Ребёнок, предназначенный служить игрушкой для взрослых,-- такое
явление не раз имело место в истории. (Оно имеет место и в наши дни.)
Виктор Гюго.
"Человек, который смеётся".
Часть 1
Глава 1
Долгая дорога всегда наводит на разного рода размышления. Они, как правило, касаются прошлого и будущего. О последнем в пути думается часто, но, находясь в тайге в одиночку без информации и общения, предполагать что-то в предстоящем сложно, поэтому мысли крутятся возле чего-то невообразимо фантастического и непонятного.
Совсем не думается в длинной тяжёлой дороге о настоящем, оно отодвигается на второй план, уходит куда-то под ледяную толщу воспоминаний. Вот и сейчас, ловя ртом, падающие лопухи снега, Сашка размышлял о прошедшем времени, вытаскивая из памяти эпизоды, краткие моменты своей жизни, считал, анализировал, пытаясь свести прожитые годы и особенно события и действия свои во что-то целое, желая обобщить, и расставить всё по нужным местам. Снежинки крутились в хороводе и медленно падали на уже остывшую землю, замирали. "Вот так и время прошлое: падает и замирает до весны, до момента, когда ты вдруг возвращаешь его назад воспоминаниями, оно оттаивает, растекается и его уже нельзя собрать в ту первоначальную структуру, которую оно имело, живя в своём настоящем. Время изменяется и восприятие событий, участником которых ты был, тоже становится другим, совсем,-- Сашка присел, чтобы перемотать сбившиеся от долгой ходьбы портянки, продолжая свои размышления.-- Значит, перебирая прошлое, мы изменяем время, в хорошую или в плохую сторону это не столь важно, важно то, что событие взятое тобой из прошлого начинает жить новой жизнью, той которую мы ему даём своим переосмыслением. Почему так? Почему оно, единожды умерши, навсегда, не хочет оставаться в замороженном виде? Зачем оно рвётся жить дальше? Что толкает? Какая пружина давит его изнутри, не давая времени покоя? И может ли быть по-другому? Попал я в какую-то колею не свою, чужую,-- Сашка вставил ногу в сапог, потянул за голенища на себя и, привстав, притопнул, чтобы нормально села.-- Вот так бы прибить и баста. Ан, нет! Не хотит. Или не хочет. Злючка. Не злючка, скорее всего демон, очень живучий такой, может даже бессмертный, почти, как Кощей. Одним словом, умному не приснится, пьяному не привидится. И чего меня в дебри эти понесло вдруг?-- спросил он сам себя вслух.-- Писать, что ли, начать? Да вроде бы не к чему, память, слава Богу, не шалит, ну если только для потомков и сверки точности формулировок по времени, чтобы выявить размер отклонений и ввести поправку. А она нужна? Жизнь человека коротка и, написав, точно заморозишь навечно. Расхождение, конечно, есть, но не настолько существенное, чтобы сыграть какую-то большую роль. Даже при столь опасном деле, которым мы все занимаемся, переосмысление и особенно повторное даёт только положительный эффект, но для будущего. Ага! Вот и она, или оно появилось на горизонте. Уточним тогда, что не для конкретного будущего, а для предстоящего настоящего, вот подо что прошлое течёт. Под лежачий камень прошлое время сочится, хоть и говорят, что под него не течёт. Течёт, ещё как струится. Нет, это я уже совсем перебрал, так недолго и до новой религии докумекаться и при этом не мало наворотить. Итак, определимся. Прошлое время -- мёртво-живая суть. Тогда по логике настоящее время -- разумно-живая суть. А что есть будущее? Будущее -- разумно-мёртвая суть. А что? Получается неплохо, даже связь просматривается: живая-живая в части прошлое-настоящее и разумно-разумное в части настоящее-будущее. Ещё есть мёртвое в прошлом и будущем. С живым и разумным всё нормально, а вот с мёртвым в прошлом и будущем плохо просматривается. Объединяет только само слово. Как там в Библии: "Сначала было слово". Нет, было не слово. Между прошлым и настоящим через живое, есть короткий переход и такой же короткий между настоящим и будущим через разумное. А вот между прошлым и будущим по линии мёртвой сути огромный, жуткий разрыв. Значит, первым было всё-таки не слово. В прошлом всё мертво, в будущем ещё не родилось, хоть и имеет предвестник в виде разумного начала. Это, друг мой, гибкие философские материи. Пойдём с другой стороны. Допустим, что прошлое -- мёртвая материя, но с поправкой: без времени. Что тогда будущее? Тоже материя. Но какая? Ясно, что не живая, так как в будущем ещё нет субстанции времени. Выходит, что мёртвая? Нет, такого принять невозможно, ибо материя уже есть, так как она происходит из настоящего, а вот время с собой из настоящего втянуть не может, потому что время исчезает. Что же вместо времени? Кукиш! Тут во всём этом не хватает чего-то главного, общего. Нет какой-то важной связующей. Если предположить, что будущее есть живая материя, но без времени?! Похоже на вечный разум. Идти в эту категорию мы не договаривались, ибо это есть переход на Бога-создателя. Так что же? Замкнутое кольцо или спираль, а может быть цепочка с повторяющимися циклами? Нам не подходит ни то, ни другое. Образовался тупик. Но у нас явно не тупик! Ну, это, положим, с какой стороны смотреть. Если дать во втором нашем определении, что и в первом, то бишь разумно-мёртвая материя, то получается, что мёртвая материя способна воспроизводить разум, но в будущем. А в прошлом не может? Нет! А в настоящем? В настоящем может производить. А в будущем? Будущему конечно свойственен разум, но в то же время его там нет, прогнозно он есть, но не более. Тогда второй набор определений имеет просто материю в части, где мы вписали будущее, которое без времени и без разума. Такое обобщение не греет. Желательно иметь что-то ощутимое. Мало ли чего хотелось бы! Ну нет там ничего и всё, кроме материи. Будущее имеет предрасположенность к наличию времени и разума, в виде некоего ха-ха",-- ветка стланика хлестанула по лицу, резко, обожгла часть щеки и висок.
