нашей привычной кашей. Мы разделили еду и был проведен импровизированный аукцион других предметов снаряжения. Деньги из рук в руки не переходили, но заявки принимались с учетом необходимости. Когда появился совершенно новый спальный мешок, победитель должен был остаться только один. Он был передан мне.

Он был набит высококачественным пухом и без длинной центральной молнии, вшитой в мешок британского производства, которая пропускала холод и позволяла смотреть сквозь ее зубцы на звезды, когда вы лежали в нем ночью. Кто-то также подкинул мне аргентинский эквивалент ножа «Ка-Бар». В ножнах из шкуры и сделанный из не закаленной стали, он был дешевой копией моего американского оригинала, но имел зазубренное лезвие и мог быть удобным инструментом, за неимением лучшего.

Владельцы некоторых брошенных рюкзаков ненадолго появились примерно через час, хотя они были слишком далеко, чтобы предпринять какие-либо попытки вернуть свое имущество. Я заметил остатки патруля на фоне далекого хребта, направляющегося к своим позициям в направлении Стэнли. Они находились примерно в 5 километрах к востоку от нас. После контакта мы установили миномет и рассеянные фигуры представляли собой заманчивую мишень.

Седрик, вероятно, почувствовал, что мы уже привлекли к себе достаточно внимания. Мы разбили им нос, и убийство отступающего патруля не имели бы никакого существенного значения для нашей способности удерживать гору Кент до прибытия 42-го коммандо. Вероятно, он был прав, хотя аргентинцы с нами еще не закончили.

Бильбо их заметил первым. Он был на позиции единого пулемета в 19-м отряде, вместе с Роем Фонсекой, заметил фигуру краем глаза. Он снова огляделся и увидел двоих из них, осторожно продвигавшихся на открытом месте возле скал, где располагался 17-й отряд на юго-западном углу позиции эскадрона. Он не был уверен, но они выглядели как противники.

Внезапно раздалась стрельба и отчетливый разрыв, по крайней мере, одной взорвавшейся гранаты. Мы взялись за дело, как только услышали начало стрельбы, одновременно получив запрос по сети на поддержку огнем миномета. Первый же выстрел загнал опорную плиту в торф, закопав ее в болотистую почву. Я мысленно застонал, снова вспомнив остров Пеббл. Но грунт был тверже, чем то болото у Большого пруда.

Один из парней получил от гранаты осколочные ранения в спину, и его доставили на нашу позицию, чтобы за ним присмотрели. Теперь у нас было трое раненых, которых нужно было вытащить. Вертолет медицинской эвакуации, на который мы надеялись в тот вечер, не появился, так как видимость ухудшилась, а шквалы дождя со снегом закрыли возможность вылетов вертолетов. Это также означало, что продвижение вперед 42-го коммандо также будет снова отложено.

Раны от осколков другого раненого были неприятными, но не серьёзными. Однако, я начал беспокоиться о Дикки. Мы пытались его согреть, напоив горячим чаем до заката. Но он страдал от холода. Температура могла бы снизить риск того, что его рана снова начнет кровоточить, а также частично снизить риск заражения, но нам нужно было как можно скорее его вытащить.

17-й отряд, как мог, похоронил двух погибших аргентинцев. Зарыв тела неглубоко в торфе, они поставили в изголовье кварцитовые плиты, чтобы пометить каждую из могил. У обоих солдат были двойные идентификационные бирки. Одну оставили с покойным, другую взяли для передачи координат места захоронения, для последующего сообщения и эксгумации, если аргентинцы захотят забрать своих мертвецов.

Так и не было выяснено, чего именно пытался добиться противник своими действиями в районе горы Кент. Сообщалось, что до нашего прибытия этот район время от времени патрулировался, и группа, попавшая в засаду 29 мая, возможно, была послана с намерением обозначить какое-то присутствие. Кроме того, они могли быть даже посланы с целью попытаться устроить засаду нам. Последующие действия, возможно, были преднамеренными попытками разведать и прощупать наши позиции. Они могли быть отдельной группой противника, пытающейся внести свой вклад, или просто солдатами, отбившимися от своего подразделения, и отчаянно пытающимися выйти к своим.

Возможно, позже в тот же день была предпринята более согласованная попытка аргентинцев, но она была остановлена на своем пути парой «Харриер» GR3 Королевских ВВС. Я видел, как первый реактивный самолет пронесся на бреющем между нашей позицией и горой Челленджер, наполнив долину ревом двигателя «Пегасус Роллс-Ройс». Он скрылся из виду в долине, направляясь к Стэнли. Отдаленный разрыв снарядов откатился в нашу сторону, указывая на то, что он нашел свою цель, на которую его навел невидимый патруль из эскадрона «G». «Харриер» обстрелял ракетами и сбросил кассетные бомбы на группу аргентинской морской пехоты, численностью около роты, когда сотня с лишним солдат противника занимала позиции в долине. Это был также замечательный образчик полета.

Самолеты версии GR3 Королевских ВВС первоначально были направлены на юг, чтобы дополнить «Си Харриеры» в роли истребителей противовоздушной обороны. Однако, поскольку самолеты военно-морского флота сами справлялись с защитой от аргентинских воздушных атак, пилоты КВВС с авианосца «Гермес» смогли сосредоточиться на своей основной роли в качестве штурмовиков. Разработанная для работы с наземных полос, навигационная система GR3 не была способна инициализировать загрузку данных во время движения и качки палубы. Следовательно, пилоты были вынуждены работать без нашлемных дисплеев и навигации GPS для своих навигационных средств и вооружения. Вместо этого, они должны были делать все, используя карту, компас и секундомер, летя на высоте менее 30 метров над землей и двигаясь со скоростью до 960 километров в час. Эта технология была не лучше той, что была доступна пилотам штурмовиков 40-х годов, но они не сталкивались с современным зенитным оружием с радиолокационным наведением, как выяснил ведомый первого «Харриера», следивший за атакой.

Мы видели, как второй GR3 пронесся мимо нас, перевернулся и резко снизился ниже гребня прямо перед нами. Вскоре за этим последовала аналогичная серия взрывов, но на этот раз к ним прибавился сильный треск автоматического огня с земли, поскольку аргентинцы, пришедшие в себя после первого удара, отошли от изумления и когда второй «Харриер» зашел под тем же углом атаки, использовали все, что у них было.

Я этого не видел, но некоторые парни, стоявшие дальше, наблюдали за подбитым GR3, когда он отходил, получив очевидные повреждения. Он явно попал в беду, поскольку пилот попытался направить свой самолет обратно на «Гермес», дислоцированный где-то далеко в море. Они мысленно пожелали ему удачи, хотя и не были уверены, что у самолета есть какие-то шансы. Этого и не произошло. С пробитыми пушечным огнем топливными баками, пилот катапультировался над морем и был спасен «Си Кингом».

Патруль аргентинцев из пяти человек был высажен с вертолета в долине к западу от места на карте под названием Эстансия-Хаус, на некотором расстоянии от того места, где 16-й отряд устроил засаду. Они были замечены в некотором отдалении, снова направляясь в нашу сторону, и, вероятно, должны были прибыть на закате, когда ожидались первые подразделения 42-го коммандо. Седрик был уведомлен и приказал Джону Гамильтону разобраться с ними. Горный отряд атаковал противника в сумерках с близкого расстояния.

Сокрушительный шквал пулеметного и ружейного огня заставил аргентинский патруль бежать к каменному ручью. Бинси был в своей стихии, когда стрелял в них из снайперской винтовки L42. Возможно, он был одним из лучших снайперов в эскадроне, но переделанная в снайперскую винтовка Ли-Энфилда со скользящим затвором имела ограниченную дальность стрельбы до 800 метров. Условия низкой освещенности снизили эффективность оптического прицела, что еще больше затрудняло стрельбу. Однако, имея против себя два пулемета и снайпера, противник залег среди камней и оставался там. Вот тогда-то мы и получили запрос на оказание поддержки минометом.

Джейк ввел координаты в прицел миномета, вращая ручки наводки на сошках, чтобы добиться правильного выравнивания, и отрепетовал информацию для Найджа, прежде чем рявкнуть «Пошел!», когда закончил. Получив почти мгновенный приказ Найджа открыть огонь, я засунул мину в трубу, инстинктивно пригибаясь и прикрывая уши руками от взрыва, когда мина вылетела из ствола с тяжелым ба-бахом.

Я закидывал мины в ствол. Пригибаясь между выстрелами, хватая следующую и подавая ее после того, как предыдущая мина покинула миномет. Наши действия были четкими и быстрыми; мы с толком потратили время, работая с этой системой оружия в Кении. Снаряды упали среди камней, где укрылся аргентинский патруль, с пятью отчетливыми взрывами, каждый с интервалом в долю секунды. Это был опасный огонь, на близкой дистанции, и парни из 19-го отряда знали, что они просят: мины, которые попадут в непосредственной близости от их собственных позиций. Тем не менее, одна небольшая ошибка с нашей стороны, и мы могли бы убивать или калечить наших собственных людей «дружественным» огнем. Я тщательно отскреб ствол мини-щеткой, типа той, что используют трубочисты, чтобы очистить внутреннюю часть трубы от нагара, сохраняя ее готовой и точной для следующего залпа. Это произошло быстро.

Следующая мина уже была в стволе. Джейк проверял прицел каждые пару выстрелов, чтобы убедиться, что все на месте. Я не спускал глаз с импровизированной опорной плиты. Плита из кварцита все еще держалась и не давала плите зарыться в торф. Я крикнул «Мины вышли!», когда последняя мина была отправлена в путь.

Секундой позже последние звуки разрывов снарядов при столкновении разнеслись по долине и эхом отразились от склонов возвышенности. Грохот стрельбы из стрелкового оружия тоже затих. Найдж держал Джейка и меня в курсе того, что происходило на другом конце линии связи, из докладов, которые Джон отправлял обратно по рации.

Вертолеты, прилетевшие той ночью с коммандос, наконец-то позволили нам вывезти наших собственных вместе с ранеными аргентинцами. Нас предупредили, чтобы мы подготовили троих раненых; эвакуация не могла произойти достаточно быстро. Два парня с осколочными ранениями смогли бы спуститься к месту посадки вертолета с небольшой помощью, но Дикки был в плохом состоянии, и его нужно было переносить к посадочной площадке вертолета на пончо.

Потребовалось четверо, чтобы перенести его вниз, в углубление, лежащее у южного края позиции эскадрона, что означало пронести Дикки и его снаряжение на 300 метров по неровной, изломанной почве в темноте. Мы начали двигаться сразу после контакта с 19-м отрядом и все еще потели и кряхтели, когда услышали приближение вертолетов с запада. Пульсирующий шум множества винтов, несущихся к нам сквозь темноту, становился все громче, по мере их приближения, а затем к югу от позиции 18-го и 19-го отряда вспыхнула еще одна перестрелка.

«Штабные» сообщили пилотам, что посадочная площадка чистая, так что Бог знает, что они подумали, когда темноту под ними прорезали красные линии трассирующих пуль. Должно быть, там была целая эскадрилья «Си Кингов», а с ними и единственный уцелевший «Чинук». Чтобы ускорить переброску, Майк Роуз убедил пилота прилететь и помочь «Си Кингам». Это была серьезная просьба.

