Когда мне было 4 года, отец наконец-то осуществил свою мечту, и мы переехали из квартиры в доме родителей отца, в наше новое пристанище в удобно расположенном пригородном поселке. Вокруг простирались пашни и луга, которые, правда, со временем исчезали под натиском строящихся новых домов.
Все эти дома были похожи друг на друга: слева вход, справа терраса, а перед ней растянувшаяся в длину лужайка. Обязательно был гараж.
Хотя их старший сын не мог стоять на своих ногах, родители жили надеждой, что в один прекрасный день он все-таки пойдет.
Поэтому они устроили свое жилье по типу существовавшего тогда стандарта: ступеньки при входе, маленькие туалеты, спальни на втором этаже. Все это требовало от меня дальнейшего совершенствования искусства ползать, в котором я достиг высот мастерства.
Мой день начинался так: я вылезал из кровати головой вперед, а мои парализованные ноги падали, глухо ударяясь об пол. Я чувствовал короткую обжигающую боль. Затем полз к двери, поднимал, насколько мог, верхнюю часть туловища, дотягивался кончиками пальцев до дверной ручки, открывал дверь и продолжал ползком двигаться по коридору второго этажа к лестнице, потом скользил по ней головой вперед и таща за собой ноги. Это было целое искусство спускаться по ступенькам, используя силу собственной тяжести. Ступенек было 17. Я покорял их, двигаясь вперед головой, и хватаясь попеременно то левой, то правой рукой за край одной, потом следующей ступеньки. Если бы я однажды промахнулся, чего никогда не случалось, то кубарем скатился бы вниз. Но я был силен в руках и кистях, что было очень важно при моем способе передвижения.
Вечерняя дорога в обратном направлении выглядела иначе. На скамейке в кухне мама раздевала меня, я соскальзывал на пол, а мама придерживала меня за ноги. Такой способ перемещения мы называли "езда в тачке". Уже без одежды, на руках я полз на второй этаж в ванну, где мама надевала на меня пижаму. Пижам у меня было много. Каждый год Николаус и пасхальный заяц приносили мне по одной. И если вдруг пижамы в пасхальном гнезде или мешке Николауса не оказывалось, то там обязательно лежали веселые зеленые монетки - бонусы для ее покупки.
На полу я чувствовал себя прекрасно. Это был мой мир. Свое умение ползать я постоянно совершенствовал. Оказалось, что по плетеному ковру ползать можно было только медленно, по персидскому - только по направлению ворса, а вот по гладкому кухонному полу скользить было легче всего. Иногда я отваживался выползать на террасу с неровным каменным полом. Но это было очень больно! После того, как я пару раз растер ноги до крови, ползать там я решался только в обуви. Каменные плиты в летнюю жару сильно накалялись, это мне стало известно из собственного опыта. Но я проявил находчивость и начал подкладывать под ноги картонные обертки от долгоиграющих пластинок. Правда, они постоянно сдвигались, но я хотя и медленно, но продвигался вперед, картон же защищал мои ноги.
Брюки, конечно, мешали. При передвижении они постоянно сползали. Что делать?
И тогда мама сшила мне комбинезоны, очень модные в семидесятые годы, сшила по выкройке из женского журнала. Они были ядовито-зеленого, огненно-красного или огненно-оранжевого цветов. Грудь украшал большой карман, в который я совал все, что находил на полу: кольраби, канцелярские скрепки, вермишель, игрушечных рыцарей. Но на коленях появлялись дырки, и наша соседка пришивала на зеленую ткань красные кожаные сердечки. Это тогда тоже было очень модно.
Мир перед домом был увлекателен. По земле ползали муравьи, жуки и дождевые черви, которых я собирал в коробочки от "Тик-так", чтобы потом их внимательно изучить. На мое шестилетие я получил от бабушки в подарок микроскоп, который был необходим мне для исследований. После внимательного изучения внешнего вида моих подопечных я решил с помощью папиной бритвы произвести их вскрытие. Я пожертвовал их жизнью для науки. Хотя меня и мучили угрызения совести, ведь я был немножко такой, как они, но жажда знаний оказалась сильнее.