Сашка остановился и осмотрел куст. Она могла ударить только в одном случае: что-то живое заложило её в упор. Живое -- это либо человек, либо медведь. Следов присутствия не было. "Странно,-- подумал Сашка.-- А ведь так быть не может". Он потёр горящую от удара щёку и встал в раздумье. "Вот сволочь, мысль в самом хорошем и интересном месте прервала,-- он полез внутрь тюльпана а, где в стволе одной из ветвей обнаружил то, что невозможно было увидеть при наружном осмотре. Это был гвоздь длиной в сто двадцать миллиметров, заколоченный под большим углом.-- Видно, что-то крепили. Что именно? Провод, ну что могли тут ещё крепить. Скорее всего, старатели лет пять назад тянули телефонный провод и именно зимой, пустив по макушкам стланика. Тащили зимник. На горе был пункт с парой бульдозеров, готовых немедленно выйти по звонку снизу от подошедшего автокаравана. Зимник проволокли и провод предусмотрительно смотали. Хозяйские мужички видать, не скупые, а именно хозяйственные. Такие, которые не бросят нужных вещей в тайге, всё прихватят: и провод, и пустую бочку. Хорошо, что глаз не выбила, а ведь могла, не успей я башку довернуть в сторону, мало бы не показалось,"-- он ещё раз потёр щёку и двинулся дальше.
Глава 2
Несколько дней спустя в часе ходьбы от Маймаканского становища Сашка вышел прямо на караван, возглавляемый дедом Павлом. Они тащили с верхнего огорода последнюю партию картошки. Кроме деда Павла, было, пять ребят в возрасте от одиннадцати лет до пятнадцати и преподаватель, молодой, приехавший этим летом из Китая, мужик.
Сашка обнялся с дедом Павлом, трижды расцеловался, стянул с его плеч тяжёлый рюкзак, хоть тот и упрямился, передал ему свой, почти пустой, за руку поздоровался с преподавателем, а остальным кивнул. Все ответили ему также.
-- Как дела?-- спросил Сашка деда Павла, пристраиваясь к ходьбе, надо было топать, время было предвечернее и уже начинало смеркаться.
-- Исчезла моя, Санька, тихая и размеренная жисть,-- превздыхая, ответил дед Павел, но в голосе его не чувствовалось и ноток обиды.-- Одно слово, Вавилон.
-- Раз мешают, отселим,-- предложил Сашка.-- Места много тут, расселимся так, чтобы не мешать своим присутствием никому.
-- Так я не про то. Они мне не мешают. Наоборот. Двое вот повадились ко мне вечерами ходить. Сначала просто с расспросами, как ты когда-то, а потом записывать стали. Я им говорю: "Ну, зачем?" А они отвечают: "Надо". Я уж и сам втянулся в это дело, всё им подряд сношу из того, что помню. Сказки, легенды, притчи и всё остальное. В школу заглянул, а там меньшие мою белиберду читают, и, знаешь, внимательно так. Мне даже не по себе стало как-то. Не уж то я в преподаватели попал. Испугался, но потом, поразмыслив, успокоился. Вреда ведь в том нет. Хоть я рассказчик не ахти какой, но уж больно слушатели благодарные. Не могу отказать.
-- Ну а кому, как не тебе, дед, им рассказывать,-- стал успокаивать его Сашка.-- Им нужное в школе дают, а душу кто им вложит? Кто их любить научит, уважать? Они потому и тянутся к тебе, заполняют это пустующее пространство.
-- То верно ты подметил. Без мамки не сладко. Вот я им вроде всеобщей мамашки и стал,-- дед Павел крякнул, усмехаясь в бороду.-- Даже уж забыл, когда в последний раз матом ругался. Ей-ей стесняюсь, хоть иногда и наору на них.
-- Эти-то спокойные, не то что наш бандит босоногий,-- вспомнил Сашка неугомонного Беса.
-- Что ты!-- дед Павел махнул рукой.-- То ж ураган был. Комета. Нонешние ребятки хорошие. Но не так чтобы тихие, пальцы в рот им не поклади, сгрызут.
-- Здоровье как?-- поинтересовался Сашка.-- Не давило?
-- Не-е. Припёрся врач. Притащил какой-то телевизор, в котором всё, что внутри видно. Всего меня просветил. Всадил уколов с десяток, дал микстуры литр. Сто лет, говорит, тебе дед обеспечено. А я ему ответил, что и без него раньше не собирался. Свой век отмеряю, а там чёрт с ним, что будет,-- и дед Павел стал хохотать, поглаживая бороду.-- Жаль вот не дожил Евлампий. Вот бы ворчал старый пенёк, отвёл бы душу.