Экипаж с позывным Браво Ноябрь выполнял обычный полет, когда «Экзосеты» врезались в «Атлантик Конвейор». Летя к «Гермесу», большой вертолет рисковал быть сброшенным за борт, так как препятствовал критически важным действиям «Харриеров». В конце концов, он обрел дом в Сан-Карлос, но без какого либо технического обслуживания. Пилот Королевских ВВС выполнял свое первое боевое задание с помощью ПНВ, которым он никогда раньше не пользовался. «Чинук» с грохотом зашел на посадку, неся на подвеске 105-мм орудие, а еще два, вместе с расчетами, находились внутри. Выгрузив артиллерийские орудия, он быстро поднялся в воздух. Ограниченный туннельным зрением ПНВ, и без сомнения, отвлеченный линиями трассеров, пилот задел поверхность впадины, повредив одно из колес и только чудом сумел доставить тронутый ржавчиной вертолет обратно в Сан-Карлос.

Имевшие боевой опыт экипажи «Си Кингов» сделали посадку менее насыщенной событиями, доставив остальную часть батареи и подразделения головной роты 42-го коммандо. Мы приготовились к погрузке раненых, двигаясь прямо к десантным люкам, когда морские пехотинцы высыпали наружу. На лицах молодых «сапог» отразился испуганный трепет, когда увидели раненых, ожидающих загрузки в вертолеты, в то время как ночное небо вокруг них было испещрено следами от пуль.

Мы повернулись, чтобы вернуться на свои позиции, когда взлетел «Си Кинг». Удаляющийся звук вертолетов сменился шумом от артиллерийской полубатареи, вступающей в дело в суматохе криков, ругани и металлического лязга, когда разворачивались орудийные станины, вскрывались боеприпасы и забивались стойки буссолей.

Перестрелка, шедшая вокруг позиции на юге, занимала нас большую часть оставшейся ночи. Я был обеспокоен тем, что у нас не хватит минометных мин, чтобы отвечать на запросы, но мы смогли раздобыть несколько дополнительных мин у минометного взвод морской пехоты, которые начали устанавливать свои шесть минометов рядом с нашим. Майк Роуз появился на нашей позиции, так как он прибыл с морскими пехотинцами.

Во время очередного затишья в стрельбе, Макс Гастингс самостоятельно вернулся в наше расположение. Я собирался восхититься отвагой и жаждой информации этого выдающегося газетчика, но вместо того, просьбы к нам об интервью, чтобы добавить его к одному из своих репортажей, у него была более насущная проблема.

Минометы морской пехоты в ту ночь не действовали, и «сапоги» воспользовались возможностью придавить подушку. Командир минометного взвода и его старший сержант забрались в двухместную палатку и быстро заснули. Когда поступил следующий запрос, я на мгновение заколебался, прежде чем отправить в ствол первую мину и посмотрел на Найджа.

Хотя морские пехотинцы в ту ночь не стреляли из своих минометов, артиллеристы из 29-го коммандо Королевской артиллерии открыли огонь сразу после рассвета. Вскоре после того как встало солнце, земля во впадине позади нас, казалось, раскололась с оглушительной какофонией звуков, когда 105-мм снаряды были выпущены с максимальными зарядами. Дула артиллерийских орудий изрыгали острые вспышки пламени, освещавшие тусклое утреннее небо, когда орудия с глухим стуком откатывались назад по торфу. Затворы раскрылись с громким лязгом, когда пустые латунные гильзы были выброшены и досланы новые снаряды.

Это было впечатляющее зрелище, перемежаемое выкрикиваемыми командами управления огнем, поскольку полубатарея работала в методичном ритме, выпуская фугасные снаряды по отдаленным аргентинским целям на востоке вокруг Стэнли. 29-е коммандо доверило честь сделать первый выстрел командиру полка, что стало достойной данью уважения человеку, который так упорно добивался захвата горы Кент.

Макс Гастингс так и не нашел свои камеры, но он исполнил свое желание увидеть огни Стэнли раньше, чем любой другой репортер. Комполка также позволил ему использовать один из передатчиков SAS, чтобы отправить свою статью прямо в редакцию в Лондоне, что подарило ему сенсацию, так как он был единственным журналистом на месте событий и мог также обойти громоздкие официальные каналы Министерства обороны для отправки репортажей. Затем он улетел на вертолете обратно в Сан-Карлос, вместе с Роузом. Когда они взлетели, оставив позади гору Кент, с легкими орудиями, обстреливающими позиции противника вокруг Стэнли, командир полка повернулся к журналисту, и сказал:

Аргентинцы выпустили в нашу сторону несколько 155-мм снарядов, что означало, что нам приходилось передвигаться, прислушиваясь к свисту летящих снарядов. Хотя снаряды противника были гораздо большего калибра, чем наши собственные орудия, они нечасто попадали и взрывались дождем размокшей грязи, поскольку торф поглощал большую часть осколков. Если бы они прилетали в большем объеме, с большей точностью ложась среди камней, где мы находились, это было бы другое дело. Но аргентинцам так и не удалось заглянуть внутрь. В течение следующих трех дней эскадрон «D» оставался с подветренной стороны горы Кент, не занимаясь почти ничем, кроме как прислушиваясь к нечастым снарядам и изо всех сил пытаясь согреться.

С несколькими сотнями морских пехотинцев, занявших высоты, и батарей орудий позади нас, мы больше не чувствовали себя одинокими. Аргентинцы больше не предпринимали попыток проникнуть в этот район, и та возможность, которая у них имелась, чтобы захватить жизненно важные позиции, была упущена. 3 июня были замечены десантники из 3-го парашютно-десантного батальона, приближающиеся к нам из района Эстансия-Хаус; сообщалось, что 45-е коммандо наступало им на пятки.

Они проделали марш-броском без привалов 40 с лишним миль от Сан-Карлоса, и если судить по нашим ногами, то их, должно быть, были в ужасающем состоянии. Им оставалось пройти еще 10 миль, чтобы добраться до Стэнли, но главный приз кампании по освобождению Фолклендских островов, казалось, был в пределах их досягаемости. Впереди предстояли тяжелые бои, но оборона аргентинцев вокруг столицы теперь находилась под прицелом нашей артиллерии, и битва за ее обладание вот-вот должна была начаться.

Я посмотрел на лица парней, сидевших напротив меня в вертолете. На каждом — маска усталости от лишений на горе Кент. Каждое из них было зеркальным отражением моего собственного — лохматые, с недельной щетиной и отпечатком усталости. Открытые участки кожи обгорели и покраснели от длительного пребывания на ветру, губы потрескались, покрылись волдырями и высохли от холода, а глаза были затуманены и в них будто насыпали песка из-за дней недосыпа. Головы качались и падали на грудь во влажных смоках, стоящих колом из-за пота и грязи и испятнанных черным.

Мы были почти больны от усталости и голода, и перспектива принять душ, нормально поесть и нормально выспаться ночью в тепле и сухости корабля, была самой главной мыслью в каждой голове. Ожидаемое казалось мучительно близким, когда «Си Кинг» поднялся над высотами вокруг Сан-Карлос-Уотер. Но оно откладывалось из-за загруженности летной палубы, которая отмахнулась от нас и отправила в режим ожидания где-нибудь за кормой «Фирлесса».

О Господи, только не еще раз. Просто посадите этот чертов вертолет. Я заставил себя выглянуть в иллюминатор и сосредоточиться на мире подо мной. Был поздний вечер. Якорная стоянка казалась более оживленной, поскольку малые суда на скорости курсировали между кораблями и берегом, продолжая насыщать свалки снабжения, возникшие по краям пляжа. Справа от себя я увидел главный перевязочный пункт, развернутый на заброшенном мясокомбинате в заливе Аякс, на западном краю мелководного залива в ту ночь, когда сбежал с «Канберры».

Именно туда должны были доставить наших раненых. Я подумал о Дикки и задался вопросом, было ли для спасения его жизни использовано хирургическое оборудование, выгруженное с десантного катера в ту ночь, когда я сбежал с «Канберры». Они называли его «Красно-зеленой машиной жизни», поскольку большинство его клиентов были десантниками и морскими пехотинцами. Работая в примитивных условиях, на операционных столах, установленных среди разрушенных остатков старой скотобойни и на покрытом пылью полу, медики проводили необходимые операции и лечение, чтобы стабилизировать состояние раненых, прежде чем эвакуировать их для дальнейшего лечения в госпитале на борту лайнера «Уганда».

Хирурги были загружены после Гуз-Грин, когда на носилках доставили раненых из 2-го парашютно-десантного батальона, оглушенных и дрожащих после ночи, проведенной на поле боя. В ближайшие дни они будут еще более загружены, как только начнутся бои за Стэнли. Но вплоть до окончания войны, все британские раненые, добравшиеся до бухты Аякс, покидали это место живым.

С неудержимым наращиванием британских сил на берегу и захватом 3-й бригадой коммандос горы Кент, аргентинцы знали, что теперь это только вопрос времени, когда их оборона вокруг Стэнли будет сокрушена и их недолгому пребыванию на Восточном Фолкленде придет конец. Свирепость воздушных атак противника на якорную стоянку кораблей также снизилась, и поскольку они не могли обеспечить непосредственную воздушную поддержку своим войскам в районе Стэнли, аргентинские ВВС мало что могли сделать, чтобы повлиять на исход войны. Оперативная группа выиграла воздушное сражение. А поскольку основная часть войск противника окопалась вокруг столицы, основное внимание британской кампании было сосредоточено на разгроме их там.

В основном нетронутые, за исключаем нескольких обстрелов с моря и нападений «Харриеров», а также уничтожения нескольких вспомогательных судов, они вызывали беспокойство одним своим присутствием. Если их не остановить, войска аргентинцев на Западном Фолкленде могли бы начать рейды через узкий Фолклендский пролив против тылового района в Сан-Карлосе. Они также могли быть усилены, либо для усиления позиции Аргентины на любых последующих после падения Стэнли переговорах, либо с намерением продлить войну и сделать необходимость возвращения Западного Фолкленда более дорогостоящей.

Когда мы приземлялись на «Фирлессе», по оценкам разведки Буэнос-Айрес планировал высадить на остров десантный батальон. В результате, наши старшие командиры хотели развернуть часть британских сухопутных сил на Западном Фолкленде, чтобы следить за уже размещенными там аргентинцами и нанести поражение любым дополнительным войскам, если они будут переброшены с материковой части Аргентины. Поскольку все британские части были направлены на Восточный Фолкленд, задача выпала на долю эскадрона «D». Это была именно та скрытая роль, к которой полк готовился для любой европейской войны.

