Анатолий Железняков пил вторую неделю. Он давно потерял чувство реальности и не отдавал себе отчёта в происходящем. А происходили вокруг, надо сказать, весьма странные и непонятные вещи. Сначала близкий друг Железнякова - красный командир Васо Киквидзе, вызвал его с черноморских берегов в Москву, якобы по срочному делу.
Но вместо срочного дела был радушный кавказский приём и весьма продолжительная пьянка с элементами адской ебли большевистских и беспартийных женщин. Затем Киквидзе куда-то незаметно пропал и Железняков остался один в окружении женщин и алкоголя. Немного погодя, на домашний телефон Киквидзе раздался звонок из Петербурга. Железняков снял трубку и услышал там голос самого Владимира Ильича Ленина. Вождь мирового пролетариата настоятельно рекомендовал Киквидзе и Железнякову незамедлительно явиться в Петербург, чтобы принять там участие в каком-то историческом субботнике.
Железняков подумал, что это не Ленин, а белая горячка и бросил трубку. Забыв о звонке, он продолжил празднование. Наверное, это и был тот самый коммунизм, о котором так много говорилось. Если так, то коммунизм очень нравился Железнякову. Водка никак не хотела кончаться. Женщины кончали, но их заменяли новые. Пока не прозвенел ещё один звонок...
- Ты не можешь звонить сам себе домой. Ты - белая горячка! - Железняков рассмеялся и бросил трубку.
Снова раздался звонок.
- Не бросай трубку, долбоёб! Это действительно Васо Киквидзе! Срочно приезжай в Питер! Если не успеешь на субботник, тебя и в партию не примут и от руководства отрядом отстранят. И мне пиздюлей дадут из-за тебя. Срочно приезжай!
- Какой, блядь, субботник? А водка там есть?
- Всё есть! Приезжай, Железняк!
- Хорошо, - положив трубку, Железняков наспех похмелился и оделся.
Затем Анатолий отправился на Ленинградский вокзал, где, используя поддельные документы на имя высокопоставленного сотрудника красной армии, обманным путём бесплатно проник в купейный вагон до Санкт-Петербурга...
***
Поезд жутко трясся, и Анатолий чувствовал себя, мягко говоря, хуёво. Сильный молодой организм матроса Железняка был сломлен продолжительным и непрерывным употреблением алкоголя. На особо разболтавшихся стыках шпал, когда поезд, жутко гремя, подскакивал и отрывался от рельсов, Железняков чувствовал подступающий к горлу тёплый ком блевотины. Но революционная выдержка закалённого в боях матроса помогала ему периодически сдерживать рвотные позывы.
Железняков всю поездку протусовался в вагоне-ресторане. Вдоль железной дороги тянулась однообразная малонаселённая местность. Скучный пейзаж отбивал желание смотреть в окно. Поэтому Анатолий был вынужден попеременно переводить взгляд со стакана на барменшу, затем на бутылку. Наливал стакан, пил. Снова переводил взгляд. Снова пил. Потом подошёл к барменше, зашёл с ней в служебное помещение.
Барменша была крашеной блондинкой в красном коммунистическом платке на голове, кожаной куртке и в высоких сапогах. Железнякову такие женщины не нравились, но выбора не было. В служебном помещении, Анатолий развернул блондинку, поставил её раком, сорвал красные трусы и выебал, не меняя позы. Железняк кончил в барменшу, вытер залупу об её жопу, и удалился, застёгивая ширинку.
Пока барменша приходила в себя, Железняк спиздил стоявшую на полке бутылку водки и отправился в своё купе. Пройдя пару вагонов, он решил прервать бесполезные поиски своего места и остановился в одном из тамбуров, где единолично распил трофейную водку. Вскоре в окне показалась платформа Московского вокзала. Сообразительный Железняк, дабы не делить водку с встречающими его на вокзале коллегами по революционной борьбе, быстро допил остатки чудного напитка. Поезд остановился. Анатолий открыл дверь вагона и вывалился в незнакомый город...