-- Время его взяло,-- с горестью сказал Сашка.
-- Значит, так надо было. Винить тут не кого. Все в одно небо смотрим, по одной земле ходим. Только Бог у всех разный. Вот он его и позвал, стало быть, к себе, -- дед Павел шёл размеренно, глубоко вдыхая воздух. Он задавал темп и все остальные шли за ним.-- Ты-то как? Ладно ли съездил?
-- Нормально.
-- Чё там Европа? Гляжу, вот опять, что ль, к войне тянется. Аль нет?
-- Мирно улаживать не научены. Чуть что не так, сразу за оружие хватаются. Всяк своей гордыне слуга, а голоса разума, когда пушки бьют -- не слышно.
-- Так будет всеобщая драчка, иль, нет? Ты мне про это обскажи?
-- Думаю, что не дойдёт до этого. Локальных войн много будет в мире, а общей, навряд ли.
-- Вертеп,-- сказал дед Павел и добавил.-- Прости меня за матерное слово.
-- Это оно у нас приобрело такое значение, в которое мы вкладываем от себя чёрт знает что. А вообще-то оно по смыслу обозначает трущобу,-- ответил Сашка.
-- Ещё ящик в кукольном театре, где на ниточках кукол водят, называется вертеп,-- подсказал идущий следом, лет двенадцати парень.
-- Один ляд, что на ниточке кукол, что людей падших в низ, одна сила водит. Вертлявая,-- определил дед Павел.-- Отсюда и слово это похабное.
-- Строят ещё или кончили?-- перевёл Сашка разговор в другое русло.
-- Скончили,-- ответил дед Павел.-- Сноровистые все бестии. Да ещё механизмы применяют, чтобы руками не тянуть. Быстро сладили. Надёжно. Глаз радуется.
-- Как тебе места, Андрей?-- крикнул, обернувшись к идущему последним преподавателю, Сашка.
-- Хорошо,-- сказал тот.-- Главное, что тихо и малолюдно. Когда много народа, обучение хуже идёт. Меньше всегда лучше, ничего не отвлекает.
-- И то верно,-- поддержал дед Павел.-- Соблазну нет.
-- Да, дома уж,-- крякнул дед Павел.-- Это кого-то с фонарём несёт навстречу.
Из ночных сумерек появился Проня. Осветил идущих.
-- В задницу себе посвети,-- крикнул ему Сашка.
-- О! Ты, что ль, Сань? Мы тебя по снегу ждали, а ты успел раньше проскочить,-- Проня протянул фонарь деду,-- держи!-- и обнял Сашку.-- Ты, Сашка, не ругайся. Дети за твоей спиной. Сразу обвыкай, не то сгоним от себя,-- шутя, пробормотал Проня.
-- Давай иди,-- подтолкнул Проню дед Павел.-- Не сдерживай. Ишь, рассупонился. Слезу ещё пусти.
-- Ну, дед, ты-то чего на меня взъелся,-- Проня подхватил у двоих меньших поклажу и пошёл.
-- Того и осерчал, что было всей работы, пятого дня трёх человек послать туда. А теперь вот будешь жрать мороженую,-- пробасил дед Павел.-- Мороз два дня назад саданул. Я его до этого предупредил, а он отмахнулся,-- пояснил дед Павел Сашке.-- Основную мы раньше снести успели.
-- Да ладно, дед. Не кори. Есть моя вина. Сознаюсь,-- стал оправдываться Проня.
-- Ты теперь тут за старшего. Ртов ноне много. Их кормить надо. И не мерзлушкой. Вот о чём в первую очередь должна голова кумекать, зима на носу и ты тут не один, сам по себе,-- дед Павел не собирался прощать такого отношения к почти основному продукту -- картошке.-- Не натаскаешься ведь сюда впрок, да и не к чему, коль, растёт здесь отменно. Вот высажу тебя на твои макароны, тогда взвоешь.
-- Всё, дед Павел, сам себя штрафую. Без картошки мне не жить,-- покаялся Проня.
-- То-то,-- чуть послабил натиск дед Павел.-- Готовься молодец в штрафники. Сто грамм тебе сегодня не перепадёт.
-- А может завтра?-- с надеждой спросил Проня.
-- Сегодня,-- отрезал дед Павел.-- Саньке с дороги налью. И только. Ему топать пришлось без тепла сколько вёрст, а ты завтра так и быть приобщиться заходь.
-- Спасибо, Пал Егорыч, на добром слове. Уважил.
-- Не скули. Не чё в ней сладкого нет. Я, Саш, запер её в чуланчик, а то он к ней в последнее время частый гость стал. Доктор ему не даёт. Он у меня по норме получает,-- дед Павел улыбнулся.
-- Вот так, Сань,-- пожаловался ему Проня.-- Заслуженного человека записали в алкоголики.
-- Сам вписался. Не тянул тебя насильно никто,-- дед Павел расхохотался.-- А заслугами своими можешь вон, с трибуны потрясать. Я ведь знаю, тебе с промысла мужики по заказу притащили. Вот сколько не ведаю, но то, что был принос -- могу поклясться.
-- От тебя, дед, ничего не скрыть. Сдаюсь,-- и Проня ускорил шаг, они входили в посёлок, расположившийся под кронами вековых сосен.
-- Специально вперёд пошёл,-- подметил дед Павел.
-- Заначку сейчас достанет и припрётся. Ты, Саш, с ним потолкуй, а то не ровен час сопьётся. Уж больно много он стал в последнее время принимать.
