В девяностые годы, когда я мотался по школам, обычное и интегрированное преподавание были четко разделены. Я узнавал школы своего детства: учитель, перед ним тихо сидящие за своими партами тремя рядами ученики, которые должны поднять руку, если хотят задать вопрос.
Совсем другим, и для меня поначалу очень непривычным был школьный день в одной интеграционной школе. Даже классные помещения выглядели совсем по-другому. Не было привычных рядов парт, а был уголок, где
сидели ученики, специальное место для игр, место для групповых заданий и сдвинутые столы.
В основном, классы были пестро и весело оформлены рисунками и детскими поделками. Здесь дети могли себя чувствовать свободно. Школа приносила радость. Мое школьное время было совсем другим. Я даже испытывал легкое чувство зависти и с удовольствием пошел бы в такой полный жизни класс с учителями -- знатоками своего дела.
Дети с ограниченными возможностями не только использовали старую школьную систему, с ними пришла новая педагогика, которая благотворно отразилась на всех детях.
Уже тогда мне стало ясно, что полученный при интеграции опыт, окажется нужным для всей школьной системы. Открытое преподавание, team- teaching (совместное обучение), индивидуальные учебные планы, новые педагогические подходы, сокращение количества учащихся в классе с одной стороны, улучшили бы качество обучения, а с другой - повысили бы удовлетворенность учителей своей работой. И интеграция, как мы ее сегодня понимаем, стала бы ненужной, так как сама школьная система смогла бы интегрировать любого ученика и способствовать развитию его индивидуальности. Движение за интеграцию называет это "Включение", понятие, название которого мне не нравится, но оно отражает суть направления.
Перед лекционным туром у меня были проблемы с моим предложением, чтобы, так называемые, умственно отсталые дети могли учиться в обычных школах. Именно во время посещений интеграционных классов я увидел шансы и перспективы для всех детей, как инвалидов, так и не инвалидов. Меня все больше начинали раздражать часто встречающиеся высказывания учителей: "Интеграция - конечно да, но только детей с физическими ограничениями". Эту точку зрения я слышал от учителей, которые считали достаточными когда-то приобретенные в педагогической академии знания . То, что педагогика развивается и они должны совершенствовать свои знания, было им чуждо. Мне бы хотелось, чтобы все учителя посетили интеграционные классы. Это возможно изменило бы в корне их точку зрения и открыло новые перспективы их деятельности.
При очередной реформе школы центральным ее пунктом должно стать образование учителей и повышение их квалификации. Разработанные Марией Монтессори методики преподавания еще и сегодня, спустя столетие, считаются "новой педагогикой". Кроме того, мне кажется важным, чтобы не только дети с ограниченными возможностями посещали школу, но и по своей специальности могли работать учителя-инвалиды.
До 2006 года в инструкции о приеме учителей на работу
был предусмотрен пункт "физическая пригодность", что практически сводило к нулю возможность инвалидам работать в этой профессии. При приеме в Педагогическую академию (сейчас - Педагогическая высшая школа) был критерий отбора по "физической пригодности".
Учитель должен был быть в состоянии преподавать все предметы.
Преподаватель в коляске не мог, например, быть учителем физкультуры, а лишенный слуха - преподавать музыку. Исключений не было, и такое положение оставалось до 2006 года.
Грубая дискриминация была прекращена Законом об уравнивании в правах инвалидов. Теперь и учителя инвалиды смогут использовать свои знания для изменения школьной системы.
В конце восьмидесятых я впервые принимал участие во встрече в Линце, организованной обществом "Все вместе", где речь шла об интеграции детей с ограниченными возможностями в системе регулярного школьного образования. Десять родителей рассказывали о своем опыте. Хайнц Форхер, отец сына-инвалида рассказал, что в Ройтте в Тироле специальная школа скоро будет закрыта. Ее директор поставил цель сделать эту школу ненужной. " В нашей спецшколе уже нет первого и второго классов" - гордо сообщил Форхер. Я был в восторге от идей и взглядов родителей и решил поддержать их политическую линию. Было запланировано создание общества "Интеграция Австрия", в котором я был членом правления на протяжении восьми лет. На этой встрече в Линце мы запланировали проведение демонстрации в Вене, которая и состоялась три месяца спустя.