***
Холодный питерский ветер немного привёл Железнякова в чувства и откинул назад, в недра организма, очередную порцию пытающейся вырваться наружу блевотины. Анатолий огляделся. Неподалёку стояли какие-то важные красноармейцы. Среди них выделялся своей ужасающей внешностью старый боевой друг Васо Киквидзе. Железняков пошёл в его направлении. Тяжело передвигаясь, он смог разглядеть среди этих мрачных личностей Михаила Фрунзе и Феликса Эдмундовича Дзержинского.
Васо заметил Железнякова, заулыбался и начал показывать на него рукой и что-то рассказывать своим товарищам. Когда Анатолий подошёл к группе большевиков, Киквидзе начал его знакомить со всеми. По окончании знакомств, Дзержинский вынул пару бутылок водки, которые и были распиты на месте из горла.
Анатолий уже не слышал своих товарищей. Он был настолько пьян, что перестал соображать что-либо. Дабы не сойти за недоразвитого олигофрена, не умеющего общаться с людьми, Железняков начал глупо улыбаться и на все слова и действия своих новых знакомых, утвердительно кивать головой.
Сквозь помутившийся разум, Железняков слышал какую-то ересь о субботнике, о брёвнах и уборке мусора. Он видел, как к вокзалу подъехали три машины, в которые начали погружаться его новые знакомые. В одну из машин закинули полуживое тело Железняка. Всю дорогу Киквидзе пытался что-то рассказать ему, но Железнякову было не до хуйни, он впадал в алкогольный сон, граничащий с белой горячкой...
***
Железняк не любил трудиться. Анатолий считал, что субботники не для таких героев как он, а для всяких рабочих, крестьян, кухарок и прочего сброда. Подобная же Железнякову революционная элита, по его мнению, должна была воевать с врагами, пить водку, ебать женщин и управлять страной. А тут какой-то субботник...
Анатолию снился ужасный сон. Во сне за ним бегали какие-то люди с брёвнами и пытались ими охуячить Железняка по голове. Людей было много, но среди них особенно выделялись Владимир Ильич Ленин и какой-то неприметный немецкий ефрейтор. Железняков успешно уворачивался и убегал от нападавших, но вскоре появился Киквидзе и начал на него кричать...
Увидев ужасающую физиономию друга и услышав его крики, Железняков проснулся. Он обнаружил, что спит на заднем сидении автомобиля, а рядом находится Васо и что-то пытается ему объяснить. Анатолий попытался сконцентрироваться и прислушался к речи друга...
- Пойдём скорей, Железняк. Наконец-то ты проснулся, пьянь! Сейчас уже Ленин с Троцким приедут. Нам надо срочно начинать изображать работу!
Железняк утвердительно кивнул головой и, выбравшись из машины, нетвёрдой походкой направился за Васо. Товарищи с платформы Московского вокзала уже вовсю таскали брёвна с одной площадки на другую.
"Охуеть", - подумал Железняков, - "Я еле на ногах стою, а тут ещё брёвна носить. Нахуй надо..."
Анатолий уже было решил развернуться и уйти с этого праздника жизни, но Киквидзе решительно остановил его и протянул флягу с водкой. Железняков отхлебнул пару глотков, чем вернул себе достаточно сил для предстоящих трудовых подвигов. Киквизде забрал назад флягу, сделал глоток и повесил её себе на пояс. Затем он подошёл к одному из лежащих в куче брёвен. Васо начал подымать бревно за один край и жестом подозвал Железнякова к другому. Когда подняли бревно, Анатолий почувствовал, что для дальнейшего ношения подобной тяжёлой хуйни нужно ещё заправиться водкой.
Киквидзе и Железняков неторопливо шли, неся над собой довольно тяжёлое бревно. И в то же самое время к месту, где проходил субботник, подъехал эскорт машин. Из одной машины вышли люди с кинокамерами и фотоаппаратами и, установив своё оборудование, начали вести съёмку субботника. Из других машин вылезали различные партийные и военные коммунистические деятели. Железняков раскрыл от удивления рот, рассматривая всех этих прибывших на субботник работничков, но продолжал всё так же нести своё бревно.