-- Хорошо, дед Павел,-- пообещал Сашка, хоть знал, что не скажет Проне ни единого слова, ибо ведал, что это предзимний сбросовый запой. Знал, что говорить, что бы то ни было бесполезно, потому что когда Проня начинал пить, он уходил из дела и оседал где-то в глуши в компании двух-трёх человек. Эти запои были единственным выходом, что-то вроде своеобразной разрядки, психологической. Потом он возвращался и вновь пахал, а работать он умел как никто. Проня был десятижильным, как мамонт.
Сбросив поклажу на лавку, Сашка сполоснул руки и лицо под умывальником, вытерся поданным дедом полотенцем и сел к столу.
-- Дед Павел, ты много на стол не собирай,-- сказал он деду.-- Я не голоден. Больше спать хочу с дороги, чем есть.
-- Сейчас малец кипяток принесёт. От чая-то не отказывайся. Ныне знатный, со слоником. Я такого давненько не пил. Душистый такой, аж голова идёт кругом.
-- Чаю выпью,-- согласился Сашка.
Когда на пороге появился Проня, Сашка уже спал мёртвым сном.
-- Опоздал,-- с сожалением констатировал Проня, вертя в руке бутылку. Она была не распечатана.-- На, дед,-- он протянул её деду Павлу.-- Сховай до завтра. Один пить не буду.
-- Сядай, не стой,-- пригласил его к столу дед Павел.-- Аль ты, в самом деле подумал, что я тебе не налью?-- он налил из стоящей на столе открытой бутылки в кружку граммов двести.
Проня сел, подцепил ножом кусок мяса, выпив водку, отправил мясо в рот и промолвил:
-- Тяжко мне дед. Ох, тяжко.
-- Вижу, что маешься.
-- Вот тем и спасаюсь, чтобы руки на себя не наложить.
-- Стало быть, тяжкий крест взвалил на себя. Это бывает. В лечении такой хвори нет помощников. Сам тяни.
-- Это так,-- качнул в знак согласия головой Проня.
-- В артельку бы шёл. Там в забойчике не до дум душу отягощающих. Авось бы и улеглось.
-- Завтра в ночь уйду, коль уж Сашка вернулся,-- Проня встал.-- Ладно. Пойду тоже спать,-- и вышел из домика.
Дед Павел проводил его понимающим взглядом, вздохнул и стал укладываться спать.
Глава 3
В один из октябрьских дней Скоблев позвонил по номеру Тима, желая пригласить его в гости для приёма экзаменов у своих людей. Тим, после беседы Сашки с военными осел у них якорем. Они, в конце концов, согласились осваивать предлагаемые программы. Скоблеву было это хоть и неприятно -- он ревниво относился к такому уходу-возврату в их монастырь -- но скрипя сердце не стал просить у Александра Тиму замену, она, знал он, ему не положена, так как об этом договорённости у них не было.
Тимофей выслушал Скоблева и ответил, что сам не сможет, но в Москве проездом есть стрелок и тот охотно согласится, если Скоблев будет не против.
Скоблев был не против, хоть это его несколько обидело поначалу, но потом пришёл неизвестный, коротко представился Саввой. Пришедший понравился Скоблеву с первого взгляда и, получив от него полномочия на экзаменовку, исчез в смежном кабинете, где сидел безвылазно и куда к нему шастали сотрудники Скоблева. В конце второй недели он вышел к Скоблеву и сказал, что всё в порядке, и все люди сдали, что необходимые поправки для них он внёс в личные досье каждого и передал Скоблеву пачку дискет с чем и хотел было откланяться, но Скоблев его удержал вопросом:
-- А меня экзаменовать не хотите? Или не имеете права?
-- Анатолий Давыдович!-- Савва присел в кресло возле стола Скоблева.-- Конечно, я могу проэкзаменовать и вас, полномочия у меня есть и на это, но они касаются только наших. Насколько я в курсе, ваша фирма вне нашей схемы, хоть и готовятся ваши сотрудники по нашей программе с личного разрешения какого-то из стрелков. А я дал согласие принять экзамены по личной просьбе ещё одного стрелка. Это я констатирую факт. Готов принять экзамен и у вас, если вы это желаете сделать.
-- Вы разве не в курсе, кто дал разрешение на использование вашей системы обучения нам?-- Скоблев, успевший от общения с Александром и Тимом немало подивиться, был ошарашен.
-- Нет. Не в курсе. Мне в этом знании необходимости нет. Достаточно, что это стрелки,-- ответил Савва.
-- И с Тимофеем не знакомы?-- задал вопрос Скоблев, а сам про себя подумал: "Или мои мозги поехали, или этот Савва темнит в каком-то своём интересе. Пускай он не знает Александра, но Тима он не может не знать, ведь тот его ко мне вывел".
-- Анатолий Давыдович! Мне ясны ваши треволнения, но я не знаю стрелка с именем названным вами. И тут, в Москве, из тех, кто здесь работает, не встречался ни с кем, хоть может быть среди них есть мои знакомые. Но это мало вероятно, так как я из другой школы и системы. Я из китайской внешней разведки и моё лицо врядли кому известно. Мне позвонили из центра и передали запрос на проведение у вас экзаменов, на этом информация заканчивалась. Только вы не беспокойтесь, раз я пришёл к вам с кодом, о котором вы знаете лишь один, то в отношении меня не надо строить домыслов. Это излишне.
