Неосуществленной осталась мечта бабушки о тихой службе бухгалтера и мирных конторских буднях ее внука. Мои писательские и журналистские начинания определили мой дальнейший жизненный путь. В семье уже никто не возражал против поступления в Университет. Я хотел заняться германистикой, поскольку считал, что это поможет моей писательской карьере.
Вторым, заинтересовавшим меня предметом, была философия. Но на собеседовании я случайно услышал, что рассказывали два студента о предмете "Коммуникационные средства массовой информации". А вдруг это судьба? Во всяком случае, у меня появилось желание записаться на этот предмет.
Клагенфуртский университет образовательных наук, так он тогда назывался, был самым молодым в Австрии. Мне повезло, это было современно оборудованной здание, и все учебные помещения находились на одной территории. Учеба в Вене была бы для меня намного тяжелее, так как кафедры разбросаны по всему городу, а некоторые к тому же, находятся в старых зданиях, где нет безбарьерных зон. Но трудности у меня возникали и в Клагенфурте.
Время от времени лекции проходили, в так называемом, Mensagebaude - доме-столовой, где в аудитории приходилось подниматься по лестницам. Я еще дома стал покорителем лестниц, поэтому умело преодолевал это препятствие на пути в лекционный зал. Конечно же, мне следовало планировать свое время так, чтобы у меня обязательно оставался его резерв, но делал я это все реже и реже, поэтому постоянно опаздывал. В конце концов, к академическим пятнадцати минутам я добавил еще свою четверть часа. При входе в здание, где располагалась кафедра коммуникационных средств массовой информации, были ступеньки без перил. Что делать? Я долго озадаченно обдумывал ситуацию, и выход был найден. Я развернулся спиной к входу и, наклонившись вперед, опираясь на костыли, стал закидывать сначала одну, потом другую ногу на ступеньки. Они были достаточно широкие, не очень высокие, и я, пятясь задом, взошел к вершинам науки.
Были и другие нежданно-негаданно возникающие трудности. Так проблемой могло стать обычное пластиковое кресло.
Я испробовал все мыслимые и немыслимые способы усидеть на нем, вцепившись руками в его края. Я пытался удержаться, но мой зад все равно, хотя и медленно, но неудержимо сползал. Но капитулировать я не собирался.
На костылях я поскакал в секретариат и описал свои мучения. Меня там не только выслушали, но и предложили решение проблемы.
В секретариате я оставил расписание своих занятий и теперь рабочий здания приносил к началу лекции вращающееся кресло с мягкой обивкой. Все шло гладко. Мой помощник всегда вовремя был на месте и после лекции прятал кресло в чулан.
Проблема была во мне: как бы я ни старался приходить к началу занятий, но
без опозданий на мои четверть часа не обходилось.
Рабочий стоял на месте в пасмурном ожидании, ни разу не сказав ни слова в упрек. Он открывал дверь, и я, громыхая костылями, проходил на свое место. Рабочий вкатывал за мной кресло и устраивал все так, чтобы мне было удобно. Так как он часто был навеселе, то мог громко, как будто в аудитории никого нет, выяснять, все ли правильно сделал, не подвинуть ли кресло или не нужно ли мне что-нибудь для записей. Профессоров это
раздражало, студенты тихо хихикали, а я становился пунцовым.
Однажды профессор спросил меня, почему на его лекцию, которая начиналась каждый вторник в восемь часов, я всегда опаздываю. Вероятно, он ожидал оправданий инвалида, что-то вроде "мне трудно, утомительно и т.д.". Но я ответил честно: "Ночью по понедельникам я смотрю свою любимую передачу "Columbo". Такой ответ явно обескуражил профессора, от чего он пробормотал, что тоже любит смотреть эту передачу. Но в это мне почему-то не очень верилось.
Однажды зимой пол в университете от влаги стал местами скользким, что было чревато для меня. Я, как всегда, опаздывал. С трудом открыв пружинную дверь в аудиторию, я сделал уже несколько шагов, как вдруг
костыль скользнул в сторону и я, не удержавшись, с грохотом растянулся на полу. Профессор прервал лекцию и в оцепенении уставился на меня. Аудитория затаила дыхание. Я огляделся и только смог сказать: "Продолжайте".
Раздался взрыв смеха.
Я продолжал жить у родителей. Каждый день, кроме выходных, я курсировал между Шпитталем и Клагенфуртом, проезжая по 150 километров в день. Каждый поворот на этом маршруте я уже знал наизусть. Время от времени случались достаточно опасные ситуации, но все заканчивалось благополучно. Это даже как-то закаляло.
Я решил продуктивно использовать время в Клагенфурте, для чего составил жесткий распорядок дня. Я успевал посетить все лекции и считал, что надо, как в школе, все прослушанные лекции заканчивать сдачей экзамена или рефератом. Я упорно занимался и сдавал экзамены один за другим. К концу первого семестра у меня было солидное собрание свидетельств о сдаче экзаменов, а еще я сдал и все вступительные.