И тут из дверей одного из автомобилей вышел сам Владимир Ильич Ленин. Железняков от удивления чуть не проблевался, а бревно начало выскакивать из скользких, от внезапно выступившего пота, рук.
Ленин хитро улыбнулся. Наспех пробежался глазами по лицам присутствующих на субботнике, пытаясь вычислить не явившихся, чтобы впоследствии официально признать их врагами народа. Затем, Ленин направился к куче брёвен. Дабы не перетрудиться, Владимир Ильич пристроился к двум рослым мужчинам, несущим бревно. Вождь зацепился за их ношу в середине бревна, но так как был очень маленького роста, то ногами земли не доставал. И на бревне просто повис. Естественно, что опытные фотографы и кинооператоры провели съемку, не показывая того, что Владимир Ильич висел на бревне. Просто не было видно ног и казалось, что Ленин полноценно несёт бревно и действительно делает своим трудом немалый вклад в развитие страны Советов в целом и Петербурга в частности.
Железняк и Киквидзе успели отнести пять брёвен. Мужики, которым помогал Ленин, отнесли одно бревно и, соответственно, один раз отнесли Ленина от одной кучи брёвен до другой. Наконец, брёвна закончились...
Ленин вытер пот со лба и рассказал свои коллегам по борьбе, какое великое дело они сейчас совершили. Владимир Ильич также заявил, что это историческое бревно, которое он сегодня нёс, будет непосредственно помещено в какой-нибудь музей революционно-трудовых подвигов. Это культовое бревно, ставшее в мгновение ока для всех коммунистов важней чем для священнослужителей церковные реликвии, воткнули в землю посреди площади не то в качестве столба, не то ещё чего-то.
Фотографы и кинооператоры тотчас же съебались. Из машин повытаскивали ящики с водкой, различные мясные, рыбные и овощные закуски. Вылезли какие-то женщины в одежде большевичек-чекисток, которые оказались в итоге обычными проститутками-стриптизёршами. Эти женщины начали танцевать вокруг одного из брёвен, как раз того, которое нёс Ленин. Это бревно заменяло им шест, применяемый для выступлений в эротических клубах России. После выступления любой из участников субботника мог отъебать каждую понравившуюся из этих женщин, даже в извращённой форме.
Железняков выжрал ещё водки. После двухнедельного запоя и тяжкого труда подсобного рабочего, его развезло с пары стаканов. Анатолий заполз в густые кусты, где и укрылся на некоторое время от своих новых друзей и коллег. Сознание медленно покинуло Железняка, погрузив в очередной страшный сон, содержания которого он не смог вспомнить впоследствии...
***
Когда стемнело, Железняков покинул своё убежище, где он проспал несколько часов и частично смог протрезветь, и направился по направлению к площадке, на которой были складированы различные орудия труда, инструменты и приспособления, принявшие непосредственное участие в субботнике. Но всё это не представляло для Железнякова никакого интереса. Его интересовала одна, уже успевшая стать культовой, вещь. Объектом, заинтересовавшим Анатолия, было бревно, которое носил на субботнике Ленин, и которое на время было превращено в шест для танцев стриптизёрш. Бревно стояло на том самом месте, куда его, собственно, и воткнули.
Неясно по какой причине, то ли просто по пьяни, то ли из каких-либо политических соображений, то ли из желания ещё немного потаскать брёвна, Железняков решил вырвать бревно Ленина из земли и отнести его куда-нибудь. Например, на легендарный крейсер "Аврора".
Ещё немного поразмыслив, Железняков окончательно утвердил в своей голове этот план. Собрав все остатки сил, Железняк набросился на бревно и попытался вырвать его. Бревно не двигалось. Анатолий ещё несколько раз повторил попытку, но всё было тщетно. Бревно было весьма качественно всажено в почву Петербурга и совсем не двигалось. Казалось, что проторчи оно в этой почве ещё пару лет, и из бревна начнут пробиваться ветки с зелёными листьями. Мало того, оно ещё и плодоносить чем-нибудь начнёт...
