Клестил оказался провидцем, поскольку Рождество началось с резкого ухудшения здоровья. Со дня на день я мог быть полностью парализован. Руки, которыми еще недавно мог писать, работать на компьютере, есть, пить, водить машину отказывались двигаться. Отказал и голос. Дышал я с большим трудом, глотал тоже. В конце концов, я оказался в нейрологическом отделении клинической больницы.
Врачи диагностировали воспаление спинного мозга в области шейных позвонков. Необходимы были вливания кортизона.
В конце недели из Каринтии приехали мои родители. Встревоженные сообщением Юдит о моем состоянии, они спешно кинулись в больницу. Увиденное превзошло их самые дурные предчувствия: я лежал в одной палате с умирающим. Наши контрольные мониторы издавали попеременно резкий звук, поскольку предел их изношенности уже был достигнут.
Часто врачи мало занимаются смертью. Последние дни жизни умирающих в больницах могут стать особенно тяжелыми из-за неправильного использования всех имеющихся возможностей медицины. В этом я убедился на примере своего соседа по палате, очень старого мужчины, который умирал уже более трех месяцев. Когда его мониторы начинали громко пищать, ставилась новая аппаратура, применялись новые медикаменты. Приходили родственники, плакали и уходили. Мужчина уже не мог говорить и только стонал. Возможно, его мучили боли, возможно, он уже не хотел жить. В больницах было бы разумно иметь отделения-хосписы, где безнадежно больной человек не оставался бы один на один со смертью.
Мой сосед умер ночью в полном одиночестве. Рядом лежал только я и думал о своей жизни.
Я был настолько слаб, что не мог говорить. И все равно я хотел домой, как можно скорее домой. Но такой возможности врачи не допускали. "Кортизоновую терапию надо довести до конца, а на это потребуется не меньше недели" - объяснил врач отделения. "Это чудо-средство мне можно вводить в вену и дома. Мой домашний врач охотно это сделает" - настаивал я. "Нет, мы должны наблюдать за действием кортизона" - и подумав, добавил: "Временами могут происходить изменения личности".
"Вы боитесь, что в парламенте я начну говорить чушь?" - спросил я.
Врач, улыбнувшись, ответил: "Такое происходит с политиками, но в данном случае за это будет нести ответственность больница, мы не хотим рисковать".
Когда пришли родители мы вспоминали, как еще пять месяцев назад мы всей семьей были у них в Каринтии в отпуске, а на обратном пути в Вену я сам вел машину.
"Сейчас это невозможно" - с грустью сказал я, - "Вероятно, тогда я в последний раз был за рулем".
Действие кортизона с каждым днем становилось все заметнее. Я чувствовал себя бодрее, появилась легкая эйфория, и желание оказаться дома усилилось. Но проблему создавали наполненные мокротой легкие.
Особенно трудно дышать было по ночам и я не мог спать, Приходилось постоянно вызывать медперсонал, чтобы мне стучали по спине и я мог освободиться от мокроты. Спать мешала и тяжелая атмосфера больницы. Палата была крошечная, постоянно слышался резкий звук мониторов, было жарко и душно, открывать окно было нельзя.
Через неделю меня выписали. Тело не было уже столь безжизненным, как при поступлении в больницу, начали возвращаться силы, и я даже чувствовал спазмы, которые приветствовал, как старых друзей. За время пока их не было, я успел их даже полюбить. Нет ничего хуже бессильного тела, в котором не чувствуется напряжения мышц. Первые две недели дома я спал в гостиной на кушетке, слишком велик был страх заразиться от дочери, болевшей в это время бронхитом. Врачи предупредили, что из-за кортизоновой терапии моя имунная система ослаблена. Мы разработали целую систему: перед тем, как уйти в спальню Юдит просовывала мне в руку мобильник - левый большой палец мог уже двигаться - и если мне ночью надо было изменить положение или понадобилось в туалет, я звонил ей. Ее мобильник всегда лежал под подушкой.