Первые приступы рвоты появились у меня в детском отделении клинической больницы и постепенно стали регулярными. Больше двух кусков проглотить я не мог, третий уже застревал в горле. Мой обед и ужин проходил, как правило, так: я прожевывал пару кусков пищи, и меня тот час начинало тошнить. Я соскальзывал со стула, полз в туалет, подтягивался к раковине, и после рвоты возвращался на свое место. Реакция родителей была различной -- от игнорирования происходящего, а то и брани, до признания неприятного факта и сильного беспокойства. Ничего не помогало, еда вставала комом у меня в горле.
В детской больнице в Вене мои родители услышали об одном парижском враче, которая творила чудеса, помогая детям-инвалидам. Это известие засело в их головах. Вполне вероятно, она поможет и их сыну. Такую возможность они не собирались упускать, иначе не простили бы себе этого никогда.
И мы собрались в Париж. Но я должен был дать родителям торжественное обещание, что во время путешествия не допущу рвоты. Все происходило как раз в тот период, когда я ползал по квартире только с плевательницей.
Но я непременно хотел увидеть Эйфелеву башню и был готов обещать все, что угодно. Смогу ли я сдержать слово, это был уже другой вопрос. Ведь я делал не преднамеренно, и в первую очередь страдал от этого сам.
В начале семидесятых в Париж не летали, а садились в машину и отправлялись путь. Тогда это было, как небольшое кругосветное путешествие всей семьи.
За несколько дней до отъезда мне как-то удалось обуздать свое недомогание, и теперь я мог ехать в Париж к Эйфелевой башне. Родители вздохнули с облегчением. Но как оказалось, преждевременно: уже через несколько километров я ощутил знакомый комок в горле и только успел выдавить из себя: "меня вырвет". Родители начали лихорадочно искать пластиковый пакет, потом опустошили пакет с чипсами, который я тут же и наполнил.
За два дня поездки я не смог удержать в себе ни единого куска.
По прибытии в Париж родители с братом тотчас же направились к символу города - Эйфелевой башне, а меня оставили в машине, аргументируя тем, что я был слишком слаб. Я воспринял это, как наказание за нарушенное обещание, и злился, что вообще поехал.
В Париже мы оставались неделю, и всю эту неделю рвота не прекращалась, да еще и появилась кровь. Врач, к которой мы обратились, тоже не знала, что посоветовать. Она прописала гимнастические упражнения и порекомендовала кормить меня мармеладом. Но и мармелад не удерживался в моем организме. На обратном пути я уже настолько ослаб, что отец заявил: "Как только приедем домой, сразу же отвезем тебя в больницу, чтобы сделать внутривенное кормление" - "Что значит внутривенное?"- спросил я. "Через иголку тебе в кровь введут жидкую пищу".
Я попытался представить, как это может происходить, и мне стало жутко при мысли, что в мои сосуды будут впрыскивать булочку с колбасой. Толи от страха, толи от того, что я уже выполнил свой план по рвоте, но за день до приезда домой за завтраком в отеле я взял булочку, разрезал ее, положил на нее салями и сыр и съел, чем чрезвычайно удивил всех.
Но это был лишь мимолетный эпизод. Ни паралич не отступил, ни рвота не прекратилась. Родители метались от врача к врачу, но никто не мог дать стоящий совет. Мне прописали регулярные лечебные упражнения, и мама ежедневно упорно занималась со мной. Я ненавидел все упражнения, но особенно упражнения на мяче. Да и терапевт, которая приходила по четвергам и каждый раз, пока я тянул вверх руки, жевала булочку с маслом , моего расположения не заслужила.
Один целитель в Зальцбурге высказал теорию, что в моем мозге что-то "застряло", и когда это рассосется, я смогу нормально ходить. Конечно, этот процесс не произойдет сам собой, заключил целитель и дал родителям на прощание несколько указаний. Этих указаний они строго придерживались. Так я должен был ежедневно полчаса потеть под теплым платком, вдыхая какие-то кусающиеся субстанции, а потом принимать горячую травяную ванну. " Это для твоего же блага". Единственное, что меня радовало и вознаграждало за все - это возможность после ванн полчаса полежать завернутым в родительской кровати, где так пахло домашним уютом и большим миром.