Я - сова, Юдит - жаворонок. В то время, как Юдит, свежая и бодрая, бегает по квартире, я, усталый и заспанный, еще лежу в постели и, с трудом собирая силы, намереваюсь встать.
Это происходит так: лежа на животе, я подтягиваю верхнюю часть тела к середине кровати так, чтобы ноги соскользнули через ее край, становлюсь на колени, достаю зеркало с ночного столика, осматриваю свое заспанное лицо и корчу рожицы, потешаясь над собой. Потом надеваю колготки, откидываясь назад, то в левую, то в правую сторону.
Потом подтягиваясь опять на кровать, надеваю свитер, поддерживающие аппараты и уже в последнюю очередь, ботинки, медленно отодвигая при этом сведенные судорогой ноги назад.
Однажды во время чтений мне пришла в голову грандиозная идея - пригласить весь школьный класс к себе домой. И вот в одно прекрасное утро вокруг моей кровати сидело тридцать школьников, внимательно наблюдавших за всей процедурой. Широко открытые удивленные детские глаза следили, как я медленно, очень медленно, потому что мне мешало волнение, одевался. В этот раз ноги были сильнее сведены судорогой, чем обычно, от чего у меня появилась дрожь. Это особенно подействовало на детей. Посыпались вопросы: причиняют ли шины боль, такой ли у меня горб, как у ведьмы из "Хенсель и Гретель", или почему я такой маленький. Но на это я решительно возразил, сказав, что уж, по крайней мере, выше их. Когда я, наконец, оделся, один мальчик, нажав на секундомер, произнес: "Писателю понадобился час, шестнадцать минут и 34 секунды, чтобы одеться". Это было незабываемое событие, но больше оно не повторилось. Шестьдесят глаз, устремленных на тебя рано утром, когда даже кофе выпить не успел -- слишком серьезное испытание.
Вечером я, как всегда, стоял на коленях перед кроватью. Юдит однажды заметила, что я, возможно, самый верующий человек в Австрии. Вряд ли кто-то еще так часто стоит на коленях перед своей кроватью, как я. Она молча лежала, расслабившись и натянув одеяло до подбородка, когда я рассказывал о своих утренних приключениях. "Наверное, внимательно слушает" - подумал я. Каждый вечер я что-нибудь рассказывал. Я любил Юдит за терпение, с которым она слушала, ничего не говоря, лишь отвечая своим глубоким голосом "Да". Чтобы убедиться, что она следит за моими мыслями, я время от времени спрашивал. "Как ты думаешь? Как считаешь?". Но часто ответа я не получал или слышал лишь непонятное бормотанье.
В этот раз я решил озадачить Юдит особенной идеей, которая пришла мне в голову утром. "Я мог бы одеваться на сцене. Это точно было бы интересно, и при этом еще рассказывал бы смешные истории из своей жизни". Реакции не последовало. "Что ты думаешь?" - Вновь никакого ответа. Тогда я спросил громче: " Как ты отнесешься к тому, что я на сцене буду разыгрывать истории из своей жизни?" Тишина. Я повторил вопрос:
" Как ты отнесешься к тому, что я стану выступать в кабаре?" В ответ краткое: "Да, супер".
Поняла она, что я сказал или нет, я так и не понял, но она была явно ошарашена, когда через несколько дней я, разумеется, стоя на коленях перед
кроватью, гордо сообщил, что стал эстрадным актером и скоро состоится мое выступление в кабаре Нидермайера.
Как приходят в кабаре? Очень просто: туда вкатываются. Я был настолько захвачен своей идеей, что, руководствуясь лозунгом "Смелость города берет", поехал в венское кабаре Нидермайера. Об этой сцене я узнал из средств массовой информации и просто хотел выяснить, могут ли там дать шанс инвалиду-сатирику. Мне не было назначено, но руководитель театра И.Штангль оказался на месте и принял меня с простерая навстречу руки. Это было просто необходимо: ко входу вниз вел крутой наклонный спуск, что увеличило скорость моей коляски, и она понеслась.
"Привет, я калека-сатирик Франц-Йосиф" - приветствовал я хозяина. На И.Штангеля эта сцена явно произвела впечатление, потому что я сразу получил согласие на три вечерних выступления: "Калек-сатириков в Нидермайере еще никогда не было".
Итак согласие на выступление у меня было, а вот самой программы нет. Между тем время поджимало. Три месяца, чтобы все придумать. Что лучше, выступать одному или с артистом? Мнения по этому поводу не было. Тогда я начал записывать смешные истории, когда-либо случившиеся со мной.
Однажды мне понадобилась помощь, чтобы сесть с коляской в машину, и я попросил проходившего мимо молодого человека дать мне руку, на что тот ответил: "Мне жаль, но у меня нет денег". Возможно эта история и подошла бы, но будут ли люди смеяться? Трудно сказать. Одна моя знакомая, которой я рассказал о своей затее, представила мне Гернота Вергерула, молодого человека, проходившего альтернативную службу, с артистическим талантом и специальным образованием. Он сразу стал мне симпатичен. Благодаря работе в приюте для инвалидов в нем была значительная доля сентиментальности, смешанной с черным юмором.
