Время замедляет свой ход, когда Рысь сидит передо мной. Даже сейчас, с заторможенным взглядом, вмазанная и словно раскатанная в тонкую полоску прессом реальности, она куда живее меня. Такая взрослая в свои восемнадцать, она смотрит на меня невыносимыми глазами, в которых искрят серо-голубые цвета, становящиеся мутными от всех этих таблеток. Её тонкие руки постоянно недоедающего человека скользят по стене сверху вниз. Потом, подрагивая, поднимаются - и снова, царапая обои, опускаются. Иногда я думаю, что Рысь такая худая от того, что она ещё подросток. Но, поверьте, она даст фору многим взрослым.
Когда она сидела за одним столом с моим отцом, потирая нижнюю губу подушечкой указательного пальца, она была с ним на равных. Она говорила с ним, и он отвечал ей так, как ответил бы матери, если бы они только не развелись. Хотя нет. Ей он отвечал с куда большим уважением и серьезностью. Мать для него была истеричной куклой, а Рысь - женщиной, с которой стоило бы считаться. Отец тогда сказал мне посидеть где-нибудь у себя в комнате или сходить проветриться, а Рыси предложил выпить. Она согласилась, и отец открыл бутылку дорогого коньяка. Они сидели всю ночь, медленно пили, много курили и трепались. Черт побери, мой отец со мной никогда так долго не говорил. А с Рысью просидел до самого рассвета. Только тогда она поблагодарила его за беседу и сказала, что ей пора в школу: ей действительно нужно прийти на первый урок. Мне был слышен весь их разговор. Мне никогда не было так тоскливо, как той ночью, проведенной без сна.
Рысь снова поднимает руки, но на этот раз они не падают. Она сидит, прислонившись спиной к стене, а запястья повисли так, словно закованы в кандалы. Рысь ухмыляется, глядя на меня, как будто говоря, что с ней все в порядке. Но я-то знаю, что она разбита. Раздавлена. Сломана. И единственное, что ей позволяет улыбаться, - лошадиная доза таблеток. Перед её глазами сейчас пролетают розовые слоны, голубые жирафы, что угодно, но точно не что-то настоящее. Рысь сейчас существует и не существует. Её тонкое и хрупкое тело находится передо мной, а сознание парит высоко-высоко, там, куда я никогда не дотянусь, даже если съем все таблетки мира.
Однажды я спросил Рысь, почему она стала часто заглядывать ко мне, засиживаясь на кухне с отцом. Он ответила, что они с ним спят. Я до сих пор не знаю, правда это или нет. Наматывая прядь волос на палец, Рысь говорила, что она бы ни за что не дала ему сорок. Максимум - тридцать. Ну, может, тридцать пять. В любом случае, добавляла она, он не выглядит на свой возраст. И он чертовски умен. Куда умнее её сверстников. Естественно, Рысь, - воскликнул я, - он же старше их.
Не в этом дело.
Не в этом дело - так она мне сказала. И замолчала, задумчиво уставившись куда-то за мое плечо. Может быть, она размышляла, каков мой отец в постели. Может быть, она вспоминала, как кувыркалась с ним. Может быть, она прикидывала, каково будет переспать одновременно и с ним, и со мной. Я все же надеюсь, что она тогда думала о своей успеваемости в школе.
Протягиваю руку и сжимаю коленку Рыси. Она снисходительно смотрит на меня, но не говорит ничего против, и мне хочется думать, что она действительно позволяет к ней прикасаться. Но я знаю, что она просто не понимает, что происходит. Она слишком убита. Её здоровье основательно подкосилось, и лишние лекарства делают её мертвой куклой. Особенно когда её мысли далеко.
Колено Рыси острое, совсем худенькое, и моя широкая ладонь обхватывает его, как защитный наколенник для игры в хоккей. Меня не покидает чувство, что я делаю что-то неправильное, как будто пристаю к женщине, которая годится мне в матери, или же к старшей сестре. В моих отношениях с Рысью всегда был какой-то моральный инцест, и сейчас он явно мешал мне прикасаться к её телу.
Руки Рыси падают вниз.
Я называю себя лучшим другом Рыси. Она всегда приходит ко мне, когда ей грустно, плохо, больно. Когда Рысь страдает, она садится на пол, иногда ложится, повернув голову на бок. Она говорит, что в таком положении она не захлебнется рвотными массами, если её начнет тошнить. Так вот, она садится или ложится и лопает таблетки. Самые разные. Голубые, белые, розоватые, персиковые. Я не знаю их названий, потому что Рысь носит их все в одной баночке без надписи. Я не знаю, откуда Рысь берет их. Я лишь знаю их действие: её размазывает. Сознание отделяется от мозга. Душа катапультируется, улетая с парашютом куда-то ввысь. Астральное тело выходит и странствует в мире призраков.