-- Что ж!-- Скоблев сглотнул слюну, сказанное Саввой он счёл достаточно убедительным и продолжил:-- Тогда вопросов у меня больше нет. Экзаменуйте.
-- Вашей карточки с программой обучения мне не передавали,-- ответил ему Савва.
-- Ах, да!-- Скоблев встал, уступая место Савве за столом.-- В компьютере на меня код 12603 РТ,-- назвал он номер.
Несколько часов прошло в монотонных вопросах Саввы и долгих ответах Скоблева. Когда перечень вопросов иссяк, Савва выключил компьютер и сказал:
-- Порадовать мне вас, Анатолий Давыдович, особо нечем. Увы, но ваш уровень невысок.
-- Так ведь и годы мои уже не те,-- Скоблев не лелеял особой надежды услышать в свой адрес хорошего отзыва, хотя сам себя он оценивал в превосходных степенях, потому что большего, чем давала программа, он в своей прожитой жизни и не мог предполагать получить.
-- Вам, безусловно, трудно,-- сказал Савва.-- Я так выразился оттого, что мне не приходилось экзаменовать людей в вашем возрасте, сравнить не с чем. Однако, ваши сотрудники, те, что помоложе, усваивают довольно быстро и хорошо.
-- А вот это меня радует сильно. Больше чем своё собственное,-- сознался Скоблев.-- Ведь мне всё равно не успеть, да и не к чему, а чтоб мои ребятки подучились, хочется непременно.
-- Им тоже будет сложновато достичь больших результатов теперь, но шансов против вас у них много. Чем я могу быть вам полезен ещё?
-- Благодарю!-- Скоблев встал с кресла и пожал Савве руку.-- Мы итак отняли у вас уйму времени. Спасибо.
-- Тогда я откланяюсь,-- и Савва покинул кабинет.
Скоблев вернулся на своё место, сел и задумался. "Китайца из внешней разведки только и не хватало на мою седую голову. А что? Одного я когда-то подловил. Как он меня тогда шарахнул по башке и ведь почти без замаха, две недели потом болела. Вот тогда, наверное, и отбил кое-что,-- ему вдруг стало смешно.-- Один отбил мозги, другой подучит малость, похоже, что мы квиты. Но всё же надо осведомиться, мало ли что. Это они по Китаям шастают и ничего, а мы тут сидим. Они, если что утекут, нам хомут накинут, пенять потом будем на себя, да и поздно уж будет",-- Скоблев набрал номер Тима.
-- Да. Я слушаю вас, Анатолий Давыдович,-- раздался в трубке голос Тима.-- Что-то стряслось?
-- Я по поводу экзаменовки.
-- Разве никто не приходил?
-- Был. Только что ушёл. Тимофей, тут так вышло с его слов, что его прислал не ты. Это первое. Ещё он сказал, что он из другой системы человек. Из китайской внешней разведки.
-- Так что с того?
-- Ну, как что!!?
-- Анатолий Давыдович! Вы не берите в голову. Я вашу заявку сбросил в наш центр. Наших до Нового года в Москве не будет. Все отбыли по регионам, вот его и подключили. Что тут особенного.
-- Так ведь китаец!
-- У него что на лбу написано?
-- Нет, конечно, но всё ж.
-- Он тут проездом. Согласился помочь. Мы ему потом подсобим в его деле. Да не пугайтесь вы.
-- Теперь-то ты точно меня напугал. Я так понимаю, с твоих слов, что он и впрямь "чужак".
-- Так я и знал, что вы всполошитесь. Всё очень просто. Это заявочник. Ещё проще если, то это наёмник, когда-то проданный ко двору императора, как у нас говорят. Его поставили в китайскую внешнюю разведку в обойму, но поставили мы, по их просьбе, правда, согласно договора -- баш-на-баш. Мы им готовим людей, они нам.
-- Совсем ты меня запутал. Так он ваш или нет?
-- Наш, наш. О Господи! Конечно наш, но наёмник. У них есть свои проблемы в ряде стран, где узкие глаза и жёлтый цвет кожи, как негры в Америке, все плюют, хоть и равенство в гражданских правах имеют. Это ясно?
-- Не совсем.
-- Им нужны европеоиды. Вот он у них в найме. Они нам за него оплатили. Он выполнит их задание и возвратится к нам.
-- Так он сказал, что у него другая школа.
-- А он вам сказал, что он стрелок?
-- Да, сказал.
-- И что вы тогда волнуетесь. У стрелков нет ни национальности, ни государственной принадлежности. Стрелки вне этих жалких понятий. Мне вам это трудно объяснить. Вот Рихард Зорге. Он кто?
-- Разведчик.
-- А шире брать?
-- Куда шире?
-- Вглубь, Анатолий Давыдович, вглубь. Вы только не обижайтесь. Он немец?
-- Допустим.
-- А работал на Советский Союз.
-- И где тут шире?
-- Смотрите. Немец работает на русских в Китае и Японии. Куда его можно занести, в какую графу?
-- Чёрт его знает.
-- Вот и я про то. Что вам с того, что некто, без национальности и государственной принадлежности, поработает на китайцев где-то в Чили или Канаде. Вам от этого жарко?
-- Мурашки холодные у меня от этого Тим, вот что. Лучше бы я чуток подождал, чем он бы пришёл,-- Скоблеву и в самом деле стало страшно.