Конечно, у него возник вопрос, не разумнее ли было сначала составить программу, а уже потом договариваться о выступлении. Но со мной было по-другому. Мне нужно было, чтобы на меня давили обстоятельства.
Три месяца -- это мало, если учесть, что программа все еще не получалась.
Гернот звонил мне ежедневно и спрашивал, сделал ли я уже что-нибудь.
"Еще нет, но идеи есть" - отвечал я, хотя это не совсем соответствовало
истине. Стоя, как обычно, на коленях перед кроватью я рассказывал Юдит веселые истории, которые могли бы быть включены в программу. Она не смеялась, но это ни о чем не говорило, так как Юдит смертельно уставала в министерстве и сразу же засыпала. Название, по крайней мере, программа получила: "Калека из мешка". Это надо было сделать срочно, поскольку постановки должны быть заранее заявлены и приняты. Работа в Министерстве тоже не всегда оставляла время заниматься программой. Ко всему я еще подхватил грипп и лежал с высокой температурой. Но в лихорадочном бреду писалось даже лучше. Во всяком случае, после четырехдневной болезни программа была готова. В ней я облегчил боль собственной души, но не забывал при этом улыбаться.
Многие сцены строились на неуверенности здорового человека перед инвалидом. Я чуть ли не ежедневно переживал подобное. Но найдут ли зрители это тоже веселым. Особенно, если узнают себя?
Наконец, наступил день премьеры
Сначала был выход Гернота, а я стоял за сценой. В своем монологе он предупреждал публику: "Разумеется, Франц-Йозеф опять опоздает. Советую не смеяться, в крайнем случае, только улыбнуться, если уже по-другому будет нельзя. С инвалидами надо быть всегда настороже". Потом на сцену выезжал я и Гернот восклицал "We proudly present Franz-Josepf!" (Мы горды представить...)
Вступала музыка. Яркий свет прожекторов слепил меня. Я знал, что зал полон, но никого не видел. Обратной связи не было и мне это мешало. Из громкоговорителя неслась мелодия "Я разбиваю сердца гордых женщин". Я, раскачиваясь в такт музыки, запел срывающимся голосом о любви. Послышался первый смех. Я чуть облегченно вздохнул. Наша программа заработала.
Хотя я знал текст наизусть, но волнение мешало, и я временами забывал, что идет дальше. Но профи Гернот ловко помогал мне выпутываться так что никто этого не замечал. В первой сцене речь шла якобы о признании меня негодным к военной службе. Я, действительно, получил в восемнадцать лет приказ о призыве на воинскую службу. К сожалению, я тогда не пошел, о чем и сейчас жалею. Но в кабаре я все наверстал:
Чиновник: Фамилия?
Франц: Хуайнигг
Чиновник: (записывает на листе) Хиниг. Имя?
Франц: Франц-Йозеф
Чиновник: (Удивленно смотрит) Так, кайзер у нас в Армии?
Франц: Нет, я не кайзер, я живу в Майдлинге
Чиновник: Родился?
Франц: Ну, да - не абортирован.............
Чиновник: Пройдите, пожалуйста. Что у Вас там сзади?
Франц: Горб
Чиновник: Так, так, симулянт. Пройдите, встаньте же правильно, что у Вас
там внизу?
Франц: Поддерживающие аппараты
Чиновник: Что значит, поддерживающие аппараты? Надо отвечать: Честь
имею доложить, поддерживающие аппараты
Франц: (отдавая честь) Честь имею доложить, это - поддерживающие
аппараты
Чиновник: (ощупывая) - Смотри-ка, пришел в полном снаряжении.
И из какого века этот каркас?
Ну да, Вы, вероятно, думаете, что мы воюем все еще в
рыцарском обмундировании. Австрийская
армия имеет сегодня современное вооружение, которое
экспортируется в воюющие страны по всему миру. Стойте
прямо! (трясет головой) Сколько вам требуется времени,
чтобы разобрать это штуки и почистить?
Франц: Имею честь доложить, что, поддерживающие аппараты не
раскладываются
Чиновник: Дерьмовый товар. К военным действиям не пригоден.
Вы можете о нем забыть и не носить здесь.
Франц: Но они мне нужны, чтобы стоять.
Чиновник: Стоять, стоять. Если Вы этого не можете, тогда будете ползать
по-пластунски. Хорошо. К военной службе годны (ставит
печать на бланке)
Франц: Что?
Чиновник: Ну что? Что смотрите?
Франц: Я годен? Вы что не видите, что я инвалид? Полный инвалид?
Чиновник: Кончайте с этими глупостями. Смирно!
Франц: (Берет костыль в другую руку и отдает честь) Смирно.
Чиновник: Вы должны щелкнуть каблуками.
Франц: Не могу, ноги парализованы.
Чиновник: Парализованы? Совсем парализованы?
Франц: Да
Чиновник: Значит, Вы ничего не чувствуете?
Франц: Нет
Чиновник: Прекрасно, тогда вас следует направить в команду по
разминированию. Только надо придать вам еще немного
осанки. Стоять прямо!