Расположенный в 12 милях от Восточного Фолкленда по ту сторону пролива, Западный Фолкленд имеет такой же ландшафт изрезанных холмов, лугов и торфяных пустошей, как и его более крупный сосед. Часть его населения, насчитывающего чуть менее 300 человек, была рассредоточена между уединенными фермерскими поселками, но большинство было сосредоточено вокруг крупнейших общин в Фокс-Бей на юге и Порт-Ховард на севере, которые находились каждый на своем конце 20-мильной крутой прибрежной гряды холмов, идущей вдоль восточной стороны острова. Разведывательные патрули эскадрона «G» на Западном Фолкленде были отозваны к началу июня, но они сообщили об размещении аргентинских частей размером около батальона примерно в тысячу человек численностью, при поддержке артиллерии и вертолетов, в каждом из поселков.

- Цель командира полка состоит в том, чтобы помещать противнику на Западном Фолкленде получить подкрепление. Задача состоит в том, чтобы развернуть разведывательные патрули и НП, и быть готовыми задействовать эскадрон, чтобы сорвать усилия противника, если они попытаются развернуть больше войск, либо выдвинутся с теми войсками, что у них уже есть на острове.

- 16-й отряд займет возможную зону высадки аргентинцев, которая была определена на открытой местности, рядом с главной дорогой, проходящей между двумя основными населенными пунктами. Воздушный отряд, оснащенный ракетами «Стингер», будет сбивать любой вертолет противника и громить выживших десантников аргентинцев на земле. 18-й отряд выдвинется и будет наблюдать за возможным наблюдательным пунктом аргентинцев на вершине горы Розали. Расположенный в 10 милях от Порт-Ховарда, он, как полагают, сообщает о передвижениях британских кораблей в Фолклендском проливе. Если возникнет подходящая ситуация, Мобильный отряд будет вызван, чтобы его устранить.

- Это означает, что один из вас должен будет остаться здесь и будет направлен в 17-й отряд, который босс держит в резерве и будет базироваться на «Сэре Ланселоте» со штабом эскадрона. Они будут в пятнадцатиминутной готовности, чтобы действовать как отряд быстрого реагирования, если нам понадобится больше мускулов, или нужно будет вытащить нас из дерьма. Корабль был поврежден бомбой, но Седрик говорит, что танкодесантный корабль в достаточно хорошем состоянии, чтобы разместить эскадрон, так что это будет новое место базирования, как только мы уйдем. Есть вопросы?

До заката оставалось всего несколько часов. Если нам повезет, к тому времени, когда мы спланируем каждый из наших патрулей и подготовим снаряжение, мы сможем принять горячий душ и перекусить на камбузе перед взлетом. Роскошь высушить одежду и хорошенько выспаться ночью исчезла вместе с необходимым временем на операцию. Запасы эскадрона были перевезены с «Интрепида», и в моей сумке оказалось несколько сухих носков, футболка и пара трусов, но все, что я носил на горе Кент — ботинки, перчатки, смок и носки — было мокрым и останется мокрым. Мы также были вымотаны неделей, проведенной в мокрых торфяных ячейках, открытых любой непогоде.

Мы притащили карты, подзорные трубы, шанцевый инструмент, батареи для рации и пополнили боеприпасы, а также раздобыли достаточное количество арктических пайков, чтобы их хватило на шесть дней, которые мы должны были провести на Западном Фолкленде. Опять же, было только одно меню и нам предстояло еще неделю есть сублимированное куриное филе. Рюкзаки были упакованы на ангарной палубе, размещение каждого предмета обсуждалось, поскольку все, что нам было нужно, пришлось бы тащить на спине. Тот набор сухих вещей, который у меня был, я сложил в прорезиненный рюкзачный карман американского производства, а отдельные предметы были завернуты в пластиковые пакеты для дополнительной гидроизоляции. Мы должны были отсутствовать меньше недели, так что единственной запасной пары трусов, которая у меня была, хватило бы на время операции.

Для 19-го отряда задача состояла в том, чтобы наблюдать и докладывать, а не сражаться, поэтому мы ограничили наше вооружение винтовками и несколькими гранатами; единые пулеметы и одноразовые гранатометы были оставлены. Скрытность и маскировка были бы нашим основным оружием, и любая информация, которой мы располагали о Фокс-Бей, была бы ключевой. Нам были доступны доклады эскадрона «G», чтобы изучить детали расположения целей, поэтому мы с Эйдом сели с чайком, чтобы прочитать информацию и составить карту маршрута и вероятных мест размещения НП.

Как всегда, подготовка к бою прошла как в тумане, поскольку дневной свет за пределами танковой палубы уже начал угасать. Я уже почти собрал вещи, а мой рюкзак лежал готовый к отправке на стальной палубе, рядом с моей раскладушкой. Я быстро прикинул в уме время. Может быть, я смогу принять душ и выкроить несколько минут прикорнуть перед отбытием? Затем пришло время подождать.

Мы с Бинси отправимся в Фокс-Бей во втором патруле под командованием Эйда, а Рой присоединится к патрулю Джона, направляющемуся в Порт-Ховард. Но до этого оставалось целых двадцать четыре великолепных часа, из-за того что погода сменилось сильными шквалами и плотными низкими облаками; условия были слишком плохими для полетов. Это было так, как если бы нам только что дали отсрочку от петли палача.

Патруль Джона высадили первым, где-то к северу от Порт-Ховарда. Мы полетели дальше, направляясь на юг, и приземлились за высотой в 2000 футов, отмеченной на карте как Те-Босомс. Двухконусная гора скрывала место посадки и шум вертолета от поселка в Фокс-Бей, расположенного более чем в 7 милях к югу. Ночь была безлунная, с юго-запада дул холодный ветер. И то и другое помогло скрыть наш подход к зоне операции, которую мы выбрали по карте, примерно в миле от поселка.

Линия заграждения, на которую мы налетели, внезапно появилась перед нами и преградила нам путь, когда мы поднялись на небольшой холм. Построенные для контроля за рассеянными стадами овец, проволочные заграждения на Фолклендских островах простирались на несколько миль и были отмечены на картах, что делало их хорошими ориентирами. Но этой там не должно было быть.

Именно тогда мы поняли: карта не врала, ошиблись мы. Линия заграждения была отмечена в докладе эскадрона «G», что означало, что мы были почти внутри позиции аргентинцев. Мы слишком далеко продвинулись патрулем и вот-вот наткнемся на передовые окопы противника. Земля, по которой мы шли, плавно спускалась под уклон; она также была утоптана и обглодана поколениями овец на вольном выпасе. Это означало, что мы прошли ее быстрее, чем думали. Дерьмо.

Послышались еще несколько голосов. Не похоже было, чтобы они нас обнаружили, но время близилось к рассвету. Пятнистые полосы света уже расплывались по небу. Помимо того, что мы будем обнаружены, как только тьма рассеется, существовала еще одна опасность. Эсминец «Гламорган» должен был на рассвете обстрелять поселок. Если бы мы остались там, где были, даже если бы нас не увидели аргентинцы, был хороший шанс погибнуть от наших собственных 4,5-дюймовых осколочно-фугасных снарядов. Нам нужно было двигаться, чтобы избежать опасности попасть под обстрел наших пушек, и спрятаться в укрытии, прежде чем нас заметят. И нам нужно было это сделать быстро.

Мы вернулись по своим следам, пятясь в темноту, не смея издать ни звука. Отойдя на пару сотен метров, мы ускорили шаг. Только расстояние и укрытие могли бы нас спасти. Мы снова мчались наперегонки с дневным светом, что означало бы нашу гибель, если бы нас застали на открытом месте. Мы должны были двигаться быстрее.

Мы выбрались на проселочную дорогу, ведущую из поселка. И хорошо, и не очень хорошо. Это означало, что мы могли двигаться быстрее, и это помогло бы нам уйти дальше от снарядов корабельных пушек. Но это была очевидная возможность, на которую были наведены орудия аргентинцев; если бы они застали нас здесь, они бы нас прижали.

Мы поднажали сильнее, ноги и легкие протестовали против усилий и веса на наших спинах, пока мы боролись за безопасное расстояние и необходимость найти укрытие. Я не был уверен, что у нас все получится. Свет уже пробивался через темноту и окрашивал наше окружение в монохромные цвета. Очертания фигур становились все более различимыми. Я мог распознать отдельные камни на земле, силуэты парней вокруг меня становились все более четкими, и это подтверждало, что окружающая местность была голой задницей. Спрятаться было негде и мы проигрывали гонку со временем, расстоянием и скоростью.

Оно также давало хоть какое-то укрытие от глаз противника и смертоносных осколков, но все равно, было слишком открыто, и становилось светлее. Не было никакого другого выбора. Эйд решил, что так тому и быть. Мы двинулись в дефиле, его стены скрывали наши фланги, но наши спины все равно были бы видны противнику, как только рассветет. Мы продвигались вперед по камням и болотам, идти становилось все труднее, мы замедлялись. Торфяная трясина засасывала наши ботинки, наполняя их водой и усиливая сопротивление при движении, мышцы бедер болели от напряжения. Я поскользнулся на камне, вес моего рюкзака меня опрокинул и я по пояс провалился в трясину.

Бинси помог мне, вытащив из трясины, едва удержавшись от смеха над моим невезением. Безвыходность ситуации становилась очевидной, когда Эйд исчез за крутым поворотом выемки влево. Он появился обратно, энергично размахивая рукой со сжатым кулаком вверх и вниз, показывая, чтобы мы поспешили. Изгиб оврага скрывал нас от поселка, а также зарос высокой растительностью — достаточно, чтобы обеспечить временное укрытие патрулю из четырех человек, который вот-вот будет пойман на открытом месте.

Мы сняли наши рюкзаки, прежде чем протолкнуться внутрь и прорубить себе путь, освободив место и оставив позади себя целые стебли. Мы втянули внутрь наши рюкзаки и перевели дыхание, когда утренний свет ярко забрезжил между небольшими просветами в листве над нашими головами, и первые снаряды обстрела начали падать в поселке. Каждый снаряд приземлялся с могучим грохотом, проталкивая шум через дефиле к нам. Но мы были достаточно далеко, непосредственная опасность миновала и на какое-то время мы были в безопасности.

Непосредственный риск попасть под снаряды «Гламоргана» или быть замеченными аргентинцами миновал. Однако, мы все еще были слишком близко к противнику, и у любого прилежного патруля при прочесывании были бы хорошие шансы нас обнаружить, если бы они решили пройти по съезду. Растительность обеспечивала укрытие от посторонних глаз, но это было не самое подходящее место для боя или бегства. Шансы выжить в перестрелке с патрулем противника, находясь в ловушке в овраге, были бы невелики. Но двигаться при дневном свете было бы безумием. Нашим единственным вариантом было сидеть тихо, надеясь, что аргентинцы за нами не придут, и ждать наступление темноты. Если нам нужно было отлить, мы просто должны были перевернуться на другой бок и надеяться, что пар от нашей мочи, сконденсировавшись в холодном воздухе, не выдаст нашего расположения; в противном случае, мы просто лежали и дрожали от пронизывающего холода.

Чтобы получить связь на дне оврага, мне нужно было установить антенну. Я раздвинул кусты и осторожно выглянул наружу, прежде чем выползти из листвы и подняться по склону входа, волоча за собой проволоку. Используя свой дешевый Ка-Бар в качестве колышка, я прикрепил провод к ножу, чтобы создать наклонную антенну. Если бы провод был расположен низко над землей, его было бы труднее обнаружить, хотя земля, скорее всего, поглотила бы часть сигнала. Однако, это было наше единственное средство передачи ВЧ-сигналов без установки длинной штыревой антенны.