-- Как он назвался?
-- Саввой.
-- Давыдович, могу тебя успокоить только одним. Мне это имя ничего не говорит.
-- Ну, спасибо!
-- Да не лезь ты, Давыдович, в пузырёк, я ещё не досказал. Я сам шесть лет по обмену стажировался в китайской внешке. У них приписная школа. Делал это абсолютно спокойно. Что ты в панику бросаешься по пустякам. Не бойся, этот Савва не оставит следов своего появления у вас и не наведет на вас никого. Ни русской контрразведки, ни чужой разведки. Он этого не понимает. Да и ему это, собственно, ни к чему. Он проверил знания ваши, не спрашивая имён, и уехал. В этом даже по нынешним российским меркам нет криминала. Вон, в страну зачастили заморские профессора со своими талмудами и с удостоверениями спецслужб, а ваши руководители страны с ними за руки здороваются. Не при товарище Сталине живёте. Времена теперь другие.
-- Эти суки, не приведи Господь до времени такого дожить, так может статься, имею в виду наших, зачнут ставить к стенке всех кто шоколадку "Марс" скушать в наши дни изволил или просто понюхать. А ты говоришь ерунда.
-- Хорошо, Давыдович, я беру эти твои сомнения под свой контроль. Сообщу в центр и Александру, чтобы ты не волновался. Такой вариант тебя устроит?
-- Вполне.
-- Через сутки дам знать.
-- А быстрее нельзя?
-- В центр я сейчас сообщу, а Александру не могу. Его нет. Искать надо.
-- Он что пропал?
-- Нет. Под землю зарылся. Связи нет.
-- Смутно соображаю что-то. Как под землю?
-- В шахту спустился, в забой. Глубоко. Связи там нет. Через сутки вылезет. Вот и всё.
-- Ну, тебя, дьявола. Этим ещё чуть не напугал. "Под землю",-- передразнил Скоблев Тима, но тот лишь захохотал в ответ и выключился.
"Ну что теперь?-- спросил Скоблев сам себя.-- Верить или не верить? Подвести меня Александр не обещал, наоборот. Но и подпугивать у нас уговора тоже не было. Сиди теперь и гадай, что это было".
Не прошло и суток, как Скоблеву позвонил Иван. Давыдович знал его по голосу, тот был единственным кто время от времени звонил ему, интересуясь насущными делами.
-- Здравствуйте, Анатолий Давыдович! Как ваше самочувствие?-- голос Ивана звучал обычно.
-- Спасибо. Нормально,-- ответил Скоблев, решив спросить Ивана об экзаменаторе, но в конце беседы.
-- У меня один вопрос к вам. Я только что просмотрел данные, высланные вами, те, которые вы получили из института физических проблем. Они к вам как попали? Источник надёжный?
-- Надёжный. Там есть лаборатория по прогнозированию открытий в науке. Руководит ею мой старый хороший знакомый. Он вне подозрений. Я ему по старой дружбе заказал сделать кое-что по части технической. Официально. У них там очень тяжёлое положение, просто ужасное. Институт-то исследовательский, а финансирование фундаментальных исследований по теориям нынешние власти прекратили. Вот я его и поддержал, были под рукой свободные средства. А что? Не надо было?
-- Как раз наоборот. Это вот такое тихое и неприметное здание на углу Большой Солянки?
-- Да, именно оно.
-- Он вам припёр всё своё хозяйство?
-- Собственно я его не тянул. Это его личная инициатива. Он мне, когда я его спросил, секретно ли, ответил, что нет, просто не распространяют особо. Раньше публиковали в мировой научной литературе, а в последнее время оплачивать такие публикации некому. Он мне всё снёс. Кое-что мы тут малым тиражом отпечатали, но главное не стали, придержали пока.
-- Вы можете организовать ему приезд в Швейцарию через месяц.
-- Если будут необходимые приглашения, то да.
-- Считайте, что оно уже у вас. Он в каких годах?
-- Пятьдесят восемь.
-- Академик?
-- Что вы! Кандидат технических наук. Всего. Когда-то преподавал в Бауманском, потом ушёл.
-- Ясно. У меня всё. У вас ко мне вопросы есть?
-- Сомнения есть небольшие. Даже не знаю, стоит ли о них говорить,-- закинул Скоблев наживку, но Иван сразу его отсёк от витиеватостей.
-- А в себе держать не тяжело?
-- Я просил Тимофея принять у моих экзамены. Он не смог. А из центра мне прислали некого Савву, который был в Москве проездом.
-- У вас сомнения по экзаменам или по нему самому?
-- По нему.
-- Минутку, Анатолий Давыдович, сейчас выясню.
Некоторое время в трубке было слышно голос Ивана на языке Скоблеву непонятному, обратного голоса слышно не было. Потом стало тихо, и вскоре Иван ответил:
-- Анатолий Давыдович! Это наш стрелок. Числится в реестре давно. Кроме всего прочего это человек Александра. Он его когда-то вводил в китайскую внешку. Так что можете ему верить, как и Александру. А что вас в сомнения бросило?
-- То и бросило, что он из другой системы.
-- И зря. У нас, как в стихах Некрасова: "Семья-то большая". Савва человек из нашего родовода, из одной из семей. Границы ведь не мы устанавливали, другие, вот некоторые наши и оказались, если с вашей стороны смотреть -- "чужими". Есть и китайцы среди них. Это вас пугать не должно.