Но вся эта революционно-сельскохозяйственная лирика никак не успокаивала Железнякова. Он не смог вырвать бревно и потерял много сил. Вблизи не было водки и боевых товарищей, которые эту водку могли принести. "Жизнь хуйня!" - сделал вывод Железняк, сел на землю и начал думать о своей дальнейшей судьбе.
В результате мыслительных процессов, Анатолий пришёл к выводу, что единственная вещь, которая может помочь ему в жизни, это Ленинское бревно. Белая горячка посетила матроса Железняка как раз во время субботника, сделав, на некоторое время, бревно одной из высших целей его жизни.
Железняков в припадке бешенства набросился на бревно, колотя его руками, ногами и головой. Анатолий вытягивал бревно, пытался согнуть его, расшатать. И, наконец, приложенные усилия дали результат. Бревно сломалось пополам. Нижняя часть бревна осталась прочно сидеть в земле, а верхняя, отломленная от своего корневища, безвольно рухнула на плодородный грунт.
Железняк настороженно посмотрел на осколок бревна и задумался. С одной стороны, Анатолий Железняков только что уничтожил революционную святыню, символизирующую трудовые подвиги вождя мирового пролетариата; со второй стороны, он разломал бревно, завладеть которым мечтал и теперь оно никогда не будет единым целым, а навсегда станет двумя составными частями великого бревна; а если поглядеть на проблему с третьей стороны, то бревно, которое невозможно было извлечь целиком, просто отдало Железнякову свою часть, тем самым, дав ему завладеть собой.
Недолго думая, матрос Железняк схватил бревно и понёс его в сторону Петровской набережной, к крейсеру "Аврора". Нести тяжёлый деревянный предмет не было сил, и Железняк стал волочить бревно по земле, задевая им о столбы освещения, ноги проходящих мимо людей, уничтожая цветники, газоны и муравейники, а также оставляя на своих руках и прочих частях тела и одежды огромное количество заноз и различных ран и ссадин.
Дорога была долгой и нелёгкой, однако, спустя неопределённое количество времени, цель была достигнута. Железняков заметил в ночи слабо освещённый силуэт "Авроры". Собрав остаток сил, Анатолий добрался до крейсера и, громыхая бревном по металлическим ступеням лестницы, тихо и осторожно проник внутрь.
Экипаж крейсера, очевидно, спал, поэтому матрос Железняк остался незамеченным. В одной из комнат внутри крейсера Анатолий Железняков спрятал ленинское бревно. Сам же он отправился на палубу, где оторвал один из парусов с грот-мачты. В этот парус Железняков завернулся как в спальный мешок, в котором и проспал до утра.
Утром Анатолий обнаружил себя в ужасном состоянии. Он был в жутком похмелье и мучался сушняком. Всё тело Железняка было изранено занозами с ужасного бревна. Да и само ночное похищение этого ленинского бревна начало пугать Железнякова. Зачем он это сделал? Анатолий не мог ответить себе на этот вопрос.
Немного повытаскивав занозы из тела и одежды, Анатолий так же незаметно покинул "Аврору", как и проник на неё...
***
Ночь спустилась над военно-морской немецкой базой, расположенной в Киле. Лучи прожекторов постоянно находились в движении и ощупывали каждый сантиметр пространства за пределами базы. Постовой, пытаясь размять затёкшие от сидения в охранной будке ноги, неторопливо прохаживался от будки к воротам и обратно.
Внезапно, из темноты в луч прожектора вынырнула человеческая фигура. Постовой тут же схватил винтовку и, передёрнув затвор, направил её на неизвестного. Луч прожектора замер на фигуре появившейся из ниоткуда.
Неизвестный был солдатом в немецкой форме. В руках он держал какой-то конверт. При попадании в поле зрения прожектора, неизвестный поднял руки с конвертом вверх, в знак своей дружелюбности и абсолютной безопасности для людей, обнаруживших его.
- Ты кто такой? - закричал постовой, - Что тебе здесь надо?
- Я посыльный, ефрейтор-связист. Доставил срочное послание от начальника Генерального Штаба Германии Пауля фон Гинденбурга капитану Герману Эрхардту, - спокойно ответил неизвестный.