Этим я во многом облегчил себе дальнейшую учебу и у меня оставалось достаточно времени для осуществления своих идей и проектов.
Теперь передо мной стояла задача убедить своих родителей, что мне лучше жить в Клагенфурте. Подобные вопросы всегда трудно решать, а в семье с детьми-инвалидами решение тяжело дается обеим сторонам. С рождения меня опекали, оберегали, заботились обо мне, за что я всегда был благодарен своим родителям. Но сейчас пришло время начать собственную самостоятельную жизнь. Клагенфурт был самым подходящим для этого местом. В любой момент в случае необходимости я мог есть в машину и через 70 км оказаться дома.
Однажды вечером я завел разговор о переезде. Где же я собираюсь жить, спросили родители. Ответ у меня был готов. В двухстах метрах от Университета находилась студенческая деревня, где мне обещали предоставить небольшую квартиру. Я ожидал, что резко отрицательно
отнесется к моей идее мама, а папа воспримет это спокойно.
Но все было с точностью наоборот: мама, которая сутками напролет ухаживала за мной, одевала по утрам, а по вечерам раздевала,
мыла, причесывала, возила на машине, готовила еду, стирала белье, вдруг именно она была не против моего переезда. Отец же считал, что мне
лучше продолжить жить дома. Ему оказалось трудно смириться с моим решением начать самостоятельную жизнь. Различными аргументами
он пытался переубедить меня: одному жить трудно, особенно мне, я должен буду самостоятельно одеваться и раздеваться, сам готовить, как я собираюсь
это делать? Этого я не знал, но во мне уже говорило честолюбие, я должен был сделать попытку и пересилить свою неуверенность.
Моя квартира была очень маленькая, и попасть в нее я мог только по лестнице. В квартире был душ, правда пользоваться им я не мог. Но я был
счастлив, я имел свой собственный угол, свои четыре стены. Во всем я находил только хорошее: лестницу я рассматривал, как спортивный снаряд, в том, что комната узкая, тоже было свое преимущество: я не упаду, а душ мне вообще не нужен, ведь на выходные я ездил домой.
В пятницу вечером я собирал грязное белье и складывал его в пластиковый пакет, чтобы утром уже этим не заниматься. Я вставал около десяти, к до одиннадцати был одет, потом варил кофе, брал пакет с грязным бельем и отправлялся к родителям. Мне нравилось жить в Клагенфурте, я наслаждался свободой, которую давала студенческая жизнь, но родительский дом, как надежный тыл, оставался по-прежнему важен для меня. Нельзя сказать, что расставание с родным домом было легким, но я всеми силами стремился преодолеть трудности приобретенной свободы.
Мама, как правило, к моему приезду готовила морковный суп или каринтийскую лапшу, которую я особенно любил. По воскресеньям был стейк с картошкой или шницель.
Я поедал все с волчьим аппетитом, накапливал силы на предстоящую
неделю. Перед отъездом меня снабжали пакетами с продуктами или уже готовой едой, которую надо было только подогреть.
Мама успевала предусмотреть все. На заднем сиденье лежал мешок с свежевыстиранным, высушенным и выглаженным бельем. Как и от белья, от меня тоже шел запах свежести и чистоты. Каждые выходные мама мыла меня и отпускала в студенческую жизнь накормленным, вычищенным, вымытым и выглаженным.
Так с новыми силами и с запасом продовольствия вечером в воскресенье я
отправлялся в Клагенфурт.
Добравшись до места, я ставил машину перед домом и на костылях один тащил пакеты в квартиру. Особенно трудно и долго было волочить их по ступеням.
Но вскоре я нашел, как облегчить себе этот путь. Я становился спиной к лестнице, левый костыль и пакеты перекладывал в правую руку, левую клал на перила. И так опираясь правой рукой на костыль, левой -- на перила, я перебирался со ступеньки на ступеньку вверх. Я был горд, что один, без чьей-то помощи мог преодолевать такие трудности.
Человек открытый и дружелюбный я быстро приобрел друзей, которые мне помогали не только доносить по воскресеньям пакеты до квартиры, но и в других сложных ситуациях.
Теперь я организовывал свою жизнь сам, без вмешательства семьи. Но оказалось, что свобода, коварна. Днем я пил только кофе, ничего не ел, а вечером набивал желудок каким-нибудь фаст-футом или чем-то привезенным из дома. Не могу сказать, что я потолстел, но желудочные колики заработал и слег с высокой
температурой. Только нежная забота и уход мамы спасли меня от гастрита.
Хотя моя квартира была маленькой, но убираться в ней все равно было нужно. От мойки окон, вытирания пыли можно было и отказаться, но от мытья посуды - никак. Я подошел к этому вопросу прагматично: мыть посуду после каждой еды не рационально, разумнее это делать после двух, а лучше трех приемов пищи. В конечном счете, до мытья дело доходило только, когда под рукой не оказывалось ни одной чистой тарелки или чашки. Мыть эту залежавшуюся, с присохшими остатками еды посуду было и