Ответа из оперативного отдела эскадрона на «Сэре Ланселоте» не было. Я отрегулировал усилитель, и попробовал еще раз, но все, что я мог услышать, это слабое шипение помех в наушнике. Я снова набрал сообщение, последовательность точек и тире, но снова ничего. Я продолжал пытаться, пока Эйд не велел мне остановиться.

Место, которое Джон и Рой в конце концов выбрали для организации своей операции, расположенное среди обвалившихся скал и выступов кварцита на вершине высокого хребта, возвышающегося над поселком Порт-Ховард, было далеко от идеального. Это место было близко к линии горизонта, и в нем не хватало пространства для лёжки, которая должна была располагаться в нескольких сотнях метрах от нее у подножия другой стороны хребта. Это означало, что патруль будет разделен большим расстоянием и они не смогут поддерживать друг друга в случае неприятностей. С первыми лучами солнца стало ясно видно поселок, раскинувшийся перед ними на дальнем конце морской бухты в полумиле отсюда. Приход утра спровоцировал движение между десятком или более домов с жестяными крышами и хозяйственных построек, поскольку аргентинские войска начали появляться вокруг своих позиций, а члены небольшой гражданской общины начали заниматься своими повседневными делами.

- Большой белый дом в центре, с зеленой рифленой крышей, должно быть, дом управляющего фермой, - сказал Джон, приникнув к оптической трубе «Свифт», установленной в расщелине скалы. Рой сидел рядом с ним, достаточно близко, чтобы они могли разговаривать тихими голосами, обмениваясь информацией о том, что они смогли увидеть.

Место для лежки было расположено примерно в миле от позиции Джона и Роя, в небольшой пещере у подножия с восточной стороны хребта. Характер местности не позволял разместить тыловую зону где-либо поближе к НП. Это была нестандартная процедура, и Джону не нравилось разделять патруль таким большим расстоянием. Никто так не делал; они были слишком далеко, чтобы поддержать друг друга взаимным огнем, но это было решение продиктованное географией. На гребне было недостаточно места, чтобы разместиться без риска быть замеченными. Все, что Джон и Рой наблюдали в поселке, должно было быть передано назад, двум бойцам в пещере по тактической рации ближнего действия, а затем передано в оперативный центр на танкодесантном корабле из лежки азбукой Морзе, используя PRC-320 в заранее определенное время сеанса связи.

Скрывавший нас кустарник, возможно, был удачной находкой, но мы все еще не были в видимости Фокс-Бей. Остальная часть унылой открытой вересковой пустоши вокруг поселка была лишена укрытий, и потребовалась вся следующая ночь, чтобы переместиться на новое место и организовать НП. Мы нашли небольшой возвышающийся холм в 4 километрах к северу от поселка. Ни деревьев, ни живых изгородей не было, нам пришлось копать укрытие.

Наши лопаты легко прорезали мягкий торфянной верхний слой почвы, и мы позаботились о том, чтобы отложить пучки травы в сторону. Потом мы наткнулись на скалу. Взяв кирку, один из нас разрыхлил твердую поверхность, а другой затем выкопал битый камень, складывая добычу на пончо. Как только оно было полно, другая пара из команды отнесла нейлоновую простыню, тяжелую из-за камней и земли, и сбросила ее содержимое в озерцо, в 200 метрах. Небольшой пруд помог скрыть мусор, но это была медленная непосильная работа. Пара копальщиков проделала всего несколько дюймов в твердой почве, прежде чем потребовалось поднять и сбросить еще один груз пончо. Это продолжалось несколько часов, пока яма не стала достаточно глубокой, чтобы в ней могли разместиться двое людей в сидячем положении, так, чтобы их глаза были на одном уровне с краем поверхности земли.

Затем поверх натянутого полотнища пончо уложили дерн, чтобы обеспечить укрытие над головой, укрытие от непогоды и сделать так, чтобы НП сливался с фоном бледно-желтых пучков травы. Между крышей землянки и почвой, в передней части укрытия, был оставлен небольшой зазор, достаточный для смотровой щели. Заключительной работой в ту ночь было укрепление углубления в низменности и превращение его в неглубокую траншею, в 50 метрах от тыла НП. Замаскированная пончо и индивидуальными маскировочными сетками, лежка могла скрывать двух людей, лежащих лицом друг к другу. Она также служила тыловой зоной и обеспечивала защиту тыла НП. К тому времени, как мы закончили, рассвет был уже не за горами. Наступившее утро подтвердило, что мы выбрали хорошую позицию. НП сливался с окружающим миром, невидимый ни для кого, если только они не шли прямо по нему. Отсюда также открывался превосходный вид на Фокс-Бей.

Я остался на лежке с Бинси, в то время как Эйд и его напарник сидели впереди, в НП. Поселок раскинулся впереди перед ними, так как местность опускалась к морю. Даже на расстоянии 4 километров скопление фермерских сараев и белых домов с зелеными крышами из гофрированного железа было различимо невооруженным глазом. Здания тянулись к береговой линии и единственному причалу, выходящему в залив.

Через оптическую трубу с 60-кратным увеличением он мог разглядеть в деталях очередь аргентинских солдат, выстроившихся на завтрак к полевой кухне возле самого большого дома, размеры которого выдавали в нем дом управляющего фермой. Почти бесформенные в своих пончо и шлемах американского образца, они топтались в шеренге, пытаясь разогнать утренних холод в замерзших конечностях, сжимая в руках котелки, с небрежно повешенными на плечи винтовками.

Расположение пункта приема пищи наводило на мысль, что аргентинцы использовали дом в качестве своего штаба. Большинство аргентинских траншей были вырыты вдоль берега, обращенного к морю. Другие были разбросаны по поселку под кустами утесника, который был завезен на острова и десятилетиями выращивался, чтобы служить защитой зданий от ветра. Группа блиндажей была расположена по обе стороны дороги, ведущей в поселок. Обращенные в нашу сторону, это были позиции, на которые мы едва не вышли предыдущей ночью. В каждом блиндаже, казалось, был пулемет, с которым управлялся, по крайней мере, один солдат. Какими бы замерзшими и несчастными они не выглядели, они также производили впечатление людей настороже.

Еще дальше Эйд насчитал четыре аргентинские 105-мм легкие гаубицы, маленькие и приземистые на вид. Наличие артиллерийской батареи подтверждало, что Фокс-Бей, скорее всего, были занят по меньшей мере батальоном пехоты. Это была грозная сила, которая была способна выстоять против целой бригады. Возможно, они страдали от непогоды, но их было много, и со своими пулеметами и артиллерией, они быстро справились бы с патрулем из четырех человек, вооруженных только винтовками, если бы обнаружили, что мы за ними наблюдаем.

В то время, как наше новое местоположение было хорошим, связь — нет. Я пытался связаться с эскадроном с первыми лучами солнца. Я рискнул использовать более длинную наклонную антенну, и сделать ее выше, чтобы уменьшить помехи от земли, но это ничего не дало. То, что мы передавали, не принималось в 50 милях к востоку от нас в Сан-Карлосе. Если связисты из эскадрона «D» посылали нам сигналы, мы их тоже не принимали. Даже в заранее оговоренные сеансы, когда и оперативный центр эскадрона и развернутые патрули были бы в сети, не было ничего, кроме хлюпающего месива электронных помех, когда я передавал сообщения.

Около полудня я снова попытался вызвать по рации эскадрон «D», когда над нашими головами просвистели две высокоскоростные пули. Я замер. Резкие выстрелы разбудили Бинси. Он выскользнул из спального мешка и инстинктивно потянулся за винтовкой и РПС. Я прижал палец к губам и с помощью сигнала большим пальцем вниз указал на присутствие противника, после чего поднял маленькую тактическую УКВ рацию, которая связывала нас с передовым НП.

Я вполголоса передал Бинси то, что сообщил Эйд, пока мы проверяли предохранители на нашем оружии и готовились отреагировать, если начнется стрельба. Казалось, прошла целая вечность, напряжение было подобно сжатой пружине. Через несколько секунд мы могли вступить в бой с ними, или прорываться к запасной точке сбора. Черт, никакой связи. Что бы ни случилось, мы были предоставлены сами себе, и не смогли бы позвать на помощь. Даже если бы мы действительно вызвали кого-нибудь из эскадрона, было маловероятно, что они доберутся до нас вовремя.

Более четкое представление того, что происходило с овцами, было в Порт-Ховарде. Через телескоп с их позиции НП на гребне, Джон наблюдал за трактором, буксирующим длинный плоский фермерский прицеп, когда тот выехал из овчарен и подъехал к позиции роты аргентинцев, которую они заметили на возвышенности. Трактор, когда он добрался туда, останавливался у каждой траншеи.

Аргентинский патруль, который мы видели возле Фокс-Бей, подтвердил, что мы все еще были слишком близко к поселку. Если аргентинцы собирались отстреливать свободно бродящих по вересковой пустоши овец, чтобы снабжать свой гарнизон едой, они скорее всего вернуться, когда им ее понадобится больше. Мы с Бинси посмотрели друг на друга, оба зная, что нам придется снова двигаться, как только стемнеет.

Гордо возвышавшиеся над равниной окружающих вересковых пустошей Те-Босонс выглядели как лучший вариант для новой операции. Как только стемнело, мы засыпали прежний НП, тщательно восполнив каждый тяжелый груз земли. Затем мы отступили на 6 километров, поднялись вверх по склону и начали рыть новый НП чуть ниже гребня на переднем склоне. Мы закончили его как раз перед первыми лучами солнца. Наступившее утро показало, что у НП были хорошие сектора обзора вплоть до Фокс-Бей.

В течение следующих трех дней мы держали поселок под наблюдением, подмечая детали, чтобы создать картину жизни, подтвердить численность противника и его вероятные намерения, а также определить любые важные цели. Мы засекли случайные транспортные средства, въезжающие в Фокс-Бей и выезжающие из него, отметили как аргентинцы регулярно перемещали свои артиллерийские орудия, в попытке защитить их от обстрелов с моря. Мы наблюдали, как каждое утро выстраивалась длинной змеей очередь на полевую кухню, а затем отслеживали отдельные группы солдат, когда они расходились обратно по своим окопам, что позволило нам проверить их численность и точное расположение оборонительных позиций.

Но лютый холод и пронизывающий до костей ветер оставались непрекращающимися. Мы работали посменно, двое наблюдателей в НП, другая пара на лёжке, по очереди дежурили у рации, прикрывали подходы к тылу, немного спали и ели. Неподвижное лежание на мерзлой земле превратилось в пытку терпением, поскольку сырость просачивалась в одежду и спальные мешки. Возможность заварить горячий сладкий чай была даром Божьим. В дневное время, вне поля зрения и под землей, мы разогревали наши пайки и ели сублимированное куриное филе с рисом, до наступления темноты.