В день именин я получил сюрприз. Мама дала мне коробку, в которой что-то копошилось и скреблось. Может быть, это заяц, или кошка, или даже собака, о которой я мечтал? Нет. Это была черепаха. Конечно, ее нельзя было погладить или приказать "Сидеть!", "Место", "К ноге". Но все-таки я был ужасно рад, потому что она была похожа на меня: медленно и неуклонно, упрямо и целеустремленно она ползла по полу вперед.
Я назвал ее Кралли (Царапалка). Она непрерывно барахталась, шаркала, царапала что-то в своей коробке. Движения ее были монотонными безразличными. Кралли была из Греции, и ее тянуло на Юг. Ей постоянно удавалось вылезать из коробки, преодолевать пятисантиметровый порог террасы, и тогда уже мир принадлежал ей. Она маршировала по заросшей травой лужайке, куда я не мог последовать за ней, перелезала через парник и исчезала в соседском саду.
Трижды перед дверью нашего дома появлялась соседка, держа Кралли кончиками пальцев за панцирь. На ее лице было написано отвращение, но осознание долга было сильнее. Кралли барахталась, размахивала лапками, но шансов освободиться у нее не было.
Мое счастье было огромно, и я пытался усовестить Кралли, просил больше не убегать. В четвертый раз она исчезла бесследно. Долгие поиски ни к чему не привели.
Мою следующую черепаху звали Джимми, она была не такая большая, как Кралли и очень смешная. Ночью она спала вместе со мной, и родители поначалу это терпели. Но когда на моей простыне появились белые пятна от
ее мокроты, терпение их лопнуло. Я смастерил для Джимми спальное место: им стала большая коробка, выкрашенная акварельными красками с яркой
надписью "Джимми". Внутри я положил кусочки плетеного ковра, которые принес мне из магазина отец. Я любил Джимми. Я кормил ее с рук помидорами и салатом, мы вместе воевали со злыми черными рыцарями, которые заняли крепость. Джимми переползала через крепостные стены и просто опрокидывала все игрушечное войско. На далекие расстояния я носил Джимми в нагрудном кармане своего комбинезона. Но однажды, к моему ужасу, она перестала шевелиться. От чего она умерла, осталось загадкой. Скорее всего, причина была в неправильном уходе.
Я не хотел, чтобы ее ели черви, поэтому положил ее в мешочек со льдом и похоронил в нашем саду. На маленькой палочке я закрепил кусок картона с надписью "Здесь покоится моя любимая Джимми".
У меня было много друзей, вернее сказать, подруг. Это Марлис и Регина,с которыми я играл в "Не горячись", Дорис - кошачья мама и Ангелика , у которой тоже была черепаха. С Ангеликой мы мечтали, как однажды ее черепаха и моя Кралли отложат яйца и на свет появятся маленькие черепашки. Но увы, это так и осталось мечтой.
Мой брат часто играл на улице перед домом с другими детьми, в основном с мальчишками в футбол и классики, а я, стоя на коленях, наблюдал за игрой.
"Франц веселый ребенок" - говорила моя мама. "Он всегда улыбается".
Да, я улыбался, когда меня осматривали врачи, которые не могли поставить другого диагноза, кроме того, что я веселый ребенок.
Улыбался, когда терпеливо проходил бесконечные процедуры в клиниках Каринтии, а позднее в клинической больнице Вены, с помощью которых надеялись установить, какие изменения происходят в моем организме: это и энцефалография, и пункция спинного мозга и различные психологические
тесты. На всех детских фотографиях я улыбаюсь или смеюсь. Но то, что по ночам я порой плакал, не видел никто.