Мнишек быстрым шагом спускался вниз по черному склону, скользкому после дождя. В груди его клокотал огонь настоящей, подлинной, первобытной ярости.
Как они смеют?! Как все они смеют!
Обиднее всего было даже не то, что обидели, прогнали. Обижало равнодушие в глазах прогнавшего.
По правде сказать, Мнишек не так уж много знал об отношениях. Все, что было ему известно до встречи с Каэ - то, что отношения - это когда кто-то к кому-то относится, и это что это взаимно Что не бывает - когда отношения - такого равнодушия. Даже когда война. Особенно когда война! - считал Мнишек, и под его тяжелым сапогом с жалостливым хрустом всхлипывали и ломались веточки боярышника.
Вечером, грея руки у тусклого костерка, наспех разведенного у подножия горы, Мнишек смотрел в ночь и старательно не думал о том, что происходит у вершины горы. Чтобы там ни было, оно происходило только с Каэ. И уже точно не с Мнишеком.
Каэ был чудом в жизни Мнишека.
Существо с глазами цвета предгрозового неба, темными волосами и раскрытыми за спиной огромными черными крыльями - таким Мнишек впервые увидел его, таким постарался запомнить навсегда.
День, когда он ушел с Каэ из своей деревни просто потому, что тот позвал, Мнишек отныне решил считать самым черным в своей недолгой жизни. Тогда, в свои шестнадцать он первый раз ушел из родительского дома - против родительской же воли. И что теперь, два года спустя, он имеет?
Пути назад нет, в дороге, раскинувшейся впереди, нет ничего привлекательного, а настоящее только сегодня на закате решительно указало ему на выход.
Все, что Мнишек знал о человеческих отношениях, было знанием совершенно напрасным, потому что Каэ не был человеком. Мнишек не знал и не хочет знать, откуда он и другие прилетели. Их было шестеро, этих холодных и молчаливых "принцев=воронов", как он прозвал их про себя в первый же вечер, словно были они из старой сказки. Каэ ни на минуту с ним не расставался, защищал его - и учил защищаться самому, от людей ли, от природы ли, от колдунов или от волков, от всего на свете - и постоянно говорил. Кажется, никто не знал столько легенд разных народов, как он.
По вечерам у костра собирался весь его маленький клан - и Каэ рассказывал.
Теперь Мнишек пытался понять, почему все его истории были о любви... Не потому это было так, что самому Каэ любовь была неведома?
А вот Мнишек его любил.
Любил до одури, до крика, каждое перо на его чудесных крыльях боготворить был готов, каждое слово впитывал, словно губка. А теперь только и осталось что об этом вспоминать и злиться на себя. Простой деревенский парнишка Мнишек, а повелся, как девчонка на дворянина. Пальчиком поманили - и побежал!
- Воронье! - сплюнул Мнишек и продолжил греть руки.
Где-то там, на вершине горы, его любовь разбилась о холодный аметист в глазах чудовища с черными крыльями, которого Мнишек по юношескому недосмотру принимал за своего чудесного ангела.
Где-то там, среди горных вершин, черные вороны с лицами людей готовились к бою.
Мнишек взвыл и кинул первым под руку подвернувшимся камешком в густую чащу леса. Если бы он только знал! Если бы ему хоть намеком объяснили, что же за войну они готовятся принять, что за битва им грозит - не на жизнь, на смерть, судя по холодной решимости в глазах каждого из них.
У Каэ были ледяные руки в час, когда он последний раз позволил себе обнять Мнишека. Каэ уходил на смерть и жег за собой мосты. Какая глупость! Вопиющая, невероятная, человеческая!
Увести бог знает куда и зачем, зачаровать, совратить, бросить и умереть! Как это... по-человечески. Бред какой-то.
Мнишек встал и засучил рукава.
Взгляд его обратился к острому тонкому шпилю, на вершине вершин. Любимое место Каэ. Не могло возникнуть сомнения, где его искать в такой час. Каэ наверняка захочет побыть один, чтобы только небо над ним и терновник опутывал его ноги...
- Воронье... - голос Мнишека в густом полуночном лесу, пустом и беззвучном, неожиданно обрел звук и силу. - Попадись мне только. Ууу, воронье. Я же изведу... Терновник в глотку запихаю, чтобы замолчал, чтобы истерзался, чтобы понял - какого это... Чтобы перестал жить своими легендами да сказками, я же тебя искалечу для этого, только чтобы глаза твои наконец прояснились...
Мнишек уже карабкался обратно вверх по черному склону.
Сказания у него. Легенды. Предания. Как же, как же, слушали, помним. Только не верю я во всю твою дрянь о братьях в белых плащах с черными ликами. И о рыбах с человеческими глазами. Не бывает рыб с человеческим лицом, птичьи твои мозги, только дождись меня, а я уже тебе покажу, какие рыбы бывают, в подробностях покажу... Но сначала заткну тебя надолго. Чтобы не слушать твоих бредней...
Мнишек в три прыжка преодолел оставшиеся несколько саженей и оказался на плоской площадке, прозванной смотровой. Оттуда до вершины оставалось всего ничего, и даже со своего места Мнишек видел сгорбившуюся на камне тонкую, по-птичьи уязвимую фигуру.
- Я не думал, что ты придешь, - не оборачиваясь, вымолвил Каэ, услышав его шаги.
- Я не думал, что ты такой дурак, - честно признался Мнишел, кладя руки на его плечи, к основанию крыльев.
- Я скоро умру.
- В легендах вычитал, да?
- Да.
- Знаешь что? - Мнишел забрался рядом с Каэ на широкий камень и развернул его лицом к себе. "И вовсе не фиолетовые у него глаза. Обычные голубые. И как я раньше не замечал..." - Я историй не знаю. Негде мне было истории слушать, да и некогда. Только одну вот знаю: жил на свете один мальчик, и очень он боялся, что никогда в жизни не добьется... - говорил Мнишек быстро, торопливо, словно кто-то со стороны антрацитового неба нашептывал ему правильные слова, и он страшно боялся их упустить, - И страшно ему стало бороться, и выдумал он себе новую жизнь, новые легенды, великое сражение и великую смерть. Только чушь все это. Знаешь, Каэ, что по настоящему великое я могу предложить тебе здесь и сейчас?
- Что? - Каэ ощутимо вздрогнул. Слова Мнишека... Такие неожиданные и такие верные, словно пробуждали его от долгого сна.
- Миску наваристого рыбного супа. Зря что ли твои с утра на реку летали? Вот такой суп получился, высший класс!
Каэ смотрел на Мнишека, и взгляд его теплел с каждой секундой. Ветер донес до них запах рыбного супа, который разливала по мискам галдящая толпа из пятерых бойких мальчишек. Черные крылья медленно таяли под ладонями Мнишека.
Из-за горизонта, расправив крылья, вылетели в небо шесть белых птиц и растворились в сияющих лучах восходящего солнца.