Ночью температура опускалась на несколько градусов ниже нуля, но темнота также давала единственную возможность немного размяться и выпрямить затекшие, уставшие, ноющие конечности. На вторую ночь в новом НП я отправился за водой для остальных бойцов патруля. В кромешной темноте я спустился по задним склонам холмов к пруду, расположенному в 400 метрах ниже по склону. Это было вне поля зрения противника, так что я не слишком беспокоился о том, что остался один.

Я приближался к озерцу и наслаждался возвращением тепла в мое нутро, когда впереди услышал движение. Я остановился и опустился на одно колено, одновременно снимая с предохранителя свою винтовку. Все еще увешанный флягами с водой, я замер, вглядываясь в темноту впереди и внимательно прислушиваясь к любому звуку. Ничего. Я осторожно двинулся вперед, все еще пытаясь просканировать темноту вокруг меня: по прежнему, ничего. Внезапно впереди меня послышалось какое-то движение и шум. Приклад моей винтовки уже был у моего плеча, ствол инстинктивно поднялся в боевое положение, мой палец нажал лег на спусковой крючок, пока увиденное и услышанное обрабатывалось в моем мозгу. Заметив хлопающие перья, мой большой палец автоматически нажал на предохранитель, когда пара испуганных горных гусей с разноголосым га-гаканьем поднялась из темноты и взмыла в воздух над моей головой.

Помимо риска быть выданным парой испуганных гусей, или быть замеченным взводом противника в Саливан-Хаус, еще одна угроза обнаружения исходила с воздуха. Каждый день над головой пролетал аргентинский вертолет «Аугуста-109», проходивший транзитом между Фокс-Бей и Порт-Ховардом. Поскольку Босомс были очевидным ориентиром между двумя поселками, вертолет летел над ними достаточно низко, чтобы мы могли разглядеть усы пилота и зеркальные летные очки через щели в сетке укрытия.

Каждый раз, когда над нами пролетал «Аугуста», я молился, чтобы он не посмотрел вниз. Он никогда этого не делал. Я подозреваю, что пилот был озабочен необходимостью лететь на бреющем и необходимостью быть начеку, из-за рыскающих реактивных «Харриеров». Мы отправили данные о перемещениях вертолета во время обычных сеансов связи вместе со всей другой информацией, которую мы собрали. В ответ на то, что мы отправили, мы получили простое подтверждение из штаба эскадрона. Никогда не было никаких намеков, что наши доклады вызвали какую-то реакцию, но это не мешало мне спросить. Я заканчивал каждую передачу словами: «У вас есть что-нибудь для нас?»

За пределами нашего мира Оперативная группа была занята подготовкой к взятию Стэнли, и если мы не сообщали о чем-то значительном, например, о крупном подкреплении или перемещении войск, они были довольны тем, что оставили Фокс-Бей, чтобы разобраться с ним после падения столицы. Мы ничего не знали о событиях, разворачивающихся в 50 милях от нас на Восточном Фолкленде, таких как трагическая гибель более пятидесяти британцев в результате воздушной атаки на валлийскую гвардию на борту «Сэра Галахада». Эсминец «Гламорган» был подбит «Экзосетом», запущенным с берега. Не зная о более широкой войне, мы оставались в коконе нашего собственного тихого маленького захолустного мирка Западного Фолкленда. Но это должно было вот-вот измениться — с ужасными результатами.

Дым от горящего торфа поднимался из труб и уносился ранним утренним бризом над крышами из гофрированной жести. Пастушеские собаки залаяли в своих загонах, и петухи начали перекличку, когда дневной свет заполнил восточный горизонт позади Роя, а поселок в Порт-Ховарде начал приходить в движение. Это могло бы выглядеть спокойной буколической сценой сельской идиллии, если бы не лютый холод и присутствие аргентинцев. Они уже начали выстраиваться в очередь за скудным завтраком из полевой кухни, расположенной рядом со школой поселка, который тянулся вдоль долины, противоположной береговой линии под ним, в виде небольшого скопления домов.

Рой вернулся на передовую позицию вместе с Джоном, незадолго до заката, чтобы сменить Джимми и его напарника, когда заметил выброшенную обертку от конфеты. Рой не видел ее раньше, и был уверен, что накануне, когда они перенесли НП дальше вдоль хребта, ее там не было. Но ее присутствие, лежащее там, среди камней, предвещало неприятности. Рой попытался осмыслить то, что он обнаружил. Он исключил появление детей из поселка, поскольку аргентинцы держали всех гражданских под стражей в Порт-Ховарде.

Черт, это скверно, подумал он. Должно быть, ее выбросил солдат из аргентинского патруля. Нам нужно убираться отсюда к чертовой матери. Проблема была в том, что босс отошел отлить. Чего ни один из них не знал, так это того, что другая половина их патруля, уже говорила по рации, пытаясь сообщить им, насколько плохи будут дела.

Это был не случайный поисковый патруль: противник, казалось, двигался целенаправленно, поскольку они набирали высоту и неуклонно взбирались по крутым склонам хребта. Им предстояло подняться на несколько сотен футов, и еще было время предупредить Джона и Роя о приближающейся опасности. Джимми включил рацию PRC-320 и передал предупреждение.

Джимми продолжал пытаться. В отчаянии он переключился на маленькую двустороннюю тактическую рацию и рискнул выйти из пещеры, чтобы скорректировать свою позицию в попытке улучшить связь. Его голос становился все более умоляющим, его разум молил: ответь на это чертово сообщение! Но атмосферные условия были против него; сигнал был слишком слаб, чтобы перескочить через гребень. По-прежнему, ничего, пока он наблюдал, как патруль противника взбирается все выше по гребню. Они были вне пределов досягаемости эффективного огня стрелкового оружия, а затем исчезли, перевалив через гребень.

Лодочный отряд был наготове на случай такой чрезвычайной ситуации. Они свалились с коек, подхватили свое оружие и снаряжение и бросились вниз по трапу, чтобы собраться на летной палубе танкодесантного корабля. Учитывая срочность ситуации, они были готовы отправиться в путь в считанные минуты, чтобы попытаться вытащить из дерьма своих товарищей.

Чудесным образом, они оба остались невредимы, и вбитый порядок действий одержал победу над шоком от взрыва. Рой срочно вызвал помощь по рации, но ответа не последовало. Снова сбой связи. Джон уже стрелял, когда Рой вырвался из частичного прикрытия, создаваемого камнями. Быстро двигаясь, используя прикрывающий огонь своего босса, чтобы сделать первый рывок вверх по склону, затем он опустился на одно колено и начал стрелять, инстинктивно зная, что позади него Джон начнет двигаться, повторяя отработанную тысячи раз на стрельбищах последовательность стрельбы и маневра.

Джон снова начал стрелять, что стало для Роя сигналом к очередному рывку. Стреляя на ходу из подствольного гранатомета М203, он как одержимый бросился на противника. Первая ответная реакция, заключавшаяся в том, чтобы ошеломить противника, сработала, ярость атаки Джона и Роя вынудила их залечь. Но численное превосходство патруля аргентинцев начало сказываться, когда они оправились от первоначального шока от яростной наступательной реакции Джона и Роя и начали отстреливаться от двух отчаянных бойцов SAS, которые вели перестрелку с ними на открытом месте.

Рой начал двигаться, когда пуля вскользь попала ему по руке, заставив крутануться винтовку, а сила удара сбила его с ног. Другие выстрелы аргентинцев удерживали его на месте. Когда его «Армалайт» оказалась вне пределов досягаемости, он был прижат к земле. Когда вокруг него пули вспарывали землю, он поискал Джона, и заметил его неподвижно лежащим дальше по склону позади него. Его разум лихорадочно работал. Он заорал на нападавших во весь голос:

Внезапно командный голос, ясный и полный власти, заставил аргентинцев прекратить огонь. Рой неподвижно лежал в отчаянии, когда два солдата противника вышли из укрытий, чтобы снять с него снаряжение и забрать в плен. Другие двинулись к Джону, и немедленно начали оказывать первую помощь, когда было уже слишком поздно. К тому времени, как они добрались туда, он уже истек кровью.

Когда пришел кодированный сигнал, я понял, что дело плохо. К тому времени, как мы получили сообщение, командир эскадрона выяснил, что Джон был убит, а Рой попал в плен. Это была шокирующая новость, но нам все еще предстояла работа, и события в Порт-Ховарде имели для нас серьезные последствия. Как связист патруля, Рой должен был иметь все одноразовые коды для шифрования наших сигналов, и следовало предположить, что теперь они попали к противнику и были раскрыты.

Система одноразового кодирования основана на длинной последовательности случайных букв или цифр, которые создают бессмысленное зашифрованное сообщение. Это может быть расшифровано принимающим радистом, только в том случае, если получатель имеет блок кодов, идентичный тому который использовался отправителем. Это был неразрушимый код, но громоздкая система, особенно при отправке и получении сообщений азбукой Морзе. Я приготовился принять важную передачу, поскольку новые коды передавались по рации. Это началось с первой из серий точек и тире, которые начали передаваться позже той же ночью.

Потом все начиналось снова. Я не мог кодировать в перчатках, поэтому отупляющую работу пришлось делать с замерзающими пальцами под прикрытием пончо при свете ручного красного фонарика. На расшифровку и создание нового одноразового блокнота ушло три с половиной часа. Но мои неудобства бледнели по сравнению с тем, что Рою пришлось пережить в Порт-Ховарде.

После того, как его схватили, Роя отвели в поселок, где ему завязали глаза и связали за спиной руки. Сначала он думал, что его могут расстрелять, вместо этого он был посажен в яму пресса для овечьей шерсти, размером метр на два, в большом сарае для стрижки возле пристани поселка. Провонявший овечьим навозом и бараньим жиром, лишенный всякого света, он превратился во временную темницу, в которую был брошен дожидаться своей участи Рой.

Пока Роя уводили в качестве пленного, в оперативном зале на борту «Фирлесса» шла борьба за выделение «Си Кинга» для группы быстрого реагирования. Запрос Седрика о вертолете был отклонен на том основании, что все вертолеты были необходимы для подготовки к последнему наступлению на Стэнли и бедственное положение наших товарищей осталось без внимания. Пилоты 846-й эскадрильи хотели выполнить это задание, но командующий десантной группой был неумолим; все вертолеты были необходимы для поддержки боев, разворачивающихся вокруг Стэнли на востоке. Потребовалось личное появление Майка Роуза и его вмешательство, чтобы заставить образумиться старшего морского офицера, и было решено отправить вертолет, чтобы предпринять отчаянную попытку спасти патруль в Порт-Ховарде.

«Си Кинг» летел быстро и низко, перебрасывая парней из 17-го отряда через Фолклендский пролив. Седрик и Дэнни Уэст пошли с ними, но для Джона и Роя было уже слишком поздно. Группе быстрого реагирования удалось подобрать Джимми и его напарника, после того, как те вплавь преодолели несколько сотен метров по ледяным внутренним водам, чтобы успешно спастись и добраться до места эвакуации вертолетом. Но когда контакт закончился, Седрик мало что мог сделать, кроме как вернуться в Сан-Карлос с тяжелым сердцем, зная что он потерял двух человек из своего эскадрона.