-- Лучше бы мне этого не знать вообще. Стрелок и стрелок, а то теперь я в каждом буду видеть чёрт знает что.
-- Психология в вас ещё отторгает многое. Это из-за непонимания. Вот обещать, что такого больше не повторится, я не могу и поручиться не в силах. Вопрос этот вам надо обратить к самому себе. Внутрь, если сможете.
-- Спасибо и на этом. Теперь хоть спокойно спать буду, а то бы извёлся.
-- Тогда всего вам доброго. Кандидата вашего я приглашением на симпозиум оформлю и с оплатой проезда и суточных.
-- Мне его предупредить?
-- Скажите, что есть возможность поехать и всё. Он выездной?
-- Да.
-- И счёт мне пришлите. Сколько вы ему вложили в институте, я беру эти расходы на себя.
-- До свидания.
-- Счастливо.
"Что они в этих прогнозах нашли?-- окончательно успокоившись, думал Скоблев.-- Ведь галиматья сплошная. Одно слово -- антинаучность. И к тому же прогнозная. Совсем деньги людям деть некуда. Хотя, конечно, это их средства, им их по своему усмотрению и расходовать,-- Скоблев закурил и посмотрел в окно.-- Поеду-ка я домой. Что-то устал я за эти дни. Надо отдохнуть".
Он поднялся из-за стола и направился к выходу.
Глава 4
После возвращения на опорную Маймаканскую базу Сашка пробыл на ней четыре дня. Сначала отмылся в бане, потом выяснил все основные направления дел по школе и добыче.
В школе прорех не обнаружилось. Приехавшие вместе с учениками наставники, знали своё дело хорошо. Добыча золота, шедшая в регионе и осуществлявшаяся старой материнской Сашкиной "семьёй", тоже была вне сомнений. К тому же лёг снег и увидеть что-то было невозможно. Добытчики разрабатывали несколько рассыпушек, хоть и были выявлены два высокопродуктивных рудных тела с высоким содержанием. Пробурив месторождения разведочными скважинами, свернулись, ибо для разработки было необходимо иметь горнопроходческое оборудование и большая энергетика, которая сосредоточилась на германиевой жиле, где с весны подрядилась артелька старых мужиков. Она пробила портал и врезав объёмную залу, стала бить наклонную галерею под рудное тело. Германий стоил на рынке дороже золота и его просила электронная промышленность. Сашка сделал ставку на добычу германия именно по этой причине.
Московская группа, возглавляемая Петром, добыла триста шесть кило в чистом литье и единогласно решила остаться ещё на один год. Вот с них и решил Сашка начать обход территории.
Со словами: "Привет были", Сашка ввалился в домик, где жили московские. Он пришёл вечером, когда тройка второй смены -- работали по двенадцать часов -- уже встала и готовила себе завтрак, а находившимся на смене ужин. До был в смене.
-- Приветствую, Александр,-- протянул руку Петро.
Сашка пожал, отдавая свой тяжелый рюкзак, двое московских, запустивших бороды тоже подошли здороваться. Им он тоже пожал. Один сходу предложил.
-- Вам чайку налить с дороги? Только что заварили.
-- Не-е,-- мотнул головой Сашка.-- Погодь. Дай с дороги отдышаться. Что-то я перегрузился. Взопрел.
-- Кило на пятьдесят тянет, однако,-- подтвердил Петро, укладывая рюкзак на лавку у окна.--Явный перебор для зимы.
-- И я про то,-- набирая воздух в лёгкие, ответил Саня.-- Еле допёр. Там на улице сани грузовые с двумя мешками. На перевал кое-как влез, зубами за ветки и скалы хапался.
Московские выскочили наружу и быстро втащили сани в домик.
-- Чего не снегоходом?-- спросил Петро.
-- Да им,-- чертыхнулся Сашка.-- Вал привода лопнул на середине подъёма. Хорошо якорь был под рукой, успел бросить и зацепиться. Летел бы с километр по валунью. Часть вот притащил. Потом вашим снегоходом сходим остальное заберём. Возиться не хотелось с ремонтом. Вал запасной есть, но метель на подходе. Утром вложит по самые яйца.
-- Так надо было груз бросить. Забрали бы потом,-- выразил мнение Петро.
-- Нельзя. Тут заявочное шмотьё и прочее,-- Сашка достал пачку "Беломора" и закурил.-- Обязательства надо соблюдать.
-- Я потому к вам и шёл, что слово у вас железное и дело поставлено,-- Петро щёлкнул пальцами.
-- Так оно взаимное, и его выполнение ложится бременем на обе договаривающиеся стороны одинаково. Правда, без документа и подписей. Плохо, что у нас в стране в последние годы перестали верить данному слову,-- Сашка затянулся дымом.
-- Не годы, десятилетия,-- поправил Петро.
-- Да. Одна болтовня осталась. Сами люди и страдают оттого, что верят обещаниям и постепенно сами учатся в жизни обещать, а потом это ни к чему не обязывает никого. Дальше уже сам себе такой человек начинает обещать и всё рушится. Исчезает дисциплина и самоорганизация. На арену выходит вакханалия анархического неприятия, злобы, зависти. В таких условиях ценности меняют окраску, приобретают иную направленность не свойственную природе человека. При такой обстановке и выходят на вершину власти либо тупые с задатками тщеславия, либо сверхаморальные личности. И то, и другое в конечном итоге фашизм, геноцид и прочее,-- Сашка выбросил окурок в приоткрытую створку печи.-- И всё это мы -- человеки. Слабые сползают вниз общественной ступени, добровольно лишая себя права голоса, а правят сильные: и мышцами, и умом, что реже, и деньгами, ещё властью данной им по праву их силы.