С транспорантами "Закон вместо милости" мы выступали за то, чтобы интеграционные процессы, проходившие в отдельных школах, были введены в систему регулярного школьного образования. Я в своей инвалидной коляске находился среди родителей-демонстрантов. Я чувствовал себя связанным с ними из-за своей собственной истории. За эту активность я был подвергнут резкой критике в инвалидной среде. Считалось, что я должен был отмежеваться от родителей и их интересов, но это казалось мне абсурдным, ведь интересы были общими. Несмотря на критику, я долгие годы оставался верен обществу "Интеграция Австрия", работал на общественных началах в правлении, вел проекты и писал для газеты общества.
После встречи в Линце уже сильно уставший, я поехал через Зальцбург в Шпитталь на Драу, где мама приготовила для своего блудного сына морковный суп. Он был очень вкусный и придал мне новые силы. После еды я на костылях направился в туалет, сел на унитаз и сделал свои дела. Когда же захотел встать, упираясь руками на сиденье, мне это не удалось. В один момент мои руки ослабли. У меня не было шансов вытянуть ноги, с тем чтобы поддерживающие аппараты запали и жестко зафиксировали мои ноги. Вместо этого они согнулись, и я осел на корточки перед WC.
Страх прошел по жилам. Почему отказали руки? Как это могло случиться? До сих пор с ними было все в порядке. Я регулировал руками каждое движение своего тела. Без рук я был не в состоянии передвигаться. Я начал, сидя на корточках, раскачиваться взад и вперед с тем, чтобы мои спастические ноги напряглись и благодаря этому вытянулись, и я опять смог бы встать. Ничего не получалось. Я вспотел. Я сделал короткую паузу, чтобы немного успокоиться и предпринял новую попытку. В этот раз ноги от напряжения распрямились, и я смог встать. Мне удалось закрепить поддерживающие аппараты.
Руками я крепко держался за туалетное очко, сильно наклоняясь вперед.
"Что случилось с руками?" - думал я.
Только с чрезвычайным трудом мне удалось привести себя в правильное положение. Когда я, наконец, на костылях вышел из туалета, то от изнеможения дрожал всем телом.
Я вытер пот со лба и направился в кухню. Родителям я ничего не сказал.
Не в моих правилах было признавать слабости. Надо надеяться, что это был единичный случай, возможно, я просто физически переутомился.
Однако через пару дней все опять повторилось. Местом происшествия стал туалет в студии ORF. Опять я сидел на корточках перед унитазом и не был в состоянии самостоятельно встать. Достаточно щекотливое положение. Кто меня спасет? Уборщица? А я со спущенными штанами! Мучительно неприятно! Мобильников в то время еще не было, и мне оставалось только ждать. Через некоторое время я услышал, как открывается входная дверь в туалет, и кто-то моет руки. К счастью, я смог дотянуться до дверного замка и открыть дверь. Собрав все свое мужество, я позвал на помощь. Когда я услышал знакомый голос, я вздохнул. Это был мой коллега. Следуя моим указаниям, он поднял меня.
Хотя я обрадовался помощи, но сама ситуация и моя беспомощность были мучительны. Нужно быть более внимательным, когда направляюсь в туалет, решил я. Дверь в туалет я больше не запирал. Но, все-таки, что со мной произошло? Почему мои руки перестали быть такими сильными, как раньше.
Случай перестал быть одиночным. С этим надо было что-то делать, и я решил тренироваться. Я составил ежедневную спортивную программу. Например, стоя на балконе, я крепко держался одной рукой за перила, а другой за костыль и подтягивался вверх. Я старался не пользоваться лифтом и прыгал на костылях по лестнице. Вниз - не проблема, а вот вверх на третий этаж - спортивное достижение. Измученный я приходил домой. Но решимость, во чтобы то ни стало опять стать сильным, не ослабевала.