Неудача в Порт-Ховарде также означала, что мы должны были рассмотреть жизнеспособность нашей собственной позиции. Если аргентинцы обнаружили один НП в тылу своих войск, они будут искать остальные. Мы обнаружили увеличение частоты и численности патрулей, высланных из Фокс-Бей, что увеличило риск быть обнаруженными. Мы начали наблюдать, как группы из двенадцати солдат через равные промежутки времени покидают поселок, иногда пешком, иногда их везли дальше и высаживали на автомобиле. Они рассыпались веером в вытянутую линию, осторожно продвигаясь вперед и осматривая землю в поисках любых признаков наблюдательного пункта. Но перенос НП с наступлением ночи был сопряжен с таким же риском, как и пребывание на месте. Поэтому мы грызли ногти и задерживали дыхание каждый раз, когда появлялся патруль.

Шли дни, и голод стал таким же нашим врагом, как и аргентинцы. Смерть Джона и пленение Роя произошли 10 июня. За день до этого мы последний раз ели сублимированное куриное филе. Отправленные на выход 4 июня, на ожидаемый срок менее недели, мы взяли еды на шесть дней, включая один аварийный рацион, который мы несли в наших разгрузках. После шестого дня мы отчаянно рылись нашем снаряжении, в поисках случайно завалявшегося на дне рюкзака чайного пакетика, или кусочка шоколада, забытого и заплесневевшего в подсумке. Каждая находка отмечалась с нескрываемым ликованием, но вскоре мы подчистили каждый предмет от всего съедобного. Голод терзал наши животы, а головы болели от недостатка пищи. От пронизывающего холода было хуже вдвойне. Ветер был убийственно холодным, и хотя это место обеспечивало укрытие, наши руки и ноги ужасно страдали от многочасового бездействия.

Единственным утешением от нехватки пищи было то, что она уменьшала потребность в дефекации. Если нам нужно было отлить, мы могли откатиться в сторону и справить нужду, оставаясь скрытыми. Если мы хотели облегчиться, мы ждали темноты, вылезали из укрытия и заворачивали отходы в пластиковый пакет, прежде чем закопать. Но однажды мне понадобилось отойти по нужде, и я не мог дождаться заката. Я был на часах, когда почувствовал слабость в кишечнике. Бинси лежал лицом ко мне, его лицо было в нескольких дюймах от моего, когда он дремал.

По крайней мере, это ненадолго отвлекло меня от того, насколько я был голоден. Но вскоре боли вернулись. Я запретил себе зацикливаться на своих часах и желать, чтобы стрелки двигались быстрее. Оставаться бодрым, даже на холоде, стало непросто. Ночью я напрягал глаза, которые, казалось, были набиты песком, вглядываясь в темноту, чтобы обнаружить любые признаки движения и приближения противника. Усталость сыграла злую шутку с моим разумом, и странные очертания внезапно вырисовывались в ночи, пока я галлюцинировал и боролся с соблазном сна.

С каждым днем мы становились все более уставшим. Единственным утешением было то, что аргентинцы в Фокс-Бей тоже страдали. Большинство из них жили в траншеях: через телескоп «Свифт» мы могли видеть, как они вылезают из своих затопленных ячеек. Используя свои пончо, чтобы укрыться от холода, они бродили по поселку, как бесформенные несчастные фигуры. С тех пор, как мы установили за поселком наблюдение, мы не видели ничего, что можно было бы идентифицировать как пополнение припасов. Вместо этого мы наблюдали, как патрули каждый день выходили и убивали все больше овец, которых затем варили и раздавали им из полевой кухни.

В Порт-Ховарде было не лучше. Оставшись без пайков и питаясь субпродуктами от местных жителей, аргентинцы были близки к голодовке. Рой томился в своей норе в земле. Периодически его охранники наклонялись, чтобы схватить его и вытащить из овчарни, прежде чем потащить по деревянным тротуарам, усыпанным грязью и обрезками шерсти, в соседнюю ниссеновскую хижину для допроса. (Хижина Ниссена — сборное полукруглое строение с каркасом из гофрированной стали, прим. перев.) Его захватчики подозревали, что он из сил специального назначения, и хотели знать, из какой он части и что он делал на хребте.

С каждым разом аргентинский капитан становился все злее и начинал кричать на Роя, несколько раз клацал затвором и, придерживая пальцем, спускал курок оружия, требуя объяснить откуда оно взялось. Рой был на опасной территории, не будучи уверенным, пытался ли его тюремщик просто подшутить над ним, или у него были более зловещие намерения. Рой считал патроны, когда они вылетали из оружия и падали на земляной пол. Его дознаватель становился все более нервным каждый раз, когда затвор пистолета скользил вперед и досылал очередной патрон из магазина.

Рой знал, что в нем может поместиться до двенадцати 9-мм патронов и задавался вопросом, не собирается ли невменяемый офицер застрелить его последним патроном. Он сосчитал до девяти, наблюдая, как латунный цилиндрик с блестящим верхом вращается в воздухе. Как раз перед тем, как он приземлился в пыль, раздался мощный грохот, и взрывная волна сотрясла металлические стены хижины, сотрясая ее конструкцию и выбивая стекла.

Снаряд Королевского военно-морского флота не долетел до намеченной цели — аргентинских окопов на холме над поселком. Он приземлился в центре Порт-Ховарда, где уничтожил местный продовольственный склад, и резко прервал допрос Роя, когда его инквизитор побежал в укрытие. Небольшая ошибка корабельной артиллерии могла предотвратить безвременную кончину, поскольку охрана бесцеремонно затолкала Роя обратно в дыру в сарае для стрижки овец, в то время как более меткие снаряды летели со стороны моря и разрывались на возвышенности над поселком.

За исключением первой ночи, когда мы зашли слишком близко к поселку, военно-морской флот не обстреливал Фокс-Бей. Мы также не видели никого из местных жителей, которые жили в поселке. Их было меньше по сравнению с Порт-Ховардом, и они привыкли жить в подвале в доме управляющего, что обеспечивало определенную безопасность от ударов «Хариерров» и обстрелов с моря. Из того, что мы смогли разобрать, между так называемыми освободителями и освобожденными было мало взаимодействия. Наше наблюдение за первыми позволяло предположить, что аргентинцы даже возможно и не считали себя таковыми. После нескольких месяцев воздействия непогоды и лишений их уныние заставило меня задуматься, насколько усердно они будут готовы сражаться, чтобы защитить Стэнли. Но наверняка мы не знали.

Одинокий красноспинный ястреб пролетел высоко надо мной на фоне темного утреннего неба, которое грозило снегопадом. Я уже собирался закрыть глаза но это привлекло мое внимание сквозь прорехи в маскировки, когда я лежал на спине в своем спальном мешке, который был туго затянут на шее в тщетной попытке защититься от холода. Единственное, что я мог слышать было слабое щебетание рации, когда Бинси повернулся, чтобы настроится на последний сеанс связи и заступить на следующую вахту. Наблюдая, как взлетает и парит ястреб, я почувствовал с ним странную связь. Как мы, он был одинок, отрезан от событий, хотя, пока мы боролись с каждым бесконечным часом голода, холода и скуки, хищная птица, по крайней мере, могла двигаться и охотится в поисках пищи.

Командующий аргентинскими войсками на Фолклендах подписал акт о капитуляции в 23:59 по «зулусскому» времени 14 июня, и с первыми лучами солнца эта новость была передана нам на следующий день. За те шесть дней, что мы были без еды, десантники и морские пехотинцы, вместе с батальоном шотландской гвардии, атаковали и захватили высоты вокруг Стэнли. Они понесли потери в некоторых ожесточенных боях, поднимаясь вверх, но их победы привели к краху всей оборонительной позиции аргентинцев. Войска противника беспорядочной толпой бежали обратно в столицу, и у их старших командиров не было никакого желания продолжать бои за ее удержание.

Эскадрон «D» вместе с другими приданными подразделениями сил специального назначения, сыграл свою роль в проведении еще одного диверсионного рейда, хотя и менее успешного, чем предыдущие операции в Дарвине, на острове Пеббл и на горе Кент. Подробности событий не были включены в передачу о капитуляции. Однако, это касалось всех аргентинских войск, в том числе и тех, что находились на отдаленных островах. Существовало опасение, что войска аргентинцев на Западном Фолкленде могут не знать о капитуляции, или не принять ее. В результате, нам было приказано оставаться в укрытии и на месте еще тридцать шесть часов, прежде чем отступить. Это была горько-сладкая новость. Окончание боевых действий всеми приветствовалось, но мысль о том, что еще полтора дня придется находиться под воздействием стихии без еды, была убийственной.

Приказ об отходе к месту эвакуации поступил ночью 15 июня, и нам было приказано быть в назначенном для посадки вертолета месте в 11.45 по «зулусскому времени» на следующий день. На это ушла целая вечность, но мы договорились дождаться полного рассвета, прежде чем трогаться в путь. День выдался тусклым и пасмурным, хотя видимость была хорошей, и мы в последний раз взглянули на позиции аргентинцев. Ничего не изменилось.

Все также выстраивалась очередь к полевой кухне, дневальные все также вычерпывали воду из окопов. Телескоп задержался на патруле в Саливан-Хаус, осознавая, что мы все еще находимся в пределах эффективной дальности их пулеметов в блиндажах, возле которых они продолжали дежурить. Если они не знали о капитуляции, или не чувствовали себя обязанными ей подчиниться, даже если они не могли уничтожить нас из своих пулеметов, когда мы сняли маску, они все равно могли вызвать минометы и дальнобойную артиллерию, расположенную в поселке.

Наше внезапное появление было немедленно обнаружено на позиции взвода противника, поскольку фигуры вставали в своих блиндажах, или передвигались по позиции, жестикулируя в нашем направлении. Несколько секунд мы вчетвером стояли неподвижно, не зная точно, что делать. Поэтому мы помахали им руками. Казалось, на другой стороне было такое же колебание, прежде чем они помахали нам в ответ.

После этого мы повернулись и пошли через Босомс. Нагруженные винтовками и тяжелыми рюкзаками, мы двигались медленно, слабые как котята, и почти засыпали на ходу после шести дней без пищи и неподвижного лежания на холоде в два раза дольше. Когда патруль поднялся на вершину холма, вырисовываясь силуэтом на фоне холодного серого горизонта, никто из нас не обернулся, чтобы посмотреть назад, прежде чем направиться вниз по другой стороне. Аргентинцы прекратили огонь. С нас было довольно и наша война закончилась.

Десять дней спустя мы оказались у хвостовой части самолета ВВС С-130 «Геркулес», стоявшего с работающими двигателями на взлетно-посадочной полосе с твердым покрытием аэродрома Стэнли. Мы ждали за рампой в хвосте самолета, обдуваемые пропеллерами и парами авиационного топлива, пока оперативный офицер полка горячо спорил с майором из Разведывательного корпуса, о том, кто сядет на первый самолет, направляющийся из Стэнли в Великобританию.