-- Страна -- тюрьма,-- сказал один из москвичей.
-- Хуже,-- Сашка стал стягивать унты.-- В тюрьме во сто крат проще. Хоть слабому и там не сахар. В тюрьме две силы: внутренняя, которой подчиняются все заключённые и внешняя, то есть, административная. Последняя, правда, не очень весит, но есть. Внутренняя, пусть даже дерьмовая, но её стараются поддерживать, не во всех же лагерях беспредел. А в государстве нет теперь никакой силы, совсем. Сплошной беспредел. От президента и парламента до маленького чиновника в лице управдома. И ведь это только начало. Скоро в эту смуту беспредела полезут все. От дури и оттого, что просто полезут. Принцип хватать себе всё подряд он хорош тогда, когда есть что хватать, а всем как раз и не хватит. Сначала не станет хватать тем, кто наверху, и они начнут дубасить друг друга. За крошки упавшие со стола высшей элиты, размозжат друг другу черепа на узкой дороге грабежа два работяги -- рабочий и колхозник. Это хорошо, что вы решили остаться. Смотреть, и тем более участвовать, в этой глупой драчке не надо. В дерьме плавать всегда успеется. Катавасия эта долго длиться будет, на ваш век достанется.
-- Вы в Москве случайно не были? Как там?-- задал вопрос один из московских.
-- Ссутулилась старая бабулька, почернела,-- стал было отвечать Сашка, но осёкся и спросил:-- Вы телевизор разве не смотрите?
-- Бросили,-- буркнул Петро.-- Обрыдло. Да и потом, сейчас в две смены пашем, а в забое нужен свет. Тут включишь, там тускло. Вот мы и отголосовали. Смотрим только новости и то в чаепитие.
-- Ясненько. И правильно. Как цены растут смотреть не интересно, тоскливо. Был в Москве. Народ крутится. На работу ходит с одной целью, чтобы что-нибудь украсть на продажу, ибо зарплаты на питание не хватает. Те, кто не работает, занимается сбором средств с тех, кто ворует. Их в свою очередь бомбят менты и так по цепочке вверх. Все продают. Всё, всем. В любом количестве. Соль, спички, нитки не в счёт, а остальное идёт полным ходом. От нефти до гвоздей. От интимных услуг до внутренних органов. Всё это в грязи, с жутким матом. Москва превратилась в большую мусорную яму, а люди в голодных и злых крыс. Бьют, стреляют, режут средь белого дня. Кругом хамство и полное отсутствие стражей порядка. Ругань и кровь перемешалась, превратившись во что-то обычно-приличное, а наличие синяков и кровоподтёков на лице стало довольно модным в среде московских обывателей. Всё, язык устал. Это можно описывать часами, но картина, думаю, вам ясна.
Впустив клубы холодного воздуха, в домик ввалились трое с дневной смены, неся попутно дрова, за ними следом До с неколотым чурбаком.
-- Привет, Сань!-- сказал он, ставя чурку торцом и стягивая перчатки.-- Вот ещё один стул притащил. Я думал, что Проня припёрся.
-- А он вам надоел?-- пожимая пришедшим руки, спросил Сашка.
-- Не то чтобы очень, но после того как пески летом отмыли и стали решать, вот они, и решили остаться второй год мыть и начали зарезать вторую штольню, он нас всех тут достал. Это не так, то не так. Всё не по его. Пришлось спровадить. Так он контрольщика старого сюда через десять дней привёл в подтверждение своей правоты. Тот осмотрел и сказал ему, чтобы не совался больше не в свои сани. Тогда-то мы и вздохнули спокойно. Больше с того дня Проня у нас не появлялся,-- До сел рядом с Сашкой на принесённый чурбак.-- Что снегоход?
-- На перевале в подъёме полетел вал привода,-- Сашка цокнул языком, показывая как это примерно было.
-- Не беда,-- сказал До,-- заменим. А то я смотрю следы от салазок. Заявку, что ль, притащил?
-- Да. Однако, не всю. Там на триста пятьдесят кило. Ну, а я не слон. Сто дотащил, остальное приволокём, когда метель уляжется.
-- Позёмка уже сорвалась,-- подтвердил До.-- Дней на пять не меньше зарядит.
Народ расселся за стол. Одни завтракать, другие ужинать. Включили телевизор. По центральной программе шли дневные новости. Ели молча, не задавая вопросов.
Когда поели, Сашка достал из рюкзака пакет.
-- Раз закончили, то на десерт почта. Письма,-- сказал он, и московские оживились. Каждому было по несколько штук. Петро подсел к телевизору.-- Тебе, Петро, тоже есть весточка,-- Сашка протянул ему конверт.
-- Мне!-- не поверил тот.-- От кого?
-- От сестры,-- Сашка насильно сунул конверт ему в руку.-- Знаю, что ты не хотел, чтобы она знала, но не волнуйся, люди тихо пришли, тихо ушли. Она не такая уж злючка, как ты описывал. Нормальная баба. И братом тебя до сих пор числит.