Сначала я боялся за Рысь и следил за её дыханием и пульсом. Потом я понял, что она не собирается умирать. Сознание возвращается, растекаясь по черепной коробке. Душа вселяется в неё, заставляя вздрогнуть. Астральное тело заполняет всё, вплоть до кончиков пальцев, и Рысь резко открывает глаза, окидывая окружающее пространство неожиданно острым взглядом. Приходя в себя, она каждый раз благодарит меня за то, что я присмотрел за ней. Ещё иногда Рысь рассказывает о том, что с ней было.
Это, конечно же, приключения астрального тела.
Это, конечно же, трип, галлюцинации, помутнение рассудка.
Когда с нашего знакомства прошел год, Рысь рассказала, что она нашла меня не просто так. Однажды её астральное тело перестало её слушать, и она следовала за ним, не в силах подчинить его себе. Она бы хотела оказаться в Лос-Анджелесе, переместиться в Рим, залететь в Тибет. Но тело тянуло её в серый дом на окраине города. Города, где жила сама Рысь. Словно её тело заинтересовалось чем-то, настойчиво идя к своей цели. И ей ничего не оставалось, кроме как ждать окончания действия таблеток.
Это было странно, - рассказывала Рысь. Как будто ты - больше не ты, и она очень боялась, что не сможет вырваться из этого состояния. Астральное тело зашло в один из домов, и разум Рыси запомнил сломанный лифт, раскрашенные маркерами и баллончиками с краской стены в подъезде, старую лестницу, усыпанную окурками и покрытую плевками. Ей вело к конкретной двери, и, даже ещё не войдя в нужную квартиру, Рысь услышала повышенные голоса.
За дверью спорили мужчина с женщиной. Они кричали друг на друга, а где-то в дальней комнате сидел ребенок, боясь этого скандала. Тогда Рысь вошла внутрь, все ещё не зная, зачем она здесь оказалась. Но, внимательно взглянув на женщину, она все поняла.
Когда ты долго странствуешь в невидимом мире, ты можешь стать проводником. Это случается редко, но иногда тебя влечет к месту разлома, туда, где нужна помощь, где реальность не может склеиться. Ты должен стать судьей, решить, что делать. Если ты оказался у разлома, то ты должен помочь. Иначе больше никогда не проснешься.
Рысь увидела, что в женщине борются двое: она сама и кто-то другой, желающий занять её место. Чей-то дух, потерявший тело. Может быть, его организм уже умер. Но Рысь подумала, что это астральное тело просто потерялось. Его хозяин слишком долго был в отключке, и сейчас лежит где-то, не в силах проснуться, и астральное тело ищет себе новое вместилище. А может, его тоже выгнали так же, как он сейчас вышвыривал эту женщину. Рыси повезло: она могла остаться в стороне и просто дождаться, пока кто-то из этих двоих победит.
У женщины не было шансов: она не умела отделять себя от тела. Она бы просто навсегда изменилась, если б проиграла этому духу, и её личность растворилась бы. Она бы точно проиграла, - поняла Рысь. Тогда она дернула женщину за руку, вытаскивая её из тела, и притянула к себе. Дух занял освободившееся место, и Рысь, почувствовав, что её больше ничего здесь не держит, сразу же пожелала оказаться отсюда как можно дальше.
Так она и сделала. Не отпуская женщину, она показала ей все, что успела, прежде чем прийти в себя, а потом возвратилась в тело.
Вместе с этой женщиной.
Рысь подумала, что она достаточно сильная, чтобы вмещать двоих. Но, прожив какое-то время, она поняла, что её сознание сплетается с сознанием женщины, и они становятся одним целым, и тогда Рысь начала сходить с ума. Она все чаще глотала таблетки, ходила к психиатру, пыталась разобраться в себе. Но она становилась кем-то другим.
Тогда она и нашла меня: непонятная, иногда не понимающая, что происходит, вся переломанная. Но постепенно Рысь свыкалась со своей новой сущностью, новыми знаниями, новой душой. Она стала тем, кем является сейчас.