- Документы есть? - более дружелюбно спросил постовой.
- Конечно есть, - неизвестный утвердительно кивнул.
- Подойди ближе и можешь опустить руки. Давай документы, - постовой взял документы неизвестного, зашёл в свою будку и начал что-то говорить по рации.
Через пару минут со стороны штаба военно-морской базы подошёл немецкий моряк. Постовой кивнул ему и указал на неизвестного. Моряк молча жестами показал неизвестному, чтобы тот двигался за ним. Метров через триста из темноты выплыло трёхэтажное здание, которое, очевидно, являлось штабом этой базы.
Моряк довёл неизвестного до кабинета, на двери которого было золочёными буквами выгравировано "Капитан Герман Эрхардт", открыл дверь и пригласил гостя внутрь. Неизвестный вошёл, а моряк удалился, закрыв за собой дверь.
- Так, что за дело вы имеете ко мне, ефрейтор? - произнёс Эрхардт, вставая из-за стола, - И кто вы такой?
Ефрейтор протянул капитану Эрхардту свои документы и секретный запечатанный конверт.
- Присаживайтесь, Адольф, - сказал Эрхардт, ознакомившись с документами посыльного, - А я пока почитаю содержимое конверта.
Неизвестный сел на стул. Эрхардт тоже сел и распаковал конверт.
- Так значит, Гинденбург приказывает нам начать наступление на Санкт-Петербург? - удивлённо спросил Эрхардт у ефрейтора, прочтя содержимое конверта.
- Господин капитан, - ответил ефрейтор, - я конверта не распечатывал и о его содержании сказать ничего не могу. Но по последним данным наше командование планирует начать блокаду Петербурга и штурм Кронштадта. В случае удачного исхода операции, планируется масштабное сухопутное наступление. Но всё это неподтверждённые слухи.
- Отлично, - оживился капитан, - Мне уже надоело сидеть здесь в Киле и ждать приказов. Завтра же начинаем готовиться к наступлению. Через три дня, думаю, мы будем в полной боевой готовности. Кстати, там написано, что посыльный остаётся с нами, и будет участвовать в боях. Вы готовы, Адольф?
- Я всегда готов служить Германии!..
***
- Алло! Смольный? - Железняков пытался докричаться до нужного абонента в трубку аппарата, в одной из телефонных будок, расположенной на Петровской набережной, неподалёку от крейсера "Аврора", - Владимира Ильича Ленина мне! Мне плевать, что он занят. Я по очень важному вопросу. По поводу бревна! Хорошо подожду...
Мучительная пауза тянулась несколько минут. Похмельный синдром сильно давил на мозги и плохо сказывался на координации движений Железнякова. Сушняк, подобно хорошему универсальному клею, прилеплял язык к различным частям ротовой полости и мешал говорить. Горло, казалось, было покрыто слоем обжигающе горячего песка, в котором тонули все звуки, исходящие из лёгких. Хотелось купить несколько литров пива и отправиться на пляж Петропавловской крепости...
Наконец, голос Владимира Ильича Ленина в телефонной трубке прервал тяжёлые размышления матроса Железняка.
- Владимир Ильич! Нам необходимо срочно встретиться! - слова Железнякова спотыкались о пересохшее горло и выходили наружу в форме нелепого хрипа, - Я знаю, где находится ваше бревно!..
Затем Железняк замолчал. В трубке послышался грозный голос вождя мирового пролетариата. Ленин явно нервничал и говорил на повышенных тонах.
- Как спиздил? Я не спиздил, - начал неумело оправдываться Железняк, - Оно в целости и сохранности! Лишил страну тепла? Нет, я не знаю, сколько стоит труд вождя. В музее место? А может...
Ленин перешёл на крик. Железняк слушал его молча с большой настороженностью. На время он забыл о сушняке и прочих проблемах. Похоже, трудовое бревно Ильича развернулось в сторону матроса Железняка, чтобы нанести удар по нему.