Горный отряд не принимал участия в действиях остального эскадрона во время последнего наступления на Стэнли. В то время как 18-й отряд был задействован в операциях на Западном Фолкленде, 16-й и 17-й отряды, усиленные патрулем SBS, совершили неудачный отвлекающий рейд в поддержку последней атаки 2-го парашютно-десантного батальона на Уайрелесс-Ридж, которая была одним из последних сражений войны. Попытки эскадрона пересечь узость бухты Порт-Ульям на надувных лодках, были отбиты сильным огнем 20-мм пушек аргентинцев. Лодки попали под сильный обстрел, как и группа огневой поддержки на своем берегу. К счастью, несколько ранений, полученных эскадроном, были на удивление легкими, но Бильбо сказал, что это было довольно сложно.

Бильбо был единственным из 19-го отряда, который принимал участие в операции, так как между ним и Роем произошел спор о том, кто отправится на НП в Порт-Ховард. Рой занял это место, так как он пропустил остров Пеббл из-за того, что не попал на рейс до острова Вознесения в самом начале всего этого. Он не хотел упускать еще одну возможность для действий, и в конечном итоге, получил их сполна.

Когда эскадрон зализывала свои незначительные ранения после вылазки под Стэнли, а аргентинцы капитулировали, дальше к западу Рой был освобожден из ямы пресса для шерсти в стригальных сараях Порт-Ховарда. После инцидента с пистолетом он больше не подвергался жестким допросам, и его плен закончился, как только известие о капитуляции дошло до войск противника на Западном Фолкленде.

Аргентинские солдаты, которые вытащили его из ямы в земле, казалось, были также счастливы этому, как и Рой. Они отдали ему честь и вручили берет аргентинских сил специального назначения, из уважения к его поведению во время плена и храбрости, которую он проявил, пытаясь с боем прорваться из НП. Ему позволили забрать его снаряжение, в том числе и куртку из гортекса, которая была изрешечена пулями во время перестрелки на хребте — удивительно, что ни одна не попала в его плоть. Он также нашел куртку Джона, которая была пропитана кровью.

Пока двое Рупертов спорили о полете из Стэнли, я осматривал наше окружение. Маленький аэродром с твердым покрытием был покрыт шрамами боевых действий. Он был усеян обломками поврежденного и брошенного аргентинского оборудования и самолетов. Единственный ангар был разрушен до металлического каркаса взрывами бомб, а крошечное белое здание аэровокзала было разнесено снарядами в щепки. Это также была сцена бессмысленного разгрома. Аргентинские солдаты гадили везде, где им заблагорассудится, и поверхность перрона и рулежной дорожки была покрыта человеческими экскрементами. В здании аэровокзала было также этого полно, как и брошенных шлемов, валяющихся на земле. Это красноречиво говорило о том, как нежеланные оккупанты обращались с островами и их народом, а также о наследии, которое они оставят.

Свет уже угасал, когда С-130 начал свой последний заход на посадку в Бриз-Нортон, почти три дня спустя. Солнце скрылось за горизонтом, позолотив легкие облака летнего вечера последними остатками золотого оттенка, открывая типичный английский пейзаж с лоскутными полями, линиями изгородей и лесами. Наблюдать за видом из иллюминатора, когда самолет снижался, было все равно что наблюдать, как под нами разворачивается гигантский транспарант, возвещающий о нашем возвращении домой. Я наслаждался моментом со своего места на рампе, пока колеса самолета не застучали по взлетно-посадочной полосе.

Это был единственный прием, который мы получили, не считая таможенника, который поджидал нас, когда мы, волоча ноги, выходили из самолета и возвращались в ангар. Нас всех предупреждали о страшных последствиях, если нас поймают с затрофееным аргентинским оружием. Как следствие, перед тем как мы направились на аэродром в Стэнли, за борт десантного корабля в Сан-Карлосе неистово полетели аргентинские пистолеты.

Мы разложили наше снаряжение в ряд на полу ангара, когда невысокий полный парень затушил сигарету и вышел из своего кабинета. Он бросил на нас беглый взгляд, а затем спросил, откуда мы прибыли. Кто-то сказал: «Фолклендские острова». Он улыбнулся, кивнул и сказал: «Молодцы, ребята», прежде чем повернуться и направиться обратно в свой кабинет, даже не взглянув на разложенные на полу рюкзаки и разгрузки.

Долгий перелет утомил нас, но именно пустые места в автобусе на обратном пути в Херефорд, заставили нас осознать всю чудовищность происходящего. Семь бойцов эскадрона были эвакуированы как раненые, включая Джеймса, Криса и Алекса, которые выбрались из «Морского короля», когда тот затонул. Все раненые, в конечном итоге, полностью выздоровеют и вернуться в часть. Но те, кто ушел на дно вместе с вертолетом, останутся в нем, что позже будет обозначена как морское захоронение, где-то глубоко в холодных, неумолимых водах Южной Атлантики. Потеря таких людей как Фил и Сид поразила всех нас, когда мы направлялись в темнеющие переулки сельской местности Оксфордшира, но гораздо большее влияние это оказало на семьи, которые они оставили в Херефорде.

Лоуренс Галлахер никогда не увидит свою еще не рожденную дочь, и не увидит, как растут две другие его маленькие девочки, а его жена, Линда, никогда не оправится от горя, вызванного его потерей. Не все потери были из эскадрона «D». Пэдди О´Коннор, чьи тренировки со «Стингером», вероятно, спасли жизни многим парням, когда их держал на прицеле «Пукара», никогда не узнает что его сын пошел по его стопам в армию и поступил в полк, который он любил. Джон Гамильтон был единственным бойцом эскадрона, похороненным в известной могиле. Аргентинские солдаты, которые его убили, похоронили его со всеми воинскими почестями на маленьком огороженном белым штакетником кладбище в Порт-Ховарде, жители поселка предоставили британский флаг для церемонии, прежде чем он был похоронен во влажной торфяной почве Западного Фолкленда. Джон был посмертно награжден Военным крестом за свою храбрость. Некоторые, в том числе аргентинский командир в Порт-Ховарде, говорили что это был быть Крест Виктории, за бой с превосходящими силами противника, когда исход мог быть только один. Это было слабым утешением для его убитой горем жены, и ребенок, которого они так отчаянно добивались, теперь никогда не появится.

Мало кто разговаривал во время обратного пути в Стирлинг-Лайнс; большинство из нас сидели или молчали наедине со своими мыслями, пока мы ехали всю ночь. Мы сдали наше оружие в оружейную и сбросили наше снаряжение, когда вернулись в лагерь. Затем я вышел через задние ворота и совершил короткую прогулку до участка, где жили семейные. Было уже поздно. Свет был выключен, когда я поднялся по дорожке и повернул ключ во входной двери. Как и остальным семьям, Лиз не сообщили о нашем скором возвращении. Когда я вошел в дом, наверху раздался испуганный крик, голос из темноты требовал сказать, кто там.

Вход в дом был первым соприкосновением с нормальностью повседневных вещей: теплом, запахом чистоты и ощущением упорядоченного расположения. Мне не составило труда приспособиться, хотя отсутствие необходимости носить оружие, или иметь под рукой РПС, было непривычно. Первые несколько дней я наслаждался простыми удовольствиями и зрелищами: быть с Лиз, держать ноги сухими, принимать ванну, смотреть телевизор, или пойти выпить и наблюдать за людьми, которые занимаются своими повседневными делами без страха или опасности.

Не было никаких воздушных угроз, или внезапного обнаружения, и все те вещи, о которых я мечтал, когда был мокрым, усталым, замерзшим и голодным, внезапно стали реальностью. Но это не изменило меня. Я просто снова привык к этому и продолжил дальше. Но по мере того, как я проводил время с Лиз, путешествовал по стране и встречался с семьей, я обнаружил, что тоскую по компании парней, которые тоже прошли через это. Мне не пришлось долго ждать.

Когда в середине июля вернулись остальные бойцы Оперативной группы, мы наблюдали за всем этим шоу с фанфарами по телевизору в Стирлинг-Лайнс, потягивая чай из кружек и находясь в режиме ожидания, одетые в наше антитеррористическое снаряжение. Это резко контрастировало с нашим собственным возвращением домой. Не было никаких парадов, воздушных шаров, толп или высокопоставленных лиц, которые встречали бы нас, когда мы посреди ночи возвращались на нашу базу. Некоторые, возможно, чувствовали себя разочарованными из-за недостатка внимания, но это было не в наших правилах, и мы не завидовали другим.

За предыдущие три месяца эскадрон «D» много путешествовал и много повидал. Мы одержали победу, потому что были более профессиональны, лучше обучены и более мотивированными, чем наш противник. Мы также оправились от наших неудач, приспособились и преодолели окружающую среду, с которой столкнулись, и те вызовы, которые она нам бросила. Но возвращение покрытых ржавчиной кораблей, многие из которых сыграли определенную роль в нашей истории, таких как «Гермес», «Антрим», «Бриллиант», «Фирлесс» и «Канберра», стало свидетельством того факта, что мы всегда были лишь очень маленькой частью гораздо более крупной военной машины.

Люди, которые спускались по трапу, были людьми сражавшимися в рукопашной штыком и гранатой на холмах вокруг Стэнли. Это были люди, защищавшие нас, когда защищали свои корабли при массированных воздушных атаках, и которые доставляли нас в бой, и шли на дополнительный риск, когда мы попадали в беду. Как и мы, они были военнослужащими, выполнявшими свою часть работы и подвергавшие себя опасности ради национального дела. У нас не было призыва к какому-то высшему побуждению или какому-то сверхчеловеческому резерву, из которого можно было бы черпать; любой мифический статус, которым мы обладали, был сомнительным. Наши мотивы были такими же, как и у них: хорошо выполнять свою работу, пройти испытания в бою и не подвести своих товарищей. Как и они, мы разделили ту же военную судьбу и ее трения, связанные с ошибками, неверной разведкой и случайными событиями удачи и невезения.

Успех на Фолклендских островах был достигнут благодаря готовности идти на риск, решимости, выносливости и импровизации, но он также результатом коллективных усилий каждого отдельного человека и подразделения, принимавшего в этом участие. Некоторые возможно, рассказали о своем опыте, когда вернулись; многие этого не сделали. Эскадрон «D» не был исключением. Насколько мы могли судить в то время, что было сделано, то было сделано. Томас Харди не смог бы подытожить это лучше, когда написал в книге «Вдали от обезумевшей толпы»: «Они очень мало говорили о своих взаимных чувствах; красивые фразы и теплое внимание, вероятно, не были нужны между такими испытанными друзьями».

Острова по-прежнему остаются страной, где над всем доминирует погода, и делает это место мрачным и неумолимым. Ветер никогда не утихает, поскольку он непрерывно дует через пустынные просторы Южной Атлантики с запада. Океаническое окружение также приносит преобладание плотных полос облаков, дождь и низкие температуры, которые с трудом поднимаются выше +20 градусов по Цельсию даже в разгар лета. Но когда солнце светит с пронзительно голубых небес, а ветры стихают, более благоприятные условия открывают нетронутый, захватывающий пейзаж с впечатляющими вершинами хребтов, уютными прибрежными поселками, белоснежными песчаными пляжами и холмистыми вересковыми пустошами.