Я провожу ладонью от колена Рыси вверх - к бедру. Оказываюсь к ней ближе, чем обычно, и дурею от её покорности. Целую её, не чувствуя ответа, но все равно не могу остановиться. Я лишь надеюсь, что она не вспомнит этого. Что её астральное тело далеко-далеко, и оно никогда не увидит того, что происходит с телом физическим.
Руки Рыси падают вниз, и я отстраняюсь, испугавшись, что она пришла в себя. Но взгляд Рыси ещё расфокусирован. Она вздрагивает, и я торопливо отползаю от неё подальше, туда же, где сидел до того, как её таблетки начали действовать. Рысь открывает глаза.
Мне хочется спросить её, зачем она сделала аборт, но я знаю ответ. Она скажет, что ребенок сломал бы ей всю жизнь, что он родился бы больным, учитывая её образ жизни. Но мне ужасно хотелось бы поддерживать её, попросить её выйти за меня замуж, дать сыну или дочери свою фамилию. Это был мой ребенок. Когда сознание Рыси взяло верх над сознанием той женщины, она неожиданно захотела близости, сказав, что хочет наконец-то почувствовать, каково это, когда старая сучка не следит за ней, притупляя ощущения.
Рядом больше никого нет, - сказала тогда Рысь, - если я буду искать кого-то другого, то могу пропасть. Переспи со мной, пожалуйста.
Я чувствовал себя так, словно получил приз. Я не верил, что Рысь наконец-то заметила, что я хочу быть больше, чем другом. Мои руки подрагивали, когда я расстегивал её джинсы и снимал майку, а Рысь, оттолкнув меня, приказала просто быстро раздеться. Когда я наконец-то дорвался до её тела, она не разрешила даже поцеловать её, заявив, что у нас слишком мало времени.
Мне кажется, что женщина снова взяла верх, когда я уже подходил к концу, и расширившиеся глаза Рыси стали тем толчком, который был мне необходим. Потом их сознания снова сплелись, и Рысь сделала вид, что ничего не произошло, одевшись, как ни в чем не бывало. Она спросила, скоро ли придет мой отец. Я ответил, что примерно через час, и Рысь пообещала зайти позже. Она пришла почти что ночью. Когда я заснул, они всё ещё сидели на кухне, и мне мерещилось их тяжелое дыхание и движения тел с хлюпающим звуком, но я до сих пор не знаю, было это сном или явью.
Рысь окончательно приходит в себя и морщится.
- Сейчас приду, - говорит она и уходит в туалет. Вернувшись, она идет в мою комнату, падая на кровать, и я присаживаюсь рядом на край.
- Плохо? - спрашиваю.
Рысь мотает головой.
- Это был твой ребенок, а не твоего отца, - вдруг произносит Рысь. - Поэтому мне пришлось сделать аборт. Я точно знаю, что твой. Ты знаешь, почему я тебя нашла? - мотаю головой. - Знаешь, почему я провожу с тобой и твоим отцом времени больше, чем с кем-либо другим? Знаешь, кто ты такой?
Молчу, ожидая продолжения, и Рысь говорит:
- Та женщина, которая во мне, - твоя мать. Я твоя мать. Поэтому я не должна была родить от тебя ребенка.
Шесть лет назад в моем доме начались скандалы. Пять лет назад отец развелся с матерью, сказав, что она стала ему чужим человеком. Мать стала общаться со мной так, словно я не её сын, и даже не претендовала на то, чтобы я остался с ней после развода. Мы больше не виделись, и отец постоянно говорил, что она сошла с ума и уже, наверно, где-нибудь в дурке.
Четыре года назад появилась Рысь.
Она рассказала, что знала мое имя и то, как я выгляжу. Она искала меня в социальных сетях, по телефонным справочникам, спрашивала обо мне у тех, кто мог бы меня знать. И все-таки вышла на меня. Мы сразу же нашли общий язык, став друг другу ближе, чем самые близкие родственники. Я влюблен в Рысь до сих пор. Я люблю Рысь.
- Она умоляла меня найти тебя. Изменяла меня. Но в неё вплетались мои мысли, мои желания, и она не понимала, кто ей нужен - ты или твой отец. Прости, что все так получилось. Но мы вас не оставим.
Хорошо.
Нет проблем.
Только что произошло что-то, расколовшее мой мир.
И я не знаю, что ответить и что мне теперь делать.
Поэтому я просто укрываю Рысь одеялом, зная, что она плохо себя чувствует, и вытаскиваю у неё из кармана таблетки. Может быть, если я выпью их все, мне полегчает.