- Почему сразу пидарас? - обиженно и грустно спросил Железняков, но в трубке уже были слышны только гудки, - Я вот хотел предложить из Крейсера Аврора музей сделать, тогда бревно и окажется в музее...
Железняков со злости швырнул трубку в стену телефонной будки. Трубка разлетелась на куски пластика, болтики, проводки и слуховые аппараты. Анатолий направился к стоящей неподалёку торговке с бочкой разливного пива "Невское".
Выпив пару литров пива, Железняков почувствовал себя намного лучше. Он тут же забыл о бревне, о весьма неприятном разговоре с Владимиром Ильичом Лениным, о том для чего вообще он прибыл в Петроград и что, собственно, делать дальше. Железняков отправился в кунсткамеру смотреть на двухголовых телят и уродливых заспиртованных грудников...
***
Весь день Железняков осматривал достопримечательности Петрограда и распивал различные спиртные напитки. Он посетил Кунсткамеру, Дворец Меньшикова и Зимний Дворец. Спиздил откуда-то золотой подстаканник и поменял его местным барыгам на две бутылки водки и пять граммов кокаина. Никакого доверия к барыгам у Железнякова никогда не было, и он решил испробовать товар на месте.
Втянув носом изрядную порцию кокаина, Железняков по достоинству оценил его качество, и весьма довольный своим приобретением отправился к крейсеру "Аврора". Зачем туда шёл Железняков, было не ясно, но по дороге он встретил Васо Киквидзе.
- Анатолий! Железняк! - раздалось где-то за спиной.
"Враги!" - насторожился Анатолий и выхватил маузер.
Обернувшись, он увидел, что враг принял обличье Киквидзе.
- Стой белогвардейская сволочь! - истошно заорал Железняков, наставив маузер на Киквидзе, - Как тебе удалось сменить обличье и сделаться похожим на моего друга?
Васо был в шоке. Теперь стало явно, что Железняков находится во власти белой горячки. Киквидзе впервые в жизни оказывался в подобной ситуации, с одной стороны Железняков являлся его другом и нуждался в срочной помощи, а с другой стороны он был крайне опасен и совершенно неконтролируем. Васо предпочёл обойтись малой кровью и, не найдя лучшего решения, поспешил удалиться, оставив Железняка в одиночестве.
Анатолий же, потеряв из вида нового врага, поспешил употребить ещё немного кокаина, в результате чего, окончательно потерял контроль над собой, а впоследствии потерял также сознание и способность передвигаться.
Патруль красноармейцев обнаружил Железнякова лежащим на набережной. Сотрудники патруля хотели обобрать нетрезвого гражданина и отнести его в вытрезвитель, но удостоверение на имя члена коммунистической партии Анатолия Григорьевича Железнякова, заставило патрульных изменить свои корыстные планы и доставить тело в Смольный.
В Смольном, тела неадекватных или временно недееспособных, по причине интоксикации алкоголем или наркотиками организма, коммунистов складывались в отдельное помещение. Этот обширный зал был устроен по типу зала ожидания на вокзалах. На длинных рядах сидений складывалась приносимая патрульными и прочими людьми коммунистическая пьянь. Солдат, дежурящий на входе, держал в руке чайник, из которого поил, периодически просыпающихся или бредящих в состоянии белой горячке, старших товарищей по партии. Когда люди окончательно приходили в себя, их либо отпускали, либо отправляли в больницу на принудительное психиатрическое либо наркологическое лечение. В отдельных случаях к ним применялись какие-либо иные действия.
Железнякова сложили там же. Оружие, на всякий случай, кратковременно конфисковали и поместили в комнате дежурного офицера охраны Смольного. Анатолий несколько раз вскакивал, доставал из кобуры несуществующий пистолет и стрелял из него по окружающим. Успокоившись, он ложился и продолжал спать. Иногда требовал воды и, жадно присосавшись к принесённому чайнику, выпивал его содержимое полностью.
Владимир Ильич Ленин иногда заходил в это складское помещение большевистских кадров и осматривал его экспонаты. Дежурный демонстрировал вождю документы складированных в Смольном коллег по революционной борьбе.