В наши дни мало что свидетельствуют о боях, которые происходили там много лет назад, а на горных хребтах, за которые велись бои, отсутствуют звуки битвы, хотя, если вы знаете где искать, вы найдете разбросанные останки аргентинских самолетов, искореженные обломки их фюзеляжей, обглоданные и проржавевшие от сменяющихся времен года и погоды, лежащие забытыми на вершинах холмов и в долинах, куда они упали.

От бойни, которую мы учинили той ночью на острове Пеббл мало что осталось. Два перевернутых крыла уничтоженного нами «Скайвэна» лежат, оттащенные в сторону от травяной взлетной полосы. Если присмотреться повнимательнее, то среди омытых морем скал, у подножия обрыва на западной стороне аэродрома, можно увидеть покрытые солью останки двигателей «Пукара». Остальная часть нашей ночной работы была либо удалена, либо унесена волнами, чтобы оставить маленький отдаленный островок безмятежного спокойствия и умиротворения, населенный всего двумя семьями.

Если вы подниметесь на задние склоны горы Кент, вы обнаружите наши старые позиции на скалистой седловине, почти нетронутые временем. Груда выгоревших на солнце пустых контейнеров от минометных мин лежит под покатой кварцитовой скалой, как раз там, где мы их выбросили. В нескольких футах от них на торфянистом грунте все еще остался круглый отпечаток минометной плиты, вместе с вбитой каменной плитой, которую я использовал, чтобы не дать опорной плите закопаться в грунт. Справа, в низине, вы все еще можете разглядеть огневые позиции, использованные нашей артиллерией, а также блиндажи, которые их расчеты соорудили из заполненных землей металлических ящиков для снарядов. Но в то время, как проницательные люди могут обнаружить мало измененные признаки войны, многое на Фолклендах изменилось.

Я никогда не разговаривал и не видел гражданских лиц за все время, что я был на Фолклендах во время войны, но с тех пор я встретил многих. Спросите любого из них, считают ли они, что война того стоила, и большинство ответит решительным «да». Получив право голоса по поводу своего будущего, и того, хотят ли они оставаться частью Великобритании, на референдуме, проведенном в 2013 году, приняли участие 98,8 процента населения, а 92 процента проголосовали «за».

Если вы спросите любого из нас, кто вернулся после боев на юге, стоило ли это того, большинство из нас тоже ответит утвердительно. В отличие от более недавних конфликтов, дело с Фолклендскими островами было ясным. Но возможно, вряд ли что-либо из этого имеет значение. Мы были профессиональными солдатами, которые просто выполняли свою работу. Независимо от того, откуда мы пришли, мы вступили в армию добровольно, мы хотели принять вызов боя и мы охотно откликнулись на призыв, точно так же, как британская армия делала на протяжении всей своей истории и будет продолжать делать. Те из нас, кто служил на юге, теперь конечно, постаревшее поколение, но когда я смотрю в глаза сыну Пэдди О´Коннора и замечаю герб сержант-майора на его запястье, я знаю, что разницы нет. (В данном случае речь о традиционной эмблеме сержант-майора части, носимой на браслете, как часы. Прим. перев.)

Меня часто спрашивают, повлиял ли на меня мой боевой опыт. Я думаю, что этот вопрос относится к страданиям от какой-то формы травмы. Участие в бою — это конечно, травмирующее и жестокое занятие. Та ночь 19 мая, тридцать с лишним лет назад, была чертовски ужасной, и есть другие события, которые иногда заставляют меня содрогаться, когда я о них думаю; вид или запах, например, запах авиационного топлива, иногда вызывает обостренное чувство воспоминания. Но это ощущения являются частью нормального опыта войны в той же степени, в какой они являются частью жизненного опыта в целом. Однако никакой травмы не было и нет.

Я подозреваю, что какой-нибудь консультант заявил бы, что я отрицаю ее, но они были бы неправы. Очевидно, что среди служивших в Оперативной группе, были те, кто страдал от того, что сейчас называют посттравматическим стрессовым расстройством. Впоследствии также было много комментариев, что покончивших с собой ветеранов было больше, чем 255 британских военнослужащих, погибших в ходе конфликта. Недавние исследования оспаривают это, но они подчеркивают тот факт, что ПТСР — чрезвычайно сложная тема, не в последнюю очередь потому, что это невидимая травма разума. Когда травматические переживания остаются запертыми в памяти, необработанными и нераскрытыми, тогда повторяющиеся воспоминания, ночные кошмары, агрессия и дисфункциональное поведение могут быть проявлениями ПТСР.

Я не видел, чтобы кто-то, служивший в эскадроне «D», страдал от какой-либо заметной травмы, и я не видел никаких доказательств этого, когда я встречаюсь с бывшими товарищами и слышу, как изменилась их жизнь с тех пор, как много лет назад мы поднялись на борт того С-130 с загаженного дерьмом аэродрома. Джеймс продолжал служить в полку и стал офицером, как и его отец. Рой покинул полк и вернулся на Сейшельские острова, где основал и руководил успешной охранной компанией, а затем стал активно участвовать в политике на острове. Бильбо также перешел в службу безопасности, и теперь счастливо живет на Балканах, но все же умудряется возвращаться в Великобританию на каждый домашний матч сборной Англии в Твикенхэме. К сожалению, Алекс скончался в результате болезни, как и Бинси. Популяция зеленых черепах на Вознесении, когда-то почти вымершая, процветает, и мне хотелось бы думать, что мы с ним сыграли в этом небольшую роль.

Седрик продолжал командовать полком, и, как и Майк Роуз, стал старшим генералом в армии. Дэнни Уэст продолжал служить в полку, прежде чем уйти в отставку с повышением в звании. Доблестный вертолет «Уэссекс» Mk. III, с именем «Хамфри», пережил воздушную атаку на эсминец «Антрим» в Сан-Карлос-Уотер и сейчас находится в музее военно-воздушных сил в Йовилтоне, где он стоит, все еще изрешеченный осколками, рядом с изрешеченным пулями самолетом «Ментор», который был обнаружен и доставлен с острова Пеббл. Оба покоятся рядом с аргентинским вертолетом «Аугуста 109», который был принят на вооружение полка после войны. С тех пор я часто его видел и задавался вопросом, был ли это тот же самый вертолет, который пролетал над нашими головами на Западном Фолкленде с усатым пилотом, который, к счастью, никогда не смотрел вниз.

Моя собственная служба продолжалась и после войны. Я провел еще четыре года в 19-м отряде, а затем расстался с ним, когда меня направили полковым инструктором сил специального назначения в центр дальней разведки НАТО в Баварских Альпах. С Лиз мы тоже расстались. Требования полка и замужество за военнослужащим SAS в конце концов стали для нее непосильными, и из-за отсутствия стабильности в семье, которой она так жаждала, мы развелись. Я остался в армии и вернулся в Великобританию, чтобы занять связанную с SAS должность сержант-майора в собственном учебном заведении разведки армии на равнине Солсбери, несомненно став проклятием в жизни курсантов, поскольку я лишил начинающих молодых командиров разведки их навигаторов GPS, заставив их полагаться на карту и компас. Какими бы они ни были хорошими солдатами, поначалу большинству приходилось повозиться без мгновенного наслаждения от цифровых технологий, которые подтвердили, что Фолклендский конфликт действительно был последней аналоговой войной армии.

Затем я восстановил свои отношения «любовь-ненависть» с регулярными прыжками из самолета, когда стал полковым сержант-майором школы парашютной подготовки Королевских ВВС в Бриз-Нортоне. Последние годы своей карьеры я провел в качестве старшего сержанта на курсах ротных командиров в Уилтшире, прежде чем уволиться из армии в пятьдесят пять лет. Несмотря на отсутствие военной формы, я еще десять лет продолжал сотрудничать с военными, работая гражданским служащим в отделе испытаний и разработок пехоты, испытывая и разрабатывая снаряжение для передовых подразделений. За это время, я также вернулся на Фолклендские острова.

Во время моего последнего визита на острова, однажды утром, в феврале 2019 года, я наблюдал как легкий ветерок поднимает дым с крыш Порт-Ховарда, когда солнце поднималось над идиллически спокойным пейзажем. Лаяли собаки и кукарекали петухи, почти так же, как они делали, когда Джон и Рой наблюдали за Порт-Ховардом со своего НП на возвышенности хребта позади меня, хотя теперь не было аргентинских солдат, размещенных в зданиях, или окопавшихся на окружающих холмах.

Я снова посмотрел на могилу Джона, и венок, который привез с собой из Англии. Обрамленный синим, а не традиционным красным маком, он контрастировал с серым кварцитом его надгробия, на которым была простая надпись под двойной эмблемой, Йоркширского полка и SAS: «Капитан Дж. Дж. Гамильтон, кавалер Военного креста, 22-й полк Специальной авиационной службы, 29 лет». Я стоял в тишине, чувствуя на лице ветер и комок в горле, думая о Джоне и всех остальных, кто так и не добрался домой. Это то же самое чувство, которое я испытываю каждый раз, когда я посещаю мемориал тем, у кого нет обозначенной могилы, и кого поминают на кладбище у церкви Святого Мартина в Херефорде, расположенном в нескольких сотнях метров от того места, где раньше была Стирлинг-Лайнс. Построенный из местного красного песчаника, высокий готический шпиль викторианской церкви стоит на страже низкой кладбищенской стены позади нее, по бокам которой расположены белые надгробия недавно погибших солдат полка. Имя Джона находится там, вместе с двадцатью другими мемориальными досками, каждая из которых сделана из мрамора и увековечивает имена тех, кто утонул на «Морском короле».

Возможно, их, как военных, стоит спросить, стоило ли это того, хотя они не могут ответить. Я думаю, они тоже скажут «да» . Как солдаты, они добровольно вышли на арену сражения, и хотели пройти испытание. Как и все мы, они бы смирились с тем, что риск и потери — это часть дела, которым мы занимались, и они не хотели бы быть где-то еще. Печаль от их потери никогда меня не покинет, но я чувствую себя счастливым, что меня причислили к их рядам, что я маршировал и сражался вместе с ними. Мы стояли вместе и наслаждались товариществом, выкованным на войне, которое одержало победу над невзгодами, и благодаря этому мы стали лучшими людьми, независимо от того, пережили мы это или нет. Возраст, возможно, утомил меня и тех, кто тоже прошел через это, поскольку мы были воинами в дни работы. Но я ни о чем не жалею. Если бы я был моложе, я бы сделал это снова, и я знаю, что другие, кто не вернулся домой, тоже это бы сделали.

Астон Марк, Тутал Стюарт : другие произведения.

Падение "Морского короля"

Unknown

Оставить комментарий © Copyright Астон Марк, Тутал Стюарт (manuelle@vtomske.ru) Размещен: 28/09/2022, изменен: 28/09/2022. 687k. Статистика. Повесть: Мемуары Иллюстрации/приложения: 8 шт.		Ваша оценка:
Аннотация: Воспоминания бывшего капрала Горного отряда эскадрона "D" 22-го полка SAS об участии в Фолклендской войне 1982 года.