Франц: Слушаюсь
Чиновник: Вы не просили об альтернативной службе?
Франц: (отдавая честь) Честь имею доложить, сэр, мне не очень хочется
целый день возиться с инвалидами.
Чиновник: Очень хорошо. Мы понимаем друг друга, приятель! (Бьет
Франца по плечу так, что тот чуть не падает)
Мы сделаем из Вас настоящего солдата. Мы Вас....
Как Вы относитесь к танковому подразделению?
Франц: Имею честь доложить, прекрасно, сэр! Там я смогу сидеть.
Наконец-то, я всюду попаду. В коляске я застреваю на каждом
выступе.
Чиновник: А как насчет Австрийской тайной службы КС?
Франц: А что такое КС?
Чиновник: Команда самоубийц. Вы должны быть рады спастись от
ваших страданий, не так ли? Но сначала мы научимся
правильно отдавать честь.
Франц: (Отдавая честь) Так точно, сэр!
Чиновник: Итак, на марш. Прекрасно. Такой мерный шаг, ни у кого
такого нет. А не послать ли Вас в гвардию? Но, кажется, чуть
маловат. Так хорошо, достаточно. Развернитесь. (Франц
исполняет все приказы) В ногу, марш! Стой! Направо!
Поднять ружье! Смирно! Шагом марш! Скажите-ка , что у
нас тут? Хотите меня надуть? У Вас очки? Такие большие
диоптрии. Вы хотели меня надуть? Вы не подходите!
Люди смеялись. Они смеялись над веселыми сценками, но в то же время смех застревал у них в горле, потому что они узнавали свою неуверенность, свое смущение и замешательство в общении с инвалидами. Смеяться над
этим было трудно. Я заметил это еще в начале представления. В зале сидели и инвалиды. За их реакцией украдкой следили другие зрители, но те смеялись от всей души, что и подталкивало остальных к ним присоединиться.
В этих представлениях нам удалось по-другому затронуть тему инвалидности. Не сострадание, боль, удары судьбы и слезы были на сцене, а шутки нагловатого инвалида, посмеивающегося над собой и им пережитым.
Меня часто спрашивали, что же в программе соответствовало действительности. "Больше, чем Вы можете себе представить. Почти все". Сцена, в которой мы взяли на прицел "сопереживающую" передачу ORF "Свет во тьму" особенно обрадовала инвалидов. Гернот исполнял роль режиссера "Света во тьму". На сцену был приглашен человек из публики, который занял место рядом со мной. Он должен был разыгрывать для рекламного ролика инвалида, я же представлял здорового ведущего. Но инвалид должен был и выглядеть соответствующе: ноги спазматически
искривлены, судорожно вздрагивающие руки, перекошенное лицо, падающая на плечо голова. Гернот, как режиссер, давал указания нашему гостю. "Для того чтобы пожертвования потекли рекой, надо возбудить сострадание" - подчеркивал Гернот - "было бы прекрасно, если бы из уголка
рта текла тонкая струйка слюны, совсем немного, но так, чтобы блестела на свету". Наш гость умело подыгрывал и следовал всем указаниям. Публика смеялась. Во время этой сцены у меня всегда мурашки пробегали по спине. Но это было кабаре.
Как телеведущий я должен был произнести небольшую речь. Текст мы сами не составляли, а взяли из телевизионного рекламного ролика передачи "Свет во тьму".
Режиссер: Внимание, внимание! 3,2,1 пошел!
Ведущий: Благодаря вашей помощи Доминик получил компьютер (сидит
около Доминика и говорит ему) Смотри, тут ты должен
аплодировать (в камеру) Да он очень рад, что именно он является
виновником праздника. Жертвуйте для австрийских детей
инвалидов! Жертвуйте, помогайте нам. И, возможно, подумаете о
том, как должны радоваться, что произвели на свет здоровых
детей. И как должны быть счастливы все мы, что пришли в этот
мир здоровыми.
Мы с Гернотом заполнили нашей программой "Калека из мешка" рыночную нишу. С 1994 года мы дали больше шестидесяти представлений во всех кабаре Австрии, а так же в Германии, Чехии и Италии.
Наша программа пользовалась успехом и на фестивалях инвалидов, и на мероприятиях движения за интеграцию.
В 1998 году состоялась премьера моего второго спектакля "Кормить запрещено" в венском "Spektakel". Этот спектакль я играл с Наташей,
актрисой, на протяжении трех лет и тоже шестьдесят раз. Депутат Национального Совета от зеленых, тоже инвалид колясочник, Терезия Хайдлмайер была большой поклонницей нашего венского "кабаре" и хотела организовать наше выступление в парламенте. Но тогдашний президент Хайнц Фишер, которого нельзя было не пригласить на представление, был слишком непредсказуем и горяч.
Но Хайдлмайер не отказалась от своей идеи, и мы выступили на празднике "Тридцать лет зеленым в парламенте". Я и представить себе не мог, что артист театра-кабаре однажды войдет в парламент уже не как артист, а как депутат Национального Совета.