На этот раз, просматривая список доставленных патрулём, Ленин остановился глазами на фамилии Железняков. Владимир Ильич заметно помрачнел и насупил брови. Улыбка покинула его лицо.
- Где этот Железняков? - обратился Ленин к дежурному, - Покажите-ка, батенька, мне тело героя!
Дежурный ринулся вглубь зала, увлекая за собой Ленина. Они внимательно рассматривали наваленные где попало тела неадекватных большевиков. Наконец, охранник остановился возле одного, спящего наркотическим снов, молодого человека и уверенно указал пальцем Ленину на него.
- Вот же мудак! - вырвалось невольно у Владимира Ильича, - Бревно с субботника спиздил! Ретроград и сволочь контрреволюционная!
Охранник недоумённо посмотрел на Ленина.
- Когда придёт в себя вернуть ему документы и в сопровождении патруля отправить в Кронштадт. В ссылку. Пусть послужить Родине. Обороняет страну от врагов в Кронштадте. А там посмотрим... Зайдите позже ко мне в кабинет, я вам выдам письменный приказ о его ссылке.
- Так точно, Владимир Ильич, - произнёс охранник, - непременно доставим в Кронштадт!
Разгневанный Ленин направился в свой кабинет. В приёмной стояло два матроса-охранника, двенадцать стульев для посетителей и два приёмных стола, за одним из которых находилась секретарша, а за вторым дежурный журналист. Ленин не помнил ни имени, ни фамилии этого человека, но срочное дело к нему имел.
- Скажите-ка, батенька, - обратился Владимир Ильич к журналисту, лукаво улыбаясь. - Вы сейчас революционно-критическую статейку в адрес одного несознательного элемента можете написать? А лучше стишок.
- Владимир Ильич! - засуетился журналист, - Я совсем не поэт. Никогда не писал стихов. Но если революция того требует...
- Ну, вот и отлично, - оборвал Ленин, оправдывающегося бумагомарателя, - Я уверен, что у вас всё получится, батенька. Пишите стишок, можно короткий. Я в своём кабинете ждать буду. Чем быстрей напишите, тем лучше. Революция нуждается в этом стишке. Да, чуть не забыл, в стишке надо заклеймить сбившегося с пути матроса Железняка, укравшего народное достояние - бревно, которое я нёс на субботнике. Также неплохо бы использовать побольше революционно-нецензурных выражений. Ну, в общем, вы всё понимаете...
Ленин удалился, оставив журналиста в состоянии крайней растерянности. По пути в свой кабинет, Владимир Ильич остановился возле секретарши и ущипнул её за вымя шестого размера. Секретарша сделала вид, будто ничего не произошло и Ленин, изобразив то же самое, удалился в кабинет.
Журналист вспотел от напряжения, судорожно сжал в руках листок и ручку и начал прокручивать в своём мозгу различные комбинации революционных рифм...
Ленин уселся в своё кресло, закинул ноги на стол. Взял в левую руку стакан с чаем, а в правую "Капитал" Карла Маркса. Он уже собрался погрузиться в чтение этого грандиозного произведения, как вдруг, в дверь постучали.
- Войдите! - произнёс Ленин, убрав ноги со стола и положив на их место Маркса.
В дверях появился немного испуганный журналист. Его глаза суетливо бегали за стеклянной оградой очков. В руках журналист держал скомканный листок, с различимыми на нём немногочисленными кириллическими письменами.
- Владимир Ильич, - начал журналист, заикаясь от волнения, - Как вы просили, я написал небольшой коммунистический стих с порицаниями Железнякова. Но, как я вам уже сказал, я не поэт. Вы бы попробовали лучше обратиться к Маяковскому...
- Давайте, батенька, стишок ваш, - с усмешкой произнёс Ленин, протянув руку в направлении журналиста в ожидании листа.
Журналист медленно, как на казнь, подошёл к Ленину. Глаза его были опущены в пол и старались избежать столкновения с глазами Владимира Ильича. Журналист робко протянул листок...
Ленин выхватил у своего сотрудника рифмованное произведение и с интересом его прочёл: