Киричек Александр Владимирович : другие произведения.

Водоём

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Главный герой романа - офицер и философ Сергей Костров -- против своей воли оказывается вовлечен в череду мистических событий, которые начались в утро трагической гибели его отца, генерала Кострова. Изучая таинственные места текстов Гете и Платона, вникая в суть посылаемых мистических знаков, встречаясь с богиней-воительницей Хельгой, он понимает, что стал участником игры, разыгрываемой богами во главе с Одином каждые 66 лет. Игры, из которой нельзя выйти, но от которой зависят судьбы Вселенной...

   0x08 graphic
  
   ПОСВЯЩАЕТСЯ
   Ольге Купцовой (1969 - 1991)
  
  
   Пролог

   Ранним утром тысяча девятьсот девяносто какого-то года по блестящему нуару свежевымытого тротуара, купаясь во встречных лучах молодого июньского солнца, мимо спящих окон элитной многоэтажки, спешила на трамвайную остановку пара белоснежных босоножек. "Тин-тин-тон, тин-тин-тон", - отстукивали ритм стальные подковки на высоких каблучках. "Динь-динь-дон, динь-динь-дон", - вторили им эхом то ли ещё холодный асфальт, то ли красно-песочного цвета кирпичные стены, то ли евроокна первых этажей. Дважды в неделю, восемь раз в месяц по одной и той же невидимой путеводной ниточке проносили они и тесно прижатые ухоженные пальчики, спеленутые кожаным ажуром, и розовые пяточки под цепким надзором ремешков, и устремленные к небу, готически тонкие и стройные ножки, и размеренно, словно черноморский прибой, волнующиеся бедра, и тонкую талию, подобную горлышку античных амфор, и едва заметные, но упругие и задиристо вздернутые вверх груди, и длинную беломраморную шею, и милое, с улыбкой наивности, ангельское личико, обрамленное водопадом вьющихся льняных волос и украшенное бирюзово-лазуревыми глазами. И вся эта божественная красота, способная соблазнить любого мужчину, а многих и свести с ума, прикрытая лишь короткой, немного не достающей до колен, прямой юбкой цвета сгущенного молока и сочно-розовой маечкой, проходила, скользила, летела, никем в этот момент не замечаемая.
   До остановки оставалось еще метров триста, а до последнего подъезда элитного дома всего шагов пять, когда сзади внезапно навалился злой, жесткий, будто вынырнувший из-за угла, пронизывающий звук пожарной сирены. Девушка инстинктивно вздрогнула, обернулась, стала вглядываться, обождала с десяток секунд, но так ничего и не увидела, а звук также внезапно умер, как и появился. "Странно, очень странно", - подумала она, и в то же мгновение что-то влажное и теплое прикоснулось к тыльной стороне обнаженной голени, запустив по телу едва ощутимую дрожь. Обернувшись, красавица увидела перед собой средних размеров чудовищно лохматого пса: глаза его горели надеждой, а язык, свисавший из пасти, придавал мордочке выражение умильной радости. Из-за угла дома показались еще две собаки сомнительной наружности и с еще более сомнительными намерениями. "Стая. И чего им надо в такую рань?" - девушка никогда не боялась собак, умела находить с ними общий язык, ласково уговаривать, но в этот раз её охватило какое-то странное предчувствие... И она не ошиблась. Не добежав какого-то метра до её заскучавших босоножек, собаки разом сели и истошно завыли, а ближняя - та, что была самая лохматая, - внезапно сменила улыбку на оскал, подняла зад, вытянула взъерошенный хвост параллельно тротуару... Девушка невольно сделала шажок назад, затем вправо, еще один, который и оказался роковым - кончик каблука застрял между бордюрными камнями, пяточка не успела среагировать и вовремя высвободиться из-под опеки ремешка, а потому увлекла за собой по инерции не только туфельку, но и все тело хозяйки... "Хруп!" - надломился каблук, поджавшись под подошву. "Блин! - вскрикнула в сердцах девушка. - Эти подлые собаки!" Но собаки уже были далеко, убежали, возможно, испугавшись крика.
   Девушка села и заплакала. Тихо заплакала, всхлипывая и коря то ли себя, то ли собак, но больше судьбу. "Мои любимые босоножки. Ведь им нет еще и двух месяцев. Ползарплаты за них отдала. А толком и не носила. А на новые - денег нет, просто нет денег, а до получки еще десять дней. Может, можно отремонтировать? Это выход... Но в чем же идти на работу? И что делать сейчас - бежать домой или ковылять так? Ладно, пойду так, скажу, что в трамвае сломала - мол, оступилась при выходе", - ей почему-то казалось, что рассказав про собак, она покажет окружающим свою слабость, уязвимость. Вытерла скупые слезки, сломанный каблук положила в нежно-кремовую сумочку, взяла босоножки за хлястики - по одному в каждую руку, и босиком пошла по высыхающему асфальту...
   "Девушка по городу шагает босиком... - говорила она себе, - так романтично... Может быть, кто-нибудь когда-нибудь придумает продолжение и положит эти строчки на музыку? А меня сделают героиней клипа. На гонорар куплю себе новую обувку... А ведь могло быть и хуже, могла бы и ногу сломать или удариться головой о бордюр... Все, что ни делается - к лучшему. Спасибо Тебе, Господи, за то, что я живу под этим небом, под этим солнцем, что сыта, одета, обу... М-да... Стоп, а я ничего не выронила?" Она вернулась, оглядела снова место "катастрофы", но ничего не нашла, кроме маленькой блестящей вещицы, сиротливо лежавшей в траве на обочине тротуара. "Наверное, кто-то вчера вечером или ночью обронил. Что ж, пусть остается у меня как память, как компенсация, а, быть может, и как амулет... Только будет ли он счастливым?" - и положила вещицу в сумочку. Вдали задребезжал трамвай, и девушка ускорила шаг, быстренько-незаметно перешедший в легкий бег - она уже опаздывала...
  
  
   Часть первая. Погасшая звезда
  

Всякий, кто любит, умирает.

Марсилио Фичино

  
   Глава 1. Водоем
  
   Берег, обрамленный среднерослым кустарником; вода, закованная в каменный обруч; почти идеально круглая форма зеркальной глади; пушистые облака на фоне голубого неба и шумящей листвы берез... Он стоял у самой воды, лихорадочно припоминая, где и когда видел все это, а то, что видел - в этом сомневаться было нельзя - и даже не единожды видел... Одно воспоминание детства сменяло другое, набегая не третье, торопя четвертое, возбуждая пятое, предвкушая шестое, но ни одна картинка не подходила, и он снова и снова, перетряхивая образы прошлого, старался отыскать в калейдоскопе представлений одно-единственное, способное завершить гештальт и успокоить душу... Но тщетно - не сходилось... не клеилось... Память буксовала...
   - Привет! Любуешься?
   Она подошла незаметно, неслышно, словно соткалась из сырого предрассветного воздуха... Как роса... Стала рядом, взяла за руку... Точнее, положила свою ладонь на предплечье, у самого локтя. Её вопрос не удивил - будто бы он заранее его ждал.
   - Любуюсь, но... никак не могу вспомнить, где и когда видел этот пруд раньше.
   - А вспоминать - надо? Может - и не стоит? Здесь так красиво, а ты мучаешься, роешься в мозгах вместо того, чтобы просто наслаждаться видом.
   - Ты в чем-то права, но я чувствую, что должен вспомнить, что это важно, от этого зависит...
   - Чья-то жизнь, судьба?
   - Возможно...
   - Может быть, твоя?
   Последние слова она произнесла как-то совсем иначе, чем предыдущие, новым, более уверенным, настойчивым тоном.
   - Не знаю, - ответствовал он, - может быть... быть может...
   Солнечные блики играли, бегали, искрились, задорно и весело плясали по водному простору, придавая зелени дерев, облакам и даже самому небу какую-то изысканную, вычурную барочную нарядность и торжественность. Вода источала туманную нежность, манила своей прозрачностью, обещала смыть пыль забот и освежить чувства... Ветерок возбуждал и... развевал её волосы, длинные, пушистые, ароматные, они ласкали его шею, но он не видел даже какого они цвета - какая-то сила - жесткая, властная, неодолимая - заставляла смотреть лишь перед собой, запрещая поворачивать голову в сторону собеседницы.
   - Обними меня... Пожалуйста!
   - ...
   Кисть его руки робко и неуверенно, после недолгого колебания, легла на её талию. И тут же снова встрепенулась память, откуда-то из юности приплыло ощущение "дежа вю" - та же хрупкость, тонкость, незащищенность...
  
   Она была вожатой, не слишком красивой, но доброй и понимающей, с хорошей фигурой. Он - четырнадцатилетним подростком, с пушком и прыщами на лице, на которого, увы, не положила глаз ни одна девушка. И это не укрылось от вожатой - к сожалению, спустя годы её имя он забыл твердо и навсегда - и тогда она пригласила его на танец. Его и только его! Никогда раньше ни одна девушка, ни одна женщина, вообщем, ни одна особа женского пола не приглашала его танцевать. Но зато сколько отказывались от его приглашений! А она заметила, проявила чуткость, пожалела... Взрослая женщина, едва не перешагнувшая рубеж 30 лет, уже не девственница, и в его, еще детских руках!!! Неудивительно, что тело впитывало и её запах, и каждое движение, каждую интонацию её дыхания... Но больше всего повезло его ладоням, скорее даже пальцам - они не лежали, нет, а бродили, перемещались по спине партнерши, щупая, изучали, исследуя, осязали, а открывшееся передавали по нервным волокнам-проводам в мозг - как оказалось, на вечное хранение.
  
   И вот теперь тактильные образы встретились, опознали друг друга - тот, из пионерского лагеря, и этот, актуальный, нынешний, - признали друг в дружке "братьев-близнецов" и слились в едином чувстве восхищения. Наверное, так же радуются при встрече закадычные друзья, бывшие в многолетней разлуке... И так же, как и десять лет назад, его рука не просто покоилась на изгибе девичьего тела, а скользила своими пальчиками вверх-вниз, влево-вправо, скользила и гладила, скользила и стремилась постичь, понять, запомнить...
   - Нравится? - спросила девушка.
   - Да, очень! - откровенно ответил юноша.
   - Что ты чувствуешь? Расскажи, мне интересно знать...
   - Разве это можно выразить словами, описать неописуемое, поведать неведанное...
   - И все же... я прошу...
   - Твое тело божественно, восхитительно, просто бесподобно!
   - А конкретнее, твои ощущения - какие они? - продолжала допытываться девушка.
   - Твоя талия - гармония хрупкости и упругости, сплошная утонченная прочность, влекущая теплая нежность, соблазнительная нега, сладчайшая амброзия для рук... Но главное... главное...
   - Что главное? Ты меня интригуешь?
   - Главное в том, что она иная, не такая, как у нас, мужчин, и потому я завидую тебе - тому, что твоя красота всегда при тебе, всегда с тобой...
   - Хочешь меня поцеловать?! - скорее предложила, нежели спросила девушка.
   - Разве можно этого не хотеть?!!
   - А может, ты предпочтешь сначала обнять мою сестру, а потом выберешь из нас лучшую и поцелуешь именно её?
   - Какую сестру? О чем это ты?
   - Она справа от тебя, и ей тоже нужно тепло твоих рук. Обними её, прошу, это важно!
   Действительно, справа оказалась еще одна девушка, как и первая, появившаяся из ниоткуда, из туманного марева, из дымки, ненадолго выползшей из пруда. Вторая девушка молчала и, кажется, совсем не собиралась говорить. Просто ждала.
   - Пожалуйста, обними сестру точно так же, как и меня, но меня не отпускай! - настойчиво приказывала первая девушка.
   - Зачем?
   - Так надо, скоро поймешь!
   - Ну, раз ты просишь...
   Теперь обе его руки лежали на восхитительных талиях сестер и уже не просто исследовали и получали удовольствие, но...
   - Что теперь, милый? Как тебе с этим... новым... чувством?
   - Я... теряюсь...
   - Что-что? Отчего же... теряешься? Разве удовольствие не удвоилось, разве его не стало больше?
   - Стало как-то не так...
   - Говори, дорогой, продолжай... ЧТО не так?
   - Оно уплывает... улетучивается... испаряется... уходит...
   - Оно - это УДОВОЛЬСТВИЕ?
   - Да, и я не могу его удержать, я его теряю... БЕЗВОЗВРАТНО...
   - Почему ТАК?
   - Не знаю... не знаю...
   - Может, беда в том, что ты не можешь сосредоточиться на чем-то одном, на одной из нас?
   - И начинаю сравнивать, чье тело лучше, приятнее, а сравнение уничтожает чувство... Понимаешь, рефлексия, размышление, анализ убивает ощущение счастья, вырывает чувства из рук... в буквальном смысле...
   - Понимаю, родной мой...
   - Но зачем, зачем ты это сделала?
   - Потом поймешь. Лучше посмотри-ка на воду. ЧТО изменилось?
   И в самом деле, солнечный светлый день стал тускнеть: по краю глади водоема показались серые тучки - предвестники ненастья...
   - Облака стали темнее, - послушно отвечал на поставленный вопрос юноша. - Они чернеют прямо на глазах. Кажется, скоро пойдет дождь... и сильный.
   - И гроза будет, и молния тоже будет непременно. Боязно, любимый мой?
   - Да нет, совсем не страшно, ни капельки. Я люблю и дождь, и грозу - в буре лишь крепче руки и парус...
   - Парус?
   - А что?
   - Нет, ничего, продолжай, ты ведь не договорил, Солнце мое...
   - Я хотел только сказать, что в грозу легче дышится, природа обновляется...
   - Твоя жизнь тоже скоро обновится и очень сильно!!! - эти слова были произнесены так уверенно, так четко и твердо, будто бы девушка только и выжидала момент, чтобы огорошить его этой новостью.
   - Как именно... обновится? - спросил он заискивающе.
   - Я же сказала: сильно! А конкретнее: ты сможешь увидеть настоящее небо, настоящие облака и деревья, а не их жалкие копии на воде! - выговорила она тоном, не допускающим никаких сомнений.
   - Но эти копии так прекрасны!
   - Иллюзия, мой дорогой, подделка, суррогат, тень бытия, как и многое, что нас окружает. Вот и первые капли... Ну, нам пора. До встречи, милый!
   Она высвободилась из его объятий, ту же самую процедуру проделала и её сестрица, и обе оказались у него за спиной.
   - Куда же вы? - подобострастно, но без особой надежды их задержать пролепетал он.
   - Нам пора, но мы вернемся... или хотя бы одна из нас... Только не оглядывайся, не смотри нам вслед, смотри на воду, внимательно смотри... Это важно!
   Юноша почему-то не ослушался, хотя ему безумно хотелось понять, куда идут прелестные созданья, рассмотреть, во что они одеты, какие у них наряды, какого цвета волосы, оценить грацию их походки, ведь до сих пор он имел возможность только осязать их тела, а видеть мог лишь весьма туманно, какими-то жалкими остатками бокового зрения. Но какая-то сила, более могущественная, неизмеримо более мощная, чем его мужская воля, заставила обратить взор на воду, а не назад, куда ушли недавние спутницы-соблазнительницы.
   Дождь прекратился, поверхность пруда успокоилась, вода стала прозрачной, и вдруг, у берега, на мелководье, он явственно различил силуэты своих родителей, затем и их одежду, потом и лица. Они спокойно плавали, распластавшись под водой, взявшись за руки, будто маленькие детки; их довольно улыбающиеся глаза восторженно глядели в небо, внезапно проглянувшее солнечным светом сквозь пелену мрачных туч. Сергей стал кричать, но вместо чаемых "папа" и "мама" его рот прохрипел что-то невнятное, сиплое, беспомощно-дистрофичное и нечленораздельное - в самый неподходящий момент голос изменил, предал, покинул его. "Сынок, - спокойно проговорил отец, - не беспокойся, все хорошо. Мы видим небо, настоящее, прекраснейшее из всего, что может быть на свете! Посмотри наверх, подними голову! Там такое чудо! Ну, давай же!" Но поднять голову Сергей не смог - шея обратилась в камень. Он хотел подойти к воде и протянуть руку родителям, но все тело сковал невидимый стальной обруч, парализовавший суставы и мышцы. Он снова попробовал закричать, но вместо этого... проснулся.
  
   Вся постель - простыня, пододеяльник, подушка, одеяло - все было мокрым от холодного пота. Такое с ним случалось регулярно, но редко, предыдущий раз - года полтора назад, когда болел гриппом. Но сейчас гриппа не было. Напротив, он ложился спать в прекрасном расположении духа и тела, конечно, прекрасном настолько, насколько позволяло его в целом пессимистичное мироощущение. А теперь был полностью разбит. Но худшее было впереди, и не просто худшее, а еще и прежде небывшее. Тело, его тело, которым он привык управлять и хладнокровно владеть, которое его никогда не подводило, вдруг стало дрожать. Сначала медленно завибрировали кисти и стопы, затем голени и локти, за ними - бедра и плечи и, наконец, волна дрожи охватила голову, и неприятно заскрежетали зубы: нижние задолбили по верхним и с каждой секундой все сильнее и сильнее... Через пару минут все тело тряслось, подпрыгивало, скакало, но неприятнее и болезненнее всего ощущалась зубная дрожь. В какой-то момент ему показалось, что зубы сейчас раскрошат друг друга, расколят один другой, растолкут сами себя в костную муку...
   Однако, дрожь, достигнув апогея, быстро пошла на нет. Отчего она внезапно началась, почему так же резко закончилась - было совершенно не ясно. Но теперь он мог, наконец, подумать о смысле сна. Сон был редкостной красоты, яркий, насыщенный светом словно полотна импрессионистов, а эти девушки так пленительны и в то же время таинственны. Ясно, что раз он не увидел их лиц, раз ему не было позволено провожать их глазами, то они символизировали архетипическую фигуру Анимы. Но раньше Анима всегда являлась в одиночестве, откуда и зачем теперь возникла её немая сестра-соперница?
   Сон, без сомнения, предвещал большие перемены, но какие? И, конечно, родители приснились нехорошо. Очень нехорошо. Раньше так они не снились... Интересно, а они уже приехали к бабушке? Он решил выкурить сигаретку на балконе - зачинался десятый час, значит, июньское солнце уже прогрело воздух, и он не замерзнет. А для гарантии неповторения приступа неплохо и сто грамм принять... Так он и сделал... Свежий воздух, теплая нега, распространившаяся по телу после рюмки коньяка, аромат "Кэмела", слегка затуманивший сознание, заставили переключиться на позитивные мысли - было утро субботы, впереди весь уик-энд и можно поехать на дачу, на Жуковское водохранилище, склеить там герлушку приятной наружности, охмурить её цитатами из Ницше, опьянить крымским "Мускатом"...
   Звонок... Телефонный...
   - Алло, слушаю вас! - не подозревая ни о чем плохом, стандартно произнес Костров-младший.
   На другом конце линии замялись, повисла пауза...
   - Я вас слушаю, говорите! - с долей раздражения требовал вестей Сергей.
   - Это старший лейтенант Костров? - наконец-то оборвалась пауза на противоположном конце.
   - Да, это я! Что-то случилось?... Кто вы?
   - Это подполковник Чижиков, дежурный по институту. По поручению полковника Свешникова... Просили передать... Ваш отец, генерал Костров... попал в аварию...
   - ...Он жив?
   -...
   - Он жив? А мама? Его жена? Да не молчите же!!!
   - ...к сожалению, погибли на месте. Подробностей не знаю. К вам выехал полковник Свешников, он все расскажет. Примите мои соболезнования...
   Короткие гудки.
   В первые минуты в голове Сергея все смешалось, тело вновь перестало слушаться, точнее зажило отдельной от души жизнью - куда-то ходило, бесцельно и бессмысленно бродило, плавно перетекая из одной комнаты в другую, руки брали, тискали, подносили к глазам и обратно клали какие-то вещи, мысли же блуждали еще быстрее и хаотичнее, но он не ловил их, ибо та часть души, что ловит, сама пребывала в смятении. Но прошло время... Наконец, он оказался на кухне, взгляд упал и - о, чудо - задержался на лежавшей на столе записке: "Сыночка! У бабушки пробудем до завтрашнего обеда. В холодильнике котлеты и картошка - поешь. Поедешь на дачу - полей хотя бы огурцы. Если что - звони. С любовью, мама".
   Он перечитал текст раз пять, но не обнаружил в нем ничего странного, ничего, что предвещало бы близкую смерть. Неужели она не чувствовала? Через минуту он оказался в родительской спальне. Постель аккуратно заправлена, на тумбочке две книги: папина "дежурная" - по психологии управления и вторая - мамина... Он не поверил своим глазам - вместо очередного дамского романа, которыми мама увлеклась с год назад и глотала их по штуке за неделю, на её тумбочке лежала его, Сергея, "Энциклопедия искусства". Странно, уж к живописи у неё не было мало-мальски заметного интереса. Он взял в руки толстый том, развернул на странице, где мамины пальчики оставили закладку. Интересно, про что она читала вчера вечером...
   Боже мой, что же это? Как он мог не узнать? Как мог не вспомнить? Перед ним на блестящей лакированной бумаге предстали две девушки в причудливых позах, за ними - круглый пруд, окаймленным малахитовой зеленью кустов и деревьев, в пруду отражались барашки облаков, а выше всех и глубже всего была тонкая ультрамариновая полоска неба, прекрасного, далекого и недоступного как души тех, чьи тела забрала смерть...
  
  
   Глава 2. Падение
  
   Генерал Костров относился к той малочисленной когорте советских военачальников, которые торили себе путь наверх, к вершинам армейской иерархии, сами, точнее сказать, за счет собственного интеллекта, характера, целеустремленности, организаторских талантов, а не благодаря искусству лести, подхалимажа, подсиживания или помощи "волосатой лапы" кого-то из близких родственников. Богом ему было дано многое - и дар убеждения, и искусство командования, и талант ладить с людьми - управлять ими, не унижая, подчиняться, не унижаясь самому. Костров умел видеть вперед и просчитывать будущее развитие событий на несколько ходов дальше, чем это было свойственно рядовому советскому командиру, чья креативность загонялась в тайники подсознания, размывалась или даже ломалась ещё в юности опытом жизни в казарме (впрочем, как и в любой армии). Костров же сумел остаться самим собой, смог отстоять себя благодаря силе духа, дарованной свыше харизме, и не только отстоять, но и сделать карьеру, хоть и не стремительную, но далеко и не рядовую, о которой обычный офицер "без связей" мог бы только мечтать в своих самых смелых фантазиях. Но именно эта харизма, эта самобытность и независимость, стали причиной не только взлета, но и падения генерала с вершины армейской пирамиды.
   Высшая власть по возможности использует одаренных людей - это было, есть и будет всегда, но позволяет им подняться не высоко, зайти не слишком далеко, поскольку прекрасно понимает, что стоит им приблизиться к ней, Высшей Власти, вплотную, на расстояние вытянутой руки, то тогда жди беды - ведь от таких людей, автономных и мужественных, умных и уверенных, можно ожидать чего угодно, даже самого страшного - покушения на незыблемость основ Государства.
   Незаинтересованному, неангажированному наблюдателю, далекому от тонкостей подковёрных политических игр, могло бы показаться, что причиной краха карьеры Ивана Тимофеевича Кострова стал августовский путч 1991 года и последовавший за ним развал Советского Союза. Однако, это была лишь видимость, иллюзия восприятия. На самом деле тучи над генералом сгущались давно, продвижение с каждым годом службы замедлялось, отношение со стороны высшего генералитета становилось все более настороженным - день ото дня росла зависть со стороны тех, кто ощущал свою неполноценность рядом с такой неординарной личностью. И крах СССР стал лишь удобным поводом, чтобы подрезать крылышки опасному конкуренту...
   Костров не был, да и не мог быть, как каждый совестливый и неглупый человек, сторонником советского строя, но и капитализм отнюдь не казался ему раем, как это виделось большинству населения страны, одурманенному перестроечной пропагандой демороссов. В душе он верил, что есть третий путь - социализм с "человеческим лицом", о котором постоянно втолковывал сыну еще на заре перестройки. Но от веры одного человека, даже если он облачен в генеральский мундир, история вряд ли может кардинально изменить свое течение. Да ладно бы только эта вера в обновление социализма! На свою беду Костров слишком хорошо знал от своих друзей и однополчан, служивших в Уральском военном округе, кто такой Ельцин, чем он занимался на посту секретаря Свердловского обкома, как относился к людям. Поэтому перспектива установления капитализма с "ельцинским лицом" казалась ему самой ужасной для России среди всех возможных альтернатив. В июне 1991 года, будучи депутатом Верховного Совета России, Костров не просто проголосовал против Ельцина, когда того демократы упорно проталкивали в кресло Президента Российской Федерации, но и агитировал колеблющихся не голосовать за этого "популиста" и "пьяницу". Разумеется, это заметили, и впоследствии - не простили...
   В сентябре 1991 года Кострова вызвали к министру обороны, однако с самим Шапошниковым ему встретиться не довелось - того просто не было в Москве. Зато очень любезно и приветливо его принял один из новоназначенных с подачи демократов заместителей министра, "отличившийся" бездействием и неповиновением приказам Язова в ночь с 19-го на 20-е августа. Замминистра, не вдаваясь в подробности, объяснил Кострову, что в Белом доме принято решение освободить его от занимаемой должности по причине, "о которой генералу хорошо известно самому", и предложил ему выбрать новое место службы из списка, состоявшего из четырех должностей, "достойных его знаний и опыта". Список был составлен так, что три варианта были абсолютно неприемлемыми, и только один не выглядел позорным и оскорбительным. Это была должность начальника Святогорского авиационного училища, именно того училища, которое Костров закончил с золотой медалью четверть века назад, которое было расположено в его родном краю на границе Урала и Сибири. Да, это была ссылка, но ссылка почетная, и Костров с радостью её принял - ведь он ожидал худшего, но, видимо, новый министр, будучи человеком честным и помня о заслугах своего подчиненного, сумел добиться для него минимально возможного "наказания" за участие в анти-ельцинской агитационной кампании...
   Без сомнения, генерал-лейтенант Костров был самым выдающимся выпускником Святогорского летного училища, его гордостью и славой, поэтому возвращение генерала в родные пенаты было воспринято личным составом как праздник - с надеждой, любовью и верой. Все понимали, что это опала, что впереди нелегкие времена, что само существование училища будет стоять под жирным знаком вопроса, и, тем не менее, надеялись, что под водительством такого умелого организатора и человека с незапятнанной репутацией училище не только выживет, но и будет развиваться, превратится в одно из образцовых учебных заведений вооруженных сил. Перевод из Москвы в провинцию Иван Тимофеевич воспринял стоически - если суждено вернуться на родину, то, значит, так и должно быть, это к лучшему. В эпоху перемен, возможно, лучше оказаться вдали от столичных разборок, в тихой зауральской заводи, где люди и проще, и чище, и наивнее. Здесь можно попробовать воплотить в жизнь известный принцип Эпикура: "Живи незаметно" - с той оговоркой, что слово "незаметно" относится не к местным жителям, а к тем, кто остался в Москве. Пусть столичные недоброжелатели поскорее забудут об одаренном военачальнике, успокоятся в своей зависти и ненависти, а он будет исполнять свой долг, конечно, не забывая о себе, своей жене и сыне.
   Да-да, не стоит думать, что Костров был "ангелом во плоти", что ему был чужд собственнический инстинкт, что карьеру он делал из чистого альтруизма и ради одной любви к дальним - людям, партии, Отчизне. У него были свои представления о должном и недолжном, допустимом и запретном, правильном и ложном. Он твердо верил, что наше государство не обеднеет, если он, используя свое служебное положение, воспользуется теми или иными сомнительными с точки зрения морали, но вполне допускаемыми законом (точнее, "дырками" в законодательстве) возможностями для обогащения. Поэтому он искренне считал, что брать взятки и воровать ужасно и никак не допустимо, а "помогать" "хорошим людям" в обмен на те или иные "услуги" или же "покупать, а потом перепродавать вдвое дороже" - нормально и незазорно. Нет, он не продавал наше оружие душманам, когда служил в Афганистане, не строил себе коттеджи силами подчиненных солдат, не заключал по завышенным ценам договора на поставку продуктов с дельцами, обещавшими хорошие "премиальные" ему лично. Зачем заниматься "этим", когда есть легальные пути обеспечения достойного настоящего для себя и светлого будущего для единственного наследника?
   Особенно широко открылись такие пути в смутное время перестройки. Волею благой судьбы Костров оказался в Западной группе войск, в Восточной Германии, готовившейся выйти из Варшавского договора, покончить с социализмом и слиться с цивилизованной Европой и своей западной соседкой-матерью. Открытие в 1989 году границы между восточной и западной частями Берлина позволило Кострову неограниченно вывозить в Союз и продавать втридорога не только подержанные "Опели", "Фольксвагены" и "Мерседесы", но и новую оргтехнику, начиная с видеомагнитофонов и заканчивая ксероксами. На вырученные рубли генерал поначалу покупал вагонами на оптовых базах отечественные телевизоры, морозильники, гладильные машины, велосипеды и прочее барахло, которое неплохо продавались на польских рынках за американские доллары. Когда же начался широкий обмен восточногерманских марок на западные дойчемарки по суперпривлекательному курсу 2 к 1, то генерал быстро сориентировался и оперативно наладил канал по обмену рублей на восточные марки, а последних - на твердую западную валюту. Разумеется, он действовал не в одиночку, делился с теми, кто стоял выше, но именно ему принадлежали сами финансовые идеи, ибо, как оказалось, он обладал даром выстраивать сложные бизнес-схемы и тщательно просчитывать их будущую рентабельность.
   В результате к осени 1991 года Костров сколотил солидное по советским меркам состояние в несколько сот тысяч "зеленых", и новая должность предоставляла ему возможность это состояние пустить в рост, а заодно и отыскать новые пути обогащения, которые день ото дня только множились. Конечно, можно было бы послать к чертям эту армию с её дубовой дисциплиной и создать свой бизнес не только в столице, но и за границей. Но Костров интуитивно чувствовал, что этот путь не для него, что в тихом провинциальном Святогорске он сможет не только зарабатывать немногим меньше, но, главное, будет чувствовать себя спокойно. "Поспешай медленно! - говорил он себе. - Не гневи судьбу, довольствуйся малым и будешь доволен!".
   В Святогорск новоназначенный начальник прибыл в середине октября, осмотрелся, принял дела у прежнего и.о., обустроил двухкомнатную служебную квартиру для себя и жены - сын в то время продолжал учиться в Москве, - купил сразу два гаража для своих "Мерседеса" и "Ауди", познакомился с местным градоначальником, руководителями нескольких крупных заводов, прокурором города и главой милиции. С последним - полковником Сизовым - они оказались не только ровесниками, но и почти что земляками - их родные деревеньки располагались в каких-то 15 километрах друг от друга. Неудивительно, что между ними быстро завязалась и окрепла ровная мужская дружба: каждый не особенно старался углубляться в душевный мир своего визави, но они не раз вместе выезжали на охоту, справляли праздники по очереди на дачах друг у друга - весной 1992 года Костров купил недостроенный кирпичный особняк в самом престижном дачном месте - на берегу Жуковского водохранилища. Разумеется, здесь же были дачи и всей местной элиты, образовавшие небольшой "кооператив", окруженный двухметровой кирпичной стеной и охраняемый не хуже режимных оборонных заводов.
   Через год с небольшим Костров как "не имеющий жилья на территории России" получил роскошную пятикомнатную квартиру в Святогорске в новом доме, выстроенном для старой чиновничье-промышленной и молодой коммерческо-торговой элиты: первые получили жилье почти бесплатно, вторые - по рыночной стоимости.
   Служба молодого амбициозного генерала в зауральской провинции распадалась на две стороны, подобно двум граням монеты, существовавшим нераздельно, но и неслиянно. Большинство подчиненных Кострова видели лишь показную, официальную сторону его деятельности, в которой он представал справедливым и тактичным начальником, умеющим выслушать и посочувствовать, вникающим во все вопросы жизни училища и - главное - эти вопросы обычно успешно решающим. Другая, темная сторона, была известна лишь нескольким доверенным лицам, которых Костров быстренько, в течение первого года службы в Святогорске, расставил на ключевых постах. В этот узкий круг входили заместитель по кадрам, давний афганский друг Кострова полковник Свешников, зам по тылу полковник Цыбин, с которым они вместе реализовывали бизнес-схемы в Германии, ну, и конечно начальник финансового отдела майор Колесниченко, которого Костров некогда спас от уголовного преследования за хозяйственные преступления, совершенные не им, а его начальником с "широкими связями".
   Иван Тимофеевич принял училище в бедственном виде - с разрушенной дисциплиной, главным бичом которой было повальное пьянство офицеров, уставших от безденежья и жизни на съемных квартирах, с разваленной хозяйственной частью - половина автопарка годилась лишь на металлом, стены коридоров и аудиторий были ободраны, полы и трубы прогнили, столовая погрязла в антисанитарии, а учебно-аэродромная база располагала лишь двумя годными для летной подготовки чешскими истребителями-альбатросами L-39, срок эксплуатации которых уже давно истек. Но уже через три года все радикально изменилось: ремонт помещений был практически закончен, парки автомашин и самолетов пополнились новыми машинами, полученными из сокращаемых училищ и авиационных частей, офицеры получили 15 квартир, из которых лишь две оплатило министерство обороны, а остальные генерал "выпросил" у градообразующих предприятий, главным из которых был металлургический комбинат. Избавившись в первый же месяц властвования от пяти офицеров, застигнутых в пьяном виде на территории училища, Костров быстро и надолго отбил у остальных охоту "нажираться" на рабочем месте.
   Успехи Кострова были оценены и руководством военного округа, и командованием Военно-воздушных сил. Главком Дейнекин, прибыв в училище неспокойным, дождливым летом 1993 года, остался не просто доволен, но и добился по завершении инспекции от министра Грачева награждения Кострова очередным, уже третьим по счету, орденом Красной Звезды. Именно умелая как "внутренняя", так и "внешняя" политика начальника спасла училище от расформирования и закрытия - судьбы, постигшей в первой половине девяностых десятки авиационных училищ страны. Все разрушительные военные реформы, инициированные Ельциным и реализованные Грачевым, прошли мимо Святогорска, если не считать того, что в начале 1994 года училище было переименовано в авиационный институт.
   Но на фоне этих показных успехов разворачивалась и другая, теневая сторона жизнедеятельности генерала, известная в подробностях лишь немногим. Увидев, что его порядочность властью и обществом не востребована, Костров быстро стал себя "перевоспитывать" в духе протестантской морали утверждающегося капитализма. Конечно, эту мораль он трактовал на свой лад - не просто как требование трудиться, не покладая рук, но, прежде всего, как императив, повелевающий использовать по максимуму все легальные возможности для обогащения. Костров зарабатывал на всем, начиная со сдачи в аренду помещений и территории училища и заканчивая прокручиванием бюджетных денег в сомнительных структурах. В течение первого же года своей "опалы" он организовал на территории своей "вотчины" платную автостоянку, при поддержке Сизова создал частную охранную фирму, работая в которой офицеры зарабатывали не только для себя, но и для своей альма-матер. При авиационной базе было организовано еще одно частное предприятие, благодаря которому все желающие могли покататься на самолете, прыгнуть с парашютом, получить первоначальные навыки управления воздушным судном. Разумеется, Костров зарабатывал не только и не столько для себя, сколько для училища, которое надо было как-то поднимать, ремонтировать, обустраивать, модернизировать. Но про себя он, конечно, не забывал, помнил и о сыне, которого после окончания университета пристроил на преподавательскую работу под свое "теплое крылышко" в соответствии с полученным тем красным дипломом, где в графе квалификация значилось: "философ, преподаватель философии".
   Одним словом, к концу пятого десятка пройденных лет жизнь Ивана Кострова выглядела вполне налаженной, успешной и состоявшейся, что у большинства людей приравнивается к емкому понятию жизненного счастья. Казалось, что так может продолжаться еще долго, не один десяток лет, что Кострова и его красавицу-супругу ждут достаток и относительно спокойная жизнь в кругу сына, невестки и внуков... Но судьба, безжалостная и слепая, решила иначе... Будто где-то наверху кто-то могущественный и всевидящий решил, что в жизни Костровых и так было достаточно счастья, что больше им и не надо, а потому надо уравновесить мировые весы, весы справедливости - пожили в свое удовольствие и хватит, дайте теперь и другим вкусить радости и успеха...
  
  
   Глава 3. Зеркало
  
   За пять лет учебы в столице в Третьяковке ему довелось побывать лишь однажды. Кажется, на третьем курсе был организован спецкурс по русской иконе и, пользуясь случаем, он на него записался. Но был лишь на первом занятии - ездить на последующие оказалось лень: зачем таскаться через пол-Москвы, когда нужное количество зачетов без особого труда можно было набрать и так, не выходя за стены первого ГУМа - так в просторечии именовался первый гуманитарный корпус Московского университета, под крышей которого на последнем, одиннадцатом этаже разместился философский факультет.
   Зал русской иконописи показался тогда ему чересчур мрачным, за исключением "Троицы" Рублева и еще двух-трёх красочных изображений Спасителя, с которых Господь, казалось, строго наблюдал за соблюдением необходимого порядка и почтительной дисциплины в столь священном месте. В тот вечер, впрочем, как и во все другие, он никуда не спешил, потому перед самым окончанием часовой лекции незаметно откололся от группы и отправился бродить по залам музея, благо до его закрытия оставалось еще больше часа.
   Конечно, он заметил, увидел, остановился, даже на пару минут задержался у той картины - так необычно она выделялась на фоне сотен других живописных шедевров. Выделялась, конечно, не только размером, но, прежде всего, игрой красок, цвета и света, гармонией небесно-голубого и сочно-зеленого, состязанием десятков аквамариновых тонов с не меньшим числом их изумрудных оттенков-конкурентов. Краски будто боролись за внимание зрителя, словно просили: "Посмотри на меня, поддержи меня, искупайся во мне, ведь я - такая очаровашка, так нежно-трепетно освежаю твои очи, так ласково грею сердце, уставшее жить без любви!" Но наслаждение дарила не столько гармония красок, сколько нечто иное, более глубокое, не поддающееся выражению в языке, то, что рождало в душе ощущение загадочной тайны, таинственной загадки, способной впоследствии мучить годами любого, кто к ней приобщился.
   Узнав фамилию художника, Сергей удивился тому, что раньше о нем ничего не слышал - в школе такого не изучали, в университете в рамках недавно родившегося курса "История и теория мировой культуры" о художниках вообще не было принято говорить, а изучение эстетики начиналось только через год, на четвертом курсе. Тогда он не успел вникнуть ни в смысл картины, ни в жизненную историю автора, успел лишь огорчиться тому, что тот так мало прожил. Позднее удалось навести биографические справки, оказавшиеся довольно грустными: детство, омраченное трагическим падением с лошади, из-за которого у мальчика начал расти горб; трудная нищая жизнь во Франции, где молодой художник приобщался к новейшим тенденциям в искусстве; несчастная любовь... и только в конце жизни судьба улыбнулась, подарив счастливый брак, насладиться которым живописец по-настоящему даже не успел... Но несмотря на недолгую жизнь, художник оказал колоссальное влияние на искусство предреволюционной России, уже после смерти был признан крупнейшим русским символистом в живописи, а его последователи организовали первые модернистские творческие объединения в Москве и Петербурге...
   А вот поразмыслить о философии, об идейно-духовном содержании его главного произведения Сергей не успел. "Картина как картина, - говорил он себе, - красивая, красочная, изящная, романтичная, впрочем, как и другие полотна автора..." До вдумчивого ли анализа полотен столетней давности было тогда? В стране творилось невесть что. Цены то держали, то отпускали, и они, как взбесившиеся куры, то взлетали, сокращая очереди, то замирали на месте, и очереди вновь росли. Страна медленно, но верно разваливалась, погрязая в этнических конфликтах - последовательно возгорались Карабах, Таджикистан, Приднестровье, Абхазия, Осетия... Рестораны и бары заполонили "братки", вытеснившие оттуда бывшую советскую элиту - военных, ученых, художников, писателей, профессоров... А потом разразился августовский путч, добивший израненное тело Советского Союза...
   События лета 1991 года внесли некоторый хаос и в университетскую жизнь. Особенно непросто было приноровиться к переменам философскому факультету, который всегда считался кузницей кадров для партийных органов. Пока преподаватели находились в замешательстве, студенты взяли инициативу в свои руки и под шумок громогласных ельцинских заявлений сумели добиться отмены марксистско-ленинской философии как отдельного предмета, отстранения от преподавания некоторых одиозных педагогов. Глупые, как они тогда радовались запрету КПСС и развалу КГБ, свободе слова и праву на самоопределение после окончания вуза. То, что стипендия, на которую раньше можно было целый месяц безбедно питаться в университетской столовой, теперь скукожилась до стоимости "Сникерса", что сигареты приходится покупать поштучно, а обедать - через день, - эти мелочи их нисколько не огорчали, казались краткосрочными неизбежными симптомами трудного времени - ведь духовное многое важнее того, что у тебя в желудке - какая разница, хлеб ли это с водой или колбаса с сыром. То, что теперь со своими "пятерками" они никому не нужны, им, наивным, придется понять позже - через год, а то и через два, когда будут стучаться в разные двери, тряся своими красными дипломами лучшего вуза страны, а им будут говорить и здесь, и тут, и там только одно: "Спасибо, но нам такие не требуются..." Но это будет потом, а пока...
   Пока же на жутком, но обнадеживающем фоне всеобщей политической неразберихи университет, ласково именовавшийся студентами "школой", казался оазисом культуры и духовности, оазисом процветающим, наполняющимся новыми идеями, дисциплинами, образовательными структурами. Наиболее бурное возрождение переживал философский факультет, соблазнявший все новыми спецкурсами, именами выдающихся академиков и член-коров, которым в доперестроечные времена доступ к кафедре был закрыт. А тут еще внезапно открылся Французский колледж, набор студентов в который был жестко ограничен, но для Сергея попасть в число этюдьянтов-счастливчиков было вопросом чести, а потому он туда, конечно же, попал - нет, не благодаря знанию языка, а воспользовавшись хаосом и бардаком, которые всегда случаются при организации принципиально нового, ранее не бывшего.
   Еженедельно по линии Французского колледжа приезжали из самой Сорбонны знаменитые историки, филологи, правоведы, философы, политологи. Сидя на лекциях, наслаждаясь грамотной французской речью, любуясь соседними незнакомыми девушками, Костров и думать забыл не только о картине русского символиста, но и о самой Третьяковке со всем её великолепным достоянием. Даже изучение эстетики не напомнило ему про музейное чудо - до архаичного ли символизма было тогда, когда на Западе царствовал непонятный, странно-страстно влекущий мир постмодерна, который надо было увидеть, изучить, понять и сделать своим... И Сергей окунулся с головой в мир зарубежной литературы - еженедельно он проглатывал по толстенному журналу "Иностранная литература", меньше чем за год прочитав-проштудировав от корки до корки все номера последних четырех лет...
   Вроде бы совсем недавно это было, какие-то три-четыре года назад, а Сергею казалось, будто бы прошло лет десять - так изменилась страна, изменились люди, и его частная единичная жизнь также претерпела радикальные перемены... И вот теперь, сквозь бурные годы юности, из далекого-далёка вернулась к нему эта чудесная картина, точнее, воспоминание о ней, пришедшее во сне... И не только к нему, но и к маме. Отчего и к ней тоже? Как тут не вспомнить любимого Юнга с его неподвластной научному разуму идеей синхронистичности - совпадения причинно не связанных, но тождественных по смыслу событий. И все же, что заставило её взять книгу, прежде её не интересовавшую, почему она оставила закладку именно там, где грустно красовался изумрудно-лазуревый отблеск шедевра русского символизма, и, в конце концов, зачем она...
   Странно, но несмотря на то, что известие о гибели родителей он получил меньше часа назад, что не знал ни причин, ни места, ни обстоятельств происшествия, он был абсолютно уверен, что его родители мертвы, мертвы окончательно и бесповоротно. Из-за этой, непонятно откуда взявшейся уверенности, ему даже не пришла в голову очевидная, сама собой разумеющаяся идея перепроверить и уточнить полученную скорбную информацию. Напротив, прилипла к сознанию стихотворная строчка: "К чему борьба, исход которой ясен, к чему слова, они не воскресят...", - крутившаяся в голове как заезженная грампластинка. Больше того, с каждой минутой всё случившееся казалось ему чем-то давно ожидаемым, изначально запрограммированным, предопределенным свыше и будто бы где-то когда-то уже виденным и пережитым...
   Поэтому-то Костров прекрасно понимал, что на свои "что?" и "почему?" он не получит ответов уже никогда, но оставалось "зачем?", которое, как ему подсказывал внутренний голос, совсем не безнадежно, что рано или поздно оно откроет себя - надо лишь поднажать, заставить мозг работать, анализировать и сопоставлять, а потом позволить мыслеобразам остановиться, сознанию замолчать, и тогда придет Она - царица ученых и поэтов, художников и философов - богиня по имени Интуиция, для которой не существуют такие наречия, как "невозможно", "нельзя", "никогда"...
   И вот теперь, вглядываясь в посредственную репродукцию, он силился запустить маховик рефлексии, с помощью которой для начала хотел выявить и прояснить первый, самый явный и поверхностный, смысл картины, который по цепочке рано или поздно приведет его к конечноискомому "Зачем?". Сравнивая утреннее зубодробильное сновидение с изображением в книге, Сергей надеялся найти значимые отличия, чтобы через них перекинуть мост к первосмыслу полотна, быть может, даже к архесмыслу, неведомому самому автору-художнику. Но различий не находилось - тот же пруд, то же небо, такие же облака... И девушки почти те же - та же хрупкость линий, мягкость рук, гибкость стана, тонкость талий... И все же какое-то важное различие было, оно смущало, напрягало, терзало, но не хотело выплывать из подсознания и запечатлеваться в словесной материи языка...
   Как бы Сергей не придирался к изображению, на какие бы мелкие кусочки его не делил, как не напрягал память, восстанавливая последовательность сцен в сновидении, ничего не получалось - смысл не приближался, а уходил все глубже и глубже в подсознание. "Всё, баста! Так нельзя. Это тупик!" - наконец-то сказал он себе, поняв бесперспективность атаки на смысл скальпелем рассудка. "Надо расслабиться, отпустить сознание, освободить поток мыслеобразов из кандалов разума, позволить им погулять, побродить по ментальному мицелию... Знать бы еще, каково значение этого модного словечка "мицелий", увиденного в новейшей статье из журнала "Вопросы философии"... А для начала надо продышаться, лучше всего на балконе... а потом и покурить..."
   Свежий и влажный, еще не успевший зарядиться жаром солнца, утренний воздух, тянувшийся к окнам со стороны речки Смородинки, настолько внезапно заполонил легкие и кровь, вместе с последней так споро ворвался в клетки мозга, что Костров на несколько мгновений потерял сознание, а когда оно вернулось, то на месте тягучего и ровного потока мыслей уже плясал калейдоскоп мгновенно возгорающихся и затухающих образов, прыгающих картинок, резвящихся фотографий, в туманной череде которых внезапно вспыхивали ясным светом то отдельные воспоминания детства, то черно-белые мрачно-готические иллюстрации юнговских архетипов из недавно вышедшей книги Станислава Грофа, то обрывки давнишних сновидений и фантазий... Он снова начал глубоко и мерно дышать, быстрехонько уселся на мягкий пуфик, на котором обычно сиживал отец, постарался сосредоточиться на безоблачной голубизне небосвода... Душа стала медленно успокаиваться, сознание - растуманиваться, дикая пляска образов перешла в размеренно-медленное вальсирование... Перед глазами застыла пачка "Кэмела", начатая отцом - он никогда не забирал с собой сигареты, которые курил на балконе. Рядом же оказалась и зажигалка... Сладко закурив, Сергей с первым же глотком дыма на несколько секунд вновь отправил душу в только что пережитую круговерть, но усилием воли тут же заставил "лентяйку" урезонить своих непослушных "бесенят".
   Зажмурившись, он старался прочувствовать вкус каждой затяжки, распознать и запомнить аромат каждой порции дыма... Накатилось умиротворение, его волны поэтапно освобождали внутреннее пространство, смывая в неведомые глубины сначала самые страшные, наиболее мрачные, а затем и все остальные картины и образы... Казалось, вот-вот придет полный покой, душа растворится в безмятежной нирване, но вдруг посреди целомудренной чистоты появилась малюсенькая черная точка, она пульсировала в одном ритме с сердцем, быстро росла в размерах и издавала до боли знакомый, но не узнаваемый мелодичный звук: ти-ли - ти-ли - ти-ли - ли, ти-ли - ти-ли - ти-ли - ли... Сначала звук был тихим, ютился на самом ободке сознания, но с каждым повтором он подрастал, крепчал, двигаясь все ближе и ближе к центру...
   - Что-то знакомое... - сказало одно Я другому.
   - Точно, знакомое... Но что? - вопросительно ответствовало второе Я первому.
   - Что?... Кажется... наверное... похоже... это... дверной... звонок? - более уверенно, но все же с долей робости предположило третье Я.
   - Точно! Конечно, это звонок! Давай-ка, Серега, шевелись, вставай и впускай гостей! - императивно закончило четвертое и, пожалуй, самое наглое Я.
   Но гость оказался только один. Это был полковник Свешников, боевой товарищ отца, а в последние два года - его заместитель по кадрам. Сергей никогда ранее не видел его таким хмуро-серьезным, напряженным и предельно мобилизованным, будто внутри угнездилась до предела сжатая пружина, готовая в одно мгновение развернуться и выплеснуть наружу, в мир, ядовитую смесь гнева, боли, раздражения и отваги. Попадись в эту минуту ему на глаза виновник гибели его лучшего друга - пощады, скорей всего, не было.
   - Здравствуй, крестничек, - угрюмо вполголоса произнес Свешников, переступая порог квартиры, где он был частым и всегда радостным гостем. Произнес и, не дожидаясь ответа, протянул руку.
   - Здравствуйте, дядя Володя! - принимая знакомую крепкую кисть, отвечал Костров.
   - Ну, как ты? Чего так долго не открывал? Минут пять уже трезвоню. Хотел дверь ломать, думал, что случилось... с тобой... Задумался, что ли?
   - Да, есть немного... Тут задумаешься...
   Свешников замялся - больше всего он не любил эти мгновения взаимного неудобства, когда оба знают о главном, но каждый боится первым сказать первое слово о том, о чем говорить не хочется, о том, что табуировано культурой, о чем принято шептаться с опущенными глазами... И сейчас, не поднимая глаз, Свешников, тот самый легендарный полковник, который прошел Афган, который видел смерть десятки раз, который ежемесячно "грузом 200" отправлял товарищей на родину, стоял и подбирал верное слово, которое не обидит, не покажется ни легким, ни тяжелым, ни высоким, но и не низким, а единственно нужным и уместным.
   Но Сергей, похоже, успел это слово найти раньше.
   - Помянем их, дядя Вова? Коньяка или водочки?
   - Давай коньячку, но по чуть-чуть... Сегодня будет непростой день...
   - Да... Ведь надо все организовать. А я даже и не знаю, как да что.
   - Это моя проблема, Сережа. Но все же тебя попрошу поехать со мной... Давай по 50 грамм, и поедем...
   - Куда?
   - Там посмотрим, это до обеда, а потом тебя освобожу, если хочешь. Ну, давай, чокаться не будем... Пусть земля им будет пухом...
   - Да, не будем... Пусть... Мне надо к бабушке съездить. Она, наверное, еще не знает. Да и я тоже подробностей не знаю. А вы?
   - В машине расскажу.
   - Может, покурим, и вы расскажете? Это всего-то пять минут...
   - Пять минут... М-да ... - Свешников посмотрел в окно, по его лицу было ясно, что он то ли что-то просчитывает, то ли старается припомнить. - Порой пять минут кажутся целой вечностью, за них можно не одну жизнь прожить, особенно на высоте... Ну, да ладно, давай еще по 50, покурим и по коням...
   - Вы, дядя Вова, прямо Достоевского цитируете. У него в "Идиоте" князь Мышкин почти слово в слово то же самое говорит...
   - Быть может... А чего это ты Достоевского вспомнил? Любишь его?
   - Не особенно. Только отдельные места...
   - Ну, давай... Пусть их души попадут в рай, пусть им там будет тепло и уютно.
   - Да... Пусть...
   Вышли на балкон. Закурили. Утренняя свежесть потихоньку начала рассеиваться. Зачинался день, обещавший быть жарким. Быть может, даже знойным - на небе ни тучки, ни ветерка. "Небо свободно, путь открыт, - подумал Сергей, - вот бы и мне туда, вслед за ними, в занебесный платоновский мир, где обитает настоящая красота, где покой и радость навеки! Стоит только наклониться вперед..." Голову наполняла приятная легкость, все кружилось в вальсе, но уже не было понятно, что именно кружится - ни образов, ни воспоминаний - просто кружение, а чего - неведомо. И от этого было легко и спокойно, снова приближалась нирвана, но все испортило чье-то потряхивание...
   - Сережа, ты меня слушаешь или нет?
   - Да... А что?... - возвращаясь обратно, в грустную "реалите", откликнулся Костров.
   - Я говорю, что надо жить, понимаешь? - во весь свой командный голос произнес Свешников. - Надо жить! У тебя все впереди. Поначалу будет тяжело, но поможем. Женишься вот...
   - Да, разве я против... Конечно, буду жить. Все в порядке.
   - Ну, и хорошо... А то смотришь наверх, будто там мёдом намазано, а ногами все к перилам тихонько продвигаешься... Не хорошо это, не по-христиански!
   - Ну, дядя Вова, вам надо следователем работать с такой проницательностью... Но за меня не беспокойтесь, от суицида мне сделали прививку и мне эта болезнь не грозит... Вы лучше расскажите про аварию...
   - Прививку? Что-то я про такие прививки впервые слышу. Это ты о чем, крестничек?
   - Да это я о философии, конечно. Это так уж иногда выражаюсь... образно, так сказать... Мы ведь все философы любим поразмышлять, подумать о том, о сем... И вот когда я однажды спросил себя, - наверное, с год назад это было, - в чем состоит самое важное и главное из всего того, что я получил на филфаке МГУ, то с удивлением обнаружил, что это истина о любви к жизни. Она так примерно звучит: "Как бы не было тяжело - надо жить, жить во что бы то ни стало! А самоубийство ничего не меняет, ничего не решает!"
   - Неужели там, в Москве, вас и этому учили?
   - Учили, но не прямо, как бы между строк, и не столько педагоги, сколько сама философия...
   - А я читал - кажется, в "Московском комсомольце" была статейка пару лет назад, - что среди студентов-философов уровень самоубийств в пять раз выше, чем в среднем по студенчеству. Почему-то тогда сразу о тебе подумал - ты тогда только-только на службу пришел...
   - Да вранье всё это, дядь Вова! Поверьте мне - за пять лет, что я учился, у нас на факультете ни одного самоубийства, ни единой попытки суицида, особенно на нашем курсе!
   - Ладно, верю-верю. Тебе - верю! Ну что, поехали?
   - А как же про аварию? Не расскажете?
   - Хорошо... Но только буду краток... Извини, если что... - Свешников набрал в легкие побольше воздуха и начал излагать. - Все случилось на 19-м километре Северного шоссе, около восьми утра. Водитель встречного "Камаза", дальнобойщик - мать его раздери - молодой к тому же... заснул он за рулем, ну, и вывернул на встречную в тот самый момент. А может и не заснул... Что-то верится с трудом, что именно заснул... Ни секундой раньше, ни секундой позже, а вот надо было ему именно... - и полковник смачно, с хлопком вдарил кулаком правой руки по раскрытой ладони левой, негодующе замотал головой, сплюнул и только потом добавил пару крепких нецензурных эпитетов.
   - Понятно... Вы думаете, что это не случайно все? Все подстроено?
   - Нет, не похоже. Но... поглядим... Так все нелепо, глупо... Такое стечение обстоятельств... Дорога-то почти пустая была!
   - Раз стечение обстоятельств, значит, все было предопределено... И у меня были знаки...
   - Знаки?!
   - Да, были знаки... точнее, один знак, но пока об этом рано...
   - Ну, говори, раз уж начал, - заинтриговался Свешников. - Говори, и поедем.
   - Это долго и сложно объяснять. Сон я видел, и потом мама еще книгу читала...
   - Что за книга?
   - По искусству. Энциклопедия.
   - По искусству? И что там про... - полковник снова замялся и вместо неприятного словечка из шести букв после секундной паузы только и спросил: - ... про... это?
   - Да как сказать... Ну, не совсем... не то, чтобы... скорее наоборот... Как бы про иной мир... В этой энциклопедии картина одна есть: облака, небо, пруд, девушки... еще кусты зеленые и деревья... И вот именно вчера вечером мама эту картину, похоже, и рассматривала - закладка как раз на этой странице лежала...
   - Ну, понятно... И чего же в этой картине особенного? Кто автор? Не Левитан, часом? Случаем, это не та, где про омут?
   - Нет, там, где про омут, там нет девушек. Это совсем про другое.
   - Про другое?
   - Да я и сам не понимаю, но сейчас... кажется... понял... Да, точно, понял, хотя это лишь первый, самый простой смысл...
   - Ну, и...?
   - Понимаете, вся соль в том, что почти все пространство полотна занимает пруд, его зеркальная гладь, а небо, деревья, всё, кроме девушек, изображается на поверхности этого пруда - как в зеркале. И художник как бы говорит, что наш мир - есть зеркало, а мы принимаем его за реальность. Ну, как у Платона, что мы живем в мире теней, а истинного мира не видим, а видим лишь тени идей, их отражение вот в этой зеркальной глади пруда. Иными словами, что мы живем в иллюзорном мире...
   - И какое это имеет отношение к тому, что случилось? Разъясни мне, дилетанту.
   - Хорошо, я вам сейчас книгу процитирую, и вы поймете.
   - Не, это долго, давай в следующий раз.
   - Нет-нет, это быстро, одна минута! - и Костров скрылся в глубине комнаты, чтобы через несколько секунд вернуться с толстым фолиантом в руках. - Вот, послушайте: "От картины к картине чувство "мира иного" нарастает"... Тра-там-пам... Это пропускаем... Вот, дальше... "Мы видим уже целое многофигурное таинство, где умершую сопровождают её астральные двойники..." Вот еще про предчувствие приближающихся роковых событий... И в конце... "ранняя смерть мастера усилила восприятие его образов как лирического реквиема..."
   - Ну, понятно, все о... смерти. - наконец-то Свешников не без внутренней борьбы выцедил это противное словечко. - Ты это хотел сказать?
   - Ну, да, примерно, почти... Точнее, зов из иного мира...
   - Ну-ка, дай-ка я сам взгляну на неё, - Свешников чуть ли не вырвал книгу у Сергея, вгляделся внимательно и ровно через 7 секунд вынес свой вердикт: - Да, возможно. Только девчонки-то в этом мире остались. Их в пруду не видно. И одежды на них совсем не траурные... Одна и вправду похожа на призрака или на этого... астрального... близнеца - так что ли ты сказал, а вот вторая крепко сидит на земле, не находишь?
   - Я сказал: "астрального двойника". Да и не я это, так в книге написано... Ладно, поехали что ли?
   - Да, вперед. Хватит лирики, надо делать дело, а философия в лес не убежит.
   - Это точно, - нехотя согласился Костров.
  
  
   Глава 4. Госпиталь
  
   - Ну, и куда мы сейчас, дядь Володь? - поинтересовался Костров, разместившись в одиночестве на заднем сиденье черной служебной "Волги", едва машина отъехала от подъезда.
   Это был "самый представительный" автомобиль всего училища - почти новый "тридцать первый газон" - так его чаще всего именовали офицеры. Костров-старший "заполучил" его из губернаторского гаража в результате несложной трехходовки с участием бизнесмена-посредника, когда "мода" на отечественные авто внезапно-безвозвратно канула в глубокую-преглубокую речку Лету (есть такая в Греции). Однако сам генерал, будучи любителем иномарок и собственного водительского мастерства, крайне редко пользовался услугами как служебного автомобиля, так и своего полуштатного шофера - солдата-срочника из роты обслуживания. Поэтому автомобиль этой марки, отличающийся, как известно, крайней любовью к бензину (иными словами, повышенным аппетитом к оному) и "высокой надежностью" (следовало бы это слово взять в кавычки не один раз, а хотя бы дважды!), возведенной в квадрат (или в куб?) "высококачественной" постперестроечной сборкой, большую часть времени стоял на приколе. Неудивительно, что Сергей оказался в салоне "газона" всего лишь во второй раз, первый был тогда, когда приобретение "обмывали" прошлой весной. Как и ожидалось, после "обмывона" на повышенных скоростях полетел бензонасос, и "газон" отправился в свой первый (но, конечно же, далеко не последний) недельный отпуск в связи с необходимостью поправки собственной "кровеносной системы". Вспоминая ту историю, Костров невольно улыбнулся и на несколько сладких мгновений забыл о том, что случилось в жизни его семьи - теперь уже бывшей - сегодня утром на Северном шоссе...
   - Я так полагаю, что в училище нам ехать пока нет смысла, - вытолкнул Сергея из сладкой неги воспоминаний в неуютную реальность посттрагических забот стальной баритон Свешникова. - Похороны будут только во вторник - так принято, чтобы все успели прибыть, чтобы не было спешки, да и хоронить в понедельник - сразу после выходного дня - как-то нехорошо. Согласен?
   - Да, конечно.
   - Потому поедем мы сейчас в наш госпиталь - я договорился, что их туда привезут, да и все равно бы к нам повезли, раз у нас свой...
   - ... морг? - вопросительно дополнил с заднего сиденья вновь запнувшегося "крестного отца" Костров-младший.
   - Да... У меня это слово что-то вылетело из памяти, - попытался оправдаться Свешников. - Это, кажется, вытеснением называется, верно?
   - Да, забывание имен - один из видов ляпсусов по Фрейду, а, по сути, конечно, вытеснение неприятных мыслей. Я тоже скоро начну и забывать, и оговариваться, и описываться...
   - Как-как?
   - Ну, описки делать.
   - А что это?
   - Ну, дядя Вова, ну когда пишешь...
   - А-а... А я и не понял сразу...
   - Да знаю, что вы про другое подумали. Я специально решил приколоться, а вы и купились...
   - Да, меня тоже в Афгане на черный юмор тянуло постоянно... Видимо, так у многих...
   - Ну, конечно, так легче все это выносить...
   - Так вот. Мне надо с начмедом договориться, чтобы всё сделали хорошо, чтобы он лучшую бригаду вызвал. Сам понимаешь, до вторника времени много, да и жара еще, а в цинк же не...
   - упакуешь... - вновь взялся дополнять Костров.
   Свешников, сидевший на переднем сиденье рядом с тем самым полуштатным водителем, от этого очередного неуместного слова резко обернулся назад, чтобы убедиться, что с его попутчиком все в порядке. Опыт его научил, что такие "словечки" молодые люди нередко произносят аккурат в преддверии истерической реакции в форме безудержного смеха. А привезти в госпиталь своего "крестника" в таком состоянии он, разумеется, совсем не горел желанием.
   - Сережа, с тобой все в порядке? Может, еще коньячку - у меня есть с собой?
   - Да не беспокойтесь, дядя Вова. Кондратий меня не хватит и в буйство я не впаду. Просто вот несу всякую чушь, говорю, что первое приходит на ум, надеясь, что так будет легче - и мне, и вам. Не обращайте внимания, ладно?
   - Хорошо, не буду. Итак... Вообщем, надо все организовать. А то ведь у нас в стране всё надо по десять раз объяснять, втолковывать, перепроверять.
   - Это точно.
   - Поэтому потом заедем в училище: хоть я и распределил функции между замами, дал распоряжения начфину, начальнику общего отдела, начальникам факультетов, но надо посмотреть, прибыли ли они, что делают. Ведь как запустишь процесс, так и пойдет дело. Ты пока подумай, кого из ваших родных нам надо оповестить, кому можно позвонить, а кому и телеграмму надо послать, можешь даже фамилии выписать на листочке.
   - Но я не взял с собой адресов! Да и телефонов тоже!
   - Ничего, нам все равно надо будет снова к вам заехать - взять одежду для твоих родителей... отцу надо парадный мундир, а матери какое-то платье подобрать...
   - Так что же мы сразу не взяли?
   - Да я только сейчас вот об этом подумал...
   - Сколько бензина перерасходуем...
   - Сереж, перестань, а? Нельзя быть таким циником.
   - Прости, дядя Вова... Меня что-то куда-то заносит... Кстати, киники, то есть циники - мои любимые философы, особенно Кратет и его жена Гиппархия.
   - Не слыхал про таких...
   - Я потом расскажу, при случае... Интересная была парочка...
   - Хорошо. Но мы уже почти приехали. Давай последние две минуты помолчим.
   - Молчу.
  
   Начальник святогорского госпиталя, которого военные в разговорах между собой для краткости называли "начмедом", занимал свою почетную должность больше двадцати лет. Это был невысокий, не столько полный, сколько коренастый мужичок с густыми черными усами и вьющейся, уже наполовину седой, шевелюрой. Своим обликом, манерами он настойчиво напоминал шолоховского Григория Мелихова, имея в виду тот классический образ, который в кино реализовал Петр Глебов. Поэтому совсем не удивительно, что почти ни у кого, кто знал Дмитрия Николаевича, не возникало сомнений в его казацких корнях. Спорили лишь о том, из каких он казаков - донских или яицких. Сам же "начмед" эти сомнения не рассеивал, но о своих предках говорить не любил - в советское время это было небезопасно, а при Ельцине стало выглядеть хвастовством на фоне моды на возрожденное казачество.
   Как бы там ни было, но бравый внешний вид Сенцова, излучаемая всем его телом, каждым его жестом и взглядом уверенность, перемежаемая шутками и прибаутками, всегда служили важным терапевтическим фактором, оказывающим дополнительное целительное действие на больных. Если добавить, что "начмед" был еще и трудоголиком, что он не только каждый день обходил всех "жильцов" своего заведения, не только вникал в самые трудные истории болезни, но в свои без малого шестьдесят продолжал оперировать, то станет понятным, отчего госпиталь считался лучшим во всем военном округе, почему, несмотря на мизерные зарплаты, врачи, медсестры, санитарки и даже уборщицы не спешили искать себе новое место работы.
   Так что визит Свешникова во "владения" "начмеда" был продиктован не недоверием, не боязнью недобросовестности Сенцова, а простым и понятным человеческим желанием увидеться с "хорошим человеком", получить от него заряд оптимизма, уверенности, иными словами, погреть душу в лучах его безоблачной ауры, подпитаться энергией его светлой харизмы, чтобы хватило сил на организацию проводов своего друга и начальника.
   Несмотря на субботнее утро, Сенцов уже четвертый час работал - именно работал, а не просто "был на работе". К началу одиннадцатого он уже завершил обход, разобрал бумаги, поступившие в течение предшествующих полусуток из вышестоящих контролирующих организаций, подготовил два проекта очередных приказов, сделал несколько важных звонков в городское медуправление... Казалось, что гибель единственного на весь город генерал-лейтенанта никак не повлияла на жестко-упорядоченный поток его служебного существования. Единственное, что он успел сделать по этому "делу" - вызвать из отпуска своего самого компетентного патологоанатома и сообщить дежурному по училищу и в окружное армейское медуправление о том, что тела генерала и его супруги "поступили в госпитальный морг в 9.45".
   Когда "Волга" мягко подкатила к главному входу административного корпуса, Сенцов находился у себя в кабинете, нежно распекая молоденькую медсестру за очередное опоздание и слишком фривольное одеяние:
   - Светочка, радость моя, ты красива - это знают все, но у нас же здесь не модельное агентство и даже не театр, а серьезное медицинское заведение. Нашим пациентам нужен покой, а глядя на твои ноги, на твое декольте, они этого покоя лишаются. Надеюсь, что не навсегда... Но кто знает, на какие поступки их может толкнуть сексуальное возбуждение, но то, что эти поступки скорее всего будут деструктивными - в этом я почти не сомневаюсь. А с точки зрения физиологии - ты уж извини меня за откровенность, но ты уже не девочка, верно? - а замужняя молодая женщина, - так вот, с точки зрения физиологии, молодым парням вредно пребывать в перманентном сексуальном напряжении, а разрядки его им здесь получить неоткуда и не у кого. Это-то ты как будущий врач должна понимать?
   - Должна, Дмитрий Николаич... Но я ведь поверх фривольной одежды - так вы, кажется, ее назвали - халат надеваю, а он у меня такой же, как у всех - не я его шила, мне его выдали! Не могу же я в такую жару ходить в брюках или длинной юбке из толстой ткани! Я и так уже по вашей просьбе перестала краситься! - стремилась оправдаться девушка.
   - Ладно, Светуля, не обижайся. Но что-то можно сделать, ведь уже весь госпиталь - я имею в виду наших мальчиков - только про тебя и говорит. Неправильно это, нехорошо как-то...
   - Я понимаю, но разве я виновата, что Бог мне дал то, что дал? Я подумаю, Дмитрий Николаич, как можно изменить имидж... И за опоздание простите... - и глаза девушки заблестели нарождающимися слезами, сделав их еще прекраснее, еще неотразимее.
   - Ну, будет, будет. Лучше скажи, как там твой Виталий?
   - Да, ничего, служит. Все нормально. В августе собирается в отпуск, - и первая слезинка, выскользнув из угла глаза, стала медленно сползать вниз по щеке, оставляя за собой блестящую борозду, отчего-то напомнившую Сенцову белую полосу, оставляемую самолетом на фоне бирюзового небосвода, и его так и не сбывшуюся мечту о небе...
   Ему внезапно захотелось, безумно захотелось прижать к себе эту девчонку, успокоить её потоком нежных слов, покрыть её лицо поцелуями, а затем встать перед ней на колени и выпросить прощения, но не словами, а только поцелуями - целовать ее ноги, пальчики на ногах, вылизывать каждый квадратный миллиметр её восхитительной жемчужной кожи до тех пор, пока она не простит ему его жесткие и не совсем справедливые упреки... "Действительно, - думал Сенцов, - при такой красоте, разве имеет значение длина юбки, ширина декольте? Чтобы она ни одела - все равно будет приводить в смущение, вызывать желание, манить и дразнить..."
   Но вместо того, чтобы пойти на поводу своей самости, вместо объятий и слов извинения, "начмед" неожиданным для себя приниженным тоном снова спросил:
   - А как дела в училище? Как сессия?
   - Теперь у нас не училище, а медицинский колледж.
   - Ну, конечно-конечно, коллИдж! И как там в коллИдже или в кСлледже?
   - В кСлледже, конечно. Да все хорошо. Остался последний экзамен - по философии.
   - По философии???
   - Да, а что?
   - Да нет, ничего. Раньше философию только в вузах изучали, а теперь, значит, и в колледжах?
   - Да, наш курс - первый, который по новой программе учится. И вообще раньше в медучилищах не было очно-заочной формы, так что мы и в этом первые.
   - Да знаю-знаю. Ну, и как, к экзамену готова или, может, Наталье Семеновне позвонить, подстраховать, так сказать?
   - Не, не стоит звонить. Вы же знаете, я все сама сдаю. А философия мне легко дается, так что проблем не должно быть.
   - А другие экзамены как сдала?
   - Нормально. По всем круглые автоматы. Только одна "четверка" - по "инфекционным болезням"... Правда, это был не экзамен, а дифференцированный зачет, промежуточный, в диплом не идет...
   - Все равно жалко. Небось, какая-нибудь "старая дева" принимала?
   - Да... Такова уж моя судьба: испытывать благосклонность мужчин и черную зависть женщин! - сказала она с какой-то гордо-стоической интонацией, и глаза снова заблестели предчувствием плача.
   - Ладно, Светлана, иди уж, а то ко мне, кажется, важные гости подъехали, - закончил грустно-прекрасную беседу "начмед", увидев в окно, как к главному входу подкатил черный "газон", на котором два-три раза в неделю в "епархию" Сенцова привозили какого-нибудь незадачливого курсанта - то с переломом, то с аппендицитом, то с расстройством кишечника, а нередко просто с температурой, причины которой надо было еще уточнять.
   Светлана тоже краем глаза увидела автомобиль и тут же вспомнила скорбную новость, которая прилетела в госпиталь вместе с телами погибших и уже завершала свой быстротечный облет. Девушка узнала о случившемся каких-то полчаса назад и приняла беду в некоторой степени и как свою собственную - она имела непосредственное отношение и к летному институту, ибо именно его заканчивал ее муж, и к военной авиации в целом, в которой служил её отец. Поэтому в тот самый момент, когда она увидела выходящих из автомобиля мужчин, один из которых был в новенькой, еще непривычной, синей форме, точнее, синими были только брюки, а рубашка - сочно-голубой, некий внутренний голос заставил её повременить с уходом, намекнув, что для неё сейчас очень важно остаться. И она осталась, так как привыкла подчиняться своему голосу, который никогда её не подводил.
   - Дмитрий Николаевич, можно мне остаться? - с весьма решительной интонацией обратилась она к начальнику, глядя ему прямо в глаза.
   - Остаться? Зачем? - пожал плечами "начмед", хотя в глубине души ему хотелось вообще никогда не расставаться с этой прелестной дИвицей.
   - Как вы не понимаете! Ведь мой муж учился в этом училище! Мой отец... И вообще, мало ли что может случиться, может этому полковнику станет плохо... и...
   Она говорила настолько жестко, почти гневно, что Сенцов понял, что ей действительно очень надо остаться, и в словах её был резон, была настоящая правда, но позволить сопливой девчонке, пусть и красавице, давить на себя, собой управлять, повелевать, он не мог и, прекрасно понимая, что совершает ошибку, что делает ей больно, - в некоторой степени неожиданно даже для себя самого, - вдруг резко гаркнул:
   - Медсестра Копылова, идите на свое рабочее место и выполняйте свои прямые обязанности!!!
   Девушка наградила его заслуженно жестоким, почти ненавидящим взглядом, затем глубоко вздохнула, расправила плечи, всем своим телом как бы говоря: "Ну, что же, это вам так даром не пройдет!", и молча выскочила из кабинета.
   "И зачем я так с ней сегодня? - сказал себе Сенцов. - Хорошая девчонка, добросовестный работник, больные её обожают, обожают потому, что у нее кроме телесной красоты есть еще и доброе сердце, а я в него нагадил! Ну, и скотина же я. И что со мной, куда меня несет?... А ведь я хотел ей сделать больно. Но почему? Потому что она молода и красива, а я стар и невысок ростом? Возможно так, но лишь отчасти. Потому что она никогда не будет моей? Да, конечно, но все же и не это главное. А что главное?..."
   Но ответить на вопрос "начмед" так и не успел - в этот кульминационный момент дверь кабинета распахнулась, и вошли они - те, кто приехал на черно-траурном "газоне".
   - Привет, Дмитрий Николаевич! - пробаритонил Свешников.
   - Здравствуйте, - грустно прошептал Костров.
   - Приветствую вас, други мои, заходите, рассаживайтесь, - Сенцов двинулся навстречу гостям, приветственно-двусмысленно протягивая руки - то ли для объятий, то ли для рукопожатий. Но в результате обнял он только Свешникова, а едва знакомому генеральскому сынку только пожал руку.
   - Мои соболезнования, мезами, - продолжил "начмед". - Такие люди, гордость города, всей страны и так нелепо нас покидают. Ну, давайте по существу. Докладываю. Тела привезли, сразу скажу - состояние не ахти. Авария есть авария. Но все сделаем как надо - не беспокойтесь. Загримируем, залатаем, подкрасим, оденем. Однако сначала надо будет вскрытие сделать. Так положено с людьми такого ранга, даже если причины смерти очевидны. Петр Васильевич все сделает как надо - аккуратно, быстро. Вы уж извините за деловой, несколько циничный тон, но иначе и не скажешь...
   - Да все нормально, Дмитрий Николаич! К цинизму нам не привыкать, верно, Сергей, - словно ища поддержки, Свешников обратился к Кострову-младшему, но тот ничего не ответил - сейчас ему было уже совсем не до юмора.
   - Когда и во сколько будут похороны? - осведомился Сенцов.
   - Во вторник. Думаю, что часа в три, а до того надо организовать прощание, думаю, что часов с 10-11 утра, - продолжил уже вполне деловую беседу Свешников.
   - Ясненько. Значит, часов в 9 будете забирать. Так-с, что еще... Гробы сами закажете и привезете или нам поручите?
   - Сами, все сами, Дмитрий Николаич. Вы только их оденьте. Когда надо привезти одежду и какую именно?
   - Генералу надо парадный мундир. Это ясно. А вот супруге - платье. Лучше темненькое и свободное, с длинными рукавами. А уж платочек на голову и саваны мы сами найдем...
   С этого мгновения Сергей, уже до того терявший ощущение реальности и впадавший в легкий транс, окончательно отключился от происходящего. Он слышал, но не слушал, помнил, что случилось что-то страшное, но не помнил, что именно. Из тела что-то начало рваться наружу, настойчиво и неотвязно. Это была тошнота, но Костров не понимал и этого. Мир физический стал уплывать, растворяться, но новой реальности на его месте не оказалось... И вот, когда его должна была настигнуть рвота, вдруг все стихло. Отпустило...
   Полковники же были настолько увлечены беседой, что на время забыли о Кострове и просто не заметили, что с ним что-то не так. Когда же о нем вспомнили, то все уже закончилось.
   - Сергей, ну, что, мы пойдем с Николаичем в морг, посмотрим, что да как, а ты останешься или с нами? - окончательно вывел его из тошнотворного состояния Свешников.
   - А мне нужно с вами? - не совсем понимая, что ему предлагается, отвечал Костров.
   Мужчины понимающе переглянулись, и после секундной паузы вступил с разъяснениями Сенцов:
   - Понимаете ли, молодой человек, хоть я и часто встречался с вашим отцом, но вот опознать его права не имею. А уж вашу родительницу - и тем более - простите, не был знаком с ней лично, - зачем-то лукавил "начмед", прекрасно помнивший и саму Веру Сергеевну, и то, как пользовал её в своей вотчине несколько лет назад, когда... Впрочем, это совсем другая история...
   - К сожалению, - продолжал методично разъяснять суть дела Сенцов, - все наши действия определяются вышестоящими приказами и инструкциями, и вот согласно одной из них, утвержденной самим министром обороны СССР, но продолжающей действовать и поныне, все высшие военачальники, погибшие в результате... ну, неважно, чего... и их родственники тоже должны быть опознаны как минимум двумя лицами, близко их знавшими - будь то родственники или сослуживцы, о чем затем составляется и подписывается соответствующий протокол... Я понятно говорю?
   - Да, вполне, - чувствуя приближение грустной перспективы встречи с телами родителей, отвечал Костров.
   - Конечно, в принципе мы можем вызвать кого-то из училища, - продолжал начальник госпиталя, любивший поговорить и показать свою компетентность и добросовестность, - или даже взять вашего водителя, но все же будет лучше, если вы сами, ведь вы, если не ошибаюсь, их единственный сын?
   - Да, конечно. Я согласен. Пойдемте?
   - Да, время - деньги, - пробаритонил Свешников, и только спустя мгновение осознал, что сам невольно говорит как циник, хотя четвертью часа ранее осуждал за это молодого парня, оставшегося сиротой.
   На свежем, еще сохранившем остатки утренней прохлады, воздухе Сергей окончательно вернулся в этот мир и спокойно-увереннно последовал за своими визави. Сколько раз он бывал в госпитале, а вот где находится морг, оказывается, даже не знал. Знал, что он есть, но даже не интересовался, где именно. Как водится, морг находился в самом медвежьем углу - видимо, чтобы не травмировать психику еще живых пациентов. Поэтому брести до него пришлось целых пять минут - через всю территорию небольшого госпитального парка, мимо поликлиники и больничного корпуса, мимо инфекционного отделения.
   У дверей их встретил старенький, уже изрядно потрепанный жизнью, насквозь проспиртованный и до костей прокуренный, жилистый санитар.
   - Давай, Семеныч, отпирай свое хозяйство - будем генерала с супругой смотреть, - начальственным тоном приказал Сенцов.
   - Как скажешь, Николаич. А парнишка тоже с вами? Чай не сын будет? - не по годам бодро ответил старичок.
   - Да, сын. Вот тоже хочет взглянуть, попрощаться...
   - Может, не стоит ему, а? Пущай здеся подождет?
   - Ну, ты за него-то не решай, Семеныч, - и, обернувшись к Кострову, "начмед" спросил: - Может, он прав, и не стоит тебе глядеть? А то ты и так бледноват, парень...
   - Раз уж пришли, то и я зайду. Вы же сами говорили, что инструкция требует... К тому же я всё-таки офицер, - храбрясь ответил Костров.
   - Ну, и ладно. Ай-да с нами... - уже спускаясь по ступенькам, позвал Сенцов, который считал, что для воспитания характера этому молодому пареньку визит в "царство мертвых" будет как нельзя кстати.
   Сергей же только в этот момент и понял, что никогда не бывал в морге. И его туда никогда не тянуло. Никакой тайны, загадки в этом месте он не видел, быть может, в отличие от некоторых своих сокурсников. Он тут же припомнил своего друга, ныне ставшего преуспевающим московским бизнесменом, который приглашал его устроиться на работу в морг, когда они были еще студентами-второкурсниками, якобы для получения нового необычного опыта, способного приблизить к проникновению в тайну смерти. Тогда эта идея ему показалась бессмысленной, и поэтому он вполне искренне радовался, когда эта затея с треском провалилась в виду занятости всех вакансий в трех-четырех московских моргах, которые они обошли. Но тогда их не пустили далее порога, и вот теперь придется "наверстывать" упущенное... Конечно, госпитальный морг был небольшим, компактным, предназначавшимся только для своих. И все же в нем не переводились "постояльцы", стекавшиеся не только из всех воинских частей города, но и из соседних гарнизонов. А с началом ельцинских реформ в него все чаще стали привозить и гражданских, чьи состоятельные родственники по тем или иным причинам не доверяли муниципальным моргам и ритуальным службам.
   Первым ощущением Кострова был холод, показавшийся ему необычным, пронизанным чем-то непонятным. Сначала он подумал, что дело в запахе, в этом сладковатом трупном аромате, с которым ему пришлось столкнуться несколько лет назад, когда хоронили дедушку, отца матери. Но все же ему казалось, что здесь, поверх запаха, а может и под ним, таится что-то еще, возможно, какая-то негативная энергетика, которую его чувствительная натура ощущала как давление некоего невидимого обруча, стянувшего голову и заставлявшего внутри нее развиваться, шириться и усиливаться странному пронзительному звуку... Но несмотря на все эти болезненные ощущения, Сергей послушно шел по коридору, послушно проследовал за старшими товарищами в комнату, послушно подошел к некоему подобию стола, на котором лежали два тела, укрытые серыми простынями... Кто-то отбросил сначала одну, а через мгновение и другую простынь, обнажив несколько помятые, но довольно хорошо уцелевшие лица мужчины и женщины...
   - Господи, зачем я здесь? - тупо глядя на лица трупов, вопрошал себя Костров, силясь сохранить равновесие тела и остатки хладнокровия души. - Разве это мои родители? Мои родители уже совсем в другом месте, а эти безжизненные гримасы не имеют к ним никакого отношения...
   Звук внезапно исчез, исчезло и давление обруча, подступила внезапная легкость, и тут же все поплыло - на этот раз уже окончательно. То, что не удалось на балконе и в кабинете "начмеда", с третьей попытки получилось здесь. И в последнюю секунду перед падением Сергей понял, что пришел он сюда именно за этим - за этим состоянием транса-нирваны, парения сознания в никуда, за невыносимой легкостью бытия... и привела сюда его Самость, которая, как он недавно понял, много лучше него самого знает, кто он и для чего пришел на эту землю...
  
  
   Глава 5. Менада
  
   В то самое время, когда одна половина святогорцев уже давно предавалась активному садово-дачному отдыху, а другая занималась торгово-закупочной деятельностью либо на местном рынке, либо в центральных магазинах, компактно вытянувшихся вдоль обеих сторон проспекта Ленина, в небольшой комнатке, лежа на уютной тахте, нежила в лучах полуденного солнца свой носик и щечки 20-летняя молодая особа. Она носила то же самое гордое имя, что и жившая три тысячи лет назад спартанская царевна, красота которой стала причиной самой затяжной и упорной войны древности, да и фамилия своя девушке тоже нравилась - в ней она чувствовала особую энергетику, постоянный призыв к деятельности. Еще в выпускных классах школы Лена Кострова заинтересовалась биографиями своих знаменитых тезок, начиная с Елены Троянской и заканчивая фигуристкой Еленой Водорезовой. Ей казалось, что приобщившись к подробностям их жизненных историй, разобравшись в хитросплетениях судеб и характеров, проникшись движениями их душ, а потом обобщив все полученные результаты, она сможет лучше понять себя, свои возможности и способности, сильные и слабые стороны своей натуры. Но, как обычно бывает, начав с гомеровой "Илиады", но так и не дочитав её даже до середины из-за неудобоваримого слога, Лена заинтересовалась античностью в целом, её историей и мифологией, богами и героями. В её восприятии это была такая же образцовая, идиллическая эпоха, как и в представлении деятелей культуры Ренессанса, а именно эпоха героических судеб и сильных характеров, эпоха настоящих мужчин и прекрасных женщин, когда человек осмеливался бросать вызов самим богам, когда мужчины могли ради женщин свернуть горы не в переносном, а что ни на есть в самом прямом смысле слова.
   Книжные полки медленно, но верно пополнялись литературой по истории античной культуры. Особенно ценила она те издания, что были украшены иллюстрациями античных статуй и росписями амфор. Дошло до того, что героями не только её грез и фантазий, но и большинства сновидений, стали мускулистые греческие атлеты, а с недавних пор - после знакомства с поэзией Сафо - к своему собственному изумлению ей стали сниться и полуобнаженные девушки, напоминавшие то скромных античных кор, то мужественных амазонок, то статуи языческих богинь в подпоясанных полупрозрачных пеплосах, оставлявших открытыми плечо и одну из грудей наподобие Ники скульптора Пеония.
   Но больше всего ей нравилась "Вакханка" Скопаса. Эта пляшущая менада настолько её очаровала, что полгода назад она потратила немало времени и сил, ходя от одной фотомастерской к другой, торгуясь и прося, зло хмурясь и ласково улыбаясь, на то, чтобы ей сделали полутораметровой высоты точную фотокопию шедевра эллинского мастера. Правда, вспоминая те мытарства, Лена не уставала себя хвалить за находчивость, с которой ей удалось заполучить искомое почти даром. Когда молодой фотограф после долгих уговоров согласился на эту работу, то она тут же потребовала назвать цену, сколько бы это могло стоить "по максимуму". Парень не без смущения запросил 300 тысяч, что по тогдашнему курсу тянуло ни много, ни мало на полсотни баксов. Такие деньги Лене отдавать было жалко, поэтому, ничуть не стыдясь, она предложила "мастеру" вместо денег себя, добавив, что это будет "выгодная сделка", так как стоит она "как минимум вдвое дороже". Пока парень приходил в себя от такой откровенной наглости, Лена быстренько сунула в руку ему свой телефон и испарилась.
   Парень, как и ожидалось, позвонил уже вечером следующего дня, сказав, что заказ выполнен и она может подъехать хоть завтра, но отметил, что на работе "этим" не занимается, и если она не против, то он может сразу после окончания рабочего дня пригласить её в квартиру своего временно отсутствующего друга... Возвращаясь после "ночи платной любви" домой на такси, оплаченном "принимающей стороной", Лена в душе удивлялась-потешалась над наивным "кавалером": "Это ж надо! И квартиру нашел, и шампанское купил, и удовольствие какое-никакое доставил, и в такси посадил, и "Вакханку" добросовестно увеличил! И все ради секса, ради него одного!... Да, какие же они глупые, эти мужики! А ведь я ему, похоже, еще и самооценку слегка понизила, когда попросила в третий раз, а он так и не смог кончить. Другой бы попросил взять в рот, а этот лох постеснялся и так и остался неудовлетворенным. Ну, и бог с ним. Хотя у него ласковые руки... и губы вкусные. Может, еще пригодится..."
   За полгода "потрет" возбужденной менады в облегающем хитоне, со вздернутой грудью, откинутой назад головой, красовавшийся рядом с зеркалом на боковой стене комнаты, не только не надоел девушке, но нравился с каждым днем все больше, все настойчивее, притягивая к себе неизъяснимой тайной. Теперь она мечтала, что как только представится случай - а то, что он представится и представится скоро - она была уверена, ведь вокруг столько богатых и щедрых мужчин, - она первым делом отправится в Афины, к стенам Парфенона, чтобы вдоволь надышаться воздухом Эллады, а вот затем непременно заглянет в Дрезден, где в художественном музее хранится вырезанная из паросского мрамора миниатюрная фигурка "Вакханки".
   Одеваясь, любуясь своим молодым упругим телом, она намеренно сравнивала себя с каменным изваянием "жрицы культа Диониса", оригинал которого, послуживший образцом для античного ваятеля, уже давно растворился в природе, превратившись в новые предметы - в землю, в растения, в животных, людей. "Может и во мне живет её частичка, пусть только одна молекула, один атом её тела, а может и не только атом, но ген или даже несколько её генов! - вопрошала Елена, а потом начинала грустно сетовать. - Вот так же и я когда-нибудь сольюсь с природой. Но сначала состарюсь, а может до того еще и располнею. Как быстротечна жизнь, молодость, девичья красота! А значит, надо спешить жить, торопиться все успеть! Но что я должна успеть - эх, если бы знать...".
   Незаметно она стала беседовать не только с собой, но и с "портретом" танцующей менады. "Ну, как я тебе? - спрашивала Лена свою немую собеседницу всякий раз, когда заканчивала утренний макияж. - Как тебе моя новая помада? Это французская, настоящая, от самого Диора - мой парень подарил на Восьмое марта. Нравится? Мне тоже... А вот лифчик я сама купила, правда, на папины деньги. Как ты считаешь, мне идет бордовый цвет? Да, мне тоже кажется, что ярко красный был бы лучше, но и этот ничего, согласна?" Лена не только "советовалась" с "мраморной подругой", но полуосознанно отождествляла себя с ней, хотела походить на неё, правда, сама не знала, в чем именно. Нет, она не собиралась учиться танцевать, не хотела становиться язычницей, даже и не думала поклоняться Бахусу ни в прямом, ни в переносном смысле слова, и все же ей хотелось быть похожей на менаду, хотелось быть такой же энергичной, смелой, мужественной, страстной, необузданной...
   Утренние мгновения выходных летних дней Лена не просто любила, а впитывала всем телом, каждым квадратным сантиметром кожи, стараясь подольше их продлить, подольше понежиться под ласковыми струями-отблесками, отлетавшими от спиц инкрустированной бриллиантами золотой колесницы вечно юного Гелиоса. Вот и сейчас она не спешила открывать глаза, стараясь хорошенько подпитаться энергией космоса. Но на этот раз идиллию нарушил телефонный звонок. Понимая, что родители уехали в сад - в Святогорске именно так называли шестисоточные участки земли, окаймлявшие окраины города со всех сторон, - и трубку поднять может только она, девушка все же надеялась, что упорный абонент успокоится и прекратит трезвон. Действительно, на несколько секунд телефон замолчал, но потом вновь, казалось, с новой силой, еще более звонко и надрывисто продолжал требовать сатисфакции. "Блин, ну, откуда у людей столько упорства! И совсем нет совести, неужели нельзя потом позвонить!? Наверняка, это или Андрюха, или Танька, и знают же, что я в это время сплю, но нет же, надо им меня позлить с утра пораньше!" - тихо и почти беззлобно ругалась про себя Лена, но все же встала и успела взять трубку до того, как её положили на другом конце провода.
   - Алло! Я вас слушаю! - уже совсем не злясь, но все же недовольно произнесла Кострова-младшая.
   - Привет, соня! Все спишь, совунья моя? - раздался в трубке мужской голос, окрашенный явно предвкушающей интонацией.
   - Ну, конечно, Андрюшенька, сплю как сурок. А что случилось-то?
   - Так проспишь всю жизнь, радость моя. Давай, включай телек, РТР, там сейчас городские новости будут.
   - И что?
   - Как что? - недоумевал оппонент на другом конце сети. - Это тебя, милая моя, непосредственно касается. А я умолкаю. Но через 15 минут перезвоню. Жди.
   Заинтригованная не столько предстоящей новостью, сколько волнительным тоном, с каким ей об этом сообщил её парень, вообщем-то не склонный к драматизации окружающей действительности, Лена быстренько включила новенький 20-ти дюймовый "Фунай" малазийской сборки. И вовремя - выпуск местных новостей только-только собирался начаться. Через несколько секунд молодая женщина в малиновом пиджаке, надетом поверх розовой маечки - Лена успела мгновенно оценить и запомнить сочетание цветов, - грустно-настороженным голосом поведала:
   - Трагическая новость пришла из Святогорского летного института. Сегодня, в 8 часов 15 минут на 19-м километре Северного шоссе произошла авария, в результате которой погибли начальник Святогорского авиационного института генерал-лейтенант Костров и его супруга. Автомобиль "Мерседес", управлявшийся генералом Костровым, столкнулся с рефрижератором "Камаз", выехавшим на встречную полосу. Генерал и его супруга скончались до приезда скорой помощи. По предварительной информации, виновником аварии стал водитель "Камаза". Это молодой мужчина 1968 года рождения, водитель челябинского автопредприятия "Трансюжуралавто". Автопоезд был гружен мясом и направлялся транзитом через наш город из Омской области в Нижний Тагил. Как сообщил представитель ГАИ, водитель не был пьян, он просто заснул за рулем. Водитель задержан. Похороны генерала и супруги состоятся во вторник, время и место траурной церемонии мы сообщим позднее. Подробнее о случившемся мы расскажем в нашем вечернем выпуске... Теперь к другим новостям. В понедельник с рабочим визитом в Святогорск прибывает вице-премьер правительства России, член политсовета партии "Наш дом - Россия" Анатолий Борисович Чубайс. Как сообщил пресс-секретарь мэра нашего города, целью визита является..."
   Лена нервно-порывистым движением выключила телевизор - она так и не успела сесть в кресло. "Да, вот это новость так новость!" - рефлексировала она, ставя разогревать чайник. По утрам она пристрастилась пить кофе и без чашечки "Нескафе" уже не могла представить себе начало нового дня. Теперь же кофе ей было просто необходимо, чтобы собраться с мыслями. "Кто бы мог ожидать, кто бы мог подумать!? Ведь ему, кажется, нет еще и пятидесяти, а жена и того моложе. Что же делать, что же делать?... Интересно, а мои знают? Вот папаня-то обрадуется! Наверняка, скажет, что вот, наконец, справедливость восторжествовала! Может и не скажет, но так подумает - это точно... Нет, все же, кто бы мог подумать!?"
   "Да, а про сынка ихнего ничего не сказали, - продолжала Лена беседу с собой. - Раз не сказали, значит, его там не было. Иначе бы обязательно сказали. Сколько же ему сейчас?... Так-так, посчитаем... Да, должно быть уже лет двадцать пять или около того. В самом соку, братишка. Наверное, озабоченный и "маменькин сынок" к тому же. И теперь - наследник всего состояния. Что там у них есть? Так, про что папаня рассказывал... Ну, квартирка нехилая - это раз, дачка не чета нашей - двухэтажная, кирпичная, три машины... Нет, теперь, наверное, уже две... Так, что еще... Что-то там батяня, помнится, про московскую квартирку распространялся... Наверное, и деньжат немерено, раз в Германии служил... Ну, так им и надо. Не будут жировать, когда народ месяцами без зарплат сидит... А этому-то как подфартило. Двадцать пять лет, а уже все есть. И куда ему столько, одному-то? Не лопнет ли мальчик?... Так, надо что-то делать, что-то надо делать...", - пыталась найти "юная менада" путеводную нить, способную внести порядок в сумятицу мыслеобразов и вывести к правильному решению.
   Но была выпита первая чашка кофе, за ней быстрехонько и вторая, а решения задачи не находилось, хотя задача была ясна изначально - заполучить хотя бы часть дядиного наследства. "Конечно, можно поискать законные пути, попытаться отсудить часть имущества, все же мой папаня ему брат, - никак не могла остановить запущенный маховик мышления "добрая" племянница. - Что-то ему наверняка положено, какая-то доля или долечка, если, конечно, тот завещание не составил. Нет, не должен был составить или должен... Блин, и не узнаешь так просто... А если составил все же, что тогда? Надо к юристу идти... Потом судиться... А вдруг этот еще и киллеров наймет, денег-то у него немерено... А если его заказать, единственного наследничка? Хлоп-хлоп, и все... Нет, опасно это... Сразу будет ясно, кому это выгодно, кто мог бы желать его смерти... Да и нехорошо это - грех такой брать на себя - всё-таки родная кровь..."
   И когда ей уже казалось, что она окончательно запутала и себя, и свои мысли, что "света в окошке" не разглядеть, вдруг встрепенулся до того молчавший динамик городского радио: "Уважаемые радиослушатели! Начинаем наш традиционный субботний концерт по вашим заявкам. Сергей Лапиков просит поздравить с совершеннолетием свою подругу Анастасию Воскресенскую и передать для нее песню в исполнении её любимой рок-группы "Настя". Уважаемая Анастасия, мы присоединяемся к поздравлениям вашего друга и дарим вам наш скромный подарок - песню "Ариадна" в исполнении екатеринбургской группы "Настя", солистка - ваша тезка Настя Полева..."
   "Да, песенка как раз в тему, к тому же по "античным мотивам"... Надо послушать...", - не зная, где и как искать решения задачи, схватилась за "соломинку" Кострова-младшая.
   А из динамика стал доноситься тоненький, но высокий и чистый голос певицы: "Рано ли, поздно ли, там иль тут, тропочку-ниточку оборвут... Но пока есть еще время..."
   - А есть ли оно? - вступила Лена, неожиданно ставшая внимательной слушательницей, в воображаемый диалог с певицей.
   "...я могу сохранить нить, в лабиринт я войду смело..."
   - Да, смелости мне не занимать, но тут одной смелости мало, нужно еще и мозги иметь, - продолжала свои размышления-комментарии девушка.
   "...нить в пальцах..."
   - Да нет же, нету этой нити, не ври!
   "Дам я нить тебе в руки, вместе слов и кольца..."
   - Ну, давай же, гони эту нить, да побыстрее!
   "У нее два значенья, у нее два конца..."
   - Два? Это уже что-то. А я думала ты один конец мне предложишь...
   Но певица не стала развивать тему про "концы", а начала новый куплет, нарочито растягивая слова: "Мо-жешь жда-а-ть воз-ле вхо-да не-пре-станно..."
   - Это точно, ждать нельзя, ждать бесполезно, надо действовать!
   "Золота, серебра тусклый свет..."
   - Это точно, золотишка у них навалом, и деньжат тоже.
   "Может быть, выхода вовсе нет..."
   - Как нет? Не шути так, Настюха!
   "Но пока есть еще время, я должна протянуть путь..."
   - Ну, давай-же, протягивай, кидай свою нить!
   "Дам я нить тебе в руки..."
   - Ну, опять заладила одно и то же по второму кругу, - начиная шутливо злиться, не уставала комментировать девушка.
   Песня уже подходила к концу, когда певица решилась, наконец, сказать что-то новое: "За-вя-жи два конца узлом на память, мо-жет быть, нить твоя прочнее станет, крепче станет".
   - Ну, это уже другое дело. Это дельный совет, только как его понять? - что-то подсказывало ей, что в этих словах есть отгадка, что не случайно она их услышала именно сейчас, что надо только правильно понять эту "рекомендацию" про два конца.
   Продолжение радиопрограммы Лену уже не интересовало - она прицепилась к этим последним словам песни. Но информации было недостаточно, и тогда её осенило: надо обратиться к смыслу имени певицы. Она хорошо помнила, что ее звали Настей, но вот что означает это имя? Лена бросилась к книжному шкафу, стала вытаскивать и небрежно бросать на пол книги, приговаривая про себя: "Ну, где же эта книга? Такая маленькая, синенькая... Она же была здесь... А, вот она! Ура! Сейчас все будет понятно..." - и девушка воодушевленно принялась листать книгу, за которую в этот момент - если бы она не нашлась, - не задумываясь, расплатилась бы не только деньгами, но и своим телом.
   "Так... вот... Анастасия - значит, воскресшая, воскрешенная... Да, и фамилия у той девицы, которую поздравляли, кажется, была тоже из этой оперы... Да, вспомнила, Анастасия Воскресенская... Что ж, теперь все понятно, все сходится... Два конца связать узлом и воскреснуть!"
   Лена довольно потирала руки, хваля себя за настойчивость и смекалку, но более всего за свой ум: "Ай, да Ленка, ай, да молодец!"
   Снова зазвонил телефон.
   - Да, слушаю! - не скрывая своей радости, чуть-ли не кричала в трубку торжествующая, предвкушающая победу, юная барышня.
   - Лен, ну, как, посмотрела!? - это снова был Андрей.
   - Посмотрела! Спасибо, что позвонил! - продолжая ликовать, отвечала Кострова-младшая.
   - Ну, и что скажешь!? - допытывался Андрей.
   - А что я должна говорить? Ты же знаешь, мы с ними как Монтекки с Капулетти. Так что по большому счету мне все равно! - успокаиваясь и стараясь скрыть ликование, переходила на равнодушный тон Елена.
   - Понимаю тебя. Значит, на похороны не пойдешь?
   - Еще чего? Что я там забыла?... И никто пока не звал, а даже если и позовут, то не пойду. Они мне - чужие люди. Понимаешь, чу-жи-е!!!
   - Ладно. А какие планы на сегодня?
   - Да пока никаких. Предки в сад уехали ковыряться...
   - Слушай, давай сгоняем на Жуки. Мне батя ключи оставил от тачки.
   - А тачку оставил?
   - Да, конечно. Ну, что поедем? Погода - класс, и водичка уже теплая - вчера Михась ездил, рассказывал.
   - Нет, ты знаешь, не могу. Голова что-то, и эти дела у меня начались, - схитрила девушка, которой в этот ответственный момент не столько хотелось побыть наедине с собой, сколько не хотелось встречаться со своим парнем, имевшим привычку отвлекать её пустыми разговорами.
   - Ты имеешь в виду "месячные"? - удивленно продолжал собеседник. - Не рано ли?
   - Не, в самый раз. Сегодня вот только начались, - продолжала привычно врать юная "хищница".
   Однако терять парня она не собиралась - все же он был потрясающим любовником, хоть и немного ограниченным и простоватым, а потому, чтобы его не оттолкнуть, примирительно предложила:
   - Андрюш, давай вечерком встретимся, часиков в девять. Мои будут в саду, так что приезжай ко мне. Идет?
   - А как же "эти дела"?
   - Ну, это же мои "дела", не твои. Могу я хоть раз в месяц подарить любимому мужчине "незабываемую ночь орального секса". Или ты откажешь мне в этом маленьком счастье?
   - Аленка, ты - супер! Конечно, приеду.
   - Только не пей много, если поедешь на пляж с ребятами, ладно?
   - Хорошо, не буду, радость моя.
   - Обещаешь?
   - Ну, конечно. Я же за рулем!
   - Ладно, до вечера, любимый!
   - До вечера, котенок мой!
   "Уф, наконец-то можно снова подумать. Нет, что-то мне не думается в такой духоте", - увещевала себя начинающая авантюристка, подсознательно мечтавшая о лаврах Великого Комбинатора.
   Время подходило к астрономическому полудню, а это означало, что скоро тепло, обильно отданное солнцем бетонным стенам и черной крыше хрущевской пятиэтажки, через час-другой начнет заполнять внутреннее пространство комнат, и будет уже не до выстраивания схем и продумывания действий - мозги начнут плавиться от духоты и жары. Прекрасно это понимая, Лена, не долго думая, собрала свою пляжную сумку, побросав в нее только самое необходимое - подстилку-полотенце, бутылку воды, расческу, запасные трусики, быстренько натянула на себя свое любимое "подсолнуховое" бикини, как ей казалось, наиболее полно выражавшее её двустороннюю - солнечно-жаркую и в то же время темно-таинственную - натуру, надела темные очки, кремовую соломенную шляпу и купленное лишь на прошлой неделе обтягивающее короткое белое платье без рукавов, усыпанное красно-алыми розами...
   Через десять минут она уже сидела на переднем сиденье старенькой "копейки", которая везла её к вожделенной глади водохранилища, сулившей прохладу и новые впечатления. Седовласый пенсионер, с удовольствием согласившийся подвезти миловидную особу, призывно махавшую рукой на перекрестке, радостно рассказывал ей о своем холостом сыне, уже "дослужившемся до должности начальника цеха, и это в каких-то 36 лет". Лена, понимая, что "бесплатный сыр бывает только в мышеловке", играла роль внимательной слушательницы, через равные интервалы времени поддакивая деду: "Да что вы говорите!... Никогда бы не подумала!... Как интересно!..." А про себя зачем-то считала, сколько раз в течение получасового вояжа пенсионер посмотрит на её оголенные коленки... Получилось тринадцать... "Это к счастью, - подумала она, выходя из машины. - А все же он славный, этот дед. Жаль, что у меня не было ни одного дедушки. Может быть, тогда я была бы добрее, человечнее!" И в это мгновение ей захотелось отблагодарить этого старичка-шофера, который бесплатно её вёз на своей "тарахтелке", стараясь в меру своих знаний и опыта развлечь беседой, аккуратно объехать все выбоины. Она обошла машину, подошла к водителю, который заботливо протирал от пыли лобовое стекло своего "стального друга" и, нежно улыбаясь и глядя сияющими очами прямо в удивленные глаза пенсионера, предложила: "Можно я вас поцелую?"...
  
  
   Глава 6. Обещание
  
   "Разве может быть зрелище красивее и прекраснее этого? Если рай есть, то он должен непременно включать в себя и березовую рощу, и это небо, и солнце! В нем не должно быть серых туч, не должно быть затяжных дождей, не должно быть ни зимы, ни слякотной ранней весны и поздней туманной осени, а только вечное ясное лето", - таковы были первые мысли Кострова по возвращению "оттуда", где ему было так легко и беззаботно, но откуда он не вынес ни единого воспоминания, ни одного образа, никакого значимого чувства. Распластавшись под позолоченной солнцем, издающей едва слышный шепот, ветрено дрожащей на фоне небесной лазури изумрудной листвой берез, Сергей медленно-постепенно начинал припоминать события сегодняшнего утра, попутно возвращая себе ощущение собственного тела. Сначала вспомнил про морг, затем про "черный газон", про аварию, одновременно осознавая, что лежит он на мягкой травке, что под голову у него подложено что-то твердое и прямоугольное... Наконец, припомнил и свое сновидение... "Боже, ведь там было такое же небо, такая же листва и ещё были... девушки", - и в этот самый момент, когда он представил себе, как обнимал свою ненаглядную незнакомку-Аниму, его рука, та самая левая рука, внезапно почувствовала, что не одинока, что не лежит свободно на земле, откинувшись в сторону как её напарница, а греется в плену чьей-то теплой и мягкой ладони, как бы под её защитой...
   Сергей закрыл глаза и постарался сосредоточиться на ощущении чужого, но приятного тепла... Через несколько секунд он понял, что это, скорей всего, чья-то ладонь, и ладонь узкая, легкая, по-видимому, женская, что она не просто равнодушно лежит на границе его кисти и запястья, а через равные полусекундные интервалы времени то слегка сжимает, то вновь отпускает его руку... "Вот бы и в Раю было бы то же самое - женское тепло, ласка, нега", - думал он, наслаждаясь и совсем не собираясь открывать глаза, не говоря уж о том, чтобы что-то сказать или пошевелиться...
   - Ну, как он, живой? - раздался твердый мужской голос откуда-то сзади, со стороны, противоположной той, куда были вытянуты ноги юноши.
   - Так точно, Дмитрий Николаевич! Живой! Пульс ровный, стабильный, - отозвался совсем рядом звонкий и молодой девичий голосок.
   Костров мгновенно оценил, что голосок ему нравится, что принадлежит он юной особе, и что даже если она и не слишком хороша собой, то за одно только право наслаждаться её голосом он согласился бы отдать... но он так и не назначил цену, решив подумать об этом после...
   - А чего же тогда лежит? Спит что ли? - требовательно допытывался мужской голос, приближавшийся все ближе и уже начинавший раздражать Сергея.
   - Без сознания, товарищ полковник, - отвечал женский голосок.
   - Так что же ты сидишь, Копылова? Давай, реанимируй больного!
   - Есть, товарищ начмед! Какой способ первой помощи прикажете избрать? - потихоньку проникаясь смехом, весело отвечала медсестра.
   - Тебе лишь бы шутить, Копылова, лишь бы не идти на процедуры! Давай-ка, быстренько приводи парня в чувство, а то товарищу полковнику надо ехать, и вперед на свое рабочее место!
   - Есть, товарищ полковник! Разрешите начать?
   - Копылова, не зли меня! - усиливаясь и сердясь, но оставаясь наполовину еще несерьезным, требовал голос "начмеда". - А то накажу, ей-Богу накажу! Вот лишу тебя квартальной премии, тогда попляшешь у меня...
   - Не лишите, Дмитрий Николаевич!
   - Это почему же не лишу?
   - Потому что я... просто... ну, просто потому, что я вам... что вы... вы в меня влюблены! - наконец-то, собрав свою отвагу, уже вполне серьезно, но по-прежнему игриво и с заметным облегчением выдохнула девушка.
   - Ну, Светлана... - только и нашелся, что ответить, ответить с каким-то оттенком грусти и налетом безысходности, "начмед".
   Больше мужской голос уже не раздавался - видимо, махнув рукой на независимую подчиненную, Сенцов отправился по своим делам. Девушка же, удовлетворившись собственной смелостью, приступила к реанимации - под самым своим носом Костров почувствовал мерзкий аромат нашатыря, всегда возрождавший в его памяти образы советских общественных туалетов.
   Притворяться дальше не было смысла, да и Сергею уже захотелось увидеть свою заботливую спасительницу. Открывая глаза и одновременно приподнимая голову, он уже готовил себя к самому худшему - к тому, что девушка окажется не такой, не соответствующей ожидаемому образу "прекрасной незнакомки". Стоит ли говорить, что увиденное повергло Кострова в шок совсем иного рода: прямо ему в лицо - а казалось, что прямо в самое сердце, - улыбались озорные сине-голубые глаза, светившиеся чистой небесной лазурью, глаза, прекраснее которых он никогда не видел, и уж тем более не видел так близко - в каких-то 20-30 сантиметрах от себя.
   - Ну, вот и ладненько! - задорно проронила девушка. - Как голова? Болит? Кружится?
   - Да, нет, все в порядке, - сонно отвечал Костров, стараясь всеми силами погасить нарастающее волнение, чреватое разукрашиванием физиономии во все оттенки розового и красного цветов.
   - Ну, как вы? Идти можете?
   - Не знаю, наверное... Но в ногах какая-то слабость, - схитрил Сергей. - Можно я еще пару минут посижу, а?
   - Конечно, конечно. Сидите хоть все десять.
   - Скажите, а я долго был без сознания? - вымолвил он после некоторой паузы, во время которой старался совладать с накатывающим волнением.
   - Полагаю, что не больше четверти часа. Скажите "спасибо" вашему полковнику, который вас вовремя подхватил, а то бы ударились головой о каменный пол, тогда бы уж точно лежали не минуты, а часы, - снова начиная улыбаться, разговорилась медсестра.
   Она сидела прямо на траве, на левом бедре, кокетливо подогнув под себя ноги, стыдливо пряча голени и щиколотки, но невольно выставляя на показ колени. Её левая рука опиралась о землю так, что его ноги оказались как раз между рукой девушки и её бедрами, а правой рукой она то и дело поправляла подол халата, тщетно стараясь свести к минимуму площадь оголенных ног, видимых собеседнику. Благодаря такой позе, скрывавшей большую часть достоинств фигуры, Сергей не смог еще понять, насколько же хорошо обустроила природа тело девушки. Если бы он мог увидеть её, например, в купальнике или хотя бы в том наряде, в каком она пришла сегодня на работу - в короткой юбке и откровенной маечке, - то вряд ли бы он осмелился произнести те слова, что произнес далее. Не осмелился просто потому, что сразу понял бы, что эта девушка слишком хороша для него, обычного парня со среднестатистической внешностью.
   Но сейчас, без косметики, с поджатыми ногами, склоненным вбок и изогнутым туловищем, запеленутым в белый халат, к тому же еще и застегнутый на все пуговицы, она показалась ему не то чтобы ровней, нет, а хоть и красивой, но все же какой-то своей, близкой, родной и простой, вообщем, обычной девушкой, быть может, даже доступной, способной в перспективе стать если и не женой, то хотя бы сердечным другом. А потому вместо того, чтобы тихо-молча сказать себе, что эта птица не его полета, и побыстрее с ней распрощаться и о ней забыть, Сергей, удивляясь своей наглости и спокойно-уверенной интонации речи, спросил:
   - А можно узнать, как вас зовут?
   Не ожидая подвоха, девушка спокойно ответила:
   - Светлана. А вас?
   - Очень приятно. А меня Сергеем, - готовясь к решительному заявлению, тоже довольно мирно отвечал "больной".
   - Мне тоже приятно.
   - Светлана, вы очень красивы... - глядя прямо в глаза собеседнице, продолжал свой "затяжной" пасьянс Костров.
   - Спасибо, я знаю.
   - Знаете... Выходите за меня... замуж! - наконец-то огорошил девушку, делая особый акцент на последнем слове, позабывший всю прежнюю робость молодой человек. - Только, пожалуйста, не говорите сразу "нет". Ведь вы меня совсем не знаете. Пусть я не красавец, но, поверьте, я буду хорошим мужем, окружу вас заботой, вниманием, лаской. Вообщем, дайте мне шанс, прошу вас. Поверьте, это не шутка, это серьезно!
   Светлана почему-то и не сомневалась, что парень не шутит. Работая в госпитале, встречаясь ежедневно с десятками молодых солдат и офицеров, ей, конечно, не впервой приходилось слышать такие предложения, пожалуй, что намного чаще, чем мог себе представить наш герой, и хотя в большинстве из них присутствовала то безнадежная уверенность в отказе, то явно ощутимый налет провокационной игры, среди них были и вполне серьезные. Но сама она ни одно из них не принимала всерьез, а потому всегда весело отшучивалась, давая один ответ нелепее другого по одной и той же схеме: "Ну, конечно, сейчас сбегаю только за паспортом..." или "Да нет проблем, только вот поставлю тебе клизмочку, и поженимся".
   Но сейчас ей шутить подобным образом не хотелось. Каким-то шестым чувством она понимала, что этот симпатичный молодой человек и в самом деле будет её любить, будет заботиться, станет хорошим мужем и примерным отцом и, будь она свободна, то скорей всего, даже почти наверняка, она дала ему шанс и позволила поухаживать за собой.
   В эти секунды, пока она обдумывала ответ, Светлана поняла, что сердце её не обмануло, что она поступила вполне правильно, ослушавшись менее получаса назад своего начальника, и вместо того, чтобы пойти в процедурный кабинет, схоронилась за углом административного корпуса, чтобы дождаться выхода гостей и, все так же таясь, на почтительном расстоянии следовать за ними. А значит и все, что было потом - обморок, "вынос тела", её "случайное" появление, "реанимация", и, наконец, предложение замужества - все это было не случайно, все это было уже записано на скрижалях бытия, а потому сейчас, в эти секунды, ей надо принять единственное правильное решение, ей нельзя ошибиться, ибо, как говаривал её покойный отец, "судьба в одну и ту же дверь не стучится дважды".
   Но что же ей сказать, точнее, как сказать ему правду - а утаивать информацию и уж тем более врать было не в её правилах (конечно, как и все цивилизованные люди, она регулярно лгала, но все это было вранье по мелочам, от которого она никакой ощутимой выгоды не получала, а потому и враньем не считала), - но сказать так, чтобы не оттолкнуть, не потерять, не причинить боль. Сказать просто, что она "другому отдана и любит своего мужа" - означало оттолкнуть и потерять навсегда этого человека. Но именно в этом и заключалась правда! Но её нельзя было подать так вот прямо, что называется в лоб! А солгать она не могла, нет, могла, конечно, но не хотела, чувствуя, что так будет еще хуже.
   Решение было близко, но растягивать паузу далее было уже нельзя - к тому же у Сергея на глазах стали наворачиваться слезы...
   - Сережа, спасибо вам, - старалась она выиграть время, а потому говорила медленно, тщательно подбирая и взвешивая каждое слово. - Ваше предложение мне лестно, и я не говорю "нет"... как вы и просили. Но вы правы, я действительно не знаю вас, а вы не знаете меня... Например, вы не знаете, что я... замужем, что мой муж, так же, как и вы, офицер, и что он мне... дорог, очень дорог. Но вы мне тоже нужны! Я уверена, что наша встреча не случайна и имеет большое значение для нас обоих. Поэтому давай попробуем для начала стать друзьями, а там будет видно...
   "Что же я говорю, как же он меня поймет, - то и дело повторяла себе Светлана, - если решит, что мне он нужен как банальный любовник или, еще хуже, что мне нужно его богатство, то всё пропало. Что же ещё добавить, что же еще сказать, чтобы он понял?" Но больше ничего в голову не приходило, поэтому она решила, что и сказанного достаточно, а в остальном можно положиться на судьбу...
   Сергей, разумеется, не ожидал такого скоропостижного обнадеживающего и доброжелательного ответа со стороны девушки, которую видел впервые, обладавшей, к тому же, такими очаровательными глазами, мягкими чертами лица, аккуратным носиком и золотистой челкой. От нежданной радости в голове его все перепуталось, и он нашел лишь одно слово благодарности: "Спасибо!"
   Девушка помогла ему подняться, подарив тем самым еще несколько секунд счастья, пусть мимолетных, эфемерных, но все же радостных мгновений телесной близости, когда её ладонь снова оказалась в его руке, но теперь уже иначе - не легко-поверхностно, а полнокровно, сильно, уверенно. После этого ему жгуче захотелось её обнять, и он, обнадеженный обещанием дружбы, несомненно решился бы на это, но мгновением раньше к своему несчастью заметил приближающийся силуэт Свешникова - тот был уже близко, всего в каких-то пятидесяти метрах. А это означало только одно - ему пора ехать, пора расставаться - к счастью, не навсегда - расставаться с той, которая за несколько минут стала дорогой и близкой...
   Прощаясь, они обменялись взглядами, полными безмолвной радости - слова казались обоим уже излишними. Потрясенный неожиданно свалившимся счастьем, очарованный, окрыленный, Костров так и не разглядел, насколько все же красива была телом девушка, как стройны её ноги, как грациозны движения - все это казалось уже неважным на фоне её теплого ответа-обещания. И уж тем более не заметил он и такой мелочи, как то, что на кончинах её перламутровых ножек красовались не лакированные туфельки, не ажурные босоножки, подобающие одной из самых красивых девушек города, а серые больничные ободранные тапки, в которых даже непритязательная и скромная Золушка постеснялась бы показаться на людях...
  
  
   Глава 7. Новый Аваллон
  
   Как известно всякому продвинутому читателю, мало-мальски интересующемуся историей нашего Отечества, в конце 80-х годов на Южном Урале, на мысу между реками Утяганка и Караганка был обнаружен древний город, названный Аркаимом. Сначала правильную круговую форму его очертаний зафиксировал космический спутник, а затем за дело взялись археологи Челябинского университета. Им пришлось не только кропотливо и аккуратно раскапывать останки древнего поселения, но и бороться за прекращение строительства плотины, в результате которого в сухой южно-уральской степи должно было образоваться нешуточных размеров "рукотворное море" для орошения полей местных сельхозпредприятий. Поддержанные общественностью, уральской наукой и интеллигенцией, архелоги одержали уверенную победу. При этом они волей-неволей были вынуждены обосновывать, что в спасении нуждается не какая-то заурядная деревушка, а уникальный памятник мировой культуры - столица великой Гардарики, "Страны городов", существовавшей более трех с половиной тысяч лет назад и отличавшейся высоким уровнем развития ремесла, прежде всего, кузнечного дела, глубокими астрономическими познаниями и многими другими уникальными достоинствами. Но главное, что Аркаим признавался - ни много, ни мало - прародиной всех индоевропейцев, которые отсюда, из зауральских степей, расселились по всей Евразии, дав начало великим культурам Древней Индии, Китая, Персии, ну, и, конечно же, Древней Руси.
   Преувеличили археологи историческое значение Аркаима или нет - судить не нам, а будущим поколениям. Но то, что они подняли во всем Приуралье и Сибири волну интереса к далекому прошлому, пробудили у людей потребность в понимании собственных корней и желание эти корни "раскопать" - это никакому сомнению не поддается.
   Когда же эта волна докатилась до Святогорска, а случилось это, разумеется, очень быстро, то на вершину её гребня поспешил вскарабкаться до того никому не ведомый местный ученый Игорь Александрович Астров. Будучи рядовым преподавателем кафедры истории Святогорского пединститута, по выходным подрабатывавшим экскурсоводом в городском краеведческом музее, Игорь Александрович до начала 90-х в науке ничем особенным не отметился, и не особенным, пожалуй, тоже. Он относился к когорте тех многочисленных специалистов, которые десятилетиями "работают" над диссертациями, называя их "делом всей своей жизни", но так и не могут выйти на защиту из-за "исключительно объективных причин", связанных с "необходимостью проведения дополнительных исследований и включения в рамки анализа недавно появившихся фактов и новых научных открытий первостепенного значения". Такие горе-ученые, правда, нередко бывают прекрасными педагогами, эрудированными и широко образованными специалистами, любимчиками студентов, поэтому без них жизнь наших вузов стала бы намного более серой, более невзрачной. Для своих же начальников и близких они, увы и ах, остаются обычно большой проблемой. Первым они портят показатели по "уровню остепененности вуза", измеряемому процентом кандидатов и докторов наук к общему числу преподавателей, а вторым - и это ужаснее всего, - портят жизнь, особенно своим женам, поскольку таких горе-ученых, разумеется, много больше среди мужчин, чем среди представительниц прекрасного пола. Может, конечно, и не больше, и наверняка не больше, просто женщинам общество склонно прощать неудачи в карьере, а мужчинам - увы, нет.
   Вот и Татьяна Петровна Астрова, жена краеведа, будучи плоть от плоти нашего, тогда еще советского общества, не простила своему мужу неорганизованности, лени, слабости, породивших в семье безденежье и ощущение жизненного тупика. Не простила и, громко хлопнув дверью, ушла, забрав с собой 9-летнюю дочь. Случилось это еще на закате застоя, в середине 80-х. Игорь Александрович же спокойненько, как ни в чем не бывало, продолжал учительствовать в вузе, не оставляя надежды обзавестись новой "подругой жизни", считая, что "встретить идеал в этом мире хоть и сложно, но возможно". Завкафедрой и проректор по науке уже давно поняли бесполезность напоминаний о необходимости представления диссертации, а потому давно оставили горе-ученого в покое. Так бы, наверное, и докатилась его жизнь до бесславного финала, если бы...
   Если бы не Аркаим и поднятая вокруг него шумиха! Археологическая волна не то что обрызгала или облила, а прямо-таки обожгла Игоря Александровича, затронув какие-то неведомые струны русской души. Он вдруг "загорелся", внезапно очнулся от спячки, вышел из долгого анабиоза и задался целью "дать наш святогорский ответ" соседнему Челябинску. "Негоже, - говорил он себе и студентам, - чтобы город с таким славным именем, именем великого русского богатыря, перед которым даже Илья Муромец был меньше муравьишки, отдал первенство прародины славян какому-то Челябинску!" Может, эти разговоры так и остались бы разговорами, эмоциональными, но бесплодными беседами, если бы...
   Если бы не случилось Игорю Александровичу влюбиться в одну из своих студенток, которая - вот незадача! - ответила ему взаимностью. Может, все было как раз наоборот, и первой проявила инициативу сама студентка, очаровательная Лада Симакина, оказавшаяся под гипнотическим воздействием рассказов о "славном ведическом прошлом русичей". Но так или иначе, между ними вспыхнула любовь, и не просто вспыхнула, а внезапно выскочила перед ними как выскакивает перед обескураженной жертвой в темном переулке матерый убийца. А любовь, как известно, движет не только людьми, но даже целыми народами, и даже, как считал Данте, Солнцем, планетами и другими светилами.
   Таким образом, обретя в лице юной симпатичной девы столь долго ожидаемую музу, свою "божественную Клио", как любил говаривать сам историк, он наконец-то отправился на поиски новой исторической сенсации, но в одиночку провернуть столь масштабное дело было сложно, а потому Астров пришел к ректору с инициативой - организовать при факультете "кружок по изучению отечественных языческих традиций" и вызвался сам его возглавить. Поскольку денег он не потребовал, то ректор тут же согласился, дав педагогу полный карт-бланш.
   И сенсация появилась! Не прошло и полугода после создания кружка, как в местных газетах одна за другой, с недельными интервалами, стали появляться статьи нашего краеведа с размашистыми заголовками: "Так где же находилась древняя столица ариев?", "Святогор похоронен в нашем городе!?", "Уральский Грааль рядом с нами!?", "Святогор и король Артур были братьями!?", "Алтын-камень, Святогорский Аваллон и эликсир бессмертия" и т.п. Не прошло и месяца после первой статьи, как "святогорским чудом" заинтересовались тележурналисты, и Игорь Александрович в мгновение ока стал "телезвездой" местного масштаба. Ему предложили даже вести специальную еженедельную телепередачу, посвященную истории родного края, и он, разумеется, согласился.
   Всё описанное случилось еще на излете перестройки, в 1990 году. К середине же 90-х большинство жителей и думать забыли о сенсации, актуальными стали другие проблемы: заплатят ли зарплату, выплатят ли пенсии, очнутся ли от спячки оборонные заводы, где купить еду подешевле, как собрать ребенка в первый класс и т.п. Но Игорь Александрович продолжал "возделывать свое поле": он по-прежнему преподавал, проводил экскурсии в музее, вел передачу по местному телевидению, выходившую в эфир, правда, теперь только раз в месяц. Лада Симакина стала его женой и родила ему еще одну дочку, а местные жители избрали его в городскую думу, где он успешно совмещал "приятное с полезным", т.е. решение городских проблем с обеспечением собственного материального благосостояния. В университет он уже четвертый год ездил не на трамвае, а на собственном авто последней, 99-й модели, носившей то же имя, что и счастливая супруга, а свою малогабаритную "полуторку" после рождения ребенка обменял на приличную "трешку-брежневку" в "экологически благоприятном районе города". Коллеги больше не считали его неудачником, а, напротив, втайне завидовали, сетуя на несправедливость судьбы.
   И все же, несмотря на три работы, журналистскую и депутатскую деятельность, Астров наибольшее удовлетворение получал от неформального общения с молодежью в рамках своего родного "языческого кружка". Последний уже отпочковался от университета, перебазировавшись в один из кабинетов городской думы, расширил число своих членов до полутора сотен горожан в возрасте от 15 до 60 лет, и стал именоваться уже не "кружком", а общественной организацией "Новый Аваллон" со своим уставом, банковскими реквизитами и одноименным, недавно созданным, благотворительным фондом.
   Здесь нам следует разъяснить читателю, почему же организация получила такое красивое, поэтическое название. Согласно кельтским преданиям, Аваллон - это мифический "остров блаженных", располагавшийся, по одним версиям, среди озер, окруженный болотами и непроходимыми топями, по другим - находящийся в море, к Западу от Англии, между Ирландией и Британией. Там нет времени, царят изобилие и молодость. Попавших туда путешественников встречают прекрасные женщины и угощают их яблоками, дарующими бессмертие. Поэтому эту дивную землю также именуют "островом женщин" и "островом яблок".
   Легендарный король Артур, правивший Англией около тысячи лет назад, получив смертельные ранения на поле боя, отправился на этот остров, где залечил раны и, возможно, до сих пор спит, ожидая часа, когда Англия вновь призовет его. В Британии до сих пор чтят могилу короля Артура в Гластонбери, расположенную в глубине высокого холма, вершина которого украшена белым обелиском. Некогда этот холм окружали болота и глубокие озера, поэтому некоторые историки отождествляют его с Аваллоном.
   Какое же отношение вся эта заморская легенда имеет к провинциальному зауральскому Святогорску? Оказывается, самое непосредственное! Наш талантливый краевед Астров, с детства очарованный жизнью и подвигами рыцарей Круглого стола, в своих публикациях и передачах убедительно показал, что все эти бриттско-кельтские легенды, конечно же, имеют более ранние и глубокие истоки. По его мнению, они являются лишь позднейшей версией исходного архетипического сюжета, много тысяч лет назад впервые появившегося в праславянских Ведах. На Руси этот остров назывался Буяном и ему приписывались те же самые волшебные свойства, что и Аваллону. А в самих Ведах, то есть в первоисточнике, речь идет об Алатырь-острове, расположенном в неведомом Северном море. В то же время Алатырь - это и название святой горы, а также и священного камня, который является средоточием сакрального знания, жертвенником богу-Вышню. Когда праславянский бог Сварог ударял молотом по камню, из него рождались другие боги, прозванные Сварожичами, среди них и огненный бог Семаргл, и бог ветра Стрибог, и громовержец Перун, и Макошь, прядущая нити судьбы.
   Игорь Александрович вполне справедливо доказывал, что Алатырь и Аваллон - это одно и то же имя, только второе более позднее. Об этом говорит и тот факт, что в древнеарийских мифах Алатырь также считался "островом яблок", и произраставшие там золотистые плоды также даровали людям бессмертие и вечное блаженство.
   Но где же искать этот остров, являющийся в то же время и горой, и камнем, и вообще средоточием мира? Ну, конечно же, не в Англии, а у нас, в России. Однако Астров не соглашался с версиями о том, что Алатырь-гора - это либо Эльбрус, либо гора Белуха на Алтае, и даже высочайшие вершины Урала - Ямантау и Конжаковский Камень - он считал "маловероятными претендентами на роль мирового престола". По его убеждению, святая гора не должна быть столь яркой, столь высокой, доступной всеобщему обозрению и паломничеству. Будучи духовным средоточием мира, она не должна обладать внушительными физическими параметрами. Напротив, ей более пристало быть невзрачной, незаметной, чтобы не могли отыскать её люди алчные, злые, жестокие. Возможно, как и легендарный град-Китеж, она видима лишь праведникам.
   "Но почему, - спрашивал далее историк в своих статьях и телепрограммах, - наш город называется Святогорском? Традиционно считалось, что именно в наших краях нашел упокоение богатырь Святогор. Однако в местных преданиях, сохраненных в архивах городского музея, упоминаются только легенды о том, что Святогор в наших краях родился, тогда как его гибель увязана с превращением богатыря в огромную гору, которой может быть только физически внушительная гора - ведь дух её уже покинул! И как настаивают ведические источники, эта гора, скорее всего, Арарат на Кавказе".
   "Но в нашем городе, - продолжал разъяснять Астров, - гор никаких-то и нет, все они много западнее, на Урале, следовательно, свое древнее название город мог получить только потому, что именно здесь родился Святогор. А раз имя дали ему при рождении, а не после подвигов, в которых он доказал свою силу и доблесть, то это означает, что родился он у Святой горы, Алатыря или Аваллона, которая тогда уже существовала".
   И гору эту Игорь Александрович, конечно же, обнаружил в черте родного города! Правда, оказалось, что большая её часть скрыта водой, и в настоящее время она представляет собой небольшой остров площадью чуть более половины гектара, находящийся у западного берега Жуковского водохранилища. Как тут было не вспомнить, что Алатырь-Аваллон - это и гора, и остров в одно и то же время!
   Появился этот остров, однако, не в незапамятные времена, а по историческим меркам совсем недавно, в середине 50-х годов, когда была возведена 15-метровая плотина Святогорской ГЭС, после чего воды речки Смородинки расползлись вширь, образовав солидное рукотворное озеро, названное Жуковским водохранилищем в память о затопленной деревне Жуковке. Но, по мнению Астрова, наши далекие предки, возможно, предвидели такой ход событий, либо, что более вероятно, во времена Великого Потопа этот холм также на некоторое время превратился в остров.
   Все бы ничего, но разогнавшийся ход историкографической мысли Астрова уже было не остановить, и он стал доказывать, что глубоко под землей, под самым центром этого холма-острова находится не только усыпальница великого князя Богумира, прародителя славян, от коего, согласно "Велесовой книге", пошел род "от Кия до князей киевских", но также именно здесь спрятана чаша настоящего Грааля, дарующая бессмертие. Английский же Грааль - всего лишь "копия, подделка, и не более того". Ведь именно Богумир, основавший "Страну городов" или Семиречье с центром в Аркаиме, не только получил от богов рецепт священной сурицы - напитка, возливаемого на алтарь в честь богов, но и узнал от своей матери Марены, богини смерти, рецепт вечной жизни. Мало того, последующими инкарнациями Богумира были другие легендарные герои - и Арий, правивший здесь же, в Семиречье, и Рус, прародитель славянского племени рось, и Бус Белояр, вождь антов. Последний жил уже в нашей эре, в IV веке, и после поражения своего войска был захвачен в плен и распят вождем готов Амалом Винитаром, однако на третий день воскрес и вознесся на небо. Соответственно, и Иисус Христос, также владевший тайной бессмертия, был одним из воплощений Богумира.
   И холм, ныне ставший островом, является аналогом рукотворного кургана в Предкавказье, насыпанном над могилой Буса. И поскольку Бус вознесся на небо, то при раскопках кавказского холма, состоявшихся еще в середине XIX-го века, костей скелета в могильнике не нашли. Значит, и в нашем святогорском холме никаких костей князя нет, а вот если что и есть, то это именно чаша Священного Грааля, в которой "непрестанно плещется кровь полубога-получеловека Богумира-Иисуса-Буса Спасителя, способная даровать каждому, испившему её, вечную жизнь". Впрочем, представлять её в виде золотой чаши, украшенной драгоценными камнями, скорей всего, неправомерно. Не случайно поэтому в знаменитом "Парсифале" Грааль предстает в образе камня, дарующего вечную молодость. Иными словами, Грааль может принять любой облик - и камня, и чаши, и чего угодно еще, так что узнать его совсем не просто. И в довершение своих рассуждений Астров напоминал читателям и слушателям, что только безгрешный, чистый сердцем человек может рассчитывать испить из этой чаши, и в назидание приводил историю несчастного рыцаря Ланцелота, которого Грааль "не подпустил к себе". Поэтому тот, кто стремится к Граалю с корыстными, чисто эгоистическими помыслами, непременно будет наказан - точно так же, как были наказаны крестоносцы, стремившиеся к Граалю в Палестину, в частности, лидер третьего крестового похода император Священной Римской империи Фридрих Барбаросса, утонувший в реке. Даже детей, участников крестового похода 1212 года, Всевышний не пощадил: одних уморил в пути болезнями и голодом, а других руками работорговцев отправил на невольничьи рынки Средиземноморья.
   Неудивительно, что после всех своих статей и выступлений в эфире Астров сделался известным всему городу, а к острову, который сам Игорь Александрович предложил именовать Новым Аваллоном, потянулись паломники: начиная с членов астровского кружка, сторонников неоязыческих и других неортодоксальных культов и заканчивая любопытными экскурсантами и больными, мечтающими о чудесном исцелении. Частыми гостями на острове были и влюбленные парочки - с некоторых пор общественное мнение, возможно, с подачи кого-то из сотрудников кружка Астрова, утвердилось в мнении, что прикосновение к волшебному Алатырь-камню, найденному "экспедицией Астрова" в центре острова, сделает молодых людей неразлучными, а их брак счастливым и материально обеспеченным.
   Начиная с 1991 года, члены астровского кружка медленно, но последовательно обустраивали Новый Аваллон, выкорчевывая из его центральной части, где неглубоко под землей был обнаружен тяжелый черно-бурый валун метрового диаметра, заросли кустарника и крапивы. Вокруг камня, вынутого из земли и помещенного на небольшой постамент, насыпанный из привозной гальки, обустроили открытую площадку, служившую импровизированным капищем. А по его периметру, точно по кругу на расстоянии 12 метров от центра - в честь 12-ти знаков зодиака - рассадили деревья, считавшиеся святыми в ведической религии - березу, дуб, вишню, яблоню и даже два кипариса, привезенных из Абхазии. Последние, разумеется, росли в огромных кадках и выставлялись только на лето, ибо первые уральские морозцы уничтожили бы эти субтропические деревца. Все эти деревья должны были стать труднопреодолимым барьером для нечистой силы: разных злых демонов-дасуней, черных богов, жутких Горынычей, сынов Дыя и прочей нечисти. Таким образом, к середине 90-х годов центр острова был приведен почти в образцовый вид, даже песок вокруг "алтаря" насыпали, а вот его окраины остались в первозданном облике. Заросли кустарника и лютой крапивы по периферии Нового Аваллона должны были исполнять роль естественной преграды не только для ветра, но также "отпугивать" нежелательных посетителей: к центру острова вела всего лишь одна тропинка и найти её среди бурьяна и колючих веток мог только тот, кто уже раньше по ней проходил.
   Следует сказать, что к середине девяностых - времени, описываемом в нашем повествовании, - число желающих попасть на остров значительно поуменьшилось. Люди, озабоченные элементарным выживанием, все меньше стали надеяться на чудеса. Да и тот, кто хотел здесь побывать, уже давно побывал, а переправляться на катере через все водохранилище во второй-третий раз было и дороговато, и не имело особого смысла. К тому же, после критических выступлений некоторых авторитетных ученых, вера в целительные способности Алатырь-камня в местном населении стала постепенно подтаивать, тогда как скептицизм, удобренный негативным отношением к реставрации язычества со стороны возрождающейся Православной Церкви, напротив, укреплялся.
   И только члены "астровского братства" продолжали верить своему духовному наставнику и регулярно справляли на острове языческие праздники, во время которых водили хороводы, пели старинные песни, обращенные к Вышню и его множественным богам-ипостасям, в день весеннего равноденствия сжигали чучело Коляды, а на Купалу, в день летнего солнцестояния - соломенную "копию" Костромы. Сам же Астров все больше и больше проникался духом язычества, и с некоторого времени стал называть себя "побудком", т.е. великим волхвом, воплощением знаменитого волшебника Мерлина, а его организация мало-помалу превращалась в самую натуральную неоязыческую секту со строгим членством, жестким регламентом и обязательными правилами.
   Вот и этим летом "астровцы" собирались устроить очередное пышное празднование, посвященное дню рождения Купалы и Костромы, для чего потихоньку начали приводить остров в порядок. Но за несколько дней до праздника Новый Аваллон стал свидетелем удивительных событий, к рассказу о которых мы сейчас и переходим...
   Глава 8. Наследница Ихтиандра
  
   Отправляясь на отдаленный и менее благоустроенный пляж, носивший в народе имя Студенческого (а почему он так назывался, вряд ли смог бы объяснить даже самый продвинутый святогорский краевед), Лена Кострова надеялась, прежде всего, избежать встречи с обманутым любовником Андреем, который со своими друганами всегда тусовался на многолюдном и обихоженном Центральном пляже. Последний был и больше по площади, и располагался ближе к центру города, отличался более чистым песком и гораздо интенсивнее обслуживался многочисленными торговцами пивом, чипсами, вяленой рыбой, раками и прочей снедью. Так что неудивительно, что Лена чаще отдыхала именно там. Но сегодня перспектива встретить кого-либо из своих друзей и знакомых ей была совсем не симпатична, напротив, ей хотелось побыть хотя бы в относительном уединении и покое, по-крайней мере, чтобы никто не доставал своими расспросами и бесцельной болтовней "ни о чем". Именно поэтому она и поспешила на неприхотливый Студенческий пляж, располагавшийся почти посередине дугообразного западного берега Жуковского водохранилища. Южнее были только несколько садовых товариществ, а затем вереницей тянулись еще реже посещаемые дикие пляжи, становившиеся в выходные дни местом пикников горожан, имевших собственные автомобили. Наконец, еще ближе к югу, точнее даже к юго-западу, водохранилище переходило в болотистое мелководье - вотчину рыболовов-любителей - и постепенно сходило на нет, точнее, вновь становилось речкой Смородинкой.
   Сегодняшняя суббота оказалась действительно жаркой. Уже в полдень солнце палило нещадно, а к двум часам разъярилось не на шутку, погнав даже тех, кто не любил водную стихию, поближе к прохладе водоема. Поэтому обычно полупустой Студенческий пляж сегодня тоже оказался напичкан людьми так, что нахождение свободного места отдыха - небольшого прямоугольника земли, на котором можно было бы расстелить подстилку и улечься, - представлялось нешуточной проблемой. Увидев многочисленность кишащей людской плоти, Лена почти уж забыла о своем хорошем настроении: последнее улетучилось, а вот плохое, наоборот, набирало обороты тем сильнее, чем ближе девушка приближалась к шумящему людскому муравейнику, запрудившему песочное побережье.
   Впрочем, как одна из самых продвинутых студенток экономического факультета, Кострова не могла не иметь запасного варианта на тот случай, если зона отдыха окажется перенаселенной. "Что же, значит, это судьба, - убеждала она саму себя. - Значит, придется вспомнить молодость и отправиться на ту сторону. Только вот как быть с вещами? Кому бы их оставить?" Но не успела Лена сделать и десяти шагов, лавируя между тесно уложенными телами, грибообразными пестрыми зонтиками и временно пустыми ковриками, чьи хозяева плескались в воде, как услышала звонкий девичий голос: "Ленка! Кострова! Иди к нам! У нас тут место для тебя есть! Давай быстрее!"
   Почти сразу наша "менада" поняла, что голос этот принадлежит стройной белокурой девице, махающей рукой в полусотне метров от нее, а девица эта не кто иная, как Аня Прохорова - хоть и не подруга, но приятельница-сокурсница по академии. "Ну, вот!... Всё один ко одному! И Анька вовремя подвернулась, будто её кто-то свыше послал, - удовлетворенно вразумляла себя Кострова. - Вот она и последит за вещами... Конечно, эта Анька не сахар и сразу начнет доставать своими душевными излияниями, наверняка будет грузить своими проблемами с парнями и предками, но все же она существо ответственное, так что можно ей доверить свое барахло!"
   Но сначала, конечно, надо было немного потерпеть, то есть прикинуться внимательно-заинтересованной, а еще лучше - заинтригованно-благодарной собеседницей-слушательницей, а потому через минуту Лена уже лежала рядом с Аней под защитой её желто-сине-красно-зеленого восьмилепесткового зонтика и слушала звонкое щебетание, повествовавшее о последних академических новостях. Впрочем, новостей особенных не было, если не считать, что одна студентка из параллельной группы на днях сделала аборт, забеременев, по-видимому, от одного из сокурсников, а другая забрала документы накануне первого экзамена по причине приобретения к концу третьего курса толстой пушистой вязанки из многочисленных "хвостов", пересдача каждого из которых обошлась бы ей в немаленькую для рядового святогорца сумму - 200 тысяч рублей.
   Заинтересованному читателю разъясняю, что девушки учились в первом и едва ли не единственном частном вузе Святогорска, точнее, это был филиал одного из московских вузов - Московской финансово-экономической академии. Само слово "московская", стоящее на первом месте, было неплохим "брендом" для далекой зауральской провинции и приманивало под крышу академии немалое число абитуриентов. Правда, став студентами, они узнавали довольно неприятные вещи, например, о том, что учиться они будут в здании обычной школы, в тех же классах с ободранными стенами и искаляканными партами, с которыми, как им казалось, уже навек распрощались, что преподавать им будут не московские профессора, а местные доценты и старшие преподаватели, а порой и рядовые школьные учителя, знающие свой предмет порой хуже тех, кого они учат, что занятия будут не каждый день как в обычном государственном вузе, а через день - именно так собственники образовательного учреждения экономили на зарплатах преподавателей. Наконец, студенту академии на первой же сессии предстояло узнать, что каждая пересдача будет стоить денег - за зачет надо будет отстегнуть 100 тысяч рублей, а за экзамен - все 200! Но не факт, что ты сдашь с первого раза, особенно если сдавать приходится старым девам или пожилым доцентам, которым вдруг пригрезилось, что "отл" по их нудной и, как правило, совершенно непрофильной дисциплине стоит целой ночи с юным телом приглянувшейся студентки... Одним словом, частный вуз не только обладал всеми недостатками государственного, но имел допольнительный набор собственных дефектов. Осознав всё это, студенты быстрехонько понимали, что их обманули, и многие норовили забрать документы уже после первой же сессии... Но деканы и их замы сначала уговаривали их учиться до лета, поскольку тогда они смогут получить справку о завершении первого курса, с которой им несложно будет устроиться в государственный вуз, но как только летняя сессия оставалась позади, то оказывалось, что справки о полученных оценках им никто давать не собирается, да и в государственных вузах их никто не ждет!
   В Святогорске ситуация осложнялась еще и тем, что ни в политехническом, ни в педагогическом институтах экономического факультета не было - его собирались открыть только следующей осенью, а потому перевестись, в сущности, было некуда, а ехать на учебу в соседние города-миллионеры - Екатеринбург, Челябинск, Омск - едва ли кто жаждал. Радовало лишь то, что стоимость обучения была относительно не высока - всего 2 миллиона рублей в год, так что покидали академию единицы, остальные же смирялись, постепенно привыкая к "гнусным порядкам", привязываясь к сокурсникам.
   Уже через пять минут "задушевного" трёпа с подругой Кострова поняла, что слушать ей уже ничего не хочется, через следующие пять выяснилось, что сокурсница её начинает раздражать и долго она так не выдержит. К счастью, оказалось, что Аня на пляже не одна, а с компанией бывших одноклассников, которые неподалеку под тенью берёз мирно пили пиво и играли в карты. Это означало, что отвязаться от подруги ей будет легче и та на нее не сильно обидится, но все же надо было как-то объяснить необходимость своего отбытия, найти подходящие доводы, мягкие слова и теплые интонации, чтобы сокурсница не обиделась, а, напротив, согласилась бы еще и за вещами присмотреть. Размышляя на эту тему, Лена вдруг услышала призывный голос, многократно усиленный мегафоном: "Дамы и Господа! Приглашаем Вас на часовую экскурсию по акватории Жуковского водохранилища с посещением острова Аваллон! К вашим услугам комфортабельный двенадцатиместный катер и опытный проводник-экскурсовод, который поведает последние новости об Уральском Граале и проведет вас по единственной потайной тропе к сердцу острова - живописному капищу и чудодейственному целительному Алатырь-камню! Цена тура - всего 50 тысяч рублей! Студентам - скидка десять процентов. Влюбленным парочкам - скидка двадцать процентов. А девушкам топлесс - внимание - скидка сто процентов, то есть их мы отвезем совершенно бесплатно! Торопитесь дамы! Торопитесь юноши составить компанию прекрасным наядам! Мы отплываем ровно в три часа. Граждане, не упустите свой шанс приобщиться к тайнам истории родного края!"
   Однако желающих прокатиться что-то не находилось, по-крайней мере, Лена не заметила, чтобы кто-то в округе проявлял энтузиазм по этому поводу. Сочтя это обстоятельство очередным благоприятным знаком, она внезапно прервала рассказ подруги о её "тупых и ограниченных предках" и серьезно-размеренно попросила:
   - Анечка! Мне нужна твоя помощь!
   - А в чем дело? Какая помощь? - немного заволновалась словоохотливая однокашница.
   - Ты меня очень обяжешь, Анюта! Это очень важно, но почему, объяснить сейчас не могу, но послезавтра на консультации расскажу обязательно, - продолжала мягко наступать Кострова.
   - Ленка, ну, скажи, чё надо-то, чего ты тянешь? - еще больше забеспокоилась Аня, опасаясь, что её сейчас начнут просить то ли одолжить приличную сумму денег, то ли содействия её отца - известного в городе онколога - в решении чьих-то проблем со здоровьем, а может сокурсница потребует и еще чего-то более неприятного, ещё более обременительно-накладного.
   Но наша героиня всё точно рассчитала: немного запугав свою собеседницу виртуальной "большой просьбой", она перешла к изложению реальной "маленькой просьбочки", в исполнении которой теперь не сомневалась, ведь её приятельница, узнав правду, наверняка облегченно вздохнет и радостно согласится помочь "по мелочи". А уж об обиде на то, что Лена её так скоро покидает, и речи быть не может...
   - Аня, это действительно очень важно для меня, - начала последний акт драматического разговора Кострова. - Понимаешь, мне надо на этот остров, прямо сейчас. Но только не спрашивай - зачем! Я послезавтра все объясню...
   - Но это так далеко... Тебе, может, денег на катер одолжить? Так нет проблем... - вступив на путь ложной догадки, уточнила Аня.
   - Да, нет. Мне не надо денег. Я вообще на катере не поеду! - отрезала Лена.
   - А на чем... поедешь? - удивляясь пуще прежнего, спросила обескураженная собеседница.
   - Аня, я так поплыву! Сама!
   - Но это больше двух километров!!! Ленка, ты что, утопиться хочешь???
   - Да нет, не переживай, Анечка, - стала успокаивать приятельницу Кострова. - Я уже плавала туда и не раз... Правда, не в этом году.
   - Ну, да, ты же у нас чемпионка области по плаванию... Извини, забыла.
   - Вот-вот, а кроме того еще кандидат в мастера спорта и кандидат - увы, уже давно бывший, - в юношескую сборную России. Так что беспокоиться нечего.
   - Надеюсь, ты меня с собой плыть не заставишь? - уже более веселым тоном проронила Прохорова.
   - Боже упаси, Анюта. Нет, конечно. Мне просто надо, чтобы ты за моими вещами проследила, пока я сплаваю туда и обратно. Ведь ты же здесь до вечера будешь?
   - Да, вроде бы. Вот и учебник с собой взяла по этому занудному финансовому праву. А ты долго там будешь? Неужели до вечера?
   - Да нет, что ты, я быстро. Полчаса туда, часок там отдохну, и полчаса обратно. Вообщем, через два, максимум через три часа буду уже здесь. Просто мне надо в тишине побыть, в одиночестве, но на лоне природы, понимаешь?
   - Стараюсь...
   - Ну, так что, согласна? - стала завершать разговор Кострова.
   - Согласна... А если ты через три часа не вернешься, что тогда делать?
   - Тогда выпей за упокой моей души! - весело пошутила последовательница Вакха-Бахуса.
   - Ну, а если серьезно. Мало ли что? Что делать-то? - стараясь перестраховаться и избежать ответственности, настаивала на ответе подруга.
   - Если не вернусь через три часа, тогда... тогда... - Кострова лихорадочно придумывала подходящий рецепт действий для нерешительной сокурсницы. - Тогда уложи всё в мою сумку: босоножки, полотенце, расческу, платье, шляпу, если, конечно, шляпа влезет, и забирай с собой - это будет тебе мой подарок! Прощальный...
   - Лен, ты серьёзно или все шутишь?
   - Да, вернусь я, не переживай, через три часа точно буду, даже раньше!
   - Обещаешь?
   - Обещаю! - твердым уверенным голосом дала последнюю гарантию "менада", уже ставшая немного раздражаться от несговорчивости приятельницы.
  
   Через две минуты Лена уже рассекала размашистым классическим кроллем прохладно-мягкую зеркальную поверхность водохранилища, подставляя сваливающемуся с зенитного трона солнцу свои струящиеся темно-русые волосы, мерно колеблющиеся и немного широковатые блестящие плечи, извивающуюся гибкую спину, мельтешащие пяточки и розовые подошвы ног... В эти счастливые мгновения, когда усталость была еще далеко, а радость осязания возбуждающих объятий воды еще новорожденно-свежей, девушка ощущала себя наследницей Ихтиандра, полуженщиной-полурыбой, неким дельфиноподобным созданием, вообщем, властительницей водной стихии, супругой Посейдона, сестрой Нептуна, матерью Ахилла... Она сливалась с водой настолько, что в какие-то моменты забывала о своей телесности, забывала о том, что относится к сухопутным созданиям, что она не нереида, не наяда, и даже не русалка, а обычная девушка, которой природой изначально был презентован дар хорошо плавать, но стремительная спортивная карьера которой оборвалась шесть лет назад только потому, что она - так себе внушала девушка - не захотела лишиться красивой фигуры, не захотела ради денег и славы становиться мускулисто-широкоплечей, а предпочла остаться стройной, женственной и сексуальной.
   Доплыв в быстром темпе до середины водоема, Лена перевернулась и позволила себе несколько минут отдохнуть на спине, работая только ногами и медленно дрейфуя на запад. "Жаль, что никто меня сейчас не видит! - сочувствовала она то ли себе, то ли всему мужскому роду, лишенному возможности в данный момент лицезреть её почти нагую красоту. - А может кто-то все-таки видит, только я не вижу его? - пустилась философствовать юная наяда. - Может, язычники были правы, и солнце - не просто светило, а живое существо, наделенное душой и зрением?" И тут она незаметно для себя перешла с внутренней безмолвной речи на обычную, устно-разговорную, и тихо, почти шепотом, заговорила: "Эй, Гелиос, ты меня видишь али нет? Нравлюсь ли я тебе, Светоносец? Если нравлюсь, то дай знак? Хочешь меня? Если хочешь, то бери, я не против? Бери просто так..." Но небеса безмолствовали и никаких знаков, конечно, не посылали, а в радиусе километра, похоже, не было ни одной живой души, если не считать рыб и прочей водной живности...
   Перейдя на размеренный брасс, Лена через четверть часа завидела очертания острова, а спустя еще пять минут уже лежала на его мягкой траве, радуясь наконец-то обретенному покою и тишине... Но что-то подсказывало ей, какая-то то ли сила, то ли голос изнутри, что цель ещё не достигнута, что надо добраться до центра Аваллона, что надлежит прикоснуться к волшебному камню-алтарю, в магические свойства которого она верила слабо, но все же верила, пусть и краешком души, говорящим многим и многим из нас: "А вдруг?". Потайная тропинка сквозь заросли крапивы и колючего кустарника не была для нее секретом - еще три года назад она побывала на экскурсии, а память у нее была отменная, особенно память образная. Да и после того девушка еще дважды посещала капище - последний раз прошлогодним августом вместе с Андреем, а предпоследний... впрочем, это было так давно, что и вспоминать не хочется... А теперь ей предстояло пойти туда в полном одиночестве... Правда, может нагрянуть катер с туристами, если, конечно, желающих наберется достаточно, в чем девушка очень сомневалась...
   Едва ступив на вожделенную тропку, Лена сразу осознала, что в отличие от прошлых посещений, она слишком обнажена, почти ничем не защищена от иглистых веток кустарников и жалящих щупалец местной крапивы, внешне совсем не похожей на обычную, но вдвое более жгучей и кусачей. Если год назад впереди шёл Андрюша, прокладывавший своим мощным торсом, словно ледоколом, дорогу к сердцу Аваллона, то сегодня девушке приходилось рассчитывать только на себя - собственным телом таранить заросли, попеременно прикрывая руками то чувствительный живот, то нежную кожу лица. На каждом шагу Лена все сильнее ругалась, начиная уже немного жалеть о своей внезапно проснувшейся жажде приключений. Однако отступать было не в её правилах, вообще любое отступление было противно всей её целеустремленной натуре, потому сквозь боль укусов и царапин, не взирая на колючки и шипы, Лена медленно, но верно продвигалась вперед.
   В довершение всех мытарств наша прелестная наяда наступила своей нежной ступней на что-то очень тонкое и острое, но взвизгнув - скорее от неожиданности, чем от боли - и от души во весь голос обматерив некое совершенно абстрактное, безличное и непредставимое существо, все же нашла в себе силы и мужество завершить путь, пусть и прихрамывая словно раненая лань. И хотя расстояние от внешней до внутренней границы зарослей едва ли было больше пятнадцати метров, выйдя к капищу, Лена нашла свое тело в весьма плачевном состоянии: оно не просто перманентно чесалось в отдельных местах, а пламенело незримым огнем так, будто сотни маленьких свежерожденных костерков нашли приют на его нежно-упругой, еще почти белоснежной коже.
   "Ну, и дура же ты, Кострова! - ругала она себя. - И чего тебе не сиделось дома, чего не лежалось в тени Аниного зонта, чего не дремалось под мерное щебетание её неуёмного звонкого голоска?!! Вот и нашла приключения на свою задницу! А ведь ещё выбираться обратно, а потом и плыть без остановки как минимум полчаса! Ну, и бестолочь же ты, Ленка!"
   Почесываясь и продолжая ругаться, но уже как-то более спокойно и смиренно, девушка приблизилась к черному камню, который показался ей меньше и невзрачнее, чем прошлым летом. Но главное состояло в том, что на некогда девственно-нуаровой поверхности камня появилась надпись на современном языке, но сделанная старославянским шрифтом, точнее, современным шрифтом, стилизованным под старославянский, поэтому для её расшифровки девушке пришлось затратить несколько секунд. Текст, высеченный на валуне, гласил:

А кто станет у камешка тешиться, перескакивать

Черный камень - тот останется здесь навеки!

  
   Лена поняла, что это потрудились астровцы, и что преследовали они самые добрые намерения - предотвратить случаи вандализма на территории своей сакральной вотчины.
   "Вот видишь, - обратилась она к валуну, гревшемуся на солнцепеке, - и тебя поцарапали, и тебе причинили боль! А я вот ради тебя здесь, все жертвы тоже ради тебя, все раны! Поможешь мне? Посодействуешь?... Молчишь, да? Нечего тебе сказать? Эх, ты! А еще Алатырем зовешься, косишь чуть ли не под сам Святой Грааль, а нем как рыба? Ну, тогда хоть ранки мои согрей - может, быстрее заживут".
   Несмотря на усвоенный с детства благодаря советской школе скептический атеизм и сегодня частично державший в своих цепких щупальцах её молодую душу и бывший причиной её иронично-панибратского тона в разговоре со столь священным фетишем, каким был предстоящий перед её взором овальный нуаровый менгир, Кострова в глубине души оставалась все же в большей степени натурой, любившей мистическое, верившей в трансцендентные измерения бытия и стремившейся, возможно, большей частью бессознательно, найти входы в эти потусторонние области. Потому ирония её как-то сама собой улетучилась и сменилась серьезно-торжественным настроем. Последний же, завладев девушкой, побудил её встать перед валуном на колени, обнять его, словно очередного любовника, прильнуть щекой к гладкой и теплой, но неживой плоти.
   Прижимаясь к Алатырь-камню, Лена стремилась обхватить его так, чтобы максимально увеличить площадь контактирующих поверхностей двух тел. Но не по каким-то сакральным соображениям, а просто потому, что камень был не просто теплым, а приятно теплым, и те части тела, что соприкасались с ним, тут же забывали про ссадины, про боль и жжение. "Какой же ты сладкий! Какой приятненький! - благодарственно увещевала Лена своего каменного друга. - Ты меня уже почти вылечил - мне почти не больно! Спасибо, милый, но... Но я к тебе не за этим. Ты мне должен помочь!" - и тут она перешла к подлинной цели своего визита.
   "Ты мне должен помочь!" - начала девушка свою молитву-экспромт, обращенную к духу Алатыря. Теперь она уже не улыбалась, не обнимала камень, не прикасалась к нему, а смиренно стояла перед ним на коленях, прижав руки к груди, словно подражая Марии Магдалине с полотна Тициана и глядя в самую середину полуовала черного валуна. "Смотри, какие муки я претерпела ради встречи с тобой, - продолжала жаловаться Кострова, - на мне живого места не осталось! Неужели все это напрасно?! Неужели ты пропустишь мою просьбу мимо ушей? - тут она ненадолго задумалась, есть ли у духа камня уши или это её собственная антропоморфная проекция, но быстро отогнала эти потусторонние размышления и продолжила: - А просьба моя вот в чём: помоги мне, милый мой, получить дядино наследство! Нет, не всё, конечно, а столько, сколько я заслуживаю. Если половину, то половину, если треть, то треть, если четверть, то пусть будет четверть. Сам решай, сколько я заслуживаю... Только пойми - я не от алчности или зависти прошу, а просто-напросто взыскую справедливости!"
   Слово "справедливость" ей показалось очень уместным, не просто важным, а самым главным, ключевым и при этом еще также неизмеримо прекрасным. Поэтому Лена решила подольше задержаться на теме справедливости, чтобы разъяснить и себе, и немому собеседнику свою позицию. "Разве во мне не течет та же огненная костровская кровь? - риторически спрашивала она у Алатыря, все больше проникаясь энтузиазмом в его исходном, древнегреческом понимании. - Разве поэтому я не имею права хотя бы на дольку от дядиного богатства? Ну, объясни мне, почему одни получают всё, а другие - ничего? Почему одни с рождения живут в роскоши, а другие вынуждены всю жизнь каторжно трудиться и при этом прозябать в нищете? Почему одни, не прилагая усилий, получают уже в юности все блага просто потому, что их предки успели занять теплые должности во власти, а другие ради толики этих благ горбатятся с утра до ночи, но даже к старости остаются без всего?"
   Повинуясь новой волне окрыляющей страсти, Лена оторвала руки от груди, привстала, чтобы снова обнять камень, а затем прильнула сжатыми губами к самой его макушке. Но этого ей показалось мало, и тогда девушка трижды провела язычком по черной лысине безмолвного собеседника. И хотя каменный истукан продолжал недвижно лежать, не испуская ни звука, ни дрожи, ни легкого дуновения, Лена стала ощущать внизу живота недвусмысленное шевеление плоти, грозившее перерасти в острую жажду самца.
   "Боже мой, не хватало мне ещё с камнем заняться этим! - то ли вопрошала, то ли журила она себя. - Впрочем, а почему бы и нет, ведь этот камень..." И тут её внезапно осенило, и Кострова поняла, что допустила две большие ошибки. Во-первых, просить надо было не камень и даже не его дух, весьма вероятно, недвижно заточенный в недрах песчаника, а надо было обращаться к божествам, во имя которых был воздвигнут сей алтарь. Во-вторых, непременно надо было сбросить с себя всю одежду, даже жалкие трусики и лифчик, поскольку они создают помехи на пути обмена духовными энергиями и тем самым снижают действенность молитвы.
   Но эти огрехи, допущенные по неведению, не казались ей фатальными, поэтому "наследница Ихтиандра" резко вскочила на ноги, сорвала-стянула с себя остатки одеяния, запустив со всей силы оба предмета - и трусики, и лифчик - подальше в сторону зарослей и, победно восклинув: "Вот теперь то, что надо!", - снова опустилась на колени и пошла молиться по второму кругу, прибегая уже к новым словам.
   "О, боги, боги мои! - уже во весь голос просила Лена. - Дорогой громовержец Зевс, ты же - Перун-вседержитель, и Хорс, и Ярило, и милый сердцу Дионис, Стрибог и Семаргл, Аполлон и Гермес! - декламировала становившаяся все страстнее и прелестнее обнаженная "наяда", призвав на помощь все свои обширные, но мозаичные познания в ведической, антично-славянской мифологии. - И ты, златоволосый Гелиос, и ты, повелитель морей дедушка Посейдон, и ты развеселый Велес! О, милые боги, всех вас прошу о помощи, прошу о справедливости и справедливом суде! Поверьте, не от хорошей жизни обращаюсь к вам, а из глубин нужды и бедности! Но если я требую то, чего не заслуживаю, если прошу больше, чем того достойна, то пусть ваши стрелы и молнии разорвут меня, пусть ваши взгляды испепелят мое юное тело! Но разве я не права? Разве это правильно, когда одному без усилий достается все, а другому - только жалкие крохи? Разве это честно, когда одному с неба падает несметное богатство, и он может жить припеваючи всю жизнь, а другой совершенно ограблен безжалостной судьбой и должен думать об экономии каждой копейки?"
   С каждым словом Лена все больше убеждалась в своей полной правоте, и в то же время возбуждение все крепче сжимало её в своих томных объятиях. Жар, возгоревшийся в подчревье, ниспадал вниз, заставляя пылать ягодицы и ноги, стремительно полз вверх, вызывая спазмы живота, делая упругими яблоки грудей, заостряя и вытягивая вперед соски, заставляя розоветь плечи и шею. Наконец, волна жажды плоти добралась до лица, заполонив все его пространство - и лоб, и щеки, и уши, и глаза - приятным жаром, словно бы из разогретой деревенской печи выплеснувшимся на нашу героиню.
   "Прошу вас, боги, помогите! - тем не менее продолжала неистовствовать молящаяся. - Вы же видите, я нагая перед вами, ибо мне нечего скрывать, руки мои чисты, - и тут же Лена воздела на несколько мгновений ладони к небесам, показывая, что говорит правду, - а помыслы справедливы! Мне нечем с вами расплатиться, ибо я бедна, но все же, если вы мне поможете, то я обещаю... - и тут она лихорадочно стала думать, чем могла бы пожертвовать, - ...обещаю... обещаю... О, если бы вы не побрезговали мной, смертной женщиной, если бы не постыдились моей недевственной плоти, то я могла бы пообещать вам... Впрочем, не знаю, нужно ли вам это с такой, как я, но с какой радостью я отдалась бы каждому из вас, особенно тебе, дорогой Дионис!"
   Всё это время Лена стояла на трепещущих коленях, прижимая руки к дрожащей груди, переводя шальной, но ясный взгляд сочно-карих глаз с неба на камень и обратно. Но назвав имя бога вина и веселья, на неё нашла внезапная немота, а возбуждение перешло на новый, ранее совершенно неведомый уровень. Лоб её покрылся испариной, из глаз хлынули слезы, струйки горячего пота покатились сверху вниз по спине, а ноги увлажнились обильной смазкой, извергнутой из чрева, жаждущего соития. Одним словом, Лена вдруг вся потекла, а вместо слов молитвы на окаменевшем языке затрепетали строки, вынырнувшие из глубин подсознания:

ПСтом жарким я обливаюсь,

Дрожью члены все охвачены,

Зеленей становлюсь травы

И вот-вот как будто с жизнью прощусь я...

  
   "Боже мой, что же это со мной!? - постепенно приходя в себя, обмякая от изнеможения и падая на горячий песок, спрашивала себя девушка. - Что же это было? Для чего? Зачем?... Ах, да, я же молилась, просила о справедливости, но откуда же это сексуальное возбуждение? Неужели я становлюсь нимфоманкой? А эти стихи? Чьи они? Что-то до боли знакомое? И как же там дальше? Ах, да, ведь это она, та, что так меня очаровала год назад... Как же дальше? А, вот, вспомнила: "Но терпи, терпи, чересчур далеко все зашло..." Да, точно, далеко..."
   Последние слова пронеслись перед взором внутреннего ока сознания нашей героини в тот момент, когда она уже лежала ничком перед волшебным валуном, уткнувшись лицом в песок. Ей хотелось заснуть, улететь, раствориться в природе, вообщем, хотелось покоя, доходящего до временного выпадения из всякого бытия, когда вступает в права Абсолютное Ничто и нет уже ни мыслей, ни чувств, ни желаний, ни ощущений, даже если это ощущения своего родного тела. Хотелось... Но вместо покоя, вместо полного отключения от внешнего и даже внутреннего мира, Лена вдруг почувствовала на своих плечах уверенное, мужское, твердое, и вместе с тем нежное, вызывающее доверие, прикосновение чужих рук. Но поднять голову и оглянуться сил уже не было. "Да, очень далеко, даже слишком далеко все зашло...", - только и успела подумать девушка, прежде чем ощутила...
  
  
   Глава 9. Полет
  
   Неистовая молитва и предшествовавшее ей получасовое плавание, похоже, выбрали порция за порцией всю жизненную энергию девушки, так что у нее не осталось ни душевных, ни телесных возможностей не то что для сопротивления, но даже на банальный, инстинктивный естественный испуг сил уже не было. Она чувствовала, как чужие ладони мягко и неспешно прогуливаются вниз-вверх по её мокрой от пота спине, понимала, что хозяин этих рук захочет получить всё, что можно в такой ситуации поиметь с одинокой и абсолютно голой женщины, но противиться не могла, да и не хотела. Напротив, постепенно приходя в себя под потоком нежных поглаживаний и ощущая с каждым мгновением быстрое возвращение утерянных энергий, Лена всё сильнее заинтриговывалась незнакомцем, который пока так и не проронил ни слова. "Кто он? Откуда взялся? Каков он? Красив ли? Молод ли?" - эти закономерные вопросы все активнее вторгались в её сознание, и когда она, наконец, решилась перевернуться на спину, чтобы увидеть своего ласкового нежданного ухажера, то её еще не начавшееся вращательное движение в самом зародыше внезапно было пресечено твердым запретом: "Не надо, Хелена! Ты не должна меня видеть!" - попросил находившийся за спиной мужчина, а Лена тут же отметила, что голос у него молод и очарователен.
   - Почему же? - неуверенным тоном уточнила девушка, наконец-то решившись вступить в диалог с невидимым "благодетелем".
   - Просто не надо, и всё. Так будет лучше, - старательно уходил от правдивого ответа незнакомец, продолжая массировать ей спину.
   - Боишься мне не понравиться, глупенький? Ведь так, боишься ведь? - допытывалась Лена.
   - Конечно, не так, милая моя девочка. Просто не хочу, чтобы ты повторила судьбу моей матери.
   - А что с ней случилось? - заинтересовалась Кострова.
   - Она умерла, Леночка, - грустно ответствовал неизвестный.
   - Отчего? - удивляясь все больше, старалась понять истинную причину запрета девушка и тут же вдруг торопливо добавила: - А откуда ты знаешь, как меня зовут?
   - Я раньше тебя видел, а вот ты меня не замечала, отсюда и моя осведомленность. Я ведь не только твое имя знаю, но и то, где ты учишься, кто твои родители, и, главное, зачем сюда явилась.
   - Так ты за мной следил?!! - уже с нарастающим раздражением вопрошала юная "наяда". - И давно ты меня знаешь?
   - Нет, за тобой я не следил. А знаю тебя давно, достаточно давно! Но разве это имеет значение?
   - Пожалуй, нет, - согласилась Кострова. - Но все же, отчего... отчего умерла твоя мама?
   - Моя мама? Ну, как бы тебе объяснить... Вообщем, она захотела увидеть истинное лицо моего отца, увы, очень хотела, а когда увидела, то... сердце не выдержало. Я не хочу, чтобы ты повторила ее участь!
   - Похоже, твой отец был страшный человек! - заключила Лена.
   - Пожалуй, что так, - согласился незримый собеседник.
   - Слушай, а как тебя зовут? - вновь пустилась в расспросы девушка, продолжая послушно лежать на спине.
   - Меня-то? Если честно, то у меня много имен. Но ты зови меня просто Загрей.
   - Загрей? Красиво, романтично... Напоминает капитана Грея из "Алых парусов" Грина... Твое имя вызывает доверие, в нем чувствуется какая-то спокойная сила, надежность... И как же мы, Загрей, будем трахаться, если я не должна тебя видеть? Как кобель с сучкой? - неожиданно перешла на развязный тон Кострова, сама дивясь своей наглости. - Или как кот с киской?
   - Нет, Ленок. Мы не будем с тобой трахаться, по-крайней мере сейчас, а завязать глаза тебе все-таки придется согласиться.
   - А если я откажусь?
   - Тогда ничего не получишь из того, что просила! - вдруг неожиданно резко и твердо заявил незнакомец.
   - Ты и это подслушал, да? Или... - и тут страшная догадка осенила нашу любительницу приключений: "А что, если это - колдун, маг, чародей или волшебник? Один из тех, кто владеет искусством исполнения желаний? Или же, что невероятнее всего, один из тех, кого она призывала и кому обещала себя, то есть сам бог, точнее, один из богов? Ведь я сама их звала, просила, предлагала им свое тело для утех, вот один из них и услышал и пришел взять свое?" - выспрашивала сама себя Кострова, но тут же внезапно останавливалась и отдавалась во власть скептицизма: "Нет, не может быть! Боги не спускаются на землю! Их никто не видел! Этого просто не может быть!"
   У неё так и не хватило духу продолжить фразу, и слово "или" так и осталось висеть в воздухе...
   - Или - что? Ты не закончила, Лена... - примирительным тоном поинтересовался Загрей.
   - Я... я просто хотела спросить, кто ты? Ты - маг? - несмело, собрав все мужество в голосовых связках, все же спросила девушка.
   - Пожалуй, что маг или кудесник, если хочешь. Думаю, мы еще вернемся к этому вопросу... - заключил владелец прелестного молодого голоса.
   Не успела Лена поразмыслить над тем, что же теперь ей делать, как внезапно сильные руки взяли её тело под мышки, мягко приподняли и со словами: "Только не вздумай оборачиваться" - нежно опустили на песок так, что Лена вновь оказалась на коленях. Через несколько мгновений незнакомец завязал девушке глаза тканью, больше всего похожей на шелковый шарф, сложенный несколько раз так, что не оставлял её темно-карим глазам ни единого шанса увидеть нечто оформленное и ясное из того, что находится по ту сторону бархатистой материи. "Будешь подглядывать - умрешь!" - совершенно спокойно предупредил чародей и прибавил: "А теперь выпей это!"
   В этот же момент в руках девушки оказался сосуд, на ощупь напоминавший изогнутый рог какого-то копытного - то ли буйвола, то ли быка - для первого рог был явно маловат, для второго, пожалуй, великоват.
   - Что это? - с явной опаской спросила Лена.
   - Вино, Леночка, обычное вино. Хотя, нет, конечно, не обычное, а хорошее, даже очень хорошее вино - одно из лучших в мире! - как можно более мягко и бестрепетно увещевал девушку странный субъект, назвавшийся странным именем Загрей.
   - Хорошо, я выпью, - согласилась, хотя и не без колебаний, Кострова. - Но учти, что если я умру, то тебе всю оставшуюся жизнь будет стыдно за свой вероломный поступок.
   - Ладно, давай уж без сантиментов, Леночка. Никто не собирается тебя убивать, - все так же миролюбиво проповедовал незнакомец. - Но если не хочешь, то не пей. Сам выпью с радостью этот нектар. Отдай обратно кубок!
   - Нетушки! - встрепенулась наша "менада", цепко сжав изогнутое тело рогообразного сосуда, глубоко вдохнула, потом также глубоко выдохнула и залпом осушила кубок.
   - Ну, милая, кто же так пьет вино, да еще такое редкое и дорогое, как это фалернское трехсотлетней выдержки,- огорчился незнакомец. - Ты, небось, и букет совсем не распробовала, а ведь это самое главное в вине!
   - Фалернское? Трехсотлетнее? Ты не врешь?
   - Да незачем мне врать, моя дорогая.
   - Так чего же ты сразу не сказал, что оно такое старинное! Я бы тогда не спешила...
   Лена, все это время продолжавшая уже не столько стоять, сколько сидеть на коленях, почувствовала как легкий вихрь окутывает её голову, как начинает кружить душу, с каждым оборотом вдвое увеличивая скорость вращения. Калейдоскопом закружились перед глазами звездочки - то были солнечные лучики, сумевшие протиснуться сквозь труднопроходимую сеть волокон шелковой материи... Плечи её откинулись назад, руки бессильно как безжизненные плети опустились и вытянулись вдоль тела, едва не касаясь земли. А спустя несколько секунд её туловище стало заваливаться назад, но за мгновение до того, как законами физики ему было предопределено упасть на землю, чьи-то сильные и нежные руки подхватили его, подхватили, затем несколько мгновений подержали на весу, а потом приподняли и, наконец, попробовали поставить на ноги.
   Именно попробовали, потому что ноги девушки превратились в такие же мягкие, расслабленные плети, что и руки, а потому Лена снова стала заваливаться, но теперь уже не назад, а куда-то вперед и вбок. Но упасть ей не дали, снова попытались поставить, и снова неудачно, и так еще раз, и ещё...
   - Что с тобой, Леночка? - с искренним удивлением вопросил Загрей. Но Леночка уже не могла говорить, язык онемел и разбух, словно в него вкололи двойную порцию лидокаина.
   - Эх, какая ты слабенькая, - посетовал незнакомец. - А ведь совсем чуть-чуть осталось... Недотерпела... Ну, ничего, мы вот как сделаем...
   И тогда размякшее девичье тело плавно приземлили ничком на камень, и оно снова ощутило знакомое тепло, и стало ему так приятно, так легко и почудилось, что камень потихоньку проникает под кожу...
   Вино затуманило разум девушки, но вот тело и все чувства продолжали быть трезвыми и, главное, чуткими к каждому мимолетному движению, к каждому дуновению, к каждому новому ощущению. Трезвыми, чуткими, но при этом абсолютно расслабленными и безвольными. Вся поверхность кожи превратилась в некий сверхчувствительный радар, улавливающий мельчайшие изменения окружающей среды. И в это самое время колоссального обострения чувств, когда каждая клеточка осязает как целый организм, на спину, голову, руки, ноги, на всю чувствительнейшую плоть, застывшую в ожидании тончайшей нежности и ласки, сзади, внезапно, резко, без всякого предварительного намека рухнул адский поток ледяной жидкости.
   О, если бы эта жидкость была просто ледяной водой! Нет, это было что-то иное, много более холодное, жгучее, сравнимое разве что с жидким азотом. Именно эта мысль про жидкий азот, хорошо ей известный по приключениям Терминатора, пришла Лене в голову, точнее проскользнула по краешку сознания, но это было уже спустя миг после того, как она истошно закричала, вскочила на ноги и бросилась назад, надеясь поймать и покарать обидчика... Но вместо этого снова наткнулась на морозную стену - новая, еще более мощная ледяная волна отбросила её назад, к камню, о который Лена, конечно же, сначала запнулась, потом через него перелетела и... Но упасть ей снова не дали - её обожженное тело, запылавшее с новой силой, опустилось аккурат в те же самые руки, что недавно безуспешно пытались её поставить на ноги... Её поймали словно осенний листок, словно снежинку, неспешно летящую к земле, поймали легко и уверенно, поймали и крепко прижали к неведомой мужской груди...
   - Гад! Подонок! Мерзавец! Убийца! - завопила девушка во всю прыть. Призвав на помощь всю свою внезапно обретенную физическую силу, она вырвалась из опасных объятий, вскочила на землю, попыталась избавиться от лишавшего видения шарфа, но тут обнаружила, что ткань, едва хранившая влагу неизвестной жидкости, прилипла к ее лицу, к ушам, к волосам, и срослась с ними так, что сорвать её можно было только вместе с доброй половиной кожи. Тем не менее, она все же сделала несколько наивных движений руками и головой, чтобы избавиться от повязки, но каждое последующее из них было все более слабым и безнадежным...
   - Сволочь! Скотина! Что ты сделал со мной? Чего ты хочешь? - уже с долей интонации жалостливого прошения, но все ещё злобно выплескивала свой праведный гнев Кострова. - Ну, что же ты молчишь? Наслаждаешься своей победой, гаденыш?
   - Успокойся, Лена, я не желаю тебе зла... - наконец отозвался незнакомец.
   Но девушка не дала ему продолжить, а с новым напором уязвленного самолюбия, смешанного с отчаянием нахлынувшего бессилия, резко перебила собеседника:
   - Да, что ты говоришь!!? Не хочешь зла, да? А зачем ты облил меня какой-то хуйней? Зачем прилипил эту повязку? Ты - садист, маньяк, да? И что же дальше? Будешь резать меня? Ну, давай, режь, режь меня, гадина! - входила в неистовый раж Кострова, распаляясь не столько от боли, сколько от нарастающего осознания собственного бессилия.
   - Я понимаю, тебе больно, но скоро все пройдет, - еще более спокойно и миролюбиво увещевал чародей. - Только успокойся, пожалуйста. Возьми себя в руки. Ты же сильная! Вот гляди, сейчас досчитаешь до трёх и жжение исчезнет. Давай вместе посчитаем. Раз...
   - Два... - нехотя продолжила Лена, потихоньку успокаиваясь под гнетом убаюкивающей интонации собеседника. - Три...
   - Ну, как? Боль прошла? - мягко поинтересовался незнакомец.
   - Да... почти... Спасибо... Но все же легкое жжение осталось...
   - Так и должно быть. Тебе должно быть тепло, иначе замерзнешь.
   - Замерзну? Когда? Где? Что ты хочешь со мной сделать? Чего тебе надо? - все еще злобно шипела девушка.
   - Скоро узнаешь... А сейчас... Иди ко мне, Лена! - новым, могучим и сильным тоном, не допускающим даже малейших возражений, потребовал чародей.
   - Зачем? - засомневалась Кострова, но все же сделала, скорее под влиянием инстинкта, чем разума, легкое движение вперед. - Опять будешь опыты надо мной ставить? - и сделала шаг в ту сторону, откуда доносился настойчивый голос.
   - Нет, испытания уже закончились. Теперь нам надо лететь.
   - Лететь? Куда? Зачем? На чем? - Лена вновь засомневалась, остановилась, чуть было не попятилась.
   - Как куда, милая Хелена!?? Пераспера адастра, куда же ещё!
   - Через тернии к звездам? Может, не надо? - испуганно промолвила вновь оробевшая барышня.
   - Надо, милая, надо!
   - Но я вернусь? Ведь вернусь? - уже пятясь, продолжала вопрошать девушка.
   - Конечно, вернешься... Ладно, хватит болтать! - с легким раздражением подвел итог беседы незнакомец, и в ту же секунду Лена почувствовала уже ставшие знакомыми нежные руки на своей разгоряченной спине, а потом тихий вкрадчивый шепот над самым своим ухом: - Доверься мне, девочка! Все будет хорошо! Только не бойся!
   - Я уже не боюсь... почти... только, кажется, ноги снова не слушают меня и в голове начинается какая-то канитель, - жалобно пролепетала Лена, и снова стала падать, и снова упасть ей не дали...
  
   Первое, что явственно поняла девушка, придя в себя после внезапной "отключки" - это то, что тело её обнимают те же самые нежные руки, руки женственные, много более тонкие, чем руки её парня, но почему-то кажущиеся более сильными и, главное, надежными, а грудь, живот и лицо приятно обдувает струящийся одновременно и сверху, и спереди мягкий прохладный ветерок. Но главное заключалось в том, что она оказалась сидящей на чем-то мягком, теплом, пушистом и живом - совсем как тезка-Аленушка на сером волке на известной картине Васнецова. Однако это, похоже, был не волк, а более крупное животное, и оно - о, чудо, - неслось без колебаний, без тряски, без напряжения, без опоры - так, как можно нестись только по воздуху! По знакомому напряжению в ушах, которое бывает при смене давления, Лена поняла, что поднимается вверх, в небо, и поднимается быстро, почти стремительно. Или... или это просто была иллюзия, вызванная действием алкоголя или наркотика, подмешанного в алкоголь, но если и иллюзия, то настолько живая, ясная и очевидная, что трудно, очень трудно было поверить, что это и в самом деле мираж.
   - Куда мы летим? - уже без всякой боязни спросила Лена сидящего сзади мужчину.
   - Мы не летим, Леночка! Мы просто скачем! Тебе только кажется, что летим! Хочешь посмотреть? - любезно предложил все тот же вкрадчиво-нежный голос, принадлежавший кудеснику Загрею.
   - Спрашиваешь! Конечно, хочу!
   - О'кей. Только не оглядывайся. Помни - тебе нельзя меня видеть.
   - Хорошо! Не буду! - согласилась Кострова.
   Легким, мимолетным движением сидевший сзади чародей снял повязку, которая так долго лишала нашу героиню возможности видеть события, которые, быть может, навсегда останутся самыми интересными во всей её жизни. И как только темная пелена спала, Лена увидела то, что сразу получило в её мнении точное имя: "Господи! Это же Божий мир! Как он прекрасен!" Взгляд её, казалось, не мог насытиться сочной голубизной неба, распахнувшейся бирюзовым океаном-куполом прямо перед очами. Никогда-никогда ей еще не приходилось видеть небо так близко! Никогда ещё она не встречала небосвод в такой ярко-ослепительной красе, раскинувшейся не только спереди и с обеих боков, но - самое удивительное - даже внизу, где его - по известным ей законам физики - быть никак не могло. И хотя по-прежнему было светло как ясным днём, хотя справа и немного внизу горело обычным, но не ослепляющим желтым огнем солнце, неестественно ярко были видны и звезды, которые, словно огромная стая ночных мотыльков-светлячков, мириадами летели им навстречу, заполняя все окружающее пространство.
   Удивительное животное, послушно несшее наездников, оказалось леопардом, однако небывало крупным, пожалуй, таким, каким должен быть матерый тигр или даже немного больше. Зверь действительно скакал, ибо интенсивно работал лапами, и самое забавное, что скакал по дороге, но дорогой этой был Млечный Путь, туманной полосой растянувшийся от горизонта до горизонта, полосой, на которой, мнилось, были разбросаны все бриллианты, когда-либо добытые человечеством - так ярки и многочисленны были звезды.
   Через пару минут Лена уже вполне адаптировалась к необычной скачке, больше похожей на плавное парение, и стала разглядывать созвездия, застывшие внизу и по сторонам. Грустно пожалела она в душе о том, что совсем не жаловала в школе астрономию, считая её изучение сплошной потерей времени и бессмысленной загрузкой мозгов ненужным, бесполезным интеллектуальным хламом. Она не могла узнать ни одного созвездия, не говоря про отдельные звезды, а уж о том, чтобы отличить звезды от планет вообще не могло быть речи. Но тут, - будто бы прочитав её сокровенные мысли, - на помощь пришел Загрей и стал старательно объяснять: "Вот видишь, справа, над самым Солнцем, четыре ярких звезды, образующие трапецию, положенную на бок?"
   - Да, вижу, а между ними еще несколько звездочек, будто бы поясок и торчащий вверх крест, - отозвалась Лена.
   - Верно. Это Орион-копейщик, искуснейший охотник. Жаль, не довелось с ним встретиться на узкой дорожке... А торчит у него не крест, а меч, только не торчит, а на самом деле свисает, это просто мы всё видим наоборот.
   - Почему наоборот?
   - Да потому, что мы же по Млечному пути только и можем скакать! А Земля вот она сверху, над головой - там, где обычно бывает небо! - разъяснил ситуацию сидящий сзади сотоварищ по волшебному путешествию.
   И действительно, обратив взор вверх, Лена увидела разнообразные по оттенкам зеленые полосы, квадраты, прорезанные кривыми витиеватыми лентами рек и струнами прямых дорог, блюдца многочисленных, по-видимому, приуральских озер, а затем и вздымающиеся рыжеватые вершины гор.
   - А вот на той же ширине, что солнце, но только немного впереди - ярчайшая звезда, видишь? - вновь обратил внимание девушки к звездному небу любезный маг, которому роль экскурсовода, похоже, все больше и больше нравилась.
   - О, да, вижу! Такая голубенькая?! - радостно откликнулась девушка.
   - Это Афродита... Ну, вообщем, обычно её Венерой зовут. А гляди, прямо под нами пять звезд как латинская дубль-W. Это Кассиопея, мамаша несчастной Андромеды.
   - А что там слева за трапеция, напоминающая большую чашу с прикрепленным снизу хвостиком?
   - Это Лев, и хвостик этот его, он так и зовется Денеболой, что по-арабски значит "хвост льва".
   И так они то ли скакали, то ли летели еще с полчаса, и Загрей терпеливо разъяснял своей любопытной то ли пленнице, то ли гостье, как называется очередное созвездие или яркая звезда. Но ничего не может длиться вечно! И в какой-то момент юноша прервал свою экскурсию по звездному дневному небу, вспомнив, что он не только звездочет, но и возница.
   - Пора, Пардус, пора! - обратился он к леопарду. - Давай, снижайся, дорогой.
   И тут же послушный зверь направил свое тело вниз, прямо к центру звездного мира, где неярко блистала Полярная звезда. Прямолинейное движение хищника медленно перешло во вращательное - животное вошло сначала в плоский штопор, а затем и вовсе закрутилось как осенний лист, захваченный тенетами смерча.
   В глазах Лены звезды превратились сначала в быстро вращающиеся огоньки, а затем и вовсе заплясали в беспорядочном танце, и она поняла, что снова теряет сознание. И все же в последний момент девушка успела расслышать приказ спутника держаться покрепче за шею животного, расслышала прежде, чем почувствовала сначала толчок, а потом исчезновение-выскальзывание опоры - теплой пушистой спины леопарда.
   Хоть теперь она все еще продолжала лететь вниз, но уже не держалась за Пардуса, который растворился в неизвестном направлении - благо, окружающий туман этому благоприятствовал, - а обхватывала руками хрупкий стан своего компаньона, казавшийся ей совсем юношеским, почти подростковым, щекой же прижималась к его мягко-упругой безволосой груди. "Вот так же Богоматерь держит младенца Христа на полотнах Рафаэля или, может, Леонардо", - пришла ей в голову неожиданная мысль. И она тоже почувствовала себя маленькой-маленькой девочкой, девочкой, спящей на руках заботливого отца. "Папа, папа, когда же ты последний раз обнимал меня? - сетовала Лена. - Почему я не помню, когда это было? И было ли? Почему я не помню, как бьется твое сердце, как пахнет твоя кожа, почему сейчас прижимаюсь к чужому парню и несусь с ним неведомо куда?"
   Наконец, падение прекратилось, внезапно оборвалось, и вместе с Загреем они плюхнулись в мягкую белую перину, оказавшуюся глубоким и на редкость рыхлым пушистым снегом. Вынырнув на поверхность, Лена тут же зажмурилась - солнечные лучи были необычно яркими и, не успев ни открыть глаза, ни насладиться солнечным теплом, вновь была подхвачена своим спутником, и тот без малейшего напряжения пронес её около минуты, сделав несколько десятков шагов, и мягко опустил на кровать, точнее, на нечто, очень похожее на огромную двухспальную кровать, нечто удивительно приятное, покрытое ласковой тканью, похожей на нечто среднее между шелком и бархатом...
   - Приехали, Аленушка! - все так же спокойно заявил неведомый чародей. - Можешь теперь посмотреть и на меня - здесь тебе уже ничего не угрожает.
   Лена досчитала до трёх и открыла глаза... Сверху расстилался все тот же голубой живописный звездный ковер, все так же мягко светило солнце... Под нею рдел пурпурно-гиацинтовый атлас, покрывавший всю площадь огромной кровати, окутанной со всех сторон непроницаемым розоватым туманом. Она приподнялаась на локтях и, собрав мужество, повернула голову налево - туда, где был он...
  
  
   Глава 10. На вершине
  
   Взгляд Лены, коснувшись лица незнакомца, тут же к нему и прилип - такой пронзительной, лучезарной и вместе с тем трогательной и вызывающей доверие красоты она не видела нигде и никогда, и даже не могла представить, что мужчина может обладать такой шокирующей неотвязной прелестью. Все её подростковые кумиры, будь то мужественные Майкл Дуглас и Рутгер Хауэр, или мягкоженственные Микки Рурк и Том Круз, не говоря о прочих, прочих и прочих, - одномоментно превратились в бледные тени в сравнении с юным чародеем, мило улыбавшимся ей прямо в сердце. Если можно было бы абстрагироваться от чувств, вывести их за скобки и опереться на один только разум, то могло показаться, что перед девушкой возлежит просто юный златокудрый синеглазый красавчик, недурно сложенный, мускулистый, но все же довольно хрупковатый или, скорее, утонченный и женственный - больше всего он напоминал ей Диану-охотницу с полотна неизвестного художника школы Фонтебло, недавно виденного в каком-то женском глянцевом журнале, который она листала в гостях у подруги.
   Но, увы и ах, отвлечься от чувств можно лишь в рамках сухой теории, а внутри пульсирующей жизни чувства составляют её суть и смысл, плоть и кровь нашего бытия, ибо переживания - как показали еще экзистенциалисты - это окно в подлинный мир. Именно переживания открывают нам истину о мире и о нашей самости, именно чувства позволяют нам, пройдя через них, понять глубочайшие истины, понять и измениться, порой весьма и весьма радикально. Вот и сейчас, оказавшись в ауре нового знакомого, весь облик которого источал сладкую притягивающую негу, Лена моментально поняла истину, ведомую еще Гераклиту и Платону, о том, что земной мир - лишь бледная тень, жалкий сколок с мира занебесной красоты. Невидимые щупальца-канаты, протянувшиеся от лежащего напротив юноши, опоясали ее тело мощным магнитным полем и стали медленно-медленно тянуть его навстречу неизбежному. Лена могла думать в эти секунды только об одном - как бы не сойти с ума от ослепительной красоты, открывшейся ей в лице кудесника, назвавшегося таинственно-романтическим именем Загрей. Дыхание её участилось, тело забилось в легких конвульсиях, кровь, как ей показалось, закипела и хлынула в мозг, и как только прелестный красавчик, протянув руку, дотронулся до ее тугой груди, заряд тока, зревший в глубине живота, словно молния, стремящаяся от одного полюса к другому, прострелил тело, замкнув цепь, на одном конце которой содрагалась пульсирующая матка, а на другом мягко покоилась ладонь Загрея, между пальцами которой трепыхался возбужденный сосок. На секунду Лена потеряла дар дыхания, крик, рвавшийся наружу, споткнулся об одеревеневший язык, захлебнулся, откатился выдохом и проскользнул судорогой по нутру живота, чтобы затем, мягко растекаясь по всему телу, раствориться в тишине. Ошпаренная этой мягкой волной, Лена откинулась на спину, окунулась в шумный калейдоскоп струящихся красочных мыслеобразов и, наконец, потеряла остатки контроля над собой, над своим телом и душой, падая в бездну...
   Дальнейшее было больше всего похоже на балансирование на канате над многокилометровой пропастью - одно неосторожное движение, и наслаждение, став нестерпимым, убьет твой разум, столкнув его в преисподнюю бессознательного. И, тем не менее, это был не просто канат, вытянувшийся параллельно земле, а дорога, ведущая вверх. Поднимаясь по ней как по тонкой проволоке, едва удерживаясь на границе мысли и безумия, Лена восходила от одного оргазма к другому, более мощному и всеохватывающему, шла по невидимым ступеням к невиданной вершине - к Эвересту вселенского наслаждения, к точке Омега женского плотского счастья, за которой, как она интуитивно знала, может быть только одно из двух: либо Абсолютное ВСЁ, либо Абсолютное НИЧТО - tertium non datur. И если первая ступень была похожа на мимолетный экстаз, на краткий всплеск счастья, на мгновенный взлет наслаждения, то каждый последующий уровень все больше и больше растягивался во времени, все меньше походил на пиковое переживание, все больше превращался в ровное парение на новой высоте, сгущаясь, становясь интенсивнее, размашистее и полновеснее. Каждая новая ступень захватывала тело все крепче, вливалась в него новой, более полноводной рекой, и имя этой реке было - Женское Счастье.
   Всякий раз подходя к новой вершине после непродолжительного, но, тем не менее, немного томительного и слегка ранящего восхождения, Лена боялась, что матка её вместе со всем репродуктивным хозяйством натурально вывернется наружу, что груди не выдержат давления крови и разлетятся гранатово-пурпурными осколками во все стороны света, что живот в конце очередной серии спазмов намертво приклеится к позвоночнику, а уши оглохнут от собственного исступленного крика. И настоящим чудом казалось ей после нового очередного взлета, что тело её цело, матка и грудь покоятся на положенных местах, что она слышит и ещё не сошла с ума. Тело её стонало, дрожало, извивалось, пульсируя словно обнаженное сердце, то сжимаясь, то распрямляясь пружиной и вытягиваясь в причудливую дугу-параболу, а затем снова съеживаясь, будто оно старалось вобрать себя в себя.
   После первого же оргазма голос вернулся к ней, и теперь в паузах между всхлипами, стонами и криками, девушка то смущенно вопрошала: "Что ты делаешь со мной, Загрей?... Зачем?... Зачем?... Зачем?"; то требовала: "Прекрати, прошу тебя, прекрати, но... только не прекращай, пожалуйста, не прекращай!!!... Остановись, молю тебя, остановись!!!... Но, нет, нет, НЕТ!!! Не останавливайся, продолжай, давай, давай, сильнее, сильнее, мой милый, сильнее..." А потом снова и снова: "Я больше не могу, Загрей, не могу, не могу! Пощади, пощади, пощади!!!... Но только... только... только не щади, прошу тебя, продолжай!". И далее: "Я сойду с ума, что ты делаешь, что ты делаешь??? Ты же убьешь меня, ты убиваешь меня... Ну, и пусть, пусть, пусть..., только не отпускай, бери меня, бери всю, делай что хочешь, я твоя, твоя навсегда, о, Загрей..."
   Лена все шла и шла вверх к своему Эвересту, и хотя на каждой новой вершине на пути к нему ей казалось, что это предел, что большего наслаждения она достичь уже не сможет, а если и сможет, то не переживет, не выдержит, тем не менее, каждый новый подъем возносил её все выше и выше, и то, что казалось еще минуту назад невозможным, немыслимым, непредставимым, оказывалось правдой, правдой её тела, её чувств, её судьбы... Каждый новый оргазм оказывался при этом не просто продолжительнее и мощнее - нет, не в этом было главное! Главное состояло в том, что каждый достигнутый оргазм был инаков, индивидуален и неповторим, качественно своеобразен. Каждый раз эпицентром удовольствия, откуда расходились волны, сотрясавшие все её трепетное естество, оказывалась иная часть тела - то грудь, то клитор, то матка, то лицо и, наконец, сердце, легкие и даже печень. Да-да, Лена вполне ощущала, живо представляла, но не глазами, а чувствами, все свое тело - ощущала и целиком как нечто единое и гармоничное, и по отдельности каждый орган, вносивший свою уникальную, неповторимую лепту в общую сумму удовольствия наподобие того, как в оркестре это делает каждый музыкальный инструмент.
   Самое мучительное и в то же время самое восхитительное было в том, что она не могла предугадать, откуда в очередной раз прольется амброзия кайфа, какой орган станет солировать и как именно он это будет делать - медленно-тягуче или быстро-напористо, равномерно-ритмично или рвано-асинхронично, будет ли это отрывистое пицикатто или плавное легато, грозно-нарастающее крещендо или неожиданное умирающее диминуэндо, из которого затем внезапно вырывается всеохватывающее фортисиммо. И каждый раз Лена ощущала себя по-новому, будто это уже вовсе и не она и в то же время все-таки несомненно, именно и только она, причем в то же самое время, в том же самом месте и том же самом отношении - вопреки всем законам аристотелевой логики. Взлетая все выше и выше, девушка чувствовала себя то нежной хрупкой флейтой, то грустно плачущей скрипкой, то старинным хрустальнопевучим клавесином, то мелодичным английским рожком, то сладкострунной арфой, то колокольчикозвонной челестой, то многоголосым органом, а иногда вообще не могла опознать в себе инструмент, из которого губы и руки виртуозного маэстро извлекали настолько прелестные и возвышенные звуки, о способности порождать которые сам инструмент, будь он наделен разумом, не мог себе представить даже в самых радужных мечтах. Нечто подобное бывает, пожалуй, лишь в спорте, когда, например, футболист в пылу азарта забивает невозможный, немыслимый решающий гол, повторить который впоследствии, находясь в здраво-спокойном состоянии души, не может уже нигде и никогда, несмотря на все старания, даже во сне...
   Но в случае нашей героини до решающего гола было еще далеко...
   Искусник Загрей, знавший все тайны женского тела, приступать к главному пока не спешил. Пережитые Леной в течение часа десять оргазмов, он рассматривал не столько как игру и демонстрацию своих нечеловеческих способностей, а, прежде всего, как необходимую предварительную настройку-подготовку "пациентки" к будущим испытаниям, как неизбежную прелюдию-увертюру в преддверии главного действия. Именно поэтому он ни разу даже не попробовал войти в трепещущее, разогретое до невиданного накала, манящее тело девушки, и все чудеса, которые он сотворил с естеством своей новой любовницы, были совершены обычными человеческими инструментами - ладонями и пальцами, губами и языком, хотя и с нечеловеческим мастерством.
   Лене, конечно, уже хватило, и даже с лишком хватило, поэтому она с благодарностью восприняла остановку чарующего действа и плавно растеклась по пурпурному покрывалу в полном расслабленном изнеможении. Её тело покрылось розоватыми пятнами, короткие темно-русые волосы насквозь вымокли от пота, а ноги стали липко-влажными от обильно изливавшейся из чрева смазки. Но даже в этом изнеможенном виде Елена была очаровательна и по-прежнему желанна... А там, где соки ее тела пролились на нежное полотно материи, к её восхищенному удивлению оказались не привычные влажные пятна, а островки скромных цветов всех оттенков радуги - красные гроздья гиацинтов, оранжево-белые звездочки земляники, желтые мини-солнца мать-и-мачехи, голубые капельки незабудок, сине-желтые лопасти анютиных глазок, фиолетовые крылышки фиалок, белые "слезки" ландышей...
   Видя утомленное состояние партнерши по утехам, любвеобильный чародей предложил сделать перерыв, чтобы отдохнуть, выпить и поговорить, поскольку, как он прекрасно знал, у девушки родилось и еще больше родится многообразных вопросов, бегущих по следам столь редкостно-волшебных событий. Лена, вдоволь испившая сладострастного счастья, охотно согласилась принять столь необходимую передышку. Заручившись её ожидаемым согласием, Загрей лихо свистнул, и через минуту из окружающего тумана соткался не менее красивый, но несколько более мужественный, едва одетый юноша с подносом в руках, на котором стояли два фужера и почти черная бутылка с голубой этикеткой и желтыми буквами на французском языке. Поставив поднос в ногах у чародея, юноша сначала наградил завидующим мимолетным взором Лену, а потом вопросительно взглянул на хозяина и нехотя вымолвил:
   - Я могу идти, господин?
   - Спасибо тебе, Ганимед! - поблагодарил Загрей услужливого юношу и небрежным жестом ладони велел ему удалиться. - Это настоящее французское шампанское, - уже обращаясь к Лене, пояснил он. - "Мадам де Варанс" десятилетней выдержки. Уверен, такое ты еще не пробовала...
   - Мадам де Варанс? Впервые слышу и... вижу тоже впервые, - откликнулась Кострова, начинавшая уже постепенно приходить в себя после беспрецедентного секс-марафона.
   - Уверен, тебе понравится. Что-то я к нему пристрастился в последние годы, а вот старое вино меня разочаровало - часто отдает горечью, пусть и едва различимой, но все же не очень вдохновляющей.
   - Слушай, раз мы решили поговорить, может ты пояснишь, кто ты, где мы, зачем всё это?
   - Кто я? А ты не догадалась? Или... впрочем, вижу, что тебе очень трудно поверить в реальность всего этого.
   - Ещё бы! Ты бы поверил на моем месте?
   - На твоем месте я ещё успею побывать, как, впрочем, и ты на моем...
   Увидев на милой мордашке собеседницы, в её распускающихся карих глазах застывающее немое удивление, кудесник поспешил вернуться к предшествующим вопросам.
   - Сначала хочу тебе напомнить, что любопытной Варваре кое-что оторвали, поэтому, прошу, не требуй от меня больше, чем могу открыть, - размеренно молвил маг. - Спрашивать можешь обо всем, но отвечу я так, как сочту нужным, и предоставлю столько сведений, сколько вправе предоставить, сколько тебе допустимо знать. Поверь, все ограничения - только ради твоей безопасности и твоего же покоя. Ну, как, Алёнушка, согласна?
   - А разве я могу не согласиться? - возмутилась Кострова.
   - Как ни странно, можешь, почему нет? Но... но я тебе не советую...
   - Опять обольешь жидким азотом? - заехидничала девушка.
   - Чем-чем? Жидким? Азотом? - демонстративно удивляясь, вымолвил Загрей.
   - Ну, той дрянью, из-за которой я чуть не лишилась кожи. Еще там, на острове...
   - Дрянью говоришь? - чуточку сердясь, переспросил маг, а затем неожиданно стал назидать. - Ну, милая, слова надо выбирать. Слово - это сила, и сила небезопасная, способная обернуться либо спасением, либо жестоким наказанием для любого, кто его неосторожно выронил изо рта. А знаешь ли ты, - продолжал наставлять кудесник, - что за напёрсток той дряни иной твой соплеменник мог бы выложить не один миллиард зеленых бумажек, которые у вас зовутся долларами США и которые так нынче популярны в вашей стране?
   - Неужели? - пристыженным тоном удивилась девушка.
   - Именно так, - подтвердил Загрей.
   - Пон-я-тно, - протянула среднюю букву Лена и, пуще прежнего стыдясь, даже слегка розовея лицом, добавила: - Я постараюсь быть со словами осторожнее. Обещаю...
   - Надеюсь... Да, итак, ты спрашивала, кто, где и зачем, верно? - продолжал беседу чародей.
   - Абсолютно так! - нетерпеливо выпалила Кострова.
   - Так вот, позволь мне начать с конца. Итак, ты спрашиваешь "зачем". Но ведь ты сама просила помощи высших сил! Вот и напросилась, накликала приключений на свою... ну, не будем сквернословить...
   - Но зачем, скажи, надо было везти меня сюда?!! - требовательно настаивала на сатисфакции юная особа, уже забывшая про стыд и приходившая все более и более в себя после перенесенных вдохновенных минут оргиастического счастья.
   - Хорошо, попробую пояснить. Ты читала Булгакова, того, что Михаилом Афанасьевичем величают?
   - "Мастера и Маргариту"? - уточнила девушка.
   - Угу... - согласно кивнул юный маг.
   - Даже дважды читала, и последний раз всего полгода назад. И что? - предчувствуя некий подвох, несколько более робко и тихо произнесла Елена.
   - Раз читала, то тогда скажи мне, зачем Маргарите надо было лететь на шабаш бог весть куда? Ведь ей потом всё равно пришлось возвращаться в Москву на бал, устроенный Воландом?
   - Знаешь, Загрей, как ни странно, я думала об этом, и немало, - с гордостью похвасталась Алена.
   - Ну-ну, интересно-интересно, что же ты надумала, моя менада? - с неподдельным интересом, пристально уставившись в глаза девушке, спросил юноша.
   Увидев заинтересованность собеседника и вновь встретившись с его магнетическим взглядом, Лена почувствовала легкое головокружение, сопряженное с намеком на новую порцию спазмов в низу живота. Но усилием воли отвела глаза - похоже, она стала привыкать к харизматической красоте собеседника, - и продолжила с довольно-горделивым видом:
   - На мой дилетантский взгляд, сцена полета, начиная с оставления Москвы и заканчивая возвращением в оную, включая и события собственно шабаша, совершенно лишняя!
   - Вот как? Право, неожиданная точка зрения. Ты меня заинтриговала, продолжай...- побуждал к литературным экспромтам юную библиофилку Загрей.
   - Дело в том, что она не несет никакой сюжетно-смысловой нагрузки, т.е. выпадает из общей фабулы, и никак не связана с последующим развертыванием интриги романа, - говоря уверенно и четко, на одном дыхании, и все больше проникаясь сознанием собственной исключительности, разъясняла девушка. - Спрашивается, зачем Булгаков её включил? Думаю, что причин тут несколько... Во-первых, эта сцена очень красива, точнее, кинематографична, думаю, что автор испытал огромное наслаждение, представляя себе полет обнаженной Маргариты, танец беснующихся русалок, ну и так далее в том же духе. Поэтому если кто-то, наконец, решится снять по роману полнокровный фильм, то эта сцена будет занимать в нем одно из центральных мест.
   - Браво, милая Алена! Ставлю вам "отлично" за ваш монолог, выдержанный в лучших традициях мировой литературной критики. Ты очень права насчет кинематографичности! Бьюсь об заклад, что при первой же экранизации романа все будет именно так, и эту сцену снимут много красочнее и ярче, чем те блеклые, скупые тона, в которую её вырядил Булгаков. Думаю, за это надо выпить, а то вино давно уж стынет... - и Загрей нарочито медленно стал разливать шампанское в самые обычные фужеры - продолговатые по форме и малиново-фиолетовые по цвету стекла...
   - Твое здоровье, дорогой Загрей! - подняла свой бокал Елена, ловко чокнулась с соседом по пурпурному ложу, стараясь не прилипать к лицу собеседника глазами.
   - И твоё, Хелена! - ответил встречной любезностью прелестный чародей. - Ну, так на чем мы остановились? Что там на второе?
   - Так вот, во-вторых, я полагаю, что картина полета и шабаша была написана Булгаковым заранее, отдельно, возможно, что для иной сюжетной линии, которая так и не была реализована в окончательном варианте романе, оказалась, так сказать, тупиковой, но поскольку сцена была красивой, живописной, то автор её включил как умел, но все-таки добиться полной органичности не смог, и сцена все равно выпадает, ибо никак не связана ни с тем, что было до, ни с тем, что воспоследует после.
   - Ты закончила? - после непродолжительной паузы поинтересовался юноша.
   - Да, пожалуй, пока ничего не добавлю...
   - Но позволь, Элен, как же тогда быть со словами козлоногого, который говорит Маргарите, что она посвящена?
   - Разве там есть такие слова? Неужели я их пропустила? - обескураженная своей ошибкой, мирно промолвила девушка.
   - Нет, Элен, ты не ошиблась. В известной редакции нет таких слов, но они непременно были бы там, если бы... - но тут кудесник замолчал, поднял глаза к звездам и шепотом произнес: - А все же никак не могу понять, почему он так не жаловал звезды и так боготворил Луну? Ведь звезды много красивее этой блеклой бледной Луны? Согласна?
   - Пожалуй... Звезды мне понравились, я их надолго запомню. А ты не знаешь, на них есть жизнь?
   - Нет, там же жарко, даже горячо!
   - Ну, ты не так понял, Загрей! Я имела в виду на планетах вокруг других далеких звезд!
   - Точнее надо изъясняться, милая!... Так вот, на чем мы остановились? Ах, да, мы говорили про слова козлоногого и про то, что в романе их нет, но они там были бы, если бы... Или ты про жизнь на звездах хочешь знать?
   - Блин, ты издеваешься? Я и про то хочу, и про это... - раздраженно молвила девушка.
   - Да, проблема в том, что Булгаков не успел до конца отредактировать третий вариант романа, - пояснял Загрей, - остановился за десять страниц до сцены полета, а вот если бы успел, то непременно бы переработал бы всю двадцать первую главу, сделал её осмысленной и необходимой!
   - И потому истинная причина полета на шабаш Маргариты осталась тайной! - заключила Кострова, сделав акцент на слове "тайна".
   - Ну, почему. Она ведь купалась в реке, и долго, а потом еще и шампанское пила...
   - Надеюсь, оно было не хуже того, что пьем мы с тобой?
   - А мы с тобой пьем?! Что-то я не заметил... Дай-ка налью... - и Загрей потянулся к бутылке, чтобы снова выпить с юной гостьей за её и свою удачу.
   - Похоже, что ты меня заманил сюда тоже только ради шампанского. Что, не с кем было выпить? - чувствуя, что после второго бокала уже хмелеет, несколько развязно и вместе с тем соблазнительно произнесла слегка заплетающимся языком Кострова.
   - Ты догадлива! Без сомнения, это так! - широко улыбаясь и всем видом показывая, что лжет, ответствовал чародей, а потом, резко сменив шутливый тон на серьезный, добавил: - На самом деле, Маргарита на шабаше, конечно, не только пила шампанское и не только купалась в реке, и, безусловно, не ради этого она летала! Всё проще и прозаичнее, если припомнить, что все ведьмовские собрания заканчиваются повальным всеобщим и беспорядочным сексом, то ясно, что Маргарита летала ради того, чтобы вступить в плотскую связь с самим Хозяином и она, без сомнения, сделала это. Ты, конечно, спросишь, зачем ей надо было ему отдаваться? Отвечаю: чтобы получить от него помощь в спасении Мастера, ведь не думаешь же ты, что Он будет помогать за так? Но написать об этом Булгаков, разумеется, не решился, он вообще боялся всякой эротики, а уж такой - с самим Люцифером - допустить просто не мог!
   - Постой, но ведь все это плод фантазии автора романа - и Маргарита, и Воланд, и шабаш! Разве не так? - не слишком уверенно попробовала уточнить Алена.
   - Глупая! Маргарита - не более фантазия, чем ты! Но об этом ты узнаешь позже... не сегодня...
   - Жаль... - посетовала девушка. - Как-то все это прозаично! Неужели Сатана ничем не лучше остальных мужчин и помогает девушкам только через постель?! - и, не дожидаясь ответа, тут же продолжила: - А как насчет того, где и кто?
   - Хорошо, я отвечу, - оперативно откликнулся Загрей, - но только при условии, что ты больше не будешь называть Его Сатаной или Дьяволом! Идет? Обещаешь?
   - Обещаю... Но как же его называть? Уж не чёртом ли? - полюбопытствовала Елена.
   - Ни в коем случае!!!
   - Отчего же? - поднимая от удивления дуги бровей все выше, стараясь приобщиться к свету истины, выспрашивала Кострова.
   - Лена! Никакого Дьявола, никакого Сатаны, никакого чёрта нет, не было и, надеюсь, никогда не будет!!!
   - Как??? Ты же сам только что сказал, что Маргарита была и что она трах... пардон, занималась любовью с Ним!
   - Стоп-стоп! Я говорил, что она имела связь с Хозяином, он же Воланд, и не более того! - энергично запротестовал Загрей. - А Воланд и Сатана - это нечто совершенно различное!
   - Разве? Но ведь Булгаков прямо отождествляет Воланда с Сатаной? Значит, он опять ошибся?
   - Не совсем. Его заставили их приравнять, но бдительный читатель поймет, что Воланд никакой не Сатана и не Дьявол, если под Сатаной, конечно, понимать духа зла! И, спасибо Михаилу Афанасьевичу, он сделал все возможное, чтобы показать это различие!
   - Ну, бог с ним, с Воландом, - устав от все новых тайн и загадок, поспешила сменить тему Кострова, - лучше скажи, где мы?
   - Мы на планете Земля... - начал Загрей.
   - Это радует, - тут же откликнулась Елена, - но нельзя ли поточнее?
   - Охотно, - согласился юный кудесник, - но не уверен, что это знание тебя обрадует. Но, так и быть, удовлетворю твое любопытство! Так вот, мы находимся на высоте примерно пять тысяч футов над уровнем моря, в Греции, на земле древней Беотии, недалеко от Фив, на горе, чье древнее имя - Киферон. Ну что, довольна?
   - Пять тысяч футов? Это что-то около полутора километров, верно?
   - Верно, и потому здесь довольно прохладно, градусов на 10 ниже, чем внизу на берегу Коринфского залива, но ты не чувствуешь холода, ведь так?
   - Да, странно, не чувствую... Это все из-за той дря... Ой, прости-прости, Загреюшка, больше не буду... Я хотела сказать из-за той жидкости, которой ты окатил меня и едва не превратил в ледышку.
   - Да, конечно, из-за неё, только это не жидкость, а священная сурья, она действует как скафандр - слипается с телом, образуя на коже тончайшую пленку толщиной в один ангстрем, причем человек все чувствует, сохраняется нормальный воздухо- и водообмен, а также оптимизируется теплообмен - излишнее тепло улетучивается в атмосферу, а необходимое остается при себе, эта же пленка защищает от солнечной радиации, ультрафиолета и прочих неблагоприятных излучений.
   - Нанотехнологии, верно?
   - Ну, конечно, умница моя! Все по науке! - радостно откликнулся маг, а потом более серьезным тоном добавил. - Только эти технологии известны были еще тысячелетия назад. Вспомни, легендарного Ахилла и подумай, отчего он был неуязвим для врагов... Так на чем мы остановились?
   - Мы говорили про то, где мы находимся, и ты сказал, что мы на какой-то горе, кажется, Геликон называется и...
   - Киферон... - поправил маг.
   - Да, Киферон... На высоте полутора километров... Слушай, но откуда же здесь снег, среди лета-то, ведь полтора километра - это же не высоко?
   - Специально постелили в преддверии нашего прилета для обеспечения мягкой посадки!
   - Серьезно?
   - Как никогда! - с умным видом ответил Загрей.
   - Так ты чародей или ученый? - вновь заинтриговалась Кострова.
   - Ну, вот мы и перешли к последнему вопросу: "кто?", но давай, все же, сначала выпьем, а то еще даже пол-бутылки не осилили!
   - Хочешь меня споить? - чувствуя скорое приближение новой волны сладострастия, кокетливо спросила девушка. - Что ж, валяй! За кого будем пить? Или за что?
   - За твое успешное возвращение домой! - выпалил Загрей, и через несколько мгновений вновь зазвенели бокалы.
   Осушив свой фужер, Лена снова почувствовала интенсивное желание, которое нарастало с каждой секундой. Тело её само собой, к пущему удивлению её затуманивающегося сознания, прыгнуло в объятия кудесника, но все же перед тем, как слить свои уста с пухлыми ярко-алыми губами Загрея, Лена успела все же спросить:
   - Кто же ты, прелестный мальчик?
   - Кто я? - мягко улыбаясь, переспросил юноша, нежно целуя её уста. - А ты еще не догадалась? Ну, ладно, не буду тебя томить. Так вот, слушай же, моя любопытница, я - часть той силы, что вечно хочет блага, но вечно зло творит в отместку за грехи...
   Ответ нисколечко не удивил Елену - она была готова услышать именно такое признание... Но обдумать, что же это значит, она не успела, отдавшись новому потоку любострастной похоти. И в самый последний миг, когда еще горел светильник разума, лишь успела почувствовать, как кто-то завязывает ей глаза тем же шелковым черным шарфом...
  
   Очнувшись, Лена, еще не успев открыть глаза, отчетливо поняла, что с ней что-то не так - она явно ощущала себя в чужой (хотя и чистой) тарелке, проще говоря, не в себе. Она почувствовала, что прежняя её природа потеряна (или похищена, причем, наглым образом), а приобретенная новая неуютна и чужда, словно новое, ни разу не одеванное платье. Чьи-то нежные руки, еще более тонкие, чем уже полюбившиеся руки Загрея, развязали шарф, прервав плавное скольжение её мыслей, и когда лукавые синеглазки распахнули, наконец, оборки ресниц, то удивлению их не было предела. Рядом, по правую руку, близко-близко, но не то, чтобы совсем уж вплотную, загадочно улыбаясь, приоткрыв пухлые губы, блестящие словно отшлифованный металл, лежало до боли знакомое, самое близкое и родное, но вместе с тем чужое, ранее не виденное так, существо, и не просто существо, а человеческое и, без всякого сомнения, существо женское, смотревшее прямо ей в глаза с надменной улыбкой... Прошла секунда, другая, третья... и только тут до Лены стало доходить, что незнакомка очень похожа на нее, едва ли не копия, но, кажется, несколько улучшенная или... или же это именно ее собственное тело, миллионы раз виденное в зеркале и на фотках, но теперь представшее в трех измерениях, и только поэтому кажущееся не совсем ее... А существо, не снимая с физиономии наглой улыбки, приподняло голову и её, Лениным, голосом, звучавшим однако чуть более хрипло, низко и, в целом, неприятно, произнесло: "Ну, как я тебе, крошка?" Лена смогла только полушепотом буркнуть: "Да ничего...". А существо продолжало все так же игриво и задиристо: "Ну, скажи, я тебе нравлюсь? Ну, погляди на мои глаза, потрогай мои груди... Правда, я классная телка? Ну, что же ты молчишь?" И не дожидаясь очередного робкого подтверждения со стороны девушки, существо крепко взяло Ленину руку и положило к себе на грудь: "Вот видишь, они настоящие... Сожми же покрепче, не бойся, мне не будет больно... Ну, как, что ты чувствуешь?" К своему ужасу Лена действительно почувствовала, почувствовала нечто такое, что никогда раньше не чувствовала: ей было приятно сжимать эту грудь, и не только сжимать, но... Стоп-стоп, что же это, что стало с ее рукой? Господи, что же с рукой? Кажется, это не совсем ее рука, нет-нет, совсем не ее, и это новое, прежде не веданное, чувство вздутой плоти между ног, плоти, готовой лопнуть, вырваться наружу...
   Резкая, острая как бритва, мысль полоснула её сознание, настолько сильная, что Лена как ошпаренная вскочила с ложа и стала себя разглядывать и ощупывать: в первые секунды хаотично, потом методично... И как же она сразу этого не поняла! Это же не ее плоть, не ее туловище, руки и ноги, да и голова, конечно, тоже... Это именно его, Загрея, тело - мужское, молодое, красивое, мускулистое, здоровое, со всеми необходимыми атрибутами, включая и главный, упруго вздымающийся от низа лобка до самого пупка или даже чуть выше...
   - Что ты сделал со мной, Загрей!?? - обращаясь к существу с укоризной, но без толики гнева, спросила она не своим голосом того, кто, как она теперь поняла, беспардонно занял "храм ее души", поместив хозяйку последнего в свою величественную "хижину".
   - То и сделал, что видишь! - ответило ее контральто, некогда бывшее таким родным, а теперь вероломно похищенное, и продолжило: - Разве ты не мечтала побыть мужчиной? Разве не ты год назад на семинаре по психологии с пеной у рта доказывала, что быть мужчиной лучше и легче? Ну, вот и получила: за что боролась - на то и напоролась...
   - Да разве ж я тебя упрекаю! - миролюбиво отвечала девушка бархатистым баритоном. - Ты прав, я всегда мечтала быть мужчиной, именно таким обольстительным, как ты, чтобы все девчонки приходили в трепет только от одного моего взгляда... Ты надолго даешь мне напрокат свое "имущество"?
   - К сожалению, надолго не могу. Сложно объяснять. Тело не игрушка, а наши тела не идентичны по массе, так что моей душе тесновато в твоем, а вот твоей должно быть просторно, чувствуешь?
   - Что-то не очень...
   - Ну, и ладно... Не будем терять время, давай, иди ко мне, - и Загрей, теперь уже в женском обличье, откинулся на спину, закрыл руками лицо, согнул ноги в коленях и неприлично широко развел их, выставляя напоказ красноту щели...
   Первые движения Лены были наивны и беспомощны. Она барахталась на теле Загрея, а ствол пениса, обретший предельную упругость, так и не мог найти вход... Загрей же упорно делал вид, что ничего не понимает и никак не хотел помочь... Через минуту бесплодных попыток Лена прорычала:
   - Ну, что, сложно взять в руку и вставить куда надо?
   Но Загрей только улыбался и повторял:
   - Не спеши, родная, не нервничай, все у тебя получится!
   Пришлось Лене сначала найти знакомую дырочку рукой, и тогда действительно все получилось... Дальше все было проще: Лена быстро вошла во вкус, раз от разу все сильнее вонзаясь в свое же собственное чрево... Она чувствовала как нарастает нетерпение в ее новом органе, как хочется ему все сильнее разрешиться от странного бремени... но что-то не выходило, и хотя она двигалась все быстрее и настойчивее, напряжение не спадало... и остановиться было нельзя, но и двигаться дальше было все тяжелее... Минут через 15 бесполезных попыток Лена откинулась в изнеможении:
   - Ничего не получается. Не могу, не могу...
   Загрей успокаивал:
   - Ничего страшного, со всяким бывает... Отдохни и попробуй снова. Наверное, ты выпила лишнего, вот и не получается.
   Обиднее всего было то, что Загрей говорил почти те же самые слова, что и Лена некогда говорила своему Андрею, когда он по пьяной лавочке вот так же не мог закончить... "Да, нелегкая эта работа - женщину ублажать!" - наконец призналась она сама себе... Но и вторая, и даже третья попытка оказались безуспешными... Тут и смазка закончилась у Загрея-женщины...
   - Ну, и что ты этим хотел сказать? - недовольно прошипела Кострова. - Ты же специально все так подстроил, чтобы я не могла кончить! Но зачем?
   - Чтобы ты знала, милая, только и всего. С мужчинами такое бывает довольно часто... - перейдя на серьезный тон, увещевал Загрей. - Лучше скажи, что ты чувствуешь, сейчас, чисто физиологически?
   - Да хреново мне, сам знаешь! - довольно дерзко отвечала девушка. - Все болит, особенно эти, ну, как их... ну, вообщем, понимаешь...
   - Яички, наверное?
   - Ну, да... Сделай же что-нибудь? Возьми в... рот ... что ли... если не... брезгуешь...
   - Ты точно этого хочешь? - еще более серьезно спросил кудесник.
   - Да, конечно, а ты?
   - И я...
   Но издевательства, оказывается, только начинались... Загрей упорно сосал либо слишком вяло, либо слишком однообразно... Но когда все же конец приближался, он вдруг останавливался и со словами "Надо передохнуть" делал роковую паузу... Но упрекать его Лена не смела, и причина ее робости была одна: она узнавала в нем себя, пусть и в несколько гиперболизированном, преувеличенном и утрированном, доведенном до крайности виде, но это было именно то, что она иногда вытворяла с мужчинами, пусть и не так изощренно...
   - Хорошо, милый. Я все поняла. Я больше не буду. Умоляю, позволь мне разрешиться от этой муки, прошу тебя, очень прошу, - попросила в конце концов Лена.
   - Ты уверена, что все поняла? - уточнил Загрей.
   - Да, уверена, и больше так не буду, давай же, заканчивай...
   - Хорошо. Я верю тебе, Лена, - серьезно-торжественно заключил маг и приступил к "последнему штурму"...
   - И это все? - только и спросила Лена, когда "нефритовый стержень" закончил в радостном изнеможении трепыхаться во рту Загрея, орошая его животворной жидкостью.
   - Да, это все... Конечно, бывает и поярче - тут многое зависит от продолжительности воздержания, но в целом не намного слаще, - пояснил кудесник.
   - И ради этого мужчины за нами охотятся? Совершают безумные поступки, разбрасывают деньги, заваливают подарками? Все ради этих жалких секунд облегчения?
   - Да, в основном ради этого... Конечно, кроме физиологии есть еще и психология, но в целом, конечно, только ради этого... Тебе сложно это понять...
   - Да нет, я то как раз и понимала это, но сейчас, наконец-то, пережила на себе...
   - Что ж, рад за тебя, кисенок мой. И теперь последний вопрос - во сколько раз это удовольствие меньше, чем то, которое ты получала, будучи женщиной?
   - Во сколько? М-мм-мм... - Елена воздела глаза вверх, к звездному голубому небу, то ли что-то считая, то ли вспоминая...
   - Раз в десять как минимум! - наконец уверенно выпалила она. - А ты как считаешь?
   - Я? Лучше я расскажу тебе историю про известного прорицателя. Надеюсь, ты читала "Одиссею"?
   - Обижаешь! И даже "Илиаду", правда, не совсем до конца... - горделиво удостоверила девушка. - Ты имеешь в виду слепого прорицателя?
   - Ага, - с улыбкой согласился кудесник.
   - Блин, как же его звали... Конхис? Нет... Влахис?... Блин, не помню!!! - стала усиленно копаться в памяти девушка - как ни странно, хотя череп был не её, а вот мозг или, на худой конец, его содержимое - было точно ее собственное.
   - Может, Калхас? - поспешил на помощь Загрей.
   - Калхас... Знакомое имя... Но...
   - Калхас отправил на эшафот невесту Ахилла, Ифигению, когда войско греков не могло отправиться на завоевание Илиона, а мы же говорили про "Одиссею", верно? - проявил в очередной раз свою эрудицию юный маг.
   - Эврика! - прокричала Елена, подпрыгивая на месте и сжимая кулаки. - Вспомнила! Его звали Тиресий! Именно он помог Улиссу выбраться из Аида! Ты его имел в виду?
   - Разумеется... Но история короткая... Однажды Зевс и его супруга Гера, - приступил к новой байке кудесник, - поспорили, чье удовольствие в сексе больше - мужчины или женщины, а за ответом обратились как раз к Тиресию - он тогда был еще молод и полон сил, но, главное, семь лет жил в обличье женщины...
   - Это за что же его так? - прервала рассказ девушка.
   - Ну, долгая история, шел по лесу, увидел сношающихся змей, ударил их палкой и... это не понравилось местной нимфе и она наказала его таким вот странным образом...
   - Ясненько, и чем закончился спор? - Елене не терпелось узнать ответ.
   - А тем, что Тиресий почти согласился с тобой, заявив, что удовольствие женщины в девять раз круче, чем наслаждение мужчины!
   - Неужели? Как мало изменился мир... - посетовала Елена.
   - И не говори! - согласился маг. - Но на этом история не закончилась. Слушай дальше... Так вот, выслушав ответ Тиресия, Гера и Зевс решили его... Впрочем, как ты думаешь, кто из богов наказал его за такой ответ, а кто, напротив, наградил?
   - Ой, ты издеваешься? Сначала замутил мозги, а теперь я должна думать? Не буду! Скажу наугад! Гера наказала, а Зевс вознаградил!
   - Ты права, моя Мессалина! - радостно подтвердил Загрей. - Именно так! Гера лишила его зрения, а Зевс даровал дар пророчества! Только вот я не пойму, отчего же тогда женщины, раз они в девять раз счастливее нас в постели, не хотят секса во столько же раз сильнее и чаще?
   - Ну, это просто! - отозвалась девушка, оставаясь по-прежнему в обличье мужчины. - Девушка хотя и ловит больше кайфа, но вот довести ее до оргазма в 30 раз сложнее, чем это сделать с мужчиной! И... к тому же... далеко не всякий способен это с ней сделать... Одним словом... Как бы это объяснить... Удовольствия она ловит больше, но получает она его много реже, чем вы, мужики... Потому и не хочет она секса так часто и так сильно...
   - Пожалуй, я с тобой соглашусь, киска моя... - подытожил разговор кудесник и тут же с улыбкой предложил: - Давай что ли еще выпьем, а?
   - Давай, только вот отлежусь чуть-чуть... - Лена внезапно отвернулась, повернулась на бок, подогнула ноги, свернувшись в клубок, натянула на себя невесть откуда взявшееся верблюжье одеяло, закрыла глаза и тут же окунулась в сладко-прелестный и глубокий сон без сновидений.
   Глава 11. Легенда о Дьяволе
  
   Можно ли описывать словами то, что имеет отношение только к чувствам? Способен ли наш "великий и могучий", но на самом деле - и это знает любой писатель, поэт или философ - весьма скудный, бедный и убогий русский язык выразить и передать хотя бы с некоторой долей правдоподобия то, что случается на вершинах страсти, на тех горных пиках, где уже совершенно нечем дышать, где в яростном тигле сталкивающихся, набегающих друг на друга волн-переживаний душа сплавляется с телом, чтобы потом содружно взорваться, разлететься, распадаясь на атомы, а затем снова соединиться, слиться в одно под действием странной силы любви-притяжения, но уже так, что тело приобретает невесомость и легко выходит из себя, становясь душой, а душа насыщается настолько сочным и полновесным удовольствием, что превращается в тело?!
   То, что после третьего бокала вина проделал Загрей в течение нового часа со своей "жертвой", не могло и сравниться с тем, что было раньше, с теми десятью оргазмами, которые теперь показались бы Лене - будь она способна понять, что с ней происходило, - смешной и жалкой пародией на настоящее удовольствие. Если сказать, что удовольствие умножилось в сто или тысячу раз, это будет и преувеличением, и ещё более - преуменьшением. Просто здесь нельзя говорить "больше - меньше", "лучше - хуже", "слаще - горше", просто нельзя сравнивать. Все было иным, другим, новым и более совершенным. Но, главное, иным стал сам чародей. Он отбросил свой человеческий облик, точнее человеческую плоть, скинул словно ненужный мешающий хлам, словно скафандр, лишающий тело и чувствительности, и свободы передвижения, будто это была вовсе и не плоть, а некая прорезиненная, силиконоподобная оболочка. И став таким образом бесплотным, но оставаясь безусловно телесным, Загрей приобрел невиданную свободу - свободу перевоплощения, свободу действия и, главное, полную свободу доставления удовольствия.
   Он мог становиться то плотнее золота и тверже алмаза, то разреженнее воздуха и мягче воды, он мог свободно и моментально менять вес, форму и размеры тела, его температуру и характер поверхности, он приобрел способность растекаться, раскатываться тончайшим невидимым слоем, и этим невесомым покрывалом окутывать партнершу и проникать внутрь неё так, чтобы всей поверхностью тела и каждым квадратным миллиметром кожи, каждым внутренним органом, каждой клеточкой в отдельности она чувствовала как по мириадам капиллярам в него, в нее, в них втекает беспредельная нега космической энергии Вселенской Любви.
   Наслаждение было таким сочным, таким всеохватывающим и непомерным, что если его раздать всем женщинам мира - каждой по ночи безумной любви - то остаток был бы ничуть не меньше, чем исходное удовольствие, ибо отнимая конечное от бесконечного, мы ничуть это бесконечное не умаляем. То, что Лена могла вместить эту бесконечность, и не просто вместить, но, пропустив через себя, смогла выйти из нее живой и невредимой, сохранить в целости свое тело и свой рассудок объясняется только тем, что кудесник-Загрей вовремя подпоил её чудесным вином, преобразившим, пусть только и на короткое время, её природу из смертно-человеческой в божественно-вечную, которая только одна и способна вмещать бесконечное.
   Но главным приобретением Лены, о котором ей предстояло узнать позднее, уже после возвращения, стало глубочайшее ведение, сакральное божественное знание природы и сущности Наслаждения, и знание не абстрактно-теоретическое, а именно практическое, прикладное знание-умение это Наслаждение видеть, находить, получать, вызывать, разжигать, давать, умножать, распространять, уплотнять. И хотя она ничего не помнила с того самого момента, когда почувствовала шелк шарфа на своих глазах и вплоть до прихода в чувство на том же пурпурном атласном ложе, усеянном проросшими сквозь него благоухающими цветами, Лена понимала, что с ней случилось что-то невиданное, что она приобрела что-то сверхважное, нечто очень ценное, чем следует дорожить, хранить и, самое главное, что надо не закапывать в себе, а нести в мир, причем отдавать совершенно бескорыстно. Правда, что именно она должна хранить, беречь и раздавать "за так" Лена не понимала, она лишь чувствовала, что отныне в её душе и теле будет жить нечто новое, неведанное, божественно-прекрасное, и что теперь у нее есть долг перед людьми, особая миссия, которую ей надлежит исполнять, вне зависимости от того, будет ли ей это приятно или нет.
   Но сейчас, когда она только-только пришла в себя после очередного испытания, её заботило почему-то не это новое, вошедшее и угнездившееся в самом нутре её естества, а те самые слова чародея, которые врезались в её память так, как внедряется в нашу душу любая навязчивая мысль. Но первый её вопрос все же был не про это:
   - Что со мной было, Загрей? Что ты опять сделал со мной?
   - Именно то, что сделал Воланд с Маргаритой на шабаше, а именно посвятил тебя в тайну.
   - В какую тайну?
   - Об этом говорить не принято, тайна она и есть тайна, то есть то, о чем следует таить молчание, - спокойно-уверенно, даже несколько самодовольно пояснил Загрей.
   - Пон-я-тно, - протянула свое любимое словечко Елена. - И что же мне теперь предстоит? Опять новые испытания?
   - Ты вернешься домой, в свой мир, вернешься сегодня же, а испытания... Вся наша жизнь - одно сплошное, хотя и многоэтапное, испытание, разве не так?
   - Так то оно так, но... все же... что-то не так...
   - Что тебя беспокоит, милая?
   - Да ты! Кто же еще?!!
   - Отчего же? - удивился маг.
   - Ты сказал, что хочешь блага, но творишь зло в наказание за грехи...
   - Точно так. И что же тут необычного? Мне кажется, все так поступают, все стремятся к благу, и почти все так или иначе стараются отомстить тем, кто делает им зло, и не только им... Ну, вот государство, любое цивилизованное государство, разве оно не наказывает бандитов, воров, мошенников, а добропорядочным гражданам старается помогать?
   - Ну, может где-то на Западе и есть такие государства, но вот про наше я такого бы не сказала! - улыбнулась девушка.
   - Всё верно, но согласись, что в идеале должно быть так: добро надо поощрять, зло - наказывать. Что же здесь необычного? - гнул свою линию юный чародей.
   - Конечно-конечно, но все-таки меня что-то беспокоит... Но что?... - тут Лена задумалась, возвела очи к небу, которое уже стало из фиалково-синего превращаться в угольно-черное, а потом, наконец, отыскав нужную идею, выпалила: - Знаешь, меня, похоже, беспокоят твои слова о том, что дьявола нет. И еще я не совсем понимаю, кто такой Воланд. А когда чего-то не понимаешь, тогда чувствуешь себя неуверенно, испытываешь душевный дискомфорт, и он мучит, саднит словно рана от ожога...
   - Хорошо, Лена. Я тебе, конечно, не могу открыть всего. Но про дьявола расскажу, правда, рассказ этот долгий, так что запасись терпением, а я пока организую ужин. Проголодалась, небось? - лукаво поинтересовался маг, предвидя очевидный одобрительный ответ.
   - Спрашиваешь! Опять будем пить вино?
   - Конечно! Как же без него, Леночка! А закусывать будем фруктами. Ты какие больше любишь?
   - Какие? Да, всякие, но больше всего, пожалуй, виноград, но только без косточек, и еще, наверное, персики.
   - Что ж, желание дамы - закон! - и вновь Загрей звонко свистнул, и через минуту появился тот же прелестный юноша с очередной бутылкой заморского вина и огромным блюдом, устланным гроздьями киш-миша поверх крупных бело-розовых персиков сорта "Белый лебедь".
   И пока Лена допивала первый бокал вина и вкушала амброзию персиковой мякоти, глядя в чернеющее звездное небо, Загрей с интонацией таинственности и необычайной важности, придавая каждому слову торжественность и объемность, начал свой рассказ.

ЛЕГЕНДА О ДЬЯВОЛЕ, РАСКАЗАННАЯ

МАГОМ ПО ИМЕНИ ЗАГРЕЙ

  
   "Это очень древняя легенда, настолько древняя, что память о ней давно стерлась в сердцах людей. Но несмотря на это, история эта не только поучительна, но и основана на реальных событиях, так что это даже и не легенда в подлинном смысле слова, а почти быль, лишь немного искаженная, слегка подретушированная пылью веков, пронесшихся над нею словно стая птиц и, конечно, оставивших на её теле следы своих крыльев и когтей.
   Итак, слушай же! В стародавние времена, когда люди жили простой первобытной жизнью среди густых лесов и живописных гор, обильно населенных дичью и всякой живностью, когда основывали свои селения по берегам чистейших озер и полноводных рек, кишащих рыбой и прочей снедью, когда не было ни городов, ни письменности, ни государств с их многотысячными армиями, безжалостными судами и полицией, с тюрьмами, налогами и корыстными чиновниками, когда быть бедным было не стыдно, а богатым - не особенно почетно, однажды в одно совсем немаленькое селение явился некий человек. Был он одет в похожее на балахон черное длинное одеяние, отличное от одежды жителей тех мест и определенно выдававшее в нем чужеземца. На плече у него висела дорожная кожаная сумка, волосы были коротко стриженые, борода отсутствовала, а на вид ему было лет тридцать - не больше.
   Не успел он дойти до главной площади, на которой сельчане обычно проводили сходы-собрания, как его плотным кольцом окружили стар и млад - добрая половина жителей деревни высыпала на улицу, чтобы поглазеть на таинственного пришельца.
   - Кто ты, человече? Зачем пришел? С чем пожаловал? - приступил к настороженному допросу старший из старейшин - высокий и прямой седовласый бородач лет семидесяти.
   - Я - странник, - представился чужеземец, - хожу по свету, чтобы посмотреть мир, узнать новое и самому дать свет знаний тем, кто меня принимает с добром и радушием.
   - Знание знанию рознь, - отвечал ему старик. - Одни знания полезны, несут добро и даруют счастье, другие же, напротив, вредны и губительны. Согласись, что одно дело - владеть светлым искусством возрождения и приумножения жизни, и совсем другое - обладать темным ведением сеяния смерти и вражды?!
   - Осмелюсь возразить тебе, старче, - не соглашался пришелец. - Деление на Свет и Тень - плод отвлеченной мысли. Реальность же сплошь соткана из полутонов, и то, что одному сегодня кажется черным, завтра ему же может показаться серым, а послезавтра и вовсе белым!
   - Нет, чужестранец, добро - всегда добро, а зло - всегда зло, - не унимался старик. - Неужели ты согласишься с тем, что умение умервщлять ничем не лучше искусства оживлять?
   - Ты прав, владыка, - внезапно, к радостному удивлению толпы, согласился чужестранец. - Это - разные искусства, очень разные. Но я не стал бы утверждать, что одно лучше, а другое - хуже. Скорее, первое проще, много проще, чем второе. Но я пришел сюда не для философских бесед, я пришел для дела!
   - Что ж, давай поговорим о деле, - согласился старейшина. - Но учти, что наш спор не закончен. Итак, каким ремеслом владеешь ты, иноземец, какую пользу можешь принести нам?
   - Я искусен во многих ремеслах, - учтиво-степенно пояснил странник. - Десятки сандалий истоптал я по дорогам земли, видал разные народы, посетил сотни селений и, конечно, многому научился. Могу строить дома, класть печи, ковать железо. Работал я и плотником, и гончаром, и шорником, и виноделом. Знаю двенадцать языков земли, а уж наречий и не счесть. И все же моя профессия иная!
   - Так говори же, какая! - грозно потребовал старик.
   - Я - лекарь! И это мое главное ремесло, мое призвание и моя судьба, владыка! В искусстве врачевания - не буду скромничать - мне нет равных среди людей! Поэтому именно для этого я и пришел к вам!
   - Похвальное искусство и очень нужное, - согласился старик. - Значит, ты можешь избавить нас от многих недугов?
   - Надеюсь, - подтвердил пришелец. - Чудес не обещаю, но всё, что в моих силах, сделаю!
   - Но, ты, наверное, знаешь рецепты сотен снадобий?
   - Тысяч! - вежливо поправил старика чужестранец.
   - И среди них, наверное, есть и яды?
   - Без всякого сомнения и это я ведаю! - гордо-бесстрашно согласился лекарь.
   - Значит, ты без особого труда можешь отравить, отправив в мир духов, весь мой народ? - беспокойно вопрошал старейшина.
   - Могу, владыка, и сотней разных способов!
   Роптавший, шумевший доселе народ внезапно затих, словно очарованный той наглой и раскованной смелостью, с которой иностранец говорит о таких ужасных вещах. Казалось, что притихли не только люди, но даже собаки, даже деревья замолчали, будто повинуясь неведомой силе, источаемой незваным гостем. И пока глава рода обдумывал, что ответить, как продолжить, куда повернуть разговор, таинственный лекарь сам пришел к нему на помощь:
   - Могу, но обещаю, клянусь богами, что никогда не сделаю этого!
   - Мы... мы верим тебе, чужестранец! - умиротворенно проговорил старик и пояснил: - Ты не похож на человека злого и корыстного, в твоих глазах горит желание добра, они наполнены любовью, а потому прими наше приглашение остаться, - и уже более громким голосом, обращаясь к окружающей толпе, окидывая её пламенно-требовательным взором, проревел: - Народ, согласен ты?
   - Согласны... Пусть его... Пускай живет... - одобрительно зашелестела проснувшаяся масса.
   - Что ж! Пусть будет так! - еще более твердо и громогласно заключил старейшина, но вдруг поднял руку вверх, обратив ладонь к народу, и внезапно предложил: - Но сначала пусть докажет свое искусство! Верно, люди?
   - Да... Пусть... - вновь загудела толпа.
   - А ты что скажешь? - обращаясь к внезапно обретенному врачевателю, продолжал вожак.
   - Я готов! Веди! - гордо заявил чужестранец.
   - Хочу предупредить тебя, знахарь, - сменив тон на мягко-заискивающий и уже почти шепотом, чтобы слышал только пришелец, произнес старик: - Работа предстоит непростая. Внучка моя при смерти - вот уж третий день не может разродиться. Поможешь - щедро награжу, умрет - милости не жди. Итак, берешься?
   - За тем сюда и шел, владыко! Берусь, и поспешим!"
  
   Тут Загрей остановился, ласково поглядел на Елену:
   - Ну, как, интересная легенда?
   - Начало неплохое, а дальше - посмотрим. Надеюсь, он её спас?
   - О, да, не сомневайся! Ведь в своей суме он носил полный хирургический инструментарий - набор всяких скальпелей, зажимов, пинцетов, перевязочных средств, а в голове - огромный багаж знаний и бесценный опыт, полученный из самых разных источников, можно сказать, все медицинские знания мира. Так что он спас и девушку, и новорожденного малыша, а потом...
   - А потом она в него влюбилась, под покровом ночи они покинули деревню и жили долго и счастливо в его дворце на острове Буяне! Угадала? - лукаво улыбаясь, поспешила выдать свою версию окончания легенды Кострова.
   - Конечно, нет! Все было не так, а много интересней! Ну, что, продолжать?
   - Я вся - одно сплошное внимание! - глядя уже не на звезды, а в лицо чародею, согласилась девушка.
   - Ну, так вот, - продолжал Загрей. - Старик, помня свое обещание наградить целителя, предложил ему сначала золото, но тот, разумеется, отказался. Тогда владыка решил отдать за него свою старшую правнучку, но той едва исполнилось 10 лет, и лекарь, конечно же, не принял и этот "дар".
   - Значит, его подвиг так и остался без награды? - поспешила вмешаться Кострова.
   - Подвиг? Для него это была легкая работенка! То-то и надо было сделать, как только кесарево сечение, а затем аккуратно зашить шов. Но без награды он не остался.
   - Интересно, и от чего же он не смог отказаться?
   - Старик подарил ему коня, своего самого лучшего, самого резвого скакуна, - рассказывал Загрей, - который затем спас своему новому хозяину жизнь, но до этого эпизода еще далеко. Мы только в самом начале повествования.
   - Так давай, рассказывай дальше!
   - Ну, слушай...
  
   "Шли дни... Наш врачеватель был нарасхват. Спасение внучки вождя произвело на село сильное впечатление, потому к новоявленному эскулапу не иссякал поток посетителей. Скоро весть о чудесных способностях целителя разнеслась по окрестным деревням и весям, и в селение стали прибывать убогие со всей округи - сначала из ближней, а потом и из дальней. Лекарь поселился в небольшом домишке, который некогда, до постройки просторной усадьбы, был вотчиной самого главы рода. Вот уже год эта хатка, состоящая из махонькой кухонки и чуть более просторной единственной комнаты, пустовала - будто бы нарочно ожидала прибытия важного квартиранта. На кухне лекарь оборудовал мини-лабораторию, где все ночи напролет проводил свои фармацевтические опыты, нацеленные на получение новых лекарств. В комнате же с утра и до вечера принимал больных - и ни один не уходил, не получив хотя бы временного облегчения от своих немощей. Разумеется, у него оставалось время, чтобы самому навестить наиболее тяжелых пациентов, а самые первые предрассветные часы он посвящал сбору целебных трав по берегам речки.
   Денег он, конечно же, не брал. Питался весьма скромно, обычно довольствуясь тем, что вырастало на огороде, и лишь изредка позволял себе взять немного овощей и фруктов у состоятельных клиентов. Мяса и рыбы не ел вовсе, объясняя это тем, что все живое едино, что все мы - и люди, и звери - произошли из единого истока бытия.
   Через две недели со дня прибытия чужестранного лекаря к нему пришел тот же старейшина, но не для продолжения спора и не для предложения новых даров, а с просьбой.
   - Чужеземец, - начал старик, - мы отнеслись к тебе с почетом и уважением и, как оказалось, не напрасно. За несколько дней ты доказал свое могущество, облегчив страдания многих и многих. Теперь мы со страхом ожидаем того дня, когда ты покинешь нас, дабы продолжить свои скитания. Что мы будем делать без тебя? Кому понесем тогда свои хвори, немощи и болячки? И коль скоро твой отъезд неизбежен, то не мог бы ты, памятуя долг милосердия, взять себе учеников, чтобы передать им основы твоего высокого искусства, а нам в их лице оставить надежду на исцеление?
   - Хорошо, - ответил чужеземец, - я возьму учеников, но лишь при одном условии.
   - Говори, целитель! - торжественно потребовал старик. - Я выполню его, если оно не противоречит нашим обычаям.
   - Я возьму в ученики только тех, - заявил знахарь, - кого сам сочту способными к овладению искусством врачевания, ибо оно доступно далеко не всякому и требует сочетания и высокого развития таких качеств, как ум, сноровка, бесстрашие и, главное, желание жертвовать своим эгоизмом ради бескорыстной любви к ближнему. Это и есть мое единственное условие.
   - Хорошо, чужестранец, я принимаю твое условие! - согласился владыка. - Завтра утром, как только твой дом выйдет из тени моего и первый луч солнца проникнет сквозь твое оконце, здесь будут все, кто жаждет стать твоими учениками, а их, поверь, уже немало.
   - Да будет так! - подтвердил решение старейшины лекарь. - Но! - и тут он поднял вверх указательный палец. - Прийти должны все желающие без различия пола, возраста и уровня благосостояния!
   - Пусть так! - согласился старик и энергично, будто ему не 70, а только 40 лет, направился по своим общественным неотложным делам.
   Старик не обманул: на следующее утро, когда замолкли первые петухи и едва испарилась куцая роса с огородных трав, перед входом в домик лекаря собралось около двадцати человек, мечтающих записаться в число учеников знатного эскулапа. Здесь были и зрелые бородачи-мужчины, и взрослые парни, но больше всего безусых юнцов - в основном худых, невысоких, но с глазами, светящимися надеждой. Но одной надежды, одного желания для того, чтобы быть врачом, увы, мало. И наметанный, бывалый взгляд лекаря сразу же среди этих глаз выделил те, чьи владельцы никогда не станут достойными продолжателями его дела. В одних глазах блестела явная тупость, в других - проступала трусость, не поддающаяся перевоспитанию, но больше всего было тех, в которых не горел, не пламенел, не искрился обычно едва заметный, плохо распознаваемый и все же явственно видимый сердечным оком огонек милосердной любви к ближнему.
   Конечно, он не прогнал сразу тех, кто ему не понравился, а предложил всем ряд испытаний: сначала задал несколько несложных загадок, и тех, кто ответил быстрее всех, взял на примету; затем предложил окружить его полукругом, после чего внезапно выхватил скальпель и сделал глубокий надрез на собственной руке вдоль предплечья, почти от самой ладони до локтевого сгиба, цепко изучая при этом реакцию присутствующих, подмечая тех, кто не поморщился, не отвернулся, не побледнел, а смог разглядывать кровавую рану с блеском живого интереса в глазах.
   - Что ж, получайте теперь последнее задание, но выполнять вы его будете самостоятельно, - объявил, наконец, чужестранец. - Вам надо до полудня собрать как можно больше крылышек бабочек, именно крылышек, а не самих бабочек. И ровно в полдень я вас здесь жду: мы подведем итоги выполнения этого задания, а потом я проведу первый урок. Мы с вами будем заниматься еще неделю, и по ее завершении я объявлю, кто останется у меня в школе. Но сразу хочу предупредить, что я не смогу оставить более трех учеников и, конечно, выберу самых достойных, наиболее талантливых, тех, кто проявит себя лучше других. Ну, а теперь в путь за крыльями..."
  
   - Какое-то странное это третье задание, - вставила реплику Кострова в плавно лившийся рассказ Загрея, а затем с легким недоуменным возмущением продолжила. - Ну, зачем ему эти крылья? Что это дает? Неужели умение ловить бабочек имеет такое важное значение для медицины? Или же из этих крыльев он делал какое-то лекарство?
   - Увы, не знаю, - посетовал маг. - Я ведь просто передаю легенду! Может, пройдя сквозь столетия, рассказ изменился, а на самом деле было иное задание, более ясное и понятное, но как теперь узнать, что было в реальности?
   - М-да, очень может быть. Ну, итак, что же потом? - с нетерпением вопросила Лена.
  
   "Как только солнце достигло зенита, - заговорил Загрей, - врачеватель пригласил пришедших учеников рассесться в саду под деревьями, а сам встал за наскоро сколоченный небольшой столик. Конечно, они стали требовать, чтобы учитель проверил выполнение третьего задания - им не терпелось узнать, кто же насобирал больше всех крыльев этих несчастных бабочек, кто оказался самым ловким и проворным ловцом насекомых. Но лекарь, к неудовольствию собравшихся, предложил сначала прослушать лекцию, а итоги третьего задания подвести уже после неё. Не без труда ему удалось угомонить недовольных учеников и добиться тишины, и когда он уже был готов объявить тему занятия, как сзади, за спиной, услышал шорох и чье-то неровное дыхание... Это был еще один, опоздавший волонтер, которого не было утром. Но самое удивительное, что этим новым кандидатом оказалась девушка, совсем юная, ещё подросток. И хотя она была коротко острижена, но мягкий овал лица, тонкая длинная шея, и, конечно же, одежда - длинный белый сарафан, обшлаги рукавов и подол которого были украшены пестрой цветастой каймой, - всё это не оставляло сомнений в её половой принадлежности.
   - Простите, господин, - мягко, негромко, но уверенно произнесла запыхавшаяся девушка, - я не могла быть утром из-за неотложных домашних дел, но... - тут она сделала паузу, чтобы перевести дух, и продолжила: - Я хочу быть вашей ученицей!
   - Увы, вынужден вас огорчить, барышня, но прием в школу окончен. К сожалению, вы опоздали! - спокойно ответил чужестранец.
   - Неужели? - удивленно вздернула брови девушка.
   - К сожалению, да... - подтвердил свой вердикт лекарь.
   - И вы не дадите мне шанса, даже самой маленькой надежды? - не собираясь сдаваться, не отступалась девушка.
   - Надежды?... А вы уверены, что хотите быть врачом, что сможете им быть?
   - Да! Это моя мечта с детства!
   - С детства? - с лукавой улыбкой взглянул на нее целитель. - Что ж, это меняет дело... Раз так, тогда раздевайтесь донага и залезайте вот сюда - на стол! - повелительно произнес врач и настойчиво постучал ладонью по крышке стола, в душе же тайно надеясь, что девушка откажется и быстренько ретируется.
   - Но я же женщина и... Это неправильно... Это стыдно... Но раз другого выхода нет и вы настаиваете...- смущенно, опешив от такого постыдного задания, отвечала она, надеясь, что все это шутка, недоразумение.
   - Да, сударыня, настаиваю! - жестоко подтвердил лекарь, не оставив девушке выхода.
   - Извольте... Как угодно... - обретая ненадолго утраченный кураж, согласилась девушка и тут же жестко добавила: - Но если вы меня обманете, если не примите в ученики, то учтите, за меня есть кому заступиться!
   Ученики, до того молча слушавшие беседу, зароптали, пришли в движение, и кто-то сказал:
   - Не бойтесь, учитель, она - сирота!
   Другой голос тут же уточнил:
   - Она - подкидыш! Живет с больной бабулей, да и та ей не родная! - и парни почти в один голос дружно засмеялись.
   - Неправда! - громко запротестовала девушка. - Я не подкидыш! А бабушка мне родная! - и глаза её заблестели хрусталиками наворачивающихся слёз.
   - Я охотно верю тебе, - поспешил успокоить её учитель. - Итак... - и он жестом, не допускающим дальнейших обсуждений, напомнил про свое требование, указав на плоскость стола..."
   - Мне кажется, это очень жестоко! Заставить девушку раздеваться на глазах двух десятков мужчин! Не ожидала такого от него! - словно очнувшись от легкого наркоза, тревожно проговорила Лена.
   - О, да, жестоко! Верно! Но... ты забываешь, что профессия врача требует бесстрашия, и лучше сразу проверить наличие этого качества... - парировал Загрей.
   - Все равно жестоко. Можно было бы придумать иное, более щадящее испытание.
   - Может быть, но у лекаря, видимо, не было времени, чтобы успеть его придумать...
   - Что-то твой герой стал меня разочаровывать. Я была о нем более высокого мнения!
   - Увы, наши ожидания чаще всего не оправдываются. Так что и твое разочарование вполне закономерно...
   - Ну, и что же дальше? - успокоившись, поинтересовалась Лена. - Она, конечно, разделась, а потом?
  
   "А потом было вот что, - продолжал маг. - Она развязала тесемку на груди и весьма грациозно, можно сказать элегантно, скинула сарафан, под которым другой одежды уже не было, ловко влезла, даже скорее вспорхнула на стол и встала гордо, прямо, так, что ни единый мускул не задрожал на ее теле, ни тени стыдливого румянца не проступило на ее белоснежной коже, удивительно белоснежной, совсем не похожей на смуглые, обожженные солнцем, лица и руки жителей селения. Она даже не попыталась прикрыть грудь или низ живота руками, а, напротив, уперла ладони в бедра, отвела назад плечи, одну ногу чуть выставила вперед, будто всем своим видом хотела сказать: "Вот я какая! А вам - слабо?"
   Как только все увидели ее такую, то тут же, как по мановению волшебной палочки, ропот утих, и воцарилось оглушительное молчание. Это длилось не меньше минуты, но и не больше двух, но казалось, что они вытянулись в настоящую вечность. Двадцать пар мужских, жадных до утех глаз, из которых половина никогда не видела так явно, так близко, так долго обнаженной женской плоти, впились в её нагое тело, по которому, словно бабочки, порхали блики и тени от мерно колышущейся листвы деревьев. Но удивительней всего, что и лекарь глядел на нее с нескрываемым восхищением, ибо девушка оказалась удивительно ладно скроенной, будто сам Фидий был архитектором форм её тела, а Пракситель своим резцом довел их до совершенства.
   Правда, красота это была не женская, сочная, цветущая и плодородная, а именно девичья - хрупкая, нежная, свежая, ранняя, еще не оформившаяся полностью, но прелестная именно своим обещанием, устремленностью в будущее, а не тем, что уже есть, что состоялось и сковывает полет фантазии. Конечно, ей не хватало этих мягких плавных округлых линий, было видно, что питается она не сытно и вместе с тем её нельзя было назвать худой: и руки, и ноги, и живот светились упругостью, приобретенной каждодневной работой в поле и дома. А грудь... Это была не грудь, а сказка, манившая к себе, звавшая, и не прикоснуться к ней лекарь не мог...
   - Итак, - собрав в кулак свои возбужденные нервы, начал учитель, - начнем наш первый урок. Сегодня мы будем изучать анатомию - науку о строении тела человека и животных. А девушка будет для нас наглядным пособием. Кстати, как тебя зовут, голубушка?
   - Элиза, - откликнулась бодреньким голоском девчушка, - но лучше просто Эли.
   - Красивое имя! - учтиво подметил лекарь, а затем, уже обращаясь к ученикам, всё еще завороженным очарованием девичьей красоты, продолжил: - Вот перед нами живое человеческое тело. Сверху оно покрыто кожей, затем идет слой жира, под ним мышцы, а еще глубже залегают отдельные органы, каждый из которых выполняет свою особую функцию..."
  
   - Надеюсь, ты не собираешься мне пересказывать всю эту анатомическую галиматью? - уже озлобленно, устав от долгого рассказа, спросила Кострова.
   - Конечно, нет... Извини, что-то я заговорился, увлекся подробностями... Просто в конце лекции произошел примечательный эпизод...
   - Смею предположить, что ты решил показать этим похотливым подросткам, как делаются дети, пользуясь тем, что бедная девушка на все согласна ради сомнительных знаний?! - гневно прошипела Лена.
   - Ты сказала "ты"? Ты полагаешь, что этот лекарь и я - одно лицо?
   - Без всякого сомнения! - уверенно-победоносно заявила Кострова.
   - Но откуда такая самонадеянная уверенность? - возмутился, но не так, чтоб очень сильно, Загрей.
   - Интуиция... А если вдуматься, то, наверное, дело в тех подробностях, с которыми ты рассказываешь всё это. Так детально описывать происходящее, смакуя каждую мелочь, может только очевидец. Ну, что, я права?
   - Хорошо, бог с тобой, раз настаиваешь, то так и порешим, что ты права, и этим эскулапом был я, - охотно согласился чародей, - а теперь слушай, чем же все закончилось.
  
   "Все сорок минут, что я объяснял этим пацанам устройство человеческого организма, Эли мирно и спокойно стояла, вдыхая аромат цветущих вишен и яблонь. Ни единый звук не вырывался из её уст, несмотря на то, что я не только касался её кожи, но даже нарисовал угольком на её поверхности очертания отдельных органов. Но стоически молчала она только до тех пор, пока я неосторожно, поглаживая её рыжие короткие волосы, не назвал мозг главным нашим органом. Тут она возмутилась не на шутку и заявила буквально следующее:
   - Извините, учитель, но главный орган человека - сердце, ведь именно им мы любим, чувствуем, переживаем, страдаем, а голова нам нужна только для того, чтобы мыслить, решать загадки и задачки, упражняться в остроумии и не более!
   - Кто же тебя, милая моя, надоумил вести такие речи? - удивленно поинтересовался я у неё.
   - Бабушка! - гордо выпалила она. - А что, разве не так?
   - К сожалению, не так, Элиза! Чувствуем и переживаем мы тоже посредством мозга!
   - Но это же смешно! Каждый знает, что любовь живет в сердце, что оно болит, когда мы страдаем, и радуется, когда веселимся! - стояла на своем Элиза.
   И чтобы не затягивать спор, я лишь коротко ответил:
   - Это иллюзия, Эли! Кажимость, понимаешь? Ну, как если бы мы думали, что ветка, опущенная в сосуд с водой, и на самом деле становится толще и короче, но ясно, что это не так. Нам только кажется, что любим мы сердцем, а на самом деле главная роль в этом принадлежит голове, хотя, конечно, и другие органы вносят некий, но весьма скромный, мизерный вклад.
   - Раз так, то я слезаю. Пусть кто-нибудь другой постоит, а с меня хватит! - и она протянула руки ко мне, а я, конечно же, её подхватил, поставил на землю и попросил облачиться в свое скромное одеяние.
   Через неделю я определил трех учеников, и среди них первой была Элиза, которая все эти дни продолжала поражать меня смышленостью, бесстрашием и упорным трудолюбием. И хотя не на всех занятиях она могла быть, но если уж была, то каждый раз превращала учебу в праздник. И к концу испытательного недельного срока я стал подмечать, что жду ее появления с нетерпением, а когда её нет или она опаздывает, то теряю ощущение радости, упускаю вдохновение, невольно превращаю уроки в скучную рутину.
   Не прошло и месяца после нашего знакомства, а Элиза первой призналась мне в любви. Мы стали любовниками. То она приходила ко мне ночью под предлогом помощи в моих алхимических опытах, то я навещал её в сумерках, прикрываясь необходимостью пользовать её больную бабушку, но чаще мы встречались в предрассветные часы у реки: сначала собирали травы, а потом, не в силах противостоять чарам Эроса, уходили в глубь небольшой рощи - единственного лесного массива в этом степном крае, - высившейся на холме на другом берегу реки, и там, на ковре из трав, среди ароматных зарослей земляники, рдевших редкими, но крупными и сочными ягодами, под сенью вековых дубов вдоволь наслаждались друг другом.
   Вскоре по селению поползи слухи о нашей связи... Но Элиза была сиротой, за нее действительно некому было заступиться. Был бы у нее отец или братья, то они, конечно же, захотели бы разобраться со мной по-мужски и, как минимум, потребовали, чтобы я женился на их оскверненной блудом с чужестранцем дочери или сестре. И если мужской половине селения наш роман был по большому счету до лампы, то оставить равнодушным женскую он, конечно же, не мог. Местные девушки злились на Элизу из зависти, ибо многие сами мечтали оказаться на её месте, но, встретив с моей стороны холодно-отстраненное равнодушие на все свои убогие и довольно пошлые попытки соблазнить меня, объявили удачливой сопернице бойкот, но не упускали случая, чтобы где-нибудь наедине, во время случайной встречи на улице, одной-двумя непристойными фразами плюнуть ей в душу. Я же мог только поражаться тому терпению, стойкости, с которыми она все это выносила - ни единожды не пожаловалась она на оскорбления соплеменниц, но, напротив, продолжала оставаться жизнелюбивой и веселой, радующейся каждому мгновению каждой нашей встречи.
   В конце весны, а может и в самом начале лета, Эли забеременела, и я как джентельмен пообещал ей жениться: свадьбу наметили на осень - так было заведено в этих краях. Все лето проводили мы в ученых занятиях и любовных утехах, Эли также участвовала в приеме больных, помогала мне оперировать, вообщем, стала моим полноправным ассистентом. И все катилось к счастливому браку, как внезапное происшествие, случившееся в разгар осени, аккурат за две недели до предполагаемой свадьбы, не только разрушило наш идиллический союз, но и погубило жизнь моей возлюбленной, а вместе с ней и жизнь нашего ребенка, так и не увидевшего свет".
  
   Эти последние слова Загрей произнес с интонацией неподдельного горя, произнес нарочито медленно, устало, и они, умирая на его устах, словно повторяли судьбу тех, кому были посвящены.
   - Давай, помянем их, - тем же упавшим голосом предложил чародей. - Налей мне вина, Аленушка!
   Лена безропотно, удрученная таким грустным поворотом жизненной истории своего визави, разлила вино и подняла свой бокал со словами:
   - Пусть их душам будет привольно и светло в Раю!
   - Спасибо, Лена! - сердечно поблагодарил чародей.
   И тут её глаза встретились с очами Загрея, и она увидела, что этот кудесник, этот могущественный маг, обладающий нечеловеческими способностями, казавшийся воплощением уверенности, силы, всеведения, плачет, пусть и скупо, пусть и не позволяя слезам скользить по щекам, но все же разрешая им появиться и окрасить глаза характерным блеском.
   - Ты плачешь? - не сдержала она своего удивления.
   - Да, есть немного. А что в этом особенного?
   - Да, нет, ничего, - немного потупилась Кострова.
   - А ты часто плачешь? - поинтересовался в свою очередь Загрей.
   - Я? Пожалуй, что редко, а на людях - так никогда.
   - Отчего же? Разве плакать стыдно? - на этот раз удивился уже чародей.
   - Нет, но есть немало людей, которые получают кайф от чужих слез и еще больше таких, кто считает слезы признаком слабости, а потому начинают думать, что плаксе можно навязать свою волю, подчинить его, вить из него веревки, ну, и так далее. Недаром, наверное, мальчикам с детства запрещают плакать.
   - И тем самым способствуют тому, что они нередко вырастают равнодушными, жестокими, холодными мужланами, не способными ни любить, ни чувствовать красоту мира. А если и сохраняют умение испытывать сильные эмоции, то не могут своих переживаний выразить, боятся быть естественными, спонтанными, боятся своей самости с ее глубинами, с таящимися в ней чувствами.
   - Может, и так, - неуверенно согласилась Лена. - Я не психолог и мне трудно об этом судить. Но что же случилось с твоей возлюбленной?
   - Примерно то же самое, что с женой Хоакина Мурьеты. Надеюсь, смотрела фильм? - уже твердо, даже немного зло откликнулся Загрей.
   - К сожалению, нет. А что, хороший фильм?
   - Ну, понятно. "Поколение Пепси" выбирает что попроще, а об истинных ценностях не знает, не ведает и, похоже, знать особенно не хочет! - ехидно и надменно произнес свой приговор чародей.
   - Зачем ты так? Разве я виновата, что еще молода и что мои учителя мне не открыли, что есть такой фильм! - примирительно пролепетала Кострова.
   - Ну, ладно, извини, погорячился. Так вот, слушай же, чем всё закончилось...
  
   "Для начала следует сказать, что лето в тех краях было обычно засушливое и жаркое. Поэтому издревле сложился обычай отправлять крупную скотину, особенно молодняк - бычков и телок, жеребцов и жеребиц, - на далекие северные пастбища, остающиеся сочными и зелеными все лето. В начале июня двадцать молодых и сильных мужчин торжественно провожались вместе с тысячью голов скота в этот неблизкий поход и только в конце сентября - начале октября они возвращались обратно. По случаю последнего события всегда устраивался праздник, на котором забивали нескольких наиболее отъевшихся бычков, и вся деревня пировала три дня и три ночи. Ну, да речь сейчас не об этом.
   Так вот, когда до возвращения когорты пастухов оставалось недели две, среди прохладной сентябрьской ночи, той редкой ночи, когда мы не были с Элей вместе, в дверь моей хатки постучали, причем весьма и весьма настойчиво. Да я и так бы открыл, ибо долг врача велит всегда быть готовым прийти на помощь. На пороге оказалась молодая женщина лет 25-ти, с которой я не был близко знаком, но в лицо, конечно, знал, и даже помнил имя: её звали Фридой. Она была из обеспеченной - по меркам селения - семьи, можно даже было считать её знатной, ибо муж её был внучатым племянником вождя.
   - Доктор, вы должны мне помочь! - уже в этой первой фразе, сказанной с порога, явственно угадывалось отчаяние, и, прошмыгнув в дом, она продолжала: - Я в беде, доктор! И только вы можете мне помочь, можете спасти меня и моих детей, спасти от смерти и от позора!
   - Да что же случилось, Фрида? В чем дело-то? - стал допытываться я.
   - Господин, я в беде! Я согрешила, ужасно согрешила! Я изменила своему мужу и теперь жду ребенка! Через неделю мой муж возвращается - именно ему было поручено возглавить отряд пастухов, отправившийся на север! И если он узнает, если заподозрит, то я погибла!
   - Хорошо. Но чего же ты хочешь от меня? - подозревая неладное, хмуро спросил я.
   - Вы должны избавить меня от бремени, иначе я погибла!
   - Но я не могу. Мой долг лечить, а не убивать ещё не рожденное существо, которое ни в чем не виновато!
   - Доктор, если вы откажетесь, то оно все равно умрет, но вместе с ним еще умру я, ибо если вы мне не поможете, то я брошусь в реку и утоплюсь, сегодня же, сейчас же утоплюсь, а трое моих детей останутся сиротами!
   В ее словах была решимость. Стоило мне взглянуть в одичавшие экзальтированные глаза женщины, чтобы отчетливо понять: она не шутит и непременно исполнит задуманное. Сразу скажу, что все мои попытки убедить её отказаться от этой идеи, все мои пламенные обещания поговорить с мужем с тем, чтобы он простил ей грех прелюбодеяния или поверил, что жена ждет дитя от него, оказались тщетны. Женщина упорно требовала избавления от ненужного плода собственной невоздержанности, шантажируя меня собственным самоубийством. Может, я и проявил бы нужную твердость, но в решающий кульминационный момент Фрида встала передо мной на колени с глазами полными мольбы и слез и стала целовать мне живот, опускаясь все ниже и намереваясь сделать то, что тогда, в наивные времена младенчества человеческого рода, осмеливалась попробовать лишь одна женщина из нескольких тысяч... Эта сцена, её заплаканные глаза, изможденный несчастный облик... Нет, это ужасно, когда вот так, на коленях перед тобой стоит женщина, готовая на всё... Единственное, чего мне удалось добиться, это отсрочки на один день. И хотя веры в то, что за эти сутки она передумает, было мало, но я должен был использовать любую зацепку...
   Увы, на следующий вечер она снова тайком пробралась в мое жилище, и мне не оставалось ничего иного, как во избежание более страшного преступления дать ей снадобье, провоцирующее ранний выкидыш. Она в свою очередь пообещала молчать и о визите ко мне, и о лекарстве, даже если её будут пытать, даже если она будет умирать... Лекарство должно было начать действовать через час после приема, и поскольку последствия выкидыша могли быть самыми непредсказуемыми, чреватыми неожиданными осложнениями, я попросил её провести эту ночь у меня, под врачебным присмотром, но Фрида безапелляционно отказалась, мотивируя страхом разоблачения со стороны бдительной свекрови.
   Всю ночь не покидало меня смутное тревожное предчувствие. Так что когда под утро в окно постучала семилетняя девочка и взволнованно, сквозь слезы объяснила, что её мама умирает, мне уже не надо было объяснять, что и с кем случилось. Ты удивишься, Элен, но я не смог её спасти. После выкидыша у нее открылось маточное кровотечение, и, недолго думая, я решился на удаление матки... Но, кажется, было слишком поздно - время было упущено, и она умерла от кровопотери, буквально истекла кровью на моих глазах и на глазах ассистировавшей мне Элизы. Очевидцами моей неудачи стали и родственники Фриды, в том числе и злополучная свекровь, приходившаяся племянницей самому владыке селения.
   К сожалению, человеческая память часто оказывается короткой и непрочной, когда речь идет о бескорыстно полученном добре. Мало того, нередко люди воспламеняются ненавистью именно к тем, кто старался им от всей души помочь, облегчить их страдания, сделать жизнь счастливее и благополучнее. Спустя пять месяцев после моего прибытия в селение мою благотворительную, бескорыстную деятельность стали воспринимать как должное, как нечто само собой разумеющееся, и так же начали оценивать и случаи исцелений, которые еще год назад могли показаться несбыточными, волшебными, плодом чародейства и магии. Но стоило случиться первой и единственной неудаче, как тут же я стал объектом всеобщего осуждения и негодования. Хуже всего, что перед кончиной Фрида, несмотря на данное обещание, успела поведать свекрови не только о том, что изменила её доблестному сыну, но и рассказала, кто дал ей снадобье, приведшее к такому печальному исходу... Да, увы-увы, женская память нередко оказывается короче, много короче, чем длинный болтливый женский язык!
   Не успело еще тело почившей пациентки остыть, а я уже стал собирать свой нехитрый скарб, намереваясь поскорее покинуть селение в предчувствии трагической развязки. Но разве я мог уехать один, без любимой Эли? А потому, закончив приготовления к побегу, я поспешил к ней.
   - Я не могу оставить бабушку! - таковы были её слова, прозвучавшие в ответ на моё требование собираться. Стоит ли говорить, что все мои доводы, предупреждения, угрозы на неё подействовали так же мало, как и на Фриду. Боже, ну, почему вы, женщины, такие упертые, почему вы не понимаете простого, элементарного, не слушаете голоса разума? Почему? Почему? Почему?"
  
   - Ты меня спрашиваешь? - уточнила Лена.
   - Кого же ещё, хотя можешь не отвечать - это скорее риторический, чем обычный вопрос, - грустно пояснил Загрей.
   - Надеюсь, я не такая! - гордо ответила Лена.
   - Какая такая не такая? - переспросил чародей.
   - Ну, я не буду так унижаться перед мужчиной - это раз, во-вторых, голос разума я ценю, и поэтому, в-третьих, на месте Эли я бы оставила бабушку на попечение соседей и умчалась бы в романтическое путешествие с любимым мужчиной, ну, и в- четвертых, - добавила Кострова после небольшой паузы, - я не такая упёртая.
   - Что ж, хотелось бы верить, что ты другая, но помни, что только ситуация показывает нам, кто мы есть, а заранее, до того момента, пока мы в ней не оказались, мы не можем знать, как поведем себя в экстремальных условиях.
   - Что-то такое я, кажется, уже слышала, но где? А, конечно, - радостно аж подпрыгнула девушка, - мы же в курсе философии про это говорили - целый семинар спорили, так это или нет. Погоди, это же экзистенциалисты, насколько я припоминаю, эту идею обосновывали?
   - Ну, молодчина, точно так! - подтвердил Загрей. - А теперь слушай конец этой легенды, а то уж тебя скоро надо возвращать в твой родной Святогорск...
  
   "Уехать без Элизы я не мог. А потому решил отдаться на волю судьбы... На следующую ночь в мою хижину ворвалось человек шесть дюжих ребят: жестоко меня избили, вытащили из дома и, наконец, привели в дом старейшины - благо тот был совсем рядом. Старик не преминул вспомнить наш старый спор о пользе и вреде знаний, назвал меня клятвопреступником и убийцей - по местным поверьям душа соединяется с телом эмбриона в момент зачатия, и не просто душа, а дух одного из некогда почивших предков - местные жители исповедовали метемпсихоз. Так что получалось, что я убил не только Фриду, но также и кого-то из прародителей племени. И в заключении он пообещал, что меня будут судить всем людом не далее, как завтра в полдень.
   Чем кончится этот суд я догадывался. И быть смиренной жертвенной овцой не хотел. К счастью, у меня оказались союзники - люди, способные помнить добро и не боящиеся пойти против мнения вожака и его ослепленной гневом стаи. Ночь перед судом мне предстояло провести в подполе особняка старейшины, а чтобы я не убежал выход из него закрыли сундуком, нагруженным то ли песком, то ли каким-то каменным хламом. Подземелье было действительно глубоким - метров пять, а то и шесть - наподобие колодца - такое же узкое, отделанное нетолстыми бревнами. Вообщем, мне не составило труда сначала разделаться с путами - я незаметно прихватил с собой скальпель, затем подняться вверх, до самой крышки, упираясь в стены ногами, руками и спиной, а потом... потом я соорудил небольшой костерок, понимая, что дым будет идти вверх, а я смогу благополучно спуститься на дно... И когда наверху началась суматоха, то чьи-то заботливые, помнящие добро, руки - это были руки внучки старейшины, которую я полгода назад спас от смерти, - отодвинули сундук, помогли мне выбраться наружу и даже провели незамеченным на улицу... И поскольку она в своем подвиге не призналась и не была уличена, то мое чудесное исчезновение из подземелья впоследствии сочли доказательством моих колдовских сверхспособностей...
   Стоит ли говорить, что я тут же побежал к своей любимой Эле, но, конечно, не нашел её дома, а бабушка, плача и трясясь, пояснила, что накануне её забрали, увели в неизвестном направлении. О, если бы мне узнать, где её держали? Но поверь, тогда я не был ни чародеем, ни провидцем, я был просто человеком, и отчаяние, боль бессилия просто душили меня. До утра я хоронился в огородах, а ближе к полудню, завидя, как народ собирается на площадь, выбрался из своего убежища и влез на один из чердаков, откуда можно было наблюдать судилище.
   Все мои страшные прогнозы оправдались. В полдень привели мою любимую девочку. Она была в лохмотьях, "украшенных" запекшейся кровью, с лицом, превратившимся в сплошной синяк. Это была не та гордая и уверенная в себе Элиза, твердо стоявшая на столе в саду, а сломанное, жалкое, трясущееся, всхлипывающее создание. Казалось, силы покинули её, мужество предало её, надежда распрощалась с ней. Её раздели до нога, привязали к столбу и начался так называемый суд... Старик зачитал обвинение в преступлении против духов предков, в соучастии в убийстве, а также в колдовстве и любовных сношениях с Дьяволом... И в ходе этого монолога, прерываемого одобрительными возгласами толпы, я понял, что Дьяволом считают меня. Возможно, мое чудесное исчезновение из подполья убедило всех в моей темной сверхъестественной природе... И никому не было вдомёк, что будь я дьяволом, я, конечно же, спас бы свою возлюбленную. Но что я мог сделать? Броситься в толпу со скальпелем, убив двух-трех людей, чей единственный грех состоял в том, что они родились тупыми, безропотными рабами, не способными думать и выбирать? Или же, подобно Левию Матвею, я мог бы прокрасться на эшафот и избавить Элизу от страданий, а сам оказался бы в когтях убийц? Но безропотно наблюдать за тем, что творится такое бесчинство - было еще более невыносимо... Может, попробовать переубедить их, напомнить про добро, которое я принес в каждую вторую семью? - пронеслась у меня и такая мысль, но, увы, быстро потухла - такой наивно-нелепой она выглядела...
   Тем временем старейшина, которого так и хочется назвать Великим Инквизитором, закончил читать приговор и начался выбор так называемых судей... И тогда я сказал себе: "Сейчас или никогда!!!"
  
   - Да, не ожидала такой развязки! Вроде ты говорил, что то были времена "золотого века", когда не было ни тюрем, ни армий, но тогда откуда же у людей столько злобы, такая жажда мучить и истязать? - поинтересовалась Лена.
   - Ты у меня спрашиваешь? Не я создал людей, их такими сотворил Бог, которого многие продолжают считать всеблагим и всемогущим. Вот и спроси у него, зачем он сделал, будучи благим, людей такими жестокими и злыми!!!
   Лена снова посмотрела на Загрея и поняла, что он заново проживает те события, которые случились давно, быть может в его прежней жизни, в его первой жизни, когда он был еще простым человеком, хоть и владевшим медицинскими знаниями всего мира. И проживая их заново, маг становился все более похожим на человека, и печать кипящей ненависти, жестокого негодования все явственнее проступала на его лице. Он впервые за время их знакомства становился поистине страшен, и Лена уже пожалела, что поспособствовала своими неосторожными вопросами этой мучительной исповеди, вызвавшей у чародея поток таких болезненных воспоминаний.
   Но Загрей уже не мог остановиться, да и Лена уже не могла его остановить, если бы даже захотела, а потому решила: будь то, что будет, а рассказ она должна дослушать. Чародей же твердым, жестким голосом продолжил повествование:
  
   "И тогда я сказал себе: сейчас или никогда! Дальнейшее было как при замедленной киносъемке среди густого тумана. Я в мгновение ока спустился из своего укрытия и стал продираться сквозь толпу. И шел я настолько решительно, что никто не смел меня остановить, поэтому уже через минуту я оказался на эшафоте рядом с любимой. Видимо, такой наглости не ожидал никто, даже сам Инквизитор. Я же двигался как во сне, автоматически, инстинктивно, плохо понимая смысл своих действий - кровь кипела во мне и ненависть заглушала все другие голоса души. В течение десяти секунд с помощью родного скальпеля я разрезал веревки, которыми была привязана Элиза, и, освободив её от пут, взял в охапку и понес сквозь толпу, крича: "Расступись! Вон с дороги! Все вон!" И когда все послушно освободили проход, когда, казалось, цель была достигнута и впереди уже никто не загораживал путь, внезапно опустилась тьма... Я так полагаю, что кто-то - эх, знать бы кто! - ударил сзади меня по голове чем-то тяжелым - может, камнем, а может и обухом топора...
   Вообщем, очнулся я уже через какое-то время. Очнулся привязанным к столбу, а передо мной, буквально в пяти метрах, у другого столба привязана была Эля - всё такая же обнаженная, едва способная сдерживать рыдания. Похоже, что моего прихода в себя уже ждали, и стоило мне открыть глаза, как вперед выступил какой-то мужичок и стал зачитывать решение суда... Увы, моим мечтам умереть раньше Эли или хотя бы вместе с ней, не суждено было сбыться. Она умирала на моих глазах, умирала долго, умирала мучительно, а вместе с ней так же мучительно умирал плод нашей любви... Она была уже на пятом месяце, и палачи не могли не понимать, что перед ними беременная девушка, даже не девушка, а еще ребенок...
   Всем заправлял этот злодей, имени которого даже не хочу называть... Он превратил казнь в поистине всенародную... К эшафоту выстроилась целая очередь, в основном из женщин, хотя и мужчин было немало, и каждый с горящими садизмом глазами с упоением ждал своей "минуты славы", когда и ему будет позволено прилюдно, легально, под одобрительный гул народа, внести свою лепту в страдание невинного ребенка. Кто-то отыскал и принес мою сумку с хирургическими инструментами, которыми некогда я лечил: штопал раны, вскрывал гнойники, удалял зубы... Теперь они пригодились для другого... Их передавали из рук в руки, чтобы снова и снова пустить в ход... Тут же их накаливали в огне костра, на нем же грели чан с маслом, и когда оно закипело, то его стали разливать по чашкам, чтобы полить им те места тела жертвы, из которых только-только вырвали куски мяса...
   Палачи внимательно следили за тем, чтобы кто-то в азарте невзначай не переусердствовал и не избавил бы от мучений мою Эленьку раньше времени. Их задача состояла и в том, чтобы истязания не были однообразны, чтобы каждая последующая пытка была бы не только новой, но и все более и более мучительной... Если же моя девочка вдруг теряла сознание, то они тут же окатывали её водой или били по щекам, чтобы привести в себя, чтобы она встретила следующую пытку в сознании, лицом к лицу, чтобы успела понять, успела ясно представить и оценить, какое новое изощренное истязание её ожидает, успела ужаснуться и, в конце концов, содрогнуться и заорать жутким нечеловеческим голосом слово "Нет!", а потом снова, и снова...
   Если бы ты слышала, Лена, как она кричала, как вопила о пощаде, сначала о пощаде, а потом о скорой смерти... Никогда ни раньше, ни позже я не слышал такой интенсивной боли, выраженной в крике... А эти изверги, казалось, только и ждали, чтобы насладиться ужасом, пульсирующим в её глазах, вспыхивающим всякий раз все более ярким пламенем при каждом приближении нового нечеловеческого испытания... Она кричала до тех пор, пока они не вырвали ей язык, все зубы, пока не обожгли ей рот кипятком... У нее были такие губы, сочные, мягкие, прирожденные целовать, самые лучшие на свете, самые прекрасные во Вселенной, как и вся она, и что они с ними сделали, во что они её превратили, за что, за что, за что!!!???... И её последними словами, вырвавшимися из окрававленного рта, которые я смог с трудом разобрать, но все же смог, были три слова: "Спаси меня, Загрей!"... Как же я жалел, что не убил её тогда собственной рукой, когда был шанс, реальнейший шанс!!! Но как, скажи мне, Лена, как могли все эти люди молчать? Терпеть? Допустить? Потворствовать? И не только потворствовать, но и участвовать - истязать, мучить, пытать, терзать? Разве люди они после этого??? Разве люди???"
  
   Но Лена молчала, она слушала спокойно, и ни одна слеза не заблестела на её глазах. Но это не значит, что она ничего не чувствовала. Напротив, все ее тело оцепенело, онемело от негодования, и даже слезные протоки оказались парализованными и неспособными пропустить на свет влагу слез.
  
   "Весь этот кошмар длился несколько часов, почти до самого заката... Когда они стали понимать, что Эля скоро уйдет, что кровь её скоро иссякнет, старик-инквизитор приказал вспороть ей живот... Она еще увидела своего нерожденного сына - маленькое, размером с пол-ладошки созданьице, которое было еще несколько мгновений живо, которое так хотело жить, что у Эли, несмотря на все пытки, так и не случился выкидыш. Это крохотное существо было последнее, что она увидела, потому что потом ей выжгли глаза, и тут она, наконец, умолкла... Она была в коме, но ещё дышала, сначала часто, громко-хрипло, потом все тише и реже, но утихнуть ей не дали... Старик подозвал одного из палачей, в котором я без труда узнал одного из тех, кто когда-то просился в мои подмастерья, но не прошел "по конкурсу", что-то ему шепнул, и тот быстренько подскочил к умирающей, одним движением отрезал ей остатки левой груди, выломал ребра, просунул руку внутрь и под радостный рев толпы, возбужденной запахом горелого мяса и жженых волос, густо окутавшем площадь, вынул её сердце и радостно, будто это был кубок олимпийского чемпиона, поднял его вверх на всеобщее обозрение... И все это было прямо передо мной, понимаешь, Лена, в пяти метрах от меня... А я ничего не мог сделать, совсем ничего!!!
   Этот юный подонок передал затем сердце главному, а тот подошел ко мне и, поднеся его прямо к моим глазам, сказал: "Ну, что, лекарь, нравится? Молчишь? Нечего тебе сказать? Этого ты хотел? Это плод твоего знания?" Он не ждал ответов, да и не мог их получить, ибо уста мои были плотно запечатаны кляпом - кругляком, сделанным из полена. Мне кажется, даже тогда он боялся меня, а уж то, что я был прав, он понимал наверняка, как понимал и то, что содеял ужасное зло, и несмотря на это понимание, все больше, все дальше шел по пути усугубления своего преступления...
   Он не пощадил даже мертвую Элизу, он приказал отвязать её останки и тут же, прямо передо мной бросить их на съеденье собакам... Но собаки, хоть и были голодны, не стали есть - лишь обнюхали и отвернулись... Понимаешь, Лена, собаки оказались выше, чище, милосерднее людей!!! И тогда, видя пассивность четвероногих тварей, Элино тело облили нефтью и подожгли... Подожгли мою любимую, мою Любовь, мое Счастье, мою Надежду, ибо никогда после я уже не встречал такой удивительной, такой прекрасной девушки, никогда так сильно не любил больше никого... И все это до сих пор стоит перед моими глазами: как трепещет её истязаемое тело, как вспарывают её живот, как вырывают её сердце...
   И все же, несмотря на полное свое торжество, кое-что Инквизитору не удалось. Похоже, он хотел сварить Элино сердце, чтобы потом, ну, не знаю, что потом... не хочу даже думать об этом... Но народ внезапно, вопреки его планам, в тот самый момент, когда он уже собрался бросить сердце в таз с кипящим маслом, заскандировал: "Сердце! Дай нам! Сердце! Дай нам!..." И старик сломался и отдал сердце, и оно пошло по рукам и... так и не вернулось...
   Когда же падающее на запад красно-гранатовое солнце, необычайно красное, ярко-ярко-алое - казалось, будто оно не просто стыдилось того, что освещало всю эту кровавую бойню, но и само обливалось кровью, - когда оно коснулось, наконец, крыш домов, предвещая скорые сумерки, палачи стали организовывать новую очередь - чтобы пытать меня. Видимо, мою казнь они планировали завершить уже глубокой ночью, при свете факелов и Луны. Я уже приготовился к принятию своей порции мук, но тут случилось непредвиденное. Невесть откуда взявшийся всадник, закутанный в черное с головы до ног, промчался даже не сквозь, а почти что поверх толпы, промчался через всю площадь на том самом коне, который был мне подарен некогда старейшиной. Вместе с лошадью он взлетел на эшафот, на ходу одним движением разрубил веревки, скреплявшие мое тело со столбом, нанес несколько разящих ударов по тем, кто попытался было воспрепятствовать дерзкому освобождению... Мне осталось только сесть на лошадь и вместе с ним пронестись через толпу... Как только мы оказались на окраине города, мой спаситель спрыгнул и, не сказав ни слова, не показав лица, исчез в зарослях кустов, указав напоследок мне направление побега... Погоня не была успешной - конь оказался слишком хорош, чтобы его кто-то мог догнать, тем более, что лучшие наездники и самые резвые лошади еще не вернулись с северных пастбищ... Мой же путь лежал на юг - через степи к далекому морю...
   Но это еще не конец. Через пятьдесят лет, уже в нынешнем облике, обретя бессмертие и став настоящим магом, я снова пришел в те края... Я хотел узнать, что стало с костями Эли, краешком души лелеял зыбкую надежду напасть на след её сердца - я был почти уверен, что его похитил кто-то из моих тайных сторонников. Но оказалось, что селение это давно исчезло, а судьбу Эли с тех пор повторили десятки женщин - почти каждый год практически в каждом селении находили моих последовательниц. Их называли ведьмами и обвиняли в колдовстве и других, весьма разнообразных, грехах... Правда, за это время нравы "смягчились", и их жестоко пытали только на стадии следствия, казнь же была быстрой и "безболезненной" - через сожжение на костре.
   И все же от одного из старожилов, уродившегося в том самом селе, я узнал, что сразу после той первой, памятной казни на селение обрушились одна за другой беды - словно весь ящик Пандоры решили высыпать на голову провинившихся жителей... Началось с того, что участники погони, чаявшие изловить меня, так и сгинули бесследно. Разумеется, все решили, что это я их спровадил в мир иной. Как только вернулись пастухи с северных равнин, то уже на второй день праздника в деревне начался мор - видимо, среди убиенных бычков оказался больной какой-то страшной инфекционной болезнью. Но виноватым опять признали меня, хотя я в те дни был уже за сотни верст от этого проклятого места... Весной наводнение разрушило половину домов, а через год, но уже летом, сгорела и вторая половина и многие из вновь выстроенных жилищ... Старик-инквизитор умер спустя год после казни Эли, но смерть его не была легкой: сначала он покрылся гнойниками и зловонными струпьями, затем на него в одну ночь спустилось безумие, а кончил он тем, что повесился или его повесили - молва по-разному вещала. Самое забавное, что его смерть тоже возложили на меня... Ну, и дальше, чуть что случалось, всегда вспоминали меня, то бишь Дьявола, а любого, кто хоть чем-то выделялся из общего ряда посредственностей, могли причислить к числу моих сторонников и... ну, сама понимаешь..."
  
   - Вот и вся легенда, Леночка! - заключил Загрей. - Надеюсь, я тебя не слишком утомил? Или напугал?
   - Да нет, что ты! Но только вот ты сказал, что дьявола не существует и никогда не было, но из легенды вытекает, что он все-таки был, и что ты и есть Он? Или я чего-то не поняла?
   - Я не Дьявол и никогда им не был, Ленок! Это люди мне приписали свои негативные черты, свою злобу, ненависть, жестокость приписали мне по механизму проекции. Неужели не понятно?
   - Пон-я-тно. Но если Дьявол не ты, то тогда, может, истинным Дьяволом был тот самый старик Инквизитор? Разве он не делал зло сознательно, намеренно, смакуя и вожделея все большего и большего зла?
   - Конечно. Но проблема не в этом, а в том, кто в его естество заложил эту жажду разрушения, кто придумал ту силу, которую Фрейд, плохо понимая суть античного политеизма, все же довольно правильно обозначил словом Танатос, кто, наконец, сделал так, что от бессмысленных ужасных страданий своего собрата по роду человеческому, особенно если это ребенок или женщина, лучше всего юная, красивая или даже беременная, многие люди получают наслаждение, и не рядовое наслаждение, а высшее, не сравнимое с любым другим наслаждением? Кто их создал такими?
   - И кто же? - оживилась Кострова.
   - Если верить Библии, человека создал Бог по своему образу и подобию...
   - Бог???
   - Да, тот самый Бог, который равнодушно взирал на бессмысленные страдания Иова, а может и тот, кто обрек на многовековые мучения Прометея, так много сделавшего хорошего для него или, наконец, тот Бог, который отправил своего сына на Голгофу...
   - Ты хочешь сказать, что Бог наслаждается нашими страданиями?
   - Если многие отцы насилуют своих дочерей, многие ловят кайф от истязания своих беззащитных сыновей, то почему Бог-отец не может радоваться мучениям или даже сам истязать своего сына?
   - Это же святотатство! - искренне возмутилась Лена.
   - Прости, я просто размышляю... Ни на чем не настаиваю! - извинился Загрей.
   - А если Бога вообще нет?
   - Это еще хуже...
   - Но почему?
   - Тогда вообще ничего нельзя понять... - снова пустился в объяснения юный маг. - Животным садизм не свойственен, если не считать самцов норок, получающих удовольствие от укусов, которые они в преддверии полового акта порой наносят самкам... Но они их не убивают... Значит, садизм появляется только у человека, особенно у хомо сапиенса. Если появляется, то эволюционно выгоден, способствует успеху в борьбе за место под солнцем... Но если он выгоден, то почему не появился раньше, у тех же обезьян или тигров, не склонных подолгу мучить своих жертв... Замкнутый круг, необъяснимый наукой...
   - Ты меня совсем запутал. Ну, раз ты не Дьявол, то кто же ты тогда? Уж это-то ты знаешь?
   - Я? Ну, сначала послушай одну историю. Однажды одного актера, кажется, это был Венсан Перес, слыхала про такого?
   - О, да, "Аромат любви Фан-Фан"... - обрадовавшись тому, что может продемонстрировать свою эрудицию, воскликнула Кострова.
   - Так вот, однажды, когда он был в Корее, на улице к нему подошел старик-монах и спросил, кто он. Он ответил почти сразу, что актер. А старик спросил снова и еще более настойчиво. Венсан снова ответил то же, но уже не так уверенно, а когда монах задал тот же вопрос в третий раз, то актер умолк. Возможно, он понял, что по-настоящему и сам не знает, кто он. А ты знаешь, кто ты?
   - Я? Да, теперь так просто не ответишь... Ну, до встречи с тобой я считала, что я - девушка, потом - дочь, любимая, подруга, студентка... красавица, умница...
   - Хищница... - улыбаясь, продолжил Загрей.
   - Ну, в некотором смысле, - чуть смущенно ответила Лена. - Но главное, я - человек...
   - Да нет, Леночка, нет. Твое "я" - это то, что остается за вычетом твоих социальных ролей и статусов, которыми ты так старательно хочешь прикрыться. Попробуй отнять от своего "Я" всё, что ты перечислила и что может о себе сказать каждая вторая, если не каждая первая твоя ровесница, и что тогда останется, в чем состоит твоя неповторимая индивидуальность? Может, в уникальном ансамбле, неповторимом сочетании личностных черт?
   - Пожалуй, да... Нет, постой-постой... Пожалуй, нет... Опять ты меня запутал, Загрей! Похоже, я не знаю, кто я... - огорченно призналась Лена.
   - Ну, ничего страшного. Сократ - мудрейший из всех эллинов, так он вообще признавался, что знает, что ничего не знает, и не грустил от этого... Но я по секрету тебе скажу, кто ты?
   - Ой, ну, скажи, милый!
   - Ты - это твоя Самость, это ядро твоей души, это голос твоего сердца, который лучше тебя самой знает, кто ты и для чего пришла в этот мир... Только этот голос надо уметь слышать... хотя бы иногда...
   - А ты? Ты - тоже? - не унималась Кострова, сама не понимая, почему ей так важно знать, кто же сидит перед ней.
   - Конечно! Но тебя ведь не это интересует, а то, смертен ли я или бессмертен, чародей я или бог, какие чудеса могу творить, а какие не могу - ведь так, Ленок? Именно это ты хочешь знать?
   - Вот-вот, именно это... Так ты бог или все же нет?
   - Я бессмертен и в этом похож на бога, но не всесилен и многого не могу, хотя могу очень много... Но обиднее всего, что я могу многое из того, что мне не нужно, а самого главного, увы, не могу...
   - А что для тебя это главное? То, которого ты не можешь?
   - Ладно, тебе скажу... Я не могу вернуть Элю... Ни обратить времени вспять, ни воскресить её... Если бы мне найти её сердце, тогда бы я мог попытаться... Я чувствую, что оно еще не истлело, что кто-то где-то хранит его, но где и кто???
   - Я не знаю... - посетовала Лена, которой в глубине души и было жалко Загрея, и хотелось его отблагодарить за все то, что он ей подарил и, возможно, еще подарит, пусть и не просто так.
   - Я знаю, что ты не знаешь... Но тебе уже пора домой. А мы забыли про самое главное. Ведь ты просила меня о чем-то, еще там, на острове. Напомни, о чем...
   - Разве? Ах, да... После пережитого не просто вспомнить, с чего все началось... - стала несколько жеманно оправдываться Елена, делая вид, что что-то усиленно вспоминает. - Ах... Ну, конечно... Я просила о справедливости... о наследстве дяди... о том, что моему брату достается всё, а мне - ничего... Мне кажется так нечестно... Но как уж ты сам рассудишь, ведь мое представление о справедливости, наверное, не безупречно...
   - Хорошо! - громко, уверенно произнес Загрей, произнес как власть имеющий, что бывало с ним сегодня нечасто. - Ты получишь все, что просила, и даже больше! Но при одном условии: ровно три недели, начиная с сегодняшней полночи, ты должна быть верной мне, должна хранить целомудрие, беречь невинность и блюсти чистоту. Если же нарушишь это условие, то не получишь ничего! И это - последнее твое испытание!
   - Но, позволь спросить, а что... - попыталась уточнить Лена, но спрашивать было уже не у кого...
   Загрей исчез так же внезапно, как и появился, растаял как зыбкий утренний туман под лучами солнца, растворился как призрачный мираж. А вместе с ним исчез и поднос с недоеденными фруктами, и недопитое вино... Осталось только черное небо, раскрашенное разноцветными светильниками звезд, и пурпурное ложе, покрытое ярким пестрым ковром из живых фиалок, гиацинтов, подснежников, незабудок, ромашек, нарциссов и десятков других благоухающих цветов... Вдруг небо стремительно полетело вниз, а кровать и вместе с ней Лена - вверх... Секунду-другую девушка еще чувствовала под спиной мягкий шелк ткани - будто неведомый магнит удерживал её над бездной, - но лишь секунду... Встречный поток воздуха мгновенно надул её легкие, ударил по лицу, заскользил вдоль тела... Её бросило вниз, навстречу звездам, понесло словно песчинку, закрутило вихрем как осенний лист... Через минуту Лена поняла, что её засосало в какой-то прозрачный, бесплотный, но узкий тоннель, по которому она несется словно курьерский поезд, а на выходе блещет яркий голубой свет неведомой слепой звезды... "Раз-два-три... - сама не зная зачем, начала считать Кострова, - пять, шесть, семь... восемь... девять... дес..." На границе между звуками, перед самым "-я", которое она уже начала было вдыхать, невидимая темная труба оборвалась, и Лена упала в прозрачную лазурь теплого света, однако полумгновением раньше все же успела инстинктивно зажмурить глаза...
  
  
   Глава 12. Возвращение
  
   Её стройное, упругое, но легкое тело стрелой вонзилось в воду, подняв чуть ли не к самым звездам сотни тончайших струй-щупалец. Но вонзившись, тут же стало быстро терять скорость, и так же быстро Лена стала успокаиваться, почувствовав себя в родной стихии воды. Однако глаза открывать не спешила: что-то её не пускало, не позволяло совершить это простое действие. Тогда она решила сориентироваться в пространстве водоема вслепую: опираясь только на ощущения своего тела, понять, где верх, а где низ, куда плыть, где искать выход. Спустя пол-минуты после вхождения в воду, уже окончательно прийдя в себя и расслабившись, Лена, наконец, распознала легкое дуновение подъемной силы, определила её направление и, без особых усилий поменяв геометрию тела и траекторию движения, с этой силой слилась, вытянулась в струнку, заработала кончиками ног и понеслась вверх...
   К своему удивлению уже через несколько секунд девушка оказалась на поверхности, смогла совершить несколько полновесных вдохов и оглядеться... Загрей не обманул. Без всякого сомнения, это было родное водохранилище, окутанное сиянием тишины звездной безлунной ночи, обрамленное знакомыми темными силуэтами берегов, пахнущее сырой свежестью юного лета. Северо-восток уже окрасился в багрово-розовые, предрассветные тона - в той стороне был город, там её ждал дом, уютная комнатка и теплая кроватка. Запад же был черён, а потому казался зловещим, но именно оттуда она прилетела, и именно там был странный остров, который она уже начинала тихо ненавидеть.
   Сердце её мечтало о доме, но до восточного побережья было далеко, тогда как на западе, буквально в полусотне метров, сквозь легкую дымку явственно читались контуры Нового Аваллона. Лена ясно слышала и плеск волн, шуршащих по прибрежным камешкам, и шелест листвы, струящейся на ветру, и собственное желание посидеть на берегу, на черной прочной земле, чтобы сделать хотя бы поверхностный, косметический ремонт в своей голове - разбросать по полкам памяти ещё живые впечатления, подвергнуть анализу, понять и осмыслить волшебные события, которые с ней приключились и - чем дальше - тем больше, - начинавшие казаться сном.
   Но только она начала обдумывать произошедшее, как вдруг её глаза, ставшие после этой ночи необыкновенно цепкими, наткнулись на белое пятно, манившее с побережья острова сквозь предрассветный туман легчайшим серебристым сиянием. Лена заработала руками, ногами, всем телом... Чем ближе была заветная кромка земли, тем яснее она видела белеющий прямоугольник, тем сильнее мучило её нетерпеливое вожделение прикоснуться, пощупать, завладеть неизвестным предметом... Наконец, её руки коснулись дна, ноги подогнулись в коленях... Стремительной пружиной вылетела она из воды... Нет, происшедшее не было сном! Несомненно, в её руках был подарок Загрея, оказавшийся здесь таким же фантастически быстрым способом, как и она сама.
   Благодарными руками скользила она по белым, блестящим, с перламутрово-розовым отливом, волокнам ткани, от которой исходил благоуханный аромат тех же цветов, что еще пять минут назад ласкали своими бархатными лепестками её разогретую наслаждением плоть, распластанную на на пурпурном ложе. Развернув аккуратно сложенный конвертиком подарок, Лена поняла, что ей презентовано почти точно такое же платье, в котором впервые явилась Эли на урок анатомии. Почему почти? Наверное, потому, что оно было необычным: ткань казалась и новой, будто только что вышедшей из лона ткацкого станка, и в то же время древней, настолько мягкой, словно её долго-долго носили, пусть и аккуратно, но много-много лет назад, а потом заботливо привели в порядок и положили на хранение. Еще больше удивило девушку серебристо-голубовато-розовое сияние, волшебный легчайший свет, видимый, конечно, только в темноте, исходивший от платья, а также ярко-красная, цвета кораллов, светящаяся узорчатая широкая тесьма, украшавшая обшлаги рукавов, подол, вырез вокруг шеи и остроугольный разрез на груди. В остальном же это было обычное, почти повседневное платье без всяких излишеств - без кружев, без вышивки, без единой пуговицы...
   Конечно, Лена не удержалась и тут же натянула на себя, на свою еще не высохшую кожу, это волшебное одеяние. Оно оказалось ей не просто в пору, а даже немного маленьким, туго обтягивающим плечи, грудь, талию, бедра. "Наверное, он шьет такие платья по одной и той же Элиной мерке, а потом раздает своим любовницам на память", - такова была первая мысль, пришедшая в голову Костровой. Но тут же стали приходить новые идеи: может, это свадебный подарок, приглашение выйти за него замуж? или намек на предстоящие мне в будущем страдания? или знак принадлежности к некому мистическому братству, в которое я была посвящена? а может просто подарок, благодарность за мою скромную красоту, нежность и другие достоинства?
   Нет, Лена решительно не знала, какая гипотеза ближе к истине, но сам факт подарка, то, что он захотел, чтобы она носила то же, что и его Любимая, - это казалось ей и хорошим, и обнадеживающим.
   Накатывалась усталость, точнее ее новая очередная волна, силившаяся опрокинуть на землю, уложить, усыпить... Лена огляделась, подумывая, где бы устроиться на ночлег в ожидании первого экскурсионного катера или случайной рыбацкой лодки... И вдруг что-то ее насторожило - то ли шорох, то ли шипение, то ли... Нет, это был не звук, а совсем другое - легчайший ветерок, струящееся нежнейшее дуновение со стороны воды... Оглянулась и тут же чуть отпрянула назад - с озера, хищно и медленно полз на неё... туман. Да-да, легкая дымка прямо на ее глазах густела, росла, курилась все гуще и сочнее, превращаясь в сплошную молочного цвета пелену, закрывавшую озеро облачной стеной. Но внезапно в этой стене образовался провал, и перед глазами девушки открылся проход - будто кто-то сделал в тумане просеку, и она была настолько прямой и ровной, что не оставалось сомнений - это не просто так. Проход в тумане был шириной в 2-3 метра, а тянулся, похоже, через все водохранилище, ибо Лена без труда разглядела на конце туманной просеки красный огонек-маячок, манивший с другого берега.
   "Значит, отдохнуть не удастся - надо плыть", - сказала себе девушка, растолковав сие чудо как приглашение высших сил. Но плыть в такой одежде было, конечно же, немыслимо - она сковывала движения настолько, что Лена едва могла поднять в стороны руки, а ногами перебирать было еще сложнее - только мелкими-мелкими шажками. С трудом освободившись от нежных тугих тенетов волшебного платья, Кострова аккуратно свернула его в трубочку, прилегла прямо на песок, чтобы пару минут отдохнуть перед скорым ночным заплывом, а после их прошествия снова бросилась в воду...
   Лена возвращалась долго, больше часа, то есть затратила вдвое больше времени, чем накануне днём, когда плыла на остров: сказалась и усталость, и то, что в руках - попеременно то в левой, то в правой, - теперь приходилось держать волшебное платье. К счастью, оно не намокало: отталкивало воду словно прорезиненное - лучше брезента, болони или полиэтилена, - а потому оставалось таким же сухим и легким, как перед отплытием. Всю дорогу Лена не переставала удивляться: две стены непроницаемого тумана, вытянувшись до самого неба, обрамляли её путь, а в прорези бледно мерцали умирающие звезды, которые она видела то на небе - когда плыла на спине, то на воде - если переходила на брасс. И чем слабее мерцали звезды, чем светлее становился небосвод, тем ярче горел красный маячок на берегу...
   Стоит ли говорить, что на берег она вскользнула без сил, словно измученная штормом, едва уцелевшая медуза, вскользнула и замерла на месте, оставив отдыхать изнуренные икры в теплой неге воды: ей казалось, что стоит чуть-чуть отпустить погулять сознание, и она тут же уснет, умчится в мир грез, где, быть может, её встретит Загрей или его единственная любовь - Элиза... Но через пять минут отдыха она ощутила незваный прилив сил, приподнялась и, несмотря на туман, поняла, что впервые в своей жизни оказалась на элитном пляже, ехидно называвшемся в народе "бандитским": по фронту и краям он был огорожен двухметровой каменной стеной, увитой обоюдоострой проволкой-ягозой; по мере приближения к воде стена "плавно" переходила в железный сетчатый забор, с обеих сторон спускавшийся в воду и уходивший вглубь водохранилища на несколько десятков метров. В этот предрассветный час было уже почти светло, однако территория пляжа была освещена - вдоль забора горели три тусклых невысоких фонаря, превращавшиеся в густом мареве в три нежарких солнца. Благодаря им Лена не без труда разглядела на стене, тянущейся параллельно берегу, три темных прямоугольника - без сомнения, это были железные двери, через которые жители элитарного дачного поселка могли выходить на пляж.
   "Что ж, - сказала себе Елена, которой стал внезапно овладевать неизвестно откуда взявшийся кураж, - пришло время испытать судьбу. Ну, что, милая, готова? Давай так: если хотя бы одна из дверей окажется незапертой, то тогда ты попытаешь счастья за забором, ну, а если нет - придется обратно лезть в воду и искать пристань попроще". Словно кошка, мягко перебирая ногами, которые ей самой показались лапами, Лена прошмыгнула через неширокую песчаную полосу берега, дернула среднюю дверь и ни капельки не удивилась тому, что та, как и царьградская керкапорта, предательски погубившая в 15 веке второй Рим, также оказалась незапертой.
   Оказавшись внутри, Кострова так же легко, такой же ловкой животной походкой заскользила вдоль одной из улиц, втайне надеясь разглядеть какой-либо знак, способный направить её приключение в нужное русло. Но поселок, похоже, уже спал - было тихо и покойно как на кладбище. И тут она увидела в одном из домов ярко освещенное окно второго этажа, всего одно горящее окошечко на всю округу, а во дворе этого же дома высился столб, на вершине которого, покачиваясь на ветру, горел именно тот путеводный красный цвет, служивший ей маяком в недавнем часовом плавании... Без сомнения, ей надо было попасть именно в этот двор, в этот дом... Радостная, в предвкушении удачи - несомненно теперь у нее в лице Загрея есть могучий покровитель и направитель, защитник и помощник, - она побежала к перекрестку, чтобы, сделав поворот и пройдя полсотни метров, оказаться у заветного дома...
   Но на перекрестке она чуть не столкнулась с двумя мужчинами в униформе, вывалившимися на неё из тумана. Они заметили её в тот же момент, что и она их, когда между ними было едва ли больше десяти метров, но если Лена слегка остолбенела, то те, напротив, энергично двинулись ей навстречу. "Девушка, постойте, - закричал один из них. - Что вы здесь делаете? Кто вы?" Откуда Лене было знать, что территория патрулируется, что все входы-выходы на пляж просматриваются камерами слежения, что на случай туманной погоды включается резервная система контроля, реагирующая на избыточное давление на грунт, а потому о проникновении нарушителя охрана уже знала, только не знала, кто же этот нарушитель, на поимку которого отправились целых три "группы захвата" по два человека в каждой - все кадровые вохровцы, а с ними еще две немецкие овчарки, успешно прошедшие не только общий курс дрессировки, но и защитно-караульную службу.
   Сбросив оцепенение, Лена бросилась наутек - попадаться в руки грубых мужиков, да еще в наряде Евы, ей категорически не хотелось. Пользуясь своей природной резвостью и резкостью, она легко оторвалась от грузных охранников, прошмыгнула в тот же переулок, из которого вышла... Но куда ей было спрятаться, если по обеим сторонам улицы тянулись высокие заборы? И снова она решила положиться на авось и сверхъестественное содействие Загрея... Она подбежала к одной калитке - увы, заперто, к другой - тоже, к третьей - и та подалась! Лена забежала в чужой, незнакомый двор, пересекла весь участок, перескочила через небольшой заборчик из сетки-рабицы, отделявший одно владение от другого, потом снова через еще один такой же, и, сама того не ведая, действуя до того на автомате, очнулась только тогда, когда увидела перед собой знакомое светящееся окно, а над головой путеводный мерцающий красный цвет фонаря-маяка...
  
   Из окна лилась до боли знакомая мелодия, но Кострова не сразу ее распознала; только когда ангельский голос запел очередной куплет: "Тристэ фэ ля гримас деван са гляс..." - она, наконец, вспомнила и песню рыжеволосой француженки, и саму певицу, поклонницей которой никогда не была, но часто недоумевала: и чего в этой тощей доходяге с писклявым голоском находят мужчины? Тем не менее, эта песня показалась ей весьма символичной - почему-то злоключения героини, известные ей по клипу, показались Лене парафразом её собственных продолжающихся мытарств.
   - Кажется, ты у самой цели, Леночка! - радостно, предвкушая близкую победу, чувствуя как новая порция наглой отваги вливается в каждую клеточку ее тела, увещевала себя девушка. - Надеюсь, ты не оплошаешь, оправдаешь оказанное доверие и сделаешь всё, как надо. Итак, вперед, моя дорогая... - и Кострова сильно, торопливо застучала в дверь, стараясь заставить звенеть её в полную мощь, дабы пробиться стуком к хозяину сквозь песню Милен Фармер.
   Но, увы, не получилось. Прошла минута, к середине подходила вторая, а за дверью не было слышно ни звука - лишь "Тристана" пошла "на второй круг" - похоже, домовладельцу эта мелодия была сильно по душе. Возможно, Лена еще минуту-другую поломилась бы в дом, если бы не услышала за красно-кирпичным забором далекое, но равномерно приближающееся тявканье...
   "Что ж, я хотела по-хорошему. Но не получилось...", - с этими словами, крутящимися в голове, Лена без труда отыскала средней величины камешек, обогнула дом и со всей силой запустила "снаряд" в то самое светящееся окно второго этажа... Звон осыпающихся осколков, вырвавшаяся наружу с удвоенной мощью "Тристана" и, наконец, в осиротевшем створе окна показался обнаженный торс хозяина, увенчанный головой, изукрашенной удивленным лицом со сверкающими гневом глазами.
   - Вы кто? - только и нашелся, что спросить молодой человек из разбитого окна.
   - Кто-кто, дед Пихто! - зло ответствовала девушка и тут же, резко сменив тон на униженно-подобострастный, вторя главной героине только что вышедшего в прокат очередного фантастического голливудского блокбастера, добавила: - Хелп ми! Хелп ми, плиз! Квикли, мистер!
   - Вы - иностранка? - будто бы забыв первую фразу, сказанную неожиданной гостьей на чистейшем безакцентном русском языке, поспешил уточнить юноша.
   - Йес оф косс! - сама не понимая зачем, то ли соврала, то ли пошутила Кострова, знавшая английский едва-едва, но все равно продолжая косить под заграничную штучку: - Оупен зе до, мистер!
   - Конечно-конечно, мисс! - извиняясь, отвечал хозяин дачи. - Сейчас-сейчас, уан момент!
   Уже через десять секунд Лена во всей своей нагой красе стояла в прихожей перед оценивающе-удивленным ликом незнакомца - такую красоту и так близко он, пожалуй, ещё не видел никогда! Потому, сдерживая волнение, он только и нашелся, что спросил:
   - Что-то случилось, мисс?
   - Конечно, случилось! - уверенно, спокойно и даже весело отвечала девушка. - Разве по мне не видно, что случилось, и очень случилось, или к вам голые девицы каждую ночь шастают?
   - Вы прекрасно говорите по-русски, мисс! - решился на комплимент юноша.
   - Да ладно-то прикалываться. Я и сама знаю, что мой инглиш - полный отстой!
   - Разве я прикалываюсь? - наигранно удивился молодой человек.
   - А то что же? - зло ехидничала девушка.
   - Ну, знаете... Скорее это ваше появление похоже на чью-то злую шутку. Учтите, если это розыгрыш, то последствия для вас могут быть весьма печальными...
   - Ну, вот, не успела войти, а уже угрозы! Ты злишься, что я окно твое раздолбала, да?
   - Да, нет... - согласно не согласился парень. - Но, может, вы объясните, что произошло, кто вы, откуда, зачем?
   - Хорошо, я все объясню, но только... сначала... пожалуйста, пообещайте, что не выдадите меня охране. Обещаете?
   - Обещаю. Даю слово офицера!
   - Офицера? - удивленно вскинула темно-карие очи Лена.
   - А что, не похож? - грустно улыбнулся юноша.
   - Не очень... Прости... - извинилась девушка.
   - Да, ладно, мне не привыкать... Итак, вы обещали рассказать...
   - Прямо сейчас? Здесь? Стоя на пороге? - Лену вновь захлестнула куражистая волна возмущения. - Может, сначала ты пригласишь меня в дом? А еще лучше, если позволишь одеться... А еще лучше было бы принять душ!
   - Ой, простите, сорри мисс, экск'юз ми. Конечно-конечно, давайте я провожу вас в ванную... Вот сюда, плиз...
   Но не успела Лена сделать и шага по указанному направлению, как раздался мелодичный писк, и через секунду низковатый мужской голос пробасил откуда-то из-за спины:
   - Здравствуйте, Сергей Иванович! Вы не спите, мы вас не разбудили?
   - Нет-нет, я не спал. - отодвигая испуганную девушку в сторону, сказал в микрофон домофона Костров. - Что-то случилось?
   - К сожалению... Тут такое дело... - продолжал докладывать бас из стены. - Вообщем, под прикрытием тумана - и откуда он только взялся, - на закрытую территорию проникла девушка... пардон, совсем без одежды. Мы ее почти схватили, но ловкая стерва ускользнула словно рысь какая... Скажите, она у вас не объявлялась?
   Костров строго-вопросительно взглянул на Лену! Неужели это правда? Неужели среди ночи такая красавица - ни много ни мало, а настоящая модель, достойная титула "Мисс Вселенная", - могла сама по себе заявиться к нему на дачу, заявиться просто так, волей слепого случая, заявиться без всяких тайных замыслов и коварных планов??? А Лена, думая пока больше о спасении, чем о дядином наследстве, всем телом, мимикой и жестами умоляла: "Не выдавай, не выдавай меня, ради всего святого не выдывай!". Ее лукавые глаза засеребрились наворачивающимися слезами: "Пощади меня! Пощади! Пощади!" Разве мог он устоять, разве вообще может устоять мужчина, когда девушка, такая девушка, просит о помощи, просит о спасении и смотрит на него такими глазами!? А потому ответил:
   - Нет, не объявлялась...
   - А ничего подозрительного, необычного не приметили, Сергей Иванович? - не унимался голос из стены.
   - Нет, к сожалению... Увы, не смогу вам помочь...
   - Вы позволите осмотреть ваш участок? Может, она где в кустах притаилась, ведь кто ее знает, что на уме у этой твари?
   - Да ради... - он уже хотел согласиться, но Лена решительно замотала головой: "Нет, только не это!"
   И тогда Сергей продолжил более жестким тоном:
   - Нет, не позволю. Ее здесь нет... Я... - Костров не любил врать, а потому слегка замялся, - Я... только что выходил в сад и никого не заметил.
   - Хорошо, - нехотя согласился голос. - Но если что - сразу нам сообщите...
   - Обязательно! Сразу поставлю вас в известность!
   Убедившись, что домофонный голос затих окончательно, Лена подошла к Сергею и благодарно, по-сестрински мягко чмокнула его в щеку, при этом её спелые груди самыми остриями сосков скользнули по груди юноши, скользнули, на мгновение задержавшись, застыв, прильнув к чужому телу, но и этого мгновения хватило, чтобы поранить его сердце... Теперь она не сомневалась, что попала точно "по адресу", что перед ней ее единственный двоюродный брат, и, значит, игра уже началась... Он попытался обнять девушку, обнять, чтобы прижать к себе, сохранить это прикосновение, не отпускать его, усилить, но Лена ловко вывернулась и, лукаво подмигнув, словно бы обещая: "Потом, все потом!", взяла его за руку и напомнила:
   - Ты обещал проводить меня в ванную, не так ли, Сережа?
   - Конечно, пойдем, вот сюда... Но, почему ты не захотела, чтобы они осмотрели сад, ведь теперь они будут думать...
   Но Лена, не дав ему продолжить, перебила:
   - Конечно, будут думать, но если бы они увидели разбитое окно и нашли осколки, то тогда бы они так просто отсюда не ушли.
   - Точно, а я и забыл про окно... А тебя то как зовут?
   - Меня? Меня... Ариадной, - неожиданно даже для самой себя солгала Лена, и, пытаясь замаскировать свою ложь, тут же добавила: - Только не говори, что имя редкое и красивое. Мне все об этом говорят... Надоело...
   - Да уж, верно говорят... Загадочное имя и... многообещающее...
   - О, да! - согласилась девушка. - А Сергей - почти что Тесей. Не находишь?
   - Пёт-етр... - задумчиво произнес Костров. - Ну, что, пойдем в салль де бэнь?
   - Пошли, Тесей! Веди свою Ариадну... - торжественно согласилась Лена.
   Ванная комната была здесь же, на первом этаже, и от входной двери до нее надо было сделать едва ли больше десяти шагов... Запирая за собой дверь в ванную, Лена попросила:
   - Если не трудно, то, может, найдешь какую-ни-то одежду, а то мое платье... - и тут она бросила взгляд на трубчатый сверток в своей руке, - слишком сковывает движения... и так трудно снимается...
   Последние слова прозвучали в груди Сергея как явное обещание, как недвусмысленный намек, что все будет, и потому он с удвоенной энергией бросился искать одежду для гостьи и вообще наводить порядок, однако перед тем... в самый последний момент, за несколько мгновений до того, как включить свет в ванной, но уже после того, как Лена туда вошла, он краешком глаза отчетливо заметил, что в темноте тело девушки источает тончайший лазоревый свет, словно оно окутано серебристой аурой, быть может, даже божественной...
  
  
   Глава 13. Ариадна и Тесей
  
   Пока Лена смывала с себя липкий уральский чернозем, приютившийся не только на ногах, но залезший на живот и спину, испачкавший лицо и волосы, Сергей бросился наверх наводить марафет. Но только он начал уборку, как вспомнил, что надо поставить чайник - и стремглав метнулся вниз, на кухню, где заодно также стал подыскивать трапезу, достойную таинственной гостьи, но не успел закончить и это, как оказался в спальне родителей, дабы подыскать в шифоньере подходящую - не слишком откровенную, но далеко и не монашескую - одежду для неожиданной странницы-пришелицы по имени Ариадна... В конце концов, он вконец запутался в своих желаниях и действиях, все поплыло перед глазами, калейдоскопом закружились стены, окна, двери, вещи, мебель... Кровь била по вискам отбойным молотком, и это был молоток желания, молоток жажды плоти, юной женской плоти, которая была так близко, так рядом, обещая подарить неземное наслаждение... Кожа на лице его краснела, на груди и спине потела, на руках и ногах вздыбливалась мелким бисером мурашек. Казалось, все вот-вот полетит у него окончательно из рук, и вихрь чувств, вызванный неведомым доселе натиском гормонов, разорвет если не его тело, то уж точно разбросает осколками хрупкое сентиментальное сознание... И тут, как гром средь ясного полдня, донеслось бархатистое, шершавистое, томное контральто:
   - Тесей, потри мне спинку, пожалуйста!
   "Боже! - взмолился про себя Костров. - Дай мне сил вытерпеть, устоять, не взорваться, не упасть до животного! Прошу Тебя, молю Тебя!" Робким, шатающимся шагом двинулся он к заветной двери, за которой на фоне шума струящейся воды парил чарующий голос, распевавший незнакомую песенку: "Рано ли, поздно ли, там иль тут, тропочку, ниточку оборвут..."
   Войдя в ванную, Сергей однако внезапно успокоился - быть может, Бог в самом деле услыхал его мольбу, - но так или иначе, получив в руки мочалку, он смог целую минуту выполнять новую для себя работу мойщика женских спин, за что получил очередную награду, сотканную из двух слов "спасибо" и "милый" и приправленную таинственно-томной интонацией и загадочным взглядом-улыбкой...
   "Молодец, Серега! - сказал он себе, оказавшись тет-а-тет с самим собой. - Первое искушение ты выдержал! Главное - не сломаться раньше времени!"
   Лена же тем временем завершала свой туалет и когда уже собиралась накинуть заботливо принесенный длиннополый, но весьма откровенно декольтированный халатик нежно-сиреневого окраса, как некий внутренний голос властно потребовал: "Сначала надень платье! То самое, подаренное Загреем. Надень, а потом сними, и увидишь, что будет..." Непростая была это работенка - натягивать тугое одеяние на еще сырую кожу, но усердие было не напрасно - результат превзошел все ожидания девушки...
   Когда Ариадна вошла, наконец, в спешно убранную залу, посреди которой на низком журнальном столике курился электрочайник, а в круг него расположились немногочисленные, но изысканные аппетитные яства: сырокопченая колбаска местного пошиба, осетринка, эксклюзивно присланная из Астрахани три дня назад, французский сыр "Рошфор" из самого дорогого гастронома города, а также традиционная для начала июня испанская клубника, источавшая нежнейший... Но этого аромата Лене не суждено было расслышать, ибо вместе с ней в комнату ворвалось и моментально заполонило её без остатка облако свежести, в котором перекликались, споря друг с другом, то ссорясь, то мирясь, две дивные мелодии: одна была вечерним запахом моря, пропитанным йодом и солью, насыщенным мельчайшими капельками, моментально сделавшими лицо и торс Сергея мокрыми, будто бы он постоял у самого берега волнующегося океана, другая - утренним ароматом розовых полей, едва проснувшихся и отдающих вместе с испаряющейся росой все тайны ушедшей ночи. А между двумя главными мелодиями резвились, жужжали, порхали десятки других, более тонких и менее уловимых благоуханий, каждое из которых на секунду-другую словно выскакивало на сцену, под яркий свет софитов, и тут же уходило в тень, уступая место новому солисту. Тут были и терпкие ароматы полыни, и резкое дыхание можжевельника, и томно-тучные гроздья жасмина, и пьянящая прелесть сирени, и дурманящая отрава ландыша, и нежное прикосновение фиалки, и даже увесистая поступь ладана, и много-много других аккордов, заставлявших обоняние трепетать словно сухой лес в предвкушении долгожданной грозы.
   Но все это удивительное действо совсем не было похоже на хаос ароматов, царящий в любом парфюмерном магазине. О, нет! В магазине, даже если это самый дорогой и фешенебельный салон изысканнейших духов, запахи смешиваются как придется, без системы и смысла, наскакивая, отталкивая, давя, калеча, уродуя и уничтожая друг друга. Здесь же, на втором этаже генеральской дачи, в просторной и совсем уже светлой гостиной, ждущей первых лучей молодого солнца, начался настоящий концерт с исполнением цельной, единой симфонии, отчасти похожей на рок-оперу, в которой все гармонично, продуманно, строго и классически прекрасно, где солируют то ли Ромео с Джульеттой, то ли Кончитта с графом Рязановым, а их поэтический диалог обрамляют десятки других персонажей-ароматов.
   Пораженный услышанной бесподобной красотой - именно услышанной, а не унюханной, хотя речь идет именно о запахах, - Сергей несколько минут просто плавал в этой симфонии, испытывая то, что, возможно, не довелось пережить еще никому из смертных, и это было нечто более богатое и сильное, более глубокое и возвышенное, чем то, что мы на нашем бедном языке именуем термином "наслаждение"... Лена же между тем, сияя победным взором, уселась в кресло и стала пристально, неотрывно смотреть в глаза брату, словно старалась влезть в самое нутро его души, проникнуть взглядом до самой сердцевины мозга. Она предвкушала полный и безоговорочный триумф и только страсть к игре, желание подольше помучить жертву, не позволяли ей сразу перейти в наступление и потребовать свое... Она была уверена, что за свое ясное и недвусмысленное обещание одной только ночи безумной любви, Сергей, как ей казалось, уже близкий к умопомрачению, подарит ей все, что она хочет, подпишет любые бумаги вплоть до отказа от половины... а может и от всего огромного наследства... Но Лена не спешила - скорая победа показалась ей недостойной ее божественной мощи и ее могущественнейшего покровителя, она хотела продемонстрировать Загрею, что она великая актриса, великая художница жизни, а все великое требует времени и терпения...
   - Ну что, милый!? - наконец прервала молчание девушка. - Давай, угощай свою гостью.
   - Конечно-конечно, Ариадна! Кушай, что хочешь! Все свежее, мытое... Тебе чаю или кофе?
   - Чаю? Кофе? - вздернула брови девушка. - Неужели я достойна только этого?
   - Извини, у меня что-то с головой - столько впечатлений... Вино, ликер, коньяк, виски?
   - Да за кого ты меня принимаешь? - грозно, но вместе с тем ласково спросила Кострова, едва не давясь от смеха.
   - Но что же тогда? - не вытерпел недоумевающий Сергей. - Быть может, шампанское?
   - Совсем что ли очумел, милок! Какое шампанское? Я хочу... пожалуй... - тут Лена сделала многозначительную паузу и выпалила: - А спирт у тебя есть, только чистый, медицинский, без всяких там сивушных отголосков?
   - Спирт???
   - Ну да, а почему - нет? - поинтересовалась Ариадна.
   - Не знаю... Может, если только чуть-чуть... надо поискать... - затушевался юноша, но внезапно что-то вспомнив, хлопнул себя по лбу, и, уже уверенно улыбаясь, добавил: - Ну, конечно, спирт сейчас будет, Королева! Один секунд!
   - Да, ладно, - уже почти смеясь, остановила порыв гостеприимного хозяина девушка. - Я же пошутила! Давай тащи вино! Надеюсь, оно французское или хотя бы итальянское?
   - Нет, мисс, - уже придя в себя, осмелился возражать Сергей. - Французского не держим-с. Сегодня люди голубой крови пьют исключительно вина, сделанные на родине винограда, именно там выращенные, заложенные и выдержанные!
   - Значит, греческое вино? Или даже с самого Крита?
   - О, нет! Простите, Королева, но ваши сведения устарели. Согласно последним научным изысканиям, родиной винограда признан Крым! И, осмелюсь утверждать, в нашем городе ни у кого нет такой богатой и изысканной коллекции коллекционных крымских вин, как у вашего покорного раба!
   - Ого! Круто! - обрадовалась девушка, а про себя подумала: "Неплохо ты устроился, генеральский сосунок. Но ничего, ты еще поскачешь у меня, поваляешься в ногах, полижешь подошвы моих лапок!" А затем уже вслух добавила:
   - Ну, давай, угощай свою Королеву, рыцарь! Полностью полагаюсь на твой вкус! - а в душе дивилась: "Кажется, повторяется та же история, что и с Загреем: сначала вино, потом секс, а затем поучать начнет или даже легенду какую расскажет, ведь он, кажется, учился в Москве, в самом МГУ... Только вот беда - секса ты не получишь, мальчик, хоть и из кожи вон лезешь, чтобы заработать его... Ведь ты не Загрей, даже на нормального мужика не тянешь, куда уж тебе до бога..."
   Через три минуты Сергей, уже радостно предвкушая как собственное, так и общее удовольствие, откупоривал бутылку, принесенную из прохладного погреба, между делом поясняя:
   - Это "Ай-Серез", десятилетней выдержки, совсем новая марка, но с очень богатым букетом... вообщем, весьма удачная...
   "Началось! - вновь молвила самой себе Лена. - И тут десятилетнее, и цвет тот же, наверное, и вкус, конечно, похожий... Странное совпадение... Что бы оно значило???"
   Но у вина хоть и оказался тот же золотисто-рубиновый сочный колор, но вот по вкусу оно оказалось послаще и совершенно лишенным терпкости, и, чему не уставала удивляться гостья, в целом вино показалось ей заметно вкуснее тех напитков, которыми ее угощал хозяин Киферона...
   У Сергея же, как ни странно, волнение улетучилось начисто, а проснулось незнакомое доселе красноречие, точнее, знакомое, но лишь по собственным лекциям, но всегда почему-то покидавшее при доверительном, с глазу на глаз, общении с девушками. Поэтому их беседа потекла как спокойная широкая полноводная река, без порогов и стремнин, без резких остановок и внезапных мелей, вообщем, как по маслу. Так прошел час, подходил к концу второй... Солнце давно встало, растопило последние островки тумана, сад изукрасило золотом, а стены гостиной - розовыми бликами.
   На свою беду Сергей настолько доверился внезапно свалившейся на него очаровательной незнакомке, что рассказал в подробностях всю свою жизнь, а также жизнь родителей, упомянул о бабушках и дедушках и, наконец, вскольз прошелся по дяде, Лениному отцу, а потом и по ней самой, спросив у Лены, не стоит ли, по ее мнению, теперь, когда родители его мертвы, наладить отношения с двоюродной сестрой, которую он никогда не видел, но все же рад, что она есть, что зла ни на ее родителей, ни, тем более, на нее саму он не держит. Но Лена промолчала, сделав вид, что отвлеклась и не расслышала вопрос... Для нее было главным - сохранить ореол таинственности, блокировать все попытки собеседника раскрыть ее инкогнито, что она успешно претворила в жизнь, давая самые расплывчатые ответы на редкие вопросы оппонента...
   В результате Лена получила полную картину жизни своего кузена и его теперь уже погибшей семьи, тогда как Сергей не узнал о своей собеседнице ровным счетом ничего существенного: ни настоящего имени, ни места учебы, ни интересов, ни того, где она была ночью и как, почему и зачем оказалась здесь в столь ранний час и в таком виде. Лена же тем временем все больше погружалась в сладкую дрему, убаюканная ритмично-занудной манерой говорения партнера по диалогу.
   - Рина, - окончив очередной автобиографический экскурс, обратился к засыпающей девушке Сергей, - давай я тебе постелю, а то ты уже никакая.
   - Ой, да, конечно, спасибо! - очнулась гостья от надвигающегося сна. - А то я что-то совсем... Ты уж не обижайся, просто была тяжелая ночь...
   - Я это давно понял, что тяжелая. Это ты меня извини, Риночка, что утомил своими рассказами...
   - Нет-нет, мне было очень интересно! - на этот раз почти искренне возразила Лена. - Но я правда уже сплю...
   Через две минуты постель была готова: широкая двуспальная кровать в родительской спальне, застеленная новым солнечно-желтым бельем с голубыми цветами, очертаниями похожими на лилии. Когда усталая гостья небрежно, как бы мельком, распахнула халат, совершенно не стесняясь своей наготы, словно была совсем одна, Сергея охватила новая, еще более сильная волна желания. Кожа девушки продолжала призывно блестеть и манить тончайшими, едва уловимыми ароматами, бившими не столько по сознанию, сколько ниже его, в область неосознаваемых чувств и инстинктов. И даже одеяло, под которым проворно распласталась девушка, не смогло замедлить нарастающего вожделения...
   Он сел на край кровати, нашел руку Лены и, глядя в ее едва приоткрытые засыпающие глаза, любуясь влажными алыми губами и аккуратным носиком, стал гладить её пальчики, ладонь, всю кисть... Лена же никак не реагировала, хотя краешком души понимала, что прикосновения ей приятны, однако предпочитала делать вид, что ничегошеньки не происходит. Эту игру с мужчинами, когда женщина остается абсолютно равнодушной к их взглядам и прикосновениям, она именовала "Бревном" и знала, что нет игры слаще для женщины и мучительнее для мужчины, чем эта жестокая забава. Ведь все мужчины больше озабочены тем, чтобы доставить удовольствие партнерше, чем самим себе, и когда все, даже самые изощренные их усилия, не вызывают у женщины даже вздоха, то это ужасно бьет по мужскому самолюбию. А делать больно мужчинам Лене было не привыкать, а к Сергею она намеревалась применить все самые верные и наиболее остроотточенные средства из своего богатого садистического арсенала - как-то слишком быстро она забыла, будто кто-то намеренно затмил ей сознание, свое недавнее обещание не мучать мужчин, данное Загрею...
   Она чувствовала, как рука юноши поднимается все выше и выше - от кисти к предплечью, потом к плечу... Вот она уже скользит по ее груди, значит, надо, не напрягаясь ни одним мускулом, подавить в себе зарождающиеся искры желания, сделать так, чтобы сосок оставался вял и мягок, безжизненным и абсолютно расслабленным... "Господи, как же приятно, нежно он ласкает - как никто и никогда раньше, как может ласкать, пожалуй, только женщина или бог, и как тяжело себя сдерживать, но терпи, терпи, ты не должна поддаваться", - уверяла себя Лена... А Сергей все гладил и гладил её груди, то одну, то другую, а Лена все упорнее боролась со своими инстинктами. Вдруг она открыла глаза, ненамеренно, совсем случайно, и увидела нечто необычное, особенное, чарующее. Это были глаза юноши - глубокие, серо-голубые с огромными блестящими черными зрачками. На какой-то момент ей показалось, что это сам Загрей смотрит на нее из тела этого хрупкого паренька, но лишь на момент... И все же подобного выражения глаз ни у одного из жаждавших ее особей мужеского пола она никогда ранее не видала. Она не могла дать названия этому особенному, сильному и глубокому, и вместе с тем предельно нежному и ласковому, что изливалось из души юноши через ее влажные зеркала прямо на лицо ей, Лене. Только ясно, что это, не подлежащее именованию, было так же далеко от вожделения, как и от мольбы, и единственное словосочетание, которое смогла подобрать Лена к этому выражению глаз, было "Нежное восхищение", но и оно казалось ей каким-то неполным, недостаточно глубоким.
   В другой раз, в иной обстановке, она отдала бы многое за то, чтобы мужчина на нее так смотрел, и отдала бы много больше, чем тепло своей мягкосочащейся йони, быть может, даже - чем черт не шутит - вышла бы замуж, лишь бы ловить на себе такой взгляд хотя бы иногда. Но сейчас... сейчас она не могла проявить слабость, и хотя ей безумно хотелось обвить шею носителя этого чудесного выражения лица своими руками, впиться губами в его рот и долго-долго благодарно целовать, лаская губами его язык, а языком - его губы, но... И дело было не только в трехнедельном запрете, наложенном Загреем, нет, главное было в другом - в том, что ей, бедной девушке, хотелось сделать больно ему, богатому наследнику, хотелось упиться своей властью, хотелось показать свою силу... Она прекрасно понимала, как сильно, нестерпимо безудержно сильно хочет он ее, как ужасно сжимают тиски желания его малоопытные, едва ли не девственные, чресла, как едва не разрывается раздуваемая желанием головка его неведомого лингама, как стремится вырваться наружу липкая животворящая жидкость... понимала, знала, чувствовала, и чем больше понимала и чувствовала, тем слаще струилось в сердце чувство мести, тем горячее пылал в душе огонь возмездия...
   Наконец, рука Сергея отпустила ее грудь, не добившись ровным счетом ничего - соски так и остались вялыми и глухими к нежности... Правда, к своему ужасу, сосредоточившись на контроле за грудью, Лена не заметила, как отпустила свое главное сокровище, и то, воспользовавшись занятостью хозяйки, стало вопреки её воле готовиться к соитию, источая обильную влагу... Сергей же тем временем гладил её живот, но уже не так уверенно и сладострастно, как грудь... "Что ж, милый, вот и подошла к концу игра - дальше пускать тебя опасно, а то еще возрадуешься...", - и Лена со всей силой прижала друг к другу ноги так, чтобы ни один пальчик, да что там пальчик, чтобы ни одно живое создание, даже самое махонькое, не проскочило в ее разогретое желанием искушенное чрево, знавшее тепло многих мужчин...
   И как только пальцы юноши оказались на вершине ее бритой "киски", Лена снова открыла глаза, но прежде чем сказать те простые и жестокие слова, которые женщины обычно говорят в таких ситуациях, она разрешила себе еще раз покупаться в блеске очей Сергея... Она видела, явственно и четко, что Сергей не просто ее хочет, но хочет не так, как все другие мужчины, а совершенно по-иному, как-то возвышенно и одухотворенно. Видела, что для него секс с нею - это не банальное желание разрядки и удовольствия, не вопрос физиологии или похоти, не стремление к власти и не жажда покорения... Нет, тут другое, нечто очень важное, что это для него вопрос жизни и смерти, что, отказав ему, она не просто причинит сильную боль, а убьет что-то очень важное и доброе в его сердце, разрушит устои его души, лишит веры в женщин, быть может, даже веры в саму Любовь, в любовь настоящую, в любовь "просто так"... Она еще раз полюбовалась светом его восхищенных глаз, в которых заблестели блики наворачивающихся слез, еще раз искупалась в серо-лазуревых "зеркалах души", которые, наконец, стали умолять, просить помощи и пощады, как некогда, каких-то два часа назад, просили их ее глаза... "Ну, вот и все, мальчик!" - сказала она себе, а затем уже громко и уверенно произнесла вслух:
   - Не надо, Сергей! Прошу тебя, уйди! Я хочу спать!
   Сказала, жестко отвела его руку и, повернувшись на бок, плотно укуталась одеялом...
   Словно ошпаренный, раздосадованный и облитый грязью недоверия, Сергей выскочил из спальни. Он моментально отрезвел, но мысли все же путались: "За что, за что, за что!!? И это плата за гостеприимство, за мою доброту? Боже, ну почему она так бездушно жестока? Неужели она не увидела, не поняла, что... Ведь она могла приобрести весь мир, так зачем же, зачем!??" Его первым желанием было вызвать охрану и сдать эту "сучку" "куда следует", но на пол-пути к телефону он остановился: "Нет, это было бы слишком просто, милая! Не захотела по-хорошему, значит, будет по-плохому. Пусть первый раунд ты выиграла, но еще не вечер..."
  
  
   Глава 14. Марина
  
   Переполох, устроенный вторжением неизвестной "наяды" на территорию элитного поселка, ближе к полудню потихоньку улегся. Начальник охраны - отставной подполковник милиции Клещёв, проработавший в уголовном розыске два десятка лет и нашедший в новой должности "тихую", но прибыльную "пристань", - к середине утра провел все необходимые, на его взгляд, следственно-розыскные мероприятия. Он дорожил своей высокой и ответственной должностью, полученной им год назад после того, как предыдущий начальник был "разжалован" за допущенные промахи и недочеты, следствием которых стали два заказных убийства, успешно осуществленных на территории элитного кооператива. А раз дорожил, то делал все на совесть, именно так, как научился за годы службы в ГУВД под началом полковника Сизова. Прибыв к месту странных событий на самом рассвете, приняв доклад начальника смены, просмотрев туманно-затуманенные видеозаписи и отдав необходимые указания, уже к семи утра Клещёв собрал всю необходимую информацию, на основе которой, а также опираясь на свою интуицию и богатое знание жизни, пришел к выводу - в правоте оного он был уверен на 99 процентов - что незваная странная гостья находится в коттедже генерала Кострова и, скорей всего, уже преспокойненько спит и видит сладкие сны.
   Нет смысла восстанавливать непростой ход мысли отставного "сыскаря". Скажем лишь о том, что от внимания его подчиненных не укрылось и разбитое окно второго этажа дачи генерала, и движение за занавесками того же окна, и следы маленьких женских ножек, оставленные на рыхлой земле садового участка, и, конечно же, то упорство, с каким молодой Костров отказал в "инспекции" собственных владений, будто бы не понимая, что такое обследование будет в интересах его же безопасности. Однако самого важного Клещев уразуметь не мог, что заставляло его мысль интенсивно вопрошать: с какой целью девушка проникла в дом Костровых, каким образом ее проникновение может быть связано с вчерашней гибелью генерала и, наконец, почему девица была совершенно обнажена. Если она киллерша, а в пользу этой версии говорило то ловкое бесстрашие, с которым она улизнула от охраны, то почему оказалась совершенно голой и без оружия. Ну, отсутствие оружия можно объяснить например тем, что она могла бы использовать яд, который несложно зажать в ладошке, но как понять полное отсутствие одежды, даже купальника? И если ей надо было убрать Кострова-младшего, то зачем выбирать такой рискованный вариант, связанный с проникновением на хорошо охраняемый объект, когда можно было бы найти десятки более легких и простых путей?
   Ум подполковника, привыкший к раскидыванию сложных пасьянсов из показаний свидетелей, улик, данных экспертиз и прочих фактов, на этот раз спотыкался, и это его беспокоило, и беспокоило сильно. Тем не менее, он решил не торопиться с арестом нарушительницы - что-то подсказывало ему: девушка пришла не убивать, а с какими-то иными, возможно, очень экзотическими целями, а значит, можно не спешить. Потому Клещёв лишь распорядился усилить наблюдение за домом и немедленно докладывать ему о любом движении внутри и около него.
   Но дом словно замер, и когда солнце приближалось к зениту, Клещёв не выдержал и самолично отправился в гости к Кострову-младшему, тем паче, что кончина его родителей давала для визита прекрасный повод. Прежде чем услышать в динамике домофона заспанный голос Сергея, начальнику охраны пришлось пару минут подождать и даже поволноваться - а вдруг его интуиция впервые оступилась и отпрыска генерала уже нет в живых, но нет...
   - Да, я слушаю... - произнес вялый голосок едва проснувшегося юноши.
   - Здравствуйте, Сергей Иванович! Извините, что разбудил, но дело не терпит отлагательств. Вы позволите пройти в дом?
   - Да, конечно, проходите... - спросоня согласился Сергей.
   И вот Клещёв уже в прихожей - выражает свои соболезнования: "...ваш отец всегда был для меня воплощением лучших сторон нашей армии, а ваша мама - просто прекрасная, душевная женщина...". Убаюкав таким образом неискушенного паренька стандартным набором малозначащих фраз, подполковник вдруг резко спросил:
   - Где она?
   - Кто? - как можно натуральнее постарался удивиться Сергей.
   - Она спит? Позволите взглянуть на вашу гостью? - продолжал гнуть свою линию начальник охраны.
   - О чем вы? - оборонялся изо всех сил Сергей, но, похоже, робостью то ли интонаций, то ли взглядов, то ли телодвижений, он уже выдал свою неискренность.
   - Поймите, речь идет о вашей безопасности - неужели непонятно, молодой человек? Разве можно быть таким наивным, ведь вы же офицер, не так ли?
   - Да, офицер... старший лейтенант, - еще более неуверенно согласился Костров.
   - Так чего же дурака валять, парень? Лучше скажи, старлей, она красивая?
   - Она?
   - Ну, да, - с напускной нежностью произнес Клещёв.
   - Да, она чудесная... Красивая... - улыбнулся Сергей, поняв, что отпираться бессмысленно.
   - А в постели? - продолжал свой незаконный допрос бывший опер.
   - Не знаю... - грустно ответствовал Сергей.
   - А что так? Не дала?
   - Угу, - неохотно признал свое поражение Костров.
   - Ничего, такое бывает, - поспешил его успокоить Клещёв. - Цену себе набивают, боятся, что если дадут сразу, то мы перестанем их уважать. Ничего, в следующий раз даст, не переживай, капитан.
   - Старший лейтенант, - поспешил уточнить Сергей.
   - Ну, да... Ну, показывай свою красавицу, - продолжал настаивать подполковник. - Я только краешком глаза взгляну, она и не заметит.
   Сергею ничего не оставалось, как окончательно покориться мягкому напору умудренного милиционера и провести его к двери в спальню...
   - Хороша, телка! - смачно прошептал Клещев, глядя на едва прикрытое легкой простынкой аппетитное тело девушки, усыпанное мириадами странных серебристых блесток, похожих на миниатюрную росу. - А какой аромат! У вас всегда так пахнет?
   - Нет, что вы! Это она принесла этот запах!
   - Интересно... Ну, ладно, давай к делу, капитан. Итак, что ты о ней знаешь?
   И Сергей рассказал все, что знал, и после его недолгого повествования и ему, и начальнику охраны стало очевидно, что ничего конкретного, кроме имени, скорей всего, вымышленного, девушка о себе не поведала.
   - Так-с, плохо дело... Информации ноль... - грустно подытожил беседу Клещев и тут же продолжил допрос: - Так сколько времени вы с ней разговаривали?
   - Полагаю, что часа полтора...
   - И так ничего не узнали? За целых полтора часа? Неужели вам было не интересно, кто она, откуда, зачем? Голая женщина врывается в ваш дом, просит помощи, вы идете ей навстречу, кстати, против интересов собственной же безопасности, а она ничего о себе не рассказывает! Не странно ли, юноша? - и, не дав опомниться собеседнику, продолжал: - А если она - сообщница убийц вашего отца? Вы об этом не подумали? Что она могла прийти за вашей жизнью?
   - Нет, нет, только не это... Неужели есть связь?
   - Вполне вероятно, исключать ничего нельзя... Что еще добавите? Может, заметили что-то необычное?
   - О, да, конечно... - радостно откликнулся Сергей. - Знаете, мне показалось, что с ней что-то не так...
   - В смысле? - заинтересовался сыщик.
   - Понимаете, что-то мистическое... неземное...
   - Продолжай, капитан, но точнее, точнее...
   - Когда она попросила помыться, то пока в душе было еще темно, я заметил, что от нее исходит свечение, такое серебристое, наподобие ауры... А потом вот этот аромат, который вы слышали... Я уверен, никакие духи не могут так благоухать, так божественно...
   - Это все?
   - Да, пожалуй... - подтвердил Костров.
   - Что ж, подведем итоги. Девушка странная, личность ее не установлена, цели и намерения неизвестны... Я должен буду ее арестовать. Надеюсь, вы не против?
   - Что, прямо сейчас?
   - А чего тянуть-то? Возьмем ее в оборот, и она нам быстро все выложит.
   - Но она - моя гостья, и... я обещал... а никак нельзя иначе?
   - Да чего ты беспокоишься, капитан, - вновь перешел на "ты" подполковник. - Мы только установим ее личность, выясним намерения и - если все чисто - отпустим на все четыре стороны.
   - Вы думаете, она так все и расскажет?
   - Мне - расскажет! - уверенно заявил Клещев и, сменив тон на более мягкий, внезапно спросил: - А тебе, кажется, не очень хочется, чтобы мы ее забрали?
   - Совсем не хочется! - подтвердил Сергей.
   - Влюбился? - полюбопытствовал Клещев и, не дожидаясь ответа, предложил: - Хорошо! Не будем арестовывать! Более того, я помогу тебе ее вывезти за пределы закрытой территории. Но, как говорится, услуга за услугу. Согласен?
   - Что я должен сделать?
   - Небольшое, пустяковое одолжение... Я помогаю твоей машине вместе с девушкой выехать на волю без досмотра, а ты, капитан, обещаешь мне не рассказывать о ней и ее визите никому, особенно другу твоего отца полковнику Сизову... Понятно - никому! Ну, как? Идет?
   - Идет... Но я не понимаю, зачем такая конспирация?
   - Это мое дело - зачем. Значит, надо. И еще просьбочка - постарайся задержаться с ней на территории кооператива до вечера, погуляйте с ней, поплавайте, а мы пока ее сфоткаем и попытаемся установить личность. Да и тебе, наверное, интересно, что это за птица, верно?
   - Еще как! - подтвердил Сергей.
   - Ну, вот и поладили! Да, и еще. Когда поедете в город, то на КПП к вам подсядет мой сотрудник - под видом попутчика. Не выдавай его.
   - Вы собираетесь за ней следить?
   - Да, так будет лучше, так больше узнаем, и ты тоже узнаешь.
   - А если она инопланетянка? Она не похожа на земную девушку...
   - Прости, капитан, но в гуманоидов я не верю... Совсем! - скептически заявил Клещев.
   - А в антропоидов?
   - И в них тоже.
   - Но ведь антропоиды - это человекообразные обезьяны! - Сергею стало весело, что он так легко "поймал" многоопытного спеца розыскной работы.
   - Неужели? Типа гориллы или шимпанзе?
   - Ага, - расплывшись в улыбке, закивал юноша.
   - Спасибо за информацию. Теперь буду знать. Так что, договорились?
   - Конечно, договорились, - радостно согласился Костров, предчувствуя, что теперь в игре против Ариадны он не одинок, а потому шансы на успех у него возрастают.
   - Ну и ладненько, - потерев руки, начальник охраны встал и протянул свою медвежистую лапу Сергею: - Мне пора, а то твоя подруга не ровен час проснется и нас тут застукает.
   - До свидания, Михал Иваныч, и - спасибо Вам! - пожимал на прощание руку гостю Костров.
   - Покеда, капитан. Но все же поосторожнее с этой особой - мало ли что, - дал последнее напутствие Клещёв и бесшумно юркнул в дверь, ведущую на улицу.
  
   "Ну, что, киска, - виртуально потирая руками в то время, как реальные руки сливали в бокал остатки вина, удовлетворенно рассуждал Костров. - Теперь посмотрим, кто - кого. Могла бы быть понежнее, но... сама виновата!" А пока - в целях маскировки - он решил быть с ней поласковее - будто бы и не было ее жестоких слов, её равнодушно-злого "Уйди!". Сергей наскоро приготовил горячее кофе со сливками, наложил в чашку клубники и отправился в спальню, чтобы порадовать свою гостью, пока она опрометчиво не соскочила с постели. Лена же, казалось, ничуть не была удивлена такой нарочитой добротой хозяина дачи - спокойненько осушила кофеёк, слопала всю клубнику и, услышав предложение сходить освежиться в рукотворном море, радостно согласилась и стала собираться. По-прежнему она не стеснялась своей наготы, смущая, возбуждая и зля Сергея, была, как и накануне, весела и улыбчива, уверенна в своей неотразимости и неуступчивости. И когда поиски подходящего купальника среди вещей покойной матери Сергея не увенчались успехом, и Лена спокойно согласилась искупаться топлесс, в одних трусиках, то Костров воспринял это уже как само собой разумеющееся. "Если бы не нашлись трусы, то она бы и без них искупалась", - заключил он для себя. А на его вопрос: "Не боится ли она охраны?", Лена браво отвечала: "Ни капельки! Ты же не дашь в обиду свою Королеву, рыцарь?"
   По дороге на пляж Сергей грустно рассказывал о своей обиде, об испытанной боли, надеясь вызвать в душе гостьи то ли чувство сострадания, то ли ощущение вины и, тем самым, сделать её сговорчивее. Лена же сочувствовала с напускной искренностью, выражала мнимую эмпатию и фальшивое понимание, но сетовала, что связана некой тайной, которая не позволяет ей отдаться ни одному мужчине, но это сейчас, а в будущем "все возможно", а пока она "связана и не свободна" и вообще "мы так мало знаем друг друга". Однако же на расспросы Сергея о том, где она живет, в каком вузе учится, кто ее родители, почему она здесь, девушка отвечала, что правду сказать не может, а врать не хочет - и не хочет именно потому, что уважает его, Сергея, и очень благодарна ему за гостеприимство...
   Лена купалась долго, размеренно, тем более, что солнце уже перевалило за зенит и наступил апогей жары: столбик термометра в тени приближался к 35-ти градусной отметке. Сергей же предпочитал лежать под тентами и любоваться тем, как грациозно его новоявленная подруга рассекает волны, бороздируя вдоль берега.
   Наконец, выйдя из воды, Лена предложила:
   - Тесей, я вчера на острове забыла свой купальник, но плыть туда на руках не хочется - далековато. Может, ты договоришься с одним из ваших сторожевых катеров, и мы туда сгоняем, а?
   - Так ты приплыла с острова? - удивился не на шутку Костров.
   - Да... а что? - непонимающе развела руки девушка.
   - Сама? Вплавь? Ночью? - еще больше изумлялся юноша.
   - Конечно. А что тут такого? - недоумевала Лена. - Почему бы и нет?
   - Так ведь до него километра три!
   - Ну, поменьше немного... Но даже если и три - что тут такого?
   - Ты, наверное, плаванием занимаешься профессионально?
   - О, еще как! - хвастливо проговорила Лена, но тут же осеклась, ибо говорить правду не входило в ее планы, и потому мягко уточнила: - Раньше немного занималась - пару лет ходила в секцию, только и всего!
   - А я в универе целый год ходил на плавание! - обрадовался Сергей.
   - И как? Успешно?
   - О, да! Сначала 50 метров осилить не мог, а в конце второго семестра без остановки преодолел 800 метров и мог бы еще столько же...
   - Молодец! Ну, так как насчет катера?
   - А что мне за это будет - если катер найдется? - решил поторговаться Костров.
   - Я тебя поцелую!
   - Честно?
   - Обещаю! Но... только на острове!
   - Хорошо, пойду попробую... - согласился Сергей без особенного энтузиазма.
   На переговоры с охраной ушло минут десять, и только благодаря вмешательству Клещёва, давшему "добро" по рации, вояж оказался возможным. Заодно, пользуясь случаем, Сергей сообщил начальнику охраны только что полученные сведения о пребывании Лены на Аваллоне и её любви к дальним ночным заплывам. А тут, перед самым отплытием, еще подвалил фотограф с обезьянкой и удавом - его за небольшую мзду пускали по воскресеньям на элитный пляж... В результате уже через полчаса на стол Клещёва легла качественная, полноценная цветная фотография подозреваемой, правда, в чем именно - еще предстояло выяснить.
   Лена настолько уверилась в своей безнаказанной неуязвимости, в беспредельности поддержки Загрея, что теперь ей казалось все позволенным... В результате она быстро стала терять осторожность: сначала проболталась про остров, затем - про умение прекрасно плавать, и, наконец, уже по пути к Аваллону, рассказала, хотя никто не тянул ее за язык, про свою любовь к античности, про то, что мечтает попасть в Дрезден, что в душе она язычница и открыла даже, что учится на экономиста, только соврала, назвав не местный, а омский вуз.
   Оказавшись на острове, Лена тихохонько, улучив момент, быстренько поцеловала макушку волшебного камня, про себя возблагодарила Загрея, пообещав в точности выполнить его наказ. Разумеется, купальник нашелся и даже неожиданно быстро нашелся, хотя накануне Лена запульнула каждую из двух его частей в неведомо-разные стороны. Когда же пришла пора возвращаться на катер, и Сергей потребовал "оплатить" свои посреднические услуги, то Лена сухо чмокнула его в щечку, уточнив - конечно, только одними глазами, - что именно "это" она имела в виду под словом "поцелуй". Но Сергея такая "благодарность" уже мало огорчала - ему начинала все больше нравиться эта игра с непредсказуемым концом и неясными правилами, а потому он готов был сдать одну позицию за другой, лишь бы заманить "противника" поглубже в тыл, усыпить бдительность девушки лживым блеском быстролегких побед, чтобы потом нанести решающий фланговый кинжальный удар, правда, когда и как он его осуществит - пока было совершенно еще не понятно.
  
   Наступил вечер... Близились затяжные поздние июньские сумерки... До их наступления наши кузены успели пообедать, осушить еще две бутылки вина, а Лена ко всему прочему смогла успешно отразить новый натиск Сергея, не отличавшийся, однако, ни истинным напором, ни продолжительностью, а носивший, скорее, вежливо-показной характер: "Мол, я не потерял к тебе интерес, по-прежнему тебя желаю, но уважаю твое целомудрие и право на телесную неприкосновенность, а потому не требую, а только прошу...".
   Когда же солнце заскользило над полоской далекого леса, тянущейся вдоль противоположного берега рукотворного моря, Лена, будто бы внезапно что-то вспомнив, стала энергично собираться домой:
   - Пожалуй, мне пора, Сережа! Пожалуйста, извини мне мою холодность! Я знаю, что причинила тебе боль, но, поверь, на это есть серьезные причины. Ты мне очень симпатичен, но есть обстоятельства... Я не говорю тебе "нет", а говорю "потерпи" и еще "все возможно"...
   - Я понимаю, Ариадна, а потому уже не злюсь...
   - Спасибо! Ты очень милый. Ты меня проводишь? - и глаза девушки вновь заискрились лукавым огнем.
   - Конечно, Рина! С удовольствием тебя отвезу, прямо до подъезда твоего дома, если, конечно, позволишь...
   - Так ты на "колесах"? - наигранно удивилась гостья.
   - Ну, конечно! Давай собирайся, а я пока выгоню машину из гаража, и через полчасика двинем.
   - А пораньше?
   - Ну, хорошо, через десять минут, о'кей?
   - Замётано! - радостно подтвердила Лена.
   Как и ожидал Сергей, на КПП к ним в машину попросился пассажир, но, к удивлению юноши, это был не накачанный здоровяк, а миловидная женщина лет тридцати, улыбчивая, коротко стриженая, да еще с солидной сумкой, набитой непонятно чем - ведь урожай первых ягод и овощей предвиделся еще не скоро. "Ну, и конспирация, - сказал себе Костров, - высший класс! Никогда бы не подумал, что такая мадам может быть тайным агентом или, как говорили в старину, филером".
   - Вам куда, сударыня? - поинтересовался Сергей.
   - Ой, мне далеко, - и она проговорила название действительно чуть ли не самой глухой улицы самого отдаленного района города, куда ходит один-единственный автобус, да и то не каждый вечер.
   - И вправду далековато... - согласился юноша. - Как же вы...
   - Я заплачу, по таксистским расценкам, только вы уж довезите до дома, а то у нас там по ночам...
   - Неспокойно?
   - Ага, даже очень...
   - Чего ж вы не переехали в нормальный район? - незванно вмешалась в разговор Лена.
   - Да куда уж нам, где денег взять-то?
   - Дачку бы продали? - зло предложила девушка.
   - Да откуда у нас дача-то? Это я к подруге приезжала...
   - А чего же ночевать не остались или поссорились с подругой?
   - Нет, что вы! Просто завтра с утра на работу...
   - А дети, муж есть? - заинтересовалась Кострова.
   - Нет, я одна живу...
   - А что так?
   - Может поедем, а? - предложила попутчица, давая понять, что дальше исповедоваться перед смазливой "молокосоской" она не собирается.
   - Да-да, поехали, - сказал Сергей, нажимая на акселератор своей "Ауди", - только сначала подбросим девушку - она живет поближе, - и, уже обращаясь к Лене, спросил:
   - Милая, ты где живешь-то, что-то я запамятовал?
   - Я тоже не близко, дорогой. Неужто забыл?
   - Прости, что-то с памятью...
   - На Бажова я живу, Сереженька!
   - Бажова - улица длинная... - продолжал выяснять адрес Ариадны наш герой. - А какой номер дома-то?
   - А я помню? - отреагировала Лена и затем, словно оправдываясь, добавила: - Все время путаюсь в этих номерах, тем более, что мы только полгода назад переехали...
   - Ну, а как остановка хоть называется, помнишь?
   - "Радуга", кажется - там магазин такой большой, универсам, знаешь?
   - Конечно, ведь это по дороге на аэропорт, верно? - радостно произнес Сергей, надеясь, что теперь он хоть на шаг ближе к раскрытию тайны дивной гостьи.
   - Точно... - как бы нехотя согласилась Лена.
   Серебристое "Ауди" Кострова-младшего неслось по пустынным улицам готовящегося ко сну города, едва замедляя ход на поворотах. Даже на проспекте Ленина - главной улице Святорска - в этот вечер было необычно малолюдно - то ли неспадающая духота заставляла всех ютиться по тесным квартиркам, то ли жителей пугала пронесшаяся по городу серия дерзких ограблений новорожденной грозной банды "Бизонов". Один за другим мелькали тусклые фонари, окна домов слились в один желтоглазый шлейф, по мере удаления от центра становилось все мрачнее... Закончился многокилометровый центральный проспект, ему на смену явилась более спокойная улица Туристов, наконец, свернули на совсем уж сумрачную улицу Бажова... Вот и "Радуга" - единственное яркое пятно на фоне молодой ночи...
   Сергей стал притормаживать:
   - Рина, тебя где высадить?
   - Я покажу, милый! - уверенно сориентировалась Лена. - Вон, видишь, там светофор, вот за ним второй переулок направо...
   - Здесь? - подъезжая к указанному перекрестку, переспросил Костров.
   - Да, дорогой! - удовлетворенно выговорила Лена.
   Машина свернула в совершенно темный проулок, черноту которого разрывали лишь редко освещенные глазницы серых одноэтажных домишек, тянувшиеся унылой вереницей вдоль кочковатой узкой дороги. Это был частный сектор на самой окраине Кировского района. Повинуясь приказаниям сидевшей рядом Лены, водитель сделал еще два поворота - сначала налево, потом направо...
   - Ну, вот я и в Хопре! - съязвила Кострова, передразнивая рекламу недавно разорившейся финансовой пирамиды. - Спасибо, милый!
   - Так ты в частном секторе живешь? - удивился Сергей, останавливая своего "стального коня".
   - А что? Ты думал, я в центре живу? В пятикомнатных апартаментах? А тут такой облом, да? Золушка, похоже, вам, мажорам, не нужна? Прости, милый, но не всем же дано такое счастье - быть богатым... Прощай!
   - Рина, ты меня не так поняла...
   - Я прекрасно тебя поняла, козленок... Может, хочешь меня осчастливить - взять замуж "сиротку из трущоб"? Как благородно!!! А потом будешь всю жизнь попрекать, что, мол, я тебя на помойке нашел? - еще более зло огрызнулась девушка.
   - Зачем ты так, Рина?
   - Ладно, покеда, милый! Я тебе позвоню, если... делать будет неча. А сам меня не ищи, понял?
   - Как скажешь... Пока!
   На прощание он хотел сжать ее ладонь, но Лена змеевидным движением высвободила руку, порывисто открыла дверь и выскочила на воздух, напоследок сильно хлопнув дверью.
  
   Сергей молча, с подавленным настроением, провожал удаляющийся силуэт девушки, подсвеченный сиянием фар. "Так вот почему она мне не дала! - вправлял он себе затуманенные мозги. - Хотела меня унизить за мое богатство, набить цену, показать свое моральное превосходство! Типичный комплекс неполноценности, комплекс "бедной родственницы". И что в ней такого - да, красива, но вот душа... И вульгарности хватает, и стервозности через край... Да, развела меня для начала неплохо, но пьеса только началась... Посмотрим, что будет дальше..." Сергей действительно был уверен, что девушка пришла в его жизнь не просто, не случайно, а всерьез и надолго, и что их отношения только начинаются, и что впереди - еще не одна встреча...
   Его молчаливый диалог с самим собой прервала сидевшая сзади мадам:
   - Вы раньше здесь бывали, юноша?
   - Именно здесь? Конечно, нет. А вы?
   - Я тоже здесь впервые. Полагаю, что на самом деле она живет далеко отсюда.
   - Я тоже так думаю. И что теперь будем делать?
   - Ничего... Поедем обратно. Скорей всего, где-то здесь рядом живет какая-нибудь её дальняя родственница или приятельница...
   - Или приятель... - предположил Костров.
   - Менее вероятно... Ладно, поехали...
   - Так вы не собираетесь за ней следить? - поинтересовался Сергей, не понимая, в чем же заключалась миссия подосланной Клещевым попутчицы.
   - Мы и так за ней проследили достаточно, а дальше уже и незачем.
   - Ну, вам, конечно виднее... Просто странно...
   - Главное, что вы остались целы и невредимы, а девушку мы идентифицируем, думаю, уже завтра все о ней узнаем...
   - Будем надеяться... Так вы здесь ради меня?
   - Не только, но в основном ради вас... ради вашей безопасности...
   - Ясненько... А как вас зовут?
   - Марина. Просто Марина. А вас?
   - Сергей. Просто Сергей, - весело отзеркалил юноша.
   - Поехали, Сережа, а то уже поздно...
   - Может, пересядете вперед?
   - Охотно, - согласилась Марина, но выходить из машины не стала, а ловко протиснулась между сиденьями, да так, что Сергея вновь накрыла легкая волна желания - так близко было скользящее тело женщины, пока она пересаживалась. В голову озабоченного юноши тут же вклинилась крамольная мысль, и он будто равнодушно спросил:
   - Вы в самом деле одна?
   - Нет, что вы, у меня муж и двое детей, - произнесла она спокойно, будто бы так и должно было быть, будто бы все женщины мира счастливо замужем и имеют именно двух - не больше, не меньше - отпрысков.
   И тут же крамольная мысль, не успев угнездиться и развиться, развеялась, разбившись о чувство досады:
   - Куда вас везти, Марина?
   - Домой, конечно.
   - К любимому мужу и детям?
   - Да, а что?
   - Нет, ничего... Ведь это так прекрасно, когда есть семья, муж, дети! Вчера утром у меня тоже была семья...
   - Я знаю, мне муж сказал, что у вас погибли родители. Сочувствую...
   - А кто ваш муж?
   - Миша Клещёв, начальник охраны кооператива. Вы же его знаете!?
   - Знаю, - подтвердил Сергей, окончательно хороня наивную мысль о близости с этой миловидной блондинкой с приятным голосом и красивым бюстом.
  
  
   Глава 15. Бабушка
  
   Из гостеприимных тенетов семейства Клещевых Сергею удалось вырваться только во втором часу ночи - он все же согласился на требовательное приглашение Марины выпить кофейку, ибо ему не только хотелось максимально продлить свое пребывание в женском обществе - чего уж говорить, но живое общение с одной приятной женщиной позволяет на короткое время забыть не только всех других, но и как-то тормозит, откладывает на потом также и сексуальное возбуждение, - но, прежде всего, Сергей надеялся получить от Михаила Ивановича последние свеженайденные им сведения о своей новой знакомой. Но Кострова ждало горькое разочарование - ничего свежего, кроме того, что Сергею удалось выудить у самой девушки в течение дня, Клещев сообщить не мог. Однако все же обнадежил: завтра он растиражирует фотографию девушки, вооружит ею своих ребят, те пробегутся с ней по спортшколам и секциям плавания и обязательно что-то да выведают, ведь даже отрицательный результат - это тоже результат; вообщем, утро вечера мудренее - на том и порешили.
   Выйдя на воздух, Сергей тут же обнаружил существенные изменения в погоде: томная немая духота сменилась ветреной свежестью, звезды погасли, а вместо них над сумеречным парком - именно на него выходил подъезд дома Клещевых - засверкали тонкие змеиные язычки далеких зарниц - предвестницы приближающегося ненастья. Тревожное настроение природы полоснуло по душе лезвием тоскливого одиночества, полоснуло, рассекло, и снова задребезжали струны желания. Правда, теперь он думал не столько о сексе, сколько о том, чтобы побыть, снова побыть в женском обществе, только и способном развеять одиночество и грусть, но где его найти сейчас, в разгаре ночи? Он вспомнил о Свете, но у него не было даже ее телефона, а своих прежних подруг, принесших ему столько боли, он хотел поскорее забыть... Оставалось только одно...
   Мягко зашелестел мотор непритязательной иномарки... Вот и снова главная улица города, еще более пустынная, чем два часа назад, словно вымершая - лишь редкие легковушки мчат навстречу, проносясь, не замедляя хода... Первым позывом поруганной издевательствами Лены души было отправиться на улицу Дружбы - местный Реепербан, аналог московской Тверской, где в любую ночь можно взять на недолгий прокат заляпанное развратом, но все же сохранившее привлекательность, молодое женское тело... Но порыв этот оказался недолгим: наткнувшись на грустное воспоминание о своей студенческой инициации с проституткой, после близости с которой он унижался сначала перед родителями, прося денег на лечение, а потом перед врачами и медсестрами, сдавая все новые и новые анализы, Сергей решил не входить во второй раз в одну и ту же грязную реку. Почему-то внезапно всплыло в памяти красивое лицо молоденькой медсестры, которая, мило улыбаясь ему в лицо, словно бы заигрывая, вставляла, по велению старушки-врачихи, толстую проволоку с крючковатым наконечником, вставляла именно туда, откуда истекает новая жизнь, глубоко, чуть ли не до самой середины, а потом вертела ей там, скоблила, доставляя жгучую боль... Но дело было не в боли, нет, а в том ощущении позорного неравенства, когда юная девочка властвует над твоим достоинством, причиняет боль, вместо того, чтобы дарить удовольствие, созерцает мужскую наготу, а сама остается совершенно одетой, созерцает, но не притрагивается, потому что знает: ты - прокаженный, заразный, больной, быть может, навсегда... Нет, теперь он не решится на такое, хватит, довольно с него того, что было пережито и пройдено за тот злополучный год...
   "Поеду-ка я лучше на вокзал, потусуюсь там, погляжу на народ - все же лучше, чем одному в квартире. А если повезет, то приглашу приглянувшуюся девушку на ночлег - почему бы нет?" - успокаивал он себя новой зыбкой надеждой, конструируя в душе образ юной, наивной, не слишком умной и красивой, но чистой и непритязательной деревенской девчушки, приехавшей в город искать себе место под солнцем, но после неудачного опыта решившейся возвратиться домой не солоно хлебавши, а тут... появляется он - принц-спаситель на серебристо-серой лакированной иномарке...
   Задумавшись, он проскочил поворот на улицу Чапаева, по которой намеревался ехать к вокзалу. Это означало, что, по иронии судьбы, ему теперь надо будет свернуть направо на следующем светофоре и проехать на вокзал по той самой улице Дружбы, искушающей искупаться в грешной реке любострастия, поиграть в "русскую рулетку" со СПИДом (к счастью, случаев этого неизлечимого заболевания в Святогорске было отмечено не больше десятка, но это официальная, а, значит, и неполная статистика), гепатитом, сифилисом, хламидиозом, герпесом... Трехглазый регулировщик улыбнулся своим верхним, запрещающим красным оком, и Сергей вынужден был впервые за весь путь остановиться... А из динамиков плавно лилась песня из первого альбома "последнего романтика" России: "...и в последний раз свободой насладиться поднималась в небо раненая птица...".
   Наконец, замерцало нижнее зеленооко светофора, но машина так и не тронулась с места, несмотря на усилия шофера - Сергей лишь на секунду переключил внимание не песню, но и этого мгновения хватило, чтобы он не заметил, как предательски заглох двигатель. Пять минут ушло на тщетные попытки разбудить иноземного "рысака", но движок только глухо хрипел, кряхтел, пыхтел, но взрываться приятным гулом больших оборотов совсем не собирался. Такое за трехлетний период общения Сергея с его "стальным другом" случилось впервые. На свою беду дипломированный философ едва разбирался в моторах, особенно иностранных. Теоретически он понимал: проблема либо со свечами, либо с бензонасосом или с бензопроводом, но как определить и исправить дефект - он не знал совершенно. "Наверное, левый бензин залили, гады? Неужели придется здесь куковать до утра? Но почему именно на этом повороте, перед самым интересным и опасным участком пути? Неужели благая судьба хочет оградить меня от неминуемой беды?" - сверлили сознание вопросы и сомнения.
   Сергей вышел из авто, закурил... Вокруг ни души - вся ночная жизнь сконцентрировалась там, за поворотом, а здесь... только ветер гуляет среди полусонных домов... Промчалась одинокая "девятка", через минуту пропыхтела солидная "Волга"... И снова тишина светлой июньской ночи... И пустота разочарования на душе...
   Внезапно Сергей вспомнил про бабушку, к которой намеревался приехать еще утром воскресенья, приехать, чтобы забрать, конечно, на время, только до похорон, в свою квартиру - вдвоем горе всегда переносить легче, но горе ли это? Когда бы он получил столько беспредельной свободы, если бы родители были живы? Лет через десять, или через двадцать? А теперь столько возможностей, столько путей, и полная финансовая свобода! И море молодых и красивых девчонок, одиноких и мечтающих о сытой обеспеченной жизни, а ему за истекшие почти двое суток попадались какие-то странные особи: красавица Светлана, но, как назло, замужняя; странно-очаровательная и свободная Ариадна, но с непонятным желанием мучать и унижать его и без того тощего внутреннего "мужчину"; наконец, бальзаковского возраста Марина - просто чужая жена и мать двоих чужих детей... Похоже, надо было взять паузу, сделать передышку.
   "Ладно, - сказал он, обращаясь к неведомому божеству, - уговорил! Так и быть, на вокзал не поеду, девочку искать не буду, а отправлюсь прямиком к бабуле. Даю слово офицера, но только, пожалуйста, сделай так, чтобы она завелась". Для проформы Сергей открыл капот, подергал за какие-то проводки, зачем-то проверил уровень масла в моторе, а затем снова сел за руль: "Ну, милая, давай, не зли меня!" - и мягко-нежно повернул ключ в замке зажигания... Он даже не удивился, когда мотор как ни в чем не бывало весело зажурчал, будто бы и не было его беспомощного сопения каких-то 10 минут назад...
   Сергей сдержал обещание - со "словом офицера" он никогда не шутил, несмотря на то, что в ельцинской России это слово давно уже перестало звучать гордо, - и уже через 40 минут парковал свою "Ауди" перед воротами деревянного, но просторного и недавно капитально отремонтированного дома бабушки Маши.
   - Ну, наконец-то, внучок, а я уж так волновалась... Чего ж не позвонил, не приехал раньше? Я же места себе не нахожу, уж хотела на автобусе ехать, да вот решила до завтрема обождать, - встретила Мария Еремеевна своего теперь единственного единокровного наследника. Оказалось, что про трагическую новость ей первыми рассказали соседи, сама-то она телевизор почти и не смотрит, а позвонить ни Сергей, ни полковник Свешников то ли не решились, то ли не додумались, а, скорее, понадеялись друг на друга, не желая брать на себя неприятную миссию.
   - Да, некогда было, бабушка! Точнее, так все внезапно случилось, что все из головы вылетело, - оправдывался Сергей.
   - Ты чай не запил, внучек, а? - поинтересовалась Мария Еремеевна.
   - Нет, что ты, просто был в наряде, устал, потом еще морг... на дачу съездил...
   - Как же их так, Сереженька, за что же, а? Ведь зла никому не делали, не желали?
   - Бог нередко прибирает самых достойных...
   - Да, бывает по-всякому... - и, устремив взгляд куда-то в сторону и вниз, тихо, едва слышно добавила: - Велики грехи наши, и ничто не остается без наказания...
   - Бабушка, это ты о чем?
   - Да о нас, внучек, о себе... Согрешила я окаянная, а сынок мой расплатился...
   - Разве? - удивился Сергей. - И сильно согрешила?
   - Достаточно, дорогой мой. Молить теперь буду лишь об одном, чтобы на тебя сей грех не попал. Ты уж береги себя, Сережа. Один ты у меня остался...
   - Знаю, бабушка. Постараюсь...
   - Постарайся, не лезь, куда не надо, как твой дед... На машине энтой поосторожнее...
   - Да я аккуратно езжу, аккуратнее некуда... - успокаивал бабушку Сергей, но в глазах ее продолжало светиться чувство досады, смешанное с виной, казалось, требующее выхода, немедленного облегчения.
   И он не ошибся. Мария Еремеевна глубоко вздохнула и произнесла слова, томившиеся у нее в сердце, быть может, не один десяток лет:
   - Я должна тебе кое-что рассказать, Сергей. Теперь уже время - ты должен это знать. Но сначала, давай-ка, выпьем с тобой!
   - Ты разве пьешь, бабушка? - не переставал удивляться уже слегка заинтригованный юноша - какие сюрпризы его еще ждут в эти "окаянные дни".
   - Ой, пью, родненький, да и как не пить-то, когда такое...
   Мария Еремеевна достала из холодильника початую, уже ополовиненную бутылку "Распутина", именно того Распутина, который, как любил говаривать Костров-старший, "дважды обезображен на бутылке, один раз вверху, а другой раз - внизу", себе налила неожиданно полную рюмку, ровно столько же и Сергею, молча выпила до дна и начала свой рассказ, который - скажем, забегая вперед, - привел нашего героя в состояние эмоционального шока средней степени тяжести...
   Глава 16. Маша
  
   Ныне едва дышащая зауральская деревушка Пестово сто лет назад была процветающим, богатым селом со своей ежегодной ярмаркой, на которую в лучшие времена съезжалось до десяти тысяч гостей и торговцев, что раз в пять превышало численность местного населения. Чем только здесь не торговали: медом и воском, чаем и зерном, плугами и лошадьми, заморскими тканями и пряностями, балалайками и гармошками, книгами и всякой мелкой галантереей. Местное население славилось своей рачительностью и трудолюбием - дворы были чисто выметены, скотина ухожена, дома побелены. Местный чернозем нередко баловал удивительными урожаями, сравнимыми с кубанскими или воронежскими, а заливные луга вокруг живописно-извилистых берегов речки Мокрицы считались одними из лучших во всей губернии.
   Пестово располагалось как раз на границе лесной и степной зон: глянешь на юг - там открывается безбрежная степь, пойдешь на север - упрешься в смешанный лес, богатый груздями и лесной клубникой, зарослями дикой черемухи, раскинувшимися длинной полосой террас вдоль обрывистого южного берега Мокрицы, ну, и конечно всякой живностью: начиная с зайцев и диких уток и заканчивая оленями, кабанами, волками. Одним словом, к местным жителям вполне справедливо можно было отнести слова известного поэта: "Богаты мы лесом и водью, есть пастбища, есть и поля, а по всему угодью раскиданы тополя. Мы в важные очень не лезем, но все же нам счастье дано: дома у нас крыты железом, у каждого скот и гумно...". Правда, тополей в Пестове, конечно, не было, а вот все остальное, пожалуй, было и даже очень...
   Но строительство в конце 19-го века транссибирской железной дороги оказало пестовцам "медвежью услугу": хотя магистраль прошла всего в 10 километрах южнее села, однако этого было вполне достаточно, чтобы мало-помалу пальма первенства в экономической жизни волости перешла к деревне Мамоново, оказавшейся аккурат у самой дороги. Пестовская молодежь потянулась туда сначала за работой, а потом и за развлечениями, мамоновцы же в свою очередь приезжали за невестами - такие браки теперь стали считаться перспективными. Первая мировая и гражданская войны не добавили пестовцам оптимизма: одни не вернулись с фронта, другие безвозвратно ушли вслед за Колчаком в Сибирь. Окончательно же вытравила остатки былого процветания коллективизация: тех середняков, кто не успел сбежать в близлежащие города на стройки первой пятилетки, отправили на "перевоспитание" за полярный круг, а кулаков и вовсе расстреляли.
   И если бы не постоянная подпитка переселенцами с голодного запада, то жизнь в Пестове, скорей всего, угасла бы вовсе. Но приезжали новые люди - в основном из центральной России, хотя были и с Украины, и с Повольжья, - восстанавливали и вселялись в оставленные дома, давая селу шанс на продолжение жизни. Так что к началу сороковых годов в деревне обитали не только старики, которым не давали умереть возмужавшие дети, пристроившиеся в городе, но немалое число людей среднего возраста и молодежи. Всех их власть дружно загнала в совхоз, который мало-помалу стал процветать, возрождая лучшие дореволюционные традиции села. Поэтому неудивительно, что в годы войны из молока пестовских коров делали сгущенку, из мяса свиней и телят варили тушенку для солдат, из шерсти пестовских баранов ткали шинельное сукно, а из шкур молодых коров изготовляли яловые сапоги для комсостава и кожаные куртки для летчиков.
   И именно в эти голодные и холодные военные годы, питаясь скудным совхозным пайком и вкалывая с рассвета до заката за трудодни, под мычащий аккомпанемент пестовских коров превращалась из девушки в молодую женщину Мария Еремеевна Клюшева. Отца своего она не знала, мать же её хоть и давно осела в городе, но дочку к себе забирать не спешила, предпочитая лишь изредка её навещать и баловать карамелью и поношенными нарядами, основной же груз забот по воспитанию Машеньки возложила на бабушку, свою мать. Чем занималась в городе её родительница, Маша поняла довольно рано, ещё до войны - спасибо сердобольным соседкам, которые просветили и объяснили. Когда же разразилась война, то мать и вовсе перестала наведываться в деревню, возможно, побаиваясь, что её "припахают" к созидательному труду в пестовских коровниках.
   Без материнской ласки Маша росла нелюдимой, но гордой. Парней к себе не подпускала, да и к концу 41-го их в деревне почти не осталось, а пацаны и старики старались обходить её за версту - девушка росла острой на словцо, да к тому же ещё и мужененавистницей. В каждой особи мужского пола она подсознательно видела своего "папашу", которого от всей души ненавидела, регулярно проклинала и мечтала, повзрослев, его найти и оторвать срамное место - именно оно, как она полагала, было виновником её потерянной молодости и причиной такой жестокой беспросветной совхозной каторги. Но пока ей было не до поисков, она с лихвой вымещала свою злобу на всех деревенских мужиках, замечая у каждого свой недостаток, о которых говорила прямо, уверенно и всегда прилюдно: "Ну, что, Степа, опять из твоей пасти разит как из помойки, может, тебе деньжат одолжить на зубной порошок?", "А вот и наш Ефимыч - драные штаны, хошь, заштопаю што ли, аль бабулю попросить?", "Васятка, а ты все шепелявишь? Кто ж тебе язык подрезал-то, папаня иль братовья? А ну-ка скажи: "шелешная дорога..." - ну, и всё в таком же духе...
   Стоит ли удивляться, что у Марии не было ни друзей, ни подруг, но совхозное начальство её уважало и не только за хорошие трудовые показатели, но и за умение "найти подход" к каждой коровке. Именно на животных она и выливала свою нерастраченную любовь, ласково их журила, увещевала, гладила, подкармливала карамельками, а когда никто не видел, то и целовала в их черные влажные носы. Не оставляла она без ласкового слова ни одну встречную собачку, а своих курочек и любимую кошку Маркизу - и подавно. Летом, окончив работу, нередко убегала на берег Мокрицы, где часами, до самой темноты, то могла сидеть у воды и вести беседы с "речкой-реченькой", то разговаривать со своей любимой черемухой, которую ласково называла "Ладой-Ладушкой". Зимой же, если морозы бывали не так люты, отправлялась на южную окраину села, чтобы полюбоваться звездными узорами, а возвратясь, сетовала бабуле, что не знает имени "ни единой звездулечки", и что от этого "душа её ненастится".
   Однажды так притянуло её к себе звездное небо, так очаровал искусный охотник-великан Орион - красивейший из всех смертных мужчин, перед которым не устояла ни нимфа Меропа, ни розовощекая Эос, царица утренней зари, ни отважная Артемида, дочь самого Зевса, и которого из банальной зависти мужчины-небожители сжили со свету, не успев, однако, воспрепятствовать Артемиде поместить его душу на небо, - что и не заметила бедная Маша, как окружили её полукольцом голодные волки. А когда распознала их по темным силуэтам и золотисто-изумрудным хищным глазам, то почти и не испугалась, лишь в душе посетовала, что не может ей сбросить с неба красавец Орион ни свой тисовый лук, ни булатный меч, а значит, надеяться можно только на себя. Вспомнила тут свои ласковые беседы с собаками и, ни мало не сомневаясь, решила и с волками завести задушевный разговор: "Волюшки вы мои серые, собачки вы мои косматые, да какие уж у вас глазоньки, да какие у вас шкурочки пуховые, да куда же, вы, на ночь глядя-то отправились..." В душе же истово молилась и вспоминала всех святых - и Николу Угодника, и Пантелеймона Чудотворца, и Параскеву Пятницу, а в особенности - матушку-Богородицу, прося защиты и обещая, если спасется, подавать всем страждущим и привечать всех несчастных и убогих. И чудо свершилось - волки постояли-послушали, да и отступили, быть может, услышав зов иной, более доступной и легкой добычи, а, быть может, и почувствовав, что отважная девушка "одной с ними крови".
   Маша после этой истории стала более вежливой и уже не позволяла своему языку делать людям больно. Теперь она стала все чаще и для людей находить хорошие слова, а когда позволяло время, то помогала по хозяйству одиноким старикам. Бабушки же искренне её благодарили и дружно, в один голос, желали хорошего жениха, работящего и не пьющего.
   С самого начала лета 45-го года по железной дороге через соседнюю деревню, ставшую уже приличным рабочим поселком, пошли на Восток поезда с фронтовиками. Маше к тому времени шел восемнадцатый год - наступила та самая пора, когда девичья красота достигает своего апогея, распускается как свежий и яркий первоцвет, который любой мужчина в глубине души мечтает сорвать и присвоить, пусть только и на одну ночь, или даже на один час. Но и сама Маша жила в полубессознательном, смутно осознаваемом предвкушении встречи с мужчиной. Как всякая девушка, она мечтала о суженом, и эта мечта заставляла её искать любой повод, чтобы отправиться в Мамоново, где, как ей подсказывало сердце, она и должна встретить Его.
   Но прошел дождливый июнь, за ним жарко-знойный июль, доходил до середины теплый август, но Он так и не появлялся. Да и начальство в лице престарелого директора, прекрасно понимавшего, "куда глядят глаза" девушки, старалось нагрузить её работой, чтобы та "не думала ни о чем таком". И хоть было до станции рукой подать - меньше получаса на машине, - но где ту машину взять молодой девчонке, как в ту машину сесть, если с рассвета и до вечера приходится то коров доить, то сено косить, а то и кормовую свеклу пропалывать. Конечно, заглядывали и в Пестово возвращавшиеся с фронта солдаты, но нечасто и ненадолго, и ни один из них не приглянулся разборчивой девушке: один был мал ростом, другой - долговязым, третий - с недобрым взглядом, четвертый - слишком грубым.
   Но в самый канун медового Спаса неожиданно заявилась мамаша, от которой не было ни единой весточки без малого как три года, да не одна, а с мужем-офицером, который к тому же выглядел моложе её лет на пять, а то и на все семь. И пока мать рассказывала дочери историю своих нелегких странствий по "дорогам войны", в лживости которой дочь ни на секунду не сомневалась, её молодой статный муж не сводил глаз с Машиной груди, гордо выпиравшей под ситцевым платьем, давно уже ставшим для нее тесным. Маша же в свою очередь все больше заходилась румянцем и с каждой минутой все больше понимала, что речь матери её интересует все меньше и меньше, а вот её муж - всё больше и больше. Искры интереса, начавшие интенсивно проскакивать между дочерью и её благоверным, не ускользнули от внимания матери, но она сделала вид, что ничего не заметила, в душе же решила, что это даже хорошо - она надеялась, что заинтересовавшись Машей, её молодой муж ещё крепче привяжется к ней самой. В конце концов, она даже стерпела, если бы те стали любовниками, лишь бы её "Тимошенька" не попал в "чужие руки".
   К удивлению Маши, её мать, Анфиса Спиридоновна, оказалась в Пестове не проездом, а решила вернуться на "малую родину", но осесть пожелала всё же не в родной деревне, а в соседнем Мамонове, где, как оказалось, уже подыскала себе "приличные пол-домика, только-только освобожденные эвакуированными" и почти договорилась с работой, намереваясь продолжить свое "служение Отечеству" на ниве розничной торговли. Маше же пообещала помочь вырваться из "коровьевого царства" и поступить на учебу в "приличный техникум", поскольку выяснилось, что дочка еще в прошлом году успела закончить семь классов - в Пестове была хоть и маленькая, но своя школа, под которую еще в начале тридцатых приспособили двухэтажный "особняк" одной из раскулаченных семей (в другом "особняке", разумеется, располагалось дирекция совхоза). Утаила от дочери Анфиса лишь одно - что через полгода ждет она в свои 38 лет рождения ребеночка, разумеется, от любимого и дорогого Тимоши.
   Погостив весь следующий день и половину послезавтрашнего, мамаша с мужем уехали в Мамоново начинать новую мирную жизнь, а Маша так и осталась со своими коровками... Но в душе её начало зреть новое чувство, оно подпитывалось ночными мечтами и дневными фантазиями, разукрашивалось общением с природой, катализировалось редкими встречами со своими соседками-ровесницами, гуляющими в обнимку с парнями. Сравнивая этих "юнцов" со своим возлюбленным, Маша находила их "невзрачными, неуклюжими, глупыми и зелеными", "не годящимися в подметки" её Любимому. И только изредка приходила ей в голову совестливая мысль о том, что Тимофей - муж её матери, а потому не должна она о нём мечтать, что неправильно это, не по-христиански. Но тут же, будто бы из другого полушария мозга, пролезали в сердце сомнения в существовании Бога, обильно посеянные школой, и воспоминания о своем горьком детстве без отца и без матери. Маша понимала, что мать ее не любит, что никогда её не любила и уже не будет любить, а потому считала себя вправе относиться к ней так же - с показным приятием снаружи и холодным равнодушием внутри.
   После первой августовской встречи мать приезжала ещё дважды - в конце осени и перед Новым годом. Причем оба раза приезжала одна, что не могло не вызвать у дочери жгучую досаду. Говорила, что помнит о своих обещаниях, но пока вот нет у нее возможности - время-то тяжелое, голодное, а потому просила Машу потерпеть до следующего лета, и тогда она непременно поможет ей с поступлением на учебу, уже и техникум в городе присмотрела, где можно выучиться на бухгалтера. Правда, Маша вовсе не жаждала быть счетоводом, а хотела остаться в деревне, со своими буренками, потому мечтала стать ветеринаром, зоотехником или, на худой конец, агрономом. Но рассказать матери о своих чаяниях ей не позволила гордость, врожденное чувство собственного достоинства.
   Перед Новым годом Анфиса привезла дочери скромные подарки - зеркальце с расческой, да продуктов - тушенки, конфет, халвы, пряников. Но Маша не голодала - в совхозе всегда было молоко, а значит и масло, и сметана, и творог. Живот у Анфисы к тому времени округлился, и скрывать свое положение уже не имело никакого смысла. Но весть о беременности матери не погасила, а, напротив, усилила романтические помыслы дочери, и она вдруг неожиданно для себя открыла, что тоже хочет ребенка от этого мужчины, и никто другой ей не нужен.
  
   Приближалась весна - пора самых светлых надежд, самых высоких мечтаний, и в то же время - пора пробуждения инстинктов, бурного брожения плоти. Чувства Маши достигли своего высшего накала, настоялись словно хорошее вино и стремились обрушиться водопадом ласк, но не на кого попало, а только на Него, Единственного. Быть может, если бы Любимый не появился в это время, если бы уехал, исчез, то со временем все улеглось бы, успокоилось, перенаправилось бы в другое русло. Если бы... Но все вышло так, как вышло...
   Когда поздним февральским вечером в дверь дома постучали, Маша уже не сомневалась, что это - Он, и что он приехал к ней и что будет её и только её. Она с порога бросилась к нему на шею, впилась губами в его рот, стараясь вобрать в себя каждый его вдох, отдать каждый свой выдох, она забыла про бабушку, спавшую в комнате, забыла про все вокруг, забыла про своих коров, забыла про мать, про себя, про то, кто она и где, она не помнила, как разделась, не помнила, где отдалась, и очнулась на своей кровати спустя лишь несколько минут после того, как все закончилось. Тимофей, очарованный и удивленный, - он явно ждал более спокойного приема - сидел рядом и гладил её темно-русые густые волосы, приговаривая: "Милая моя девочка, моя самочка, моя кудесница, что с тобой, скажи мне, девица?" Но Маша лишь сияла в ответ своими озорными сине-голубыми глазами и только улыбалась, улыбалась, улыбалась. Она была безумно счастлива, а все остальное было уже не важно...
   В течение ночи Маша успела отдаться еще трижды, правда, теперь она уже понимала, что и как делает, а потому с удивлением наблюдала за тем, как с каждой секундой превращается не просто в женщину, а в женщину распутную. Ей хотелось только одного - доставить Любимому максимум наслаждения, сливаясь с ним каждой клеточкой, жертвуя всем своим богатством. Созерцая себя со стороны, она поражалась, откуда, из каких глубин, взялось в ней столько пошлой изобретательности, невообразимой, непредставимой еще полгода назад. Она была одновременно и податливой, послушной скрипкой в руках умелого музыканта, и чутким локатором, улавливающим все желания партнера, и композитором, сочинявшим на ходу необузданную симфонию страсти. Она забыла про стыд, про Николая Угодника, про Богородицу, которых до того ежедневно молила о скорейшем приезде Любимого, забыла про девичью честь, про то, что может понести. Все происходящее казалось ей естественным и нормальным, правильным и должным. И тогда, когда оказывалась скачущей верхом на муже своей матери, и тогда, когда стояла перед ним на коленях, посасывая его возбужденную плоть, она считала себя правой и перед Богом, и перед людьми, и только повторяла то вслух, то про себя: "Всё, что ты хочешь, всё-всё, что пожелаешь, всегда-всегда, до гробовой доски!"
  
   И в это же самое время, когда юная гетера предавалась плотским наслаждениям, её мать, извиваясь как раненая змея и крича во всё горло, корчилась на холодной клеенке в тесной душной комнатке мамоновского акушерско-фельдшерского пункта. Она рожала, хотела родить, жаждала побыстрее избавиться от бремени, но не могла, упорно не могла разродиться. Она проклинала этого ребенка, которого не хотела, не желала, не любила, которого по всем канонам медицины не должна была иметь после трех подпольных абортов, после нескольких лет уверенности в собственном бесплодии. Но все же забеременела вопреки всем очевидностям разума и построенных на них прогнозах.
   В эту ночную пору в медпункте были только медсестра-акушерка и престарелый, изрядно обветшалый, фельдшер.
   - Ох, и не нравятся мне эти роды, - делился он тревожными мыслями с молодой медсестрой, выведя ту за дверь, чтобы вместе покурить. - И воды давно отошли, и шейка раскрылась, а плод не идет почему-то, а почему - в толк не возьму.
   Акушерка лишь понимающее кивала головой, да поглубже затягивала в себя ядреный папиросный дым. Фельдшер же продолжал:
   - По-хорошему, её надо бы в больницу, в город, да не успеем уже, а по дороге растрясем. Там бы ей кесарево сделали, а я разве могу, Ирочка? Я же его и не делал никогда, только издали и видел. Может, ты сделаешь, а?
   Тут девушка, наконец, встрепенулась и грустно заявила:
   - Да разве ж я умею, Федор Иваныч, я и не видела никогда.
   - Может, все же сама родит, а?
   - Ну, конечно, родит, чай не девочка - не впервой рожает!
   - А если кровотечение откроется, что будем делать?
   - Типун вам на язык, Федор Иваныч! Чего бы ему открыться-то?
   - А вот откроется, и всё, а нас потом под суд - муж у этой дамочки молодой, да волевой, видать со связями, он нас в покое не оставит.
   - А мы на него жалобу напишем, что он товарища Сталина плохими словами называл, тогда и посмотрим, кто кого засудит!
   - Ой, доболтаешься ты у меня, Ирка. Смотри мне! Чтоб больше от тебя таких идей не слышал. Лучше сходи-ка к роженице, посмотри, как она там.
   - Давайте лучше вместе, а?
   - Ну, пошли-пошли...
   Но как ни просили милости у судьбы, как ни увещевали роженицу, чтобы та правильно дышала, правильно лежала, правильно тужилась, но ребенок не выходил, а через час прекратились и схватки. Ругая весь белый свет, в особенности нашу систему здравоохранения, Федор Иванович на рассвете решился на кесарево сечение. "Все же, не боги горшки обжигают! - сказал он себе. - Была не была!" Проштудировав быстренько "Справочник фельдшера", освежив в памяти алгоритм операции, он приступил к экзекуции. Разрез, правда, оказался немного больше, чем нужно, зато малыша было легко вынимать. Когда мальчик захныкал, то доктор с облегчением вздохнул в первый раз. Во второй раз он перевел дыхание, когда вытащил послед, почистил матку, зашил шов, а кровотечение так и не открылось. Все же ближе к обеду он решил от греха подальше отправить роженицу и ребенка в районную больницу, к тому же женщина чувствовала себя неважно, изрядно измучившись за ночь. И только перед сном, воссоздавая в памяти события прошедших суток и хваля себя за сноровку и умелые руки, Федор Иванович вдруг понял, что в спешке взял не тот скальпель - вместо прокипяченного, стерильного, но оказавшегося недостаточно острым, он впопыхах схватил другой, запасной, но не из стерилизатора, а прямо со стола, и, если ему не изменяет память, то именно этим скальпелем он предыдущим днем вскрывал нарыв на пальце у молодого рабочего с железной дороги, да так и забыл положить в банку для грязного инструмента. "Авось, пронесет, - подумал престарелый эскулап. - Надо верить в лучшее... Ведь у организма должен быть свой иммунитет...".
   Но не пронесло... Через неделю после родов Анфиса, уже собираясь выписываться из больницы, внезапно почувствовала себя хуже - резко подскочила температура. А еще через пять дней, несмотря на все усилия врачей, она умерла от сепсиса, так и не узнав, что ту роковую ночь её муж провел в объятиях её единственной дочери, а её единственная дочь не только лишилась девственности, но и зачала в своем чреве новую жизнь, которую ждало замечательное, но не слишком долгое будущее.
  
  
   Глава 17. Два брата
  
   После скоропостижной кончины супруги Тимофей Костров, не долго думая, женился на ее любвеобильной дочери. Со стороны этот жест выглядел вполне разумным - никто и не догадывался, что страсть соединила их еще до смерти Анфисы Спиридоновны. Но, как оказалось, соединила ненадолго! То ли Тимофей осознавал свою вину, то ли вина угнездилась в подсознании и точила его душу помимо воли и разума, так или иначе, но с того самого момента, как Маша родила в конце ноября ему второго сына, он стал все чаще и чаще прикладываться к бутылке. Юная Мария, в сердце которой жар страсти не угасал, а, напротив, ширился и крепчал, к "греху" мужа относилась не просто терпимо, с пониманием, а даже с толикой одобрения. Нередко видя недовольную гримасу на лице вернувшегося с работы Любимого, она не единожды выставляла на стол чакушечку, и пока муж с ней расправлялся, сидела перед ним и ласково сверлила его лоб своими синими очами. Но однажды муж не вернулся!
   А под утро его разрезанное на несколько частей тело нашли на полотне железной дороги - после смерти Машиной матери молодожены переехали в более перспективное Мамоново, где Тимофей и служил на железной дороге электриком. Что стало причиной гибели так и осталось загадкой. Люди говорили всякое - то ли сам он пьяный попал под поезд, то ли кто-то его ограбил (в тот день давали зарплату, а денег при нем не обнаружили) и полуживого положил под стальные колеса очередного товарняка, - но достоверно правды не знал никто! Тем не менее, это не мешало Маше винить себя. "Вот она расплата за грех! - корила она себя в минуты слабости. - За желание получить чужого мужа! За нелюбовь к матери! За разврат! Хотела счастья? Ну, вот и получила, милая!"
   Только с уходом Тимофея, вслед за которым тут же умерла и бабушка, Маша поняла, что осталась одна, осталась без работы, значит, без средств к существованию, с двумя мальчишками на руках, первого из которых она тихо ненавидела, а второго, собственного, любила всем сердцем...
   Ничего ей не оставалось другого, как идти работать на железную дорогу, где как раз вовремя появилась вакансия товарного кассира. А ребятишек пришлось поручить сердобольной соседке, у которой своих было трое, но, в отличие от нее, Маши, был живой и хорошо зарабатывающий муж. Впрочем, большую часть времени братья были предоставлены сами себе, и пока их мать за жалкие 400 рублей в месяц следила каждый день с утра до вечера за разгрузкой-погрузкой вагонов, они выживали сначала в голодные 40-е, а потом и в более мягкие 50-е...
   Несмотря на то, что Виктор был старше Ивана почти на целый год, старшинство между братьями довольно скоро перешло к младшему. В немалой степени поспособствовала этому Маша, старавшаяся то явно, то незаметно подсунуть Ванечке более толстый кусок, нет, не мяса, а простого хлеба, и вместе с тем внушить братьям, что именно Ваня - старший, главный, что именно он и ее надежда, и опора, и наследник, и будущий глава семьи. Со временем появилась в хозяйстве коровка - уж кто-кто, а Маша умела ухаживать за буренками! И тогда повзрослевший Витя понял, что брату Ване достаются и самые жирные сливки, и сметанка, и маслице, а ему, почему-то, порой не достается ничего, кроме кислой простокваши...
   Быть может, достанься Вите иное сочетание генов, вылившееся в другой, более сильный и твердый характер, то смог бы он восстать против несправедливости, смог бы начать борьбу за первородство, за главенство, за старшинство, но природа поскупилась и, казалось, в компенсацию за все напасти, выпавшие на юные плечи Марии, отдала все лучшее, что было в неизвестном ей костровском роду, именно ее сыну, любимому Ванечке...
   А в роду этом было намешано всякого, о чем Маша и не догадывалась, и только когда Ваня стал взрослеть, превращаться из малыша в мальчика, отчетливо поняла, какого талантливого сорванца родила на свет! А после случайно увиденного эпизода, когда в свои семь лет Ваня выказал себя одновременно и мужчиной, и воином, задумалась о силе костровской крови!
   В тот летний вечер она возвращалась домой уверенной и энергичной походкой, в прекрасном расположении духа, вызванном удачным рабочим днем и хорошей погодой, но за несколько десятков метров от дома вдруг увидела что-то непривычное. Маша остановилась и стала ждать развития событий, и хотя из-за расстояния она не слышала слов, ей и без них стало ясно, что ее сын вступил в неравную схватку с двумя соседскими пацанами, которые были на голову выше его! Она и раньше замечала, что ее Ваня всегда впереди - будь то налет на чужой палисадник за овощами или катание на крышах вагонов местных поездов, но вот чтобы так!!! Ее сын, которого она привыкла видеть послушным и добрым, в этот раз неистовствовал, будто и не мальчик был перед ней, а волчонок, точнее, настоящий волк! В какой-то момент ей показалось, что более сильные противники подомнут его под себя, и она даже сделала несколько шагов вперед, чтобы спасти, защитить свое чадо, но нет, тут же Ванечка сбросил сначала одного, потом ударил другого, да так, что тот, схватившись за живот, беспомощно присел... Наконец, битва была закончена - "враги" ее сына позорно улепетывали с поля боя под залихватское улюлюканье тех, кто поддерживал ее наследника.
   Только потом, спустя годы, наведя справки, найдя родных Тимофея, разбросанных по всей стране, Маша поняла, что все дело в крови, в костровской крови, которая имеет одно свойство - дремать до поры до времени, но в самые важные роковые минуты вскипать так, что способна смыть на своем пути любые стены, любые препятствия и преграды! Выяснилось, что отец Тимофея, сгинувший в Гражданскую войну неведомо где и как, на фронтах Первой мировой не раз отличился сначала неумеренной отвагой, граничащей с безрассудством, за что получил Георгиевский крест, а затем, в начале семнадцатого года, увел, подобно легендарному Чапаеву, свой полк в тыл, расстреляв попутно нескольких запротестовавших офицеров. Мало того, вернувшись к себе на Полтавщину, отец Тимофея сподвиг крестьян на экспроприацию нескольких помещичьих хозяйств, сопровождавшуюся сожжением двух или трех дворянских усадеб, а затем возглавил местный ревком. Но его "любовь" к "красным" длилась недолго - весьма скоро он понял, куда они ведут страну, потому его уход к махновцам выглядел довольно понятным и логичным... А вот дальше следы Федора Кострова затерялись, остались лишь его жена и двое сыновей, одним из которых был Тимофей, а другим - Петр, тоже участник Великой Отечественной, трижды раненый кавалер трех орденов Славы, продолжавший жить в Малороссии, - он и просветил Машу по поводу особенностей костровской крови...
   Выяснилось и то странное обстоятельство, что если у одного из братьев эта кровь проявляла себя во всей красе, то у другого текла много медленнее, кипела много реже и вообще едва ли напоминала истинную костровскую кровь. Так было с отважным Федором и его безвестным братом, ничем себя не проявившим, то же самое случилось с храбрецом Петром и вполне заурядным Тимофеем, и вот, наконец, эту особенность Маша во всей полноте лицезрела у своих сыновей, впрочем, истинным сыном был лишь Иван, а вот Виктор формально оказывался братом, что ее премного удивляло...
   Действительно, Витя мало того, что был нелюбим, он и по природе своей, по своему существу был замкнутым, нелюдимым, временами робким и тихим, но иногда злым и мстительным. Ваня же был открыт, смел, решителен и, несмотря ни на что, любил брата, относился к нему хотя и свысока, но при случае всегда стоял за того горой, а со временем стал даже бороться с его дискриминацией со стороны матери... Тем не менее, Витя продолжал чувствовать себя чужаком, пасынком, байстрюком, продолжал спрашивать себя, почему все лучшее, вся полнота материнской любви, все тепло ее сердца достается Ване, а ему - только жалкие крохи, и, не находя ответа, скупо плакал по ночам...
   Но слезами горю не поможешь, и однажды, в поисках истины, руки двенадцатилетнего мальчугана раскрыли метрику, в которой к своему удивлению в графе "мать" он прочитал неведомые ему имя и отчество - Анфиса Спиридовна! Сначала он подумал, что мать могла сменить имя, потом решил, что это ошибка, но когда, наконец, нашел свидетельство о рождении брата, где матерью значилась Мария Еремеевна, понял, почему к нему так относились, почему отравили неприязнью все его детство, единственное и навеки омраченное дефицитом любви!
   Маша не стала ничего скрывать и на вопрос сына о различии в метриках откровенно пояснила, что его мать умерла во время родов и что она, Маша, ее дочь, а он, Витя, приходится ей, Маше, родным братом, пусть и сводным, и таковым же он приходится и Ване, но не по матери, а по отцу. На следующий день после такого шокирующего признания Витя не вернулся из школы, но он не сгинул, просто пропал... Как выяснилось позже, он сел на поезд и отправился в ближайший крупный город, где бесцельно бродил по улицам несколько дней, ночуя неизвестно где, питаясь непонятно чем, пока не был схвачен с поличным во время кражи на рынке и только после этого в сопровождении милиционера вернулся под крышу родного дома.
  
   Закончив семь классов, Витя поступил в политехнический техникум в соседнем Святогорске и с тех пор появлялся в Мамонове только раз в несколько месяцев, обычно по праздникам. Внешне он, казалось, простил свою мать-сестру, стал более весел, более общителен и терпим, но внутри, как ни старался, простить не мог. Мало-помалу в голову его стали приходить крамольные, но близкие к правде мысли о том, уж не поспособствовала ли Мария Еремеевна кончине его матери, уж не из-за любви ли к его отцу случилось то, что он остался сиротой, пусть формально и имел мать? И чем больше он об этом думал, тем сильнее уверял себя, что именно так и есть, и желание справедливой мести все глубже вонзалось в его сердце, все плотнее окутывало его душу... Скоро желание стало страстью, стало требованием его самости, и, уступив его напору, Виктор сказал себе, что как только появится момент, он накажет тех, кто отравил его единственное детство...
   Но годы шли, а подходящего случая все не представлялось. Вот уже и завершилась его учеба в техникуме, в тот же год брат Ваня закончил школу и поступил в летное училище, а у него, Вити, начались трудовые серые будни в должности мастера на вагоноремонтном заводе... Через год он встретил девушку, но она почему-то оставила его уже через два месяца... Работа нравилась все меньше, а водка все больше... Но однажды в дверь его комнаты постучали... Открыв дверь, Витя увидел своего брата Ивана! Тот был в синем парадном офицерском мундире, на плечах горели золотом лейтенантские погоны, а рядом с ним скромно стояла ухоженная и красивая девушка... И оба просто сияли счастьем! От похотливых глаз Виктора не укрылась и та пикантная подробность, что девушка была уже на сносях, и срок беременности, судя по плавному овалу живота, заметно проступащему под простеньким платьем, похоже, был приличным. И в тот самый момент, когда Витя увидел все это, кто-то из глубин подсознания сказал ему: "Час мести пробил! Действуй, Витёк!"
   Иван же пожаловал в общагу, где жил Виктор не просто так, а для того, чтобы пригласить брата на свою свадьбу, справлять которую молодые решили в родном доме Марии Еремеевны, в недалеком Мамонове! А через две недели после торжества они уже должны были отправиться к месту службы молодого офицера - в далекую Латвию, на берега холодной Балтики...
  
  
   Глава 18. Преступление
  
   Вопреки ожиданиям Виктора свадьба его брата оказалась довольно малолюдной. Вместо полусотни гостей - всего 15 человек: молодые, он с матерью, три однокашника Ивана, три его же друга детства, пара подружек невесты, да три соседки-приятельницы Марии Еремеевны. Как и ожидалось, стол был скромненьким, а подарки и того проще - блестящий серебром электрический чайник, полутораспальное байковое одеяло, набор постельного белья и даже миксер! Самым дорогим презентом, купленным вскладчину сокурсниками Ивана, оказался новенький пылесос "Уран" - двусоставная стальная машина серо-серебристого цвета, в верхней части которой располагался мотор, а в нижней - мешок для мусора.
   Но Виктора менее всего заботили подарки, а больше всего - миловидная русоволосая невеста брата. И пусть сейчас она едва ли замечает его, пусть его пламенные взоры остаются без всякого ответа, он знает, точно и доподлинно знает: она не просто станет его, но и навсегда его запомнит! А пока... пока Виктор старался быть как можно более общительным и веселым, перебарывая изо всех сил собственную замкнутость и зажатость с помощью изрядных доз "Русской водки" - пожалуй, самой популярной марки тех лет. К удивлению матери он не только сумел выжать из себя короткий, но вполне приличный тост, но также успел затанцевать всех подруг невесты, сойтись с одним из однокашников Ивана и даже сделать комплимент самой невесте, точнее, ее густым и ровно-красиво уложенным волосам.
   Всё было именно так, как всегда бывает в таких случаях: сначала тихое и спокойное начало, потом бурное веселье с танцами, переходящими в залихватскую пляску и всеобщее братание, после чего наступил спад, связанный с чаепитием и усмирением одного из внезапно заявившихся соседей-алкашей, а к полуночи все уже заснули - большей частью непонятно где и с кем, разумеется, кроме невесты и жениха, которым была выделена отдельная комната и лучший диванчик.
   Наутро праздник продолжился - мужской половине надо было опохмелиться - но после обеда гости стали собираться домой: местные жители - к себе в хаты, ведь в понедельник всем надо было спозаранку отправляться на труды праведные во славу социалистической родины, а сокурсники Ивана и подруги его невесты - теперь уже, конечно, жены, - в Святогорск. Только Виктор никуда не торопился, к радости матери сегодня он почти не пил, отчего выглядел мрачноватым, что, вообщем-то, никого не удивило - похмельный синдром.
   По ходу обеда выяснилось, что не только однокашникам Ивана, но и ему самому завтра надо быть в училище для получения какого-то важного и таинственного документа, имени которого никто не называл, но, как понял Виктор, имеющего непосредственное отношение к предстоящему месту службы каждого из них. Засобиралась было в город вместе с мужем и русоволосая красавица Надя, жена-невеста Ивана, но внезапно девушка почувствовала себя неважно, что никого не удивило - ведь она была уже на шестом месяце, о чем всех оповещал ее выпуклый животик. Надю стало мутить, тошнить, что все приняли скорее за симптом токсикоза, чем за признак отравления. В итоге то ли еще будущая, то ли уже настоящая свекровь уговорила ее остаться - все равно молодые собирались погостить-пожить в Мамонове еще недельку, а Ванечка завтра к вечеру уже будет здесь.
   Эх, если бы рано созревшая и выросшая, много перенесшая и пережившая Мария Еремеевна Клюшева наряду с жизненной мудростью обладала бы еще и психологическими познаниями! Тогда бы, возможно, она разглядела, опознала бы у своего старшего сына шизоидную акцентуацию, а опознав, поняла бы, что шутки с ним плохи! Плохи потому, что обладатели оного характера отличаются не только эмоциональной холодностью, замкнутостью, погруженностью в себя, но также и мстительностью, нередко доходящей до беспощадной жестокости! Если бы она знала, что шизоиды способны помнить обиды сквозь десятилетия, что они не склонны прощать, но склонны мстить всем тем, кто где-то и когда-то перешел им дорогу, не говоря уж про тех, кто лишил их счастья, кто отравил им существование. И не просто мстить, а мстить жестоко, мстить злобно, мстить коварно, но не сразу, а спустя годы, и не абы как, а хладнокровно и расчетливо, планируя каждое действие заранее!
   Знала бы она, что внезапная тошнота Нади - совсем не случайна, как не случайно и то, что ее старшенький "тихоня" не просто так сегодня необычайно трезв и молчалив.
   Остальное описывать страшно, но, как говорится, из песни слова не выкинешь, а правду в мешке не утаишь, даже если эта правда ужасна и омерзительна.
   Следующим актом "Операции возмездия" - как ее называл Виктор - стало усыпление матери, случившееся через пару часов после того, как все гости разъехались, и почти сразу после того, как Мария Еремеевна предложила попить чаю... Некоторая доза снотворного порошка попала и в стакан Нади, которую также стало клонить в сон... Но уснуть ей не пришлось ни в этот вечер, ни в эту ночь...
   Сначала он обещал, что ему нужно лишь "немного приятного", а в обмен за удовольствие он оставит в покое её лоно, пощадит её ребенка. И Надя поверила - а что ей оставалось, - и послушно встала на колени и до изнеможения сосала, обливаясь поочередно то слезами, то потом... Но он обманул, и потребовал новых наслаждений, обещая, что будет осторожен, что не позволит ему проникнуть глубоко... И она снова согласилась и безропотно позволила все, что он хотел... Но ему было все мало и мало и, наконец, отбросив конвенансы, он откровенно заявил, что пока она не родит, не родит здесь и сейчас, пока не освободится от бремени у него на глазах, он не успокоится, а в награду за послушание - дарует ей жизнь! Но ночь приближалась к концу, а плод все цеплялся за жизнь, несмотря на старания Виктора, который всем своим телом налегал на живот несчастной девушки, входя в нее все агрессивнее, все глубже... Когда же он понял, что более не способен возбудить своего "дружка" и он теперь ему не помощник, начался последний акт трагедии... Он просто стал бить ее по животу - сначала кулаками, потом ногами, все более входя в раж... И через пятнадцать минут к его омерзительной радости начались схватки... А еще через полчаса все было кончено...
  
   Мария Еремеевна проснулась с ужасной головной болью, когда уже было светло... Она почти сразу поняла, что уже утро - солнце светило в окна ее комнатушки всегда сразу после рассвета... Пошатываясь, дошла она до рукомойника, ополоснула лицо, поставила на плиту чайник... И только потом стала вспоминать вчерашний день... Как же она так вырубилась? И отчего разваливается на куски голова? Она зашла в комнату молодых и... сначала не поняла, что же перед ней - так неожиданно было зрелище, а когда поняла - истошный крик огласил не только дом, но все окрестности... На том самом лучшем диванчике на некогда белоснежной простыне в луже крови лежала ее сноха, лежала совсем голая, связанная бельевыми веревками по рукам и ногам, с окровавленной тряпкой во рту, вся в ссадинах, синяках, кровоподтеках... Мария прикоснулась к ее плечу - просто хотела убедиться, что та жива, - и тут же девушка вздрогнула, повернула лицо и... Такого взгляда Маше никогда не приходилось встречать! В глазах девушки она прочла всё - и унижение, и боль, и отчаяние, и ненависть!
   - Витя? - только и спросила Мария.
   - Да, - беззвучно, одним кивком головы подтвердила Надя.
  
   В Прибалтику, к новому месту службы Иван уехал во время, но один, без жены... Надя пролежала месяц в Святогорском госпитале, где за ней ухаживала только свекровь - как оказалось, у Нади не было родителей и воспитывала ее бабушка, а у последней, стоило ей только узнать о беде, постигшей единственную внучку, тут же отнялись ноги... Возможно, совместная жизнь Ивана и Нади наладилась бы, пусть не сразу, пусть с трудом, но наладилась бы, во всяком случае Ивану и в голову не приходило отказаться от любимой жены... Но то ли судьба, то ли сама Надя рассудила иначе... Как бы там ни было, а факт заключается в том, что через неделю после выписки из стационара её раздавленное тело нашли почти на том же самом месте, где за двадцать лет до того обнаружили окоченевший труп её свекра...
   После всего случившегося Мария Еремеевна почти сразу поседела, за несколько месяцев превратившись из молодой женщины - ей в том году исполнилось ровно сорок лет, - в осунувшуюся бабулю. Она навеки прокляла своего "старшенького", пообещала себе и Богу, что никогда его нога не ступит на порог ее дома, что никогда не заговорит с ним, что для нее он навсегда - самый заклятый враг!!!
   И только тогда, когда через полгода Виктора, отправившегося в бега, наконец арестовали где-то на севере Тюменской области, когда еще через полгода состоялся суд, где она была главным свидетелем, когда объявили приговор - "восемь лет колонии строго режима" - только тогда Мария Еремеевна немного успокоилась и стала возвращаться к нормальной жизни, снова стала радоваться, пусть уже не так, как раньше, но все же радоваться, радоваться солнцу, небу, встречным коровкам и, прежде всего, успехам своего единственного родного сына...
   Иван же перенес потерю Нади много спокойнее своей матери. Через год он женился на не менее красивой девушке с модным тогда именем Вера, а еще через год у них родился их первый и, как оказалось, единственный ребенок... Но и он не простил брата, да и как ему было прощать того, на совести которого лежали жизни двух любимых Иваном людей - его первой жены и его первого ребенка, даже тельца которого так и не нашли...
   А что же Виктор? За примерное поведение его освободили на два года раньше положенного, а на свободе уже ждала его скромная и тихая девушка Аня, решившаяся однажды на свой страх и риск ответить на письмо несчастного заключенного, которое случайно показала ей коллега по работе, чей муж недавно вернулся с зоны... Разумеется, Витя сделал всё, чтобы его невеста, а потом и жена, не узнала об истинной причине судимости... Нет, он не раскаялся в преступлении, он продолжал себя считать правым, но мстить дальше не собирался - он был вполне удовлетворен содеянным... Виктор продолжал следить за судьбой брата, тихо его ненавидя, огорчаясь каждому его успеху, радуясь любой неудаче... Сам же он не сделал никакой карьеры - да и какая ему светила карьера с таким-то "послужным списком"! Он тихо влачил каждодневное ярмо токаря на одном из оборонных заводов Святогорска. Тут же в заводской столовой работала и его жена. И все же в его жизни была надежда, было радостное и великое достижение, единственная его удача, единственный источник оптимизма, источник света в череде серых будней его тусклой жизни, источник, которого он, пожалуй, и не заслуживал, и имя ему было - Елена, что означает: "Светоносная"...
  
  
   Глава 19. Предсказание Анфисы
  
   Когда Мария Еремеевна закончила свое повествование, уже светало. По огороду то тут, то сям были разбросаны ветки, дорожки стояли все затопленные водой, а две яблони из пяти оказались покорежены, как бы расколоты на двое пронесшимся холодным фронтом вместе со шквалистым ветром в его авангарде и обильным ливнем в арьергарде. Но Сергей как-то не заметил ни урагана, ни дождя, а если и заметил, то не обратил никакого внимания, как не обратил внимания и на то, что по сути в одиночку осушил бутылку "Распутина". Он был действительно шокирован, но, как ни странно, не столько преступлением своего дяди и ужасной кончиной первой супруги своего отца, но в большей степени особенностями биографии бабушки - ему казалось, что в то далекое военное время люди любили иначе, менее страстно, более спокойно и целомудренно, а уж в сексе едва ли были способны на какие-то изыски, но еще более его удивила та искренность, обстоятельность, с которой бабушка поведала ему историю своей жизни, своей семьи, в правдивости каждого слова, каждого момента которой он ни капельки не сомневался. Именно в благодарность за эту искренность и открытость он со всей возможной теплотой и нежностью обнял бабушку, которую до того едва ли воспринимал как женщину, а теперь, гладя ее по спине, содрогавшейся от редких, но глубоких то ли всхлипываний, то ли рыданий, чувствовал не только душой, но всем своим существом, как под этим постаревшим телом бьется молодое, до сих пор жаждущее любви и ласки, сердце, сердце, на долю которого выпала одна-единственная, но всепоглощающая любовь, и которое ради этой любви пожертвовало всем, а взамен получило лишь краткий год счастья, омраченный смертью хоть и нелюбимой, но все же родной матери, смертью, в которой Мария чувствовала и частицу своей вины.
   - Ты напрасно винишь себя, бабушка. Ты не виновата, ни в чем не виновата. Так сложилось и никто не виноват, - успокаивал он свою прародительницу.
   - Всегда кто-то виноват, Сереженька. Ничего просто так не происходит, мой родной. На всех нас первородный грех лежит, а мы его умножаем.
   - Получается, что все виноваты? Чего же тогда себя винить? Вот и мама твоя далеко не ангелом была, а уж отец, который тебя бросил, - и подавно.
   - Но отвечать придется нам в одиночку, каждому за свои грехи, а мне нет прощения... Вот и Тимошу я не уберегла, и Аню с дитём загубила, и Ваня, сыночек, ко мне ехал... Нет, нет мне прощения...
   Костров понял, что сейчас переубеждать бабушку, стремиться освободить ее от всегда деструктивного чувства вины - дело пустое, а потому предложил вздремнуть, чтобы после полудня, ближе к вечеру, отправиться в город...
   Сергей проснулся, когда на часах было уже восемь вечера. Бабушка, освобожденная собственной исповедью и поддержкой внука от значительной части чувства вины, напевала знакомую мелодию из репертуара Аллы Пугачевой, перебирая какие-то вещички в древнем платяном шкафу.
   - Нам пора ехать, бабушка, - полусонным голосом, поднимаясь с дивана, проинформировал Сергей.
   - Проснулся? Ну, слава Богу, а то я думала-гадала, будить тебя али нет...
   - Голова раскалывается, - пожаловался Сергей. - Ох уж этот дважды обезображенный "Распутин"...
   - Сейчас дам анальгинчика и полегчает, - успокоила внука Мария Еремеевна. - Вот, кажется, это подойдет. Как ты думаешь? - бабушка приложила к телу темно-синее длинное платье.
   - А черного нет?
   - Увы, нет... Думаю, со старухи какой спрос? Умный не скажет, а дурак... Он дурак и есть...
   - Я так тоже думаю, что ничего страшного. У меня тоже нет черного костюма, придется форму надевать...
   - Ладно, подымайся, засоня! Попьем чайку и поидем! - бодро скомандовала бабушка.
   На всем протяжении недолгой дороги до города бабушка ни разу не вспомнила ночную исповедь, предпочтя последней вещание о местных мелких происшествиях и пересказ деревенских сплетен. Её мерный ровный голос говорил о том, что она уже успокоилась, почти окончательно приняла новый печальный факт в истории своей семьи и смирилась с потерей любимого чада... Но когда они уже подъезжали к дому вдруг ненадолго умолкла, а в тот самый момент, когда Сергей припарковывал машину на стоянку во дворе, вдруг упавшим голосом произнесла:
   - Сегодня сон видела.
   - И что в нем? - Сергей, озадаченный интонацией, затормозил движение руки, собиравшейся уже отворить дверь, и вернул ее на рулевое колесо.
   - Да так... Недолго и мне осталось - скоро встречусь с Ванечкой...
   - Б-а-а-б, ты что? - протянул Сергей, переведя пристальный взгляд на глаза прародительницы.
   - Я то пожила свое... А вот тебе жениться надо, да поскорее... И главное - прошу тебя, будь осторожней, Сереженька! Очень прошу!!!
   - Да что приснилось-то? - Сергей хоть и был специалистом в области методологии науки, но в вещие сны верил не меньше, чем в технический прогресс, а потому действительно заволновался.
   - Анфиса мне снилась, матушка моя блудная...
   - И?
   - Обещала изничтожить всё мое семя, говорит, что и Тимошу, и Ваню она прибрала, а теперь, молвила, и тебя, доченька, а потом и внучка твоёго на тот свет заберу...
   - И всё? - Сергей не очень-то испугался, но все же решил выяснить подробности.
   - Почти... Сказала ещё, что подошлёт из Иномирья за тобой молодую девицу красоты неописуемой и через неё ты и получишь смерть лютую...
   - Лютую?
   - Да, внучек, так и сказала, - подтвердила Мария Еремеевна.
   - Из Иномирья? - Сергей, кажется, впервые слышал это красивое и завораживающее неизъяснимой тайной слово.
   - Да, из Иномирья или... погоди... может, и через Иномирье - сейчас не упомню, - посетовала бабушка.
   - И когда это случится? Хотя бы примерно? - поинтересовался внучек.
   - Не хотела я тебе говорить, ну, да ладно, скажу, может, это тебя спасет. В ночь на Ивана Купалу!
   - Так и сказала? И в каком году? В этом?
   - В этом, Сереженька, именно в этом годе - в ентом-то вся и беда!
   Глаза бабушки и внука вновь встретились - в первых сквозь слезы горел страх, а во вторых - искреннее удивление...
   Почему-то в этот момент Сергею вспомнилась повесть Эльдара Рязанова "Предсказание", несколько лет назад опубликованная в "Юности" и так глубоко поразившая его душу. Там все начиналось именно с предсказания смерти, которое мимолетно делает главному герою цыганка на вокзале, но все же тому удается избежать незавидной участи, правда, ценой гибели своего двойника из прошлого - себя молодого, перенесшегося в будущее... Но ведь ему, Сергею, только 25 лет, и его более молодой клон вряд ли ему поможет, да и не верит он в такие чудеса - синергетика, современная теория самоорганизации сложных систем, настаивает, что время необратимо, а потому... Ну, нет! Даже всевидящая Ванга ошибается как это было, например, с ее бредовым пророчеством об оккупации советскими войсками Чили... Хотя, если на грядущих выборах победит Зюган, то тогда, в принципе, возможно и восстановление Союза, и... но все же вероятность оккупации далекой южноамериканской страны - это чистая фантастика... А еще болгарская старушка предсказывала, что целый город в центре России в одну ночь внезапно будет затоплен морскими водами! Ладно бы предсказала, что под воду уйдет Питер или, например, затопит какой-нибудь иной морской порт - в эпоху глобального потепления это весьма вероятно... А она - город в центре России...
   - А, вспомнил, что за город! - сказав эти слова вслух, Сергей виртуально стукнул себя по виртуальному лбу.
   - Ты о чем, внучек? - бабушка удивилась странной фразе, выпавшей из ниоткуда, то есть не относящейся к их разговору.
   - Да так... Вспомнил Вангу... Она предсказывала много такого, что не сбылось или не может вообще сбыться. Например, в какой-то газетке читал недавно, она якобы сказала, что в 2000 году в одну ночь морские воды затопят Курск! Представляешь, баб, целый город на равнине, в тысяче километров от ближайшего моря, уйдет одномоментно на морское дно! Это же бред!
   - Ну, не знаю, внучек, тебе виднее...
   - Это я к тому, - с напускным спокойствием увещевал Сергей, - что даже такие авторитеты, как Ванга или там Нострадамус, нередко ошибаются, а порой всякий бред пророчат. Так что нельзя всему верить! Доверяй - но проверяй!
   Сергей снова поглядел на бабушку в надежде, что его слова ее успокоят... Но бабушка лишь скептически едва заметно скривила рот и немного приподняла плечи, как бы говоря: "Эх, молодо-зелено! Хорошо бы как бы так, но если бы ты знал, внучек, что в жизни еще не такое бывает возможно!"
  
   Молодому философу, конечно, не потребовалось много времени, чтобы переварить новую информацию и понять всё. "Так вот ты какая, красавица Ариадна! Вот кто тебя послал и с какой целью! Вот откуда твоя соблазнительная прелесть, змея подколодная! - рассуждал сам с собой Сергей накануне предстоящих похорон, лежа в теплой уютной постели. - Но ничего, мы еще посмотрим, кто кого, ой как посмотрим!" Будучи воспитанным в духе неонеклассической парадигмы, юноша хоть и верил в мистику, но еще более верил в то, что мир до конца непредопределен, что свободы никто не отменял, а, значит, любой рок, каким бы он ни был, можно если не отменить, то хотя бы перехитрить, что удавалось немалому числу людей, например, тому же Ивану Грозному... К счастью, до "часа Х" еще есть время, без малого три недели, а потому всё возможно. Как в ту, так и в другую сторону. "Но почему она не покончила со мной сразу, еще вчера, ведь для этого была возможность, может даже не одна? Ну, конечно, раньше нельзя! Конечно-конечно, меня надо принести в жертву не раньше, не позже, чем в этот сакральный день, когда активизируются нечистые силы! Интересно, что же она задумала? Какой лютой кончиной хочет меня наградить? Ну, в любом случае так просто я не дамся, нет, не дамся! М-да, интересно получается: и дед Тимофей, и первая жена отца почили таинственной смертью, причем, на одном и том же месте! В первом случае Анфиса, похоже, сама отомстила за измену, во втором - в качестве орудия возмездия выбрала своего сына, интересно, чем он сейчас занимается? Не причастен ли он к гибели отца с матерью? Надо бы посоветовать расследовать эту версию полковнику Сизову... Ладно, Ариадна, мы с тобой еще поборемся, ой как поборемся... Эх, похоже, прав был Клещёв, прав в том, что эта девица пришла за моей жизнью! Интересно, вышел ли он на её след, нашел ли, установил ли личность? Ой, боюсь, что не вышел, что не нашел... Ну, ладно, поживем - увидим!"
   Погружаясь в сон, Сергей, как ни странно, не испытывал страха, если он и боялся, то только за жизнь бабушки, своей же ему не было особенно жалко, да и какое-то внутреннее чувство говорило ему, что еще рано, очень рано хоронить себя...
  
  
   Глава 20. Светлана
  
   "Зачем же я так вчера нажрался! - именно с этого неприятного сетования началось утро среды для Сергея Кострова. - Ладно бы, с друганами или с корешами на кафедре... А тут при всем народе... Мрак... Куда меня понесло... Хорошо, что главком не прилетел - прислал только одного своего зама... Да, конечно, простительно, но все же... все же неудобно... Ой, бедная моя головушка... Опохмелиться что ли? Или ограничиться рассольчиком, если он найдется в холодильнике, конечно... И перед Светкой неудобно... Сам ее пригласил и как свинья наклюкался... Что она подумает теперь? Что я алкаш? И верно - надо смотреть правде в глаза - я стал что-то много пить... Надо с этим завязывать... Но как?"
   Сергей стал поэтапно, двигаясь от утра к обеду и вечеру вчерашнего дня, воскрешать в сознании события траурного вторника... Утро он помнил хорошо: два гроба, окаменевшие лица родителей, рукопожатия и кислые физиономии соболезновавших... Потом... Кажется, он хорошо принял еще до кладбища - Осинин, начальник кабинета кафедры, постарался... Но все же он вполне хорошо стоял на ногах и во время отпевания в церкви, и во время панихиды на кладбище... И пальбу из автоматов - нужное количество ружей так и не смогли раздобыть - он помнил довольно сносно... А потом... Последующее все скрылось в плотном тумане, ставшем к вечеру полностью непроницаемым... И все же сейчас он у себя в постели! Значит, кто-то помог ему добраться не только до дома, но и постель постелил, и раздел, и... Интересно, кто же это был? Осинин? Вряд ли, он наверняка сам напился до потери пульса... Филиппыч? Возможно, но... Или, скорее, это бабушка, хотя... Ну, конечно, это Свешников, ведь он никогда не пьянеет! Надо ему позвонить и поблагодарить...
   В одних трусах, шатаясь, опираясь то на стены, то на косяки дверей, Сергей пополз на кухню - очень хотелось пить, хотелось холодной, ледяной водички... А вот опохмеляться не хотелось - значит, он все же еще не совсем алкоголик, а только пьяница...
   Но за несколько метров до кухни, до вожделенного источника влаги, Сергей понял, что он в квартире не один: по синтезу вкусного запаха с легким шипением чего-то жарящегося на сковороде юноша легко догадался, что кто-то готовит завтрак, а может уже и обед... Ну, конечно, это бабушка - кто же еще...
   Но это была не бабушка! И даже не Свешников...
   Сергей стоял в проходе и любовался стройной фигурой девушки, которую прикрывала только короткая кремовая юбочка и розовая маечка, а сама девушка, совсем не замечая скользящих по ее обнаженным ножкам глаз парня, спокойно мыла посуду... По золотистым вьющимся волосам, по идеально ровным ногам, которые раньше он уже лицезрел, но не сзади, а спереди и в согнутом виде, он сразу понял: это Светлана! Но откуда она здесь? Зачем? Почему не на работе? Но какое же это счастье, какой чудный и неожиданный подарок - её присутствие!!!
   - Привет! - ласково произнес Сергей, начисто забыв и про то, что он в одних трусах, и про свою помятую физиономию, и про жгучую жажду.
   - Доброе утро! - обернулась девушка, одарив Сергея лучезарным сиянием лазоревых глаз.
   - Какими судьбами? - Костров не скрывал ни своей радости, ни своего удивления.
   - Меня Свешников попросил за тобой приглядеть до утра - а ему я не могла отказать - он столько сделал для меня и нашей семьи! - объяснила Светлана свое присутствие, и это объяснение скорее огорчило, чем порадовало Сергея - значит, она тут не ради него, а просто по просьбе полковника.
   - Кажется, я вчера принял лишнего! - стал оправдываться Костров. - Ты уж прости меня, Светочка...
   - Да ничего, я все понимаю... - успокоила его девушка, стараясь не смотреть на едва прикрытое одеждой тело парня.
   Похоже, Сергей заметил ее замешательство, тут же вспомнил, что он в одних трусах и, попросив извинения, отправился в ванную...
   Постояв под горячим душем минут пятнадцать, Сергей смыл почти начисто остатки вчерашнего опьянения, подправил свою мордашку так, что она стала выглядеть вполне пристойно, даже нашел в себе силы аккуратно побрить её, а также помыть увенчивающую макушку не слишком густую темно-русую шевелюру...
   - Завтрак готов! - прокричала Светлана в тот самый момент, когда Сергей выходил из ванной...
   И только тогда, когда они начали, сидя напротив друг друга, нехитрую трапезу, состоящую из яичницы с ветчиной и чая, Сергей вспомнил про...
   - А где бабушка? - спросил он, резко прервав затянувшееся молчание.
   - Уехала еще утром, часа три назад! - равнодушно проинформировала девушка.
   - Как уехала? Почему? - удивился Костров.
   - Сказала, что у нее там куры и поросенок, и их надо срочно кормить! - Светлана спокойно продолжала свои разъяснения, казавшиеся ей весьма простыми и вполне очевидными.
   - Какой поросенок? Какие куры? - Сергей аж подпрыгнул. - Она уже лет пять не держит кур, а последнего поросенка забили еще раньше, еще при Советском Союзе!
   - Да? - девушка наконец удивилась. - Тогда, действительно, странно... Но она именно так сказала...
   - А ты сегодня не работаешь? - задал очередной вопрос Сергей после минутной паузы, не переставая думать о странном поведении бабушки и ее неожиданном обмане.
   - Мне дали недельный отпуск, точнее, начмед освободил от сегодняшнего дежурства, чтобы я подготовилась к первому и последнему экзамену, - пояснила Светлана.
   - А что за экзамен? Когда? - поинтересовался Костров.
   - По философии. В пятницу, - скупо просветила своего визави девушка.
   - Надо же! - удивился Сергей. - Могу проконсультировать! Все же я профессиональный философ! - с искренной гордостью предложил юноша свои услуги.
   - Спасибо! Но я сама справлюсь, - не менее гордо отказалась от помощи девушка.
   И снова повисла тишина. Беседа явно не клеилась, а почему - не понимали оба... И обоим начало казаться, что те радостные минуты понимания и близости, бывшие с ними всего четыря дня назад, в утро их первой встречи, были только сладким сном, обманчивой грезой, простой случайностью...
   Завтрак подходил к концу, и чем ближе было окончание трапезы, тем сильнее волновался Сергей - все-таки не часто он имел счастье побыть в квартире наедине с девушкой, а уж с такой красивой - точно впервые в жизни! И что делать дальше, что ей предложить? К своему ужасу этого он не знал!!!
   Но Светлана неожиданно пришла на помощь, если, конечно, это можно назвать помощью...
   - Мне пора, Сергей, - произнесла она, вставая из-за стола.
   - Как пора? - выпускать на волю неожиданно свалившееся счастье он не хотел, но еще менее мог найти способ его задержать.
   - У меня в два часа консультация, а сейчас уже половина двенадцатого! А мне еще ехать до училища почти час! И переодеться надо! - Светлану неожиданно захлестнула волна многословия.
   - Понятно, - обескураженно протянул Костров. - Может, тебя отвезти?
   - Нет, не стоит. Как-нибудь в следующий раз... - продолжала равнодушно вещать девушка, парализуя все ухищрения Сергея, направленные на то, чтобы ее остановить, задержать, просто не потерять.
   - А мы еще увидимся? - наконец осмелился задать крамольный вопрос юноша.
   - Зачем? - ответила все так же равнодушно Светлана.
   - Я понимаю, я тебе не нравлюсь, но, может быть, мы могли бы дружить... Мне кажется, хорошие люди должны помогать друг другу... - старался донести до прекрасной собеседницы свою позицию Костров.
   - Отчего же ты мне не нравишься? - Светлана, наконец, снова улыбнулась. - Если ты действительно хороший человек, то я буду рада дружбе с тобой! - проговорила она так, будто и не было ее обещания дружить, высказанного четыре дня назад.
   - Честно? - Сергей, не избалованный вниманием красивых женщин, не верил своему счастью.
   Да-да, теперь ему казалось счастьем просто дружить с этой девушкой, видеть ее хотя бы иногда, а ведь в субботу он предлагал ей замуж! Но как давно это было!!! Да и тогда он не мог до конца разглядеть всей полноты ее красоты...
   - Абсолютно, - уверенно подтвердила девушка. - Но мне действительно пора...
   - А вечером мы увидимся? - все больше возвращая уверенность в себе, спросил Костров.
   - Пока ничего не могу обещать! Позвони мне часиков в семь - там будет видно!
   - Но я не знаю твоего телефона!
   - В самом деле? Извини... Тогда неси ручку и бумагу...
   Сергей бросился в свою комнату, едва не снося на поворотах косяки дверей и выступающие углы предметов мебели...
   - Вот! - возвратившись так же стремительно, он протянул девушке лист бумаги и карандаш.
   Светлана снова улыбнулась, быстрехонько накалякала шесть цифр, но, немного подумав, подписала под номером телефона еще несколько слов и протянула исписанный листок Сергею:
   - Ну, я пошла! - она стояла в прихожей, стройная как березка, прекрасная и фигурой, и лицом, казалось, не решаясь сделать то, что было вроде бы положено в такой ситуации - ситуации прощания двух разнополых друзей.
   Сергей стоял перед ней и виновато улыбался, правда, в чем его вина он не понимал отчетливо, но какую-то вину чувствовал, и это чувство вины не позволяло обрести нужную уверенность в себе. И поэтому ему оставалось только ждать...
   - Я пошла? - теперь Светлана скорее спрашивала, чем утверждала.
   И тут из рук Сергея выскользнул карандаш, выскользнул и покатился прямо к ногам девушки... Она попыталась наклониться первой, чтобы поднять, но не успела - он опередил её... Опередил, обогнал и, нащупывая карандаш, невольно заметил, что оконечности её прекрасных лапок обуты в дешевые полотняные тапочки, один из которых на конце - именно там, где ютится большой палец, - протерт до дырочки... То, что не открылось ему тогда, на территории военного госпиталя, стало очевидным сейчас. Правда, тапочки на этот раз были другие, немного поновее и поприличнее, но лишь немного...
   Не поднимаясь, он вопросительно посмотрел на неё... Она поняла, что он заметил бедность ее убогой обувки, и тут же слегка порозовела, не сумев скрыть смущение... А Сергея внезапно накрыла волна нежности, слегка пропитанная жалостью, и в одно мгновение Света стала ему много ближе и роднее, чем раньше. Она казалась ему уже не чужой, а родной - как сестра, если и не родная, то, по меньшей мере, двоюродная... И повинуясь этому теплому чувству, он, встав на колени, стал нежно-трепетно, едва касаясь, целовать ее ноги, продвигаясь по ним все выше... Света вздрогнула, но не отступила назад. Минуту она терпела прикосновения губ юноши, а потом, когда те стали уж совсем неприлично близкими к самому интимному месту девичьего тела, все-таки произнесла:
   - Прошу тебя, Сережа, не надо! Встань, пожалуйста...
   Он повиновался... Оказалось, что Светлана даже без каблуков ниже его всего-то сантиметров на пять... И впервые их глаза оказались так близко напротив друг друга, и впервые он почувствовал ее запах, и он ему показался чудесным, близким, будто с детства давно знакомым...
   Девушка резко, но так же нежно и легко чмокнула его в щеку, развернулась и пошла к двери... Но Сергей, не желая отпускать красавицу, обхватил ее сзади за талию и прильнул щекой к ее лебединой шее...
   - Не надо, Сережа! Не сейчас! Прошу тебя, не сейчас! - не оборачиваясь проговорила она более жестким тоном, не оставлявшим сомнений в истинности ее нехотения.
   Сергей убрал руки и сделал шаг назад... Легко справившись с задвижкой железной двери, Светлана выпорхнула на свободу.
  
   "Как будто её и не было!" - в сердцах проговорил Сергей, после чего вышел на балкон, чтобы посмотреть, в какую сторону направится девушка, обернется или нет... Нет, не обернулась... Сергей достал сигарету, наполнил легкие свежим, пьянищим дымком, печально проводив глазами силуэт новообретенной приятельницы... "А ведь она красива даже более, чем Ариадна! - пришла в голову логичная для мужчины мысль. - Да, очень хороша! А что если... Нет, не может быть!" Он вспомнил страшное пророчество давно почившей прабабки... "Вдруг, Ариадна - лишь ложный ход!? А истинная опасность, как водится, приходит оттуда, откуда её не ждешь? Нет, не может быть, ведь Светлана пришла не из Иномирья, а давно жила по соседству, просто... просто они раньше не встречались, все же Святогорск немалый город, так что ничего удивительного... Нет, конечно, нет! Светка тут ни при чем, совсем ни при чем..." - убеждал себя Сергей, вкушая то ли аромат "Кэмела", то ли уходящую свежесть умирающего в полудне утра.
  
  
   Глава 21. Коллекция генерала Кострова
  
   В отличие от матери, лейтенант Костров перенес гибель жены и нерожденного первенца много спокойнее. Уже тогда, в неполный двадцать один год, он умел задвигать эмоции в дальние уголки души, как настоящий офицер умел ставить на первое место службу, вынося за скобки не только повседневные неурядицы, но даже такую ужасную личную трагедию, как смерть жены... Его горячий темперамент, тем не менее, не мог удовлетвориться ни службой, которую он любил, ни полетами в небо, которые любил еще больше, но также неукротимо требовал женского тепла, недополученного в детстве, - вечно уставшая мать едва ли смогла дать ему и четвертую часть той минимальной дозы любви, которая необходима для нормального развития любого ребенка.
   Неудивительно, что через год после гибели Нади он снова женился, а в августе следующего стал, наконец, отцом. Его вторая жена Вера была не менее изящна и привлекательна, чем первая. В советское время брак с военным летчиком являлся пределом мечтаний многих девушек и, пользуясь тем, что барышни западают на погоны с голубым просветом быстрее молнии, молодые холостяки-лейтенанты имели поистине огромный выбор невест и, как правило, останавливали свой взгляд на самых красивых. Лишь спустя годы многие начинали понимать, что красота - не самое главное достоинство женщины, но, увы, было уже поздно. И дело не только в том, что мужья за первые год-два брачной эйфории успевали привязаться к своим боевым подругам и осчастливить их радостью материнства, не понимая, что ребенок - это не только их продолжение на земле, но также куча забот и лучшая цепь для удержания мужчины. Не меньшее значение имело и то обстоятельство, что разводы, мягко говоря, не приветствовались командованием. А если уж говорить откровенно, то развод с женой, особенно если та сумела родить или хотя бы забеременеть, как правило, означал крах военной карьеры: в лучшем случае лет на десять тебя отправят служить в какой-нибудь медвежий угол в окрестностях "солнечного Магадана", а в худшем - сначала исключат из партии, а потом выгонят и из армии. Начальники полиотделов, пропесочивая уставших от брачных уз офицеров, нередко повторяли сакраментальную фразу: "Сегодня ты жену предашь, а завтра Родину продашь?!" И офицеры, понуро свесив головы, возвращались домой, думая о том, куда же делась та милая и скромная девушка, которую они два года назад радостно вели в ЗАГС, и откуда взялась эта стерва, которая с утра до вечера... Впрочем, не следует думать, что жаждущих развестись в армии было много, подавляющее большинство женатых военнослужащих были в целом довольны своей семейной жизнью, а недовольные - либо уходили с головой в профессию, либо медленно, но верно начинали спиваться...
   В аналогичную брачную ловушку попал и Иван Костров: когда первое очарование любви покрылось легкой патиной, он осознал, что при всех своих положительных качествах его супруга совершенно не подходит ему в постели. Правильно воспитанная родителями-коммунистами, а также пионерией и комсомолом, Вера четко различала, что "прилично", а что "отвратительно", и, разумеется, "зона приличия" была похожа на кургузый островок посреди огромного океана, составлявшего "область отвратительного". Иными словами, девушка была обвешена кучей комплексов, архаичных запретов и прочих "нет" и "никогда", в результате, как точно выразился некогда "дедушка" Фрейд, сексуальная жизнь семьи Костровых оказалась "сильно покалеченной".
   Не сошлись они не только сексуальными вкусами, но также и темпераментами: ему хотелось ежедневного энергичного секса, тогда как юная 20-летняя Вера едва хотела секса вообще, а если изредка и хотела, то отдавалась всегда так, что у Ивана возникало стойкое чувство, что ему было сделано огромное одолжение, состоявшее на деле лишь в том, что жена благосклонно развела стройные ножки в стороны.
   После рождения Сергея к старым проблемам добавились новые: как предохраняться, если доблестная отечественная промышленность производит только толстокожие презервативы, начисто лишающие мужчину заметного удовольствия, а спиральки, колпачки и прочие женские "стразы", увы, не спасают. Не прошло и полугода после рождения сына, как Веру настигла новая беременность... Вернувшись домой из больницы, где ей делали аборт, девушка запретила мужу даже прикасаться к себе и в пылу первой серьезной ссоры посоветовала тому обзавестись любовницей! И хотя позднее, снова открыв "доступ" к своему юному телу, она попыталась забрать неосторожные слова обратно, слово, как известно, не воробей...
   Иван же, подхлестываемый неудовлетворенной энергией либидо, быстро и уверенно взмывал вверх не только в прямом - ведь он был летчик от бога, но и в переносном смысле: командир звена, замкомэска, наконец, командир эскадрильи... Именно с этой должности он, блестяще сдав вступительные экзамены, поступил на учебу в Военно-воздушную академию, приютившуюся в одном из небольших, уютных и вечно зеленых - вокруг широкой стеной раскинулся смешанный, преимущественно сосново-еловый лес, - городков Подмосковья.
   Получив комнату в общежитии - в четырехэтажном доме 30-х годов постройки, представлявшем собой множество обычных огромных коммунальных квартир-клетушек, вытянувшихся вдоль длинных, во весь этаж, вечно сумеречных коридоров, вечно заставленных велосипедами, санками, стиральными машинами и прочей утварью, заканчивающихся обширными общими кухнями, - Иван, тем не менее, не спешил "выписывать" семью из "гостеприимной" Латвии. Под предлогом затянувшегося ремонта, на который, конечно же, нет ни времени, ни средств, описывая в письмах весь ужас коммунального быта, Костров смог легко уговорить жену повременить с приездом. Сам же в самый канун золотой подмосковной осени ожидаемо припомнил неосторожный совет супруги, и не просто припомнил, а принялся энергично воплощать его в жизнь...
   Татьяна работала обычной продавщицей в овощном магазине, находившемся на первом этаже того же Н-образного дома-общежития, в котором коротал свои ночи - днем он, конечно, был на учебе, - капитан Костров. Теперь уже трудно сказать, кто первым подал сигнал готовности, чьи глаза загорелись раньше, но, несомненно, всё произошло быстро: стоило им понять, чего они хотят друг от друга, а хотели они, разумеетя, одного и того же, как тут же желание стало разгораться не по дням, а буквально по минутами, ибо оба были неудовлетворены, оба озабочены и озабочены сильно!
   Стоило Тане остаться за прилавком одной, как Иван, лукаво-похотливо улыбнувшись, задал сакраментальный и до костей избитый вопрос: "Девушка, что вы делаете сегодня вечером?" А девушка, расплывшись в ответной улыбке, мягко-вкрадчиво, с ложно-напуской скромностью, потупив глаза и притворно покраснев, проронила: "Ничего!"
   Далее был огромный - на полторы тысячи мест, - но почти пустой зал гарнизонного Дома офицеров. На экране демонстрировали очередной серьезный советский "блокбастер" из жизни колхозников, ведомых всемудрыми и всезнающими партийными боссами к новой трудовой вершине - выполнению пятилетки в четыре года или что-то в этом роде... Они смотрели, но, разумеется, не видели, слушали, но не слышали, а может и слышали, но совсем не то, что озвучивали актеры, ибо их заботило другое, иное, настоящее, а не экранно-виртуальное действо.
   Сначала он положил ладонь на ее пухленькое предплечье и, медленно его массируя, стал двигаться к ладони... Поняв, что ее увлажненные пальцы радостно отвечают ему, стал смелее и скользнул в район живота... Когда же она сама засунула его ладонь под кофточку, сама уложила его широкую кисть на свою мягкую величественную грудь, позволив его пальцам ощутить всю прелесть возбужденного соска, то оба разом потеряли голову... И пришли в себя только в конце ночи, на скромной кушетке в его пока еще холостяцкой конурке, но уже вдоволь насладившись запретными плодами запретной любви...
   Татьяна не была красавицей, скорее её можно было бы назвать обаятельной, заметная полнота не столько ее портила, сколько сигнализировала о любвеобильной натуре... Однако привечала она далеко не всех, а тех, к кому испытывала тягу, а тяга просыпалась в ней почти безошибочно только к тем, кто мог удовлетворить её ненасытное чрево... Татьяна была старше Ивана на шесть лет, одна воспитывала семилетнего сына, но ни первое, ни второе не оттолкнуло молодого капитана, тем более, что у неё, кроме фонтанирующего вулканом полового инстинкта, был еще один огромный "плюс" - она жила одна в отдельной однокомнатной квартире, в то время как сынулик большей частью тусовался у её родителей, и не только днём, но часто и ночью...
   Неудивительно поэтому, что приезд в городок в канун Нового года жены и сына Кострова не положил конец преступному союзу, но, как часто бывает, добавил гормональным системам любовников больше адреналина, сделав их встречи более страстными. И этот односторонний адюльтер длился почти три года - вплоть до выпуска из академии, которую майор Костров закончил с золотой медалью.
   Всякий знает, что разводиться трудно только в первый раз, дальше - легче. То же самое можно сказать и об изменах - каждая последующая связь на стороне завязывается всё быстрее, всё проще, и воспринимается "изменником" не как нечто аморальное, а всё чаще - как "вынужденная необходимость", как то, на что он имеет право в силу сложившихся жизненных обстоятельств. Для Ивана приобретение любовниц стало своеобразным спортом, в котором он делал один успех за другим, двигаясь от победы к победе, покоряя все новые и новые вершины, медленно восходя к таким заоблачным высям, куда он не залетал даже на сверхзвуковых "Мигах"...
   Где бы теперь ни служил Костров, будь то Одесса, Чита, Кабул или Москва, везде он находил "даму сердца", и не абы какую, а всё лучше и лучше. Каждая последующая любовница была либо краше, либо моложе предшественницы, а иногда и моложе, и краше в одном лице. При этом он помнил не только об удовольствии своих подруг, но в не меньшей мере - о покое супруги: его совсем не грела мысль о том, чтобы Вера проведала о его похождениях, потому что от такого знания жёны не просто стервенеют, но - и это хуже всего, - начинают строчить жалобы, адресуя их либо высокому командованию, либо дотошным и любознательным политотделам. За короткий срок Иван достиг почти идеального совершенства - с таким-то интеллектом! - в маскировке своих изменнических действий и сокрытии любвеобильных пассий, так что и те, и другие совершенно сливались с общим фоном его служебно-боевой деятельности.
   Вполне закономерно, что прибыв в Святогорск, генерал Костров озаботился не только делами училища, но и поисками новой подруги. Теперь он достиг пика своей мужской формы, а потому был уверен: он может получить любую! И пусть задача изначально кажется сложной, а вершина - неприступной, - это лишь заводило генерала. Время, когда он довольствовался продавщицами и медсестрами, учительницами и бухгалтершами, товароведами и поварихами давно кануло в лету. Его влекли уже иные цели, манили иные дали! Трансформация в его душе была связана не только с ростом благосостояния и самооценки, но и с явлениями чисто физиологического порядка - с недавнего времени он понял, что искусность в сексе его более не греет так, как в молодые годы, что на первое место выходят Молодость, Красота и Ум. Иван Тимофеевич уверил себя: наконец-то он достоин Идеала! И главное в этом Идеале - духовно-телесная гармония! Отныне он знал, что его новая Любовь должна быть не только красива лицом и телом, но также обязана иметь безупречный эстетический вкус, гибкий интеллект, широкий кругозор и, самое важное, должна быть незаурядной творческой личностью с мощным креативом, Личностью если и не равной, то вполне сопоставимой с его персоной, в незаурядности которой генерал никогда и не сомневался. А кроме того ему хотелось, чтобы Она его любила, любила всей душой, всем сердцем, всем телом, и тогда - он решил это твердо, - он расстанется со своим "милым Верунчиком" и составит счастье новой возлюбленной!
   Но где искать Идеал? Иван Тимофеевич решил, что начать нужно с мира богемы, который в провинциальном Святогорске представляли два театра - Драматический и театр Оперы и Балета. Служительницы Мельпомены, Терпсихоры и Талии тем более влекли его, что к своему вящему удивлению он обнаружил в своей доблестной биографии "страшный факт": не только среди его любовниц, но даже и среди случайных "девушек на ночь" за двадцать пять лет активной половой жизни не было ни одной актрисы!
   Но с какого из театров начать? Это, как водится, решил случай. В оперном давали премьеру - "Евгения Онегина" Чайковского и, как сообщила секретарша, которой он и поручил навести подробные справки о ближайшем театральном уик-энде, впервые на большую сцену должна выйти свежеиспеченная выпускница Новосибирской консерватории, лауреат двух российских и одного международного конкурса вокалистов Ольга Кравцова. Секретарша, бывшая под началом Кострова всего две недели, но уже успевшая раскусить его любвеобильный нрав, кокетливо добавила, что "по слухам, эта Ольга не только обладает чудесным сопрано с диапазоном в четыре октавы, но также хороша собой и, будучи местной уроженкой, вернулась в родной город только потому, что мэр Святогорска, знавший ее чуть ли не с детства по выступлениям на городских праздниках, лично ездил к ней в Новосибирск и уговаривал работать в святогорском театре, суля не только солидную (даже по московским меркам) зарплату, но также и квартиру в центре города, поскольку, как разносит молва, её звали сразу в два московских театрах..."
   "Что же, - решил генерал, собираясь в оперу, - если не встречу Её, то хотя бы восполню пробел в своей жизненной истории - добавлю в коллекцию новую киску..."
  
  
   Глава 22. Вера
  
   Догадывалась ли Вера Сергеевна Кострова о похождениях своего мужа? Ответить однозначно сложно. Если мы скажем, что своего благоверного она ни в чем не подозревала, то, разумеется, погрешим против истины. И догадывалась, и подозревала, и ревновала, но, не имея явных доказательств и прямых улик, предпочитала не знать - так было спокойнее и легче, как говорится, меньше знаешь - лучше спишь. Ей было достаточно уютно и комфортно за широкой спиной Ивана, тем более, что как только он получил первое генеральское звание, Вера Сергеевна уволилась с последнего места работы - какой смысл горбатиться, если доходов мужа хватало не только на хлеб с маслом, но и на многое другое. Лучше уж она будет обеспечивать тыл - вести домашнее хозяйство, не забывая при этом, конечно, и о себе, любимой, чем за копейки каждодневно вкалывать на государство.
   И хотя у Веры Сергеевны не было иного хобби, кроме чтения книг, она считала себя натурой творческой, неординарной, достойной своего талантливого мужа. Свою главную задачу она видела в том, чтобы прекрасно выглядеть, быть всегда элегантной и яркой, накрашенной и причесанной, чтобы её тонкие пальчики украшал безукоризненный маникюр, а тело орошало окрестности изысканными ароматами французской парфюмерии.
   Но несмотря на все старания, приближаясь к сорокалетнему рубежу, Вера Сергеевна стала все чаще находить на своем некогда безукоризненном теле признаки катастрофы - надвигающейся старости. В уголках глаз явственно проступали морщинки, носогубная складка становилась все глубже и отчетливее, тонкой сеточкой покрылась шея, на голове стали появляться седые волоски, а однажды - к своему ужасу, - смотрясь в зеркало сзади и в полный рост, она обнаружила на ягодицах заметный целлюлит!
   В то же время Вера понимала, что с запретом КПСС и логично последовавшим после этого разрушением системы полиотделов в армии, её мужа в семье едва ли что держит! Уют и тепло, вкусные борщи и изысканные салатики, всегда выглаженные рубашки и брюки, аккуратно сложенные вещи, начищенные до блеска ботинки и туфли, наконец, ее ухоженность и элегантность, - даже взятые вместе все эти факторы слишком слабы, чтобы надежно удерживать рядом с собой достигшего своего акмэ генерала... Вера понимала, возможно, замечая всё большую холодность мужа, что надо что-то делать, но что именно? Овладевать искусством плотской любви, штудируя "Кама-Сутру" и новейшие западные руководства, принося в жертву свою натуру, преодолевая отвращение и брезгливость? Но не будет ли она казаться ему тогда смешной? Да и как научиться тому, что ее душа два десятка лет отвергала как непристойность и мучительный позор? Как осмелиться делать то, что ее самость всегда считала отвратительным и унизительным?
   И пока она находилась на распутье, однажды ночью ей приснился шокирующий сон, заставивший от дум перейти к действиям...
  
   Они ехали по узкому горному серпантину вдвоем - только Он и Она. Однако не на новеньком "Мерседесе", и даже не на много более старой и скромной "Ауди", а на чёрной "Волге", которой в их семейном гараже никогда не водилось. Солнце палило нещадно, и горячий ветер, дувший в открытые окна, не приносил заметного облегчения... Но природа всё же сжалилась над путешественниками - слева внизу, в котловине показалась серебристая гладь горного озера...
   Они остановились на обочине - метрах в двадцати от береговой линии. Иван, сбросив всю-всю одежду, стремглав, словно мальчишка, плюхнулся в воду...
   - Верунчик, иди ко мне! - закричал он, выныривая.
   Но Вера, несмотря на жару, не спешила ни раздеваться, ни входить в воду. Ей казалось, что вода таит какую-то жгучую тайну, и эта тайна не просто опасна, а смертоносна!
   - Ну, давай же, быстрее! - торопил её жизнерадостный Иван.
   - Вода грязная, Ванечка! - она не могла сказать об охватившем её страхе, потому нашла для отказа иную, более простую и очевидную причину.
   - Это только у берега грязная, а дальше - прозрачная-препрозрачная! - поспешил её заверить настойчивый муж.
   Наконец, она решила потрогать воду пальчиками ног, затем сделала один робкий шаг, потом другой... И тут с удивлением обнаружила, что стоит по колено в воде совершенно нагая, а ведь она не раздевалась! И тем не менее одежда бесследно и совершенно незаметно чудесным образом испарилась с ее тела!
   Иван же, устав от медлительности супруги, проплыл незамеченным под водой пару десятков метров и неожиданно вынырнул прямо перед женой. Радостно улыбаясь и разбрасывая теплые брызги, он схватил Веру за руку и потащил на глубину, несмотря на отчаянный визг протеста, вырвавшийся у нее из гортани...
   Действительно, полоса грязной воды скоро закончилась, и Вера оказалась в плену приятной и абсолютно прозрачной ласковой стихии, дарящей свежесть и прохладу... Иван же, заведя жену на глубину, поплыл еще дальше - в сторону центра водоема...
   Оставшись одна, стоя по плечи в воде, Вера стала разглядывать свое тело, большей частью скрытое водой... Сквозь блики колышущейся на солнце воды, оно казалось таким же свежим и привлекательным, каким было в далекой уже юности... В какой-то момент ей даже почудилось, что это не её тело, а... И тут вдруг подтвердились худшие опасения...
   Из неведомо-невидимых донных норок-щёлок разом выскользнуло штук семь-восемь змей - тонких, длинных, черных, резвых... Они споро курсировали вокруг неё, проплывая между ног, делая резкие и непредсказуемые повороты, и каждое их прикосновение к коже доставляло такое же чувство дискомфорта, какое всегда на ее уши производил скрип пенопласта...
   Вера вскрикнула и бросилась к берегу, на мелководье. Змеи содружно последовали за ней, но теперь они не просто неприятно задевали кожу, а жалили её за икры, бедра, ягодицы... Когда вода стала доходить ей только до лобка, женщина принялась ногами давить гнусных созданий, и те очень скоро попрятались по норам, не получив, однако, ни одной травмы, ни единого повреждения ...
   Иван же как ни в чём не бывало продолжал резвиться на глубине метрах в тридцати от неё...
   - Ваня, тут змеи! - закричала встревоженная супруга.
   - Где? Какие змеи? Ты что? Плыви сюда! - поспешил успокоить её муж.
   - Нет, я выхожу, прости! - твердо заявила Вера и двинулась в сторону спасительной суши.
   Но не успела она сделать и двух шагов, как сзади ее талию охватило нечто длинное, упругое и в то же время - пушистое, приятно ласкающее кожу... Обхватило и потащило на глубину... Но через несколько метров отпустило, и только тут, обернувшись, Вера увидела перед собой крупного, белоснежного, длинношеего лебедя. Глядя прямо ей в лицо, птица раскинула крылья, несколько отклонилась назад, приподнялась над водой, выгнула шею и грозно зашипела. Казалось, своим телом она закрывает ей, Вере, путь к Ивану - тот оказался как раз позади агрессивно настроенной твари.
   - Ваня, Ваня! - закричала со всей силы перепуганная женщина.
   Но ответа не услышала! Напротив, её крик только разозлил белоснежное грациозное водоплавающее создание, и то, продолжая шипеть и махать крыльями, стало медленно приближаться, готовясь к атаке...
  
   Вера проснулась в холодном поту... В ту ночь она, как это случалось нередко, ночевала в квартире одна: муж отправился в очередную командировку, а сын продолжал учиться в Москве. Одиночество только усиливало её страх. Сначала Вера выпила десятка три капель корвалола, а затем, вернувшись в постель, при свете ночника стала лихорадочно листать страницы толстой книги - это был новейший сонник...
   "Змея ядовитая - соперница либо недоброжелательница, - читала она про себя, - много змей - невзгоды и болезни... Лебедь - счастье в супружестве и дети. Одиноко плывущий - разлука... Горы - защита и польза, полученные без больших усилий. Но горы, поросшие лесом - неверность... Озеро - вода, заключенная в берега. Знак сей может быть добрым либо злым... Если вода грязная - обман, несчастье, чистая - радость, любовь. Говорят также, что озеро, увиденное во сне - отражение совести сновидящего..."
   В эту ночь Вера так и не заснула. А наутро, едва часы пробили начало девятого, отправилась в парикмахерскую, ставшую с недавних пор носить гордое имя: "Салон красоты "Аэлита""...
  
  
   Глава 23. Религия свободы и любви
  
   Часы показывали без четверти семь, когда Сергей достал из кармана рубашки листочек с заветными шестью цифрами, под которыми округлыми, ровными, почти что детскими буковками, было выведено: "Если что - звони. Не хочу, чтоб ты грустил!" Он знал, что у Светы был сегодня непростой день, что она могла устать, что ей надо готовиться к экзамену, но стоило ему воспроизвести в сознании ее облик, как всякие сомнения и страхи улетучивались, уступая место зыбкой надежде: "А вдруг? А если?... Да, это невозможно представить, чтобы такая красавица, да к тому же чужая жена... Но разве его духовный наставник - философ Лев Шестов - не учит, что, имея веру, можно получить даже самое несбыточное? И не только Шестов, но и Киркегард, и Достоевский, и сам Иисус Христос... Так что рискнуть - стоит... Попытка - не пытка..."
   Нет, она не собиралась спать, хотя действительно устала - только полчаса назад вернулась из колледжа. - Как консультация? - Да, все нормально, послезавтра сессия закончится, ведь по остальным предметам - автоматы, так что можно вздохнуть легко и спокойно. - Настроение? - Так себе, что-то средненькое, ни рыба, ни мясо. - Грустишь? - Да, есть немного. Но в целом не особенно. - Может, погуляем? - Прости, устала. Не хочется таскаться по улицам. А тебе тоскливо, да? - Да, Светочка, да, очень. - И не хватает женского тепла? - А разве его может хватать??? - Хочешь, я приду? - Когда, прямо сейчас??? - Да, прямо сейчас, только ты меня встреть у подъезда. - Адрес помнишь? - Конечно, Сережа, я не склеротик (кажется, она улыбнулась). Через пятнадцать минут буду - только приоденусь, так что встречай. - Ты с ума сошла? - Может быть. - Но я рад, очень. - Я тоже. - Ладно, жду с нетерпением. - Я скоро.
   Пожалуй, ни для кого на земле в этот час время не тянулось так медленно, так по-черепашьи нескоро, как для Сергея, ожидающего возле подъезда свою вечернюю гостью. Быть может, если бы он мог закурить, то ожидание не было бы таким жестоко-мучительным, но... Света, не переносившая никотина, не заслуживала того, чтобы одаривать ее смоляным ароматом даже самых дорогих сигарет... Он в очередной раз взглянул на часы и не поверил своим глазам: секундная стрелка стояла на месте... Стал трясти часы, пытаясь привести их в чувство, снова взглянул на циферблат: стрелка снова стояла, но уже на пять делений впереди... Боже, что же это такое!? Он решил вовсе не глядеть на часы, а просто двадцать раз пройти до соседнего подъезда и обратно... Прошел, а Светы все нет... Что же, надо еще двадцать раз... А лучше сорок или даже пятьдесят...
   - Сережа, извини, я никак не могла дверь закрыть - замок заедает, - раздалось из-за спины Кострова мягкое шуршание знакомого голоса. - Ну, что, пошли к тебе? А то я уже замерзаю...
   Вечер действительно был холодный. После прихода холодного фронта от воскресной жары не осталось и следа, а Света была одета все так же - в юбку и майку, а на ногах - все те же тапочки... И Сергей окончательно понял, что ей, похоже, действительно больше нечего одеть, что, скорей всего, это скромное одеяние у нее если и не единственное, то самое приличное... Но, взглянув в сапфиры Светиных глаз, он моментально забыл про ее бедность... Всё его существо задрожало, язык онемел, уши заполонил звон, мысли заплясали как козлоногие на шабаше - еще бы, ведь перед ним стояло божество, божество, снизошедшее до него, спустившееся с горных вершин, да и сам он чувствовал себя богоравным, но не в смысле силы, а в смысле счастья, ибо то, что он переживал сейчас, не могло сравниться по возвышенности и остроте наслаждения ни с чем, что было прежде. Даже с тем, что было с грозящей смертоносной опасностью Ариадной несколько дней назад - так казалось теперь, возможно, потому, что прошлое всегда прошлое, и нет в нем живой горячей крови настоящего.
   И теперь, собрав остатки самообладания, Сергей только смог тихонько кивнуть головой, выражая согласие, и шатающейся походкой двинуться вперед, показывая путь, увлекая девушку за собой...
   Когда же он в течение целой минуты не мог вставить ключ в скважину замка, Света все поняла, поняла, какой он ее видит, поняла отчего его шатает, почему он молчит... И то, что так ее воспринимает умный и интеллигентный молодой человек, ее премного радовало, хотя и мало удивляло... Она поняла, что надо брать инициативу в свои руки, ибо ее визави в таком состоянии способен быть только объектом, но никак не субъектом, наделенным волей и способностью действовать...
   - Я тебе должна кое-что показать, Сережа. Но ты мне должен пообещать, что не будешь вмешиваться, не будешь удивляться и спрашивать. Обещаешь?
   - Да, конечно... - только и нашелся, что сказать, Костров.
   - Мне нужна твоя помощь - ты мне должен рассказать о своих ощущениях - для меня это очень серьезно, чтобы понять нечто очень важное. Согласен?
   - На всё... - хрупко вымолвил Сергей, постепенно приходя в себя от шока новой встречи, предвещающей настоящее счастье.
   - Тогда найди мне крем, лучше всего детский, масло, лучше оливковое, чем подсолнечное, носовой платок и... шарф, лучше от военной формы...
   - Но зачем?
   - Ты же обещал!!! - грозно похоронила всякую охоту к продолжению дискуссии Светлана.
   Когда же все заказанное она получила, то, напомнив знаками про недопустимость малейших расспросов, завязала шарфом глаза озадаченному юноше и, нежно взяв его под руку, увлекла в спальню... Аккуратно задрапировав окна шторами так, чтобы был истинный интимный полумрак, вставив в портативный "Шарп" принесенную кассету с мягкой инструментальной музыкой, Светлана принялась за работу, которая ей самой больше казалась священным действом, настоящим камланием...
   То, что происходило дальше, Сергей помнил с трудом... Очнулся он лишь спустя несколько минут после того, как все закончилось... И, конечно же, ощущения свои описать не мог, потому что такое не описывается, а только переживается, но этим свою божественную гостью особенно не расстроил...
   - Зачем ты это сделала? - наконец, спросил он девушку, уже почти прийдя в себя.
   - Хотела доставить тебе удовольствие - только и всего, - с долей игривой кокетливости отвечала Светлана.
   - Но ведь ты сама ничего не получила?
   - Я привыкла ничего не получать или получать мало... Но на самом деле я получила очень много, только тебе этого не понять...
   - А где ты этому научилась, в госпитале?
   - Не где, а от кого, Сереженька!
   - И от кого?
   - Ну, конечно, от своего мужа - от кого же еще!? Он уважал мое желание выйти замуж девственницей, а потому научил меня этому нехитрому ремеслу задолго до свадьбы...
   - И сколько тебе тогда было?
   - Ты не поверишь, но тогда мне было только шестнадцать...
   - Совратил малолетку?
   - Похоже, что так... Но дело не в этом. Лучше скажи, тебе понравилось?
   - Спрашиваешь! Очень-очень понравилось. У тебя классно получилось!
   - Спасибо, мне приятна твоя оценка.
   - Да чего уж там, - заскромничал Костров, продолжая лежать на кровати и любуясь лицом девушки, украшенным блистающими сапфирами глаз и обрамленным снопом вьющихся пшенично-золотистых волос.
   - А ты не будешь теперь меня считать развратной?
   - Что ты, разве можно?!
   - А, как ты думаешь, то, что я сделала - это измена?
   - Ну, ты спрашиваешь! Я вообще не использую в своем лексиконе это слово... Но, главное, чтобы ты не ощущала чувства вины. Есть вина - есть измена, нет вины - то и измены, как мне кажется, нет...
   - В смысле? Что-то я не до конца поняла?
   - Ну, как тебе объяснить, Светик... Если муж оставил жену с маленьким ребенком, оставил без средств к существованию, то тогда это, конечно, измена, или если жена, допустим, бросила парализованного мужа, мужа-инвалида, то тогда это тоже измена. А все остальное... Знаешь, все так не просто...
   - Понимаю... Угости меня чаем, а? - Света неожиданно развернула беседу на 180 градусов. - Я сегодня даже и не ужинала... Покормишь меня?
   - Без проблем. В холодильнике полно еды. Правда, не вся она свежая, но что-то обязательно найдем.
   Разговор перекочевал на кухню, где под мерное сипение чайника девушка поведала о том, что "этим" она занимается на своем рабочем месте регулярно, но не слишком часто, чтобы об этом не поползли слухи. Хотя они все равно появляются, но им, конечно, никто не верит. А началось все год назад, еще до отбытия на Северный Кавказ мужа, когда в их больницу поступил солдатик с раздавленными ногами - это так деды над ним подшутили, толкнув на сельхозработах под сдающий назад грузовик. Ноги ему тут же ампутировали... Но воспаление не проходило, температура не спадала... Врачи давали ему максимум месяц жизни... И однажды ночью Света услышала его тихий вой... Оказалось, что он ни разу даже не целовался с девушкой. Обидно, очень обидно умирать нецелованным... И сердце Светы дрогнуло: не долго думая, несмотря на острый запах мочи и лекарств, она не побрезговала взять его член в руку и сделать то, чему так старательно научил ее жених... Тот мальчик рыдал всю ночь, рыдал от счастья... И вопреки прогнозам врачей выкарабкался... Что с ним сейчас? Уехал в Европу, в родной Курск, каждую неделю пишет ей, Свете, письма, собирается этим летом поступать в институт, если успеет получить протезы и научится передвигаться на них хотя бы немного... А после него были другие, немного, быть может не больше одного в месяц, но были...
   Слушая ее повествование, Сергей все больше и больше дивился: "Такая красавица, и делает такое! Ладно бы, была уродиной, но имея возможность получить любого мужчину, она отдает свою любовь униженным, оскорбленным, обреченным на страдания и гибель! Как милосердно, и вместе с тем так отвратительно! И он, Сергей, оказался очередной жертвой ее странной любви!!! Или, скорее, мании..."
   А потом Света начала спрашивать, что думает об этом он, думает с высоты своего философского образования. Предает ли она этим мужа? Разве она будет любить его меньше, занимаясь таким? Можно ли ее считать шлюхой, ведь она делает это совершенно "за так", из простого человеколюбия, ничего не получая взамен, кроме морального удовлетворения? Она уверена, что если бы не ее "слабость", то этого курского мальчика уже не было в живых, ведь он сам пишет ей в каждом письме, что именно она, Света, спасла его, что раз такая красавица не побрезговала им, то, конечно, найдется и та, что захочет быть с ним всегда. Выходит, что она подарила ему веру в себя, в любовь, дала надежду, дала смысл жизни...
   Сергей же продолжал молчать, понимая, какого ответа от него ждет та, которая прекраснее всех тех, кого он когда-либо знал... Разумом он понимал, что в поведении девушки нет ничего криминального, но чувства покрывались льдом обиды, и внезапно он прервал ее на очередном полуслове и гневно, непривычно гневно для себя, спросил:
   - Так ты сделала это со мной из жалости? Не потому, что я тебе нравлюсь, а потому, что хочешь получить новую порцию морального удовлетворения?
   Света резко встала, сияние мгновенно улетучилось с ее лица, уступив место гримасе досадливого разочарования:
   - Зачем ты так, Сережа? Ты мне сделал больно... Зачем?
   - Прости, прости, я не хотел, Светочка! - вдруг очнулся Костров. - Я все понял. Тут другое, новое, какое-то новое измерение, новая ступень человечности. Я об этом давно думал, но не надеялся воочию увидеть человека, тем более девушку, способную так чувствовать, так переживать, так любить...
   - Ну, теперь ты меня и перехвалишь, - снова заулыбалась собеседница. - Не преувеличивай, Сережа. Я только учусь любить. Может быть потому, - и тут на ее глазах заискрились слезы, - что в детстве мне так не хватало любви. Ты ведь знаешь, мой отец погиб, когда мне не было еще семи... А мама работала, работала с утра до вечера, на две ставки, плюс ученики, чтобы как-то свести концы с концами... До любви ли ей было? А теперь я хочу любить, научиться любить так, как любил... Христос... Любить если не всех, то почти всех, и, чего уж тут скрывать, и любимой быть тоже хочу...
   - Но Христос, судя по Евангелиям, вообще прошел мимо сферы секса, для него плотские радости вовсе и не существовали, - возразил дипломированный философ.
   - Ну, почему! Он, например, любил вино - чем не радость плоти? - нашлась, что ответить девушка.
   - Согласен, он нередко хаживал по пирам, даже его первое чудо в Кане, с точки зрения пуританской морали, греховно - разве превращать воду в вино не то же самое, что потворствовать пьянству? Но я имел в виду иное - область секса. Об этом Новый Завет молчит. Не странно ли?
   - Нет, так и должно быть, - продолжала гнуть свою линию Светлана. - Мне кажется, что такая интимная область, как секс, где нет никаких строгих правил и каждый должен полагаться на голос сердца в каждой конкретной ситуации...
   - Постой-ка, - перебил ее Сергей, - а как же быть с требованием "не прелюбодействуй", которое Иисус еще и ужесточает: "кто посмотрит на женщину с вожделением, тот уже согрешил"? Может быть, это позднейшая вставка?
   - Не знаю, да и не в этом дело, Сережа! Любые слова можно на десяток ладов толковать - кому, как не тебе, об этом знать! И если захочешь, то можно перетолковать так, что каждый найдет себе оправдание или хотя бы лазейку... Ну, например, можно предложить обсудить, что имел в виду Иисус под словом "вожделение"...
   - И в самом деле, что? - хитро прищурился Сергей.
   - Это уж вам, мужчинам, лучше знать! - парировала Света.
   - Как ни странно, но я об этом немало думал...
   - Ну-ну, интересненько, - оживилась пуще прежнего гостья.
   - Я полагаю, что надо исходить из того, что вожделение - это противоположность восхищения. Первое унижает, второе - возвышает, вожделение хочет владеть и иметь, властвовать, контролировать и пользоваться, а восхищение ничего не требует, а только любуется и желает радости, счастья и свободы любимому...
   - Свободы!? Бог мой, ты говоришь о том, о чем я думаю порой часами, только вот не могла выразить в словах так ясно и лаконично, как ты... Если бы ты знал, как часто я думаю о свободе и как ей дорожу!
   - Неужели? Разве для женщины свобода так важна? Мне всегда казалось, что...
   - Мы сделаны из другого теста? - перебила его девушка. - А потому нам нужно только одно - прилепиться к мужику и стать его рабой?
   - Ну, почти... - нехотя согласился Сергей. - Но зачем, скажи, ты тогда так рано вышла замуж?
   - Я по любви вышла, Сережа! И не "зачем", а "почему"! Потому что любила... и до сих пор люблю... И если бы мой муж не пообещал ценить и уважать мою независимость, мое право на счастье, мою свободу, то я никогда бы не вышла за него! Никогда, понимаешь, Сереженька!... Кстати, он о тебе рассказывал - ты у него философию вел...
   - Разве? Погоди... Он в прошлом году закончил... Нет, не может быть. Я не мог у него вести! Когда я пришел в училище, он должен был уже учиться на третьем курсе, а философия всегда была на втором... Ты что-то путаешь, Света.
   - Да нет, - упорствовала девушка, - как же я могу путать, когда он мне точно о тебе рассказывал, да как!
   - Как? - поинтересовался Сергей, усаживая на лицо подобие гордой улыбки.
   - Как? Восхищенно, восторженно рассказывал... Про то, например, что "любовь к одному - это варварство, ибо осуществляется в ущерб всем остальным"...
   - Это не мои слова, это Ницше... Но верно, я их мог цитировать... Погоди, я у них мог замещать семинары по культурологии... У нас тогда Иван Григорьевич слег с инфарктом в госпиталь...
   - Ну, вот видишь! - обрадовалась своей правоте Света. - А больше всего его поразило, о чем мы потом долго спорили, твое рассуждение о ревности...
   - И какое же?
   - Ну, я своими словами скажу, ладно? Примерно так: любить - это радоваться, когда твоему любимому хорошо; твоему любимому хорошо в постели с другим, значит, если ты его любишь, ты должен этому радоваться. Или я что-то напутала?
   - Да не особенно... Но ведь это лишь софизм, а на самом деле все много сложнее. Я против разврата, Света!
   - А разврат - это что? Где грань между любовью и развратом?
   - Ну, как бы тебе попроще разъяснить, - задумался Костров. - Секс без любви - это разврат, а секс по любви - это уже не разврат. Вот случай. Ты знаешь, у нас есть общежитие - там старшие курсы живут. И вот в прошлом году я там дежурил, а со мной женщина - солдатка, что за пропускным режимом следит. А тут еще праздник - Новый год, с 31-го на 1-е. Вообщем, шампанское текло рекой, и не только шампанское, так что к утру весь мой наряд, кроме меня, был в отключке. А этой женщине - она была старше меня лет на 10, замужняя, двое детей, - вдруг захотелось секса со мной... На самом деле, ей все равно, с кем, просто когда выпьет, то у нее начинается жажда плоти. А я подвернулся первым...
   - И ты ей отказал?
   - Да, но так, чтобы она не обижалась. Я ведь первый раз ее видел, мы почти не знакомы, к тому же у нее муж есть... Но дело не в этом, а в том, что между нами не было даже намеков на любовь, одна похоть... с ее стороны... Если бы я согласился, то это и был бы разврат...
   - Ясно, - задумчиво проговорила девушка. - А она была красивая?
   - Да не особенно... Но, конечно, далеко и не уродина. Кстати, потом мы с ней как-то виделись мельком. Об этом, конечно, не вспоминали... Но по глазам я отчетливо понял, что она была мне признательна за то, что я не воспользовался ее слабостью...
   - А если бы она была такой, как я, такой же красивой, молодой, ты бы тоже отказался?
   - Врать не буду - не знаю... Скорей всего - нет, не отказался бы...
   - Значит, дело не в любви, а в молодости и красоте? - продолжала домогаться неведомой и недостижимой истины настойчивая девушка.
   - Выходит так... - не зная, какой аргумент противопоставить напору Светы, согласился Костров.
   - Значит, - подвела итог девушка, - если мы с тобой сейчас займемся любовью, то это будет развратом, ведь любви между нами пока нет?
   - Но как можно заниматься любовью без любви? - заулыбался Сергей, как и всякий философ любивший поиграть на многозначности одного и того же слова, приобретающем разные, подчас противоположные, смыслы в зависимости от контекста.
   - Тем не менее, раз ты - противник разврата, а секс без любви - это разврат, то ты должен отказаться от всякого желания переспать со мной, а если я начну тебя домогаться, то должен будешь поступить точно так же, как с той женщиной-солдаткой. Логично?
   - Вполне... У тебя железная логика, но интуиция мне говорит, что ты не права... Я хочу сказать, что голос сердца вернее, чем доводы разума, и этот голос мне говорит, что близость между нами - это не разврат!
   - Но Сереженька, так можно оправдать что угодно - ссылками на голос сердца! Ведь так и насильник, и педофил может сказать, что, мол, голос сердца ему подсказал, что насиловать юных девочек - это не разврат!!! - торжественно, чуя свою близкую победу над искушенным в словопрениях философом, заключила Света.
   - Ты меня убиваешь, Света! - обиженно и как-то сумрачно выпалил Сергей. - Ты разрушаешь всю мою стройную теорию любви!
   - Значит, это плохая теория, Сережа, только и всего... Надо новую строить...
   - Слушай, у тебя зачетка не с собой, умница моя?
   - Нет, конечно...
   - А зря, а то я поставил бы тебе жирнющую "пятерку" по философии... Нет, даже "шестерку"...
   - Может, сразу "десятку" - чего мелочиться-то? - засмеялась польщенная девушка.
   - Нет, все же ты не права, но пока я не могу понять, в чем именно. Мне надо подумать...
   - Ну, пока ты думаешь, я тебе одну историю расскажу, хочешь?
   - О любви историю-то?
   - О ней, о ком же еще... Как раз по теме нашей беседы...
   - Давай, я весь обратился в слух...
   - Хорошо, - начала свое повествование девушка. - Когда мне исполнилось 16 лет, мама накануне дня рождения... Вообщем, расчувствовалась и... Видимо, ее долго мучило чувство вины, и она, наконец, не выдержала и решила со мной поделиться... Она рассказала, почему погиб мой отец... Вот слушай...
  
   "После окончания военно-воздушной академии отца распределили в Прибалтику, и мы переехали в небольшой латвийский городок Тукумс - там стоял авиационный полк, а отец был замкомполка. Все было прекрасно, я должна была пойти в первый класс и тут - как гром среди ясного неба - командировка в Афганистан. Отца поставили перед выбором: либо перевод на Север без перспектив карьеры, поскольку там он "останется навсегда", либо - год службы в Афгане в должности комполка, после чего - поступление в Академию Генштаба, а это, сам понимаешь, прямой путь в генералы со всеми полагающимися привилегиями. Папа не хотел в Афган... Нет, не потому что боялся, а потому что не одобрял войны, считал ее бессмысленной и бесперспективной, но мама его уговорила - ей совсем не хотелось на Север, а перспектива выйти в генеральши показалась весьма заманчивой, да и покидать Прибалтику, оставлять кому-то только что отремонтированную, уютную квартиру не хотела..."
  
   - Понятно, послала мужа на верную гибель... - грустно подытожил Сергей.
   - Но ведь она не знала... И ее можно понять - она хотела лучшего будущего для всех нас, а погибнуть отец мог и в мирное время - тогда что ни месяц, то нештатная ситуация, каждый год в полку кто-то разбивался, целые экипажи... Но не в этом дело...
   - А в чем же, Светочка?
   - Понимаешь, мама была у меня очень правильной - и тогда, да и сейчас тоже... Она никогда не изменяла отцу... Когда отец уехал, ей было тридцать три - самый пик женской сексуальности, но она отбривала всех ухажеров, всех мужчин, желавших ее любви, ее тела. А такие сразу нашлись, пусть и не много... Она убедила себя в том, что пока будет верна - с отцом ничего не случится. Она так и говорила: "Мое целомудрие, моя верность были для меня залогом спасения, гарантией жизни для Толи". Она вспоминала, что жажда мужчины порой душила её, особенно во время овуляций, но стоило ей подумать об отце, живо представить, как он там балансирует каждый день между жизнью и смертью, и похоть отступала... Она верила, что ее терпение, ее "подвиг" будет вознагражден, а потому старалась никому не давать повода, была холодной и твердой... Но однажды... - и тут Света глубоко и грустно вздохнула, - однажды раздался звонок - это было уже под вечер, - и на пороге квартиры вырисовалась ее первая, еще студенческая, любовь. Когда-то они учились вместе в университете, только на разных факультетах, зато жили в одном общежитии, где и познакомились. У них был долгий, красивый и совершенно целомудренный роман... Но не сложилось, не срослось... Максим стал жертвой сплетен завистливых подружек, в итоге они поссорились, оба были гордые - никто не хотел сделать первый шаг к примирению, а тут и выпуск подоспел... Их распределили в разные города... И так случилось, что мама встретила папу... А Максим тем временем защитил диссертацию, поступил на службу в КГБ и по иронии судьбы его послали в командировку в Ригу, где он то ли случайно, то ли намеренно узнал о маме, выяснил ее адрес и решил навестить...
   Теперь это уже был не юноша, а статный красивый мужчина, москвич, подполковник, как и отец... Стоит ли удивляться, что когда мама его увидела, к ней вернулись все чувства, будто и не было разлуки... Максим оказался женат, у него было двое маленьких сыновей, так что на роль мужа он не претендовал, но оказалось, что и он любит маму, любит так же, как прежде... У них была только ночь, одна ночь - утром ему надо было возвращаться в Ригу, а в обед вылетать в Москву... Я к тому моменту уже спала ангельским детским сном, так что в их распоряжении была целая комната - квартира была двухкомнатная, довольно просторная по советским меркам...
  
   - Свет, ты так говоришь, таким тоном, будто это было не с мамой, а с тобой... - то ли спросил, то ли уточнил свои впечатления Сергей.
   - Наверное, - посетовала девушка, - все приняла близко к сердцу, да и как не примешь, ведь все это было с самым близким для меня человеком...
   - Вообщем, ты хочешь сказать, что твоя мама сломалась, переспала с другом юности и тем самым...
   - Вот именно, что нет, Сережа! В том-то и беда, что у них ничего не было!!! Да, ей безумно хотелось любви, ласки, секса, быть может, никогда ни до, ни после так ей не хотелось... Но она не оставила Максима на ночь, с порога отвергла все его притязания... Страх за отца пересилил, страх предать мужа, страх его потерять, лишиться всего и, вопреки своему истосковавшемуся по мужчине телу, она сказала ему: "Нет, нет, у нас ничего не будет! Уходи! Пожалуйста, уходи!" И он ушел, исчез из ее жизни навсегда - мужчины не прощают такого. А через три дня маму вызвали в штаб полка и известили о гибели отца... Потом, узнав подробности, она определила, что он погиб примерно через 7 часов после того самого момента, как она сказала Максиму: "Нет".
   Сергей был обескуражен таким нестандартным поворотом событий, но как-то машинально произнес:
   - Случайность...
   - Сомневаюсь, - парировала Света.
   - Есть основания так считать? - пуще прежнего удивился Костров.
   - В том-то и дело, что "да", и еще какие!!! - едва не плача, едва не переходя на крик, воскликнула Света. - Понимаешь, в то самое утро отец вообще не должен быть лететь, но внезапно заболели сразу два летчика, и ему пришлось подменять своих подчиненных...
   - И что же с ними случилось? Что за болезнь?
   - В том-то и дело, что они сами не поняли, что это было! Нечто абсолютно мистическое! У них рано утром поднялась температура, стала раскалываться голова, появилась рвота и понос... Вообщем, все симптомы кишечного расстройства, даже острой инфекции... Но как только отец взлетел, то тут же у них все прошло, как не бывало, анализы тоже ничего не показали... Мама с одним из них встречалась... Он так и сказал ей, что, мол, все как рукой сняло и дело здесь нечисто...
   - Да... - протянул Сергей. - Впервые о таком слышу... Всегда считалось наоборот. Помнишь, у Симонова: "Ожиданием своим ты спасла меня". А здесь все навыворот... Ты ставишь меня опять в тупик... А что ты сама думаешь, что мама твоя считает?
   - Она ничего не считает, просто констатирует факты. А я... Как же мне жить после этого? Когда моего Виталика послали на Кавказ, то я даже не удивилась... Я уже заранее как бы знала, что ему туда путь уготован... И, конечно, сразу вспомнила все, что мама рассказала, да и как можно такое забыть... Я живу этим, думаю над этим постоянно... Я не знаю, как мне жить, что мне делать, чтобы уберечь Витальку... Но пока вот делаю то, что делаю - грешу налево и направо...
   - Ты имеешь в виду своих солдатиков?
   - Конечно... и тебя тоже... Я потому и пришла к тебе, чтобы ты помог мне понять, как же жить мне дальше, помог разобраться, где та грань, которую нельзя переступать... А ты, похоже, и сам толком ничего не знаешь...
   - Может, все это случилось ради тебя? - попытался найти пути выхода из тупика Сергей. - Чтобы ты дала миру иной стандарт поведения, иные заповеди, правила, иную... религию?
   - Религию? Ты о чем?
   - Я о религии свободы и любви...
   - Может быть, не думаю... Надеюсь, ты не собираешься создавать новое "Белое братство"?
   - О, нет, там нет ни свободы, ни любви, как впрочем в любой тоталитарной секте... К сожалению, - продолжал изложение заветных мыслей молодой философ, - мы уже почти забыли, что христианство - это не только религия любви, но в не меньшей мере и религия свободы. И наши свободолюбивые предки именно поэтому его и признали, так быстро и почти безболезненно приняли. Ведь еще Иларион - первый русский митрополит, точнее, первый митрополит из русских, - в своем "Слове о законе и благодати" говорил об этом... А сегодня, кто сегодня вспоминает, что христианство - религия свободы?
   - Чаще говорят, что христианство - религия любви... - робко заметила девушка.
   - Да, хоть это радует. Но посмотри, кто громче всех об этом кричит - именно те, кто не умея любить сами, алчут побольше даровой любви к себе. Ты заметила, что когда воспроизводят слова Христа "Возлюби ближнего своего как самого себя", то акцент делают не на "ближнем", а на "самом себе"?
   - Пожалуй, - подтвердила девушка, но продолжала гнуть свою линию, а потому добавила - уступать было не в ее правилах: - Но, может, это временно? Мы ведь только-только возрождаем у себя православие?
   - Ты хочешь сказать, что это "трудности роста"? Да веришь ли ты сама себе? Вот увидишь, пройдет 10-15 лет и храмы запустеют, мода на православие пройдет, и будет все еще хуже, циничнее и злее. Народ усвоит новые правила, новые буржуазные ценности, и... бедные будут завидовать и ненавидеть богатых, а богатые будут купаться в роскоши, плюя на этот народ и смеясь над его ценностями... И где же тут место для любви?
   - Грустно... - наконец согласилась Света, которую спор изрядно уже утомил.
   - Да, но надо все же жить, жить и делать свое дело, культивировать редкие островки любви, сохранять тихие заводи свободы в этом бушующем море эгоизма, зависти и злобы... - подвел некоторый промежуточный итог разгорячившийся философ.
   - Я знаешь, что думаю... Сейчас попробую сформулировать... - после небольшого антракта в разговоре вдруг оживилась Света. - Мне кажется, что дело не в том, что мать предала свою первую любовь, отказав Максиму. Не за это она была наказана. Понимаешь, уговаривая отца поехать на войну, она думала больше о себе, чем обо мне и о нем. А это значит, что любила она как собственник, эгоистично, и когда говорила "Нет" Максиму, кстати, вопреки голосу сердца, то тоже больше думала о себе - не о том, что папа погибнет, а о том, что она лишится мужа, что именно ей, а не папе, будет плохо, что именно её, а не его жизнь пойдет под откос. Мне кажется, что именно за это, за этот эгоизм она и была наказана. А мне... мне, похоже, придется ее ошибки исправлять...
   - Да, ты рассуждаешь как зрелый мыслитель! - искренне восхитился услышанным Костров. - Но надо не только исправлять ошибки, чужие ошибки, но и не делать новых, своих собственных! Ты не боишься... оступиться?
   - Боюсь, конечно, боюсь... Полагаешь, что то, что случилось между нами, - это ошибка?
   - Нет, что ты...
   - А секс будет ошибкой?
   - Как бы мне хотелось сказать "нет", но я говорю: "не знаю"...
   - А кто знает? Кто должен знать?
   - Только ты и можешь знать, потому что я... я уже почти люблю тебя и у меня нет мужа, служащего в Чечне...
   - Ты предлагаешь мне принять решение? Возлагаешь ответственность на мои женские и без того хрупкие плечи? Но откуда мне знать, что я должна делать или не делать?
   - А ты послушай свое сердце, что оно говорит тебе сейчас! - наконец-то дал дельный совет Сергей.
   - Сердце?...
   - Да, только оно зорко - помнишь Сент-Экзюпери?
   - Увы, не читала... Но слышала...
   - Так что же сердце? Твое сердце? Только не ври ни мне, ни самой себе...
   - Оно хочет... хочет...
   - Чего же, Светочка?
   - Чтобы ты меня любил сегодня, всю ночь... Я устала любить, я имею право... хоть один раз, чтобы любила не я, а меня... Но только если ты... если ты любишь меня. Скажи, любишь?
   - О, Господи! Да разве же можно тебя не любить??? Ки пуррэ нэ па труве дю бонёр а ву вуар!!! Ой, прости... вылетело... Перевести?
   - Нет, не надо, мне понятно.
   - Что же тебе понятно?
   - Что тебе со мной хорошо, и я этому рада...
   - Спасибо, любимая. Тебе не придется жалеть, поверь мне!
   - Надеюсь, Сережа. Но это точно не разврат?
   - Но ведь я люблю тебя, Светочка! А когда есть любовь, то разврата быть не может...
   - Любишь? Неужели? Это лестно... Ладно, пошли уж, а то так всю ночь будем говорить... - произнесла Света, поднимаясь с кресла и расстегивая пуговку на поясе своей мини-юбочки.
  
  
   Глава 24. Саша
  
   Они проснулись почти одновременно, но поутру оказались на противоположных краях кровати. Даже заспанной Света была восхитительна и прекрасна - без сомнения, ночь освежила и ее лицо, и тело, и даже дыхание, словно таинственная Фея оросила каждый участок кожи, каждую клеточку девичьего организма целебным омолаживающим бальзамом, живой водой вечной юности. Лишь глаза ее, только отошедшие от сонного забытья, светили чуть тусклее обычного, но смотреть в них Сергей не осмеливался. Он старался, очень старался быть ласковым, нежным, умелым, припоминая все, что знал по книгам и фильмам, но интуитивно понимал, что не смог подарить красавице даже половину от того наслаждения, которое она обычно получала от своего мужа, более молодого и менее начитанного, но от природы одаренного счастьем дарить женщинам оргазм. И сознание своей никчемности затеняло острым чувством вины, еще сильнее обострившимся с наступлением рассвета, полученное ночью удовольствие обладания прелестным девичьим телом.
   Света же, не ждавшая ничего особенного, была, напротив, вполне довольна: пусть все было быстро, пусть не было оргазма, но какую-никакую разрядку она получила - главное, ей ничего не надо было делать самой, а можно было расслабиться и отдаться потоку фантазий о любимом, но далеком муже... И пусть партнер был наивен и неискушен, но в этой неопытности был и свой плюс - иллюзия чистоты и девственности юноши, проявлявшаяся в той трепетной осторожности, в той бережной старательности, с которой он ее целовал, ласкал, гладил... И сейчас, подставляя розовеющее лицо прикосновениям юной Эос, она думала о том, что, возможно, будь она старше, много старше, она могла бы получить настоящее удовольствие единственно от того, что рядом с ней оказался бы юный мальчик-девственник - дрожащий, смущающийся, стыдящийся, чистый и глупый...
   "Что же дальше? - размышлял Сергей, глядя на матовое стекло в двери спальни, на котором отражались блики зари. - Будет ли повторение или на этом все закончится? Захочет ли она снова или ограничится единственным актом милосердной агапэ? Что ждет их дальше - дружба или взаимное забвение? Если дружба, то будет ли в ней место телесной близости? Если забвение, то будет ли оно полным? Смогут ли они смотреть друг другу в глаза, не испытывая вины, дискомфортного чувства неудобства? И самое главное - научится ли он когда-нибудь дарить женщине оргазм или же от природы ему уготована судьба быть посредственным любовником?"
   - Доброе утро! - полузевая, растягивая слова и грациозно потягиваясь всем телом, нарушила утренний покой девушка.
   - Доброе утро! - отзеркалил Сергей тоном потерянной невинности.
   - Пойдем завтракать?! - то ли спросила, то ли предложила Светлана.
   - Так сразу? Может, тебе сначала надо по своим женским делам? - то ли предложил, то ли спросил юноша несколько суровым тоном.
   - По каким таким делам? - игриво переспросила девушка и мягко добавила. - Почему ты на меня не смотришь? Что-то случилось?
   - Я плохо выгляжу... - хмуро ответствовал юноша. - Пожалуй, ты права. Я пойду что-ни-то сварганю на кухне, а ты сможешь спокойно одеться...
   - Как хочешь... - обижающимся голосом отвечала девушка, плотнее укутываясь простынкой.
   Разговор за столом не клеился. Сергей как ни старался, не мог заставить себя глядеть в глаза красавице Светлане, чья прелесть в свете утренних лучей выглядела еще восхитительнее и казалась настолько высокой и недоступной, что вызывала острое чувство собственного уродства. Перемена в настроении юноши не укрылась от девушки, да он и не старался ее скрывать. Оба молчали и медленно ели бутерброды, запивая глотками растворимого кофе. И чем дальше висело ранящее молчание, тем сильнее обоим вчерашняя доверительная искренность казалось сном, а ночная близость - ужасной ошибкой.
   - Мы не можем так расстаться, Сережа! За что ты на меня сердишься? В чем я виновата? - резко порвала тишину укоризненным голосом девушка.
   - Ты не виновата, Света! Что ты! - попытался успокоить собеседницу Сергей. - Просто я... я чувствую, что ты... Ну, вообщем, так хороша, слишком хороша для меня, и мне с тобой неуютно... Я чувствую себя таким жалким рядом с тобой... Прости...
   - Понятно, - процедила Света, - обострившийся комплекс неполноценности, да еще в запущенной стадии. Ты - глупый! А еще философ! А знаешь, что я тебе скажу? - и после трехсекундной паузы добавила: - Я хочу тебя снова!
   - Прямо сейчас? - с легкой доброжелательной злобой спросил Сергей.
   - Нет, не сейчас. Сейчас мне надо собираться - к девяти должна быть в госпитале...
   - Значит, завтра?
   - И не завтра! Завтра у меня экзамен по философии, - спокойно пояснила девушка.
   - Так когда же? - все больше раздражаясь, продолжал вопрошать Сергей.
   - Ну, скажем, через неделю... Хочешь?
   - Почему через неделю?
   - Потому что через месяц - это долго, это уже не регулярный секс вдвоем.
   - А муж?
   - А твоя любовь ко мне? Что, уже умерла, сдохла за одну ночь? - похоже, девушка заразилась от своего визави той же раздражительностью.
   - Но зачем я тебе, Света? - грустно защищался Костров. - Ты такая суперская, все при тебе - и ум, и красота! Ты можешь приручить любого мужчину!
   - Вот я и приручаю - разве не видно? А ты говоришь, что я слишком хороша для тебя. А ты не подумал, что так же думают и все другие, думают и проходят мимо?
   - А муж? - вновь повторил Сергей.
   - Муж!? - все больше гневалась Светлана. - У меня прекрасный муж! Он там родину защищает, а я здесь трахаюсь с тобой. И что? Теперь меня за это надо презирать? Да? А вчера, что ты говорил вчера, забыл? Про любовь, про измену, забыл?
   - Света! Светочка! - не зная, что сказать, умолял Сергей.
   - Ну, что, Светочка! Шлюха, да? Блядь, да? Красивая блядь? Возвышенная шлюха? Ты это хотел сказать? Это? - девушка входила в раж, а на глазах блестели новорожденные слезы, от которых весь ее облик становился еще очаровательнее.
   - Нет, нет, нет! - почти уже кричал Сергей. - Не говори так! Ты хорошая, ты - лучше всех! Это все я, только я, понимаешь, у меня с душой что-то не так! Прости, пожалуйста, прости!
   - Ясно! Мне все ясно! Я - ухожу! Навсегда! И не вздумай меня удерживать! - вытирая слезу, потребовала девушка, потребовала так ясно и уверенно, что Сергей так и остался сидеть в замешательстве - только хлопнувшая дверь вернула его к реальности, но не надолго, а потом снова ледяной поток опустошенности заполонил хмурую душу...
   И вновь он стоял на балконе, куря "Кэмел" и ощущая в горле приятное жгучее тепло от только что опрокинутой рюмки коньяка - уже пятой за сегодня. Перед ним расстилался большой город, населенный сотнями тысяч самых разных и неведомых людей, а за городом - огромный мир с миллиардами жителей разного окраса кожи и разреза глаз, а над всем этим - безбрежное голубое небо как напоминание о бесконечной свободе... Но той свободе он был уже не рад. Вспомнился Достоевский: "Нет для человека большего наслаждения, чем променять свою свободу на сытое спокойное рабское существование". Нет, нет, это не про него! Пусть тяжела свобода, но без нее ему никак нельзя, иначе тогда зачем все? Но куда направить обоюдоострый меч свободы, как с ним обращаться так, чтобы не поранить ни себя, ни другого? Вопросы, вопросы, а ответы, ау, где они, где?
   "Что же я наделал, что же я наделал? Как я мог так бездарно потерять ее, подарившую мне "просто так" целую ночь любви? Как, как это могло случиться? Что же я не так сделал, не так сказал? Где, когда был неискренен - вчера ночью или сегодня утром? Что с моими чувствами, почему я не нахожу любви, которая была, казалось, уже в самой сердцевине моего сердца? Почему, зачем я сделал больно ей, сделал больно себе, ведь все могло быть иначе, совершенно иначе?"
   Он снова вернулся в квартиру, стал бесцельно бродить по комнатам обширных апартаментов, наконец, лег на диван и заплакал, горько и нервно, потом заревел, судорожно и надрывно, спустя полчаса рев обратился во всхлипывающий тихий вой, наконец, еще через час Сергей умолк и успокоился. Душа снова обратилась в пустыню, но разум, наконец, понял, в чем беда - кто-то, могущественный и сильный, украл его чувства, вырвал из сердца и без того зыбкое и слабое пламя. Но кто этот вор, где его искать и как вернуть душе - чувства, миру - краски, любви - крылья, судьбе - надежду?
   Найдя причину своей внезапной атараксии, больше похожей на апатию, Сергей несколько успокоился и решил для окончательного обретения равновесия прогуляться. Тем более, что совсем рядом была речка Смородинка с прилегающей тенистой рощей, а он этой весной так ни разу и не постоял на ее невысоком бережку...
  
   Общение с природой - неважно, живая она или косная, - всегда вносит в душу ощущение причастности к гармонии бытия, пусть и далеко не все это осознают. Приближаясь к безбрежному лону матушки-природы, мы возвращаемся к истокам бытия, входим в мир размеренности и покоя так не похожий на нашу суетливую городскую жизнь. Вода, воздух, травы, деревья, букашки и звери - все пронизано божественной душой, одухотворено Высшим разумом, сотворившим Вселенную. Это ведали и греческие натурфилософы, утверждавшие, что "все полно божеств", и великий пантеист Джордано Бруно, и наш Циолковский, наделявший каждый атом чувствительностью...
   Сергей сидел на пустынном, поросшем травкой берегу Смородинки и с неподдельным интересом наблюдал за хаотическим танцем жуков-водомерок, пытаясь уловить в нем хотя бы зачатки порядка. Потом его взор переключился на малюсенькую заводь, образованную полусгнившим бревном, в тени которого, словно микроскопические подводные лодки, бороздили водную глубь черно-угольные плавунцы. А под ними шевелилось тело огромного - по сравнению с ними - розово-серого червяка, который пытался куда-то выбраться, но так и барахтался в склизком рыжеватом дне. Как тут не вспомнить Фалеса с его девизом: "Все из воды"...
   - Здравствуйте, сосед! - приветливо отозвался сбоку низкий мужской голос. Сергей так увлекся своими наблюдениями, что не ощутил, как рядом подсел мужчина средних лет, выглядевший немного моложе его покойного родителя.
   - Здравствуйте! - вежливо откликнулся Костров, ничуть не жалея, что придется закончить свои созерцательные опыты, уже начавшие утомлять.
   - Меня зовут Александр Васильевич - легко запомнить, поскольку так звали Суворова - нашего великого полководца, но вы можете называть меня просто Сашей - думаю, так будет правильнее и мне приятнее, все же "ты" - гораздо теплее, чем "вы". Согласны?
   - Пожалуй... - кивнул Сергей, пытаясь понять, что же хочет от него незнакомец.
   - Я живу в вашем же подъезде, только на втором этаже, поэтому мы с вами не могли ездить в лифте, но, надеюсь, визуально вы меня помните?
   - Если честно, то с трудом, - извинился Костров.
   - Жаль... Хотя не удивительно - ведь я нечасто бываю дома, все больше по командировкам. А вы - Сергей, сын генерала Кострова, верно?
   - Так и есть, - ничуть не удивился Сергей, ведь недавняя гибель отца прогремела на весь город, и наверняка многие видели его лицо по местному телевидению - на похоронах было полно телевизионщиков.
   - Вот и познакомились. Осталось только закрепить наше приятельство рукопожатием. Саша... - и мужчина протянул Сергею крепкую, но ухоженную руку.
   - Сергей, - радостно ответствовал Костров, протягивая навстречу свою тонкую, длиннопалую "философскую" кисть.
   - Знаешь, Сергей, я не хочу показаться навязчивым, но, прекрасно помня свою юность и зная, как в вашем возрасте нужна дружеская поддержка, предлагаю посидеть у меня, поболтать о жизни, выпить коньячку.
   - Вы живете один?
   - Да, но только в настоящий момент. Мои жена и дочь в отъезде - отправились к теще на пару недель в Пермь, так что я, как и вы, страдаю от холостой одинокой жизни... Ну, как, принимаете приглашение, товарищ старший лейтенант?
   - Вы и звание мое знаете?
   - Увы, да... Такова моя профессия. Я работаю в ФСБ. О большем, увы, рассказать не могу - сам понимаешь, секретность.
   - О чем же тогда мы будем говорить? - спросил Сергей у обаятельного собеседника, когда оба уже отправились в обратный путь - к общему дому.
   - Конечно, о тебе, Сергей! И прошу - не говори мне больше "вы". Ладно?
   - Постараюсь...
   Квартира Александра Васильевича была, конечно, поменьше и обставлена не так богато, как "владения" покойного генерала Кострова, но все же было ясно, что занимаемая им должность позволяет обеспечивать себя и семью всем необходимым, и даже много более того. Компьютер, видеодвойка "Sony", дорогостоящий ремонт, импортная мебель - все говорило о том, что хозяин - далеко не рядовой офицер ФСБ. Но свой искренний интерес к поприщу и области компетенции Саши Сергей удовлетворить не мог - это было табу, которое не обсуждалось. Потому темой разговора - уже не в первый раз за последнюю неделю - стала жизнь Кострова-младшего. И это Сергея не особенно радовало - казалось, опять будут мусолить одни и те же темы и вопросы... Тем не менее, он с радостью, хотя только в общих чертах, рассказал и о своей мистической встрече с Ариадной, и о Светлане, умолчав лишь об их утренней ссоре, равно как и о предсказании Анфисы... Беседа, проходившая на уютной и просторной кухне, текла спокойно и размеренно пока неожиданно, после третьей рюмки коньяка, Саша вдруг задал вопрос, который не столько поверг Кострова в тупик, сколько напомнил недавний разговор с бабушкой:
   - Ты знаешь, что тебе, Сережа, угрожает опасность?
   - В смысле? - немного опешил юноша.
   - В смысле, что твоя жизнь висит на волоске...
   - Но почему? - Сергей снова удивился: "Неужели, он знает о предсказании Анфисы?", - но постарался не подать виду.
   - Да разве не ясно? Потому что началась охота за наследством твоих родителей, точнее, твоего отца, а тебе, кажется, и невдомек.
   - И кто же охотники?
   - Подумай сам - даю тебе пять минут на размышление - как раз успеем выкурить по сигаретке, - предложил Саша, приглашая пройти на балкон.
   В эти минуты Сергей, конечно, только и думал о пророчестве своей прабабки, согласно которому он умрет в ночь на Купалу и погубит его красивая молодая девушка, прибывшая из Иномирья. Но пока решил немного поиграть с фсбэшником в кошки-мышки:
   - Может, это полковник Свешников? - наигранно-неуверенно предложил Сергей.
   - Ну, блин, да он то тут при чем! Вот помнишь, ты рассказывал странную историю про Ариадну!? Вот она и есть охотница!
   - Точно! - согласился Костров, поражаясь прозорливости собеседника. - Иначе, зачем же ей надо было ко мне заявляться! Как же я сразу не понял! Но, постой, она ничего не говорила про наследство...
   - Понятно, кто же будет сразу раскрывать карты. А теперь подумай, кто станет наследником, если тебя и твою бабушку уберут? Я имею в виду по закону? Ведь почти все имущество записано на твоего отца, не так ли?
   - Да... И кто?... У отца есть брат...
   - Вот-вот!
   - Но мы с ним никогда не общались!
   - Почему?
   - Ну, это длинная и жуткая история... Я сам в подробностях ее только несколько дней назад узнал от бабушки... Если говорить коротко, то его брат жестоко изнасиловал первую жену отца, у нее случился выкидыш, а сама она, похоже, покончила с собой...
   - А у брата есть дети?
   - Кажется, у него дочь... Нет, точно дочь, Еленой зовут...
   - Которую ты никогда не видел, даже на фотографиях, верно?
   - Ну, да! - подтвердил ничего не подозревающий Сергей. - Мы с ними не общались! Отец вообще ничего не говорил о брате, а бабушка его прокляла...
   - Так вот, - тут Саша взял многозначительную паузу и самодовольно улыбнулся, а потом тихо, но торжественно произнес: - Твоя Ариадна и твоя двоюродная сестра - одно лицо!
   - Неужели?
   - Сто процентов! - подтвердил бывалый фээсбэшник.
   - Но почему она меня сразу не... убрала? - едва выдавив последнее слово, спросил Сергей, хотя прекрасно знал ответ.
   - Все просто! Если ей тебя убрать, то тогда сразу начнут с того, кому было выгодно убийство - с мотива. А тут все ясно - и след приведет прямехонько к ней или к ее папочке, или к ее дружкам. Так что убивать ей тебя, возможно, и не нужно, а вот подстроить несчастный случай - это как раз то, что надо. Но это сложно сделать, поверь мне. Тем не менее, советую быть осторожнее с машиной, ну, и следить за замками в квартире - чтобы никто не прокрался и чего в еду не подсыпал или, что вероятнее, не выкинул с балкона. Так понятно: парень на фоне гибели родителей тронулся умом, выпил лишнего и вот - самоубийство...
   - А если, - продолжая скрывать главное, предложил Сергей, - если я предложу ей часть наследства, сам? Как ты думаешь, она согласится?
   - Ты хочешь с ней поделиться? В самом деле? - заинтриговался наивной щедростью своего визави Александр.
   - А почему бы нет? - не понимая удивления собеседника, отвечал Сергей.
   - А как же твоя будущая семья? Ее интересы?
   - Да, мне и половины хватит! Зачем мне все? Зачем такая квартира, дача, столько денег, наконец, отцовский бизнес...
   - Ты имеешь в виду сеть палаток в училище и вокруг него?
   - Ну, не только... Есть еще охранное предприятие, где наши офицеры подрабатывают. И еще кое-что по мелочи...
   - Бизнес придется продать, к сожалению...
   - Я понимаю, торговля и охрана - это не для меня...
   - Нет, все проще - мафия... Еще никто не приходил от них?
   - Нет пока...
   - Что ж, скоро пожалуют... Лучше с ними особо не торговаться - себе дороже.
   - Понимаю: против лома нет приема! - понуро согласился Сергей.
   - А если ей не нужна половина, а нужно все? - не унимался фээсбэшник.
   - Неужели? Надо с ней поговорить... позвонить, ведь телефон можно найти в справочной...
   - Попробуй, только я не думаю, что ты поступаешь верно, отдавая половину нажитого родителями их врагам, пусть и единокровным.
   - Но ведь мне они не сделали ничего плохого?
   - Пока, только пока, Сереженька! Ну, давай еще по одной.
   - Давай...
   Саша поглядел задумчиво в окно, но, заприметив нечто интересное, промолвил полушепотом:
   - Какая красивая барышня! И, кажется, в наш подъезд спешит!
   Сергей бросил взгляд за окно и обомлел - это была Света, каких-то несколько часов назад обещавшая уйти навсегда, и вот - возвращается!
   - Какая-то она невеселая, не находишь? - спросил фээсбэшник, заметив, что глаза юноши смотрят в ту же сторону. - Это и есть твоя Светлана? Хороша девочка - ничего не скажешь!
   Но Сергей ничего уже не слышал. По слегка шатающейся походке девушки, по ее безжизненно-удрученно болтающимся рукам, по зареванному лицу он понял, что случилось что-то ужасное.
   - Это ко мне, - заверил Сергей гостеприимного хозяина и добавил: - Что-то случилось - мне надо идти.
   - Понимаю, - ответил Саша, - если что - заходи. Всем, чем смогу - помогу.
   Но Сергей, к сожалению, пропустил эти слова мимо ушей - душой он уже был со Светой, и, кажется, в сердце его снова заискрились огоньки любви.
  
  
   Глава 25. Беда
  
   Открыв дверь на улицу, Сергей увидел всё. Перед ним стояла Света, это была именно она, но похожа на себя прежнюю была весьма и весьма смутно. Теперь она больше походила на воскового истукана - лицо белое как ноябрьский снег, тело недвижно и сковано чем-то злым, жестоким и ужасным, идущим из самого нутра души, и только в ее прелестных лазуревых глазах теплилась жизнь - если таковой можно назвать смесь непонимания, отчаяния, гнева и мольбы.
   - Что случилось, Светик? - робко, вполголоса вымолвил Сергей, хотя и без того уже понимал, что произошло действительно нечто страшное, скорее даже ужасное, а может и самое худшее.
   Но Света молчала, губы ее трепетали словно крылья раненой бабочки, будто силились что-то сказать, но не находили сил, а потому им оставалось дрожать мелкой, едва различимой дрожью. Наконец, рот ее задвигался, однако ни слов, ни даже невнятных звуков Костров не услышал. И тогда... и тогда он сделал шаг вперед, притянул легкое тело девушки к себе, прижал его к груди, обхватил стройный стан как можно сильнее, едва ли не до хруста ребер... И все же ему казалось, что в руках у него не тело, а твердый камень, неподвластный его рукам, не чувствующий его силы, не воспринимающий боль... Света покорно положила голову на плечо и медленно начала оживать... Наконец, Сергей услышал ее тихое всхлипывание... И чем сильнее оно становилось, тем крепче он прижимал ее к себе, словно стараясь удержать от распада, стараясь не потерять, не отпустить, а слить с собой, более сильным и крепким, вдавить в себя, вдавить вместе со слезами и болью, которую она ему так доверчиво принесла...
   "Так странно, - думал Сергей, - еще недели не прошло, как она меня успокаивала, приводила в себя, была такая веселая, бодрая, светлая, а сейчас все наоборот - уже мне надо приводить ее в чувства, помогать и поддерживать..."
   Тем временем рыдания девушки достигли апогея, и юноше приходилось напрягать все свои тренированные мускулы, чтобы выдержать напор страдающего девичьего тела, чтобы не выпустить его, не расцепить руки... Но слаб человек, и тело его немощно, особенно хрупкое, легкое тело юной девушки, а потому вскоре рыдания переросли снова в плач, плач обратился во всхлипывания, а они, становясь все реже и реже, медленно катились к молчанию, но не к изначальному молчанию шока и оцепенения, а к молчанию умиротворения и покоя. Трудно сказать, сколько времени они так стояли, слившись телами, - может 15 минут, а может и все полчаса, пока тело Светы не обмякло, не стало снова послушным и податливым как пластилин...
   Сергей потом не смог вспомнить, как они переместились с улицы к нему в гостиную - то ли он отнес ее, то ли отвел, - но теперь, сидя рядом на диване и держа друг друга за руки, они смогли говорить:
   - Что случилось, Светочка? - повторил свой вопрос Костров, стараясь глядеть как можно нежнее в красное зареванное личико девушки, ставшее от пережитого не столько менее прекрасным, сколько более трогательным.
   - Виталя... - только и сказала Света, глубоко-глубоко вздохнув.
   - Что с ним? Он разбился? Погиб? - стремясь поскорее избавиться от неопределенности, вопрошал Сергей.
   - Не знаю... Понимаешь, оттуда позвонил его сослуживец, кажется, ну, и сказал, что... что его вертолет... упал в горах...
   - Ну, и...? Это все? Когда это было? - продолжал пытать собеседницу Костров.
   - Сегодня утром... Сейчас идут поиски...
   - И чего же ты расстроилась так? Ведь ничего еще не ясно, зачем заранее думать о худшем?
   - Я чувствую... Я поняла по интонации, что никого не нашли и не найдут, только пока не говорят... Может, ты по своим каналам сможешь больше узнать? Помоги, а?
   - О чем речь! Давай-ка я тебя чаем напою, а потом позвоню...
   - Нет, ты сначала позвони, сразу, пожалуйста!
   - Хорошо, сразу так сразу. Только вот кому? Главкому в Москву как-то неудобно, я его едва знаю... Кому же лучше всего... Дай-ка подумать... - и Сергей, продолжая гладить тонкие руки девушки, стал что-то лихорадочно вспоминать.
   - Точно, это лучше всего, - наконец, припомнив нечто простое и само собой разумеющееся, проговорил Сергей. - Позвоню-ка я Свешникову, у него и авторитета больше, и связей едва ли меньше, чем у отца, да и тебя он знает хорошо и не откажет...
   Через два часа нервного ожидания, в ходе которого они абсолютно молча пили чай - от спиртного девушка наотрез отказалась, - пришли вести и они, как и догадывалась Света, оказались неутешительными: спасательная операция еще до наступления темноты свернута, на месте катастрофы найдено только одно тело командира, тогда как тела остальных членов экипажа - штурмана и второго пилота, которым и был Виталий, - пропали, что означало, скорей всего, лишь одно - они попали в плен к боевикам.
   - Значит, есть надежда. Плен - не смерть! - успокаивал Свету Костров. - Вон, на прошлой неделе Березовский трех наших привез в Москву, так что еще поборемся... Только не расстраивайся так, я уверен, что мы его найдем, и все будет хорошо.
   - Мы? - вскинула брови девушка. - Ты будешь искать? Поедешь туда? - и, не дожидаясь ответа, тут же злобно добавила: - Ты, именно ты лишил меня мужа! Ты соблазнил меня! Поимел в свое удовольствие, а я должна теперь расплачиваться, да?
   - Света, что ты говоришь, ну зачем ты так?
   - Конечно, хочешь сказать, что я сама захотела и потому во всем виновата я одна. Сучка не захочет - кобель не вскочит, ведь так, ведь так, скажи!?
   - Ну, блин, причем здесь это... Никто не виноват. Так получилось...
   - Зачем, зачем я отдалась тебе!!? Что в тебе нашла? - не унималась девушка выливать свой бессильный гнев. - Ладно бы удовольствие получила, а то ведь так - просто сделала одолжение, пожалела тебя, а себя наказала - на всю жизнь наказала... Ой, дура я дура!!! Зачем, зачем ты взял меня? Ты ведь не любишь меня, а я - тебя... просто ненавижу!
   - Света, перестань, прошу тебя, не надо!
   - Гад ты, вот ты кто, похотливый гад. Жизнь мою загубил... - подвела итог грустному общению девушка. - Прощай, прощай и живи дальше, радуйся, скотина, мразь...
   - Ты все сказала! - гневно зашипел Сергей, у которого спокойствие имело тенденцию быстро переходить в гнев, когда его задевали за живое. - А теперь уходи, вали давай!
   - Да уж не останусь, и не надейся! - сказала и ушла, ушла в темноту наступившей ночи, а Сергей...
  
   Сергей, не долго думая, несмотря на апогей ночи, бросился вниз, на второй этаж. Ему нужен был совет, нужна была помощь! "Эх, и зачем я с ним играл в кошки-мышки? Почему сразу не рассказал о пророчестве Анфисы? А теперь еще Светка со своей бедой!" - проносились скорые мысли в голове юноши...
   Долго-долго он звонил в дверь, но безрезультатно - за ней было тихо как в гробу... "Неужели он ушел, уехал по делам службы! Саша-Саша, как же не вовремя, как ты мне сейчас нужен!" Сергей стал пинать ногой железную дверь фээсбэшника, в итоге - через минуту открылась... соседская дверь.
   - Чего стучите, молодой человек? Милицию что ли вызвать? - это был голос зрелого мужчины, наверное, тоже из военных, а может тут весь этаж был отдан во власть спецслужб.
   - Простите, просто Александр Васильевич очень нужен, а он, кажется, уехал! Может, вы знаете, куда? - Сергей хватался за каждый шанс как за соломинку.
   - Известное дело - уехал! И далеко! - подтвердил мужской голос.
   - Вы знаете, куда? Как его найти? Ради Бога, помогите! - надежда Сергея стала крепнуть, но...
   - Молодой человек, Александра Васильевича, который тут жил три года - с самого заселения дома, - убили два месяца назад! Неужели вы не слышали этой истории? - возмутился сосед, все шире приоткрывая дверь.
   - Как убили??? Вы шутите? - Сергей стал медленно сползать по стене на пол. - Но ведь я с ним сегодня разговаривал, пил коньяк, мы с ним курили на балконе в этой самой квартире!
   - Сегодня? - сосед тоже удивлялся не меньше Сергея. - В этой квартире? Так она уже месяц как пустует! В ней никто не живет!
   - А его жена, дети? - не унимался Сергей.
   - Они уехали в Пермь, к родственникам, кажется, там мать её живет! - пояснил сосед. - А вам, молодой человек, надо лечиться! - и со стальным шумом захлопнул дверь.
  
   Вернувшись домой, Сергей стал лихорадочно копаться в памяти... Потом - в стопке газет - это была местная "Вечерка", которую отец аккуратно выписывал, методично читал, а после складывал прочитанные номера в тумбочку под телевизором... Вот, точно... В колонке криминальных новостей на последней странице газеты за 14 апреля лаконично сообщалось: "Вчера вечером в гаражном кооперативе "Металлист" в одном из гаражей был обнаружен труп мужчины. Им оказался подполковник ФСБ А.В. Лучкин. Как сообщили в пресс-службе областного управления ФСБ, убитый курировал в нашем городе борьбу с организованной преступностью. В частности, именно при его непосредственном участии были возбуждены и доведены до суда несколько уголовных дел против ряда "воров в законе" нашего города. В последнее время А.В. Лучкин активно участвовал в разработке банды "бизонов". Версия о том, что убийство подполковника совершенно участниками именно этой преступной группировки, является основной. По факту убийства возбуждено уголовное дело, ведется следствие".
   Прочитав заметку несколько раз, Сергей схватился за голову и тихо заплакал! Он снова остался в одиночестве, почти в полном одиночестве... Даже позвонить теперь ему некому! Он совсем один в этом жестоком мире, без опоры и поддержки. И кто-то, кто-то могущественный и сильный словно играет с ним, будто издевается или... испытывает. И забирает тех, кто стал ему близок и дорог: сначала родители, теперь вот Саша, и, похоже, Светку он тоже потерял, потерял навсегда... Из родных осталась только бабушка, но какая она опора, сама еле ходит!!! Да и то неизвестно, жива ли она сейчас? Не исполнила ли Анфиса свою угрозу, не забрала ли ее на тот свет?
   Но этот Саша... А вдруг ему встретился фантом, вдруг он, Сергей Костров, стал таким же духовидцем, как некогда и легендарный Сведенборг? Но ведь этот Саша вовсе не казался бесплотным духом! Кто же его разыгрывает, кто намеренно водит за нос? А может, кто-то умело сыграл роль убитого фээсбэшника? Но зачем?
   А если это действительно явившийся с того света настоящий Лучкин? Тогда все, что он сообщил, скорей всего, правда, и странно-таинственная Ариадна действительно его двоюродная сестра! И она хочет прибрать к рукам все, что нажили его родители, его отец! А если соединить с информацией, полученной от подполковника, еще и откровения бабушки, то тогда становится очевидным - Ариадна-Елена пришла не только за его богатством, но и за самой его жизнью, именно она и есть та красна девица, от которой суждено ему принять смерть... Да, все сходится! Анфиса сделала несчастной бабушку, забрав ее единственную любовь, затем посредством своего сына нанесла удар по отцу, лишив его жены и первенца, а теперь его дочь, ее внучка пришла за его жизнью!!! О, ужас!!! Непонятным было только одно - что такое Иномирье, из которого или через которое пришла Ариадна? И какую роль во всей этой интриге играет Светлана? Случайно ли пропал ее муж? Или же это - только одно из звеньев загадочной цепи событий, начавшихся со смертью его родителей...
   И все же он не один! Есть еще коллеги по кафедре, есть еще друзья отца, тот же Свешников или Сизов, наконец, есть еще и Клещёв... А потому он будет бороться, бороться за свою жизнь, за свое право на существование... Все же недаром он носит гордую фамилию - Костров.
  
  
   Глава 26. Второе пришествие Ариадны
  
   Сон Сергея был глубоким, но не долгим... С первыми лучами солнца, ворвавшимися в его комнатку, он бодро соскочил с кровати и побежал на кухню... В какой-то момент ему показалось, что он вернулся во вчерашний день - снова за несколько метров до кухни он понял, что та обитаема, и снова его настиг и тот же запах жарящейся яичницы, и то же шипение пищи на сковороде... Неужели Светлана вернулась? Простила? Поняла? Или...
   Он влетел на кухню и... едва не остолбенел...
   - Доброе утро! - оторвавшись от плиты и приветливо улыбаясь, произнесла девушка.
   - Доброе... - промямлил полузаплетающимся языком Сергей.
   - Как спалось, рыцарь? - продолжала вопрошать красавица, одетая в короткие шорты и обычную белую майку, призывно обтягивавшую сочную красивую грудь то ли второго, то ли третьего размера.
   - Ничего... - односложно отвечал Костров.
   - Похоже, ты не рад новой встрече со мной, мой спаситель? - задала девушка риторический вопрос, прекрасно понимая, что с такой, как она, мечтает даже просто постоять рядом каждый первый мужчина...
   - Нет, что ты!? - Сергей медленно приходил в себя. - Но откуда ты?
   - Откуда-откуда? От верблюда! - с долей напускной злобности произнесла девушка. - Я ему яичницу готовлю, а он вместо "Спасибо" начинает глупые вопросы задавать! Иди-ка лучше в душ, мой славный избавитель, а потом вместе позавтракаем! Ну, что стоишь?
   - Любуюсь... - быстро нашел нужный ответ почти уже пришедший в себя философ.
   - Ну-ну... Может, мне снова обнажиться? - самодовольно предложила красавица и стала демонстративно, но очень медленно расстегивать молнию на шортах...
   - Давай-давай! И побыстрее! - Сергей решил посоревноваться с гостьей то ли в наглости, то ли в ином психологическом соревновании, имя которому он пока не мог придумать.
   - Ага, разбежалась! - девушка резко потянула бегунок вверх, запирая вход в свою куночку, застегнула пуговицу над молнией. - Сначала приведи себя в порядок, а потом... потом посмотрим, как ты будешь себя вести...
   - Чего ты хочешь, сука? - Сергей, отбросив все приличия, начал резать правду-матку и медленно двинулся в сторону девицы, сжимая кулаки... - Чего тебе надо? Богатства? Денег? Или моей жизни?
   - Ты о чем, милый? Я тебя не понимаю! - девушка нисколько не изумилась внезапному наезду хозяина и продолжала говорить, глядя прямо в глаза, так, будто она действительно не врет, действительно не понимает.
   Но Сергей не поверил...
   - Не ври! Ты все понимаешь!!! Хва претворяться, госпожа Елена Кострова! - он приблизился вплотную к гостье, схватил ее за руки чуть повыше локтей и крепко сжал.
   - Мне больно! - проинформировала девушка.
   Но Сергей продолжал все сильнее сдавливать ее руки:
   - Чего тебе надо, тварь? Что ты хочешь?
   - Отпусти! Тебе же хуже будет! - предупредила красавица, сверля Сергея жестким взглядом.
   - Фигушки! - отвечал юноша и теперь уже сжимал со всей силы. - А ну, говори, гадина! Давай, колись, сука!
   - Ах так! - воскликнула девушка и закрыла глаза.
   И в то же мгновение Сергей ощутил сначала как мягкая плоть под его пальцами стала твердокаменной, затем пришло лавинообразное нарастающее жжение в обеих ладонях... Сначала ему казалось, что в его руках уже не девичьи руки, а просто горячие трубы отопления, но через несколько мгновений ему уже чудилось, что он сжимает раскаленные стальные стержни. Он попытался оторвать ладони, но они словно прилипли к коже девушки...
   - А-а-а, бля-я-я... - истошно завопил Костров, начиная судорожно извиваться и дергаться...
   И только тогда Ариадна сжалилась и открыла глаза...
  
   Сначала Сергей минут десять отмачивал руки в струе ледяной воды, льющейся из кухонного крана, а потом, когда Ариадна любезно предложила свою врачебную помощь (отказываться от нее юноша уже не решился) и стала смазывать ему покрасневшие ладони облепиховым маслом, снова приступил к роковым вопросам:
   - Кто ты такая? Что ты хочешь? Чего тебе от меня надо?
   - Кто я? - переспросила девушка и, улыбнувшись, отвечала, повторяя некогда слышанные слова Загрея: - Часть силы той, что вечно хочет блага, но зло творит в отместку за грехи!
   - Ясно! - проронил Сергей, вспоминая Воланда и Мефистофеля одновременно, но на самом деле до ясности ему, конечно, было как до Китая пешком...
   - Чего хочу я? - девушка говорила со все большим вдохновением. - Хочу я многого, мой друг, всего не описать словами, любви хочу, но не твоей, хочу для милого наградой быть, но милый мой - не ты, известности и славы хочу не меньше, чем любви, а от тебя мне нужен лишь пустяк - тот, что зовется словом "брак"!
   Елена и сама не понимала, отчего заговорила рифмованной прозой, как не понимала и то, правильно ли она так сразу и в лоб раскрывает все карты...
   "Да, - признавалась далее девушка, - она считает, что богатство отца Сергея в некоторой степени принадлежит и ей, мало того, Мария Еремеевна испоганила жизнь ее отцу, ибо вечно третировала того в детстве, внушая мысль об его отщепенстве и второсортности, что Иван Тимофеевич, несомненно, подставил своего старшего сводного брата, и теперь ей, его дочери, нужна компенсация за тюремное наказание отца..." Вообщем, Лена собрала все, что можно собрать, обвинила Сергея, его отца и бабушку во всем, в чем можно было обвинить, а в заключении спокойно потребовала свою долю, которая, по ее приблизительным и весьма скромным подсчетам, составляет 100 тысяч баксов.
   - Ну, а брак со мной тебе зачем? - Сергей смог наконец-то перейти к уточняющим вопросам.
   - Это для маскировки - только и всего! - Елена как могла силилась объяснить ему свою замысловатую логику. - Мы с тобой женимся, а потом разводимся и официально все делим пополам!
   - А мне кажется, - решил возразить Сергей, - ты хочешь получить всё, потому и требуешь брака. Как только мы поженимся, ты меня закажешь киллеру, и всё - дело в шляпе, и не надо ничего делить - всё будет твоим!
   - Ты соображаешь! - похвалила сестрица братца. - Но даже если так, у тебя все равно нет выхода...
   - Как это нет? - Сергей энергично запротестовал. - Я не дурак, чтобы на тебе жениться, тем самым подписывая себе смертный приговор. Так что вали отсюда, красотка, да поскорей! И больше не появляйся! Или мне вызвать ребят Клещёва, чтобы они с тобой разобрались по-мужски?
   - Вызови, попробуй! А я повеселюсь! - и Елена, распластавшись в кресле, пошло раздвинув красивые ноги пошире, расплылась в улыбке, предвкушая очередную победу.
   Сергей резко встал, пошел в прихожую... Но телефон не работал... "Неужели она владеет сверхспособностями? Сначала эти огненные руки, теперь сломанный телефон, а еще раньше, на даче - и этот запах, и голубоватое сияние... Да, нечистое дело! Как же теперь быть? Надо бежать, бежать из квартиры, бежать прямиком к Клещёву или даже к Сизову..."
   Ариадна-Елена продолжала спокойно сидеть в гостиной.
   - Ау, милый, - раздался ее низковатый голос, - ну, как, скоро причапают твои клещи? Когда будем их давить?
   Но Сергей ничего не ответил, тихонько подошел к входной двери и попробовал отодвинуть защелку, но... но скоро понял, что та не поддается, и двигаться ей не позволяет она, эта тварь по имени Ариадна... Может, попробовать напоить её? И тогда, возможно, она потеряет бдительность и можно будет что-то предпринять...
   Сергей вернулся в гостиную. Снова пришлось с грустью признать - он проиграл и второй раунд в битве с Ариадной... А вот будет ли третий, будет ли шанс на реванш? Он теперь в этом сильно сомневался...
   - А если я откажусь жениться на тебе? - вновь спросил он Елену.
   - Тогда умрешь сегодня! - спокойно произнесла девушка, вызывающе глядя ему в глаза.
   - И как же я умру? Выпаду с балкона? Или иной лютой смертью? - Сергей всё серьезнее начинал относиться к предсказанию мстительной прабабки.
   - Ты очень догадлив, милый! Конечно, самой лютой, самой мучительной, какая только может быть! - то ли в шутку, то ли всерьез подтвердила страшное предположение девушка. - Но не сейчас...
   - Конечно, не сейчас, а в Купальскую ночь! - сказав это, Сергей пристально взглянул в очи красавицы, надеясь, что та как-то выдаст свою осведомленность.
   - В Купальскую? - кажется, девушка удивлялась искренне.
   - Именно! - подтвердил Сергей. - Лучше скажи, кто тебя прислал, твоя бабка?
   - Какая бабка? - продолжала недоумевать красавица.
   - Хватит изгаляться! - зло прошипел Костров. - Всё ты знаешь! Твоя бабка Анфиса, живущая в Иномирье! Ты была у неё, что она тебе приказала?
   Лена резко откинулась на кресле и захохотала во весь в голос, а, чуть успокоившись, спокойно заговорила:
   - У тебя мания преследования, дорогой! Какое Иномирье, при чем тут Анфиса? Ты болен, мой друг, серьезно болен!
   Лена плавно поднялась с кресла, сделала максимально серьезный вид и продолжила:
   - Братик, мне не нужна твоя жизнь! Мне нужна только справедливость, только деньги, немного денег, ведь от тебя не убудет? Поделишься, и я оставлю тебя в покое, навсегда!
   Скорей всего, если бы Лена с этим предложением поделиться обратилась к нему прямо и сразу, Сергей его принял бы без лишних раздумий, но сейчас... Он припомнил и ее издевательства в воскресенье утром, и обожженные руки, и пророчество Анфисы, наконец, предостерегающий тон Александра Васильевича... "Нет, милая, теперь ты не получишь ничего!" - заявил он себе с твердым намерением не дать "бедной родственнице" ни единого рубля, ни единого цента. Сделав неприступный вид, добавив лицу самоуверенной наглости, Костров с легкой ехидцей спросил:
   - Но тогда, чтобы тебе или твоему отцу получить в наследство имущество моих родителей, надо будет умертвить еще и бабушку, ведь не только я, но и она наследница первой линии?
   - Она уже мертва, не переживай! - смачно отчеканила слова девушка.
   - Как? Что? Когда? Так это ты, сука? - он снова было бросился к девушке с кулаками, но какая-то сила заставила его резко затормозить.
   - Нет, это не я... Просто несчастный случай... Старушке стало ночью плохо с сердцем и...
   Только сейчас Сергей понял, что он в западне, и что попал туда из-за своей медлительности! Надо было энергично действовать еще тогда, когда бабушка рассказала о своем сне, или хотя бы после встречи с Сашей, но лучше всего, конечно, еще в воскресенье, на даче, нужно было позволить Клещёву взять ее в оборот... А теперь... Он вдруг почувствовал, что ноги вышли из подчинения, что они его не слушаются... Ужасное ощущение... Как ни старался он сопротивляться, а нижние конечности медленно, но верно понесли его туловище к двери на балкон... Он попробовал ухватиться обожженными руками за подоконник, но почувствовал вновь обжигающий пламень...
   Девушка встала, спокойно открыла дверь на балкон и произнесла:
   - Путь открыт, братишка!
   Шаг, второй, третий... Он попытался ухватиться еще раз, теперь уже за балконную дверь, но та также оказалась жутко горячей... Наконец, правая нога его поднялась в сторону и вверх, застыла на перилах балкона...
   - Ну, так что, идем в загс или предпочитаешь отправиться вслед за своим папашей и бабулей? - грубо спросила девушка.
   - Хорошо, идем в загс! - согласился Сергей, грустно созерцая свое вышедшее из подчинения тела балансирующим на балконных перилах.
   - Ну, так то лучше! Смотри, только без фокусов!!! Иначе накажу! - предупредила Ариадна со всей серьезностью, и Сергей понял, что девушка действительно не шутит.
   Через час их уже расписали. Сергей, как и обещал, не выкинул ни единого фокуса и безропотно расписался в книге записи актов гражданского состояния, а до того уверенно ответил "да" на вопрос о согласии взять в жены Елену Кострову. Та, похоже, заранее готовилась к операции, поскольку на готове у нее были свидетели, а регистраторша послушно покорялась всем ее требованиям и даже не спросила, не родственники ли они, раз у них совпадают фамилии.
   - Сиди дома! Никуда не ходи! Никому не звони! - приказала Елена, когда новоявленные молодожены вернулись в квартиру Сергея. - Я утрясу некоторые дела и вернусь за тобой, мой милый! А пока сиди тихо и смирно - тем самым максимально продлишь свою жизнь!
   Сказав это, Елена удалилась так же внезапно, как и появилась в квартире Кострова. У нее действительно были дела - наследство наследством, а о сессии забывать не стоит. В отличие от некоторых, "автоматов" у нее не накопилось, впереди ждали еще четыре экзамена, ближайший - завтра... И надо к нему готовиться обстоятельно, ведь волшебное платье ей вряд ли поможет, точнее сам Загрей, его божественная энергия посредством магического наряда...
   Не успела неприятная гостья выбежать из подъезда, как Сергей бросился к двери... Но теперь не только входная дверь не открывалась, но также и балконная, и даже ручки евроокон недвижно застыли, не реагируя на усилия обожженных рук. Телефон по-прежнему молчал. Сергею не осталось ничего иного, как сначала выругаться, затем налить себе стакан коньяку и залпом его опорожнить - если уж умирать, так навеселе!!! Он включил телевизор - хорошо, что хоть он работал, потом закурил, затем снова выпил...
   Погружаясь в новый сон под мерное жужжание "голубого друга", он уже ни о чем не думал, просто наблюдал дикую пляску образов - перед ним мелькали лица самых разных людей, начиная с унылых рожиц тех, кто выражал соболезнования на похоронах и поминках, и заканчивая прекрасными лицами Светланы и Ариадны... Да-да, лицо двоюродной сестры, едва не отправившей его на тот свет, он, тем не менее, оценивал объективно... Все же прав был Достоевский, красота - великая и ужасная сила, величайшая загадка и тайна бытия, здесь берега сходятся и то, что уму кажется развратом и преступлением, сердцу нередко представляется сплошь красотой... А порой ради красоты, например, ради одной ночи с прекрасной девушкой, даже ради одного поцелуя с прелестным созданием, можно пожертвовать всей-всей жизнью... Вспомнилась новелла Сологуба...
   Ему снилось, как он идет по отравленнуму саду: с широких листьев и с лепестков огромных красных цветов обильно стекала вязкая жидкость, вытягиваясь в нить, медленно отделялась от их краев и также медленно-плавно падала на землю, а коснувшись земли, начинала злобно шипеть словно змея, изрыгая ядовито-приторный аромат, почти трупный запах... Сергею хотелось побыстрее покинуть это ужасное место, он чувствовал, что начинает задыхаться... Ускорив шаг, он, наконец, выбежал на широкую центральную аллею... Вдалеке, метрах в ста, сиял белизной женский силуэт? Кто она? Ариадна, Светлана, Марина или... Он направился к девушке, кажется, там же был и выход из страшного места... Она тоже шла, увы, шла от него, но, к счастью, много медленнее, чем он... Приблизившись, Сергей понял, что это не Света и не Ариадна-Елена, нет, это совсем другая девушка - и ростом пониже, и волосы у нее темнее и короче... Может, это его Анима? Он почти догнал её, но тут, когда между ними оставалось всего-то метра два, за спиной девушки внезапно выросла высоченная черная решетка - он едва успел остановиться, чтобы не удариться о прутья... Незнакомка оказалась за оградой, продолжая медленно удаляться по аллее...
   - Подождите! - закричал Сергей.
   Но его не услышали, и девушка, конечно, не обернулась...
   Он стоял, вцепившись в прутья решетки, стоял и плакал... Что-то говорило ему: белоснежный девичий силуэт таит важную тайну, тайну его спасения... Ох, если бы она его услышала, если бы обернулась!!! Он уже хотел отвернуться и начать искать выход, но тут откуда-то из-за кустов, росших чуть сзади девушки, выбежала совсем маленькая девочка.
   - Мама, мама, подожди! - закричала малышка.
   Девушка остановилась... И через несколько мгновений уже два белоснежных женских силуэта, один побольше, другой - совсем крохотный, взявшись за руки, удалялись по аллее...
  
   Проснувшись, Сергей еще долго лежал на постели и думал, думал, думал... Нет, все еще только начинается! Умирать еще рано! До праздника Ивана Купалы еще больше двух недель... Значит, он пока еще поживет, и не просто поживет, а поборется, а там будет видно...
   Зазвенел телефон... Странно... Неужели?
   Это был Липянин, его непосредственный начальник...
   - Сергей Иванович, доброе утро!
   - Доброе утро, Николай Владимирович! - спокойно отвечал Костров.
   - Вас в понедельник ждать на работе? У вас там лекция, помните? - поинтересовался Липянин.
   - Да, Николай Владимирович, конечно, помню! Правда, Свешников дал мне, как и положено, 10 дней, так что в принципе отпуск официально у меня до 12 числа, так что 13-го выйду окончательно, а пока, если вы позволите, буду вести свои пары.
   - Значит, подменять тебя не надо, Сережа? - как обычно начальник в середине разговора перешел на "ты".
   - Конечно, не надо! Я свои занятия проведу!
   - Ну, тогда до понедельника, Сережа!
   - Да, до понедельника...
   - Как сам-то? - мягко-вкрадчиво спросил Липянин.
   Но что мог ему ответить наш герой? Рассказать про Ариадну, про то, что он уже женился или поведать про несчастье Светланы, а смысл, а толк, а результат? Стоит ли грузить других своими проблемами? Нет, пожалуй, не стоит...
   - Да все хорошо, Николай Владимирович! Я в норме! - соврал Сергей.
   - Ну, смотри, не пей много! - посоветовал начальник.
   - Так точно, товарищ полковник! Много - не буду! - бодро отрапортовал Костров, сдерживая заплетающийся язык.
   - Ну, тогда до понедельника!
   - Да, до понедельника...
   Сергей подошел к балконной двери, легко повернул ручку, вышел... Снова закурил... Глянул вниз, затем вверх... Кажется, погода снова начинала налаживаться - день обещал быть ясным и теплым... И тут он вспомнил про бабушку... Не докурив сигарету и до половины, он резко бросился к входной двери... К счастью, та была открыта... Значит, он свободен... Да, он помнил, что обещал Ариадне быть послушным мальчиком и никуда не выходить... Но чего стоит обещание, полученное таким обманно-жестоким путем? Конечно, ничего не стоит...
   Забыв о завтраке, Сергей быстренько напялил джинсы и футболку и уже через пять минут гнал своего стального "коня" в сторону Северного шоссе...
  
  
   Глава 27. Артефакт
  
   - Ну, что ты теперь скажешь, Валечка? - именно с таким вопросом Вера Сергеевна обратилась к парихмахерше, закончив рассказ о ночном сновидении. Валентина - миловидная женщина лет сорока, одетая сейчас в лиловый форменный халатик, слыла не только среди подруг и соседей, коллег и приятельниц, клиенток и клиентов умелой толковательницей сновидений. Её слава распространялась много дальше этого "ближнего круга", и порой она сама удивлялась, когда на пороге салона красоты появлялась особа, которую ни она, ни ее соратницы по цеху никогда ранее не видывали, появлялась, спрашивала Валентину и начинала изливать душу... Несмотря на растущую популярность, Валя принципиально давала все интерпретации бесплатно, объясняя свое бессребничество тем, что не гарантирует истинности толкования и, к тому же, не имеет специального образования в этой области - будто в советское время такое образование можно было где-то получить!!! На самом же деле Валентина просто интересовалась людьми и то, что она могла помочь им разобраться в той или иной сложной ситуации, было для нее лучшей платой...
   - Вы и сами понимаете, Вера Сергеевна, что сон нехороший, прямо-таки плохой! Но вам, наверное, нужна конкретика? - продолжая укладывать полумокрые волосы, отвечала Валя на запрос состоятельной клиентки.
   - Да, Валечка, нужна, очень нужна! - согласилась озабоченная поиском истины женщина, глядя прямо в глаза зеркальному двойнику парикмахерши.
   - Ну, тогда давайте по порядку... Озеро было круглое? - приступила к уточняющим вопросам Валентина.
   - Да, почти идеально круглое. Это имеет значение?
   - Конечно, всё имеет. В данном случае - круглое озеро - это мандала, символ жизненного круга, как и дорога - универсальный символ жизненного пути! - начала интерпретировать Валентина. - Появление такой фигуры подчеркивает значимость сна, его судьбоносность... А сколько было змей?
   - Кажется, штук восемь или семь, а может и девять...
   - Понятненько, это его бывшие...
   - Любовницы?
   - Разумеется, - подтвердила страшную догадку Валентина.
   - Кобель! Ну, и кобель! - в сердцах произнесла Вера Сергеевна.
   - У других бывает больше! И ничего! - попробовала успокоить свою клиентку парикмахерша.
   - Ладно, давай дальше, Валечка!
   - Дальше... Да тут все просто, прямо на поверхности лежит. Лебедь - это его новая, либо нынешняя, либо скоро появится. Будет за него сражаться! Грязная вода - неприятности, склоки, а вот чистая - счастье... Только... - тут ненадолго Валечка призадумалась, а потом мягко продолжила: - Только не ясно, кому будет счастье - ей или вам!
   - А почему те - змеи, а эта - лебедушка? - тревожно поинтересовалась генеральская жена.
   - Почему? Потому что эта - не просто увлечение, здесь - серьезное чувство, настоящая любовь!
   - И что же теперь делать, Валечка?
   - Что делать? Знаете, Вера Сергеевна, я вам адресок дам один - её Майей зовут - лучший экстрасенс в нашей области, а может и во всей Сибири... Живет она, правда, за городом - час на электричке в сторону Кургана, станция Черная, улица Достоевского, дом 66. Записать или так запомните?
   - Запомню, Валечка, такой адресок ввек не забудешь, особенно номер дома!
   - Только вы к ней не ездите с пустыми руками - надо ехать с артефактами!
   - С чем, с чем? Артефактами? - удивилась Вера Сергеевна.
   - Ну, да, я так называю предметы, через которые, - и тут Валентина перешла на шепот, - можно порчу навести, сделать приворот-отворот и так далее. Лучше всего фотографию любовницы раздобыть, а также все, что имеет отношение к ней, к ее телу - волосы, ногти, кровь, одежду, лучше всего, нижнее бельё...
   - Да где же я все это раздобуду, если я ее в глаза не видела, имени даже не знаю?! - досадливо посетовала Вера Сергеевна.
   - Ну, этого я не знаю, вам виднее!
   - Ладно, Валечка, и на том спасибо! Пойду-ка я домой! - и супруга генерала резко встала, еще раз пристально взглянула на свою новую, молодежную прическу и довольно-спокойная отправилась на улицу, где ее уже ждало такси... И лишь по дороге домой она вспомнила, что забыла поведать Валентине об одной важной детали - черная "Волга", на которой они с Иваном мчались по дорожному серпантину, была украшена сквозной красной полосой, тянувшейся по обоим бокам автомобиля...
  
   Всю следующую неделю ее мучал один-единственный вопрос - где раздобыть артефакты? Ведь она и в самом деле не знала ни имени, ни места работы любовницы, да и в самом ее существовании её уверяло только единичное сновидение, а оно, вполне возможно, вообще могло выдать желаемое за действительное, равно как и ложь - за правду. Конечно, лучше всего было нанять частного детектива, как это принято на Западе, но у нас... у нас такие детективы были пока либо в столице, либо в комедии "Частный детектив, или операция "Кооперация"". Оставалось дейстовать самой... И Вера Сергеевна не нашла иного пути, как тщательно-аккуратно перетряхнуть все вещи мужа сначала в квартире, а потом и в гараже... Но тщетно!
   "Конечно, - объясняла она позже свою неудачу, - её фотки он держит у себя в кабинете, в ящике или даже в сейфе под замком! Знает, подлец, что я там не бываю, что не смогу к нему нагрянуть с внезапной проверкой - с КПП тут же оповестят о моем прибытии... Но что же тогда? Где выход, где, где, где?"
   И вот когда Вера Сергеевна уже была на грани отчаяния, судьба, как ей тогда показалось, неожиданно ей улыбнулась. Однажды ночью, когда муж снова был в отъезде, ей пришла в голову странная мысль: что даже если бы любовница и подарила ему свое фото, и он стал бы держать его дома, то лучше всего замаскировать портрет на полке с книгами сына - в случае чего можно отмазаться тем, что на фото не его, а Сережкина подружка! Чем больше она ласкала с разных сторон умным внутренним оком эту мысль, тем больше она ей нравилась... И не дожидаясь утра, Вера Сергеевна соскочила с дивана и бросилась к двум полкам, на которых Сережка хранил те свои книги, которые уже стали ему не нужны... Она аккуратно вытаскивала и перетряхивала толстые тома Платона, Аристотеля, Декарта, Лейбница, Гегеля, учебники по логике, истории философии, диамату и истмату... Но тщетно... Неужели такая прекрасная догадка, внушенная, очевидно, свыше, также оказалась бесплодной? И вдруг... вдруг... прямо из ее рук выскользнула тонкая брошюрка, выскользнула и мягко плюхнулась на пол...
   Вера наклонилась, подняла ее и, прочитав на обложке: "Тончо Жечев. Смерть лебедя", с нарастающим волнением стала перелистывать книжицу... Когда же между тридцатой и тридцать первой страницами её взору открылась фотография юной красавицы, то она поняла - цель достигнута!
   Её не смутило ни то, что фотография лежала в одной из книг сына, и даже то, что на оборотной стороне была подпись, которая вполне могла относиться не к Ивану, а к Сергею: "Моему прекрасному Солнышку, Рыцарю без Страха и Упрека, в знак преданности и вечной любви! О.К." Сердце ее ликовало и явственно говорило, что эта красотка - именно и есть та лебедушка, что внезапно выросла между ней и Иваном, которая будет бороться за свою любовь, которая пойдет до конца...
   На утро Вера снова была в том же салоне красоты, теперь уже с "артефактом" в руках! Ей надо было узнать, действительно ли эта "тварь", как она именовала всех соперниц, красивее её, но к своему огорчению почти сразу выяснилось, что "тварь" - довольно известная в городе личность! Одна из коллег Валентины легко опознала в юной и на вид скромной девушке звезду местного масштаба - солистку Театра оперы и балета Ольгу Кравцову...
   Глава 28. Харитон
  
   В этот прохладный воскресный вечер на кладбище было почти пусто - то ли просто время уже позднее (разве нормальный человек пойдет "в гости к усопшим" в половине девятого вечера), то ли родные умерших сделали все полагающиеся уборочно-поминальные ритуалы еще вчера, а сегодня предпочитали готовиться к началу новой трудовой недели. Так или иначе, но дойдя до свежего холмика, укрывшего от света уходящего дня его родителей, Сергей понял, что вокруг - ни единой человеческой души. Только парочка вечерних птиц неспешно поет-перекликается на деревьях, да надоедливые комары норовят полакомиться молодой кровушкой.
   Он не мог себе объяснить, что заставило его приехать сюда в столь неподходящий полусумеречный час... Перед глазами проплыли события предыдущего дня: встреча с бабушкой, которая, к счастью и вопреки словам Елены, оказалась в полном здравии и прекрасном расположении духа, последующее задушевное общение с ней под аккомпанемент смородиновой наливки, купание в озере Круглом - Сергея нередко тянуло охладить пыл души, пробужденный алкоголем, во владениях русалок и лимнад, то бишь озерных нимф, на утро - активный отдых на огороде, потом снова наливка, но теперь уже яблочная, и, наконец, грустное расставание, Северное шоссе, улица Сталеваров и вот - Митрофановский погост, где он был совсем недавно, пять дней назад, но как много...
   Пользуясь своим инкогнито, то есть тем, что его никто не видит, Сергей, хмуро постояв перед портретами отца и матери, набрался наглости присесть на лавочку у одной из соседних могил, для чего ему пришлось зайти внутрь оградки... Это была стандартная, ничем не примечательная средненькая могилка, ставшая последним приютом для какого-то лысого мужичка лет 55-ти... Костров присел же только для того, чтобы спокойно, не спеша, насладиться лесной тишиной, покурить, вспомнить о вечном... Ему положительно здесь нравилось, и он даже пожалел, что раньше никогда не захаживал в "этот край умиротворения и вечного покоя"... Сигарета закончилась, и Сергей решил побродить среди надгробий, познакомиться с новыми соседями своих родителей...
   Каково же было его удивление, когда первый же брошенный им взгляд упал на фотографию девушки, чей скромный "домик" приютился аккурат к западу от могилы отца. В день похорон он стоял совсем с другой стороны, да и не до могильных портретов было ему тогда, главное - сдержать эмоции, не выставиться слабаком, чего он всерьез боялся после фиаско в госпитале... Девушка, действительно, была не рядовая... На первый, мимолетный взгляд, ее можно было бы счесть даже обычной, даже рядовой, но лишь на первый... Ее появление здесь, в непосредственном соседстве с родителями, показалось чем-то очень важным, и Сергей не мог не затормозить свои глаза на ее миловидном личике... Что-то почти сразу же показалось ему необычным, но это "что-то" уловить так быстро и просто было нельзя... И вместе с тем "оно" казалось хорошо знакомым, и в "нем" же явственно проступала какая-то тайна... Только через несколько минут, разглядев получше, подетальнее небольшую и слегка уже потускневшую фотографию, сделанную на железном овале, Сергей понял, что все дело в улыбке. Девушка улыбалась, но делала это едва-едва, а потому лицо казалось не столько радостным, сколько благодарным. Оно будто говорило: "Спасибо, что зашел. Мне это приятно. Просто приятно, и не более того". Правда, были еще глаза - озорные, добрые, искрящиеся, хотя и не большие, совсем обычные, но... Где же, где же он видел такие же, когда, у кого? Нет, сразу не вспомнить - слишком давно это было, слишком глубоко запрятано. Может потом, перед сном или утром получится, если повезет...
   Но удивился Сергей не только портрету девушки, от которого веяло теплом, весенней свежестью, радостью бытия, но и тем, что было вокруг него, особенно под ним. Незатейливая надпись на черном мраморе извещала, что... впрочем, мы можем привести ее полностью:

  

КРАВЦОВА

Ольга Васильевна

14.VI.1969 - 1992.31.VII

Из жизни ты ушла случайно,

а боль оставила навсегда

От мамы, сестры и дочери,

от родных и близких

  
  
   Что-то знакомое, родное, близкое было и в цифрах, и в словах. Кравцова - Кострова... хорошо рифмуется... И день рождения... Да, у него тоже 14 числа, но только на год и 2 месяца позднее, то есть... на 14 месяцев... А 14, конечно, всегда было его любимым числом... Случайно ли такое тройное совпадение?... Навряд ли... Правда, дата 31 июля ни о чем не говорила... Интересно, что он делал в этот день в том далеком-близком 1992-м, когда еще был советский строй... Нет, так просто не вспомнить... Хотя, если отнять от 14 августа число 14, то получится именно 31 июля... Тут не тройное, а четвертное совпадение!!! Бог мой, это же и юнгианская синхронистичность и в то же время - мистическая юнгианская четверица... Ладно, хватит о числах... Блин, а что же мужа у нее не было? Дочь была, а мужа получается ни-ни? Да, загадка... Неужели нагуляла ребеночка, а по лицу никак не подумаешь - сама чистота, само целомудрие...
   Но больше всего Сергея поразило не возвышенное лицо, не отсутствие мужа и даже не эти странные числовые совпадения, заставлявшие верить в правоту нумерологии, а то, что все пространство вокруг памятника было усыпано цветами земляники, тогда как за оградкой и, кажется, у других близлежащих могил не было ни единого белого цветочечка с желто-оранжевой сердцевинкой... "Точно, ни единого!" - заключил Сергей, быстро пробежавшись - где глазами, а где и ногами, - по соседним "владениям". "М-да, чтобы все это значило? Нет, не спроста все это, не спроста", - убеждал себя про себя Костров.
   - Разумеется, не спроста, милок! - раздался из-за спины бодрый стариковский басок. - А что это значит - покажет время, ведь оно мудрее всего...
   От неожиданности Сергей сначала вздрогнул и лишь затем смог обернуться: перед ним стоял высокий старик в поношенном, черном монашеском балахоне, на голове - клобук, в левой руке - длинный посох с набалдашником в форме кедровой шишки на вершине... "Ну, совсем как отец Павел Флоренский на известном портрете Нестерова!" - с долей иронии сказал себе Сергей, быстро прийдя в себя, а в слух ласково-приветливо улыбнулся:
   - Здравствуй, дедушка!
   - Привет, хлопчик! Родителей своих решил проведать!? - то ли спрашивая, то ли констатируя очевидный факт, пробасил старик.
   - Да, дедуля... А ты откуда знаешь? - попробовал допытаться о причине проницательности монаха Сергей... да куда там... впрочем, он, конечно, и не надеялся, что тут ему старик все и выложит... просто сказал то, что пришло в голову.
   Но старик, к удивлению юноши, на вопрос ответил:
   - От них, родимый, от покойничков и знаю! Вот хожу здесь, брожу, беседую...
   - С ними? Разговариваешь? - продолжал удивляться Костров.
   - А як же, с ними - с ними, с кем же еще, не с деревьями же мне болтать бездушными, им научить меня нечему...
   - Не то что люди в городе, - подхватил Сергей заученную мысль Сократа, которого старик, конечно, знал не хуже него...
   - Вот-вот, люди! Только не в городе, а на погосте! И каждый со своим миром, со своей болью... И каждому время от времени нужна поддержка, подходящее слово, нужная интонация, даже взгляд важен... Увы, не все это понимают...
   - И они отвечают? - поинтересовался Сергей.
   - Всегда! - с радостью почти воскликнул старик. - Правда, без слов, конечно... Отвечают на языке насекомых и птиц, трав и цветов, солнца и ветра... Надо только уметь и хотеть слушать... А если есть портрет... - и тут монах умолк, тяжело вздохнул и задумчиво-печально уперся взглядом в портрет Ольги... Разумеется, Сергею пришлось тоже смотреть туда же с ним вместе...
   - Удивительная девушка! - промолвил старик, улыбаясь. - Если бы не она, то... - и снова углубился в себя, снова повисла пауза...
   - Что же она? - не вытерпел Сергей...
   - Она-то, Оленька-то?
   - Ну, да...
   - Ежели бы не она, то всем тут было бы много-много хуже... Она -заступница, она - утешительница, она - всеобщая любимица...
   - Ты что-то про нее знаешь, старик? - радостно вопросил Костров.
   - Многое, многое про нее знаю, милок... - подтвердил подозрения Сергея монах и внезапно добавил: - Не называй меня стариком, быть дедушкой много приятнее, хотя у меня и имя есть - Харитоном меня кличут, Харитоном Тимофеичем...
   - Ну, так говори же, расскажи о ней, прошу тебя! - с разгорающимся любопытством почти требовал Костров.
   - Ишь ты, какой хитрый... Расскажи ему...
   - Я отблагодарю, дедушка, щедро...
   - Ну, заладил. Пойми, внучек, не могу. Нельзя. Она сама все тебе расскажет, правда, не сразу...
   - Как расскажет? Когда? Почему нельзя? - не отступался Сергей, подступая к старику все ближе.
   - Ну, я же сказал, что надо уметь слушать... А если есть портрет, то... - и снова, словно издеваясь, Харитон Тимофеевич замолчал...
   - Так что, если есть портрет? - нетерпеливо спросил Сергей.
   - Тогда можно читать по лицам, ведь они всегда разные, даже один и тот же человек каждый день глядит по-новому, стремясь донести до нас нечто важное, что ему... им открылось там... Только люди - живые, что здесь бывают, - мало хотят вглядываться: их больше беспокоит собственная боль, свои переживания и чувства, чем судьба близких там, а потому только немногие, очень немногие могут... понимать... - и вновь старик умолк, вперив взгляд внутрь себя.
   И снова повисла пауза... Только листья внезапно ожили, зашуршали, зашумели под новорожденным порывом свежего ветерка - предвестника близкой грозы...
   - Только немногие, - тихим шепотом очнулся голос старика-монаха, - только немногие способны любить... любить другого человека, а не его образ, созданный их воображением, образ, который имеет так же мало общего с любимым, как карта с реальной местностью...
   - Но разве мы можем вырваться из цепей субъективности? Ведь каждый студент-философ с первого курса знает, что мир дан не прямо и непосредственно, а только через наше сознание, через ощущения и переживания?
   - Можем, можем, но только благодаря любви, если, конечно, она настоящая...
   - А такая бывает?
   - Без всякого сомнения! - отважно заявил старик.
   - И где же ее найти? - мягко-хитро поинтересовался Сергей.
   - Как где? Конечно, только в сердце... в своем сердце... Это трудно, почти невозможно, но именно "почти"...
   - Но как же мне понять, что я люблю самого человека, а не его образ в своей душе? - не унимался молодой философ.
   - Если твоя любовь настолько сильна, что способна свершить невозможное, то это и есть настоящая любовь... - наставлял Харитон своего юного собеседника, а тот все не отставал:
   - Но что такое "невозможное", как отличить то, что возможно, от того, что невозможно? - теребил старика Сергей, чувствуя, что престарелый монах совсем не прост и что встреча с ним далеко не случайна, а потому надо выведать как можно больше... Но у старика была своя точка зрения на слишком пылкий интерес юноши, а потому Харитон Тимофеевич, сменив тон на спокойно-деловой, отрезал:
   - Хватит пока вопросов, Сереженька! Давай-ка я лучше тебе кое-что покажу... Пойдем-ка... - и старик концом посоха, взглядом и движением подбородка указал в сторону центральной аллеи, указал и двинулся энергичным шагом, не дожидаясь согласия оппонента...
   - Вот здесь, пожалуй, самое место, - таинственно улыбаясь, предвкушая предстоящее удивление паренька, проронил старик, остановившись возле солидного ясеня. И тут же стал преображаться: отбросил посох в сторону, расправил плечи, засучил рукава, воздел ладони к небу и стал ими что-то энергично искать в пустоте... Это было похоже на пантомиму, и Сергей невольно улыбнулся - старик выглядел комично, и чем серьезнее становилось его лицо, тем сложнее было Сергею сдержать смех... Наконец, монах что-то нащупал, за что-то невидимое уцепился, напрягся всем телом, подпрыгнул, а потом резко дернул руками вниз это "что-то"... Звук был тонким, неприятным, резким, но коротким - будто что-то отпили циркулярной пилой... Но увиденное ввергло Кострова в шок... В пространстве, прямо в воздухе, образовался черный провал, а само пространство, оторванное руками старика от незримой стены, свернувшись в трубочку как отвалившийся кусок обоев, вместе с кусочками небосвода, вместе с листьями и стволами деревьев, трепыхалось на ветру под черным прямоугольником пустоты... Провал был не слишком большим, едва ли больше метра в высоту и полуметра в ширину. Стоя прямо перед ним, старик улыбался, довольный тем, что смог удивить своего скептически настроенного собеседника...
   - Ну, что тепереча скажешь, милок? - с теплой ехидцей поинтересовался монах.
   - Но... как? Как ты это делаешь? Ведь это не... - но здесь Сергей оборвал свой словоток на полуслове, вспомнив что-то...
   - Ну, договаривай, чего ж ты стесняешься, - настаивал свершитель чуда.
   Сергею не хотелось, очень не хотелось говорить слово "невозможно", он интуитивно чувствовал, что произнеся его, тут же признает свое поражение в недавнем споре, но и молчание означало верный проигрыш, а потому он вымолвил то, что пришло первым в голову:
   - Я хотел сказать, что это немыслимо, что... - и только здесь он понял, что слово "немыслимо" есть высшая степень невозможного, но было уже поздно. А старик только этого, кажется, и ждал, поскольку тут же подхватил:
   - Немыслимо, говоришь? Ну, помыслить то всякое можно, а вот то, что наука подобное отрицает, думаю, согласишься.
   Костров молча кивнул, а монах внезапно предложил:
   - Ну-ка, дай руку... Да не бойся ты, не бойся...
   Сергей неуверенно протянул ладонь, и уже через первое мгновение она оказалась в цепких костяшках чудотворца, а в конце второго - перед самой чернотой провала.
   - Да ты не напрягайся, расслабься, все будет хорошо, - мягонько увещевал монах. - Вот-вот, хорошо... молодец... А теперь закрой глаза... Да не бойся... Вот, умница... Ну, счастливо! - и пользуясь доверчивой расслабленностью парня, плавным, но сильным движением ввергнул руку Кострова в зияющую черноту провала...
  
  
   Глава 29. Звезда
  
   Прежде чем идти к ведьмачке, Вера Сергеевна хотела убедиться, что ее подозрения стопроцентно верны. Сердце, уверенно говорившее, что она права, всё же хоть редко, но способно ошибаться, а потому нужны улики, очевидные свидетельства, и получить их она должна сама, должна всё сама увидеть...
   Внимательно выписав репертуар театра на ближайший месяц, Вера Сергеевна начала ждать, как она сама себе говорила, "Часа Икс", то есть очередной командировки мужа, точнее, как она теперь понимала, псевдо-командировки... И когда в субботу днем Иван позвонил и ровным как всегда голосом проинформировал, что уезжает в штаб округа в Екатеринбург, что поедет на машине вечером, не заезжая домой, дабы прибыть в столицу Урала еще засветло - от Святогорска до Екатеринбурга ехать было часа четыре, - поскольку на следующий воскресный (!) день на 9 утра назначено совещание у командующего с участием зам.министра... Выслушав весь этот лживый бред, Вера окинула гневным взором свою выписку... Так и есть, в 19.00 сегодня "Снегурочка" Римского-Корсакова, и главную партию поет эта сучка...
   Она набрала телефон кассы...
   - Будьте добры, примите заказ на сегодняшний вечер... Нет, партер не годится... Пожалуйста, на балкон, желательно первый ряд... Спасибо!
   Вера Сергеевна стала собираться в путь за последним и решающим фактом. Реализуя много раз продуманный алгоритм, быстрехонько собрала вместительную сумочку, не забыв главное - цейссовский бинокль с двадцатикратным увеличением, после чего выбрала простенькое платье, наиболее способное сделать ее силуэт незаметным, а потом стала наводить марафет на лице. "Ну-ну, посмотрим, как ты тявкаешь! И как будешь тявкать дальше!" - зомбируя свой мозг ненавистью путем неоднократного повтора этих и подобных им слов, она покинула квартиру и села в заранее заказанное такси.
   Выкупив "бронь" за полчаса до начала спектакля, Вера Сергеевна не спешила в зал, а стала ждать неподалеку от главного входа, выискивая в россыпи торопящихся на оперное действо своего муженька... Но тщетно... "Видимо, с заднего хода, пробрался, гад!" - поспешила успокоить себя женщина, и когда площадь перед театром почти опустела, медленно двинулась к массивным дубовым дверям...
   Она вошла на балкон в тот самый момент, когда на сцене со словами "Ау! Ау!" впервые появилась испольнительница главной партии... Долго и пристально всматривалась она через окуляр бинокля в стройную белокурую красавицу, вслушивалась в каждое ее словечко, стараясь уверить себя, что та, конечно же, уступает ей по всем статьям - и фигура самая обычная, и голосок писклявый, даже немного детский, и телодвижения неладные... Но чем больше она этим занималась, тем более осознавала, что ничего у нее не получается. Прима театра была действительно звездой, может быть, даже Звездой, и что бы она ни делала, что бы ни говорила, как бы ни двигалась и не улыбалась - ни в чем не было изъяна!!! Признать эту грустную правду было сложно, но необходимо...
   Когда же девушка запела арию про ягоды и подружек, то жене генерала стало совсем не по себе. Стоило солистке открыть рот, как зал мгновенно, словно загипнотизированный, замирал... Такого чистого сопрано Вера никогда не слыхала, не слыхала ни в Большом, ни в Мариинском, ни в Москве, ни в Берлине, и даже в Гранд Опера, куда муж в бытность его службы в Западной группе войске дважды её "затаскивал" на просмотр бессмертных творений Верди и Россини, не имелось такого чуда!
   Чем дальше двигалась вперед опера, тем холоднее и суше становилось на душе у Веры. Гнев мешался с очарованием искусства, ненависть конфликтовала с восхищением и, варясь в этом котле противоречивых эмоций, Вера Сергеевна то улетала в небеса, то падала в самые низины ада, ада собственной души, где зрело неодолимое желание мести...
   Довольно быстро она потеряла и ощущение театральной иллюзорности происходящего, а вместе с ним - и восприятие времени... И только прямое требование Деда Мороза проснуться, прозвучавшее в конце пролога, вернуло женщину в наш мир...
   Как в первом, так и в последующем антрактах она продолжала сидеть в своем кресле, сканируя через стекла бинокля партер, и почти сразу обнаружила в первом ряду, почти прямо по центру зала, своего благоверного. В руках у того пылал огромный букет ярко-алых роз - верный признак серьезности измены... Инстинктивно Вера стала припоминать, когда получала в подарок от Ивана нечто подобное, но память уносила ее все дальше в прошлое, а такого роскошного букета не находилось... Может, и были подобные, но сейчас в поле сознания вплывали какие-то жалкие хризантемы, гладиолусы, лилии, калы...
   А страна берендеев тем временем продолжала жить своей запутанной жизнью: Лель сменял Мизгиря, бас Бермяты соревновался с тенором Бакулы, действие переносилось то во дворец царя, то в заповедный лес... Но над всеми хитросплетениями сказочной интриги витало лазурно-прохладное, истинно снегурочье сопрано Ольги Кравцовой... В её чистом голосе струилась то неподдельная боль, то надежда, вновь сменявшаяся тоской, переходящей в инфантильное недоумение пятнадцатилетней героини... И хотя все симпатии зала были на стороне прекрасной Снегурки, внезапно Вера осознала, что ее много больше трогает судьба Купавы: эта миловидная брюнетка казалась ей очень похожей на неё, Веру, в молодости, и хотя меццо-сопрано артистки уступало голосу главной героини, но в сказочной жизни обманутой богатым Мизгирем девушки она все больше узнавала себя, а в Мизгире, соответственно, своего блудливого мужа...
   Снова и снова Вера вываливалась из реала в виртуал оперы Римского-Корсакова, и чем ближе был финал, тем больнее ей было... Но, конечно, не потому, что сказка настойчиво двигалась к грустному для Снегурочки концу, и не только из осознания неоспоримых преимуществ соперницы-актрисы; больше всего Вера грустила о своей утраченной навеки юности, о тех годах, когда душа ее жила светлыми надеждами, тело было упруго и совершенно до безукоризненности, а теперь, теперь ей остается созерцать, как другая похищает её достояние... или бороться, бороться за свою любовь, за свое счастье, хотя будет ли это счастьем? И действительно ли она хочет счастья, а не озабочена банальным материальным благополучием? Но Вера отогнала эту крамольную для собственного самосознания мысль и снова окунулась в сказку...
   - Пусть гибну я, любви одно мгновенье дороже мне годов тоски и слез! - печально то ли пела, то ли протяжно говорила Снегурочка. - Ах, мама, что со мной? Какой красою зеленый лес оделся! Брегами и озером нельзя налюбоваться, вода манит, кусты зовут меня под сень свою, а небо, мама, небо!!!
   Последние слова прозвучали так трепетно-надрывно, что все зрители одномоментно вскинули глаза вверх и... тут внезапно пропал свет, а там, на потолке - о, чудо! - закружился хоровод звезд... Повисла пауза... Медленно-медленно стал возгораться свет огромной хрустальной люстры, растворяя движущиеся звезды, наполняя таинственной розовостью весь очарованный, онемевший зал...
   Меж тем девушка продолжала:
   - Но, милый мой, бежим скорее, спрячем любовь свою и счастие от Солнца, грозит оно погибелью! Бежим, укрой меня! - взгляд Ольги, прежде направленный на Мизгиря, устремился как раз туда, где сидел генерал Костров, и задержался на несколько секунд то ли на лице Ивана Тимофеевича, то ли на шикарном букете. - Зловещие лучи кровавые страшат меня. Спасай, спасай свою Снегурочку!
   Снова девушка прижалась к плечистому Мизгирю, но глаза, глаза её продолжали смотреть в зал, и в тот самый миг, когда она с новым энтузиазмом заголосила: "Спаси мою любовь, спаси мое сердечко!", яркий свет прожектора упал на ее стройный силуэт...
   Мизгирь растворился в темноте, а Ольга, отклонив плечи как можно дальше назад, глядя в верх, уже спокойно-смиренным тоном начала прощаться с залом, но, казалось, с самой жизнью: "Но что со мной: блаженство или смерть? Какой восторг! Какая чувств истома! О мать-Весна, благодарю за радость, за сладкий дар любви! Какая нега томящая течет во мне! О Лель, в ушах твои чарующие песни, в очах огонь... и в сердце... и в крови во всей огонь. Люблю и таю, таю от сладких чувств любви! Прощайте, все подруженьки, прощай, жених! О милый, последний взгляд Снегурочки тебе!" - и снова ее глаза, уже заволоченные слезами, устремились на Кострова...
   Тут же Снегоручка исчезла, будто действительно растворилась, а свет прожектора вырвал из темноты негодующего Мизгиря, негодующего сначала на обманщицу Снегурочку, а затем и на лживых богов, и со словами: "Но если боги обманщики - не стоит жить на свете!", актер вонзил себе кинжал прямо в сердце...
   Прожектор погас, и снова настала почти полная тьма... А вместе с ней сгустилась гробовая тишина... Медленно опускался едва видимый занавес... Наконец, он прикрыл темный силуэт лежащего актера... Неспешно разгоралась хрустальная люстра, еще спокойнее вторили ей грустные софиты... И только тогда, когда стало совсем светло, раздались первые аплодисменты... Овации разгорались все сильнее и сильнее, их первая волна была громкой, вторая - оглушительной, третья, казалось, заставила не только дребезжать хрусталь люстры, но и дрожать стены...
   Минут десять зал не мог успокоиться, когда же аплодисменты стали стихать, то редкие выкрики "Браво!" быстрехонько превратились в содружное скандирование: "Ольга! Ольга! Ольга!". Спустя пару минут, на сцену перед самым занавесом словно уточка выплыла полная дама в бархатном синем платье, тянувшемся по полу, но оставлявшем оголенными плечи и верхнюю часть груди ведущей.
   - Дорогие святогорцы и гости нашего города! - громко произнесла дама в синем. - Прошу вас, не торопитесь покидать зал! Во-первых, хочу вас пригласить на бенефис нашей очаровательной примы Ольги Кравцовой, который состоится в следующую субботу ровно в 18 часов. Ольга споет для вас не только все те оперные партии - арии и ариетты, - которые дарила вам в этом сезоне, но также, - здесь ведущая глубоко вздохнула, - но также песни собственного сочинения. Одну из них вы услышите сегодня, а прямо сейчас - ария Царевны-Лебедь из оперы Римского-Корсакова "Сказка о царе Салтане". Прошу вас, поддержите нашу гордость!
   И пока зал снова расцветал овациями, Вера, услышав слово "лебедь", снова едва не впала в шок. Однако теперь смысл сновидения стал ей очевиден...
   Через минуту поднялся занавес, обнажив и пространство сцены, и декорации берендеевского царства с колдовским озером и Ярилиной горой на заднем плане... Ольга выплыла во всем белом - ну, точно как лебедушка, тем самым еще сильнее разгневав ожесточившееся сердце Веры...
   Зазвучало минутное оркестровое вступление... Теперь Ольга открыто смотрела на Ивана, и так откровенно, что Вере показалось, что уже не только весь зал, но и весь город в курсе любовных развлечений ее мужа, весь, кроме неё одной!!!
   - Мой царевич, мой спаситель, мой могучий избавитель... - начала журчать чистой амброзией собственного восхитительного коларатурного сопрано Ольга, все больше приводя в бешенство Веру...
   А потом начался энергичный припев:
   - Ты не лебедь ведь избавил, девицу в живых оставил, ты не коршуна убил, - внезапно Ольга отпустила взгляд от любимого и перевела его прямо на Веру, адресуя последующие слова, похоже, именно ей, - чародея подстрелил...
   Вера так испугалась этого пронзительного взгляда, что уже не слышала последних слов партии, и пришла в себя лишь тогда, когда девушка покинула "подиум", оставив зал наедине с плачем скрипки, завершающим арию...
   Через мгновение новая волна аплодисментов, сопровождаемая частыми криками "Браво!" и "Бис!", наполнила зал... Кто-то вынес на сцену высокий стул с металлическими блестящими серебром длинными ножками... А перед ним спустя минуту появилась и большая ваза с роскошными цветами, в которых Вера узнала те самые розы... Направив бинокль на партер, она поняла, что муж ее уже скрылся за кулисами и, кажется, достаточно давно...
   Наконец, показалась и Звезда...
   На этот раз Ольга была одета совсем не по-оперному: вместо длиннополого платья - простенькая мини-юбочка из голубой джинсы, открывавшая на всеобщее обозрение ее совершенно стройные ножки, вместо туфель - босоножки с внушительным каблуком, переходящие в крестообразные ажурные полосочки изумрудного цвета, опоясывающие всю длину голеней, а на теле - рядовая блузка цвета морской синевы с широкими длинными рукавами... В какой-то момент, когда девушка еще шла к стулу, Вере показалось, что у той немного выпирает животик... "Неужели беременная?" - пронеслась в голове страшная догадка. - "Нет, только не это!" - стремилась она себя успокоить, но, увы, безрезультатно...
   Парень, исполнявший партию Леля, вынес гитару, блестящую лакированным деревом... Ловко накинув на плечи ремень инструмента, Ольга приблизила губы к покорно согнувшейся стойке с микрофоном и заговорила:
   "Дорогие мои, любимые мои! Благодарю вас за прекрасный вечер, за ваше внимание и любовь, без которой сегодняшний праздник не состоялся бы! Жаль, но приходится прощаться... Надеюсь, не надолго, до следующей субботы - жду всех вас, ваших родных и близких, на своем сольном концерте! Всем-всем буду рада! А сейчас... Эту песню я сочинила вчера! Да-да, вчера, не удивляйтесь... Просто свалилась на меня с неба, а я только успела записать ноты и слова... Я посвящаю ее всем, кто любит, и всем, кто еще не любил, но обязательно полюбит, потому что нет ничего сильнее и могущественнее любви, и любая любовь прекрасна, даже неразделенная, пусть сначала она кажется несчастной, несущей одни страдания, одну только боль, но со временем понимаешь, что и такая любовь - это Счастье, Огромное Счастье и Великая Радость! И эта песня о любви, и она - вам, мои любимые!"
   Пальцы девушки прикоснулись к струнам, но первые звуки едва ли кто-то смог услышать... Но с каждым перебором, с каждым аккордом, мелодия набирала силу, становилась все отчетливее и яснее... Песня была в миноре, и все догадались, разумеется, понимая это чисто подсознательно, что сейчас их ждет встреча с собственной экзистенцией, с самым важным, что было, есть или будет в их душе, с чудом Любви, но любви печальной и, все же, прекрасной...
   Ольга приблизила губы к микрофону и... тут же снова погас свет, снова вспыхнул луч прожектора и застыл белым кругом на певице, а по потолку заскользили округлые зайчики, имитируя то ли звезды, то ли снежинки...
  
   Я люблю Тебя нежно и трепетно
   Как никто на земле никогда
   Не любил так искренне, преданно,
   Как люблю я сегодня Тебя!
  
   Бархатистое, кристально чистое сопрано Ольги пробиралось, казалось, в самые потаенные уголки души всех присутствующих, и даже Вера на несколько мгновений впала в легкий чарующий транс, будто захмелела, разом опорожнив пол-бутылки шампанского...
   Девушка меж тем продолжала... И ее голос медленно набирал силу, становясь всё глубже, все мощнее, поднимаясь всё выше...
  
   Под лазуревым северным небушком
   Мы с Тобою печально грустим,
   Мы мечтаем о чувствах неведомых,
   О весне настоящей любви!
  
   Последние слова, последнюю строку Ольга пропела мягко, нежно, несколько приглушенно, но было ясно, что это затишье перед бурей... Девушка вскинула голову, обнажив горящие неведомым чувством глаза, ударила с силой по струнами и буря грянула - начался припев:
  
   Только я своё Настоящее
   Обрести не смогу без Тебя,
   Для Тебя же я - только препятствие,
   Только жалость и слабость твоя!
  
   Но как только припев закончился, и голос, и глаза певицы притихли, и с новым покоем она продолжила:
  
   Для меня Ты всегда будешь Солнышком -
   Самым тёплым, родным среди звёзд!
   Я же в мире твоём - зыбким облачком,
   Мимолётным, туманным пятном.
  
   Ничего мне не надо, Любимый мой!
   Ничего не хочу для себя!
   Лишь прошу: постарайся счастливым Ты
   Оставаться везде и всегда!
  
   И опять последний стих прозвучал плавным легато, спокойным пиано... Закончив куплет, Ольга вдруг остановилась, поглядела вправо - очевидно там, за кулисами, был он - предмет ее страсти, тот, кому была посвящена песня-исповедь... Затем улыбнулась, смело посмотрела в зал и резко ударила по струнами, и снова началась буря, и снова натиск...
  
   Только я своё Настоящее
   Обрести не смогу без Тебя,
   Для Тебя же я - только препятствие,
   Только жалость и слабость твоя!
  
   Третий куплет начался совсем уж грустно - артистка заговорила о расставании:
  
   И ещё я хочу на прощание
   Попросить: "Не грусти обо мне!"
   Я найду себе новые радости
   Вопреки беспросветной судьбе.
  
   И, конечно, СПАСИБО, Любимый мой
   За всё то, что получено мной,
   За твой голос, за речь нежно-милую,
   За душевность, за радость, за боль!
  
   Во время исполнения последней строфы третьего куплета из глаз Ольги заструились слезы: сначала потек левый глаз, вслед за ним засеребрился и правый, а на обоих щеках образовались солено-сладкие блестящие бороздки... И снова она взяла паузу перед припевом, но теперь она была почти вдвое больше - видимо, ей было непросто совладать с эмоциями... И снова начался внезапный шторм...
  
   Только я своё Настоящее
   Обрести не смогу без Тебя,
   Для Тебя же я - только препятствие,
   Только жалость и слабость твоя!
  
   Голос актрисы рвался всё выше и выше и, достигнув апогея, акме, наибольшей возможной высоты, задрожал, затрепетал, словно раненая птица, томящаяся в клетке... Теперь было уже сложно понять - то ли девушка рыдает, то ли все еще поет...
  
   До свидания, Солнышко нежное!
   Не могу я остаться, пойми!
   И не принята и не отвергнута,
   Ты бы сердце мое отпустил...
  
   С каждым днём непосильней страдания!
   С каждым часом всё жарче огонь!
   Не могу я сгорать в этом пламени,
   Нет уж сил выносить эту боль!
  
   Но, похоже, девушка сумела все-таки совладать с эмоциями, смогла взять себя в руки, и припев прозвучал на этот раз спокойнее, совсем без гнева, будто она говорила: "Не принимай все всерьез, не грусти, все будет хорошо!" И в таком же светлом расположении духа, уже почти не плача, Ольга стала завершать свою песню-исповедь:
  
   До свиданья, Родимый, Любимый мой!
   Ты прости, если сможешь, меня!
   Не грусти, мой единственный, милый мой
   Пощади и себя, и меня...
  
   Я люблю Тебя нежно и трепетно
   Как никто на земле никогда
   Не любил... Только слов больше нет уже,
   Только слёзы, только тоска...
  
   А затем, не выпуская гитары, Ольга встала и, ровно стоя, немного разведя в стороны свои прекрасные оголенные ножки, пропела с предельной твердостью и мощью, несколько более низким голосом, скорее похожим на контральто, чем на меццо-сопрано:
  
   Знай, что я своё Настоящее
   Обрести не смогу без Тебя,
   Для Тебя же я - только препятствие,
   Только жалость и слабость твоя!
  
   Ничего мне не надо, Любимый мой!
   Ничего не хочу для себя!
   Лишь прошу: оставайся счастливым Ты
   Даже если не станет меня...
  
   Последнюю строчку девушка пропела снова печально, тоскливо, протяжно и очень жалобно, будто действительно уже смирилась со своим скорым концом. "У, гадина, на жалость давишь? Ничего не надо? - уже давилась ненавистью Вера, все больше думая о мести и расплате. - Ври больше, тварь! Все хочешь захапать - и мужа, и деньги, и имущество! Конечно, без Ванятки ничего не приобретешь, никакого настоящего и будущего! Ну, мы устроим тебе будущее, узнаешь, как чужих мужей отбивать..."
   Когда пение и музыка стихли, а занавес медленно пополз вниз, закрывая своим изумрудно-лазуревым полотнищем и опустевший стул, и почему-то брошенную гитару, зал еще несколько минут безмолствовал - каждый действительно встретился, пусть не на долго и не полностью, с собственной экзистенцией, собственной Самостью, и теперь все вместе, но по одиночке, переваривали те новые чувства, те сложные переживания, которые пробудила в них Звезда Святогорской Оперы... И только после того, как зажегся свет, зрители вяло и почти бесшумно потянулись к выходу...
   Вера Сергеевна сначала растворилась в толпе, но, оказавшись на улице, вынырнула из людского потока, предоставив тому право течь к остановкам общественного транспорта, а сама двинулась в обход здания театра к черному входу... Без всякого труда она обнаружила почти прямо у заднего входа родной шестисотый "Мерс" - теперь ей оставалось только ждать, и она готова была ждать час, два, всю ночь, если так будет нужно для получения последнего свидетельства...
   Но ждать долго не пришлось - не прошло и получаса, как из дверей появилась знакомая фигура мужа... Уверенным в своей правоте движением, и думать не думая, что с противоположной стороны дороги, банально спрятавшись за деревом, его наблюдает родная жена, Иван Тимофеевич распахнул дверь автомобиля, завел двигатель и тронулся с места...
   "Нет, не может быть! Неужели уедет? Один! Без нее!?? Неужели командировка в Свердловск - это правда?" - затрепетали мысли-предположения в голове Веры Сергеевны.
   Но нет... Проехав сотню метров, "Мерседес" остановился на краю проезжей части... "Ну, слава Богу!" - облегченно вздохнула Вера...
   Ольга появилась из той же двери минут через десять. Девушка была в знакомом откровенно эротичном наряде - босоножки, мини-юбка, только поверх блузки была накинута синяя болоневая курточка... Но Вере Сергеевне этот прикид показался сейчас пошлым и порнографичным... Она представила, как через минуту лапа его кобеляки ляжет на колено этой самки, как полезет к ней под юбку, под трусы... От таких мыслеобразов её едва не стошнило...
   Она сопровождала девушку по противоположному тротуару до тех самых пор, пока не убедилась, что та благополучно упаковалась в их семейное авто...
   "Значит, любишь его, сучка? - повторяла она про себя, впуская щупальца гнева все глубже в сердце. - Не можешь без него, значит? Забеременеть решила, да? Думаешь, ребеночком уведешь его? На все готовое хочешь, гадина? И в квартирку нашу новую въехать хозяйкой? С ним! Вместо меня!?? Будет, будет тебе квартирка, певичка-потаскушка! Но, совсем другая, милая, совсем другая..."
   "Любовь тебе погибель будет, Снегурочка", - неожиданно вплыли в сознание Веры слова Матери-Весны... "Да, будет, будет, тварь! Прощай, Снегурочка, прощай! Готовься к кровавым солнечным лучам, которые тебя растопят, растворят бесследно!" - добавила от себя жена генерала, к которой стало возвращаться теперь спокойствие - факт она зафиксировала, измена налицо, а потому надо реализовывать план мести, и побыстрее...
   И всю дорогу до дома, сидя в пахнущем бензином салоне такси, Вера весело напевала: "Прощай, Снегурочка, прощай!!! В далекий мир скорее улетай!"...
   Хладнокровная, но все еще подвластная тлеющей злобе, Вера влетела домой. Опрокинула рюмку коньяка, за ней вторую и сразу третью... Улеглась на диван, обдумывая план действий, но под влиянием алкоголя мысли стали путаться, набегать друг на друга... И она их отпустила... И тут же вместо них вползли в сознание и заполонили его натуралистические образы адюльтера: обнаженный торс мужа, его упругие чресла, а на них, сверху, покачиваясь туда-сюда, восседает эта тварь - ну, совсем как в известной сцене фильма "Маленькая Вера". И не просто качается, а делает это грациозно, по-детски подрагивая хрупкими плечами, то отклоняясь всем туловищем назад, то резко падая вперед, бросая свои яблоковые груди на лицо подлого изменника... И делает это все быстрее, все активнее, все яростнее, и тут же спина девушки покрывается капельками пота, они растут, друг за дружкой срываются с мест, падают вниз, сливаясь, собираясь, превращаясь в ручейки... И высокий сильный голос ее окрашивает каждый стон во все цвета страсти, и каждый следующий ярче и глубже предыдущего, и, наконец, все тело ее сотрясается в лихорадке оргазма, а спустя несколько секунд, успокоившись, падает вниз, и губы ее сливаются с его устами...
   Вера открыла глаза и резко села!!! Ей показалось, что у нее начинается жар... Что же она видела? Неужели - это лишь ее фантазия, странная греза, инициированная желанием мести, или то, что она сейчас так живо и ясно лицезрела - вовсе не плод воображения, а самая что ни на есть реальнейшая реальность, в которую она мистическим образом проникла сквозь несколько километров и вопреки непроницаемым стенам логова любовников?
   Нет, она не может ждать завтрашнего дня!!! Ей нужна сиюминутная, здесь-и-сейчас, расплата или хотя бы подобие, суррогат наказания! Она должна быть отомщена сейчас, этой ночью, иначе сердце ее треснет от боли и праведного гнева!!!
   Левая рука Веры потянулась к трубке телефона, а правая раскрыла и стала листать записную книжку...
   - Андрюша, привет! - произнесла она имя персонального массажиста - смазливого мускулистого паренька лет 25-ти...
   - Добрый вечер, Вера Сергеевна! - ответили ей с другого конца провода, хотя, по правде говоря, на улице давно была уже ночь...
   - Андрюша, приезжай ко мне, пожалуйста! - Вера начала сразу брать быка за рога...
   - К вам? Сейчас? А что случилось-то? Что за срочность? - массажист, похоже, не понимал, радоваться ли ему или огорчаться, - то ли дергают его ради забавы, то ли действительно у генеральской жены есть заманчивое предложение...
   - Да ничего не случилось, Андрей! - как можно ласковее старалась говорить Вера. - Просто мне... мне нужен... Вообщем, приезжай, прошу, прямо сейчас!!!
   - Так уже полночь, Вера Сергеевна!!! - по-прежнему сопротивлялся Андрей.
   - Сто долларов устроит? - дерзко предложила уставшая терпеть женщина.
   - Хорошо, приеду. Через полчаса буду! - сдался Андрей, одновременно и размышляя о том, куда потратит солидный гонорар, и предвкушая радость телесных утех с красивой, в самом соку, женщиной.
   - И еще... Не забудь по пути захватить презервативы...
   - ...
   - Впрочем, к черту презервативы! Гулять так гулять!!! Жду тебя, Андрюша!!!
   - А что случилось-то? - в голосе парня нарастало радостное возбуждение, а вот понимание пока еще не приходило...
   - Потом, Андрюша, потом! Все потом! Жду тебя, мальчик, хочу тебя, котик! Поторопись, ласковый мой...
   - Лечу, Вера Сергеевна, я мигом...
  
  
   Глава 30. Междумирье
  
   В начале было просто темно. Но это было недолго. Вдали зажегся желтый огонек, и он приближался: сначала мерцая, затем светя ровно, становясь все ярче. Так сквозь темноту проглядывает, а потом растет, разгорается свет прожектора поезда, несущегося к станции. И чем он ближе и ярче, тем светлее и радостнее на душе в преддверии конца ожидания и начала путешествия... Наконец, точка превратилась в круг, светивший ровно - не столько как Солнце, сколько как мудро-тихая, таинственная Луна, и так же, как на Луне, на нем были темные пятна, похожие на моря и океаны, и чем ближе они становились, тем яснее становилось, что никакие это не моря, а чередование света и тени...
   Когда полет по тоннелю закончился, Сергей плавно выплыл на приветливую полянку, окруженную неприветливым, угрюмым лесом. Он стоял на перепутье - как в сказке, дорога расклеивалась на три тропки, только вот указательного камня не было и в помине... Пришлось вспоминать... Налево - коня потеряешь, направо - жизни лишишься, прямо... Нет, не вспоминается... Что ж, тогда прямо...
   - Ты сделал верный выбор, это радует, - она подплыла незаметно и нежно взяла его под правую руку, - я провожу тебя, тут небезопасно... да и заблудиться можно.
   - Здравствуй, Анима, я рад тебя встретить тут, - Сергей удивительно сразу узнал властительницу своих снов, - но, может, ты скажешь свое настоящее имя?
   - Спасибо, что помнишь меня. Мне приятно. Меня зовут Гесиона. Думаю, мое имя мало что тебе говорит...
   - Да... Я такое слышу впервые... А куда мы идем?
   - Разве я могу тебя отвести в плохое место. Доверься мне, здесь близко.
   - А где мы?
   - Это... обычно мы называем это Междумирьем... Тут почти как у вас... Может, чуть мрачнее, потому что небо всегда закрыто плотными облаками... Зато не бывает зноя, - шутливо и вместе с тем грустно, на глубоком выдохе, добавила девушка.
   Действительно, сумрачный хвойный лес довольно быстро закончился, и они вышли к берегу неширокой реки. Спустились по песчаному откосу к едва текущей воде. Все как обычно - куцые метёлки камышей и каштаново-рыжие свечечки рогоза, махровые коричневатые водоросли под гладью и ни души вокруг...
   - Вот там они и живут, за речкой, - загадочно проговорила Гесиона.
   - Они?
   - Да, обитатели Иномирья. А сюда, к нам, попадают те, чьи тела не были преданы земле, точнее, захоронены не по ритуалу, неправильно...
   - И тебя тоже не по ритуалу? - поспешил осведомиться Сергей.
   - Не знаю, может быть... Я тут на особом положении... Может, дело в чем-то ином... - девушка вновь грустно вздохнула.
   - Но я никого не вижу там... - Сергей стал упорно вглядываться в противоположный берег, но увидел только желтую полосу песка, только деревья, такие же камыши и рогоз, и никакого даже мало-мальского человеческого присутствия.
   - Я тоже не вижу, - подтвердила его сомнения девушка. - Чтобы увидеть, надо оказаться на противоположном берегу, потом проникнуть за купол, съесть волшебной травы, только тогда...
   - Да, сложновато... Но попробовать стоит! Поплыли?
   - На чём?
   - Вплавь, тут же совсем близко - метров пятьдесят, не больше...
   - Вода холодная, даже очень холодная, - заботливо предупредила девушка.
   - Ну, ничего, тогда я один... - и Сергей стал снимать рубашку, совсем не думая о чувстве стыда перед Гесионой.
   - Удачи! - только и промолвила девушка, садясь на песок.
   К счастью, у Сергея хватило ума не разбегаться. Он всегда входил в воду медленно, а в этот раз решил сначала попробовать её рукой... Но стоило пальцам достичь глади реки, как они тут же покрылись миллиметровым слоем колючего сине-серебристого инея, а спустя доли секунды ладонь прожгла ужасная боль, от которой юноша не мог не выкрикнуть нецензурное "Бля" и резко дернуть руку на себя...
   - Ну, как? Обжегся, милок? - раздался за спиной знакомый басок.
   Открыв глаза, Сергей понял, что он снова на кладбище, а река, девушка, дремучий лес - не более, чем грезы, хотя очень яркие и запоминающиеся. Рука горела, но ожог, похоже, был не сильным - так, покраснение, и не более того. Впрочем, он был не уверен, ведь полученные позавчера в дар от Ариадны ожоги еще не прошли... Он поднес ладонь к лицу... Вот это да! На пальцах блестели кристаллики голубого льда. Значит, это был не совсем сон или...
   - Что это было? - обратился он к монаху.
   - Я ничего не видел, а ты? - загадочно отвечал вопросом старик.
   - Я видел... Видел девушку, она назвалась Ге... Гермионой, кажется, нет... как-то иначе...
   - Может, Гекатой, Гестией, Гиппокреной? - предположил старик.
   - Нет, нет... Ну, да ладно... И еще там был лес и река, и она рассказала мне про Иномирье. Ты знаешь, что это такое?
   - Приблизительно... - лавировал монах.
   - И что же?
   - Долго объяснять, Сереженька! Плохое это место, нечистое, там плач и скрежет зубовный...
   - Это Ад?
   - Не нравится мне это слово, но если ты хочешь - называй его так... Действительно, Иномирье - это один из отсеков царства мертвых, пожалуй, самый обширный и густо заселенный.
   - А Междумирье? - вновь поинтересовался Костров.
   - Междумирье? Ну, это что-то вроде Чистилища, хотя, конечно, не совсем... Там обитают неправильно захороненные и ряд других категорий...
   - Каких? - не унимался Сергей.
   - Ну, откуда мне все знать... - сопротивлялся монах.
   - А эта девушка, она там почему? - наступал Костров.
   - Какая девушка? - Харитон вскинул брови, насторожился.
   - Ну, та, что сейчас была со мной, эта Ге...
   - Не знаю, дружище! Откуда мне знать? - недоумевал старик.
   - А Ольга? Она тоже там? - Сергей надеялся, что хоть на этот вопрос его таинственный собеседник знает ответ.
   - Ольга? Возможно... - неопределенно промолвил монах, а потом добавил: - Междумирье - странный мир. То ли живые там обитают в своих снах, то ли мертвые... Поговаривают, что там могут встречаться первые и вторые, но...
   - А Иномирье? - задал Сергей вопрос, который интересовал его больше всего все последние дни.
   - Иномирье? Смертным туда вход заказан, как и младшим богам, лишь высшие асы могут его посещать, но и им приходится платить за это каждый раз, - загадочно разъяснял Харитон. - Но, по слухам, есть один путь, точнее, одна легенда, если тебе интересно, то расскажу...
   - Еще бы... Мне все интересно! - теперь Сергей готов был поверить если не во всё, то почти во всё, если уж не в немыслимое, то хотя бы в невозможное, а потому весь обратился в слух.
   - Даже не легенда, а поверье. Вот послушай. Раз в году, в самую короткую ночь, вода в Реке Плача, обычно остающаяся ужасно холодной - около семидесяти градусов мороза, - внезапно становится теплой, ну, относительно теплой - градусов 15-17 тепла. И такой она остается всю ночь, но с появлением первых лучей солнца снова обретает температуру в 66 градусов ниже нуля...
   - Да, но разве вода может быть такой холодной, оставаясь жидкой? - усомнился Сергей.
   - Да, в реке Плача может, очень даже... Но дело не в этом... А в том, что вода эта особая, густая, с повышенной вязкостью, короче, и даже когда она становится теплой, то ни пловец, ни лодка, не могут по ней проплыть ни сантиметра... Но есть существо, единственное существо, которое может плыть в этой воде достаточно быстро...
   - И какое же?
   - Это способно делать только одно-единственное животное - Единорог! Слыхал про такое?
   - Созвездие такое есть... - проявил свою скудную осведомленность юноша.
   - Да, но на созвездии далеко не ускачешь, - сострил Харитон Тимофеевич, - нужен настоящий, живой, всамделишный единорог. Только он может доплыть до середины реки и разбить своим алмазным рогом хрустальный зеркальный купол, закрывающий душам путь в Царство Тишины.
   - И что за купол? - Сергей тут же припомнил, что девушка тоже его упоминала.
   - Хрустальный купол, зеркальный... Без него души давно разбрелись бы по всем мирам... Ну, так вот, - смачно продолжил монах, - проникнуть туда - пол-дела, даже скорее четверть дела, надо еще вернуться обратно, а до того... Все зависит от того, зачем тебе туда надо? Так зачем? - поднял брови Харитон.
   - Мне? Туда? Да я пока не собирался... - пустился в пояснения Сергей, стараясь и для себя объяснить, зачем же ему нужно это знать. - Просто интересно... Я же философ как никак, а потому мне надо знать побольше, чтобы понимать...
   - Просто, говоришь? Интересно, говоришь? Ну-ну, а чего ж я тогда тебе все раскрываю, язык напрягаю... Ну, да ладно, авось когда пригодится... Вообщем, делаешь там все свои дела, но надо успеть до рассвета, до того момента как закончится эта самая короткая ночь... Стоит появиться краешку солнечного диска и - тот, кто не успел, останется там навеки... Беда в том, что никто не знает, что там, за куполом, но говорят, что на однорогой лошадке можно проскакать, если, конечно, повезет...
   - Постой, дедушка, но вроде там нет солнца? Как же тогда понять, что наступил рассвет?
   - Спроси что-нибудь полегче... Почем мне знать... Рассказываю, что знаю. Так что не обессудь... - посетовал старик. - Только обычно никто оттуда не возвращается...
   - Неудивительно, столько трудностей, условий, - подтвердил Сергей.
   - Да, из Иномирья непросто вернуться человеку, хотя прецеденты были, правда, редкие... Ну, вспомни хоть Алкестиду, супругу Адмета. Тут, конечно, сила любви оказалась самым важным, а вот Орфею и Хермоду не повезло, сам знаешь...
   - Про Орфея-то, конечно, знаю, а вот Хермод...
   - Ну, не суть важно. Хотя... У него лошадка была, увы, безрогая, и он на ней надеялся брата своего вызволить. Да куда там, а ведь был храбрый воин... А причина банальна - не по той дороге поскакал назад, в результате заблудился и опоздал... М-да... Храбрость храбростью, любовь любовью, а иногда надо и думать, - подытожил свое повествование Харитон. - Ну, ладно, бог с ним, с этим Иномирьем, пойдем-ка я чаем тебя напою пока совсем не стемнело, да и гроза, кажись, намечается...
   В самом деле, стоило им зайти под сень бревенчатой сторожки, похожей скорее на васнецовскую избушку на курьих ножках, чем на служебно-административное здание, как в серо-свинцовой вышине загромыхало, над кладбищенской тишью нависла ранняя ночь. Частые всполохи на мимолетные доли секунды освещали блестящие плиты, выглядевшие на фоне трепыхающихся веток и трав как обездвиженные истуканы, древнерусские каменные бабы. Казалось, что их неподвижная немота - символ самой смерти, остановленного навсегда времени жизни тех, которые под ними погребены навечно, на веки веков, которых никогда больше не будет, которым не суждено видеть и дышать даже через триллионы триллионов лет, когда вся Вселенная погрузится в черную тьму, бороздируемую одинокими электронами, тщетно ищущими свою позитронную "вторую половинку", затерянную в раздувшемся до бесконечности мертвом космосе...
   И вдруг засвистел старенький совковый электрочайник, засвистел еще до того, как успели забарабанить по жестяной крыше первые сочные кусочки авангарда дождя, пролагавшие путь всей многомиллионной небесной армии, уже стремительно приближавшейся к жаждущей оплодотворяющей влаги женщине-земле. Этот свист, поначалу похожий на легкое жужжание, но с каждой секундой крепнущий, растущий, мужающий, отвлек Сергея от грустных мыслей о бренности всего и вся, заставил отвлечься от зловещей картины за окном, и очами обратиться к гостеприимному монаху:
   - Дедушка, давно ты тут работаешь?
   - Хе-хе, да столько же, сколько тут погост, - ответствовал старик.
   - И сколько же тут погост? - поинтересовался Сергей.
   - А я помню, может лет пятьдесят, а может и поболе... Кажись, еще до войны начали тут хоронить...
   - А сколько тебе лет, дедушка?
   - Сколько дашь, столько и будет, - улыбнулся монах, - но поболе, много поболе, чем тебе, милок.
   - А Оля? Ты что-то о ней знаешь? Ты говорил: "заступница" и еще что-то... Расскажи о ней, прошу тебя!
   - А что сказать-то? Там же все написано - на могилке-то. Девица справная, добрая, в ночных проказах не замечена. Влюбиться в нее что ли хочешь?
   - Влюбиться? - вскинул удивленные брови молодой философ.
   - А что? Чем плохо? Пунктуальна - на свидания ходи хоть каждый день, всегда тебя ждет, никогда не опоздает. Молчалива - ничего лишнего не скажет, так что можно доверить любые тайны. Неприхотлива - одежда, еда, украшения, подарки дорогие ей ни к чему, будет рада и полевому цветочку. Если сюда добавить такие достоинства, как вечная юность, верность - никогда тебе не изменит с другим, безотказность - никогда не скажет "нет", да мало ли еще чего можно хорошего найти, получается, что лучшей любимой тебе и не сыскать во всем свете. Али я не прав? - и старик хитро прищурился, глядя прямо в глаза Сергею.
   Сергей невольно улыбнулся, а потом задумался. Действительно, старик по своему прав, а может и во многом прав. Но все же, все же...
   - Это слишком легко - любить мертвую, это не путь настоящего мужчины, - отозвался юноша.
   - Легко? - не то серьезно, не то наигранно удивился старик. - Легко любить, зная, что никогда не сможешь обнять, поцеловать? Легко любить, понимая, что никогда не сможешь слиться с ней полностью? Зная, что она никогда не родит тебе ребенка, не постирает твою одежду, не приготовит тебе ужин? И все это легко?
   - Конечно, это много легче, чем взять на себя бремя заботы и ответственности за жену и ребенка, понимая, что от твоей активности, трудолюбия, упорства зависит то, как сложится их жизнь, будут ли они сыты, обуты, будут ли они счастливы... А с мертвой можно целоваться, например, во сне, и не только целоваться...
   Огонек, загоревшийся было в глазах у старика после вопроса про Олю, вдруг потускнел и стал невидимым, и мертво-размеренным тоном монах только и сказал:
   - Целоваться с усопшими во сне нехорошо, не к добру это...
   Повисла пауза. Отвели глаза. Слушали дождь. Каждый думал о чем-то своем, потаенном... Чайник продолжал хрипло чавкать, но, похоже, сейчас было не до него. Так прошла минута, другая, третья... Удар грома. Вспышка. И... Жуткий треск... Огромная сосна встрепенулась, вскрикнула и, как смертельно раненая воительница, стала мягко падать... Шуу-у-у-х... Иголки полоснули по оконцу сторожки, но не разбили их - дереву не хватило считанных сантиметров высоты, чтобы своими щупальцами по-настоящему дотянуться до избушки, по-настоящему огорчить укрывшихся за ее стенами странных лиц... Но этого "шуу-у-у-х" вполне хватило, чтобы вернуть собеседников к реальности.
   - Ух, как разыгралась, сестрица! - весело продолжил старик, глядя в окно - судя по всему, непогода его нимало не пугала.
   - Сестрица? - переспросил юноша.
   - Да, а что? - вскинул удивленные брови старик.
   - Да нет, ничего... - тихо прошептал Костров, не в силах понять, что же его озадачило в том, что монах назвал грозу "сестрицей", назвал, конечно, чисто метафорически, подражая антропоморфизации мира, присущей как детям, так и древним народам.
   - Ладно, давай чай пить, Сереженька, - мягко перевел беседу в иное русло Харитон. - У меня и вареньице есть, хоть и прошлогоднее, малиновое - самое полезное... Не бойсь, я не на погосте собирал, а за озерком, - вполне миролюбиво продолжил старик.
   - За водохранилищем? Жуковским? - поспешил уточнить Костров.
   - Да, там. Я же родился в той деревеньке, что 40 годков назад под воду ушла, и тамошние места мне знакомы. Эх, родина... - протяжно протянул монах с легким налетцем грусти в голосе.
   - Понятно... - промямлил Сергей, но, внезапно что-то вспомнив, вдруг спросил: - А что в твоем детстве было на горе, на той, что сейчас островом стала, не помнишь?
   - Как не помнить, милок, я же там с мальчишками зимой на санках катался, прям к реке и спускались. Ух, обрыв там был знатный...
   - А что-то особенное, необычное там было, ведь там сейчас капище соорудили, камень нашли волшебный, лечебный?
   - А как же, и необычное было, как без этого... Но сначала скушай моего вареньица, скушаешь и расскажу все как есть необычное и чудное...
   Пришлось Сергею, как некогда Аленушке в сказке про гусей-лебедей, интенсивно уплетать за обе щеки угощение, да чаем травяным, кстати, довольно противным, запивать...
   - Ну, рассказывай, дедушка! - в сладком предвкушении попросил Сергей, когда на дне пиалы уже ничего не осталось.
   - Ну, раз уж пообещал... Был один случай. Я тогда пацаненком был, годков двенадцать мне было, не более. Давно это было, за много лет до войны. Святогорск тогда был для нас далеким городом, верст пятнадцать пешком, да и был он тогда много меньше, чем сейчас, почти сплошь деревянный... Ну, вот, была тогда страстная пятница, конец поста значит, и вот, аккурат посреди ночи, в самую полночь вдруг по всей нашей Жуковке взбеленились и собаки, и лошади, и коровы. Залаяли, замычали оне, да истошно так, словно с жизнью прощаются...Я на лавке лежу, спрашиваю мать: "Чего это, маманя?" А она мне: "Спи сынку, спи..." Но какой уж тут сон под такую "музыку". Натянул штаны, выскочил на улицу, глядь, а гора-то энта самая, её Ярилкиной горкой обычно звали, а чаще просто горкой, вся аж пламенеет, прям усыпана огнями словно желтыми бусинами... До нее, почитай, версты полторы было от деревни... И не просто горели огни, а мерцали, будто кто там бегал... Минут через пять уж собралась толпа, а лай, да ржание все не прекращались... Кто-то нашелся и сказал: "Никак на Ярилкиной шабаш ведьминский... Мне дед сказывал, что перед Напольоном такое же было... Ой, не к добру это, братцы..." Другой ему вторил: "Надо бы сходить, да посмотреть..." Тут запричитали бабы: "Не пустим, ишь чего, с ведьмахами захотели поякшаться..." Но на самом деле, думаю, боялись, что мужья оттуда не вернутся живыми... Но мужик, как говорится, что бык... Схватили косы, колья, да вилы, и айда к горке... Ну, и мы, пацаны, за ними. Куда же без нас... А Луна такая полная висит, прям над горой, на самом юге... Красотища... И чем ближе подходим, тем ярче огни, и... чуем, то визги, то хохот, и все сильнее, сильнее... Наконец, подошли... Точно, все горит, но ни дыма, ни гари - чудеса... Как сейчас помню, подхожу к одному костерку, а он горит прям на земле, да без дров, и нет от него ни тепла, ни холода, и... Вообщем, провел я рукой - ничего, не жжет, помедленнее провел - то же самое, наконец, сунул ладонь в самую середку и не больно... А мужики ходят, дивятся, чувствуют, что кто-то есть, ведь вопли, веселые такие, радостные, и, главное, женские, а никого... Тут кто-то на колени упал, стал божиться, молиться, да что толку... А обратно идти не хочется... Антересно, ведь... И вот здесь самое главное... Вдруг огни разом погасли, и настала тишина, словно кто приказал... А спустя минуту женский голос запел, сначала тихо, жалобно, а потом все сильнее. И шел он из нутра горы, будто там и сидела девица эта... И голос такой хрустальный, чистый, но грустный, очень грустный, аж сердце разрывается... Меня аж всего трясти стало, да не только меня... Но и приятный, очень приятный, словно у сирен... Все припали к земле и слушали, слушали... Я ту песню запомнил на всю жизнь, мелодию то бишь, а слов не помню, не по нашему пела она, хотя вроде бы и по-русски, но слова все какие-то непонятные, то ли старинные, то ли говор какой редкий... Вот такая история...
   - А что потом, потом-то что, дедушка? - поинтересовался Сергей, явно заинтересовавшийся столь необычным рассказом.
   - Да что потом-то, - рассеянно, слегка поникнув головой и голосом, проговорил монах, - потом все очнулись, разом, а уже утро, почитай, всю ночь там пролежали. Ни огней, ни голосов, ни Луны, ни звезд... Вообщем, усыпила она нас, сирена эта сладкоголосая... А потом... Правду говорил тот мужик... Летом всех погнали в колхоз, а несогласных отправили на Север, раскулачили то есть, моих вот тоже всех отправили... Ну, а я в город побёг, в Святогорск... Там как раз начали строить завод, ну и я пристроился в пособники... Какая-то женщина приютила, в бараке прожил лет до 16, а потом вот здесь оказался... Ночью пришел в Жуковку и от соседки узнал, что дедуля мой вот здесь, на Митрофановском погосте приютился при церкви - раньше тут церковка была, да снесли перед войной... Ну, я с завода к нему и подался... Потом война... Когда вернулся, дедуля уж помер, ну, я вот тут и стал сторожем... Тихо тут, покойно...
   - А почему ты не женился, дедушка? - допытывался Сергей.
   - Не сложилось. Были, были желающие, особливо после войны, но я так думаю, что Господь меня призвал к себе - всех отвел, кого как... А может все она, та, сладкоголосая... Ну, вот и гроза кажись пошла на убыль... Чай, тебе пора ехать, милок, а мне - спать, завтра надо будет дерево это распиливать, порядок восстанавливать.
   - Да, пора... - подтвердил Сергей, но так и не удосужился встать - его что-то беспокоило, ощущение неполноты, незавершенного гештальта, и он снова вспомнил девушку с земляничной поляны: - А Оля, ты про нее не договорил. Расскажи, и я уеду, а то и вправду уже ночь...
   - Да стоит ли, ведь ты говоришь, что любить ушедших легко, что не собираешься в нее влюбиться, так зачем же?
   - Зачем? Может, я смогу помочь... - самонадеянно предположил Сергей. - Не знаю почему, но мне кажется, что я здесь не напрасно, что могу что-то сделать, только пока не знаю, для кого и зачем...
   - И мне так кажется, Сереженька... Но я тебе только вот что скажу. Когда она здесь поселилась, то все стало иным... Цветы стали расти сами по себе, самые разные... Тут всегда что-то цветет: сначала подснежники и мать-и-мачеха, потом одуванчики, незабудки, ландыши, сейчас вот земляника и сирень, а дальше фиалки, иван-да-марья, жасмин... Птицы стали селиться звонкоголосые - и соловьи, и иволга, и дрозды разные, и варакуши даже скрипят... А как вчера пел поползень, так печально-печально: ви-ви-ви, ви-ви-ви... Но! - и тут старик встал, огляделся, подошел к Сергею, наклонился к нему и тихо, почти в самое ухо, будто боясь, что кто-то может услышать, прошептал: - А на сороковой день после ее смерти, в ночь, накануне мучеников Адриана и Натальи, я услышал здесь, на кладбище, сидя вот в этой сторожке, тот же голос и ту же песню, только на обычном русском языке, но запомнил только припев, вот послухай, - и монах так же тихо и на ухо таинственно напел:
  
   Скорей бы зима свой пробег завершила,
   Быстрее бы лето вступило в права.
   Хочу, чтобы сердце моё не остыло!
   Хочу, чтоб любовь в нём навеки жила!
  
   - И больше она не пела? - также шепотом спросил Сергей.
   - Нет, ни разу, - проговорил старик. - Но, может, если не мне, так тебе еще доведется услышать это божественное пение. Я почему-то в это верю...
  
  
   Глава 31. Купала и Кострома
  
   Оказавшись дома, в огромной и пустой квартире, давящей на душу всей своей угрюмой тишиной, Сергей поспешил поскорее включить телевизор - ради создания иллюзии неодиночества. Кто-то говорит и ладно, значит, жизнь продолжается - если и не здесь, то вокруг, в мире, и ты не одинок, стоит только протянуть руку, стоит только захотеть порвать эту изоленту отчуждения, отделяющую от других людей. Но пока было не до того - надо внутренний хаос окосметить или, может, окосмичить, т.е. привести в порядок, преобразовать в гармонию космоса. Но мысли не слушались, упорно не поддавались никакой системе и продолжали путаться...
   Столько событий в течение последних дней, и одно чудеснее другого, столько информации, и все чудесно, неправдоподобно, загадочно, мистично и вместе с тем страшно, опасно, тревожно. Конечно, атеистом он никогда не был, ему был ближе пантеизм, вера в Высший Разум и Информационное поле Вселенной: первое тождественно со вторым, а второе всепроникающе, вездесуще. Только так, полагал он, приняв гипотезу об Информационном Поле, населенном мельчайшими психионами и сапионами, только и можно объяснить все необычное, паранормальное, начиная с телекинеза и полтергейста и заканчивая ясновидением, метемпсихозом, проскопией и многим-многим другим, непризнанным наукой. Ведь все дело в том, кто и как способен подключаться к этому полю и черпать оттуда именно то, что нужно, или хотя бы то, что можно, что важно и истинно, пусть и частично-относительно истинно. Кому, как не ему, прослушавшему полтора десятков спецкурсов по философии и методологии науки, было знать обо всех слабостях сциентизма, о жестких ограничениях научного метода, о реликтовом консерватизме ученых. Раз уж сам профессор Никифоров, заведовавший сектором методологии науки Института философии, на полном серьезе убеждал их, студентов, в истинности духовидческих способностей Сведенборга, в точности астрологических прогнозов Кеплера, раз уж сам великий Фейерабенд приравнял науку к каббале, мифам, к учениям алхимиков и теософов, гностиков и герметистов, доказывая, что первая не имеет никаких преимуществ перед последними, а держится исключительно на силе авторитета, благодаря рекламе, пропаганде, внедренном в массовое сознание лживом ореоле безгрешности, то почему он, аспирант-заочник, должен сомневаться в реальности иных миров, в материальности сознания, в бессмертии души, в божественном творении "почти что из ничего"?
   И все же, пусть только краешком души, он сомневался, хотя, казалось, в его недлинной жизни уже были странные знаковые события, роковые совпадения, а семейное предание хранило немало историй о вещих снах, чудесных исцелениях, неожиданных спасениях - ну, чего стоит хотя бы история бабушки Маши, волшебным образом ускользнувшей от стаи голодных волков в годы военного лихолетья... Но этих случаев, пусть и ярких, показательных, было недостаточно, и самое главное заключалось в том, что при желании все можно было объяснить, не прибегая к помощи потусторонних сущностей и сил. Ведь те же волки могли действительно почуять запах иной, более вкусной добычи, или же вещие сны могли оказаться самоиндуцирующимися (и откуда вылезло это корявое латинское словечко!) пророчествами по принципу: "чего боишься, то и случается..."
   Но это было уже в прошлом. Сегодняшний вечер развеял все сомнения, и вера, наконец, покорилась, уступив место знанию. Теперь он не сомневался, а уже твердо знал: загробный мир существует, наше бытие не ограничено земным существованием (или лучше было бы сказать "прозябанием"?), сверхъестественные создания реальны... Но, оказывается, это знание уже не было насущным, теперь оно казалось лишь само собой разумеющейся информацией, а главное оставалось скрытым, запутанным, непонятным. Почему именно ему старик-монах открыл путь в Междумирье? И не тот ли самый это мир, где он бывает во снах? Зачем и Харитон, и девушка (опять он не мог вспомнить ее имени) так подробно рассказывали ему о пути в Иномирье? Не потому ли, что только проникнув туда, он сможет избежать гибели? И каким образом его кузина, прекрасная Елена Кострова, могла там побывать и не только побывать, но и вернуться, если... если, со слов монаха, даже младшим богам туда путь заказан, а смертным, но только избранным из них, проход открывается лишь в одну ночь в году? И, главное, в чем состоит его миссия? Неужели именно ему надо будет оседлать Единорога и попасть туда, и не когда-то, а через две недели, в самую короткую ночь года, в ту самую ночь на Ивана Купалу, когда он должен погибнуть? Или все же не должен? Но для чего? Чтобы избежать смерти, только ради самоспасения собственной скромной персоны или есть иная, более важная и высокая миссия? Но какая? И как? Как проникнуть в это Царство Тишины? Как переплыть реку Плача? На Единороге? Но где найти-отыскать этого "всамделишного, реального, из плоти и крови", а не фантазийного, поддельного или иллюзорного Единорога?
   Для начала он решил все же "оседлать" более скромную и простую задачу - выяснить как звали девушку... Имя-то без сомнения греческое... Вот и словарик по античности... Кажется, ее звали на Ге-... Так-так... Геба, Геката, Гекуба... Нет-нет, все не то... Гера, Гермиона, Герса, Гесиона... Вот! Точно, так и есть - ее звали Гесиона... И это имя моей Анимы?!! Так, что же тут написано... "По требованию оракула была отдана морскому чудовищу и освобождена Гераклом", затем "была выдана замуж за Теламона, родила ему Тевкра... своим покрывалом выкупила своего брата Подарка (=Приама)". И все? Не густо, если не сказать, что скудно... И непонятно... Значит, она - тетя славного Гектора и прекрасного Париса, укравшего еще более прекрасную Елену, и прорицательницы Кассандры, предсказавшей падение Трои, но ей, увы, никто не поверил... И что же все это значит?
   Надо посмотреть у Грейвса... Ага, вот и именной указатель... Ага, ее приковали к скале, как Андромеду, но на самом деле это не девушка, а богиня и одновременно Афродита и Астарта, похотливая морская богиня, "повелительница мужчин". Но Астарта и Афродита - богини любви... Так, что там про Астарту... О, спутница бога войны - Ваала или Мардука, ее священное животное - лошадь (почти что единорог, только без рога!) и голубь (м-да...), олицетворение планеты Венера.
   Ладно, будем дальше про Гесиону... Ну, теперь ясно - ее приковали к скале, совсем нагую (что-то я не заметил, чтоб во сне она была без одежды), а Геракл с товарищем пожалел... Да, видимо она так долго висела, бедняжка... Геракл ее освободил (что-то я не очень тяну на Геракла) и пошел менять на двух белоснежных коней, которые могли мчаться над водой или хлебным полем, как ветер (о, это то, что надо, мой единорог тоже должен так скакать).
   Дальше... Да, Геракл долго с этим чудищем возился - три дня сидел в глотке, потерял все волосы (кажется, я тоже тихонько начинаю лысеть)... Ну, дальше мы знаем: Лаомедонт коней не отдал, Геракл разорил Трою, выдал замуж Гесиону, а уж потом та выкупила Подарка за "золоченое покрывало, украшавшее ее голову" (что-то я такого не заметил).
   О, тут про Кассандру интересненькое... Это ж надо, отказала самому Аполлону, подарила ему только один поцелуй... За что и была наказана - ее пророчествам никто не верил... О, вот-вот, оказывается причиной Троянской войны стало похищение Гесионы Теламоном, и Приам требовал возвращения своей сестры, но так и не получил ответа... А похищение Елены было уже "ответной акцией"...
   Сергей с громким шумом захлопнул книгу Грейвса...
   "Ну, теперь все ясно. - продолжал он размышлять, ища неведомую путеводную нить. - Точнее, ничего не ясно... Еще и этот монах, как его там... Харитон... Почти как Харон, тот самый скупердяй, что перевозил за один обол души мертвых в Аид... через этот самый Стикс... или его притоки, как их там, Ахерон, Коцит, Флегетон, Лета... Как он ее назвал, да, точно - Река Плача... Да, это либо Ахерон, либо Коцит..."
   Он вышел на балкон, выкурил одну за другой три сигареты, и, вернувшись в гостиную, снова взялся за толстый том в синей обложке... Сергей продолжал все дальше и дальше листать фолиант Роберта Грейвса, посвященный греческой мифологии, и чем дальше листал, тем сильнее запутывался... В чем же его задача? Должен ли он спасать Гесиону, подобно Гераклу, или же ему, опять-таки как Гераклу, предстоит спуститься в Аид, в это странное Иномирье? Но при чем тут единорог? И зачем ему перескакивать через эту реку, если Гесиона находится на этом, а не на том берегу?
   Но это все догадки, а факты... Надо опираться на них... Во-первых, что же это за голос, который слышал старик и до войны, и вот недавно, несколько лет назад. Кто была эта девушка, что означают слова припева: "Скорей бы зима...трата-та... завершила, быстрее бы лето вступило в права, хочу, чтобы сердце мое не остыло..." Да, ничего конкретного, так может спеть всякая влюбленная девушка, особенно умершая... Но что-то напрягает, что значит "сердце не остыло", почему именно сердце, а не душа, не любовь, ведь у душ нет сердца... Или это метафора, или... Скорее всего, конечно, метафора...
   Во-вторых, кто же эта Оля Кравцова? Почему старик назвал ее заступницей? Кажется, он в нее влюблен... И почему, почему такие странные нумерологические совпадения, откуда это четырехкратное 14: 14 июля - это раз, 14 месяцев спустя я родился - это два, соответственно, 14 августа, мой день рождения - это уже три, и ее смерть за 14 дней до моего дня рождения - это уже четыре... Не многовато ли совпадений? Ой, я же забыл, хотел посмотреть, что я делал в тот день, в день ее смерти, 31 июля 1992 года...
   Сергей бросился в свою комнату, чтобы в письменном столе отыскать заветную тетрадку, возможно, первый свой дневник, который он начал вести сразу после окончания школы. Но, увы и ах, ничего существенного в эти дни не отмечено, так, непонятно чем занимался. Были каникулы, а я весь июль торчал в этой пыльной Москве... И чего я там делал? Теперь уж и не вспомню... Кажется, пили, гуляли... Кажется, именно тогда я и лишился девственности и подцепил эту дрянь... Да, точно это было 23 июля... А вот 5 августа я приехал, наконец, в Святогорск - на поезде, значит, уже тогда боялся летать самолетом... И что же я тут делал? Похоже, то же самое, что в Москве. Деньги клянчил у предков, отец дал без разговоров, даже, не спросив, зачем... Какой-то он грустный тогда был - так мне показалось... А 31-го уже был в Москве и рьяно взялся за учебу - пить надоело... И везде мысли о девушке, о настоящей любви... Вот! Нашел!!! Вау!!! 8 сентября... Цитирую: "Сегодня приснился странный сон. Возможно, сказалось чтение накануне "Архетипа и символа" Юнга. Ядерная война... Вся Москва разрушена... Остатки людей прячутся в метро. Все хотят доехать до окраин, чтобы там выбраться на землю и уйти из города: на окраинах уровень радиации меньше. Я стою в толпе, вот приходит поезд, народу битком, но стоящие на платформе пытаются влезть... Вдруг сзади женский голос: "Не спеши! Тебе туда не надо". И тут же Она подходит и берет за руку: "Пошли!" Мы идем на противоположную сторону платформы, но поезда нет. Идем вдоль пути к началу платформы и видим: путь завален бетонными шпалами. Значит, поезд не проедет... И вот мы уже в тоннеле. Я ей: "Зачем мы идем в центр! Там же радиация!" А она: "Дело не в радиации. Тебе не надо туда, куда всем. Вдвоем нам будет легче спастись..." Больше ничего не помню. Странно, что не помню лица девушки, она была всегда рядом, но мы ни разу не посмотрели друг другу в глаза. Зато она стройная, даже хрупкая, чуть ниже меня ростом, с длинными волосами, кажется... Что бы это значило?"
   Ничего себе совпаденьице! Так значит, в ту самую ночь, когда старик слышал ее пение, она мне впервые приснилась. Похоже, это было первое явление Анимы, чего я тогда так и не понял... Но кто же Она? Ольга? Она ли пела из могилы? Но как могла петь Ольга тогда, еще до войны, когда ее и на свете не было? Метемпсихоз? Реинкарнация?
   Сергей зашвырнул дневник на одну из книжных полок, и в этот самый момент его глаза уперлись в очередную толстую книгу, на переплете которой красовались золотые буквы "Языческие божества Западной Европы"... Пришлось достать и её... Так-так, начнем со словарика... Аватара, Аврора, Адонис... Нет, все не то... А вот, Аид, интересненько... Ага, делится на обитель блаженных, то бишь рай, Эреб и Тартар, то есть ад и "чистилище" или асфоделиевые луга... Так, значит, последнее и есть Междумирье... Ну, и что? Ладно, пойдем дальше... Альвы, Амур, Ангрбода, Аполлон, Артемида, Асы... Асы? О, кажется старик что-то там про них говорил. Надо почитать... Так-так... Враждовали с ваннами - другим племенем богов... Верховным среди асов был Один... К асам принадлежали также Хеймдаль, Локи, Вали, Бальдр... Нет, эти имена ничего мне не говорят... А, там еще и асини были - Сьевн, Ловн... Да, не многовато ли богов? О, тут стишок из "Старшей Эдды" затесался... Что??? Нет, не может быть!!!
   Сергей несколько раз прочитал, стараясь внимательно врубиться в смысл четверостишия:

Четырнадцатым число я открою

асов и альвов,

прозванье богов

поведаю людям, - то может лишь мудрый.

  
   Ему было понятно, что речь идет о числе 14, о котором он полчаса назад как раз и думал, было понятно и то, что это число богов, тех самых асов, а также еще и альвов, "природных духов", которые делятся на светлых, что "прекраснее солнца", и темных, которые "чернее смолы"... Но что значит эта странная фраза "то может лишь мудрый"? Какую смысловую нагрузку она несет? Что может мудрый? А он, Серега Костров, мудрый или только философ, "любитель мудрости"? Эх, сейчас бы Арона Гуревича сюда! Он, конечно, помог бы...
   А между тем "голубой друг", о мерном жужжании которого Сергей почти и забыл, продолжал работать...
   - Дорогие телезрители! Сегодня у нас в гостях депутат областной думы, председатель комиссии по культуре и образованию, историк, краевед, руководитель общественно-исторической организации "Новый Аваллон" Игорь Александрович Астров.
   - Здравствуйте, друзья! - представился очкастый бородач лет 45-ти, мило улыбаясь с голубого экрана.
   - Сегодня темой нашей беседы станет один из древнейших русских праздников - день Ивана Купалы, до наступления которого осталось чуть меньше двух недель... - продолжала вещать миловидная блондинка лет 25-ти с того же телевизионного экрана.
   Только тут Сергей обратил внимание на "говорящий ящик", почувствовав, что сейчас будет нечто интересное... И он не ошибся...
   Тем временем Астров продолжал:
   - Прежде всего, давайте договоримся называть праздник правильно: "Чествование Купалы". Без всякого "Ивана". Стоит ли напоминать, что имя пророка Иоанна Крестителя внедрилось в название праздника незаконно, а изначально этот день был посвящен только Купале, ну, и в некоторой степени его жене Купаве и его же сестре Костроме.
   - Скажите, но кто такой этот Купала?
   - Для начала напомню, что сам индоевропейский корень "куп-" достаточно древний и первоначально означал "кипеть, вскипать, страстно желать". Если мы вспомним, что римский Купидон - аналог греческого Эрота, - имеет тот же корень, то получим первое определение Купалы как бога страсти, бога любви. Конечно, Купала - это и ипостась бога солнца Ярилы, недаром этот праздник отмечается в самую короткую ночь. В то же время, Купала - это также ипостась солнечного Дажьбога. Мы, русские, прямые потомки этого "дающего счастье" великого бога, сына Перуна и Роси, он рождается в декабре и в младенчестве называется Колядой, а вот летом он достигает зрелости и именуется уже Купалой. Хотя по более древним дохристианским источникам, Коляда - сын Дажьбога, а Купала и Кострома - дети бога огня Семаргла и богини ночи Купальницы.
   - Игорь Александрович, а зачем наши предки сжигали соломенные чучела Ярилы и Купалы? Ведь это выглядит как святотатство - сожжение божеств, пусть только и в соломенном воплощении?
   - Да, уважаемая Марина, это интересный вопрос. Но сначала уточню: все же чаще сжигают чучела Купалы и Костромы, его сестры. Тут необходимо вспомнить легенду, согласно которой в один прекрасный день на берега Ра-реки - под ней нередко имеют в виду Волгу, хотя это весьма спорно, - прилетела сладкоголосая птица Сирин, птица смерти, но обладающая женским голосом неземной красоты...
   Тут Сергей не на шутку встревожился - не этот ли голос очаровал монаха Харитона и его соплеменников именно на берегу реки, пусть и не Волги? Он уже окончательно обратился в слух - Сергей был почти уверен, что из уст этого бородача-депутата получит если и не ключ к решению всех проблем, то, по меньшей мере, наводящую на верный след информацию... А Астров тем временем размеренно продолжал:
   - ...Эта птица пела чудесные песни, хотя внешне была невзрачна и невелика, возможно, даже уродлива: до пояса - птица, а выше пояса - девушка. Хотя, кто-то полагает, что она, напротив, была прекрасна лицом. Тот, кто слушал ее пение, а пела она только раз в году, в самую короткую ночь, забывал обо всем на свете. Очарованные ее голосом следовали за Сирин-птицей в царство Нави, то есть в загробный мир, в Пекельное царство, где властвовал Кащей Виевич. И вот однажды юные Купала и Кострома тайком убежали от матери, чтобы послушать пение...
   - И случилось несчастье? - предположила корреспондент.
   - Вы совершенно правы, Мариночка. Малыша Купалу птица Сирин со своей гусино-лебединой свитой унесла в царство Нави, к злополучной Бабе-Яге, а Кострома осталась грустить...
   - На этом мифе основан сюжет сказки "Гуси-лебеди"? - снова вмешалась Марина.
   - Разумеется. Аленушка - это Кострома, а Иванушка - Купала...
   - Так вот почему праздник называется "Иван Купала"!? - радостно, чуть не подпрыгнув от собственной догадливости, проговорила девушка.
   - Да, конечно и поэтому тоже, - подтвердил депутат.
   - И Аленушка-Кострома отправилась на поиски братца, прошла множество испытаний, и они вернулись домой? - поспешила уточнить Марина.
   - Не совсем... - хмуро оскалился краевед. - Кострома осталась с родителями, в родных пенатах. И когда подросла, то решила поиграть с судьбой. Знаете, у греков было такое слово "гибрис", означавшее "наглость, высокомерное непочтение к богам", когда человек начинает верить, что сам является полновластным хозяином своей судьбы. Помните, как Одиссей непочтительно отозвался о Посейдоне, за что и был наказан 20-летними скитаниями. Вот та же история случилась и с юной Аленушкой-Костромой...
   - Интересно... - только и нашлась, что вставить, Марина.
   "И мне тоже интересно", - добавил про себя Сергей.
   А Астров еще более спокойно и растянуто рассказывал:
   - Так вот. Шла она по бережку той самой речки, сплела себе веночек, да решила с ветром потягаться и заявляет ему, Ветру то есть, что не сможет он венок с нее сорвати... Ну, Ветер обозлился и сорвал, конечно, венок с головы Костромы и унес в реку... А тут... - и Астров мягко причмокнул, но продолжить ему не дали. Марина грустно заявила, что сейчас время для рекламы, и продолжение мы узнаем через пять минут...
   Сергей использовал перерыв с толком: сначала опрокинул рюмашку коньяку, в очередной раз подметив про себя, что слишком уж часто и много он стал пить, а потом пошел покурить на балкон, подышать свежим воздухом, обильно озонированным недавней грозой... К его удивлению, небо уже совершенно очистилось, и он не мог не залюбоваться звездами...
   То ли рекламная пауза длилась меньше заявленных пяти минут, то ли Сергей слишком долго любовался парящим над юго-западной окраиной горизонта Юпитером, но факт остается фактом: когда Костров вернулся в гостиную, то экранный Астров уже заканчивал историю о несчастье, постигшем брата и сестру:
   - ...И вот когда они поняли, что совершили страшное преступление, то им пришла очевидная для их времени мысль - покончить с собой. И тогда они пошли на берег реки и утопились. Но боги сжалились и не лишили их жизни: Кострома стала русалкой, а Купала превратился в лешего. По другой версии, которая не противоречит первой, боги превратили их в цветок Купала-да-Мавка, а по-нашему - Иван-да-Марья. В "Книге Коляды" находим такие поэтичные строки: "В ночь Купалы цветы люди будут рвать, станут петь они, станут сказывать: "Вот трава-цветок - брат с сестрою, то Купала - да с Костромою, Братец - это желтый цвет, а сестрица - синий цвет...".
   - Действительно, поэтично, - подтвердила телеведущая. - Но зачем же их чучела сжигают, Игорь Александрович?
   - Думаю, после сказанного легко догадаться. Ведь превратившись в темных духов, Купала и Кострома стали в некотором смысле враждебны людям, и вот очищение огнем призвано оберечь от их чар, ну, и служит предупреждающим символом, чтобы люди были осторожнее, чтобы помнили о Боге, не подпадали под власть "гибриса"...
   - Скажите, Игорь Александрович, а как правильно отмечать этот важный праздник?
   - Это долго рассказывать. Мы в своем кружке пытаемся восстановить древние обряды, но это не просто. Конечно, мы и песни поем, и через костер прыгаем, и веночки плетут девушки, и в ручеек играем. Приходите на нашу Ярилину гору, ныне, увы, большей частью затопленную Жуковским водохранилищем и превратившуюся в небольшой островок, и сами все увидите...
   - Спасибо, обязательно приду, - улыбнулась телеведущая. - А папоротник цветет в эту ночь?
   Тут пришла пора депутата-краеведа лукаво улыбаться:
   - Конечно, официальная наука отрицает такую возможность. Да и я, врать не буду, не видел цветущего папоротника. Но дело не в этом, а в том, что цветок папоротника не столько реальность, сколько глубокий символ. На Руси его называли "Свети-цвет", "Жар-цвет", "Перунов цветок". По древним поверьям, он распускается с громким треском и вместо лепестков у него кроваво-красные язычки огня. Здесь мы можем провести параллель с английским святым Граалем, который представлялся мистической чашей с кровью Христа, заметьте, опять тот же красный цвет, цвет крови. Я подробно об этом писал в еженедельнике "Святогорец". В древних ведических книгах сказано, что тот, кто найдет цветок и сорвет его, будет "знать все, что есть и где лежит на земли". Традиционное толкование имеет в виду, что человек будет видеть местонахождения всех кладов. Но я думаю, что дело не в золоте, не в богатстве, а именно в ведении, в знании. И тут снова напрашивается параллель с "философским камнем" алхимиков, также дарующим полноту знания...
   - И где же следует искать этот чудо-цветок? - с неподдельным интересом вопросила журналистка.
   - Если бы я знал, то, наверное, уже нашел бы, - снова оскалился улыбкой Астров. - Могу только предположить, на свой страх и риск, что цветок этот существует в единственном экземпляре и искать его надо... в главном святом месте нашей планеты...
   -- Вы имеет в виду Иерусалим? - предположила девушка.
   -- Конечно, нет. Там бы его давно уже нашли. Уж скорее тогда в Гималаях или на Тибете, в мистическом пространстве легендарной Шамбалы... Но я думаю, что даже и не там, а... в подземном царстве...
   -- На том свете? Но как же туда попасть? Надо умереть? - дивилась Мариночка.
   -- Нет, конечно, умирать не надо. Искать следует на этом свете. Думаю, что этот цветок сокрыт глубоко под землей, скорее всего, среди гор, в какой-то таинственной пещере. И надеюсь, что это не Гималаи, не Тибет, а наш сосед - седовласый Урал, опорный край державы...
   -- И вы планируете экспедицию по поиску этого цветка? - обрадовалась девушка.
   -- Не в этом году. Возможно, в следующем. Здесь не надо торопиться. У нас есть предположения. Дело в том, что недавно при раскопках, недалеко от Аркаима, были обнаружены глиняные таблички с текстами на загадочном языке. Мы уже расшифровали некоторые, и из них стало приблизительно ясно, как найти эту пещеру. Могу только добавить, что она находится у подножия Святой горы. Последняя, как я неоднократно подчеркивал в своих статьях, ничем не отличается от многих гор. Это и не самая высокая, и не самая живописная гора. Потому и отыскать ее непросто. Поначалу я думал, что наша Ярилина гора она и есть, но... видимо, ошибся... Интересно, что для поиска таинственной горы необходимо ориентироваться по звездам, что очень близко к японской легенде о "звездной дороге", которая открывается лишь раз в году, именно в самую короткую ночь, с 21 на 22 июня.
   -- Нельзя ли поподробнее? - отозвалась Марина.
   -- Да я и сам плохо знаю эту легенду. Японцы верят, что на разных берегах Млечного пути стоят влюбленные мужчина и женщина, и только раз в году - ясно, когда именно, - эта река мелеет, и они могут перейти ее вброд и встретиться, чтобы потом уже не расставаться никогда.
   -- Красиво... - согласилась журналистка.
   -- Да, очень. Так вот из наших табличек вырисовывается, что у наших предков было похожее поверье, только вместо Млечного пути речь идет о "звездных вратах", которые открываются в эту ночь. Они также называются "велесовы врата", ибо их отпирает бог Велес. Это врата между миром Яви и миром Нави, и вход в них надо искать в одной из уральских пещер. А Свети-цвет находится на границе этих миров, как бы соединяет их. Впрочем, это лишь гипотеза, нуждающаяся в дополнительном исследовании и обосновании.
   -- Что ж, Игорь Александрович, могу лишь пожелать вам удачи в поиске этих врат...
   -- Спасибо, Мариночка!
   -- А в заключении, не могли бы вы дать совет нашим зрителям по поводу предстоящего праздника...
   -- Охотно. Во-первых, следует помнить, что на утро 22 июня травы приобретают повышенную целебную силу, поэтому именно в этот день разумно заготавливать лекарственные растения. Во-вторых, неплохо пройтись по утренней росе - это умножит ваше здоровье многократно, а девушки, умывшиеся такой росой, заметно похорошеют и продлят свою молодость. В-третьих, несчастно влюбленным для возбуждения у любимого ответных чувств народная молва рекомендует трижды обежать вокруг ржаного поля, обязательно в обнаженном виде и двигаясь по часовой стрелке. Ну, и в-четвертых, надлежит помнить, что в этот день активизируются черные боги, ведьмы, вурдалаки и прочая нечисть справляет свои шабаши, потому надо быть осторожным. Да, чуть не забыл, если верить Михаилу Булгакову, если Воланд действительно посещал землю, то он может и на этот раз посетить какой-либо из городов, скорее всего, это будет уже не Москва, ведь в этом году исполнятся ровно 66 лет с тех памятных событий, что описаны в "Мастере и Маргарите".
   -- Что ж, Игорь Александрович, мне остается только вас поблагодарить за интересную беседу и пожелать вам, всем нашим телезрителям удачи, приятного летнего отдыха и быть осторожными в преддверии такого большого и древнего праздника.
   -- А я, в свою очередь, хочу вас пригласить, прекрасная Марина, на наш праздник, который мы будем справлять на острове Новом Аваллоне, бывшей Ярилиной горе, и предложить вам главную роль в нашем действе - роль девы-купалы.
   -- Спасибо! Охотно принимаю ваше приглашение...
   Передача закончилась. Сергей снова вышел на прокур, чтобы попытаться вернуться к своим мыслям, освежив их полученной из телевизора новой информацией. Нет, все это не случайно, не случайно он включил этот канал, не случайно встретился с Харитоном, не случайно судьба его толкает в загадочное и опасное Иномирье... Но как все это привести в единую картину? Может, положиться на интуицию, работающую лучше всего ночью, способную черпать из космоса нужную информацию, а пока... пока лучше просто помечтать... На юго-западе, над клешней невидимого Скорпиона все так же белым цветом светил яркий Юпитер, устроившийся в Змееносце - созвездии, незаконно исключенном из зодиака. Правее и выше горел Арктур, еще выше, на самом Западе - всем известная Большая Медведица. А с другой стороны дома, он знал это, но не видел, уже заискрился летний треугольник, там же, на востоке, продолжает мучаться прикованная к скале Андромеда-Гесиона, которая ждет не дождется своего Персея-Геракла, а посреди Андромеды махоньким туманным пятнышком светится огромная галактика, наша ближайшая соседка, медленно дрейфующая к нам на встречу... И где, где искать эти звездные врата, этот звездный мост, наводящийся между мирами лишь раз в году, в лунный день 31 июня. Мост, по которому можно вывести-спасти единственную и неповторимую принцессу Мелиссенту из Пирадора... Стоп-стоп! Какая Мелиссента? Какой Пирадор? Какое 31 июня? Он невольно вспомнил красавицу-актрису Наталью Трубникову, сыгравшую главную роль в замечательном фильме по пьесе Пристли, сыгравшую, чтобы исчезнуть навсегда с экранов, а может и... Вспомнил, сличил ее нежное невинное личико с фотографией Ольги... Нет, едва ли они похожи... Но на кого же она похожа, почему он не может вспомнить...
   И какую роль во всей этой истории предстоит сыграть Светлане, про которую он внезапно забыл, а ведь у нее несчастье и ей нужна его помощь, а он боится, боится ей звонить после всего того, что у них было... Но главное - Ариадна, сестра Елена! Неужели дело только в наследстве? Вряд ли... Откуда тогда у нее сверхспособности? Кто дал ей такую власть? Давно ли, для каких целей? Когда она снова вернется и что потребует в этот раз? Нет, не верится, что дело в наследстве, похоже, она в самом деле пришла за его жизнью, а заодно и помешать ему выполнить его миссию... Но в чем она состоит??? Неужели в спасении Гесионы, в ее воскресении, возвращении в наш мир? Возможно ли такое??? И почему не звонит Клещёв, ведь он обещал навести справки о таинственной Ариадне? А Саша? Появится ли он снова? Хорошо, что хоть с бабушкой все в порядке...
   Сергей припомнил прошедший уик-энд - как он радовался, увидев бабушку живой и невредимой, какое счастье было помочь ей по хозяйству - прополоть грядки, потаскать под навес свежепривезенный уголь, а потом выпить с бабулей смородиновой наливки... Значит, Елена не всесильна и не всегда ее словам можно верить, если вообще еще кому-то в этом мире можно действительно верить...
   Сергей уже лежал на кровати, под теплым одеялом - после грозы посвежело и пришлось укрыться. Он действительно устал как от этого, так и от предшествующих дней, от этих мыслей, догадок, огромного потока информации, и сейчас, наконец-то, смог расслабиться - просто решил понаслаждаться, отпустив все мысли и догадки, оставив в сознании только один образ - образ Ольги... Засыпая, он старался удерживать его как можно дольше, любуясь ее дивной улыбкой, ее незамысловатой, немодельной, но очень теплой и родной красотой, обрамленной сотнями белоснежных цветов...
  
  
   Глава 32. Майя
  
   Найти нужную улицу и искомый дом Вере Сергеевне оказалось совсем не сложно: первый же прохожий - пожилой мужчина лет шестидесяти, - поведал, что пройдя полсотни метров по переулку, надо повернуть направо - там и будет улица Достоевского, ну, а дом она найдет сама - там почти на каждом строении таблички с номерами...
   Калитка в искомый двор оказалась не заперта... Но Вера не спешила проходить во владения ворожеи, сначала осмотрелась... Изба как изба, ничем не выделяющаяся из общего ряда иных домов: одноэтажная, деревянная, но довольно большая, а рядом строился солидный коттедж из красного кирпича, которому не доставало лишь крыши и тогда, пожалуй, можно будет заниматься отделкой внутренних помещений.
   Дверь в сени тоже оказалась открыта... Это немного насторожило Веру, но лишь немного... "Что её ждет за порогом? Ждут ли её? Поймут? Как примут?" - она не могла не задавать себе эти вопросы, но чтобы разволноваться времени не было... Вера отворила очередную дверь и оказалась на кухне. Чуть впереди, слева за проходом в гостиную, белелась объемистая русская печь, прямо - плита и умывальник, справа - стеклянный шкаф для посуды, холодильник и прямоугольник стола, укрытый пестрой клеенчатой скатертью... Вообщем, кухня как кухня, простенькая и довольно бедноватая, если не сказать, что убогая...
   -- Заходи в комнату, красавица! - донесся слева низкий женский голос с заметным цыганским акцентом...
   -- Здравствуйте, Майя! - Вера медленно прошла в гостиную, которая, конечно, выглядела иначе: и наряднее, и богаче, и, главное, мистично. Под потолком висел светильник с шикарным, красного цвета, матерчатым абажуром с кистями по нижнему краю, в центре - круглый стол, на котором аккуратно разложены традиционные магические предметы, включая небольшое зеркальце, подсвечник со свечой, стопку карт и даже кривой кинжал, блестящий металлом витиеватого лезвия... На левой и правой стене висели напротив друг друга два овальных зеркала, в ближних к двери углах на полочках стояло по канделябру с гнездами в виде трех когтистых птичьих лап, каждая из которых увенчивалась красной косичкообразной свечой, а в дальних располагались иконы: слева - Богоматерь с младенцем, справа - сам Спаситель, а под ними на цепочках недвижно висели две лампадки, тоже зажженные...
   Мигом оценив обстановку, заметив и свежезажженные свечи, и аккуратный порядок на столе, и серьезное лицо ворожеи, Вера сразу смекнула: несомненно, её ждали... Но ведь она не договаривалась о встрече, а приехала на удачу...
   -- Не удивляйся, - поспешила ее успокоить хозяйка, - я знала, что ты придешь! И, как видишь, приготовилась... Проходи, садись, рассказывай...
   -- Но откуда? - искренно изумилась Вера Сергеевна.
   -- Хороша была бы ведьма, кабы не знала, кто и когда к ней пожалует! - довольно проговорила кудесница. - Садись, Вера Сергеевна! Рассказывай...
   Вера послушно села за стол, резво соображая с чего бы начать...
   -- Фотографию мужа принесла? - уверенно спросила цыганка.
   -- Да, конечно...
   -- Давай, посмотрим, что да как...
   Вера послушно вытащила из красной лакированной сумочки фотопортрет мужа, на котором тот был в форменном генеральском мундире - фотографии было не больше трех лет, и протянула карточку гадалке...
   Сначала волховица долго разглядывал фото, затем быстро кинула его на центр стола, но почему-то лицом вниз, и стала раскладывать прямо поверх фотографии какой-то странный пасьянс из карт, затем второй, третий... Она делала свою работу неспешно и также неспешно комментировала:
   -- Вот эта дама бубен его первая... Похоже, продавщица, была старше его... Так... Ага, вот и вторая... Сделала два аборта от твоего... Кажется, уже не живет - пару лет назад умерла... Третья была учительницей, а вот эти три шестерки - ее ребятишки, ученики... Четвертая тоже работала в торговле, имела свой кабинет, наверное, директор магазина... Пятую вижу смутно... Странно... А, понятно, похоже сделала на твоего приворот... Но что-то помешало... Тоже уже не живет - авария... Шестая...
   -- Сколько же их? - в сердцах произнесла Вера, не выдержав такого многочисленного потока измен.
   -- Не так уж много, - успокоила Майя, - вместе с нынешней - всего восемь... Конечно, не считая разовых, на одну ночь...
   -- Ух, гад! Кобель поганый! - злобно откликнулась Вера. - Неужели все такие?
   -- А ты не догадывалась? - Майя подняла глаза и испытующе посмотрела прямо на Веру. - Неужто ничего не подозревала, не чувствовала?
   -- Ну, что-то, наверное, замечала, но не думала, что так...
   -- Ну, милая, не переживай, бывает много хуже! - спокойно заверила чародейка и тут же спросила: - Но тебя, конечно, интересует последняя, вот эта, - и ткнула пальцем в даму червей.
   -- Да, последняя, певичка, - последнее словечко Вера постаралась выговорить с наибольшим презрением, даже отвращением.
   -- Ладно, давай фото, посмотрим, что к чему, - предложила Майя.
   Вера безропотно протянула похищенную фотографию - она была уверена, что муж не осмелится спрашивать о пропаже, а потому нагло присвоила портрет себе. Взяв его в руки, Майя снова долго разглядывала фото, потом зачем-то погрела тыльную сторону карточки, подняв высоко над пламенем свечи. Наконец, положила обе фотографии, мужа и Ольги, одна на другую, и поверх них снова стала раскладывать очередной пасьянс...
   Чем дольше она этим занималась, тем озабоченнее, тем пасмурнее становилось ее молодое и красивое лицо, тем сильнее хмурились брови, резче становились движения руками...
   -- У них всё серьезно, дальше некуда... - начала ставить "диагноз" любовникам волховница. - Она беременна девочкой. Любит его безумно, всем сердцем. Похоже, это навсегда... М-да... Тяжелый случай...
   -- А он её? - тревожно спросила Вера.
   -- Он то? Пожалуй, что меньше... Но пока... Дальше - больше... Осенью сыграют свадьбу...
   -- Свадьбу? - Вера чуть не поперхнулась от злости. - Этой осенью?
   -- Выходит, что так, - подтвердила ворожея. - Скорее в октябре, чем в сентябре или ноябре... Наверное, на Покров...
   -- А я? - недоуменно спрашивала Вера, едва сдерживая слезы. - Что будет со мной?
   -- С тобой? - Майя вновь пристально посмотрела на гостью. - Дай-ка руку, правую.
   Вера послушно повиновалась... Цыганка разглядывала ее ладонь недолго, не больше минуты, но как долго она тянулась для Веры, и чем дольше тянулась, тем мрачнее становилось лицо Майи...
   -- Замуж больше не выйдешь, но будешь жить долго - внуков поднимать, - вынесла свой вердикт черноволосая ведьмачка.
   -- Внуков?
   -- Ну, да, у твоего сына будет трое детей... Есть его фотка?
   -- Да, есть... - подтвердила Вера.
   -- Ну, давай-ка и его посмотрим...
   И снова в руках чародейки замелькали карты и, кажется впервые за все время камлания, ее лицо стало проясняться...
   -- Нет, не может быть! - неожиданно воскликнула Майя.
   -- Что? Что-то с Сережей? - взволновалась Вера.
   -- Погоди-ка... - произнеся эти слова, Майя встала, подошла к шкафу и быстренько вернулась с новой колодой...
   -- Подержи-ка их в руках, а лучше перетасуй... - повелительно попросила цыганка.
   Вера впервые держала такие карты, хотя, конечно, слышала про них и даже кое-что читала... Но одно дело читать и совсем другое - держать в руках...
   -- А теперь закрой глаза и представь своего сына и как можно ярче... - продолжала выдвигать новые требования ворожея.
   -- Ну, что, представила? - спросила она же через пол-минуты.
   -- Да, представила, - подтвердила Вера.
   -- А теперь вытащи из колоды, но не открывая глаз, три любые карты и по очереди дай мне...
   Вера снова послушно согласилась...
   -- Ну, а теперь открой глаза и смотри! - в голосе волховницы чувствовалось восторженное торжество.
   Прямо перед глазами Веры в один ряд лежали три карты. На левой была изображена девушка в богатом облачении, сидящая на троне, в головном уборе, украшенном рогами. На средней карте красовалась рука, сжимающая устремленный вверх меч, увенчанный короной с листьями. Наконец, на правой карте также оказалась женщина, то ли гладящая, то ли взнуздывающая льва...
   -- И что это значит? - Вера едва понимала восторг гадалки.
   -- Что? Неужели не ясно??? Тут же все очевидно! - недоумевала Майя.
   -- И что? - Вера сердилась на собственную безграмотность в картах Таро, но она действительно едва ли понимала смысл выпавшей комбинации.
   -- Ладно, поясню! - смилостивилась ворожея. - Вот это, - она почему-то начала с центральной карты, - "туз победы", символизирует силу, удачу, успех в тяжелом единоборстве, иногда - всемирную славу и известность. Вот эта дамочка в рогатом шлеме Исиды - зовется "жрицей" или "первосвященницей", - выражает мудрую советчицу, но в сочетании с тузом мечей - божественную помощницу, возможно, из иного, запредельного мира... А вот эта девица со львом называется "Сила"... Тут, я думаю, комментарии излишни, хотя надо уточнить, что в ней есть два аспекта - соблазнение и подчинение... Все бы ничего, но все вместе они образуют такую гремучую смесь, что и говорить страшно... А кто твой сын?
   -- Сережа-то? Студент философского факультета, в Москве учится, в МГУ, - с толикой гордости за единственного отпрыска поведала Вера.
   -- Философ, значит? М-да... Странно, - Майя призадумалась и, кажется, не на шутку. - А по картам выходит успех на военном поприще... А вот эти две девушки - его помощницы... Одна из них едва ли не богиня, а вторая... вторая тоже не рядовая... Да, ну и чудеса...
   Гадалка встала, достала сигарету и, закурив, пояснила:
   -- Сделаем небольшой перерыв, минут на десять - мне надо собрать энергию! А ты не куришь?
   -- Нет, но... раз уж ты закурила...
   Майя протянула ей пачку "Мальборо", любезно поднесла зажигалку - зажигать сигареты от магических свечей она, конечно, считала святотатством...
   Когда перекур успешно завершился, цыганка снова уселась за стол:
   -- Деньги принесла? - неожиданно спросила она.
   -- Да, конечно... А сколько надо? - поинтересовалась гостья.
   -- Двадцать! - Майя назвала только цифру.
   -- Двадцать тысяч? - переспросила Вера, удивившись малости затребованной суммы.
   -- Нет, двадцать долларов! Я рубли не беру! - пояснила Майя.
   -- Так мало? - снова удивилась богатая клиентка.
   -- Да, давай деньги и уходи! - в голосе Майи внезапно появилась неожиданная твердость.
   -- Как? А как же... - Вера терялась, не зная, как назвать то, за чем она приехала.
   -- Тебе лучше уйти, Верочка Сергеевна, и оставить всё как есть! - жестко ответила ворожея.
   -- Так ты отказываешь мне в помощи? - поспешила уточнить Вера.
   Майя лишь согласно кивнула головой...
   -- Но почему? - Вера не хотела успокоиться, не спешила остановиться.
   -- Отпусти его. Так будет лучше. Для всех! - советовала волховница.
   Ничего не сказав, Вера решила прибегнуть к последнему средству - выложила на стол деньги - тонкую пачечку стодолларовых купюр:
   -- Здесь три тысячи! Только помоги! Прошу тебя! - и неожиданно и для самой себя, и для Майи, бросилась на колени, обхватила слегка опешившую цыганку за талию, стала целовать ей руки...
   -- Я люблю его, люблю! Больше жизни люблю! Пусть он будет со мной! Оставь его мне! Помоги, помоги, прошу тебя! - упрашивала женщина, вмиг потерявшая большую часть и гордости, и достоинства.
   -- Если любишь - отпусти! - снова твердила цыганка. - Так будет лучше!
   -- Отпустить? К ней? - Вера подняла заплаканное лицо. - А я, что будет со мной? Мне же только сорок лет, а я буду внуков нянчить? Да я лучше умру! Умру, понимаешь! Прошу, помоги, сделай что-нибудь...
   И Майя сломалась... Она понимала, что едва ли серьезно рискует, ведь бумеранг за пробужденное зло вернется не к ней, а к этой дуре, не понимающей, что творит. А её наказание если и заденет, то лишь по касательной, самым краешком, не глубоко и не сильно... А вот такой гонорар ей едва ли кто предложит в ближайшее время! Она бросила взгляд на тонкую пачку зеленых купюр, бездвижно лежавшую на столе! Три тысячи - солидная сумма, особенно в эпоху галопирующей рублевой инфляции и непрерывного роста цен... Кватиру в Святогорске можно купить... А ей надо дом доводить до ума - отделочные работы начинать - семья-то большая, а жить в такой хибарке очень уж тесно...
   -- Хорошо! Говори, чего хочешь! Но только прямо, четко и ясно! - потребовала колдунья, отодвигая от себя прилипшую Веру
   -- Хочу, хочу... - вставая с колен, Вера медленно собиралась с мыслями, - хочу, чтобы она забыла его, чтобы он стал ей противен, а она - ему! Только и всего!
   -- Двойной любовный отворот!? - риторически спросила гадалка, и, не дожидаясь ответа, скептически помотав головой, продолжила: - Это не в моих силах и... никто не сделает... если только Он! - и ворожея возвела карие колдовские очи к небу, одновременно воздев указательный палец.
   -- Но почему? - удивилась Вера.
   -- Почему? Слишком сильно она его любит, и энергия её любви настолько сильна, что нет средств её разрушить!
   -- А он её? - всё допытывалась гостья то ли истины, то ли правды, уже забыв, что не только задавала этот вопрос в начале сеанса, но и получила на него четкий и ясный ответ.
   -- Он? - Майя в который раз вгляделась в фото генерала: - Пока нет, но он в пути, его любовь растет день ото дня и скоро, очень скоро он будет грезить о ней днём и ночью, не сможет без неё ни дня...
   -- Гад! - чуть не крича выпалила Вера. - И что же делать?
   -- Пока мы можем его остановить. Я сделаю отворот на него, и он про неё забудет! Достаточно? - спокойно предложила цыганка.
   -- И она станет ему отвратительна? - воскрешая на лице улыбку надежды, поспешила уточнить клиентка.
   -- Да, конечно... - подтвердила ворожея. - Приступим?
   Вера лишь согласно покачала головой...
   Майя положила фотографии влюбленных лицевой стороной вверх и, не спуская глаз с обоих портретов, начала громко и спешно что-то шептать на своем причудливом языке... Закончив читать заговор, волховница откуда-то из-под стола вытащила бумажку - точно такую, на какой обычно пишут записочки в наших храмах, - намалевала на ней размашистым почерком несколько слов, которые Вера, конечно же, не разглядела, затем положила на листок волоски жертвы - обнаруженные обманутой женой на сиденье их "Мерседеса", заботливо собранные и предусмотрительно взятые с собой, - быстро скомкала листок, подожгла от свечи и бросила прямо на лежащее справа зеркальце...
   Когда бумага догорела до тла, Майя, попутно измельчив пепел, аккуратно ссыпала его на другую такую же бумажку, медленно сложила листок сначала углами к центру, потом вдвое, и еще раз вдвое, и, наконец, протянула Вере получившийся сверток с пеплом:
   -- Ну вот, теперь сама мысль о ней будет вызывать у него тошноту!
   -- Когда начнет действовать? - поинтересовалась довольная женщина.
   -- Когда? - цыганка снова устремила взгляд глубоких карих очей вверх. - Подсыпешь этот пепел ему в питье - лучше, конечно, в вино, хотя можно и в кофе или чай. И как только он выпьет, то в течение суток его чувства изменятся в нужном нам направлении! Она станет ему отвратительна, её красота будет его бесить, голос - раздражать, запах - вызывать рвоту... Довольна?
   -- Да, конечно, - подтвердила Вера. - А если не подействует?
   -- У меня не бывает "если", - уверенно отрезала волховница. - Я знаю, что делаю и делаю только то, что знаю. Счастливо!
   Майя встала из-за стола, собираясь поскорее выпроводить щедрую гостью. Но Вера почему-то продолжала сидеть...
   -- Всё милая, сеанс закончен! - громко произнесла цыганка, всей жесткой интонацией указывая, что Вере пора убираться восвояси.
   -- Нет, не закончен! - резко сказала Вера, продолжая твердо сидеть на стуле.
   Их глаза встретились, и обе поняли, что одна другой стоит...
   -- Что еще? - с едва заметной долей волнения вопросила ворожея.
   -- Вот! - уверенным движением гостья выложила на центр стола всё ту же книгу и провела пальцем под черными буквами заглавия.
   -- Ты с ума сошла!!! - изумилась гадалка. - Зачем тебе это?
   -- На всякий случай, - Вера старалась говорить как можно более спокойно-равнодушно.
   -- Но ведь это грех, страшный грех! - воскликнула цыганка. - Это Ад! Вечный Ад!
   -- Я не верю в Ад! - не менее страстно откликнулась Вера.
   -- А в Бога? - взволнованно продолжала интересоваться гадалка.
   -- И в Бога тоже...
   -- Во что же ты веришь, Верочка Сергеевна?
   -- Я? - жена генерала ловко запустила руку в сумочку, вытащила из неё новую пачку зеленых ассигнаций, но вдвое более толстую, чем первая и, положив деньги на стол, прямо поверх книги, надменно добавила: - В это, в это я верю, милая Майя...
  
  
   Глава 33. Гуси-лебеди
  
   В эту ночь ему снилась не Ольга и не таинственная Гесиона-Анима, а сказка про гусей-лебедей... Он был маленьким мальчиком, сначала игравшим в саду... Потом налетел вихрь - это были, конечно, лебеди... Долго-долго летел он, сидя на спине необычно крупного самца и любуясь пейзажами родной земли... Потом начался лес, огромный, почти бескрайний... Именно такой он видел однажды в Карелии, из окна общежития в поселке Пиндуши, куда их, экскурсантов, поселили потому, что в медвежъегорской гостинице не было свободных мест из-за "слёта" ветеранов войны... А пиндушское общежитие стояло на высоком холму и с пятого этажа здания открывался именно такой вид на бесконечный лес... Но внезапно лес как бы расступился - и посреди чащи показалась сначала узкая, а затем все сильнее раздающаяся вширь полоса реки... Наконец, и она осталась позади... Лебеди, сделав разворот, стали спускаться вниз и очень быстро оказались на полянке перед избушкой... Правда, у той не было куриных лап... Но Сергей все равно понял, что это жилище Бабы-Яги... И действительно скоро показалась уродливая старуха, схватила его за руку, потащила в хату... Затем начались долгие минуты ожидания... Ожидания то ли смерти в жерле горящей, пышащей жаром печи, то ли спасительного прибытия Аленушки... И вдруг на полянку перед домом Яги из лесной чащи плавной рысцой выскользнул прекрасный белоснежный конь с блестящим рогом, торчащим из самого центра лба! Единорог! Настоящий! Сергей вскочил и стал колотить в дверь, которая, конечно, была заперта... Вдруг раздался шум разбивающегося стекла, и в оконный проем протиснулась лошадиная морда... Сергей бросился к ней, обнял конягу, но так, чтобы не порезаться о блестящий рог, и спустя мгновение... услышал телефонный звонок...
   -- Блин, как не во время! - злился он, но все же подбежал к телефону.
   В ответ - только короткие гудки...
   Взглянул на часы - шесть утра... Еще можно соснуть целый час, а может и полтора... Но вместо этого...
   Конечно, сказка была ему известна с самых ранних дней незапамятного детства - родители почему-то усиленно пичкали его неокрепшую душу именно этой историей. Это ему стало теперь совершенно ясно хотя бы потому, что он с легкостью припомнил из далекого беззаботного своего детства три разных издания, одно краше и дороже другого, этой простенькой и ясной истории двух незадачливых ребятишек. Но сегодня вся ясность и простота улетучились во мгновение ока, уступив место тревожной задумчивости.
   Снова он стал прокручивать в голове знакомый сюжет, и чем больше это делал, тем больше странностей находил... Странным показалось прежде всего то, что на поиски братца отправляется девушка - по определению хрупкое, юное, недальновидное создание лет 15-ти или еще моложе... И не куда-нибудь идет, а в царство Нави, к страшной и ужасной Бабе-Яге... Даже во всей богатейшей античной мифологии он не мог припомнить аналогичного казуса. Там в Аид отправлялись сплошь почти одни мужчины, да какие! - Орфей, Геракл, Дионис... Нет-нет, пожалуй, было исключение, одно-единственное, и звали ее, кажется, Алкестидой или... Но она была зрелой женщиной и спасала не брата, а горячо любимого мужа...
   Другая странность сказания про Аленушку заключалась в характере испытаний, выпавших на ее девическую долю... Нет ни драконов, ни чудовищ, ни непроходимых лесов, ни огненных потоков, а надо лишь съесть пирожок с яблоком, да выпить водицы из речки... Это даже не испытания, а так, легкая и приятная прогулка... Казалось, такие посильные испытания были специально придуманы для слабой, хрупкой и невинной девушки. Невинной!? Вот оно что! Конечно-конечно, ведь невинность и есть главное богатство девушки, и именно ее все и всегда хотят отнять. Путешествующей по враждебному первобытному миру маленькой девушке куда сложнее сохранить целомудрие, чем одолеть драконов и чудищ! Значит, все эти пирожки, яблоки - только аллегория полового акта. И ее странный отказ от этих даровых угощений теперь становится понятным. Пирожок понятно на что похож, яблоко - символ грехопадения, а молочная река - не льется ли она прямиком из чьего-то могучего пениса... А уж потом, когда она спасла братца, когда подарила ему свою девственность, Аленушка уже смогла сполна расплатиться с теми, кто ей помогал скрываться от жестоких птиц...
   А братец, похоже, тоже хранил невинность - не хотел лезть в "чрево" печки Бабы-Яги... Да, печка - универсальный, биполярный символ. Это и женское впускающее лоно, дарующее жизнь, обогревающее теплом, и в то же время - мужская "труба", выпускающая на свободу дым, золу, пепел, оплодотворяющие землю...
   Блин! Я же совсем забыл о единороге... Где же, где же про него прочитать?
   Сергей вскочил с постели и кинулся к книжным полкам: нервно разбрасывал он по полу книги первого ряда, стараясь проникнуть ко второму, где, как ему казалось, есть то, что ему надобно... Но всё попадалось не то, да не то... Неужели придется после работы ехать в "публичку"? Но в каких книгах искать - совершенно пока не ясно... И все же старался Сергей не напрасно... Случайно (случайно ли?) упавшая на пол "Энциклопедия по искусству" открылась на 314-й странице (опять это число 14!)... И когда раздосадованный он уже закрыл её и стал впихивать на прежнее место на полке, вдруг одно из дальних его "Я" очнулось и сказало: "Стоп-стоп-стоп!". Но что же это было? Точно, что-то очень знакомое и очень важное... Пришлось выпихивать книгу обратно и искать заветную страницу... Ну-ка, ну-ка, кажется это она... Точно! Боги, боги мои!!! Лицо его онемело в невыразимом очумелом восторге... Перед его глазами, близко-близко, предстала она, Ольга... Она улыбалась, улыбалась нежно и вместе с тем лукаво, именно так, как она это делала с могильной плиты... А всё стройное, грациозное тело девушки было увито зарослями цветущей земляники - словно эти цветы сорвали с могилы Ольги, сплели из них кружевное платье и подарили ее близняшке из энциклопедии...
  
  
   Глава 34. Флора
  
   Недельный отпуск Кострова-младшего медленно, но верно катился к концу. Занятий, пусть и не частых, никто отменять не собирался: траур трауром, а жизнь должна идти своим чередом, как и учебный процесс - органичная часть этой, по большому счету, малоосмысленной жизни. Потому ровно в 9.00 Сергей уже расхаживал перед сотней полусонных курсантов и пичкал их "бредятиной" о духовной жизни общества. Но и во всяком бреде, конечно, можно найти полезное и интересное! А потому Костров всегда по мере сил старался раскрасить сухие марксоидные темы оживляющими примерами из нашей жизни, как прошлой, совковой, так и нынешней, буржуазной, стремился объяснить, что такое капитализм с "российской пастью" (потому что лица у него нет и быть не может - так он искренне верил), куда нас ведет милый и всегда улыбчивый "дедушка Ельцин" (если он вообще способен куда-то вести)...
   Но сегодня ему не хотелось пропаганды, и он решил рассказать о важности духовной жизни для человека, о том, что только одна духовность как "нравственно ориентированные воля и разум, религиозное и эстетическое чувства" способна вывести из тупика наше истерзанное реформами Отечество, что только наличие духовности отличает человека от животных, следовательно, её забвение - это забвение человечности. И пусть в программе значится "Общественное сознание и его формы", но он, Сергей Костров, отныне будет реализовывать свою программу - программу живой, т.е. жизненной философии, полезной и нужной для повседневного существования каждого мыслящего существа.
   Как всегда лекция пролетела быстро, многое осталось недосказанным, неразвернутым (о, как его временами бесила черепашья медлительность, с которой курсанты пишут конспекты!)... Ну, и ладно, пусть так, лучше меньше, да лучше, и вообще - хорошего понемножку... Пора и делом заняться...
   На кафедре на него глядели с едва скрываемым недоумением, а "старший друг и наставник" Филиппыч прямо и без обиняков спросил:
   -- Сереж, слушай, а что вчера-то, а? Мы тебя ждали, звонили, даже машину за тобой посылали, но так и не нашли...
   -- А что вчера? - натурально удивился Сергей.
   -- Ну, как же, девятый день... Руководство устраивало поминки, а тебя не было...
   -- Девятый? Разве? А я... я забыл... - неумело пытался оправдаться Сергей. - Тут такое происходит... Даже и не знаю, как рассказать... Слушайте, Филипп Филиппович, поехали ко мне, а? Ну, не сейчас, а вечером. Возьми Осинина и приезжайте часикам... Нет, лучше я за вами приеду часам эдак к трем... Нормально?
   -- Да ты не суетись... Я гляжу, ты куда-то торопишься. Если не секрет, то куда?
   -- Не секрет. В "публичку" надо смотаться - хочу поискать информацию про... про единорога, - наконец выдохнул Костров.
   -- А зачем тебе?
   -- Надо, Филиппыч, надо! Очень-очень надо!
   -- Ну, если надо, да еще и очень... Знаешь, кажется я могу тебе помочь, - и 55-летний доцент характерным жестом погладил подбородок, собираясь так с мыслями и в то же время что-то припоминая. - Вроде бы у меня была одна такая книжица... Да, точно есть... Названия, правда, не помню, кажется, кто-то из школы Анналов написал - то ли Бродель, то ли Ле Гофф, но точно помню, что там была картинка с твоим единорогом - ее моя внучка раскрашивала.
   -- Так поехали, у тебя же нет занятий! - обрадовался Сергей.
   -- Что за спешка, дружище? - недоумевал седовласый доцент.
   -- Времени мало, Филиппыч, очень мало! Надо до 21 июня успеть, все узнать, все понять...
   -- М-да, две недели осталось, даже меньше... А что будет 21 июня-то?
   -- Как что! - горячился Сергей. - Самая короткая ночь будет!
   -- И...? - не переставал удивляться "старший друг и наставник".
   -- Только ты не смейся, Филлипыч. Я на полном серьезе.
   -- Ну, говори же... Не тяни.
   Костров набрал побольше воздуха в легкие (да и в бронхи, похоже, тоже) и на одном дыхании, но медленно-вкрадчиво торжественно произнес:
   -- В ночь с 21 на 22 июня откроются Звездные врата, откроются только на одну ночь, и мне надо будет, оседлав Единорога, попасть на нем в Иномирье, но сначала необходимо преодолеть Реку Плача, затем разбить Хрустальный Купол, и найти... - тут Сергей немного призадумался, но именно немного, и продолжил: - и найти кроваво-красный цветок папоротника, а может и не папоротника...
   -- А может и не цветок... - подхватил Филлипыч, едва сдерживая саркастическую усмешку.
   -- Да, может и не цветок вовсе, а... философский камень, а может и... сам Святой Грааль, - величаво-грустно закончил юноша.
   -- Лучше бы ты Василису Прекрасную себе нашел в этом Иномирье, а то я смотрю, девушки у тебя все нет, верно?
   -- Да нет, девушек хватает, только вот есть ли среди них та...
   -- Единственная, что сможет стать и музой, и женой, - поддержал коллегу пожилой доцент.
   -- Вот-вот, - согласился Сергей, желая перевести разговор на иную, более приземленную тему, но вопреки этому, опомнившись, добавил: - Теперь вы решите, что у меня крыша потекла после смерти родителей!
   -- Да, твой сюжет достоин Гоффмана и Булгакова вместе взятых... Что случилось-то?
   -- Ой, - покачал головой Сергей, - лучше и не рассказывать - все равно никто не поверит, - и скептически поморщился, отводя взор.
   -- А ты расскажи так, чтобы поверили! - убеждал старый любомудр молодого.
   -- В последние дни я такого насмотрелся и наслушался... Нет, - сопротивлялся Сергей, - лучше как-нибудь потом... Я, пожалуй, все же в лайбрари убуду, а к трем часам подъеду и мы устроим мужской междусобойчик, у меня дома...
   -- Да, интересно посмотреть, как ты живешь...
   -- Как живу... Обычно... - скромничал генеральский сын.
   -- Слушай, а зачем тебе ехать! - новым, много более резвым тоном заговорил Филиппыч. - Я так понял, тебе про единорога надо узнать, так ты спроси Валентину - у нее скоро пара закончится.
   -- Ты думаешь, она знает? - засомневался Сергей.
   -- А то! Она же историк и, если мне не изменяет память, писала диплом у самого Арона Гуревича.
   -- Да?! - радостно то ли вопрошал, то ли восклицал Костров. - Я и не знал. Кстати, в универе я слушал его спецкурс по средневековой культуре, но насколько помню, про единорогов там не было ни словечка.
   -- Знает-знает, не сомневайся, - убеждал Сергея доцент, - она же - лучший медиевист в городе. А пока пойдем курнем...
   -- Пошли, Филиппыч. Давно пора! - покорно согласился новоявленный искатель единорогов.
   Валентина, действительно, знала, но немного, однако это немногое было главным. Конечно, Единорог - странное животное, свирепое, лютое, безжалостное и вместе с тем нежное, доброе, покорное... Воплощает силу и чистоту, мощь и легкость... В христианстве одновременно символизирует Христа и Богоматерь... Будто в нем сливаются мировые противоположности, Инь и Янь, женское и мужское, недаром его рог - это скрученные в спираль, слившиеся друг с другом два изначально разных рога... Рог его волшебен, способен излечивать не только разнообразные хвори, но и обращать отравленную воду в целебную... Но главное - приручить его может только истая дева, настоящая девственница, которой он покорно кладет голову на колени, мало того, даже истово ищет эту девственницу... Зачем ему ее искать?
   Ответить на этот вопрос Валентина не могла... Вновь напрашивалось банальное фрейдистское объяснение: ясно зачем ему девственница, если на морде такой огромный набалдашник... Но эта гипотеза Сергею не нравилась, была в ней какая-то низменная фальшь, чтобы он мог с ней согласиться... Нет, не для секса он ее ищет... Но, в свою очередь, зачем девственнице приручать Единорога? Ведь не затем же, чтобы отвести на живодерню, где с него спустят шкуру, отпилят целебный рог... Также Валентина не слыхала, чтобы рог этого животного мог быть алмазным... М-да, тупик, очередной тупик...
   К счастью, Сергей, кажется, понял хотя бы одну вещь - отправиться в Междумирье должен не он, а непорочная девушка, истинная девственница. Недаром, он так много думал о Костроме, о ее "дублерше" Аленушке, которая тоже посетила царство Нави, сохранив в опасном путешествии свою честь и телесную чистоту. Но где же найти эту Аленушку? Есть ли среди его подруг и знакомых такая? Сразу вспомнилась Света, а потом и жестокосердная, алчная Ариадна-Елена... Случайно ли ее так зовут? И может все наоборот - как порой бывает в сказках: Лена и есть его спасительница, а Света, напротив, губительница? Нет, на девственницу ни та, ни другая не тянет. Одна больше года замужем, да и ее забавы в госпитале... А сестрица... Нет, не похожа она на девственницу, хотя он ведь не проверял... Может, именно поэтому она ему и не дала - пронзила мозг Сергея очередная догадка... Значит, Ариадна... Неужели? Мозг Сергея заработал на предельных оборотах... Так-так, все сходится и не сходится... Если девственница, то сразу становится ясным, почему не дала - знает о своей миссии и хранит себя... Но по поведению стерва еще та, а девственница должна быть, конечно же, скромна, застенчива... Но... Неужели? Может, именно такой и должна быть девственница, которая сможет пройти эти испытания, одним словом, девственница-амазонка, целомудренная воительница как Диана-охотница, как отважная Артемида... Но если это так, то как понять, что это именно она, Ариадна? И явится ли она вновь, а если явится, то в каком качестве, когда и с какими целями? Может, самому её стоит поискать? Или все же не стоит??? Вопросы, вопросы, а где ответы, где? Ау? Нет, не слышно их, совсем не слышно... и не видно...
   Чем больше он анализировал поведение Ариадны-Елены, тем сильнее убеждался, что это именно она, та, что отправится в царство Нави, в загадочное Иномирье... И ее таинственное появление, и голубая аура, и божественный аромат, и обещание, что через месяц "все возможно"... Да, во время второго визита, похожего скорее на ужасный наезд, она вела себя нагло, цинично и жестоко, но, возможно, это лишь испытание, лишь проверка??? И утром 22 июня, как это часто бывает в сказках, ужасная ведьма превратится в добропорядочную девушку, лягушка станет Василисой Прекрасной, чудовище - прекрасным принцем... ну, лучше принцессой, конечно. Чары, наложенные злой колдуньей, спадут, слетят, как пожухшие осенние листья, и тогда... тогда он обретет и любовь, и счастье, и Елена из губительницы превратится в его жену, любимую и единственную... Или же когда окаянная ночь испытаний пройдет, она, как сказочная Аленушка, отдав свою чистоту неведомому Иному (о том, кто или что это за Иное, Сергею думать не хотелось... пока не хотелось), отдаст ему себя... в благодарность за радушие и гостеприимство... и не на одну ночь, но и навсегда... Что ж, быть первопроходцем не обязательно, главное - быть законным супругом и наслаждаться красотой каждый день... Как же он запамятовал, ведь он уже де-юре ее муж, осталось только де-юре превратить в де-факто...
   Далее Сергей стал настойчиво убеждать себя, что Елена, конечно же, красивее, чем Светлана, ну, может не красивее, но не менее обаятельна и притягательна, чем юная медсестра... И разве важно, что они двоюородные брат и сестра? Пусть официальная генетика утверждает, что потомство от таких браков с довольно высокой степенью вероятностью рождается больным, ну и что? Вон, в Средней Азии двоюродные женятся сплошь и рядом, и не только двоюродные, но даже дяди на племянницах, и ничего, никто не вырождается, напротив, плодятся много лучше, чем россияне... А если учесть, что их отцы не совсем родные, лишь сводные... Так-так, посчитаем, сколько у нас с ней общих генов... Так, общий дед дает 25 процентов, а родство бабушек еще 12,5, итого 37,5, но это на уровне отцов, а вот у нас... Надо это число разделить на 4 и получим 9,375... А у истинных двоюродных этот процент составляет 12,5... Да, не велика разница, пустячок, но все же приятно...
   Благоухающая, сияющая, соблазнительная Ариадна, приплывшая с таинственного острова, а потом нежданно-негаданно заявившаяся к нему в квартиру, с каждой минутой нравилась ему все больше... И все меньше он верил в то, что именно она - та прекрасная дева, что его погубит! Если бы хотела погубить, то стала бы так рано раскрывать карты? Нет, конечно, не стала бы... Но тут он вспомнил про Харитона, про Аниму-Гесиону, про загадачную девушку в отравленном саду Сологуба... Может, именно Гесиона, кажущаяся спасительницей, и погубит его? Кто же кто, в конце-то концов? Светлана, Елена, Гесиона, Ольга???
   И почему же именно он избран к какой-то великой и пока неведомой миссии? Почему именно ему Харитон показал проход в царство Нави? Зачем Анима-Гесиона так детально ему же растолковывала о пути в Иномирье? Помогала или, напротив, заманивала? И этот Астров со своим кроваво-красным Граалем-Папоротником... Что скрывается за этим символом, что нужно найти в царстве Нави, кого должна спасти Аленушка-Кострома, то есть его сестрица Ариадна или Ольга-Гесиона? Братца Иванушку? Но разве меня надо спасать? От кого? От Светланы или от иных, более могущественных сил? Или всё же целью миссии Аленушки является красный цветок, дающий полноту ведения?
   Наконец, какова его роль в этом странном спектакле, разыгрываемом неизвестно кем и зачем? Какова все-таки его миссия? Что он должен сделать? Найти Единорога, а может... может просто по рецепту Харитона открыть для Ариадны путь в Иномирье? Но отчего самому Харитону это не сделать? Что, что хотят от него высшие силы??? На это ответа не было, была лишь уверенность, что высшие силы есть и хотят они чего-то важного именно от него, молодого философа с сентиментальной женственной душой...
   -- Саш, ты не поможешь мне отксерить пару страничек из этой книжицы? - услышал он из-за спины выводящий из задумчивой озабоченности голос Филиппыча.
   -- Да нет проблем. Пойдемте... - как всегда согласился безотказный Костров-младший.
   Здесь следует отметить, что ксероксы в ту пору водились далеко не в каждом учреждении, а в летном училище таких диковинных забугорных "зверьков" было всего-то штук пять... И один из них еще пол-года назад поступил в коллективное пользование кафедры гуманитарных наук... Почему осчастливлена была именно эта кафедра, думаю, объяснять не стоит... А стоит лишь отметить, что с энтим ксероксом на "ты" был только Костров, и хранился сей заморский агрегат в кабинете начальника кафедры, полковника Липянина.
   Господи, и кто надоумил Филиппыча вспомнить о ксероксе именно сейчас! Но, видимо, этот кто-то все же существовал, поскольку результатом воспоминания стал визит наших коллег-друзей в кабинет Липянина, а итогом этого визита оказались не только отксеренные странички, но и ... случайный взгляд (не много ли вообще случайных случайностей случилось в последнее время?), брошенный Сергеем на книжный шкаф... Боттичелли... Боттичелли? Боттичелли!!! И что? Что же?... Они уже вышли с Филиппычем из кабинета начальника, уже давно шли по коридору обратно на кафедру, уже почти дошли до нее, уже Филиппыч открыл дверь, как вдруг Сергей всё вспомнил! Ну, конечно, как же он мог забыть!!! Как он мог забыть про Ольгу и про её неожиданное, странное, загадочное...
   Сергей стремглав бросился назад, потом снова к кафедре, когда понял, что ключи остались у Филиппыча, а затем опять к апартаментам начальника, к вожделенной полке за стеклянными дверьми книжного шкафа... И вот в его дрожащих, алчущих правды руках уже шелестит бумага столь нужной книги... Вот и он, портрет... Блин, и не оторвешься от этого взгляда, от этих прилипчивых нежных игривых глаз... Костров не просто вглядывался в лицо девушки, он пил, пусть только глазами, а не губами и ртом, но именно пил, вливал, всасывал в себя её двойственную красоту, и длилось это до тех пор, пока он, наконец, не насытился, не понял, не решил для себя, что же значит это лицо, эта улыбка, этот взгляд...
   Но всё-таки надо было удостовериться в правильности собственного понимания, а потому Сергей принялся искать, что же думает автор книги о личике этой всемирно известной блондинки с волосами пшенично-золотистого цвета... Так-так... "Умное, смелое...". Пожалуй, но не в этом суть... "Таинственно длинный, "русалочий" разрез глаз придает взору богини нечто неуловимо ускользающее и одновременно пристально всевидящее"... Неуловимо ускользающее? Пристально всевидящее?... Верно, конечно, но... Но главное в ином... "Скептичная и нежная... Привкус горечи в блеске ее радости..." Горечь? Сомневаюсь, скорее затаенная грусть, очень глубоко затаенная, спрятанная на самом донце бездонной души... "Образ женственной юности, мыслящей не по годам..." Ну, да, в мудрости ей не откажешь - это бесспорно... И все??? Это все, что автор смог нацедить о ее загадочном лице??? А главного так и не понял, не увидел... Придется самому... Что же всё-таки главное? Что же? Нет, не могу дать этому имени... понимаю, чувствую, а подходящего слова не нахожу... Блин, что же это такое! Надо расслабиться, а потом снова свежим взглядом...
   Опять пошли на прокур... Вернулись... И тут Сергея осенило...
   -- Филиппыч, слушай, посмотри-ка на этот портрет и скажи мне, каким одним словом можно описать этот взгляд?
   -- Одним словом... - "старший друг" вгляделся в изображение, потом перевел глаза куда-то на потолок, затем снова на портрет, и, наконец, вынес вердикт: - Одним словом, говоришь? Пожалуй, пожалуй я выбрал бы "ожидание" или даже "предвкушение"... Видишь, как рот приоткрыт? Она словно ждет... Такие гобелены ведь вешали в спальнях сеньоров, поэтому она в сущности говорит: "Иди ко мне, любимый! Возьми меня! Я так долго тебя ждала, так тебе рада, так тебя люблю!"
   Костров выхватил книгу с портретом, чтобы снова впиться в него глазами:
   -- Точно! Ты прав, прав на все сто, Филиппыч! - радостно заголосил Сергей. - Спасибо тебе, спасибо, мон ами!!! Если бы ты знал, как ты мне помог! Теперь все прояснилось!
   -- Да что прояснилось-то? - резонно вопрошал седовласый доцент.
   -- Как что? Ты же сам сказал: она ждет, она зовет меня!
   -- Да кто она? Эта девица с картины? Причем здесь эта девушка и ты? - допытывался правды Филиппыч.
   -- Да нет, не эта, а та, другая, Ольга, ее близняшка.
   -- Какая Ольга?
   -- Ольга Кравцова. Я тебя с ней познакомлю! Ты увидишь и все поймешь. Давай прямо сегодня к ней поедем.
   -- Так она живет в нашем городе? - поинтересовался Филиппыч.
   -- Ну, разумеется... Я вчера с ней познакомился...
   -- Где познакомился?
   -- Конечно, на кладбище. Когда навещал родителей... Она прямо с ними рядом... живет, - несколько смущенно и потерянно добавил последнее слово Сергей.
   -- Так она умерла? - в очередной раз удивился доцент.
   -- К сожалению... - чуть не плача выдавливал из себя слова Сергей.
   -- И давно?
   -- Несколько лет назад...
   -- И ты уже ей очарован?
   -- Знаешь, - Костров глядел прямо в глаза своему старшему другу, - мне кажется, что я её уже люблю... и ещё кажется, что люблю давно...
   -- Только этого тебе не хватало - влюбиться в умершую! - горестно посетовал Филиппыч. - Зачем? Ведь вокруг столько живых, молодых, здоровых, красивых!!!
   -- Да, конечно! И в реале есть прекрасные девушки! - Сергей снова вспомнил об Ариадне и Свете. - И их можно любить, но Ольга... Ей нужна моя помощь... Кажется, она и есть моя Анима... И мне кажется, что я могу ее спасти, понимаешь, Филиппыч?
   -- В смысле?
   -- Ты же знаешь, я поклонник Шестова, а он учит, что невозможное возможно, стоит только захотеть, захотеть по-настоящему, по-настоящему поверить...
   -- Во что поверить? - устало и вместе с тем иронично-скептически переспросил доцент.
   -- Как во что? Конечно же, в воскрешение... - и на лице Сергея зажглась умиротворенно-предвкушающая улыбка - именно такая, какая нередко и по долгу гостит на причудливых мордочках сумасшедших...
  
  
   Глава 35. Расплата
  
   Покинув хибарку цыганки, оставив той почти все взятые с собой деньги - одна часть из которых была накоплена самостоятельно за время жизни в Германии, а другая - нагло украдена из "заначки" мужа, - Вера резво побежала вдоль улицы. Резвость ее была вызвана не только радостью от выполненного долга, но в не меньшей степени обуславливалась огромной темной тучей, нависшей над угрюмой деревенькой. До переулка, где ее ждало такси, оставалось метров двести - Вера предусмотрительно решила оставить машину подальше от дома колдуньи, чтобы водитель не знал цели ее истинного визита.
   Когда первые сочные и редкие капли стали мягко укладываться на дорогу, разбрасывая в стороны микроскопические кусочки пыли, Вера ускорила шаг, перейдя в конце концов на легкий бег... Вот и конец улицы, вот и... Вера остановилась на том самом месте на краю дороги, где полтора часа назад припарковалась желтая "Волга", в которой она прибыла на "операцию"... Но теперь оно, это место, было девственно пустым, лишь едва проглядывали следы шин на обочине... Вера Сергеевна огляделась, обернувшись вокруг своей оси три раза подряд, но нигде не наблюдалось ни единого автомобиля... Дождь меж тем закончил прелюдию и перешел к исполнению главной партии... А у нее, конечно же, не оказалось даже зонтика... "Куда, куда же он делся, этот козел! - то ли проклинала, то ли гневно вопрошала она исчезнувшего водителя. - Как? Как он мог уехать? Куда? Зачем? Ведь обещал... Воистину, все мужики сво..."
   Возвращаться в жилище гадалки Вере совсем не хотелось, а проситься к кому-то на постой... Нет, не стоит, мало ли что... Неподалеку загромыхал товарный поезд... Значит, рядом станция... Прикрывая сумочкой голову, тщетно стараясь уберечь от разгрома только утром сделанную модную прическу, Вера поскакала в сторону железной дороги...
   Целых полчаса ждала Вера электричку, укрывшись под раскидисто-густой кроной одинокого клёна - на полустанке не оказалось ни кассы, ни зала ожидания... Разумеется, она вымокла до нитки - платье можно и нужно было отжимать, но несмотря на окружающую безлюдность, Вера на это не решилась... Так и поехала "мокрой курицей" в родной Святогорск.
   Только сейчас, в электричке, она раскрыла книгу Тончо Жечева, раскрыла скорее от скуки, чем из интереса, раскрыла и стала читать... Стала читать без особого энтузиазма, просто хотела убить время, отвлечься от сумеречных мыслей, а заодно и узнать, что же это за лебедь и какой смертью он умер. Но неожиданно для себя увлеклась и за час синтетического чтения проглотила всю книжицу. Да, теперь она знала, что же это за лебедь и какой смертью он умер, но легче от этого ей не стало, скорее наоборот...
   Доехав до вокзала, Вера Сергеевна взяла такси и вскоре уже отогревалась в тепле служебной квартиры. Наполнила ванну, выпила кофе, сдобренное обильной дозой коньяка, потом долго нежилась в горячей воде... Но несмотря на предпринятые меры, Вера заболела - целую неделю кашляла, чихала, сопливила, перманентно борясь с температурой и головной болью то таблетками, то народными средствами... Конечно, болезнь не помешала ей подсыпать магическое "снадобье" в питьё мужа - она это сделала сразу же, как Иван вернулся из командировки, и сделала весьма ловко, так что муж не заподозрил ровным счетом ничего...
   Но злоключения Веры Сергеевны не ограничились болезнью... Стоило ей выйти на улицу, в магазин, как тут же она поскользнулась, поскользнулась прямо на сухом асфальте и настолько неловко упала, что сломала шейку бедра... Она не решилась рассказать мужу, что перед тем, как упасть, ей почудилось, что на короткий миг тротуар перед ней вдруг заблестел так, будто тонкая пленка льда укрыла его, и как только она вступила на неё, то ноги резко поехали в разные стороны... Когда же, превозмогая боль, привстала, то никакого льда, никакой блестящей поверхности не обнаружила... И в тот самый миг, когда ее тело пронзила острая боль, она не только поняла, что сломала кость, но и причину своих бед...
   Её поместили в отдельную палату-люкс - единственную в святогорском госпитале... Шесть недель она там куковала, лежа на вытяжке... За это время просмотрела чуть ли не все фильмы, созданные за последние годы как у нас, так и в Голливуде, - муж заботливо привез ей и телевизор, и видеомагнитофон... Но на душе у нее не было ни радости, ни довольства...
   Выйдя из больницы, стала заново учиться ходить - сначала с костылем, потом с палочкой... И как только поняла, что ходить она уже худо-бедно может, Вера тут же отправилась в Черное... Всю недолгую дорогую до обиталища колдуньи она думала, что скажет той... Думала, но не находила... Наверное, ей надо было просто взглянуть в глаза цыганки, просто взглянуть...
   Вот и знакомая улица, вот и... Вера выскочила из автомобиля как ошпаренная, на мгновение забыв о недавно полученной травме... Дома под номером 66 не было! Нет, не то чтобы совсем, но... но на его месте чернело пепелище - жилище волховицы сгорело дотла и, судя по тому, что кое-где уже среди головешек начала прорастать трава, сгорело давно - не меньше месяца назад...
   "Что ж, значит не я одна наказана! - злорадно улыбнувшись, подумала про себя Вера. - А эта сука по-прежнему жива, наверное, через месяц разродится! Ну, и по делом ей - пусть будет матерью-одиночкой, певичка сраная... Если родит, конечно, всё-таки Майя обещала и... И пусть её Ванечка теперь реже стал бывать в командировках, пусть потускнел, похудел, но ничего, это пройдет и все нормализуется. Главное, что он теперь останется с ней, навсегда, навеки, до гробовой доски! Ну, а нога, нога заживет, и через месяц-другой она снова будет ходить нормально... Но что же тут произошло? Что стало с Майей?"
   Завершив недолгое ковыляние по территории пожарища, Вера с удивлением обнаружила, что и новый кирпичный коттедж серьезно пострадал от огня - на почерневших стенах зияли протянувшиеся сверху вниз трещины, а кое-где оплавился даже кирпич... Что же тут произошло, если даже камень так серьезно пострадал?
   -- Здравствуйте, вы не скажете, что тут случилось и где теперь Майя, цыганка? - с таким вопросом Вера обратилась к пятидесятилетнему мужчине, открывшему ей дверь в ближайшем к пожарищу доме.
   -- Разве не видно, девушка? - услышала она в ответ. - Пожар был...
   -- А когда, почему? - допытывалась Вера.
   -- Да месяца полтора назад или чуть поменьше, - припоминал мужчина, - ночью было дело... А почему? Кто же его знает... Вы у пожарных спросите - им виднее...
   -- А Майя, что стало с ней?
   -- С цыганкой-то? - мужчина ехидно усмехнулся. - Так ей и надо, этой чертовке! Убралась отсюда... До утра причитала вместе с дитями своими, кажись, всё имущество ихнее там и сгорело... Хорошо, что никто не помер... Ну, а потом уехала... Собрала манатки и укатила на уазике...
   -- Куда укатила? - продолжала допрос Вера.
   -- А я знаю? Она мне не докладывалась... Наверное, к своим убралась, они же все между собой родня... Ищи теперь ветра в поле... А на кой она вам? Приворожить что ль кого надо?
   -- Да так... - неопределенно промолвила Вера и пошла к автомобилю...
   -- В город? - осмедомился таксист.
   -- Да, в город... - вяло согласилась пассажирка.
   -- Домой? - уточнил водитель.
   -- Домой?... Нет, в церковь... В храм...
   -- В какой именно, дамочка? У нас их два...
   -- В тот, что самый большой. Названия я не знаю, - призналась удрученная женщина.
   -- Ну, значит, во Всехсвятскую церковь, та, что возле рынка, знаете?
   -- Конечно, знаю. Такая вся красная... - подтвердила Вера.
   -- Ну, да, там раньше был краеведческий музей, а год назад снова стал храм...
   -- Ну, поехали, милок, поехали! - скомандовала Вера и ушла в себя...
  
   С тех пор Вера стала бывать в церкви каждую неделю, если не считать праздничные дни. Обычно она приезжала по субботам, ко всенощной, и всегда - на общественном транспорте: ей казалось, что к Богу нельзя ехать в комфорте автомобиля. О ком и о чём она молилась, Вера Сергеевна не распространялась, но проводила перед иконами каждый вечер не меньше часа, всегда ставила свечки, покупала церковную литературу и всякий раз жертвовала деньги на церковные нужды, опуская по нескольку купюр в баночку для пожертвований... Но вот заставить себя исповедаться или причаститься Вера не могла, к тому же она была некрещеной, ведь ее родители были правильными советскими людьми, членами партии, значит, атеистами...
   Может быть, жена генерала так и не нашла бы в себе сил на совершение таинства вступления в церковь, если бы однажды... В тот вечер она была дома одна. Сын уехал на две недели на турбазу в горы, а муж был в очередной командировке, на этот раз в Москве, где проходил трёхдневный методический сбор начальников военных училищ... Самолет должен был прилететь в десять вечера, а Вера всё приготовила уже заранее - и салат-оливье, и свиные отбивные, и картофель-фри, и заливную рыбу, не говоря о традиционной рюмочке водки "Абсолют"... Часы показывали только девять вечера, на улице все еще было светло, завтра начнется последний месяц этого непростого для неё лета... И вдруг она вспомнила нечто важное... Схватила ключи, выбежала из квартиры - Вера Сергеевна уже почти не хромала и больше недели ходила без палочки...
   Ну, конечно, она забыла про газеты, про любимую "Вечерку" мужа, которую приносили аккурат к семи-восьми вечера... А она не прикасалась к почтовому ящику целых три дня!...
   Стараясь скоротать время, Вера раскрыла сегодняшнюю газету... Пробежала глазами стандартные заголовки: "Мэрия или исполком?", "Кто остановит цены?", "Шахтеры требуют справедливости"... Она уже собиралась закрыть газету, но какой-то внутренний голос ей приказал: "Загляни на 4-ю страницу..." Её глаза тут же уткнулись в колонку с правой стороны, на вершине которой серым квадратом пламенел знакомый портрет, а внизу...
   Глава 36. Смерть лебедя
  
   Роды начались внезапно, впрочем, так бывает, наверное, всегда... Начались раньше срока почти на две недели, что тоже нередко... Начались накануне ночи, в самой сердцевине сумерек... Вообщем, ничего необычного... Прежде всего Ольга вместе с сестрой быстренько собрала необходимые вещи - медицинские документы, паспорт, халат, тапочки, пару белья, зубную щетку, пасту, расческу и много других мелких мелочей, которые, как она полагала, должны пригодиться ей в роддоме... В роддом решили ехать на такси - так комфортнее... А пока ждали машину, решили посидеть на дорожку на кухне...
   -- Как ты думаешь, позвонить ему? - грустно спросила Ольга.
   -- Ему? Не знаю... - смешалась Ася, не ожидавшая что сейчас речь зайдет об этом. - Ты его любишь?
   -- Да, очень! - подтвердила Ольга.
   -- Но ведь он больше не хочет видеть тебя?
   -- Да, он так и сказал: "Прошу, больше не звони мне!"
   -- И с тех пор ты ни разу не звонила?
   -- Да, конечно, ведь я люблю его и всё ему прощаю, даже отвержение... Но сегодня особый день, ведь это и его ребенок... Ладно я, но Сашенька...
   -- Сашенька? - переспросила Ася.
   -- Да, Сашенька, я так решила назвать! Неужели я завтра ее увижу!? Даже не верится!!!
   -- А почему Сашенька?
   -- Сложно объяснять и долго... Но если коротко... Год назад умерла от рака девочка с таким именем, умерла далеко отсюда, в Германии, ее родители и она сама целый год боролись с болезнью, ходили и к экстрасенсам, и в церковь, и молились, и в Германию уехали, чтобы... А вышло иначе... Ей было только 9 лет, она была очень красива, талантлива - прекрасно рисовала...
   -- Откуда ты это узнала?
   -- Из снов, Асенька, из снов! - Ольга наконец улыбнулась. - А если честно, то об этом была статья-исповедь в одном журнале, она называлась: "Сашенька. Последний год. Записки отца"... А у моей дочки, похоже, отца не будет...
   -- Да брось ты свой пессимизм, Олька! - запротестовала Ася. - Вот выйдешь из роддома, вернешься в театр, снова влюбишься...
   -- Я не хочу снова! - прервала сестру Ольга. - Я люблю Ивана! Его одного!
   -- Да что в нем такого? Он же старше тебя на 20 лет!
   -- Да, старше. Но он... Нет, это нельзя объяснить словами... Просто он - настоящий мужчина, мужчина во всех смыслах...
   -- А что же он тебя бросил беременную?
   -- Он не виноват, Ася, - оправдывала любимого Ольга, - это всё она, его жена... Ладно, так звонить или нет?
   -- Давай так, - предложила Ася, - позвоним на удачу, если трубку возьмет он, то скажешь, если - жена, то просто положим трубку!
   -- Хорошо, давай...
   Но трубку взяла Вера...
   -- Что ж, значит не судьба, Асенька! - посетовала Оля, и глаза ее тут же увлажнились.
   -- Да, похоже, что так! - согласилась Ася. - Гляди, кажется такси подъехало...
   Оля медленно подошла к окну:
   -- Да, пора, сестричка! Проводишь меня?
   -- Спрашиваешь!? Конечно...
   Они быстренько погрузились в такси и уже через 15 минут были в приемном покое роддома металлургического комбината - именно он был ближайшим. На оформление формальностей ушло еще минут 10... Наконец, пришла пора прощаться...
   -- Если что со мной, - мягко проговорила Ольга, - обещай воспитать дочку.
   -- Оля, зачем ты так!? Все будет хорошо! - откликнулась Ася.
   -- Ну, конечно, Асенька, но все же пообещай! - грустно произнесла Ольга.
   -- Обещаю, конечно, обещаю! Но все будет хорошо! Я знаю!
   -- Глупая ты еще, Асенька! - Ольга обняла напоследок сестру и в сопровождении санитарки отправилась в глубь роддома по длинному едва освещенному коридору.
   Её сразу поместили в помещение для рожениц, для тех, кто вот-вот должен разродиться... Сегодня ночью, кроме нее, в нём никого не было... Когда схватки стали частыми и нестерпимыми, Оля тихо попросила обезболивающее, но ей сказали, что это вредно для ребенка, что надо терпеть и снова оставили одну... И только тогда, когда она стала кричать криком подошел врач... Она старалась следовать всем инструкциям, всем указаниям акушерки: лежать - смирно, дышать - правильно, тужиться - ритмично... Похоже, уставшие за день врачи проморгали тот самый момент, когда обычные роды стали патологическими... Слишком поздно заметили, что девушка на столе начала задыхаться... Они успели спасти ребенка, но только ребенка... А у Ольги, у неё просто остановилось сердце, остановилось навсегда...
   И в тот самый миг, когда оно перестало биться, Ольга увидела, увидела если не всё, то самое главное, увидела и поняла...
   За столом сидели две женщины, обе красивые и довольно молодые... В той, что была справа, она без особого труда распознала Веру Сергеевну, жену своего любимого, не раз виденную на фотографиях... В руках другой, совершенно ей незнакомой смугловатой черноволосой красавицы, Ольга разглядела собственную фотографию, ту самую, которую подарила Ему ко Дню Советской Армии, ту самую, которой так гордилась, так дорожила... Держа ее портрет прямо перед собой, женщина что-то быстро шептала, но слов Ольга не слышала, впрочем, как и других звуков... Не слышала, но прекрасно понимала, о чем идет речь...
   Закончив заговор, цыганка протянула фотографию Вере Сергеевне:
   -- Ну, давай, коль не боишься!
   -- Что? - недоуменно возвела очи на кудесницу Вера.
   -- Как что? Бери иголку и...
   -- И...? - Вера по-прежнему оставалась в недоумении.
   -- Сначала проткни глаза, сначала левый, потом правый! - назидала волховница.
   -- Зачем? - Вере явно не хотелось "мараться"...
   -- Глупая, - гадалка уже начинала злиться, - чтобы она нас не увидела, чтобы не знала, кто ее приговорил, кто приголубил... Только постарайся с первого раза попасть в самый центр зрачков!
   -- Готово! - удовлетворенно промолвила Вера, опуская иголку. - Что теперь?
   -- Дай иглу! - потребовала Майя.
   -- Зачем? - снова засомневалась женщина.
   -- Дай говорю! - кипятилась цыганка. - Здесь нельзя медлить!
   Вера покорилась: протянула смертоносное оружие, продолжая любоваться только что проделанной работой.
   -- Руку! - прокричала ворожея.
   Теперь Вера Сергеевна уже не спрашивала "Зачем?", а молча протянула ладонь.
   Резким движением Майя проткнула средний палец гостьи, после чего выхватила у нее фотографию жертвы и ловко воткнула окровавленное жало иглы прямо в левую грудь девушки, запечатленной на фотобумаге.
   -- Извини, - пустилась в оправдания кудесница, - это надо было сделать очень быстро...
   -- Понимаю, - сочувственно вздохнула Вера. - Надеюсь, это всё?
   -- Почти, - лукаво, но по прежнему хмурясь, проронила волховница, - осталась самая малость...
   ... - Вера только вопросительно уставилась в миловидное лицо ведьмы.
   -- Эту фотографию, - начала пояснения цыганка, - надо закопать в могилу вместе с покойником, но - и это самое важное, - лицевой стороной положить на левую сторону груди умершего, прямо под одежду, прямо на голую кожу... Сможешь это сделать?
   -- Тьфу, гадость какая! - Веру невольно передернуло - видимо, она живо представила себе эту то ли гнусную операцию, то ли просто картину...
   -- Как только труп начнет разлагаться, - Майя, видимо, решила помучить напоследок богатую клиентку, - жертва начнет болеть, страдать, чахнуть, трупный яд все глубже будет проникать внутрь фотобумаги и вместе с тем в организм жертвы, а потом...
   -- Хватит! - резко прервала её Вера.
   -- Какие мы нежные! - с ехидцей откликнулась Майя, но, тем не менее, смилостивилась, а после небольшой паузы снова спросила: - Ну, так как насчет трупа?
   -- Какого трупа? - Вера продолжала сопротивляться, кося под забывчивую дурочку.
   -- Знакомые в моргах есть? - прямо спросила волховница.
   -- Нет, откуда... - проинформировала гостья.
   -- Ладно, тогда я сама, есть один парень...- обрадовала клиентку ворожея.
   -- Я могу идти? - осведомилась Вера.
   -- Скатертью дорога! - отозвалась Майя.
   -- Ты не слишком любезна! - с укоризной отвечала гостья. - Могла бы за десять штук быть и поласковей...
   -- Пошла вон, говорю! - гневно прошипела Майя, складывая полученный гонорар в ящик стола.
   -- Ну-ну... - только и произнесла Вера, произнесла, собрала свои вещички - фотографии мужа и сына, книжицу про Платона, - затем резво встала, развернулась и с сознанием выполненного долга, с гордо поднятой головой, спешно ретировалась.
   Цыганка осталась в комнате одна. Встала, подошла к зеркалу, поправила вьющиеся густые волосы, что-то прошептала своему отражению по-цыгански и... плюнула ему прямо в лицо, после чего начала ругаться непонятно на кого... Затем пересекла комнату, упала на колени и стала молиться перед иконой Богородицы...
   Ольга, наблюдавшая дотоле всю сцену как бы со стороны, теперь неожиданно для себя самой медленно вползла в тело молящейся, слилась с ним... Теперь она молилась вместе с цыганкой и также, как Майя, смотрела прямо в глаза Богородицы, изображенной на иконе. Но не просто смотрела, а тихонько плыла им навстречу... Скорбные глаза матери Спасителя становились всё больше, всё ближе и ярче... На долю секунды девушке почудилось, что не только лицо, но и все тело целомудренной жены Иосифа пришло в движение, ожило... А в следующее мгновение она уже оказалась то ли внутри этих глаз, то ли за ними... Дальше был тоннель, в конце которого мерцал далекий лазоревый свет... Теперь уже он надвигался на Ольгу, становясь ближе и ярче, но тут тоннель внезапно оборвался и девушка оказалась на лесной полянке, окруженной ровными рядами берез, увенчанных изумрудными россыпями шелестящих листьев... А посередине полянки блестела голубая гладь неизвестного, почти идеально круглого пруда...
  
   ...А внизу, под фотографией Ольги, шел текст некролога: "Культура Святогорска получила новый удар, понесла новую невосполнимую утрату. Неделю назад весь город хоронил главного режиссера драматического театра... А сегодня ночью трагически ушла, пожалуй, самая талантливая актриса последних лет, чье молодое дарование пестовалось у нас на глазах... Обиднее всего, что злой рок на этот раз унес юную жизнь солистки... Ольга Кравцова скончалась скоропостижно - во время родов у нее остановилось сердце, остановилось рано утром за несколько минут до рассвета. Усилия врачей не увенчались успехом. Сиротой осталась новорожденная дочь..."
   Вера несколько раз перечитала текст. Радовалась ли она этой вести, печалилась ли, сожалела ли о содеянном? В её душе было всё - и радость, которая теперь ей была противна, и боль, источник которой она пока не знала, и жалость как к умершей, так и к новорожденной девочке, но сильнее всего её обожгло чувство вины... Но как избавиться от него, как загладить???
   Но если в голове ее шла борьба разных чувств и страстей, то действия ее тела были четки и размеренны. Сначала она выпила водки, благо, бутылка была уже початой, затем схватила газету, скомкола её, выбежала из квартиры, но в мусоропровод выбросила не сразу - предварительно изорвала на мелкие кусочки...
   Через неделю Вера Сергеевна приняла крещение и с тех пор стала и исповедоваться, и причащаться. Она поняла, что только её религиозность, только искренняя вера в Бога может спасти её от гибели... И она верила, старалась верить, снова и снова молилась у образов, снова и снова несла деньги в храм, покупала и читала душеспасительную литературу. И лишь одного она не могла сделать - признаться священнику, что совершила приворот, что обрекла на гибель юную девушку, лишила матери едва успевшую родиться девочку, похитила у матери дочь, сестру - у сестры, наконец, украла у мужа ту, которая стала бы для него Настоящим Счастьем, Настоящей Любовью...
  
  
   Часть вторая. Странники в ночи
  
   ...какая мне польза, если мертвые не воскресают?
   Апостол Павел. Первое соборное послание коринфянам
  
  
   Глава 37. Междусобойчик
  
   Сергей и сам не понимал точно и ясно, для чего пригласил друзей к себе. На самой поверхности сознания плавало самое простое объяснение - он ужасно не любил одиночество, которое с утроенной силой почему-то наваливалось на него именно в родной квартире. Это огромное - по меркам среднего россиянина - жилое пространство впивалось в его душу каждым кубическим сантиметром. Каждая вещь, каждый предмет колол сердце, напоминая о тех, кто эти предметы покупал, ими пользовался, к ним прикасался, их хранил и лелеял... К каждой безделушке, к каждой "мелочи" были словно навеки прилеплены отдельные воспоминания-ярлыки, вклинивающиеся в сознание, как только вещь попадала в поле зрения, а вклинившись, они порождали одну ностальгическую ассоциацию за другой, и Сергей барахтался в этом кипящем бульоне образов, не находя сил для того, чтобы выбраться на твердый берег рассудительности... Но так было раньше, всю прошлую неделю, а сегодня, сегодня с ним были друзья, которых он, наконец, впервые мог позвать к себе как полноправный хозяин этих шикарных хоромов...
   -- Ну, как вам моя берлога? - улыбаясь, спросил своих коллег Костров, когда те, наконец, завершив блиц-обход квартиры, выстроились в ряд на семиметровом балконе, чтобы совершить привычный ритуал курения табака.
   -- Неплохо... Просторно... И ремонт шикарный... Вообщем, ты у нас теперь завидный жених... - подбирая осторожные слова, не способные обидеть юного товарища, промолвил как всегда дипломатичный Филиппыч.
   Менее же дипломатичный и более откровенный Осинин только кивнул головой, а потом, спустя пару недолгих мгновений, все же не удержался и добавил:
   -- Не многовато ли для одного? Тут, наверное, метров сто будет...
   -- Сто пятьдесят, ну, почти сто пятьдесят, - меланхолично уточнил Сергей, как всегда не помышляя об обиде.
   -- Да он и не собирается тут один куковать! - вступился за младшего друга Филиппыч. - Через год женится, детишки пойдут, а потом и внучата...
   -- Ладно, давай Сергей Иванович, разливай что-ли? - мягко предложил Осинин.
   -- Да ты не гони, Олег, давай докурим, смотри какой видок отменный! Остановись хоть на минуту и посозерцай это небо, эту речку, эти холмы! - нежно попытался урезонить товарища словоохотливый доцент.
   -- Вот выпьем и тогда посозерцаем! - резонно подметил Осинин, как всегда умеющий найти путь для совмещения приятного с полезным, точнее менее приятного с более приятным, а если уж еще точнее - то приятно-неполезного с сомнительно-полезно-приятным...
   Несмотря на то, что Сергей все эти дни траура не ограничивал себя в спиртном, в запасниках отца оставалось еще немало разнообразных напитков, отличающихся друг от друга как по цене, так и по градусу... В этот раз своим непритязательным друзьям он предложил недорогой пятизвездочный "Коктебель - Карадаг", поскольку более звездного, насколько он помнил последнюю поездку в Крым, в природе не существовало... Этот бренди отец припасал не для гостей, а для себя, резонно полагая, что для его луженого желудка это именно то, что нужно...
   Как бывает довольно часто, разговор на трезвую голову клеился плохо, так что Сергей в очередной раз задумался, зачем же он сегодня пьет вместе с друзьями, которые много старше и, возможно, мудрее его... Только ли ради снятия накопившейся усталости и избавления от щупалец одиночества? И не ошибся ли он, приглашая их к себе? Не стоило ли посвятить вечер поискам ответов на вопросы, или же каким-то другим поискам - Ариадны, Светы, наконец, просто девочки на ночь, эдакой юной, чистой, глупенькой, которую и очаровывать не надо - достаточно подкатить на иномарке и... дело в шляпе... Да, призрак разврата манил к себе тем сильнее, чем больше удостоверялся Костров в своей свободе, в своем финансовом могуществе... И не забыть ли ему начисто всю эту историю с Ариадной и Светой, с Харитоном и Олей, и не пожить ли в свое удовольствие хотя бы это недолгое зауральское лето или не лето, а последние две недели, а потом... О, нет, Ариадна его не оставит в покое, а возможно, не только она... Увы, покой нам только снится... А трудности... Они должны только закалять, делать сильнее...
   -- Филиппыч, что ты думаешь об этой истории? - Сергей внезапно вторгся в разговор друзей, на время забывших о нем...
   -- О какой? Ну-ка, напомни...
   -- Да о той... - тут вдруг он понял, что никакой истории и не рассказал по сути, так, одни обрывки, потому сомнения собеседника вполне обоснованны, - ну, ладно, давайте я вам все по порядку расскажу, а вы мне скажете, как быть. Идет?
   -- Давай, Сережа, рассказывай, только по сути, ладно, пока мы еще трезвые! - согласился Филиппыч, наливая уже третью по счету стопку рыжевато-пахучего напитка...
   Чем дальше углублялся в свое повествование Костров, тем сильнее выступала озабоченность на лицах его друзей, тем меньше они помышляли о коньяке, тем глубже погружались в раздумья... Самое сложное для них заключалось в том, что немыслимость происшедшего с их другом была настолько же очевидна, насколько несомненной была вменяемость Сергея, которого никто никогда не уличал во лжи или склонности к странным фантазиям.
   -- И что же ты от нас хочешь услышать, Сережа? - на правах более опытного и более квалифицированного задал неуютный вопрос Филиппыч, когда Сергей закончил рассказывать про странного Харитона и вчерашние события на кладбище.
   -- Я хочу совета, Филиппыч, вот и всё. Что мне делать дальше? Как поступать? Наконец, что все это означает... У меня в голове такая мешанина, что впору хоть в петлю лезть... Эти единороги, эта Флора, эта Гесиона из Междумирья, Ариадна, Света... Я в тупике... И где выход - не понимаю, но чувствую, что он есть, обязательно должен быть...
   -- Ну, не кипятись. Время еще есть, почти две недели, - поспешил успокоить друга Филиппыч.
   -- Так ты считаешь, что все это серьезно? Что от меня что-то зависит? Что я избран к какой-то миссии? Что угроза жизни реальна?
   -- Полагаю, что да, - грустно подтвердил опасения Сергея мудрый доцент, но для пущей убедительности обратился к Осинину: - А ты как считаешь, Вадим?
   -- Филиппыч, ну, ты же знаешь, что я в мистику не верю. Ерунда все это, но... блин... если так и было... хреновина какая-то... Нет, увольте, советовать не возмусь...
   -- Ну, отставь в сторону свой кондовый материализм хотя бы на время и поставь себя на место парня... Как бы ты поступил? В его ситуации?
   -- Как бы я? - тут Осинин призадумался, ибо представить себя в такой ситуации даже после семи (или восьми?) рюмок коньяка он никак не мог, но тут ему в голову пришла какая-то яркая мысль, и он радостно выпалил: - Я бы этого Харитона взял бы за грудки, да и вытряс у него, кто его надоумил такие фокусы делать! Вот это бы и сделал! В его ситуации... А эту сучку, что Ариадной назвалась... Ну, давайте не будем плохо о женщинах, хотя я бы её...
   -- Слушай, а ведь это мысль! Не поехать ли нам к этому монаху? - предположил Филлипыч.
   -- Мы приедем, а никакого монаха и нет. Вдруг он исчез? Что тогда? - скептически ответствовал Костров.
   -- На нет и суда нет! - громогласно заявил Осинин. - Тогда и делать ничего не надо! Все выкинуть из головы и заняться делом!
   -- Каким? - поинтересовался Сергей.
   -- Как каким? - уверенно продолжал Осинин. - Да яснее ясного - надо найти себе подружку и думать вместе с ней о кандидатской. В перерывах между вкусным сексом, разумеется. О, у меня есть одна соседка, а у нее дочка, студентка... Кажется, и телефон есть... Могу прямо сейчас позвонить!
   -- Ну, это успеется, - попытался урезонить коллегу Филиппыч. - Дурное дело не хитрое, а девки в лес не убегут. Тебе же объясняют - речь идет о двух ближайших неделях. Может, в эти дни его судьба решается, и даже не только его. А ты все про одно и то же... Парень ведь нас пригласил не для того, чтобы мы его к разврату понуждали. Верно же, Сергей?
   -- Да, пожалуй, - неуверенно согласился Сергей, удивляясь, как это Филиппычу удалось угадать его тайные мысли, и тут же понял, что этим робким, вывалившимся изо рта раньше всякого размышления "да, пожалуй" он, сам того не ведая, согласился вступить на скользкий и опасный путь, который заведет его неизвестно куда. Конечно, вступил он на него еще раньше, возможно, в тот самый момент, когда души родителей расстались с их физическими телами, когда ночью пришла к нему Анима со своей прежде неведомой сестрой, но тогда он ничего не решал, он не был свободен, его принудили вступить на этот путь, толкнули на него, можно сказать, подставили, подставили ему под ноги эту неизвестную и опасную стезю. И только сейчас он принял решение сам, пусть и благодаря оптимизму и поддержке Филиппыча, но все же сам, ибо изначально склонялся именно к этому выбору, и теперь он знает, что уже не отступит, не свернет, а пойдет до конца, даже если в конце его будет ждать смерть. Но в глубине души он был уверен, что все получится, что все кончится хэппи-эндом... Но даже если интуция его обманывает, если хэппи-энда все же не будет, а свершится самое худшее, то что он теряет? Эту жизнь, жалкую земную жизнь, презирать которую, не привязываться к которой учили почти все философы древности - Будда, Сократ, Христос... Да, пусть ему не наслаждаться любовью женщин, не быть счастливым отцом и доктором наук, не бывать в заморских странах, пусть эта квартира отойдет его проклятому дяде, а может и не ему, а его дочери, двоюродной сестре Сергея... Да, лучше ей... И машина тоже... И дача... Пусть порадуется... Пусть так... Но ведь приобрести он сможет много больше, если повезет... Ведь не случайно на этот путь высшие силы пригласили его, значит, он может, он способен, а раз способен, то должен, просто напрасто обязан, категорически... И главное, главное, если он отступит, откажется, струсит, то разве он сможет уважать себя дальше, сможет спокойно жить, зная, что предал свою судьбу, свою Самость, персонифицированную такой очаровательной гёрл, как Анима-Гесиона, лица которой он не видел, но, может, может быть увидит тогда, когда все будет кончено, пусть перед смертью, но увидит... Нет, это немыслимо - предать Гесиону, предать свою Самость... Значит, выбор сделан... Значит, именно для этого он пригласил друзей... Или не только для этого? Ну, и что, что выбор сделан, а как быть дальше, что делать???
   Легкая степень опьянения плавно перешла в среднюю, а потому вечер, хотя не было еще и шести часов, совсем перестал быть скучным. Филиппыч, душа компании, постепенно сменил удивление на рассудительно-понимающее доверие и принялся давать свои интерпретации событий, вставляя между оными осторожные советы:
   -- Думаю, Сереженька, ты прав насчет Ариадны. Она здесь ключевая фигура! Это ж надо - даже этот бывалый мент не смог разыскать ее следов. А ты должен, весь вопрос - как?
   -- Да чего ее искать, - вмешался Осинин, - она сама прибежит как все женьшени... Только поломается немного как все... Все они цену себе набивают, а потом как прилипнут...
   -- Нет, Олег, не все так просто... - не соглашался Филиппыч. - Может, она, пока мы тут лясы точим, собирает силы, ставит ловушки, оттачивает свое магическое искусство...
   -- А может, все наоборот, и она попала в беду и ее надо именно искать и вызволять, - иногда Осинин, разумеется, когда выпьет, нес откровенную чушь, но на этот раз, услышав слова "беда" и "вызволять", Сергей почувствовал, что в них, несмотря на всю бредовость, что-то есть...
   Почему он это почувствовал, он и сам не знал доподлинно! Но, чуть задумавшись, понял: всё дело в том, что Ариадна "не выходила на связь" вот уже три дня: попрощалась она с ним в пятницу днём, а теперь уже был понедельник! Что она делала все это время? Может, и на нее кто-то охотится, и она на самом деле попала в переделку? О, нет, вряд ли... Скорей всего на днях заявится... Блин, а ведь формально она его жена... Во дела!!!
   -- Такая стерва, пожалуй, попадет, - продолжал отстаивать свою точку зрения Филлиппыч в унисон последней мысли Сергея. - Сама на кого угодно беду накликает... А вот старика надо брать в оборот... Поехали к нему! Прямо сейчас!
   -- Не, сейчас уже не стоит! - неожиданно разумно отметил Осинин. - Завтра. А где будем брать единорога? - спросил он весьма заплетающимся языком.
   -- Так старик и подскажет. Поехали к нему! - и Филиппыч, пошатываясь, поднялся, чтобы, по-видимому, пойти в прихожую, но Осинин его перехватил, и они вместе вышли на балкон.
   Пожилые друзья Кострова продолжали и на балконе вести дискуссию про старика Харитона и единорога, а Сергей все больше убеждался, что искать решение придется ему одному. Мудрые друзья, по-видимому, так и не осознали всю серьезность дела, не осознали потому, что не смогли поверить в его рассказ. А сам бы он поверил в такое, если бы две недели назад ему поведал о подобном хотя бы тот же Филиппыч? Вряд ли... Чужие переживания никогда не станут своими, мы закованы в беспросветный плен субъективности, а чужие - это чужие... Нет, не ад, конечно, а просто чужие... Даже если друзья...
   Ладно, похоже, ситуацию уже не изменить, еще пару стопок и мне будет уже не до размышлений... Пожалуй, надо так и сделать, а утро покажет... Ведь не выпровожу я их, когда они только-только начали получать удовольствие... Это не по-товарищески... Пожалуй, надо заранее постелить им, а то потом будет не до того...
   Коньяк закончился, потому перешли на водку, которую затем залицевали пивом, предусмотрительно купленным еще по дороге к дому Кострова и еще более предусмотрительно поставленным в холодильник... Филиппыч как всегда порывался поехать, но теперь уже не к Харитону на погост, а домой, но, к счастью, идти он уже не мог... Осинин помог уложить его в постель, после чего сам захрапел в кресле, так и не успев посмотреть по "ящику" даже начало футбольного матча между местным "Святогорцем" и курганским "Спартаком"...
   Сергей держался дольше других, возможно, потому, что меньше других пил и больше других закусывал... Когда он уплывал в безмятежную страну снов без сновидений, то перед глазами его булькала мозаика самых различных образов, последним из которых было милое и уже почти родное личико Флоры...
  
  
   Глава 38. Лада
  
   Когда Сергей проснулся, то первым делом стал припоминать, нет ли у него сегодня занятий, и очень обрадовался, когда удостоверился, что на службу ему не надо... Да и теперь он может позволить себе быть не таким паинькой, каким приходилось быть ранее ради чести отца... Можно и опоздать, и не пойти на те или иные формальные мероприятия вроде строевых занятий или служебных подготовок... Возможно, он еще бы понежился в постели, но жажда не позволила ему долго наслаждаться безмятежностью послесонья... Встав, он сразу же понял, что чертовски болит голова, впрочем, не так уж и сильно, даже терпимо - все же пива он выпил немного...
   Мудрые друзья уже сидели на кухне и мирно опохмелялись остатками водки и пива. Похоже, на службу им тоже было не особенно нужно. Летом вообще занятия бывают не часто - третьекурсники в летних лагерях на лётной практике, выпускники уже защищают дипломы, так что институт наполовину пуст...
   -- Сереж, ну как ты? Давай пятьдесят грамм, а? Сразу полегчает?
   -- Нет, Филиппыч, я лучше рассольчика попью, да анальгина...
   -- Напрасно! Проверенное средство. Ничего, что мы тут огурчиков малосольных пару штучек у тебя подъели?
   -- Да нет, все нормально. Хорошо, что нашли... что подъели...
   -- Ну, и погуляли мы вчера! - то ли посетовал, то ли порадовался Филиппыч.
   -- Да, четыре бутылки, похоже, уговорили, и пива баллон... - подтвердил Осинин.
   -- Знаешь, Сереж, я тут подумал и... понял - тебе надо с этим нашим краеведом повстречаться. Уверен, что он тебе дельные вещи расскажет и посоветует, - внезапно дал стоящий совет Филиппыч.
   -- Да я думал об этом, - встрепенулся Сергей, - но не знаю, с какого конца к нему зайти, да и не уверен я, что он не шарлатан от науки...
   -- Ну, раз не уверен, то попробуй пообщаться - хуже не будет.
   -- Это точно, - подтвердил Осинин.
   -- Уверен, он твоей историей заинтересуется, а может и поможет. Все же у него целая организация под рукой, а у тебя только ты сам... ну, и мы с Вадимом, - немного подумав, скромно прибавил Филиппыч, а потом продолжил: - Я берусь завтра, да нет, сегодня вечером организовать тебе с ним встречу. Ты пока подумай, что да как ему преподнести, а я найду, как с ним связаться - все же проректор его института мой однокашник. Ну, как, согласен?
   -- Спасибо, Филиппыч. Попробую. Хоть и не хотел я его втягивать. Ведь история тогда станет всеобщим достоянием. Хорошо ли это?
   -- Вот ты у него и спросишь? Может, он и не захочет об этом трубить на каждом шагу...
   -- А если он мне не поверит?
   -- Поверит.
   -- Это почему же? - удивился уверенности своего коллеги Сергей.
   -- Да потому, что ему нужен этот Грааль, как и тебе...
   -- Вот этого я и боюсь - а что если он Грааль получит вместо меня?
   -- Не получит!
   -- Откуда такая уверенность? - вновь засомневался Костров.
   -- Просто потому, что Грааль не может отдаться в руки плохого человека - это и дети знают! - с серьезной улыбкой заявил Филиппыч.
   -- Слушай, Филиппыч, тебя будто подменили сегодня! Откуда ты все это знаешь - и про Астрова, и про Грааль? Я же вчера не рассказывал об Астрове!
   -- Ну, про Астрова у нас всякий знает, а моя жена так ни одной передачи с ним не пропускает. И вот представляешь, она мне сегодня снится и во сне говорит, чтобы я тебя с Астровым свел, ибо только так ты сможешь понять свою миссию. Я сам в шоке. Мне моя жена вообще не снилась никогда. Кстати, мы вчера ее предупредили, что я не приеду?
   -- Обижаешь, Филиппыч. Конечно, как только ты заснул, так сразу ей и позвонили...
   -- И что она сказала?
   -- Ну, чтобы о тебе позаботились и что она тебя любит!
   -- Ух, лисица! - потирая руки, порадовался доцент. - А знаешь, Сережа, что самое интересное?
   -- Что же?
   -- Что подруга моей жены работает помощницей у этого Астрова, а его жена была ученицей у моей же супруги, и вообще, она была у них классной руководительницей.
   -- Да? И ты молчал?
   -- Да ведь ты не спрашивал! Ну что, теперь выпьешь 50 грамм? Смотри, специально для тебя оставили!
   -- Ну, теперь придется, Филиппыч! Наливай! - согласился Сергей. Теперь он почувствовал, что высшие силы не оставляют его без поддержки, что все же вчерашний междусобойчик был не напрасен, и что друзья все же друзья, а не просто чужие...
   Выпроводив приятелей за дверь, Сергей принялся досыпать. Утро было не его временем: будучи заядлой "совой", по утрам он ощущал вялость, апатию и даже читать едва ли что-то мог, не говоря уже про то, чтобы работать над этой заумной диссертацией по гносеологии. Впрочем, эта его "совиность" не мешала ему проводить на достойном уровне первые пары занятий - организм умел мобилизовываться тогда, когда в этом была необходимость. Но доспать ему, как нередко случалось, не дали. Звонил Кошкин:
   -- Серега! Ну, всё, дело в шляпе! С тебя бутылка или даже две! - голос доцента кипел сочной радостью, переходящей в восторг.
   -- Да, что случилось? - полусонно попытался вникнуть в происходящее Костров.
   -- Как что? Ну, ты даешь? Все спишь?
   -- Ну да, досыпаю...
   -- Я договорился о встрече с Астровым! Ну, не совсем я, точнее, не я один, но суть от этого не меняется! Он ждет тебя сегодня у себя дома ровно в 19.00! Ты рад?
   -- Пожалуй...
   -- Ну, это не ответ! Ладно, записывай адрес: Плеханова 31, квартира 14. Записал?
   -- Да я запомнил, - заверил Сергей, понимая, что забыть эти числа ему будет архисложно, даже если его сейчас же ударят по башке, даже если сильно-сильно ударят, ибо помнить их он будет, пожалуй, и на том свете, особенно номер квартиры - это ж надо такое совпадение...
   -- Надеюсь, ты меня не подведешь? Я в тебя верю, Сережа. Только не мнись там, соберись, подготовься заранее, ладненько?
   -- Хорошо, Филиппыч, постараюсь, сделаю все, что смогу...
   И хотя Сергей снова отправился в постель, теперь уже было не до сна... Еще Астрова не хватало сюда вмешивать, Астрова, зацикленного на Граале, написавшего кучу статеек сомнительной научной ценности, но ловко раскрутившегося на волне интереса к истории... Теперь эта волна уже затухает... Ему, Сергею, уже не раскрутиться... да и не особенно хочется... у него и так все есть, почти все... точнее, нет главного... а все остальное есть...
   Что же делать с Астровым? Идти, конечно, придется - раз уж такой шанс представился. Но что ему открыть? Все или только основное, или о чем-то важном умолчать, но если что-то утаить, то есть ли смысл вообще что-то раскрывать... Астров не Кошкин, он точно поверит и ухватится, ему сейчас как раз нужен всплеск интереса - не за горами выборы... Но не погубит ли он все "дело", втянув в него этого странного краеведа, возможно, вместе со всей его полусектантской организацией? Ответа не было. И Сергей решил положиться на авось - не принимать четких решений, а сориентироваться по месту, в зависимости от того, как его примет создатель и глава "Нового Аваллона", сможет ли вызвать доверие, захочет ли поделиться собственными тайнами... И все же оптимизма, веры и надежды было больше, чем сомнений и недоверия... Тем более, что номер квартиры Астрова был бесспорным благожелательным знаком...
  
   Дверь открыла молодая женщина в коротком халатике, даже скорее девушка - на вид едва ли ей можно было дать более 25 лет, а может, если особенно не всматриваться в черты лица, и не более двадцати. Невысокая, но стройная, даже изящная, с длинными распущенными светло-русыми волосами, она смотрела на гостя огромными карими глазами приветливо и с неподдельным интересом, граничащим с кокетством:
   -- Вы - Сергей Костров? - поспешила удостовериться девушка, хотя ей самой было уже ясно, что это именно так, но этикет требовал соблюдения необходимых конвенансов.
   -- Да, я - Сергей Костров. А...
   -- А меня Ладой зовут. Я - жена Игоря Александровича, - девушка поспешила опередить ответом еще не заданный гостем вопрос.
   -- Очень приятно! - как можно вежливее произнес Сергей, а про себя подумал: "Ну, вот, чем еще не одна претендентка на роль девицы-губительницы неописуемой красоты!"
   -- Мне тоже, - широко улыбнулась Лада. - Одевайте тапочки и проходите в кабинет - вас ждут!
   -- Спасибо! Вы очень любезны! - тут уж улыбнулся и Сергей.
   -- Я всегда такая! - уверила гостя девушка. - Как говорится, искусство требует жертв, - и снова, еще более лукаво-кокетливо, улыбнулась.
   Кабинет "великого побудка" был совсем не велик, раза в два меньше, чем кабинет покойного отца Сергея, но все же в нем было больше уюта, тепла. Повсюду были расставлены странные безделушки - раковины, деревянные фигурки языческих богов, древние черепки, вазочки, наконец, просто камни разнообразной формы - уральские (а может и не только уральские) самоцветы - змеевик, сердолик, опал, топаз, малахит, кровавик... На одной из стен висела красочная картина - примерно метр высотой и полтора длиной, - сделанная из тех же камней, повествовавшая, по-видимому, о борьбе группы светлых богов с черным огнедышащим змеем... Удивило Сергея наличие в одном из углов комнаты старинной средних размеров иконы, в центре которой на фоне двух ромбов - красного и зеленого, наложенных один на другой, а потому напоминавших восьмиконечную звезду - была изображена Богоматерь с маленьким, но взрослым Иисусом на руках. В углах красного ромба красовались три евангельских животных - Лев, Орел, Телец, а четвертый, верхний левый угол, занимал какой-то крылатый архангел; по краям иконы расположилась целая ватага то ли библейских персонажей, то ли святых, а скорее и тех, и других вперемешку... Однако ни картина, ни икона со сложной символикой не доминировали в пространстве комнаты, они казались лишь красочным обрамлением для крупного ярко красного шара, располагавшегося в центре кабинета: между двумя компактными креслами, на маленьком журнальном стеклянном столике... Сергей понял, что шар изготовлен из стекла, на заказ, он просто не мог быть каменным, потому что был прозрачен и, самое главное, светился изнутри - будто маленькое солнышко было помещено в самую его сердцевину... Мало того, свечение не было ровным, оно пульсировало, становясь то ярче, то тусклее... И хотя на улице было еще совершенно светло, да и в комнате тоже, хоть ее окна и выходили на восток, Сергей не мог не заметить этого загадочного мерцания...
   -- Здравствуйте, Игорь Александрович! - наконец произнес Сергей, завершив быстротечный осмотр кабинета.
   -- Добрый вечер, Сергей! - Астров оторвался от разглядывания какой-то древней книги, встал из-за стола и приветливо протянул руку Кострову, после чего предложил перейти на "ты" и сразу приступить к делу...
   Игорь Александрович был опытным мастером общения - как никак, а за его плечами были десятилетия преподавательской и экскурсионной работы, а также четыре года депутатства в городской думе. Поэтому он прекрасно знал, как расположить к себе собеседника, как заставить его поверить себе...
   -- Ладочка, принеси-ка нам коньячку да кофейку, - громко, но ласково попросил Астров, и пока его женушка торопилась выполнить сию скромную просьбу, спросил Сергея:
   -- Ну, как тебе моя келья?
   -- Красиво, гармонично, загадочно, - стал нацеплять друг на друга живописные эпитеты Костров, стараясь быть как можно вежливее, но не в ущерб правде, - будто попадаешь в мир сказки... особенно этот шар - впервые вижу такое чудо!
   -- Действительно, чудо, но совершенно рукотворное - мне его сделали пару лет назад на оптико-механическом заводе в одном башкирском городке по моим эскизам и, кстати, совсем недорого.
   -- Это Грааль? - предположил Сергей.
   -- Грааль?! - усмехнулся Астров. - Нет, это только напоминание о нём, а сам Святой Грааль вряд ли похож на шар. Просто мне надо всегда иметь это напоминание, чтобы не забыть о главном.
   -- Вы хотите сказать, что поиск Грааля - это главный смысл вашей жизни?
   -- Ну, мы же договорились на "ты", ведь не такой уж я и старый...
   -- Ой, прости...
   -- Да, ничего... А вот и Ладочка...
   В комнату вплыла юная жена Астрова, неся на серебристом подносе бутылку "Арарата", две хрустальных рюмки, нарезанный на блюдце лимон и коробку "Птичьего молока". Как говорится, чем богаты, тем и рады...
   "Да, - подумал Сергей, - из огня да в полымя! Снова придется квасить! Похоже, этот Астров любит выпить не меньше, чем я и мои коллеги по кафедре".
   -- Ладочка, а почему две рюмки? - удивился Астров. - Принеси и себе, да выпей вместе с нами - я уверен, гостю будет приятно побыть в женском обществе. Да побыстрее, Солнышко! Без тебя не начнем, ангел мой!
   Через минуту они уже чокались за знакомство, а Сергей думал: "Опять сообразили на троих! К чему бы это? Просто совпадение или так всегда у нас на Руси?"
   Осушив первую рюмку, знатный краевед, однако, совсем не спешил предлагать налить по второй. Но удивил он Сергея не этим, а тем, что попросил позволить послушать его рассказ и Ладе, "очаровательной Клио", которая, как заверил "побудок", в курсе всех его дел и на нее можно полностью положиться... Ну, как можно было отказать себе в удовольствии побыть полчаса в компании с красивой девушкой, даже если она и чужая жена... Разумеется, Сергей согласился, о чем, скажем забегая вперед, жалеть ему не пришлось...
   Читатель, возможно, удивится, что такой "большой человек", как депутат-побудок Астров, оказал нашему герою такой радушный прием. Но объясняется гостеприимство знатного краеведа тем, что у него были свои весомые основания верить Кострову. Разумеется, не потому, что тот сын покойного генерала и тем более не потому, что о встрече просили уважаемые Астровым люди... Конечно, и это повлияло, но не настолько сильно, как загадочное происшествие, случившееся с Игорем Александровичем как раз в день похорон родителей Сергея... Нет, он не был на похоронах, и даже не смотрел репортаж о них по местному телевидению... Он как всегда в половине седьмого вышел из здания городской думы и направился к своему авто... Как обычно, открыл дверь, завел двигатель, тронулся... До дома ехать было ровно 15 минут... И вдруг, на первом же перекрестке, он вспомнил, что забыл в кабинете дипломную работу своей студентки, которая завтра придет к нему за рецензией - по средам он обычно преподавал и консультировал в родном пединституте (ныне - университете)... Делать нечего - пришлось вернуться... Снова поднялся в свой кабинет... Открыл дверь и... не поверил своим глазам... Посреди комнаты, прямо на чистом полу, жило, резвилось, клокотало багрово-красное пламя полуметровой высоты... Самое удивительное, что гореть было совершенно нечему... Тут же вспомнилась ему тогда икона из домашнего кабинета... Поэтому он был уверен, что может безнаказанно войти в огонь, и ему ничего не будет, совсем ничего... Но входить не стал, - не из страха, а из уважения, - просто опустил обнаженную руку и не почувствовал ничего... Тогда он едва ли мог связать это явление с похоронами генерала... Но отчетливо помнил, что всю обратную дорогу на языке крутилось только одно слово - слово "костер"... Он был так обескуражен, что в тот же вечер попал в небольшую аварию... Задумался, вообщем... С кем не бывает... В результате разбил фару, помял левое крыло, да и в двигателе что-то нарушилось, может, бензопровод дал течь, в итоге пришлось вызывать эвакуатор... В тот же вечер он позвонил в круглосуточный сервис и спросил, когда можно будет забрать машину... Ему ответили, что уже в четверг - все же депутату всегда сделают поблажку... Но в четверг не сложилось, да и в пятницу тоже - надо было готовиться к телепередаче... В конце концов машину он забрал только сегодня утром... И надо же - именно сегодня ему позвонили и сообщили, что Сергей Костров, сын покойного генерала, хочет с ним встретиться...
   И вновь Сергею пришлось рассказывать свою историю: знаковый сон в утро смерти родителей, Ариадна, её странное появление в обнаженном виде, Света и постигшая ее беда (казалось, уж она то к этим мистическим событиям никакого отношения не имеет, но Сергей решил быть искренним до конца, да и похвастаться перед Ладой тем, что такая красивая девушка обратила на него внимание, было приятно), предсказание Анфисы с того света, встреча с Сашей, второе явление Лены, наконец, визит на кладбище, Харитон, окно в Междумирье, ледяная вода загадочного Стикса (это слово само как-то вылезло из памяти Сергея), Ольга, её странное сходство с Флорой и чудесная цветистость её могилы... Однако все это, казалось бы, не произвело на Астрова особенного впечатления - он слушал внимательно, безмолвно, но совершенно спокойно, с остекленелыми глазами, углубленными в потаенные уголки собственной души. Даже Лада, все время сидевшая в обнимку с мужем, на подлокотнике кресла, вытянув свои белоснежные ноги поверх его ног так, чтобы Сергей смог беспрепятственно наслаждаться их сочной упругой красотой, даже она, Лада, судя по ее внешним реакциям, была поглощена историей Сергея больше, чем муж. А когда Костров заговорил об Ольге, о надписи на ее надгробии, вдруг встрепенулась:
   -- Ты ничего не перепутал? Она именно в шестьдесят девятом родилась?
   -- Нет, не перепутал. 14 июня 1969 года, - уверенно подтвердил Сергей. - А что?
   -- Я тоже в этом году родилась, только весной...
   -- Бывает...- задумчиво протянул Сергей и, будто внезапно очнувшись, добавил: - Значит, ты могла учиться с ней в одном классе или на одном курсе института?
   -- Да, я тоже об этом подумала... Но, увы, не могу припомнить ни одной Кравцовой из своего прошлого... Может, в девичестве у нее была другая фамилия?
   -- Не думаю, - вмешался в разговор Астров. - Ольга Кравцова - известная во всем городе личность, и ты, Лада, не можешь этого не помнить!
   -- Да? Ой, точно, - девушка стукнула себя по лбу. - Как же я могла забыть! Ну, конечно, она же год пела в нашем театре, да как пела! Мы с Игорем были раз пять!!! И на "Евгении Онегине", и на "Снегурочке", и на последнем ее бенифисе...
   -- Так она была певицей? - удивился Сергей.
   -- Еще какой! У нее было чудесное, классическое, бесподобное сопрано! - подтвердил Астров.
   -- А почему она умерла? - живо интересовался Костров.
   -- Почему умерла? Насколько я знаю, - продолжал вспоминать краевед, - умерла во время родов... Вот и всё...
   -- А ребенок? - снова спросил Сергей.
   -- Не знаю... Но, судя по могильной плите, по той надписи, что ты видел, ребенок жив, как живы ее мать и сестра...
   -- А муж? От кого она родила? - не унимался юноша.
   -- Вот чего не знаю, того не знаю! - признал свое неведение краевед.
   -- Да, это не так уж и редко, когда девушка рожает без мужа, но все же не так уж и типично, - меланхолично проговорила Лада.
   И на лице её стало медленно проявляться сияние улыбки, её взгляд упал на живот, туда же скользнула свободная рука и, глядя в глаза Сергея, продолжая улыбаться и гладя живот, с легкой гордостью произнесла: - Я жду ребенка. Уже четвертый месяц. Заметно?
   -- Да?! - удивился Сергей. - Нет, ни капельки. Совсем не заметно.
   -- Ну, это пока... Знаешь, тебе надо срочно найди семью Ольги, ее мать, сестру, дочь... Думаю, это не трудно... Наверное, они живут в нашем городе. Могила ведь ухожена?
   -- Трудно сказать... Не особенно ухожена... Такое ощущение, что цветы на ней растут сами собой, их никто не сажал, никто не поливает... Да и те же сотрудники театра за ней, наверное, могут следить или тот же Харитон...
   -- Милый, ты слышишь, о чем мы говорим, - девушка обратилась к своему самоуглубленному муженьку, - ты можешь помочь Сергею найти родственников Ольги Кравцовой?
   -- Нет-нет, я слышал, о чем вы... Ты права, надо найти родственников, хотя не уверен, что это что-то нам даст... существенное, я имею в виду... Возможно, ее семье нужна помощь - только ради этого стоит найти... Я помогу, конечно...
   -- Спасибо, но я лучше сам попробую, ведь лучше искать через паспортные столы, верно? А начальник ГУВД был другом моего отца, да и дача его рядом с нашей... - решил отстоять свою автономию Костров.
   -- Раз так, то не буду мешать, - улыбнулся Астров, - ну, и что же, на этом ваша история закончилась?... Ну, твоя история, конечно... Извини, забыл, что мы уже давно на "ты"...
   -- Да, почти...- подтвердил Сергей. - Потом началась гроза, мы со стариком пошли пить чай... И тут в сосну попала молния, и она едва не упала на сторожку - каких-то сантиметров не хватило... А потом я поехал домой, когда дождик утихомирился... Нет, чуть не забыл! Конечно, он мне еще рассказал про остров...
   -- Про какой остров? - вскинул брови Астров.
   -- Ну, про этот наш, то есть ваш Новый Аваллон...
   -- И что же он про него рассказал? - допытывался с легкой примесью напускного равнодушия краевед.
   -- Ну, историю из своего детства. Еще до войны. Тогда это был не остров, а высокий холм. С него дети катались зимой на санках... И вот однажды на Пасху холм вдруг покрылся огнями и от него стали идти странные звуки - будто ведьмовской шабаш...
   -- Неужели? - будто просыпаясь, вставил Астров. - И что же потом?
   -- А потом... Ну, жители деревни побежали туда, в основном мужики и мальчишки... А среди них и наш монах... Ну, прибежали... Действительно, огни, женские голоса, смех... Да, огни без дыма и совсем не обжигают...
   Тут Астров, легким движением отодвинув в сторону белорозовые ножки супруги, резко встал, зачем-то подошел к углу с иконой, глядя на лик Богородицы, трижды перекрестился, что-то тихо шепча себе под нос, и, обратив уже горящий взгляд к Сергею, спросил:
   -- Ты ничего не напутал? Точно так старик рассказывал?
   -- Да нет, у меня на такое память хорошая. Но я о самом главном не сказал еще!
   -- Ну, говори же! - настаивал Астров, стоя перед Сергеем, облокотившись о книжный шкаф и пронзая собеседника заинтересованно-молящим взглядом.
   -- Так вот... Потом вдруг все огни внезапно исчезли... Примерно в полночь, хотя кто его знает - старик сомневался во времени... И из самой глубины холма раздалось пение... Это был женский голос божественной красоты... Настолько божественной, что все оцепенели и уснули... Проснулись только на утро... Но самое интересное - это то, что старик снова услышал это пение, этот же голос, эту же песню совсем недавно, четыре года назад...
   -- И на этот раз голос шел не из глубины холма, а из могилы Ольги, верно? - вдруг вмешалась в разговор Лада.
   -- Да! Именно оттуда... Это было как раз на сороковой день после ее смерти... Но если тогда, в детстве, старик не разобрал слов - тогда девушка пела на каком-то странном диалекте, хотя и на русском языке, то сейчас он прослушал всю песню, но, к сожалению, был настолько потрясен, что запомнил только припев... Сейчас воспроизведу... Подождите...
   Хозяева дружно замерли в трепетном ожидании, но Сергей не заставил их долго мучаться, а спустя буквально пол-минуты уверенно и несколько торжественно произнес:
  
   Скорей бы зима свой пробег завершила,
   Быстрее бы лето вступило в права!
   Хочу, чтобы сердце мое не остыло!
   Хочу, чтоб любовь в нем навеки жила!
  
   На глазах Лады захрусталились крупные стеклышки слез. Она медленно встала, подошла к Сергею, наклонилась и на глазах своего мужа поцеловала гостя в щеку:
   -- Спасибо, Сережа! Спасибо, что пришли к нам! Думаю, вместе мы что-нибудь придумаем... - и уже обращаясь к мужу, спросила: - Можно я пойду, Игорек? Что-то голова затуманилась... Так тяжело все это слушать...
   -- Да, конечно, моя радость, иди, отдохни, а мы еще потолкуем... - согласился Астров, но на жену даже не посмотрел, возможно, даже и не заметил, как она нежно приласкала Сергея, потому что взгляд его, как только Костров произнес последнее слово припева, прилип к кроваво-красному шару, мерами возгорающемуся и мерами затухающему...
   Выйдя из оцепенения, краевед разлил по второй рюмке, предложил не чокаться, а почтить память Ольги и родителей Сергея. Разумеется, наш герой не мог отказаться...
   -- Думаю, тебе понятны мои цели, - серьезным тоном продолжил Астров. - Меня считают чудаком, а многие так прямо даже и мудаком, третьи же, самые агрессивные, просто корыстолюбцем, организовавшим ради славы и денег языческую секту, ловко пролезшим в депутаты... Не спорю, лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным... Но деньги для меня, как и власть, только средство... А цель моя, как ты правильно понял, Грааль... Сказка? Вымысел? Да, так говорит тупое большинство, не знающее, не ведающее, что есть иная реальность... Так говорят те, кто не встречал, не замечал, точнее, не хотел замечать чудесного в своей жизни... Мир духов рядом, дверь не заперта, но сам ты слеп и все в тебе мертво... Помнишь? Это как раз про них, про слепых... Но мы с тобой, к счастью, зрячие... И потому должны помочь друг другу... Ты поможешь мне найти Грааль, а я помогу тебе. Согласен?
   -- Разве я могу отказаться от такого предложения?! Вопрос в другом - чем же я могу тебе помочь, Игорь? - недоумевал Сергей.
   -- Нет, вопрос не в этом. Вопрос в том, что хочешь ты? Ты можешь ясно сказать, чего ты хочешь?
   Сергей призадумался. Ответа у него не было, но он знал, что на самом деле он есть, надо только...
   -- Прислушайся к своим чувствам, Сергей! Я не тороплю... - будто читая его мысли, посоветовал Астров.
   Чувства? Зыбкие переменчивые чувства... Разве можно им доверять? Разве не лучше положиться на разум? О, нет, для поклонника Шестова это немыслимо... Голос сердца всегда мудрее...
   Прошло всего минут пять, но Сергею казалось, будто протекла... нет, не целая вечность, просто значительная часть его жизни, как прошлой, так и будущей. Что же он хочет? Что надо ему? И не только его Я, но и его Самости, его Сущности, его потаенному в сердце Человеку? Что для него главное? Наука? Диссертация? Нет, конечно же, нет... Благосостояние? Нет, оно уже есть... Слава? Известность? Нет, все не то... Остается только одно - Любовь! Настоящая, подлинная, жертвенная, не способная предать, только любовь, любовь просто так... Но как об этом сказать Астрову? Разве он способен подарить ему любовь, например, подарить ему девушку, такую же красивую, умную, понимающую, как его жена, сделать так, чтобы она его любила так же преданно, как сейчас Лада любит самого Астрова?
  
  
   Глава 39. Нелепая случайность
  
   Когда Сергей покинул уютное жилище краеведа, было уже почти совсем темно. Полночь приближалась. Половинная растущая Луна катилась к западной окраине горизонта... Но в этот вечер он и думать забыл про ночное небо. Теперь Сергея влекло иное... Ольга все глубже входила в его сердце... А вот про Елену-Ариадну, как ни странно, он думал все меньше, все больше сомневаясь в том, что ее жестокость действительно смертельно опасна...
   Ольга! Неведомая, потаенная и в то же время так быстро ставшая близкой и родной. Может быть и он когда-нибудь услышит ее божественное пение... А может и встретится, пусть пока только там, в Междумирье, но все же... По телу разливались уверенность и покой. Теперь он не один на один с этими мистическими ребусами, есть мудрый Астров, за один вечер превратившийся в глазах молодого философа из шарлатана и карьериста в мудрого гуру, советчика и помощника. Определенность нарастала с каждой минутой. План действий ясен, по меньшей мере, на ближайшие дни. Завтра он поедет к полковнику Сизову, чтобы тот дал указание своим подчиненным помочь ему найти родных Ольги, а послезавтра, быть может, уже познакомится с ними...
   Но тут его захлестнула новая волна сомнений... А что даст это знакомство? Не примут ли его за ненормального? Вдруг они совсем не в курсе? Быть может, голос из могилы вовсе не Ольгин? А портрет? А если и он - тоже не ее? Вдруг он придет на кладбище и увидит там совсем другое фото? Да, сомнения все же остаются... Но раз Астров рекомендовал срочно найти родных Ольги, значит, в этом есть смысл и... Ну, поглядим... А затем ему надо будет еще и с сестрой Еленой разобраться... Похоже, она может пригодиться в поиске Грааля, ведь недаром ее Аленушкой зовут... И пусть опытный опер Клещев свои зубки об эту стерву обломал, но почему-то Сергею верилось, что ему удастся приручить эту опасную красавицу и помочь ей превратиться из стервозной ведьмы в доброго ангела-хранителя... Ведь и она должна понимать, что он избран, призван, посвящен быть может в самую глубокую тайну, какая есть на земле... А потому мешать ему - делать хуже себе...
   Ночные улицы в этот будний день были как никогда пустынны... Город будто вымер... А в голове бродили приятные мысли... Домой, в пустую огромную квартиру, ехать не хотелось, но и ночные забавы Сергея теперь также не влекли, стали казаться мелкими, пошлыми, суетными... Лучше просто покататься по Святогорску, слушая приятную музыку... Ему нравился первый и пока последний альбом Меладзе, хотя как всякий нормальный парень Сергей предпочитал женские голоса... Но прежде любимые Апина и Варум приелись, а новых сильных и чистых голосов, способных схватить за душу, новых песен, достойных "Я тебя у всех украду" и "Художника, что рисует дождь", он не находил... Ну, не слушать же ему Наташу Королеву! А пока отечественные поп-дивы в простое, можно понаслаждаться пением Милен Фармер или вот, как сейчас, выплывающими из динамика нежными словами "Последнего романтика": "...и последний раз свободой насладиться поднималась в небо раненая птица, был полет ее..."... Собака! Здоровая овчарка с подпаленными боками!!! Блин, и откуда ей взяться здесь!!! На этой пустынной и темной улице??? Какого хрена...
   Сергей резко и совершенно инстинктивно крутанул руль вправо... Слава Богу, овчарка осталась слева - он едва успел увернуться... И вдруг... Бум! Лишь в последний момент в свете фар он распознал человеческий силуэт в темных штанах и футболке, но подробностей разглядеть не успел, но, кажется, это была девушка... Резко взвизгнули тормоза, впрочем, было уже поздно, очень поздно... Он врезался в нее как раз самым центром капота... Удар бампером был глухой и короткий... Она даже не успела вскрикнуть, просто отлетела в левую сторону, туда, куда убежала собака...
   Этого еще не хватало! Кажется, он сбил человека. Впервые в жизни!!! Заслушался музыкой, задумался... Забыл включить дальний свет... Забыл, что пил коньяк... Какая беспечность! И как не во время! О, ужас! Он, Сергей Костров, гуманист и философ, призванный к великим делам, в один миг превратился в убийцу!!!
   На этот раз его не трясло, но выходить из машины было страшно. Как же это могло случиться? Похоже, собака внезапно потащила девчонку через дорогу. Может, кошку увидела, а девушка не успела выпустить поводок или не захотела выпустить, а сил удержать животное не хватило... И какого черта она тут ее выгуливала среди ночи??? И зачем так оделась, чтобы ее не было видно??? Ну, почему нельзя было что-то яркое одеть!?? А вдруг... вдруг она еще жива? А если нет??? Что тогда? Конец!?? Нет, не может быть...
   Трудно сказать, сколько времени он собирался с духом, но все же из автомобиля вышел, хотя, конечно, неохотно... Достал из багажника фонарь...
   Тело лежало бездвижно у самой обочины... Похоже, удар был нехилый, и девушка пролетела метров двадцать... Сергей аккуратно перевернул ее на спину... Обычная, не худая и не полная, не красавица, но и не уродина, одетая в темно-синие спортивные штаны и простую, кажется, темно-голубую, футболку, совсем юная, может, еще школьница, а может и студентка... Конечно, где ей удержать такого пса... Кстати, где он? Ау, песик? Нет, не видать? Неужели сбежал? А был ли песик? Может, все это кто-то подстроил и... Ладно, не до этого сейчас... Видимых повреждений не было, только на виске кровоподтек величиной со сливу, да изо рта сочится струйка крови... А глаза уже стеклянные, зрачки огромные - чистый застывший ужас... предсмертный... И не реагируют на свет... Рука крепкая, полная и еще теплая, но пульса, кажется, нет... Сергей прижался ухом к упругой груди...
   -- Ну, что? Не дышит? - раздался громкий и уверенный мужской голос.
   От внезапности Сергей вздрогнул, оглянулся... Так и есть - метрах в трех стоял незнакомец, а чуть поодаль журчала мотором его "шестерка". "У, сволочь, - процедил про себя Костров, - подкрался незаметно, гад. И откуда он тут?" Но произнес он совсем другое:
   -- Не дышит! - словно отчитываясь перед начальником, робко подтвердил Сергей.
   Эта робость голоса не укрылась от незнакомца, а потому тот еще более уверенно и даже несколько нагло продолжил:
   -- Похоже, ты парень влип! Ни за что приголубил девчонку! Мокрое дело, кажись, тебе светит... Что будем делать-то? В ментовку поедем али как?
   -- Я не хотел... Нет-нет... Я случайно... Это собака... - продолжал оправдываться юноша.
   -- Какая теперь разница: хотел - не-хотел! Ей от этого не легче... Ну, так что, пацан?
   -- Может, она еще жива? - умоляюще вопросил Сергей. - Может - в больницу?
   -- Ага, в больницу! - сыронизировал мужик, затем приблизился, присел и добавил: - Гляди глазища-то какие! Как сторублевые монеты! Дай-ка... - и незнакомец прижал пальцы к шее, ища пульс... А через несколько долго тянувшихся мгновений равнодушно констатировал:
   -- Нет, парень, больница тю-тю - не поможет! Мокрое дело! Тюрьма тебя ждет!
   -- Тюрьма? - переспросил Сергей.
   -- Конечно, - радостно подтвердил мужик. - Но можем и договориться...
   -- Договориться? - медленно соображая, к чему клонит незнакомец, вновь переспросил Костров.
   -- Ну, да. Тюрьма - это не шутка... Знаешь, как там?! Ого-го-го...
   -- Ладно, сколько ты хочешь? - врубившись в суть дела, прервал наглеца наш незадачливый водитель.
   -- Десять...
   -- Чего?
   -- Десять... зеленых... штук, - выдерживая между словами многозначительные паузы, уточнил незнакомец.
   -- Хорошо, заметано! - согласился Сергей, все больше приходя в себя и вновь находя утерянную уверенность.
   -- Давай тогда так договоримся, - продолжал мужик. - Грузим ее ко мне в тачку, я ее везу в больницу, скажу, что нашел на дороге, что была еще жива, но о тебе, конечно, - молчок. А завтра вечерком ты эти денежки привозишь мне...
   -- Зачем же завтра? Может, сейчас рассчитаемся и разойдемся? - предложил уже почти совершенно спокойно Сергей.
   Мужчина немного опешил:
   -- У тебя бабки что ли с собой? Десять штук зеленых? Долларов?
   -- Конечно, с собой. В тачке под сиденьем. А что? - наигранно удивился наш философ.
   -- Да нет, ничего... Ну, тогда неси... - согласился незнакомец, еще не вполне веря свалившемуся внезапно на голову богатству, но в мыслях уже радостно потирая руки, уже распуская в своей туповатой башке то ли образ новой тачки, конечно, иномарки, или квартиры-полуторки в центре, которые он получит в обмен на "зеленую капусту".
   Сергею не пришлось долго шарить под сиденьем, чтобы найти искомое...
   -- Ну-ка, отошел от нее! - грозно приказал Костров незнакомцу.
   -- Эй, парень, ты чего? - теперь пришла очередь испугаться мужику.
   -- Отошел, сел в свою машину и поехал, гондон долбанный! - не затрудняя себя подбором выражений, продолжал требовать наш скромный философ. - А если не понятно, то могу объяснить без слов! - и не делая паузы, Сергей нажал на курок... С собой он всегда возил боевой ПМ, а уж пользоваться им он умел отменно - все-таки в тире института он был частым гостем, хотя и не входил в сборную команду, но стрелял довольно сносно, стабильно набирая 80 очков из 100 возможных.
   Незнакомец, ошарашенный звуком выстрела, инстинктивно поднял руки в стороны и чуть вверх, и медленно стал пятиться к своей "шестерке":
   -- Хорошо-хорошо, все нормально! Я все понял... - оправдывался мужичонка, разом забыв и о новой тачке, и о теплой, уютной полуторке поближе к центру...
   -- И не вздумай болтать, гнида! Найду и яйца отрежу! - предупредил Сергей, держа своего визави на мушке.
   -- Хорошо-хорошо, конечно-конечно! - давал обещания мужичок, залезая в свое потрепанное авто...
   Когда "шестерка" с шантажистом-неудачником скрылась за поворотом, Сергей быстренько положил тело девушки на заднее сиденье своей теперь уже слегка помятой спереди "Ауди" и резко дал по газам. Он летел через весь город, мчался на юго-запад, еще даже не осознавая, куда и зачем он едет, но интуитивно чувствуя, что едет именно туда, куда следует...
  
   Она казалась совсем легкой, хотя на самом деле весила не меньше 55 килограммов, не меньше, но и не больше... Но даже если бы и весила больше, то Сергей вряд ли утомился бы... Он нес её как драгоценный груз, осторожно, стараясь не задеть телом, особенно запрокинутой назад головой, ветки кустов и деревьев, аккуратно пронося между оградками могил... Потом он даже удивлялся, как мог в безлунную ночь, в кромешной темноте кладбища, с ношей в руках, так легко и быстро найти пристанище Ольги... Но это будет потом, завтра, а сейчас... Сейчас Сергей нежно положил тело рядом с холмиком, прямо в заросли цветущей земляники. Положил, а сам опустился рядом на колени и, обратив взоры к портрету, стал просить: "Помоги мне, Оленька, помоги моя заступница, моя милая Анима, моя родная, моя Любимая, прошу, помоги мне! Спаси её! Верни её! Я не должен быть убийцей, иначе я не смогу, не смогу выполнить миссию, свой долг, открыть врата, помочь тебе, все это не смогу! Понимаешь, милая? Пожалуйста, помоги, ты же можешь, ты знаешь, умеешь, пожалуйста, прошу тебя!"
   Но Ольга, конечно, безмолствовала. Ее глаза лукаво и задорно продолжали сиять с железного овала фотографии на могильной плите, но Сергей в темноте едва-едва видел лишь очертания ее головы... Он истово молил о помощи, меж тем как тело девушки постепенно остывало, медленно коченело и не думало ни шевелиться, ни тем более оживать... И ее стеклянные глаза продолжали испуганно взирать невидящим взором на светлое ночное июньское небо с редкими вкраплениями звезд... А душа... Что было с её душой знали только те, кто уже никогда ничего никому в этом мире сказать не смогут...
  
   -- Ты напрасно тратишь силы, мой юный друг!
   Сергей оглянулся. За оградкой в том же монашеском облачении стоял... Ну, конечно, это был Харитон. Хоть Сергей и не видел его лица, но по фигуре, по голосу понял, что это именно он...
   -- Ты напрасно тратишь силы! - повторил старик. - Ольга тебе не поможет! Ни в ее, ни в твоей, ни в моей власти вернуть человека сюда! Успокойся, все кончено. Она уже там...
   -- Нет, не может быть! Я - убийца!? Убийца невинной девушки!?? Как же мне жить дальше? Нет, должен быть выход, должен! Помоги, помоги мне, Харитон! - упорствовал Костров, все так же стоя на коленях, но уже лицом к старику.
   -- Зачем ее воскрешать? Ей уже хорошо и спокойно там... Лучше заняться делом, мой друг! - ответствовал монах.
   -- Мне надо, очень надо! Если она... если ее не вернуть, то тогда... тогда я не смогу, я не буду, я откажусь от своей миссии! - настаивал Сергей.
   -- Хорошо, можно, конечно, попробовать, но знаешь ли ты, какова будет цена за ее возвращение? - Харитон внезапно сменил гнев на милость, заронив в душу Кострова надежду.
   -- Да какая бы ни была цена, я готов заплатить! - в запале страсти опрометчиво заявил Сергей. - Я не хочу быть убийцей, не могу и не буду жить дальше, если ты не поможешь ее спасти!
   -- Что ж, раз ты настаиваешь... - суховато промолвил старик. - Бери ее и ай-да ко мне в сторожку!
   Когда они вошли в единственную комнатушку, Харитон приказал:
   -- Клади ее вот сюда, на лавку, раздевай до нага, ну, а потом будешь делать, что я скажу. Но учти, успех не гарантирован - я давненько таким не занимался. Но если Бог даст, то... Раз уж святой Сергий смог воскресить юношу одним словом, то почему бы и мне не вспомнить молодость. Но учти - это надолго, до самого утра. Я - не Сергий Радонежский, и уж тем более не Христос, а потому быстро не умею...
   В глазах Кострова зажегся радостный свет, и никому не дано было знать, что в этом свете преобладало - ожидание от Харитона нового чуда или надежда на собственное освобождение от греха.
   Да, не думал Сергей, не гадал, что ему придется раздевать мертвую девушку, да еще такую юную, да еще и убитую им самим, точнее, погибшую по его неосторожности... В какую-то долю секунды в его голове задержалась на мгновения мысль, что совсем ему не хочется этого молодого девического тела, совсем оно его не трогает и не возбуждает и, значит, он, к счастью, все же не страдает склонностью к некрофилии...
   Харитон же тем временем начал греметь склянками и шебуршать мешочками, вытаскивая их на стол сначала из потрепанного комода, а затем и из старинного шкафа, висевшего на стене. Шумные поиски, однако, оказались недолгими: не успел Сергей стянуть трусики с бездыханного тела, как монах радостно воскликнул: "Слава Тебе, Господи! Спасибо, мой Господин!", а потом, уже обращаясь к Сергею, добавил: "Нашел все таки эту травку... Думал, закончилась, ан нет - еще есть. Тут как раз хватит на одну процедуру!" - и старик весело воздел к небу руку, сжимавшую платяной мешочек...
   -- И что за травка? - не удержался от вопроса Сергей, целомудренно созерцая нагую девушку.
   -- Как? Разве ты не знаешь этой истории? - то ли всерьез, то ли притворно удивился монах.
   -- Какой истории? - недоумевал Сергей.
   -- Ну, эта история с врачом Полиидом и братом Ариадны...
   -- Ариадны?!! - Сергей тут же вспомнил свою алчную сестрицу.
   Но Харитон, как ни в чем не бывало, продолжал:
   -- Да, Ариадны, его звали Главком, и в детстве он заблудился в огромном дворце Миноса и утонул в глубоком чане с водой... Когда его нашли, он был уже давно мертв, и вот этот Полиид его воскресил с помощью вот такой же травки, она называется омелой, произрастает на дубах, есть и в наших лесах, но немного... Но у меня немецкая омела, мне один друид подарил осенью...
   -- Ты знаком с друидами? - снова расширил от удивления глаза Костров.
   -- Да, и не только с ними, а что?
   -- Да нет, ничего, - немного растерялся Сергей...
   -- Ну, тогда к делу... Но! - и монах поднял руку с торчащим указательным пальцем. - Мне надо сделать раствор, в котором следует растворить травку, а для этого мне нужна кровь, свежая кровь и, желательно, молодая...
   -- Сколько? - неожиданно для самого себя поспешил Сергей, будто бы на самом деле его интересовало количество - он готов был отдать и всю свою кровь, если бы это потребовалось для возвращения девчушки.
   -- Немного - всего один литр. Ты готов, философ? - приободряющим тоном вопросил Харитон.
   -- Всегда готов, мой спаситель! - наконец, впервые улыбнувшись после аварии, поддержал оптимистичный тон старика наш герой.
   -- Тогда ложись и закрой глаза! Кровь нужна артериальная, потому я буду брать ее у тебя из шеи, из сонной артерии, это неопасно, но только если будешь лежать спокойно... - обрадовал Сергея монах.
   Но Сергею было чем хуже и опаснее, тем лучше, ибо так чувство вины быстрее улетучивалось, оставляя в покое его нежную совесть... А потому он покорно лег на лавку рядом с девушкой - благо, ширина ложа позволяла на нем уместиться двоим...
   Через 15 минут целебное зелье было готово... Сергея пошатывало от кровопотери, потому он предпочел сесть в ногах у девушки, на самом краешке лежанки... В голове кружилась дурацкая мысль: "Ну, вот, - говорил себе Костров, - теперь я испытал почти то же самое, что чувствуют люди, ставшие жертвами вампиров... И теперь понятно, почему те пьют кровь именно из шеи - именно она обладает чудодейственными свойствами и способна продлевать жизнь и даже, если повезет, - а повезти должно! - возвращать жизнь тем, кто ее недавно лишился..."
   Харитон готовил раствор прямо в алюминиевом совковом чайнике, однако он вовсе не кипятил кровь, а лишь подогрел ее немного... Держа в одной руке теплый чайник, а в другой - обычную фарфоровую кружку, монах предупредил юношу, что теперь начинается самый главный и ответственный этап, а потому надо действовать слаженно и быстро, причем не забыть о самом главном - об Иисусовой молитве, которую надо непрерывно и в унисон повторять вслух до тех пор, пока девушка не начнет дышать...
   -- Что же мы будем делать с зельем? - поинтересовался Сергей, когда старик умолк. - Втирать или вливать ей в рот, или же вводить в вены?
   -- Втирать? - улыбнулся монах. - Ну, не сейчас! Сначала будем ее поить, отпаивать! Кожа то уже мертва, через нее едва ли проникнет что-либо! Так что ты будешь держать голову, а я буду поить!
   -- И она будет глотать? - поспешил снова поинтересоваться Костров.
   -- Как же она будет глотать, если она мертвая? Ты меньше спрашивай, а давай-ка приступим...
   -- Но зачем тогда ты заставил ее раздеть? - недоумевал Сергей.
   -- Узнаешь, сопляк! Давай, помогай мне, пока все не остыло на хрен, и про молитву не забудь... Надеюсь, ты ее знаешь?
   -- В общих чертах... - признался юноша.
   -- Ну, тогда повторяй за мной, философ! - несколько презрительно приказал старик. - Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое...
   Сергей начал послушно повторять за стариком:
   -- ...да приидет царствие Твое, да будет воля...
   -- ... как на небе, так и на земле... - торжественно голосил Харитон.
   Повторяя в один голос древние слова, заповеданные самим Иисусом, наши герои стали реанимировать пока еще труп юной невинно пострадавшей особы. Сергей держал приподнятой ее голову и старался не дать закрыться миниатюрному ротику, а Харитон медленно-тягуче вливал липкую вязкую ярко-красную жидкость между губами...
   -- ...От лукавого избавь нас и не введи во искушение, ибо Царство твое есть слава и сила вовеки. Аминь, - завершил первый круг молитвы монах и пошел на второй, не переставая поить умершую кровавым напитком.
   Время, казалось, застыло, природа замерла - даже редкие ночные птицы сегодня молчали, словно боясь сорвать, спугнуть такое редкое чудо, неведомое современной эпохе...
   Чайник опустел уже наполовину, а девушка все не подавала признаков жизни, и в голове Сергея стали зреть первые робкие сомнения: "Неужели надо влить весь чайник, неужели все влезет? А не заполнит ли эта жидкость легкие и тогда???" Но додумать он не успел, ибо голова девушки рванулась вперед с диким истошным хрипом, рванулась так, что своим лбом она чуть не разбила кружку, из которой ее отпаивал старик... Она села на лавку, молниеносно спустила ноги на пол, но тут же схватилась обеими руками за горло, словно задыхаясь... Девица продолжала хрипеть так, будто ее душили, будто ей не хватало воздуха, который тщетно пыталась зачерпнуть ртом словно выброшенная на берег рыба...
   Затем девушка медленно сползла на пол, но Харитон, быстренько, подхватив ожившую под мышки, поднял ее и снова усадил на лавку... Тут внезапно по ее упругому телу, снизу вверх, прошла сильнейшая судорога... Потом еще одна, затем третья... Воскресшую начало трясти так, будто она сидела не на лавке, а на электрическом стуле... Сергею же все это живо напомнило сцену из "Соляриса", где миловидная Наталья Бондарчук оживает после заморозки жидким азотом вместе со своей прекрасной Хари на глазах озадаченно-испуганного Криса-Баниониса, оживает точно так же, как эта бедная девчушка, трясясь и извиваясь, правда, с той лишь существенной разницей, что героиня фильма лежит и не хрипит, а тут, в кладбищенской избушке "продолжательница ее дела" сидит и издает нечленоразделные хрипо-стоны... Впрочем, довольно быстро хрипостон сменился кашлем, а затем смолк и он, и девушка начала просто тяжело и гулко дышать, шаря вокруг очумелыми и, похоже, невидящими глазами...
   Потом ее снова начало трясти, и все сильнее и сильнее...
   -- Вот теперь пора втирать! И это надо делать быстро! - громогласно заявил монах, поливая остатками раствора сидящую девушку так, чтобы кровь равномерно стекала и на спину, и на грудь. - Давай, ты спереди, а я сзади! Да активнее три живот и грудь, особенно возле сердца, а то замерзнет и все насмарку! - и Харитон начал размазывать-втирать целительную жидкость по спине ожившей, тогда как Сергею достались более сексуально-притягательные места, чему он так и не порадовался - просто было не до того.
   Юная особа, интуитивно понимая, что делают это для её же блага, не сопротивлялась совсем, послушно поворачивалась, поднимала руки, наконец, по безмолвному требованию старика, встала... Оказалось, что надо было смазать снадобьем каждый сантиметр ее кожи, и только после этого дрожь затихла...
   Когда экзекуция закончилась, нашим реаниматорам, наконец, можно было перевести дух... Только сейчас Сергей понял, что вся каморка заляпана кровью, и что стоит сюда заявиться милиции, то сразу возникнут вопросы и проблемы... В том числе и у него, ибо любая экспертиза легко установит, что это его, Сергея Кострова, кровь... Ну, и ладно, главное - девчонка ожила... Блин, неужто получилось? Только сейчас до Сергея стала доходить вся грандиозность чуда, которое свершил старик с его посильной помощью...
   Словно читая его мысли, Харитон пробасил:
   -- Не переживай, Сереженька, я все отмою еще до рассвета, так что никаких следов не останется... А вот девочку тебе препоручаю... Ей надо возвращаться к жизни, а это непросто... - и старик перевел взгляд на девушку, все так же безмолвно застывшей статуей сидевшую на лавке, но уже не в обнаженном, а в укутанном одеялом виде.
   -- Эй, как тебя зовут? - Сергей тряс ее за плечо, стараясь глядеть прямо в глаза, но девушка только непонимающее хлопала очами, из которых испарился далеко еще не весь ужас.
   -- Это бесполезно! Она пока все еще в шоке, точнее, не в себе! - предупредил Харитон.
   -- И надолго это? - поспешил уточнить Сергей.
   -- Думаю, что надолго, то бишь дней на несколько - это если повезет! - поторопился "обрадовать" своего юного друга Харитон.
   -- М-да... И что же мне с ней делать? Куда везти? - озабоченно молвил юноша.
   -- Это тебе решать! Квартира у тебя большая, дача тоже просторная - выбирай!
   -- Ладно, Бог с нею, подумаю...
   -- Думаю, вам уже пора ехать - скоро рассвет! Давай-ка я помогу тебе ее одеть и - вперед! Да и мне спать пора! - словно ни в чем не бывало, будто бы и не было никакого чудесного воскрешения, произнес монах...
   Прощаясь со своим юным другом, стоя уже возле машины, в которой на заднем сиденье была заботливо уложена-упакована утомленная и все еще испуганная девушка, Харитон вдруг спросил Сергея:
   -- Кстати, а ты заметил?
   -- Что именно? - поспешил уточнить Костров.
   -- Ну, что она... Ну, это... Понял, да? - все еще говоря загадками, продолжал старик.
   -- Нет, не понял! Что она?
   -- Ну, как! Разве не заметил, ну, когда втирал?
   -- Да что заметил!? - уже досадуя и злясь, негодовал Сергей.
   -- Экий ты недогада!!! А еще философфф... Она же... она же девственница - самая натуральная! - не выдержал старик, давая отгадку.
   -- И что?
   -- Да нет, ничего, просто... Ну, пока, мой юный друг... До встречи! - и монах резко развернулся и бодрым, совсем еще молодым шагом направился в глубь чащи, туда, где за оградой в предрассветном мареве теснились разномастные обелиски и плиты...
  
  
   Глава 40. Хельга
  
   Давненько Сергей не оказывался перед таким трудным и вместе с тем простым выбором - куда ехать с новоспасенной девицей... Прост выбор был тем, что альтернатив было две - либо его квартира, либо его же просторная дача. А сложен и труден потому, что оба варианта казались одинаково хороши, вообщем, равноценны... Иными словами, ситуация буриданова осла, которую можно было решить только одним способом... И тогда Сергей загадал: если на перекрестке улицы Сталеваров и Тюменского тракта загорится стрелка налево - а именно туда лежал путь к его дачке, - то он поедет на дачу, если же стрелки не будет, то тогда он смело направит стального коня прямо - к своему дому...
   Стрелка потухла в самый последний момент... Кострова это обрадовало - что-то говорило ему: "На дачу не стоит, лучше домой, там и еды больше, и нет поста охраны с вечно подозрительными соглядатаями..." И он, похоже, не прогадал... Хотя бы потому, что бензин у него закончился аккурат за сто метров до подъезда - а от кладбища до дачи было на несколько километров дальше... Вообщем, судьба, затушившая стрелку трехглазого регулировщика, вновь проявила свою мудрость...
  
   Девушка покорно шла с ним под руку - и ему это нравилось... Да, давненько он не ходил вот так, почти в обнимку, с особями слабого пола... Все-таки так прекрасно, что он смог ее вызволить из лап самой смерти, сделать то, во что не поверит ни один нормальный цивилизованный человек... Но сейчас, по прошествии часа после воскрешения, свершенное собственными руками чудо стало казаться чем-то простым, ожидавшимся, даже заурядным... Было уже почти светло - короткая июньская ночь ускользала так же стремительно, как и приходила. Но во дворе перед домом было абсолютно пусто, тихо и спокойно...
   Только дома Сергей понял, как глубоко и сильно амнезия завладела душой девушки. Она не только не помнила своего имени и места жительства, что было вполне понятно и объяснимо. Но, зайдя в ванну, даже не знала, как пользоваться краном-смесителем, потому прежде всяких других дел Сергею пришлось собственноручно ее отмыть от остатков засохшей крови. Да, странные были ощущения молодого философа: юное девичье тело в его нежных руках - трогай, лапай его как хочешь, а хозяйке сего "богатства" и дела нет, что ее осязает незнакомый мужчина... В результате недолгих раздумий Сергей не удержался и залез пальцами между сочных ножек девицы. Даже ему, малоопытному в "гинекологии", стало ясно, что там что-то есть, некая упругая пленочка... Значит, старик не ошибся - она действительно девственница! Ну, а девушке было будто бы всё равно, она по-прежнему стояла как "дохлая мышь", вела себя как сомнабула...
   Когда же гостья расположилась на диване в гостиной, то по ее недоумевающим глазам Сергей понял, что и о телевизоре она ничего не помнит - ее взгляд был подобен взгляду младенца, впервые увидевшему столь забавную игрушку... Затем Костров еще раз убедился в том, что девушка начисто утратила чувство стыда: когда из под полы халатика ненароком показалась на свет одна из мягких округлостей с красно-бурой звездочкой соска на венчике, Сергей мог ей любоваться вполне легально, открыто и нагло в течение нескольких минут без всякой ответной реакции со стороны недавно воскресшей гостьи... Отлегло от сердца у Кострова только тогда, когда он намеренно, ради эксперимента, принес ей стакан сока, и - о, счастье, - девушка спокойно взяла его в руку и мелкими глотками стала пить... "Ну, слава Богу, - только и сказал себе юноша, - надеюсь, и ложкой она умеет пользоваться и задницу вытирать ей тоже, хотелось бы верить, не надо..."
   И хотя гостья молчала уже целый час, Сергею было радостно от ее присутствия, ибо оно если и не спасало, то смягчало его одиночество... Он попытался было ее разговорить, но девушка только глуповато улыбалась, досадливо мотала головой и интенсивно хлопала карими глазами... Находясь на грани отчаяния, Костров стоял перед ней на коленях, положа свои руки на ее кисти и, неотрывно впиваясь глазами в ее очи, повторял и повторял: "Ты кто? Как тебя зовут? Ты совсем ничего не помнишь?" Но девушка молчала и улыбалась, словно олигофренка средней степени тяжести... но все же глаза ее были глазами нормального человека, потому, скорее, она была похожа на иностранку, не знающую ни слова по-русски... на немую иностранку, безмолвную галлюцинацию, к тому же еще и не владеющую языком жестов...
   Наконец, Сергей махнул рукой на тщетные попытки пробудить у нее сознание:
   -- Ну, и Бог с тобой, не хочешь говорить - не надо! На вот, смотри телек - изучай ридную мову, - и демонстративно врубил на всю катушку звук телевизора, - а я пойду коньячка хлебну! Тебе плеснуть, а? Молчишь? Ну, и ладно, не хочешь - мне больше достанется... - и Костров отправился на кухню "на дозаправку", как любил порой говаривать отец...
   Через пару минут, однако, наш герой вернулся, держа в руках две стопки, одну из которых, разумеется, галантно протянул даме:
   -- Это тебе, подруга! На, держи! И вот еще тебе конфетка - закуси! - а сам пристально стал наблюдать, какое действие произведет коньяк на гостью, насколько безболезненно она сможет выпить сорокапятиградусный тонизирующий напиток. Но девица выпила сразу всю стопку, выпила спокойно, точно так же, как пила до того сок, даже не поморщилась, но конфеткой все же заела и, взглянув прямо в глаза Кострову, впервые благодарно улыбнулась...
   Минут через десять, покурив и выпив, но уже в гордом одиночестве, вторую стопку, Сергей понял, что ужасно устал и хочет лишь одного - спать и еще раз спать... Но... Но как же оставить девушку без присмотра? А вдруг она его во сне ножичком по горлу? Не укладывать же ее спать вместе с собой - это может плохо кончиться, а нужна она ему именно девственницей - вдруг она и есть та целомудренница, что приманит Единорога и отправится в Иномирье?
   Минут пять Сергей раскладывал пасьянсы из разных нехитрых вариантов и скоро понял, что надо сделать только две вещи. Во-первых, закрыть на оба замка входную дверь, а также все окна и выход на балкон, чтобы "птичка внезапно не упорхнула", и, во-вторых, самому закрыться в своей спаленке, а девушку предоставить самой себе и другу-телевизору до тех пор, пока цепко-нежный Морфей будет держать его в своих теплых объятиях. Убедившись, что гостья находится все в той же глубокой атараксии, то бишь в самой настоящей нирване аки безгласное дитя, Сергей приступил к реализации своего мудрого плана: расстелил постель, защелкнул дверной замок и, предварительно положив под подушку раскладной ножичек, рухнул в глубокий сон без сновидений.
   Начало сна нашего героя пришлось примерно на половину пятого утра, а вот просыпание подоспело совсем не скоро - ближе к вечеру... Открыв глаза и мельком взглянув сначала в окно, а потом на часы, Сергей понял, что спал он долго: часовая стрелка стремительно неслась к нижней точке циферблата. Но июньское солнце стояло еще высоко и задиристо светило в западные окна элитной многоэтажки, одним из которых было окно спальни Сергея... Понежившись минут десять на диване, Костров стал прислушиваться, но тщетно - в квартире была полная тишина, и на какое-то мгновение события прошедшей ночи показались ему сном, чьей-то глупой шуткой, нереальной небылицей... А была ли авария? Было ли чудо воскрешения? Наконец, была ли девушка? И чем дольше он размышлял об этом, тем скорее ему хотелось вскочить и проверить наличие девушки в своей квартире... И хотя Я-ленивое всячески отговаривало от спешки и предлагало поваляться в койке еще немного, Я-любознательное довольно быстро взяло верх и заставило тело Сергея встать, одеть себя и выйти в коридор, а потом и в холл, где...
   Нет, это была не небылица, не сон и не фантазия! Гостья сидела все в том же кресле, в том же халатике, но что-то было не так, будто чего-то не хватало... Ах, да, точно, ведь он, Сергей, включил телевизор, а теперь тот молчит. Неужели девушка выключила, или, может, японская техника вышла из строя? В последнюю альтернативу верилось с огромным трудом... Легким движением руки Костров включил телевизор, и "заморский агрегат" спустя пару секунд уже радовал глаз пестрым экраном... Значит, телевизор выключила девушка, ибо таймером Сергей не пользовался никогда.
   -- Это ты выключила телевизор? - спросил Сергей у молчаливой гостьи. Но ответа не получил. Это молчание стало уже раздражать Кострова, потому он нервно добавил: - Блин, ну когда же ты заговоришь, а? Или будешь до конца дней своих как глиняный истукан? Ну, скажи же что-нибудь, радость моя? Ну, откликнись же, женьшенюшка милая! Ведь столько сил отдал ради тебя, а ты... ты - неблагодарная свинюшка! Эх, сука ты эдакая...
   Но девушка продолжала немотствовать, глядя умными глазами прямо в очи раздосадованного спасителя... Последнему не осталось ничего иного, как выйти на балкон и закурить... В голову Сергея стали закрадываться все более мерзкие мысли: может, применить к ней физическую силу? или трахнуть ее, забыв про девственность? может, секс ее излечит от аутизма?
   Докурив, он пошел на кухню, чтобы... Вожделенный "Наполеон" еще вливался в стопку, когда по телевизору Сергей услыхал знакомую мелодию заставки - начался выпуск местных новостей... Он уже подносил стопку к губам, когда диктор объявил: "Сегодня мы вновь, как и две недели назад, начинаем наш выпуск с трагического известия..." Сергей уже ощущал пряный вкус напитка и приятное теплое жжение во рту, когда до него донеслось: "...сегодня, около восьми часов утра, неподалеку от собственного дома на улице Плеханова было совершено покушение на депутата городской думы Игоря Астрова..." Коньяк так и не дошел до желудка, а весь без остатка вылетел обратно - такой была реакция Сергея на услышанное...
   Он влетел в комнату, впился глазами в экран: "...автомобиль депутата взорвался на перекрестке улицы Плеханова и проспекта Ленина. В результате Игорь Астров погиб на месте, а его жена, также находившаяся в машине, в тяжелом состоянии, с черепно-мозговой травмой и сильными ожогами, была доставлена в городскую больницу N 2..." Далее начался репортаж с места трагедии... Увидев обгорелые искореженные останки астровского автомобиля, Сергей понял, что случилось самое страшное, что не могло ему и привидеться... Не успел он обрести друга и единомышленника, товарища и учителя, как снова остается один... "...по оценкам криминалистов, мощность взрывного устройства составляла около 300 граммов в тротиловом эквиваленте. Заряд был прикреплен к днищу прямо под креслом водителя. Это говорит о том, что именно депутат Астров был мишенью злоумышленников..."
   Какой ужас! Ведь еще вчера и Игорь, и его прекрасная жена были счастливы, полны энергии, надежд, оптимизма, а теперь... теперь... Может, их тоже можно воскресить, используя ту же методику? Наверняка еще есть время? Впрочем, почему их, ведь Лада жива... "...состояние жены депутата Астрова врачи оценивают как очень тяжелое. В настоящий момент женщина находится без сознания, угроза ее жизни сохраняется. Как заявил заведующий хирургическим отделением больницы, если в течение ближайших суток не произойдет ухудшения, то о перспективах выживания пациентки можно говорить с известной долей оптимизма..."
   -- Она тоже умрет... Сегодня ночью... - раздалось откуда-то из глубины комнаты.
   Сергей обернулся, словно ужаленный... Несомненно, эти слова произнесла она, его немая гостья...
   -- Что? Что ты сказала? - набросился он на девушку.
   А та уверенно и четко повторила:
   -- Она умрет. Сегодня в полночь!
   -- Откуда, откуда ты знаешь, что умрет, что в полночь? - допытывался Сергей.
   -- Знаю. Просто знаю. Знаю и то, что их смерть - плата за мое возвращение! - спокойно докладывала воскресшая.
   -- Как плата? Какая плата? - приходил все больше в ярость Костров.
   -- Та плата, про которую ты сказал: "какая бы ни была цена, я готов заплатить...".
   -- Но я же имел в виду не это! Я о себе говорил!!! При чем здесь Астров и его Клио??? Какое право они имели забирать их жизни в обмен на твою?
   -- Таков закон. За возвращение одного надо заплатить уходом двоих, причем самых дорогих людей, дорогих для того, кто просит и готов заплатить...
   -- Но мне об этом не сказали, никто не сказал! - уже орал Сергей, хватая за плечи и начиная интенсивно трясти девушку. - Понимаешь ли ты, никто не сказал, никто, никто!!!
   Но девушка внезапно отвела его руки, резко встала и стальным, но высоким голосом, пояснила:
   -- А тебе и не положено было знать. Даже если бы ты спросил о цене, то никто не вправе был бы тебе ответить. Но ты даже не спросил, верно?
   Только тут Костров понял свою оплошность, но, кажется, слишком поздно понял, что совершил так глупо и бездарно огромную ошибку, так опрометчиво-легко отнесся к словам старика о плате за возвращение...
   -- Но кто ты такая, откуда ты все это знаешь, откуда? Ты же тогда была мертва, понимаешь, мертва! Как ты можешь знать? Как? Как?- тем не менее продолжал он допрашивать девушку...
   -- Мертва была не я, а она, та, что раньше владела этим телом, - хладнокровно продолжала вдруг заговорившая "кукла".
   -- Она? Так ты - это не она? А кто же ты? И где она? - уже почти плача, вопрошал Костров.
   -- Она осталась там, я даже имени ее не знаю. А я... Можешь называть меня Хельгой...
   -- Хельгой? Погоди, кто же ты, откуда??? - недоумевал Сергей.
   -- Я из Нави - откуда же еще... Просто мне повезло... Бросили жребий и... Вообщем, я выиграла это тело... А та... та сама не захотела возвращаться... Так что зря ты старался ее спасти...
   -- Зря??? Зря??? Что ты говоришь???
   -- Послушай, не горячись, сделанного все равно не вернешь. Давай-ка пересядем на диван, и я тебе все разъясню, только обещай не кипятиться и не перебивать меня, хорошо?
   -- Хорошо, хорошо, давай...
   Они сели на диван, но не вплотную друг к другу, а на расстоянии около полуметра, сели вполоборота, чтобы можно было друг друга видеть, и Хельга заботливо взяла руку Сергея в свою ладонь и, медленно поглаживая её пальцами, стала спокойно рассказывать:
   -- Твоя ошибка в том, юноша, что ты забыл о Дао и Логосе, забыл о том, о чем вещаешь каждый год своим курсантам: нельзя вмешиваться в размеренный порядок бытия, нарушать естественное течение событий. Все, что случается, только с виду случайно, а в глубине все закономерно и в целом предопределено. Эта девушка должна была умереть. Такова ее карма, ее судьба. А ты, ничего о ней не зная, бросился в авантюру, и - самое главное - не ради нее, ее жизни и ее счастья - ты ее даже не спросил о том, чего она желает, - а только ради себя, ради успокоения своей души, ради избавления от чувства вины. Согласись, что это так? А если так, то чего же ты хотел? Чтобы бытие улыбнулось твоему эгоизму и позволило тебе так легко и просто избавиться от терзаний совести? Не ты ли совсем недавно разъяснял, что страдание, особенно душевное, способно сделать нас лучше, позволить понять нечто глубокое, потаенное в бытии, понять и стать выше, чище, нравственнее, личностно вырасти. И что же, ты испугался мук совести, или же тебя страшила тюрьма? Можешь ответить...
   -- Да нет, причем здесь это, Хельга! Меня страшило, что я не выполню своей миссии, что начнутся эти разбирательства, расследования, а мне так много надо успеть до 22 июня...
   -- Хочешь успеть к открытию "звездного моста"? - несколько настороженно, но все же с долей иронии, поспешила уточнить гостья.
   -- Ты и про это знаешь? - вновь озадаченно вопросил Костров, впрочем, не надеясь получить самоочевидный ответ на свой риторический вопрос. Но ответ все же воспоследовал:
   -- По меркам Нави, я знаю немного, к сожалению, - с суррогатом виноватой улыбки сообщила Хельга, - но вот по вашим земным стандартам получается очень даже немало. Все относительно - вспомни Гераклита... Так вот, я не закончила, - продолжала гостья. - Ты ведь ничегошеньки не знаешь про эту девушку, что бросилась под твою машину. А следовало бы подумать, раз собака ее вынесла на середину дороги и именно под колеса твоего "лимузина", значит, это кому-то было очень нужно. Неважно, кому именно, ей самой или, более вероятно, кому-то из "сильных мира того", т.е. мира Нави. А ты решил "возникнуть" и "все исправить", думая, что знаешь, что должно быть, а в результате, того не ведая, вступил в конфликт с кем-то очень властным и могущественным, назовем его, например, Демоном... Конечно, это всего лишь один из демонов, один из богов, но, как видишь, он достаточно силен, раз забрал твоего друга и его прелестную жену...
   -- Но она же еще жива!!! - возмутился Костров.
   -- Пока жива... - задумчиво глядя в потолок, произнесла гостья.
   -- Но раз все имеет смысл, - включился в беседу Сергей, - то имеет смысл и то, что она не погибла сразу... Может, это шанс, может, Ладу ещё можно спасти?
   -- Наконец-то слышу голос не юноши, но мужа, - с долечкой радости заявила Хельга, - но прошу - не пои её той дрянью, что вливал в меня - грубое, примитивное средство, давно уже списанное в утиль... Ты же живешь в век информационных технологий, а используешь снадобья позапрошлого тысячелетия... Стыдись, философ!... Если бы ты знал, как мне было хреново, каких усилий стоило заставить "работать" этот организм... Бедная я, бедная... - неожиданно запричитала девушка. - До сих пор все внутренности жжет...
   -- Прости, я не знал... Это все старик... - извинялся Костров.
   -- Старик?!! Какой старик??? - глаза девушки налились неподдельной тревогой.
   -- Как, ты не знаешь, не помнишь??? - в свою очередь недоумевал юноша.
   -- Нет, прости... Разве был старик? - вопрошала Хельга. - Что за старик?
   -- Ну, как же, монах, Харитоном его зовут, он на кладбище смотритель... Странный такой дедушка, но, кажется, добрый... Неужели совсем не помнишь?
   -- В черном балахоне и клобуке, с бородой? - еще более настороженно уточняла гостья. - Харитоном назвался?
   -- Ну, да, - соглашался Костров, потихоньку заражаясь тревогой собеседницы. - А что?
   -- Что еще можешь о нем сказать? - твердо спросила Хельга, спросила так уверенно, что не ответить было невозможно.
   -- Ну, не знаю... Он мне неделю назад показал путь в Междумирье, просто раздвинул пространство, всунул туда мою руку, и я оказался там, встретился там с...
   -- С кем же ты там встретился, любопытник ты наш? - слово "любопытник" в устах Хельги прозвучало с укоризненной издевкой, и Сергей не замедлил насторожиться, он тут же подумал, а можно ли доверять ей, этой странной женщине, точнее даже не женщине, а существу... существу не вполне человеческому - так ему стало упорно казаться...
   -- А зачем тебе? - остановил укалывающим вопросом поток собственных искренних признаний молодой философ.
   -- И не говори - раз не доверяешь! - надув губки словно десятилетняя девочка, отрезала Хельга, но после трехсекундной паузы промолвила: - Я и так знаю, что это была она, Гесиона... Вот так!
   Костров захлопал глазами от шока: она и это знает! Что же от нее дальше можно ожидать??? Кто она, зачем пришла, друг или враг, помощница или вредительница? Та ли самая красна девица-губительница или...??? А ведь точно, она пришла оттуда, из Иномирья, значит, сестра Елена и в самом деле ни при чем, равно как и Света, и Лада, и Ольга, а за ним, за его жизнью прислали её, эту странную особу... Правда, расписной красавицей её не назовешь... Зато она, кажется, мысли мои может читать? Как же тогда укрыться от нее??? Как избавиться??? Что теперь от нее можно ожидать??? Что делать мне???
   -- Слушай, ты можешь мне ответить: ты мне друг или враг? - решил поставить точки над "i" наш герой.
   -- Легко. Если бы не ты, мой спаситель, я бы сейчас пребывала в Нави! Так как же я могу быть тебе врагом, если благодаря тебе и только тебе я оказалась здесь!? - совершенно серьезно проговорила Хельга и, сделав многозначительную паузу, добавила: - Я помню добро и долг благодарности тебе верну, верну сполна, верь мне, юноша, если... если, конечно, ты будешь послушным мальчиком и в свою очередь поможешь мне...
   -- Так я тебе должен еще и помогать?! У меня своих проблем хватает! И что же ты от меня хочешь, какой помощи? - вновь начал нервничать Костров, который не очень-то любил, когда его грузят чужими проблемами.
   -- О, это совсем не сложно и необременительно. Мне нужно, чтобы ты разузнал, где живет... жила, точнее, хозяйка этого тела, - и Хельга несколько презрительно окинула взором свою достаточно стройную, даже спортивную, но лишенную идеального совершенства фигуру, добавив без энтузиазма и вполголоса: - Эх, знала бы, что придется вселяться в такое убогое "жилище", то еще подумала бы, стоит ли... - и вновь, более громко и настойчиво, обращаясь к Сергею, спросила: - Так как, могу я на тебя рассчитывать? Я не тороплю, можешь не спешить, мне нужно знать ее адрес завтра к обеду, остальное я сама устрою...
   -- Хорошо, допустим я узнаю, а что получу взамен? - поспешил ввязаться в прения Сергей.
   -- Ты уже торгуешься?! Браво, юноша, так и надо... - весело заявила девушка. - И что же ты хочешь взамен?
   -- Ты спасешь Ладу Астрову! Только и всего... - набравшись уверенности, твердо потребовал хозяин квартиры.
   -- Ничего себе?! У тебя губа не дура, юноша. Ты знаешь, о чем просить, но... это... это, к сожалению, не в моей власти. Я не демон и не богиня, а обычная земная женщина, пусть и искушенная в жизни... Попроси что-нибудь попроще, мон ами! - предложила гостья.
   -- У меня нет других просьб, увы, ма шерри... - Сергей тоже любил иногда выразиться по-французски. - Либо поможешь мне спасти Ладу, либо мы расстаемся сейчас же, и ты валишь отсюда на все четыре стороны.
   -- А ты не очень вежлив, монсеньор. Я же все-таки дама... Хорошо, я уйду, но на последок мы с тобой выпьем на брудершафт, идет?
   -- Хорошо... Черт с тобой... Выпьем... Ноу проблем... - без энтузиазма согласился Костров.
   -- А потом, на прощание, ты угостишь меня вкусным сексом - я так истосковалась по мужским ласкам! - с долей игривой заносчивости произнесла Хельга и резко, словно голодная пантера, бросилась на колени к Сергею и, пока он пребывал в легком шоке, впилась губами в его рот...
   Это был не первый настоящий поцелуй в жизни Сергея, может быть, пятый или даже шестой (не в смысле количества поцелуев, а по числу поцелованных в губы девушек), но он сразу понял, что это самый приятный поцелуй из всех, что были в его небогатой телесным теплом жизни... Язык Хельги скользнул в рот, резко и быстро прошелся по его зубам, согрел сначала верхнее, а потом и нижнее нёбо и, наконец, выскочил, после чего рот девушки втянул в себя язык Сергея и стал интенсивно, но нежно, его посасывать... Все это случилось в какие-то 5-6 секунд, но казалось, что они тянулись несколько минут...
   Отойдя от шока, Сергей поспешил все же отстраниться от настойчивого ротика гостьи:
   -- Ты что? Зачем? - он попытался сбить ее страсть, но тщетно...
   Девушка уже скидывала пестрый халатик его мамы, в глазах ее светилось веселое бешенство голодной самки, и, поймав её взгляд, Сергей понял, что сопротивляться бессмысленно... Хельга навалилась на него всем своим хрупко-легким телом и, заставив юношу растянуться на диване, стала неистово, но безумно приятно целовать все его лицо, шею, а потом все ниже и ниже... В течение минуты Сергей лишился и рассудка, и разума, и остатков самообладания, а уж про одежду и говорить нечего... Его душа куда-то поплыла, он закрыл глаза, предоставив партнерше право делать все самой, и, конечно, уже не чувствовал, как ее тело мерно колыхалось над ним, время от времени орошая влажной мякотью губ его грудь, шею, лицо, губы...
   -- Ну, что, тебе понравилось? - Хельга шептала ему прямо в рот, когда все закончилось и она прижималась к нему всей поверхностью своей раскрасневшейся кожи...
   -- Да, да, конечно, конечно... Это было божественно... - в ответ прошептал юноша, постепенно возвращаясь на "бренную землю"...
   -- Вот видишь, а ты не хотел, сопротивлялся чего-то, глупёнок! Это же счастье! Зачем отказываться? Мне нельзя сопротивляться, и не такие, как ты, сдавались. Еще ни один мужчина не уходил от меня просто так. Я получаю любого, кого захочу - запомни это.
   -- Хорошо, моя королева, хорошо, я не буду больше сопротивляться, - покорно соглашался Сергей, - а как ты? Тебе понравилось?
   -- Да уж, понравилось - скептически начала девушка, - лишил меня девственности, я вон вся в крови и в сперме... Между прочим, мне больно было! У меня же там все еще такое узкое, неразработанное... Вот так!
   -- Прости-прости, я не хотел, ты же сама начала... - защищался Сергей.
   -- Да, ладно, я же шучу, - весело продолжала Хельга. - На самом деле все было неплохо, для первого раза... Ты - нежный, ласковый, хотя этого еще не знаешь. Я хочу тебя снова... Но это будет через час... А потом я уйду, как и обещала! - грустно добавила Хельга.
   -- Уйдешь? Нет, не надо, пожалуйста, останься! - ласково прошептал Сергей. - Ты - чудо, настоящее чудо... Не уходи... И проси все, что хочешь...
   -- Ты уже передумал? - осведомилась девушка.
   -- Да, конечно. Но...
   -- Что "но"?
   -- Давай не через час, а попозже, ночью... - Сергей неожиданно вспомнил что-то очень важное и, приподнявшись на диване, твердо заявил: - Мне надо в больницу... К Ладе... Пойми меня, это важно! Очень важно!
   -- Я не держу тебя, милый, - мягко ответствовала Хельга и задумчиво продолжила: - Ты свободен, мой спаситель. Делай так, как велит твое сердце... А она красивая, эта Лада?
   -- Да, очень... ну, скорее милая, обаятельная... А что?
   -- Красивее меня? Только честно, прошу тебя! Помни, что это тело - не мое... Так что твой ответ меня не обидит, - поспешила заверить Хельга.
   -- Если честно, то, конечно, красивее... И лицом, и фигурой, ножки у нее просто обалденные, эдакие точеные, ровные, а грудь... Впрочем, я ее едва ли видел... Хотя ростом она не намного тебя выше...
   -- Да, - перебила его Хельга, - не повезло мне немного, да и тесновато это тело, но... можно все исправить, если повезет, конечно... - загадочно произнесла девушка.
   -- А в той, первой жизни, ты была красивой? - поинтересовался Сергей.
   -- Красивой!?? Спрашиваешь!!! Не то слово... Думаю, что и в вашем "веке длинногих худышек" я не затерялась бы, мягко говоря...
   -- А если не "мягко говоря"? - улыбнулся Сергей.
   -- А если без ложной скромности, а скромность, как известно, убежище бездарей и лентяев, то скажу прямо - я была сногсшибательно красива. Устоять никто не мог. Думаю, я понятно изъясняюсь?
   -- Да, вполне... - подтвердил Сергей, - было бы интересно на тебя взглянуть. А сам между тем подумал: "Ну, вот, теперь всё объяснилось, теперь понятно, что ты за птица! Не удивлюсь, если в решающий момент превратишься в красавицу и... Ну, конечно, именно ты - моя губительница! А вот Единорог на тебя уже не клюнет, но, прости, сама виновата..."
   -- Что же, может, когда и увидишь меня такой, какой я была раньше, - как ни в чем не бывало продолжала хвалиться гостья, таинственно полушепотом добавив: - В мире нет ничего невозможного, дружок!
   -- Да... - протянул Костров, - а как же тогда Лада? Её ведь невозможно спасти?
   -- Ну, заладил ты со своей Ладой. Чего она тебе сдалась, а? - перейдя на более резкий тон, проговорила девушка.
   -- Понимаешь, без нее я не смогу реализовать свою миссию! Она единственная, кто знает, ведь она была в курсе всех дел своего мужа, а он мне так много еще не успел рассказать... Может, ее можно спасти? Ну, скажи мне откровенно, прошу тебя!
   -- Понимаю тебя, Сережа, - Хельга впервые назвала его по имени. - Ладно, поехали в больницу, поглядим на месте, что, да как...
   Костров чуть не подлетел над диваном от радости! Хельга дарила ему надежду, и все становилось уже не таким мрачным и безысходным. И на этой радостной волне он вдруг предложил:
   -- А не взять ли нам с собой Харитона, этого монаха-старика?
   -- Ни в коем случае! - категорически заявила Хельга. - Либо я, либо он!
   -- Да? А что, он в чем-то перед тобой провинился? Ведь он тоже тебя спасал, и если бы не он, то прозябала бы ты и дальше в своем Иномирье...
   -- Он просто не знал и, надеюсь, еще не знает, что воскресла в этом теле именно я. А если бы знал, то...
   Но Сергей не дал договорить, в очередной раз ему пришлось удивляться:
   -- Так вы знакомы? Ты его знаешь?
   -- Да, знакомы, и давно, и сильно... Неужели ты полагаешь, что он - обычный монах? Раскинь мозгами, разве монахи способны воскрешать, разве они способны разрывать пространство, открывая дорогу в Междумирье?
   -- Но как же Сергий Радонежский? Он же воскресил юношу! - вспомнил Сергей недавние слова Харитона.
   -- А ты видел, как он воскрешал? Уверен ли, что это было воскресение? Уверен ли, что юноша тот был и в самом деле мертв?
   -- Ну, мне кажется, теперь, спустя столько веков, никто уже не может быть уверен в этом...
   -- В этом и соль, мой друг! - подытожила Хельга.
   -- Но постой, а Иисус Христос, как же он? - продолжал допытываться Сергей.
   -- Иисус - это другое дело. Он был богом!
   -- Но ведь это тоже сомнительно! Мусульмане считают его пророком, а Лев Толстой и тот же писатель Булгаков - вообще обычным человеком, хотя и великим моралистом и учителем человечества...
   -- Ну, тут ты не совсем прав, Сережа! У Булгакова Иисус не просто человек, он ведь после распятия продолжает жить, жить в Свете и имеет там большую власть - даже Воланду мог приказывать...
   -- Приказывать? Нет, мне кажется, он просто его просил забрать Мастера и Маргариту в царство покоя - ты ведь это имела в виду?
   -- Да, именно... По форме, по форме это была просьба, а по сути приказ, которого нельзя было ослушаться... Пойми, он ведь даже не удосужился сам довести свое распоряжение до Воланда, а прислал для этого своего раба, Левия Матвея... А почему? Потому что он - высоко, а Воланд - низко, хотя ты знаешь, насколько могущественна была власть этого персонажа в романе...
   -- В романе? И только? - осведомился Костров.
   -- Не только, конечно... Ладно, давай отложим этот разговор и будем собираться. Но давай договоримся сразу: если Лада вдруг выживет - неважно, из-за меня или нет, - тогда ты навсегда бросишь курить!
   -- Навсегда? Но почему? - слабо возмутился Сергей.
   -- Я не выношу запаха табака - вот и все. Ну, и хочу проверить, насколько сильно твое желание, чем ты можешь пожертвовать ради его исполнения. Понимаешь, ни одной сигареты до конца жизни! Ни одной!!! Согласен?
   -- Ты меня к стенке прямо приперла... Я и так не часто курю - не больше 10 сигарет в день, а иногда - только две-три...
   -- Ни одной! Никогда!!! Или я никуда не еду! - настаивала Хельга.
   Сергей сразу понял, что девушка не шутит. "Что же, - рассуждал он, - в этом есть свой смысл. Так бы я еще долго не бросил бы курить, а теперь будет повод..."
   -- Хорошо, я согласен... Но можно последнюю сигаретку выкурить сейчас?
   -- Нет! В этом и суть! Нельзя! Одна затяжка - и Лада твоя отправится в Навь, причем безвозвратно, а там, поверь мне, не так уж весело, - воинственно уже почти кричала Хельга.
   -- Ладно, согласен. Бог с тобой! Уговорила! - сдался Костров.
   -- Ну, и ладненько, - весело проговорила Хельга. - Слушай, мон ами, а магазины еще работают?
   -- Смотря какие? А что?
   -- Да ничего... Просто мне приодеться надо бы... Наряды твоей маман вряд ли подойдут, комплекция у меня все же поскромнее... Надеюсь, деньги у тебя найдутся для этого дела?
   -- Не вопрос, моя королева, - согласился Сергей, - заедем в торговый центр - он, кажется, до девяти вечера работает, а сейчас только семь... Вообщем, успеем... Ну что, вперед?
   -- Вперед, мой рыцарь! - весело проговорила Хельга перед тем, как отправиться в ванную...
  
  
   Глава 41. Аномальная жидкость
  
   В выборе одежды Хельга оказалась совсем непривередливой: для нее главным было сочетание удобства и элегантности, тогда как веяния моды, о которых она, к удивлению Сергея, была осведомлена вполне хорошо, казалось, не имели особого значения. Она выбирала в основном неброское и недорогое, несмотря на заверения Сергея в своей полной финансовой состоятельности... В итоге шопинг закончился в течение 15 минут. Хельга нарядилась в светло-голубые джинсы - скорее, чтобы скрыть едва заметную кривизну ног, чем из любви к Америке и модным течениям эпохи, которые в последние годы отказались от обтягивающих лосин, смыв их в архив истории, и отдали свои голоса элегантным джинсам. На туловище напялила облегающую футболку белого цвета с тупой надписью на груди "Kiss me"; облегающую потому, чтобы показать всем наличие достойной груди. Не забыла купить голубую кепочку из той же джинсовки, дорогие кроссовки "Адидас" в бело-синюю полоску и, наконец, солнцезащитные очки, в итальянском происхождении которых ее долго убеждал продавец. Кое-что девушка взяла про запас - вельветовые бежевые брюки, пару блузок, пару туфелек и пару босоножек, одно длиннополое обтягивающее платье, раскрашенное красными, голубыми и желтыми цветами, две юбки, мини и макси, ну, и так, по мелочи... Но дольше всего она задержалась в отделе нижнего белья - там она провела почти восемь минут - больше половины времени шопинга, и накупила целую кучу трусов, лифчиков, комбинаций самых разных цветов - от белоснежно-девственного до черно-готического, да еще со всякими кружевами, вышивками, рюшечками... Проблема была лишь в том, что выбор бюстгальтеров второго размера был не очень широк, и Хельге пришлось купить почти все приличные модели, что были в продаже...
   В итоге вышла она из торгового центра вполне похожей на современного подростка в стиле унисекс, невзрачного и незаметного, и вряд ли бы на всем белом свете мог бы найтись человек, способный угадать в этом далеком от совершенства теле, под этим "сереньким одеянием", душу царицы некогда могущественной империи...
   Разумеется, к больной их никто пускать не собирался. Главврача уже давно не было на месте, а завотделением уехал только пол-часа назад... Оставалась только дежурная смена во главе с молодым хирургом... Сначала он отказывался от денег, но когда в пальцах Сергея зашелестели зеленые купюры с изображением президента Франклина... Конечно, как он мог отказаться, да и как его можно упрекать, если в то время зарплата врача едва достигала вот одной такой купюрки в месяц! А тут ему предлагают полугодовой заработок, не прося взамен ничего особенного - все равно эта девушка, как заявил завотделением, "долго не протянет"...
   Как и полагается жене депутата, да еще депутата известного и авторитетного, Лада лежала в отдельной палате - её уложили на спецкровать для ожоговых больных. В больнице таких было всего три - подарок коллег из Уфы, которым эти кровати, в свою очередь, выделило советское правительство еще в 1990 году - они были срочно закуплены за границей сразу после железнодорожной трагедии под Ашой... Лицо и шея девушки были запеленуты бинтами, но даже они не мешали понять, что перспективы ее плохи.
   -- Черепно-мозговая травма - последствия удара головой, - пояснял дежурный хирург. - По-видимому, ее выбросило из салона ударной волной - то ли через лобое стекло, то ли дверь была не закрыта. Отсюда вероятна и контузия, ну, и приземлилась она на асфальт. Рентген показал перелом основания черепа, а в мозге - заметные гематомы, но это не фатально. А вот ожоги - это очень серьезно - 30 процентов тела, особенно лицо и левая сторона. Остальные органы целы, если не считать сломанной ноги, ушибов и ссадин. Да вы и сами видите - лицо все опухло - признак воспалительного процесса и дисфункции почек.
   -- Что-то еще можно сделать для нее? Может, ей нужны лекарства? - поспешил предложить свою помощь Сергей.
   -- Лекарства на ближайшее время имеются, и хорошие. В перспективе не помешала бы пересадка кожи, но в нашем городе, сами понимаете, найти донора проблематично... А вот аппараты искусственных органов - почек и легких - могут понадобиться уже сегодня. Они есть у нас в больнице, но не в этом корпусе. Техника громоздкая... Пока найдем санитаров, пока они перетащат, вообщем, можем и не успеть, - сетовал врач.
   Сергей его искренний тон понял как намек, а потому достал еще несколько купюр, легким движением засунул их в боковой карман халата доктора и предложил, не дожидаясь кризиса, доставить в палату и то, и другое оборудование. Доктор подметил, что не вправе это делать без санкции главврача, в результате Сергею пришлось еще и главврачу звонить и уговаривать того по телефону, явно намекая, что без вознаграждения его доброта не останется.
   Хельга же все это время сидела на стульчике рядом с Ладой, ласково гладя ее правую, уцелевшую от огня, ладонь и нежно-убаюкивающе, шепотом, почти не слышно, уговаривая Ладу не умирать... Но в душе, тем не менее, продолжала ясно видеть картину: скромный обелиск, с которого улыбается миловидная девушка, а под ней надпись, гласящая, что здесь похоронена Лада Георгиевна Астрова, и дата смерти - 11 июня... И этот день должен закончиться через три с половиной часа! Она знала, что это не простое видИние, а глас будущего, а если так, то... то так и будет, если... Хельга совсем не завидовала Ладе, ибо завидовать было уж вовсе нечему - и красота теперь потеряна, быть может, навсегда, и муж - тоже, да и в Нави, куда она скоро отправится, ее вряд ли ждет что-то хорошее... Потому в душе у нее царила искренняя жалость, женская солидарная жалость, и она была тем двигателем, который заставлял Хельгу молиться и посылать просьбы об отмене приговора могущественному Ему, ибо - она знала это точно, - решает не Небесный Синедрион, а только Он, только Он один, и как Он захочет, так и будет, а Синедрион лишь оформит решение, просто легализует его, ибо с Ним ссориться не хочет никто... пока не хочет...
   Сергей тем временем уже связался с родителями Лады: они приезжали днем, но на свидание с дочерью их не пустили. Его больше всего почему-то заботило состояние дочери Астровых - к счастью, оказалось, что пятигодовалая малышка вот уже неделю гостит на даче под присмотром бабушки и дедушки, наслаждаясь первыми жаркими деньками вдали от городского дыма и суеты. Иными словами, дочка Лады и Игоря Александровича продолжала радоваться жизни, пребывая в счастливом неведении о беде, постигшей ее семью, и, по-видимому, совсем не чувствовала, что потеряла отца, что ее мать балансирует на самом краю бездонной пропасти... Тут Сергей вдруг вспомнил про беременность Лады и не замедлил спросить об этом дежурного врача. Но тот лишь развел руками, удивился и сказал, что не в курсе, что вопрос не к нему, но обещал доложить эту важную информацию начальству.
   Когда оборудование было доставлено, деньги заплачены, всё существенное обговорено, казалось, можно было бы уезжать восвояси, чтобы продолжать наслаждаться любовью с многоласковой Хельгой, но... после увиденного Сергею уже никакого секса не хотелось. Ему также было ясно, что если он отсюда уедет, если не останется на ночь, то Лада умрет - это говорило его сердце, а оно редко ошибалось, хотя иногда все же ошибалось. Но и сидеть всю ночь в больнице, в палате - правильно ли это? И что он сможет сделать со своим высшим гуманитарным, если Лада начнет умирать? Только позвать врача? Что же, и это не мало... Видимо, не зря он сегодня выспался на сутки вперед - судьба оказалась мудрее, предоставив ему эту возможность, и теперь он сможет безболезненно дежурить до утра... Но что же с Хельгой?
   -- Сережа, я думаю, нам надо остаться тут до утра, - произнесла Хельга, стоило Кострову вернуться в палату.
   -- Ты словно мои мысли читаешь! - признался Сергей. - Я тоже так считаю. Будем дежурить по очереди?
   -- Зачем? Вместе... Или ты хочешь сидеть в одиночестве?
   -- Нет, вместе веселее, но ты, возможно, хочешь поспать, отдохнуть?
   -- Мне некогда отдыхать, я "там" уже наотдыхалась, а здесь не до отдыха - времени терять нельзя. Жизнь и так коротка и неизвестно, сколько мне или тебе отмерено. Принеси-ка лучше стул, садись рядом и поговорим - так будет лучше и нам, и ей...
   И так они сидели рядышком, прижавшись друг к другу ногами, время от времени касаясь друг друга то плечами, то руками, то взглядами. Сидели и говорили, поглощаемые надвигающимися сумерками, говорили тихо, сторожко прислушиваясь к дыханию Лады. Но больше говорил он, Сергей, просто рассказывал о себе, о своей жизни, родителях, друзьях, об учебе в Москве, о трудных отношениях с девушками, о нехватке любви, об Ариадне и Свете, об Ольге и своей Аниме... Ему хотелось довериться Хельге, хотя он и не был уверен, что ей можно доверять... Но она была благодарной слушательницей, а уже одно это - большая редкость сегодня, когда с каждым днем каждый думает все больше и больше о себе, а не о своих ближних... И хотя о себе рассказывать Хельга совсем не спешила, Сергей был доволен и тем, что она просто слушает, слушает по всем правилам психотерапии, поддерживая плавное течение исповеди собеседника регулярными "ага", "понимаю тебя", "правда?", "интересно" и другими, вроде бы бессодержательными, но необходимыми словами-вставками, выражающими эмпатию, сигнализирующими о том, что вас слушают внимательно, всем сердцем... И чем дальше утекала беседа, тем ближе были их души, тем созвучнее трепетали сердца, тем глубже и шире было понимание, и Сергей в очередной раз задавал себе вопрос: "Может, это Она, именно та, которую он ищет, которая будет навеки и навсегда для него Одной-Единственной? Но кто же тогда его прекрасная губительница? Пока, конечно же, на эту роль лучше других подходит милая кузина Леночка. А Хельга... Они так быстро, за несколько часов стали близки друг другу... И главное... главное, она отдалась ему сразу, сама, не ломаясь, как все другие, не упрямясь, не спрашивая, хочет он этого или нет, просто взяла и подарила себя, при первой же возможности... А может это обман, ловушка???"
   -- Почему ты сделала это? - внезапно спросил он вслух то, что хотел сказать только про себя.
   -- Ты имеешь в виду секс? - как всегда она верно угадывала его мысли, и юношу это уже не удивляло. - Знаешь, дело не только в моей жажде, не только в благодарности за то, что ты меня вытащил оттуда снова в этот красочный мир. Просто прожив несколько жизней, увидев и испытав столько, сколько обычному человеку и представить сложно, приобретаешь мудрость и начинаешь понимать цену любви, цену каждого мгновения счастья, радости, удовольствия. Ведь в мире и так много страданий, так зачем же их умножать, делая из простого сложное...
   -- Ты говоришь прямо как Бутусов! - перебил соседку Сергей.
   -- Кто это, Бутусов? - поинтересовалась Хельга - видимо, здесь у нее был некоторый пробел в знаниях об эпохе "длинногих худышек".
   -- Ну, Бутусов - это известный рок-музыкант, солист группы "Наутилус", и есть у него такая песня, названия не помню, но там такой припев: "Казанова, Казанова - зови меня так... Зачем делать сложным то, что проще простого: ты - моя женщина, я - твой мужчина..."
   -- Нет, я не совсем об этом. Я о том, что надо ценить каждый миг, о том, что не стоит жить ожиданиями, что надо жить здесь и сейчас, наслаждаясь каждым мгновением. В свою первую жизнь я это поняла лишь на смертном одре, когда было поздно что-то исправлять. Но мне хватило одной жизни, чтобы понять главное, и хотя впоследствии судьба меня не баловала, я ни разу не отступалась от этого принципа: "Лови мгновенье, чтобы потом не жалеть..."
   -- И много у тебя было жизней? - поинтересовался Сергей.
   -- Сколько было - все мои... Лучше спроси, сколько у меня было мужчин! - предложила девушка.
   -- Ну, и сколько у тебя было мужчин? - переспросил юноша.
   -- Сколько было - все мои... - тихо, но с задором повторила девушка.
   -- Так нечестно! Ты - хитрая лиса! - с наигранной обидчивостью в голосе почти притворно возмутился Сергей.
   -- Ладно, скажу... Примерно... Так-так... Погоди... - она возвела глаза к небу. - Всё, вспомнила! Три тысячи триста тридцать два... Нет, уже триста тридцать три... Ты у меня юбилейный! Это - хороший знак!!!
   -- Ты серьезно? Круто! И ты всех помнишь? - осведомился Костров.
   -- Почти... У меня хорошая память... Как видишь, я давно не девочка, и моему опыту могут позавидовать многие твои современницы, даже прошедшие огонь и воду...
   -- И кем же ты была? - Сергей стремился "раскрутить" Хельгу на очередное признание. Но та его мягко, но твердо осадила:
   -- Не спеши, надо будет - узнаешь, а так - меньше знаешь, лучше спишь - кажется, так у вас принято останавливать излишне любопытных особ?
   На этом разговор остановился на несколько минут. Оба слушали дыхание пациентки, да шум листвы за окном, а палата все больше опускалась в полумрак, и Сергею все больше хотелось близости. К своему ужасу он осознал, что хочет он близости не только с Хельгой, но и с Ладой, хоть на ней живого места нет, и не с Ладой вчерашней, соблазнительной, здоровой, вкусно пахнущей, с гладкой кожей и лукавыми кокетливыми глазами, но именно вот с этой Ладой, израненной, забинтованной, с обожженной кожей, с переломанным у основания черепом, с распухшим и ставшим наполовину беззубым ртом... Б-р-р-р-р... Сергей постарался переключиться на другие, более позитивные мысли, но не получалось, и чтобы избавиться от циничных, неизвестно откуда вылезших или пришедших идей, он попытался обнять Хельгу, обнять, чтобы потом поцеловать... Но она резким движением холодно отстранила его руку, и этот отказ его обидел. Ох уж эти непредсказуемые женщины!!!
   Повисло молчание... Лада дышала по-прежнему мерно, спокойно и тихо. Сергей облизывал нежными языками рефлексии свою внезапно возникшую обидку на только что проявленную холодность со стороны своей загадочной соседки... Хельга же уходила все глубже в себя, и сейчас ей было уже не до разговоров. Не до разговоров с Сергеем, но не с Ним. Чем меньше оставалось времени до полуночи, чем сумрачнее становилась палата, тем интенсивнее становились её молитвы, обращенные к Нему: "Прошу Тебя, Отец, прошу всей душой, всем сердцем! Ты слышишь, Ты знаешь, Ты можешь! Помоги! Помоги! Помоги!" Ей вспомнилась другая ночь, другая просьба, в другом месте... Нет, она не была тогда на земле, а потому, как и любой из обитателей Нави, не могла вмешаться и что-то изменить, но всё видела, всё слышала, и чем яснее слышала и понимала, тем острее жгло душу бессильное отчаяние как следствие невозможности вмешаться и что-то изменить. Тогда просил он, и была такая же теплая ночь, такая же умиротворяющая тишина, но он был один, а все его друзья заснули... Просил так же безудержно отчаянно, из самой глубины самого сердца, но Он не вмешался, не ответил, не помог... Почему? Она не знала, это было и осталось тайной... Он был его Сыном, причем любимым, пожалуй, даже самым любимым, и потому ему было дано много более, чем ей - Его дочери, просто одной из дочерей, каких у него было немало... Любимой была другая... Все ей страстно завидовали, ее красоте, уму, ее харизме, сводившей с ума любого мужчину, который смел приблизиться к ней... Из-за нее погибли десятки тысяч, если не сотни, но Он продолжал ее любить несмотря ни на что, и теперь она там - блаженствует рядом с Ним в Асгарде... Пока блаженствует... Отчего так несправедлив Отец? Отчего Он любит не благодаря, а вопреки, и почему часто для него - чем хуже, тем лучше... Да, конечно, земля больна человеком, и Отцу не всегда нравилось, что кое-кто из его детей слишком сильно любит людей, помогает им просто так, не надеясь на благодарность... Конечно, в чем-то Он прав - люди действительно часто жестоки, злы, безжалостны, и если с ними по-хорошему, по-доброму, по-мягкому, то эту доброту и мягкость они тут же начинают воспринимать как слабость и глупость, и тогда становятся наглыми требовальщиками, неблагодарными свиньями, истребляют и себя, и других, и все вокруг себя... Все так! Но ведь Он сам их создал такими, разве не так? Или же я чего-то не понимаю?... Так размышляла сама с собой Хельга, размышляла и сравнивала, чем та ночь отличается от этой... Он, ее сводный брат, был тогда один, а она не одинока сейчас - рядом с ней Сергей... Неужели он тоже заснет? Как и те? Нет, не должен, не допущу... Скорее я сама засну... Нет, только не это!!! Не это!... И ещё... Он просил тогда за себя, а она просит за другую, которая Ему по сути никто - просто женщина, обычная земная женщина... Может, такую спасти проще и легче, чем собственного любимого Сына? Может быть... но точно она не знала... не знала!
   Но картинка с обелиском не исчезала, напротив, становилась все ближе и яснее, так что Хельга начинала видеть не только надпись, но и каждую тонюсенькую прожилку на отшлифованной поверхности мрамора, каждую неровность по краям прорезей букв и цифр... Это был плохой знак - знак неверной дороги. Хельга напряглась из последних сил, настолько сильно, что даже в ушах зазвенело, и казалось, что в мозгу вот-вот что-то лопнет, оборвется, и тогда уже точно ничего не получится... "Что-то я делаю не так, не так!!! - говорила она себе. - Неужели и он, ее брат, тоже что-то не так сделал? А ведь он знал много больше, больше, чем я??? И почему, почему его друзья заснули, оставив его одного? Один на один с Ним... Может, именно друзья виноваты, что ничего не получилось, или же дело в чем-то другом? Но в чем, в чем, в чем???" Хельга была готова зарыдать, но сдержалась... "Ничего себе горчичное зернышко? - из глубины души снова она кричала к Нему. - Стучите и откроется? Просите и получите? Но как же надо еще постучать, чтоб открыли? Как надо просить, чтобы получить??? Куда уж больше, куда??? Некуда! Неужели Ты не видишь???"
   Она стала вспоминать первую и, как оказалось, единственную встречу с Ним. Рядом была мама, но все равно было страшно, даже очень... Ей едва исполнилось 15, и отец решил поглядеть на нее... Её везли в резиденцию долго - сначала по морю, потом на лошадях по горам... Неудивительно, что тогда она выглядела уставшей, измученной, несмотря на старания придворных визажисток, массажисток, стилисток... Но оказалось, что пригласили не только ее, Хельгу, но и другую, её сводную сестру... Той не пришлось ехать так далеко, потому не удивительно, что выглядела сестра много привлекательнее, была и румяней, и белей... Хельга помнит, как первая подошла к ней и, ласково улыбаясь, сказала: "Привет, Хелена!..." Она надеялась обрести подругу, а вышло... вышло наоборот... Но почему, почему та, не зная ничего о ней, презрительно окинув её оценивающим взглядом, лишь хмыкнула и отвернулась? Почему? Неужели позавидовала? Но чему Хелена могла завидовать, если была и богаче, и красивее, и умнее её, Хельги? А может дело и не в зависти, а именно в презрении, в том, что для неё Хельга сразу и навсегда оказалась "золушкой", недостойной внимания, недостойной даже жалости... Ладно, пусть так... Посмотрим, кто кого... Поглядим...
   А тогда... Тогда ее жестоко унизили... Унизили хотя бы тем, что Хелена была на аудиенции почти час... Целый час Он любовался ею, что-то говорил, возможно, обещал, дарил... Хелена зашла в залу обнаженной - таков был обычай - видимо, отец хотел оценить красоту своих отпрысков сразу и целиком, - а вышла в шикарном платье, расшитом золотыми нитями, осыпанном алмазами, изумрудами, топазами, опалами и жемчугами, с золотой диадемой на голове, блистающей словно солнце. Вышла и прошла мимо... А её, Хельгу, отец выпроводил уже через пять минут. И платье, подаренное ей, было самым обычным, без всяких изысков, украшенное простыми серебряными нитями и дешевыми блеклыми камушками... Он, конечно, услышал ее немой вопрос, увидел ее слезы: "За что? За что? За что?" Увидел, слегка нахмурился, а потом произнес фразу, которую она запомнила навеки: "Не обижайся, Хельга. Поверь, я люблю тебя не меньше, но есть Иное. И потому не все для меня возможно!"...
   И вот теперь эта фраза отца высветилась для нее совсем в ином контексте: "Если не все возможно, то, может, он и брату моему помочь не мог. Просто не мог. И, значит, я все делаю правильно, просто он не может. Грустно... Но ведь должен же быть выход. Должен! Должен! Должен!..." - и в голове Хельги снова зазвенел пронзительный то ли звук, то ли свист, угрожающий порвать ткань сознания... "Нет, так нельзя, так ничего не получится! Точно, что-то я делаю не так!" - сказала, наконец, себе Хельга. Сказала и резко, внезапно встала.
   -- Сергей, - обратилась она к Кострову, - пойдем-ка покурим. У тебя есть сигареты?
   У Кострова чуть челюсть не отвисла:
   -- Ты куришь?... Но ведь ты сама говорила, что одна затяжка - и Лада погибнет! - пытался возражать Сергей.
   -- Это к тебе относится, не ко мне! Курить буду я, а ты просто со мной постоишь, понял?
   -- Понял, хотя это жестоко...
   -- Ничего, переживешь! - "успокоила" его Хельга. - Понимаешь, я не вижу иного способа, чтобы расслабиться... Понимаешь, у меня ничего не получается, что-то надо менять, а что - я не знаю...
   -- Что менять? Разве ты сейчас что-то делала? - поспешил уточнить Сергей.
   -- Ну, конечно! Разве не заметно?
   -- Да? И что же? - продолжал удивляться юноша.
   -- Молилась... Ладу спасала... Спасаю... А Он не слышит... И ничего не... - Хельга не стала договаривать, а снова предложила: - Пойдем покурим. И я тебе все объясню...
   Сумерки уплотнялись. Двор перед входом в хирургию был давно пустынен. Одно за другим гасли окна корпусов больницы.
   -- Сколько времени? - спросила для начала Хельга, делая первую затяжку.
   -- Без двенадцати одиннадцать?
   -- Значит, у нас ровно час... Только час, а я в тупике... В полном, понимаешь? - и на лице ее впервые изобразился бледный лик надвигающегося отчаяния.
   -- Что же делать? - недоумевал Сергей. - Что я могу? Разве я знаю? - ему совсем не хотелось брать ответственность на себя, но отчаяние на инфантильном личике девушки росло с каждой секундой, и это его не только раздражало, не только пугало, но почему-то делало сильнее и увереннее в себе.
   -- Ты знаешь! Ты можешь! Поверь мне, можешь! Иначе, зачем ты здесь? - слегка начавшим дрожать голосом уверяла его девушка. - Только пока не знаешь, что можешь...
   -- Но что я должен сделать? - продолжал спрашивать Сергей.
   -- Откуда мне знать? - еще больше раздражалась девушка.
   -- Может, мне молиться вместе с тобой? Может, надо молиться вслух? - стал гадать Костров.
   -- Нет, не это... Не это... - кипятилась Хельга. - Что-то другое, другое, но ты должен знать, вспомни, прошу тебя, вспомни!!!
   -- Единорог? - неуверенно предположил Сергей.
   -- Единорог... - Хельга на секунду задумалась, что-то припоминая, и тут же замотала головой. - Нет, не он, не он, что-то другое... Говори же, вспомни, что еще было, что еще может помочь, - она уже почти кричала, но кричала шепотом, будто внезапно осипла.
   -- Боттичелли? Флора? Весна? - вырвалось у Сергея.
   -- Боттичелли??? Бред, бред все это... Нет! Нет! Нет! - Хельга сделала последнюю затяжку и нервно смяла бычок.
   -- Может, тогда Водоем? - уже и не зная, что еще предположить, вымучил новый вопрос Костров.
   -- Водоем?... Точно! - радостно вскрикнула Хельга и бросилась на Сергея с поцелуями. - Точно! Вода! Аномальная жидкость!!! Нужна вода!!! Живая вода!
   -- Живая вода? А где... - сквозь сильные объятия девушки, пытался произнести Сергей, - где... где же я... мы... возьму... возьмем... эту... аномальную... живую... воду?
   -- Ой, глупый! - покровительственно начала поучать Хельга. - Любая вода аномальна, пора бы знать! А живая... Ведь вода и была создана для того, чтобы служить жизни! Потому она и аномальна, то есть сочетает такие свойства, которые и сочетаться не могут...
   -- Что ты имеешь в виду? Что она в твердом состоянии легче, чем в жидком? - выдвинул простую догадку Костров.
   -- Ну, если бы только это!!! - воскликнула девушка. - А аномально низкая вязкость в сочетании с аномальной высоким поверхностным натяжением? А "пи-ти" диаграмма, какой нет ни у одного другого вещества на Земле? А аномально низкая сжимаемость как в твердом, так и в жидком состоянии? А максимум плотности при трёх и девяносто восьми градусах Цельсия? А минимум теплоемкости, приходящийся на...
   -- Стой-стой, я понял, Хельга! Но откуда ты все это знаешь? - дивился юноша.
   -- Ой, да все это знают... Вот поживешь с моё... - с толикой гордости проговорила Хельга. - Ты мне лучше вот что скажи, философ! Какой водой можно лечить, какая вода обладает живительными, дезинфецирующими свойствами?
   -- Ну, если тебя послушать, так любая!
   -- Ну, а если вынести за скобки, что я говорила, тогда как? - настаивала Хельга
   -- Ну, тогда... - Костров ненадолго задумался, - тогда, наверное, самой лечебной будет святая вода, церковная, Крещенская или Троицкая, прежде всего? Кстати, скоро Троица, в это воскресенье, - довольно робко предположил Сергей.
   -- А еще? Всё разве? - улыбалась девушка, радостно потирая руки.
   -- Лекарства, наверное, какие-то... Ну, и... эта... - тут у Сергея проскользнула довольно пошлая мыслишка, которую он готов был загасить, но Хельга не дала, радостно вскрикнув:
   -- Молодец! Правильно! Это, по сути, все жидкости нашего организма - и моча, и слюна, и даже... сперма!
   -- И что же нам выбрать? - Сергей уже чувствовал легкое возбуждение. Несомненно, последнее слово было ассоциативно связано с чувством сексуального удовольствия...
   -- А я знаю? - снова выразила свою некомпетентность Хельга. - Ведь есть еще специфически женские выделения - менструальная кровь, например, ну, и в этом же роде...
   -- Может, нам коктейль сделать из всего этого и им напои... - Сергей осекся, вспомнив недавние укоры Хельги за то, что её отпаивали какой-то "грубой, примитивной дрянью, давно списанной в утиль", и быстренько подобрал другое слово, - и им воспользоваться?
   -- Ни в коем случае!!! - запротестовала Хельга. - Надо выбрать что-то одно!
   -- И как же будем выбирать? Жребий бросим? - поинтересовался Костров.
   -- Нет, не надо... Я знаю... - Хельга резко погрустнела и более мягко, тихим шепотом продолжила: - Все дело в любви, понимаешь? А что является апогеем любви?
   -- Секс? Соитие? - робко вымолвил юноша.
   -- Пожалуй, но это с точки зрения мужчины... А с точки зрения женщины или... ну, хотя бы вспомни Христа... вспомни-вспомни! Или... ну вот это... - и Хельга опустила голову, вперив взгляд в надпись на своей груди, точнее, на футболке.
   -- Христа? - задумчиво-вопросительно произнес Сергей и, словно повинуясь приказу, выведенному на фасаде футболки девушки, понимая, что попал прямо в точку, тихонько, неглубоко поцеловал Хельгу прямо в губы: - Верно?
   -- Есс!!! - совершенно модерново вскрикнула Хельга. - Но не простой поцелуй, а... Ну, сейчас поймешь... Пойдем...
   -- Подожди, а кто будет целовать... Ладу? - Сергей явно не торопился идти вслед за Хельгой, чувствуя некоторый приятный подвох, а потому снова спросил: - И разве мы вправе ее целовать???
   -- Еще как! - Хельга продолжала радоваться. - Не бойся, тебе не придется ее целовать, я сама... Но ты мне нужен, просто необходим. Пошли!
   -- Как сама? Но ты же женщина?
   -- Да, женщина, но не простая, не обычная, - и, набрав побольше воздуха, Хельга тихо, но с превеликой торжественностью объявила: - Я - дочь Одина! И потому мне дано, понимаешь, дано... Не спрашивай только, что дано... Скоро сам всё увидишь... И теперь тебе лучше меня слушаться, иначе время упустим. Пошли!!! - и Хельга, одной рукой открыв дверь, другой схватила под руку Сергея и прямо-таки втолкнула его в больницу.
   Кругом стояла темнота и почти полная тишина... Только где-то далеко, в одном из кабинетов, часы заканчивали бой - было ровно одиннадцать... Хельга держала Сергея крепко, будто бы боясь, что он убежит или упадет, внезапно поскользнувшись... Она вела его вдоль сумрачно-тихого коридора, вдоль дверей палат, в которых чуткое ухо могло расслышать звуки, издаваемые спящими пациентами - сопение, кряхтение, храпение...
   -- Куда мы идем? - прошептал Сергей прямо в ухо Хельге.
   -- Сейчас... Сейчас... Все узнаешь! - ласково шептала она в ответ.
   И когда уже миновали половину коридора, когда с правой стороны открылся просторный холл с кожаным старинным диваном, на котором редкие ходячие больные сиживали, смотря телевизор, Хельга еще более тихо, но уверенно произнесла:
   -- Стой... Кажется, здесь... - она подвела юношу к дивану, села на его край и, направив очи прямо в глаза стоящего Сергея, попросила: - Пожалуйста, ничего не говори, не спрашивай и не кричи. Иначе все рухнет. Ни слова, ни звука - ладно?
   -- Ладно, - улыбнулся Сергей, глядя в веселые глаза девушки и догадавшись, что сейчас его ждет нечто приятное.
   -- Ну, и ладненько. А теперь - закрой глаза...
   Юноша послушно закрыл глаза и весь обратился в чувство... Сначала он ощутил прикосновения Хельгиных рук, потом - ее частого дыхания, наконец, губ, языка, зубов... И все это было там, в самом низу живота... Он стоял неподвижно, немо, словно статуя, и только руки его гуляли по влажной спине девушки, по тыльной стороне ее шеи, по мягким локонам волос на голове, гуляли, одними прикосновениями благодаря за то, что она ему дарит такое редкостное наслаждение, дарит, как ему чудилось, не ради Лады, не ради себя, а только ради него одного, дарит просто так, просто потому, что он хороший и сердце у него настоящее...
  
  
   Глава 42. Агония
  
   -- Устала? - заботливо спросил Костров свою спутницу, когда они поднимались по лестнице наверх.
   -- Есть немного, - подтвердила Хельга, поправляя волосы, взъерошенные своим визави, - но ничего, все в порядке. Блин, я вся мокрая... Жарковато...
   -- Ты находишь? А мне вроде ничего... - небрежно процедил юноша.
   -- Да, ладно. Щас остыну... - успокоила Хельга и после недолгой паузы серьезно добавила: - Но прошу лишь об одном - следи, очень пристально, чтоб я не вырубилась до полуночи. Обещаешь?
   -- О чем речь!? Конечно, моя дорогая, обещаю!
   -- Ну, смотри, я надеюсь на тебя.
   -- Я не подведу, Хелл! - заверил Сергей.
   -- Хелл? - вскинула ресницы девушка. - Я - Хельга! Понял? И иначе меня не называй!
   -- Ладно, понял. Хельга так Хельга, - согласился Костров, в очередной раз посетовав в душе на странность женщин.
   В коридоре, ровно дыша, спала, положив голову на собственные руки, распластанные на столе, юная медсестра. Сергей умильно полюбовался ее милой мордочкой, отметив про себя, что та миловиднее Хельги... "Эх, если бы Хельга была такой, то он, без сомнения, уже влюбился в нее без остатка... Но Хельга... Нет, он понимал, что это тело взято ею только на прокат, что ее истинное тело совсем иное, впрочем, есть ли у нее это настоящее тело, единственно аутентичное, владелицей которого была и будет только она одна? Нет, лучше об этом не думать..."
   В палате Лады стало совсем сумрачно, однако главное - кровать, аппаратуру, капельницу, изувеченное лицо девушки, - было видно довольно хорошо. Хельга не просила зажигать свет, а Сергей не решился предложить. Сели на те же стулья точно так, как и раньше - в притирку друг к другу. От разгоряченной девушки веяло влажным теплом и легким запахом женской плоти, не успевшим еще окислиться на воздухе, а потому приятно-возбуждающим. Сергею захотелось обнять девушку, прильнуть к ней, но он легко сдержался и шепотом осведомился:
   -- Что будем делать?
   -- Делать? Да ничего пока. Будем ждать. И сейчас лучше помолчать, только смотри за мной, чтобы не заснула, ладно?
   -- Без проблем, - пообещал юноша. - Но мне будет легче за тобой следить, если я тебя обниму. Можно?
   -- Обнимай. Мне будет приятно, - улыбнулась Хельга и слегка придвинулась к Сергею, чтобы он не сомневался в искренности ее согласия.
   Его левая рука легла на ее мокрую одежду, затем пальцы шаловливо проникли под футболку, нашли талию и стали ритмично ее поглаживать...
   -- Ты прямо Казанова, - доброжелательно констатировала Хельга уже через минуту, - умеешь работать руками...
   -- А что, ты с ним встречалась? - шепотом спросил Сергей, усиливая свои поглаживания.
   -- Скорее он со мной, - мягко ответствовала Хельга, - но давай теперь помолчим, плиз...
   -- Хорошо, помолчим...
   Полночь приближалась медленно, но неумолимо... На улице стало почти совсем черно, но глаза юноши и девушки, сидевших у ложа умирающей, давно привыкли к темноте и потому без труда видели и друг друга, и больную... Хельга снова погружалась в себя, и лишь неумелые, хаотичные щипки-касания пальцев Кострова, гулявших по её левой груди, не давали ей впасть в забытье... Она продолжала молиться и воскрешать в памяти облик мрачного обелиска из черного мрамора, но никак не могла разобрать надпись - её словно смыло ливнем... И это придавало ей оптимизма, веры в то, что путь избран верный...
   Внезапно дыхание Лады изменилось, она задышала глубже и чаще, словно ей стало не хватать воздуха. Хельга схватила ее руку, ища пульс, и уже через несколько секунд с неподдельной тревогой произнесла:
   -- Кажется, началось...
   Сергей вытащил руку из-под футболки девушки, но что делать дальше - он не знал.
   -- Может, сбегать за врачом? - неуверенно предположил он.
   -- Только не это! Он все испортит... Я сама... - загасила порыв Сергея Хельга.
   В ее голосе появилась солидность, уверенность, и это ощущение надежной силы мгновенно передалось Сергею.
   -- Что я должен делать? - поинтересовался Костров, не желая оставаться статистом.
   -- Ты должен молчать и следить, чтобы я не ушла! - довольно строго потребовала Хельга.
   -- Куда не ушла? - поинтересовался Сергей.
   -- Куда-куда, в Навь! Тупой что ли совсем?! Чтобы я не ушла, она не ушла, мы не ушли! Разве не ясно? - поясняла раздраженная девушка.
   -- Да, но... а как? - робко пытался уточнить юноша.
   -- Да как хочешь!!! А пока - лучше молчи!!! Молчи!!! - и Хельга перескочила со своего стула на кровать Лады - та уже начала хрипеть.
   "Агония! Агония смерти! Последняя борьба!" - с надвигающейся тревогой говорил себе Сергей, глядя на начавшую дрожать девушку... Почему-то всплыло давнее определение философа Шестова: "Философия есть великая и последняя борьба". Но перед глазами вылупилась из склизкой темноты памяти уродливая рожица другого философа, лысая, бородая, покрытая язвами и бородавками, с широким негритянским носом. Эта рожица смеялась и беззвучно, не раскрывая рта, говорила: "Вот видишь, философия и есть искусство умирания и смерти..."
   Костров вскочил, но, добежав до двери, остановился: "Нет, не успеет, за врачом уже поздно..."
   -- Время? Сколько? - закричала Хельга.
   -- Сейчас... Сейчас... - Сергей поднес к глазам руку с циферблатом командирских часов - к счастью, и циферблат, и стрелки светились в темноте, однако рука так дрожала, что разглядеть время было не просто...
   -- Ну же! - орала Хельга.
   -- Сейчас... - и Сергей схватил левую руку правой, схватил и придвинул к глазам, придвинул и, наконец-то, увидел: - Без одной минуты!
   -- Блин! - отозвалась Хельга. - Тогда держи ее ноги, постарайся что-то сделать, чтобы их так не трясло... Еще минута, надо продержаться...
   Костров уселся на ноги лежащей, совершенно забыв о том, что одна из них сломана, что они обожжены. И не просто уселся, а лег всем телом, стараясь утихомирить их частое трепыхание... Кажется, получилось - тело девушки стало успокаиваться...
   -- Нет, не смей! - закричала Хельга. - Не смей!!!
   -- Что, что такое? - простонал в ответ Костров.
   -- Что??? Она отходит, отходит... Все, сердце встало, встало!!! - то ли продолжая кричать, то ли начиная рыдать, голосила Хельга.
   -- Так целуй же её, целуй! - потребовал Сергей.
   -- Рано, нельзя до полуночи, нельзя! Только после!!!
   Сергей мгновенно вспомнил про Харитона - тот бы, конечно, не только не дал умереть, но и без труда оживил бы Ладу. А эти женщины! Вот и доверяй им... Вечно все портят... Не умеют, не знают, а лезут, лезут не в свое дело... И поддавшись неведомому инстинкту, Костров легко отбросил хрупкое тело Хельги куда в сторону и не мешкая склонился над лицом Лады... Его губы легко нашли вспухшую беззубую щель, образовавшуюся на месте прекрасного ротика жены Астрова... "Зачем? Нет, нет...", - послышалось из-за спины, но Сергею было уже все равно - ужасающая по мощи сила скрутила его душу, в пол-секунды запеленала ее в герметичный кокон и вместе с ним бросила во тьму...
   Глава 43. В гостях у Монстра
  
   -- Открой глаза, открой, не бойся! - голос был приятным и нежным, но каким-то далеким. Тем не менее, Сергей повиновался и даже удивился легкости, с которой глаза его открылись...
   Перед ним снова расстилался водоем, однако теперь... Теперь это было совсем иное, гораздо более обширное и полноводное озеро... Оно имело овальную вытяную форму, достигая в длину двухсот, а в ширину не менее ста метров... Не было у него ни каменного обода, ни... Вообщем, обычное лесное озеро, каких на территории нашей страны разбросаны тысячи... И хотя на какой-то миг Сергею показалось, что и оно ему слегка знакомо, но... но рядом снова стояла она, Анима, и он так же, как и прежде, не видел ее лица.
   -- Что со мной? Я умер? - поинтересовался Сергей у девушки.
   -- Не совсем, - неопределенно ответствовала Анима.
   -- Зачем я здесь? - снова спросил Сергей.
   -- Зачем? А ты хотел бы оказаться сразу в Нави? - предположила девушка.
   -- А это - не Навь? - удивился Сергей.
   -- Нет, конечно, это Междумирье, - вежливо проинформировала собеседница. - Навь дальше, там за лесом и рекой, разве ты забыл?
   -- Тут у вас все так запутано... - оправдывался Сергей, стараясь вспомнить свои прошлые посещения, но вспомнил он только про сестру: - А твоя сестра?
   -- Её сегодня не будет, - заверила девушка. - Сегодня будем только ты и я, и мы будем купаться в озере.
   -- Зачем? - Сергею совсем не хотелось идти в эту опасную воду - он тут же припомнил и лики своих родителей, и едва не отмороженную в речке руку...
   -- Это единственная возможность вывести тебя отсюда! - объясняла девушка. - Там, в самом центре, на дне, есть водоворот, но одного тебя не пропустят, только вместе со мной. Так что раздевайся.
   Сергей без тени смущения обнажился, то же самое сделала и девушка, но опять так, что ему совершенно не удалось разглядеть подробностей ее фигуры - его взгляд, выйдя из-под контроля, будто бы специально все время направлялся совсем в другую сторону.
   -- Я первая, ты - за мной, - сказав это, Анима рыбкой плюхнулась в воду и широким брассом понеслась к центру озерца...
   Сергею не оставалось ничего иного, как последовать за ней... Теперь он видел ее мокрую голову, светло-русые волосы, собранные на затылке в пучок, который словно поплавок то погружался в воду, то выскакивал из нее, приглашая следовать за собой как миниатюрный маяк... И на мгновение Сергею показалось, что в этом пучке и правда светится какой-то огонек, будто маленький красный камешек играет лучами невидимого солнца...
   Но в очередной раз пучок нырнул, но уже не вынырнул, а через мгновение мощный водоворот потянул на дно и Сергея... Илистое дно стало засасывать его с неодолимой силой, легкий страх стал внедряться под кожу, но тут он почувствовал спасительную руку Анимы, схватившую его под локоть, и они заскользили среди темно-зеленого ила и извилистых змеек водорослей куда-то вбок и вниз... Он так и не понял сразу, что сначала они доползли до какого-то тяжеленного люка, который, видимо благодаря плотности воды, облегчающей вес, легко поддался их солидарным усилиям, затем скатились по пологим салазкам в глубь то ли неширокого колодца, то ли трубы и, наконец, оказались в темной сырой комнате без окон и дверей, лишь тускло освещенной благодаря неяркой лампочке, пульсирующей красным цветом под убогим плафоном в центре потолка...
   -- Наконец-то, давненько я не развлекался, - раздался нечеловеческий голос, и из угла выползла огромная трехметровая тень, напоминавшая крупную обезьяну, с уродливой головой, "награжденной" непомерно большим носом, с горящими желтыми глазами. - Привет, киска! Кажется, ты у меня впервые. С чем пришла?
   Девушка крепко-крепко сжала кисть Сергея и дрожащим голосом произнесла:
   -- Ты должен пропустить его наверх, к людям, откуда он и пришел!
   -- Хорошо... А что взамен? - прорычало чудище и окончательно вышло из тени.
   Теперь монстра можно было разглядеть полностью. Огромные острые уши, мускулистые руки-лапы, выдающийся живот, крючковатый толстый хвост метровой длины, а у самых ступней, как показалось Сергею, копошились черные змеи...
   -- А что ты хочешь? - трепеща от страха, продолжала неуверенно складывать слова Анима.
   Её страх передался и Сергею, и, возможно, именно из-за этого он не мог ни сдвинуться с места, ни вымолвить ни единого звука...
   -- Ты должна знать, что я люблю! Но этот парень - довольно важная персона, как мне недавно доложили. И его возвращение стоит дороже! - нагло хрипело чудовище, сверкая огненными глазами.
   -- Я согласна, на все согласна, только выпусти его! - девушка все больше дрожала и все сильнее сжимала ладонь Кострова. Тем временем поверх страха юношей овладела жгущая ненависть, но чем сильнее она пылала, тем больше каменело тело, и от этого бессилия Сергей ненавидел все больше, все более люто и беспощадно...
   -- Не торопись соглашаться, тем более на "всё", - монотонно шипел монстр, - лучше сначала послушай. Так вот мои условия: ты останешься со мной на сто лет! И каждый день в течение этого срока ты будешь подвергаться все более сильным истязаниям, сначала тем, что изобрели люди... Думаю, на это хватит пяти лет... Потом тем, что породила фантазия жителей Междумирья и Нави... Думаю, на это уйдет лет двадцать... А в заключение, последние 75 лет, начнется самое интересное - настоящие, подлинные муки, изобретенные мной и другими черными богами, когда одно мгновение длится как миллион земных дней, когда в одном миге будет сконцентрировано столько страданий, сколько испытало все человечество за свою многовековую историю... Ну как, согласна? - ехидно рычало существо.
   -- Сто лет? - робко, каким-то совсем не своим, трогательно-дребезжащим и в то же время детским голоском переспросила девушка. - Но ведь... - похоже, сомнения проснулись в её душе, - ...ведь всегда было не больше недели?
   -- Было да сплыло, - ехидно прохрипело чудище, - я же говорю: этот парень - важная персона, даже очень важная. Либо сто лет, либо он останется здесь навеки веков - третьего не дано!
   Девушка задумалась. Сергей же стал отсчитывать секунды, всё глубже погружаясь в злобное бессилие.
   -- Хорошо! Я с-согласна! - запинаясь и явно неуверенно произнесла наконец Анима.
   -- Ты очень смелая! Похвально! - с энтузиазмом и радостно причмокивая, чуя предстоящее наслаждение, прорычало чудовище. - Но прежде - таков уж порядок - ты должна доказать искренность и силу своего желания. Всего лишь небольшое испытание - едва ли не самая меньшая из всех степеней чисто физического страдания. Перенесешь её беззвучно - твой гость тут же будет освобожден. Не сможешь - извини. Итак, соберись и когда будешь готова, то так и скажи...
   Анима замерла, ее дыхание словно остановилось, лишь острые ноготки все крепче, все сильнее впивались в ладонь Сергея. Медленно-медленно тянулись секунды... Сергею захотелось вскрикнуть: "Нет, не делай этого! Не соглашайся, моя милая, любимая Анима! Я не выживу, не переживу!" Но было поздно... Девушка ещё сильнее, со всей мочи, казалось, до самой кости стиснула правую руку Сергея и твердо произнесла:
   -- Я готова!
   И в то же мгновение, лишь только последний звук слетел с ее губ, два черных змеевидных щупальца словно стрелы метнулись от ступней чудовища к её груди, метнулись и замерли, присосавшись к самым кончикам сосков... Чем судорожнее извивались щупальца, тем сильнее сжимала девушка пальцы юноши... Что она испытывала, чувствовала - об этом он мог только догадываться по ужасающей силе ее хватки, по оглушающее-надрывной, хотя и невидимой, боли, истекающей от обнаженного тела... Наконец, щупальцы монстра начали причмокивать: сначала по очереди, друг за другом, затем - синхронно-одновременно, - и в такт их чавканью тело девушки начало дергаться, потом дрожать, но она все же не отпускала ладонь Сергея и не издавала ни звука, ни стона... Остатками бокового зрения юноша видел, как трепетало ее, вытянувшееся в дугу, беззащитное тело. Видел, но ничего, совсем ничего не мог сделать... Что-то хрустнуло, потом еще один раз... Это были пальцы юноши, но боли он не чувствовал, не чувствовал потому, что мозг до самых краев заливало только одно чувство - чувство ненависти!
   Щупальцы скрутились к ногам монстра так же внезапно, как появились. Девушка ослабила хватку и облегченно вздохнула...
   -- Итак, каков твой окончательный ответ? Не передумала? - довольно промычало чудовище.
   -- Нет, не передумала! - неожиданно громко, уверенно и даже злобно заявила Анима. - Я согласна!
   И в тот же миг тонкая рука её выскользнула из ладони Сергея, и девушка, влекомая чуждой волей, засеменила в сторону черной, извивающейся щупальцами, огромной тени... Сергей, наконец-то, увидел Аниму со спины, увидел четко, ясно все ее нежное, стройное тело, и тело это было прекрасно... Но тут же смоляная густая слизь, довольно причмокивая, поглотила ее прелестный силуэт...
   Внезапно все вокруг начало меняться: чернота стала стекать так, словно её смывало проливным дождем, пока, наконец, взгляду Сергея не открылась картина живописного леса - будто перед ним крутят некое голографическое кино, внутри которого он находится. Откуда-то из-за кустов появилась четверка смуглокожих мужчин, едва одетых, точнее, наряженных в какое-то первобытное тряпье... Они несли длинный толстый сверток, напоминавший скрученный ковер... Но стоило им бросить его на землю и "распаковать", как Сергей понял, что это было живое существо - девушка... И хотя её лицо и волосы закрывала уродливая деревянная маска, по знакомой красоте фигуры Сергей безошибочно понял, что это она, его дорогая Анима... Он по-прежнему не мог шевелиться, а только скрепя сердце наблюдал, как девушку подвели к дереву, втолкнули в стоящую перед ним кучу, привязали к стволу, заломив назад руки... Затем один из чернокожих сделал несколько надрезов на теле жертвы, и тонкие малиновые струйки заскользили вниз... И уже через несколько секунд черные точки из копошащейся кучи одна за другой поползи вверх... А еще через минуту девушка отчаянно задрыгалась, замотала головой, стала извиваться словно змея, тщетно стараясь сбросить кровоохотливых насекомых, штурмовавших ее белоснежный стан, достойный быть запечатленным в паросском мраморе резцом самого Скопаса...
  
  
   Глава 44. Нетерпение сердца
  
   -- Открой глаза, Сережа, открой глаза! - говорил девичий голос, хозяйка которого одной рукой придерживала ватку с нашатырем под носом у юноши, а другой дергала его за ухо.
   Сергей медленно повиновался - отяжелевшие веки поддавались с трудом, но поддавались... Сначала он ничего не видел из-за яркого света, слепившего глаза, потом стал различать овальную тень, склонившегося над ним лица... И вот уже он снова видит свою дорогую незабвенную Аниму... Неужели все бывшее раньше - это только сон? Радостное понимание окутывает негой все тело и даже душу - как хорошо, что ужастик прошел стороной, что устрашающие сцены - лишь плод уставшего воображения, творение бессознательного...
   Сергей поднимается с кушетки, обвивает руками милый хрупкий стан, стараясь прижаться как можно сильнее к её груди...
   -- Ты меня задушишь так! - говорит почти в самое ухо девушка.
   Но юноша не отпускает, напротив, все сильнее прижимает ее к себе, все сильнее вжимается в ее плоть, будто боясь потерять навеки...
   -- Перестань, мне больно! Сергей! Ну, перестань! - девушка говорит серьезно - ей реально больно, уже и ребра похрустывают, наигрывая мелодию страсти.
   Но юноша не хочет отпускать, не хочет ослаблять нажим. Он лихорадочно начинает целовать ее шею, плечо, мочку уха, даже волосы... Девушка умолкает. Возможно, ей приятно или же, скорее, она поняла бесполезность своих попыток вырваться и окончательно смирилась...
   И вдруг мозг юноши пронзает странная мысль... Ведь он никогда не видел лица своей милой Анимы, как же теперь он ее так сразу узнал? Юноша начинает вспоминать, чье же это было лицо, которое он увидел, открыв глаза. И луч осознания довольно быстро отыскивает идентичный образ в памяти, сравнивает его с только что виденным, соглашается об их полном совпадении и рапортует "Я" юноши, что это личико, конечно же, принадлежит Хельге, с которой он недавно познакомился, но так сильно уже к ней привязался... Хельге??? А как же???
   Только тут Сергей окончательно отходит от обморока, отстраняет от себя девушку, пристально вглядывается в ее лицо и... понимает, понимает, что это действительно Хельга, Хельга, а не его Анима, которая осталась там и... О, Господи, неужели все виденное правда? Нет, не может быть, такой правды быть не может - все это фантазия, сон, иллюзия, не более того... Но что-то не дает согласиться с этой мыслью...
   -- Что со мной было? - спрашивает Сергей Хельгу.
   -- Ой, ты был без сознания! - улыбаясь, отвечает Хельга.
   -- Долго? - интересуется юноша.
   -- Нет, совсем нет. Минут пятнадцать, вообщем, около того, - информирует девушка. - Как только ты прильнул губами к ее лицу, так сразу и замер, но все же несколько секунд ваши губы, по-видимому, были слиты, и это решило если не все, то почти всё... Затем ты повалился на бок и мягко соскользнул с кровати, а я... я подошла к твоим часам и, убедившись, что полночь уже наступила, продолжила твое поцелуйное дело... Но мой поцелуй уже мало что решал, она снова уже дышала, когда я ее облобызала... А потом прибежал доктор, и мы перенесли тебя сюда, в холл, на мягкий диванчик...
   -- По-ня-тно, - протянул Сергей. - Значит, она жива?
   -- Лада? Да, конечно... - подтвердила Хельга. - Думаю, что ее жизнь вне опасности.
   Пожалуй, она имела право так заявить, поскольку картинка со скорбным обелиском, мучившая ее сознание весь этот вечер, окончательно растворилась, сошла на нет, канула в небытие.
   Однако теперь картинка, но, разумеется, уже иная, появилась перед мысленным взором Сергея, появилась и вцепилась в сознание, вклинилась в него словно заноза, словно раскаленный меч. На этой картинке была милая его сердцу Анима, его незабвенная Гесиона, она как и прежде была "без лица", но во всей беззащитной красоте своей телесной обнаженности, и тем ужаснее было видеть Сергею её страдающей. Сколько жить ему с этой, лишающей покоя картинкой в душе, он, разумеется, не знал. Но отчетливо понимал, что до тех пор, пока этот образ присутствует в его представлении, не будет в его жизни ни радости, ни чистой совести...
   -- Пойдем, прогуляемся - надо поговорить, - предложила Хельга, когда Сергей окончательно пришел в себя.
   На улице стояла нежная истинно летняя теплая нега, хотя порой попадались прохладные полосы воздуха, приятно освежавшие и тело, и душу, но все же эти вкрапления холода не делали погоды.
   -- Ты что-нибудь понимаешь в звездах? - ни с того, ни с сего спросила девушка.
   -- Немного... А почему ты спрашиваешь? - осведомился Сергей.
   -- Да так... Вон та звезда, видишь, на востоке, самая яркая там, знаешь её?
   -- Издеваешься, да? - с долей негодования спросил юноша. - В такую светлую ночь даже очертаний созвездий не видно, а уж про отдельные звезды и говорить нечего... Впрочем, если чисто умозрительно предположить, наугад, то... Может, это Альтаир, альфа-Орла?
   -- Верно, Альтаир, Зевесова звезда, - удовлетворенно согласилась Хельга. - А знаешь, почему я спросила?
   -- Ну, и почему? Просто так?- поинтересовался Сергей.
   -- Нет, не просто так. Это и звезда моего отца. И я хочу, чтобы ты знал - если идти прямо на неё, то рано или поздно попадешь в его царство - царство Одина.
   Только тут Сергей вспомнил, что Хельга совсем недавно призналась ему "по секрету", что она дочь Одина. Но как давно это было! Сколько событий прошло с тех пор! И хотя его душу больше занимала Анима-Гесиона, тем не менее он продолжил тему:
   -- Слушай, а что ты знаешь о "звездных вратах"?
   -- Ты в курсе? - удивленно-настороженно вскинула она брови, но тут же взяла себя в руки, демонстрируя полное спокойствие или, скорее, его высококачественную имитацию: - Немного слыхала, но точно не знаю, - с показным равнодушием вымолвила девушка. - А что?
   -- Да нет, ничего, просто интересно...
   Повисла пауза. Парочка, взявшись за руки, медленно шла вокруг одного из корпусов больницы. Сергей все не мог решить, стоит ли Хельге рассказывать про Аниму, про сегодняшнее видение, про водоем, черную комнату и ужасного монстра с длиннющими щупальцами. Он никак не мог решить, друг она или враг, можно ли ей довериться, можно ли рассчитывать на ее помощь? С одной стороны, ее участие в спасении Лады, ее бескорыстное любвеобилие свидетельствовали о дружественности ее намерений, но... но некоторая неискренность, нежелание отвечать на некоторые вопросы, явно неодобрительное отношение к старику Харитону и, главное, жестокое пророчество прабабки Анфисы - всё это, напротив, настораживало. Вот и сейчас: ведь знает, знает она про эти врата, а не говорит. Ну, почему, почему?
   -- Ты не уверен во мне, Сережа? - словно читая его мысли, тихо произнесла Хельга.
   -- Да, не уверен, - подтвердил Сергей. - Ты умалчиваешь о многом, ты все время недоговариваешь, а порой и уходишь от ответа. Я так не могу, я хочу полной искренности. Иначе, зачем все, иначе как мы можем помочь друг другу?
   -- Понимаю тебя, милый, - участливо произнесла девушка. - Хорошо... Хорошо, я расскажу тебе про звездные врата, а ты мне - про то, что видел там, идет?
   -- Где там? - попросил уточнить Сергей.
   -- Сам знаешь. Там - когда ты был в обмороке. Только не говори, что ничего не было или не помнишь. Твои пальцы...
   -- Что мои пальцы? - Кострова начинала уже выводить из себя прозорливость его спутницы.
   -- Они все были красные, когда ты очнулся, даже красно-синие, будто их в тисках сжимали, да и на запястье у тебя явные следы от ногтей...
   -- Какая ты внимательная, ё-моё!!! - в сердцах выпалил Сергей. - А не пойти ли тебе на... со всей твоей проницательностью, а?
   -- Сергей, я же твой друг, я добра тебе желаю, я хочу помочь! - оправдывалась девушка.
   -- Добра? Ну, ладно, рассказывай тогда про звездные врата!
   -- Хорошо. Но я немного знаю, честно.
   -- Ну, уж что знаешь...
   -- Ладно, слушай. Помнишь легенду про Фаэтона и Гелиоса?
   -- Разумеется, и что?
   -- Ну, так вот, с тех пор, как Фаэтон едва не погубил и колесницу, и огненных коней своего отца Гелиоса, Зевс, правитель Вселенной, постановил во избежание повторения подобных катастроф устроить звездные врата - своего рода пропускной пункт - через которые ежедневно проходят взад-вперед лошадки бога Солнца. Соответственно, там поставлена стража, которой поручено четко следить за тем, чтобы никто, кроме Гелиоса, не смел выводить коней на их ежедневную прогулку.
   -- И этот бред я должен признать в качестве истины? - с недовольной ухмылкой спросил Костров.
   -- Это еще не все, - со стоическим спокойствием продолжала вещать Хельга, - раз в год, в день летнего солнцестояния, наступает "День открытых дверей", и тогда через эти ворота могут пройти... нет, не боги, а обычные смертные, разумеется, лишь избранные из них, если смогут...
   -- И куда же им идти, на экскурсию в стойло Гелиоса - любоваться конями?
   -- Блин, ну ты тупой! - теперь негодовать настала очередь Хельги. - Какие кони? Это же все легенда, наивная, для детей! Нет там никаких коней! Эти ворота на границе двух царств, Дня и Ночи, Яви и Нави! Неужели не ясно!??
   -- Теперь ясно. Вопрос в том, где они, эти врата?
   -- А вот этого я не могу сказать, прости, пожалуйста!
   -- Отчего же?
   -- Ну, во-первых, если я скажу, то... тебя не пропустят... Ты должен сам найти их, вычислить. А, во-вторых, я и на самом деле не знаю... Честно, не знаю... Но кое-что существенное подскажу. Каждый год они в разных местах звездного неба, и располагаются между двумя яркими светилами, причем одно из них это всегда планета, а другое - звезда. Но самое главное в том, что для их открытия надо вырезать ключ довольно сложной конфигурации и сделать это прямо... Ну, ты сам должен это понять, почувствовать. И последнее! Открываются они только в одну эту ночь, с 21 на 22 июня, и только с заката до рассвета. Главное, ты должен сам, без чьей бы то ни было помощи, разгадать, где они располагаются, и ошибиться нельзя. У тебя будет только одна, одна-единственная попытка пройти сквозь них. Только одна!
   -- Ну, спасибо! Как говорится, не было печали, так теперь еще разгадывай этот ребус. Я же не астроном, я - философ!!! - чуть не плача от новой навалившейся проблемы, сетовал Сергей.
   -- Вот именно потому, что философ, ты и должен разгадать! - поспешила успокоить своего несколько удрученного спутника Хельга, а потом, внезапно сменив тон на более спокойный, предложила: - Давай, посидим на лавочке, покурим, но только молча, а потом поедем и ты мне расскажешь про то, что видел там, хорошо?
   -- Бог с тобой, давай посидим... молча так молча... - охотно согласился Сергей. - И опять мне придется довольствоваться остатками табачного дыма от твоей сигареты, а тебе - получать подлинное наслаждение, - удрученно посетовал он.
   -- Разумеется, такова твоя судьба, мон шевалье! - улыбаясь подтвердила девушка.
   Перед отъездом они навестили Ладу, удостоверившись, что с ней все в порядке, поблагодарили за содействие дежурного врача, отстегнув ему пару сотен баксов под предлогом "обеспечения дополнительного ухода за пациенткой".
   -- Куда теперь? - поинтересовался Сергей, когда они уже сидели в уютном салоне его любимой "Ауди".
   -- А что, есть варианты? - поинтересовалась Хельга.
   -- Разумеется, можно поехать ко мне домой, можно на дачу, можно покататься по городу, а там уж сориентироваться по месту, наконец, завалиться в ночной клуб или ресторан, хотя, предупреждаю, я совсем не ресторанный человек, да и... но выбор за тобой - ты же моя гостья!
   -- Ну, тогда я выбираю... выбираю... выбираю... кататься, но... - тут она сделала многозначительную паузу, - с условием, что ты поучишь меня водить, ладно?
   -- Нет проблем, поучу конечно, только надо найти тихую улочку... - с долей настороженности согласился Сергей, включая зажигание...
   Ворота больницы оказались в этот поздний час, разумеется, закрытыми. И хотя в сторожке горел свет, никто оттуда не спешил выходить, несмотря на настойчивое бибиканье иноземного авто. Устав ждать, Сергей не выдержал:
   -- Да заснули они что ли? Пойду посмотрю...
   -- Хорошо, - поддержала идею Хельга.
   Дверь в сторожку была не заперта, но внутри никого не было. "Странно", - только и успел подумать Сергей. Но тут его глаза наткнулись на призывно висящую на стене связку ключей. Остальное было делом техники. Он почти сразу определил нужный ключ, без лишних проблем открыл замок, разомкнул цепь, сковывавшую ворота, и развел створки в противоположные стороны... Но не успел он сделать и двух шагов в сторону своей любимой машины, как внезапно взревел двигатель. Автомобиль рванулся с места и пронесся мимо ошарашенных глаз юноши, уносясь в глубину центра города.
   -- Блядь! Сука! Тварь! - завопил юноша, лицо которого превратилось в ужасную гримасу отчаяния. - Ну, ни хера ж себе! Улетела! Кинула! Сволочь, паскуда, тварь!!! К ней со всей душой, а она... Блин, гнида, неблагодарная сучка!
   Думаю, что другой на его месте заголосил бы точно так же или даже активнее, используя более грубые выражения. Но врожденная интеллигентность и высшее гуманитарное образование даже в этих условиях не позволили нашему герою перейти на мат. Он действительно не ожидал такой гнусной подлости от девушки, которой уже почти полностью доверял, а она в одночасье все разрушила...
   На громкую брань юноши прибежал сторож, на которого Сергей - благо, сторож был невысок ростом и довольно староват, - набросился с явным намерением если и не придушить, то побить уж точно.
   -- Мужик, бля... где ты ходишь? Из-за тебя мою тачку увели... - схватив за воротник рубашки старика-охранника, орал ему прямо в лицо Сергей.
   -- Да я в туалет, на минутку... понос у меня... прости... - оправдывался пожилой сторож, застигнутый врасплох внезапной мощью напора незнакомца.
   -- Да мне похеру твой понос! - кричал вошедший в раж Костров. - Давай, иди, ищи мою машину, говнюк...
   Разумеется, никуда бедный сторож не пошел, а Сергей уже через пол-часа давал показания старшему дежурной смены в Центральном райотделе милиции. Успокоившись, но все еще продолжая сетовать скорее на себя, чем на судьбу или сторожа, он подробно описывал приметы машины, внешность и одежду девушки, и чем тщательнее он рассказывал о происшествии, тем спокойнее становилось у него на душе, тем больше он верил, что наша доблестная милиция поможет и найдет, конечно, не за так, а за "символическую" плату в 800 американских долларов - именно такую сумму он пообещал тем, кто обнаружит его стального "иноходца".
  
  
   Глава 45. Пенелопа
  
   Эту ночь Сергею было не суждено провести дома. Оказалось, что единственный комплект ключей остался в бардачке его новоугнанного автомобиля. Компанию ключам от квартиры составили и ключи от дачи, и все документы, и значительная часть денег. К счастью, в кармане брюк "завалялось" несколько бумажек, и хотя это были иноземные доллары, но даже ночью их удалось по выгодному курсу обменять на рубли, коих вполне хватило и на пиво, и на такси до деревни, в коей обитала Мария Еремеевна Кострова, в девичестве - Клюшева.
   К бабушке Сергей добрался уже на рассвете, в половине пятого утра, и тут же завалился спать. Проснувшись около полудня под давлением жарко-огненных спиц колесницы Гелиоса, юноша вдруг осознал, что ему ужасно хочется окунуться в прохладную водичку. Вскочив на бабушкин велосипед, хозяйка которого, несмотря на жару, работала в огороде, Сергей в пять минут домчался до озера Круглого, вдоволь наплескался в его мутно-зеленой воде и ободренный, умытый и посвежевший вернулся под сень бабушкиного жилища, где его ждала окрошка и традиционные сто грамм. Но задерживаться в деревне ему, конечно, было не досуг - впереди ждали великие дела, первыми из которых были всегда непростые и неприятные хлопоты, связанные с проникновением в собственную квартиру (Сергей уже подумывал, через чей балкон ему будет легче попасть к себе, поскольку железную дверь ломать он, конечно же, не собирался) и восстановлением документов ("Интересно, - размышлял он, - объявят ли ему строгий выговор за утерю удостоверения личности офицера или простят в знак признания заслуг его отца?").
   Усевшись на жесткое деревянное сиденье электрички, уставившись в унылый степной пейзаж за окном вагона, Сергей снова и снова пытался сложить в единую логически стройную картину всё, что с ним произошло за последние дни. Но ничего не получалось - может, в этом виновата была выпитая водка, или же, скорее всего, слишком уж образный строй его мышления. Однако ему удалось сделать весьма неприятное открытие: чем дальше в лес, тем больше выходило дров, то есть новых трудностей, проблем, факторов, действующих персонажей, загадок. И потому картина странных событий не упрощалась, а усложнялась все более. И без Хельги он уже запутался в этих странных мирах - Явь, Навь, Иномирье, Междумирье, а теперь еще и этот монстр... Интересно, а он где обитает, в каком отсеке того света? А как его зовут, есть ли ему аналоги в сказках, в мифах или легендах? И насколько реальны страдания его Гесионы? Куда исчезла ее сестра? Куда делась Ариадна? Что сейчас со Светой? Какова во всем этом роль Хельги? Действительно ли она дочь Одина? И главное - зачем она угнала его тачку? И кто же его настоящий друг - Харитон или Хельга? Похоже, что первый, ибо он пока не угонял его машину, тем более так нагло, бесцеремонно, даже подло...
   В итоге Сергей понял, что он окончательно запутывается, в то время как до решающей ночи остается только десять дней. Выход виделся ему лишь в усиленной аналитической работе, которую он любил, но в которой был не слишком уж успешен, ибо все же больше жил образами, чем понятиями, чувствами, а не рассудком. "Ладно, - сказал он себе, - как только окажусь дома, то составлю схему событий и фактов. В нее включу все, что относится или может относиться к делу. А потом уже на ее основе выработаю основные версии дальнейшего хода событий. Наконец, составлю план действий, который надо будет четко выдерживать".
   Но, как уже случалось до того не раз, все радужные планы нашего героя рухнули еще до того, как он их начал реализовывать. Удивлению его не было предела, когда перед самым подъездом своего дома он увидел родную иномарку. Осмотрев ее со всей тщательностью, он убедился, что на ней не появилось новых вмятин или царапин (кроме тех, что образовались после позавчерашнего столкновения с Хельгой). Радость от возвращения "иноходца" в родные пенаты была так велика, что Сергей, конечно же, забыл обо всех план-схемах. "Интересно, это менты ее так быстро нашли? Или... - снова рассуждал он, стоя перед автомобилем. - Стоп-стоп! Если бы ее нашли менты, то они бы сначала позвонили, не стали бы возвращать без денег. Значит... значит... Неужели? Нет, не может быть? Неужели она вернулась? Сама? И где же она сейчас? Неужто ждет меня дома?"
   Сергей даже не стал дожидаться лифта, а взлетел по лестнице на свой высокий восьмой этаж. "Дзинь-дзинь, дзинь-дзинь-дзинь...", - колотил он по кнопке звонка, прислушиваясь к возможным шумам внутри квартиры... Но было тихо. И снова он звонил, и снова слушал, но тишина не рассеивалась - дверь никто и не думал отпирать. Пришлось вспомнить про соседей из другого подъезда, лоджия которых была наилучшим плацдармом для передислокации на территорию квартиры Костровых, точнее, теперь уже просто Кострова.
   На этот раз он решил вызвать лифт и не прогадал. Потому что, как только двери лифта открылись на первом этаже, Сергей едва не столкнулся с... конечно же, Хельгой!
   -- Привет! Ты откуда??? - только и смог сказать наш герой.
   -- Привет! Я гулять ходила, на речку.
   -- Где ты была всю ночь? Зачем уехала? - гневно допытывался юноша.
   -- Сережа, я не виновата! Это не я. Это она, машина.
   -- Что? Как это? - явно не врубаясь, задавал уточняющие вопросы Сергей.
   -- Ну, как только ты открыл ворота, она вдруг взревела и поехала! Сама! Я ни к чему не притрагивалась!
   -- Честно? - продолжал недоумевать Сергей.
   -- Клянусь именем своего отца! Сама, сама поехала! Я ничего не трогала! - девушка говорила так яростно искренне, с таким запалом в голосе, так возвышенно-одухотворенно, что не поверить ей было ну совершенно невозможно.
   -- Ладно, верю, - согласился юноша, - но где ты была? Куда тебя увезли... увезла?
   -- Ты не поверишь, но сначала твоя машина катала меня по городу, даже не знаю сколько, может полчаса или даже час. А затем мы понеслись за город, на огромной скорости, и в конце концов заехали в какую-то деревню. Машина остановилась возле деревянной церкви, после чего двигатель затих.
   -- Забавно! Никогда бы не подумал... - только и нашелся, как прокомментировать случившееся с Хельгой, Сергей.
   -- Да уж! Я думала, что твоя тачка меня убьет, что мы врежемся в столб или в дерево, или в забор какой... Но знаешь, мне показалось, что она меня туда привезла не напрасно, будто бы что-то хотела мне сказать или показать... Я думаю, тут все дело в церкви.
   -- Ты запомнила дорогу? - поинтересовался Костров.
   -- Да, конечно, у меня отличная память. И дорогу, и название деревни, и расположение церкви...
   -- А что за церковь, как называется? - сам не зная почему, задал очередной вопрос Сергей.
   -- Узнала. Местные рассказали. Церковь Неопалимой Купины. Думаешь, это имеет значение?
   -- Неопалимой Купины? Постой-ка, подожди, но... Да нет, ни о чем не говорит. Просто редкое название...
   -- Зато красивое, не находишь? - Хельга уже лукаво улыбалась. - Мы так и будем тут болтать, или может пригласишь к себе?
   -- Да, ты права, пошли. Ключи у тебя?
   -- Так точно, сэр! - вытянувшись по стойке смирно и отдав честь, твердо доложила Хельга.
   -- Ну, не сэр, а товарищ старший лейтенант. Это во-первых. И, во-вторых, честь, тьфу, теперь это называют воинским приветствием, не отдают без головного убора. Усекла?
   -- Так точно, товарищ старший лейтенант! - едва сдерживая приступ безудержного смеха, задорно рапортовала девушка.
   -- Ладно, вольно. Пойдем, моя бедолага, моя многострадальная Пенелопа. Будем чай пить...
   -- Слушаюсь, товарищ Одиссей! Разрешите пройти в лифт? - продолжала наивную игру Хельга.
   -- Ну, Одиссеем мне еще предстоит стать... - с толикой грусти прозорливо подметил Сергей. - Поехали, там за чаем договорим...
   Только начали пить чай, как в очередной раз симпатичная девушка с местного телевидения с экрана миниатюрного кухонного "Самсунга" напомнила о недавних и будущих событиях, к которым наши герои были причастны. "Завтра в фойе Драматического театра, - грустно вещала дикторша, -- с 9 до 14 часов будет проходить прощание с депутатом городской думы Игорем Александровичем Астровым... Похороны состоятся на Митрофановском кладбище, там же пройдет траурный митинг... Как сообщил главврач второй городской больницы, состояние Лады Астровой стабилизировалось, в настоящее время угрозы для жизни нет... Завтра вечером смотрите специальный выпуск передачи "Родная старина", посвященный научной и общественной деятельности депутата Астрова. У нас в гостях те, кто его хорошо знал, его близкие друзья и коллеги..."
   -- Интересно было бы посмотреть, - как бы между прочим произнесла Хельга. - Ведь он был твоим другом?
   -- Да, пожалуй, - согласился Сергей и скорбно добавил, - только виделись мы всего лишь однажды, но какая это была встреча...
   -- Понимаю тебя, Сережа, - мягко успокоила Хельга, - что думаешь делать дальше?
   -- В смысле? - потребовал уточнений Костров.
   -- Ну, сегодня и вообще, в ближайшие дни? - еще более мягко-вкрадчиво допытывалась девушка.
   -- Сегодня я собирался составить аналитическую схему всех событий, - пустился делиться своими планами Сергей, - по ходу покопаться в Мифологическом словаре и Энциклопедии, а завтра... завтра, наверное, возьму отпуск и... я ведь обещал найти тебе себя, то есть... ну, узнать адрес, имя - вот этим и займусь...
   -- Схему составить? В словаре покопаться? Ты серьезно??? - удивленно, глядя собеседнику прямо в глаза, спросила девушка.
   -- Да, а что... что тебя смущает? - непонимающе промолвил юноша.
   -- Да ты посмотри в окно - какая погода, какой вечер? Лето на дворе, а ты собираешься гнить в своей каморке, корпеть над схемами и фолиантами???
   -- Но ведь все так запутано, надо разобраться, - бросился то ли оправдываться, то ли возражать Сергей.
   -- Ты же знаешь, что... Ну, как тебе сказать... - Хельга набрала воздуха в грудь и торжественно продекламировала: - Пергаменты не утоляют жажды, ключ мудрости не на страницах книг! Кто к тайнам жизни рвется мыслью каждой - в своей душе находит их родник!
   -- Это из Гете? - робко уточнил юноша.
   -- Конечно! А ты, что, не читал "Фауста", философ? - снова удивляясь, спросила Хельга.
   -- Читал, но очень давно, еще в школе! В универе как-то было не до классики, нас больше манила современность...
   -- Так перечитай! Обязательно! Там же ключ... - и вдруг Хельга резко умолкла, даже закусила зубами нижнюю губу.
   -- Какой ключ? - ухватился Сергей.
   -- Ключ... к тайнам бытия! - быстро нашлась, что ответить девушка, но по ее интонациям было ясно, что она лукавит. И не дав Сергею опомниться и усомниться в чем бы то ни было, вдруг выпалила: - Ладно, довольно гнить в коморке! Объедем мир - я вдаль тебя зову!
   -- Какую даль? Ты о чем? - недоумевал Сергей.
   -- А го-во-рил, что ро-ман-тик! - давясь от смеха, металлическим голосом, пародирующим произношение робота Вертера из всем известного фильма, проговорила девушка.
   -- Но куда мы поедем? На ночь глядя?
   -- Я покажу, мой Одиссей! А ночь - это время чудес! Разве не так?
   -- Так, моя Пенелопа, так! - наконец согласился Сергей.
  
  
   Глава 46. Эффект бабочки
  
   Как только они выехали на проспект Металлургов, как только встали на первом светофоре, Сергей то ли ради забавы, то ли на зло своей романтической подруге, включил кассету и из динамиков полилась спокойно-уверенная музыка, поверх которой баритонный голос Николая Носкова надрывно жаловался:
   -- Ограблен ливнем северным брожу, прислушиваясь к южному прибою, но лоб горячий в волнах остужу и рассмеюсь тоскливо над собою...
   Девушка слушала внимательно - казалось, ее заинтересовал текст песни. Именно это и нужно было Сергею. Он ждал, когда певцом будут произнесены провокационные слова. И вот начался припев:
   -- Романтика-романтика, романтика, молчи, горластая, общипанная птица...
   Девушка тут же нахмурилась, но все же дождалась конца песни, в которой было столько жестоких обвинений против романтики: она и "старуха, нелепая и лукавая", и "кусок от паруса" опять-таки с "нелепою заплатой", наконец, еще и владелица "бесноватой гитары"...
   -- Надеюсь, ты так не считаешь? - на полном серьезе спросила Хельга.
   Но Сергей, похоже, увлекшись сложной дорожной обстановкой на пересечении проспекта Металлургов и улицы Сталеваров, не уловил всей серьезности интонаций своей спутницы, а потому решил продолжить ее злить:
   -- Отчего же не согласен? Напротив... Вот еще есть такая детская песенка, - и юноша процитировал: - Зря безрассудство уважали мы, оно нас губит иногда, иногда, хоть великан воображаемый, зато реальная беда... ну, и так далее вплоть до того, что как ни крути, а все же мельница не станет великаном вдруг. Это про Дон-Кихота, - пояснил в конце Костров.
   -- Останови машину, нам с тобой не по пути! - гневно потребовала девушка, чем моментально вывела Сергея из игрового настроения, но он, несмотря на все доводы разума, не прекратил игру, а, повинуясь неведомой подсознательной силе, решил продолжить забаву.
   -- Как хочешь. Скатертью дорога, - и Сергей притормозил возле ближайшей остановки троллейбуса, а сам подумал: "Что же я делаю, кретин? Куда меня несет?" Но было уже поздно: дверь хлопнула, салон опустел, и тут же пронзительная тоска заполонила все внутреннее пространство как автомобиля, так и души юноши. Он посидел в задумчивости с пол-минуты, не более, и выскочил на улицу, едва не попав под колеса проезжающего "уазика". Но этих пол-минуты хватило, чтобы Хельга успела остановить попутку - Сергей только успел увидеть, как она садится в вишневую "шестерку", а та тут же тронулась и, пронесясь мимо погрустневшего юноши, укатила в сторону центра.
   Началась погоня. Конечно, у "шестерки" не было шансов уйти от быстроходной "Ауди", да она, похоже, не очень-то и старалась. Уже через пять минут, на очередном светофоре, машины поравнялись... Сергей выскочил с таким гневным лицом, что у водителя "Жигулей" тут же отпало всякое желание везти девушку дальше...
   -- Прости меня! Я не могу тебя снова потерять, прошу, не покидай меня, ладно? - извинился Сергей.
   -- Ты - глупый. Я и не собиралась убегать. Я ведь послана, чтобы помочь тебе.
   -- Кем послана? Одином?
   -- Нет, не им, хоть я и его дочь, возможно, не самая любимая, но все же родная. Меня послал другой, я не могу сказать его имени. Зато у меня есть для тебя сюрприз, и это, как ни странно, тоже песня. Вот, держи диск! - и Хельга непонятно откуда вытащила блестящий СD-диск и протянула его Кострову.
   -- Вау! Откуда у тебя это? - осведомился юноша.
   -- Оттуда! Слушай...
   Сергей послушно вставил зеркальный кругляшок в СD-ROM автомобиля и обратился в слух... Сначала просто лилась красивая, но грустная мелодия, а потом нежный и высокий молодой голос хрустально зашелестел, и полились слова песни:
  
   Холодные тучи, свинцовое небо,
   Поникли озябшие ветви берёз,
   Но в сердце моём бьётся жаркое лето,
   Шептанье дубрав и дыхание роз.
  
   Короткие дни, бесконечные ночи,
   Притихли озёра, умолкли ручьи,
   Но в сердце моём блещут майские росы,
   Резвятся цикады, журчат соловьи.
  
   А потом начался припев, который, забегая вперед осмелимся об этом сказать совершенно откровенно, поверг нашего героя в настолько сильный шок, что юноша ударил по тормозам так резко, что те завизжали словно Тарзан под пыткой, и только счастливый случай - что сзади не было ни единой машины, - спас его от столкновения. Вот этот припев, уже знакомый нашим читателям:
  
   Скорей бы зима свой пробег завершила,
   Быстрее бы лето вступило в права...
   Хочу, чтобы сердце моё не остыло!
   Хочу, чтоб любовь в нём навеки жила!
  
   Но песня не кончилась. Сергей слушал дальше, не обращая внимания на то, что его "Ауди" развернуло так, что она перегородила половину дороги, слушал, не замечая сигналов попутных машин, мало-помалу образующих небольшую пробку, выстраиваясь в очередь для объезда костровской иномарки.
  
   Пусть злобный мороз залезает под кожу,
   Пусть ветер колючий ласкает глаза,
   Но в сердце моём правят тёплые грозы
   И звонкоголосо шумят тополя.
  
   Нет в сердце моём ни печали, ни грусти,
   Нет в сердце моём ни обид, ни тоски,
   Есть только надежда, что ночью июньской
   Тебя обниму я в порыве любви.
  
   Прижаться к тебе под созвездием Лиры
   Так хочется мне на постели из трав
   И слиться с тобой до скончания мира,
   Забыв о родных, о друзьях, о делах.
  
   Скорей бы зима свой пробег завершила,
   Быстрее бы лето вступило в права...
   Хочу, чтобы сердце моё не остыло!
   Хочу, чтоб любовь в нём навеки жила!
  
   Мало-помалу Сергей начал приходить в себя, огляделся, завел двигатель, медленно тронулся и только через пару минут, когда музыка давно стихла, шепотом спросил:
   -- Откуда у тебя это?
   -- Оттуда, я же говорила, - и девушка вскинула брови ввысь, глазами указывая на небеса. - Это для тебя... новый ребус... просили передать, - и она шаловливо улыбнулась.
   -- И что же мне с ним делать?
   -- Как что? - возмутилась Хельга. - Разгадывать! Это же ребус!
   -- А ради чего? Объясни! Что это за странная игра, в которую меня втянули против моей воли, - начинал кипятиться Костров.
   -- Ну, во-первых, не против твоей воли, не лукавь. Ты согласился сам, пусть даже не вполне понимая, на что соглашаешься.
   -- Согласился? Когда?
   -- Когда? Тебе виднее...
   -- Вот видишь! Не было никакого согласия! Я не хочу больше ни во что играть! Я устал от этих ребусов, загадок! Я выхожу из игры! Так и передай туда, - и Сергей в свою очередь показал глазами наверх.
   -- Конечно, ты можешь выйти, но... Но тогда твоя Гесиона будет истязаема сто лет! Ты предашь её? Ту, которая пожертвовала собой ради тебя?
   -- Но это лишь сон, видение, фантазия! - попытался оправдаться Сергей, но тут же осекся. - А... но... откуда ты знаешь про Гесиону, ведь я не рассказывал, кажется...
   -- Я все видела! Неужели ты не заметил - я читаю твои мысли и сновидения тоже могу читать. И пока ты лежал на кушетке в больнице, я сидела рядом, положив ладонь на твой лоб, и видела то же самое, что ты, точь в точь!
   -- Понятно. Я в капкане. Пути назад нет! Нет?
   -- Ну, отчего же, есть. Тебе надо просто уехать из города на две недели, только и всего. Но игра от этого не закончится, все равно будет победитель, будет и проигравший...
   -- И проигравшим буду я, разумеется? - поспешил отреагировать Сергей.
   -- Если бы только ты один! - тяжело вздохнула девушка. - Если бы! Проиграешь и ты, и я, и твоя Анима, но дело даже не в нас с тобой. Изменится весь мир, и в худшую сторону, да что там мир, вся Вселенная. Теперь понятно?
   -- Ты хочешь сказать, что в моих руках судьба Вселенной? - Сергей чувствовал, что его начинает знобить, и в то же время тело охватывает жар, иными словами, какое-то странное ощущение горячего озноба стало накатывать на все его существо. Потому он поспешил остановиться на ближайшем же перекрестке.
   -- Подожди, Хельга, но почему я?
   -- Так выпал жребий, пусть не совсем слепой, но все же жребий, - размеренно и совершенно спокойно поясняла Хельга. - В тебя поверили и не просто так. Тебя изучали, за тобой наблюдали и, в конце концов, выбрали! Наконец, за тебя поручились. Вот смотри, - и девушка опять-таки неведомо откуда вынула листки бумаги и протянула их Сергею. - Почитай вот тут, - показала она пальцем на последний абзац.
   Сергей сразу узнал свой студенческий реферат о русском космизме. Конечно, это был именно он, и мысли в нем были его, и не просто мысли, а самые что ни на есть сокровенные! А последний абзац гласил буквально следующее: "И нам, сегодня живущим, предстоит понять своё место в мире и свое великое призвание, сопряженное с великой ответственностью за всё происходящее на Земле и во всей Вселенной. И начинать нужно не с грандиозных планов, а с самих себя, с маленьких, но реальных дел по обустройству мира, одухотворению материи, созиданию ноосферы. И такие обычные и привычные дела, как поддержание чистоты, возделывание почвы, высадка деревьев, забота о наших братьях меньших, рождение и воспитание детей, обустройство своего жилища, приобретение знаний, помощь ближним, забота о собственном и чужом здоровье и т.д. приобретут совершенно иной смысл, иное звучание в свете космической точки зрения. И окажется, что именно через человеческий труд, через наши поступки, через бытовые и повседневные заботы прокладывает себе дорогу космогенез, строится по кирпичику ноосфера. И от нас, от каждого нашего действия зависит направление эволюции, будущее Земли, Галактики, Вселенной".
   -- Но я же имел в виду именно обычные и привычные "маленькие" дела, - пытался оправдаться Сергей, заранее понимая, что это ему не удастся.
   -- А разве от тебя кто-то требует невозможного? - громко спросила Хельга. - От тебя требуется только одно - быть человеком! Только и всего! Конечно, быть человеком не так уж легко - надо и мужество проявить, и ум, и смекалку, но все же главное - это уметь любить, не бояться любить. Это главное!
   -- Хорошо, понятно, - без особого энтузиазма согласился Сергей и уже более спокойно продолжил: - Знаешь, я на последних семинарах развивал идею мировых весов, суть которой в том, что есть некие мировые весы: на одной чаше - Мировое Зло, на другой - Вселенское Добро. И судьба Вселенной зависит от того, какая чаша окажется тяжелее. И обычно весы находятся в зыбком равновесии, и может случиться так, что один поступок одного вполне заурядного человека - либо злой, либо добрый, - может быть решающим, может быть роковым, и именно от него, от этого самого незначительного поступка, и будет зависеть, какая чаша весов перевесит. Ты слыхала про синергетику?
   -- Теория самоорганизации сложных систем? - переспросила Хельга.
   -- Да, она самая. Там есть такая метафора, что...
   -- От крыльев бабочки в амазонской сельве может образоваться разрушительный ураган, способный унести сотни тысяч жизней на другом конце земного шара? - вновь показала свою эрудированность Хельга.
   -- Слушай, а есть такое, что ты не знаешь? - осведомился Костров.
   -- Есть и много, - поспешила уверить собеседника в своей "обычности" Хельга. - Например, я не знаю очень многих деталей будущего, потому что будущее во многом непредопределено, особенно в мелочах. И еще я ни разу не была в кино! Пригласишь меня?
   -- Прямо сейчас?
   -- Конечно. И в лучший кинотеатр! Я же - дочь самого Одина!
   -- Ну, тогда поехали. Не думал, что тебя может интересовать кино... - и Сергей в очередной раз завел двигатель, чтобы повезти девушку на другой конец города, в другой район, ибо по иронии судьбы лучший кинотеатр находился именно там, а не в центре!
  
  
   Глава 47. Мила
  
   С афишы самого большого и комфортабельного кинотеатра города глядела рыжеволосая и слегка чумазая красавица с возбужденными светло-зелеными глазами. Это обнадеживало, тем более, что фильм еще до выхода на экраны стал едва ли не легендой. По крайней мере, его называли "европейским ответом Голливуду", "первым блокбастером, снятым по самым высоким мировым стандартам", "лучшим творением французского кинематографа всех времен". Впрочем, французским этот фильм можно было считать лишь с очень большой натяжкой и в основном благодаря режиссеру Люку Бессону...
   Они подъехали как раз во время - за десять минут до начала семичасового вечернего сеанса. Народу в огромном зале было немного - хождение в кино горожане, половине из которых регулярно задерживали зарплату, уже не первый год стали считать непозволительной роскошью.
   Уже на середине сеанса Сергей стал ясно осознавать, что спутница отнюдь не случайно заманила его на этот фильм. "Очередной ребус, новая загадка? - мучительно размышлял Сергей. - Когда же это кончится? Будет ли остановка?"
   -- Не загадка, а намек, подсказка! - шептала на ухо Хельга. - Смотри внимательнее... Как тебе Мила?
   -- Ничего. А тебе?
   -- Ты получишь свою Милу, свою прекрасную Лилу, - заверила Хельга. - Если, конечно, будешь так же смел, как Брюс Уиллис, как Корбен Даллас... Помнишь спор богинь и приз, который обещала Парису Афродита?
   -- В общих чертах... А что? - шептал в ответ Сергей.
   -- Я уверена, что ты тоже попросил бы в качестве приза лучшую из жен, разве не так?
   -- Наверное, но я ведь не Парис! - отвечал юноша.
   -- Конечно, не Парис. От него зависела судьба Трои, а от тебя - всей Вселенной!
   -- Ты все о том же. Но раз уж я такая важная персона, то почему мне тот же самый приз, что и Парису? И вообще, разве может быть на свете женщина более блистательная, чем Елена Троянская?
   - Скорее, Елена Спартанская, - поправила Хельга. - Да, трудно с ней сравниться, даже очень, но, поверь мне, может! Точнее, как бы это лучше сказать... вообщем, ты сам откажешься от Прекрасной Елены ради своей Лилу...
   - Это почему же я откажусь?
   - Потому что! Не спрашивай больше! Я и так говорю слишком много! Давай-ка лучше кино досмотрим...
   Нельзя сказать, что фильм потряс Сергея, но ему он положительно понравился. Аналогичной была и реакция Хельги: "Интересно. Увлекательно. Тепло. Обнадеживающе". И все же обоим казалось, что в фильме чего-то не хватало, чего-то очень важного и существенного, но чего именно - ни юноша, ни девушка, несмотря на присущую обоим мудрость и способность чувствовать, ни осознать, ни выразить не могли. А потому, пока в их душах шла неосознаваемая работа, нацеленная на поиск недостающего "звена", которое могло быть превратить фильм в подлинный шедевр, они вели непринужденную беседу "ни о чем". Точнее, вроде бы ни о чем, а на самом деле... Лучше послушаем...
   - Куда теперь? - поинтересовался Сергей.
   - Твоя очередь решать! - Хельга быстренько препоручила бремя выбора своему визави.
   - Ну, хорошо. Учитывая твою любовь к романтике и путешествиям... Мы с тобой едем в ту деревню, где ты была прошлой ночью, тем паче ты обещала показать дорогу!
   - На ночь глядя? - удивилась Хельга.
   - Конечно, ведь ночь - самое романическое время!
   - А покушать? Что-то я проголодалась... - с притворной робостью парировала девушка.
   - Покушаешь в деревне! Мир не без добрых людей. Попросимся на постой, там и покормят. Надеюсь, туда мы доберемся еще засветло. Ну, так как?
   - Ну, как скажешь, мой повелитель, тебе виднее! - улыбнулась наконец Хельга.
   - Тогда поехали, моя королева! Итак, показывай дорогу...
   - А если я ошибусь? - предположила девушка.
   - Будешь наказана! - с поддельной строгостью заявил Костров.
   - И как? - осведомилась Хельга.
   - Будешь мыть мою машину!
   - Ага, размечтался. Нетушки, не дождешься - не царское это дело. Ладно, поехали, я помню дорогу - у меня хорошая память.
   Действительно, за все время часового путешествия девушка ни разу не ошиблась. Она предельно точно и заранее предупреждала о каждом повороте, будто ездила по этой дороге если и не каждый день, то часто и много раз. Сергей же все слушал и слушал презентованный ею диск, стараясь понять смысл послания. И чем больше он слушал, тем больше уверялся, что это и есть та самая песня, о которой рассказывал Харитон, которую он слышал в детстве из глубины Аваллонского холма, и которая однажды вырвалась из могилы Ольги Кравцовой. Он все больше очаровывался хрустальным лирическим сопрано исполнительницы и все глубже погружался в содержание песни.
   - Слушай, а кто это поет? - обратился он после долгого молчания к Хельге.
   - Нравится голос? - вновь напоминая, что она способна читать мысли, уточнила девушка.
   - Да, очень. Ты не знаешь, кто это?
   - Знаю, но она жила давно, даже очень - сотни лет назад, - проинформировала Хельга. - Песню эту действительно пела она, музыка та же и голос действительно максимально похож на оригинал, но то, что ты слышишь - модернизация. Сама песня исполнялась на праславянском языке, точнее, на одном из его диалектов, канувшем в лету, но перевод точный. Музыка в иной аранжировке, разумеется, современной, и голос одной из современных молодых исполнительниц, возможно, слегка подправленный компьютером. Кажется, это студентка одной из провинциальных консерваторий, а может уже и не студентка... Тебя кто интересует - эта студентка или та девушка, жившая на земле в прошлом и впервые спевшая эту песню?
   - Честно говоря обе, но та, что жила давно, интересует больше, чем студентка консерватории, хотя...
   - Должна тебя огорчить, - перебила Хельга. - Ни имени, ни адреса этой студентки я тебе не могу сказать, да и не знаю, честно говоря. Тебе нельзя знать - таковы правила. Да и сейчас она уже вне России. А касательно девушки, что сочинила эту песню, могу лишь одно сказать - её звали Элиза.
   - Ты не находишь, что это имя несколько... эм... необычно для девушки, которая пела на праславянском языке? Если мне не изменяет память, то именно так звали героиню сказки Андерсена про двенадцать лебедей. И ее едва не сожгли на костре по обвинению в колдовстве, но все же в последний момент она успела набросить на тела братьев, которые были тогда лебедями, сшитые ею вручную рубашки из крапивы, и тем спасла и их, и себя... И еще она не должна была говорить, пока не сошьет все двенадцать рубашек. Еще есть такой мультфильм...
   - Ты прав, почти прав... Действительно, странное имя для девушки, говорившей на праславянском языке, но только для того, кто плохо знает историю. Ведь это западноевропейское имя появилось много раньше, чем нынешние германцы переселились в Европу с Урала, и праславянский язык был одновременно и прагерманским, вообщем, пела она на том исходном праиндоевропейском языке, из которого впоследствии вышли и романские, и славянские языки, и санскрит, и многие другие... И еще, - после небольшой паузы добавила Хельга, - братьев было одиннадцать, а двенадцатой была сама Элиза.
   - Разве? Неужели я мог ошибиться? - удивился юноша.
   - Перечитай книжку - поймешь! И не только это...
   - Да, пожалуй стоит перечитать... - согласился Сергей. - Кстати, если увижу, покажу тебе особо жгучую крапиву, которая растет только у нас, в Зауралье. Жалит втрое сильнее обычной и совсем не похожа на привычную крапиву.
   - Покажи, - несколько усталым голосом добавила Хельга, и, будто бы подражая немоте сказочной Элизы, умолкла, закрыла глаза и погрузилась в себя...
   Она очнулась ровно через двадцать минут - именно тогда, когда надо было свернуть с Омского тракта на север, где в семи километрах от автомагистрали раскинулась небольшая деревенька с простеньким названием Усольцево. Селеньице было небольшое - дворов сто, не больше, и в эту вечернюю пору, когда часы отсчитывали уже одиннадцатый час, оно уже погрузилось в сон. Не спал лишь один дедуля, мирно куривший через мундштук цигарку, сидя на лавке перед своим опрятным жилищем. Возле него и остановились Сергей со спутницей.
   - Вечер добрый, дедушка! - как можно более приветливо поздоровался Сергей.
   - Добрый, коли не шутишь, - отозвался дед. - Ищете кого, что ли?
   - Да, церквушку ищем. Неопалимой Купины, кажется... - признался юноша.
   - А пошто вам она? - с долей настороженного недоверия поинтересовался старик.
   - Мы из Святогорска, из краеведческого музея, - соврал Костров и продолжил вешать лапшу на уши, как ему казалось, простодушному дедуле, - хотим сделать несколько фотографий для выставки.
   В этот момент стоявшая рядом Хельга толкнула Кострова кулаком в бок: "Мол, ты несешь чушь, в которую никто не поверит!" Но было уже поздно...
   - А чаво ее снимать, - потягиваясь, сопротивлялся "чистосердечному признанию" дед, - она ж ищо не достроена. Вот достроють и приезжайте...
   - Как не достроена? - удивился Сергей, явно не ожидавший такого разворота событий.
   - А так и не достроена, милок, аль не знаешь? А коли не знашь, так чаво идешь? - уже немного глумился старик.
   Тут вмешалась Хельга, стараясь спасти положение:
   - А как вас звать, дедушка?
   - Миня-то? А зачем тебе? - продолжал играть в "несознанку" дедуля.
   - А затем, что мы хотели бы попросить вас пустить нас на ночлег! - раскрыла планы путешественников девушка.
   -- Ишь ты, на ночлег их пусти. Совсем молодежь обнахлела! - поделился своими мыслями о современных нравах седовласый сельчанин.
   -- Мы вам деньги заплатим! - предложила девушка.
   -- Деньги? А на кой они мне, куды их девать-то? На еду мине и пенсии хватат, а остальное у миня исть... - продолжал оборону старик, но все же в его интонации что-то смягчилось, может даже сломалось, и Хельга это чутко почувствовала. Видимо, деньги пенсионеру не помешали бы, только признаться в этом ему было не слишком то удобно - гордость мешала.
   -- Давайте мы вас прокатим, дедушка! - очень мягко и добро предложила Хельга.
   -- Еще чаво! В лес миня завезете и там оставите, знаю я вас городских! Домик мой что ля прихглянулси? - прищурившись и уже по-доброму улыбаясь, продолжал забавляться старик, видимо, понимая, что больше в спящей деревне молодым обратиться некуда.
   Тогда Хельга решила использовать последнее "оружие", чтобы добиться благорасположения вредного дедули. Она подошла к нему, села перед ним на корточки, и, улыбаясь прямо в глаза, положив свои ладошки на стариковские, попросила:
   -- Пожалуйста, помогите нам, Иван Ефимыч!
   Видимо, то, что девушка верно назвала его имя-отчество (напомним, что она умела читать мысли, хотя, возможно, не все, не у всех и не всегда), окончательно сломило упорство старика, и он, расплывшись в редкозубой улыбке, махнул рукой, встал, потянулся и сказал:
   - Ну, ладно, поихали, покажу вам церковь, тут недалече!...
   Церковь, действительно, оказалось недостроенной. На западной окраине деревни стоял только деревянный сруб, и хотя он был и с застекленными окнами, и с двустворчатой железной дверью, но вот крыши у церкви не было, а вместо нее вершина одноэтажного сруба была покрыта материалом, похожим на брезент, который был придавлен к граням сруба наложенными сверху кирпичами и досками... Разочарованным оказался не только Сергей, но и Хельга, которая глядела на недострой с явным удивлением...
   -- Вот наша церковь... Ключи у Лидии Николавны. Если антересно, то завтреча с нею магу свести, - любезно предложил старик. - Правда, службы бывают редко, толико по праздникам. Вам лучше приихать на Троицу, тогда и батюшка будит!
   -- Дедушка, а когда начали строить церковь? - мягко поинтересовалась Хельга.
   -- Ну как тебе сказать, дочинька, - пенсионер почесал затылок, что-то припоминая, - кажись, это прошлым летом было. На Троицу уже стоял сруб, а на Пасху вроде ищо ни было. Я тохда балел маленько, чтой-то мох и пропустить.
   -- Иван Ефимович, - продолжала мини-допрос девушка, - а раньше тут была церковь?
   -- А как же! - оживился старик. - Была, настоящая, высокая, с луковкой, с колоколенкой. Но только схорела, дочинька, давно, еще при Никите... Вот тепереча восстанавливаем...
   -- Спасибо, дедушка! - поблагодарила пожилого собеседника Хельга и, уже обращаясь к Сергею, поинтересовалась: - Ну что, поедем в город или останемся на ночь?
   -- Решай сама, - несколько удрученно предложил Сергей.
   -- Дедушка, мы у вас переночуем, а? - обратилась к старику Хельга.
   -- Да ночуйте, мине не жалко! Даже веселее... У меня и бутылочка припасена, только вот выпить не с кем...
   -- Да у нас есть и бутылочка, и закуска, -уверила Хельга дедулю.
   -- Ну, у вас заводская, а у меня самодельная, настоящая облепиховая настойка! - гордо заявил дед. - Поихали што ли, ребятушки?
   -- Да, поехали, - согласился Сергей, и вся компания погрузилась в машину.
   Настойка действительно оказалась вкусной. Однако, Хельга лишь пригубила сей напиток, а Сергей выпил всего пару стопок. Остальное же с удовольствием влил в себя хозяин. Влил и тут же заснул. А Хельга потянула Сергея гулять. Они прошлись до церкви и обратно, по пути разглядывая едва видимые звезды. Затем вышли за околицу, дошли до леса и, услышав в ночной тишине шум воды, скоро нашли речку, берега которой были густо усыпаны стволами черемухи. Говорили мало, просто наслаждались вкусным воздухом и нежной ночью. А потом Хельга то ли случайно, то ли намеренно споткнулась о корягу, и Сергей, пытаясь помочь ей подняться, оказался в ауре ее юного аромата, и не смог удержаться от того чтобы обнять, а она вместо того, чтобы отстраниться, напротив, прильнула к нему всем телом... И уже не важно было, сама ли она стянула с себя джинсы или это сделал Сергей, потому что оба хотели ласки, тепла и нежности...
   -- Уже есть двенадцать? - спросила девушка, когда они, взявшись за руки, возвращались в деревню.
   -- Да, пятнадцать минут первого, а что? - поинтересовался Сергей.
   -- Знаешь, у меня к тебе просьба, только не спрашивай, пожалуйста, почему я это прошу, только запомни - это очень важно! Очень!
   -- Твои просьбы - для меня закон! - отрапортовал Костров. - Я весь - сплошное внимание.
   -- Я прошу, чтобы ни случилось, не позволяй мне спать в полночь. Понятно?
   -- Почти. Ты имеешь в виду, что каждую ночь, в полночь, ты должна бодрствовать?
   -- Именно. Обещаешь?
   -- Обещаю, моя милая Хельга! - подтвердил Сергей, помня о своем обещании не расспрашивать, чем была вызвана эта необременительная просьба.
   Дом старика оказался довольно просторным: пусть у него не было сеновала, зато были две довольно обширные, хотя и почти пустые, комнаты, и наши герои оказались на всю ночь полноправными хозяевами одной из них, а вместе с ней в их распоряжении оказался старенький, но все еще упругий диванчик. Единственным недостатком последнего была недостаточная ширина, так что всю ночь путешественникам пришлось прижиматься друг к другу, что каждому из них оказалось очень по вкусу...
   Наутро старик действительно свел их с Лидией Николаевной. Она оказалась шестидесятилетней, но все еще миловидной, бойкой, улыбчивой женщиной. Стоило им зайти в ее жилище, и стало понятно, что обитает здесь очень аккуратный и набожный человек. Весь дом выглядел чисто, опрятно, стены и потолок блестели свежей белизной побелки, полы были намыты, в комнатах стоял теплый уют. И по всему дому, в разных его точках, словно обереги, красовались маленькие иконки, в основном бумажные. А в большой комнате, в одном из углов был оборудован "священный уголок", настоящий мини-храм: под потолком висела большая икона с ликом Спасителя в золотом окладе, под нею - лампадка с живым огнем, еще ниже деревянное распятие, а по бокам располагалось несколько икон с изображениями Богоматери и различных святых...
   Лидия Николаевна приняла гостей радушно, истинно по-христиански - с доброй улыбкой и поясным поклоном, предложила чай с вареньем, ибо больше предлагать, собственно, было и нечего. Стоило Сергею упомянуть имя церкви, как женщина пустилась в длинный рассказ об истории возведения храма. Выяснился ряд интересных подробностей. Оказывается, старая деревянная церковь, сгоревшая при Хрущеве, была возведена еще в восьмидесятые годы девятнадцатого века. А дело было так. Один из местных жителей, вернувшись на лето с заработков из самой Москвы, поведал, что есть в столице храм, посвященный иконе "Неопалимая Купина". И что храм этот лучше всяких пожарных защищает весь квартал от огня, ибо обладает чудодейственными свойствами. Всё бы ничего, но мужик этот быстро стал богатеть, постепенно превратился из мастерового в купца, и в один прекрасный день собрал сельчан на общинный сход, вытащил из-за пазухи удивительной красоты икону и предложил всем миром начать строительство храма, согласившись не только возглавить руководство работами, но и пожертвовать для закупки леса и церковной утвари значительную часть нажитых доходов.
   Нет, этот мужик не был ни дедом, ни прадедом Лидии Николаевны, хотя дальним родственником, скорее всего, являлся, раз родился и вырос в той же деревне, что и она. Но так случилось, что семья ее была сильно привязана к храму и приучила сызмальства прислуживать и петь в церкви и своих детей. Повзрослев, дети быстрехонько покинули деревню, а вот младшенькая Лида осталась. Когда ей стукнуло девятнадцать, церковь внезапно, без предупреждения, закрыли - просто в одно из воскресений жители обнаружили огромный замок на дверях храма. А потом пронесся слух, что власти собираются вывезти все имущество, а здание церкви разобрать на дрова. Девушка не стала ждать скорбных событий и, будучи неробкого десятка, накануне вывоза церковного имущества, в одну из дождливых ночей, решилась на преступление. Вместе со своим парнем, готовым для нее на всё, они сначала подпоили выставленного возле храма милиционера (тут не обошлось и без Божьей помощи, и без женских чар, против которых мужчины часто бессильны), а затем, тихонько сняв ставни и выставив окно, вынесли из храма все самое ценное. Всю ночь девушка разносила по деревне иконы, подсвечники, канделябры, лампады, всеми силами убеждая односельчан спрятать "священное имущество" подальше. А главную икону укрыла в своем доме...
   Разумеется, потом начались обыски, и большую часть из украденного нашли, но кое-что уцелело, в том числе не нашли и "Неопалимую Купину". Несмотря на это, и сама Лидия, и влюбленный в нее парень получили реальные сроки за воровство: он провел в колонии полтора года, она - целых два. И хотя им не суждено было стать мужем и женой (парень встретил другую), Лида не жалела о содеянном, а даже гордилась тем, что пострадала за веру. Храм же, оставшись без икон-охранительниц, уже через неделю сгорел. Так и осталось неясным, был ли это умышленный поджог или несчастный случай.
   И вот, как только началась перестройка, Лида предложила односельчанам восстановить сгоревшую церковку. Ведь главным его достоянием была уникальная икона, древний образ Неопалимой Купины, который, несмотря на свой многовековой возраст, подобно рублевской "Троице" сохранил свежесть красок и чистоту линий. Но восстанавливать начали лишь в прошлом году - до того у местных властей не находилось нужных средств. И надо же было случиться такому несчастью, но накануне открытия храма, ровно год назад, в ее дом ночью ворвались четверо здоровых парней в масках и унесли заветную икону, которую она и не прятала, напротив, приготовила уже нести на праздник освящения новоотстроенного храма...
   Когда женщина рассказывала о бандитах, то и глаза, и душа ее плакали, но прошлого уже не вернуть. Оставалось только корить себя за наивность, за расхлябанность.
   -- Я так думаю, ребятушки, что это Господь меня наказал за грехи, - заканчивала свое длинное повествование Лидия Николаевна и, быстренько перекрестившись, продолжала корить себя: - Нельзя было мне тогда воровать икону. Молода была, глупа, не понимала, что нельзя чрез преступление веру защищать. Вот Он меня и наказал: как дал, так и взял её, мою Купинушку.
   -- А что там было изображено? - что-то смутно припоминая, спросил Сергей.
   -- Ну, как же! Что всегда и изображают на таких иконах: в центре Богородица с маленьким взрослым Иисусом...
   -- Как это с маленьким взрослым? - перебил Сергей, привыкший к тому, что маленький не может быть взрослым, ибо взрослый - он всегда большой.
   -- Да так, - старалась подобрать нужные слова пожилая женщина, - вроде он маленький, а одет как взрослый. Богородица на фоне звезд, красной и зеленой, в углах одной из них символы четырех евангелистов - ангел, орел, телец и лев. В углах другой, зеленой звезды, - с энтузиазмом, словно опытный экскурсовод, продолжала рассказчица, - крылатые ангелы - властители стихий, а вот вокруг лучей другие ангелы - духи Премудрости, Страха, Разума и Благочестия, а с ними рядом архангелы Гавриил, Уриил, Михаил, Рафаил...
   Хельга, довольно быстро смекнувшая, что конца рассказу не предвидится и что подробностям не будет числа, смело перебила хозяйку вопросом:
   -- А у вас не найдется фотографии или другой, похожей иконы?
   -- Фотографии нету, милая! Хотела, да вот не успела фотографа вызвать, а везти было страшновато. Икона-то старинная, редкая, дорогая... А вот похожая есть, щас принесу, - и женщина, несмотря на преклонные годы, ловко выскользнула из-за стола и уже через пол-минуты вернулась из комнаты, неся миниатюрную бумажную иконку с изображением Богородицы, младенца Христа и сонма ангелов и архангелов.
   Стоило Сергею бросить взгляд на иконку, как тут же все его опасения подтвердились. Не оставалось никаких сомнений, что именно такую икону он видел в квартире Астрова три дня назад, что именно к ней обращал свои взоры и молитвы покойный краевед. Оставался вопрос - та ли самая эта икона, которую похитили у старушки, или же это похожий, но все же иной образ? Но почему-то интуиция подсказывала Сергею, что это именно та икона, иначе зачем Хельга привезла бы его в эту глухую деревушку, а Хельгу привели сюда некие высшие силы, избравшие его, Сергея, на роль вершителя судеб мира, доверившие ему эту миссию. Или все это блеф слегка тронувшейся умом девушки, тронувшейся потому, что после пережитой клинической смерти у нее нарушилось нормальное функционирование мозга? Но как же быть с другими чудесными событиями или... Страшное подозрение потрясло Сергея: а вдруг и он тоже тронулся, но этого не видит, не замечает, не чувствует? "Нет, нет, не может быть!" - уверял он себя, отгоняя крамольную мысль о собственном сумасшествии.
   Больше задерживаться в деревне смысла не было, так что даже храм посещать не стали. Покинув набожную Лидию Николаевну, наши герои отправились обратно в город.
   -- Как ты думаешь, какова роль иконы? Зачем высшие силы указывают нам на нее? - приступил к очередной серии вопросов Сергей.
   -- Если указывают, значит, это важно, - подтвердила Хельга. - Зачем? Видимо, она имеет отношение к твоей миссии. Какое? Честно говоря, не знаю... Думай сам - вот так! А я пока посплю, - и девушка тут же откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.
   Сергей снова включил диск с песней. Кажется, он готов был ее слушать до бесконечности, хотя текст был простенький. И в какой-то момент Костров вдруг осознал, что помнит стихи уже наизусть, почти помнит... Он выключил музыку, чтобы удостовериться в своем знании... Пропев про себя песню, он стал разбивать текст на смысловые отрезки, разбивать и анализировать.
   В итоге вышло, что первый смысловой отрезок - это описание контраста между зимой, царящей вокруг, и летом, живущим в сердце... Тут же вспомнились и ледяные воды потусторонней реки, в которой он едва не отморозил пальцы, вспомнился и почему-то ужасный монстр, похитивший его Аниму... Второй смысловой отрезок был связан с июньской ночью, с постелью из трав, со слиянием "до скончания мира". Похоже, речь идет о том, что именно в эту самую короткую июньскую ночь он должен "слиться" с той, что поет эту песню, то есть с Элизой или, что более вероятно, с Ольгой Кравцовой, которая, быть может, и есть та современная певица, чей голос и записан на диске. А может, все-таки не он? Или же не с ней? Но, самое главное, в этой песне чаще всего повторяется слово "сердце". Случайно или же нет? Нет, конечно, нет! Ну, как же он мог забыть - красный светящийся пульсирующий шар на столе кабинета Астрова! Это и есть сердце, и в то же время - Грааль! Ясно, что ему надо завершить дело Астрова - найти и Грааль, и свою любовь. Но где, как?
   Сергей стал судорожно вспоминать все, что относилось к делу. Вспомнил он и про загадочную пещеру в неприметной уральской горе, в которой покойный краевед предлагал искать Грааль, и про таинственные глиняные таблички, найденные в Аркаиме, в которых содержались указания и на пещеру, и на звездные врата. "Где эти таблички? Ведь кто-то должен знать из соратников Астрова. Но как ему им объяснить, поверят ли они, что я могу им помочь? - рассуждал Сергей, рассуждал, но пока не находил ответа. - А ведь сегодня похороны Астрова, и наверняка на них будет много народу. В любом случае, надо попасть если не на поминки, то хотя бы на сами похороны... А завтра, завтра день рождения Ольги, а она... Если она и есть Гесиона, то получается, что я обрек ее на муки... Вот ужас! Сначала ради спасения Хельги обрек на смерть Астрова, потом ради спасения Лады обрек на муки Гесиону! Получается, что за все надо платить, что любое чудо спасения тут же уравновешивается чьей-то внезапной гибелью или ужасными страданиями. Но почему, почему, почему??? И до заветной, быть может, последней ночи остается только девять дней, а я так и не приблизился к тайне, или приблизился?"
  
  
   Глава 48. Память тамплиеров
  
   Автомобиль Кострова ворвался в город в половине двенадцатого, ворвался спокойно и без происшествий. До похорон Астрова оставалось еще более трех часов, значит, можно было заехать пообедать в какой-нибудь ресторанчик и что-то еще успеть провернуть... Но что? Сергей помнил о своем обещании найти адрес, узнать истинное имя подлинной обладательницы тела, ныне занятого Хельгой. Помнил, несмотря на то, что Хельга о нем вроде бы и забыла, будто и не просила. Также ему надо было разыскать родственников Ольги Кравцовой, пусть Астров и говорил, что "вряд ли это что-то даст"...
   Но сейчас, сейчас в его голове стал зреть иной дерзкий план, и потому он даже решил отложить на час-полтора обед и направил своего "железного Росинанта" на другой конец города, к воротам больницы N 2. Хельга мирно сопела, свернувшись клубочком на переднем сиденье, за окнами мелькали знакомые и незнакомые дома, повороты, остановки.
   Около полудня его "Ауди" уже стояла перед главным въездом на территорию горбольницы - въезжать внутрь, за ворота, Сергей по понятным причинам опасался, также и оставлять в машине Хельгу было не менее рискованно. Забрав все документы и деньги, растормошив закимарившую девушку, вместе с ней он отправился в хирургическое отделение. Конечно, ему было важно навестить Ладу, но главное было не в этом... Тем не менее, первоначально они с Хельгой зашли в знакомую палату... Лада лежала все в том же виде, на той же спецкровати для ожоговых больных. Только дыхание ее было спокойным, ровным, обнадеживающим...
   -- Она не приходила в себя? - обратился Сергей к дежурному врачу, которого видел впервые.
   -- Нет, пока нет, - отвечал доктор средних лет. - Думаю, что для нее это лучше. Хотя бы обезбаливающие колоть не надо, пока не надо.
   -- Что-то нужно? Деньги, лекарства, сиделка? - привычно предлагал свою помощь Сергей.
   -- Да вроде бы всего хватает. Мэр города распорядился - выделил деньги из резервного фонда.
   -- А вам лично что-то нужно? - прямо спросил Сергей.
   -- Мне? - врач понуро усмехнулся, опустил голову, а потом резко ее вскинул и, глядя в глаза Сергею, зло произнес: - Даже если мне и нужно, то просить у родственников больных я не буду. Подачки не только унизительны, но и не решают наших проблем. Разве не понятно, что состоятельных пациентов у нас немного, да и с них тянуть не этично?
   -- Хорошо, понятно, - отступился Сергей. - Скажите, я могу посмотреть на ее вещи?
   -- С какой стати? Зачем? - удивленно спросил врач.
   -- Мне нужна визитка одного человека, которая была у нее в сумочке. Это очень важно и срочно, доктор! - в очередной раз соврал Костров.
   -- Это не ко мне вопрос! Обратитесь к заму по хозчасти, - порекомендовал доктор. - Простите, мне пора.
   -- Спасибо, доктор! - поспешил поблагодарить врача Сергей и, оставив в палате еще не до конца проснувшуюся Хельгу, отправился на поиски больничного завхоза.
   Покинув больницу около часа дня, Сергей и Хельга отправились в один из лучших ресторанов города. Торопиться им было некуда - до похорон оставалось почти два часа. Неспешно текла беседа под сводами пустого зала - в этот полуденный час они были единственными посетителями столь фешенебельного заведения. Витражи, украшавшие не только оконные проемы, но и грани пряумоугольных колонн, благодаря солнечному свету, льющемуся и отражающемуся через них и в них, создавали атмосферу таинственной праздничности. А мерно вращающиеся разноцветные лепестки огромной готической розы, искрящейся под куполообразным потолком, невольно возвращали не столько сознание, сколько подсознание посетителей во времена короля Артура и Жанны Д'Арк, в средневековую Англию или Францию.
   Хельге здесь явно нравилось, это было ясно хотя бы по тому, как блестели ее глаза, осеняемые всеми цветами радуги, как часто она вскидывала голову к потолку, вскидывала, замирала, а потом опускала глаза, погружаясь в себя, что-то вспоминая из своего далеко-предалекого прошлого...
   -- О чем ты думаешь, мой Свет? - обратился, наконец, Сергей, видя сияние радости на лице своей спутницы.
   -- Ты был во Франции, Сережа? - ответила она вопросом на вопрос.
   -- Нет, к сожалению, все собирался, но вот пока даже загранпаспортом не успел заняться. Как всегда, неорганизованность подводит - то одно, то другое. А что?
   -- Ты обязательно должен там побывать, и когда приедешь, то обязательно сходи в Нотр-Дам и, если получится, то посети и кафедральный собор в Реймсе... Да, не думала, что в вашей глуши найдутся любители готики! Так приятно вспомнить былое...
   -- А ты там давно была? - поспешил уточнить Костров, медленно поглощая крабово-рыбный салат со странным названием "Песни нереид".
   -- Давно, Сереженька, давно, даже не в прошлом посещении, и не в позапрошлом... - грустно промолвила девушка и, встряхнув головой, подняв бокал с заблаговременно налитым шампанским, добавила: - Ну что, давай выпьем за удачу!
   -- Давай! - поддержал Сергей и уже собрался чокнуться с бокалом собеседницы, но...
   -- Нет, чокаться не будем! - заявила Хельга. - Сегодня траурный день, пятница, 13-е... Помнишь тамплиеров?
   -- Смутно, - откровенно сознался Сергей. - Кажется, именно в этот день их казнили.
   -- Тебе правильно кажется... Почти... Я была в ту ночь в Париже... 13 октября 1307 года... Мой возлюбленный был одним из тех двух тысяч, которых кровожадный и распутный Филипп бросил в подземелье только за то, что должен был им кругленькую сумму в 200 тысяч экю... А потом их пытали, и пытки длились не месяцы, а годы. Это было ужасно, впрочем, как и все в Средние века. Антисанитария, вечная вонь, убийства, заговоры, насилия, бесконечные казни, эпидемии, безвластие... Б-р-р-р-р... - и Хельга брезгливо поморщилась...
   -- А твой любимый? - участливо спросил Сергей.
   -- Гроссмейстер Жак де Моле? Ты разве не знаешь? - изумилась девушка.
   -- Прости, нет... - в очередной раз признал свое неведение Костров.
   -- Впрочем, это неудивительно даже для выпускника МГУ. Он держался дольше всех, а потом... потом его сожгли, ровно через 66 месяцев после той злополучной пятницы. Его сжигали долго-долго, несколько часов, намеренно стараясь растянуть муки. Можно сказать, медленно коптили на слабом огне, коптили заживо... И всё это во славу Христа, якобы во славу, будто Христос призывал кого-то коптить... Но перед смертью он успел предать проклятию и Филиппа, и папу Климента, и всех его потомков, и всех, кто его предал...
   -- И что? Они были наказаны?
   -- Сполна! Папа и Филипп погибли в муках в течение нескольких месяцев, ни один из сыновей короля не дожил даже до 35 лет, и ни одна из шести жен так и не успела родить... - и Хельга глумливо-злорадно улыбнулась, а потом мягко добавила: - Я рада, что причастна к их гибели. Но это уже другая история...
   -- Надеюсь, я о ней еще узнаю, - вежливо добавил Сергей.
   -- Не уверена, - грустно проговорила девушка. - Много знания - много скорби. Верь мне, это именно так. Давай, наливай ещё...
   Наконец, принесли фирменное "Жаркое по-домашнему с овощами", а к нему французское полусухое "Шардонне". Хельга налила себе полный бокал, залпом выпила и принялась за мясо... Сергей тут же почуял неладное - девушка явно, под влиянием волны воспоминаний, собиралась успокоить боль души алкоголем. И это ему не понравилось - ведь день только начинался...
   -- Не бойся, я буду в норме. Все же вино - не водка, - заверила его Хельга. - Но только не останавливай меня. Пойми, я его любила, всем сердцем и душой, любила, но потеряла, не сберегла, не вытащила из застенков, не смогла вытащить...
   -- И ты с ним больше не встречалась, там, в Нави? - поинтересовался Сергей.
   -- В том то и дело, что нет! НЕТ!!! - и Хельга с силой стукнула по столу так, что вся посуда дружно подпрыгнула. - Он пропал, исчез, канул в никуда или... Дай сигарету, а?
   -- У меня нет! Я же бросил! - поспешил отказать Костров.
   -- Не ври! Я знаю, что есть. Давай!
   -- А мне можно закурить, разок?
   -- Валяй! - одобрила Хельга, но тут же добавила: - Но тогда Лада умрет, а ты... Ты перестанешь себя уважать. Валяй, травись...
   -- Ладно, обойдусь, - согласился Сергей. - А может, может он застрял в Междумирье или тусуется в каком-нибудь отдаленном уголке Нави?
   -- Не думаю, не знаю, возможно... Но, скорее, он попал в Иное, неподвластное даже Одину, откуда никто не возвращается, никогда и никуда, бог он или человек... Эх, напрасно, напрасно он их проклял. Это неправильно, не по-христиански, хотя я его не осуждаю, даже сейчас... - и вдруг, вытерев уверенным жестом одинокую слезу, перевела разговор на другое: - Это очень рискованно, что ты задумал. Но иного выхода нет, так что я одобряю и помогу тебе.
   -- Ты это о чем? - удивился Сергей.
   -- Об иконе, конечно. Ладно, зови гарсона... прости, официанта, конечно, и - поехали на погост...
   Они приехали даже раньше положенного: траурной процессии еще не было видно. Стоял самый жаркий час дня, недавно перевалившего за астрономический полдень. И хотя сегодня было чуть прохладнее, чем вчера, но ни Сергей, ни Хельга не спешили выходить на воздух из салона, орошаемого свежим дыханием кондиционера.
   -- Ты пойдешь со мной? - ласково спросил Сергей.
   -- Мне бы не хотелось, - мягко отказывалась девушка. - Нет, не из-за жары, а... из-за Харитона. Это его вотчина, а лишний раз встречаться с ним для меня небезопасно, впрочем, и для него тоже.
   -- Слушай, но почему? - недовольно попробовал возразить Сергей.
   -- Что - почему? - потребовала уточнений Хельга.
   -- Почему ты считаешь его врагом? Я не понимаю, ведь именно он рассказал мне про припев песни, показал дорогу в Междумирье, наконец, вернул к жизни тебя! Разве враг стал бы так помогать, ради чего? - продолжал недоумевать Сергей.
   -- А может он хочет к тебе втереться в доверие, чтобы потом, в самый решающий момент, воткнуть нож в спину, ведь атаковать сзади и легче, и надежнее, ты не находишь? - приводила весомые аргументы девушка.
   -- Ты думаешь? - грустно подметил Сергей. - Но, может, ты все же ошибаешься, ты не могла его с кем-то спутать?
   -- Господи, да нет же, не могла... - устало выдохнула Хельга и, после короткой паузы, будто бы в никуда произнесла: - Не доверяйте духам темноты, роящимся в ненастной серой дымке, какими б ангелами доброты не притворялись эти невидимки!
   -- Ты хочешь сказать... - изумленно проговорил Сергей, всем телом поворачиваясь к своей спутнице.
   -- Вот именно! Именно это и хочу сказать! - перебила его девушка. - И хватит об этом. Но прошу, очень прошу тебя: помалкивай обо мне и старайся думать о другом, о других, о той же Ольге, например.
   -- Значит, он тоже читает мысли? - более спокойно поинтересовался юноша.
   -- Еще как! - грустно вздохнула Хельга. - Ну, вот и процессия... Тебе пора. Водички с собой возьми только...
   -- Спасибо за заботу, мон ами! - и Сергей вышел наружу, подставив свое тело плавно льющимся звукам моцартовского "Реквиема".
  
  
   Глава 49. Похороны краеведа
  
   Казалось, совсем еще недавно, меньше двух недель назад, Сергей провожал на покой родителей, но сколько событий прошло с тех пор! Будто целая жизнь то ли пролетела, то ли протекла. И как похож тот день на сегодняшний. Такая же теплынь, такое же веселое жизнерадостное солнце, та же печальная музыка, наконец, то же самое кладбище. И все же сейчас Сергей чувствовал себя совсем иначе. И не в том дело, что тогда он хоронил родителей, самых близких людей на свете, а сейчас - едва знакомого человека, с которым близко общался лишь единожды. И даже не в том была главная разница, что на похоронах родителей он видел, осязал, ощущал, воспринимал все происходящее несколько отстраненно, через пелену тумана отрешенности, с притупленными чувствами. Нет, главное таилось в том, что тогда его воля была слаба, окутана цепями страха и сомнений, а сейчас он находил в себе неведанную ранее силу, которую то ли пробудили, то ли развили недавние события. Если бы раньше ему предложили столкнуться в поединке с духом зла, то он, конечно бы, отказался, сказав, что это дело бесполезное и безвыигрышное. Шутка ли, пытаться совладать с самим Люцифером, с самим Воландом! Разве кто-то мог противостоять ему в булгаковском "Мастере..."? Если только Иешуа, но тот был воплощенным, очеловеченным, одетым в плоть и кровь Богом. И это все объясняет. А простой человек, пусть даже выдающийся, может ли он побороть Дьявола? Например, тот же поэт Бездомный или Берлиоз? И что с ними сделал Царь Тьмы! Первый еще хорошо отделался...
   Но так он думал раньше, каких-то десять дней назад. Сейчас же Сергей не находил в душе ни толики страха, ни капельки сомнений, напротив, им все более овладевал азарт, жажда борьбы, стремление к схватке. "И пусть я погибну, но город спасу..." - пришли внезапно слова с детства знакомой песни о подвиге летчиков. Нет, не может он отступить, проиграть, сорваться. Разве напрасно в его теле течет костровская кровь, разве напрасно его прадед был Георгиевским кавалером и предводителем крестьянского восстания на Полтавщине. И пусть его расстреляли в 21-м, но все же он ввязался в схватку, а не отступил. А дед, о котором он знает едва ли больше, чем о прадеде. Да, погиб он нелепо, глупо, но ведь прошел войну, и также не был замечен в трусости. А уж об отце и говорить не приходится. Блин, получается, что все умерли не своей смертью и в рассвете лет! Но ничего, ему-то до рассвета еще далеко, хотя, кто знает, может именно сейчас настает его звездный час, кто знает... И не напрасно, совсем не напрасно прошел он школу МГУ, хотя сызмальства мечтал о небе. Быть может, будь он сейчас летчиком, то не выпала бы на его долю таинственная миссия, для реализации которой банально не хватило бы интеллекта, который выбивают из мозгов в первый же год жизни в казарме. Но главное, что дала ему философия - это любовь к жизни, любовь к людям, любовь к истине, любовь к красоте, наконец, любовь к добру и, не в последнюю очередь, любовь к свободе! Но философия не только дала, но кое-что и отняла, кое-чего лишила, а именно забрала страх перед смертью, научила ее не бояться. А человек, который не боится смерти, разве может бояться Дьявола? Да, наверное, есть что-то и пострашнее, чем смерть, наверное, есть... Перед глазами встал сияющий перламутрово-розовой белизной стан Гесионы-Анимы, а на нем ярко-алые струйки сбегающей вниз крови, по которым стремятся вверх, к самому сердцу, черные, жирные муравьи... Сергей и сам не заметил как сжал от злобы кулаки. Нет, он не отступит! Но этого мало! Мало не отступить, надо еще и выиграть, победить...
   Думая так, он совсем не обращал внимания на банально-тоскливые по содержанию, хотя и довольно страстные по форме речи ораторов. Все они на разные лады говорили о заслугах Астрова, но почему-то никто не обмолвился ни словом, ни даже намеком о Граале. Никто не поклялся найти то, что сам Игорь Александрович считал целью и смыслом всей своей жизни. Неужели об этом нельзя говорить открыто? Или же в курсе его поисков были только самые близкие и преданные друзья? Но как их распознать? Кто истинный продолжатель дела ученого, а от кого из его свиты надлежит держаться подальше? Как отличить агнцев от козлищ, слуг истины от поклонников золотого тельца? На этот вопрос не было ответа...
   Сам того не ведая, влекомый некой подсознательной силой, Сергей повернулся и пошел прочь от унылого митинга. Глаза его настолько углубились в себя, что если бы в эти секунды кто-то столкнулся с его взглядом, то наверняка решил, что перед ним самый что ни на есть натуральный сумасшедший: его зрачки так остекленели, что разумность с их поверхности полностью ушла внутрь, оставив на показ миру лишь пустоту бессмысленного взора. Глядя себе под ноги, он шел, не разбирая пути, и, тем не менее, интуитивно зная, что придет именно туда, куда должен прийти. Будто некий внутренний компас толкал его к единственному заветному месту, к той точке погоста, которая стала средоточием его дум, его веры, надежды и любви...
   Удивительно, но Сергей совершенно равнодушно проскочил мимо могил родителей, одарив их лишь мимолетным касанием очарованных глаз, ибо они жаждали другой встречи, желали снова увидеть иное родное лицо, лицо, украшенное милой девичьей улыбкой, сошедшей с полотна Боттичелли... В последний момент ему показалось, что он не подходит, а подлетает на крыльях любви к ставшему священным холмику, к уже родному обелиску, и вдруг... В тот момент, когда тело его уперлось в оградку, душа, то ли взвизгнув, то ли взвыв, окунулась в ледяную купель смятения! Он даже протер глаза, потом огляделся, затем пригляделся к ограде... Нет, все точно, это именно то место, та святыня, к которой вело его сердце, но... Он не увидел ни холмика, ни знакомой плиты, не увидел потому, что все пространство внутри ограды оказалось заполоненным густыми, словно джунгли, зарослями крапивы - той самой, необычной, особо жгучей, что растет только на Урале и совсем не похожа на привычную, европейскую крапиву... И эти заросли скрывали и могильный холм, и обелиск с милым личиком Ольги, скрывали настолько полно и абсолютно, что Сергею поначалу показалось, что они, то есть холмик и плита, пропали, исчезли... Но нет, обойдя вокруг могилы, он запустил руку в глубь зарослей, и сделал это настолько безрассудно смело и быстро, что ощущение пронзительной боли от ожога пришло даже позже, чем он ощутил твердую гладкость мрамора...
   А дальше, дальше какая-то плотина в душе рухнула, и поток гневных чувств смыл и ощущение боли, и первоначальное смятение, и Сергей, отворив калитку, принялся голыми руками вырывать с корнями внезапно выросшие заросли, высотой доходившие ему аккурат до подбородка... Он работал с остервенением, и ни жгучая боль, ни вздувшаяся по всей длине рук кожа, не могли его остановить, напротив, чем сильнее кусали разлапистые, похожие на змеиные языки, листья эндемичной крапивы, тем быстрее он работал, тем сильнее вырывал из земли корни непрошенных гостей...
   -- Напрасный труд, Сережа! - раздался сзади мужской голос.
   Но Костров, разумеется, его не услышал, не услышал ни в первый, ни во второй, ни в третий раз... Пришлось Харитону обхватить вошедшего в раж юношу за грудь и оттащить от зарослей обороняющегося ядом растения...
   -- Отпусти, пусти! - извиваясь всем телом, старался вырваться Сергей из мускулистых лап монаха, но к своему удивлению у него это не получилось ни сразу, ни спустя минуту.
   -- Успокоишься и отпущу! - покладисто заверил Харитон, усиливая хватку.
   -- Отпусти, говорю, сволочь! Все равно я закончу! Все равно! - не унимался юноша, продолжая тщетные попытки по освобождению собственного, довольно спортивного, каждодневно тренируемого, но все же оказавшегося немощным в схватке со стариком, молодого тела.
   -- Не надо, Сережа! Не стоит! - спокойно увещевал монах. - Послушай меня, успокойся и послушай!
   Наконец, Сергей подчинился:
   -- Ладно, все не буду, все, споки-споки! Слушаю!
   И тут же монах выпустил его из клещей собственных ручищ, повернул к себе лицом и, пристально глядя в глаза, стал убеждать:
   -- Сережа, это бесполезно! Я уже пробовал! Через полчаса крапива все равно подымется, мало того, станет еще гуще, верь мне!
   -- Как? Почему? - все еще ошарашено глядя, но уже медленно приходя в состояние хрупкого покоя, спрашивал Сергей.
   -- Думаю, ты сам поймешь, если я тебе скажу, что крапива эта выросла, будто по мановению волшебной палочки, в полночь со среды на четверг. Я, как и ты, её наутро начисто вырвал, но она тут же на моих глазах стала отрастать заново и встала еще более мощной и непролазной стеной. Вот, смотри же...
   Сергей обернулся и увидел, что на том самом месте, где он несколько минут назад закончил прополку, уже колосились, таинственно шурша и извиваясь, стремясь в высь, щупальца новых побегов.
   -- Словно змеи, - подметил Сергей, едва веря такому чуду природы. - Но как же быть, старче? - внезапно припомнив самое важное, продолжил юноша: - Ведь у нее завтра день рождения! Придут родственники, и что они увидят? Так же нельзя оставлять? Может, чем-то надо полить, обрызгать? Что-то же надо делать?
   -- Надо, но не с крапивой, - согласился старик. - Не с крапивой - Бог с нею, а с тобой. Погляди на себя!
   Действительно, видок у Кострова был неважнецкий, можно даже сказать одновременно и болезненный, и бомжеватый. Светло-бежевые брюки были напрочь испачканы землей и зелеными разводами от травы, рубашка с короткими рукавами имела аналогичный облик, а руки и лицо, принявшие ярко-красный оттенок, густо были покрыты бугристым ковром волдырей, также обильно сдобренным черным, жирным, тяжело отмывающимся уральским черноземом...
   -- В таком виде тебя нельзя выпускать в город! - подытожил монах. - А потому ай-да ко мне - там тебя и отмоем маленько, и подлечим...
   -- Но мне надо... там меня... - тут Сергей вспомнил свое обещание, данное Хельге, не распространяться о ней, но, кажется, было уже поздно - мысль промелькнула, и Харитон её, без сомнения, распознал.
   -- Да знаю я, что там, в машине, тебя девица ждет, та самая! - совершенно спокойно уверил парня старик. - Ничего, подождет, чай не сахарная - не растает. Да я и не задержу тебя долго, полчаса - и ты примешь божеский вид. Пошли...
   Сергей еще раз оглянулся на могилу - щупальца злобной травы все так же мрачно шевелились, а по высоте уже достигли сантиметров тридцати... Да, монах был прав - напрасный труд, достойный бремени Сизифа.
   Пока они шли к сторожке, Сергей старался как можно меньше думать о Хельге и по максимуму загрузить свой мозг размышлениями об Элизе и Ольге. Не было никакого сомнения, что эта крапива и крапива, описанная Андерсеном, - одного поля ягоды. Значит, и андерсеновская Элиза, и Эли, певшая удивительную песнь про сердце, и Ольга Кравцова, и Гесиона-Анима - тесно связаны, объединены чем-то существенным и важным. Раз крапива появилась на могиле Ольги в тот самый момент, когда Гесиона попала в лапы монстра из иного мира, то логично заключить, что Гесиона и Ольга либо тесно связаны, либо являют собой одно и то же лицо. "Нет, точно, точно, Гесиона и Оля - одно лицо! Как же я мог забыть, - корил себя Сергей, - что первое явление Анимы в моем сне случилось именно на 40-й день смерти Ольги, именно в тот день, когда из нутра ее могилы Харитон услышал эту чарующую песнь про сердце!"
   Обрадованный сделанным открытием, Сергей заулыбался - что-то медленно, но верно начало проясняться. Ему казалось, что еще чуть-чуть и все отдельные ребусы головоломки удивительным образом, будто пазлы, соединятся в одну цельную картину, и это полотно будет решением задачи и в то же время выполнением его миссии...
   Наконец, дошли до сторожки. Сначала Сергей оголился до полной наготы, потом подставил свое тело ручейкам теплой воды, согревшейся за день в большой железной бочке, и которую Харитон щедро разливал из ковша по всей поверхности кожи юноши. После омовения монах достал из комода какую-то пряно пахнущую то ли жидкую мазь, то ли густую настойку и стал заботливо втирать ее сначала в руки, а потом и в плечи, и в грудь, и даже в голову Сергея, одним словом, во все пострадавшие места. И делал он это так умело, так заботливо, что Костров не выдержал и спросил:
   -- Старче, скажи, ты за Добро или за Зло, ты мне друг или враг? - уж такой был у молодого философа неисправимый характер, что он нередко не мог удержаться от прямолинейных вопросов.
   -- Решай сам. Суди по делам! - сухо процедил старик, не поднимая глаз и продолжая смазывать лицо Сергея приятно пахнущим лечебным кремом.
   -- А откуда у тебя такая силища в руках? - поинтересовался Сергей, не удовлетворенный ответом, но не зная, как продолжить разговор. - Я же рвался изо всех сил, а я не из слабаков, но ничего не получилось, почему?
   -- Потому и не получилось, что неправильно рвался! Тебе бы походить в секцию рукопашного боя, да не в вашем училище, а хотя бы в той школе, где я учился во время войны. Ведь дело не в силе, а в том, куда и как ее прикладывать. А для этого надо думать, а не трепыхаться как обезьяна в силках.
   -- А что за школа-то? - поспешил уточнить Костров.
   -- Обычная, НКВД-шная, в которой диверсантов готовили, хотя... хотя я и по ту сторону фронта школу прошел, и тоже для диверсантов...
   -- Немецкую что ли? - удивился Сергей.
   -- Её самую. Вот так, милок, а ты говоришь, друг я или враг, добру служу или злу.
   -- Так значит, ты и немцам служил, и нашим? Одновременно? - не унимался юноша.
   -- Может быть и так, - ушел от прямого ответа старик. - Вот ты скажи, только положа руку на сердце, забыв о патриотизме, о том, что ты русский, ответь мне с нейтральной, сторонней точки зрения, кто был прав, Рейган, называвший СССР "империей зла", или Политбюро, в аналогичных выражениях клеймившее США?
   Сергей задумался. Такого вопроса не задавали ему на семинарах, хотя чем-то похожие были, и он всегда умело на них отвечал, но не столько со своих, а именно с патриотических позиций. Но теперь надо было отвечать объективно. А это всегда непросто.
   -- Я думаю, что оба были не правы. Ни та, ни другая страна не была империей зла, у каждой были свои недостатки, но и свои достоинства, - ответствовал дипломированный философ.
   -- Ну, раз так, - продолжил вопрошать монах, - тогда ответь, как должен поступить честный... ну, скажем, индиец или, например, суринамец, искренне служащий интересам Вселенского Добра, если его в одно и то же время вербуют и КГБ, и ЦРУ. Кому он должен отдать предпочтение, если третьего не дано, если отказаться он не может, потому что отказ - это смерть? Только честно ответь мне, Сереженька.
   -- Но почему он не может отказаться? - недоумевал Сергей. - Ведь те же христиане, первые христиане, сознательно шли на муки, шли на смерть, отказываясь поклоняться Кесарю как божеству?
   -- Христиане искренне верили, что Христос - это Добро, а Кесарь - зло, потому и шли на муки. А бедный суринамец не знает, кто добрее - ЦРУ или КГБ, не знает, какая империя истинно злая, США или СССР, но знает, что если он откажется от сотрудничества либо с теми, либо с другими, то и его, и его близких, а может и всю его страну, ждет ужасная смерть. Так что ему посоветуешь ты, выпускник МГУ?
   -- Тогда... Я бы посоветовал... Если есть такая возможность, служить и тем, и другим, попеременно, в зависимости от обстоятельств. Пожалуй, это единственный выход в такой ситуации, - заключил Сергей, надеясь, что на этом старик прекратит свои расспросы.
   Так и случилось. Харитон проронил только два слова:
   -- Ты сказал.
   В довершение своих добрых дел, монах снабдил юношу чистой одеждой - спортивными штанами и белой футболкой, которые хотя и были ему немного великоваты, но выглядели вполне пристойно. Грязную же аккуратно упаковал в полиэтиленовый мешок и также вручил ее пареньку.
   И все-таки напоследок Харитон не удержался и "нагрузил" Сергея очередным мудрым наставлением-предупреждением:
   -- Будь осторожнее с женщинами, Сереженька. Помни, что именно через Еву змий соблазнил Адама.
   - Хорошо, старче, - только и нашелся, что ответить юноша своему более умудренному другу.
   Стоит ли говорить, что возвращался Сергей к машине, к своей Хельге, со смешанными чувствами. Кому верить - ей или Харитону? Кто истинный друг, кто настоящий враг? Где Добро, в чем Зло? Сердцем он понимал, что либо Хельга, либо Харитон, но обязательно кто-то из них в один прекрасный момент его подставят, скорей всего, в самый решающий момент, в самый последний. Но понять, на чьей стороне истина, на чьей стороне правда, кто из них поборник подлинного Добра, он не мог, как ни старался. Оба, казалось, любят его, помогают, советуют, наставляют на путь, деятельно соучаствуют в осуществлении миссии. Но Хельга настаивает, что Харитон - враг, а Харитон, пусть неявно, намеками, дает понять, что от Хельги добра не жди, что ей, лукавой и хитрой, как всякой женской особи, верить нельзя. "Ладно, - подытожил он очередную беседу с самим собой, - время покажет, кто есть кто..."
  
  
   Глава 50. Неопалимая Купина
  
   Девушка как ни в чем не бывало мирно дремала на заднем сиденье, поджав колени и уткнувшись личиком в мягкую ткань обивки. "Рассказывать ли про происшествие с крапивой? Если нет, то чем тогда объяснить ей волдыри на руках, испачканную одежду? А если она спросит про новый наряд, стоит ли тогда распространяться о Харитоне, ведь наверняка ей будет не по душе, что я с ним встречался и общался? Впрочем, она же телепат, есть ли смысл таиться? Эх, если правду, так всю..." - пришел к окончательному решению Костров, садясь за руль своего "скакуна".
   - Сколько времени? - протирая глаза, прикрыв зевающий рот розовой ладошкой, спросила девушка.
   - Половина пятого, моя принцесса! Поехали за главным? - ответствовал юноша.
   - Ну поехали, с Богом... - подтвердила выбор партнера Хельга и продолжила: - Как похороны? Что в этот раз твой монах тебе наговорил?
   - Как ни странно, - Сергей решил зайти немного издалека, - о тебе он вообще ничего не спрашивал, будто ты его вовсе и не интересуешь. Тебе это не кажется странным?
   - А почему я его должна интересовать? Только потому, что он меня оживил? Но ведь это была твоя просьба, разве не ты сам этого хотел так сильно, что готов был пожертвовать всем? - с долей обиды проговорила девушка.
   - Тем не менее, - защищался юноша, - он положил на твое возвращение столько сил и энергии, что просто ради вежливости мог спросить, как ты себя чувствуешь, а он вообще даже имени твоего не упомянул! Разве это не странно?
   - У каждого свои странности, Сережа! У него такие, у меня - другие, у тебя - третьи. Может, он вообще женоненавистник! - то ли предположила, то ли уверенно поставила диагноз девушка.
   - Вот-вот, он так и сказал напоследок: "Берегись женщин, все они лукавые лисицы, и именно через первую женщину змий ввел Адама во грех!" Получается, что именно женщина чаще всего используется Диаволом на погибель мужчин! - с привкусом злорадства констатировал банальную псевдо-истину Сергей.
   - Ты тоже так считаешь? - металлическим голосом вопросила Хельга.
   - Отчасти... - попытался смягчить обидно-оскорбительный анти-феминистский выпад молодой философ.
   - Тогда нам с тобой не по пути. Высади меня! - еще более решительно потребовала Хельга.
   - Ну блин, опять двадцать пять! - в сердцах воскликнул Сергей, едва не проехав на красный цвет, но все же в последний момент успев затормозить.
   - Спасибо за все! - крикнула Хельга и с силой дернула ручку правой дверцы. Дверь не открылась, а вот ручка, к обоюдному удивлению, отлетела. Но девушка не растерялась: кинула ее на переднее правое сиденье и попыталась открыть противоположную, левую дверь. Но дверь не поддалась, не поддалась просто потому, что предусмотрительно была заблокирована водителем.
   - Ты не выйдешь отсюда, радость моя! - торжественно сообщил Костров. - И мне надоели твои стервозные выходки! Что ты хочешь доказать? Зачем? Неужели не понятно, что я верю тебе, но и ему... ему тоже верю, не могу не верить, поскольку он мне тоже помогал, и не раз, и если мне будет плохо, то я обращусь за помощью и к нему тоже!
   - Ну и дурак! - гневно парировала девушка. - Неужели ты совсем слепой, неужели не видишь, что он только и ждет, чтобы тебя подставить, подтолкнуть в пропасть, из которой не будет возврата?
   - Представь себе, не вижу! - жестко ответил Сергей. - И почему я должен верить тебе, а не ему? Может это именно ты меня подставишь в последнюю решающую секунду!??
   Хельга внезапно умолкла и надолго. Ушла в себя, накуксилась и стала похожа на подростка.
   Так, в полном молчании, они доехали до улицы Плеханова. Сергей остановил машину в нешироком проулке за квартал до дома Астрова. От нагревшегося асфальта в центре города было еще жарче, чем в районе кладбища, может быть, именно поэтому никто не торопился выходить из салона. Прошла минута, вторая... наконец, Сергей не выдержал:
   - Ну что, пошли?
   - Зачем? Я же тебя подставлю? - с обидой отвечала девушка.
   - Хорошо. Я пойду один. А ты - сторожи машину. О'кей? - зло предложил Сергей.
   Девушка демонстративно выпрямилась, отвела в бок гордые глазки и сжала губки, всем видом давая понять, что остается. Но стоило Сергею хлопнуть дверцей и сделать несколько шагов по тротуару, как Хельга, словно заправская спринтерша, выскочила из салона, в несколько стремительных шагов догнала своего обидчивого друга и, мягко положив ладонь ему на предплечье, совершенно спокойно-миролюбиво промолвила:
   - Глупый, тебе нельзя без меня! Пропадешь ведь! Да и вообще, разве меня можно бросить? - и, выскочив вперед, обернулась и, сильно обхватив шею Кострова, сладострастно впилась губами в его рот. Что оставалось нашему герою? Ведь он был не просто мужчиной, а молодым парнем, неизбалованным женским вниманием. Пришлось все простить и забыть, по крайней мере, в данном месте и в данный час.
   Очевидно, поцелуй добавил Сергею и уверенности, и куража, потому дальнейшее он осуществлял легко, быстро и спокойно, будто совершает давно привычную и простую работу. Набрал первый попавшийся номер квартиры на панели домофона, представился монтером телефонной станции и уже через секунду был в прохладной тиши уже немного знакомого подъезда. Поднялся на третий этаж, достал ключи и, не обращая внимания на клейкую ленту с синими печатями, соединявшую дверь с наличником, сначала открыл верхний, затем и нижний замок, потянул на себя дверь и... вместе с Хельгой они оказались в опустевшей квартире краеведа.
   - Откуда у тебя ключи? - только и успела спросить девушка, приятно обескураженная решительностью своего визави и тем, как легко они оказались в чужом жилище.
   - Секрет фирмы. Чай, не зря я сегодня был в больнице, - похвастался Сергей. - Представляешь, после взрыва сумочка Лады оказалась почему-то не в милиции, а в камере хранения стационара. И о ней никто не вспомнил... кроме меня, конечно... Это Россия!... Остальное было делом техники...
   - Наверное, когда приехала милиция, ее уже увезли на скорой, ну, и сумку заодно, - мудро предположила девушка.
   - Вот то, что нам нужно, - отворив дверь астровского кабинета, Сергей показывал глазами в верхний правый угол, где висела она...
   - Красивая! И краски совсем свежие, и не подумаешь, что такая старинная! - воодушевленно рассматривала икону Хельга. - Давай только быстрее. Надеюсь, нам больше ничего здесь не нужно?
   Сергей быстро, но внимательно оглядел кабинет. Вроде бы все было также, как и три дня назад, только пыль белесой пленкой покрыла полированные плоскости рабочего стола, книжного шкафа и... Стоп-стоп! Неужели!? Точно, так и есть! Сергей прошелся взглядом по журнальному столику, но тщетно: на том месте, где когда-то пульсировал красный шар, сиротливо темнел ровный круг, свободный от пыли.
   - Послушай, - обратился он к Хельге. - Тут на подставочке стоял шар из красного стекла, который, насколько я понял, был очень дорог Астрову, а теперь его нет. Но что интересно, на том месте, где он был, пыли совсем нет. Значит, его унесли недавно, возможно, даже сегодня, несколько часов назад!
   - Пожалуй, что так, - подтвердила девушка. - Он светился, пульсировал?
   - Да, Хельга. Это была одновременно и модель сердца, и модель Грааля, который Астров так жаждал отыскать. Как ты думаешь, кто его мог унести?
   - Давай, потом об этом порассуждаем. Бери икону и погнали, - торопила девушка.
   Но оказалось, что икона плотно вставлена в золоченый оклад, который накрепко привинчен к стене. Но ни отвертки, ни пассатиж, ни иного инструмента у Кострова с собой не оказалось. Какая опрометчивая самонадеянность! Как это похоже на непрактичность философа!
   - Посмотри на кухне ножик! - приказал Сергей девушке, и та бросилась на поиски. К счастью, ножик нашелся быстро, и Сергей ловко поддел им оклад, а затем стал просто-напросто вырывать икону из стены, что оказалось не так-то просто.
   - Ну, вот и всё! - грустно проговорила девушка, все это время, пока Сергей возился с иконой, глядевшая в окно. - Так я и знала!
   - Что случилось? - поинтересовался Сергей, выкорчевывая из стены вместе с иконой последний шуруп.
   - Похоже, к нам гости. Милиция. На двух машинах подъехали, - проинформировала Хельга, и, словно очнувшись от спячки, проорала: - Беги! Быстрее! Наверх! На чердак! Куда угодно! Скорее!
   - А ты? - воскликнул Сергей, до конца еще не врубаясь в то, что надо срочно сматывать удочки.
   - Я их задержу! Задержу! А ты беги, скорее... - уже умоляла Хельга.
   Наспех засунув икону в черный пакет, нацепив кроссовки, одной рукой подтягивая и поддерживая чужие штаны, Сергей выскочил на лестничную клетку и поскакал вверх, стараясь создавать как можно меньше шума. Хельга же рывком подлетела к дверям шахты лифта и, на пол-мига опередив находившихся внизу милиционеров, нажала заветную кнопку.
   Остальное произошло для Сергея быстро, "на автомате", так что действовал он скорее инстинктивно, чем разумно, и неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не приход госпожи удачи, оказавшийся как раз вовремя...
   Промчавшись на одном дыхании до восьмого (и последнего) этажа, Сергей уже через считанные секунды после расставания с Хельгой стоял перед чердачной дверью, ведущей на свободу. Девушка же, в свою очередь, дождалась лифта и отправила его тоже наверх, на тот же самый последний восьмой этаж. Только вот незадача - дверь на чердак была заперта, и поскольку она была не просто тяжелой и широкой, но также обита оцинкованным железом и ее мирный покой охраняли напару массивный засов и крепкий стальной замок, то ни выбить ее, ни вырвать, ни сорвать замок было Сергею, да и любому на его месте, просто не под силу. Оставалось только сесть и заплакать... Но он не успел...
   Внезапно одна из дверей на площадке восьмого этажа распахнулась, и из нее стремглав вылетела немецкая овчарка, а за ней, влекомый животным, мальчишка лет 14-ти... И почти в тот же самый миг с шумом распахнулись двери лифта, заблаговременно присланного Хельгой, и мальчик с собакой, соскучившейся по гульбе (но, скорее, жаждущей как можно скорее опорожнить мочевой пузырь), сделав небольшую петлю и едва вписавшись в некий полувиртуальный поворот, вбежал в лифт... Как только створки лифта захлопнулись, Сергей в три прыжка достиг площадки и потянул на себя ручку квартиры, из которой только что вырвались на волю мальчик и собака. Все произошло настолько молниеносно, что хозяйка на какое-то мгновение опоздала запереть дверь на задвижку - в тот самый момент, когда она изнутри приближалась к входной двери, та внезапно распахнулась и в коридор её жилища влетел молодой парень с черным пакетом в руке...
   - В-в-вы к-к-кто? - робко запинаясь, проговорила женщина, коей на вид было лет 35 или около того.
   - Конь в пальто! - грубовато ответил Сергей и тут же, приставив поднятый вверх указательный палец к губам, одними глазами потребовал тишины. Но женщина и не собиралась кричать, да если бы и собиралась, то не смогла бы, ибо от смеси ужаса с удивлением у нее едва не остановилось сердце, а дыхание перехватило так, что краешком сознания она на мгновение призадумалась, сможет ли она начать дышать... К счастью, смогла...
   Сергей как-то даже не сомневался, что в квартире, кроме испуганной хозяйки, никого больше нет, потому, крепко схватив за руку, втолкнул ее в самую дальнюю комнату, усадил на диван и закрыл дверь в коридор. Они остались вдвоем и в комнате, и во всей квартире. Пока хозяйка собиралась с мыслями и приводила в порядок свои чувства, Сергей, стараясь говорить как можно доброжелательнее, пустился в разъяснения:
   - Ради бога, простите за вторжение! Я не преступник, поверьте. И не принесу вам никакого вреда, только ведите себя тихо!... - и после паузы добавил: - Меня Сережа зовут, а вас?
   - Катя, - растерянно произнесла женщина и продолжала все еще непонимающе крутить глазами. Потом, спохватившись, спросила: - А мой сын?
   - Он здесь ни при чем. С ним все будет в порядке, поверьте, - и тут же встал, подошел к окну, оценивая события, происходящие внизу. Он увидел, как из подъезда вылетели мальчик с собакой, последняя подлетела к первому же дереву, спеша поскорее задрать кверху лапу. "М-да, - подумал Сергей. - Неисповедимы методы работы нашей милиции! Мальчика выпустили, вместо того, чтобы задержать, выяснить, откуда он, не видел ли чего. Ничего не понимаю... Нет, кажется за парнем кто-то пошел. Неужели решили слежку устроить... Во дают!"
   - С вашим сыном все хорошо, - заверил Сергей, возвращаясь в центр комнаты и садясь на тот же диван, только на противоположный конец. О чем говорить дальше к своему изумлению он не знал. Видимо, и хозяйка тоже этого не ведала, потому им не оставалось ничего другого, как приступить к изучению друг друга. "Миловидная и даже очень симпатичная", - говорил себе юноша. "Совсем еще юный, лет 25, не более, и глаза добрые и умные", - рассуждала про себя Катя.
   Чем дольше они молчали, тем гуще становилась тишина, напряженнее атмосфера, тем сложнее было ее разрядить, понизить градус. Сергей каким-то шестым чувством понимал, что сейчас что-то произойдет, понимал потому, что женщина еле заметно, но стала выпрямляться, отрывая плечи от спинки дивана, руки ее, напротив, попятились назад. "Пантера, готовящаяся к прыжку", - подумал про себя Сергей, тогда как его кулаки, тем временем, невольно стали разжиматься, а тело подаваться вперед... Казалось, оба ждали лишь удобного момента: женщина - чтобы броситься из квартиры, Сергей - чтобы ее остановить. "Где-то я уже это видел, - копаясь в памяти, рассуждал Костров. - Но где, где же? Ах, да, точно, это же в "Профессионале", на лестнице... Блин, как же звали героя Бельмондо... Жофрей? Нет... Жорес? Тоже нет... Жос? Точно... А как же там все началось? Ах да, мужик уронил тележку с бутылками и по первому звону они..." И как по заказу в этот самый момент задребезжал звонок!!! "Это же надо - такое совпадение! Только в кино так и бывает!" - подытожил внутренний разговор юноша.
   Как ни странно, но женщина не дернулась по звонку, хотя напряглась еще сильнее. В какой-то момент ее качнуло вперед, но Сергей тут же помотал головой из стороны в сторону, показывая, что покидать диван не стоит. Тем временем звонок продолжал голосить, накаляя атмосферу внутри квартиры все больше и больше. И тогда наш герой решил ускорить развязку, ускорить через провокацию. Он демонстративно повернул голову вбок, отвел взгляд от лица миловидной Кати, направив его сначала на противоположную дивану стену, а потом чуть назад, на окно, будто бы его действительно что-то заинтересовало на улице...
   Звонки прекратились. Сергей продолжал глядеть в сторону окна, наблюдая за Катей лишь краешком правого глаза. "Раз, два, три... пять... семь..." - и тут снова призывно заиграл звонок, словно прося о помощи... И Катя не удержалась, не выдержала... Оттолкнувшись руками от дивана, она бросилась к двери так рьяно, словно там, за дверью, ее ждал мужчина всей ее жизни, ее принц на белом коне... Но дверь в коридор она не успела открыть, ибо другой мужчина схватил ее сзади, схватил точно так же, как несколько часов назад его самого скрутил Харитон... Видимо, урок пошел впрок: все попытки женщины освободиться от захвата оказались также тщетными... И все же кое-что у нее получилось, получилось то ли в силу более хрупкого сложения, то ли по причине природной гибкости... Она вывернулась так, что оказалась лицом к лицу с наглым узурпатором ее воли и тела. Конечно, ей следовало бы закричать, но вместо того она прошипела прямо в губы Сергею:
   - Пусти! Пусти же меня! - и стала отталкивать лицо захватчика руками, но делала она это настолько по-женски, настолько мягко и робко, что Сергею не стоило больших усилий отвести голову в бок, а руки опустить ниже, на самую талию. Тут уж на помощь пришел прием, усвоенный еще в детстве, прием, с помощью которого он в ранней юности однажды завалил даже своего коренастого папашу. Прием был прост и эффективен. Сергей, сцепив руки за спиной девушки, на самой талии или даже чуть ниже, стал сильно прижимать ее к себе, к своему животу... Ох, какое же это было приятное ощущение - вот так, со всей мочи, давить на хрупкий позвоночник совершенно незнакомой женщины, понимая, что вся она в его власти, что нет у нее шансов противостоять и вырваться...
   Катя старалась удержаться на ногах изо всех сил, но силы были явно не равны. Ноги ее подкосились и она, как и ожидал Костров, стала заваливаться назад. Сергею оставалось лишь развернуться с ней так, чтобы женщина упала не на ковер, а на упругий диван. Сам же он, разумеется, ее не бросил, а оказался сверху. Глаза опрокинутой барышни с новой силой наполнились ужасом, но на этот раз он был смешан не с удивлением, а с возбуждением. И все же она не сдавалась, ее грудь набрала побольше воздуха, чтобы позволить горлу закричать, но Сергей, вовремя это прочувствовав, успел в последнее мгновение заткнуть ей рот жадно-страстным поцелуем...
   Борьба подходила к концу... В то время, как верхняя часть тела женщины продолжала сопротивляться насилию: губы робко пытались отстраниться от уст юноши, а руки беспомощно хлопали по его спине; нижняя часть была уже влекома совсем иными интересами: ее ноги медленно разошлись в стороны, колени подогнулись и подтянулись к животу, а сам живот затрепетал в радостном предвкушении, приводя в движение и матку, и все, что рядом с ней... Сергею оставалось лишь помочь освободиться от одежды и себе, и заведенной партнерше, а та, в свою очередь, окончательно смирившись с неизбежным, помогла его стерженьку, ласково обхватив тонкими пальчиками головку, найти вход в царство наслаждения...
  
  
   Глава 51. Катя
  
   Как контрастна, как непредсказуема наша жизнь! Как легко она порой перетекает из будничного в романтическое, из романтического в невыносимое, из невыносимого в героическое, а из него снова в будничное! И так без конца... Мог ли предвидеть Костров, что вместо милицейского "уазика" с наручниками на запястьях после побега из квартиры краеведа и депутата он окажется в объятиях красивой разведенной женщины, да еще в пору акмэ ее сексуальности? Могла ли предвидеть 34-х летняя Катя, одинокая мать, имевшая за плечами два неудачных брака, не пробовавшая мужчины целых семь месяцев (так уж сложились обстоятельства), что средь бела дня, без приглашения, в ее квартиру ворвется молодой парень и уже через пять минут набросится на неё так, что все кончится сексом. Да еще каким! То ли потому, что все произошло так быстро, то ли потому, что все было замешано на насилии и борьбе, но Катя не просто получила удовольствие, но испытала полноценный оргазм, о чем уже и не мечтала в своей озабоченной бытом жизни...
   Наконец, могла ли Хельга предвидеть, что в то время, как ее будут пытать вопросами два оперуполномоченных Центрального РОВД, ее "рыцарь", тот, ради которого она пошла на риск, из-за которого и оказалась под милицейским прессом, будет наслаждаться прелестями любви в объятиях другой женщины, случайно оказавшейся на его пути. Впрочем, многое из того, что поначалу кажется случайным, впоследствии оказывается судьбой... Если не верите, то просто пересмотрите "Иронию судьбы, или с легким паром..." Скажете, такого не бывает в реале? Хочу вас авторитетно уверить - в реале бывает еще не такое, и дальше вы это увидите на страницах нашего повествования... Ведь самое загадочное, фантастическое, удивительное и чудесное еще впереди...
   Начнем с того, что Сергею пришлось задержаться в квартире Кати на целый час - именно столько возле дома стояли две милицейские машины. С грустью, еле сдерживая слезы, наблюдал он, как его верную Хельгу "упаковывают" в заднюю дверь милицейского мини-обезьянника на колесах. А до того успел из уст миловидной женщины узнать всю историю ее жизни, наполненную и болью, и обидами, и разочарованиями. За этот час она доверилась ему даже больше, чем многим из прежних своих любовников, которых знала несколько лет. И не только доверилась, но и привязалась, и даже немного влюбилась... Прощаясь, она не удержалась и, забыв о достоинстве, попросила номер телефона, а вместе с ним вымолила и разрешение звонить своему нежданному гостю "хотя бы иногда". Но этого ей показалось мало и уже тогда, когда Сергей вышел за порог, сказала сакраментальную фразу, услышать которую иные мужчины мечтают всю жизнь: "В любое время, всегда-всегда, двери моего дома для тебя открыты! Приходи, когда хочешь!". Услышав такое, наш сентиментальный философ, едва не расплакавшись, бросился целовать Катю, и пока не увлажнил своим ртом все ее лицо и шею, так и не смог уйти.
   Вернувшись домой, он первым делом стал названивать полковнику Сизову, начальнику Святогорской милиции, но того не оказалось ни дома, ни на работе. Его жена предположила, что он на поминках депутата Астрова и любезно пообещала сразу же, как только его увидит, передать информацию о звонке Сергея. Клещёва же беспокоить он не решился, ибо понимал, что тот вряд ли ему сможет помочь вытащить из кутузки Хельгу. Возможно, ему следовало поехать самому в РОВД, но останавливал его не страх оказаться за решеткой (наверняка он оставил в квартире краеведа следы своих пальчиков, а может и не только их, но и другие улики), а боязнь потерять свободу, без которой и думать немыслимо о выполнении миссии, пока еще не вполне ясной. Да и Хельга, принесшая в жертву свою свободу, скорей всего, не одобрила бы его визит в милицию: ведь если бы его арестовали (а это было весьма вероятно), то и её, Хельги, жертва, и еще более грандиозная жертва Гесионы, оказались бы напрасными.
   Он вытащил из пакета икону и только тут задумался, а зачем, собственно, он ее похитил, ради чего попала за решетку Хельга. Да, дорогая икона, красивая, со сложной символикой... Но что же она может ему дать? Что? Наверняка Хельга об этом знает, но как ее спросить... Он вглядывался в лицо Богородицы, стремился разгадать выражение глаз маленького Иисуса, потом принялся разглядывать многочисленных крылатых ангелов... Может быть, все дело в этих животных - орле, тельце, льве, символизирующих евангелистов? Или же не в них? Отчего, отчего, силился он понять, эта икона была так важна для Астрова? И кто же опередил их с Хельгой и украл, незамеченный милицией (только сейчас Сергей понял, что квартира Астрова была под охраной сигнализации), не нарушив печати, стеклянный шар? И неужели этот шар, сделанный на современном заводе из обычного красного стекла, дороже иконы? Почему неизвестный похитил его, а не образ Богородицы?
   Поняв, что от всех этих вопросов у него уже начинают закипать мозги, Сергей улегся на диван и стал тупо глядеть в телевизор. Ему внезапно захотелось напиться, но не одному, а с друзьями, с Филиппычем и Осининым, напиться до полной отключки! Но нет, нет, нельзя... Надо терпеть, держаться!
   Зазвонил телефон. Это оказалась Катя. Оказывается, она уже скучает, спрашивает, когда увидимся. "М-да... Еще ее не хватало впутать в эту историю", - посетовал про себя Костров. Он хотел поскорее закончить разговор, как Катя внезапно сообщила:
   - Знаешь, я на лестнице, между 8 и 7 этажами, нашла крестик на цепочке. Кажется, золотой. Это не твой?
   - Нет, не мой, - с едва скрываемым раздражением ответил Сергей. - Я не ношу крестики. По крайней мере, давно не носил.
   - Ты только не обижайся, - продолжала соскучившаяся женщина, - но после того, как ты ушел, я минут пятнадцать стояла на лестнице, и каждая ступенька мне казалось родной и близкой, потому что по ним ходил ты!
   "Сентиментальный бред! Чего только не услышишь от этих баб!" - говорил себе Сергей, все больше злясь на неугомонную собеседницу. А женщина не унималась:
   - Сережа, а этот крест - он не обычный, у него не четыре, а восемь концов, будто на крест еще звездочка наложена. Так интересно! Как ты думаешь, то, что я его нашла, это хороший знак?
   - Хороший! Конечно, хороший! - поспешил успокоить свою новую знакомую Костров, а потом резко прибавил: - Извини, Катюша! Я не могу с тобой больше говорить. Пока! - и не дожидаясь ответа с другого конца провода, бросил трубку на рычаг.
   Но что-то его в этом разговоре удивило. Вернувшись в комнату, он снова взял в руки икону... Там тоже было нечто восьмиконечное, но не крест, а звезда, точнее, две четырехугольные звезды, наложенные друг на друга... Но что же еще? Что-то упорно напрягало в этой иконе, не давало покоя...
   Сергей снова лег. Закрыл глаза. "При толковании сновидений, надо обращать внимание на детали, особенно на самые мелкие, вроде бы малозначащие", - внезапно всплыла в сознании цитата из одной современной книги, которую он штудировал еще студентом в ходе работы над своим дипломом по теме "Научный статус психоанализа".
   Что же означает этот восьмиконечный крест? Откуда он там взялся? В чем смысл этого знака? Надо же, на лестнице его нашла!.. Целых пятнадцать минут на ней стояла!.. Сентиментальная дура!.. Лестница!.. Лестница???... Есс! Есс! Есс!!!
   Сергей вскочил, снова впился глазами в икону... Точно, лестница! В самом центре, маленькая, незаметная, но есть!!! Лестница в руках Богородицы. Символ восхождения на небо, туда, где звездные врата! Ага! И куда же она направлена? Аккурат между Орлом и Ангелом. Что там говорила Хельга? Врата между звездой и планетой, значит... значит, одна из звезд - в созвездии Орла, а Ангел - олицетворяет планету. Но какую? Так, что там старушка молвила... Ангел - символ какого апостола? Кажется, Матфея... И что? Может, дело в совпадении букв, в том, что имя планеты тоже начинается на "М", а таковой может быть только Марс или... еще есть Меркурий... Какая же из них? Какая?
   Подумав еще, Сергей скептически поморщился. Нет, не может быть все так просто. Ради того, чтобы узнать такую банальность, не стоило воровать икону. Можно было бы ограничиться просто ее фотографией, но сердце подсказывало Сергею, что икона нужна именно в оригинале, и что своей роли она еще не раскрыла...
   Думая об этом, он незаметно перешел грань между явью и грезами и оказался во власти Морфея... Впервые за последние дни пришел не просто сон, а сон со сновидением... Ему снилась Богородица, но похожа она была почему-то на Катю... Просто он знал, что это Богородица... Главное в том, что снилась она необычно... Он стоял вместе с экскурсантами на горной дороге. Экскурсовод средних лет показывала на одну из горных вершин и увлеченно о чем-то вещала... И все экскурсанты смотрели вверх... А он, Сергей, почему-то глядел в противоположную сторону, в сторону моря, где на берегу стояла огромная статуя Богородицы, обликом похожая на Катю. И вдруг статуя эта ожила, и Богоматерь принялась приветливо махать ему рукой... Сергей стал кричать и показывать на чудо ожившего камня, чтобы все экскурсанты увидели явление матери Христа, но стоило им обернуться, как Богородица тут же застыла, снова став бездвижным каменным истуканом...
   Может быть, наш герой увидел бы еще что-то интересное, но тут снова напомнил о себе телефон. Это был полковник Сизов. Сергей довольно быстро и сжато изложил ему суть проблемы, отметив, что девушка оказалась совсем случайно в квартире покойного депутата, ничего оттуда не украла, что во всем виноват он, Сергей, а ее просто необходимо освободить под любым предлогом. Сизов выслушал монолог Кострова без энтузиазма, но все же пообещал завтра до обеда разобраться.
   - А сегодня нельзя? - наивно попросил юноша.
   - Нет, Сергей, нельзя! - жестко ответил милицейский босс и бросил трубку...
   Сергей уж хотел было продолжить просмотр загадочного сновидения, как внезапно вспомнил, что сегодня вечером будет спецпрограмма - что-то навроде круглого стола, посвященного памяти Астрова... Он успел как раз к самому началу - шло только представление гостей студии... Да, самые разные это были люди: коллега-депутат, один из помощников Астрова, его сексапильная секретарша, директор краеведческого музея, проректор университета и заведующий кафедрой, наконец, заместитель руководителя (коим был сам Астров) общественной организации "Новый Аваллон". Именно последняя персона и привлекла наибольшее внимание Сергея. Ведущей же программы оказалась та самая Марина, которая неделю назад брала интервью у Астрова...
   Каждый из участников вспоминал о своем. Завкафедрой о том, как Астров пришел к ним в коллектив, помощник депутата Астрова - о том, как организовывалась первая избирательная компания, секретарша сделала акцент на том, каким замечательным и душевным человеком был покойный... Наконец, дошла очередь до замдиректора "Нового Аваллона". Это был представительный молодой человек лет 35, с приятным голосом, но неприятными, мелкими и бегающими глазками. Звали его Михаил Нестеров. Поначалу он нес всякую бессодержательную чушь про то, что дело основателя "братства" будет продолжено, что этнографические изыскания не будут прекращены, наконец, что они, астровцы, обязательно отпразднуют, пусть и по особому, праздник Купалы на острове Аваллон... Наконец, Марина, словно по заказу, спросила:
   - Михаил Алексеич, насколько я знаю, главным делом своей жизни Игорь Александрович считал поиски уральского Грааля. Скажите, пожалуйста, будут ли эти поиски продолжены в целом, и работа по расшифровке глиняных табличек из Аркаима, в частности?
   - Разумеется, мы будем решать эти задачи. Те изыскания, которые начал наш учитель, будут продолжены. Конечно, есть скептики, которые полагают, что все эти легенды - только блажь больного воображения. Но факты говорят иное. Я имею в виду не только таблички, в которых повествуется о звездных вратах, но и данные летописей, древнеславянских вед. Мы стоим на пороге революции во всей исторической науке, и Игорь Александрович был одним из пионеров этого движения, этой борьбы за восстановление истинного облика нашего прошлого. Кроме того, - "наследник" Астрова внезапно оживился, - еще не успели отзвучать траурные речи на могиле нашего учителя, как преступные элементы, возможно, вдохновляемые темными силами, начали свои параллельные поиски Грааля. Надеюсь, вы слышали, что сегодня в квартире Игоря Александровича была задержана с поличным девушка, намеревавшаяся выкрасть ценнейшие записи нашего лидера!?
   Услышав такое, Сергей аж рот разинул от удивления: "Неужели всему этому делу придадут огласку?" И он не ошибся... Марина предложила послушать блиц-интервью с прокурором города по поводу расследования убийства депутата. Как и ожидал Сергей, ничего нового не открылось: работа ведется, отрабатываются разные версии... После чего показали интервью с начальником Центрального РОВД подполковником Чебурковым. И вот здесь услышанное повергло Сергея в ужас! Милицейский начальник сообщил, что сегодня в квартире депутата была задержана девушка, которая действительно рылась в вещах покойного. При этом была обнаружена пропажа редкой древней иконы. И хотя девушка уверяла, что она никакой иконы не видела, нет никаких сомнений, что она причастна к ее исчезновению. Также предполагается, что девушка действовала не одна, а с сообщником, предположительно - молодым человеком 25 лет, среднего роста, обычного телосложения, волосы темно-русые... Не исключено, особо подчеркнул подполковник, что и девушка, и ее сообщник причастны к убийству депутата... В завершении Чебурков добавил, что девушка отказалась назвать свое имя и фамилию, в целом ведет себя странно, возможно, у нее действительно присутствует душевное расстройство, тяжесть которого может установить лишь психиатрическая экспертиза. Потому он просит всех, кто ее знает, видел (тут началась демонстрация фотографий его милой Хельги) позвонить по телефону 02 и сообщить любую информацию, способную помочь установить личность девушки...
   "Вот и приехали! - сказал себе Костров. - Теперь придется отправиться в бега! И откуда у них мои приметы? Неужели кто-то нас засек, когда мы входили в подъезд? Надеюсь, фотографии моей у них еще нет!!! Что же делать? Что же делать?"
   Сергей пошел на кухню, налил себе целый, до краев, стакан коньяку, выпил, вышел на балкон, достал сигарету и... только тут вспомнил, что обещал Хельге, ради спасения Лады, не курить больше никогда... В сердцах он запульнул в темноту почти полную пачку "Кэмела", выключил телевизор и бросился на кровать, надеясь, что утро будет все же мудрее вечера...
  
  
   Глава 52. День рождения Ольги
  
   Утро 14 июня началось с того, что Сергей банально проспал... Солнце ломилось в окно всеми своими огненными шипами, а он все еще протирал глаза, ощущая при этом ватность болящей головы... И хотя до того он никогда не опохмелялся, но пришлось сделать исключение, благо пойла самого высшего качества было еще на много дней и ночей...
   Часы показывали половину одиннадцатого, когда Костров набрал рабочий номер Сизова... Короткие гудки... Снова набрал и... снова линия занята... Бесцельное блуждание по квартире перешло в неспешное одевание, а последнее - в кофейное чаепитие и просмотр пустопорожних, духовно пустых телепрограмм...
   Телефон объявился сам... Это был, конечно же, Сизов...
   - Ну что, смотрел вчерашние новости, герой? - без тени сочувствия прокаркал полковник.
   - Да, что-то смотрел... - подтвердил юноша.
   - И что скажешь? - вопросил милицейский босс.
   - Скажу лишь одно - мы не виновны! Ни я, ни девушка! Все подстроено... - попытался заверить в собственной добропорядочности собеседника Костров.
   - И икону вы не брали? - спросил Сизов.
   - Ну... как сказать... - промямлил Сергей. - Ну, я взял, так что? Я же для дела!
   - Какого на хрен дела, малёк? Это же статья, разве не ясно? Уголовная, за воровство!??
   - Но... икона-то краденая, - нашелся Сергей, - еще раньше краденая... и я даже знаю, откуда...
   - Это дело второе... Вообщем, слушай так. Девчонка твоя останется под арестом. Сегодня ее в СИЗО переведут. Тут я не властен - все на контроле областной прокуратуры... Но главное не в этом... - тут Сизов, видимо призадумался, а потом новым, более уверенным тоном, продолжил: - Ты знаешь, как ее настоящее имя, фамилия?
   - Ну, как сказать... Вообще-то она Хельга, хотя... - Костров впал в некоторое замешательство.
   - Какая на хрен Хельга, юнец! - Сизов начинал выходить из себя. - Она - Кострова Елена Викторовна, 1975 года рождения. Слыхал про такую?
   - Кострова? Елена? - от неожиданности Сергей аж присел на пол. - Точно???
   - Точнее не бывает! Несколько человек позвонили еще вчера, а сегодня ее мама приезжала, опознала... так что... А ты разве не знал?
   - Нет, Леонид Петрович, не знал, - растяренно подтвердил Сергей.
   - Ладно, давай-ка подъезжай ко мне в ГУВД, ровно в час дня жду, - и Сизов положил трубку.
   Смысл новополученной информации дошел до Сергея хотя и не сразу, но довольно быстро. Выходило, что все последние дни он, сам того не зная, будто древний Эдип, активно совокуплялся со своей двоюродной сестрой, ибо иной Елены Костровой в Святогорске с таким отчеством и датой рождения, скорей всего, не было... С той самой Еленой Костровой, которая уже неделю формально была его женой? Нет, не может быть... Или может? Но если прав Сизов, то кто же тогда Ариадна? Ведь она сама призналась в том, что она и есть Елена Кострова, и не просто призналась, а даже заставила его сочетаться с ней браком!!! И покойный Саша из ФСБ также подтвердил, что Ариадна и его кузина - одно лицо!!! Значит, он ошибся, быть может, намеренно... или все же не ошибся, и тогда... Так кто же настоящая Елена, настоящая Кострова, его двоюродная сестра??? "Да, чуяло мое сердце подвох, но такой!!! История почище, чем у Шекспира..." - в оцепенении говорил себе Сергей.
   Он стал прокручивать назад всю "внутреннюю кинопленку" недавних событий своей жизни... Допустим, что Хельга завладела телом именно его сестры, значит, сбил он именно её, Елену Кострову. Получается, что Ариадна - самозванка, наглая обманщица, подделавшая все документы... Так, ясненько, похоже он не ошибся, и первоначальная версия о том, что именно Ариадна была отправлена ему на погибель, была верной... Но зачем, зачем ей надо было прикидываться его сестрой, вести разговоры о наследстве, тащить его в ЗАГС? И где же она сейчас??? Может, снова отправилась в свое Иномирье, чтобы в решающий момент вернуться и убить?
  
   В течение получаса, что он собирался в дорогу, непрерывно размышляя об Ариадне, Хельге и Елене Костровой, Сергей не позволил себе ничего лишнего, только душ, легкий завтрак, крепкий кофе... Но вместо ГУВД он направил колеса своего "мустанга" прямиком на кладбище, ибо вспомнил, что сегодня не только день рождения Ольги, но и большая родительская суббота, а это значило, что у него есть реальный шанс встретить прямо у могилы кого-то из ее родственников...
   Но как только оказался у знакомой оградки, Сергей понял, что опоздал... Перед оградкой валялись стволы свежевырванной крапивы, а за ней, прямо на растущих побегах новой, лежали красные гвоздики, ровно десять штук... Без сомнения, кто-то опередил его, кто-то пришел раньше, и, по-видимому, этот кто-то так же, как и он вчера, начал вырывать крапиву, но, быстро осознав бессмысленность этого занятия, удалился восвояси... Кто же это был? Сестра Ольги? Или ее мать? А может неведомый отец ее ребенка? Или же кто-то из числа её тайных и верных поклонников?
   Да, день складывался неудачно... Сергей понесся к сторожке Харитона, но та была неожиданно заперта, и все его стуки и мольбы оказались бесполезными... Тем временем дело шло к астрономическому полудню, и надо было совершить визит к хорошо ему известному полковнику Сизову...
   - Опаздываешь, Сергей, опаздываешь, - произнес Сизов, как только Сергей влетел в его апартаменты, вообщем, не такие уж и шикарные...
   - Виноват, Леонид Петрович, виноват, - согласился с критикой Костров.
   - Ну, что я тебе скажу, - начал беседу Сизов, - если откровенно, то дела твои плохи, не говоря уж про твою родственницу... Икона у тебя?
   - У меня... - подтвердил Сергей. - Но я вам ее не верну. По крайней мере, сейчас.
   - Ты в этом уверен, парень? - жестко спросил Сизов.
   - На все сто! - подтвердил Костров.
   - А если я сейчас тебя арестую? - еще более твердо вопросил милицейский начальник.
   - Тогда, Леонид Петрович, вы предадите не только память моего отца и вашего друга, но и подыграете силам вселенского зла и разрушения!!!
   - Ты что несешь, Сережа? Крыша поехала?
   - Нет, не поехала. Но мне нужна ваша помощь, ибо я совсем один, - грустно подытожил Костров. - Или хотя бы ваш нейтралитет.
   - Ладно, Бог с тобой и твоими философскими закидонами, - более спокойно ответствовал Сизов. - Но твою сестру я освободить не могу, к сожалению. А тебе помогу... пока помогу... Я имею в виду - помогу не оказаться за решеткой... Хотя твои развлечения...
   - Это не развлечения, - горячечно возразил Сергей. - Это настоящая битва Добра и Зла, за будущее Вселенной, всего Универсума!!!
   - Был бы я психиатром, сразу определил тебя в палату намбе сикст, но, к счастью, я не таков. А потому, мой милый друг, учитывая нашу дружбу с твоим отцом, я тебя отпускаю и вот еще... - тут Сизов несколько потупился, - твою сестру час назад перевели в СИЗО, но... она передала тебе записку... И я великодушно тебе ее передаю... Держи-ка...
   Полковник протянул Сергею клочок линованной бумаги, на котором сбивчивым, немного неопрятным почерком, - видимо, девушка спешила или писала при плохом освещении, - было написано целое то ли стихотворное, то ли ритмически оформленное прозаическое послание. Здесь мы можем привести его целиком, без купюр, исправлений и в первозданном виде:
  
   Lisez et pensez
   Pour comprendre et prendre,
   Pour saisir sens mystique,
   Pour trouver clИ unique!
   Ouvres tous les livres,
   Parcourent pages ivres!
   Rien oubliez,
   Son destin te donne!
   Issue de l'impasse
   Dans votres mains glaces!
   P.S.: Il ne faut pas chercher les parents d'Olga! Je t'interdit cela! Categoriquement!!!
   Je t'aime beaucoup!
   Theodora - Jeanne - Margo - Helga
  
   - Гранд мерси, Леонид Петрович! - поблагодарил Сергей. - Эту записку кто-то еще видел?
   - Нет, она мне вручила лично! Из рук в руки! Не сомневайся - больше ни одна душа! - твердо заверил Сизов.
   - Это хорошо! - произнес Сергей.
   - Ясно, что хорошо! Кажется, это по-французски? Стихи? - предположил полковник.
   - Да, стихи, почти...
   - Может прочитаешь? Я то во французском не силен... - посетовал Леонид Петрович.
   - Да, конечно, - согласился Сергей, - звучит красиво, вот послушайте, - и Сергей нараспев затараторил: - Лизэ э пансэ пур компрандр э прандр, пур сэйзир санс мистик, пур трувэ кле уник! Увр ту ле ливрэ, паркур паж зивр! Рьянублие, сон дэста те доннэ! Иссю делямпас дан вотре мэн гляс!
   - Переведешь? - скромно попросил полковник.
   - Да, конечно, примерно так, - Сергей глубоко вздохнул и, по ходу переводя французский текст в русский, а русский уже перекладывая в ритмизированную прозу, продолжил:
   - Читай и вникай, чтоб понять, чтобы взять, чтоб поймать чуда суть, чтоб найти тайный ключ! Все книги открой, пьяный ритм их усвой! Ничто не забудь, ведь участь моя - тебе отдана, в руках твоих лёд - без них мир умрёт!
   - Так и умрёт? - удивился Сизов.
   - Ну, не совсем так, Леонид Петрович! Я ведь не буквально перевел, сами понимаете, перевести стихи стихами - задача сложная, тут всегда приходится выбирать - или красота слога, или точность перевода...
   - Понимаю, - протянул полковник и тут же задал новый вопрос: - А что в посткриптуме? Кажется, там про какую-то Ольгу?
   - Да, там сказано, что не надо искать родственников Ольги, - согласился Костров.
   - Что за Ольга? - поинтересовался Сизов.
   - Понятия не имею! - нагло соврал Сергей. - Наверное, это еще предстоит узнать... Я могу идти?
   - Да, ступай, Костров-младший, но помни, - Сизов приподнялся из-за стола. - Этой встречи не было. И мы с тобой едва знакомы!
   - Это само собой, - подтвердил юноша, покидая кабинет.
   "Но что же теперь делать? Куда идти? В какую сторону направить острие клинка свободы?" - вопрошал себя Сергей, выходя из здания ГУВД.
   Он снова перечитал записку... Где же искать этот единственный ключ, о котором пишет Хельга? Какие книги читать? И что же значит эта странная фраза: "пробегая пьяные страницы"? Разве страницы могут быть пьяными? Или надо читать что-то в пьяном виде? Или... И почему она назвала мои руки ледяными? Это как-то связано с ледяной речкой в Междумирье, с этим загадочным то ли Стиксом, то ли Ахеронтом? И все же, все же больше всего грели сердце слова, которые он не решился переводить Сизову, слова, в которых Хельга признается ему в любви! Как мило с её стороны, как приятно!
   Не понимал Сергей еще и то, почему, для чего Хельга запретила ему искать родственников Ольги? И почему не просто запретила, а категорически? Прям кантовский императив неукоснительный для соблюдения... А ведь он именно этими поисками и планировал заняться, начиная если не с сегодняшнего, то с завтрашнего дня... Эх, придется подчиниться... Может, именно поэтому в своих сновидениях он не видел ни лица Ольги, ни личика её сестры? Наверное, глядеть в их глаза опасно для него... Прямо Горгоны какие-то получаются... Мрак... И кто такая эта Теодора? Ну, Марго - понятно, прямой намек на героинь Булгакова и Фауста, а может и на саму Маргариту Наваррскую, которая, если верить Фаготу, была прапрапрапрапрабабушкой булгаковской Маргариты Николаевны... Неужели, она в одной из прошлых жизней была одной из них, но какой? Ведь есть ещё Маргарита Валуа, тоже королева... Жанна, вполне возможно, легендарная Орлеанская дева. По крайней мере, других Жанн он не знает... А вот Теодора... Может, Феодора? Надо поискать... Кажется, в горном Крыму было небольшое византийское княжество с одноименным именем... Да, загадки, загадки... а времени - одна неделя... Маловато, однако... Эх, пожить бы ещё!
   Сергей втиснулся в родное уютное авто... Да, тяжело было бы ему без машины... Но куда же теперь? Что дальше? СИЗО? Кладбище? Нет, нет, не это... Может быть, Катя? Нет, конечно, нет... А Света, где она сейчас? Надо, конечно, ей позвонить, узнать, что да как, но не сегодня, завтра... А сегодня...
   Ариадна? Елена? Хельга? Все же, как возможно, что в Хельге опознали Елену Кострову, его сестру? Пусть Хельга вселилась в её тело, пусть... Но Ариадна, кто же она? И откуда у нее сверхспособности? Неужели, она тоже богиня, как и Хельга? А если... если предположить, что Ариадна действительно была Еленой... Что тогда? Может, она не только обладала магическими способностями, но и могла менять облик, становясь то красавицей Ариадной, то возвращая себе свою изначальную, много более скромную внешность Хельги... Нет, это фантастика!!! А если нет? Тогда становится понятным, куда пропала Ариадна... Но какая же из двух версий правильная?
   В конце концов, Сергей остановился на первой версии: он сбил свою сестру, в ее тело вселилась Хельга, которая сейчас томится в СИЗО, а Ариадна - богиня из конкурирующего клана, засланная для того, чтобы его убить... Значит, Хельгу послали, чтобы защитить! Ну, прямо как в "Терминаторе"! Только там засылали убийц и спасителей из будущего, а тут - из Иномирья...
   Да, в весёлую игру его втянули... Получается, что гибель его родителей, смерть краеведа - всего лишь мелкие части какой-то многоходовой и неведомой ему комбинации... И вот еще эта похоть... внезапно проснувшаяся... Кажется, с каждый днем она все сильнее становится... Вот и сейчас... Поехать что ли действительно к Кате или... Нет, нет, надо читать, надо вникать, надо выполнять завет Хельги... Да, сейчас он действительно в тупике, причем, в полнейшем, но выход есть и Хельга подсказала путь... Как же её вытащить из СИЗО? Как?
   Он снова взглянул на милый размашистый почерк... Бог мой, как он не заметил главного, как же он не понял этого сразу... Ведь она... Да, точно она... Она прощается! И, похоже, возвращается назад, в тот загадочный мир, из которого вынырнула всего на три дня, выскользнула, выпорхнула, чтобы подсказать, помочь, поддержать, подарить ему столько радости, тепла, света, столько нежной и страстной Любви...
   Сергей включил зажигание, вдавил педаль сцепления, нажал на акселератор и поехал, куда глаза глядят, то есть непонятно куда - просто вперед... Пока не попал в пробку на пересечении улицы Чапаева и проспекта Ленина... Новая, более сильная волна тоски, тоски по Хельге накрыла его с головой... Как же ему без нее, без милой, преданной, мудрой, любящей, как, как? Он уже так привык, что она всегда рядом, все знает, понимает, читает его мысли... А может, может поехать в СИЗО, ворваться туда, пригрозить ментам пистолетом и - вызволить Хельгу!!! Нет, нет, не выйдет... Придется стрелять, придется убивать, а в итоге он и сам окажется в тюряге... Нет, не об этом просила Хельга, не этого она чаяла, не этого...
   Вспоминая милое личико Хельги-Елены, Сергей сразу же нашел черты сходства и с собой, и со своим отцом, но, пожалуй, больше всего она была похожа на бабушку - те же губы, нос, волевой подбородок, только глаза разные: у бабушки синие, а у Хельги - жгуче-карие... И как же он не заметил этого сходства сразу? И все дни занимался сексом с двоюродной сестрой... Теперь понятно, для чего тогда Астров вспомнил историю Купалы и Костромы... Хорошо ещё, что она двоюродная, а не родная... Да, дела... И кто же тогда на самом деле Ариадна? Появится ли она вновь?
   И еще ему стало стыдно, но не потому, что он безудержно совокуплялся с собственной кузиной, а за то, что он не верил Хельге, сомневался в её порядочности, верности, искренности, а она его любит! Ради него лишилась свободы и... вот эта записка... Точно! Записка!
   Надо срочно, сейчас же начать читать, но что? Ладно, главное начать, авось попадется именно то, что нужно... Но сегодня суббота и сейчас, после обеда, "публичка" уже закрыта! Но ведь у него дома полно книг, можно начать с них, например, перечитать "Фауста" или "Мастера и Маргариту", где фигурируют тезки Хельги... И еще надо выяснить, кто такая Феодора... Впрочем, "Фауста" у него как раз и нет... Значит, он и будет первым... или первой...
   Преодолев пробку, Костров, наконец-то, определился: сначала он проштудирует "Фауста", который наверняка есть у кого-то с кафедры - надо только позвонить и узнать, а потом... А может всё-таки ослушаться Хельгу и поискать родственников Ольги? "И как же я сегодня не успел, проспал??? Ну, почему??? Ведь, кажется, заводил будильник, но то ли он не зазвенел, то ли я не услышал? - начал распекать себя Сергей. - А все этот коньяк!!! Всё, до 22 июня ни капли спиртного!!! Ни капли, иначе я не я! Клянусь Тебе, Господи, что больше ни одной капли спиртного, пока не выполню свою миссию! А если выполню, то пить буду только вино!!! И по чуть-чуть!" - пообещал Сергей Богу, почему-то будучи уверенным, что эта жертва, эта добровольная епитимья понравится Создателю, и Он не останется к ней равнодушным.
  
  
   Глава 53. Ночная прогулка
  
   Выдвигая свои версии о том, кто же такая Ариадна, Хельга и Елена, Сергей был одновременно и прав, и не прав. Да-да, такое бывает и чаще бывает именно так, а не иначе, что истина улавливается нами лишь частично, попадая в сети нашей души вместе со своей извечной подругой-спутницей по имени Заблуждение... Вот так случилось и на этот раз!...
   Магическое платье, подаренное Елене кудесником Загреем, оказалось действительно царским подарком. Девушка уже к исходу воскресенья поняла, что в нем таится не только Красота, но и Сила, да еще какая - Настоящая Силища! Следующие два дня ушли на то, чтобы научиться пользоваться этой силой, овладеть ей... Сначала она открыла, что стоит ей вывернуть платье на изнанку и так одеть на себя, то она становится прежней Леной, обычной девушкой, простой студенткой из простой семьи. Но как только ей надо было преобразиться и получить мистические способности, платье следовало вывернуть обратно и одеть так, чтобы изнанка, как и положено, прилегала к коже. Таким образом, в любой момент она могла быть и собой, и совсем иной, и не только более могущественной, - стоило ей, к примеру, закрыть глаза, и тут же едва ли не любые ее мысли материализовывались, но - и это казалось ей главным, - менялась она и телесно, и менялась радикально, превращаясь из вполне симпатичной девушки в расписную красотку модельной внешности, становясь стройнее телом, миловиднее лицом, выше ростом...
   Именно из-за этих метаморфоз с телом, вызванных действием магической энергии, заключенной в материи платья, не смог многоопытный бывший опер Клещёв отыскать следов Ариадны ни в спортшколах, ни в секциях, ни в вузах Святогорска и ближайших городов-миллионеров, будь то Омск, Челябинск, Новосибирск или Екатеринбург... Еще во вторник утром он, чуя неладное, направил фотографию аферистки своим многочисленным друзьям-коллегам в соседние города, включая дружественный Казахстан, и даже в обе столицы, Москву и Питер, но даже к исходу недели не получил ни одного обнадеживающего ответа... Ничего не дала и дактилоскопия - как в областной, так и во всероссийской картотеке ее пальчики не значились... Значит, она либо не матерая преступница, а "пионерка", хотя на "пионерку" не походила вовсе - почерк показывал опытную аферистку, либо - и это более вероятно, - и раньше легко уходила от законного преследования... Вообщем, Клещёв строил разные версии и даже однажды задумался о том, уж не прилетела ли она действительно из космоса... Но вот представить себе, что какое-то волшебное платье может так менять человека, наделять его не только новой личностью, но и новыми сверхспособностями и иной внешностью, - об этом бывалый милиционер даже не мог подумать, а раз не мог, то продолжал кружиться в калейдоскопе ложных версий...
   Конечно, не раз и не два Михаил Иванович пожалел о том, что не взял девчонку в оборот сразу, что позволил ей уйти, самонадеянно веря в то, что найдет ее в любом случае, и найдет быстро... А теперь, пожалуй, впервые за последние годы, вынужден был признаться, что совершил ошибку, но, все же, проигравшим он себя не считал...
   А вот Лена прекрасно понимала, что ее будут искать... И искать именно как красавицу Ариадну, а не как Елену Кострову, а раз понимала, то одевала чудесное платье лишь в случае крайней необходимости и, как только нужда в Красоте и Магии отступала, тут же выворачивала его наизнанку и... После пятничного визита к братцу Сергею и удачно проведенной операции, Елена решила временно оставить кузена в покое. Спешить было некуда - до решающего дня, до конца испытания оставалось еще две недели, а потому можно было заняться обычными делами: сессией, разборками с предками и... И еще был Андрей, с ним было сложнее всего...
   Просто так его послать - было неумно, ибо такой резкий разворот на 180 градусов мог легко спровоцировать агрессию парня... Но расстаться с ним она решила твердо, но не спеша... Сложность ситуации была еще и в том, что она пообещала Загрею хранить целомудрие ровно три недели, и раз пообещала... Нет, дело было, конечно, не только в верности данному слову, и не только в том, что зарок был дан самому небожителю... Интуитивно, но от этого не менее ясно и четко, Елена понимала: стоит ей не то что переспать, а добровольно поцеловаться в губы с любым мужчиной, то волшебство закончится, платье превратится в обычную тряпку и тогда... тогда конец всему, все мечтам, надеждам, планам, тогда жизнь - под откос...
   Андрей же, обманутый в прошлый уик-энд исчезновением подруги, обещавшей все радости орального секса, разумеется, требовал не только объяснений, но и полной сатисфакции, то есть выполнения обещанного... Но как же она могла выполнить это, отправив свое будущее в помойку серой обыденности? До поры до времени, целых девять дней, ей удавалось уворачиваться от встреч с Андреем... То она просила родителей ответить, что ее нет дома, то сказывалась больной, то занятой... Да, конечно, лучше всего было уехать в другой город, но сессия и наследство дяди... они не отпускали... Однажды ее голову посетила мысль просто-напросто замочить недовольного и ставшего уже не нужным ухажера, ведь имея такую поддержку и способности, это было совсем несложно... Предстать в образе очаровательной незнакомки, соблазнить, увлечь, заманить в тишь, а там... там просто закрыть глаза и... нет человека - нет проблемы... Но мысль эта показалась ей нехорошей, все же убивать - это грех, а Андрей, к тому же, был ее лучшим земным любовником, первым мужчиной, по-настоящему сумевшим раскрыть в ней женщину... Да, характер у него скверный, но... может, в будущем он ей еще понадобится...
   И все же Андрей ее выцепил... И кто только толкнул ее выносить мусор перед сном, почти ночью? Говорят же, что это плохая примета... А она понадеялась то ли на авось, то ли на собственную неуязвимость... Да и как она могла представить, что Андрей, который ей не звонил с субботы, вдруг пасет ее возле подъезда вплоть до полуночи... А может он ее не сторожил, а оказался возле ее дома случайно...
   Так или иначе, но не успела Лена вывалить содержимое мусорного ведра в контейнер, как почувствовала у себя на плечах руки свежеотвергнутого любовника... Он тут же попытался ее поцеловать, но Лена вывернулась:
   - Не сейчас, Андрюша! Прости, не могу!
   - Что, уже разлюбила, да? - жестко спросил парень.
   - Нет, что ты? - как можно ласковее оправдывалась девушка. - Просто не могу!
   - Отчего же? Опять женские дела или какую заразу подхватила? - стал выдвигать правдоподобные гипотезы Андрей.
   - Нет, ни то ни это, просто не могу! Я тебе потом все-все объясню! Потерпи две недельки, ну, представь, что я уехала!
   - Но ты же не уехала? И я хочу тебя!!! Прямо сейчас! - и парень, запустив руки за спину девушки, стал стягивать с неё футболку...
   По его глазам она поняла, что ее друг настроен решительно, и что без секса он её не отпустит! Значит, все тогда для нее кончится! Нет, только не это! Ни за что!!! Столько уже вытерпела, столько перенесла, и вот так проиграть свою жизнь, просто так ее похерить? Ах, все же надо было его активность заранее парализовать... Лена закрыла глаза и попросила Загрея сделать так, чтобы Андрею сейчас стало очень плохо, чтобы у него подкосились ноги, разболелся живот, чтобы его пробрала рвота... Но ничего не вышло... Платье было дома - припрято под подушками софы...
   - Давай я отнесу ведро, а потом мы спокойно поговорим! Согласен? - Лена стала искать повод, чтобы попасть домой и прикоснуться к волшебной материи...
   - А ты меня потом поцелуешь? - спросил Андрей.
   - Ну, конечно! - легкомысленно пообещала девушка.
   - А там? - одними глазами парень указал на область собственной промежности.
   - И там! Но только потом! - нещадно врала девушка, думая только о платье и зная, что никакого "там" и "потом" уже не будет.
   Они дошли до ее подъезда, и только тут Лена поняла, что на "свидание" Андрей явился не один, а со спутником... Но спутником этим был четвероногий кобель немецкой овчарки... Сейчас он сидел привязанный за тяжелую чугунную стойку приподъездной скамейки и весело вилял хвостиком...
   - Это со мной! - объяснил парень.
   - Ты купил собаку? - озадаченно спросила девушка.
   - Да нет, что ты! Сосед по лестничной площадке заболел - ногу на неделе сломал, ну, и попросил погулять, разумеется, не за так! - объяснил свое неодиночество Андрей.
   - Ясно! - произнесла девушка, думая лишь о том, как бы улизнуть...
   Сергей стал отвязывать поводок, а Лена, стоило ее компаньону отвернуться, резко дернула на себя тяжелую дверь и побежала по лестнице вверх, туда, где наверху, на пятом этаже панельной хрущевки, ждало ее спасительное платье... Но она добежала только до третьего этажа - овчарка оказалась быстрее и проворнее... Нет, собака и не думала кусать девушку, просто сбила ее с ног, а спустя мгновение сзади навалился и Андрей...
   - Мы так не договоривались, Аленушка! - прошипел он ей на ухо.
   - Отпусти, мне больно, у меня кровь! - заверещала Елена.
   Испугавшись, что выбегут соседи, Андрей крепко схватил девушку за руку и потащил вниз... Она цеплялась как могла... Но силы были не равны... Почему-то ей вспомнилось, как несколько дней назад так же цеплялся ее брат, нехотя продвигаясь к балкону... И вот теперь нечто подобное происходит с ней... Расплата...
   Лена попыталась закричать, но тут же получила хлесткую пощечину:
   - Молчи, сука, а то удавлю!!! - в глазах Андрея горела нечеловеческая злоба, по свечению которой Лена поняла, что дело принимает нешуточный оборот...
   - Куда ты меня тащишь? - спросила наконец Лена, когда Андрей свернул на темную обочину безлюдной дороги, продолжая крепко-крепко держать одной рукой девушку, а другой - поводок собаки.
   Место на мгновение показалось ей нехорошим, каким-то зловещим, но парень, продолжая цепко держать спутницу под локоток, мягко пояснил:
   - Ко мне в гараж, радость моя!
   - В гараж? И что же мы там забыли, дорогой? - как можно спокойнее попыталась уточнить девушка, стараясь заглушить бушующее волнение.
   - Сама знаешь, что! - с долей злобной иронии отвечал парень.
   - Учти, никакого секса не будет! - поспешила заверить Елена.
   - А что так? Опять женские дела? Или кто другой приглянулся? - продолжал ехидничать Андрей.
   - Я же объясняла - две недели не могу! А потом все будет, не переживай! - она все еще надеялась примириться с Андреем, сохранив в то же время и целомудрие - гарантию своего прекрасного будущего.
   - Но почему? - недоумевал парень.
   - Ну, не могу я сказать, Андрюша, не могу, разве не понятно? - как можно миролюбивее отвечала девушка.
   - Ладно, фиг с тобой! Не хочешь как хочешь!
   - Так зачем нам в гараж, да еще в такое-то время? - волновалась Елена.
   - Узнаешь, радость моя, скоро узнаешь!
   - Если так, - Лена внезапно остановилась, - то я дальше не иду!
   Но силы были явно не равны, парень был заметно сильнее и продолжал тянуть упирающуюся подругу вдоль едва освещенной дороги.
   - Ну что ты, две недели потерплю - слово офицера! - неожиданно сменив жесткий тон на вкрадчиво-мягкий, начал уговоры Андрей, возможно, он просто устал тянуть упорную девушку. - Я тебе хочу только тачку новую показать, и всё!
   - Слово офицера? - переспросила девушка, тут же припомнив, что её ухажер когда-то закончил военное училище, но, кажется, проходил в лейтенантских погонах всего два месяца и скоропостижно уволился из армии.
   - Да, слово офицера! - уверенно-нежно подтвердил Андрей. - Ну, так что?
   - Ну, ладно, уговорил, - впервые за вечер Лена улыбнулась. - Если новую и твою, то тогда пошли!
   - А то чью же! - гордо подтвердил парень.
   - И когда же ты успел ее купить? - девушка быстро успокаивалась, хотя некие теперь уже зыбкие сомнения продолжали ее немного мучить.
   - Сегодня как раз и купил! Маманя деньжат подбросила - сама знаешь, у неё бизнес круто в гору ломанулся!
   - Ну, тогда поздравляю! - Лена снова послушно двинулась в путь. - А что за тачка?
   - Лада, десятка! - пояснил Андрей.
   - Новая?
   - Обижаешь, подруга! Металлолом покупать - себе дороже!
   - Покатаешь? - лукаво спросила Елена, устремив взгляд на спутника.
   - Само собой! А ты меня поцелуешь?
   - Опять двадцать пять! Я же говорю - через две недели всё будет! Разве не понятно?
   - Ладно, проехали! - похоже, Андрей окончательно смирился с тем, что ласки сегодня он не получит.
   Повисла тишина. Говорить больше вроде бы было не о чем. Каждый думал о своём... Андрей о том, что потерял такую классную любовницу... А Лена... На худой конец, - она приняла такое решение, - если уж действительно возникнет угроза ее жизни, то тогда выложит ему всю правду и про Загрея, и про платье, и, конечно, про наследство дяди... Зная алчность своего любовника, Елена была уверена, что тот заглотнет наживку... А если не поверит, то она просто предложит посмотреть платье... И тогда, когда платье снова будет с ней, на ней... Ведь она не скажет, что платье дает ей магическую силу, а откроет лишь то, что оно превращает ее в писаную красавицу... Разве он откажется посмотреть? Конечно, нет... И тогда... Тогда он будет наказан, наказан сполна и по всей строгости... Навеки будет вычеркнут из ее жизни, вообще из жизни, из любой жизни...
   Молча прошли они еще метров сто...
   - Долго еще? - нарушила молчание девушка.
   - Да нет, метров сто ещё, может сто пятьдесят! - успокоил её Андрей, постепенно замедляя шаг.
   Парень выжидал, но Елена если и заметила это, то только подсознательно - ее снова стала охватывать нарастающая тревога, причину которой она не знала, тогда как сознание было всецело занято мыслями о предстоящей мести...
   Впереди из-за поворота показались фары далекого автомобиля. Андрей взглядом матерого водителя мгновенно оценил и скорость, и расстояние до объекта...
   - Подержи животинку! У меня шнурок развязался! - внезапно заявил он, выведя Елену из погруженности в свои мысли, и, не дожидаясь ответа, сунул ей в руку ленту поводка.
   Не подозревая о подвохе, Лена рефлекторно сжала веревку...
   - Да кто же так держит! Вот так надо! - и парень несколько раз обмотал вокруг запястья девушки черный капрон веревки, сам же присел на одно колено, изображая манипуляцию со шнурками...
   Встречный автомобиль меж тем стремительно приближался. К радости Андрея, машина ехала, включив лишь ближний свет фар, и ехала быстро - не меньше ста километров в час. Незаметно для девушки, он достал из кармана шприц, заполненный скипидаром, скинул колпачок, обнажив иглу... Когда до автомобиля оставалось метров пятьдесят, он резко вонзил острие в задницу собаки и со всей силы до самого упора вдавил поршень... Через секунду взорвавшееся визгом животное оказалось на середине проезжей части, увлекая за собой, конечно, и девушку... Машину качнуло в сторону, затем раздался удар, и только потом заскрипели тормоза... Не распрямляясь и не поднимая головы, Андрей скатился в кювет, прополз вперед по канаве метров десять, после чего приподнялся и, никем не замеченный, под прикрытием густой темноты ночи, юркнул в узкий проход между гаражами... "Так тебе и надо, сука! Не достанься же ты никому!" - повторял он про себя, обходными путями возвращаясь домой...
  
  
   Глава 54. Странница в ночи
  
   Стоит ли говорить, что водителем этого злополучного автомобиля был именно Сергей Костров! Ну, а дальнейшие события, связанные с воскресением Елены и ее превращением в Хельгу, мы уже знаем... Но сейчас наш главный герой был меньше всего озабочен воспоминаниями о той аварии... Он, помня, что до "часа Х" осталась лишь неделя, рьяно принялся воплощать в жизнь волю божественной Хельги...
   "Фауст" нашелся почти сразу - в домашней библиотеке у Валентины, которая, к счастью, и жила недалеко. Как только Сергей вернулся домой, то тут же жадно бросился на книгу. Жаль только, что немецкий он не знал совсем... И почему Гете не был французом? Тогда можно было бы почитать хотя бы некоторые, самые важные места, в оригинале...
   Действительно, в книге нашлось немало интересного, значимого... Он узнал некоторые фразы, которые уже слышал из уст Хельги. Похоже, она эту трагедию знала наизусть... Да, необыкновенная девушка... Кем же она была в прошлых жизнях? Действительно ли она дочь Одина? А кем она была еще? Загадочной византийской царицей Феодорой? Маргаритой Валуа? И вообще, сколько раз она жила на земле? Неужели у нее было несколько сотен или даже тысяч мужчин? Откуда в ней столько похоти, может, она нимфоманка??? Может, именно от нее и он подхватил этот ужасный вирус похотливости?
   Но все эти вопросы отошли в сторону, как только Сергей дошел до строк о... Пожалуй, их необходимо воспроизвести полностью:
  
   Слетает огненная колесница,
   И я готов, расправив шире грудь,
   На ней в эфир стрелою устремиться,
   К неведомым мирам направив путь.
   О, эта высь, о, это просветленье!
   Достоин ли ты, червь, так вознестись?
   Спиною к солнцу стань без сожаленья,
   С земным существованьем распростись.
   Набравшись духу, выломай руками
   Врата, которых самый вид страшит!
   На деле докажи, что пред богами
   Решимость человека устоит!
   Что он не дрогнет даже у преддверья
   Глухой пещеры, у того жерла,
   Где мнительная сила суеверья
   Костры всей преисподней разожгла.
   Распорядись собой, прими решенье,
   Хотя бы и ценой уничтоженья.
  
   Конечно, Сергея привлекли, прежде всего, слова про врата, которые надо выломать руками. Неужели на самом деле надо выламывать? Немало удивило и то, что даже самый вид этих врат страшит. Неужели, это и есть те самые "зевесовы звездные врата"? Но почему они такие страшные, что в них такого пугающего, если они, как предупредила Хельга, располагаются между звездой и планетой. А "пещера"? Может быть, именно об этой пещере и говорил Астров, который, кстати, тоже цитировал "Фауста"? И как же связаны врата и пещера? Что общего между небом и землей, между вратами, ведущими на небо, и пещерой, ведущей обычно под землю или вглубь скалы? И что означают слова "с земным существованьем распростись"? Неужели пророчество Анфисы исполнится? Неужели ему умирать молодым? "Как же мне не хватает Астрова! Как же не хватает Хельги!!! И почему я снова один??? И почему все те, кто появляются в моей жизни, кто способен помочь, посоветовать, вдруг исчезают? Кто их посылает, кто затем забирает???" - вопрошал мирозданье Костров. Но мироздание молчало...
   Он достал диск, вставил его в музыкальный центр, и комнату наполнил божественный юный голос, поющий о зиме и лете, о сердце, которое любит и ждет... И в унисон терзающему сердце девичьему пению безмолвно заплакала его душа, и слёзы медленно-медленно поплыли по щекам как из вечно печального фонтана в далеком ханском дворце...
   Но момент слабости длился недолго. К полуночи он дочитал "Фауста", сделал выводы, затем выстроил схему... Все сходилось: виртуальные пазлы-ребусы тянулись один к другому словно намагниченные - конец одной загадки становился началом другой, и такая цепочка тянулась длинно, но, к счастью, не бесконечно... И ее начало и конец должны были вот-вот сойтись и замкнуться... Не хватало, похоже, всего нескольких звеньев, но каких именно - он не знал... Возможно, надо было прочитать что-то еще... Но что? Булгакова или... И еще, как ему показалось, одним из важных звеньев была сестра Ольги. Но почему Хельга запретила её искать? И не только Хельга, тот же покойный Астров в унисон Хельге говорил, что нахождение Кравцовой-младшей ничего не даст! А ему кажется, что без нее ничего не будет! Может быть, они специально сбивают его с пути? Но зачем??? Ужасное предположение пронзило мозг юноши, но он его быстро отогнал и погрузил в предсознание, в самый его низ, к порогу фрейдовской цензуры, которая, словно верный сторожевой пес, охраняет нас от демонов, рвущихся наружу из бесконечного океана бессознательного...
   На этот раз он вышел на лоджию просто подышать и полюбоваться ночными светилами, хотя уже догадывался, что звездные врата если и есть на небе, то находятся сейчас с боковой стороны дома, где-то на юге, слегка восточнее его, но под утро они сдвинутся к западу, и тогда их можно будет рассмотреть прямо отсюда, можно, если... если бы не эти светлые июньские ночи... "И зачем мне не даны крылья, - подумал Сергей, вспоминая Гете. - Как было бы с ними проще и легче, и как изменилась бы вся наша жизнь, если бы все люди умели летать, словно ангелы? Не нужны стали бы машины, лифты, лестницы, быть может, даже подъезды... Ну, почему Бог не дал нам крылья? Пусть не всем, хотя бы некоторым избранным? Эх, грустно..."
   Но не успел он додумать эту романтически-возвышенную мысль, как в открытое пространство лоджии влетело чудное создание... В первый момент Сергею показалось, что это сама Дюймовочка, царица эльфов решила посетить его келью и слегка развеять одиночество... Но стоило прелестному созданию приземлиться на подоконник, как Сергей понял, что перед ним - бабочка, но совершенно необычная, какой-то редкой, если не редчайшей масти, по-крайней мере, подобной красоты, настолько завораживающей раскраски он еще не видел, кажется, даже в книгах... На расправленных, ярко-зеленых, блестящих парусообразных крылах располагались два - по одному на каждой лопасти - ярко-голубых пятна с красным ободком снаружи и черным зрачком внутри... Они живо напомнили Сергею лазурь очей Ариадны... Но самым необычным было то, что от бабочки исходило такое же серебристо-голубое сияние, которое две недели назад так поразило его в темноте ванной, когда в неё "заглянула" та самая Ариадна... Он наклонился, еще пристальнее вгляделся в узор на крыльях насекомого, и тут ему на миг почудилось, что с поверхности крылышек на него смотрит не Ариадна, а Хельга... И смотрит не просто так, а с укоризной...
   Внезапно таинственная ночная гостья поднялась в воздух, сделала три оборота вокруг Сергея, каждый раз поднимаясь всё выше и выше по спирали, а затем ловко юркнула в открытую форточку и устремилась в глубь гостиной... Сергей последовал за ней, опасаясь, что та может обжечься о горящие лампочки люстры, но, как ни странно, изумрудную красавицу ни люстра, ни свет ее огней нисколечко не интересовали. Бабочка медленно проследовала в коридор и зависла перед закрытой дверью комнаты Сергея... Пришлось хозяину впустить гостью в свою "берлогу"... Красавица не долго порхала по апартаментам юного философа, а почти сразу уселась перед стеклом одной из книжных полок, прямо на салазки-направляющие, по которым и "бегают" стекла... Сергей снова было залюбовался прелестями полуночной принцессы, как вдруг понял, что оба ее усика направлены аккурат на сочинения Платона, сразу на два тома - второй и третий... Юноша понял указание - вытащил оба тома, положил на стол, и тут же бабочка оторвалась от своей узенькой посадочной площадки, взмыла под потолок, а затем стремительно спикировала вниз и зависла вертолетиком точно напротив переносицы Сергея... Таким образом она висела несколько секунд, но и их вполне хватило, чтобы почувствовать не только поднятый лопастями ветерок, но и отчетливо распознать до боли знакомый аромат - нежный, тонкий и надрывный запах жасмина, запах волос Хельги...
   - Спасибо, любимая! - слегка дрожащим голосом произнес Сергей. - Я всё понял! Я люблю тебя, Хельга! И это навсегда!
   Но не успел он договорить последнее слово, как бабочка уселась на изголовье незаправленной постели юноши, прямо на край подушки и на глазах изумленного Сергея превратилась в девушку, но девушку спящую, съежившуюся под тонким летним ситцевым покрывалом... Конечно, это была она, Хельга...
   Не помня себя от радости, Сергей начал тормошить знакомое тело, но тщетно - гостья спала и спала крепко... Полчаса юноша пытался привести девушку в сознание! Что он только ни делал - поливал водой, тряс, бил по щекам, щипал за мочки ушей... В секунду отчаяния его даже посетила дикая мысль подвести к ней провода с электрическим током, но, слава Одину, наш герой вовремя одумался, одумался и остановился...
   Уставший и измученный, Сергей, наконец, отступился. Он прижался к спине Хельги, к её теплому ароматному телу и уже через пять минут погрузился в крепкий глубокий сон... Ему снился неведомый сад, но на этот раз он не был отравленным, напротив, белоснежные цветы благоухали нежно и ласково, испуская тонкие шлейфы разнообразных ароматов, тянувшихся невидимыми струйками между деревьями, ветви которых были густо увешаны пестрыми, искрящимися многоцветными гроздьями... Приглядевшись, Сергей понял, что каждая гроздь не что иное, как скопление, целый клубок, состоящий из десятков бабочек, ни одна из которых не повторяла раскраской крыльев другую... Каждая из них была по своему прекрасна, по своему очаровательна и восхитительна... Краешком бокового зрения юноша вдруг заметил стройную фигуру, двигавшуюся вдалеке по аллее... К счастью, она не удалялась, а приближалась и довольно быстро... Очень скоро Сергей понял, что это не Света, не Ариадна, а иная, совершенно ему не знакомая, ранее не виданная, богатая иной красотой высочайшей пробы, высокая, стройная, прекрасно сложенная златокудрая девушка... Она шла прямо на него и через минуту... они уже страстно целовались... Белое легкое широкополое платье красавицы, скользнув по телу юноши, улетело куда-то вверх... Он все сильнее обнимал её, а потом... потом они повалились на мягкий травяной ковер, и Сергей легко, без малейшего сопротивления, вошел в неё... Он кончил быстро, почти сразу и тут же открыл глаза...
   Он был на своем диванчике, но лежал не на простыне, а прямо на теплом, слегка влажном от пота, теле Хельги, и по-прежнему был в ней, а она, как и прежде, спала, крепко сомкнув глаза и дыша ровно, спокойно, размеренно... За окном брезжил рассвет... Сергей встал, ополоснулся под душем, поставил чайник, оделся... За окном на некогда голубом небосводе обильно сгущались серые тучки - воскресный день обещал быть не таким жарким, как вчерашняя суббота, и юноше это обстоятельство показалось добрым обнадеживающим знаком...
  
  
   Глава 55. Пятидесятница
  
   Утро праздника Пятидесятницы выдалось погожим, как это нередко случается в дни больших православных торжеств. Однако сторонний наблюдатель вряд ли заметил бы отличия этого воскресенья от предыдущих: на улицах, как в любой выходной, было немноголюдно, и тишину нарушало лишь редкое жужжание автомобилей, да усталый звон красно-белых трамваев изредка вспарывал тишину. Город, основанный более двухсот лет назад, уже в начале 20-го века ставший важным транспортным и торговым центром, тем не менее, не был богат церквями. Те, что были деревянными, либо разобрали, либо сожгли еще в конце 20-х годов; каменные большей частью снесли как не имеющие художественной ценности, а те, что такую ценность имели, перепрофилировали: одну в краеведческий музей, другую, что была поменьше, - в органный зал. До последнего времени работающей оставалась только одна церковь - Симеоновский кафедральный собор, расположенный у автовокзала, на севере центра города. Но на Пасху, наконец, освятили свежеотремонтированную Свято-Троицкую церковь, в которой как раз и размещался ранее краеведческий музей. Разумеется, для музея нашли другое помещение, поменьше и подальше от центра, но и оно было временным, ибо уже наполовину было построено совершенно новое и весьма просторное здание на границе Центрального и Советского районов.
   Однако для миллионного города две церкви - безумно мало. Даже в будние дни и в той, и в другой бывало одномоментно по сотне посетителей и более, а уж в праздники и говорить нечего - не то, что яблоку негде было упасть, но многие сотни желающих не могли попасть в храм в разгар службы. Именно поэтому Настя, с недавних пор искренне и глубоко уверовавшая в Бога, обычно пропускала праздничные богослужения. Останавливала не только давка, но и отдаленность храмов. Девушка жила на окраине Ленинского района, который был отрезан от центральной части города железной дорогой (мост над железнодорожным полотном планировали протянуть еще в 60-е годы, но начали строить только пару лет назад и, как водится, никак не могли сдать в эксплуатацию, конечно, из-за отсутствия денег и разного рода бюрократических препон и проволочек), и чтобы добраться до центра жителям надо было либо воспользоваться пешеходным мостом, либо ехать через соседний Тракторозаводский район. Вообщем, путь от Настиного дома до ближайшего Троицкого храма занимал в среднем полтора часа, включая в себя две пересадки: с трамвая на другой трамвай, а со второго трамвая либо на автобус, либо на троллейбус.
   К тому же три дня назад заболела Сашенька. Заболела внезапно, резко: девочка проснулась среди ночи, начала истошно орать, температура поднялась до 39,5, а через некоторое время ее трижды вырвало. Сначала Настя пыталась успокоить ее сама, еле уговорила ребенка выпить сначала таблетку нош-пы, а потом и активированного угля, после чего поставила цефеконовую свечу и принялась носить на руках, читая молитвы. Но ни молитвы, ни святая вода не помогли: девочка плакала, кричала, горела, изрыгая наружу едкий желудочный сок... И Настя вызвала скорую... К счастью, она приехала уже через 10 минут. Молодой интеллигентного вида врач, осмотрев ребенка, сделал необходимые уколы, и уже через 15 минут Сашенька успокоилась и заснула. Тем не менее, доктор предложил поместить ребенка в стационар, однако Настя отказалась. С одной стороны, она боялась и больниц, и врачей, имея для этого основания в своем недолгом, но болезненном жизненном опыте. С другой стороны, завтра ей надо было в университет на экзамен, и она уже договорилась с соседкой, что та посидит с девочкой, пока Настя будет решать свои сессионные проблемы. Если бы была дома мама, тогда, конечно, всё было бы проще и легче, но мамы не было - она была в рейсе и должна была вернуться только послезавтра днем.
   С той ночи прошло три дня, и это были ужасные, одни из самых тяжелых и волнительных дней в жизни Насти. С точки зрения чистого разума, вроде бы все было не так уж безысходно. И экзамен девушка сдала на "отлично", и мама приехала вовремя, да и Сашенька была жива, хотя и угодила всё-таки в больницу трубопрокатного завода. Дело в том, что врачи ни в течение пятницы, ни в продолжении всей субботы так и не смогли поставить девочке диагноз...
   А дело было так... Утром в четверг, пока Сашенька спокойно спала (дышала она ровно, температура спала), Настя собрала свои книжки и конспекты, поручила дочку соседке и отправилась на экзамен. Следует добавить, что училась она на заочном отделении исторического факультета, потому дважды в год ее отпускали на сессию из школы, где она преподавала историю. Однако весной, когда сдавали экзамены все ее сокурсники, Настю впервые не отпустили, и вот теперь, в июне, когда большинство учителей уже отдыхало, Насте, благодаря договоренности между директором школы и деканом факультета, позволили сдать сессию вместе со студентами-дневниками.
   Но полученная "пятерка" ее не радовала, и возвращалась она домой с тревогой за свою любимую Сашеньку. Но ребенок встретил ее улыбкой и произнесенным веселым голоском жизнеутверждающим приветствием: "Мама Ася моя писля!" Но радоваться "маме Асе" пришлось недолго. Как только стали сгущаться поздние июньские сумерки, Саша начала похныкивать, нервно раскидывать свои игрушки, а когда спустилась ночь, то повторилась вчерашняя история: крик, рвота, температура. Пришли даже соседи с первого этажа, предлагая помощь. На этот раз Настя не стала заниматься самолечением, а снова вызвала скорую... И хотя врач приехал уже другой (но тоже мужчина, только постарше и погрубее), однако предложение он сделал Насте точно то же самое, что и вчерашний доктор. На этот раз девушка от предложения не отказалась, быстро собрала и свои, и детские вещи, и покорно погрузилась в "Газель" с символом Спасителя на бортах...
   В больнице она провела с Сашей всю ночь и большую часть дня, а вечером пятницы ее сменила вернувшаяся из рейса мама и бабушка. Врачи же тем временем все больше и больше приходили в замешательство, которое в субботу днем переросло в глобальное недоумение. У Саши брали то одни анализы, то другие, трижды за два дня возили ее на УЗИ, дважды делали кардиограмму, даже решились сделать энцефалограмму, хотя девочка не жаловалась на головную боль. Один специалист сменял другого, и чем чаще они приходили посмотреть на странного ребенка, чем внимательнее ее осматривали и ощупывали, чем толще становилась медицинская карта девочки, тем тревожнее становилась атмосфера вокруг палаты номер 23, в которую ее поместили.
   Ранним утром воскресенья девочка почувствовала себя много лучше, и Ася, оставив дежурному врачу расписку о том, что всю ответственность за ребенка она берет на себя, взяла Сашу на "лапки", погрузилась с ней в троллейбус и через час с небольшим уже стояла в притворе Троицкого храма... Истово молилась она вместе с верующими, вместе со всеми стояла в окружении свежесрубленных берез, вместе со всеми соборно распевала и Символ веры, и Иисусову молитву, которые знала наизусть. Больше всего, конечно, она опасалась за здоровье доченьки, боялась, что та не выдержит духоты и испарений сотен человеческих тел, не выдержит и снова окажется во власти приступа рвоты... Но Сашенька не только выдержала полтора часа праздничной службы, но и последующий крестный ход, и по возвращении в больницу стала чувствовать себя совсем здоровой... И только в этот момент локальной радости Настя вспомнила об очередном дне рождения Ольги, который был вчера, а она... Конечно, она собиралась поехать, как и во все предыдущие годы, на могилку, но... но разве тут поедешь, когда черная коса смерти зависла над самым дорогим, над тем бесценным сокровищем, которое в память о себе оставила ей на сохранение и взращивание её незабвенная единственная сестрёнка.
   Сегодня мама отправляется в новый рейс, значит, снова ей, юной девушке, придется остаться один на один с бедой, со своими страхами, со своими сомнениями... Может, она что-то сделала не так, что-то пропустила, просмотрела, не тем накормила? Но, как бы Ася ни напрягала память, ничего криминального не припоминалось... И эта непонятность, неведомость причин недомогания племянницы, ставшей уже дочерью, с каждым днём всё больше и больше мучала Настю... И хотя днём Саша чувствовала себя сносно, а сегодня и вовсе прекрасно, но забирать её из больницы "вторая мама" не спешила, не спешила, потому что знала: ночью будет новый приступ, и он будет сильнее и тяжелее, чем предыдущий, и на сколько таких ночей еще хватит сил ребенка? Три, пять, семь? И почему, почему приступы начинаются именно ночью, а заканчиваются, сходят на нет почти сразу, как только первый луч солнца вырывается из-за горизонта? Кто ей разъяснит ответ на этот и другие вопросы, кто поможет понять, ведь только поняв, она может помочь дочери избавиться от ночных кошмаров, только узнав, она может спасти ей жизнь... Но сама она, кажется, не в силах понять... Значит, кто-то должен ей помочь, и она этого "кого-то" должна найти, отыскать как можно быстрее, но где, как?
   "Для начала, - решила для себя девушка, - следует обратиться к батюшке, лучше всего к отцу Владимиру, настоятелю Троицкого храма... Жаль, что сегодня, в праздник, священнику не до неё, но вот завтра, завтра она обязательно отправится в церковь, если, конечно, приступ повторится... А пока, пока короткая июньская ночь еще не наступила, можно тихонько вздремнуть на кушетке в холле больницы".
  
  
   Глава 56. Возвращение Елены
  
   Очнувшись, Лена сразу поняла, что находится в чужой квартире. Впрочем, обстановка что-то ей смутно напоминала, но что именно - понять она пока не могла. Вставать девушка не спешила - по телу разливалась приятная нега, за окном серели волнистые, рваные тучки, не вызывавшие симпатии и желания подняться. Лена стала ворошить хаос последних событий и довольно быстро собрала его в стройную последовательность воспоминаний... Последнее, что она помнила ясно и отчетливо - это фары автобомиля, летящие прямо на неё, удар, жгучий кинжал боли, пронзивший поясницу, недолгий полет, снова удар, на этот раз при приземлении и уже головой... А вот дальше... Дальше зияла темнота, кромешная пустота, провал в Ничто... Впрочем, если приглядеться, то очень смутно что-то припоминалось - какие-то темные, едва освещенные красными огоньками, коридоры, пещеры с илистым дном, гроты, сочащиеся сыростью, - но все как-то смутно, отрывочно...
   Лена приподнялась, уселась на диван, запустила руки под подушку в тщетно-наивной надежде обнаружить там заветное волшебное платье. Но, видимо, факир был мертвецки пьян или случилось что-то иное, но фокус не удался. На фоне последних чудесных событий появление колдовского дара Загрея в этой малознакомой комнате казалось ей не просто возможным, а само собой разумеющимся, едва ли не необходимым - так глубоко она уверовала в божественное покровительство. Но чуда не произошло... Может быть, она не там ищет? А оно где-то тут, совсем рядом?
   Лена взглянула на антресоли стенки, взглянула и резво соскочила с постели, вспрыгнула на тумбу, открыла, одну за другой, створки верхних шкафов, выкинула на пол чью-то мужскую одежду - футболки, носки, майки, трусы, штаны... И только тут поняла, что с ней что-то не так. Опустившись на пол, девушка запустила руку в подчревье, провела ладонями по упитанным ляжкам у самого входа в свою аккуратно выбритую куночку, поднесла ладонь с прилипшей к ней белесой жидкостью к лицу, понюхала...
   Когда она влетела на кухню, Сергей уже спокойно попивал кофеек, закусывая подогретыми в микроволновке пирожками...
   - Доброе утро, Хельга! Как спалось? - приветливо произнес он, едва глядя на голую девушку.
   - Кто? Как ты меня назвал? - зло переспросила девушка, орошая едока потоками праведного гнева, льющегося из самой глубины карих глаз.
   - Хе... - начал было Сергей, но во время осекся и, быстро сообразив, что к чему, продолжил с прежним спокойствием: - Я хотел сказать Хелена... Извини, сестренка, оговорился...
   - Твоя работа? - Лена протянула слегка дрожащую ладонь, украшенную блестящими следами прозрачной киселеообразной жидкости.
   - Что это? - с наигранной серьезностью удивился Сергей.
   - Что это??? - Елена все более кипятилась, едва сдерживая гнев. - Сперма это, не видишь что ли, придурок? Твоя?
   - Пожалуй, моя, - не слишком охотно признался юноша. - А что?
   - Что? - пуще прежнего возмущалась девушка. - Ты понимаешь, что наделал, гад?
   - Извини, так получилось, - притворно оправдывался Костров.
   - Получилось? Сволочь, дрянь, ублюдок... - глаза девушки лихорадочно завертелись, что-то ища, а в следующее мгновение она схватила нож, опрометчиво оставленный на разделочном столе, нацелила острие прямо на Сергея.
   - Не советую, - мягко урезонил внезапный порыв девушки Сергей.
   - Что? - непонимающе вопросила Лена.
   - Не советую меня убивать! - конкретизировал юноша.
   - Это почему же? - помахивая ножом, поинтересовалась девушка.
   - Не плюй в колодец, милая, ещё придется водицы напиться и не раз! - туманно предупредил Сергей. - И ещё потому, что тогда ты не узнаешь, что было с тобой, точнее с твоим телом в течение последних четырех дней!
   - Каких дней? Ты о чем, родной? - продолжала дивиться девушка.
   - Ну, тех самых, когда твоя душа была там!
   - Где? Когда? - Лена продолжала хлопать ресницами и так рьяно, что Сергею показалось, что еще чуть-чуть и из её глаз выпорхнут те самые бабочки, которые ему недавно снились...
   - Где-где, на том свете, неужто не просекла? - изумлялся недогадливости родственницы Сергей.
   - Погоди, - Лена опустила нож, но из рук его не выпустила. - Какой сегодня день?
   - Воскресенье, 15-е июня, день рождения Православной Церкви, а по-народному просто Троица! - проинформировал юноша.
   - Воскресенье? А тогда?
   - Тогда, когда ты кинулась под колеса моей тачки, был вторник, точнее, канун среды, самое ее начало - одна минута первого! - с напускным равнодушием продолжал Сергей, дожевывая пирожок и демонстративно чавкая.
   - Так это был ты? - глаза Лены стали почти черными, все более наливаясь злостью.
   - Конечно, - надменно подтвердил Сергей. - Кто же ещё!?
   - Значит, ты с ним заодно, паскуда! - Лена медленно сделала шаг в сторону парня, поднимая все выше острое жало ножа.
   - С кем? - искренне поразился Сергей.
   - Сам знаешь! - отрезала девушка.
   - Да нет же, не знаю, радость моя, Богом клянусь, что ни сном, ни духом... Или ты имеешь в виду ту собачку, что бежала перед тобой?
   - Значит, решили меня убрать? - Лена зло оскалилась, сделала второй шаг и теперь грудь Сергея оказалась в поле досягаемости ножа - на расстоянии вытянутой руки, но юноша даже не сделал попытки отодвинуться.
   - Дура! - он резко перешел на крик. - Если бы я хотел тебя убрать, то зачем мне тогда надо было тебя воскрешать, для чего надо было собирать по асфальту твои мозги? - для пущего эффекта Сергей решил немного приврать, так сказать, сгустить краски.
   - Воскрешать? - Лена остановилась в прострации. - Значит, я была мертва?
   - Без всякого сомнения! - подтвердил Костров.
   - И ты меня воскресил?
   - Не я один, - проинформировал Сергей. - Нас было двое...
   - Он тоже меня трахал? - неожиданно спросила Лена.
   - Он? Нет, что ты, он - дряхлый старик... Тебя любил только я один! - заверил юноша.
   - Спасибо, успокоил! - прошипела девушка. - Ну, и как, понравилось?
   - Очень! Ты - супер! - признался Сергей, довольно улыбнувшись и подняв над столом кулак с вытянутым вверх большим пальцем, после чего ехидно добавил: - Имел тебя как хотел, киска моя! Ты была тоже довольна!
   - Неужели? Что-то я сомневаюсь...
   - Нет проблем, можем хоть сейчас повторить, если ты мне не веришь, сучечка моя похотливая! - предложил Сергей.
   - Но я ничего не помню! - воскликнула Лена и продолжила уже несколько более мягко: - Зачем, зачем ты это сделал?
   - Ты сама захотела, радость моя, первая на меня набросилась аки голодная пантера! - оправдывался Костров.
   - Я?
   - Ну, не совсем ты, а та, которая вселилась в твое тело!
   - В мое тело? Вселилась? Как? - недоумевала Лена.
   - А я знаю? В таких сложных делах как воскрешение иногда бывают ошибки, к сожалению...
   - И кто она? Где сейчас? - Лена, наконец, снова опустила нож.
   - Она то? Смею тебя заверить, что твоя плоть была в хороших руках. Тебе есть чем гордиться - четыре дня в твоем теле жила настоящая царица! Правда, она заметила, что храм твоей души для нее тесноват и далеко не так красив, как её собственный роскошный дворец, - мягко съязвил юноша, намеренно жаля в самое уязвимое место женской самооценки.
   - Её звали Хельга? - будто бы не заметив оскорбления, продолжала допытываться Елена.
   - Угу, - согласно качнул головой Сергей.
   - Кто она? - продолжала допрос неугомонная кузина.
   - Богиня, - неожиданно признался Сергей, дивясь собственной открытости, - дочь Одина!
   - И где она сейчас?
   - Она-то? - Костров лукаво улыбнулся. - Она там, - и показал пальцем в потолок.
   - Понятно, - Лена начала медленно успокаиваться и, наконец, села напротив Сергея, положив сочные пухленькие руки на стол. - Значит, все эти дни вы трахались как кролики?
   - Именно так, - довольно подтвердил Сергей.
   - Ты понимаешь, что ты наделал? - Лена вновь начала предъявлять претензии, хотя и понимала их бессмысленность - поезд-то уже ушёл, но ей надо было сбросить на оппонента максимально большое количество негативных эмоций, а тот, как на зло, упорно не хотел пускать их внутрь своей души.
   - И что же я наделал? Девственности тебя лишил? - переспросил Сергей.
   - Не только, ты всего меня лишил, понимаешь, ублюдок?
   - Едва ли... Никто не умер... СПИДа у меня нет... Может, ты боишься, что у нас родится уродец?
   - Я не собираюсь от тебя рожать! Ни сейчас, ни когда-либо еще!
   - Так чем же ты не довольна? - наигранно, с маской наивной простоты, удивлялся Сергей.
   Лена не собиралась рассказывать ни о Загрее, ни о данном ему обещании, а потому довольно необдуманно выпалила:
   - Насилием, насилием я недовольна! Разве не ясно? Ты же знал, изначально знал, что в тело вселилась другая и, тем не менее...
   - Может, ты хочешь написать заяву в милицию?
   - Обязательно! Сегодня же! - подтвердила Лена.
   - Прямо так и пойдешь? Может, сначала приоденешься?
   - Да пошел ты, - Лена вновь начинала кипятиться, а вот собственная обнаженность, похоже, её беспокоила меньше всего другого.
   - У меня пижамка есть полосатая! Полушерстяная! Сойдет за тюремную робу. В камере тебе в ней будет тепло и уютно, - в очередной раз сострил Сергей.
   - Ты о чем? - не поняла намек собеседника девушка.
   - Разъясняю. Когда ты была там, а Хельга в твоем теле, то она совершила кражу ценного предмета, я бы сказал, даже очень ценного. Её повязали на месте преступления, запихнули в каталжку, в конце концов она оказалась в СИЗО...
   - В СИЗО?
   - Да, в следственном изоляторе - так областной прокурор потребовал по причине высокой общественной опасности преступницы! Но сегодня ночью ты оттуда сбежала, милая, упорхнула аки бабочка! И теперь тебя ищет милиция, ищет прокуратура, ищет ФСБ, а может кто и еще, и грозит тебе, радость моя, пять лет за кражу, еще столько же за побег! Так что иди, стучи! И не забудь в конце приписать, что тебя изнасиловал твой собственный муж! - проговорив всё это, Сергей едва не потер от удовольствия руками - кажется, "матч-реванш" состоялся и теперь они, пожалуй, уже в расчете...
   - Да, веселая история! - согласилась Лена. - И когда она только все успела?
   - Сам удивляюсь, Леночка! Но факт есть факт! - покачал головой Костров.
   - Значит, ты меня подставил? - на удивление спокойно спросила девушка.
   - Можно и так сказать, - согласился Сергей. - Так что сиди смирно, киска! И... давай-ка лучше чайку отведай, да пирожков моих тепленьких, сестрица моя Аленушка! - любезно предложил юноша, вспоминая все ту же сказку...
   - Издеваешься? - оскалилась девушка.
   - Учусь у тебя, женушка! - Сергей явно намекал на свои прошлые поражения, заодно проверяя реакцию собеседницы. "Если она удивится, что мы женаты, значит, Ариадна к ней не имеет никакого отношения, если же не удивится, тогда... тогда выходит, что она и есть Ариадна", - мысленно рассуждал Сергей. Но Елена не удивилась, не воспротивилась!
   - Ладно, где моя одежда? - уже совсем спокойно и с заметной толикой усталости спросила Елена.
   - Одежда? - Сергей призадумался. - Синие спортивные штаны и черная футболка?
   - Именно! - подтвердила девушка. - И кроссовки еще фирменные были...
   - И трусы, конечно, тоже?
   - Да, и трусы! - жестко согласилась Елена. - Где всё?
   - Там, - Сергей снова указал на потолок, тщетно сдерживая улыбку, а в душе, в душе он справлял полную и подавляющую реванш-викторию.
   - Не ври! - огрызнулась девушка.
   - Каюсь-каюсь, - притворно стал оправдываться юноша, - кажется, твой наряд вкупе с кроссовками так и остался на кладбище...
   - На кладбище? Ты собирался меня закопать? - вновь и вновь недоумевала девушка всё новым обстоятельствам своей-чужой жизни.
   - Да нет, что ты, как можно!? Просто кладбище - лучшее место для воскрешения, там особая энергетика, духи предков, ну, и так далее...
   - Ладно, хрен с ней! Я твою одену!
   - Зачем же мою? В мамином гардеробе море вещей, ей теперь они ни к чему, так что можешь взять всё, что подойдет!
   - Ой, какие мы щедрые! Ладно, пошли!
   - А чай разве не выпьешь?
   - Пей сам! - отрезала Лена и встала из-за стола, по прежнему не стесняясь своей наготы.
  
  
   Глава 57. Клещи
  
   Через час девушка была уже у себя дома. Правда, проникнуть в квартиру ей удалось лишь через балкон соседей: её родители, похоже, были в саду, а собственные ключи, разумеется, потерялись - либо вылетели из кармана во время страшной аварии, либо просто остались в утраченных штанах. Лена торопилась, потому ее не смутило даже то, что соседи могли видеть её фото в выпуске криминальных новостей. Сейчас она думала только об одном и хотела пока лишь одного - прикоснуться к волшебному подарку Загрея... Впрочем, всю дорогу до дома, сидя в салоне уже до боли знакомой нам "Ауди", Лена цинично вынашивала планы мести, и не просто вынашивала, а обдумывала, рассчитывала, живописала в воображении каждый свой ход, каждый шаг... Первой жертвой должен был стать Андрей, второй - её незадачливый и слишком много знающий богатенький братишка-муж, ну, а далее уже можно действовать по обстоятельствам, заметая следы, ускользая от следствия... Но все эти планы возмездия могли реализоваться только при одном условии - если её волшебное платье снова будет с ней...
   Она долго вертела в руках шелковистую мягкую ткань, любуясь узорами на манжетах и на вороте. Наконец, приложила внутреннюю изнаночную сторону к груди, закрыла глаза, после чего смело двинулась к зеркалу... Так и есть! Ес, есс, есс! Она снова стала соблазнительной синеокой Ариадной и снова... Лена закрыла глаза и... усилием воли включила телевизор в соседней комнате... Что ж, значит, и магические способности к ней вернулись... Значит, девственность тут ни при чём... Ну, и на том спасибо, Загреюшка!
   Наскоро перекусив тем, что было в холодильнике, Лена набрала телефон Андрея, однако трубку взяла его мать.
   - Здравствуйте, Татьяна Петровна! - как можно любезнее старалась говорить девушка.
   - Здравствуйте, вы кто? - похоже, женщина на другом конце провода её не узнавала или... не хотела узнавать.
   - Это я, Лена Кострова! - призналась девушка.
   - Лена? Ты? - кажется, женщина всерьез удивилась. - Так тебя... - тут Татьяна Петровна внезапно замолчала.
   - Что меня? - как можно ласковее попыталась проговорить Лена.
   - Тебя же милиция разыскивает! Говорят, что ты - преступница!
   - Да неужели? Вы уверены? - усомнилась девушка.
   - Да, конечно, и фотографию твою показали, и имя с отчеством, и год рождения... Что случилось, Леночка? В какую историю ты влипла?
   - Меня подставили! - жалостливо заявила Лена. - Злые люди!
   - Понимаю, но все же...
   - Татьяна Петровна, Андрей дома? - обратилась с новым вопросом девушка.
   - Андрей? Нет, он на пляже... - тут голос женщины внезапно оборвался, похоже, она пожалела, что проговорилась, но было уже поздно...
   - Спасибо, Татьяна Петровна! До встречи!
   - Пока, Леночка! Будь осторожней!
  
   Лена понимала, что теперь ей надо действовать еще быстрее и еще четче: надо было успеть, не опоздать, ведь счет шел на минуты. У нее не было сомнений в истинном к ней отношении матери Андрея. Та только и искала повод, чтобы разрушить их отношения с Андрюшей. Конечно, куда ей, простой чернавке из рабочей семьи, живущей в хрущобе на окраине, лезть в их благородную семью?! Ведь муж Татьяны Петровны был, ни много, ни мало, главным инженером одного из крупнейших заводов города, а кто её, Лены, отец? Простой работяга, любящий выпить, а иногда и поскандалить... Куда уж нам со свиным рылом в калашный ряд! Да, как подстилку, как дырку для пениса ее единственного сыночка её, Лену, еще можно было стерпеть! Конечно, уж лучше с ней, чем по проституткам якшаться... Но вот о браке, замужестве, детях Лене даже думать не было позволено, впрочем, как и Андрею! Его ждет иная, перспективная, из хорошей семьи женушка, ну, а она, Лена, если повезет, может остаться любовницей, игрушкой, забавой для богатого отпрыска... Ох, как бы обрадовалась эта Татьяна Петровна, если бы узнала, что она вышла замуж, и как бы огорчилась, узнав, что взял ее не кто иной, как генеральский сынок, еще один местный "буратина"...
   Но сейчас надо было спешить. Лена быстренько написала родителям записку, записку о том, что с ней все в порядке, что она на свободе и что в ближайшие дни дома не появится, не появится до тех пор, пока с нее не снимут ложные обвинения... Затем собрала всю наличность, имевшуюся в доме, сложила в объемистый полиэтиленовый мешок любимые джинсы, блузку, напялила на себя купальник, а поверх него элегантное и, пожалуй, единственно приличное обтягивающее платье, которое теперь, когда она стала заметно выше ростом, едва было способно прикрыть задницу. Последним она положила в сумку волшебный дар Загрея - это была её главная надежда, главный оберег в этом жестоком и непредсказуемом мире...
   Сергей же, отвезя сестрицу домой, быстрехонько вернулся восвояси и только сейчас смог взяться за Платона. Открыв второй том, он тут же понял, что имела в виду, на что намекала Хельга в записке, когда писала о "пьяных страницах"! Ну, конечно, она имела в виду не что иное, как платоновский "Пир" - самый красивый, самый возвышенный диалог Платона, посвященный проблеме природы любви, её формам и проявлениям, её месту в структуре бытия... Он так увлекся чтением, что не заметил, как подкрался вечер, ознаменовавшийся похолоданием и мелким дождем...
   И только сейчас, когда часы показывали уже семь часов вечера, он вспомнил, что хотел позвонить Свете! Как же он забыл, как мог запамятовать, что у той случилась страшная беда!?? Неужели банальное фрейдовское вытеснение? Или что-то иное?
   Он набрал заветные шесть цифр... Длинные гудки... Набрал снова...
   - Алло! - раздался, наконец, голос матери Светы.
   - Добрый вечер, Анна Ивановна! - дружелюбно проговорил Сергей.
   - Вы кто? - задала стандартный вопрос женщина.
   - Я Костров, Сергей Костров! - представился юноша.
   - Что вам надо? - услышав имя собеседника, женщина как-то заметно напряглась, насторожилась, а её голос в то же время ещё и потускнел.
   - Мне нужна Светлана, она дома? - спросил Сергей.
   - Её нет!
   - А где она? Она мне очень нужна! - проговорил юноша.
   -- Молодой человек, её нет, и для вас - особенно! Она мне все рассказала! И попросила, чтобы вы ее больше не беспокоили, никогда не беспокоили! Надеюсь, вам понятно?
   -- Да уж яснее ясного, - сокрушенно признался Сергей и бросил трубку...
   Но не успел он вернуться в комнату, как зазвонил телефон. Это был Клещёв.
   -- Что-то совсем ты пропал, Сергей Иванович! - начал разговор бодреньким свежим баритоном отставной подполковник. - Не звонишь совсем, не приезжаешь!
   -- Да чего звонить-то, у меня ничего нового, Михал Иваныч! - нагло врал Сергей.
   -- Про сестру свою слыхал? - поинтересовался Клещев.
   -- Мельком... Кажется, она что-то украла...
   -- Да, украла - иконку стибрила старинную из квартиры покойного краеведа, а сегодня ночью сбежала из СИЗО, причем до сих пор непонятно как! Видимо, кто-то из охранников помог...
   - Да, ловкая девица, - согласился Сергей.
   - Но я не по этому поводу, Сергей! Тут поинтереснее дела...
   - Да? И что же случилось?
   -- Ариадна твоя проявилась! Представляешь, две недели ни слуху ни духу, а тут...
   -- Что, что с ней? - Сергей не на шутку заволновался.
   -- Вообщем, гнусная история. Если коротко, то суть дела выглядит так. Около часу дня наша общая знакомая заявилась на Северный пляж. На пляже народу не густо, мягко говоря, сам видишь, какая погодка. Без труда влилась в одну мужскую компанию: сначала якобы попросилась посмотреть, как парни в карты играют, ну, а потом... С одним типчиком отправилась купаться и...
   -- И что? - Сергей уже не мог таить свое волнение.
   -- Да не волнуйся, ты... С ней-то, похоже, все в порядке, хотя... Вообщем, ушли они купаться, очевидцы говорят, что она предложила этому пареньку пари: если тот ее обгонит, то она подарит ему поцелуй... В итоге, отчалили они вместе, а вот из воды никто так и не вышел... Узнаешь почерк своей красотки?
   -- Да, это на нее похоже, - нехотя подтвердил Сергей.
   -- А спустя три часа её уже видели на другом пляже...
   - Похоже, у вас везде свои шпики! - решил сделать комплимент Костров.
   - Ну, не везде, а только там, где надо...
   -- А почему ее не арестовали?
   -- Команды не было, но... Вообщем, смотри телевизор, старлей!
   -- Хорошо! - пообещал Сергей.
   Через час в выпуске криминальных новостей он увидел сразу два портрета: первый - Елены Костровой, объявленной в розыск за кражу и побег, второй - Ариадны, подозреваемой в причастности к исчезновению некоего Андрея Спицына.
   "Ну, вот, похоже вокруг Елены действительно сомкнулись клещи! - Сергей снова занялся своим любимым делом - размышлением. - И, кажется, только он один знает, что обе девушки - одно и то же лицо, что за обеими такими различными внешностями скрывается одна персона - его единственная двоюродная сестрица и жена! Конечно, если у Клещева или еще кого-то из его коллег хватит ума сопоставить кое-какие факты, построить схемы, все подвергнуть острому скальпелю рефлексии... Но, конечно, вряд ли хватит, для этого надо не только прослушать курс логики, который читают во всех юридических вузах, а хотя бы закончить философский факультет... Но что-то уж очень трудно поверить, что среди святогорских сыскарей может найтись новый Аристотель, Декарт или хотя бы Гегель... Теперь, скорей всего, за ним установят слежку, а как только узнают, что он еще и сочетался с Леной браком, то могут и вовсе взять в оборот! И спасает его пока только то, что в ту злополучную пятницу 13-го июня его не видел никто, кроме Кати, а Катя, конечно, не проболтается, но заявляться к ней сейчас опасно... А вот насколько безопасно оставаться ему дома? Нет, пока ему ничего не угрожает, пока есть Клещев и Сизов он может наслаждаться свободой... Но вот Елена... Ах, бедная, как же ей быть? Дом, квартира - все под наблюдением, если ей хватит ума, то она туда не вернется... Но тогда, где же она будет ночевать? Заявится к нему? Но и его подъезд, похоже, уже должны были начать сканировать как электронными, так и реальными глазами. И телефон, конечно, уже поставили на прослушку... Нет, Лене к нему нельзя! И на дачу, разумеется, тоже... Что же, тогда не остается иного варианта, как... Конечно, туда тоже могут заявиться, но не гарантированно, а это, какой никакой, а шанс... "
   "А вдруг? Вдруг, - пришла Сергею внезапная мысль, - именно потому, что я знаю о ней больше, чем другие и знаю самое важное, она именно меня захочет убрать, вслед за Андреем? Кто же этот Андрей? Ладно, бог с ним... Надо о себе подумать... Нет, если раскинет мозгами, то поймет, что меня нельзя убивать, напротив, я - её единственное спасение, единственный шанс! Значит, не сегодня-завтра она объявится... Но... Но кто же тогда эта прекрасная губительница из предсказания Анфисы, прибывшая из Иномирья? Лена отпадает, Ариадна отпадает, Хельга тем более... Света? Катя? Нет, ни в коем случае? Гесиона-Ольга? Ну, это совсем немыслимо. Её сестра? Сомнительно... Значит, она еще не появилась! Остается ждать и, прежде всего, ждать звонка Лены, которая должна понять, что и его "хаза" под колпаком и заявляться сюда - все равно, что сразу сдаваться ментам..."
   Но Сергей, похоже, недооценил возможностей силовых структур Святогорска, не оценил просто потому, что не владел всей полнотой информации, и еще потому, что плохо знал подполковника Клещёва... Нет, тот не заканчивал философских факультетов и не проходил курс углубленного изучения философии и методологии науки... Но все же он был не простым ментом... И дело не только в том, что он продолжал негласную службу в ФСБ, и не только в том, что поддерживал тесные связи с высокопоставленными чиновниками всех силовых структур города, кроме того - и это было главным, - Клещёв интересовался мистическими учениями Востока и Запада, начиная с дзен-буддизма и заканчивая теософией, не говоря уже о таких "мелочах", как хиромантия, астрология, спиритизм... А раз интересовался, то верил не только в науку и создаваемую той усеченную ублюдочную, то бишь неполноценную картину мира, но и во многое-многое другое... Разумеется, он уже давно связал воедино и смерть генерала Кострова, и покушение на Астрова, и странное поведение двух девушек... И когда в понедельник днём к нему на стол попали показания матери Андрея, то он окончательно убедился, что Елена Кострова и загадочная Ариадна - одно и то же лицо... Да, ему трудно, очень трудно было поверить, что девушка способна так радикально менять внешность и, конечно, не поверил бы в это, если бы, если бы не привык в ходе своей насыщенной жизни держать глаза открытыми, открытыми для нового, неожиданного, мистического и невероятного, тем паче, что и в его жизни случалось много такого, что не поддавалось никакому научному объяснению...
  
  
   Глава 58. Открытость
  
   Надежды Сергея на скорый звонок Ариадны-Елены не оправдались: девушка не объявилась ни в воскресенье вечером, ни в понедельник днём, когда Сергей, отчитав очередную лекцию, вернулся из института домой. Он упорно сидел дома, регулярно проверяя работоспособность телефона, переходя от одного чувства к другому: то его мучила неизвестность, то страх за судьбу сестры, то накатывала волна нетерпения, но самым поразительным и неприятным открытием была ежечасно усиливающаяся похоть. Если в предыдущие дни она мучила его время от времени, то теперь не отпускала ни на минуту. Он попробовал погасить её банальной мастурбацией, но, несмотря на все усилия, ни разу не смог кончить. Напротив, каждое прикосновение к своему вечно стоящему "другу" лишь усиливало его страдания, а вместе с ним - и желание. Его тело жаждало женщины, и эта жажда, переросшая к вечеру понедельника в отчаянную муку, душила его все сильнее и сильнее...
   Он понимал, что кто-то намеренно мучает его, но кто, зачем и для чего - ему было совершенно непонятно. Кто впрыскивает в его кровь огромные дозы то ли тестостерона, то ли какого иного гормона, кто мучает его, кто лишает покоя и возможности думать, читать, рассуждать? Ему все больше казалось, что все это - некое неведомое испытание подобное тому, которым был награжден бедный Иов, и также, как и Иову, смысл страдания ему не был ясен. Наконец, рука потянулась к телефону, и он дрожащими от возбуждения пальцами набрал номер Кати:
   - Привет! Как дела?
   - Привет, Сереженька! - интонация женщины была одновременно наполнена до краев двумя разными "жидкостями": и радостью, и удивлением.
   - Я могу к тебе приехать? - Сергей начал сразу брать быка за рога.
   - Ну, да, конечно, только у меня сын... Но я его отправлю с собакой погулять...
   - С собакой? Ну, да... А если я приглашу тебя к себе на дачу, на всю ночь? Сможешь вырваться?
   - На всю ночь? Здорово... Полагаю, что смогу... Женька уже совсем самостоятельный, думаю, он не обидится и сможет меня понять... Я его только ужином накормлю...
   - Ко скольки мне приехать? - поинтересовался Сергей.
   - Ну, часикам к девяти, наверное... Нормально? - робко спросила Катя.
   - Да, в самый раз! Жди! Ровно в девять буду!
   - Я буду очень ждать, Сереженька!
   "Ну, вот, осталось потерпеть всего два часа, - успокаивал себя юноша. - Наверное, я её в машине сразу и оприходую... Или даже в её квартире, несмотря на присутствие сына... Мрак, мрак, до чего я дошел, до чего докатился!!! Что же делать? Как с этим бороться? Может, к сексологу сходить, чтоб он дал лекарство от эротомании? Нет, похоже лекарство тут не поможет... Кто же, кто же играет со мной? Зачем? И что с Леной? На свободе ли она еще? Жива ли? Нет, жива, конечно, и, разумеется, на свободе. Но вот что у нее в голове?"
   Чтобы скоротать оставшееся до предстоящей оргии время, Сергей, помня заветы Хельги, открыл "Тимея" Платона и начал читать... Его почти сразу заинтересовал рассказ о пяти элементах, но написан он был так замысловато, с такими геометрическими подробностями, что на середине он с шумом захлопнул книгу, влил в себя рюмку коньяка, в очередной раз осознав, что тело и душа его пришли в ужасный диссонанс, и стремление последней к знаниям - ничто по сравнению с чаяниями первого...
   Он схватил книжку попроще и потоньше, в которой рассказывалось о самых знаменитых женщинах мира... Из двух десятков его интересовали, прежде всего, две - Феодора и Жанна. Через полчаса синтетического чтения он вдруг, наконец, забыл о проснувшемся либидо, правда, ненадолго. А забыл потому, что увидел некоторые странные параллели в биографиях девиц. Обе вышли из самых низов и достигли вершин славы и власти. Феодора была циркачкой, а Жанна - пастушкой, крестьянской дочерью, а кем они стали, как повлияли на историю? Особенно удивительной выглядела история Феодоры! До 24 лет она была обычной проституткой, а потом... потом будто кто-то специально подтасовал события так, что через три года, к 27 годам, она была уже царицей Византии!!! А все началось с того, что когда она сидела за пряжей холста в какой-то лачуге на окраине Константинополя, вдруг к ней явился племянник императора! Да, интересно, кто надоумил его в лачугу завалиться, да еще и на окраине?... Симптоматично, что после знакомства с Феодорой карьера её мужа, Юстиниана, резко пошла в гору... Спроста ли? Ну, конечно, нет. Похоже, помогали боги, быть может, сама Афродита, в храме которой Феодора несколько лет была жрицей, да и вообще, как и сама богиня, она тоже была киприоткой.
   Но между Феодорой и Жанной были и значимые различия. Если первая была "вакханкой, помешанной на наслаждениях", то Жанна, напротив, всю жизнь хранила целомудрие, была истой Девой. Однако и та и другая были воительницами, хотя первая и не выходила на поле брани в латах и со стягом в руке, но, тем не менее, была зачинательницей многих успешных военных компаний, как и Жанна, умела воодушевлять, вдохновлять воинов.
   Несомненным было одно: и той, и другой помогли резко и быстро взлететь на верх, и помогли, конечно, боги! А может она, Хельга, уже тогда была богиней и сама все это устроила? Не мог Сергей понять лишь одного - почему Жанна не спасла себя от костра, зачем умерла молодой? И что, что заставило ее отказаться от разврата?...
   Часы показывали 20 минут девятого, когда Сергей вставил ключ в замок зажигания машины. Снова он садился за руль подшофе, но сейчас это ему было как-то по барабану, потому что там, в получасе езды в подъезде покойного краеведа его ждала женщина, теплая и мягкая, согласная на всё и ...пусть жажда плоти затем снова овладеет им, но сегодняшний вечер, и не только вечер, но и всю ночь, он будет в объятиях женщины, и будет делать с ней всё, что хочет, ну, почти всё, конечно...
   Юноша повел к "водопою" своего спортивнообразного "мустанга" самой дальней дорогой - чтобы подъехать к дому Кати не раньше, а ровно к девяти. Потому на пересечении проспекта Металлургов с улицей Сталеваров он не свернул направо, а поехал прямо, чтобы затем, сделав левый поворот, оказаться на проспекте Буденного, проехать тот до конца, свернуть на улицу Туристов и, пронзив её от конца к началу, оказаться, наконец, на Советской площади, на которой и заканчивался проспект Ленина. Ну, а далее шла прямая дорога к истоку проспекта, к окрестностям парка, где жила Катя, а также известный нам Клещёв и ряд других высокопоставленных лиц из числа высшего руководства города.
   Но "объездным планам" нашего героя не удалось сбыться... Он не проехал и нескольких десятков метров по улице Туристов, как неожиданно для себя увидел в зеркале заднего вида личико Ариадны... Сначала он решил, что столкнулся с банальным глюком, но куда там! Девушка не только мило скалилась, но и начала говорить:
   - Привет! Не ждал меня? - как можно ласковее промолвила Ариадна-Елена.
   - Ну да, - робко подтвердил Костров, захваченный врасплох.
   - После второго светофора резко сдай влево и, не сбавляя скорости, въезжай в первый же проезд во двор! - приказала девушка.
   - Зачем это? - поинтересовался Сергей, хотя понимал, что подчинится необременительному капризу красавицы.
   - Надо уйти от хвоста! - мягко пояснила Лена.
   - А за нами хвост? - удивился юноша. - А я и не заметил...
   - Ну, ты вообще многого не замечаешь, братик! - то ли посетовала, то ли успокоила девушка. - Посмотри в зеркальце! Видишь вишневую "шестёрку"?
   - Ну, да...
   - Вот это и есть хвост.
   - А что потом? - спросил Сергей.
   - Потом-то? Ну, проедешь насквозь один-другой двор, вырулишь на улицу Бажова и помчишь как можно быстрее в сторону аэропорта...
   - Тебе надо в аэропорт? - осведомился юноша.
   - Нет, что ты?!! - поспешила успокоить его девушка. - Мы не доедем до аэропорта, а свернем куда-нибудь в сады! Нам главное от погони уйти!
   - А потом? - Сергей жаждал полной определенности.
   - Суп с котом! - резко оборвала его девушка. - Делай, что говорят! А там будет видно!
   - Хорошо! - согласился наш автолюбитель, предвкушая, как будет сейчас изумлять девушку своим шоферским мастерством.
   Он без труда справился с заданием - алкоголь всегда добавлял Кострову-младшему куража, а на дороге - в особенности. Всё недолгое время сложного маневрирования среди домов Ариадна сидела молча, не меняя выражения лица, и лихаческие способности кузена, похоже, её совсем не удивляли. Они уже миновали знакомую нам "Радугу", не взирая на ограничительные знаки, пешеходов и светофоры, летели стрелой вперед со стадвадцатикилометровой скоростью, когда девушка решила положить конец гонке...
   - Теперь за ближайшей остановкой направо, а там сразу налево и снова направо! - скомандовала Ариадна как заправский штурман.
   И снова Сергей покорился её низковатому приятному контральто, осознав на миг, что именно такие густые, немного мужеподобные голоса ему нравятся все больше и больше...
   - Теперь тормози! - потребовала девушка и, когда машина остановилась посреди безлюдного проезда между рядами садовых домиков, еще более твердно приказала: - Выходи!
   - Зачем? - только сейчас Сергей заподозрил неладное и начал волноваться, но было уже поздно, поздно потому, что не успел он закрыть рот, как услышал легкий знакомый щелчок, какой выпускает пистолет, когда взводят затвор, а спустя долю секунды почувствовал холод металла на тыльной стороне шеи.
   - Ты мне больше не нужен! - цинично заявила девушка. - А пачкать кровью машину не хочется, она мне еще понадобится.
   - А у тебя и права есть? - Сергей лихорадочно стал искать зацепку, чтобы выкрутиться, но в голову пришел только этот глупый вопрос.
   - Зачем мне права, братик? Меня никто не остановит! - заверила девушка.
   - Это почему? - поинтересовался юноша, продолжая недвижно сидеть.
   -- Потому, что я так хочу! Ясно? Давай, выметайся из тачки! - заорала девушка прямо на ухо.
   -- Да ты не волнуйся! Конечно-конечно, только ключи вытащу... - Сергей до конца не верил, что его могут убрать раньше мистической купальской ночи, а потому говорил достаточно спокойно и даже несколько самоуверенно.
   -- Ключи можешь оставить! - порадовала мелкой порцией снисхождения Ариадна. - Давай, вылезай!
   Сергей сидел как вкопанный. "Какая разница, - думал он, - здесь умереть или где-то там, среди чужих и безлюдных сейчас садов? А раз разницы нет, то... Не будет же он подыгрывать ей все время и слепо выполнять все ее требования! А вот убивать его она не станет! Нет!!! Ведь ему еще до субботы жить, иначе пророчество Анфисы не исполнится! Да и нужен я ей, очень нужен... А она только блефует..."
   -- Ну, - кипятилась девушка, все сильнее давя дулом в основание черепа Кострова. - Чего сидишь, а? Окоченел от страха, что ль?
   -- Угу, - тихо подтвердил Сергей. - Кончай уж здесь, а машину другую себе найдешь!
   -- Ладно, уговорил! - внезапно легко согласилась девушка. - Только сначала ответишь мне на один вопрос!
   -- Хорошо, - автоматически, совершенно бездумно согласился Сергей.
   -- Меня интересует только одно: что я украла, когда была без сознания, то есть, она, Хельга твоя, что она стырила?
   -- А ты не знаешь? - удивился юноша.
   -- Понятия не имею! - согласилась девушка. - Ну, так что?
   -- А если я скажу, что получу взамен? - начал торг Сергей.
   -- Не переживай, в живых не оставлю! Но могу сделать смерть приятной и легкой, если будешь честным! - милосердно проинформировала Ариадна.
   -- Я понимаю, что не оставишь! Я не жизнь прошу, а немного ласки... ну, секса... Чего тебе стоит, а?
   -- Ага, разбежалась! - возмутилась Елена.
   -- Но ведь ты сама хочешь! - заявил Сергей, интуитивно почувствовав желание в блеске глаз девушки, "случайно" промелькнувших в зеркале заднего вида.
   -- Хочу, но не с тобой! - отреагировала на легкий наезд юноши Ариадна. - Так что я украла, тьфу, то есть Хельга?
   -- Ладно, фиг с тобой, - Сергей старался придать интонации как можно больше убедительной искренности. - Шар ты украла, красный, хрустальный, пульсирующий шар!
   -- Пульсирующий?
   -- Ну, да, - продолжал юноша, - он то потухнет, то погаснет, ну, сама понимаешь, на столике журнальном стоял в кабинете Астрова! Я так думаю, что он сердце символизировал!
   -- Сердце? - с легким волнением переспросила Ариадна, тут же памятью уносясь к рассказу Загрея. - Чье сердце?
   -- А я знаю? - признавался Сергей. - Мне Астров ничего такого не говорил, но я так думаю, что шар этот Грааль символизирует, который он искал... Может, это сердце Христа? - предположил после короткой паузы Костров.
   -- Может... - неуверенно подтвердила Ариадна. - И где он сейчас, этот шар?
   -- Откель мне знать! - возмутился Сергей. - Сама украла, спрятала, а меня пытаешь! Я внизу в машине сидел... Может, ты где в подъезде спрятала или у кого-то в квартире? В последний момент? Увидела ментов в окно и, пока они подымались, успела спрятать? Может, вспомнишь?
   -- Ладно, разберемся! - продолжала беседу девушка. - Только объясни, какой мне прок от этого шара, что в нем такого, чтобы его воровать?
   -- Ну, вот! Опять за свое! - Сергей старался возмущаться как можно натуральнее. - Да откуда мне знать??? Хельга мне ничего не говорила, просто сказала, что ей надо забрать одну вещицу из квартиры краеведа и всё! Знаешь, она была такая скрытная... Как и все телки...
   -- Ясно... Поехали! - скомандовала Ариадна и, судя по тому, что холод металла Сергей тут же перестал ощущать, опустила свою-чужую "пушку".
   -- Ты передумала меня убивать? - с легчайшим налетом ехидцы спросил юноша.
   -- Поживи пока! - милостиво проговорила девушка. - Едем к дому краеведа!
   -- Зачем? - скорее для проформы спросил Костров.
   -- Будешь искать шар, походишь по подъезду, поспрашиваешь! А я в машине подожду...
   -- А если не найду?
   -- Накажу! - убедительно воскликнула девушка. - Ну, поехали, а то скоро темнеть начнет...
   Сергей ехал и радовался. Но не тому, что останется вживых - в этом он как раз и не сомневался! А тому, что теперь завалится к Кате, насладится ею вдоволь, а эта красивая сучка будет тут куковать одна... А шар он, конечно, искать не будет - ясно, что его там нет, да и зачем искать, если не понятно, какой в нем прок, и есть ли прок вообще, то ли дело икона... Хотя и ее значение выглядит пока весьма туманно, неужели просто оберег? Или???
   -- Останови! - скомандовала Елена перед самым выездом на улицу Бажова.
   -- Зачем? - уже в который раз задал один и тот же вопрос о смысле происходящего Сергей.
   -- Хочу пересесть вперед! - пояснила пассажирка.
   -- Ну, как хочешь!...
   Теперь Сергей мог не только любоваться видами Святогорска, глядя во все окна, но и стройными, идеально ровными слегка загорелыми ножками Ариадны, и не только ножками, но и ее грудью, вздернуто выпирающей из декольте маечки, и ее роскошными волнистыми волосами, и мягкой плавной дугой линии носа, также плавно переходящей в линию лба... Это наблюдение не прошло даром, не оказалось пустой забавой... Где-то на пол-пути он заметил, как девушка сделала движение ладонью, точнее, как ее правая ладонь, лежавшая на бедре, вдруг стала ползти под тень юбки, и не просто стала, а уже заползла туда наполовину, и только пристальный взгляд Сергея, замеченный Ариадной, заставил ее одернуть руку... но было уже поздно. Кострова посетил инсайт, и настолько резкий и сильный, что он проехал на красный свет и лишь в последний момент, бросив машину вправо, сумел избежать столкновения с перпендекулярно летевшей "Волгой".
   -- Очень хочешь самца? - прямо спросил он, когда "Ауди" покинула опасный перекресток.
   -- С чего ты взял? - несколько зло осведомилась девушка.
   -- У меня та же фигня, сестренка! Похоже, мы с тобой вляпались в историю! Сечешь?
   -- Ты о чем? - продолжала играть в "несознанку" Елена, строя большие глаза и глядя прямо на Сергея.
   -- О том, что нами кто-то играет, забавляется, неужели не ясно!?
   -- И...? - уже более доверчиво и заинтересованно проговорила девушка.
   -- Нас используют, и тебя, и меня! И если мы не объединимся, то... - тут Сергей остановился, ибо действительно не знал, что следует во второй части высказывания.
   -- Я убила Андрея! - тихо-потерянным голосом призналась Ариадна.
   -- Я знаю, - отвечал Сергей, стараясь говорить на той же громкости и с той же интонацией, чтобы максимально войти в доверие к кузине. - Это он тебя? Под мою машину?
   -- Да, - печально вздохнула Лена.
   -- Любила его? - продолжал выражать эмпатию Костров.
   -- Наверное, - почти согласилась девушка.
   -- Я бы так же поступил на твоем месте! - заверил юноша, стараясь поддержать сестру.
   -- Что же нам делать? - теперь в голосе Лены явственно проступило тепло и доверие.
   -- Тебя ищет весь город, Лена! И не только как Елену Кострову, но и как Ариадну! Тебя опознали на пляже ещё вчера днём, а вечером твой портрет был уже в криминальных новостях, оба портрета - и Елены, и Ариадны! Слава богу, пока никто не знает, что всё это ты в одном лице... Как ты это делаешь?
   -- Что? - снова прячась в заводь недоверия, вопросила девушка.
   -- Меняешь облик?
   -- Зачем тебе это?
   -- Мы должны быть максимально искренни друг с другом - иначе проиграем! Оба! Неужели не понимаешь?
   -- А ты со мной искренен? - поспешила уточнить Ариадна.
   -- Пока нет... Как и ты со мной... И это путь в никуда... Понимаешь? Мы оба погибнем! Если не доверимся друг другу и не станем действовать вместе и заодно!
   -- Почему я должна тебе доверять? - снова сомневалась Елена.
   -- Лучше спроси не "почему", а "зачем"... - предложил Сергей.
   -- Хорошо, - согласилась девушка, - Итак, зачем?
   -- Чтобы выжить! И ещё... чтобы реализовать свою миссию...
   -- Какую миссию? - поинтересовалась Елена.
   -- Спасти мир! - торжественно заявил Сергей.
   Автомобиль Кострова, наконец, выехал на злосчастный перекресток, затем повернул на улицу Плеханова, но останавливаться у дома краеведа Сергей не решился - надо было сначала удостовериться, что возле подъезда все тихо, но... как тут поймешь, ведь кругом штук десять тачек примостились, и каждая может быть источником потенциальной опасности... Доехав до середины улицы, Сергей остановился... Совсем неподалеку, чуть впереди, был дом Клещёва... Да, он мог бы сдать ему Ариадну и... Но, конечно, он этого не сделает. Отныне его судьба решена, пусть и во многом помимо его воли, но теперь он заодно с юной преступницей, а это значит, что противостоит ему и Клещёв, и вся милиция города, и не только милиция... А кто же на его стороне? Ариадна? Хельга? Харитон? Ох, может ли он быть уверен в каждой и в каждом из них? Или хотя бы в ком-то одном? Наверное, только в Хельге, но её-то как раз и нет рядом... К счастью, еще есть коллеги и... бабушка... Да, бабушка...
   -- Есть хочешь? - Сергей неожиданно сменил возвышенную тему на повседневную.
   -- Да, очень! - призналась Ариадна.
   -- Тогда поедем в ресторан, хочешь?
   -- Ага! - радостно согласилась красавица, не привыкшая к развлечениям элиты. - А в какой?
   -- В тот самый, где мы были с Хельгой! В самый лучший!
   -- В "Алый Парус"?
   Сергей отрицательно мотнул головой.
   -- Ну, тогда, тогда... значит, в "Голубую лагуну"? - еще менее уверенно предположила девушка.
   -- Ответ неверный! - слегка ухмыляясь, проговорил Костров и добавил: - Даю тебе последнюю попытку!
   Лена призадумалась почти на минуту. Ей казалось, что в этом элементарном вопросе она то уж разбирается. Может, её кузен имеет в виду не ресторан, а какой-нибудь бар или ночной клуб? Но спрашивать об этом было уже как-то неуместно.
   -- Может, "Каменный цветок"? - наконец спросила озадаченная собеседница.
   -- Нет, Ленок, много круче! - со вздохом произнес Сергей. - В "Готическую сказку"!
   -- А разве есть такой? - удивилась Лена, уверенная в том, что она знает имена всех двенадцати ресторанов города.
   -- Нет, он иначе называется, но суть именно в этом... Поехали, ты не пожалеешь!
   -- А шар? Мы не будем его искать? - вдруг опомнившись, произнесла девушка.
   -- Нет, не будем! Боюсь, что в подъезде краеведа его нет!
   -- Значит, ты меня обманул? - без малейшего негодования спросила Елена.
   -- Прости! Шар действительно пропал, но его украла не Хельга. Когда мы пришли, он был уже украден. Она украла икону, и эта икона у меня!
   -- Ясно... Что за икона?
   -- Лик "Неопалимой Купины". Слыхала про такую?
   -- Нет, - честно созналась девушка. - Впервые слышу. Покажешь?
   -- А ты мне? - мгновенно отреагировал юноша.
   -- Что? - мягко уточнила Елена.
   -- Волшебное платье! - Сергей сказал наугад, просто угадал. Конечно, не просто так угадал, ведь он совсем недавно в "Мифологическом словаре" прочитал статью про вил - славянских дев - духов полей, рек, источников, у которых и были волшебные платья, но главное, главное про волшебное платье, точнее, про божественное платье Елены Спартанской писал и Гетё в "Фаусте"! Точно, права была Хельга! Он сделал верный выбор, начав штудировать "пьяные страницы" именно с Гетё, тем паче, что в "Фаусте" вино тоже льется рекой, пусть и не во всех сценах...
   Услыхав слово "платье", Елена растерялась, растерялась только на миг, но этот миг неуверенности, конечно, не укрылся от глаз Сергея, и по ее глазам наш герой понял, что угадал! Понял и улыбнулся... И Елена улыбнулась ему в ответ и тут же приняла решение - открыться, открыться, открыться до конца!!!
  
  
   Глава 59. Северное сияние
  
   Ресторан "Северное Сияние" был в этот понедельничный вечер почти пуст: лишь в одном из закутков сидела единственная сладкая парочка - вот и всё. Но эта парочка и не думала танцевать, а вот Лене, Лене хотелось танцевать весь вечер, и танцевать не одной, а с партнером... И свои магические способности она использовала теперь не для разрушения или закабаления, а для того, чтобы услышать именно ту музыку, которую ей хотелось слышать, и не просто слышать, а дышать ей, пить её, вкушать, впускать в себя, чтобы танцевать... И каждый раз, когда она закрывала глаза, легко опускала ресницы, текущая мелодия смолкала и приходила новая, которую хотелось ей услышать... "Тайм" в исполнении "Скорпионс" сменял "Тикет ту зе мун", а за "Билетом на Луну" следовала другая рок-баллада, но на этот раз в исполнении "Куин" - знаменитая сага из "Горца" "Кто хочет жить вечно", далее вклинивался Антонов с "Двадцатью годами спустями", его заглушала чисто инструментальная композиция "Секрет сервис" "О дё маготс", а за ней грустно проливались "Белые цветы" в исполнении Пугачевой... И так было весь вечер, точнее, всю ночь... Да, ресторан по местным законам должен был закрыться около полуночи, но Лена пожелала и получила ночной сейшн, наполненный мягким драйвом, получила на всю ночь... А может и не сейшн, а самый что ни на есть экшн... Не забыла она и любимую певицу Сергея, заказав подряд три её песни, начиная с "Тристаны" и заканчивая слезовыжимательным "Кель дэ шагра"...
   Вообщем, Лена в этот вечер получила именно то, что хотела! За исключением, пожалуй, одного! Да, власть, данная ей Загреем, была велика, но она, увы, не распространялась на её собственное тело! Нет, двигаться она могла именно туда и так, как ей хотелось, но вот заставить тело что-то хотеть или не хотеть, Лена, к несчастью, была не в силах! Но ужас ситуации был в том, что чем сильнее её тело хотело секса, тем больше она думала о своем обещании Загрею хранить целомудрие в течение трех недель! Если потерю невинности, совершенную без участия ее воли, еще можно как-то будет оправдать, то вот добровольное согласие на интим оправдать будет много сложнее. И тем не менее, всё время этого замечательного действа-праздника Лена продолжала кокетничать, соблазнять своего мужа и брата, требовать всё новых танцев, каждый последующий из которых был все чувственнее, экзальтированнее, чем предшествующий... Странным было и то, что Сергей каким-то шестым чувством понимал: ему нельзя теперь вступать в связь с сестрой, ибо тем самым он что-то испортит, сломает, разрушит навсегда и непоправимо, и чем более он это понимал, тем сильнее ему хотелось Лену...
   Ближе к двум часам ночи по крыше ресторана забарабанил дождь, и в тот же самый миг зазвучал "Замок из дождя" Преснякова... Возможно, эта песня что-то напомнила Лене, потому что она вдруг расплакалась и, глядя прямо в глаза Сергею, впилась губами в его рот... Да так страстно, так сильно, что юноша чуть не задохнулся... Поцелуй тянулся, казалось, целую вечность, а на самом деле едва ли более 15 секунд... А потом...
   -- Господи, Загреюшка, прости!!! - закричала Лена, сильно оттолкнула Сергея и выскочила на улицу - прямо под спасительный ливень, способный хотя бы немного остудить жар плоти.
   Они стояли теперь на улице, под проливным дождем, прижимаясь друг к другу, но теперь, к счастью, похоть временно отступила и они смогли просто поговорить друг с другом...
   -- Теперь ты поняла? - спросил Сергей.
   -- Да, тяжело нам будет! - согласилась девушка. - Я боюсь сломаться, Сереженька, а ты?
   -- Я уже сломался... Но... Надо все же терпеть...
   -- Как ты думаешь, какой смысл этого испытания? Зачем Загрей мне это приказал? - допытывалась Лена.
   -- Пути господни неисповедимы! - горестно признал свое незнание Костров. - Наверное, это важное условие, без исполнения которого мы не сможем выполнить нашу миссию! Давай порассуждаем... Вот гляди, ты говоришь, что Загрей признался, что он небожитель, а моя Хельга поведала, что она - дочь Одина, то бишь тоже богиня. Это раз! Ты с ним совокуплялась на Кифероне, а я с Хельгой здесь в Святогорске! Это второе сходство. Вы с ним пили вино, да и мы с Хельгой тоже, а кроме того она мне заповедала читать "пьяные страницы". Что еще? Ты больше никакого сходства не находишь? Может еще что припомнишь?
   -- Да нет, я тебе уже все рассказала. А платье и икона?
   -- Точно! Он дал тебе платье, а она мне - икону! Обе вещицы волшебные и...
   -- Но почему Хельга тебе заповедала нечто иное и не попросила хранить верность ей, как Загрей потребовал от меня?
   -- Почему? Да...
   -- Наверное, у нас разные задачи, разные миссии?
   -- Не обязательно, - не согласился Сергей, - просто... просто дело в том, что... понимаешь, миссия одна, а роли разные... и требования разные... и запреты... Тебе заказано наслаждаться радостями секса, а мне - искать родных Ольги... Хотя и тебе, и мне этого очень хочется...
   -- Но нельзя!!! - подхватила и закончила мысль кузена Елена.
   -- Именно так! Так что лучше нам больше не танцевать, хорошо?
   -- Ладно... хотя так хочется... А в чем же миссия?
   -- Там будет видно! - оптимистично заверил Сергей. - Пойдем-ка лучше подкрепимся и...
   -- И...? - переспросила девушка.
   -- Поедем к бабушке Маше, дочери твоей бабушки, сводной сестре твоего отца...
   -- Да? А почему не к тебе?
   -- Потому что ко мне нельзя, глупая! И дом, и дача - все под наблюдением. А до того, чтобы взять под контроль бабушку Машу, они вряд ли додумаются... Вообщем, риск есть конечно тоже, но небольшой, да и твои сверхспособности - с ними мне за тебя будет спокойнее...
   -- Да уж, способности... Может, мне их приложить, чтобы убрать слежку за твоей квартирой, и тогда...
   -- Нет, нам все равно надо пожить отдельно до субботы... Ты поживешь у бабушки, а я - у себя дома, меня пока менты не ищут... в отличие от некоторых...
   -- Но у меня сессия, завтра экзамен, а следующий как раз в субботу!
   -- Забудь! Тебя сразу посадят в каталажку и, помня твой дерзкий побег, не просто посадят, а прикуют наручниками, а может что еще и вколят... Введут в состояние анабиоза, и все - никакие способности не помогут...
   -- Ты прав, конечно... Кажется, я промокла до нитки! А ты? - девушка перевела общение на иную тему.
   -- Я тоже... Пошли похаваем еще малёк, и я отвезу тебя к бабуле. То-то она удивится...
   Глава 60. Сюрприз на чердаке
  
   Сергей был прав (вообще, чем дальше он двигался по пути распутывания смысла событий последних дней, тем чаще он оказывался правым, и это его очень даже радовало) - бабушка действительно была удивлена: никак она не думала и не гадала, что после ее откровений Сергей захочет встретиться с Еленой, с дочкой того, кто отправил на тот свет первую жену Ивана Тимофеевича... Впрочем, будь она немного смышленей и, главное, толерантней, то поняла, что если бы трагедии с Надей не случилось, то тогда не появился бы на свет ее любимый (и, в сущности, единственный) внучек. Так что, как ни странно, Сергей скорее должен был благодарить отца Елены, чем питать к нему недобрые чувства и настроения.
   Но удивление бабушки было скорее со знаком "плюс", чем "минус" - в душе она испытывала легкую и очевидную радость от того, что Сергей и Лена помирились, что теперь им будет не так одиноко, что смогут друг на друга в тяжелой ситуации опереться, смогут друг друга поддержать, помочь...
   Наши герои так вымотались за эту ночь, что отказались от еды и дружно завалились спать - в одной комнате, но на разных постелях: Сергей на древней железной кровати, Лена - на не менее старинном диванчике, пропахшем сыростью. Теперь они знали друг о друге если не всё, то самое важное. За эту бурную ночь Сергей узнал не только о Загрее, но и об Элизе, и о её сердце... Теперь ему стало ясно окончательно, что у них с Леной одна задача, и в этой задаче всё сходится к единому и высшему пункту - к поиску загадочного сердца Эли - намек Загрея казался ему очевидным... И то, что Хельга подсунула ему диск с песней, назвав в качестве имени испольнительницы Элизу, говорило также о том, что и ему надо поучаствовать в этих поисках... Но многое Сергея смущало, например, связь между Ольгой и Элизой! Как же Ольга могла петь из могилы ту же самую песню, которую сочинила Элиза? Что между ними общего? Реинкарнация? Нет, не похоже... Но что тогда? Загадка... А при чем здесь Единорог? Зачем сходство между Ольгой и Весной с картины Боттичелли? И почему ему запретили искать родственников Ольги? А почему Елене запретили секс до дня открытия звездных врат? "Вот так всегда, - засыпая, сетовал Костров, - думаешь, что новая информация все прояснит, ан нет, напротив, все становится еще сложнее и запутаннее... Хотя главное ясно - все будет решаться в ночь с 21 на 22 июня, ясно и место главных событий - остров Аваллон, и ему, наследнику Астрова, надо готовиться, готовиться тщательно и со всей серьезностью..."
   А потом появился уже давно знакомый и долгожданный водоём... Сергей глядел в него с каким-то странным чувством настороженности и, как оказалось, не напрасно - прозрачная вода вдруг стала наполняться кровью, поднимавшейся к поверхности прямо со дна, из самого геометрического центра прудика. И чем алее становилась вода, тем неспокойнее было на душе юноши. Вдруг откуда-то сверху, прямо с неба, кружась и подрагивая, на гладь пруда приводнилась лебедушка. Она была тоже в крови, вся изранена... Не успел Сергей подумать, как он должен поступить, как камнем с тех же небесных высот на измученную птицу упал черный комок... Истошно, не по-птичьи, а именно по-человечески завопила лебедушка, но её уже не было видно, только местами, мельком то тут, то там можно было распознать красно-белые пятна, все же остальное пространство занимало бешено трепещущее оперение огромного то ли коршуна, то ли ворона... Сергей бросился в воду, но, не успев сделать и одного гребка, вдруг стал тонуть в вязкой, густой, солоноватой красной жиже...
   Он раскрыл глаза... Огляделся... Было уже давно светло... На кухне шумела посудой бабушка... Лена мирно и спокойно посапывала у противоположной стены... А где-то далеко-далеко кричал ребенок, похоже, совсем маленький и страдающий... Сначала Сергею показалось, что стенания идут из-за окна, но, прислушавшись, понял, что плач спускается сверху, с потолка... Он тихонько встал, незаметно вышел из дому через второй, дополнительный вход - именно тут была деревянная лестница, ведущая на чердак... Оказавшись среди запыленных вещей, Сергей словно перенесся на несколько десятков лет назад: по полу были разбросаны старинные книги и журналы, в основном изданные в конце 50-х годов и, большей частью, учебники по техническим дисциплинам (например, "Маркшейдерское дело", "Машиностроительное черчение") и научно-популярные журналы ("Знание - сила", "Здоровье", "Наука и жизнь"). В одном из углов ютился ободранный, хромоногий стул, в другом - какая-то деревянная коробка, похожая на патефонную... Теперь детские рыдания шли снизу, из комнаты, в которой ночевал Сергей... Он попытался как можно точнее установить место, где надрывный плач слышен сильнее всего. И когда ему это удалось, он присел на корточки и обнаружил полотняный мешочек, точно такой же когда-то - он помнил это с детства, - был у его отца и в нем он хранил большую часть своих документов, включая медальные удостоверения, орденские книжки и вузовские дипломы. Сергей приподнял мешок - тот был довольно тяжел - килограмма два, не меньше. Не без труда ему удалось развязать узел веревки... Нет, это была не книга. Нечто тяжелое лежало в квадратной картонной коробке. Что же это может быть? Пистолет? Чугунная пепельница? Каменная шкатулка? Или что-то иное? Юноша легко снял крышку и... Он зажмурился, не веря своим глазам, потом снова бросил взгляд на предмет и снова зажмурился, но предмет не исчез. Это была картина, картина, закованная в тяжелую темно-зеленую с прожилками рамку из уральского змеевика, но все дело было в изображении, выполненном также из самоцветов и других поделочных камней... Это была странная, на вид совершенно аляповатая миниатюра, безвкусный синтез "Водоема" Мусатова, "Весны" Боттичелли и фигуры Единорога... Но поразила Сергея именно композиция картины: на берегу пруда расположились две девушки, одна стояла, другая сидела, но это были уже не мусатовские некрасивые брюнетки в архаичных кринолинах... Та, что стояла поближе к воде, была вылитой Примаверой, настоящей Весной - и платье, и прическа, и взгляд - именно боттичеллевские... А вот другая, сидящая на переднем плане, одета была по-современному, в джинсах и простенькой блузочке, но особенность была в том, что на руках она держала ребенка - грудного младенца... А спиной опиралась на лежащего за ней белоснежного Единорога, чья морда была устремлена в сторону лазури, изображающей воду...
   Он аккуратно перенес коробочку с картиной в машину и только потом вернулся домой, в свою уже остывшую кровать, полежал еще с полчаса, подумал, порассуждал и... тут проснулась Елена... Но уже не в облике Ариадны, а в своем настоящем, простеньком телесном обличье... Стали завтракать... Почти молча, лишь изредка перебрасываясь едва осмысленными фразами о погоде и прочей ерунде... Конечно, бабушка заметила перемену в девушке, но почему-то промолчала... А Сергей, напротив, молчать не стал.
   -- Бабулечка, она у тебя поживет четыре дня, ладно? - ласково промолвил он, когда трапеза была уже почти закончена, промолвил, прекрасно зная о том, что отказать ему Мария Еремеевна не сможет.
   -- Конечно, пущай живет, мине веселее будет! Да и по хозяйству вспомохнуть может, чай не белоручка? - бабушка была в своем репертуаре - и тут искала для себя пользу или, скорее, просто немного артачилась, но только для виду.
   -- Разумеется, поможет! - заверил Сергей. - Только смотри, не давай ее в обиду и, пожалуйста, не говори никому, что она у тебя живет, ладно?
   -- Ладненько, внучек, так и бысть - помолчу, канешна! А што такая конспирация? - поинтересовалась Мария Еремеевна.
   -- Долгий разговор, ба... Её милиция ищет, обвиняют в воровстве и даже в убийстве, но это все враки, так что не верь!
   -- Нешто ж я поверю? - возмутилась бабушка. - Ни-ког-да!!! - четко и громко произнесла она по слогам, что означало: "Я - могила"! И это было действительно так!
   -- А меня, конечно, и спрашивать теперь не надо!? - наконец вмешалась в беседу Лена.
   -- У тебя нет альтернативы, Аленка! - миролюбиво, но твердо произнес Костров.
   -- Выбор всегда есть! - ответствовала девушка. - А у меня - море вариантов!
   -- Но все они - хуже, опаснее!!! - настаивал Сергей.
   -- Это ты так считаешь! А у меня иное мнение... - стояла на своем Елена.
   Сергей решил промолчать, дабы не накалять страсти дальше. А девушка, слегка насупившись, также молча встала и отправилась в комнату, а через пять минут уже вернулась в сияющем - и в прямом, и в переносном смысле - обличье Ариадны.
   Бабушка снова немотствовала, только укоризненно качала головой.
   -- Я еду с тобой! - громко произнесла Елена.
   -- В таком случае, я никуда не еду! - отозвался Костров.
   -- Ах так? Ну, ладненько...
   Лена сомкнула веки, и тут же со двора раздался дикий рев автомобиля.
   -- Прошу тебя, прекрати! Загубишь же движок! - взмолился Сергей.
   -- Возьмешь меня - прекращу! Ну, так как? - торжествовала победу девушка.
   -- Хорошо, возьму! - легко сдался юноша.
   Тут же машина умолкла, а Лена широко улыбнулась и благодарно чмокнула Сергея в щечку...
  
  
   Глава 61. Живая картина
  
   -- Хорошая у тебя тачка! Плавно идет! - наградила Лена скромным комплиментом Сергея, как только тот выскользнул на Северное шоссе и разогнал своё авто до сотни километров в час - ехать больше не позволяло не слишком ровное покрытие магистрали.
   -- Да, ничего, пока не жалуюсь! - откликнулся Костров, через лобовое стекло пристально вглядываясь в даль, будто что-то ища.
   -- Что за модель? - поинтересовалась девушка.
   -- Ауди сто! - проинформировал Костров совершенно равнодушно.
   -- Ясненько...
   -- Самая рядовая немецкая иномарка - только и всего! - пояснил юноша, добавляя газа, поскольку покрытие шоссе стало лучше.
   -- Сколько стоит? - не унималась Елена.
   -- Новая - штук пятнадцать зеленых, а подержанная - тысяч пять-семь! А что? - поинтересовался Сергей.
   -- Да ничего. Так...
   -- Хочешь посмотреть, что я нашел сегодня на чердаке? - начал новую тему Сергей.
   -- Ага... Давай... Что-то интересненькое? - с легким волнением спросила девушка.
   -- Очень... Посмотри там, в бардачке... - предложил Костров.
   Лена аккуратно вытащила тяжелую коробку, сняла крышку...
   -- Да! Класс! - искренне удивилась она. - Это и есть та самая картина?
   -- Не совсем... - покачал головой Сергей. - Но сходство есть и довольно сильное! У Мусатова нет единорога, и обе девушки - брюнетки и...
   -- И ребеночка, наверное, тоже нет, верно?
   -- Да, нет, - подтвердил юноша. - Кстати, ты не слышала сегодня...
   -- Детский плач? - вопросительно оборвала речь Сергея Лена.
   -- Значит, слышала!? Да?
   -- Но мне казалось, что это было во сне...
   -- Нет, не во сне... Этот плач и привел меня к этой картине - она на чердаке лежала!
   Лена продолжала внимательно разглядывать красочную миниатюру и созерцала так увлеченно, с таким искренним вдохновением на лице, что Сергей невольно отвлекся от дороги и залюбовался улыбающимся идеальным профилем своей сестры. Дорога же продолжала катиться, бежать, лететь навстречу быстрой иномарке - а в этом месте она к тому же закручивала довольно крутой вираж направо и чуть вниз... Сергей увидел стоящий - в нарушение всех норм ПДД - на краю проезжей части автобус вовремя, метров за 100 до него. За пару-тройку секунд, что у него оставалось, он вполне мог бы и притормозить, и плавно объехать внезапно появившееся препятствие, если... если бы встречка была пуста... Но как на зло по встречной полосе несся на немалой скорости военный грузовик, и не скромный "зилок", а мощный, огромный "Урал"...
   Нет, не пугайтесь, они не разбились, и даже не получили травм, и машина осталась цела... Немецкие тормоза не подкачали! И пусть пришлось немного проехаться по обочине - именно на нее пришелся остаток тормозного пути - все кончилось хэппи-эндом... Хотя Лена и была пристегнута, все же её сильно кинуло вперед, да так, что увесистая картина то ли сама, то ли благодаря испуганным рукам девушки, оказалась прижатой к её левой груди... Когда же она отстранила миниатюру от себя, то...
   -- Смотри! - и Лена протянула картину Сергею, едва успев остановить его порывистое желание покинуть салон - то ли для того, чтобы осмотреть своего "мустанга", то ли для неприятных разборок с водителем автобуса...
   -- Ну, и что? - недовольно взглянул он на изображение... Но спустя пол-секунды все недовольство с его лица улетучилось, а на его месте выросло восторженное изумление.
   Действительно, удивляться было чему: картина внезапно пришла в движение, ожила, и не просто задвигались фигурки, заколыхались веточки берез, нет, нет и еще раз нет! Дело было в другом - изображение стало трехмерным и предельно реалистичным, будто уж и не картина была перед ними, а окно в иной мир, в иное измерение... И хотя персонажи не двигались, было видно, что они живые, дышащие, настоящие... Ни Сергей, ни Лена не заметили, когда снова начался детский плач, и лишь тогда, когда рыдания ребеночка наполнили салон автомобиля до краев, они, наконец, обратили на них внимание. Плач шел сзади, будто из багажника, плач, готовый вот-вот перелиться в крик, в истошные стенания, и в то время, когда он медленно, но верно нарастал, ребеночек на картине всё так же мерно спал на руках у сидящей девушки. Иными словами, рыдания исходили из иного места и никак не отражались на поведении персонажей миниатюры, но и Сергею, и Лене было ясно, что именно тогда, когда картина ожила, проявился и детский крик.
   Внезапно изображение замерло, слегка потускнело и снова стало плоскостным и статичным. Но Лена, недолго думая, прижала на несколько секунд самоцветное полотно к груди, и снова картина ожила...
   -- Теперь понял? - гордо, даже нескольно надменно, произнесла девушка.
   -- Да, теперь понял. Думаешь, дело в платье или... - Сергей осекся, чуть призадумавшись.
   -- Или в моем сердце, ты это хотел сказать? - поспешила прийти на помощь долгодумающему кузену Елена.
   -- Ну, да... Что ты чувствуешь? Тебе не было больно? - пустился за выяснение природы странного феномена Костров.
   -- Нет, ни капельки, - заверила Лена. - Хотя... - тут она закрыла глаза, стараясь уйти в себя и понять, что же с ней произошло, если, конечно, что-то действительно происходило...
   -- Нет, ничего такого! Все как всегда! - успокоила Сергея кузина.
   -- Ну, слава Богу, а то...
   -- А то что? - резко спросила девушка, пристально глядя в глаза Сергея.
   -- Ну... Ведь ты должна что-то чувствовать... Я думал, что тебе может быть больно, что ты можешь терять... - снова Сергей остановился, задумался, пряча глаза в левое оконце автомобиля.
   -- Терять? Что? Что терять? - слегка гневалась Лена на загадочную медлительность брата-философа.
   -- Себя... - тихо и мягко произнес Сергей и, не дожидаясь ответа, выскользнул из авто.
   Он не стал дожидаться водителя автобуса, только обошел разок вокруг автомобиля, зачем-то проверил колеса, наконец, заглянул в багажник. Разумеется, тот был пуст, и, тем не менее, детский плач не прекращался, и чем дольше он растекался в пространстве внутри и около "Ауди", тем больше раздражался Сергей, чувствуя то ли свое бессилие, то ли страдая от собственного неведения.
   Наконец, они снова тронулись в путь. Но спустя две минуты Лена, видимо, тоже раздраженная, жестко потребовала:
   -- Если ты не можешь прекратить эти стенания, то тогда хоть музыку включи, но только не эту жалобную песенку, а что-то повеселей, о'кей?
   -- Ладно, ты слышала "Иннуэндо"?
   -- Что-что? - переспросила девушка.
   -- Понятно. Ты не куиноманка. Это последний альбом "Куин", - пояснил Костров.
   -- А, шоу маст го он, да? - выказала наконец свою несколько ограниченную компетентность Елена.
   -- Ну, не только... Послушаешь?
   -- Валяй, - опрометчиво согласилась девушка.
   Опрометчиво потому, что альбом оказался также напичкан жалостливыми композициями, тем паче, что Сергей поставил его не с начала, а с тихой, мелодичной и слезной песенки с минимумом слов под названием "Май бижу"...
   -- Издеваешься, да? - вспылила Лена, когда песня была в самом разгаре. - Ну-ка, останови! Я пешком пойду - больше не могу все это слушать!
   Но только она это произнесла, как плач резко оборвался, исчез, будто его и не было, будто хозяин голоса испугался... Сергей же милосердно вытащил диск и вставил другой, более оптимистичный с контральтовыми жизнеутверждающими переливами голоса Белинды Карлайл.
   Волшебная картинка тем временем снова застыла и, поскольку на ней ровным счетом ничего больше не происходило, переместилась обратно в бардачок. Вдалеке показалась северо-восточная окраина города, а над ней, словно ершалаимская тьма, висел серо-грязно-черный смог - извечный спутник всех промышленных центров Урало-Сибири... И когда граница города казалось уже близкой-близкой, перед глазами пассажиров "Ауди" внезапно взметнулась зебровидная палочка...
   -- Не останавливайся! - взмолилась Елена.
   -- Ага... Ты что? У них автоматы, да и связь... Нас весь город тогда начнет ловить... - разъяснил свою законопослушность Костров, плавно паркуясь у обочины.
   Впрочем, когда в зеркале заднего вида он увидел бегущих к машине сразу трех милиционеров с автоматами наперевес, то усомнился, сильно усомнился, что поступил правильно, но было уже поздно...
   -- Выйти из машины! Руки, руки на крышу! Быстрее! - дружно командовали гаишники, да так уверенно, что ни Сергей, ни Елена не успели толком опомниться, как оказались в помещении поста ДПС, а когда опомнились, то поняли, что к тому же оба закованы в наручники!
   -- Вы нас с кем-то путаете! Я - сын генерала Кострова! - неуклюже пытался оправдаться Сергей, ни за что ни про что получивший в процессе "транспортировки" два мощных удара - один в живот, другой - между ног.
   -- Путаем? - заговорил единственный среди милиционеров офицер, носивший на плечах погоны старшего лейтенанта. - А вот это ты видел, братан? - и он протянул Сергею черно-белое фото Ариадны.
   Фото было на редкость хорошего качества и, конечно, не оставляло сомнений, что на нем именно его спутница... Но как, как они поняли, что она в машине? Неужели кто-то настучал, сообщил? Клещёв? Сизов? Кто, кто же из них его предал? Или решил спасти?
   -- Позвольте мне позвонить полковнику Сизову, вашему начальнику? - миролюбиво попросил Сергей.
   -- Ага, разбежался! Сиди смирно и не рыпайся, если не хочешь получить еще! - нагло-самоуверенно произнес старлей.
   -- Вы не имеете права! Вас же накажут! Полковник Сизов - лучший друг моего отца и...
   -- Да плевал я на твоего Сизова! - старший милицейский чин всё больше входил в раж, тогда как двое его подчиненных, оба - старшие сержанты, лишь тупо ухмылялись. - Девку сдам, а тебя щас отвезем в лесок и... никакой Сизов не узнает и не найдет!
   -- Димон, а может и вправду его замочить, а телку трахнем по очереди и тоже сожжем? - прорезался голосок у одного из сержантов.
   Видимо, идея заинтересовала Димона, поскольку он подошел к девушке, схватил её снизу за подбородок и резко поднял голову Елены вверх:
   -- Хороша, сука! Ой, хороша! - подытожил свой краткий осмотр лица красавицы старлей. - Эй, Славик, подойди поближе! Ну как?
   Славик - один из сержантов - приблизился к Елене, стал рядом с Димоном и согласно заверил:
   -- Красивая тварь! У меня такой никогда не было! А у тебя, Жека?
   Тут подошел и Жека и также стал изучать красоту захваченной в полон Ариадны.
   -- На лицо ничего, а вот тело!? - начал свою речь Жека. - Вдруг у нее ноги колесом или сиськи лилипутские... Надо бы раздеть...
   -- Ну, не знаю как ноги, - Димон прошелся глазами по укрытым полотном платья ногам Елены, - а вот вымя, мне кажется, самое то! - и сильно сжал правую грудь девушки.
   Елена не стала закрывать глаза, не стала карать обидчика, она стерпела и боль, и унижение, но, конечно, не из милосердия, и не потому, что её интересовали последующие действия "стражей порядка", а только и единственно из-за того, что понимала - применять магию еще преждевременно, ибо наказав Димона сейчас, она рискует получить пулю от других участников милицейского беспредела. Ведь её возможности велики, но, увы, не безграничны! И платье вряд ли защитит её от пуль, или же защитит только её одну, а потерять Сергея... Нет, не сейчас, сейчас он ей нужен, ну, а дальше - дальше будет видно...
   -- Ладно, уговорил! Упаковывай их обоих в машину, и поехали в лесок! - наконец принял решение Димон.
   -- В чью машину, ихнюю или в нашу? - поспешил уточнить Жека.
   -- Дурак, конечно, в ихнюю! Там и сожжем их прям в тачке! И все концы в воду!!! Понимать надо, брателло! - разъяснил свой план старлей.
   Сергей, естественно, был взбешен услышанным! Неужели они осмелятся? Невольно вспомнился фильм "Убийство на Ждановской", снятый по реальным событиям. Если уж московские менты не пощадили старшего офицера КГБ, то уж конечно наши святогорские вполне могут замочить младшего офицера ВВС. А сейчас, во времена ельцинского беспредела, это им как плюнуть. Конечно, в глубине души он верил, что у бандюков в милицейских погонах ничего не получится, но... но почему Елена не применяет свои чары, почему молчит как согласная на заклание покладистая овечечка? Он резко вскочил со стула, напрягся, силясь разорвать наручники за спиной, но где там? - сталь, конечно, оказалась сильнее.
   -- Сволочи! Скоты! - заорал Костров, делая два шага вперед и готовясь нанести ногой кинжальный удар в живот слегка зазевавшегося Славика.
   Но Славик был не лыком шит и боковым зрением, конечно, все видел, а потому, стоило Кострову приблизиться, как тут же сержант нанес Сергею мощный удар в живот тыльной стороной своего укороченного "Калашникова".
   Сергей вяло повалился на пол, и пока падал получил еще два удара ногой в область груди и живота.
   -- Пасти им заткни, обоим! - скомандовал Димон. - И поехали, насладимся всеми радостями секса! И водку не забудь! Без нее будет скучно...
   Они отъехали совсем недалеко - километров на пять-семь! Судить точно Сергей не мог, потому что его закинули в багажник! И о происходящем в салоне он мог только догадываться! Радовало его лишь то, если в такой ситуации что-то вообще могло еще радовать, что Лена не кричала, значит, насиловать и убивать её будут в лесополосе. Но Сергею верилось, что до того не дойдет! Что девушка сориентируется и сделает всё так, как нужно и, главное, вовремя!
   Наконец, машина съехала на проселок, а через пару минут двигатель затих. И не только двигатель! Как-то удивительно стихли и мужские голоса, а спустя минуту крышка багажника открылась, и Сергей увидел свою сестру, всё в том же Элизином платье и со спокойно-дежурной улыбкой на лице.
   -- Ну, давай, рыцарь, вылезай или тебе помочь? - мягко предложила девушка.
   Но говорить Сергей не мог - рот был заклеен скотчем, а потому просто помотал головой в знак согласия-принятия помощи.
   -- Почему ты не остановила их сразу? - укоризненно вопросил Сергей, как только его губы оказались на свободе.
   -- Не могла! - пустилась в объяснения Лена. - Я же не Господь Бог! Я только женщина! Зато убедилась, что из тебя защитник никакой, прости за откровенность, братик!
   -- Да уж... Прости... Застали врасплох... - стал оправдываться Сергей.
   -- Я тебе говорила: "Не тормози!" А ты? - сетовала Лена.
   -- Хорошо, обещаю впредь тебя слушаться, сестричка!
   -- Так то лучше! - подытожила Елена. - Ну, а теперь поехали! Но сначала помоги мне выгрузить тела из машины!
   -- А наручники? - Сергей вопросительно поглядел на сестру.
   -- Ах, да, точно! Дай-ка... - и Лена легко, без всяких видимых усилий, раздвинула кольца наручников, сначало одно, потом другое, так, будто те были не из металла, а из бумаги.
   -- Они живы! - заключил Сергей, когда приступили к очистке салона.
   -- А ты предлагаешь их убить, спящих? - поинтересовалась Лена.
   -- А ты хочешь оставить их безнаказанными? Неужели мы просто их тут оставим? И тогда они дальше будут творить черные дела! - энергично высказал свои сомнения Сергей.
   -- Ты прав, прощать нельзя! Каждое преступление должно быть наказано! А коль скоро через законные инстанции это сделать проблематично, то... А ты что предлагаешь?
   -- Обжечь бензином и подлечь! - выпалил Костров.
   -- Ты хотел сказать, облить бензином и поджечь!? - поправила Лена.
   -- Именно так! - согласился Костров.
   -- Ты серьезно? - девушка искренне удивилась. - Не ожидала от тебя такого, братик!
   -- А ты думала, я - пацифист? - зло спросил Сергей.
   -- Ну да, что-то вроде того! - призналась девушка.
   -- Прости, что разочаровал! - жестко ответствовал Костров.
   -- Хорошо, действуй! - предложила Лена. - А я умываю руки! На мне и так много грехов!
   Сергей действительно начал действовать. Достал из багажника канистру и резиновую трубку, открыл крышку бензобака, запустил туда трубку, отсосал воздух, наконец, наполнил канистру до половины... Все три спящих тела лежали рядом, лицом вниз, головы их смыкались в центре, а вот ноги глядели в разные стороны. Сергей аккуратно облил бензином всех трех "оборотней в погонах" так, чтобы на каждого попала примерно одинаковая порция огненной жидкости. Облил, достал зажигалку, щелкнул ей...
   -- Ну, чего же ты ждешь? - иронично съязвила Лена. - Они же били тебя, унижали, хотели нас убить! И убили бы, если бы не мое платье! Ну, давай же! Или же оставим их безнаказанными?
   -- Может, их как-то иначе наказать, не убивая? - Сергей действительно засомневался в том, что негодяев следует сжечь заживо.
   -- Как? Оскопить? Ослепить? Отрезать руки, ноги? Как?
   Сергей представил, что будет если они действительно выколят им глаза... Б-р-р-р... Нет, это очень жестоко, хотя, конечно, тогда они не смогут творить новых черных дел... Но жить в темноте, не видеть никогда белого света!? Это жестоко! А если кастрировать? Тогда, конечно, насиловать они вряд ли смогут, но вот перестанут ли убивать? Вряд ли, напротив, станут злее, будут мстить всем подряд, на всех подряд скидывать свою злобу! Так что оскопление тоже не проходит... Что же делать?
   -- Через пять минут они проснутся! - предупредила Лена. - Так что рожай скорее, Сереженька!
   -- Ладно, пусть их судьбу решат боги! - торжественно произнес Костров.
   -- Боги? Что ты имеешь в виду? - недоумевала Лена.
   -- Сейчас поймешь! Садись в машину! - предложил Сергей.
   Когда они отъехали метров на 30 от спящих недвижных милиционеров, Сергей остановился, вылез из авто. За ним последовала и Елена.
   -- Что теперь? - поинтересовалась девушка, потихоньку догадываясь о плане кузена.
   -- Все просто! - отвечал Сергей. - Сейчас все увидишь!
   Он достал из багажника засаленную тряпку, вылил на нее остатки бензина из канистры, затем связал в один плотный и тяжелый узел, обмотал его куском веревки, завязал. В итоге получился тряпичный молот: полуметровая веревка, а на конце тряпка. Сергей поднес зажигалку, запалил ветошь и быстро-быстро стал раскручивать "молот", а потом пустил огненного посланца под небеса, но не вертикально вверх, а под углом примерно в 45 градусов в ту самую сторону, где лежали зарвавшиеся милиционеры...
  
  
   Глава 62. Белая
  
   Они неслись к центру города на максимально возможной скорости, то есть на той, которую позволяло развивать далекое от идеала покрытие. В динамиках, как ни странно, продолжал звучать низковатый, но энергичный голосок Белинды, а за окнами мелькали машины, дома, люди, но до них Сергею не было ни малейшего дела. Сейчас он думал лишь о том, как бы побыстрее выехать на центральную улицу, на проспект Ленина, но как только он оказался на его широком и ровном полотне, тут же ясное стало туманным... Как-то сразу он понял, что домой ехать нельзя - там его остановят, там уже ждут, но нельзя ехать и на дачу - ибо там вотчина Клещёва, и, скорее всего, только он мог навести гаишников на его "Ауди", сообщить номер и марку, цвет и фасон модели. Тем более опасно было ехать к Елене - её квартира давно под колпаком, а возвращаться к бабушке? Нет, скорей всего их уже ждут и там, и если даже не ждут сегодня, то без сомнения уже завтра утром обложат со всех сторон... Оставалось только одно...
   -- Лен, как ты думаешь, куда нам сейчас податься? Что вообще делать? - задал сакраментальный вопрос Костров.
   Задал, потом повторил, но ответа не услышал, ибо его спутница спала, спала, даже не откинув спинки кресла, просто свесив голову на плечо, вытянув ноги, сцепив руки на животе...
   -- Неужели она не выспалась? Или...
   Он снова взглянул на Елену, и на какой-то миг ему почудилось, что перед ним не красавица Аридна, а его обычная, простенькая симпатяжка Хельга, но лишь показалось... ненадолго... только на пол-мига... Не замедляя хода, он тихонько погладил её по коленке, потом пощекотал, затем похлопал, но девушка даже не шелохнулась... Пришлось припарковаться у тротуара, разложить сиденье, прикрыть спящую пледом... "Что ж, - подумал про себя Сергей, - раз ты спишь, сестричка, то придется решать самому! Впрочем, и решать нечего, всё и так ясно! Москва, Москва, Москва!!! Все сводится к ней и складывается так, что... Да, именно так..."
   Сергей доехал до знакомого перекрестка с улицей Сталеваров... Уверенно повернул налево... Да, именно этой дорогой он вез Елену в ее истинном обличье на кладбище... А потом возвращался назад, но уже с Хельгой... А теперь вот Ариадна... Или все же Елена?
   Он проехал мимо кладбища, ставшего уже родным, но остановиться, чтобы зайти к Ольге, не решился... Страх, страх за Елену удержал его! И еще его стала пугать перспектива встречи с Харитоном... Но все же, все же больше всего он боялся оставить свою сестру одну... А потому, проезжая мимо Митрофановского погоста, Сергей лишь сбавил ход, и только одинокая слеза, скользнувшая вниз, свидетельствовала миру о том, что на душе у нашего героя...
   Елена проснулась, когда за окном была глубокая ночь. Впрочем, в середине июня ни одна ночь не может быть по-настоящему глубокой, а потому восток уже розовел, предвещая новый день...
   -- Куда мы едем? - ожидаемо спросила девушка, потягиваясь и зевая.
   -- Лучше спроси, где мы! - предложил Сергей, продолжая рулить и вести своего друга прямо на запад.
   -- Ну, и где же мы? - поддержала предложение брата девушка.
   -- Подъезжаем к Уфе, столице славного Башкортостана! - проинформировал юноша.
   -- Да? - скорее наигранно, чем искренне, удивилась девушка. - Значит, седой Урал уже позади?
   -- Да, точно так! - согласился Сергей.
   -- Похоже, я долго спала! - Лена достала зеркальце, стала разглядывать собственный фэйс.
   -- Да, часов десять!
   -- А ты?
   -- А что я?
   -- Ну, спать не хочешь? - поинтересовалась Лена.
   -- Не особенно, я же сова... Думаю, захочу ближе к полудню...
   -- Ясно... Слушай, а может нам искупаться где-нибудь? Сразу бодрости добавится, а?
   -- Ты серьезно?
   -- Ну, да, вполне! Мне кажется, хорошая идея...
   -- Ладно, искупаемся в Белой, тем более, что тут она течет выше Уфы. Через полчасика она должна быть...
   -- Хорошо, я тогда еще чуток покимарю, ладно? - проговорила Елена и, не дожидаясь ответа, медленно опустила вниз веки, увенчанные сантиметровой длины ресницами...
   Эта местность к югу от столицы Башкирии была Сергею немного знакома, а может даже и не немного. Несколько лет назад, на последнем курсе универа, в этих краях он развлекался вместе с другом-сокурсником торговлей обувью и чаем. Разумеется, не для заработка, а скорее для получения нового жизненного опыта - пожить в гостиницах, посмотреть людей из глубинки, развить навыки общения, добавить уверенности в себе... В самой Уфе он жил недолго и лишь однажды, а вот в лежащем на полторы сотни километров к югу Салавате провел месяца два жизни... Там он познакомился с Юлей, но... не сложилось... Да что теперь вспоминать - настоящее много интереснее и заманчивее, чем то далекое уже прошлое...
   А вот и поворот на аэропорт, а за ним и почти родной Салават, но... но к Юле он не поедет, да та вряд ли ждет его, наверное, уже замужем, стала матерью... И все же он повернул налево, проехал с десяток километров и свернул на едва заметную проселочную дорогу... Удивительно, но он сразу узнал этот съезд с автострады, хотя ездил по нему лишь однажды... Через пятнадцать минут машина уже катилась по крутогору вниз - к берегу крупнейшей водной артерии Башкортостана.
   Белая здесь делала довольно заметный поворот на северо-восток, и Сергей не ошибся, когда предположил, что всплывать на небо солнце будет именно из речки, хотя, наверное, правильно сказать из-за речки. На этот раз Лена проснулась сама, как только машина остановилась и Сергей заглушил движок.
   -- Какая прелесть! - восторженно проговорила красавица, медленно зевая и потягиваясь, уже чуя близость речной прохлады. - Ты пойдешь со мной? - предложила она Сергею.
   -- Смотря как попросишь! - юноша снова решил поиграть в непонятно какую игру, целью которой было лишь одно - не быть банальным и слегка развлечь спутницу.
   -- Ну, как хочешь! - Лена не захотела вступить в игру, а потому в следующий момент уже открывала дверь, изящно выпихивая свои ножки наружу.
   Безмолвно, ничего не говоря, девушка стянула платье, сбросила бордовые трусики и, оставшись в наряде Евы, резво плюхнулась в воду... А вот Сергею купаться почему-то не хотелось, что еще можно было понять, а вот что было совсем ему непонятно - куда вдруг делась похоть, мучившая его еще вчера... Сейчас же на душе разливалось какое-то благоговейное умиротворение, то, чему он только совсем недавно - не больше полугода назад, - придумал название-имя: "эротическое восхищение".
   А поводом послужила консультация в частном вузе, где он вёл свою первую и пока единственную группу... И вот тогда пришла Маша, пришла вся при параде, а главным элементом ее костюма стала мини-юбочка... И в итоге Сергей даже написал двустраничную новеллу, посвященную её совершенной красоте... "Черные смоляные волосы, зачесанные назад и собранные в аккуратный пучок на затылке, нуаровая облегающая водолазка, огромные карие глаза, безупречный макияж... - вспоминал Сергей свой рассказ полугодичной давности, - ... чем больше я брожу взглядом по Машиным ножкам, тем выше и выше становятся волны эротического восхищения, ласкающие мое сердце. А когда Маша переходит к вопросам, то биение волн превращается в настоящий шторм..." Да-да, именно благодаря самоанализу, сопровождавшему написание рассказа, Сергей понял тогда, что такое эротическое восхищение, чем оно отличается от вожделения, и как сильно отличается, и отличается, конечно, в лучшую сторону!!!
   И вот сейчас, спустя пол-года, это прекрасно-возвышенное чувство вновь посетило его, накатило ещё более сильной и чарующей волной! А Лена, словно чувствуя состояние кузена, не спешила плыть на глубину, а нарочно плескалась, каталась, кувыркалась на мелководье, егозила как девчушка-сорванец, входящая в возраст полового созревания и только-только осознающая силу собственной юной красоты, а потому стремящаяся максимально быстрее оценить, какой эффект производят ее распустившиеся прелести на мальчиков. Именно так - нагло-кокетливо, инфантильно и вместе с тем развратно, - вела себя сейчас Лена, и если со стороны могло показаться, что она именно соблазняет Сергея, то самой ей было ясно, что делает она это без всякой задней мысли, а просто потому, что новое тело еще не стало ей привычным и любые забавы с ним доставляют ей ощущение новизны - нарциссической новизны самолюбовательного удовольствия.
   И хотя Сергей продолжал вкушать единственно только одно безпохотливое восхищение, всё же ради приличия он громко, с наигранно укоризненной интонацией, проговорил:
   -- Издеваешься, да? Хочешь, чтобя я прямо тут тебя и изнасиловал?
   -- Ага! - весело выпалила Лена.
   Выпалила и тут же встала, вскочила, раскинув руки в стороны и вверх, и тут же вся оказалось окутанной розовато-оранжевой блестящей чешуей - эфемерным нарядом, подаренным первыми лучами восходящего солнышка. Вскочила, сделала три шага навстречу Сергею, легла на спину, развела в стороны ноги и, широко улыбаясь, проговорила:
   -- Давай, насилуй!
   Но не успел Сергей опомниться и что-то ответить, как девушка тут же вскочила и с криком:
   -- Если догонишь - я твоя! - бросилась рыбкой в воду...
   Однако, проплыв всего лишь метров пять, еще более игриво прокричала из красно-золотой воды:
   -- Ну, раздевайся и... Или боишься?
   -- Ах так! - Сергей улыбнулся в ответ, стянул вельветовый беж брюк, расстегнул и сбросил рубашку и... началась гонка.
   Лена работала не так быстро, как её двоюродный брат, но насколько плавнее были её движения! Как отточен был каждый гребок, каждый взмах рук! И насколько более трепетно пульсировали вверх-вниз под водой ее стройно-длинные ноги! Отчаянно, разбрызгивая миллионы брызг, врубался в изумрудную гладь воды Сергей, и чем отчаянней были его усилия, тем больше он отставал от мерно скользящей к противоположному брегу Ариадны...
   -- Ты и вправду мне отдалась, если бы... - спросил юноша, когда они уже сидели на противоположном берегу Белой, отходя от непродолжительного соревнования.
   -- Если бы да кабы, мой милый братик, - прервала его Лена, - ну, сам знаешь, что тогда и где вырастает. Прости за откровенность, но шансов у тебя не было. Все же я - чемпионка области, а это не хухры-мухры!
   -- Но ведь ты побеждала, когда владела другим телом! А это, возможно, не так натренировано! Разве это не влияет?
   -- Ты удивишься, но в обличье Ариадны мне плывется легче и быстрее, чем в своем подлинном облике! Даже не знаю, почему так, но...
   -- Да, Загрей сделал тебе шикарный подарок - такое тело! Ладно бы только красота, но оказывается и во всех других отношениях оно суперское!
   -- И не говори, Сереженька! Только боюсь, оно мне дано на прокат, а благодаря твоему усердию я теперь уже не девственница... Не думаю, что Загрею понравится то, что ты делал со мной, покуда я была...
   -- Но я же не знал! - возмутился юноша. - Разве ты виновата? Просто так получилось...
   -- Да уж, весело получилось... Ладно, хорошо, что жива осталась... Спасибо тебе, братишка!
   -- Да это не я, это все Харитон! - скромно попытался перевести комплимент на старика-монаха Костров.
   -- Знаешь, я почему-то совершенно не жалею и не раскаиваюсь, что утопила Андрея, - перевела беседу на другую тему девушка. - Как ты думаешь, почему? Я ведь вроде бы любила его, а теперь, ну совсем мне не жалко ни его, ни его маму, отчего так?
   -- Наверное, потому, что ты права! Ведь он не просто хотел тебя убить, а убил! Но... боги так подстроили, что ты попала под мою машину и...
   -- Думаешь, это они?
   -- Да, уверен... почти...
   -- Вот-вот, почти...
   -- А может дело в том, что мы теперь знаем, что смерть - это не конец всего, может только начало - ну, совсем как у Сенеки... И твой Андрей...
   -- Теперь мается в аду? - предположила Елена.
   -- Наверное... - уклончиво подтвердил юноша.
   -- Эх, ладно, поплыли что ли назад? Отдышался уже? - поинтересовалась девушка и, не дожидаясь реакции кузена, встала и медленно пошла к воде, оставляя на песке знаки своего нечаянного присутствия...
  
  
   Глава 63. 24 часа
  
   И снова серебристая "Ауди" отсчитывала километры, оставляя позади деревни, поселки, города, упорно приближая наших героев к столице России. Утро разгоралось все сильнее, предвещая очередной жаркий день, а Сергей, не чувствуя утомления и усталости, гнал и гнал на запад своего стального "иноходца". Вот, наконец, и развилка... Ну, прямо как в сказке дорога растраивалась, то бишь расползалась в три разные стороны... Налево - Самара, Москва, прямо - Бугульма, Чистополь, Казань, направо - Альметьевск, Набережные Челны...
   Лена уже давно заснула - купание лишь ненадолго её взбодрило - и теперь снова мирно посапывала очаровательным носиком, растянувшись на разложенном сиденье справа от водителя. Значит, выбор пути снова оказывался на совести Сергея.
   "Налево - коня потеряешь, прямо - богатым станешь, направо - судьбу свою встретишь!" - эти слова пришли в голову Кострова как-то сами собой, и хотя он понимал, что к классическим русским сказкам они имеют лишь опосредованное отношение, тем не менее, послушался и свернул направо. Эта дорожка также была ему ведома - не раз, и не два, и не три, он катался на ней то на автобусе, то на автомобиле, путешествуя из Альметьевска в Бугульму по тем же торгово-развлекательным делам... И легкая ностальгия коснулась его сердца, но тут же, не задерживаясь, улетела... Сергей прибавил громкости радио и поехал дальше, теперь уже на север...
   Когда к полудню позади оказались оставленными не только Альметьевск, но также Азнакаево, Челны, Елабуга, когда до столицы Татарстана оставалось всего-то часа два езды, Сергей не на шутку встревожился. Встревожился сразу по двум причинам-обстоятельствам: его все больше беспокоило то, что Лена продолжает безвылазно спать, но еще больше то, что долгожданное утомление не наступает. Он знал, что в дороге уже почти сутки, что, будучи нормальным человеком, давно должен уже клевать носом, должен адски хотеть спать, кроме того, у него давно уже должна затечь спина, устать ноги, руки, голова... Но ничего подобного Сергей не ощущал даже близко... Неужели? Неужели опять магия? Опять она, Елена? Да, единственным возможным объяснением было то, что Лена спит за него, вместо него, а может и ради него, ради них обоих, потому что понимает - хотя ей никто о том не говорил, - что им надо успеть не только добраться до Москвы, но также и успеть вернуться обратно до вечера субботы...
   Как только Сергей это понял, ему стало поспокойнее, да и трасса, после парома, перекинувшего наших путешественников на другой берег Волги, к счастью, стала спокойнее, ровнее и шире... Теперь можно было катиться со скоростью 140 км и выше... И все же, все же и это не помогло доехать засветло до Москвы. Наверное, виноваты те два часа, которые пришлось прождать в очереди на паром...
   Горьковское шоссе было в этот сумеречный час довольно свободным, едва ли не пустынным, и на часах было ровно двенадцать ночи, когда прямо за очередным светофором, с правой стороны, у самой обочины Сергей заприметил двух почему-то безрогих лосей ("Наверное, обе самки", - быстренько решил он про себя). Нет, конечно, это были не настоящие лоси! Обычные скульптуры, вылепленные то ли из гипса, то ли из простого бетона... Но что-то в них показалось Сергею родным, знакомым... "Ну, конечно, - чуть ли не крикнул он себе вслух, - как же-как же! Вот и указатель..." Действительно, чуть ближе, чем стояли пасущиеся фигуры лосей, красовался темный щит, на котором фосфорецирующей краской было начертано: "НЕМОВО 3".
   Только теперь юноша понял, почему тогда, на развилке перед Бугульмой, он свернул направо! Ну, конечно, именно для того, чтобы въехать в Москву по Горьковской автостраде! Чтобы на его пути оказалось Немово, чтобы он не мог миновать этот поселок, в котором...
   Да, мы уже знаем, что именно в этом городке Иван Тимофеевич повстречал свою первую "левую" любовь в лице симпатично-радушной продавщицы Татьяны. Как мы помним, в канун ноябрьских праздников из Прибалтики приехала и жена будущего генерала со своим трёхлетним сыночкой. А поскольку срок обучения в академии составлял тогда цельных три года, то ясно, что отъезд семьи Костровых состоялся, когда Сергею едва не исполнилось шесть лет. Какие воспоминания могли у него остаться о немовской жизни? Разумеется, только самые смутные, и всё же они были, и к тому же это были очень теплые воспоминания, ведь тогда он даже в школу еще не ходил, в школу, где заставляют делать уроки, ставят отметки, вообщем, мучают бедных детушек. Он помнил и родной детский садик, включая не только лица воспитательниц, но и некоторых друзей, и даже - первой своей детской любови, которой была косоглазая, очкастая, но трогательно-симпатичная Юленька, и ему почему-то хотелось защищать и оберегать именно её, такую всю неприкаянную, презираемую, осмеиваемую за свой дефект. И снова подумалось, а что с ней сейчас, где она - осталась ли здесь, в Немове, или же, как и он, давно покинула сей уютный уголок подмосковной земли?
   Помнил он и четырехэтажный дом из грязно-красного кирпича, в котором они жили, и магазин на первом этаже, куда он нередко захаживал, чтобы купить "сладенькое", и местное болото, где он резвился в "войнушку" с мальчишками, резвился вплоть до того, что однажды кто-то бросил в костер пригоршню автоматных патронов, и тут же все притихли, залегли, а как билось у всех сердце, но, к счастью, всё обошлось...
   Сергей уже давно свернул направо, проехал мимо знакомых восточных ворот, за которыми стояла та же самая деревянная зеленая сторожка, а над ней - качающаяся желтая сосулька фонаря под стальным тарелкообразным плафоном... Да-да, именно через эти ворота они бегали в лес, пересекая железную дорогу, оставляя на рельсах по пути "туда" пивные и лимонадные пробки, а "обратно" - забирая уже расплющенные блестящие алюминиевые кругляшки. Но их целью была не железная дорога, а небольшое лесное озерцо, настолько мелкое, что старшие мальчики могли даже перейти его вброд и, тем не менее, в нем можно было и купаться, и ловить бычков, а особо смелые решались в перерывах между купаниями навестить соседнее совхозное поле и не только набрать там морковки, но еще успеть слинять от сторожей с собаками...
   Озерцо? Сергей задумался, точнее, стал припоминать... А в это время его руки сами собой закрутили руль влево, и автомобиль покатился к Северным воротам - главному въезду в военный городок... Озерцо... Это слово крутилось в его сознании всё явственнее и интенсивнее... Он представил это лесное озеро, до которого было не больше километра, но сейчас... сейчас он ехал в другую сторону, прямо в противоположную... Почему? Нет, не может быть... Нет? Нет, да! Точно "Да"!!!
   Он не помнил точно, три, два или один раз они были там, на берегу лесного озера, были на каком-то коллективном пикнике с участием однокашников-сокурсников отца и их жен, а также их детей, которых в выходной день оставить, разумеется, было негде. Нет, конечно, не один, а как минимум дважды или даже трижды, или четырежды он был на этих тусовках... И купался, и резвился, и... да, и, похоже, однажды он там был с Юлей, и они с ней долго-долго (так ему теперь казалось!) гуляли вокруг озера и, кажется, нет, не кажется, а точно, точно целовались - и это был их - и для него, и для неё, - первый поцелуй! Грустный поцелуй, грустный потому, что за ним воспоследовало расставание, оказавшееся вечным...
   Но это было не то маленькое, мелкое озерцо, что осталось позади, а другое - настоящее, глубокое и полноводное лесное озеро! И было оно в другом месте, кажется, на месте бывшего полевого аэродрома, где они собирали луговые опята, точнее, за этим аэродромом... Значит, оно впереди, и он на верном пути! Но главное, что это именно то озеро, - так казалось сейчас Сергею, - которое он видел там, в Иномирье! Нет, не в первый раз, не во сне, а именно и единственно только тогда, когда спасал в больнице Ладу!
   Местность перед Северными воротами гарнизона оказалась в этот полночный час весьма обитаема: парни и девчонки болтали и обнимались, совмещая общение с раскуриванием табака и распитием пива. А рядом горели окна круглосуточного магазина с лаконичным названием "24 часа", а в магазин была еще и очередь, да не шуточная... Но запасаться провиантом Костров не собирался - ему сейчас было явно не до того, ибо все мысли были только об одном...
   -- Эй, дружище, - не вылезая из авто, просто через открытое окно обратился он к ближайшему приличного вида парню-ровеснику, - не подскажешь, как проехать к лесному озеру, которое за бывшим аэродромом?
   -- Что, купаться надумал? - поинтересовался немовский абориген.
   -- Ну, да! Вспотел пока ехал! Вот, думаю, освежусь... - нагло врал, изобретая на ходу подходящие доводы, Костров.
   -- Это хорошее дело! Водичка уже теплая! - согласно поддержал блеф Сергея незнакомец. - Вообщем, езжай прямо-прямо, а метров через пятьсот, когда дома закончатся, повернешь налево, проедешь через железнодорожные пути, а дальше через сто метров направо, ну, а там до конца асфальта... Вообщем, найдешь... Хотя, там щас огородов наделали, можно и блудануть...
   -- Да нет, все понятно! Спасибо, друг! - и Сергей плавно отжал сцепление и прибавил газу...
   Парень не обманул - сказал все правильно, хотя и был в подпитии. Поэтому уже через двадцать минут Сергей задумчиво сидел у тихой, спокойной воды и все больше дивился тому, насколько лежащий перед ним водоем, покрытый легкой дымкой тумана, похож на то самое озеро... Но почему, зачем, зачем это совпадение? А если нырнуть и поискать, то, может быть, именно тут и есть тот самый люк и, открыв его, он сможет спасти Гесиону? Может, и Елена сейчас с ним только для того, чтобы найти этот заветный люк и помочь попасть туда?
   Сергей взглянул на часы - до полуночи оставалось всего лишь три минуты! Вот и первые звездочки видны или... Он откинулся назад, распластался на траве, устремив взор в небо, стал считать проснувшиеся после долгой дневной спячки звезды... Раз, два, три... А если... Лена... Хельга... Полночь... Внезапно что-то вспомнив или вдруг поняв, Сергей вскочил и бросился прочь от берега, к машине...
   -- Лена, Лена, вставай! - он стал яростно трясти девушку, но та продолжала как ни в чем не бывало спать и лишь недовольно поморщила нос и тихонько закряхтела.
   Сергей стал бить ее по лицу, сначала легонько, потом все сильнее и сильнее! Но Лена и не думала просыпаться! Совсем не думала и не собиралась, будто ее душа вовсе и не была в теле, а гуляла где-то далеко - то ли среди звезд, то ли по лунной дорожке - желтый блин ночной хозяйки неба только-только поднялся над лесом. Встревоженный не на шутку, Сергей открыл багажник, достал небольшое трехлитровое ведерко, зачерпнул из озера воды и, сказав пару ласково-просительных слов богам, вылил всё содержимое на спящую красавицу!
   Он успел еще увидеть, как расползлась вода по лицу и груди девушки, как Лена резко дернулась, привстала, глубоко и шумно вдохнула, как она открыла удивленные и очумелые глаза, и даже успел, падая на земь, увидеть, что на циферблате часов все три стрелки показывают ровно 24 часа...
  
  
   Глава 64. Юля
  
   Они шли с Юлей, взявшись за руки как дети, именно так, ладошка в ладошке, как тогда, двадцать лет назад... Но сейчас, сейчас они не были детьми, а оказались вполне взрослыми молодыми людьми, и шли они не вокруг озера, а по какой-то странной местности, тусклой и безлесой, под пасмурным небом, скорее по мху, чем по траве, и только странные вытянутые овалообразные камни в рост человека как-то скрашивали унылость пейзажа...
   -- Вот здесь я и живу, Сережа! - меланхолично извещала Юля, все крепче сжимая его ладонь.
   -- Мрачноватое место! - откровенно поделился своими впечатлениями юноша. - И давно ты здесь?
   -- Давно, милый! Лучше и не говорить тебе, а то расстроишься, - грустно докладывала девушка.
   -- Ну, как знаешь, тебе видней... А что это за камни, они тут давно? - продолжал расспросы Сергей.
   -- Я тоже думала сначала, что камни, а потом поняла, что они живые...
   -- В смысле панпсихизма? - вставил неуклюжее философическое словечко наш герой по своей старой привычке щеголять терминами когда не надо.
   Но Юля, как ни странно, прекрасно его поняла и продолжила:
   -- Нет, эти менгиры не просто слегка одушевлены, у них не зачатки сознания, а каждый из них - отдельный человек, закованный в камень...
   -- За что? - не удержался от очередного вопроса любопытный философ.
   -- За что их заковали? Я могу лишь догадываться, точно не знаю, - девушка призадумалась ненадолго, а потом снова продолжила, но почему-то шепотом: - Это всё он, его рук дело! Эти люди невинны, просто на них пал жребий, и я, наверное, тоже скоро...
   -- О чем ты, Юлька? - Сергей вдруг остановился, повернул девушку к себе так, чтобы её глаза были близко-близко... Это были все те же серо-зеленоватые раскосые глаза, точнее, косил только один, правый глаз, будто глядел куда-то в сторону, а вот левый был устремлен прямо в лицо Сергею и уже плакал, пусть пока и скупо...
   -- Я и в земной жизни не успела ничего увидеть, ничего пережить! А теперь и тут, здесь, должна влачить жалкое существование, но и его хотят забрать и... Я не хочу, Сережа, не хочу превращаться в камень, не хочу отправляться на вечную муку, но и ему служить не хочу, потому что это еще хуже... А меня тут даже некому защитить, ведь мои родители еще там, у вас, а я... - и Юля, уткнувшись в плечо Сергею, прижавшись к нему всем телом, зарыдала во весь голос.
   -- Ну, вот, приехали! - Сергей не знал, как себя вести в подобных ситуациях, не ведал, что нужно говорить, как можно успокоить, а потому говорил что придется, надеясь на врожденное чувство такта.
   - Лучше скажи, что с тобой случилось, Юлька? - юноша, наконец, понял, что девушка уже в ином мире, и теперь ему захотелось узнать причину.
   Но, казалось, она не слышала...
   -- Забери меня отсюда, забери меня, забери меня!!! Прошу!!! Пожалуйста, забери меня, хоть куда нибудь, ведь ты можешь, мой единственный, мой родной, пожалуйста!!! - Юля умоляла со всей возможной страстью, со всем рвением, на какое только способна женщина.
   -- Да что случилось-то, объясни толком! - потребовал Сергей, после чего чуть отстранил девушку, стал ее трясти, силясь при этом смотреть в глаза, но правый глаз собеседницы вновь ускользнул от него в сторону, а левый настолько расстроился, что уже ничего не понимал...
   -- Я не хочу туда, не хочу к нему, не хочу в небытие!!! За что? За что? Почему я? Почему??? Только потому, что за меня некому заступиться, только поэтому??? Разве это правильно??? - продолжала жалобно-гневно причитать барышня.
   -- Нет, не правильно, конечно, неправильно! Я помогу, попробую помочь, только объясни, что случилось, как ты здесь, кто он, почему небытие? - Сергей не оставлял надежды, что девушка его расслышит.
   Может быть, она и расслышала бы, и даже, возможно, ответила бы, но тут откуда-то сзади раздался дружный собачий лающий хор. И хотя он был еще довольно слабым, Юля моментально распознала эти звуки, тут же встрепенулась, дернулась всем телом, судорожно вцепилась пальцами в спину Сергея:
   -- Забери меня! Прошу забери!!! Иначе мне конец, понимаешь, конец! Навеки, навсегда!!!
   -- Но как? Что я должен делать? - Сергей недоумевал, все больше страдая как от собственного незнания, так и от беспомощности.
   -- Держи меня, держи меня крепче, не отпускай, любимый мой, единственный!!! - требовала девушка все яростнее и настойчивее.
   Собачий лай меж тем приближался, и когда он стал настолько близким, будто казалось, что собаки уже за спиной, Сергей, наконец, смог чуть отодвинуть приклеившуюся девушку и обернуться. Но вместо собак он увидел шестерых мужчин в черных робах, в масках, закрывающих лица, а позади них -грузовичок-фургон. Их намерения казались совершенно прозрачными, поэтому Сергей снова со всей мочи обнял Юлю, прижался своей щекой к её, и тут, какой-то совершенно новой интонацией, более спокойной и менее надрывной, девушка прошептала ему в ухо:
   -- Только знай, что я целовалась только с тобой! И больше ни с кем, никогда! Ты спросишь, почему? Потому что я утонула в семь лет, первого сентября, меня утопила бабушка, родная бабушка, забрала из школы и утопила! И сама тоже... Шизофрения... Но ее сразу замуровали, а вот меня... за что? Ладно, не забирай в голову... Прощай, любимый, прощай!
   По интонациям Юли Сергей понял, что она смирилась, как-то сразу приняла свою участь, тяжелую и незавидную, хотя, какую именно - он не представлял... Он держал ее до последнего, а "черные" просто подошли сзади, будто его и не было... Нет, не будто, его на самом деле в некотором смысле здесь не было, а если кто и был, то лишь его двойник, какая-то часть его существа, его души... И в то время, как девушка отчаянно сопротивлялась насильникам, и сопротивлялась с некоторым успехом, оттягивая завершение схватки, все удары Сергея шли сквозь чернорубашечников. Он так и не понял, в чем была причина - то ли те были виртуальными, то ли нереальным был он сам и его конечности.
   Всё закончилось быстро. Спеленутую девушку запаковали в черный платистиковый пакет - именно в такой, в какие в нашем мире укладывают найденные на улице трупы, ну, и не только на улице, а вообще... Запаковали, погрузили, и грузовичок, виляя среди камней, быстро исчез вдали... И все же напоследок она успела крикнуть фразу, которая казалась совершенно неуместной, но, тем не менее, была произнесена девушкой за несколько мгновений до того, как молния мешка сомкнулась у нее на лице:
   -- Я так мечтала о собаке! Так мечтала! А мне не разрешили... Почему?
   И снова Сергей оказался в одиночестве. Огляделся. Ничего примечательного не увидев, двинулся вперед, именно туда, куда укатил фургон. Теперь, после разговора с Юлей, он более внимательно рассматривал камни. "Неужели живые? Неужели тут люди? Замурованные, закатанные в беспросветную твердь? И её, Юлю, ждёт та же участь? Навеки? Навсегда? Неужели Иисус был прав, говоря грешникам, что отправляются они в геенну огненную на муку вечную? А Бердяев, Фёдоров, Ориген, отрицавшие вечный Ад, верившие во всепрощение Божие, значит, не правы? Или же Юля не совсем компетентна, и ошибается она, а не знаменитые философы? Но за что же её? За то, что целовалась тогда со мной, будучи шестилетней девочкой? Или же не за это, а просто так?"
   Так размышлял Костров, идя неведомо куда меж камней, по коричневатому мху под серым беспросветным облачным небом. Шел до тех пор, пока не разглядел вдали полоску шоссе, по которому, как ни странно, туда-сюда сновали автомобили. Тогда он сначала ускорил шаг, потом перешел на бег и когда до дороги оставалось несколько десятков метров, споткнулся, упал, ударившись лбом о небольшой плоский валун, а когда открыл глаза...
   Перед ним снова была Лена-Ариадна, а за ней - знакомое с детства озеро...
   -- Ну, вот и славненько! - весело произнесла она. - А я уж думала, что-то с тобой не так...
   -- Я спал? - вопросил Костров, потягиваясь и инстинктивно потирая лоб.
   -- Ага, - радостно подтвердила девушка, - а я всю ночь караулила тебя и твою тачку, зато накупалась вволю! Давай-ка и ты освежись, и в путь! Послезавтра мы должны быть уже в Святогорске, милый, надеюсь, ты не забыл?
   -- Да нет, что ты... Кажется, действительно надо освежиться.
   Сергей наконец встал, встал не без труда, пошатываясь. Он моментально понял, что сон не принес ему отдыха, напротив, забрал какие-то силы. Возможно, энергию отняла невнятная битва с чернорубашечниками, а может и Юля что-то себе присвоила, конечно, присвоила по неосторожности, от избытка горя.
   Так или иначе, но даже раздеться до плавок было ему теперь нелегко. Но стоило окунуться в теплую мягкую воду, стоило воде обхватить, обнять, обласкать его со всех сторон, как тут же что-то сильное, могучее стало мощным потоком входить в него, и входило сразу отовсюду - и через голову, и через ступни ног, и даже через сосцы на груди... Вообщем, уже через десять минут Сергей был снова полон сил, энергии, энтузиазма.
   -- Нам в Москву? - бодренько спросила Елена, с лица которой в это утро улыбка, кажется, так ни разу и не спрыгнула, не слетела даже на мгновение.
   -- Да, именно! - подтвердил Сергей. - А потом сразу назад!
   -- Здорово! - от предвкушаемого удовольствия девушка даже потерла ладошки. - Неужели я увижу Кремль, Красную площадь?
   -- Надеюсь, - уклончиво проговорил Сергей, трогая с места своё изрядно измученное авто.
   А потом, будто спохватившись, добавил:
   -- Так ты ни разу не была?
   -- Ни разу! Только по телеку и на картинках видала... - призналась девушка и, словно оправдываясь, присовокупила: - Всё планировала-планировала съездить, но то одно, то другое... Видимо, не судьба была мне раньше, чем сегодня, там оказаться.
   -- Пёт етр, - спокойно-мечтательно произнес Сергей.
   И чем дальше он ехал, искусно выруливая между кочек и ухабов порядком израненной проселочной дороги, тем навязчивее становились образы раннего детства, связанные с военным городком, тем сильнее ему хотелось хотя бы одним глазком взглянуть на места детских забав, на родной дворик, на сумрачный дом, где прошли три года его младой жизни. "Эх, Юля, Юля, - меланхолично думал он. - За что тебя так? И не только на этом свете, но и на том? Неужели действительно наказали за поцелуй со мной? Если это так, то мир действительно жесток и ужасен, и горе, горе ему, этому миру с его безжалостными законами!"
   Выехав на асфальт, Сергей, наконец, принял решение! Ненадолго, хотя бы на полчасика, но он заедет в гарнизон, посмотрит на свой дом, посмотрит хотя бы для того, чтобы понять, исказила ли его память что-то или же запечатлела всё в точности. Правда, все эти мысли были на уровне сознания, и все они были лишь рационализацией. Интуитивно он понимал, что едет он не за тем, чтобы уличить память во лжи, ибо знал доподлинно, что ничего его детское сознание не исказило, что всё помнит предельно точно. Раз уж озеро оно запомнило точь-в-точь, озеро, на котором он был раза три всего, то уж дом, где жил три года, конечно, помнит еще вернее. Но тогда зачем же он едет, зачем его гонит ностальгия в центр поселка, вместо того чтобы мчать в Москву. А надо ли ему в Москву? Для чего?
   -- Хочу показать тебе, где я жил с трех до шести лет! - прервал затянувшееся молчание Костров. - Правда, не знаю, пропустят ли нас без пропуска...
   -- Пропустят, не переживай! Я обеспечу! - задорно-уверенно откликнулась Лена, с искренним любопытством рассматривая незнакомую местность, не отличавшуюся пока ни красотой, ни столичным лоском - за окном тянулся все тот же бетонный забор, за ним какие-то убогие строения складов, а еще дальше - несколько параллелепипедов девятиэтажек.
   -- Как-то тут не очень... - наконец призналась девушка. - У нас Святогорск покрасивее будет, не находишь?
   -- Конечно, Святогорск красивее! - согласился Костров. - Зато здесь есть музей авиации. Заедем?
   -- А у нас есть время? - ответила встречным вопросом Ариадна.
   -- Ладно, в следующий раз! Ограничимся пока обзорной экскурсией по городку! - доложил принятое решение юноша.
   Действительно, в гарнизон они въехали без проблем - то ли потому, что въезжали на этот раз через тихие западные ворота и пропускавший их заспанный солдат позабыл о своих контрольно-пропускных обязанностях, а может и потому, что забыл он не просто так, а по просьбе девушки, продолжавшей применять на практике чудесные дары Загрея.
   Чем ближе была цель их "экскурсии", тем сильнее билось сердце Сергея. Казалось, вот-вот и он уже увидит свой родной дом, забежит внутрь знакомого подъезда, покачается на качелях в уютном дворике... Но тут прямо по курсу он увидел девочку, девочку, бежавшую навстречу тихо катящейся "Ауди". И эта девочка была так похожа на его Юлю, и, кроме того, так истово рыдала, что Сергей сразу понял - это судьба, и эта девочка и есть истинная цель экскурсии, а свой дом ему, похоже, увидеть уже не придется...
  
  
   Глава 65. Кузя
  
   Но первой из машины выскочила Елена. Выскочила, подбежала, присела рядом...
   -- Что случилось, малыш? Кто тебя обидел? - кто бы мог подумать, что наша героиня так квалифицированно умеет общаться с детьми, но именно эти, самые правильные слова, она и произнесла, беря обеими руками девочку за ладошки.
   -- Там, там... - сквозь рыдания пыталась внятно говорить малышка, - убили, убили... Кузю!
   -- Кто? Кто убил? - участливо вопрошала Лена.
   -- Военные... Они стреляли... Машина... А там... там щенки... - и девочка снова принялась истошно вопить.
   -- Садись к нам! Покажешь! - скомандовал Сергей, чувствуя, как наливается ненавистью и желанием драки все его молодое накачанное тело.
   -- Она была такая... Хорошая... Никого не трогала... А её... За что? - продолжала сквозь всхлипы причитать девочка, кутаясь в объятия прекрасной Елены.
   Им не пришлось долго искать. Уже через минуту между домов и зелени деревьев они легко разглядели еще более зеленый "Зилок" с открытым дощатым кузовом, а неподалеку обнаружился и "герой" - молодой парень в камуфляже, тщетно пытавшийся достать что-то рукой в водосточной трубе, протянувшейся под асфальтом дороги и соединявшей две водосборные канавы.
   Но первым делом Сергей заглянул в кузов. Так и есть! Там лежало пять или шесть окровавленных собачьих тел, половина из них были уже недвижны, а три животинки еще дрыгались, агонизируя. "Суки! Гниды!" - только и успел подумать Костров, окунаясь в море собственного праведного гнева. Через пару секунд он уже был возле парня в камуфляже - судя по фальш-погонам, тот был тоже старшим лейтенантом. "Что ж, тем хуже для него!" - вынес свой окончательный вердикт Костров.
   -- Может, помочь? - задал он провокационный вопрос, дивясь собственной выдержке.
   -- Да нет, спасибо! Я сам! - откликнулся ничего не подозревающий военный.
   -- Что-то потеряли? - участливо произнес Сергей.
   -- Да нет! Там щенки, надо достать, а пули тратить на них не хочется! - объяснил свои планы офицер, продолжая вглядываться в темное око узкой трубы.
   -- Ясно! Может, их бензином и поджечь? - предложил Костров всё тем же спокойным тоном.
   -- Точно! Бросить туда паклю, они и задохнутся от дыма! - офицер встал, явно намереваясь исполнить озвученное.
   Но стоило ему встретиться глазами с Сергеем, как тут же он замер на месте. Рука его потянулась к кобуре, но было уже поздно...
   -- Это тебе за Кузю, гнида! - приговаривал Сергей, нанося один хлесткий удар за другим. - А это за всех остальных, сука!
   Соперник, застигнутый врасплох, парализованный чувством вины, сознанием неправедности содеянного, лишь прикрывал глазами лицо, но это ему мало помогло...
   -- Мне приказали! - пытался он оправдываться.
   -- Кто тебе приказал убивать, гнида? По какому праву? - продолжал допрос-избиение Сергей.
   -- Начальник гарнизона, академии... - всхлипывал, оседая все ниже, незнакомец-садист в камуфляже.
   -- Фамилия, ублюдок, фамилия? - орал Костров, усиливая мощь ударов.
   -- Кабанов, генерал-лейтенант Кабанов... А, не надо... ё... а-а-а... не надо... - просил пощады униженный.
   Но было уже поздно. То ли Сергей ударил сильнее, чем следовало, то ли парень не успел поставить защиту, но так или иначе, после очередного удара что-то хрустнуло... Наверное, это была челюсть... Старлей в камуфляже окончательно скрючился на земле... Сквозь прислоненные к лицу ладони обильно текла кровь...
   Но судьба несчастного уже не интересовала Кострова. Он проследовал мимо "Зила", успев сквозь стекло заметить округленные ужасом, окаменелые глаза водителя-солдата. Сел в свою "Ауди"...
   -- Ну что, поедем, Ленок? - спокойно, будто ничего не случилось, спросил он.
   -- Не знаю... - девушка была явно озадаченна приступом ярости своего кузена.
   -- Ну, а как ты, Юленька? - Сергей обратился теперь к девочке.
   -- Нормально... - продолжая скупо плакать, промямлила девчушка, - а щенки?
   -- Точно! Как же я забыл! Пошли! - и Сергей, увлекая за собой ребенка, снова отправился к трубе, но теперь товарищ в камуфляже, продолжавший крючиться на траве, его совсем не интересовал.
   Стоило Юле позвать своим тоненьким голоском: "Диночка! Максик! Берта! Ко мне!" - как тут же все три щенка, весело виляя хвостиками, выплеснулись из трубы и оказались в дружеских объятиях ребенка.
   -- Теперь я вас никому не отдам, мои деточки! - приговаривала она, неся "поклажу" к машине.
   Но именно за эти немногочисленные секунды в голове Сергея созрел дерзкий план. И это был план мести! Только действовать надо было быстро...
   Сначала он отвез домой Юлю вместе с ее новыми питомцами, затем поставил на стоянку возле офицерского общежития свою иномарку, а потом, схватив за руку ничего не понимающую Лену, вернулся к месту "битвы" (точнее, к месту избиения кровожадного старлея). Сергей оказался у зеленого грузовика вовремя - шофер "Зила" уже завел двигатель, но... тронуться так и не успел... Выкинуть солдата-водителя Кострову не составило труда, а несчастный побитый старлей вывалился сам...
   -- Смотри, аккуратнее! - посоветовал он Лене, помогая той влезть в кабину грузовика. - Не испачкайся в крови этого ублюдка! Посмотри, может там какая есть ветошь - протри ей сиденье.
   -- Куда теперь? - Лене явно нравились приключения, особенно такие - с непредсказуемым исходом.
   -- Сейчас увидишь! - серьезно произнес Сергей, выруливая на главную дорогу. - Ты мне должна помочь, сестренка! Хорошо?
   -- Тебе нужны мои сверхспособности? - поспешила уточнить прекрасная Ариадна.
   -- Они самые...
   -- Я согласна! Ради торжества справедливости - на всё! - гордо-патетитчно заявила девушка.
   -- Ну-ну... - только и нашелся, что ответить Сергей, направляя тяжелое авто, груженое невинной смертью, в логово главного виновника незаконной расправы...
   Ворота, закрывавшие въезд на территорию военно-воздушной академии, были сделаны из хрупкого алюминия. Поэтому разогнавшийся до 90 километров в час "Зил" разделался с ними как слон с незадачливой моськой. В правое заднее зеркало Сергей лишь увидел, как высоко в небо поднялось металлическое узорчатое полотно, потом замерло, полетело вниз и завизжало, скребя и кувыркаясь по асфальту.
   А уже через пол-минуты завизжали истошным воем тормоза "Зила", и Сергей, одной рукой таща за собой Елену, а другой неся-сжимая холодеющий труп рыжеволосой Кузи, устремился в глубь главного здания.
   -- Вы куда? - преградил им дорогу майор в новенькой синей форме.
   -- Мы к начальнику! Он на каком этаже? - как можно спокойнее старался спрашивать Сергей.
   -- На втором... А ваш пропуск? - неуверенно потребовал страж порядка.
   -- Вот! - и Сергей кивнул в сторону Лены.
   А Лена, в свою очередь, лукаво улыбнулась, просто улыбнулась...
   -- Проходите! - вежливо произнес офицер, уступая дорогу. - Второй этаж, налево! - добавил он вслед уходящим.
   -- Ну, теперь я сам! - Сергей обнял Елену так, будто прощался с ней на долгое-долгое время, и мягко попросил: - А ты подожди меня здесь, прикрой, если что, хорошо?
   -- Хорошо! Постараюсь! Но с тебя причитается, братишка! - участливо согласилась девушка.
   -- Всё, что пожелаешь, сестренка! - Сергей улыбнулся, поцеловал Ариадну в щеку и дернул на себя массивную дверь в кабинет начальника академии.
   Обескураженная, застигнутая врасплох миловидная секретарша только успела встать и ахнуть, и еще успела увидеть, как незнакомец в вельветовых брюках и футболке, с наполненными спокойным гневом глазами, неся в руке рыжую бездыханную тварь, входит в кабинет ее босса... и еще она успела услышать гулкий удар затворяемой двери, удар, потрясший, казалось, весь главный корпус главной кузнецы авиаторов России.
   -- Привет, убийца! - задорно, с показной спокойной дерзостью произнес Костров и, ловко размахнувшись, не останавливая хода, запустил тело убитой суки прямо в лицо седовласому, страдающему полнотой, генералу.
   Генерал не успел уклониться, и собачье тело плюхнулось прямо ему в область лица-шеи-груди да так, что тот едва не упал на спину вместе со своим роскошным кожаным креслом.
   -- Что вам надо, молодой человек? - миролюбиво спросил тучный начальник, сбрасывая на пол труп Кузи и стараясь, по всей видимости, выиграть время, будучи уверенным, что вот-вот подоспеет подмога.
   -- Чтоб ты сдох, гадёныш! - откровенно поделился Сергей и мягко сел на стул прямо перед озадаченным руководителем академии.
   -- А вообще-то, - продолжал вполне размеренно Костров, - я хотел бы узнать, по какому праву ты, гад, лишаешь животных жизни? Кто дал тебе такие полномочия, право распоряжаться их судьбами? Бог? Государство? Кто, кто я тебя спрашиваю, отвечай!
   -- Я не обязан перед вами отчитываться! Прошу покинуть мой кабинет или... - к генералу медленно возвращалось самообладание и уверенность в себе.
   -- Или что? - усмехался Сергей. - Думаешь, кто-то придет тебе на помощь? Ошибаешься! Так что отвечай, если не хочешь, чтобы я и тебе челюсть сломал!
   -- Да кто ты такой? - генерал Кабанов внезапно вскочил, потрясая кулаками и сочась пеной. - Я тебя, тебя...
   -- Я - сын генерала Кострова! Слыхал про такого? - Сергей тоже встал, принимая подобие боевой стойки.
   -- Ивана Тимофеевича? Как же-как же, конечно, мы с ним...
   -- Не ври, ничего у моего отца общего с таким, как ты, быть не могло! Так что сядь и отвечай, сволочь, кто дал тебе право собак отстреливать, кто?
   -- Государство... - неуверенно проронил генерал, понимая, что такой ответ вряд ли его выручит.
   -- А разве собаки - граждане твоего государства? Они что, выбирали президента, который тебя назначил? Они имеют такое же право на жизнь на земле, как и люди, но государству нашему они не подотчетны, ибо конституцию не принимали. У них своя конституция! А если им захочется принять свой закон и начать отстреливать таких, как ты, тебе это понравится?
   Кажется, до куцых мозгов начальника академии стал доходить общий смысл речи незнакомца, и, к своему сожалению, он начал понимать, что парень прав... И все же сдаваться было рано...
   -- Но жители жалуются на собак! Недавно девочку покусали... - стал оправдываться генерал.
   -- Я знал, что ты так скажешь, кабан! - Сергей вольготно развалился на стуле, вытянув ноги. - А на хулиганов не жалуются, разве сами люди реже нападают на людей? Однако же ты не издал указ об отстреле своих соплеменников. А теперь скажи, что по закону надлежит делать, если на тебя напал хулиган и, допустим, ограбил?
   -- Идти в милицию, писать заявление...
   -- А что должна делать милиция, когда поймает обидчика? - продолжал допытываться Костров.
   -- Ну, расследовать, затем дело передается в суд...
   -- А суд может осудить хулигана на смерть?
   -- Сейчас нет, у нас мораторий... - вяло проявил свою осведомленность генерал.
   -- Вот видишь! Даже по суду, даже самого ужасного убийцу нельзя осудить на смерть! А ты, без всякого суда, осудил на смерть десятки животных, вся вина которых состояла в том, что какое-то одно из них когда-то напугало или укусило девочку! А девочку ты спросил, хочет ли она их смерти? И при чем, скажи мне, эта вот Кузя, которую ты брезгливо скинул на пол, которая никого не трогала, была любимецей детей и просто хотела жить, растить детей? Ну, скажи мне, в чем вина Кузи?
   Начальник академии стыдливо потупился, отвел глаза в сторону и, оказалось, что глядят они именно туда, где лежит бездыханная, ни в чем не виновная собака...
   -- Ладно, гад! Пошел я! - Сергей поднялся, потянулся и пошел к двери, но стоило ему взяться за ручку двери, как тут же он вернулся назад.
   -- А может всё-таки сломать тебе челюсть, а? Или позвоночник? - обратился он к генералу, глядя тому прямо в глаза.
   -- Нет, не стоит, я всё понял. Обещаю больше никогда подобных приказов... - слегка отодвигаясь назад, продолжал оправдываться генерал.
   -- Хорошо! Я тебе верю! Но учти - проверю! И если обманешь, то тогда не пожалею! Убью! Понял?
   -- Да, понял, - вежливо признался начальник.
   -- И еще! Публично принесешь извинения перед всем поселком! И лично перед девочкой Юлей, которую ты обидел! Ясно?
   -- Ясно, - буркнул генерал, уже начисто позабывший свою начальственную спесь.
   -- И не забудь похоронить Кузю! С положенными почестями, понял, согласно ритуалу? - Сергей продолжал упиваться своей недолгой властью.
   -- Хорошо-хорошо, - соглашался со всем начальник академии, желая, чтобы наглый посетитель побыстрее покинул его вотчину.
   Когда Сергей вышел в коридор, его взгляду предстала забавная картина: уставшая, вся мокрая Лена, снова ставшая собой прежней (в смысле внешности, конечно), сидела на стуле, а вокруг нее по всему коридору в разных причудливых позах - кто лежа прямо на полу, кто сидя, прислонившись к стене, - были разбросаны спящие мужские тела в сине-голубой форме.
   -- Устала? - только и осведомился у нее Сергей.
   -- Не то слово! - откровенно призналась девушка.
   -- Нужна дозаправка, сестренка? - поинтересовался юноша.
   -- Похоже, что "да" и чем скорее, тем лучше...
   -- Снова на озеро?
   -- Ага... - улыбаясь из последних сил, подтвердила девушка, а потом грустно добавила: - Кажется, я не могу идти...
   Пришлось Сергею нести девушку на руках, погружать в злосчастный "Зил", затем пересаживать в свою "Ауди" и снова мчаться к озеру. И с каждой минутой Лена все слабела и слабела, ее кожа бледнела, дыхание становилось аритмичным, а речь заплетающейся и все более и более тихой... И когда они, наконец, подъехали к озеру, девушка едва могла говорить и шевелить пальцами рук. Как можно быстрее и вместе с тем максимально осторожно Сергей вынес Лену на воздух, понес - в который уже раз за последние две недели - её до боли родное и знакомое тело к глади воды и прямо в одежде, в том самом волшебном платье, опустил девушку в воду...
   -- Как ты, Леночка? Чувствуешь? - спросил он через минуту, видя, что с девушкой ничего особенного не происходит.
   -- Я - нет! А ты? - едва слышно произнесла девушка, продолжая лежать одновременно и в воде, и на руках юноши.
   -- И я - нет! - грустно признался Костров. - Утром чувствовал огромный прилив энергии, а сейчас - пустота! Может, снять платье?
   -- Нет, не надо. Оно ни при чем... Боюсь... - Лена замолкла, переводя дыхание и набираясь сил. - Умираю... Прости...- и закрыла глаза.
   -- Нет, нет, нет!!! Боже, боже, что я наделал, зачем связался с этими собаками!!! Зачем??? - Сергей кричал, продолжая вглядываться в Лену, но отчетливо видел, что та действительно отходит... - Нет, Лена, нет, не смей, не умирай!!!
   Хватаясь за последний шанс как за соломинку, припомнив спасение Лады, Сергей впился губами в рот девушки. Та не проявила ответной активности, даже не разомкнула губ, но все же открыла глаза. А когда Сергей, поняв бесполезность и поцелуев, отодвинул назад свое лицо, Лена самым тончайшим шепотом прошуршала:
   -- Это не тот... Во... до... ём... - и медленно-медленно сомкнула веки.
   А что же генерал-полковник Кабанов? Еще несколько долгих минут сидел он в немотствующем оцепенении в своем мягко-кожаном начальственном кресле. Застывший взгляд его был намертво приклеен не к двери, за которой скрылся нахальный визитер, а к коченеющему телу несчастной Кузи, распластавшемуся на полу...
   "Что значит "по ритуалу"? - размышлял он сам с собой. - По какому ритуалу? По человеческому? Или по ихнему, по собачьему? Но разве есть такой?... Да, дела... А этот парень - не промах... Мне бы такого сына или... или хотя бы зятя..."
   И тут на левый глаз генерала навернулась редкая скупая слеза... Навернулась потому, что он знал, доподлинно знал: ни сына, ни зятя у него нет и не будет... Не будет потому, что единственная дочь полтора года назад холодной январской ночью угорела в одном из гаражей на "первой точке", угорела в автомобиле вместе с очередным любовником, угорела, надышавшись выхлопных газов...
  
  
   Глава 66. Москва
  
   "Да, похоже мы забрали из этого озера всю его волшебную энергию, раз теперь оно не может дать нам сил, - рассуждал сам с собой Сергей, стараясь побыстрее вывести свое авто на широкую и ровную Горьковскую автостраду. - Но если это не тот водоем, то где тот? Как его найти? Где?"
   У Сергея было не так много времени, чтобы принять единственное и правильное решение. И при этом надо было ехать как можно быстрее, следить за дорогой. Он чуял, что на этот раз Лена не просто впала в анабиоз, а на самом деле она умирает, и если он ошибется, если не угадает, то тогда... Тогда не будет ему прощения...
   Сергей обогнул гарнизон по той же самой дороге, по которой ехал к озеру в первый раз. И вот, наконец, вырулил на автостраду, мимо тех же самых мирно пасущихся на обочине лосих... Справа тянулся тот же самый бетонный серо-грязно-белый забор... Потом показались еще одни ворота - это Южное КПП... А возле них зеленый "Уазик" с синим колпаком-мигалкой на крыше и лаконичной надписью "ВАИ" на борту ... Не к добру эта встреча, не к добру...
   И точно! Как только Сергей пронесся на всех парах мимо Южных ворот, тут же в заднем зеркале увидел: "Уазик" резко сорвался с места, включил мигалку, завыл сиреной и помчался вслед за ним... "Блин, этого еще не хватало!" - в сердцах подумал Костров, прибавляя газу, лавируя между машинами во все более плотном и плотном - по мере приближения к Москве - потоке "стальных колесниц"...
   Гонка, на его взгляд, проходила успешно, поскольку уже через пять минут "Уазик" с мигалкой исчез с заднего горизонта, но Костров не обольщался, а продолжал наращивать скорость, не брезгуя и нарушением правил - если надо, то выезжал на "встречку", если позволяла ситуация - проскакивал светофоры на "красный"... Ретивость его "скакуна" не прошла мимо служителей ДПС - уже на первом посту в Балашихе его машину попытались остановить! Наивные гаишники, разве ж он остановится, добровольно? Ага, разбежался... Равным образом проскочил он и мимо второго поста... Вот, наконец, и МКАД, растянувшаяся широким мостом над головой, а за ней... Пробка... Но, кажется, небольшая... Сергей встал в очередь... Когда он понял, что причина пробки в нем, что именно ради его поимки проезжую часть где-то впереди сузили до одной полосы, - было уже поздно... Он был зажат машинами со всех сторон и мог делать только одно - медленно двигаться вперед, туда, где его уже ждали... Но бросить машину, оставив не только её, но и Лену, было немыслимо... Значит, надо верить в удачу и прорываться... Он протянул руку, пощупал пульс у своей мертвенно-бледной спутницы - тот был теперь совсем редкий - пять-шесть ударов в минуту, а полчаса назад, кажется, было 20-22... Да, это плохо, но что же делать? Надо прорываться... прорываться и верить в лучшее...
   Но прорваться не получилось... Его машину завидели загодя, а завидев, предусмотрительно остановили весь поток...
   -- Будьте добры, выйдите из машины! - предложил ему подошедший милиционер, легонько постукивая жезлом по окну автомобиля.
   -- В чем дело? - Сергей слегка приоткрыл окно, но открывать дверь не спешил.
   -- Вы нарушили правила и не единожды, и очень грубо! Выйдите для составления протокола! - более настойчиво потребовал милиционер, к которому вскоре присоединился и второй, с автоматом наперевес.
   "Ну, вот и всё!" - подумал Сергей, подумал и открыл дверь, отдавшись в руки правосудия... Через три минуты пробка была ликвидирована, "Ауди" Кострова препровожена на мини-парковку рядом с постом ДПС, а сам он оказался в одном из помещений поста, грустно наблюдая за дорогой, нехотя отвечая на вопросы и помышляя только об одном - о побеге, казавшимся сейчас совершенно немыслимым, невозможным. Ведь у него не было с собой даже ключей от автомобиля, а рядом - несколько ментов, вооруженных до зубов...
   "Но если у вас будет вера величиной хотя бы с горчичное зерно, и вы скажете горе сей: "Встать и передвинься!" и у вас будет такая вера, то гора встанет и передвинется!" - вспоминал он любимые библейские строки любимого Льва Шестого. И еще припомнились его слова о том, что Бог никому, кто искренне просит, не отказывает, стоит лишь попросить по-настоящему, из самой глубины души, ибо истинно сказано: "Стучите, и отворят вам, просите и получите!" "Но только, - добавлял Шестов, - люди не могут просить по-настоящему! Даже Серен Киркегор не смог упросить Бога вернуть ему мужскую силу и потому потерял Регину Ольсен!" "А теперь, - продолжал Сергей, - уже я теряю свою кузину и ничего не могу сделать, или могу... захотеть!??"
   "Боже! - взмолился Сергей. - Помоги, помоги, прошу тебя, очень прошу!!! Помоги мне добраться до водоёма! Ведь иначе всё рухнет!!! Прошу Тебя!!! Прошу!" Сергей напрягся, закрыл глаза, стараясь превратить свое сердце в сплошной крик, хотя сил особенных у него самого тоже уже не было... Но Бог не ответил ему, не ответил прямо... Только за спиной Сергея неслышно вошел в помещение поста незнакомый, никогда не виденный им майор милиции по фамилии Морозов...
   -- Ну, что тут? - обратился он к лейтенанту, составлявшему протокол и мило беседовавшему с нашим героем.
   -- Да вот, товарищ майор, поймали злостного нарушителя! Мало того, что он на всех светофорах на красный несся и игнорировал требования наших подмосковных коллег остановиться, так он, оказывается, что-то ужасное еще в Немове натворил... А в салоне у него девица, едва живая, может отравленная, вот не знаем, может ее в больницу? - видимо, у лейтенанта было высшее гуманитарное образование, раз он так красноречиво говорил.
   -- А он что говорит? - обратился с очередным вопросом майор.
   -- Он? Кажется, он не в себе... Говорит, что ему надо срочно отвезти девицу к водоему, иначе она умрет...
   -- А документы у него проверили? - снова поинтересовался майор, пристально вглядываясь в профиль замершего на стуле Сергея.
   -- Да, конечно. Вот его права, вот удостоверение личности офицера... Там написано, что он служит в Святогорском летном училище в должности старшего преподавателя...
   -- В Святогорском? Это интересненько... - и майор взял в руки и принялся внимательно рассматривать документы Сергея...
   -- Костров Сергей Иванович... Так-так... Ясненько... Ну-ка, лейтенант, дай-ка я сяду на твое место и погутарю с этим фруктом, а ты пока покури... - довольно жестким тоном, скорее приказывающим, чем предлагающим, попросил майор.
   Как только лейтенант ушел курить, майор положил свою объемистумую лапу на ладонь Сергея и сильно её сжал...
   -- Ай, что вы делаете? - шепотом вскрикнул Сергей, выходя из оцепенения, бросая злой взгляд на незнакомца.
   -- Ваш отец - генерал Костров? Иван Тимофеевич? - негромко и очень вежливо спросил майор.
   -- Да, мой отец. А что? - Сергей почувствовал, что его мольба, кажется, оказалась услышанной и...
   -- Я служил вместе с вашим отцом! Он был моим начальником, правда, не непосредственным! Прекрасный человек! Как он сейчас, где? - не скрывая радости, спрашивал майор.
   -- Где? Умер... Погиб две недели назад... Разбился... Попал под "Камаз" вместе с женой, моей мамой...
   -- Что?! Как же, как же так? Такой человек?!! - лицо майора мгновенно потускнело.
   -- Он был начальником Святогорского летного училища, его туда "демократы" сослали за критику Ельцина, - сам не зная для чего, проинформировал участливого собеседника Сергей.
   -- Что у вас стряслось? Чем я могу помочь? - шепотом произнес майор. - Только говорите коротко и быстро!
   -- Мне надо срочно отсюда уехать, вместе с девушкой, в центр Москвы, точнее, в Третьяковку, иначе девушка умрет! Срочно! - мягко, едва двигая губами, прошуршал Сергей.
   А тем временем у поста, прямо перед Сергеем, но только за окном, припарковался тот самый "Уазик" с устаревшей надписью "ВАИ".
   -- С той самой девушкой, что у тебя в машине? - уточнил майор.
   -- Да, это моя кузина, тоже Кострова... - прошептал Костров.
   -- Хорошо, тогда иди за мной... - приказал майор, наблюдая за тем, как из "Уазика" выгружаются два офицера ВВС, полковник и майор...
   -- Я забираю парня в управление! - громко заявил майор Морозов. - И девушку берем с собой - по пути забросим её в больницу. Черепанов, помоги нам ее перегрузить в мою машину! Да побыстрее, видишь, она при смерти!
   -- Но, товарищ майор... - попытался было возразить тот самый лейтенант.
   -- Я сказал: быстрее! - гневно заорал майор.
   Разумеется, Черепанов заткнулся... Как и те двое, полковник и майор, вылезшие из "Уазика". Они попытались что-то объяснить, но Морозов, сам когда-то служивший в ВВС и служивший блестяще, легко справился с задачей введения их в тупик, сказав, что у него приказ самого министра, самого Ерина, и что у товарища старшего лейтенанта важное правительственное задание, и он, Морозов, должен сейчас же и этого паренька, и его миловидную измученную спутницу препроводить не абы куда-то, а прямиком доставить в Белый дом...
   Лена действительно была очень плоха, пульс уже был реже одного удара в минуту. Всю дорогу, - слава Богу, что теперь помчались с ветерком прямо по разделительной полосе, - Сергей сжимал ее в объятиях, посылая молитвы к небу, силясь отдать всю свою энергию...
   А Морозов пояснял, почему он так благодарен отцу Сергея и считает себя его вечным должником... Десять лет назад он, тогда еще капитан Морозов, командир эскадрильи наших "Мигов" в Западной группе войск, попал в скверную историю. Избил своего непосредственного начальника, командира полка, но избил сильно, - сломал несколько ребер и челюсть, - правда, не просто так, а за дело - тот соблазнил немецкую девушку, а когда она забеременела, то послал на три веселых буквы, а та... та сделала аборт и неудачно... Вообщем, умерла... Формально, конечно, виноваты были врачи, а может просто здоровье девицы подкачало, но вот он, Морозов, решил, что виноват все же его начальник, подполковник Кузнецов, и вот так с ним разобрался...
   Сергей слушал и дивился... Что-то ему эта история напоминала, и очень, но что... Ну, конечно, рассказ Лены о Загрее, о судьбе Фриды... Ну, надо же такое совпадение...
   -- Знаете, я сегодня, кажется, тоже челюсть сломал одному старлею! - то ли признался, то ли похвастался собственным геройством Костров.
   -- Неужели? И кому, за что? - искренне подивился Морозов.
   -- Одному офицеру, старлею! За то, что тот собак отстреливал, выполняя приказ начальника академии.
   -- Собак? Уличных?
   -- Ну, да... Я его остановил в тот самый миг, когда он пытался достать щенков...
   -- Щенков? Вот гад... И правильно! И начальнику академии надо было врезать...
   -- А вот начальнику академии не решился! Хотя был у него, но тот обещал исправиться...
   -- Исправиться? Ну-ну, свежно предание, но верится с трудом... - скептически промолвил майор, сворачивая в пустынный Лаврушинский переулок.
   Милицейская "Волга" остановилась прямо напротив входа в галерею, остановилась и затихла - Морозов заглушил сирену.
   -- Что еще надо, Сережа? - любезно предложил новую порцию своей помощи майор.
   -- Но вы же так рискуете... - попытался возразить Сергей.
   -- Брось ты, старлей, я же вижу, что дело у тебя архиважное. Что надо? Только быстрее говори!
   -- Мне надо вовнутрь, вместе с ней, а там охрана, вахтерши...
   -- Ясно, охрану беру на себя! Донесешь?
   -- Постараюсь!
   -- Тогда вперед! Раз, два, три! - и майор резко открыл дверцу, как заправский атлет ловко выскочил наружу, помог Сергею погрузить на руки поблекшую девушку, а затем, словно ледокол, держа на перевес "Калашников", приступил к проложению трассы к спасительному "Водоёму"...
  
  
   Глава 67. Зубриловка
  
   Сергей и не думал, что так ему будет тяжело, что такая огромная эта галерея! Как ни странно, но сил ему придавали лица посетителей, которые, конечно, были до самого нутра души озадачены, удивлены, шокированы таким странным зрелищем: майор милиции с автоматом наперевес, а за ним - юноша, несущий на руках бездыханное тело девушки. Но если экскурсанты либо молчали, либо тихонько шушукались, то вот бабушки-смотрительницы, напротив, голосили во весь голос и, как ни кричал, ни шикал на них Морозов, всё не желали успокоиться.
   Наконец, одолев несколько коридоров и лестниц, Сергей увидел вдали сине-зеленое марево, лазурево-изумрудную игру красок, увидел и понял - это именно Он. Предстояло преодолеть еще стометровый сквозной проход-галерею, на старте которого светила своим юным личиком очаровательная Вера Мамонтова, смотревшая прямо на шедевр Борисова-Мусатова... Но сам вид вожделенной цели столь долгого пути придал изнуренному юноше дополнительные силы, и последние сто метров он не столько шел, сколько летел... И чем ближе была блестящая гладь пруда, чем ближе были силуэты девушек, тем радостнее было на сердце...
   Наконец, он поравнялся с картиной и словно драгоценнейший дар протянул нарисованным девушкам обмякшее, бездвижное тело Лены... Но картина безмолствовала... "Может, надо убрать стекло, может все дело в нём? - подумал Сергей. - Нет, не это... А в чём? Может, надо попытаться поцеловать одну или обеих героинь? Нет, это как-то пошло... Но что же, что? Как открыть путь в закартинье, застеколье... КАК?"
   "Господи, снова прошу Тебя, откликнись, помоги, подскажи!" - в который уже раз, устремив мысленный взор в самую вышнюю высоту, взмолился Костров, взмолился, напрягая всю душу, всю свою веру в невозможное... Где-то в стороне, сдерживая гнев смотрительниц, стоял бравый майор, чуть дальше стекались, всё больше и больше толпясь, озадаченные посетители, половина из которых были гражданами иностранных держав... А Сергей, из последних сил удерживая Лену, стоял и стоял перед картиной... Наконец, задрожали, закачались его ноги, заходило ходуном всё тело, но он все же стоял и молил, молил, молил о невозможном... И в тот самый миг, когда сил держаться больше не было, когда он стал медленно оседать на пол, вдруг зашуршала, зашелестела листва нарисованных берез, побежали по глади пруда отражения облаков, заискрилась, двинулась легчайшими волнами-кругами поверхность воды, а неведомый поток подхватил падающего со своей прекрасной ношей Сергея и всосал его, словно пушинку, в загадочный застекольный красочный мир!
   Весь народ, столпившийся в галерее в ожидании чуда, дружно ахнул! И даже видавший многое, не раз стоявший на грани жизни и смерти, майор Морозов присвистнул, даже бабушки-смотрительницы онемели от того, что неведомое так явственно-зримо предстало перед ними, и только "девушка с персиками", та самая Вера, совсем не удивилась и продолжала задорно и вместе с тем спокойно-отрадно всматриваться в лазорево-изумрудную даль, но разглядеть ничего нового она не могла, как не могли и все другие, смотревшие в этот полуденный час на лучшее создание Виктора Мусатова, ибо лишь на несколько секунд картина ожила для всех, только на несколько мгновений открыла присутствующим свое сердце, свою таинственную суть, а потом снова застыла, будто и не было ничего...
  
   Оказавшись на берегу пруда, Сергей, стоя на коленях, продолжая держать Лену, сделал несколько мелких шажков и мягко плюхнул и себя, и девушку прямо в воду... Нет, он не ошибся! Снова почувствовал он это приятное, сравнимое разве что с оргазмом, чувство подпитки, проникновения в тело силы, энергии, мощи! Лена также оживала быстро-быстро... И вот они уже как дети плескаются, кувыркаются в прохладной воде, ныряют, носятся друг за дружкой то вплавь, то бегая по дну, орошают друг друга волнами искристых брызг... Трудно сказать, сколько именно они так бесились, может полчаса, а может и меньше, еще труднее понять, что или кто, чья сила, какая власть заставила их вдруг словно сойти с ума, впасть в детскость, но когда они успокоились, то с удивлением обнаружили, что за ними наблюдает троица, состоящая из двух барышень в старинных широкополых платьях и одного весьма невысокого мужчины, коротко стриженого, но с усами и аккуратной бородкой, одетого в щегольской светло-серый костюм, состоящий из брюк, двубортной жилетки и пиджака, а также белой рубашки, увенчанной отложным воротничком и желтой бабочкой.
   -- Здравствуйте! - приветственно замахав рукой, не обращая внимания на то, что облегающее, хотя и не промокающее платье сделало ее тело едва ли не обнаженным, весело прокричала Лена.
   -- Добрый день! - более спокойно-вежливо произнес Сергей.
   -- Здравствуйте, молодые люди! - улыбаясь, откликнулся мужчина в щегольском костюме. - Как водичка? Не холодновата ли?
   -- Да нет, в самый раз! - ответила Лена и двинулась к берегу.
   Когда до каменного обруча берега оставалось меньше метра, приветливый бородач галантно подошел к краю пруда и, чуть присев, протянул руку Лене, которая вновь стала красавицей Ариадной. Сергею было видно, что мужчина сразу оценил совершенную красоту и лица, и тела его спутницы - его глаза гуляли по всему пространству, которое занимала плоть Ариадны, но гуляли как-то очень мягко, нежно, трогательно, так что у Кострова даже тени ревности не возникло в душе. Как не осталось и сомнений в том, что смотреть так может только настоящий художник, а это означало, что перед ним не кто иной, как сам мэтр - Виктор Мусатов.
   Сергей из водоёма выбрался сам, после чего сначала несколько неуклюже поцеловал руки дамам, заставив младшую из них покраснеть, а потом протянул ладонь и мужчине со словами:
   -- Здравствуйте, Виктор Эпидильфорович!
   -- Как, как вы сказали? - едва сдерживая смех, переспросил художник.
   -- Виктор Эпидильфиорович... - немного растерянно повторил Сергей.
   -- Нет-нет, Эльпидифорович! - поспешил поправить гостя добродушный хозяин.
   -- Простите, ради Бога! Такое редкое у вас отчество... Еще раз простите...
   -- Да ничего, я уже привык! А как зовут вашу прекрасную спутницу? - поинтересовался Мусатов.
   -- Елена! Елена Викторовна! - поспешила представиться девушка, выжимая воду из своих роскошных золотистых волос.
   -- Неужели! Вот так совпадение... - удивленно воскликнул художник. - Позвольте вам представить. Моя сестра, Елена, и моя невеста, тоже Елена...
   -- ...Владимировна Александрова! - поспешил щегольнуть своей осведомленностью Костров и, пока удивленный художник анализировал, откуда незнакомец может знать отчество и фамилию его невесты, добавил: - А меня Сергеем зовут!
   -- Виктор! - несколько жеманно, делая ударение на последнем слоге, начала свою недлинную речь Елена Владимировна. - Мне кажется, нашим гостям надо обсохнуть, а потом мы могли бы вместе отобедать. Дакор?
   -- Уи, мон ами! - безропотно согласился художник. - Бьенсюр...
   -- Мерси, шерзами! - встрял в диалог жениха и невесты Костров. - Се тре шарман де вотре парти!
   -- Ву конессе франсэ? - вскинула удивленные очи Елена Владимировна.
   -- Туль монд парль франсэ! - ответил Сергей заученной фразой, выуженной несколько лет назад из финала французского перевода романа Юлиана Семенова "Пресс-центр".
   -- Врэмо! - согласно кивнула невеста художника. - Ну что, пойдемте в дом?
   Пока они шли среди живописного парка, обильно украшенного не только мощными стволами дубов, фигурами ветел, тополей, кедров, лип, устремленными ввысь мачтами сосен, но также и морем цветов, среди которых большую часть составляли белые, розовые, желтые, красные, бордовые, фиолетовые, сиреневые розы, Лена шептала Сергею:
   -- Это тот самый художник?
   -- Ну да, он, кто же еще? - тихонечко отвечал Костров.
   -- Значит, мы попали в прошлое? - продолжала вопрошать Ариадна.
   -- Похоже, что так...
   -- А почему они не спрашивают, кто мы, откуда, как тут оказались? - не унималась Лена. - Тебе не кажется это странным?
   -- Нет, не кажется. Это же цвет русской интеллигенции. Очень воспитанные люди. Наверное, не принято спрашивать так сразу... Может, они ждут, что мы сами расскажем...
   -- Но похоже, они не очень удивились нашему появлению...
   -- Нет, Ленок, удивились, просто умело маскируют чувства... Воспитание такое...
   Их путь шел наверх, туда, где возвышалась белая громада дворца с живописной ротондой южного фасада, к которому вела лестница, украшенная по бокам мраморными статуями вперемешку с кадками лилий, вынесенными на лето из оранжереи. А перед дворцом испускал в воздух влажные прохладные струи живописный фонтан, а рядом с ним укоренился развесистый многоствольный дуб...
   Но во дворец их не пригласили, а предложили пройти в небольшой деревянный домик неподалеку. Как оказалось, Мусатов и его пассии, конечно, не были тут хозяевами, и хотя посещение дворца было им не запрещено, но жили они именно тут, в скромном домике поодаль, деля его с хозяевами, некими Литвиновыми.
   А обедали, конечно, на улице, на террасе, где уже был практически накрыт среднего размера круглый столик. Ариадна с жадностью выхлебала и тарелку борща, поглотила затем и оладьи, и овощной салат, и аппетитный бифштекс... А вот Сергею что-то есть не хотелось совсем, и он только из вежливости ограничился одним салатом...
   За обедом беседа как-то не клеилась... Младшая Елена, юная сестра художника, вообще сидела смущенная и едва смела глядеть на гостей. Елена Владимировна была озабочена тем, чтобы вовремя принести очередное угощение и убрать пустую посуду. А Виктор Эльпидифорович не сводил глаз с Елены Костровой, которая, как ни в чем не бывало, уплетала одно блюдо за другим... Однако то ли скромность, то ли стеснительность, а может - и это скорее всего, - нежелание вызвать ревность своей невесты - не позволяли художнику претворить свои восхищенные взгляды в слова-комплименты... Но молчание становилось уже неприличным, потому Сергей внезапно его прервал:
   -- Скажите, Виктор Эльпидифорович, а над какими полотнами вы сейчас работаете?
   Этот, казалось бы, рядовой простой вопрос ввел Мусатова в некоторое замешательство. Он отвел глаза куда-то в сторону, а потом очень медленно, тщательно выбирая слова, произнес:
   -- Сейчас пишу две картины. "Даму на лестнице" почти закончил, - и тут Мусатов глянул в сторону сестры, как бы говоря, что именно она и есть эта дама, - и начал портрет Елены Владимировны, - здесь он нежно посмотрел на невесту, - ну, и так по мелочи, разные там этюды, эскизы...
   -- А покажете? - жуя очередной оладий, внезапно "проснулась" Ариадна.
   -- Ну, если дама интересуется...
   -- Конечно, и даже очень, - призналась Кострова.
   -- Хорошо, тогда после обеда сразу и пойдем. Моя мастерская тут неподалеку...
   -- Во дворце? - поинтересовалась Лена.
   -- Нет, во дворце - музей, там нельзя разводить грязь! - улыбаясь, отвечал художник. - Тут есть еще немало строений, кроме дворца!
   Скромный обед потихоньку катился к концу, когда Лена, утолив, наконец, свой голод, вдруг неожиданно спросила, глядя прямо в глаза художнику:
   -- А почему вы не спрашиваете, кто мы, откуда?
   Сергей лишь успел под столом пнуть ее по ноге, но та, похоже, даже не почувствовала...
   -- Всему свое время! - загадочно произнес художник. - Но если вы хотите, то расскажите сами...
   -- Мы из будущего! - не взирая на останавливающие строгие взгляды Кострова, не удержалась и похвасталась Лена.
   -- Славно! - совершенно спокойно проговорил художник, будто Елена ему поведала о чем-то часто случающемся и банальном. - Ну, и как там в столице?
   -- Причем тут столица? - недоумевала Лена и, несмотря на пинки и хмурые взгляды Сергея, продолжала: - Я говорю: мы из будущего! Из самого конца двадцатого века!
   -- А я в Москве был последний раз два года назад! Мечтаю все же перебраться поближе к столице. Елена Владимировна ездила весной в Подольск, там домик присмотрела, быть может в следующем году переедем, - продолжал гнуть собственную тему Мусатов, словно не слыша, о чем ему говорит Ариадна.
   Тут уже не выдержал Сергей - резко встал и строго-вежливо проговорил:
   -- Извините, Виктор Эльпидифорович, можно я со своей кузиной перемолвлюсь наедине парой слов?
   -- Ну, конечно, ваше законное право! - согласился художник.
   Сергей едва не вырвал из-за стола Ариадну и, отведя метров на пятнадцать в сторонку, стал громким шепотом отчитывать:
   -- Ты что несешь? Зачем говоришь про будущее?
   -- А что, нельзя? - Лена сделала круглые глаза.
   -- Нет, нельзя и, как видишь, бесполезно! Вся информация, связанная с будущим, перекодируется, и все они слышат совсем не то, что ты говоришь!
   -- Как это? - удивлялась Кострова.
   -- Ну, ты ему говоришь, что ты из будущего, а он слышит, что ты из столицы, из Москвы приехала! Ты ему, что в конце двадцатого века живешь, а он слышит, что ты учишься в Москве на женских курсах или еще какую-то иную фигню...
   -- Но почему? - недоумевала девушка. - Зачем?
   -- А я знаю?!! Только сейчас догадался! Помнишь, ты сама говорила, что время необратимо - так тебе Загрей поведал, верно?
   -- Ну да, именно так!
   -- А мы, как видишь, в прошлое зателели. Как ни странно! И вот какая-то сила редактирует нашу речь, чтобы мы ничего о будущем не сообщили, ибо любая информация, точнее, ее утечка, способна переиначить ход истории. Ну, помнишь фильм "Назад в будущее"? Смекаешь?
   -- Да? Интересно... А к нам их речь доходит без изменений?
   -- Похоже, что так... Ведь прошлое уже не изменишь... Ладно, пошли...
   Через полчаса наши гости вместе с художником осматривали его небольшую, но уютную мастерскую, устроенную в каком-то каменном флигельке неподалеку от северного фасада дворца.
   Лена с удивлением смотрела на работы, многие из которых казались ей, как она шепнула на ухо Сергею, "детским лепетом", поскольку были выполнены как-то неряшливо. Вот девушка в ожерелье, писанная, очевидно, с сестры художника. Сама девушка еще ничего, а вот фон за ней - ну просто каляки-маляки зеленые... Да и само платье как-то грубовато закалякано, а левая рука выглядит неестественно, будто и неживая вовсе... Или вот дама в саду сидит... Ну, прямо детский сад! Голова непропорционально большая, плечи, напротив, слишком узкие, глаз вообще нет, только щелки... Или вот "Прогулка"! Блин, разве это девушка? Это монстр какой-то... А вот эскизы цветов Лене понравились больше, и она стала ими восхищаться, конечно, не совсем искренне, но и не так, чтобы совсем лживо:
   -- Какие чудесные цветы! А краски! А колорит! Просто чудо! - восклицала она, стоя перед очередной картиной.
   -- Вы находите? - смущенно спрашивал Мусатов.
   -- Ну, конечно, будто живые, будто вот-вот сойдут с полотна и обольют нас нежнейшим ароматом.
   -- Вы не лукавите, мадмуазель? - хитро прищуриваясь, интересовался художник.
   -- Ну, если только совсем капельку! - кокетливо сознавалась девушка.
   И вот, когда все экскизы, этюды и картины были осмотрены и пора было уходить, Виктор вдруг как-то внезапно стал сверхсерьезным и шепотом произнес:
   -- Друзья мои, я долго сомневался, но все же решил показать вам главное дело своей жизни, мой свадебный подарок невесте! Пойдемте!
   И тут Мусатов неспешно-торжественно вынул из бокового кармана пиджака золотистый ключ, отодвинул занавеску в одном из дальних углов мастерской, обнажив коричневую деревянную дверь... Вонзив ключ в скважину, художник дважды провернул его и открыл вход в другую, почти такую же по размерам комнату, окна которой, однако, были плотно задернуты шторами.
   Здесь была только одна картина, но какая! Казалось, она занимала больше половины пространства комнаты, распластавшись с легким наклоном вдоль стены на специальном приспособлении - огромном мольберте, к которому по периметру была пришпилена множеством кнопок.
   Художник не стал отдергивать все шторы, а отодвинул только две крайних так, чтобы свет падал лишь на края картины, а ее центр оставался в полумраке.
   -- Ну, что скажете? - довольно улыбаясь, произнес Мусатов.
   -- Великолепно! - произнесла Елена.
   -- Прекрасно! - отозвался Сергей. - Восхитительно, но...
   -- Что "но"? - забеспокоился художник.
   -- Мне кажется, чего-то не хватает...
   -- Да? Вы находите? - похоже, Виктор Эльпидифорович всерьез огорчился.
   -- Ну, какой-то малости! - смягчил свой вердикт Сергей, лихорадочно вспоминая-сличая то, что он видел несколько часов назад в Третьяковке, с тем холстом, что расстилался перед ним сейчас.
   -- Мне кажется, здесь доминируют темные цвета, а надо бы темного и светлого поровну, равно как хорошо бы уравновесить голубой и зеленый, ибо голубого не достает, а зеленого многовато...
   -- В самом деле? - Мусатов стал напряженно вглядываться в собственное творение, и это длилось несколько минут, а потом, стукнув себя ладонью по лбу, проговорил: - Да, Сергей, вы правы. Надо уравновесить, добавить голубого и белого... Но если с голубым понятно - можно сделать чуть гуще платье моей невесты, расширить небо за счет деревьев, то вот как добавить белого?
   -- Мне кажется, надо бы вашу сестру приодеть! - торжественно произнес Костров.
   -- В смысле? - потребовал уточнений художник.
   -- Ну, лиловую накидку надо заменить на нежно-голубую, почти белую, и тогда...
   -- Точно-точно! Я об этом тоже думал. Тогда фигура приобретет легкость, невесомость, таинственность, ведь так?
   -- Именно! - довольно согласился Костров.
   -- А вы маслом рисуете? - внезапно вклинилась в мужской разговор девушка.
   -- Нет, не сейчас! Эта картина в основном написана темперой, она не дает бликов и хорошо держится на таком грубом холсте! - пустился в объяснения художник. - Хотя пришлось добавлять и другие ингридиенты, и даже немного масла, и акварели, и еще бог знает чего...
   -- А как будет называться картина? - снова спросила девушка.
   -- Вот-вот, с названиями всегда проблема... Даже не знаю, почему... Чем серьезнее работа, тем сложнее дать ей имя... Знаете, как у Лермонтова: "В уме своем я создал мир иной и образов иных существованье, я цепью их связал между собой, я дал им вид, но не дал им названья..."... Вот и в этот раз, - продолжал сетовать художник, - всё, что ни придумаю, всё не то... Сначала хотел "Дамы у пруда", но, согласитесь, как-то пошловато звучит... "Две музы" - слишком слащаво... А вы бы как назвали?
   -- Я? - переспросила Лена, но вместо ответа взглянула на Сергея и, увидев его строгий взгляд, стала вести наводящие речи: - Пока не знаю... Но мне кажется, что название должно быть и загадочным, и простым, и емким... Ведь все гениальное - просто!
   -- Я тоже так думаю, но как назвать просто, но чтобы было и ново, и не банально? - снова жаждал помощи Мусатов.
   -- А вы видите, что тут как бы два круга, две буквы "О"? - спросила девушка.
   -- Два круга? - художник вновь вгляделся в собстенное творение. - Пожалуй, вы правы. Один - это берег озера, второй задан очертаниями юбки моей невесты. Вы это имели в виду?
   -- Ага! - радостно подтвердила Ариадна. - Вот и в название надо бы включить слово с двумя "о"?
   -- Вы находите? - Мусатов стал шептать под нос: - Озерцо? Нет, нет... Монолог? Нет, нет... Водо... Точно...
   -- Водоём!? - торжественно произнес уже во весь голос художник.
   -- Браво, маэстро! - Ариадна захлопала в ладоши.
   А художник медленно и уже нараспев повторил:
   -- Во... до... ём... Замечательно!!! Спасибо Вам, Леночка!
   -- Да мне то за что... Это вам спасибо за это чудо!!! - наградила художника заслуженным комплиментом Елена.
   -- А вы заметили, - вмешался в беседу Сергей, - что произнося "водоём", мы будто бы опускаемся вниз? Первый слог - это поверхность, второй - толща воды, а третий, самый прочный, устойчивый - это таинственное дно?
   -- А мне кажется, не вниз, а вверх! - откликнулся Мусатов. - А ведь там действительно есть ступени на дно. Вы заметили, когда купались?
   -- Да, конечно! Еще бы! Мы там так долго резвились! - отвечал Сергей. - А еще можно?
   -- Порезвиться? Да ради бога! К вечеру вода станет еще теплее... Но пойдемте я вам лучше дворец покажу! - предложил Мусатов.
   И они тут же отправились во дворец, где, как докладывал по дороге Виктор Эльпидифорович, собрана прекрасная коллекция картин, древних гобеленов, старинных платьев, изделий из фарфора, стекла, бронзы, ценных рукописей. Но рассказывая о сокровищах дворца, художник то и дело повторял заветное слово из трех слогов, повторял и улыбался, и радовался, что вот, наконец, свалилась гора с плеч...
   Целый час они осматривали дворец под водительством Мусатова, который с каждой минутой делался все более красноречив и возбужден. Он излагал историю легендарной усадьбы с самого момента её основания в 80-х годах 18 века, но это была не просто устная история, а "история в портретах". Вот он, легендарный основатель усадьбы, "екатирининский орёл" генерал-майор князь Сергей Федорович Голицын - и художник указывал на портрет невысокого и совсем не бравого седого мужчины в сапогах, белых обтягивающих панталонах-лосинах, с плащем, свисающим с руки. А это - и Мусатов, нежно улыбаясь, тянул свои хрупкие артистистические ладошки к изображению обрюзгшей и полной светловолосой женщины в длинном лиловом платье - жена князя, Варвара Васильевна, племянница всесильного Потёмкина. А портрет этой "Златовласой Плениры", как ее назвал Державин, написал, конечно, не кто иной, как сам Дамон Ортолани! Ну, а вот и сам Гаврила Романович, друг семьи, поэт и правитель Тамбовского наместничества. "Ну, а этого "толстячка" вы, конечно, узнали?" - сакраментально спросил Мусатов, подходя к небольшому портрету. Но гости лишь непонимающе замотали головами: "Нет, увы-увы, не припоминаем?". "Как же? Неужели? - искренне удивлялся художник, удивлялся и продолжал свое повествование: - Ведь это сам Иван Андрееич Крылов, величайший русский баснописец, взятый Голицыным в секретари и обучавший его детей словесности. И свою знаменитую басню о пользе учения "Свинья под дубом" он, конечно, написал под впечатлением зубриловских кряжистых "обитателей". Далее следовали портреты последующих хозяев и гостей имения: Федора Сергеевича Голицына, обогатившего усадьбу основным массивом сокровищ, его жены, темно-глазой, надменно чувственной княжны Анны Прозоровской, прелестной Екатерины Голицыной-Соллогуб работы самого Моллинари, поэтов Вяземского и Полонского, романиста Лажечникова и многих-многих других менее известных персон.
   Наконец, художник остановился перед последним портретом - это была совсем юная особа, хрупкая, тонкая, с бледным красивым лицом, окутанном затаенной грустью, в простом белом платье на бретельках, похожем скорее на ночную рубашку, чем на повседневный наряд дворянки. Остановившись, Мусатов резко умолк, как-то сразу погрустнел, омрачился в чертах лицах... А Сергей, вглядываясь в девушку, все больше и больше находил черт сходства и со знаменитой Примаверой, и со своей незабвенной Анимой-Гесионой...
   -- Кто это? - мягко вопросила Елена.
   -- Это, - грустно вздохнул мэтр, - последняя наследница усадьбы, увы, так рано почившая...
   -- Её звали Ольгой?! - уверенно предположил Сергей.
   -- Да, Ольгой, она тоже Голицына, тоже княжна, но так нелепо погибла...
   -- Что, что с ней случилось? - взволнованно спросила Лена.
   -- Её отравили... Нет-нет, не в результате заговора, мести, сведения счетов и не ради получения наследства... Чистая случайность... Повар перепутал соль и крысиный яд, и... Это было в день ее совершеннолетия... Спасти не смогли...
   -- Представляю, что потом отец сделал с поваром! - жестко проговорил Костров.
   -- Нет, что вы, отец девушки был христианином до мозга костей, а потому простил незадачливого кулинара... - пустился в объяснения Мусатов.
   -- Ох уж это милосердие! - в сердцах проговорила Лена. - Пролезает во все щели! А я бы не пощадила! Это ж надо такую красавицу на тот свет отправить!!!
   Мусатов стал что-то энергично возражать в ответ, но к своему удивлению наши путешественники не услышали ни единого слова, а потом... потом художник стал медленно-медленно растворяться в пространстве, становясь при этом все более прозрачным... По его омраченному ужасом лицу наши герои поняли, что происходит что-то непонятное и, по-видимому, они также в его глазах расплываются, растекаются, расползаются... Сергей протянул руку к мэтру, попытавшись схватить его за локоть, но нащупал только пустоту... А Мусатов, продолжая что-то неистово говорить, в то же время протянул Лене какой-то сверток и, как только девушка приняла дар, исчез окончательно... Озадаченные Сергей и Лена остались одни в опустевшей длинной зале, но последующее заставило их и вовсе оцепенеть и прижаться друг к другу... К счастью, они не слышали звуков, но все видели, видели ясно и отчетливо...
   Сначала в зал ворвались плохо одетые мужики - кто в сапогах, кто в драных ботах, а некоторые даже в лаптях, - ворвались и стали срывать портреты, топтать их ногами, мочиться на них... А во главе всей оргии был седой как лунь старик, раздававший указания, одной рукой направляя действия вандалов, а другой сжимая икону с ликом Спасителя... Не пощадили даже несчастную Ольгу... Другие же выносили из смежных комнат вазы, чаши, ковры, канделябры, подсвечники, тарелки, стаканы, столовые приборы, бронзовые скульптуры и статуэтки, выносили и складывали в мешки... Третьи разбивали ломами мебель, выкорчевывали рамы окон, совмещая все эти бесовские дела с распитием вина, похоже, тоже украденного у хозяев... А когда разграбление кончилось, два молодца притащили ведро с керосином и начался пожар, окончательно уничтоживший остатки былой роскоши, былой красоты... Грустно-грустно, испуская редкие слезы, сидя на корточках, смотрела Лена на то, как пламя пожирает прекрасное лицо милой княжны, смотрела, но ни она, ни Сергей ничего не могли сделать, поскольку тела их стали как бы бесплотны, и к чему бы они ни прикасались, ничего не чувствовали, не могли ничего ни взять, ни поднять, ни потрогать...
   Быстро догорали картины, остатки покореженной мебели и ценные рукописи, затем занялся паркетный пол и потолок. Наконец, не выдержав температуры, на пол второго этажа рухнула крыша и вместе с ним упала еще дальше, и все дружно полетели еще ниже, в подвал, увлекая за собой и нарядные пилястры, и прекрасные фрески, и наших героев... Им выпала незавидная доля быть только пассивными беспомощными зрителями ужасной гибели родового гнезда Голицыных...
   После погрома и пожара начались вялые ремонтно-восстановительные работы... А когда они, наконец, закончились (но, конечно, изначального великолепия было уже не вернуть), в усадьбе появились новые хозяева - босоногие, тощие ребятишки, по-видимому, обитатели одной из первых послеоктябрьских коммун... Но и они не долго жили и радовались - здание снова оказалось в объятиях пожара, а за ним - новое запустение, и снова медленное восстановление... Теперь обитателями дворца стали взрослые дяди и тети: первые были одеты либо в строгие костюмы, либо по-военному - в гимнастерки, сапоги и штаны-голифе, ну, а вторые, то бишь представительницы прекрасного пола, нередко тоже были в штанах или костюмах, но все же в основном - в простеньких ситцевых платьях... Но и их быстро смыло потоком времени, и их теплые места в кроватках заняли больные в синих или коричневых робах, с ампутированными или перевязанными конечностями, забинтованными головами... А затем раненые бойцы исчезли, уступив дворец вечно кашляющим больным в аналогичных простеньких пижамах... Наконец, люди исчезли вовсе, а вслед за ними стал распадаться и тот убогий порядок, который был создан советской властью... Снова на глазах Сергея и Елены ветшали и проваливались потолки и полы, облетала штукатурка, осыпалась краска... И снова, уже более прилично одетые люди, наведывались в усадьбу, разбирая ее по частям, унося с собой все ценное, а то, что унести было нельзя, просто разрушали... С грустью глядела Елена, как один из уголков круглого зала дворца, где когда-то стояла очаровательная статуя прекрасной пастушки, превратился в отхожее место... Тоскливо взирал Сергей сквозь покореженное окно на то, как два полупьяных мужичка пилили легендарный крыловский дуб... Смотрел и думал о том, что был прав и прозорлив баснописец: свиньям нет никакого дела до красоты, и сейчас, как и сто, и двести лет назад, у нас хватает этих свиней в человеческом обличье... И все чаще то снег, то дождь залетали в пустые глазницы окон дворца, а когда ушлые ребята разобрали и вывезли железную крышу, то сырость и плесень, метели и ливни окончательно надломили здание, и вскоре одно за другим стали рушиться перекрытия...
   Глава 68. Второе явление Купины
  
   И вдруг, среди оглушающей немоты, внутри которой они находились, закричала, печально и жалобно, одинокая ночная птица, а вслед за ее криком вернулись и другие звуки: шум листвы, стрекот кузнечиков, далекое всхлипывание тепловоза... Они сидели на каменной лестнице, к счастью, еще целой, лишь слегка кое-где поросшей травой, на лестнице, ведущей к ротонде дворца, сидели, плотно прижавшись друг другу, так плотно, наверное, просто потому, что внезапно им стало холодно...
   -- Что это было? - отирая остатки слез, спросила Лена.
   -- Похоже, - медленно выбирая слова, отвечал юноша, - мы видели всю историю усадьбы за последние без малого сто лет...
   -- Ничего себе история! Один сплошной ужас, сплошной вандализм! - с явственным гневом воскликнула девушка.
   -- Да, весёлый у нас народ! Разрушать умеет! Одним словом, народ - богоносец! - съязвил Сергей.
   -- Может, не надо, а? - попробовала Лена остановить очередную волну черного юмора, начавшуюся изливаться из уст кузена.
   -- Хорошо, не буду! - покладисто подчинился Сергей.
   -- Как ты думаешь, какой сейчас день, в каком мы году? - поинтересовалась девушка.
   -- Полагаю, что нас вернули обратно! И сейчас ночь с четверга на пятницу, и мы в том же самом году, в котором пребывали все предшествующие дни... Но точно узнать сможем только утром - авось кто-то и подскажет...
   -- А долго ли до утра? И что нам теперь делать? - выплеснула новую порцию вопросов Лена, находившаяся все в том же прекрасном облике Ариадны.
   -- До утра... - Сергей привстал со ступенек и взглянул сначала налево, где был восток, а потом и направо, на запад, - до утра совсем недолго. Видишь, - он протянул руку в левую сторону, - там уже небосвод розовеет, значит, через час будет совсем светло, а пока...
   -- Пойдем искупаемся? - предложила девушка.
   -- Можно... - охотно поддержал кузину Сергей.
   -- В том самом водоеме? - поспешила уточнить Лена.
   -- Если найдем... - скептически поморщился Костров, вспоминая, что к пруду ведет едва различимая тропинка среди зарослей, и за прошедшие девяносто с хвостиком лет она могла так зарасти, что...
   -- Я хорошо помню дорогу. Уверена, что и сейчас ее найду. Поскакали? - предложила прекрасная спутница.
   -- Ну как отказать такой красотке! - поднимаясь с каменных ступенек, посетовал Сергей.
   И взявшись за руки, они устремились вниз, в глубину парка, точнее, бывшего парка...
   -- Ну, вот, я так и знал! - проронил Сергей, когда они достигли той самой полянки.
   -- Да... - протянула девушка, - жаль...
   Действительно, было от чего загрустить и о чем пожалеть. Вместо водоема с теплой прозрачной водой их взорам открылась лишь круглая, поросшая травой выемка, по краям которой еще можно было разглядеть остатки светло-серого камня, некогда стягивавшего-окаймлявшего плотным обручем пространство рукотворного пруда.
   -- Тогда ай-да на речку! Тут же недалеко, верно? - предложила девушка, которая не собиралась и дальше пребывать в тенетах меланхолии.
   -- Кажется, недалеко... Побежали...
   И снова они мчались сквозь парк, снова их путь пролегал вниз, с холма...
   -- Ну, вот я и в Хопре! - то ли цитируя, то ли пародируя рекламу недавно развалившейся финансово-пирамидальной компании, произнес Костров, когда они оказались на берегу широкой, укутанной туманной дымкой, реки.
   -- Всё, я побежала! - задорно закричала Елена, стягивая с себя одежду. - А ты вот посторожи пока мои вещи, мое волшебное платьице и подержи-ка вот это! - и девушка небрежно сунула в руку Сергея холстяной свиток.
   -- Что это? - проронил Костров.
   Но его кузина стремглав уже летела к воде...
   Сергею не оставалось ничего иного, как развернуть холст - единственное, что успел, сумел передать им на прощание художник... Что угодно ожидал увидеть Костров - женский портрет, натюрморт с цветами, осенний пейзаж, - что угодно, но не это... Ибо на развернутом свитке оказалась... пустота, та самая декартова "табула раза", которую уже на первом курсе вдалбливают в голову студентам-философам как одну из центральных идей новоевропейской философии. "Чистая доска, на которой наше сознание пишет свои письмена!" - грустно повторил про себя Костров первое, что всплыло в голове по поводу увиденного "чуда".
   И пока Лена наслаждалась мягкой, зеленоватой водицей Хопра, Сергей глядел на обнаженный холст, стараясь разглядеть тайные знаки, но, увы, тщетно...
   Лена выскользнула из воды, когда стало совсем почти светло...
   -- Водичка - класс! - восторженно произнесла она. - Теплющая как молочко!!! Ты пойдешь?
   -- Нет, Ленок, не пойду, прости!
   -- А что так, что случилось? - озадаченно проговорила девушка.
   -- Посмотри-ка! - и Сергей протянул ей свиток.
   Лена послушно развернула холст...
   -- И что? Я ничего не вижу... - спросила девушка.
   -- Вот-вот, и я тоже не вижу. Спрашивается, зачем? - грустно промолвил юноша.
   -- Зачем? - Лена внезапно обернулась к реке, потом посмотрела вновь на холст, посмотрела так, будто оценивала его размер, а затем, приказав в очередной раз: - На, держи! - бросилась снова в воду, предварительно отдав свернувшееся в трубку полотно своему визави.
   Сергей только покачал головой, поражаясь необузданной экспрессивности своей кузины - вот она та же самая, что течет и под его кожей, костровская кровушка!
   Но уже через минуту Лена вылезала из воды, вылезала улыбающаяся, довольная, по-прежнему возбужденная! И было от чего! Ведь в левой руке она держала ношу, очевидно, выловленную в реке...
   -- По-моему, как раз подходит по размеру! - и девушка, не мешкая, протянула Сергею аккуратный, прекрасно обработанный, почти идеально гладкий прямоугольник. Да, это была доска, обычная деревянная доска - скорее сосновая, чем липовая, впрочем, кто их разберет эти породы деревьев, ведь главное было в другом - по размеру она идеально совпадала с холстом, будто их вырезали по одному шаблону!
   -- Ну, что теперь скажешь? - кокетливо подбоченясь, уже совсем не стесняясь своей наготы, молвила Ариадна-Елена, глядя как Сергей прилаживает холст к доске, убеждаясь в идентичности их размеров.
   -- Ленка, ты - умница! Удивительно! Подходит как ключ к замку! Это ж надо!!! - наконец выпалил юноша, приобщаясь к той же самой радости, которую привезла из вод Хопра девушка.
   -- Ты лучше сильнее прижимай, пока дерево не высохло! - советовала девушка.
   -- Вау! - вдруг закричал Сергей, вскакивая с песка. - Ленка, ты - гений! Гляди, проявляется рисунок, да какой! Бог мой, это же... Ну, смотри сама, - и он мягко протянул доску с распластавшимся на ней холстом девушке.
   -- Да, вижу... Какой-то прямоугольник, нет, скорее квадрат, даже ромб, а в центре девушка...
   -- Да нет же, не прямоугольник и не ромб! А звёзды! Две звезды, наложенные одна на другую! Знаешь, что это? - восторженно выкрикнул Сергей.
   -- По-моему..., - пробиваясь сквозь сомнения, медлила Лена, - по-моему... кажется, на икону похоже, хотя не уверена...
   -- Есс! Пять с плюсом! - и Сергей внезапно набросился на девушку, прижал к себе и стал ее хаотично целовать куда придется - в щеки, носик, лоб, волосы, шею...
   -- Да успокойся ты! Что случилось!?? Что за бурные восторги!?? - настала очередь Лены тормозить активность своего спутника.
   -- Ленка, эта та самая икона, Неопалимя Купина, только... - и Сергей, отстранив немного от себя девушку, притянул её руку вместе с зажатой в ней доской к себе поближе, - ...только здесь Богородица иначе одета, да и похожа скорее на девушку, чем на женщину... И голова ее покрыта не платком, а цветами... А маленький Иисус... Слушай, это скорее эмбрион, чем младенец... Не находишь?
   Елена всмотрелась в изображение, которое проявилось теперь почти полностью, почти с чудесной кристальной ясностью:
   -- Знаешь, я кажется врубаюсь... Это... Это она! Она! - скорее со страхом, чем с радостью, проговорила Лена.
   -- Кто она? - переспросил Сергей.
   -- Эля, Элиза! Возлюбленная Загрея! И эмбрион - это её нерожденный ребенок!
   -- Ты думаешь? - с некоторым недоверием произнес юноша.
   -- Уверена. Почти, - твердо произнесла девушка. - Это послание от него!
   -- Но почему в форме иконы? Почему она представлена в облике Богородицы? - риторически, понимая, что вряд ли получит ответ, спрашивал Сергей.
   -- Тебе виднее, братик! - резонно ответствовала девушка. - Хотя... Если раскинуть мозгами... Как я понимаю, это та самая икона, из-за которой Хельгу посадили в каталажку?
   -- Да, та самая, хотя, конечно, совсем иначе нарисована, но в целом, по композиции совпадает... - пустился в объяснения Сергей и вдруг, воздев к небу глаза, заговорил стихами: - Она бела и в белое одета, убор на ней цветами и травой расписан! Кудри золотого цвета чело венчают робкою волной. Улыбка леса - добрая примета: никто, ничто ей не грозит бедой!
   -- Красивые стихи... - откликнулась Лена, - кто написал, о ком?
   -- Да так, вспомнилось... какой-то итальянский поэт эпохи Возрождения...
   -- Смотри, - прервала рассуждения своего кузена Елена, - На ее платье красные пятна проступают!
   -- Разве? - Сергей снова устремил пристальный взгляд на икону. - Да, верно... Значит, именно Элиза? - потребовал очередного подтверждения первоначальной гипотезы Сергей.
   -- Ну да, никаких сомнений! - утешила его девушка. - А ты говоришь, что ничто ей не грозит бедой... Вопрос в том, зачем она нам послана? И как связана с той другой первой иконой? Кстати, где она сейчас?
   -- Она-то? У Кати... Я просил ее спрятать...
   -- У-у, бабник! - саркастичски подметила Лена.
   -- Погоди... - остановил её Сергей. - Если её прислал Загрей, то, скорее всего, он тем самым призывает нас...
   -- Да, я поняла! Конечно, он! - почти во весь голос заговорила девушка. - Он хочет, чтобы мы ее спасли! Нашли и ему вернули! А эта икона... - Лена, видимо, вдруг вспомнив свои опыты трёхдневной давности с миниатюрой "Водоёма" Мусатова, прижала икону к своей левой, уже почти обсохшей от речной влаги, груди.
   -- Нет, не надо, зачем!?? - Сергей попытался остановить свою прекрасную кузину, но... та так гневно на него взглянула...
   Прямо на глазах, в который уже раз, его сестра менялась на глазах - уменьшалась в росте, теряла изящество, и - уже через минуту перед ним стояла уже не красавица Ариадна, а не менее родная, хотя и менее красивая, просто Лена...
   -- Лен, ну зачем, зачем? Тебе же нельзя? - укорял Сергей девушку.
   -- Боишься, что снова придется меня воскрешать? Ну, не в первый раз! Да и я уже почти привыкла... А теперь посмотри-ка! - и Лена протянула ему икону, ставшую в одну минуту не только красивее, но...
   Исчезли даже намеки, что некогда это был только холст, прилаженный к плоскости пустой доски! Сергей дивился очередному явленному чуду, хотя, наверное, должен был уже привыкнуть... Картина стала не только красочнее, ярче, глубже, но действительно ожила! Скорбное выражение лица девушки дополнилось сочащимися из уголков глаз миниатюрными слезами, кровавые пятна на одежде стали увеличиваться, грозя изничтожить совсем белизну ее наряда, заменив её на мрачный багрянец, а эмбрион, словно сердце, пульсировал: то сжимался, то расправлялся. Пришли в движение, словно задышали, животные в углах четырехугольных звезд, затрепетали белоснежные крылья за спинами многочисленных ангелов... А две звезды, голубая и алая, стали медленно покачиваться, слегка вращаясь то в одну, то в другую сторону...
   -- Ну, милый, что это тебе напоминает? - проговорила девушка, явно довольная новым содеянным чудом.
   -- Мне-то... - Сергей упорно вглядывался в волшебный образ. - Ну, вроде... Знаешь...
   -- Ладно, не мучайся, философ! Это - компас! Сечешь? - торжественно заявила Лена, которую, кажется, меньше всего заботило то, что она в очередной раз радикально поменяла свою внешность.
   -- Точно! Очень похоже! - согласился Сергей. - Чем-то напоминает "розу ветров", ну, символ МЧС, ведомства Шойгу, там тоже восемь острых углов.
   -- Да, я знаю... Значит, нам надо идти именно туда, куда показывает верхний, более длинный, луч синей звезды... Или я не права? - кажется, впервые за последние десять минут засомневалась девушка.
   -- Нет, права! Ты же у меня умница! Так что давай собирайся, одевайся и потопали...
   -- Ох, как мне надоело это платье! - вздыхая, промолвила девушка. - Так тяжело его снимать, а одевать еще тяжелее...
   -- Может, тебе помочь? - откликнулся юноша.
   -- Нетушки, знаем мы вас! Я сама уж как-нибудь! Эх, и зачем я встряла в эту историю...
   -- И не говори, радость моя, - сочувственно вздохнул в ответ Сергей.
  
  
   Глава 69. Ступеньки
  
   Верхний, главный луч на иконе уверенно показывал на восток, и именно в этом направлении катился песчаный берег реки. Это обстоятельство обрадовало наших героев - и с живописной речкой прощаться не хотелось, но еще меньше хотелось подниматься на холм, к израненному, изувеченному, саднящему душу и сердце, зубриловскому дворцу...
   Они шли неспешно, взявшись за руки, словно малые дети, и первые полчаса совсем ничего не говорили... Лена шла босиком, по самой бровке, где бережок соприкасается с гладью воды, в правой руке она держала икону, изредка бросая на нее взор для сверки правильности избранного пути, а левую, точнее, только её кисть, ну, мы говорили об этом, укутала в мягкую теплую ладонь Сергея... А Сергей шел обутый в банальные кроссовки, держа в левой руке босоножки своей сестры-спутницы... И оба наслаждались тишиной, зачинающимся рассветом, радуясь пробуждению природы, каждому новому солнечному лучу, бегущему им навстречу...
   -- Знаешь, чего я не могу понять, - вдруг прервала тишину Елена.
   -- С трудом! - откликнулся Сергей.
   -- Не могу понять, почему он выбрал для передачи холста Мусатова? Зачем организовал встречу с ним? Для чего прокрутил всю историю гибели усадьбы? Зачем такие сложности, разве нельзя было всё сделать проще и быстрее, а?
   -- Ох, ка бы знать! Думаю, потом всё прояснится, - попытался успокоить девушку Костров.
   -- Да уж прояснится, когда поздно будет, - резко-недовольно пробурчала Елена.
   -- Не думаю, всему своё время... А мне вот другое непонятно... - Сергей сделал многозначительную паузу, но Елена продолжала молчать.
   Не дождавшись ни слова, ни фразы из уст кузины, Сергей продолжил:
   -- Ты заметила, что вчера в водоёме, в котором мы резвились, не было ступенек?
   -- Ну, да... И что? - настороженно спросила девушка, переведя взгляд с противоположного берега на Сергея.
   -- А помнишь, Мусатов говорил про ступеньки? Ну, что на дно водоема ведут ступеньки?
   -- Ну да, припоминаю. И ты, кажется, сказал, что мы эти ступеньки заметили, когда резвились...
   -- Точно так! Но ведь никаких ступенек не было, согласись?
   -- Не было. Значит, ты соврал! А зачем? - поинтересовалась девушка.
   -- Сам не знаю, зачем! Но дело не в этом, Леночка!
   -- А в чём? - рассеянно спрашивала девушка, видимо, не проникшись серьезностью поднятой Сергеем темы.
   -- В том, моя радость, что водоём не настоящий! Ступеньки банально забыли, когда создавали виртуальную модель.
   -- Не настоящий? - Лена, наконец, оживилась. - А почему тогда Мусатов про них помнит?
   -- Да потому, радость моя, что его виртуального двойника создавали более тщательно и, возможно, его программировал иной, более толковый, специалист! - торжественным тоном произнес Сергей.
   Лена, озадаченная, удивленная, резко остановилась, высвободила руку из ладони Сергея и, глядя ему прямо в глаза, спросила:
   -- Ты уверен?
   -- Теперь уже стопроцентно! Мусатов - бутафорский, сестры его - липовые, картины - поддельные...
   -- Бутафорский? Липовые? Значит, мы не были в прошлом? - тоскливо произнесла девушка.
   -- Увы, не были. Разве не твой Загрей уверял, что время необратимо? И он был прав, не сомневайся. Похоже, что именно он и подстроил всё это! Придумал и организовал всю эту шикарную и дорогостоящую декорацию-демонстрацию!
   -- Но зачем? Зачем ему это было нужно?
   -- О, если бы я знал! А ты читала "Волхва" Джона Фаулза?
   -- Нет, а кто это? О чем?
   -- Писатель современный, английский. О чем - в двух словах не скажешь, но там тоже один тип строил такие вот декорации, погружая героя в прошлое... Только звали его не Загрей, а Конхис...
   -- И зачем он это делал? - допытывалась Елена.
   -- Забавлялся, может, в какой-то мере изучал психологию того парня, Николаса...
   -- Ты хочешь сказать, что с нами тоже?
   -- Почти... Не совсем... Ты же этого Загрея лучше знаешь, чем я, который его и в глаза-то не видывал! Так что тебе виднее, солнце мое, зачем он с нами играет и во что...
   -- Играет? - обеспокоено вздохнула Лена.
   -- Ага, именно так. Но, - Сергей сделал очередную паузу, чтобы придать мысли гармоничную языковую форму, - но игра, в которую нас втянули, серьезная, от неё, похоже, зависят судьбы если не всей Вселенной, то Земли - это точно! И эта доска, приплывшая неизвестно откуда, но так идеально подходящая по размеру к холсту, и эти сложноустроенные, продуманные до мелочей виртуальные модели...
   -- Значит, мы - только марионетки в чьей-то странной игре, и выйти из неё мы не можем... - обиженно проговорила девушка.
   -- Нет, Леночка, можем, но не хотим! - перебил её Сергей. - Нам нравится эта игра, если не на уровне сознания, то на подсознании - это точно!
   -- Нравится? - Лена снова взглянула прямо в глаза Сергею и, крепко стиснув кисть его руки, продолжила с нарастающим гневом: - Нравится? Я уже дважды, если не трижды, едва не погибла! С моим телом творится невесть что! И я не хочу выйти? Нет, я хочу выйти! - уверенно заявила девушка. - Не хочу быть марионеткой! Не хочу исполнять чужую волю! Хочу просто нормально и спокойно жить!
   -- Поздно, возврата назад не будет! - не менее жестко заявил Сергей.
   -- Это почему же? - продолжала гневаться Лена.
   -- Потому что ты сама всё это затеяла! Разве не так? Кто тебя тянул на Аваллон, кто заставлял молиться, кто? Думала, это шуточки, да? А шутить стали тобой, моя девочка, ну, и мной тоже...
   -- Но почему???
   -- А я знаю??? Так получилось. Видимо, так карты легли там, - и Сергей показал на небо.
   -- Ты уверен? - вопрошала изумленная девушка.
   -- Да, уверен. Это якобы путешествие в прошлое - очередной ребус, и суть была в том, поймем мы его фальшивость или нет. Так вот, когда я догадался, что все подстроено, что Мусатов не настоящий, что всё - не настоящее, кроме разве что вот того состояния усадьбы, в котором она сейчас...
   -- А если нам все же отказаться от игры, Сережа? - перебила его Лена.
   -- Отказаться? О, вряд ли... Боюсь, что нас тогда просто уберут! Мы слишком много знаем! Вспомни судьбу Мастера и Маргариты, куда их забрали...
   -- Наверное, ты прав... - хмуро согласилась девушка. - А как ты думаешь, кто-то, кроме нас, еще участвует в игре? Я имею в виду, кроме богов, если они, конечно, боги, а не маги, кроме твоей Хельги и моего Загрея...
   -- Конечно, участвует, Леночка! Думаю, скоро узнаем, кто именно и на чьей стороне...
   -- Эх, ка бы узнать, зачем всё это затеяно и для чего... - сказала девушка как бы в пустоту.
   -- Да, мне тоже хотелось бы узнать, но... - меланхолично протянул Костров последнюю букву, таинственную букву "о", и продолжил: - Всему свое время! Вечер утра мудренее. Пока, я думаю, нам надо двигаться по стрелке, а там будет видно, какие еще новые задачки нам зададут, какие вешки или капканы поставят...
   -- А если... - попыталась было что-то возразить девушка, но вдруг запнулась.
   -- Если что? - переспросил Сергей.
   -- Да нет, ничего, так... Пошли, брат...
  
  
   Глава 70. Палата N 14
  
   Тщетно надеялась Настя, что новая неделя станет легче и оптимистичнее предшествующей ужасной пятидневки! Ни истовые молитвы перед образами, ни ежедневные визиты в храм, ни соборование заболевшей "доченьки" - ничего не помогало. Сашенька угасала медленно и неотвратимо. Если еще в понедельник днём она весело играла, если еще во вторник чувствовала себя сносно, то со среды начался настоящий кошмар! Приступы, приходившие раньше только ночью, теперь мучали ребенка беспрерывно! Девочка теряла в весе по пол-кило в день, уколы, дававшие прежде хотя бы временное облегчение и зыбкий недолгий сон, теперь лишь усугубляли страдания ребенка, провоцировали весь комплекс аллергических реакций - от едко чешущейся сыпи (Саша однажды расчесала себе живот до крови) до тошноты, рвоты, астматических приступов. Врачи теперь уже не районной, а областной больницы лишь беспомощно разводили руками и отводили взоры, отец Владимир как мог успокаивал и обнадеживал девушку, но и он смущенно, потупив глаза, признавался, что иначе, чем вторжением бесов то, что происходит, объяснить не может, как не мог он объяснить и то, почему бессильны все молитвы, бесполезны обряды причастия и соборования.
   Отец Владимир пытался было расспросить поподробнее о биографии малышки, о ее родителях, но, столкнувшись с жестким отпором девушки, не желавшей подпускать к семейным тайнам даже священника, оставил свои поиски до лучших времен, в наступление которых для Сашеньки он верил всё меньше и меньше. А Насте больше не к кому было обратиться! Волны отчаяния всё чаще и чаще накатывали на неё, и в ночь с четверга на пятницу, когда Саша впала в кому, впала у неё на глазах, несмотря на все манипуляции персонала больницы, одна из этих волн, возможно, и раздавила бы её, сломала, если бы...
   Если бы Настя, впав в замутненное состояние сознания - скорее от бессонницы, чем от пережитых эмоций, - не отправилась шататься по больнице, не зная, зачем, куда, почему она идет...
   Но, видимо, кто-то знал, куда её вести... Потому что придя в себя, Настя обнаружила собственное тело перед дверью палаты номер 14. "Надо же, - сказала себе пробудившаяся девушка, - совпадает с номером моей квартиры и днем рождения Ольги... Значит, надо зайти!"
   И она зашла, и увидела на одинокой огромной кровати с головы до ног запеленутую девушку! Да-да, она сразу поняла по плавности форм некоторых частей тела, явленных над покрывалом, что это именно девушка. Пациентка дышала ровно, спокойно, но - это Настя также поняла интуитивно, - тоже была в коме, и, по всей видимости, пребывала в сем неприятном состоянии уже долго...
   Казалось, тут бы ей и покинуть палату, побежать к своей племяннице, но что-то остановило... Настя подошла и села на кровать, взяла правую, здоровую руку девушки, и не просто взяла, а стала ее гладить, ласкать, вопрошая про себя: "Ну, что же с тобой, милая! Как же ты так? За что? Почему?"
   Уже через несколько минут распухшие синеватые губы незнакомки искривились в ответ на Настины поглаживания жалким подобием улыбки, а еще через пяток минут закрытый доселе правый глаз заблестел в свете заоконного фонаря.
   -- Пасип! - тихо-тихо прошептал изувеченный рот больной.
   -- Добрый вечер! - ответила невпопад растерявшаяся Настя.
   -- ...ы - Ась? - незнакомке удалось придать своему шепоту вопросительную интонацию.
   -- Да... Ася... - обескураженно подтвердила девушка, вспомнив, что так звала ее только сестра Ольга и, как только вспомнила, то сердце ее лихорадочно забилось...
   -- ...сё бу хо-шо - продолжала с предельным напряжением сил складывать обрывки слов закутанная в бинты пациентка.
   -- Спасибо! - благодарно произнесла Настя. - Вы меня знаете? Вы знаете мою сестру Ольгу?
   -- Да, - прошептала Лада.
   -- Что с ней? - встревожено вскрикнула девушка, которая как истая христианинка не сомневалась в бессмертии души.
   -- По-хо... - проинформировала больная, затем слегка повернула голову и продолжила более уверенно и внятно: - Бе-ри дочь омой! Отень ей это! - и Лада приподняла правую руку и медленно стала сгибать в локте на себя...
   Настя довольно быстро поняла, что незнакомка указывает на область шеи. Приблизив лицо почти вплотную к голове пациентки, Настя разглядела на шее девушки цепочку, а на ней - восьмиконечную блестящую звезду.
   -- ...ни-ми! - тихо промолвила Лада.
   Настя потратила не меньше трех минут, чтобы в темноте найти застежку и её расстегнуть...
   -- отень ей! - продолжала инструктировать гостью жена краеведа Астрова.
   -- Саше? - решила уточнить Настя.
   -- Да! - подтвердила Лада. - Иди!
   Настя благодарно чмокнула девушку в открытую правую щечку и направилась к двери...
   -- Стой! - резко вскрикнула Лада.
   -- Что? - обернулась Настя.
   -- ..осьми... - снова перешла на шепот больная.
   -- Что? - непонимающе повторила свой вопрос девушка.
   -- Там, - прошуршала Лада и показала правой рукой на свой левый бок.
   Настя запустила руку под левый бок девушки, но ничего не обнаружила...
   -- нише... - прошептала Лада.
   Настя стала искать ниже и к своему удивлению обнаружила под левой ногой лежачей пациентки кривой татарский клинок, оказавшийся - по извлечению его из кожаных ножен - предельно остро заточенным с обеих сторон.
   -- Зачем? - удивилась девушка.
   -- Бери... Носи... собой... - проговорила из последних сил Лада и умиротворенно, с сознанием выполненного долга, потушила свет своего единственного, не задернутого бинтами, ока.
   Крепко-крепко сжимая полученные дары, Настя неслась вниз, к выходу. Она так торопилась, что не видела ни того, что было сзади, ни того, что творилось вокруг неё. Да и что могло твориться ночью в спящем корпусе областной больницы? Но как только она выбежала на улицу, на свежий воздух, то неожиданно открыла для себя, что не узнает местность. Вокруг были здания, но какие-то не такие, более маленькие, приземистые, чем те шести-семиэтажные корпуса, которыми славилась областная больница...
   Завидев вдалеке одиноко горящее окно на первом этаже одного из корпусов, Настя кинулась туда...
   -- Скажите, что это за больница? - едва не задыхаясь, обратилась девушка к пожилой медсестре, вяжущей то ли носок, то ли варежку, то ли кофточку.
   -- Как какая? Святогорская... городская... номер два... А ты к кому, милая? - спокойно проинформировала старушка.
   -- Святогорская!!? - Настя округлила непонимающие глаза. - Я в Святогорске?
   -- Где ж еще, внученька? Ты чай не пьяная? А что в руках у тебя? - настала очередь дивиться и медсестре.
   -- В руках? - Настя машинально обнажила кинжал, вытащив его из чехла. - Да вот, ножичек... Ладно, пойду я, бабушка...
   -- Ступай, ступай, девонька! - поспешила от греха подальше выпроводить странную гостью старушка.
   Теперь Настя не спешила, она шла медленно, но совершенно не глядя и не разбирая дороги... Цепочку она засунула в карман брюк, а нож держала за рукоять правой рукой... Все мысли свелись к череде вопросов: "Как могло такое случиться? Кто так над ней подшутил? Что это за странная девушка в бинтах? Что всё это значит?"
   Беспрепятственно она вышла за ворота медгородка, на автомате дошла до ближайшей широкой дороги и только тут вспомнила, что ей надо срочно забрать домой Сашеньку! Тут туманная дымка сползла с сознания, позволив тому снова стать ясным и отчетливым. Девушка вытянула руку, и третья по счету машина остановилась возле её хрупкой фигурки.
   -- Тэбэ куда, красавица? - спросил водитель с заметным кавказским акцентом.
   -- Мне? В Челябинск... Областная больница, - уверенно произнесла Настя.
   -- В Челяпинск? М-да... Ладна, садысь...
   -- У меня нет с собой денег! Я вам по приезду заплачу! - честно предупредила Настя, пряча клинок за спиной.
   -- Карашо, дагаваримся...
  
   Как только огни Святогорска скрылись в темноте и впереди выросла сумеречная июньская ночь, водитель бросил авто вправо и резко затормозил.
   -- Нэ бойся, красавица! Зачем плятить дэньги? Я так тэбя довезу, если будэшь ласкофа...
   -- Прошу Вас, не надо! Я заплачу, заплачу столько, сколько скажете...
   Но водитель уже лез на заднее сиденье, сверкая возбужденным глазами... Настя попыталась левой рукой открыть правую дверь, но не смогла, и в то же время почувствовала, как чья-то чужая и грязная рука хватает её за плечо, а другая, такая же, - за волосы... Настя лишь крепче сжала правой рукой затаившийся в темноте клинок... Треснула под напором чужой силы одежда, окропилась болью корней волос голова, потянутая назад...
   -- Тэбе понравится...
   -- Нет, не понравится! - резко ответила Настя и еще более резко взмахнула правой рукой...
   -- Дэ-вуш-ка... - прохрипел застигнутый врасплох нежданным ударом удалой водитель. Прохрипел и стал валиться прямо на Настю, заливая ее футболку и джинсы кровью... Откинув полумертвое тело, девушка пролезла вперед, выскользнула через переднюю правую дверь и пошла вперед, на запад, медленно побрела вдоль дороги, вдоль дороги, ведущей к дому...
   "Господи, прости меня! Прости! Я не хотела!!! Прости!" - повторяла она целый час до тех пор, пока сердобольный водитель не притормозил возле мерно качающейся в темноте хрупкой фигурки девушки. К счастью, этот водитель оказался человеком... Не только к счастью для Насти, но и для себя...
   Глава 71. Инцест
  
   -- Очень сложно оставаться человеком, особенно в наше время, в эпоху перемен! - делился сокровенными мыслями с кузиной Сергей, пока они шли по направлению, указанному синим лучом иконной звезды.
   -- Конечно, это не моя мысль, - пояснял далее герой, - об этом Бердяев писал, он говорил: "Будьте человечны в одну из самых бесчеловечных эпох! Храните образ человека, ведь он образ божий!" А разве среди нас много людей? Настоящих, в духе Маслоу...
   -- Маслоу? - переспросила Лена.
   -- Да, это американский психолог-гуманист, он считал, что подлинными людьми являются только те, кто актуализировал свои способности, самоактуализирующиеся люди, к которым он относил выдающихся ученых, художников, писателей, но не только, а просто хороших людей - зрелых, ответственных, свободных, самостоятельно мыслящих, высоконравственных...
   -- А ты такой? - поинтересовалась девушка.
   -- Стараюсь быть... - скромно признался Сергей. - Так вот, Маслоу считал, что только один процент людей достиг подлинной человечности... Вот посмотри на того старлея, на этого Кабанова, на тех, кто жег усадьбу, разрушал красоту, цинично прикрываясь иконами... Как же тут удивляться тому, что Диоген ходил по улице с фонарем средь бела дня и причитал: "Ищу человека!" А Гераклит плакал о том, что большинство людей так дурно живут, точнее, не живут, а погибают, но не знают об этом. А наш конформизм, наша покорность, откуда она? Только ли из рабского тысячелетнего прошлого Руси? А всегда ли мы были такими? Ведь славяне славились своим свободолюбием, а сейчас? Кто вытравил у нас любовь к свободе? Цари, государство, церковь? Обвиняют в деспотизме коммунистов, а что разве до них не было веков деспотизма?
   -- К чему ты мне все это рассказываешь, а? - прервала плавно текущий монолог Сергея Лена.
   -- Наверное, наболело, прости...
   -- Да, ладно... Гляди, вон кажется какая-то деревня показалась...
   Деревня оказалась большим селом, районным центром Пензенской области. Довольно быстро местные жители разъяснили нашим героям, что в селе есть не только магазины, рынок, где можно затариться провиантом, но и железнодорожная станция, с которой иногда ходят поезда на Пензу... В магазине выбор оказался скуден, если не сказать, что нищ, и юные кузены решили попытать счастья на рынке.
   Но за несколько десятков метров до него поняли, что там творится что-то неладное. Кричала женщина, а может и не кричала, а просто громко плакала, причитая: "Да что же это, люди! Что же делается!?? Понаехали, а теперь..." А вокруг нее собралась толпа - человек двадцать мужчин и женщин, молодых и старых... Вклинился в эту людскую гущу и Костров, на время выпустив теплую лапку своей сестры...
   На крайнем прилавке деловито раскладывал свой товар "гражданин гор", вообщем, уроженец славного Кавказа - скорее азербайджанец, чем грузин. А рядом, на земле, валялся в пыли, судя по всему, сброшенный с прилавка товар русской женщины, товар, состоявший из нескольких пучков лука, петрушки, укропа, опрокинутой полулитровой баночки первой клубники и нескольких пластиковых стаканов, из которых вывалились синенькие продолговатые ягодки жимолости...
   -- Что случилось, женщина? - обратился Сергей к причитающей торговке.
   -- Да вот, окаянный, согнал меня! - пожаловалась женщина, указывая на толстощекого смуглого азербайджанца.
   -- Заткнись, бабка, а то хуже будет! - пробасил "гость с Кавказа".
   -- Ты что тут вякнул, чмырдяй!? - Сергей, не долго думая, схватил того за грудки.
   -- Что слишяль! Щас и тэбэ врэжю! - нагло ответствовал кавказец.
   -- Что-что? - Костров удивился и смелости, и наглости "гостя".
   -- Я тют хосяин! Мой приляфок! - продолжал отстаивать свои права иноземный торгаш.
   -- Ты хозяин? - Сергей начинал закипать. - Да ты, гнида, охерел совсем! Мы, русские, тут хозяева, а ты в гости приехал и должен вести себя тихо, понял?
   -- Я тют хосяин, а ти - нихто! - гнул свою линию азербайджанец.
   Сергей понял, что аргументы бесполезны... В мгновение ока были сметены все "товары" закавказского гостя - и груши, и виноград, и апельсины, и бананы, вообщем, всё-всё полетело в пыль...
   -- Ахмед! Рустам! Азер! - истошно закричал "гость".
   Разношерстная толпа пришла в движение, потом быстрехонько расступилась, и в образовавшийся провал вбежали, неся разъяренные хари и размахивая длинными ножами, ещё три смуглых "кавказца".
   Сергей принял боевую стойку, готовясь принять удар. Да, он был один и без оружия. Правда, вокруг стояли его соплеменники, потомки некогда мужественных и суровых славян и антов, славных своей удалью, отвагой, бесстрашием... Но теперь... Что с ними стало теперь? Кто вытравил из их сердец любовь к Отечеству, кто научил их бояться и не высовываться, кто лишил их таких чувств, как национальная гордость и солидарность? Демократы? Коммунисты? Тысячелетие духовного господства православной церкви, проповедовавшей смирение, терпение, покорность?
   Ясно, что драться одному против четырех, из которых трое вооружены ножами, - дело почти самоубийственное... Но что поделаешь, если взыграла костровская кровь? Да, наверное, даже с четырьмя супостатами Сергей смог бы совладать, если бы речь шла о честной битве, одними руками и ногами, но ножи... Он стал медленно пятиться назад, а потом увидел перед собой знакомое платье - Лена плавно выскользнула из расщелин толпы и встала между ним и нападавшими...
   Но гостей с гор не остановило ни то, что перед ними девушка, ни то, что в руке у нее икона (пусть и необычная)... После секундного замешательства один из азеров нанес удар, метясь ей прямо в живот...
   -- Нет! - закричал Сергей и, сделав шаг вперед, резко потянул на себя Лену...
   И все же лезвие, пусть и на излёте, достигло живота. Но стоило стали соприкоснуться с материей платья, как электрический разряд пробежал между платьем и ножом - на мгновение засверкало синими молниями пространство возле ножа, а в следующий миг нападавший уже падал как подкошенный...
   Лена не смогла бежать долго...
   -- Сережа, засыпаю на ходу! Кажется, опять начинается, - пожаловалась девушка, когда они оставили рынок далеко позади.
   -- Ещё бы! Столько энергии тратишь! - сокрушенно воскликнул Сергей.
   -- Нам надо бы на поезд или машину нанять, - разумно предложила Лена.
   -- Да, хорошо бы, но без денег... - посетовал было юноша.
   -- Понимаю... Придумай что-нибудь... Ты ведь мужчина... - сказав это, Лена остановилась и, глубоко вздохнув, закрыв глаза, стала оседать вниз...
   Через минуту она уже глубоко спала на плече Сергея, и этот сон не предвещал ничего хорошего. А Сергей, сидя на лавочке полупустого перрона, думал о том, как трудно и вместе с тем приятно быть мужчиной... И еще он думал о том, где, когда и какой спасительный водоём он сможет отыскать, если девушка начнет уходить...
   К счастью, при всей своей рабской покорности, русские отличаются и позитивными качествами, одно из которых - великодушие. А другое - бескорыстие! Может, столичные жители и позабыли, что такое альтруизм, но вот о провинциалах этого никак сказать нельзя... И вот уже Сергей сидит в просторной кабине "Камаза", который несет и его, и Елену на восток... И пусть шоферам надо не в Святогорск, а в Челябинск, но ведь от второго до первого всего-то три, максимум четыре часа езды, а значит - всё складывается неплохо... Но главное, что Лена не уходит, что сердце ее бьется быстро, ровно и ритмично...
   Пенза... Самара... Уфа... Златоуст... Чебаркуль... Челябинск...
   -- Ну, вот, приехали! - сорокалетний водитель отчаянно тормошил то Сергея, то Лену. - Эй, ребятишки, уже утро! Уже Челябинск! Пора!
   Первой открыла глаза Лена! Да-да, она не превратилась в спящую красавицу, а проснулась совершенно свежей, бодрой, разумеется, в той мере, в какой можно себя чувствовать таковой после долгого сна в трясущейся кабинете грузовика. А спустя четверть часа и Сергей пришел полностью в себя. Доброта водителей простиралась так бесконечно, что тут же, на стоянке автопоездов, они нашли для наших героев подходящую попутную машину - тоже трейлер, но теперь уже не "Камаз", а "Маз"...
   Ровно в полдень, пусть измученные, грязные, голодные, но счастливые, парень и девушка стояли на земле родного Святогорска на пересечении Ленинского проспекта и улицы Сталеваров! Да, они помнили, как непросто уехали отсюда пять дней назад, знали, что в любой момент их могут схватить и привлечь, особенно Лену - либо за преступление Хельги, либо за собственный проступок - убийство бывшего бой-френда... И Сергей знал, что возвращаться ему домой, равно как и заявляться на дачу - крайне опасно... К счастью, оставались коллеги...
   -- Ну, что будем делать дальше? - спросил Сергей свою "боевую подругу".
   -- Тебе решать, ведь мужчина у нас ты...
   -- Как что, так сразу мужчина... У нас же равенство полов! - попытался возразить Сергей.
   -- Раз так, тогда дальше мы будем... - Лена немного задумалась. - Надо бы покушать, помыться, выспаться... Но вот где?
   -- Вариантов немало! Можно рвануть к Свешникову, правда, у него жена молодая и сыну только три годика - не очень удобно. К Кате заявиться есть хороший повод - икону забрать, думаю, она нам вечером пригодится... Но все же лучше к Осинину, он один живет, так что мы не только его не стесним, но и обрадуем, тем паче он тут недалеко приютился - можно на троллейбусе доехать "зайцами". Рискнем?
   -- Пожалуй, уж очень есть хочется...
   Осинин был не просто рад внезапному, без предупреждения, вторжению в свой холостяцкий быт, но даже будто бы ждал прибытия наших изможденных путешественников. Его обычно пустой холодильник оказался наполненным продуктами, на плите дожаривались котлеты и тут же подогревались блинчики с мясом... Обрадованный хозяин быстрехонько состряпал салатик из помидоров и молодых огурчиков, достал пол-литровку популярного "Распутина"... После обеда началась помывка, длившаяся не более 40 минут... Конечно, Сергей уступил право первой ополоснуться под душем девушке, а когда сам вышел из ванной, то с удивлением обнаружил, что Осинин из квартиры благополучно исчез...
   -- А где Вадим? - обратился он к Лене, расстилающей постель.
   -- Ушел. Сказал, что вернется вечером! - спокойно объяснила девушка, в очередной раз превратившись в прекрасную Ариадну.
   И это превращение, и внезапное исчезновение хозяина квартиры, вызвали у Кострова немало беспокойных мыслей...
   -- Куда ушел? Почему? - чувствуя приближение чего-то неожиданного и приятного, продолжал свой доброжелательный допрос Костров.
   -- Может, на дачу? - предположила девушка, лукаво улыбаясь.
   -- У него нет дачи! И гаража тоже нет! - заявил Сергей.
   -- Ну, тогда к родственникам! К сыну, например...
   -- У него только дочь! - пояснил Костров.
   -- Вот-вот, значит к ней! - едва не давясь смехом, проговорила Лена.
   -- А если серьезно? - Сергей сделал хмурое лицо.
   -- А если серьезно, - тут Лена приблизилась к Сергею, - то он не сказал!
   -- Это ты? - наконец-то понял причину внезапного исчезновения своего друга Серегй.
   -- Да, это я его попросила уйти! - и не дав опомниться, не позволив возразить и слова, Лена поцеловала Сергея прямо в губы. Поцеловала не легко, поверхностно, робко, а сильно, мощно, глубоко...
   -- Что ты делаешь? Зачем? - Сергей попытался отодвинуться от девушки, но та обвила руки вокруг его шеи и... нет, против такой красоты, такого соблазна устоять было невозможно...
   -- Ты так много сделал для меня... - сексуально зашептала девушка, - у тебя была такая красивая девушка?
   Сергей тут же вспомнил про Свету, а вместе с ней и про ее несчастье, и про тот ужасный секс, который был между ними... Но Лена не ждала ответа, она пока хотела говорить, а не слушать...
   -- Вот видишь, не было! А вдруг завтра нас уже не будет? Вспомни предсказание духа моей бабушки, твоей прабабушки... Молчи-молчи... Слушай... Я не хочу быть марионеткой... Послушной девочкой... До меня дошли твои слова о пагубности послушания... Я вняла... Хочу свободы... Почему я в угоду Загрею должна отказывать себе, быть может, в последней радости? У меня одна жизнь, и уже сегодня она может закончиться, так зачем мучаться, терпеть, ждать неизвестно чего?
   Говоря это, Лена начисто забыла, что клятва верности Загрею, обещание блюсти целомудрие своим истоком имели ее желание завладеть наследством дяди, пусть не всем, а лишь частью. Теперь она совершенно вытеснила свои первоначальные планы обокрасть брата, и в ее сознании осталось только одно - то, что она пообещала Загрею хранить целомудрие в течение трех недель... И вот сегодня в полночь закончится третья неделя... Осталось всего девять часов потерпеть... Но именно потому, что так мало осталось терпеть, она и пойдет наперекор собственной клятве... Чтобы показать - она не боится, она сильная, бесстрашная, и даже нарушить клятву, пойти против бога для не просто возможно, а легко возможно...
   Лена продолжала свою исповедь, сопровождая её поцелуями, наносимыми по всему телу Сергея, исключая разве что ноги и руки:
   - Сережа, знаешь, я тебе не говорила, когда я становлюсь Ариадной, то в физиологическом смысле превращаюсь в девственницу... Я только сегодня поняла, что Загрей хочет меня именно как Ариадну лишить девственности... А я ему предпочту смертного, тебя! Представляешь, как он обидится!?... Молчи-молчи... Я так решила, так хочу и так будет! Ты сделаешь меня женщиной, уже во второй раз! Но тогда я была не в себе, а теперь... блин, теперь тоже не в себе... Так странно... Сначала ты лишил девственности мое тело, но без моего согласия... Теперь ты сделаешь это по-моей просьбе, но не с моим телом... Я так хочу приласкать тебя, по-настоящему, не так, как Хельга, а лучше, много лучше! Пусть она богиня, но я все равно буду лучше... Вот увидишь...
   Сергей слушал и наполнялся сверх краев радостью, благодарностью, теплом, признательностью, надеждой, предвкушением... Неужели она говорит правду, неужели не шутит... "Нет, не шутит!" - произнес он про себя, почувствовав тепло ее языка на своем лингаме...
   А потом он потерял не только ощущение времени, но и ощущение собственного тела, остались лишь отдельные избранные места, в которые вливалось удовольствие... Но так медленно, так дозированно, так плавно... Лена учла уроки Загрея - она была прекрасной ученицей, всё схватывавшей на лету, и поняла, что главное - не спешить, подводить и бросать на самом краю, и так снова и снова по много-много раз до тех пор, пока...
   - Нам пора, Сережа! - Лена тормошила своего кузена, приводя последнего в чувство. - Уже восемь вечера! Скоро и Осинин вернется! А тебе еще за иконой к Кате надо заглянуть!
   - Да? - Сергей медленно приподнялся с кровати. - Неужели наступает решающий момент?
   - Похоже, что так! - уверенно подтвердила девушка. - Скажи лучше, тебе понравилось? Я лучшая? Лучше Хельги? Но только честно - я не обижусь!
   - Честно? - Сергей вгляделся в глаза Ариадны. - Да простят меня боги, но ты лучше! Твое удовольствие, правда, иного плана, оно такое тягучее, такое медленное, глубокое, всеобъемлющее, и, главное, едва стерпимое... Мне кажется, трижды или даже четырежды я чуть не умер от наслаждения, а вот Хельга любила быстрый секс, но в нем есть своя прелесть...
   - Спасибо, милый...
   - Погоди! - Сергей резко сел на кровати. - А ты предохранялась? Ведь мы кузены, и то, что было, это инцест! Надеюсь, ты не забеременеешь?
   - Надеюсь, что забеременею! - резко отпарировала девушка.
   - Ты серьезно? - озабоченно проговорил юноша.
   - Еще как! - лицо Лены также стало предельно серьезным. - У меня сегодня самые опасные дни! И я не предохранялась! Если забеременею, то буду рада!
   -- А вдруг родится урод...
   -- У меня не родится! - обнадежила Лена.
   -- Но инцест...
   -- Да что ты заладил: инцест да инцест! - зло реагировала Лена. - Я тебе больше скажу, что даже если бы я знала, что ты - мой родной брат, я все равно с удовольствием переспала бы с тобой...
   -- Ты с ума сошла! - воскликнул Сергей.
   -- Нет, Сережа, я нормальная, просто я поняла за эти дни, что имею право быть свободной, имею право жить так, как хочу, и пусть общественные условности говорят мне тысячу раз, что я не права, пусть какой-то там Загрей требует повиновения и воздержания, я все равно буду жить так, как велит мне мое сердце, мой внутренний голос!
   Оказалось, что на эти слова возразить Сергею было нечего, нечего просто потому, что в глубине души он сам считал точно так же... А потому вместо очередного восклицания, вопроса или возражения, наш герой встал с кровати и предложил:
   -- Ладно, сестричка, нам пора! Вперед?
   -- Да, конечно, только вот чайку хлебнем... - согласилась девушка, в очередной раз натягивая на себя тесное платье...
  
  
   Глава 72. Сердобольный Лис
  
   Ася приехала в родной Челябинск на рассвете, ближе к пяти утра. Её, измученную, едва стоящую на ногах, со следами чужой крови на брюках и блузке, милосердный шофер довез до самого дома, не пожалев потратить на лишний "крюк" сорока минут драгоценного времени. Но укладываться в постель девушка не спешила. Быстро сняв с себя одежду, взбодрившись под струей холодной, но далеко не ледяной воды (знала бы она, что с ледяной водой ей еще предстоит скоро, очень скоро встретиться), выпив чашку крепкого чая, Настя отправилась на травмайную остановку. Отправилась, спрятав под лифчик, положив под самое сердце заветный восьмиконечный крестик - подарок неведомой пациентки из бокса Святогорской больницы, крестик, который, как она знала, да-да, именно знала, а не просто надеялась или верила, спасет её "кровиночку", маленькую Сашу. Однако путь предстоял не близкий - через весь город, с неизбежной пересадкой в центре.
   Откинувшись на твердую пластиковую спинку сиденья в трамвае, Настя ехала по улице Дзержинского и то думала о своем, то прислушивалась к тому, о чем шепчутся две странные старушки впереди, а может не старушки, а просто пожилые женщины.
   -- Слыхала, Петровна, в Святогорске то что на неделе сотворилось? - спрашивала одна из них.
   -- Не, не слыхала, а что, Трофимна? - с дежурным интересом отвечала другая.
   -- Да как же, депутата ихнего, что по телевизору часто показывали, взорвали! - еще более громким шепотом поясняла первая.
   -- Вусмерть? - поспешила уточнить соседка.
   -- Как ни есть вусмерть, даже косточек не нашли! - проинформировала первая женщина.
   -- Да за что ж его так, сердешного? - притворно сочувствовала вторая старушка.
   -- Поговоривают, Петровна, что энтот депутат уж почти нашёл золотое яйцо, а в нем знаешь что? - заговорщицки проговорила Трофимовна.
   -- Что? - кажется, тут Петровна действительно оживилась.
   -- Говорят, что в энтом яйце иголка, а в ней смерть супостата! - торжественно проговорила первая пожилая женщина.
   -- Какого супостата? - поинтересовалась вторая.
   -- Ну, ентого, беспалого, что в Кремле засел! - вполовину от прежней громкости голоса промолвила Трофимовна.
   -- Да? Неужто правда? - уже всерьез удивлялась Петровна.
   -- Как есть правда! - заверяла первая старушка. - Вот и убили его, сердечного, за это... Хотя... - тут Трофимовна поглядела по сторонам, дабы удостовериться, что в вагоне они не одни и, значит, не только одна Петровна является ее благодарной слушательницей.
   -- Ну-ну? - поддержала собеседницу соседка.
   -- Говорят, что на самом деле не убили энтого депутата, что другого вместо него закопали, а ентого Астрова инопланетяне к себе забрали в самый последний момент...
   Но тут двери травмая открылись на очередной остановке, и в вагон зашел симпатичный невысокий парень, с ног до головы упакованный в ярко-синию джинсу, зашел и сел как раз напротив Аси, загородив словоохотливых старушек. Стоит ли говорить, что все внимание девушки переключилось на молодого человека и продолжения слегка заинтересовавшей ее беседы (заинтересовавшей и потому, что, будучи студенткой исторического факультета, Ася не раз и не два слышала о лженаучных - так уверяли все профессора ЧелГУ, - изысканиях святогорского краеведа, и потому, что этой ночью неким странным мистическим образом перенеслась в Святогорск, где встретилась со странной пациенткой больницы, а потом едва не оказалась изнасилованной) она уже не слышала.
   Парень же наметанным глазом не только оценил степень усталости девушки, но и разглядел затаенную в глубине души грусть.
   - Грустишь? - спросил он спокойно, будто знал девушку не один год.
   - Ага, - глубоко вздохнув, подтвердила Ася.
   - А что так? - поинтересовался парень, теплой интонацией орошая сердце девушки бальзамом оптимизма.
   - Дочка тяжело болеет. Вот в больницу еду, в областную, - доверчиво призналась Настя.
   - А сколько дочке? - ласково спросил паренек.
   - Четыре года скоро будет... - призналась девушка.
   - А муж есть? - осведомился её неожиданный спутник.
   Настя отрицательно покачала головой.
   - Поматросил и бросил? - не переставал вопрошать "джинсовый паренек", но Настю почему-то его вопросы не раздражали, а, скорее, наоборот, согревали, и потому ей хотелось хотя бы сейчас, пусть на несколько минут, быть открытой, открытой полностью - знаменитый эффект случайного попутчика.
   - Нет, это моя приемная дочь! - честно сообщила девушка.
   - Приемная? - искренне удивился молодой человек.
   - Да, ее мать, моя старшая сестра, умерла четыре года назад... во время родов... - уточнила Ася, а глаза ее стали помимо воли наполняться слезами.
   - А отец? - продолжал выяснять нюансы жизненной истории девушки приятный попутчик.
   - Его нет, он бросил сестру еще до родов... - проговорила девушка, растирая по лицу первую слезу.
   - Понятно, - протянул парень, но не стал приклеивать к подлому мужу Асиной сестры никаких эпитетов.
   Еще минуту они ехали молча... Девушка пыталась заставить замолчать свои слезные протоки, но чем больше она старалась, тем быстрее расползались по слегка прыщавому лицу предательские ручейки - явные знаки слабости. А парень...
   Симпатичный парень еще раз внимательно посмотрел на девушку, оценил и цену ее слез, и все дефекты внешности, и стоимость скромного наряда... Через мгновение его правая рука уже тянулась в нагрудный карман джинсовой куртки...
   - На, держи! - также спокойно-уверенно и тепло проговорил попутчик расплакавшейся девушки.
   - Зачем? Нет, не надо, - Ася начала неуверенно отказываться.
   - Бери говорю! Не для тебя, для нее! Купишь ей лекарства, игрушки, сладости, фрукты, что хочешь! - теперь в голосе паренька была решимость.
   - Но здесь же... - еще более робко попыталась воспротивиться девушка, глядя на толстую пачку стотысячных купюр.
   - Гроши, жалкие гроши! - угадав ее мысли, не дожидаясь их вербализации, возразил парень. Возразил и прямо-таки всучил деньги растроганной Насте.
   - Извини, кареглазая, мне пора! - не успев отдать деньги, парень двинулся к выходу.
   - Спасибо! - благодарно, еще сильнее плача, прошептала девушка.
   Медленно открылись большие двери трамвая. Настин попутчик сделал шаг вниз, ступил на подножку, но... внезапно развернулся, снова подскочил к девушке:
   - Возьми еще это, на удачу!
   Настя инстинктивно подставила ладошку, и через мгновение в ней оказалось небольшое серебряное колечко... А милосердный паренек уже прощально улыбался ей, уезжающей в очередную неизвестность, улыбался и плавно махал рукой, стоя на краю проезжей части улицы Гагарина.
   - Какой приятный молодой человек! - думала Ася, разглядывая скромное колечко с тремя фианитами, два из которых были как бы покрыты патиной, серым налетом, и лишь одно сияло так, как положено рукотворному алмазу.
   - А я даже имени его не спросила, не говоря уж про телефон... - сетовала она на саму себя. - Может, еще с ним увидимся, хотя... зачем я ему, нищенка с окраины, обремененная ребенком и некрасивым лицом? - и девушка снова заплакала.
   Разве могла она тогда подумать, что добрый паренек, сыгравший роль милосердного благотворителя, не кто иной, как Максим Лысков - известный в криминальном мире по кличке "Лис" виртуоз воровского дела, карманник с десятилетним стажем, уже успевший побывать и в колонии для несовершеннолетних, и на зоне. Подаренная им Насте солидная сумма равнялась его средней недельной "выручке" и, конечно, не делала погоды в личном бюджете Максима. Трудно сказать, какие струны души бандита, вообще-то не склонного к благотворительности, затронула короткая, но искренняя исповедь девушки, но вот затронула. Может, Лис уже приближался к той "точке омега", за которой начинается попятное движение от зла к добру, инициированное последними, не успевшими засохнуть, ростками совести... А может его просто мучило чувство вины, от которого он хотел побыстрее избавиться, чувство вины за то, что...
   Тут следует сказать, что последние три года Максим в своей нелегкой работе (о том, что она нелегкая, подробно написал еще Стефан Цвейг в одной из своих новелл) руководствовался принципом: "В родном доме не следить!" А поскольку его родным домом был Челябинск, точнее один из частных одноэтажных домов по улице Эстонской, то "работать" Максиму приходилось исключительно в соседних крупных городах, а именно в Екатеринбурге, Кургане и Святогорске. Именно последний и стал местом его очередного вояжа, случившегося около недели назад.
   Лис прекрасно запомнил эту яркую, стройную, высокую блондинку в розовой маечке и белой мини-юбке! И как мужчина он не мог пройти мимо, а проходя мимо почувствовал, что его к ней тянет, тянет именно как мужчину. Ему захотелось к ней прижаться, её приобнять (он так делал нередко и в целом его профилем были именно девушки, обычно менее внимательные и не способные оказать достойного сопротивления), насладиться теплом ее тела, ароматом ее кожи, почувствовать мягкое скольжение ее волнистых роскошных волос... И почувствовав в теле эту сладкую тягу, Максим-Лис смело влез за ней в переполненный трамвай, точно такой же красно-белый, усть-катавской выделки, в котором повстречался сегодня с Асей.
   Да, разумом он понимал, видел, что девушка не богата, что одета просто и непритязательно, а поношенные тапочки на ногах вообще поразили его. И все же он не удержался и залез к ней в сумочку, даже не стал ее резать, а просто раскрыл, раскрыл и вытащил небольшой матерчатый кошелек на молнии... Он не удивился, обнаружив в кошельке жалкую сумму в 35 тысяч рублей с копейками, а на его дне и вот это серебряное кольцо. Бывалым глазом он сразу понял, что кольцо это - дешёвка. Но несмотря на это, по возвращению на родину зашел к знакомому ювелиру. Тот любезно разъяснил, что "если бы кольцо было новым, выпущенным в этом году, то цена его составила бы от силы 15 долларов, а то и десять, если не восемь или семь", ну, а "поскольку кольцу на вид только лет двадцать, то и к антиквариату его не отнесешь", а потому "красная цена", которую он может за него дать, составит "три доллара и двадцать пять центов". Ясно, что Максим не стал "мараться" и менять это колечко на деньги, лишний раз подвергая себя пусть эфемерному, но риску. Тем не менее, колечко он не выкинул, возможно, неосознанно надеясь его вернуть при случае ограбленной хозяйке.
   Конечно, не раз и не два он ругал себя за то, что обворовал ту девушку, возможно, забрал последние деньги. Раньше он в себе такой сентиментальности не замечал, но в этот раз, похоже, красавица резанула его по живому, задела сердце и своей редкостной красой, и своей показной бедностью...
   И вот теперь, стремясь ослабить чувство вины, он совершил поступок, на который никогда не покушался ранее, даже не думал нечто подобное совершать, но вот же как-то прокралось в сердце это хитрое милосердие, пролезло через какую-то узенькую щелочку к нему в душу...
   А Ася... В отличие от обворованной ровесницы из Святогорска, она не стала класть кольцо в сумочку, а сразу одела его на безымянный палец, которому то идеально подошло по размеру. И как только кольцо оказалось на ее руке, случилось чудо: не только единственно яркий, но и оба тусклых фианита вдруг удвоились в размерах, засверкали, засияли, заискрились всеми цветами радуги, а вслед за ними, будто напившись их светом, через минуту залучился золотым блеском и металл! Правда, спустя минуту камни немножко "успокоились", и теперь каждый излучал только свой свет: тот, что слева, - сине-голубой, правый - зеленый, а нижний - красный.
   Закончив в течение двух часов все формальности с выпиской Саши, преодолевая протест врачей, требовавших оставить ребенка в стационаре, Ася уже в половине второго была дома. Дочка все так же неровно, надрывно дышала, не приходя в себя, но почему-то ее приемная мать не сомневалась, что поступила правильно, выполнив наказ Лады и забрав Сашу из больницы. И хотя после скромного обеда её сразу стало клонить в сон, Ася не легла в постель, а совершила иное, вполне понятное для юной девушки, действие. Она вышла на улицу, пересекла двор, забежала в крайний подъезд соседнего дома, поднялась на пятый, последний этаж, где в квартире N 50 жил знакомый ей с детства ювелир, пожилой Бронислав Давыдович.
   Долго-пристально изучал подарок Лиса Бронислав Давыдович, пользуясь то одной лупой, то другой, пока, наконец, не достал микроскоп... После чего еще полчаса с серьезнейшим видом копался в каких-то справочниках и альбомах...
   - Ну, что я могу сказать, Асенька, - хитро улыбаясь, начал ставить "диагноз" пожилой ювелир. - Золото самой высшей, 999-й пробы, а вот камушки... Увы, это не бриллианты!
   - Не бриллианты? - Настя немного нахмурилась. - А что, фианиты?
   - Да нет, детка, не фианиты! Где ты видала такие фианиты!? - Бронислав Давыдович пристально взглянул в глаза Аси, потом снова на кольцо и продолжил: - Нет, Ася, не фианиты! Камушки эти - каждый примерно весом в три карата, - всего навсего, сапфир, изумруд и... сначала я подумал, что третий, красный камень - это рубин, но нет, это топаз, но очень редкой, нетипичной для этого самоцвета окраски... Но беда в другом: все они идеально прозрачные, без единого дефекта, без малейшей примеси, как говорят, "чистейшей воды" и по форме представляют собой идеально ограненные додекаэдры.
   - Значит, кольцо дорогое? - поспешила задать логичный вопрос девушка.
   - Да, дорогое! - торжественно заявил ювелир.
   - Очень? - наполняясь радостью, дивилась Настя.
   - Ну, не очень, - Бронислав Давыдович будто что-то подсчитывал в уме, а может и не будто. - Не очень, Ася, не очень, но на новую квартиру тебе хватит!
   Ася захлопала ресницами над изумленными глазами.
   - Скорее на двухкомнатную, чем на однокомнатную, и скорее в центре, чем на окраине, - мягко разъяснял пожилой ювелир и снова хитро, но искренне улыбнулся и добавил: - В центре Москвы, моя дорогая, Москвы...
   И в то время, пока Ася на крыльях внезапно свалившегося счастья летела стрелой по лестнице вниз, пожилой ювелир вспоминал почти такое же по форме, но совершенно иное и по содержанию, и по цене кольцо, виденное несколько дней назад, вспоминал и дивился, повторяя про себя: "Это же надо, сегодняшнее колечко почти точная копия того, что на неделе приносил этот Лис! Но как далеки, как ужасно далеки они друг от друга! Бывает же такое, такое странное совпадение!"
  
  
   Часть третья. Утренняя заря
  
   Богу равным кажется мне по счастью
   Человек, который так близко-близко...

Сафо

  
  
   Глава 73. Звездные врата
  
   Только выйдя на улицу, Сергей понял, что его шатает из стороны в сторону, что ноги его стали ватными и едва подчиняются указаниям мозга, и что причина всего этого - в том трехчасовом секс-испытании, которое подарила ему сестра! Подарила ни раньше, ни позже, а именно сейчас, накануне самых решающих событий, и что теперь он чувствует лишь одно - огромный отлив жизненной энергии, которая так ему будет необходима в эту ночь... Хотя, быть может, ничего особенного не случится - кто знает, может игра уже завершена или отложена, ведь не в его власти ей управлять...
   А ему пока ясно лишь одно - то, что было у них с Леной, это ошибка. Не по сути, а по времени - не вовремя, ох, не вовремя она все это затеяла! Случайно ли, спроста ли, действительно не думала о последствиях для него или... А Лена шла рядом, насупившись, уйдя в себя. И никто, кроме неё одной, в эти минуты не знал, о чём она думает.
   Они молча дошли до дома Астрова, поднялись на последний этаж. Открыв дверь, Катя сначала ахнула, зажгла яркий свет улыбки на лице, но, как только увидела за спиной Сергея Елену, как только распознала её молодую и безукоризненную красоту, тут же и потушила радость, жестко проговорив:
   - Привет! Чего пришёл?
   - Здравствуй, Катюша! - Сергей старался говорить как можно мягче. - За иконой. Она мне очень нужна. Принеси, пожалуйста.
   - Хорошо, - проронила Катя.
   Проронила небрежно, зло, и тут же развернулась, ушла, а через пол-минуты вернулась:
   - На, держи! Надеюсь, больше не прийдешь?
   -- Не знаю, Катенька, - Сергей говорил искренно, но оставлять женщину, оказавшую ему такую важную услугу, в состоянии тягостной обиды он не мог.
   -- Познакомься, - продолжал Сергей, - это Лена, моя сестра, двоюродная, тоже Кострова.
   -- Сестра?... - Катя запнулась, и тут же лицо ее вновь засияло, ожило, наполнилось радостной надеждой, - очень приятно!
   -- Мне тоже, - сухо выпалила из-за спины Сергея Елена.
   - Прости, Катюша, зайти не можем. Важные дела! - проинформировал Сергей.
   - Понимаю... - протянула Катя, - удачи тебе, вам! - и тепло чмокнула юношу в щечку.
   - Кать, одолжи нам немного денег, на такси, - смущенно попросил Сергей. - Я тебе потом верну втрое больше... Просто сейчас нет при себе... Прости...
   - Сколько? - уже почти ласково спросила женщина.
   - Тысяч сто, ну, двести... - скромно вымолвил парень.
   - Нет проблем! - милосердно заявила Катя и ушла за деньгами...
   Теперь у них были две иконы: настоящая, старинная, из квартиры краеведа, и та, что подарил руками художника Мусатова сам Загрей - в этом теперь уже оба не сомневались. Пока ехали в лифте, Лена сличала их друг с другом, но ничего нового, кардинально важного не заметила. Да, сходство, да, две звезды, ну, а что же дальше? "Интересно, а если и эту икону приложить к сердцу, то она тоже оживет, тоже станет компасом? Ладно, придет время и нужда - попробуем... А пока еще рано...Вдруг их лучи будут показывать в разные стороны? Так что лучше не пробовать, чтобы заранее не разочаровываться", - умиротворенно подумала девушка, выходя из лифта...
   Образ с изображением Элизы в окровавленном платье, с эмбрионом на руках, продолжал, как и вчера, источать сияние, только оно стало более тусклым - будто батарейки подсели. И стрелка, показывавшая все время путешествия на восток, теперь уверенно сигнализировала на запад, даже на юго-запад! Именно там было Жуковское водохранилище, остров Аваллон, где сегодня должно было уже начаться праздничное действо астровцев, пусть и без своего учителя, почившего внезапной и ужасной смертью...
   - Нам надо спешить? - спросила Лена, выходя из подъезда.
   - Не то, чтобы очень, - пустился в разъяснения Сергей, - сейчас девять вечера. Думаю, нам надо добраться туда часам к одиннадцати, когда веселье достигнет апогея, и мы сможем незаметно втесаться в толпу... Ну, а главное начнется в полночь...
   - Что же будет в полночь? - хитро улыбаясь, проговорила девушка.
   - Полагаю, что откроются звездные врата и... ну, там посмотрим...
   - И где же они откроются, на небе? - теребила Сергея очередным вопросом девушка.
   - Не знаю, не уверен... Может и на небе... Ведь тебе не привыкать скакать по Млечному пути, может, именно посреди него и найдутся эти врата...
   - И на чем же я... мы поскачем? - спросила Лена, лукаво щуря глаза.
   - На Единороге! - едва подумав, ляпнул Костров первое, что пришло в голову.
   Но Лена уцепилась за этот ответ, так и не поняв его совершенной случайности, необдуманности.
   - А где мы его найдем? - домогалась новых разъяснений девушка.
   - Прискачет! Из лесу! На запах девственницы! - уже раздражаясь, проговорил юноша.
   - А где же мы девственницу встретим? Я ведь уже того... Ты постарался...
   - Не переживай, встретим! Мы не одни там будем, не сомневайся, авось и найдется какая-нибудь целочка...
   Услышав такой ответ, Лена замолчала, снова уйдя в себя, нарисовав на лице обиду средней степени. То ли интонация её рассердила, то ли почувствовала унижение, укор за похотливость, то ли элементарная ревность пробудилась - ведь чтобы ревновать любить совсем не обязательно. И хотя она понимала, что Сергея не любит и любить его не собирается, что отдалась ему не потому, что он ей мил, не из привязанности или благодарности, а только на зло Загрею, чтобы "по своей вольной воле пожить", испортить то, что Сергей называл "игрой", но чего она не понимала, да уже и не хотела понять. А Сергей думал о том, откуда в его голове возникли такие бредовые ответы, в правдивость которых он не верил ни на йоту, и случайно ли он вспомнил про Единорога или... Нет, лучше думать о чем-то другом... Например, о "Фаусте" Гёте, повторяя его строки: "Пергаменты не утоляют жажды, ключ мудрости не на страницах книг! Кто к тайнам жизни рвется мыслью каждой - в своей душе находит их родник!" "М-да, и к чему я всё это вспомнил?" - озадаченно подумал про себя юноша...
   Они оказались на острове даже чуть раньше одиннадцати - благо, найти лодку в столь волшебную ночь оказалось делом весьма легким. Уже на пути к капищу, даже не доехав до берега, наши путешественники поняли, что празднество в самом разгаре! А когда, пробравшись сквозь заросли, увидели общее разудалое веселье, похожее больше на беснование, но, конечно, не такое развратно-распущенное, как ведьмовские шабаши или древнегреческие дионисии, то тут же поняли, что все их расчеты оправдались.
   Лене, одетой во всё то же длинное тесноватое платье, украшенное узорами по подолу и обшлагам рукавов, затеряться в толпе не стоило больших усилий... Уже через пять минут она распевала вместе со всеми песни, точнее, гимны, посвященные Купале, хотя и не знала слов, скакала в общем хороводе вокруг центрального алтаря-камня, украшенного по случаю праздника огромным венком из полевых цветов, будто это был вовсе не камень, а чья-то огромная голова...
   Сергею же, наряженному в слишком модерновую, далекую от седой старины одежду, пришлось труднее... Да и веселье его не манило, потому он предпочел затеряться сначала в зарослях, а потом и вовсе покинуть место празднования, чтобы дожидаться полуночи на берегу водохранилища, при этом чутко прислушиваясь ко всему, что творится за спиной, на капище, и во всей округе тоже...
   Аваллонцы-астровцы, окунувшись в самую гущу атмосферы праздника, погрузившись в общее озорное веселье, не заметили не только внедрения чужой девушки, несмотря на её сногсшибательную красоту, но и не распознали как в один миг переменился ветер: теплый южный бриз уступил власть нервно-порывистому прохладному норд-весту. Как только зашло солнце, весь северо-запад покрылся мелкими "катерками" розовато-серых облачков, но они были лишь предвестниками главного "фрегата" - огромной, во весь горизонт, сине-фиолетовой тучи, которая не замедлила появиться... А появившись, незваная "гостья" устремилась к острову, с каждой минутой набирая ход, и скоро уже половина неба была проглочена мрачной, насыщенной влагой, "плотью" неведомого "чудовища". Но, как ни странно, веселье не утихало. Напротив, участники действа с каждой минутой все сильнее, все глубже погружались в бешеный транс, и чем темнее становилось небо, чем сильнее развевал ветер девичьи сарафаны и мужские рубахи, тем громче лились песни, озорнее и непристойнее становились игры, чаще звучал смех, переходивший то в заливистый хохот, то в истошный коллективный визг... Наконец, все закружилось в хороводной свистопляске, в ходе которой в сгущающейся мгле, освещаемой единственным, но большим трехметровым костром, "астровцы" стали срывать с себя одежды, срывать и бросать на землю, не переставая горланить и носиться друг за другом по всей площади капища...
   Но Сергей ничего этого не видел, хотя в целом догадывался, что в сердцевине острова творится что-то не то... Он как зачарованный наблюдал за темнеющим небосводом, наслаждался влажной прохладой, приносимой усиливающимся ветром... В эти минуты пробуждения природы Сергей окончательно понял, что решающий час наступает. Фиолетовый "фрегат" по всему фронту искрился зарницами и двигался так быстро, как могут бежать только тучи южных широт, меняя в одночасье погоду с хорошей на ненастную. Но мрачная "гостья" поражала не столько своими размерами и скоростью наступления, сколько цветом, точнее, периодической резкой сменой цветов: фиолетовый окрас ее внезапно исчез, уступив место асфальтово-серому, но серый "царствовал" недолго, и буквально через пять минут туча стала уже грязно-бурой, затем последовательно - темно-зеленой, ярко-синей, малиновой... пока, наконец, не стала багровой, вишнево-красной, почти кровавой... Сергей, сидевший на берегу, обхватив колени, не мог оторваться от этого зрелища: туча-хамелеон поглотила его внимание настолько сильно, что он теперь уже не замечал ни ветра, ни криков беснующихся "астровцев"...
   Наконец, все небо оказалось во власти бордовой пелены, а ветер стал рвать и разбрасывать листья аваллонских кустиков и деревьев, клоня их хилые кроны к самой земле... И вдруг, когда наступление бури казалось неотвратимым, в одно мгновение ветер стих, прекратился полностью, а над самым островом плоть тучи расступилась и в ней образовалось округлое зияющее "око", сквозь которое засияли необыкновенно яркие ночные звезды...
   "Вот и звездные врата! - невольно произнес про себя Костров. - Кажется пора..." Сергей встал, но не успел сделать и шага, как был сначала ослеплен ярчайшей вспышкой, на мгновение осветившей все вокруг словно тысяча солнц, а затем и оглушен так, будто над самой головой громыхнула гаубичная батарея... Почувствовав раздирающую боль в глазах и ушах, юноша повалился на землю, временно потеряв и зрение, и слух, и даже само сознание...
   Когда Сергей очнулся, боль уже прошла. Туча либо исчезла, либо искусно замаскировалась так, чтобы глаза молодого человека могли видеть только черное звездное небо над головой... Растворился бесследно и ветер... Казалось, природа завершила подготовку декораций для решающей битвы и теперь могла отдохнуть, предвкушая созерцание предстоящего сражения...
   Сначала Кострову показалось, что он оглох - так тихо было вокруг. Но прислушавшись, понял, что это не так... Да, не было никаких сомнений, что это он, настоящий, незабвенный, плавно льющийся, хрустальный, чистый голос Эли... Или все-таки Оли?... С каждой секундой пение становилось громче и объемнее, оно разливалось не откуда-то, а стояло повсюду, словно воздух, было везде, и не только вокруг, но даже и внутри тела юноши, будто пело не только его сердце, но и каждый орган, каждая клеточка... Девушка пела на каком-то странном, одновременно неведомом, но в то же время родном, казавшимся до боли знакомым, но давно забытом языке:
  
   Поцай те ливей
   Тей ла пей манафера!
   Поцай те летей
   Семи фай тан дуа!
   Вуай ме тан сонтон
   Не ламай капера,
   Вуай телла ротон
   Ан секэль вира!
  
   Сергею хотелось плавать и плавать в этом чарующем, откровенно божественном голосе, хотелось раствориться в нем без остатка, веки его сомкнулись, распластанное тело расслабилось и уже готовилось погрузиться в забытье, как пение вдруг исчезло... Юноша открыл глаза и прямо над собой увидел уже не далекое небо, а близкое, склонившееся над ним, улыбающееся лицо Ариадны... Ее губы двигались, явно что-то говоря, но Сергей не слышал, зато, наконец, почувствовал, что чьи-то нежные пальчики старательно закупоривают его уши чем-то вязким и мягким... Без сомнения, пальчики принадлежали рукам Ариадны-Елены...
   Законопатив уши Сергея, руки девушки опустились ему на плечи и стали тянуть вверх, понуждая встать... Девушка потянула его вглубь острова по той самой единственной тропке...
   В призрачном свете догорающего костра Сергею открылось удивительное зрелище: повсюду, в самых причудливых позах, то в обнимку, то рядом, то друг на друге лежали участники торжества, большинство из них были совершенно голыми, на оставшемся меньшинстве оставалось лишь нижнее белье... Все они спали, но почему-то с открытыми глазами, именно так, как спят больные, погруженные в глубокий наркоз...
   Юноше и девушке было непросто пройти между телами так, чтобы их не задеть. Когда же они, наконец, оказались в центре, у самого камня, то Ариадна вытащила заглушки сначала из своих ушей, затем - у Сергея. Пение закончилось, зато прекрасно было слышно как дышат полсотни человек, погруженные в анабиоз.
   - Ну, как ты? - дружелюбным полушепотом произнесла девушка.
   - Да ничего... Голова немного того... - пожаловался Сергей. - Давненько не виделись...
   - Да... - улыбнулась девушка и добавила: - Что будем делать?
   - Не знаю, думаю, в полночь всё начнется... Где твоя икона? - спросил шепотом Сергей.
   -- Вот... - Лена подвела Сергея к камню, осторожно сняла с того венок, наклонилась... и тут же в ее руках зажглась не слишком тусклым, но и не очень ярким, вообщем, приглушенным светом икона с изображением Эли...
   -- Я обходила вокруг камня дважды, но стрелка... ну, луч... показывает всегда на него! Кажется, мы у цели... А где твоя?
   -- Моя? Икона?... Не помню, - грустно признался Костров.
   -- Глупый, вот же она! - и девушка, снова наклонившись к камню, достала из-за него вторую, подлинную старинную икону...
   -- Она тоже? - удивился юноша, увидев, что и от этого образа исходит сияние...
   -- Да... - продолжала шептать Елена, - и стрелки тоже, как видишь, ожили, и главный луч также показывает на этот валун... Долго еще до полуночи?
   -- Щас гляну... - Сергей поднес к глазам фосфоросодержащий циферблат своих командирских часов и проинформировал: - Без трех минут полночь...
   -- Скоро... - прошуршала девушка...
   Время тянулось медленно-медленно... В тишине слышно было и сопение спящих астровцев, и треск поленьев догорающего костра... Сергей впился очами в циферблат своих, всегда точно отмеряющих время, часов... Три... два... один...
   -- Полночь! - наконец прошептал Сергей...
   Но тишина ночи продолжала густеть, и ничего, ровным счетом ничего не происходило...
   -- Твои часы точно... - процедила девушка.
   -- Конечно, точные... - перебил её Сергей.
   -- Тогда я ничего не понимаю, а ты? - поделилась Лена своей озадаченностью.
   -- И я... Мы что-то делаем не так... Помнишь "Пятый элемент"? Смотрела?
   -- Обижаешь... Хочешь сказать, что... - и вдруг лицо девушки озарила радостная улыбка, раскрасив ее лицо в цвет божественной красоты. - Я поняла! Надо их положить на камень, раз они указуют на него! Попробуем?...
   Не дожидаясь ответа, Лена положила свою икону на гладкую поверхность песчаника, а через пару секунд ее примеру аккуратно последовал Сергей... Тут же обе иконы загорелись как два ярких прожектора, устремив в небо два столба света: один - фиолетово-красный, другой - оранжево-синий... Потрясащей красоты зрелище на несколько десятков секунд околдовало, очаровало до легкого паралича тел и душ наших героев, но потом свет стал медленно тускнеть, вкрадчиво таять... И снова тишина, и снова ничего не происходит...
   Сергей сделал шаг к камню, прикоснулся к образам, сочащимся дивным светом, а через несколько мгновений прокричал:
   -- Лен, погляди... Кажется, тут что-то изменилось...
   Девушка приблизилась к валуну, притронулась к его отшлифованной то ли временем, то ли руками страждущих посетителей, гладкой поверхности... Она была не просто теплой, а горячей, а само тело камня стало наполняться розовым, пока еще едва заметным, светом... Нет, конечно, это не было аккумулированное менгиром тепло дневного солнца, это было другое, иное...
   -- Смотри, иконы сдвинулись к краю и словно прилипли, будто впаялись в поверхность, - заговорил Сергей, - а тут... видишь... образовалась еще одна выемка... прямоугольная...
   -- А в центре - еще одна, округлая, - добавила Лена, проводя рукой по лучащейся теплом макушке древне-нового алтаря...
   -- Понимаешь, что это? - вопросил Костров.
   -- Нужна еще одна икона? - робко предположила Елена. - И...
   -- И круглый шар! - выпалил Костров. - Тот самый, что был в кабинете Астрова или похожий на него!
   -- А у нас нет ни того, ни другого! - грустно заявила девушка.
   -- Неужели, мы где-то допустили ошибку? Что-то недоделали? Может, надо было взять ту картину с водоемом, что мы нашли на чердаке твоей... нашей бабушки? - Лена продолжала говорить надрывно, чуть не плача...
   -- Нет, та картина была раза в два меньше, чем эти иконы и эта выемка... - поспешил успокоить её Сергей.
   -- Что же делать? - надрывно взмолилась Лена. - Неужели всё зря?
   -- Нет, не зря!
   Лена вздрогнула, подняла глаза... Это был не голос Сергея, а чужой, совершенно незнакомый, более низкий и слегка хрипловатый прононс, исходивший из темноты... Вслед за голосом послышались шаги, и через полминуты на "полянку" вышли три человека.
   -- Добрый вечер, други мои! Кажется, я подоспел во время! - проговорил мужчина средних лет, стоящий в центре компании пришельцев.
   Удивлению Сергея не было предела, у него даже челюсть отвисла, и он временно решился дара речи. И было от чего! Перед ним стоял сам Астров, собственной персоной. Да-да, именно тот самый, останки которого чуть больше недели назад торжественно предали земли. А за спиной краеведа расположились два двухметровых широкоплечих гиганта-атланта, в руках которых уже успевшие адаптироваться к темноте глаза Кострова сумели разглядеть блестящие стволы пистолетов системы Стечкина...
   В одной руке краевед держал тот самый мерцающий красный шар, который Сергей когда-то имел удовольствие лицезреть и пропажа которого его так удивила... Ведь Астров сам говорил, что это лишь дешевая имитация Грааля, так зачем же тогда её кто-то выкрал, а теперь он притащил её сюда? А в другой руке Игоря Александровича темнела прямоугольная доска...
   -- Но вы... ты... - едва не запинаясь, проговорил Костров, обращаясь к Астрову.
   -- Сдох? Разлетелся в клочки? Закопался в землю? Ты это хочешь сказать, мой юный друг? - надменно, но весело прогудел краевед.
   -- Да, ведь...
   -- Сам видел, как меня замуровали в гроб? - снова прервал его Астров. - Да, закопали, засыпали землей, а я взял и воскрес! Через три дня... Как Иисус, как новый спаситель человечества!
   "Не слишком ли много воскресений?" - подумал про себя Сергей, подумал, но промолчал. Молчала и Лена, озадаченно взирая на незваных пришельцев, предчувствуя, улавливая и кожей, и сердцем, недобрые намерения, нарастающую опасность с их стороны...
   Краевед, видимо, почувствовал опасения девушки и, украсив собственное лицо еще более широкой и доброжелательной улыбкой, продолжил:
   -- Ну, конечно, шучу-шучу... Кстати, познакомьтесь! - и Астров обернулся назад, показывая глазами на мощных телохранителей. - Это моя охрана, надежные и проверенные ребята! Усыня и Добрыня!
   Амбалы, заслышав свои имена, вежливо наклонили головы, но промолчали.
   А Астров продолжал говорить:
   -- Согласитесь, что с такими ребятами наше путешествие будет более безопасным!
   -- Путешествие? - прервала его Елена. - Но куда?
   -- Как куда? - удивился Игорь Александрович. - Впрочем, скоро сами всё увидите и всё поймёте...
   -- Но как, как вы... ты... выжил? - словно очнувшись, вмешался в беседу Сергей.
   -- Долго разъяснять! - уклончиво объяснялся краевед. - Просто мне надо было исчезнуть на время, чтобы те, кому я мешал, не опередили меня и...
   -- Ты разыграл покушение! - догадался Сергей.
   -- Да, почти! - гордо признался депутат.
   -- Но как же Лада??? - продолжал допытываться ускользающей правды Костров.
   -- Ладочка... Да... - вздохнул Астров, - не рассчитал немного... бывает... Но поверьте мне, друзья мои, иной альтернативы не было. Либо так, как получилось, либо они нас угробили бы раньше срока...
   -- Кто они? - встрепенулась Лена.
   -- Ну, вы и этого не знаете??? - то ли всерьез, то ли наигранно удивлялся Астров. - Ваша наивность меня пугает! Не ошибся ли я, взяв вас в союзники! Но теперь уж поздно... других не найти... Ладно, не будем терять время - оно сейчас на вес золота! Отойдите-ка от камушка! Да поскорее... - скомандовал Астров.
   Наши герои медленно, но дружно выполнили указание...
   Краевед, довольно улыбаясь, подошел к валуну и с некоторой небрежностью вставил в выемку недостающий элемент. По-видимому, это тоже была икона, но какая именно - разглядеть из темной дали нашим героям было невозможно...
   И тут началось самое величественное, величественное и своей красотой, и своим несоответствием всем фундаментальным принципам научной картины мира... Третий столб света, вознейшийся к звездам, был желто-голубым, напомнив Сергею не столько о флаге незалежной Украины, сколько о более близком и родном стяге военно-воздушных сил, тем паче, что последний как раз и представлял собой расходящиеся лучи света на фоне небесной лазури... Новый поток лучистой энергии будто бы прибавил сил двум другим световым "колоннам", и те с новой силой устремились ввысь, засверкали ярко и яростно... Свет медленно стал наполнять камень-алтарь, двигаясь от его макушки вниз, к основанию и, наконец, валун, став полупрозрачным, засветился весь ровным алым огнем...
   -- Теперь твоя очередь творить чудеса, мой юный астроном-любитель! - неожиданно громко и резко прогорланил краевед и кивком головы пригласил Сергея подойти к светящемуся менгиру.
   Не понимая, что от него требуется, юноша двинулся вперед...
   -- Да не плетись ты как черепаха, Сережа! Время! - торопил его Астров с нескрываемой досадой в голосе.
   Как только Сергей оказался подле светящегося валуна, Астров вставил в правую руку юноши тот самый шар и полушепотом предложил:
   -- Вставь его в выемку и, медленно вращая, словно мышкой на ноутбуке, наведи луч на звездные врата - будто это лазерная указка или прицел! Давай, Сереженька!!!
   -- Какие врата? Где? - Сергей говорил медленно, лихорадочно вспоминая все свои астрономические расклады-размышления последних недель, все больше при этом осознавая отрывочную поверхностность своих познаний.
   -- На небе, милый, на небе!!! Тебе ли не знать, где они??? Только ты один и знаешь... Действуй, коллега!
   Сергей, застигнутый врасплох, к счастью, не успел разволноваться до дрожи в руках и, положившись больше на удачу и авось, чем на свет логики и трезвость разума, аккуратно, но быстро и точно вставил хрустальный шар в полусферический паз.
   Тут же все три параллелепипеда-столба света вздрогнули, затрепетали, закачались из стороны в сторону, будто неведомый ветер стремился их склонить к земле, а затем как подкошенные дружно упали вниз, устремив концы к граням шара и одномоментно затихли в нем, окунув остров в прежнюю темноту... Впрочем, она не была полной, поскольку алым цветом тлел валун, да и сам шар стал наполняться многоцветным сиянием, в котором, пожалуй, не хватало только одного цвета радуги - зеленого! Это было тем более удивительно, что именно зеленый - цвет листьев несгораемой купины - должен был присутствовать хотя бы на одной из трех икон, но... где-то он был замещен синим, где-то - фиолетовым, где-то - голубым...
   -- Кажется, не хватает зеленого! - поделился своими размышлениями Сергей.
   -- Ты так считаешь? - вскинул брови Астров. - А я и не подумал, что это имеет значение... Но ты, кажется, прав, Сережа... А у твоей подруги, часом, не зеленые глаза?
   -- Нет, не зеленые! - заверил Сергей. - То голубые, то карие...
   -- Листва зеленая... - меланхолично проговорила девушка, незаметно приблизившаяся к эпицентру событий.
   -- Молодец, малышка! - Астров небрежно похлопал Лену по спине. - Красавица, а соображаешь!
   -- Эй, Усыня, Добрыня! - прокричал краевед уставшим без работы богатырям. - Найдите нам лист какого-нибудь лопуха, да побольше и посвежее...
   Действительно, стоило обернуть шар зеленым листом, как хаос цветов внутри него выстроился в стройную послойную гармонию от красного до фиолетового, но она царствовала внутри сферы недолго, и за несколько секунд превратилась в однотонный ярко-желтый цвет, который начал бурлить, кипеть, нагревая стекло, а потом, наконец, вырвался ввысь тончайшим - не толще миллиметра - лучом света.
   -- Врата, ищи врата, вращая шар! - громко шептал Астров.
   Сергей положил обе руки на раскаленную поверхность и тут же отвёл их назад - шар был слишком горяч!
   -- Нет, ты должен, терпи, терпи, пробуй, милый мой, давай! - умолял и настаивал краевед.
   Вздохнув, стиснув зубы, Сергей снова приложил ладони к шару и, зажав внутри себя крик, устремил взор к небу, туда, где сиял летний треугольник, два угла которого составляли зевесовы звезды - Денеб и Альтаир...
  
  
   Глава 74. Каменный цветок
  
   Дальше он действовал, руководствуясь одними инстинктами, действовал быстро, четко, правда, потом не мог вспомнить, что же он всё-таки сделал... Последнее, что осталось в голове Сергея - это силуэты двух созвездий - размашистого Лебедя и скромного по габаритам Орла... Силуэты двух оживших созвездий, оживших то ли в самом деле, на самом звездном небе, то ли в обагренном болью сознании юноши, а может и где-то посередине, между небом и сознанием... О том же, что он успел сделать потом, Сергей не помнил... Зато это прекрасно видели и Астров, и Елена, и богатыри-телохранители, привыкшие таить молчание... За доли секунды Сергей сумел сначала вонзить острое желтое жало луча ровно в центр отрезка, соединяющего два угла небесного треугольника, вырвать из лап недоумевающей Лисички Стрелу и с ее помощью рассечь тело огромной Змеи, удерживаемой Змееносцем-Асклепием, после чего, набравшись энергии у Юпитера, приютившегося на юге, над самым горизонтом у ядовитого хвоста Скорпиона, отрубить и сам хвост, и клешни-Весы степному насекомому, протянуть луч помощи загрустившей Деве и, наконец, пронесшись через весь небосвод, попутно разрубив пополам Дракона, осветить спасительным светом, разрушающим путы-цепи, прикованную к скале, стонущую и истекающую кровью, Андромеду...
   Костров проделал всё это эффектное театрализованное действо на небесной сцене так быстро, легко и просто, что заставил и Астрова, и Лену ненадолго окунуться в грусть. Лена взгрустнула потому, что увидела на небе достойных соперниц, пусть и не столь прекрасных внешне, как ее Ариадна, но зато со взглядами, пронизанными светом чистой духовности. А Игорь Александрович пригорюнился из-за того, что понял: наивный юноша, хоть и неопытен, но зато лучше, чем он, подключен к Энергии Космоса, легче входит в контакт с Информационным Полем Вселенной, и потому способен на многое такое, что даже ему, "Великому Побудку", вряд ли под силу...
   Сам же Сергей не только не понимал смысла совершенной им операции, но и ничего не помнил, а в тот самый миг, когда луч света застыл на фигуре Андромеды, в том самом месте, где билось ее измученное сердце - совсем неподалеку от легендарной спиральной галактики, в это самое мгновение, почувствовав, что шар замер, что цель достигнута, Костров потерял сознание. А смысл был вообще-то тот же самый, какой вкладывали первобытные охотники в разыгрываемые ими в глубине пещер представления, поражая дротиками и копьями сначала скульптуры-макеты, покрытые шкурами, а потом - просто настенные изображения животных, обеспечивая тем самым удачный исход охоты... Впрочем, отнюдь не всегда удача в пещере гарантировала успех в реальной битве со зверем...
   Как только луч света нашел сердце небесной Андромеды, хрустальный шар растаял, превратившись в желтую блестящую жидкость, которая, не причинив ни малейшего вреда иконам, быстро растеклась по поверхности валуна, окутав его словно золотой скорлупой. Сразу после этого, вопреки всем законам физики, камень-алтарь стал подниматься вверх, медленно, ровно, лишь едва покачиваясь из стороны в сторону как маятник, будто подвешенный на тончайшем золотом луче... И остановился только на высоте четырех-пяти метров, остановился и стал вращаться, набирая с каждой секундой ход, заражая окрестности утончающимся свистом...
   -- Ложись! - скомандовал Астров и, не дожидаясь реакции девушки, повалил её на земь, укрывая собственным телом...
   Хлопок был громкий, но все же не оглушительный... Краевед ожидал, что вот-вот посыплются ему на спину и голову осколки, но вместо этого лишь средней силы ударная волна проскользила над ним, скользнула и ушла в темноту... Подняв голову, он увидел, что камень исчез, а вместо него появился гигантский оранжевый столб света, устремленный в глубину неба огромный светящийся цилиндр, основание которого уходило под землю...
   -- Ну, вот, кажется путь открыт! - довольно проговорил депутат, поднимаясь на ноги, и тут же присовокупил: - Теперь тебе понятно, красавица, куда и в какое путешествие нам предстоит отправиться?
   -- И какова планируемая цель предстоящего нам вояжа? - отвечала вопросом на вопрос девушка, вставая и стряхивая землю и песок, прилипшие к платью.
   -- Как какая? - прогудел краевед. - Конечно, Святой Грааль!
   -- Грааль? А что он нам даст? - не успокаивалась Лена.
   -- Как что? Кому - знание, кому - власть, кому-то - красоту, вообщем, каждому то, что ему надобно, что он попросит!
   -- Попросит? Так надо еще и просить? - кажется, впервые за эту ночь Лена улыбнулась.
   -- А как же! А ты думала, что сами предложат и все дадут? - недоумевал Игорь Александрович.
   -- Ну, да! - промолвила девушка, склоняясь над все еще лежащим в отключке Сергеем, сама не понимая, искренно она говорит или все же лукаво.
   -- Ну, как там твой братишка? Приходит в себя? - поинтересовался краевед.
   -- Приходит! - это был уже голос Сергея, который, как ни странно, после всего пережитого и проделанного, не только быстро очнулся, но почувствовал громадный прилив как душевных, так и физических сил, а потому одним движением поставил свое тело на ноги и смело шагнул в сторону открывшегося провала...
   Проход, образовавшийся после направленного точно вниз взрыва камня (именно поэтому и не было смертоносного хаоса разлетающихся осколков), оказался идеально ровной круглой формы, имея окола полутора метров в диаметре. В глубь земли вели узенькие каменные ступеньки винтообразной лестницы, а вместо перил, чтобы спускающиеся не свалились вниз, чтобы им было за что держаться, прямо по центру шахты серебрился стальной идеально гладкий прут дюймовой толщины - именно такой, чтобы за него было удобно держаться рукой. Провал освещался снизу - именно оттуда истекал ровный оранжево-розовый свет.
   Первым спускался грузный Усыня, за ним шел Астров, держа под мышкой все три иконы, далее вяло тащилась утомленная Лена, следом - приободренный небесной победой Сергей, а замыкал шествие Добрыня, то и дело норовивший подтолкнуть Кострова дулом своего "Стечкина".
   Но когда, казалось, дно пещеры вот-вот будет достигнуто, со ступеньками стало твориться нечто, напомнившее Сергею эскалаторы московского метро. Просто-напросто они сложились, заставив всех идущих покатиться вниз с нарастающей скоростью... И почти сразу вертикальная шахта обратилась в достаточно пологий гладкий желоб...
   Лена и Сергей дружно вспоминали кэролловскую Алису и вспоминали тем интенсивнее и теплее, чем дольше длилось скольжение вниз... А длилось оно, пожалуй, не меньше четверти часа... А потом желоб пошел вдруг круто вверх, потом снова вниз, затем опять вверх, и это волнообразное качание длилось еще минуты три пока, наконец, скорость не упала до минимума и всех пятерых жерло шахты не выплеснуло в просторный подземный зал.
   Огромная полость, доходившая в ширину до ста, а в длину, наверное, составляшая более трехсот метров, простиралась и в высоту метров на десять, а то и на пятнадцать. Зал был сумрачный, но не темный, хотя единственным источником света служил находящийся в центре, на небольшом постаменте-островке, каменный цветок, который с обеих сторон обтекала небольшая речка, делившая весь зал на две равные половины и доходившая до двух метров в ширину. Да-да, это был тот самый каменный цветок, про который писал Бажов, "Медная хозяйка" которого обитала в Уральских горах и заманивала к себе бравых парней, чтобы те... Сергей смутно припомнил, что именно один из таких парней-мастеров и сделал царице цветок, но вот имя его никак не всплывало... Удивило всех и то, что увиденный ими полутораметровый, пышущий розовым светом, каменный цветок точь-в-точь воспроизводил именно такой же, но размещавшийся при входе в городской парк Святогорска - будто бы художник-скульптор скопировал свой проект вот с этого подземного чуда, но, скорее, просто увидел во сне оригинал...
   -- Ну, вот, кажется, мы у цели! - самодовольно произнес краевед, вставая и отряхивая остатки сырой земли.
   -- Не уверен! - зло произнес Сергей.
   -- Ничего, вся ночь еще впереди! - прожужжал Астров и громко скомандовал: - Усыня, ну-ка посмотри, что там внутри цветка.
   "Да, - продумал про себя Костров, - не ожидал, что такой культурный интеллигентный мужчина наймет себе в помощники таких кабанов криминального вида... Наверное, и тот, и другой из банды "бизонов" и, судя по их рожам, у них уже с десяток трупов на двоих, а может и не один десяток... Да, что-то тут не сходится! И Лада, Лада... Ох, не прост этот Астров, ох не прост!"
   Усыня медвежьей походкой неторопливо двинулся к островку, легко преодолел неглубокую речку, встал на постамент, запустил руку внутрь цветка... Нечеловеческий крик огласил своды сумрачной пещеры... Десятипудовое тело бугая беспомощно задергалось, затрепыхалось... Было видно, как он силится вырвать руку, будто бы застрявшую между лепестков цветка, но тщетно... Крик оборвался так же резко, как и возник, а в следующую секунду цветок-убийца "отпустил" руку "атланта", и тот скатился в ручей, скатился и остался лежать ничком в неглубокой воде.
   -- Одним дураком меньше! - ехидно проговорила Лена.
   -- Рано радуешься, голубка. Ты будешь следующей! - поспешил её обрадовать Астров.
   -- С какой-такой стати? - возмутилась девушка.
   -- А с такой! - и Астров вытащил пистолет и гневно потряс им перед собой.
   -- Ну, вперед, красотка! Может, тебе повезет! Удачи! - приказным тоном проговорил краевед.
   -- И не подумаю! - заявила Лена и встала подбоченясь, глядя прямо в лицо наглому депутату.
   -- Ну, тогда умрешь сейчас! - и Астров стал медленно поднимать опасное дуло, целясь прямо в живот девушке.
   -- Игорь, давай лучше я пойду! Только скажи, что я должен сделать? - вмешался в беседу Костров.
   -- Как же, как же, славный рыцарь Галахад! Беспорочный и целомудренный, которого Грааль послушно возлюбит и легко подпустит к себе! - иронически продекламировал Астров, а потом серьезно добавил: - Там, внутри цветка, должно быть то, что мне нужно! Это возьмешь и принесешь! Ясно?
   -- Ясно! - громко повторил Костров. - А что взамен?
   -- Что-что? - изумился Астров.
   -- Ну, да, что я получу взамен! Надо бы за услугу заплатить? - вступил в торг Сергей.
   -- Заплачу! Жизнью!!! Или мало? - нагло прокаракал краевед.
   -- Достаточно, - тихо проговорил Сергей, проговорил, обнял Лену, которая ему тихо прошептала: "Удачи!", и отправился в путь, который грозил стать последним.
   Он шел нарочито медленно, пытаясь вспомнить всё, что когда-то читал о каменном цветке, Граале и рыцарях Круглого стола, о храбром Артуре, юном Парсифале, целомудренном Галахаде, коварном волшебнике Мерлине, милосердном Ланцелоте и прекрасной Гвиневере... "Интересно, если я - Ланцелот, а Елена - Гвиневера, то кто тогда Астров - Мерлин, Артур или Мордред? Но если я - Ланцелот, тогда Грааль не дастся мне и... ну, лучше не думать об этом, а если я - Артур, тогда... тогда меня ждет поединок с Астровым-Мордредом, в котором не будет победителей... Эх, жаль, что я так и не нашел времени для чтения Кретьена де Труа, не говоря уже об "Истории бриттов", о сочинениях Джеффри Монмутского, Томаса Мэлори, Роббера де Борона... Эх, как бы хотелось оказаться Парцифалем? Или Персивалем? Тогда уж лучше Галахадом! Впрочем, какая, блин, теперь разница... Но неужели Астров с его уральским Граалем оказался прав??? Как же ловко он всё устроил, какой хитрый маньяк..."
   -- Эй, философ, лапами быстрее перебирай! Нам с девушкой еще выбираться! - громогласно торопил Сергея Астров.
   Сергей как-то машинально, бездумно повиновался, энергичнее двинулся вперед... Вблизи цветок казался еще красивее, и Сергей решил, что последние секунды жизни посвятит наслаждению, простому эстетическому любованию чудом, которое мало кто из смертных имел счастье видеть... Да, вот он Гори-цвет, легендарный купальский цветок... Какой красивый!!!
   Юноша осторожно опустил ногу в воду, затем другую... И тут с хрустом, заставив Сергея нервно вздрогнуть, раскрылся, распахнулся огромный Гори-цвет, обнажив свою сердцевину... А в сердцевине - ну, прямо как в сказке, - красовался удивительной красоты кубок: его основание было изумрудным, ножка золотой, впрочем, как и чаша, бока которой украшены синими и красными камнями, а крышка, как и основание, тоже каменной, тоже изумрудной, только в ее середине мерцал круглый желтый камешек.
   Как только цветок раскрылся, всякий страх покинул юношу, и он почувствовал огромную радость, какое-то неземное блаженство, покой и уют. Душу его заливала любовь ко всему, не только ко всем людям, но и ко всему живому, ко всему творению, ко всей Вселенной... Ничего подобного раньше он не испытывал! И ясно было ему, что причина всех этих ощущений - именно эта чудесная волшебная сияющая чаша!
   -- Ну, бери, бери же её, хватай быстрее! - раздался сзади рассерженный голос Астрова.
   Сергей снова автоматически повиновался, протянул руку, легко приподнял тяжелый кубок... Сюрприз ожидал Сергея и на крышке - там была точная миниатюрная модель Солнечной системы: тот самый желтый камень играл роль Солнца, Земля была маленьким синим сапфиром, Марс - красной яшмой, Венера - серебрилась застывшей ртутью... Но любоваться было некогда, надо было двигаться назад...
   -- Дай-ка мне её! - как можно равнодушнее и спокойнее произнес краевед, когда Сергей вернулся с "добычей".
   -- Возьми сам! - прошипел в ответ юноша, медленно отходя от пережитого стресса. - Если, конечно, сможешь! - присовокупил он, гордо-презрительно глядя в глаза Астрова.
   -- Эй, Добрыня, забери-ка у него кубок! - громко приказал депутат.
   -- Забери, Добрынюшка, забери родимый, коли жизнь не мила! А то Усыня без тебя уж заскучал на том свете! - зло подначивал телохранителя Сергей.
   -- Ладно, не надо! Пусть пока побудет у него! - мягко прошипел Астров. - Тяжеловато мне носить такую тяжесть, а он еще молодой! Да у меня и своего груза хватает! - попытался оправдаться краевед, потрясывая сложенными в стопку иконами.
   -- Спасибо за доверие! - ехидно проговорил Сергей.
   -- Так это и есть Грааль? - вмешалась в мужской диалог Елена, приближаясь к сверкающему многоцветьем камней "артефакту".
   -- Он самый! Разве не видно!? - самодовольно пояснил Астров. - Настоящий! Уральский!
   -- А что внутри? - полюбопытствовала девушка.
   -- А пусть он откроет крышку и покажет! - посоветовал краевед.
   -- А можно? - с надеждой произнесла Лена.
   -- А почему нет? - проговорил Астров.
   -- Сереж, попробуй, а? - любезно попросила девушка.
   -- Да ради Бога! - и Сергей попытался откупорить крышку, но она не поддалась...
   -- Ладно, не мучайся! Еще не время открывать! Да и не откроешь сейчас! - покровительственным тоном сказал краевед. - Нам надо до рассвета выбраться обратно! И поведешь нас ты, красотка! Держи свой компас! - продолжил Астров, возвращая икону с изображением Элизы девушке.
   "Откуда он всё знает! И про икону, и про компас?" - подумала Лена, но молча взяла икону и, убедившись, что стрелка всё так же трепещет и тускло светится, двинулась в путь.
   Дорога пролегала вдоль ручья, который ласково журчал, перекатывая воды через гладкие камушки. Один зал сменял другой, второй - третий, третий - четвертый, и каждый последующий был темнее и меньше, мрачнее и суровее, чем предыдущий... Тринадцатый зал оказался не только самым маленьким - не более десятка квадратных метров, и не только самым темным, почти как черный ящик, но и последним. Вход был, а вот выхода...
   -- Куда дальше? - стоя перед стеной, спокойно вопрошала Лена.
   Астров подошел, глянул на ее "Элизу", потом разложил на полу обеих "Мадонн", повертел ими туда-сюда...
   -- Нет, ошибки быть не может! - твердо заявил краевед. - Все иконы показывают в одном направлении, значит, нам надо проникнуть за эту стену... Эй, Добрыня, попробуй простучи стеночку, может, там есть пустоты и...
   -- Слушаюсь, босс! - без взякого энтузиазма прошипел бугай и принялся простукивать рукоятью пистолета черную гладь стены...
   Сергей же плавно подплыл к стенке и, приближенно найдя её геометрический центр, поднес к нему волшебную чашу. Стена с нервым шумом треснула ровно посередине и обе створки стали медленно расползаться в стороны, открывая узкий проход вперед, освещенный тусклым красным светом.
   -- Как, как ты это сделал? - удивлялась Лена, не увидевшая вовремя манипуляций братца с чашей.
   -- Поднес чашу и всё! - объяснил ей всевидящий Астров. - Ну, вперед, други мои! Время!!! - и смело шагнул первым в узкий проход, где передвигаться можно было только по одному, а Добрыне так вообще пришлось ползти, да еще и бочком...
   Проход незаметно перешел в каменную, еще более тесную, лестницу. Теперь тяжело стало передвигаться не только Добрыне, ползшему последним, но и Астрову, и Кострову.
   -- Здесь дверь! Железная! - громко проинформировал краевед.
   -- И что? - недовольно откликнулась идущая следом за ним Лена.
   -- Без чаши не открою! - поделился своими соображениями депутат.
   -- Ага! - заволновалась Елена. - Намекаешь, чтобы чашу передали тебе! А потом ты пройдешь с ее помощью вперед, а мы тут останемся прозябать!
   -- Глупая! - вступил в дискуссию краевед. - Вы мне нужны! Впереди еще море испытаний, разве я один справлюсь? Какой мне смысл оставаться в одиночестве, когда до финиша как до Китая пешком?
   -- Ну-ну, вешай-вешай нам лапшичку! - съязвила в очередной раз девушка.
   -- Он прав! - уверенно подтвердил правоту Астрова Сергей, шедший за Леной. - Без нас ему не выбраться! Так что передай ему чашу, сестричка! Не переживай, все будет хорошо! - и Сергей протянул чашу Лене, а та, не без колебаний, передала ее Астрову...
   И уже через пол-минуты все четверо стояли в очередной, четырнадцатой по счету зале, скорее похожей на монашескую келью или на комнату в общаге главного здания МГУ. И снова перед ними встала преградой гладкая плита, только на этот раз над ней мерцало два желтых огонька, напомнивших Сергею Альтаир и Денеб, то есть те самые звездные врата...
   Краевед поднес к центру стены кубок, и снова плита сдвинулась, поползла в сторону... Уже через секунду келью наполнил зловонный смрад, будто впереди была то ли огромная мусорка, то ли стойло козлов или логово скунсов...
   -- Без противогазов мы тут долго не протянем! - не без доли иронии пробурчала Лена.
   А Сергей, Сергей сразу по странному запаху, по приглушенному красному свету понял, что здесь он уже был, и был совсем недавно!
   -- Глядите! - испуганно прошептала девушка, показывая рукой в темноту.
   Все напрягли зрение и разом увидели два желтых трепещущих огонька...
   -- Кажется, чьи-то глаза, - предположил краевед.
   -- Так и есть! - уверенно подтвердил Сергей, сжимая кулаки.
   Трехметровая тень отделилась от стены и с нарастающим рычанием двинулась на подземных путешественников:
   -- Кто такие? Зачем пришли? - прорычал монстр, чей огромный силуэт становился виден всё лучше и лучше по мере его приближения...
   -- Эта тварь еще и говорит! - удивленно промолвила Лена, прижимаясь к Сергею. - Это "чужой" или "хищник"? - предположила она, отсылая спутников к героям-монстрам популярных голливудских ужастиков последних лет.
   Видимо, у чудовища был еще и прекрасный слух, потому что оно неожиданно ответило:
   -- Чужие - это вы! А меня зовут Абраксас! И теперь вы - мои пленники! - и раскатистый, пробуждающий трепет хохот привел в дрожь стены пещеры.
   Наконец, чудище стало видно во всей красе, и Сергей понял, что не ошибся! Ну, конечно, это именно он, его "старый приятель", похитивший Гесиону, обрекший её на мучения! Но вместо страха Сергеем овладела радость! Ведь теперь он не парализован сном, а, значит, сможет отомстить и, быть может, освободить Гесиону. И как-то не заботило его то, что тварь чуть ли не вдвое выше его ростом и весит пол-тонны.
   Но его мстительные замыслы еще только зарождались, когда одинокая черная щупальца молниеносно пропорола пространство и стальной удавкой обвилась вокруг бычачьей шеи Добрыни... Тот успел выстрелить только раз, а в следующее мгновение его голова уже безжизненно болталась на обмякающем умирающем мускулистом теле...
   -- Бегите! - закричал Астров.
   Закричал и, выставив перед собой волшебный кубок, ловко увернувшись от второй щупальцы, ринулся вперед. Монстр в силу своей огромности, напротив, не отличался ловкостью - единственным молниеносным его орудием были змееподобные щупальцы-шланги, а их было лишь два... И пока Абраксас их скручивал, чтобы снова превратить в смертоносные пружинистые удавки-жала, краевед сумел приложиться крышкой чаши к животу чудовища... Завизжал кровожадный Абраксас, завертелся как раненая собака и, ошарашенный неведанной силой, отскочил к стене, гулко и нервно дыша... Краевед же уже бежал к противоположной стене, к заветным ступенькам, ведущим к очередной дверце...
   Но своё "черное" дело Астров уже сотворил. Его двусмысленная команда "Бегите!" ввела в заблуждение Лену, и та инстинктивно бросилась назад, подальше от отвратительного смрада и омерзительного чудища. Если бы краевед крикнул "Вперед!" или " За мной!", то, конечно, Лена понеслась бы за ним и сейчас уже стояла бы у спасительной дверцы, но... Пока Сергей догонял её, пока тащил вперед за собой, Игорь Александрович уже открыл спасительную дверь и... в тот самый момент, когда парень и девушка вступили на лестницу, гулко захлопнул её за собой! Монстр же, ненадолго парализованный болезенным ударом чудотворной чаши, уже медленно приходил в себя, а его "Я" наполнялось густой жаждой мщения...
  
  
   Глава 75. Последнее искушение
  
   Они неслись по неведомому лабиринту, в то же время вслушиваясь в то, что творилось за спиной... Кажется, рычание монстра, бросившегося в погоню, уже давно смолкло, но они все равно бежали, повинуясь всесильному инстинкту самосохранения...
   -- Постой! - наконец скомандовал Сергей. - Кажется, все позади!
   -- Ты думаешь? - усомнилась запыхавшаяся девушка.
   -- Думаю, - подтвердил юноша.
   Но не успел он это произнести, как где-то вдали послышался шум чьих-то тяжелых конечностей, расплющивающих воду ручья. А спустя секунды показались и желтые глаза...
   И снова началось бегство... Теперь вперед рвалась девушка, а Сергей послушно следовал за ней, укоряя себя в трусости и пассивности...
   -- Сюда, сюда! - прокричала Елена. - Здесь он нас не найдет! Скорее!
   Действительно, в стене зиял небольшой проем, в который можно было пролезть только по одному. "И как она его нашла? В кромешной темноте? На бегу??" - подумалось юноше. И, словно читая его мысли, девушка слегка оправдательным тоном ответила:
   -- У меня кошачьи глаза или даже совиные! Окулисты только руками разводили: чудо и только! Ну, давай лапу!
   Сергей повиновался, и девушка буквально запихнула его в грот, а следом плюхнулась и сама, оказавшись прямо у него на спине. Пещерка была тесной, примерно метр в ширину и два в длину - настоящая могила. Дно ее было сплошь устлано мягким пушистым мхом, и, как ни странно, здесь было тепло и сухо.
   -- Тебе не тяжело? - поспешила осведомиться девушка, не торопясь скатываться со спины юноши.
   -- Да ничего, нормально, - успокоил спутницу Сергей.
   -- Тут уютно! - отметила Лена голоском, в котором Костров отчетливо распознал интонации кокетливого заигрывания ("И это - в минуту опасности!" - успел он подумать про себя). Лена же плавно скатилась в сторону... Теперь оба они лежали на своих боках, он - на левом, она - на правом, и Сергей мог чувствовать на своей щеке дыхание ее губ, видеть блеск сапфировых глаз, ощущать ниточки ее вьющихся волос. Девушка дышала все глубже, все чаще, и в такт ее дыханию пульсировала грудь, возбужденные "кнопочки" на концах которой словно иголки вонзались в плоть Сергея, вливая в неё сладкий яд похоти.
   Не проронив ни звука, Елена стала уверенно-быстро расстегивать пуговицы на его рубашке и, как только ей это удалось, юноша ощутил тепло ее влажно-сочных клубничных губ на своих сосках. Ощутил и едва не лишился рассудка... но тут девушка энергично навалилась на него всем телом, и Сергей оказался лежащим на спине. Однако стоило ему таким образом изменить позу, как тут же он почувствовал, что лежит большей частью не на мягком мху, а на чем-то твердом и квадратном... И пока девушка, сидя на его возбужденном достоинстве, пыталась стянуть с себя платье, Сергей не без труда успел припомнить, что эта квадратная твердость есть не что иное, как одна из икон... "М-да, нехорошо заниматься этим, лежа на иконе, да и неудобно", - подумал юноша, подумал и произнес:
   -- Леночка, постой! Слезь на секундочку, мне надо из-под спины вытащить икону...
   После секундной задержки девушка повиновалась. Сергей присел - благо высота грота позволяла сделать это без труда, присел и вынул икону... Но что это? Старинная "Купина" треснула ровно посередине, но продолжала источать легкий свет, а внутри неё показался блестящий ключ, судя по всему, из чистого золота! А Елена тем временем уже пыталась расстегнуть ширинку его брюк, словно не замечая происшедшего с иконой...
   -- Лен, да что с тобой? - попытался остановить странный похотливый порыв сестры Сергей. - Гляди, здесь ключ!
   -- Да? - равнодушно произнесла Лена. - Ну, и что? Лучше помоги мне снять это ужасное платье!!!
   -- Гляди, он тоже светится! - вёл свою тему Сергей, стараясь подавить возбуждение.
   -- Светится-светится, не слепая я! - согласилась разгоряченная красавица. - Положи пока в сторону! Лучше помоги мне...
   -- Но ведь он золотой! Может, это ключ от звездных врат! - вдохновенно рассуждал молодой философ. - Нам надо спешить, каждая минута на счету!
   -- Конечно-конечно, - согласилась Елена, - только насладимся друг другом, и пойдем! - уже став пьяной от возбуждения, проговорила девушка заплетающимся языком и, видя, что не справляется с тугой материей платья, с долей гнева добавила: - Ну, помоги же!
   -- Давай потом, а? - предположил Сергей. - Надо спешить!
   -- Спешить? Там же этот... как его...
   -- Абраксас! - поспешил прийти на помощь то ли кузине, то ли законной супруге Сергей.
   -- Ну, да... Он нас съест! Так что лучше давай расслабимся...
   Стоило Лене произнести это слово, как Сергей тут же припомнил свою ужасную усталость, опустошенность после секса с ней... И снова в голову закралась мысль, что вся эта внезапно пробудившаяся похотливость - чьи-то штучки, потому что Лена в эти мгновения была едва похожа на себя обычную: в нее будто бес вселялся, будто в ее теле просыпался капризный и требовательный вирус эротомании...
   -- Еще вся ночь впереди, милый! Пять минут ничего не решат! - сладострастно шептала девушка, и её губы прильнули к его рту.
   Но Сергей даже не разомкнул рот, не впустил в него жадный язык Ариадны, а, напротив, резко повернул голову в бок, невольно подставив губам девушки свое ухо.
   "Где же, где же я слышал про эти пять минут??? - лихорадочно вспоминал он. - Где же? Где? Когда?... Ну, конечно!!! В то самое утро! Точно! Свешников! Да, именно он говорил, что на высоте пять минут порой означают целую вечность, растягиваются на целую жизнь!"
   Обняв со всей силой девушку, Сергей перекатился с ней в сторону. Теперь внизу была уже она, Елена, а он сидел на ней. Увидев, как в её глазах искрится шальная пьяная похоть, а губы смыкаются и размыкаются, будто у рыбы, выброшенной на сушу, словно ищут, чтобы поцеловать, куда бы впиться, к чему бы присосаться, Сергей размахнулся и с силой ударил её ладонью по щеке, затем другой рукой, и так снова и снова... Девушка закрыла лицо руками, но Сергей продолжал бить еще с пол-минуты, пока она не завопила:
   -- Что ты делаешь? За что? За что?
   Только тут Сергей успокоился.
   -- Мы здесь для другого! Каждая минута дорога! К тому же... к тому же секс отнимает силы, расслабляет! - пустился в объяснения Костров. - Вставай и пошли!
   -- Куда пошли??? Куда??? Куда??? - кричала в ответ Ариадна. - Там же монстр! Он уже прикончил Добрыню! Теперь ждет нас! А Астров уже далеко!!! Мы проиграли! Просрали! Неужели не ясно! А ты... ты лишаешь меня удовольствия, последнего, самого последнего в моей жизни!
   -- Лена, что с тобой? Что ты говоришь? - Сергей не узнавал свою вечно ведущую вперед сестру, дарящую уверенность и оптимизм даже в самых беспросветных ситуациях. - Ну, и дура же ты! Я же тебе говорю - у нас ключ! У нас иконы, даже целых три! Какая же ты умничка, что их прихватила!!! Вот они-то нас и выведут! Только надо быстрее бежать! - убеждал подругу Костров.
   И Сергей ткнул в лицо девушки прямоугольник еще одной иконы, первой попавшей под руку. Но девушка, похоже, не вняла. Неожиданно для Сергея она вырвала икону из рук и с силой запустила её в стену!
   -- Ты что же делаешь, тварь! - Сергей уже замахнулся для нового удара, но увидев, как пугливо заискрились глаза сестры, как робко поднесла к лицу она дрожащие ладони, вяло опустил руку.
   Он слез с девушки и стал шарить в том углу, куда девушка забросила икону. К счастью, образ продолжал испускать свет и найти его удалось сразу. Но удар о стену не прошел даром. Стоило Сергею взять икону, как она развалилась на две ровные половинки... История повторилась: и тут в одной из створок, прямо внутри дерева был заключен еще один ключ... Сергей без труда его вынул: он также блистал золотом, напомнив Сергею сказку про Буратино. Этот ключ, однако, был двойным, то есть состоял не из одного, а из двух стержней, каждый из которых, очевидно, предназначался для отдельной скважины.
   Лена потихоньку приходила в себя... Кажется, внезапный приступ похоти заканчивался. Поправив волосы, глядя на оба ключа, на четыре половинки икон, она предложила:
   -- Давай и третью разломаем! И у нас будет три ключа!
   -- Успеем еще! Она еще послужит нам компасом! Давай, собирайся и пошли! - спокойно проговорил Сергей.
   Они тихонько вылезли из грота: сначала юноша, затем он помог выползти на простор Ариадне-Елене. Монстра, к счастью, пока не было видно...
   -- Как ты думаешь, он уже выбрался на свет? - тишайшим шепотом произнесла девушка. - Я ведь предупреждала, что он нас обманет! А ты все равно отдал ему чашу!
   -- Да, кто мог знать... Но, думаю, далеко не ушел... - усомнился Сергей. - Вообще, странно, что он так поступил! Ведь в одиночку всегда сложнее делать дела, какими бы они ни были! Зато обнажил собственное лицо...
   -- Похоже, им, как и Одиссеем, завладел гибрис! Надеюсь, боги его поставят на место! - зло прошипела Елена, в душе уже и себя коря за тот же самый гибрис, заставивший ее несколько часов назад нарушить обещание, данное Загрею.
   -- А как ты думаешь, что в чаше? - неожиданно перевел разговор в иное русло Сергей.
   -- Не знаю, - посетовала девушка. - Может, именно в ней - сердце Элизы? То самое, которое ищет Загрей? Может, оно и есть легендарный Грааль?
   -- Не уверен, - поделился сомнениями Сергей. - Ты заметила, что лучи икон никак не реагировали на чашу! Ни одной из трех!!! Не странно ли?
   -- Хочешь сказать, что это обманная чаша, подложная, а истинную мы не нашли пока?
   -- Все может быть... Может ее сердце тут ни при чём... - размышлял вслух молодой философ.
   -- А в чаше - кровь Иисуса Христа или эликсир всезнания... - Лена легко подхватила мыслеток спутника.
   -- Или бессмертия... - выдвинул новую версию Сергей. - Ладно, пойдем что-ли?
   И снова наши герои двинулись в путь, чутко прислушиваясь к тому, что можно было услышать, услышать, чтобы не попасть в лапы хищника, чтобы не потерять жизнь...
   -- Знаешь, я думаю, что в чаше все же может быть сердце Эли! А стрелка просто указывает на выход! Вот и всё! - пытался обнадежить подругу Сергей.
   -- Наверное, так, - охотно соглашалась Елена.
   После очередного поворота вдалеке снова зажглись два желтых глаза...
   -- Опять! - испуганно промолвила Елена. - Когда же кончится этот лабиринт! Когда это чмо от нас отстанет!
   -- Нет-нет, это не он! У них другой оттенок! Те были желто-красные, а эти желто-зеленые!
   -- Разве? - усомнилась девушка.
   -- Ну, да... Впрочем, я дальтоник и могу ошибиться...
   -- Или я... Но луч иконы показывает именно туда... Пойдем? - неуверенно спросила Елена.
   -- Тихонько только... и я впереди, - прошептал Сергей.
   Через пять минут они уперлись в ту самую каменную стену, над которой горели уже знакомые два желтых фонаря.
   -- Что теперь? - устало прошептала красавица.
   -- Сейчас решим! - заверил Сергей и, разложив половинки икон на земле, стал внимательно разглядывать то их, то ключи... Наконец, он смело разломил третью, последнюю икону о колено, но, к своему разочарованию, никакого ключа внутри не обнаружил. Это было не логично, не правильно, но это было! Он манипулировал то картинками-половинками, то ключами и так, и эдак: вкладывал то один, то другой ключ внутрь то одной, то другой иконы, то вынимал ключи из пазов и сводил створки, а ключ клал сверху, по линии разлома, то брал иконы и водил ими вдоль стены, то делал то же самое, но уже только одними ключами... Но ровным счетом ничего не происходило, а время шло и шло... Ему вспомнились тщетные манипуляции героев фильма "Пятый элемент", пока кто-то случайно не совершил очевидное: не подул на один из камней... "Вот и в моем случае наверняка есть простой и очевидный выход, а я не вижу! Тупица, болван, философ хренов! - ругал себя юноша. - Может, надо было с ней все-таки трахнуться в том гротике? Может, тогда что-то изменилось бы? А я отказался... А теперь уже поздно..."
   -- Ну, что, спаситель человечества, не получается? - язвительно уколола его Елена. - Дай-ка я что ли попробую...
   Сергей передал ключ и половинки иконы девушке и стал наблюдать за ее действиями. Но прошла минута, другая, а ничего не получалось... "Опять тупик??? Но ведь должен быть выход? Должен! Хоть бы у нее нашлась эта нить, этот волшебный клубок, ведь не зря же ее назвали Ариадной? И где сейчас этот Астров? И этот монстр?" - вел беседу с самим собой юноша.
   -- Слушай, Ленок, а почему ты сначала назвала себя Ариадной? - спросил Сергей, сам не зная почему.
   -- Ну, и глупый же ты, Сережа! - отвечала девушка, оставив бесполезный труд с ключами и иконами. - Думаешь, ты один увлекаешься Древней Грецией? Представь себе, что есть и среди нефилософов те, кто тащятся от греческой цивилизации... Вот и назвала себя Ариадной, как-то само собой пришло это имя в тот самый момент, когда ты любезно впустил меня на порог своего дачного домика!
   -- Ясненько, - разочарованно протянул Сергей. - Неужели совсем просто так?
   -- Почти... - согласилась девушка, потом на несколько секунд задумалась и добавила: - Накануне встречи с тобой я по радио услышала забавную песню Насти Полевой про Ариадну. Может, подсознательно это повлияло...
   -- Забавную? И про что песня? - спросил юноша.
   -- Про Ариадну, конечно, про ниточку-тропочку... Сейчас напою... - и после паузы девушка продолжила: - Рано ли, поздно ли, там иль тут тропочку-ниточку оборвут острые шустрые ножницы, тропочка ниточка кончится... А вот послушай припев: Но пока есть еще время, я должна протянуть нить, в Лабиринт я войду смело, нить в пальцах... И далее более протяжно: Дам я нить тебе в руки вместо слов и кольца, у нее два значенья, у нее два конца... А в самом конце так: Завяжи два конца узлом на память, может нить вдруг твоя прочнее станет, крепче станет... Вот и вся песенка, почти вся...
   -- Как ты сказала? В лабиринт я войду смело? - заинтересованно спросил Сергей, вдруг почувстовав, что разгадка тайны близко.
   -- Да, именно так... - подтвердила Лена.
   -- Завяжи два конца узлом на память? - поспешил уточнить Сергей.
   -- Точно так, а что? - слегка удивилась девушка.
   -- Но сама посуди, - начал рассуждать юноша. - Зачем Тесею связывать концы? Ведь один конец он привязывает к столбику при входе в Лабиринт, а другой заключен внутри клубка, который он разматывает... Как он их может связать, посуди сама?
   -- Да... странно... - согласилась девушка.
   -- Есс! Вау!!! - закричал Сергей и аж подпрыгнул. - Вот же два конца!
   И он победно вскинул вверх руки, в каждой из которой сверкало по ключу...
   -- Теперь надо только их соединить! Но вот как... - Сергей снова принялся манипулировать ключами, вставляя ключ с одной осью между двумя стержнями второго ключа...
   -- Нет, не подходят! - сокрушенно произнес Сергей, уже чуть не плача.
   -- Дай-ка мне, - спокойно предложила девушка.
   Лена взяла и просто повернула обе оси двухосного ключа вокруг своей оси, каждую ровно на 180 градусов, а потом вставила между ними другой ключ...
   -- Гляди, пазы как раз подходят друг к другу! - торжествующе произнесла Елена, наблюдая, как два ключа сливаются в одну витиеватую фигуру.
   И тут же каменная стена стала медленно отодвигаться, во второй раз открывая вход в логово чудовища...
   -- Как? Как ты это сделала? - спросил Сергей.
   -- Сам же видел - руками, пальцами! - высокомерно ответила девушка, зажимая пальцами нос от надвигающейся пелены смрада...
   Они снова, еще более осторожно, вступили внутрь помещения...
   -- Как ты думаешь, оно здесь, вернулось? - тревожно вопрошала девушка.
   -- Да, здесь, я это нутром чую! - заверил ее Сергей. - И оно свое получит, или я не я!!!
   Да, на словах Сергей храбрился, но только для того, чтобы внушить уверенность Лене, а сам понимал, что час решающей битвы пробил, и пусть у него нет пистолета и чаши... Может, его задача не победить, а просто отвлечь, задержать чудовище, позволив ускользнуть, пройти вперед Елене, держащей заветный ключ? Пусть так... Все равно лучше, чем ничего... Пусть хоть она исполнит миссию... А его гибель в битве - это прекрасно! Может, он как викинг сразу попадет в Вальхаллу на пир...
   -- Может, есть другой проход? - не совсем уверенно произнесла Ариадна, пугливо озираясь по сторонам.
   -- Вряд ли...
   -- Что будем делать? - поинтересовалась девушка.
   - Драться... - твердо заверил Сергей. - Я... А ты должна будешь прорваться вперед, вместе с ключом и иконами, хотя бы одной из них, на которой Элиза... Лестница близко - шагов пятнадцать... Проскочешь... Ты же с кошачьими глазами... Жаль, что у меня нет пистолета... И даже ножа...
   -- Да, жалко... - согласилась девушка. - Слушай, гляди что у меня есть с собой!
   И Елена, словно умелый факир, вытянула из бокового кармана платья платок из тончайшей полупрозрачной серебристой ткани.
   -- Откуда у тебя это? - поспешил он в очередной раз удивиться.
   -- Секрет... - слукавила девушка, но, подумав, решила все же признаться: - Если серьезно, то мне этот платок тоже Загрей подарил. А я и забыла про него...
   -- Он тоже волшебный, как и платье? - зыбкая надежда получить хоть какое-то оружие зажглась в сердце Сергея.
   -- Наверное... Я не пользовалась... Во всяком случае он из той же материи, что и платье... Возьми... - любезно предложила Лена.
   Сергей принял дар, аккуратно сложил его вчетверо и сжал в кулаке...
   -- Ну, вперед! - стараясь придать уверенности и себе, и спутнице, проговорил Сергей.
   -- Но он же вдвое выше тебя и весит не меньше полутонны! - похоже, что Елене стало жалко брата. Но было уже поздно: Рубикон перейден, мосты сожжены, решение принято.
   -- Ничего, как-нибудь прорвемся, - стал успокаивать сестру Сергей. - Помнишь Гете?
   -- Что именно? - попросила уточнить Елена.
   -- Ну, вот эти строки: "Набравшись духу, выломай руками врата, которых самый вид страшит! На деле докажи, что пред богами решимость человека устоит! Что он не дрогнет даже у преддверья глухой пещеры, у того жерла..." Ну, и так далее, и в самом конце вот так: "Распорядись собой, прими решенье, хотя бы и ценой уничтоженья".
   -- Может, есть какой-то иной выход? Ведь это верная смерть - с голыми руками на такого монстра! - снова забеспокоилась Елена.
   -- Может, и есть, только сейчас уже нет времени его искать, а потому лучше-ка послушай. Действуем так. Я иду первым, а ты за мной... Пока буду с ним возиться - проскакивай прямо, к лестнице, а за ней дверь... Поднесешь к ней ключ... Она откроется, и ты окажешься на просторе...
   -- А если не откроется? - засомневалась девушка.
   -- Тогда возвращайся назад или действуй по обстоятельствам... Думаю, что твое волшебное платье и на Абраксаса подействует, пусть ненадолго, но поубавит у него прыти... Вообщем, держи крепче ключ и икону, а пока я буду его развлекать...
   -- Последняя просьба, можно? Ведь можем больше не увидеться, братик?
   -- Валяй, - согласился Костров.
   -- Поцелуй меня!
   - Бог с тобой, Леночка! Удачи! - и он сделал шаг к ней навстречу, нежно обнял за плечи, и губы их сомкнулись в долгом, глубоком, но лишенном подлинной страсти, почти братском, последнем поцелуе...
   Все получилось именно так, как планировал Сергей. Едва они вошли в логово монстра, едва оказались в темном подвале, едва засияли в темноте желтые круглые глаза чудовища, как Сергей с истошным криком бросился на хищника, бросился с голыми руками... Такой прыти, такой наглости, по-видимому, Абраксас не ожидал. Впервые в своей жизни гигант растерялся, сделал шаг назад, освободив проход Елене. Она, в свою очередь, пользуясь полезной аномалией зрения, тут же разглядела ступеньки, ведущие к заветной двери, пронеслась по ним словно быстроногая лань, поднесла к плите сияющий золотом тройной ключ и тут же дверь бесшумно растворилась... Через мгновение девушка ловко проскользнула внутрь... В последний момент когтистая лапа чудища успела схватить ее за подол, но тут же Абраксас почувствовал острое жжение - это магический узор на платье проявил свои волшебные силы... И в ту же секунду Сергей вцепился зубами в плоть чудища, в то самое причинное место, вцепился, на одном дыхании преодолевая брезгливость и страх... Монстр закричал от боли, ему уже стало не до девушки, потому пальцы чудища лишь скользнули по подолу платья Елены-Ариадны, скользнули и, обожженные, отпустили, чтобы заняться борьбой с наглецом, который вдвое уступал Абраксасу в росте и всемеро - в массе тела...
  
  
   Глава 76. В лабиринте
  
   Проникнув за заветную дверь, Астров устремился по длинному коридору, в конце которого мерцал спасительный свет. "Неужели выход так близко, - радостно думал Игорь Александрович, видя как с каждым шагом по коридору сила света нарастает. - Неужели все так просто, и вот он - конец всему!?" Он уже представил, как снова окажется на острове, как последний преданный охранник по кличке Кувалда (о том, что он остался сторожить лодку, краевед, разумеется, предусмотрительно умолчал) доставит его на катере на берег, как заранее вызванная из столицы (конечно, за солидное вознаграждение) бригада кардиохирургов сделает ему пересадку сердца, и тогда он обретет не только всезнание, но и вечную жизнь, обретет первым среди смертных, а вместе с вечной жизнью получит и власть (пусть не сразу, пусть не быстро, но ведь и сам процесс интересен) сначала над Россией, а потом и над всей Землей. Астров был уверен, что имея такую власть, он сможет установить подлинно справедливые законы, вернуть людям некогда утраченную истинную ведическую, исконно православную веру, а вместе с единой верой прекратятся распри, междусобицы, войны, и человечество, наконец, выйдет из истории и войдет в Царство Божие на земле, иными словами, в Царство вечного блаженства, в мир Добра, Истины и Красоты.
   Свет становился все ярче и ярче, однако, чем ближе приближался к нему Астров, тем больше нарастало в душе беспокойство. Прежде всего, его волновал цвет света: это был не белый, дневной свет, а ярко-желтое, почти оранжевое сияние... И чем сильнее было беспокойство, тем быстрее он шел вперед, перейдя в конце концов уже на бег... Пробежав в течение пяти минут около километра, Игорь почувствовал, что свет не только светит, но и греет... А еще через минуту понял, что на самом деле приближается не к выходу на поверхность земли, а к жерлу огненной печи.
   Когда жара стала почти нестерпимой, тоннель закончился, и перед Астровым открылось грандиозное зрелище: внизу, в ущелье, у подножия многометровой отвесной стены, на которую и выходило око тоннеля, текла полноводная огненная река, а прямо перед ним в какой-то сотне метров с противоположной скалы бесшумно срывался вниз поток раскаленной лавы, сияющий слепящим светом и пышущий невыносимым жаром. Конечно, до него быть может и можно было допрыгнуть, если хорошо, очень хорошо разбежаться, со всей силы оттолкнуться... Но такой прыжок в огонь, очевидно, был бы последним, что успел бы совершить в своей жизни краевед... Другой вариант - спуститься вниз по стене, каждую секунду рискуя сорваться и упасть в огненный поток. Но даже если бы удалось удержаться на стене и благополучно спуститься вниз, то гибель в "водах" огнедышащей реки все равно оказалась бы неизбежной... Оставался еще третий путь - лезть вверх по отвесной стене. Но в условиях стоградусной жары, без альпинистского снаряжения и это казалось прямым путем на тот свет... Вообщем, дальше идти было некуда, оставаться на краю обрыва в царстве нестерпимой жары - бессмысленно, следовательно, оставалось лишь одно - возвращаться назад...
   "Где же я допустил ошибку, в чем был просчет?" - старался понять причину неудачи краевед, старался, но пока тщетно... Он стал внимательно изучать стены пещеры, надеясь увидеть либо вход в одну из боковых галерей, либо, на худой конец, какой-нибудь тайный знак, рисунок... Да, теперь ему стало ясно, что первую ошибку он совершил, не захватив хотя бы одну из целеуказующих икон... А вторую... Неужели, действительно без этой "сладкой парочки" ему не выбраться наружу?
   Медленно, нехотя, подгоняемый лишь неугомонным жаром, палящим в спину словно десять солнц, шел Астров, медленно брёл туда же, откуда и пришел - к двери в логово монстра. Нет, не находил он ни знака, ни ниши, ни прохода - стены пещеры были как на зло девственно чисты, прямо-таки непорочны. Оставалось два варианта: либо вернуться в обиталище монстра, чтобы попытаться найти другую, настоящую дверь, либо найти парня и девушку, которые, возможно, способны помочь найти выход, вернуть хотя бы одну из икон. Но и второй вариант предполагал возвращение в логово зверя, а этого краеведу хотелось менее всего. В сердце его внезапно поселился страх перед чудищем, хотя, вроде бы, в руках у него был заветный кубок, способный парализовать любого, даже самого страшного, монстра...
   Удрученный и раздосадованный, насквозь промокший от пота, с оплавленными подошвами кроссовок, вернулся Астров к дверце, загораживающей вход в подвал Абраксаса. Вернулся, сел и задумался, лихорадочно стараясь понять, в чем и когда он допустил просчет. Ох, как не хотелось ему признаваться самому себе, что чего-то самого простого, легкого он не понял, что его изощренный план оказался бесплодным... А время тем временем шло - короткая стрелка часов все увереннее, все ближе приближалась к отметке с цифоркой 2, а это означало, что меньше, чем через два с половиной часа, путь на верх будет отрезан, отрезан, скорее всего, уже навсегда...
   Наконец, Астров решился. Встал, поднес кубок к центру двери, но ничего не произошло - только планеты на крышке чаши мерно отмеряли свой неспешный ход, крутясь вокруг центрального желтого камня, изображающего Солнце. "Конечно, эти десять планет вращаются не просто так, - подумал про себя краевед, - но в чем смысл? И соответствует ли их актуальное положение на крышке чаши реальному расположению светил? А если и соответствует, то что это дает? А если не соответствует, то почему и что с этим делать?..." Со всех сторон и во всех ракурсах он разглядывал чашу, время от времени водя ей вдоль двери, но та упорно не хотела двигаться... Это означало лишь одно - он в каменном мешке, и не знает, как из него выбраться... А чаша... Видимо, она открывает двери и отодвигает плиты только в одном направлении, только туда, но не обратно или только единожды...
   В отчаянии Астров заревел как раненый медведь, заревел, схватил чашу, размахнулся и со всей силы ударил ею в непослушную стальную преграду... Но чаша не то, что не сломалась, а даже и царапинки на ней не появилось, и все сапфиры и изумруды, сердолики и топазы как сидели в своих лунках-пазах, так и продолжали сидеть, источая легкие чарующие синий, голубой, зеленый, красный, оранжевый цвета... Астров попытался откупорить крышку, но куда там - она была словно приварена... В отчаянии краевед стал бить ей по стенам пещеры, и бил до тех пор, пока одна из искр не угодила ему прямо в глаз... Только тут он стал приходить в себя, а успокоившись, сел на каменный пол и заплакал, наверное, впервые в своей взрослой жизни...
   Именно в таком неприглядном, "разобранном" виде и застала его Елена-Ариадна, когда влетела в тоннель, ускользая из лап обманутого чудовища. Она нисколечки не удивилась, увидев, что краевед "ждет" её, плача в "тихом уголке". Астров же ужасно возрадовался - если уж и придется тут подыхать, так не в одиночестве, а перед смертью он сумеет вволю насладиться безукоризненно совершенными прелестями красавицы...
   - Ну, что, великий побудок, плачешь? - презрительно спросила Ариадна.
   - С чего ты взяла, детка? - слезы у краеведа внезапно высохли, он поднялся, встал во весь рост, стараясь наполнить тело, каждую его мышцу, каждый сустав, уверенностью и силой.
   - Что-то ты недалеко ушел в одиночестве? - опять попыталась уколоть его риторическим вопросом девушка.
   - А я и не торопился, времени еще вагон... - спесиво врал Астров. - Я смотрю, ты не с пустыми руками пожаловала. Что это у тебя, красотка? - продолжал он, указывая взглядом на икону.
   - Сам видишь - икона, али слепой? - слегка кипятилась девушка.
   - Это хорошо! Теперь у нас снова есть компас! - радостно подытожил краевед.
   - Есть-есть, - подтвердила девушка. - А что там? - Лена протянула руку в сторону сияющего в конце тоннеля света.
   - Сходи да посмотри, чай не безногая... - ехидно посоветовал краевед.
   - Схожу, не переживай! Но сначала надо вытащить Сергея, и ты мне поможешь!
   - С какой такой стати? - надменно недоумевал Астров. - Неужели он попал таки в лапы чудовища? Ай-яй-яй, бедненький... И ты думаешь, он еще жив?
   - Жив-жив, не беспокойся! Но главное не в этом, али совсем тупой? - на ходу блефовала девушка. - У него ключи от врат, а без них мы не выберемся отсюда, разве непонятно! Разве непонятно, что Грааль "слушается" только его, и он - наше единственное спасение!??
   - Неужели? - улыбаясь, Астров подошел к девушке и внезапно обнял ее, притянув тело вплотную к своему. - Хорошо, хорошо, девочка! Я согласен, только будь ласковой со мной! Всего пять минут, а потом вызволим твоего мальчика... - краевед учащенно дышал, прижимаясь к Елене все сильнее.
   Девушка не сопротивлялась, почти не сопротивлялась... Она только отвела голову так, чтобы насильник не смог ее поцеловать в губы, тогда как все ее туловище, руки, ноги оставались бездвижно-равнодушными... Астров попытался снять с нее платье, но оно словно прилипло к телу... Пальцы его искали пуговицы, молнии, завязки, но ничего не находили... пока не дошли до выреза на груди... Но вырез оказался маловат, поэтому краевед решил "расширить" его: ухватившись ладонями за края одежды, Астров что есть мочи рванул ткань в разные стороны... и, издав истошный крик, отскочил назад, будто его ударило током в 380 вольт, присел, стал спешно дуть на обе ладони...
   - Бляха-муха, ой, сука, ой, тварь... Да что же это такое... - то ли ругался, то ли шипел он, продолжая "охлаждать" ладони собственным легким дыханием.
   - Что, жжется??? На вот! - Лена протянула ему чашу. - И больше так никогда не делай, подонок! Я сама решаю, с кем быть ласковой!
   Астров обхватил ладонями чашу, поверхность которой источала блаженный холод.
   - Так что там? - повторила Лена свой вопрос, снова показав на оранжевое сияние.
   - Там не пройти, там огнепад, и снизу, и прямо - везде огненная река, - стал "колоться" Астров.
   - Далеко до нее? - повелительным тоном королевы продолжала допрос Ариадна.
   - Да нет, бегом минут семь, не больше...
   - Понятно, недалеко, - проговорила девушка и еще более уверенно продолжила: - Значит так, приятель, действовать будем быстро. Как только откроем дверь, я парализую монстра с помощью чаши, а ты вытаскиваешь из его лап Сергея, если надо - понесешь на руках.
   - А если он уже того, типа мертв? - попытался возразить краевед.
   - Тем хуже для нас. Без него не спасемся. Разве непонятно?
   - Ты в этом уверена?
   - Конечно! Я же говорю - у него ключ! Точнее, он сам и есть ключ!!!
   - Ладно, фиг с тобой, - согласился Астров. - Открывай дверь, если, конечно, сможешь, - он едва не хихикнул, будучи уверенным, что Ариадне не удастся снова отворить стальную плиту...
   Но Астров ошибся, снова ошибся! Не прошло и минуты, как Лена, повозившись со своей иконой (на самом деле, она незаметно достала ключ и лишь слегка дотронулась им до стены), заставила дверь начать отползать в сторону...
   Как только проход оказался снова открыт, Лена буквально вырвала чашу из рук Астрова и ринулась в темноту... И краевед, сам удивляясь своей смелой прыти, тоже скакнул за ней... В кромешной тьме были слышны лишь два звука: смачное чавканье, будто кто-то кого-то поедал, и слабый стон, принадлежащий, скорей всего, жертве... "Ну, вот, - подумалось Игорю Александровичу, - уже опоздали, как я и говорил..." И пока он осторожно нащупывал ногами ступени, Елена уже спустилась вниз... Прошло еще две-три секунды, и мерное чавканье внезапно смолкло, и тут же раздался короткий то ли всхлип, то ли взвизг, будто кого-то внезапно укололи чем-то острым или очень горячим... И в то же мгновение стало светло - подвал озарился многоцветным сиянием, идущим от словно вспыхнувшей чаши...
   Астров остановился в замешательстве - даже поверженный, лежащий на спине со вздернутыми кверху лапками, Абраксас вызывал в нем почти панический ужас...
   - Быстрее! Сюда!!! - закричала, наконец, Елена. - Ну же!!! Ну... Быстро!!! - в одной руке она держала чашу, в другой - золотой ключ, а ее правая нога победно стояла на животе монстра. "Да, вот она, настоящая Афина или... Диана-охотница", - почему-то подумалось Астрову... И только новый крик девушки вывел его из оцепенения... Краевед подошел медленно, как-то равнодушно-механически-размеренно, словно легендарный робот Вертер, не без усилий поднял сочащееся кровью тело Сергея и так же меланхолично, не говоря ни слова, понес его назад, по ступеням наверх, в тот же самый тоннель... А про себя опять подумал: "Интересно, чем нам может помочь этот дохляк?"
   От быстрой кончины Сергея спасло только то, что Абраксас был в своем роде эстетом. Как и любой нормальный маньяк, главный источник наслаждения он видел в постепенных, нарастающих страданиях жертвы, и, будучи уверенным, что юноша попал к нему крепко и надолго, он не спешил его убивать. Однако, поскольку тот доставил ему своим укусом сильную боль, монстр решил все же для начала "угостить" наглеца утроенной, сверх обычной для начинающих, порцией страданий... Именно поэтому наши спасители застали Сергея уже без сознания, не способным ни чувствовать, ни двигаться, вообщем, едва живым...
   - Сережа, Сереженька! Ну, пожалуйста, пожалуйста! - Елена то била брата по щекам, то трясла, прикладывала то ко лбу, то к груди то чашу, то икону, но Сергей все же не приходил в себя, а из четырех ран, зияющих розовым мясом: две - на груди, две - на животе, - продолжала скупо сочиться кровь... Прошла минута, другая, третья... А голова Сергея по-прежнему безжизненно болталась на шее...
   - Он же умрет сейчас! Что же делать! Что? - закричала во весь голос девушка. Закричала и тем самым вывела Астрова из оцепенения, а тот возьми, да и ляпни:
   - А ты сними свое волшебное платье и надень на него, может, полегчает!
   Сказал он это без всякой надежды на успех, сказал только потому, что очень уж ему хотелось обнажить это прекрасное тело, чтобы гордячка сама сделала то, что ему не было позволено... Но, как говорится, устами младенца вымощена дорога в рай, так и в этом случае - именно платье и спасло Сергея - и кровь остановило, и сознание вернуло, и силы... Причем, даже одевать его не потребовалось, достаточно оказалось просто приложить ткань к ранам. А когда юноша через пять минут после этого окончательно пришел в себя, то выяснилось, что на платье не осталось даже следов крови... Воистину, это был божественный подарок по ценности сравнимый с самим сердцем Эли...
   Уже через десять минут вся троица стояла на краю обрыва, любуясь величественным зрелищем огнепада и извилистой пламенной рекой, рассекающей ущелье далеко-далеко внизу...
   - Ну, вот мы и в Хопре! - ехидным тоном оскалился Астров. - Что собираетесь делать, дети мои? Еще пара-тройка минут, и мы тут изжаримся...
   Лена, так и оставшаяся обнаженной, прижимая к груди платье, вопросительно посмотрела на Сергея. Сергей же еще более вопросительно посмотрел на Лену, потом оба, юноша и девушка, посмотрели так на Астрова, а затем все трое дружно - на пышущий жаром огнепад...
   - Может, нам не сюда! - скептически произнесла Ариадна-Елена, кивая в сторону огнепада. - Может, есть другой путь?
   - Возможно, - согласился Сергей, и тут же в его голове пронеслись воспоминания о своем первом визите во владения Абраксаса, когда он потерял Гесиону, но зато запомнил, что в подвал можно попасть через люк на дне водоема, а значит, можно через него выйти наружу... Но, быть может, есть еще и третий путь - если заставить Елену принести себя в жертву, как это сделала Гесиона, то совсем не исключено, что чудище одномоментно перенесет и Сергея, и Астрова, или хотя бы одного из них, в мир Яви... Но предложить такое Елене Сергей, конечно же, не мог. Хватит одной Гесионы... Значит, оставался путь через водоем, но... каким-то инстинктивным движением Сергей достал из кармана брюк тот самый волшебный платок, достал, чтобы вытереть пот, который, стекая со лба, уже заливал глаза... а потом, подчиняясь неведомой бессознательной силе, бросил платок вниз, туда, где блестела змейка огненной реки...
   - Глядите, - привлек он внимание спутников к своему поступку, - кажется, сейчас что-то случится...
   Действительно, мокрый платок сначала стремительно летел вниз, а потом, быстро высохнув, замедлил падение, остановился, расправился, а затем, немного покачавшись на месте, плавно кружась, стал набирать высоту... Когда же он достиг исходного уровня, Сергей протянул руку и схватил его - платок был горячим и абсолютно сухим...
   - Ты полагаешь? - произнесла с интонацией надвигающейся радости Елена...
   - Да, ведь это логично, а логику никто не отменял, - серьезно-рассудительно заговорил Сергей. - Раз мы попали сюда сверху, то и выход надо искать наверху. А подняться можно только используя подъемную силу горячего воздуха...
   - Мне кажется, это очень рискованно, - скептически подметил Астров. - Нас может отнести к огнепаду и тогда...
   - Маловероятно, - настаивал на своем Сергей. - Вы видели, что платок словно прижимался к стене? Огнепад тоже исторгает тепло, и он не притягивает, а отталкивает...
   - Но чтобы поднять хотя бы одного из нас, ткань должна быть раз в пятьсот больше платка по площади! Где мы возьмем такое полотнище? - продолжал контр-аргументировать краевед.
   - Ну, это по законам Яви... А мы уже непонятно где и... Есть еще один - самый весомый аргумент! - настаивал на своем Костров.
   - Какой? - вопросила Лена, у которой сомнений было не меньше, чем у краеведа.
   - Держи покрепче, что тебе оставлено. Не выронь платья! - начал торжественно декламировать Сергей. - Демоны подземные уж за него со всех сторон хватаются, чтоб унести к себе.
   - Хоть платье не богиня, та - потеряна, однако ткань в твоих руках - божественна, - подхватил стихотворную аргументацию коллеги-философа краевед. - Воспользуйся неоценимой милостью и улети. Она над миром низменным перенесет тебя, пока удержишься...
   - Что за стихи? - недоумевала девушка.
   - Гете, "Фауст"! - в один голос заявили оба мужчины.
   - Да??? Неужели он предвидел то, что с нами происходит сейчас? - продолжала дивиться девушка, источая потоки горячего пота.
   - Очень может быть! Тем более, что потерянная богиня - не кто иная, как Елена Прекрасная! Вообщем, синхронистичность чистой воды! - подытожил Сергей.
   - Ну, раз другого выхода нет! - грустно произнесла Елена. - Тогда держи! - и протянула платье Сергею, оставшись абсолютно обнаженной.
   - Но его площади недостаточно! - снова скептически вмешался краевед.
   Но Сергей словно не слышал возражений Астрова, а продолжал гнуть свою линию:
   - Сначала его надо разрезать...
   - И получится парашют! - предположила Елена.
   - Почти... - подтвердил юноша.
   Но ни у кого, как на зло, не оказалось ни ножниц, ни ножа, вообще ничего острого.
   - Придется рвать вручную, - грустно посетовала девушка.
   - Но только без меня! - запротестовал Астров. - Я к этому платью не притронусь! Ни за что!
   Сергей начал искать шов, но где там - на платье не было ни единого шовчика. И тогда, собрав все силы, он рванул ткань в первом приглянувшемся месте... И тут выяснилось, что тонкая материя хоть и не рвется, но растягивается, и очень сильно (возможно, сказалась почти стоградусная температура)! Лена схватила один край подола, Сергей - другой... И очень скоро в их руках затрепетало внушительных размеров полотнище. Оставалось только завязать на подоле узлы, за которые можно было бы держаться как за ручки и вперед: через тернии - к звездам!!!
   - Кто полетит первым? Или все разом? - поинтересовался краевед и тут же быстренько добавил: - В любом случае я лечу последним... или хотя бы предпоследним...
   - Моя идея - я и полечу первым, второй - Лена, ну, а ты, Игорь, последним... если еще будет на чем лететь... - вынес свой мудрый вердикт Костров...
   - Удачи! - пожелал Астров.
   - Ни пуха! - сказала Ариадна-Елена.
   - К черту! - выпалил Сергей, сунул за пояс икону, обвязал талию веревкой (как оказалось, ее предусмотрительно, обмотав вокруг тела, захватил с собой краевед, и теперь ее можно было использовать для обратной транспортировки платья с высоты) и, ухватившись за узлы, сначала позволил импровизированному парашюту наполниться горячим воздухом, а затем шагнул в дышащую жаром бездну...
   Чертог огненный, в который угодили наши авантюристы, оказался не так страшен, как его можно было бы намалевать в воображении, и уже через четверть часа все трое стояли на обширной площадке, на которую выходило целых три тоннеля... Но надо было выбрать только один из них, и тут снова помогла икона, показавшая нужный путь...
  
   Дальнейшее путешествие троицы по Междумирью было интересным, даже захватывающим, и, конечно же, опасным. При этом пригодились и исторические познания Астрова, владеющего тайным языком рунических символов, и философское, а, значит, творческое, диалектическое, нешаблонное мышление Кострова-младшего и, конечно же, напористость Елены-Ариадны, которая всю дорогу источала в огромном количестве оптимизм, воодушевляла, звала на подвиги своих спутников точно так, как это делала полуобнаженная топлессного вида барышня Свобода с картины Эжена Делакруа... Но здесь мы опускаем все те приключения, испытания, что успешно преодолели наши герои, позволяя воображению читателя самостоятельно домыслить или, точнее, дофантазировать, досочинить все те трудности, что им пришлось преодолеть при возвращении в мир Яви... Главное, что все трое осознали простую истину: одолеть препятствия можно только сообща, помогая друг другу, несмотря на то, что стратегические цели у каждого свои, подчас даже противоположные и несовместимые друг с другом...
   Измученные, уставшие, голодные, израненные, но счастливые, они, наконец, добрались до той самой норы, в которую спустились почти пять часов назад... Первым вылез Сергей, затем он помог выбраться на поверхность Астрову, а тот, в свою очередь, галантно подал руку Елене-Ариадне... Было уже совсем светло, но солнце еще не появилось над пламенеющим горизонтом - до восхода оставались считанные минуты...
   - Кажется, успели! - проговорил Астров, стряхивая со своей потрепанной одежды остатки земли.
   - Да! - согласилась Елена и, оглядываясь вокруг, пытаясь безуспешно надеть свое платье (которое, возможно, под влиянием утренней прохлады сжалось до слишком малых размеров), восхищенно добавила: - Хау вандефул лайф! Ой, смотрите, все еще спят!!!
   - Точно! - подтвердил Сергей, озираясь. - Но глядите, они теперь все одеты и лежат во вполне пристойных позах!
   Но мир и счастье длились недолго! Как только опасность миновала, все дружно сразу вспомнили о разногласиях.
   - Прошу вас, прекрасная Елена, передайте эту чашечку мне, плиз! - уверенно-нагло, но с напускной фальшивой учтивостью то ли предложил, то ли потребовал краевед.
   - Сожалею, сударь, - ответствовала Елена, - но эта чашечка нужна мне самой!
   - Вы должны уступить даме, уважаемый! - вмешался Костров, неожиданно даже для самого себя перейдя на "вы".
   Видя, как Астров всем телом подался в сторону девушки, явно готовясь к кинжальному броску, Сергей стал медленно, бочком придвигаться к Елене, надеясь успеть ее защитить. Он помнил их договоренность о том, что сердце Эли необходимо вернуть истинной хозяйке, точнее, тому, кто сумеет возвратить девушку к жизни... У обоих мужчин сжались кулаки, стиснулись зубы, в глазах заиграла жажда борьбы... После пройденных испытаний оба ощущали себя чуть ли не богами, и каждый верил в свою звезду... Но, как часто бывает, вмешался непредвиденный случай...
   Кусты, окружавшие капище, заколыхались, захрустели, раздвинулись и из них появился двухметровый гигант. В его руке недвусмысленно блистал пистолет, но это был уже не "Стечкин", а обычный ПМ... Это и был последний, "тайный" телохранитель Астрова, тот самый Кувалда...
   - Помочь? - обращаясь к краеведу, заявил бритоголовый амбал с лицом, лишенным интеллекта.
   - Да, Кувалда, конечно! Возьми вон у той дамочки чашу с самоцветными камушками...
   Бугай послушно двинулся в сторону девушки, но не успел сделать и двух шагов, как с отчаянным нечеловеческим ревом в его сторону прыгнул Сергей, став между ним и девушкой. После битвы с трехметровым Абраксасом этот качок казался Сергею "слабосильным малышом". Тем более, что Сергей и сам был далеко не лилипут (его рост составлял ровно 180 см) и несколько лет - сначала в университете, а потом - в училище, - ходил в секцию рукопашного боя, но главное - в его жилах текла вспыльчивая, легко воспламеняющаяся костровская кровь. Именно из-за этой крови еще в школе, не только в классе, но и во всей параллели, никто не хотел драться с Сергеем. Не хотел потому, что знал: стоит противнику неосторожным ударом вывести его из себя, стоит более сильному оппоненту начать одерживать победу, как тут же скромный и доброжелательный Сережа уступит место Зверю, не знающему пощады, не чувствующему боли, готовому идти до конца... И как только в его теле поселялся Зверь, тут же менялся весь облик юноши, глаза загорались диким, поистине дьявольским огнем, и соперники тут же прекращали бой, понимая, что здесь им ничего не светит, что ничего хорошего их не ждет...
   Увидев это дикое выражение в глазах приготовившегося к битве Сергея, охранник остановился... А потом сделал шаг назад и промямлил:
   - А что делать с этим, шеф?
   Возможно, если бы Сергей вовремя и, главное, оперативно раскинул мозгами, просчитал ситуацию, если бы он вспомнил про пистолет, то, скорей всего, используя минутное замешательство соперника, он бы выиграл, если бы первым бросился в бой, преодолев те жалкие пять метров, что отделяли его от противника. Но, увы, не просчитал, не раскинул, не успел...
   - Этого? Этого... убей - у тебя же пушка! - стальным голосом произнес Астров.
   Слово "убей" прозвучало как приговор! Но оно же добавило еще порцию гнева к горящей ненавистью и отвагой крови юноши. Он присел, приготовившись к прыжку, но... было поздно... Прямо перед собой, в каких-то пяти метрах он впервые в жизни увидел устремленное прямо ему в лицо дуло пистолета... Он успел подумать, что если сейчас попытаться увернуться от выстрела, то, скорей всего, пуля попадет в Лену, стоящую у него за спиной. Да, не ошиблась, похоже, Анфиса! Действительно, причиной его гибели будет красавица, прекрасная Елена, только что вернувшаяся из Иномирья. Но так же, как и вагоновожатая-комсомолка у Булгакова, убийцей не явной, а косвенной, невиновной. Нет, конечно, он может броситься в сторону и подставить её, ещё не одевшую платье, абсолютно голую, беззащитную, но разве он может? Нет, никогда...
   Черное дуло продолжало смотреть ему прямо в лицо... Сергей смог разглядеть как палец убийцы медленно, в соответствии со всеми канонами боевой подготовки, плавно-тягуче движется на себя... Еще он успел увидеть, как прорвавшийся сквозь заросли, выскользнувший из-за спины первый луч восходящего солнца нежно блеснул на темной, почти черной стали пистолета... А потом, в следующее мгновение, ствол "Макарова" вздрогнул, легкая, едва заметная струйка дыма заклубилась над ним, и чудовищной силы вихрь ударил Сергею прямо в лицо, ударил и опрокинул на землю...
  
  
   Глава 77. Гадкий утёнок
  
   Всякий образованный человек знает, что в северных широтах Солнце восходит медленнее. Это происходит оттого, что дневное светило движется в наших краях по более плавной, более косой траектории, которая, в свою очередь, есть следствие совокупности сложных астрономических процессов, связанных с шарообразностью Земли и наклоном оси её вращения по отношению к плоскости эклиптики на 66 градусов 33 минуты и 22 секунды...
   И хотя по российским меркам Святогорск, расположенный почти на широте Москвы, не является северным городом, но по меркам мировым не только Святогорск, но и вся наша обширная родина - поистине страна гипербореев, вообщем, самая северная страна в мире... И солнце у нас желтое, а не белое, как в пустыне, и ночи летом короткие, и девушки самые красивые, одним словом, богоизбранная страна, богоизбранный народ, а потому и самый многострадальный народ в мире, наравне с которым страдали и продолжают страдать разве что только евреи...
   Впрочем, мы отклонились от солнечной темы... Интересно, а если спросить современного городского жителя, к которому, скорей всего, принадлежишь и ты, мой благосклонный читатель, сколько времени необходимо восходящему солнцу, чтобы преодолеть линию горизонта, иными словами, сколько минут и секунд проходит с того момента, как появится верхний краешек светила, до того мгновения, как нижний край солнечного диска оторвется от линии горизонта? Не знаете? Что же, не буду вас лишать интриги: как появится возможность - обязательно засеките время. У вас нет секундомера? Не беда, можно время рассчитать, если знать угловой размер солнца (посмотрите в астрономических справочниках) и продолжительность земных суток (что-то около 24 часов). Не хочется считать? Ну, тогда давайте я сам посчитаю, так и быть...
   Действительно, за сутки солнце совершает круг, равный 360 градусам. Его угловой диаметр колеблется от 32 минут и 30 секунд в январе до 31 минуты 28 секунд в июне (дело в том, что в июне Солнце находится дальше от Земли, чем в январе, почти на 5 миллионов километров вследствие эксцентриситета земной орбиты, потому летом оно кажется меньше). Но мы можем взять мартовский диаметр Солнца, равный 32 минутам. Почему? Да просто потому, что вследствие рефракции солнечные лучи рассеиваются в атмосфере, и видимый диск Солнца несколько больше, чем реальный. Особенно этот эффект значим тогда, когда светило находится низко над горизонтом. Осуществляем простую операцию, а именно составляем пропорцию: 360:24=0,32:х, где 360 - это протяженность всей суточной орбиты Солнца (в градусах), 24 - количество часов в сутках, а 0,32 - те самые 32 минуты, которым равен угловой диаметр дневного светила, соответственно, х - искомое нами время. Если помнить, что 0,32 - это минуты, а в градусе, как и в часе, их всего 60, то, переведя минуты в десятичную систему, получим в итоге: х = (24в0,5333):360 = 0,0355 часа, или 128 секунд...
   Но за указанное время Солнце восходит только на экваторе в дни равноденствий, а вот в день летнего солнцестояния оно так "резво" взлетает только на широте 23 градуса 26 минут, которая именуется в просторечии Северным тропиком. В северных же широтах время увеличивается из-за "скошенности" траектории, о чем мы уже говорили выше... Увеличивается настолько, что на Северном полюсе Солнце и вовсе не заходит все лето, а в дни солнцестояния движется вдоль линии горизонта на высоте 23 градуса 26 минут... На широте полярного круга в этот день солнце тоже не заходит, оно лишь делает круг на небесной сфере, нижняя точка которого находится на севере; здесь Солнце лишь прикасается к горизонту, а высшая точка на юге, на высоте примерно в 47 градусов (эта цифра получается так: отнимаем от 90 градусов 66 градусов и 33 минуты (такова широта полярного круга), а потом добавляем к полученному числу еще 23 градуса 26 минут).
   Если вспомнить, что Святогорск находится много южнее северного полярного круга, но еще более севернее Северного тропика, то Солнце в день солнцестояния хотя и не достигает 60 градусов, но все же стоит в астрономический полдень много выше и 47 градусов... Однако надо помнить, что поднимается оно над горизонтом в соответствии с законами не обычной, а сферической тригонометрии, которую едва ли изучает кто-то, кроме математиков, астрономов и физиков...
   Не вдаваясь в суть наших исчислений (которые довольно сложны), познакомлю вас лишь с конечными данными... Полученный нами угол восхождения светила в день солнцестояния на широте Святогорска составил 42 градуса с копейками... Привлекая тригонометрические таблицы (сегодня их заменяет калькулятор), помня, что отношение противолежащего (к углу альфа) катета к гипотенузе называется синусом, получаем, что для 42 градусов синус равняется 0,67. Именно во столько раз гипотенуза короче катета, а именно величина катета и равна нашим 32 угловым секундам, но солнце-то движется по гипотенузе, следовательно нам надо просто разделить наши 128 секунд на 0,67... Получаем 191 секунду... Однако известно, что утром и вечером солнце движется быстрее, чем днем, поэтому делаем поправку в сторону уменьшения, затем умножаем полученное число на коэффициент аберрации (вам лучше не знать, что это такое и чему он равен) и получаем в итоге, как ни странно, 180 секунд или ровно три минуты...
   К чему все эти расчеты, спросите вы? Что же, сейчас увидите...
   Не мог, не мог Загрей, что бы ни происходило, явиться на священную землю Нового Аваллона раньше, чем первый луч коснется поверхности острова, точнее, раньше, чем Солнце высунет свой краешек из-за горизонта. Такое правило установил Один, и нарушение его каралось бы по всей строгости... Ночь была отдана во власть его брата Хермода, а с первым лучом солнца верховенство переходило к Загрею... Спешил, спешил властитель Киферона на своем верном Пардусе к своей милашке Елене, но думал, конечно, не столько о ней, сколько о милой и прекрасной Элизе, чье сердце впервые за три тысячи и триста шестьдесят шесть лет лет (не кажется ли тебе, дорогой читатель, что это число созвучно углу наклона земной оси?) оказалось в мире Яви, покинув недоступное детям Одина (но проницаемое один раз в 66 лет для избранных смертных людей!) загадочное Междумирье, застрявшее, словно католическое Чистилище, между Царствами Яви и Нави...
   Мчался Загрей на восток, навстречу солнечному свету, и чем ближе был заветный остров, тем ниже спускался Пардус... Вот и спокойная, пока еще темная, но уже готовая принять первые солнечные лучи, гладь водохранилища, вот и остров, поросший по берегам кустарником, осокой и рогозом, украшенный деревьями, высаженными во славу его могущественного отца... Но что это? Взведенная рука с оружием, направленная прямиком на обнаженную Елену, сжимающую в руках заветную чашу? Или же убить хотят незнакомого паренька? Или же этот юноша просто загораживает собой девушку, спасая её от неизбежной гибели?
   Внезапно Пардус вскинул уши и, отвратив свой взор от земли, устремил его в небо... С юга, наперерез Загрею, спускался вороной конь, управляемый незнакомым всадником - крепким полным мужчиной, закутанным в черный плащ, но с лысой головой... За сотую долю секунды Загрей оценил ситуацию, оценил и принял единственно верное решение - он добавил Пардусу скорости, толкнув его вперед, а сам, оттолкнувшись от верного друга-леопарда, напротив, притормозил свой стремительный полет... Конь вместе со всадником, как и ожидал Загрей, промахнулся, пролетев как раз между ним, Загреем, и леопардом... Промахнулся, и тут же, ужаленный первыми солнечными лучами, бесследно растворился в розовеющем небе... А вот Пардус не промахнулся... Вытянув передние лапы, он сумел дотянуться до выпущенной пули и отклонить ее траекторию так, чтобы она пролетела мимо цели... Словно метеор пронесся леопард между телохранителем и юным философом и спустя мгновение врезался в густой кустарник, однако же перед тем успел изогнутым краем хвоста выбить оружие из рук Кувалды... Пролетев несколько метров по замысловатой траектории, больше всего похожей на горбатую параболу, ПМ упал аккурат к ногам Сергея... А еще через секунду прямо перед ним опустился стройный и молодой удивительно красивый незнакомец...
   Сергей все ещё был уверен, что полученный им удар есть не что иное, как воздействие вонзившейся в плоть пули... Лежа на песке, он медленно приходил в себя, размышляя о том, жив ли он или скорее уже мертв... В нескольких метрах от него дружно лежали Астров и его верный "качок", которых также снесло струей воздуха, порожденной пролетом и последующим приземлением Пардуса... Только Лена устояла на ногах... Но вместо того, чтобы броситься в объятия Загрея, она только хлопала удивленными глазами и широко улыбалась, не будучи в силах вымолвить хоть что-то...
   Не обращая внимания на лежащих мужчин, Загрей подошел к шокированной девушке:
   - Ну, здравствуй, Леночка! - произнес вечно юный бог и медленно опустился на колени перед смертной женщиной, кажется, впервые в своей божественной жизни. Он обнял её за талию, прижал лицо к груди, и - снова впервые в жизни - заплакал...
   - Если бы ты знала, девочка моя, что ты сделала! - продолжал Загрей, постепенно успокаивая собственный плач. - Сколько дней, сколько лет, сколько веков я ждал этого дня! И вот - свершилось!!! Но как, как ты поняла, что должна найти сердце Эли? Я ведь тебя об этом не просил!!!
   - Не знаю, - пролепетала девушка. - До... дога... догадалась... как... то, - дрожащим голосом проговорила она.
   - Я не ошибся в тебе! Ты - чудо! - произнес уже почти совсем спокойно Загрей.
   - Да что я? Это он, Сергей... Его... благо... да... ри... - потихоньку заражаясь спокойствием юного бога, то ли попросила, то ли пояснила девушка. И вдруг выпалила:
   - Ой, смотри!
   Загрей невольно обернулся. Пардус, как ни в чем не бывало, словно и не было ужасного падения, стоял перед лежащим Сергеем и лизал его лицо...
   - Его я еще успею отблагодарить, - ответствовал Загрей. - Сейчас главное - вернуть Эли к жизни, и надо спешить... Поскачешь со мной на Киферон?
   - Не знаю... А как же Сережа? - засомневалась Лена.
   А Сережа тем временем уже встал - видимо, ласка огромного хищника не прошла даром, встал, улыбнулся Загрею, потрепал загривок Пардуса, с трудом обретая веру в то, что он все-таки жив... Солнце тем временем уже больше, чем на половину, выглянуло из-за горизонта, и вдруг...
   Вдруг из-под земли без всякого вступления мощно и сочно заструился хрустальный девичий голос, только пел он теперь уже по-новорусски... Лена вопросительно посмотрела на Загрея: "Что это значит? Как Элиза может петь из-под земли, если сердце её уже здесь?" Но Загрей и сам был удивлен не меньше - он то доподлинно знал, что Элиза петь не должна, а потому - либо в чаше на самом деле сердце не его Элизы, а кого-то другого, либо поет не Элиза...
   Сергей же сразу узнал голос, и не только узнал, но на каком-то интуитивном уровне понял, что это голос той самой девушки, его современницы, который записан на диске, подаренном Хельгой, и хотя он очень похож на голос Эли, но... все же, благодаря, скорей всего, частому прослушиванию диска, юноша смог отличить слышанный накануне голос настоящей Эли от голоса той русской девушки, его ровесницы...
   Возможно, именно этого различения, этой тонкой дистинкции и не доставало Сергею, чтобы окончательно сложить картинку, чтобы завершить гештальт и понять всё... И хотя на уровне сознания он еще ничего толком понять не успел, для подсознания же все стало предельно ясным... И именно подсознание заставило его тело совершить такое, что удивило даже видавшего всякое Загрея...
   Сергей, видя одним глазом, что Солнце вот-вот оторвет нижний край от линии горизонта, а другим - что вход в Междумирье затягивается, прямо-таки зарастает землей, что от полутораметровой по диаметру "полыньи" осталась узкая "лужица" шириной в жалкие пол-метра, увидев все это, он резко присел, схватил правой рукой пистолет, невольно подаренный ему то ли судьбой, то ли хвостом Пардуса (впрочем, хвост леопарда и оказался судьбоносным), а затем выпрямился как пружина, в три прыжка достиг заветного отверстия в центре острова, и, сцепив руки на груди, резко выбросил их вперед и нырнул рыбкой в закрывающееся око-окно, ведущее в подземный мир, в окно, из которого продолжал доноситься хрустальный девичий голос...
   Все произошло так быстро, что Загрей и Лена не успели даже переглянуться. И тут же завершилась 180-я секунда, и Солнце окончательно отклеилось от земли, а на месте входа в подземный мир засверкала изумрудным ковром молодая травка. Вместе с исчезновением прохода умолкло и пение...
   - Что скажешь? - спросила девушка.
   - Скажу лишь то, - мудро промолвил Загрей, - что твой братец - не промах! Похоже, он отправился за ней...
   - За Эли? - недоумевала Лена.
   - Нет, конечно. Разве ты не заметила, что сейчас пела другая?
   - Другая? - вновь удивлялась девушка. - И кто она?
   - Спроси что-нибудь полегче... Не все мне ведомо, Леночка...
   - Зато я, кажется, уже догадалась, - улыбаясь, проговорила девушка. - А как же он вернется, ведь врата уже закрыты?
   - Это тайна! - торжественно заявил Загрей и пояснил: - Для настоящей любви нет никаких препятствий, и даже невозможное становится для неё возможным, а порой не только невозможное, но даже и немыслимое...
   Остров стал постепенно просыпаться. То тут, то там люди протирали глаза, приподнимали головы... Заметив нарастающее оживление, Загрей коротким свистом подозвал Пардуса, взял из рук Елены сияющую чашу и снова спросил:
   - Поедешь со мной?
   - Нет, милый, прости... И... у меня просьба... Последняя... Сможешь выполнить?
   - Если смогу - выполню!
   - Обещаешь?
   - Ну, конечно, что за вопрос - я твой должник во веки веков.
   - Забери вот это! - заявила Елена и гордо протянула волшебное платье.
   - Ты уверена? - удивился Загрей, который впервые видел, чтобы смертная девушка отказывалась от такого подарка, а вместе с ним - и от облика первой красавицы мира, и от магических способностей...
   - Да, уверена! Ведь я нарушила данный тебе обет, специально нарушила, чтобы доказать... - проговорила Елена смело и даже немного дерзко.
   - Ты имеешь в виду целомудрие? - поспешил уточнить Загрей.
   - Да, конечно, я соблазнила Сергея, своего брата! И потому... - Лена говорила громко, четко, а на глазах ее почему-то наворачивались слезы.
   - Нет, что ты, Леночка!? - поспешил ее прервать Загрей. - Ты просто не так поняла! Ты ничего не нарушила, напротив, совершила подвиг, за который можешь требовать любой платы!
   - Нет, нет! Мне ничего не надо! Я не достойна! - уже почти кричала Елена. - На вот, держи! - и прямо-таки вложила в руку бога его бесценный дар, то самое волшебное платье, которое так и не успела надеть. - И пусть у тебя все получится! И вы с Элизой будете жить счастливо и долго и умрете в один день!
   - Я тебя не понимаю, Елена! Ты отказываешься от награды? Что случилось? Может быть, тебе надо что-то другое? - продолжал недоуменно увещевать вечно юный бог.
   - Нет, Загрей, мне ничего не надо, а что мне надо, то я сама в состоянии заработать... - гордо заявила девушка. - Прощай же!
   - Прощай! - с озадаченной грустью повторил Загрей.
   Их уста в последний раз слились в поцелуе, и через минуту верный Пардус уже нес хозяина по звездному пути в свою греческую вотчину, а Елена снова превратилась из прекрасного лебедя в обычного утенка, каким и была раньше... Нет, конечно, пережитое не прошло бесследно не только для ее души, но и для внешности! В глазах стало больше добра, в движениях больше мягкости и грации, а все линии тела стали на какие-то доли градусов мягче, плавне, женственнее... И пусть теперь ее грудь не была так гордо красива и сочна, как у Ариадны, пусть ноги стали короче и лишились идеальной прямизны, пусть талия стала снова прочнее и полнее... Пусть, пусть, пусть вернулись к ней и все другие, более мелкие изъяны плоти, которые она даже сама не замечала... Но разве после всего случившегося кто-то осмелится назвать этого отчаянно-смелого "утёнка" гадким?
  
  
   Глава 78. Последний бой Абраксаса
  
   Абраксас приходил в себя медленно - то ли второй удар "чаши" пришелся в более уязвимое место, то ли был попросту мощнее или же, наконец, зловещую роль сыграло то, что наносила его девушка, - в любом случае он был много болезненнее первого. "Третьей встречи с чашей я уже не выдержу", - уверял себя монстр, постепенно возвращаясь к самому себе и с трудом припоминая все, что с ним случилось в эту странную ночь. Через силу поднявшись, Абраксас грузно присел на свое зловонное ложе и, наконец, вспомнил всё. "Да, он совершил ужасное - упустил Грааль, позволил ускользнуть священной чаше и теперь она, по-видимому, уже не возвратима назад. За такую промашку его, очевидно, ждет наказание. Чернобог не простит! Или простит? Учтет его тридцативековую верную и безупречную службу? Или не учтет? Да, порой один промах может стоить жизни, и тысячи подвигов не перевесят одной роковой ошибки! Но в чем же была ошибка? Разве он виноват? Ведь тех было трое, и они были оснащены оружием, против которого он не мог устоять! Да, надо было срочно искать оправдания перед Властителем Тьмы и приводить их в стройную убедительную систему доводов-аргументов..."
   Монстр встал, осмотрел пещеру, надеясь найти хоть какие-то свидетельства нападения, улики против похитителей. Но не нашел ничего, кроме обрывков одежды, обильно пропитавшихся кровью. Он поднес кусочки полотна к носу, глубоко вздохнул, облизнулся... Да, действительно жаль, что жертва ускользнула... Он вдыхал этот запах еще и еще, вдыхал, и приходил в себя, вдыхал и возбуждался, и глаза его наполнялись алчущей крови жаждой мести, и даже не столько крови, сколько страданий, человеческих страданий...
   Нет, положительно после пережитого, после испытанной боли, унижений и страданий, ему нужна компенсация, разрядка, сатисфакция. И он ее получит, всенепременно получит, получит сегодня же и сполна и поможет ему, конечно, она, та девушка, которая две недели назад добровольно согласилась на столетний плен, на вековые каждодневные пытки ради спасения этого никчемного паренька, которого, увы, он так и не успел по-настоящему помучать...
   А может он, этот парниша, еще вернется за ней, своей спасительницей, и в его руках будут две жертвы, и тогда удовольствие будет двойным, а отмщение полным? Впрочем, вряд ли, слишком уж слабоват, да и крови он у него выпил предостаточно, чтобы тот смог быстро прийти в себя... Так что вряд ли... В любом случае, надо спешить. Не ровен час явится Чернобог и потребует отчета, объяснений и неизвестно, чем закончится его суд, не знающий жалости... Впрочем, жалости не знал и сам Абраксас, за исключением жалкой жалости к самому себе... А ведь было время, когда он был человеком, властителем, жил на земле, наслаждался едой, виной, женщинами, но вот теперь он здесь уже 33 века, и надо же, когда осталось пережить в темноте последние сто лет, случилась такая напасть, такая неудача...
   Абраксас не без труда нашел и с помощью двух ломиков сначала приподнял, а потом и вынул из пола полутонный потайной камень. Вытащил, чтобы открыть себе вход в каземат, где содержалась единственная пленница... Всего лишь тридцать три ступеньки вниз и... Она безмолвно-безжизненно висела на толстых железных цепях, вделанных прямо в скалу. Тело ее источало приятное тепло, столь редкое для обитательниц Междумирья, почти настоящее живое человеческое тепло. Он остановился и стал наблюдать, позабыв о спешке, не торопя вожделение. Вот она вздрогнула, через минуту застонала... Потом снова вздрогнула, но уже сильнее, всеми членами, слабо вскрикнула и снова затихла... Было от чего стонать и вскрикивать. Все ее тело было покрыто мелкими красными кровоточащими язвочками и вместе с тем горело, сочилось потом, который, смешиваясь с кровью, стекал на пол и с полусогнутых колен, и с подбородка упавшей на грудь головы, и с опавших, изнуренных болью, сосков...
   Гесиона спала, она почти все время спала. Ей не надо было просыпаться, чтобы поесть, сходить в туалет, ведь жители Междумирья не нуждаются в еде, у них другая физиология, и из всех человеческих чувствований им оставлена лишь одна способность - способность испытывать боль. Впрочем, нет, есть у них и вторая способность - дар дарить наслаждение, дарить удовольствие, но не себе, а только другим - и своим собратьям по этому странному царству, застрявшему между Явью и Навью, и тем жителям Яви, что приходят сюда через сны, и даже богам, даже черным богам... И Гесиона, почти пять лет добровольно и с радостью дарившая свою любовь всем, кто оказывался в Междумирье, теперь стала источником садистического удовольствия для беспощадного монстра, стала добровольно, сознательно согласившись на истязания, на чашу страданий, по сравнению с которой муки Христа кажутся лишь детским лепетом... "Христос спасал все человечество, - думала она в редкие минуты просветления, когда боль немного отступала, - а я, кого я спасаю? Неужели только этого парня, в облике которого все так близко, знакомо, все такое родное или же... или же моя интуиция права, и вместе с ним я спасаю и весь мир? Как бы хотелось верить, что страдания мои не напрасны, не пусты..."
   Абраксас положил ладонь на раскаленный затылок девушки и сразу погрузился в ее сон: он видел в точности то же самое, что видит она, но, в отличие от нее, боли не чувствовал - почти как в кино. А увидел он плещущееся внизу море и безоблачное небо, а в его центре, почти прямо над головой - раскаленный шар Солнца, беспощадно источающий нестерпимый жар. Все тело девушки, ставшее на несколько мгновений и его телом, было усыпано черными крылатыми насекомыми, похожими на слепней, но крупнее, чем они, вдвое, и жалящими - он доподлинно знал это, знал, но не чувствовал, - вчетверо болезненнее, чем слепни... Здесь, внутри сна, девушка так же была прикована к скале, прикована именно так, как Андромеда, героиня греческих мифов... С той только разницей, что у настоящей Андромеды была смуглая кожа, лучше защищавшая от солнечных лучей, а у Гесионы - белая... была... Теперь же кожи по сути не было: кое-где были еще вздутия волдырей, но в основном кожа уже отслоилась, и ее красно-розовые обрывки разносил в стороны ветер, а ненасытные насекомые садились обедать прямо на оголенное розовато-серое мясо...
   Но это было во сне, а здесь, в пещере Абраксаса, кожа девушки была на месте, просто она была терпко-красной, мокрой от пота и крови и усыпанной язвочками от укусов гигантских слепней...
   Монстр и не заметил, как возбудился... То ли давно он не чувствовал такого вкусного запаха крови, то ли запах девушки сам по себе был прекрасен, то ли страдания ее были так глубоки и боль так полнокровна, так или иначе, но Абраксас внезапно почувствовал себя мужчиной. Все бы ничего, но он уже давно поставил крест на своей потенции - его детородный орган вот уже триста лет болтался как безжизненная сосиска, и ни одна из девушек, ни один из юношей, что побывали в его темнице, не могли заставить его грузный член даже приподняться... Но сегодня случилось чудо, настоящее чудо - он вновь стал мужчиной! И помогла ему в этом она, Гесиона!!!
   И тут же сверкнула яркая как молния мысль: трахнуть ее, эту смелую красавицу, вонзить в нее свой полуметровый остроконечный член, выплеснуть вместе с полулитром смердящей спермы всю накопившуюся за три века воздержания злость, ненависть, зависть к тем, кто мог и может иметь много женщин, хороших и разных, молодых и прекрасных. Иметь там, в мире Яви, где светит солнце, где блещут звезды, где есть голубое небо, где есть женщины, много женщин... Да, он знал, что этого соития она не выдержит! Она могла вынести любую пытку, кроме этой. Он знал, что его остроконечный лингам пронзит ее насквозь, все ее внутренности - желудок, легкие, сердце! Именно сердце нельзя было трогать, но без его смерти, без проникновения в него, удовольствие не будет полным, завершенным, подлинным! И он знал, что пойдет до конца, что не остановится на пол-пути...
   Кроме того, он знал, что за убийство Гесионы его ожидает расплата, неминуемая и вечная, что убив ее, он не только обречет себя на вечную гибель, но неминуемо подставит и своего покровителя и хозяина - таинственного Чернобога, которого он видел только раз. И все же, вечная гибель, даже сопряженная с вечной пыткой, не значила ничего перед лицом возможности получить несбыточное, немыслимое - самое вожделенное, абсолютное, высшее удовольствие.
   Однако насиловать спящую монстр не собирался. Ведь ему - и это было главным - надо было видеть все время соития ее глаза, читать в них нарастующую симфонию боли, читать и впитывать, вкушать, запечатлять, ибо там, в царстве вечной тьмы, в безбрежном и безвыходном Тартаре, которого боятся даже боги, именно эти воспоминания будут ласкать его сердце, его безжалостную душу... И он стал будить девушку, что было непросто. Ему пришлось снять ее с цепей, разомкнув оковы, положить на ложе, обмыть, дать несколько минут отдыха, чтобы затем начать хлестать по щекам, крича: "Просыпайся, просыпайся, Гесиона! Час твой пробил!!! Пробил!!!"
   И девушка проснулась, на свое горе, на свою беду, не зная, не ведая, какую участь заготовил ей тот, кого бы лучше не знать и никогда не встречать, нигде и никому... Однако довольно быстро Гесиона поняла, что ей грозит - от ее проницательных глаз не укрылось ни вожделение в глазах чудовища, ни торчащий словно копье орган страсти и пытки... К счастью, она знала законы и Яви, и Нави, знала потому, что по крупицам собирала информацию от всех, кто встречался ей в Междумирье, в этой промежуточной зоне, где жизни уже нет, а смерти еще нет... И где бывали не только гости из Яви, но - пусть реже - и обитатели Нави...
   - Я знаю, что ты задумал, Абраксас! - заявила она ему сразу, как только монстр, удостоверишись, что девушка пришла в себя, стал приближаться к ней.
   - И что же с того? Тебя это не спасет, тварь! - прорычал Абраксас.
   - Да, я - тварь, но божественная! А ты - худшее порождение Дьявола! - попыталась возразить девушка.
   - Спасибо за комплимент, киска! Хотя ты же знаешь, Дьявола нет и никогда не было!
   - Разве твой Чернобог - не есть Дьявол? - стараясь отсрочить ужасное, вопросила Гесиона.
   - Он Дьявол лишь в мнении людей! Но всякий из сведующих знает, что это не так, в том числе и ты! - упорно возражал монстр. - Ладно, хватит заговаривать мне зубы, а раздвигай быстрее ножки, если не хочешь, чтобы я их вырвал со всеми твоими худосочными потрохами!
   - Стоп-стоп, милый, опомнись! - и девушка придвинулась к стене, поджав под себя ноги и приняв максимально неприступный вид. - Ты ведь знаешь, за соитие со мной тебя ждет ужасная кара! Зачем тебе это??? Может, стоит остановиться?
   - Да знаю, что будет кара! И что с того? Ведь она будет потом, после, да и какой бы она ни была - удовольствие будет много круче!!!
   - Подожди! Ты можешь получить и удовольствие, и избежать кары, или, по меньшей мере, смягчить ее! - продолжала бороться за продление своей жизни девушка.
   - КАК??? - уже с долей сомнения в своей правоте и с пробуждающимся искренним интересом вопросил Абраксас.
   От ушей и разума Гесионы не укрылась эта неуверенность чудовища, и она поняла, что близка к победе, что остается только дожать монстра - умножить его сомнения, убедить в выгодности своего предложения.
   - Очень просто, - воодушевленно отвечала Гесиона, - я напишу тебе расписку, что согласилась сама на близость с тобой, что хотела ребенка от тебя, и тогда моя смерть будет выглядеть просто как несчастный случай! Ты предъявишь эту расписку Синедриону, и когда они убедятся в ее подлинности, то тебя скорее настигнет прощение, чем наказание. Ну, как? Хочешь?
   Соблазн избежать наказания был столь велик, а подвох столь очевиден, что Абраксас, тая сомнения, сделал вид, что купился, однако же поспешил уточнить:
   - Интересное предложение, киска! Однако в чем твоя выгода? Поясни.
   - Моя выгода в том, что ты пообещаешь и выполнишь две вещи: во-первых, позволишь мне спеть прощальную песнь, и пока я смогу петь - ты ко мне не притронешься и, во-вторых, будешь овладевать мной не торопясь...
   - Не торопясь? - удивился монстр. - Но так ты только продлишь свои мучения, неужели это не ясно твоим куриным женским мозгам?
   Конечно, конечно же второе предложение не имело никакого смысла и было уловкой, наживкой, которую, как надеялась Гесиона, Абраксас захватит, а потому, быстро придумав аргумент в свою защиту, девушка промолвила:
   - Зато я выигрываю жизнь, несколько минут жизни, и, возможно, смогу перед смертью получить удовольствие. Разве этого мало?
   - Я думал, ты попросишь что-то посущественнее! - удовлетворенно подметило чудовище. - Хорошо, я согласен, но с условием - прежде чем ты начнешь петь, я тебя снова закую в кандалы - это будет гарантией от побега. Идет?
   - Идет! - согласилась Гесиона, понимая, что проиграла, почти проиграла... В тайне она надеялась, что монстр, зная о ее чудодейственном голосе, лишь залепит себе уши, не подозревая о том, что усыпляюще-парализующим действием обладает также и ее взгляд, обладает только тогда, когда она поет. Но она ошиблась, ошиблась жестоко и фатально, недооценила умственных способностей чудовища. Абраксас же рассудил вполне логично, решив перед главным удовольствием получить и дополнительное - насладиться волшебным голосом израненной, но все еще прекрасной "сирены"...
  
   ...Сергей бежал той же самой дорогой, вдоль того же самого ручья, который служил целеуказующей нитью ему, Ариадне и краеведу несколько часов назад. Однако теперь его вела не икона, и не цепкая на образы память, а голос той, которую нельзя было не любить только за один голос, лучше которого он не слыхал никогда. Он звучал сильно, мощно и спокойно, и вместе с тем была в нем тревога, некоторая крупица неуверенности. Значит, еще ничего не ясно, спасение сердца Эли еще ничего не значит, главное - не решено, и оно ждет впереди, ждет его, Сергея...
   Несмотря на сладкое течение божественного голоса девушки, нежные переливы которого опутывали сознание негой безмятежности, стремились увлечь его в пропасть вечного сна, Сергей продолжал не только бежать что есть мочи, но и продолжал думать, то вспоминая, то размышляя над воспоминаниями. Он старался детальнейшим образом припомнить тот путь, которым вела его в логово Абраксаса прелестная Гесиона, но представить как бы от конца к началу, именно таким образом, каким ему предстоит выбираться на поверхность таинственного водоема... Почему-то его вовсе не беспокоила будущая, кажется, уже третья по счету, битва с монстром, также он едва ли думал о том, что будет делать, выплыв на берег загадочного пруда... Главное заключалось в том, чтобы не ошибиться, выплыть в нужном водоеме, поскольку - говорило сердце, - таких водоемов может быть несколько...
   Вот, наконец, звездные сверкающие желтыми глазницами врата, а вот и вход в "светлицу" монстра... Девичий голос стал ближе и в то же время надрывнее, казалось, хрустальное сопрано вот-вот треснет, надорвется, сорвется в пике, в пропасть высокого фальцета, иными словами, - Сергей это чувствовал и сердцем, и кожей, - девушка завизжит и... Но жилище монстра было пусто. Сергей понял это не сразу, а спустя несколько секунд, когда глаза приноровились к темноте... Девушка между тем перешла на бессвязный и бессловный вой, казалось, еще секунда-другая, и она не выдержит, окончательно сорвет голос и, быть может, умолкнет навсегда...
   Но где же она, где? Сергей метался по пещере, понимал, что пение идет снизу, но не мог обнаружить ни двери, ни люка, ни даже ниши... О, если бы она могла напеть ему, подсказать, если бы... Точно! Ведь у него пистолет, она услышит, поймет, это прибавит ей сил и... быть может она догадается подсказать! Сергей сделал ровно три выстрела с равными интервалами в одну секунду и обратился в слух, бросившись на пол и прижав ухо к каменным плитам...
   Гесиона, к счастью, расслышала выстрелы, расслышала и, собрав последние силы, словно на втором дыхании, начала петь с новым энтузиазмом, продолжая наблюдать за блаженствующим во сне монстром, но не в силах дотянуться до ключей, которыми запирались стальные браслеты на ее руках и ногах. Спасительные ключи были совсем недалеко - в каких-то пяти метрах блестели на цепочке на шее Абраксаса, и тем больнее было на душе девушки, чем явственнее она осознавала их недоступную близость: вот, здесь, совсем рядом ключи, а там, наверху, вооруженный освободитель. Но почему он не спешит к ней на помощь? Неужели не может отыскать вход? Но как, как ему подсказать... Ну, конечно... И она запела, почти закричала, на ходу составляя слова и припоминая, как монстр отворял вход в подземный каземат:
  
   Два лома в углах - ты их отыщи,
   В полу рядом с ложем ты камень найди!
   Поднимешь его и откроется вход -
   Тебя Гесиона там трепетно ждет!
  
   Да, легко сказать: "отыщи, найди, подними...", а вот сделать - во сто крат сложнее! Сергей все же отыскал, простучал, едва ли не вынюхал этот затворной камень, но поднять полутонную глыбу???!!! Единственное, на что ему хватило сил, это приподнять на пол-сантиметра с помощью ломика этот камушек на пару секунд. Но вытащить, вывернуть, отворить??? Как??? КАК??? КАК???
   Кроме собственных рук и ног, ломиков и пистолета, у него не было никаких дополнительных средств. Конечно, еще была голова, были мозги, заработавшие некогда красный диплом МГУ... Но что они значили здесь, сейчас??? Вспомнился любимый Шестов, так часто любивший цитировать Евангелие: "Если у вас будет вера хотя бы с горчичное зерно, и вы скажете горе: "Встань и передвинься!", и у вас будет такая вера, то гора встанет и передвинется..." Тут же, по ассоциации, вспомнились слова из "Великого Инквизитора": "Талифа куми!"... Да, а ему надо-то всего-то заставить вывалиться, вылезти не гору, а эту плиту весом в несколько сотен килограмм. О, если бы у него было время, то можно было бы что-то придумать - расколоть ее, размельчить, но надо было что-то делать сейчас, находясь в жесточайшем цейтноте, в течение нескольких минут...
   И зачем он размышлял о битве с Абраксасом, о другом пути, если все предрешено и вот-вот кончится для него трагически, и не только для него, но раньше и скорее для неё... К чему вся эта битва за Грааль, что даст ему воскрешение Элизы, и отчего Загрею, ради любимой которого он не единожды рисковал жизнью, не прийти на помощь к нему сейчас, хотя бы единожды???
   И снова вспоминался Шестов и его любимые библейские цитаты: "Стучите, и отворится, просите, и получите!". "Главное, - подчеркивал Шестов, - уметь просить, уметь стучать по-настоящему, из самой глубины сердца, что дано далеко не всякому!" Но ведь он, Сергей Костров, не всякий, а тот, кто избран, кто послан, кому дано! И неужели он не может попросить!!! По-настоящему???!!!
   Сергей бросился на колени и завопил, устремив взор в темный непроницаемый потолок:
   "Один! Один! Один! Добрым именем твоей дочери Хельги заклинаю, прошу, требую, приказываю: Вмешайся! ПОМОГИ!!! Дай мне сразиться с ним! Открой вход!!! Отвори камень!!! ПРОШУ!!! Сейчас же!!! СЕЙЧАС ЖЕ!!!"
   Но камень как лежал, так и лежал, не собираясь двигаться ни на микрон... Неужели боги глухи, или же беспомощны, или же злы, завистливы, коварны, жестоки???
   Я больше не могу петь!!!
   Я больше не могу держать его!!!
   Прощай, мой Спаситель!!!
  
   Это были слова, уже не из песни, последние слова Гесионы, его милой Анимы, единственной и незабвенной, принесшей в жертву себя ради него, а он... Вскипела костровская кровь, вскипела и подняла его, подняла с колен, но был ли это он, или же его телом завладел кто-то другой, более сильный и мощный?
   Это неведомо нам, а ведомо доподлинно лишь одно, что резервы человеческого тела поистине огромны и в редкие минуты... они способны пробуждаться и... Сергей больше не был философом, не был рефлексирующим созерцателем, он стал делом, действием, поступком, иначе говоря, бойцом, воином, знающим лишь одно - битву, войну, распрю, сражение...
   Со всей мощью, сделав два оборота вокруг своей оси, он со свирепого размаха обрушил наконечник лома аккурат в центр заградительного камня, и тот, с первой же попытки, раскололся аккурат на восемь ровных кусков-долек, будто его распилили тончайшей алмазной пилой... Он и не заметил, как в течение двух-трех секунд вырвал эти восемь каменных кусков, каждый весом по полцентнера, вырвал и в гневе разбросал по углам пещеры, разбросал словно лепестки, будто они весили всего-то по два-три кило каждый...
   Он не помнил лестницы, не помнил, в какой руке у него был пистолет, а в какой - лом. Он знал одно - есть враг, и его надо уничтожить...
   Абраксас же, между тем, приходил в себя от блаженного сна, томно потягивался в предвкушении новой порции более ярких и продолжительных наслаждений... Но стоило ему случайно бросить взгляд в сторону, где лязгало о каменный пол что-то стальное и тяжелое... Трудно даже передать, какие противоречивые ощущения охватили чудовище, когда на пороге своего логова оно снова различило знакомый силуэт юноши... Это была смесь дикого восторга - "наконец-то, можно будет этого паренька помучать по настоящему", и безотчетного страха - "а что выкинет странный юноша сейчас?" Единственное, чего не заметил монстр - это перемены в нашем героем. Не разглядел он своими самоуверенными глазами звериного блеска в очах юноши, и главное - не смог даже предвидеть, что за этим звериным блеском кроется сияние силы и власти, пробужденное справедливым и долгожданным негодованием и, возможно, божьей помощью. Потому Абраксас успел лишь приподняться на своем ложе, сделать единственное, пронизанное неосознаваемой робостью, движение навстречу Сергею... И тут же толстую кожу монстра больно обожгли пули - Костров выпустил в чудище сразу весь остаток обоймы... Конечно, эти выстрелы не могли нанести подземному владыке серьезного ущерба, напротив, они только разъярили Абраксаса, и он в три прыжка достиг того самого места, откуда прогремели залпы, но... никого не нашел! Он стал осматриваться, крутясь на месте, и в тот самый миг, когда увидел глаза предполагаемой добычи, получил удар ломом в самый центр груди... Захрустели кости, брызнула фонтаном кровь... Абраксас инстинктивно схватился за стальной прут, попытался вырвать его из грудной клетки, но почувствовал, что силы в руках не хватает, что соперник не слабее его... Несколько десятков секунд стояли так друг перед другом трехметровый монстр и в меру мускулистый, но в целом хрупковатый юноша, стояли, вцепившись в один и тот же двухметровый стальной лом, и выясняли, сверля друг друга ненавидящими глазами, чья сила перевесит...
   Неистово напрягались мускулы на полутораметровых руках-клешнях Абраксаса, напрягалось в изнеможении все его тело, стараясь выдвинуть хотя бы на миллиметр смертоносный наконечник из межреберья... "Нет, это невозможно, чтобы такой сморчок и обладал такой силой! Откуда она у него? Кто с ним? Кто он? - с удивлением вопрошал себя монстр. - Неужели он пришел забрать мою жизнь? Но за что? За что? Ведь я только выполнял обязанности, возложенные на меня Чернобогом, и не более того...". Чувствуя, что вместе с кровью он теряет и силу, Абраксас, наконец, возопил: "Дый! Господин мой, Дый! По-мо-г..." Но было поздно. Костров роковым и последним усилием вдвинул конец копья-лома еще глубже в плоть агонизирующего чудища, потом еще и еще дальше, дважды провернул вокруг своей оси и едва успел увернуться от струи крови, вырвавшейся наружу из насквозь пробитого сердца... Через несколько мгновений чудовище обмякло, повалилось на живот и окончательно затихло...
   В изнеможении Сергей опустился на пол рядом с трупом великана и только сейчас, когда все было кончено, начал приходить в себя, начал понимать, что совершил он нечеловеческое, невозможное, немыслимое. Только сейчас осознал юноша, что он одолел не просто монстра, а одного из богов, одного из властителей Нижнего Мира, одолел в равном поединке, чего раньше не доводилось свершать ни одному из смертных. Да, сражались люди с богами, соревновались с ними, нередко долго и упорно, порой с переменным успехом, иногда сводя противостояние к ничьей, но вот побеждать богов, кажется, не доводилось еще ни одному человеку...
   - Кто ты, юноша? - вдруг донеслось из темноты.
   Сергей впопыпах и забыл о ней, ради которой, собственно, и сражался... Да, когда гнев застилает разум и не такое бывает... Пошатываясь, он приблизился к девушке, висевшей на стене в дальнем темном углу:
   - Так вот ты какая, моя милая Анима, моя спасительница, моя Любимая! - он видел Гесиону вот так близко, лицом к лицу, впервые и сейчас не мог налюбоваться ровной красотой ее совершенного лица, которую не могли умалить даже кровавые следы от укусов насекомых. Она едва ли была похожа на ту, что была изображена на фотографии на могиле Ольги Купцовой и еще меньше походила на Флору с картины Боттичелли... Возможно, какое-то отдаленное сходство было, но очень отдаленное... Это немного удивило Сергея, но лишь немного, ибо девушка была изысканно красива, почти так же совершенно красива, как Ариадна...
   - Значит, ты и есть Сергей Костров, герой моих снов? - лукаво проговорила девушка, проговорила так легко, спокойно, уверенно, будто и не балансировала несколько минут назад на грани жизни и смерти.
   - Я полагал, что ты - царица моих снов!? - удивился Сергей.
   - Ну да, - согласилась девушка. - Мы гостим в снах друг друга, точнее гостили, пока вот не попала я сюда...
   - Бедная моя, лапочка моя, что же с тобой сделали? Как же это? Как ты выдюжила, вытерпела??? - сокрушался Сергей, осматривая ее истощенное, искусанное, но все еще прекрасное тело, боясь потревожить его неловким прикосновением...
   - Ну, теперь уж всё в прошлом! - успокаивала Гесиона. - Но нам надо спешить! Сними ключи с шеи ублюдка и избавь поскорее меня от этих ужасных кандалов!
   - Ой, прости-прости, ну, конечно...
   Сергей бросился к трупу Абраксаса, не без труда отыскал ключи, потратив еще с пол-минуты, стащил их через голову с шеи монстра и вернулся к... "Да что же это??? Когда же это закончится??? Что за шутки???" - ему было чему удивляться и от чего негодовать. Ведь та, ради которой он рвался сюда, ради которой совершил немыслимое, исчезла, просто испарилась, испарилась совершенно бесшумно и бесследно!!! Остались только цепи, вделанные в стены и слегка, словно два маятника, покачивающиеся из стороны в сторону... Сергей побродил с минуту по довольно обширному каземату, покричал, позвал девушку, в гневе несколько раз пнул каменеющее тело Абраксаса и, захватив ломик, стал подниматься по лестнице...
  
  
   Глава 79. Настя
  
   "Что же делать? Что же делать? Что? Что?" - только эти вопросы, только эти слова были в голове Сергея. То, что казалось ясным еще совсем недавно, снова обратилось в некий странный интеллектуальный гордиев узел, который и разрубить-то нельзя по рецепту первого великого правителя мира, нельзя именно потому, что интеллектуальные узлы, в отличие от реальных, не рубятся... Впрочем, может и есть для них меч под названием интуиция, но он, увы, не всегда, далеко не всегда вовремя, в нужном месте и в нужный момент, оказывается в руках владельца того или иного разума...
   "За что же ухватиться, за какую ниточку потянуть? Эх, где же ты, моя Ариадна, где Хельга, где они - те, которые могли бы посоветовать, поддержать... И где же Гесиона? На свободе ли она, не перенеслась ли в родное Иномирье, а может она уже в мире Яви, а он тут колбасится... Блин... А если она не свободна, если ее похитил кто-то другой? Но кто, кто это может быть??? Думай, Сережа, думай... Ладно, поиграем в рулетку... - решил наконец Костров. - Если я смогу добраться до водоема и не встречу ее там, значит, продолжу поиски... А если найду, тогда вместе попробуем выбраться в Явь..."
   В размышлениях с самим собой Сергей и не заметил, как миновал 33 ступеньки и оказался в верхних покоях монстра... И тут было пусто... Ключи? Кажется, он оставил их там, на острове... Что же, и слава Богу - не будет соблазна возвращаться прежней дорогой... Да и на чем он поднимется вверх, если и платья волшебного у него нету... Все-таки, не зря, не напрасно вспоминал он всю дорогу подробности Другого пути, той самой дороги, какой он попал сюда вместе с Анимой две недели назад... Впрочем, ведь есть еще третий, более короткий путь, каким он сам выбрался тогда... Надо припомнить... Тогда он был парализован... И Явь просто вытеснила Навь, а Навь стекла словно грязь, почти сразу, как только Гесиона согласилась на самопожертвование... Но кто и какой силой заставил Навь так скоро отступить? Или... или это еще не Навь, а ее преддверие? И почему со смертью Абраксаса ничего не произошло (кроме, естественно, исчезновения Гесионы)? Может - жалящая догадка поразила и разум, и чувства Сергея, - может быть, есть кто-то еще? Кто-то более могущественный, чем Абраксас??? И тогда вся картина меняется и... увы, не в лучшую сторону... М-да... Надо все же спешить...
   Да, не зря он вспоминал другой путь... Вот и та стена... Сергей сначала простучал ее в поисках изменений вариаций звука и, действительно, в какой-то момент глухое звучание вдруг стало задиристо-звонким... Так и есть... Проход - здесь... Юноша уже не удивился, когда смог с помощью лома отодвинуть массивную плиту... Дальнейшее было делом техники: подняться по трубе, упираясь в ее стены всем телом, особенно ногами и спиной, выдавить головой люк (при этом Костров немного не рассчитал - не думал, что крышка люка так легко сдастся, - и посадил на лоб солидную шишку), а уж плавать он умел весьма и весьма сносно... мягко говоря...
   Вынурнув из воды, оглядевшись, Сергей сразу понял, что попал он в нужный водоем, именно в тот самый, только пейзаж был кругом немного другой... Точно, ну, конечно, это есть самая настоящая Зубриловка, в которой он был на неделе!!! А вот и она, Анима - юноша увидел на берегу девушку в кринолине, точно таком же, как у мусатовских муз... Только лицо скрыто за мольбертом... Кажется, она рисует... Точно, рисует... "Ну, Слава Богу, нашлась, а я то думал, что..." - и Сергей сделал несколько мощных движений руками и... оказался у каменного обруча, одним махом выпрыгнул на берег и подбежал к ней с радостной улыбкой на лице и распростертыми объятиями...
   - Гесио... - но последний слог застрял у него в зубах (конечно, от удивления) и так и не смог вырваться на оперативный простор...
   Девушка мило-застенчиво улыбалась в ответ, даже несколько виновато:
   - Доброе утро, мсье!
   - Мсье? Парле ву франсэ? - автоматически выпалил Сергей.
   - Бьен сюр, мсье, е ву? - нежно-примирительно, не переставая улыбаться, отвечала девушка.
   - Муа осси, мадмуазель... - признался Костров без всякого энтузиазма.
   Он разглядывал лицо незнакомки, стараясь понять, на кого же она больше всего похожа... Покамест выходило, что на сестру Мусатова, некрасивую (по нынешним меркам) Елену Эльпидифоровну... М-да...
   - Вот-с ё нэйм, мисс? - Костров внезапно перешел на английский.
   - Май нэйм из Настя, е ву, коммон аппле-ву?... - мягко произнесла некрасивая на лицо, но стройная мисс...
   "Так я и думал! - подумал Костров. - А где же Гесиона? Или... или опять кто-то вселился в чье-то тело, и..."
   - Меня Сережей зовут, милая... А ты, значит, Настя? Красивое имя, крошка... А Гесиона где? - на чистейшем новорусском языке, перейдя уже на фривольное "ты", досадливо вопросил Сергей.
   У Насти от такого панибратского тона улыбку тут же смело в небытие, а на смуглой мордашке выступило выражение сильного изумления:
   - Гесиона? Не знаю... Кто это? - растерянно отвечала барышня.
   -- Ну, вот, приехали! - резко огрызнулся Костров. - Значит, ты Гесиону не знаешь?!
   -- Нет, мистер, не знаю! - барышня окончательно накуксилась, поджала губки и демонстративно уставилась в свой холст...
   Только тут Сергей удосужился бросить взгляд на картину... Картина была почти закончена - не хватало лишь некоторых фоновых деталей. Изображенное, как ни странно, не имело ничего общего с живописной натурой - то бишь с самим водоемом. Однако нарисованное на холсте поразило Сергея в самое сердце... А между тем сюжет был прост и незамысловат, даже моден в наше время, увлеченное жанром фэнтэзи... Пожалуй, в Инете сегодня таких картинок можно найти сотни... Но тогда, в середине 90-х, сюжет казался новым, едва ли не авангардным, дышащим таинственной свежестью чудесного...
   -- Красиво... - примирительно протянул юноша, продолжая глядеть на полотно.
   -- Я старалась... - мягко промолвила девушка - она явно не хотела ссориться... - А что у вас с головой? Ударились? - и Настя плавным движением приложила ладонь ко лбу юноши, в самом центре которого красовалась шишка...
   - Пустяки. Да, ударился... Бывает... - успокоил Костров, а сам подумал: "Эх, если бы ты знала, киска, что мне пришлось пережить за эту ночь, чтобы тут оказаться... Ну, да ладно..."
   - Может быть, вам нужна Ольга, моя сестра? - неуверенно предположила незнакомка.
   - Ольга? Кравцова? - поспешил уточнить Сергей, чувствуя, как радость наполняет его сердце - все же эта девушка, кажется, очень даже "при чём".
   - Кравцова, верно, как и я... - подтвердила "кринолиновая" барышня.
   Тут-то радость, правда, сопряженная с тревогой, окончательно заполонила существо Сергея, и он нежно, помня о своей новообретенной нечеловеческой силе, притянул девушку к себе и обнял... Та послушно подалась, не сказав ни слова... Остальное он уже говорил ей на ухо, продолжая держать в своих крепких объятиях...
   -- Милая моя, девочка моя! Когда ты последний раз виделась с сестрой?
   А Настя покорно отвечала ему ласковым вкрадчивым шепотом...
   -- Последний?... Недели две назад...
   -- Где?
   -- Здесь же, у пруда... мы всегда тут встречаемся...
   -- Две недели? Значит, твоя сестра в опасности... И мы должны ее спасти, мы с тобой, понимаешь?
   -- Понимаю... Я люблю свою сестру...
   -- Нам надо торопиться, очень, понимаешь?
   -- Да... Что я должна делать?
   -- Слушаться меня! Готова?
   Настя задумалась, но, видимо, вспомнив про фактор времени, тихо-тихо прошуршала:
   -- Готова!
   -- Тогда последний вопрос, самый важный: ты - девственница?
   Сергей почувствовал, что в тот самый миг, когда он произнес последние слова, тело девушки затрепетало, а щека, к которой он слегка прижимался, загорелась жаром стыдливости... Ей можно было и не отвечать - все рассказало тело, застигнутое врасплох...
   -- Тогда раздевайся и быстро!!! - приказал Сергей и, не дожидаясь ответа, стал развязывать завязки платья у нее на спине... Настя не сопротивлялась, только все больше дрожала - скорей всего, ей хотелось именно этого - чтобы ее прямо здесь раздели сильные руки мужчины и прямо тут, на травке, в сени водной прохлады, в предрассветных умирающих сумерках, лишили девственности... Да и чего ей было бояться, ведь она понимала, что все это - сон, иллюзия, и такая приятная, что хочется ее продлить подольше... Потому она энергично помогла освободить себя от пут старинной одежды и уже готовилась скинуть и лифчик, и трусики, но юноша строгим взглядом и покачиванием головы остановил ее порыв новым вопросом:
   -- А что у тебя за обувка?
   -- Туфли, обычные, - отвечала девушка, разглядывая свои тупоносые лакированные розовые туфельки на эфемерном каблуке...
   -- Вижу, что обычные... Не жмут?
   -- Нет, в самый раз!
   -- Тогда - побежали!
   -- Куда? - удивилась барышня.
   -- Туда! - Сергей крепко взял ее за ладонь и, больше ничего не говоря и не желая ничего слушать, увлек вниз по аллее, обрамленной вековыми дубами, туда, где в тихом туманном мареве предвкушали новый день изумрудные воды Хопра...
   Надо было спешить - по скромным и весьма приблизительным чисто визуальным (то есть основанным на насыщенности розовым цветом северо-восточной стороны горизонта) расчетам юноши до рассвета оставалось не больше десяти минут... За это время надо было успеть многое, иначе воды реки обратятся в сплошой холод, тот самый холод, который, словно жидкий азот, не лишил его некогда руки... Да-да, пока они бежали к реке, Сергей восстанавливал и очень быстро в памяти все то, что когда-то вынес из общения с Харитоном, из посещения Междумирья, устроенного ему стариком... Просто то, что он увидел на Настином холсте, не оставило ему иной доли, чем вспоминать то, что было ему открыто тогда, три недели назад, а казалось, что целых три года - так много событий уместилось в эти 20 дней...
   -- Ты хорошо плаваешь? - снова продолжил допрос Сергей, когда до берега оставалось метров сто...
   -- Нет, не очень... А что, мы поплывем на тот берег?
   -- И быстро... Тут недалеко, метров сто - не более... Если мне не изменяет зрение...
   -- Я... больше... сорока... метров... вряд ли... про...плыву... - смущенно призналась девушка, уже уставшая и заметно задыхающаяся после пятиминутного кросса по пересеченной местности...
   -- Я вижу, страшно далека ты от спорта, Настасья...
   -- Ага...
   -- Ну, ничего, прорвемся... Главное, крепче держись за мою ногу - поплывем так, как в детстве на море отец возил меня к буйкам...
   На этот раз Сергей не стал пробовать воду - он уже знал, и знал уверенно, что вода хоть и прохладная, но вполне терпимая, то есть прохладная по нашим человеческим привычным меркам - градусов 15, может 18, или даже 20... Но также он знал, что температура воды будет с каждой секундой падать, и как только первый луч солнца скользнет по ее глади, так тут же она станет нечеловечески холодной, и тогда и он, и девушка, в доли секунды превратятся в куски льда... И хотя им не будет сильно больно, ведь холод не только убивает, но и снимает боль, но это будет конец, и не только его жизни, но и жизни девушки, несмотря на то, что та просто видит сон и думает, что все это игра... Пусть думает - так ей будет полегче...
   -- Уух, холодно... - едва не завизжала барышня, когда они разом влетели в воду, он и она...
   -- Да... - подтвердил Сергей.
   Вода все же оказалась холоднее, чем он ожидал-предполагал - едва ли она была теплее 13 градусов... Значит, в такой долго не поплаваешь...
   -- Держись за меня, за ногу, - крикнул он во весь голос и заработал быстро, уверенно, мощно рассекая воду...
   Но несмотря на все усилия, преодоление каждого метра водной глади давалось парочке с трудом... Это была не обычная вода, а какая-то тормознутая, вроде бы вода, а вроде бы и не вода, вязкая, словно кисель, будто наполненная мириадами медуз, липнущими на руках и ногах... Сергей невольно вспомнил молочно-белый, почти как снег, береговой песок, вспомнил такое же белесое туманное марево, скрывавшее сначала реку, а теперь, наоборот, берег... и новая догадка вновь потрясла его, и вместе с тем добавила уверенности... Все повторяется, сказки не врут, хотя и все переиначивают, заменяют черное на белое, белое на черное, меняют противоположности местами... И заработал с удвоенной энергией...
   Настя же меж тем не ограничилась ногой, а движимая инстинктивным страхом, стала все больше овладевать телом Сергея - сначала попыталась схватить его за ягодицы, но руки соскользнули, и она тут же обняла его талию, а через несколько секунд легла на него так, что он уже не смог двигать ногами и... тут он понял, что тонет... Сергей хотел ей крикнуть: "Прекрати!" - но не успел - ушел под воду с головой, продолжая ощущать на себе тяжесть девушки, которая тут же воспользовалась его временным утоплением - села на плечи, можно сказать, даже на шею... "И куда только девалась моя сила? - думал-гадал юноша, барахтаясь под водой. - Неужели она кончилась или в воде не действует? Как же тут холодно, блин..."
   Но стоило ему вспомнить о силе, как изнутри его охватила волна, волна расширения: он почувствовал, что сила возвращается, и что тело его буквально раздвигается, наливается мощью, статью, уверенностью... Движение вниз ко дну прекратилось, Сергей сжался, а потом, словно пружина, раскрылся и вылетел на поверхность... Да, положительно что-то случилось... Он чувствовал, что девушка продолжает сидеть у него на спине, при этом умудряясь еще обнимать руками шею... Но она, девушка, стала много-много легче, будто потеряла в весе килограмм 40... Вообщем, стала почти невесомой... И плыть стало легче, правда, руки стали двигаться как-то не так - незаметно для сознания он перешел на примитивный собачий стиль... "Господи!!! Что с моими руками, что с телом, что со мной!!! - Сергей наконец-то "проснулся", а именно разглядел концы своих рук, на кончиках которых теперь были не пальцы, а... копыта!!! - И нос... Нет, точно, это не нос, а носище... Нет, не носище, а лошадиная морда!!! Точно... Я стал конем - ни хрена себе!!!... Впрочем, к этому все шло... Ну, конечно - единорог и девственница! Интересно, у меня алмазный рог или обычный, от морского нарвала?"
   Сергей удивлялся теперь лишь одному - откуда она могла знать? Что или кто заставило или заставил её нарисовать на картине образ их... неужели будущего? Неужели она будет моей женой, эта невзрачная некрасивая девица, пусть и сестра Ольги? И юноша снова припомнил то, что видел на холсте: спокойно сидящую на зеленой траве девушку в длинном старорусском облегающем сарафане, а перед ней - белоснежного Единорога, стоящего на коленях и покорно положившего голову ей на ноги... Но есть ли эта картинная девушка сама Настя? Или, может, это Елена, или не Елена вовсе, а Ольга, или Света, или Катя... Сергей понял, что платье девушки очень похоже на волшебное платье Ариадны-Елены, а вот лицом она более походила на... Нет, не вспомнить ему сейчас... Бррр... Кажется, вода стала еще холоднее... Надо работать мощнее...
   И тут Сергей увидел себя со стороны, себя нового, превращенного (как тут не вспомнить Кафку, с которым случилась та же фигня), увидел сначала смутно, будто в тумане, а потом все яснее и яснее, ближе и ближе... И девушку разглядел, сидящую на нем... Нет, не будто в тумане, а в самом что ни на есть... Непросто было управлять новым и более крупным телом. Это все равно что в одночасье из миниатюрной "Оки" вдруг оказаться за рулем массивной "Волги" (в наше время, конечно, место "Оки" займет "Дэу Матисс" или "Фиат Микро", а место "Волги" - навороченный мустангоподобный джип из семейства "Тагазов", какой-нибудь "Хуиндай" или "Киа")...
   И все же Сергею удалось не только осознать, что перед его глазами зеркальная стена, но и притормозить, а затем лихо развернуться так, чтобы не удариться своим полуметровым рогом о стеклянную гладь... Однако он все-таки ударился, пусть бочком, пусть и не на полном ходу, уже находясь в стадии торможения. Стукнулась и Настя, кажется, тоже не сильно, но... зато теперь крепче держится за шею, за его шею...
   -- Что это? - испуганно воскликнула девушка.
   -- Граница между Междумирьем и Навью, которую мы должны преодолеть! - сказал Сергей, но... только про себя... А в реале прозвучало нечто грубо-нечленораздельное... "Ясненько, - подумал он. - Разговаривать по-человечески я теперь не могу... Ну, конечно, гортань, голосовой аппарат лошадей, как и других нечеловеческих млекопитающих, конечно, не способен производить членораздельные звуки... Эх, почему я не попугай... Они могут..."
   -- Нам нужно туда, верно, в Зазеркалье? - предположила девушка, еще крепче впиваясь коготками в толстую кожу его мощной шеи.
   -- Ну, конечно, Алисонька моя, - вновь про себя согласился Костров, автоматически вспомнив сказку Кэрролла, а наяву только радостно заржал, но пока еще неумело, неуверенно. - Ничего, ржать еще научусь, дурное дело - не хитрое... А был ли у Кэролла конь? Кажется, нет... Кот был, кролик был, а коня не было... Зато все они говорили... Да, Кэрролл еще не знал, что коты и кролики могут говорить только в сказках... Надеюсь, читать-то я еще смогу, а писать??? Блин, о чем я думаю... Как же холодно...
   -- Я больше не могу, Сергей. Я вся окоченела. Я просыпаюсь!!! Прости! - ни с того, ни с сего заявила Настя.
   -- Просыпаешься? Ржу - не могу... - подумал про себя Сергей и дейстительно заржал, но уже более смело и уверенно, а потом снова про себя молвил: - Просыпайся! Только фиг у тебя получится, детка! Вляпалась ты в историю, теперь либо погибнешь, либо победишь...
   "Но как же попасть за стекло? Понятно, что рог у меня алмазный - он так ярко сияет в зеркале! Значит, им надо пилить как пилой или... или делать риски как стеклорезом, а потом ломать? Да, стекло лучше ломать..." - размышлял Сергей, медленно плывя вдоль зеркальной стены на запад... А восток тем временем был уже не просто беременен восходом, а находился в предродовых муках... Еще минута-другая, и должна была появиться головка младенца-солнышка, а с нею и... Но лучше об этом не думать...
   Окончательно освоившись с "вождением" лошадиного тела, Костров приступил, наконец-то, к главному... Сделал рогом на зеркальной стене сначала две вертикальные риски, на расстоянии одного метра одна от другой, потом соединил их горизонтальной линией на высоте полуметра... И... задумался... Надо ли делать четвертую риску, а если делать, то где...
   -- Мы с тобой окоченеем как пассажиры "Титаника"! - уже кричала Настасья, но все сильнее сжимала ему шею...
   -- "Титаник"? Точно, ты права, - согласился про себя Сергей, вспомнив, как огромная льдина словно консервную банку распорола обшивку из прочнейшей крупповской стали... И произошло это все под водой, ибо холодная вода делает сталь более хрупкой...
   Он нырнул на метр или немного меньше... Непросто было чертить линию рогом под водой, но все же, пусть кривоватую, но последнюю риску он сделал... А потом со всей силы ударил по стеклу копытами... Сначала передними, затем задними... Но бесполезно... Стекло лишь звенело... А солнце между тем уже почти... Что же теперь? Что?... Ведь должен быть выход...
   "Ну, конечно!!! Обои!!! Надо не бить, а отслаивать!!! Точно так, как делал Харитон!!!" - и это было верное решение, подсказанное... Да, сейчас Сергей понял, что кто-то в самый последний момент подсказывает ему, что и как делать... Но кто? Кто ему помогает??? Но сейчас было не до того...
   Он впился всей своей лошадиной пастью в стекло, втянул его в себя и резко рванул вниз... Зеркало хрустнуло, затрещало и подалось... Через полминуты они уже скакали с Настей по длинному черному тоннелю, в конце которого ярко-призывно мерцал бело-серый свет...
  
  
   Глава 80. Навь
  
   -- Опять туман? Это не к добру, как ты считаешь? - дребезжащим от холода голосом проговорила Настя.
   -- Конечно, - промычал про себя Сергей, а наяву тихонечко фыркнул один раз, надеясь, что девушка поймет это как знак согласия. - Впрочем, - подумал он, - кто его знает... Чехов любил описывать туманы. Как это у него: "...клочья тумана, похожие ни привидения, тихо бродили среди ветвей" или все же "аллей"?... Вот его сюда бы...
   Сергею захотелось позвать: "Чехов, Чехов, Антон Палыч, вы тут? Покажитесь, родной!" Но мало ли кому что хочется...
   -- Как ты думаешь, мы где? - несколько испуганно продолжала вопрошать все еще трясущаяся девушка... Но не успел Сергей ответить, как на обочине дороги показалась табличка - точно такая же, какие стоят вдоль наших автотрасс: белый прямоугольничек с черными буквами на нем... На табличке было написано кириллицей всего одно слово, состоящее всего из четырех букв:
  

НАВЬ

  
   -- Ну, вот, и приехали! - подумал Сергей.
   -- Мне кажется, это не сон... - еще более испуганно промолвила Настя.
   -- А ты только поняла? Ну, глупая, - проговорил про себя Костров, медленно шлепая копытами по травке, растущей посередине между двумя протоптанными колеями... - Странно, - продолжал он, глядя в землю, - откуда тут две колеи, и расстояние между ними такое же, как на наших полевых дорогах. Неужели здесь тоже ездят на автомобилях? Что-то уж слишком эта Навь похожа на реальный мир...
   Между тем из тумана прямо-таки навалилась на наших путешественников белая арка, нависающая над дорогой и сделанная из материала больше всего похожего на пенопласт. А на ней красовались большие черные буквы: "Добро пожаловать в Навь!"
   Потянуло каким-то странным запахом... Сергей напрягся всем телом, инстинктивно стараясь не пустить запах в глубь носоглотки, но поздно... Мгновенно юноша забыл о том, что он разумен, что когда-то был человеком, что способен думать, рассуждать в языке... Встрепенулось, вздрогнуло лошадиное тело, заржало во весь голос и всей массой подалось назад... И было от чего - вместе с запахом в мозг Сергея ворвался страх, который нарастал как снежный ком, превращаясь во всепоглощающий ужас... Еще мгновение, и он понесется назад во весь опор, сгорая от паники, или остолбенеет, обратится от ужаса в камень...
   - Миленький, что с тобой? Что с тобой? - громко запричитала девушка, запричитала и вернула Сергея к своему человеческому Я... Но лошадиная самость, разлитая во всем теле, а потому и более могущественная, не уходила и продолжала трепетать... Такое Костров ощущал впервые... Это были не просто разные Я, это были два различных существа, каждое со своей самостью: одна самость хотела бежать во весь опор, даже не зная почему, лишь бы не ощущать этот запах, а другая уже начала распознавать в аромате что-то знакомое, близкое, пока, наконец, не озарилась инсайтом: "Это же обычная собачатина"!
   И точно, прямо под аркой сидели три шавки, две поменьше, рыжая и белая - по краям, а в центре - черная, побольше... Сергей почти сразу узнал эту троицу - ну, конечно, это были его старые знакомые, собаки из их "подворотни" - Рита, Гита и бесстрашный вожак стаи и вечный муж - Пират. Это узнавание заставило лошадиную самость бояться чуть меньше, но та по прежнему продолжала пятить тело назад...
   -- Неужели, - размышлял Костров, - эти собаки действительно опасны? Но они такие маленькие... Но если не опасны, что заставляет меня... его... так страшиться???
   Но как ни пытался Сергей заставить себя не бояться, он понимал, что это бесполезно... Едирожья сущность была мощнее, и теперь она и только она определяла действия тела... Только сейчас за все это время он впервые пожалел, что уже не является человеком...
   Он понимал, что надо спешить, но идти дальше не мог, а другого пути не было... Значит, ему придется остаться здесь, а ей, Настеньке, придется идти дальше одной... Но как же ее отпустить, если... Но разве есть выход??? Надо как-то дать ей знать, что ему нельзя идти дальше, что теперь она одна... должна... суметь... пройти... и вернуться... как Аленушка из той самой сказки... Ох, если бы она могла заткнуть мне ноздри, тогда...
   Но Настасья не чувствовала никакого запаха, хотя понимала, что ее конь напуган и сильно, и что причина страха - троица под аркой, и потому уже и сама не на шутку испугалась, а слезть с коня или заткнуть ему ноздри она и думать не думала... А собаки мирно сидели, совершенно равнодушно взирая на происходящее...
   Неизвестно, чем бы все закончилось, если... Если бы не послышался гул мотора...
   -- Так и есть, - сказал себе Костров, - тут все как у нас - и указатели, и собаки, и вот автомобили... Надо отойти в сторонку, а то чего доброго и задавят...
   Через минуту автомобиль мерно выплыл из тумана, заставив собак потесниться... Это был грузовик-автофургон, довольно вместительный. Марку Сергей определить не мог, но ясно, что не наша... На вид что-то среднее между "Зилом-Бычком" и более мощным обычным "Зилом-130"...
   Их окружили мгновенно. Шесть человек... Обычные вроде люди, мужики, только глаза без зрачков... Одеты в комбинезоны черного цвета... Сергей узнал их сразу. Да, именно они похитили его самую первую любовь, его Юленьку... Неужели та же участь ждет теперь его самого и её, Настю? Нет, не может быть, но что же делать...
   -- Хорош! - сказал один из "черных" и хлопнул Кострова по ягодице...
   -- Да, упитан, чертяка! - поддержал другой и хлопнул по другой...
   -- Девка тоже ничего! - ответил третий. - Кто будет первым?
   -- Я, - проговорил грубый и низкий голос откуда-то сзади. - Целки - мой профиль...
   -- Нет, - ответил более звонкий, но наглый голосок. - Я еще не пробовал девочку... Моя очередь...
   За затылком Сергея завязалась борьба, а он стоял, бездвижный и тупой, будто его кто-то загипнотизировал... Настенька отчаянно завопила:
   -- Отстаньте, кто вы, что вам надо???... Помоги... Езжай же... Ну... Быстрее...
   Но единорожья сущность Кострова стояла как вкопанная, парализованная страхом... Равнодушно осязала она, как девушку стаскивают с его мощного крупа, как тащят ее по траве к фургону, как бьется хрупкое тело в тщетных попытках отстоять свободу...
   -- А что делать с этим, тоже в фургон? - спросил чей-то гулкий бас, когда с девчонкой было покончено.
   -- Да, тащи веревку, стреножим и продадим: мясо отдельно, шкуру отдельно, ну, а рог... рог преподнесем в дар самому Кащею - он любит такие подарки... - проговорил раскатистый баритон, явно принадлежавший вожаку.
   Спокойно, как истый стоик, созерцал-ощущал Сергей, как его ноги опутывают веревками, как накидывают петлю на морду, как...
   -- Нет, не повезем его на хутор, - внезапно заявил главный, - здесь разделаем - уж больно он какой-то тормознутый, еще сдохнет в дальней дороге. Давай, Чен, вали его на землю... А ты что стоишь, Хван, помогай давай... Сдерем шкуру и будет нам постель, чтобы телку в комфорте оприходовать...
   Дернулись стреноженные лошадиные ноги, опрокинулось тело, упало и замерло, ожидая конца. А совсем рядом бессильно стучали девичьи кулачки по стенам стального фургона, стучали, тщетно стараясь пробудить от паралича зооморфного юношу...
   -- Неужели это конец, такой бесславный и позорный? - размышлял Сергей, не в силах заставить шевельнуться свое новое тело. - Вот бы мне снова стать человеком, но как??? И откуда это внезапно навалившееся опустошение, эта апатия?
   -- Чего ты там копаешься в бардачке, Фин? Стилет под сиденьем лежит - пора бы запомнить... Поторопись, время - деньги, - деловито распоряжался предводитель.
   -- Да, время, - подумалось Кострову, - а я тут разлегся...
   -- А ты чего разлегся на травке, Чжан? - продолжал командовать главарь. - Ты бы еще ее поел, лошадиная твоя морда!
   -- Неужели не только у меня лошадиная морда? Бывает же, - грустно размышлял Сергей, - Стоп-стоп, кажется... нет, не может быть... Гесиона что-то говорила про травку... волшебную... А я забыл...
   Нехотя, из последних сил поднял белые веки Сергей и прямо перед собой увидел желтый цветочек:
   -- Зверобой продырявленный, - произнес он про себя, - гроза всех копытных... Но как, как достать его, если тугой узел больно стягивает морду и нет никакой возможности...
   И тут из тумана быстрехонько выплыла рыжая собачонка. Откуда она здесь? По запаху Сергей мгновенно понял, что это самка, и не просто самка, а кормящая мать... По благодарной улыбке на собачьей морде понял он и то, что она не с ними, не с теми тремя, не просто сама по себе, а с ним, ради него... Кузя? Неужели она? Нет, не может быть...
   А между тем собачонка уже впилась зубами в узел и стала его тормошить, затем схватила один из концов веревки, потащила... Нет, она не смогла развязать удавку, не смогла, не успела, и все же ее маломощных усилий хватило, чтобы ослабить "повязку", чтобы появился свободный зазор между веревкой и поверхностью морды, чтобы Единорог смог приоткрыть рот или, быть может, пасть...
   Незаметно выскользнул длинный лошадиный язык, незаметно, но стремительно дотянулся до заветного растения, прилип, охватил кольцом ствол цветка и так же стремительно втянул в себя...
   Тут же спали путы, исчез парализующий страх, обратилось лошадиное тело в статного юношу, в руках которого засияла алмазная острозаточенная сабля...
   -- Ни хрена себе, - вскинул удивленные очи то ли Чен, то ли Хван.
   -- Ешкин кот, - еще сильнее поразился то ли Фин, то ли Чжан.
   А Сергей, помня собственные ошибки, не стал медлить, и пока бандиты крутили очумелыми глазками без зрачков, перерезал их всех по одиночке, что было довольно просто с таким-то оружием в руках.
  
   -- Так странно, здесь все почти как у нас, - поражалась Настасья, глядя в окно "трофейного" грузовика. - И трава, и деревья, и даже цветы кое-где видны... Только вот людей что-то не видно, а мы едем, кажется, уже час... Только туманы тут какие-то странные, густые...
   -- Обычные туманы, у нас такие в августе не редкость, едешь по дороге в предзакатный час, а кругом поля словно снегом укрытые... - успокаивал спутницу Костров.
   -- Да, наверное... Как ты думаешь, тут всегда так сыро, или времена года меняются так же, как у нас?
   -- Встретим людей - спросим у них.
   -- А встретим ли? - усомнилась девушка.
   -- Надеюсь...
   -- А куда мы едем? - поинтересовалась Настенька.
   -- Тут одна дорога, значит, мы на правильном пути, Настюша!
   -- Знаешь... - девушка немного замялась. - Называй меня лучше Асей - мне так приятнее, ладно?
   -- Хорошо, Ася, буду так тебя и называть: Асей-звездочкой! - согласился Костров.
   -- Звездочкой? - переспросила девушка. - Почему?
   -- Ну, как тебе сказать... Славянскую мифологию надо учить, родная моя!
   -- Она у нас только в следующем семестре... - грустно посетовала спутница Сергея.
   -- Ничего страшного, всему свое время, - поспешил успокоить подругу юноша, а потом, вдруг что-то вспомнив, озарился улыбкой и промолвил: - Знаешь, Ася, я только сейчас понял - а ведь генерал сдержал слово!
   -- Какой генерал? - недоуменно вопрошала девушка.
   -- Ах, да, ты же не была тогда... Простой генерал, обычный генерал-полковник, ну, неважно, главное, что он сдержал слово.
   -- Какое слово? - вновь озадачилась Ася.
   -- Офицера, Асенька, офицера! Слово офицера, дорогая моя! - торжественно разъяснил парень.
   -- И ты тоже? - продолжала спрашивать девушка.
   -- Что тоже? - поспешил уточнить Костров.
   -- Ну, ты тоже офицер?
   -- Я? Ну, конечно, как же иначе... - Сергей снова улыбался. - И тоже дорожу этим словом, и для меня оно не просто клятва, не просто гарантированное обещание, а нечто гораздо большее и важное...
   -- Хорошо, - теперь улыбалась уже Ася, - я это запомню, обязательно запомню, Сереженька!...
   -- А что же он обещал, твой генерал? - спустя несколько мгновений внезапно опомнилась девушка.
   -- Что обещал? Да ничего особенного, так, ритуал один исполнить... - разъяснил Костров. - Ну, потом расскажу... Кажется, на горизонте что-то замаячило, ты не находишь?
   -- Пожалуй, - согласилась девушка, немного огорченная не столько тем, что она так и не узнала ни про обещание генерала, ни про исполненный им ритуал, сколько тем, что Сергей не посчитал нужным ей рассказать всё, значит, полностью не доверяет.
   Через минуту зыбкая полоска на горизонте преобразилась в самое настоящее шоссе - Сергей понял это наметанным глазом опытного водителя. Самое удивительное, что по шоссе скользили автомобили и довольно много - Ася насчитала не меньше десятка.
   Выехав с проселка на трассу, Сергей свернул вправо, проехал метров сто и остановился на обочине.
   -- Давай кого-нибудь остановим и спросим! - предложила девушка.
   -- И что же мы спросим? Как найти твою сестру Ольгу Кравцову? Или что-то другое? - с легкой досадой проговорил Костров.
   -- Да, так и спросим! Я сама спрошу! - смело заявила Настасья и выпорхнула на обочину.
   Полчаса она стояла с вытянутой рукой, стояла все в том же полуобнаженном виде, в котором вылезла из воды - в одних трусах и бюстгальтере, но ни одна из нескольких десятков промчавшихся машин даже не замедлила свой ход.
   -- Может, я слишком откровенно одета, - предположила озябшая девушка, возвращаясь в салон. - Может, тебе попробовать?
   -- Я вообще без трусов, моя радость! Наверное, надо было снять комбинезоны с тех ублюдков...
   -- Наверное, милый... Что же дальше?
   -- Поехали, будем надеяться на дорожные указатели и... Вообщем, вперед!
   Действительно, уже через пять минут показался первый дорожный знак, правда, не совсем обычный. Все теми же черными буквами на белом фоне было написано:
  

АЧЕДЯЖБИ - 10

AHEDJGBI - 10

АЖДЕЯЕБЕ - 15

AGDEJEBE - 15

АИФГАААЖ - 20

AIFCAAAG - 20

  
   -- Забавный указатель, не находишь, Сереж? - несколько скептически улыбнулась Ася. - Какой-то странный шифр! Разгадаем?
   -- Попробуем... - откликнулся Костров. - Цифры - это, очевидно, километры или некие иные единицы местного пространства, а буквы - скорей всего, названия населенных пунктов.
   -- Какие-то странные у них тут названия, особенно второе меня смущает... - и щеки девушки тихонько и совсем ненадолго подернулись легким румянцем.
   -- Да, нет, кажется я врубаюсь. Видишь, все начинаются с одной буквы - буквы А. Как ты полагаешь, отчего так?
   -- Может, это название страны или региона? Точнее, обозначение... - предположила Настя.
   -- Умница, скорей всего так и есть! Хотя... Стоп-стоп... - и новая догадка потрясла ум юноши. - Ты помнишь латинский алфавит?
   -- Ну, почти... Эй, би, си, ди... - начала проговаривать девушка, - и, эф, джи... а вот дальше что-то не очень...
   -- И я все время его путаю-забываю... Кажется, там дальше аш, эй...
   -- Может, ай? - уточнила Настасья.
   -- Точно, ай... - согласился Сергей. - А после нее?
   -- Наверное, джей, ну, та, которая четвертая справа на второй надписи!
   -- Пожалуй... И что у нас получается? Вау... Ты видишь, тут задейстованы только первые десять букв латиницы, а наши буквы им только соответствуют!
   -- И что это означает?
   -- А означает то, что перед нами цифровая запись в десятичной системе, но закодированная буквами. Если составить... Эх, листик бы бумаги мне и ручку...
   -- Может, в бардачке есть?
   -- Ага, откуда у них тут... Ну, глянь все же!
   Настя открыла черную крышку бардачка, но ее усилия найти что-то бумажное или рисующе-пишущее оказались бесплодными.
   -- Ладно, вылезай, придется писать прямо на обочине нашим драгоценным орудием! - достаточно жестко приказал Костров...
   Уже через пять минут надпись была расшифрована, и получились у наших страдальцев-авантюристов вот такие результаты:

18540729 - 10

17450525 - 15

19631117 - 20

   Не оставалось никаких сомнений, что первые восемь цифр обозначают год, месяц и день.
   -- Как ты думаешь, что же это за даты такие? - вновь пустилась в расспросы девушка, неуверенная все еще в силе и мощи своих студенческих познаний.
   -- Знаешь, Ася, я думаю, что это даты смерти! Возможно, люди здесь живут... ну, как бы тебе сказать... вообщем, в одном поселении живут те, кто умерли в один день!
   -- Но как же они живут, если умерли? - решила проявить эрудицию Настасья.
   -- Это нам и предстоит узнать! Вперед, моя красавица!
   -- Ты меня смущаешь!...
   -- Да, ладно... Что вижу - то и говорю, - приврал Сергей, понимая, что в данной ситуации вооружить барышню уверенностью важнее, чем сказать всю не слишком сладкую правду о ее внешности.
   Через полчаса показалась первая деревня, но за пару сотен метров до ближайшего строения двигатель встал, встал резко и, похоже, навсегда.
   -- Бензин кончился? - осведомилась девушка.
   -- Не уверен, что именно бензин - Бог знает, на чем они тут ездят, - но горючка, похоже, точно на нуле... Может, это и к лучшему. Дальше - пешком. Выползай, моя Радость!
   -- Слушаюсь, мой командир! - и Ася прытко выскочила на воздух, кажется, уже совсем не стесняясь своей соблазнительной обнаженности. Тем более, что и у ее спутника из одежды была лишь легкая набедренная повязка из грязного полотенца, едва прикрывавшая его стыдливую гордость.
   Ночь опустилась так же внезапно, как и заглох двигатель - без всякого предупреждения, без малейших сумерек, будто кто-то по строго установленному расписанию выключил свет. Густая туманная тьма окутала все вокруг, и только оранжевый свет струился из далеких молчаливых окон.
   Сергей постучал раз, потом другой, третий, но никто и не думал подходить к двери и впускать гостей. Он заглянул в окно, за которым увидел молодую девушку, кормящую грудью полугодовалого мальца. Но на его упорные стуки в стекло та даже не подняла голову. Он снова вернулся к двери, дернул сначала несильно и, почувствовав слабость запора, рванул дверь снова что есть мочи на себя... Так они оказались внутри избы, обычной русской избы конца девятнадцатого века - с небольшими сенями, с русской печью, с горящей под потолком лампадой...
   Хозяйка жилища продолжала кормить малыша, совсем не обращая внимания на пришельцев. И только когда Сергей дотронулся до плеча незнакомки, та резко вздрогнула, подняла глаза, мгновенно наполнившиеся суеверным ужасом, и едва не выронила ребенка... Уста ее беззвучно залепетали что-то, но до слуха Кострова и его спутницы, стоявшей чуть сзади, не донеслось ни звука.
   Девушка встала с лавки, попятилась назад, прижимая к сердцу ребенка, но Сергей постарался дружелюбным тоном и широкой улыбкой успокоить ее ... Но, похоже, она его тоже не слышала... Хорошо, что хоть видела!
   -- Она нас не слышит, как и мы её! - подвела очевидный итог Настасья. - Неужели, тут все немые?
   На дощатом столе со скромной утварью наверху оказался, к радости Сергея, лист пожелтевшей, но чистой бумаги.
   -- Вот бы написать ей, кто мы! - подумалось Сергею, но ни ручки, ни пера, ни карандаша поблизости он не разглядел.
   Настя же поняла его намерение и сориентировалась быстрее - наклонилась к печи, подобрала уголек и вложила в руку юноши.
   -- Мы из Яви! - написал он на листе и подал хозяйке дома. Та только непонимающе покачала головой.
   -- Наверное, она не умеет читать! - выпалила Ася-звездочка.
   Однако миловидная кормящая мать, положив спящего малыша в люльку, вытащила из фартука засаленный короткий карандаш и под текстом, оставленным Сергеем, стала что-то быстро писать. Наконец, она подала лист Сергею, и его глазам открылась вот такая надпись:

Хиь Лэ! Ьдхёен! Ъдь лнч янеь!

  
   -- Ты что-то понимаешь в этом? - Сергей передал лист своей спутнице.
   -- Похоже, это какое-то приветствие! Радует, что написано на кириллице! Но смысла не улавливаю! А ты?
   -- Я тоже, я же не лингвист!
   -- А жаль!!! - весело посетовала Ася.
   Хозяйка дома тем временем справилась с первым шоком и мелкими, робкими шажками приблизилась к гостям, потом взяла ладонь Сергея и, недолго колеблясь, приложила ее к своей сочной, набухшей от молока, груди. Почти сразу юноша ощутил ледяной холод, ему побыстрее захотелось отнять руку от груди незнакомки, но та не отпускала, прижимая ее все сильнее и сильнее, жалобно прося одними глазами потерпеть... Затем потребовала вторую ладонь, и Костров согласился, видя, что лицо девушки озаряется неземным блаженством! Он и сам не заметил, как оказался в объятиях девушки, а та, потеряв и стыд, и разум, оказалась вдруг полностью обнаженной. Она старалась прижаться к Сергею так, чтобы площадь соприкосновения тел была максимальной... Она начала учащенно дышать, запрокинула голову назад, казалось, вот-вот она кончит, хотя Сергей не слышал ни стонов, ни всхлипов, вообще ничего не слышал, кроме пронизывающего холода льющегося с тела незнакомки на его оголенную кожу...
   Он попытался отстраниться, но не смог - девушка прилипла к нему так, как это бывает с кожей при контакте со сталью в морозные дни на улице... Он был кожей, она - сталью... холодной мягкой насквозь промерзшей сталью...
   -- Ася, помоги! - только успел попросить он и потерял сознание...
  
  
   Глава 81. Игра
  
   После стольких событий, случившихся в течение последней ночи, после сверхопасного путешествия по Междумирью, оказавшись в своей малогабаритной "хрущобе", Лена ощущала себя одинокой, заброшенной, ненужной. В это воскресное утро родители, как всегда, окучивали свою "фазенду" и должны были вернуться лишь к вечеру, сессия была уже не актуальна, Сергей, казалось, был потерян если не навсегда, то надолго...
   "Какая же я дура! - внезапно начала корить она себя. - Выпендрилась перед этим чародеем, гордость свою показала, а зачем? Надо было брать по максимуму - и внешность модельную, и деньги, и еще чего можно было попросить, тем паче я все это честно заработала, рисковала собой как никогда! А я, дура, сама отказалась от всего! Заработаю, мол! Да где и чем я заработаю? Кто в наше время зарабатывает-то? Все воруют и радуются жизни! А я - дура, форменная дура!!!"
   В запале нарастающего гнева она подлетела к зеркалу, еще раз окинула себя скользяще-мимолетным взором, после чего схватила с полочки самый увесистый флакон с туалетной водой и с силой запустила в собственную физиономию. Та треснула вместе с зеркальной гладью стекла, раскроилась на несколько сегментов. Но разбитое зеркало ее не успокоило. Ворвавшись в собственную каморку, она сорвала со стены огромное фото "Вакханки", за которое некогда заплатила собственной плотью, и стала отчаянно рвать его на мелкие кусочки!
   "К черту! Все к черту! Всю эту Грецию, всех этих богов, этих Загреев с их Элизами! - орала девушка. - Этих братьев с их богатством! Не надо мне ничего от вас! Не надо! Не хочу, ничего не хочу!!!"
   Но после расправы с Менадой, Лене как-то сразу полегчало, она бросилась на кровать и нервно, судорожно заплакала, сначала без слов, а потом сквозь нарастающие слезы запричитала: "Загрей, Загрей, вернись, я передумала, пожалуйста, вернись, прошу тебя, Загреюшка, прошу!"
   Но ночь, проведенная без сна, не могла пройти даром, и сама того не замечая, Елена погрузилась в сладкий умиротворяющий сон без сновидений.
  
   Загрею же было в это время явно не до своей бывшей протеже, бывшей помощницы и любовницы. Он и думать не думал о Лене, несмотря на оказанную ею поистине королевскую услугу. Разумеется, и причитаний и просьб ее не слыхал, да и вообще едва ли собирался возвращаться не только в Святогорск, но и в мир людей конца 20-го века.
   Он торопился поскорее все приготовить для начала процедуры воскресения-клонирования Элизы, торопился не столько от избытка любви, сколько от того, что понимал - его акция ведома не только ему, но и некоторым из красных богов, а они не могут не понимать, что пробуждение Эли фатально скажется на их могуществе и, конечно, не в лучшую для них сторону. Правда, "красные" страшили его постольку поскольку: только от брата Хермода можно было ожидать настоящей подлянки - тот всегда был горазд на разного рода неожиданные импровизации. А вот "черные"... С ними было сложнее...
   Именно из соображений безопасности Загрей задраил все люки, все входы и выходы своего подземного бункера, запер их на все имеющиеся засовы, но и в таком положении, даже в жерле родного Киферона, умножавшего и без того огромное его могущество, он не чувствовал себя полностью спокойным.
   Все оборудование было готово еще с вечера, как и магические знаки, призванные вернуть девушке память, которые вперемешку с ритуальными заклинаниями были начерчены на сакральном сосуде и вокруг него.
   -- Во славу Великого Одина, да поможет мне Господь! - с этими словами Загрей подошел к вместительному, литров на 200, чану с белково-углеводным раствором, левой рукой открыл люк его широкого горлышка, а правой совместил только ему ведомым образом планеты на крышке заветной чаши так, что та пружинисто отворилась... Тут же все помещение лаборатории наполнил чарующий аромат ирисового масла или, как его называли в старину, "меда поэзии"... Но божественному кудеснику некогда было вкушать наслаждение от запаха, а потому легким движением он вывалил содержимое чаши в сосуд, затем добавил заранее приготовленный порошок - смесь катализаторов, наконец, плотно закрыл крышку и нажал кнопку, запускающую процесс самосборки тела.
   Пока шел процесс органического синтеза, Загрей истово молился, читал волшебные заговоры, стараясь передать через Информационное Поле максимально возможное количество собственной энергии возрождающемуся существу. При этом он не переставал подбадривать душу Элизы, призывал ее к смелости и терпению, и не переставал украшать сосуд и все пространство вокруг него охранительными иероглифами, чтобы воспрепятствовать всяким невидимым злыдням завладеть телом девушки. Остальное должна была сделать сама природа, запущенный им процесс самоорганизации материи, аналогичный зарождению жизни и всей последующей эволюции, но только ускоренный в несколько десятков триллионов раз... Однако сомнения в результате не оставляли кудесника - ведь то, что происходило в сосуде, он не видел, ибо тот был сделан не из стекла, а из настоящего, стопроцентного золота...
   Не прошло и часа, как сигнальная кнопка погасла, указывая на завершение операции. Загрей тут же открыл люк и опустил руки в жидкость... "Так и есть, кажется, получилось!" - он нащупал в густом киселеобразном растворе согнутое калачиком тело и легко поднял его наружу...
   Девушка спала, она была хрупка, стройна, красива, ее сердце билось ровно, а губы улыбались, видимо, наслаждаясь сладостным сном... Но это была не Элиза! А может и Элиза, но не его!!! Просто симпатичная девушка, но с совершенно иными чертами лицами, с другим, хотя и не менее привлекательным, телом, даже волосы у нее были совсем другого цвета и более густые, чем у его Эли!
   Сначала ему захотелось разнести к черту всю лабораторию, начиная с сосуда и заканчивая... самой новоиспеченной девицей. Но тут же он остановился и задумался: "В чем подвох, где произошла ошибка? Может, мне подсунули не то сердце, или я ошибся в ингридиентах? Как разобраться и как исправить ситуацию? О, Один, отчего же Ты не услышал меня? За что мне это, за что???"
   Он бросился к компьютеру, стал перепроверять расчеты, сделанные им еще несколько сотен лет назад, проверенные уже много-много раз... Но уже через полчаса понял, что расчеты верны, значит... значит оставалось лишь одно - это не было сердце Эли! Но чье же тогда? И как тяжело все начинать сначала, но надо, надо... А ведь звездные врата уже закрыты, и никого он "туда" отправить сейчас не сможет, неужели снова ждать 66 лет до нового "часа Х"?
   Но что поделаешь, если Один установил правило: через врата в эту ночь может пройти только человек и даже не один, а вот богам путь закрыт. А иного пути в Иномирье нет!!! Почти нет... все же еще остается Бланвилль - единственный форпост, единственный город, неподвластный Дыю... Но если падет и он, то тогда... тогда вообще все пути в Иномирье затворятся навсегда, навеки веков, а вот Зло, напротив, начнет густо затмевать пока еще относительно чистое небо Яви...
   Он вспомнил свой последний разговор с отцом...
   Это было три месяца назад, в день, когда тот делит сутки ровно пополам с ночью. В этот день и состоялся очередной Собор, который, как известно, созывается один раз в 66 лет...
   Следует сказать, что, согласно Уложению, каждые 66 лет устраивается состязание между "красными" и "белыми", длящееся от Вальпургиевой ночи до дня Ивана Купалы, точнее, до точного момента летнего солнцестояния. Один объявляет условия состязания и определяет четкий критерий, по которому можно судить о победе той или иной стороны, и в это время Он не должен вмешиваться в земные события, предоставляя все решать старшим богам. По Конституции, всего таких состязаний должно было быть 50, и только в случае равенства побед каждой из сторон (то есть при счете 25 - 25) назначается решающая и последняя, 51-я игра, которая, правда, длится на месяц короче, чем обычно, точнее на тридцать дней - своеобразный тай-брейк или, если угодно, овертайм. Тот, кто победит, получает не только власть над Явью, но и воцаряется в Асгарде, иными словами, занимает место Одина, и занимает его, конечно, лидер той "партии", которая одержит верх по итогам всех "соревнований".
   Однако, хитрый Верховный Бог всегда искусно формулировал правила так, что попеременно побеждали то "красные", то "белые", а нередко он вообще объявлял ничью... В итоге к исходу второго тысячелетия от Рождества Христова счет действительно стал равным: 25 - 25...
   Стоит ли говорить, что именно в нынешнем году наступил черед последней, 51-й игры, и именно по поводу ее условий и собрался мартовский Собор... Дебаты длились долго... Один определил, что главными действующими лицами должны стать юноша и девушка и наугад ткнул пальцем в глобус... Палец Верховного уперся в провинциальный Святогорск...
   -- Опять Россия? В прошлый раз хоть Москва была, а теперь вообще какое-то захолустье! - раздался чей-то недовольный голосок.
   -- Чего же вы хотите, - мгновенно парировал Один, - Россия занимает одну седьмую часть суши, так что ничего удивительного. А Святогорск, кажется, родной город одного из вас, или я ошибаюсь?
   -- Верно, я там родился! - произнес мощный басок из глубины зала. - Только я не принадлежу ни к одной партии...
   -- Что же, - продолжал Один, - тогда и спорить нечего - раз этот город нейтрален и для "красных", и для "белых", то так тому и быть.
   Затем начались переговоры об условиях игры, и в который раз выбрали основным критерием победы нахождение Священного Грааля: если к утру 22 июня им овладеет человек "красных", то победа за ними, если же, напротив, это сделает "агент" "белых", тогда выиграли они. Играть будут люди (правда, игрой это нельзя назвать в полном смысле слова, поскольку на кону - власть над миром), а боги лишь помогать, т.е. влиять, подставлять, вербовать, созидать случайности, наполнять кровь героев теми или иными гормонами, ну, и так далее, одним словом, заниматься своей обычной "работой", но не вмешиваться прямо и грубо, не вмешиваться до тех пор, пока не начнется новый день, первый день после солнцестояния. Правда, именно в этот момент и должна завершиться игра... Так что у богов на выяснение отношений между собой будет не больше 3-х минут - то самое время, за которое солнце успевает выползти из-за линии горизонта...
   Если же, как это было нередко раньше, ни одна из сторон не обнаружит Священной Чаши, тогда в действие вступает дополнительный критерий, согласно которому условием победы "белых" - так уж определил жребий - будет встреча избранных Одином юноши и девушки, и не просто встреча, а близость между ними, и не просто близость, а самая интимная близость, которая возможна в мире людей и от которой у них иногда рождаются дети, и близость эта, конечно, должна случиться - ни раньше, ни позже, - а именно в эту волшебную ночь и именно на Звездном мосту. Соответственно, "красные" побеждают в том случае, если такой близости не состоится или же хотя бы один из героев-актеров - либо юноша, либо девушка - в течение этой самой ночи сблизится с кем-то другим. Критерий показался всем четким и ясным, ясными оказались и действия сторон: "белые" всеми силами будут способствовать встрече, а "красные", соответственно, препятствовать.
   Перед закрытием Собора Загрей, лидер "белых", пафосно сказал:
   -- Мы, "белые", должны победить! Мы всегда были за созидание, всегда были за любовь, и пусть эти юноша и девушка сегодня ничего не знают друг о друге, но все же мы верим, что они с нашей помощью найдут друг друга, и не просто найдут, но полюбят, и не просто полюбят, а полюбят по-настоящему! И если 66 лет назад мы проиграли, то именно потому, что слепым жребием нам назначено было несвойственное нам разрушение и противодействие любви! Сейчас же все иначе, сейчас мы за любовь, а потому - победим!!!
   -- Да, я помню прошлую игру! - отозвался на монолог Загрея Один. - В прошлый раз у вас совсем не было шансов. Мне показалось, что вся ваша команда так очаровалась этой парочкой, что вы пустили все на самотек и позволили Хермоду и его свите повеселиться совсем беспрепятственно... А опомнились, когда их отравили, кажется, фалернским вином, верно, Хермод?
   -- Да, отец, - подтвердил улыбчивый юноша, как две капли воды похожий на своего брата Загрея.
   -- Так зачем же отравили-то, а? - потребовал ответа Один. - Влюбить их друг в друга влюбили, а травить-то стоило?
   - А чего хорошего их ждало-то? Ну, сгноили бы их в ГУЛАГе, уж лучше поскорее в Навь... А если честно, то без убийств, без кровопролития мы не можем, отец, мы же "красные"! - задорно оправдывался Хермод, казалось бы, уже предвкушая и новую игру, и новые забавы, и новые убийства...
   - Ну, смотри, сынок, убийство - грех! Надеюсь, наших героев ты не тронешь? Сам понимаешь, если с ними что-то случится, если хотя бы один из них не доживет до конца игры, то ты проиграл, мой милый Хермод! Помни об этом!
   - О, нет, Всемогущий, - то ли всерьез, то ли с долей иронии, произнес Хермод, - мы их будем беречь как зеницу ока, но вот близости их не допустим! У нас есть своя тактика, секретная разумеется, так что как только парень увидит девушку, то, поверь мне, ему не захочется даже прикасаться к ней! Но мы надеемся, что даже и не увидит!
   - Что скажешь на это, сын мой, Загрей? - поинтересовался Верховный Бог.
   - Игра покажет, отец! Но я верю в любовь, а потому верю и в нашу победу!!! - твердо ответствовал Загрей. - Я знаю, чего хочет Хермод. Его оружие - вино и женщины! Но даже если юноша и будет не раз соблазнен в эти дни, если Хермод подложит под него самых красивых и опытных, самых любвеобильных и обольстительных девушек, будь то земные красавицы или верные ему наяды, дриады и прочие очаровательные создания, то все же, я уверен, он сможет отличить истинное от ложного, и не купится на внешний лоск, а оценит душевные достоинства той, которую Ты избрал, и еще я верю, что в ночь солнцестояния, в самую короткую ночь года, ночь Истинной Любви, они, наши герои, несмотря на козни Хермода и его свиты, познают друг друга как познали на заре времен друг друга Адам и Ева!
   - Что же, мне нравится ваш настрой, дети мои! - подытожил Один. - Как всегда, я оставляю за собой право дважды вмешаться в игру, один раз - по просьбе "белых", другой - по просьбе "красных", а также осмелюсь оградить наших героев от пагубных последствий заболеваний, изобретенных вашей сестрой Венерой для отрезвления некоторых буйных голов. Согласны, дети мои?
   - О, да, отец, - в один голос подтвердили сыновья.
   - Что ж, прекрасно! - улыбнулся Один, уже чувствуя как накатывает легкое предвкушение наслаждения от будущих состязаний. - А теперь объясните мне, что будет с сердцем Эли. Ведь именно ты, Загрей, заинтересован в том, чтобы его нашли. И как же его поиски будут связаны с игрой?
   - Да, отец, это моя боль, - грустно подтвердил прекрасный юноша.
   - И что же ты предлагаешь на этот раз, мой сын? - поинтересовался Один и сухо добавил: - Вот уже три тысячи лет ты не можешь его найти. И в этот раз - твой последний шанс. Надеюсь, ты это понимаешь, мой мальчик?
   - Я все понимаю, отец, понимаю, что второго шанса не будет, понимаю, что от этого зависит и судьба людей, и судьба нашего Царства!
   - И будущее всей Вселенной, - предельно серьезно добавил Один. - А потому мы не можем ошибиться, не можем проиграть, понимаешь? Ты уже достаточно пожил, чтобы знать и понимать, что к чему, и теперь все в твоих руках. Итак, что же ты предлагаешь, мой сын?
   - Отче, на этот раз я предлагаю... - тут Загрей посмотрел на Хермода с некоторой укоризной и тот, поняв свою оплошность, спешно удалился, и тогда Загрей продолжил: - Я предлагаю "сыграть в поддавки", сыграть точно так же, как мы играем с Хермодом. Это будет "капкан", который "черные" не распознают. Потому надо его поставить так, чтобы они не заметили подвоха. Мы им расскажем о нашей игре и предложим поучаствовать на стороне "красных". Но с условием, что "красные" об этом не узнают, если же узнают, и узнают именно от них, "черных", тогда мы прекращаем игру и объявляем им поражение. С "черными" же мы заключим следующие условия: этот юноша, тот же самый, которого мы выберем для игры с "красными", и будет искать сердце Эли. "Черные" дают ему ряд подсказок-загадок, своего рода интеллектуальных ребусов, и если он правильно их разгадает - сам или с чьей-то помощью из числа смертных, - то он должен, в конце концов, понять свою миссию и выйти на след сердца Эли... - тут Загрей грустно вздохнул, и на одном из его сине-голубых глаз засверкала одинокая слеза, но тут же усилием воли погасил ее скупой свет и воинственным тоном добавил: - Иными словами, победа над "красными" будет означать и победу над "черными", однако, главное - не сообщать "черным" о дополнительном условии, как говорится, меньше знают - лучше спят! Я верю, Отец, в этот раз мы одолеем "черных" и вырвем у них так или иначе сердце Эли!
   - А Грааль? - с предельной серьезностью спросил Отец.
   - И Грааль тоже, Отче! - заверил юный бог. - Одно с другим неразрывно!
   - М-да, - вздохнул Один, - ты и в прошлые разы так говорил, а результат...
   - Но сейчас же последний шанс, Отец!!! И игра укороченная!!! - запальчиво-вдохновенно продолжал Загрей.
   - Вот-вот, последний шанс! - и Один нахмурился еще сильнее. - Да, непростая у тебя миссия, сложнее, много сложнее, чем раньше. Теперь против тебя и "черные", и "красные", а ведь им много легче - им надо лишь разрушать, а тебе искать, созидать, строить!
   - Но может именно в том, что теперь "черные" и "красные" будут заодно и состоит наш шанс, единственный шанс? - оптимистично вопрошал Загрей.
   - Ну, да, минус на минус дает плюс, это и ребенку понятно... - с долей грусти согласился Верховный Бог. - Но, главное, помни, что именно тебя, а не твоего брата я хочу видеть на своем троне, но подыгрывать тебе не буду - ты меня знаешь!
   - Да, отец, знаю, а потому рассчитываю только на себя! - уверил Всемогущего Загрей.
   - Но прошу, будь осторожнее с "черными", ты же помнишь, на что они способны - они не могут без мокрых дел! И по сравнению с их акциями проделки твоего брата просто детский лепет! Возьми хоть этого маньяка из Москвы, он уже прикончил 13 человек, а сколько будет безнаказанно убивать еще? И когда, согласно договору с "черными", мы его сможем остановить, не припоминаешь?
   - Помню, а как же - только в 2006 году, не ранее, отец, - проинформировал Загрей.
   - А почему такой длинный срок? - поинтересовался отец.
   - Это плата за несостоявшийся теракт в Москве...
   - Но ведь будут другие теракты, не так ли, и в Москве особенно?
   - Да, отец, но этот был бы самым кровопролитным...
   - Ох уж эти "черные", не могут они без этого. Когда же мы положим конец их беспределу? - посетовал седовласый, но все еще крепкий и моложавый Верховный Бог.
   - Не обижайся, отец, но мне кажется, что это смогу сделать я, пусть не сразу, пусть не за одно десятилетие, но потихоньку я лишу их власти, энергии, но для этого мне нужна верховная власть в царстве!
   - А твой брат, думаешь, справится хуже? - поинтересовался Один.
   - Я так думаю, эта игра поставит, наконец, все точки над "i" и тот, кто победит, тот и достоин быть правителем Царства!
   - Ну, что ж, зови тогда Хермода, теперь его очередь шептаться со мною, а сам пока запиши условия, которые я должен буду передать "черным". Ну, будь... - и Один напоследок ласково похлопал любимого сына по плечу...
  
   С тех пор Загрей больше не встречался с отцом, лишь обращался к нему с молитвами... Теперь получается, что он подвел его, наказал себя, поставил под угрозу все человечество, и даже мир красно-белых богов теперь в опасности... Что же будет, если "черные" вырвутся из Нави? Тогда затем, получив власть на земле, начнут наступление на Асгард, вызволят из Тьмы всю упакованную туда нечисть и тогда... тогда всплывут на своих кораблях-драккарах из страшного Тартара орды самых ужасных маньяков, убийц, садистов и палачей, а вместе с ними и вся хтоническая мразь, как это было на заре времен? Чем кончится эта новая битва? Какое новое оружие изобрели они, таясь не одно тысячелетие в бесчисленных лабиринтах мрачного Шеола?... Как же подвела его самонадеянность! В погоне за Граалем он как-то не позаботился о встрече юноши и девушки, думая, что раз получит сердце Эли, то получит всё, "сделает" сразу и "черных", и "красных"! А что теперь? Солнцестояние наступило, время игры вышло, а в его руках ничего нет! И сердце Эли оказалось не ее сердцем, и близости не случилось между главными героями игры! Получается, что он проиграл и "красным", и, главное, "черным", а это значит лишь одно - мир ждут новые потрясения - войны, эпидемии, наводнения, землетрясения, цунами, а потом, после всего - новая битва между богами и титанами, новый Рагнарек!
   И все же Загрей не спешил отчаиваться окончательно. Сначала надо было выяснить, что же за девушку, словно средневековый алхимик гомункулюса, он вырастил в золотом чане и... Тут он смутно припомнил, что тот смелый юноша, который вместе с Леной Костровой принес ему заветную чашу, в последний момент прыгнул в подземный лаз, значит, он мог пройти еще сквозь Звездные врата, и не только туда, но в принципе, учитывая, что время в Междумирье течет быстрее, а в Нави вообще летит со сверхзвуковой скоростью, мог и обратно успеть вернуться до рассвета, только, если, конечно, он додумался...
   - Какой же я кретин! Самоуверенный болван! - закричал на себя Загрей. Закричал и, не обращая внимания на спящую, свежеклонированную девушку, бросился к двери. В течение минуты он разобрался со сложной системой запоров и замков, а еще через минуту уже стоял на пустынной вершине Киферона... Его взор, полный последней эфемерной надеждой, был устремлен на восток, в ту самую сторону, откуда он чуть больше двух часов назад прискакал на верном Пардусе и где сейчас, из глубин Эгейского моря, поднималась пышущая жаром нового дня колесница его дяди...
  
  
   Глава 82. След Гесионы
  
   Загрей был действительно прав, когда утверждал, что время в Нави течет очень быстро, стремительно летит: в то время, когда в Яви, в том мире, где живем мы, земляне, проходит день, в Нави протекает несколько лет. Если бы мы могли увидеть мир навьянцев, то нам бы показалось, что они могут делать удивительные вещи, например, почти мгновенно преодолевать огромные расстояния на вроде бы обычных автомобилях или высыпаться всего за 10 секунд, потому что день у них длится около половины нашей минуты... Настя не знала этого, но чувствовала чисто интуитивно, а потому не спешила будить Сергея, точнее, выводить его из обморока... Просто старалась согреть своим телом, своим теплом...
   Наконец, он открыл глаза:
   - Я долго спал? - был его первый вопрос во вновь обретенном сознательном состоянии.
   - Всю ночь, Сереженька! Уже рассвело! - отвечала Настя, еще сильнее прижимаясь к нему.
   Костров приподнял голову. Действительно, из квадратного оконца пробивался рассеянный свет.
   - Кажется, я проголодался! - в юноше заговорило тело с его неотъемлемыми потребностями. - А где мы?
   - Все там же, милый! Все там же... - поспешила успокоить девушка, гладя бархатной ладошкой его грудь.
   - Значит, это не сон?
   - Не знаю, дорогой, не знаю...
   За головой скрипнула дверь, послышались шаги, и взорам героев предстала прежняя "ледяная" девушка, хозяйка дома, однако она была не одна. Вместе с ней вошел старик, седой как лунь, с короткой длинной бородой. На вид ему было лет 70, не меньше. Он широко улыбался и что-то шептал хозяйке, показывая на лежащих чужестранцев. Но, как и вчера, звука голосов ни Сергей, ни Настасья не слышали.
   Лицо старика показалось до боли знакомым Сергею, кажется, он видел его на каком-то портрете. Память заработала, перебирая варианты, пока не воспроизвела обложку книжки, некогда купленной в киоске университета. Радостная догадка потрясла ум Сергея: "Неужели это он, откуда? Как? Нет, не может быть!? Или всё-таки может!?"
   Жестами старик показал гостям, что им надо вставать и одеваться - кто-то заботливо приготовил для них одежду и аккуратно сложил ее в две стопочки у подножия лежанки, - а он с хозяйкой будет ждать их на кухне. Вообщем-то, в хате и было всего-то две небольшие комнаты - кухня и светелка, если не считать небольших сеней.
   Насте досталась что ни на есть самая простая крестьянская одежда - длинный сарафан из простого грубоватого льна, но при этом также и шикарные красные сапожки, настоящие гоголевские черевички, а вот Сергею повезло больше - кто-то пожертвовал для него почти новый военный мундир сочного сине-голубого цвета с офицерскими, вышитыми золотом, эполетами на плечах, с двумя рядами золотых пуговиц, а в дополнение к мундиру полагались сине-голубые панталоны и начищенные до блеска черные кожаные сапоги... Только не было видно ни фуражки, ни кивера, ни шапки, ни иного головного убора...
   - Ну, теперь ты настоящий гусар! - восхищенно произнесла Настя, глядя на новый облик Сергея, когда оба они оделись. - У тебя и сабля есть! Не то что я - простая крестьянка!
   - Не, скорее улан, кажется, именно у них одежонка была синего цвета, - неуверенно запротестовал Костров. - А мне нравятся крестьянки! Помнишь? - и он перешел на стихи: - Нет, милая, одно стесненье эта знать, я отдаю крестьянкам предпочтенье, та, что в субботу в поле будет жать, приятно приголубит в воскресенье!
   Настя снова засмущалась, но теперь скорее для виду, наигранно, чем по-настоящему искренне, а потом добавила:
   - А ведь точно - вчера было воскресенье! И я провела ночь с тобой в постели!!! Впервые в жизни - в постели с мужчиной! Ужас? Как я низко пала!
   - Нет, милая, ты не падаешь, ты растешь! А ужас не в том, что спала всю ночь в обнимку с мужчиной, а в том, что осталась при этом девочкой! - поспешил то ли успокоить, то ли засмущать по-настоящему Сергей свою спутницу. - Ну, пошли, Ася! Нас ждут!
   - Действительно, ужас... - только и нашла что ответить слегка порозовевшая девушка и распахнула двери из комнаты в кухню...
   За завтраком выяснились новые неприятные особенности мира Нави. Местные обитатели не только не способны общаться с гостями из Яви, не только излучают ледяной холод, но и питаются такой едой, которая... нет, ее можно есть, можно положить в рот, расжевать и даже проглотить, но она, увы, не насыщает, а вода не утоляет жажды... "Хорошо, что тут хоть дышать можно без скафандра!" - старался успокоить себя Сергей.
   Это означало лишь одно: им с Настей надо спешить, поскольку время их пребывания ограничено возможностями организма! Сколько еще они смогут протянуть без еды, без питья? Два, три, пять дней, а потом, потом наступит обезвоживание, а дальше... Хорошо, что тут совсем не жарко, скорее даже прохладно... Тем не менее, с каждым часом чувство голода будет нарастать, силы иссякать, а какие еще испытания их тут ждут - известно лишь Богу... или богам... Значит, надо действовать быстро, надо четко ставить цели и задачи и также четко их выполнять, не допуская ошибок и ложных ходов... Но как же вступить с ними в общение? С этим стариком, например, ведь он, похоже, немало знает и может помочь?
   Как бы услышав его мысли, старик позвал кивком головы Сергея в светелку, разложил на столе бумагу и карандаши и, показав пальцем на окно, написал: ЬХЯЬ.
   Сергей врубился сразу. Ну, конечно, надо просто составить словарик, где буквам их алфавита буду соответствовать наши. Было ясно - хотя бы по числу символов, - что старик написал слово "ОКНО", значит, их буква "О" - это наш мягкий знак, К - это Х, Н - это Я.
   После окна перешли к карандашу, столу, к частям тела - глазам, ушам, лбу и даже стариковскую бороду не обошли вниманием. Правда, слово "рот" вызвало проблемы... Сначала Сергей подумал, что речь идет о губах, поскольку старик написал слово не из трех, а из четырех букв: ЩЬДИ. Но буква Ь, означающая букву О, не оставляла сомнений, что речь идет о рте, ибо старик настойчиво совал палец себе именно туда, не прикасаясь вовсе к губам... Но зачем последняя, четвертая буква? "Ох, точно! - снова осенило Сергея. - Ведь это дореволюционный алфавит, а там были и "яти", и "еры", и "ижицы", и...
   Уже через полчаса у Сергея (впрочем, и у старика) был в руках шифр, с помощью которого он, наконец, мог общаться с незнакомцем, и первым его вопросом был:
   - Как вас зовут?
   - Николай Федоров! - перевел ответ Сергей, приходя в неописуемый восторг.
   - Вы - философ, автор "Общего дела"? - поспешил уточнить Костров.
   - Ен! - написал немой собеседник, что означало, конечно: "Да!".
   Через час Сергей уже мог читать и писать более длинные тексты, а заветный шифр выучил наизусть. Выяснилось, что мыслитель живет в четырех часах езды, что он фактически всю ночь ехал в поселок, торопясь после того, как гонец, посланный старостой села, сообщил о прибытии странных теплокровных и немых существ. Федоров был искренне рад встретить поклонника собственных философских построений и посетовал лишь на то, что его друзья - Толстой, Достоевский, Соловьев и некоторые другие, - живут далеко, и он не смог их позвать на эту знаменательную встречу. Но другие Кострову и не были нужны, он помнил, что старик еще при жизни прославился тем, что знал содержание всех книг огромной библиотеки Румянцевского музея, потому ему не нужно было объяснять нюансы греческой мифологии и он, конечно, знает, кто такая Гесиона и что с ней случилось.
   Старик внимательно выслушал, точнее, прочитал о том, кого они с Настей ищут в этом царстве тех, кто больше не живет, и, недолго думая, написал: "Я совсем не уверен, что ты сможешь встретить Ольгу в поселке 19690614. Ты напрасно потратишь время на путешествие туда. Думаю, ее там нет. Скорей всего, она во власти Дыя и повторяет судьбу Гесионы. Уверен, она и сейчас висит на цепях, прикованная к скале подле Трои. Но это она так видит ситуацию, это как бы ее сон, а на самом деле её надо искать в другом месте!"
   - В каком? - нервно написал на шифрованной кириллице Костров.
   Старик задумался и стал ходить по комнате. Время бежало, а он продолжал то нервно перебирать бороду, то глядеть сквозь распахнутое оконце на вечно пасмурный небосвод Нави. Вернулась и легла отдыхать Настя, хозяйка дома стучала посудой на кухне, а философ продолжал напрягать свой ум, понимая, что не вправе отправить парня по ложному пути... Иногда он подходил к столу и задавал дополнительные, вроде бы бессмысленные, на первый взгляд, вопросы: где родился Сергей, как зовут его сестру, верит ли он в божественность Христа, читал ли работы Якоба Бёме...
   Так прошел час... Наконец, яркая догадка озарила большой лоб мыслителя, но он ничего не сказал, а бросился к саквояжу, вытащил внушительных размеров свиток, раскатал его на полу. Это была огромная карта, закрывшая почти все свободное пространство дощатого пола. Но не успел Сергей даже подумать что-то конкретное, как старик рассыпал на бумажное глянцевое полотнище какой-то белый порошок и... карта ожила, стала расти вверх, до самого потолка, и через минуту удивленным глазам Сергея предстала чарующая голограмма, сотканная из мириад сияющих огоньков и блестящих проволочек между ними. Даже Настя встрепенулась, приподнялась на кровати и ахнула - такого она не видела даже в своих волшебных снах!
   - Это наш мир! - написал Федоров на листе бумаги. - А вот это село, где мы сейчас! - и он указал на синий огонек в левом верхнем углу.
   Затем снова кинулся к бумаге, на которой спустя минуту Сергей прочел: "Тебе надо сюда, в самый центр! Здесь - чертог Чернобога! Гесиона - там!" - и старик ткнул пальцем на висящий в центре голограммы черный вращающийся шар.
   - Как туда попасть? - спросил Сергей все тем же бумажно-карандашным способом.
   - В двух часах отсюда есть озеро, в его центре - воронка. Каждый месяц мы сбрасываем туда по 2 человека, мужчину и женщину - это плата за покой. Они погибают навсегда. Таких воронок по всей Нави около тысячи. Эта ближайшая. Это единственный путь. Рискнешь? - прочитал Костров текст, оставленный стариком.
   - Не в первый раз! - отписал Сергей и улыбнулся. А старик, прочитав ответ, прослезился...
   - Я провожу, - только написал в ответ мыслитель. - Да поможет вам Бог!
   Через 2 часа вся троица - мудрый старец, юноша и девушка, - стояла на берегу живописного водоема почти овальной формы. Его берега обильно поросли высокой травой, зеркальная гладь блестела спокойно, навевая умиротворение.
   "Снова водоем! - думал про себя Костров. - Последний ли? Или только очередной? А сколько их будет еще? И есть ли конец пути? И снова со мной девушка - умирать вдвоем не так страшно! Только, похоже, эта смерть станет не переходом, а концом всего! Кто я такой, чтобы убить Чернобога или хотя бы вырвать из его когтей Ольгу? Почему я?"
   - Пора! - показал движением головы старик и предложил идти за собой.
   В камышах стояла небольшая утлая лодчонка - аккурат на двоих человек. На дне ее лежали два деревянных весла. Сергей галантно подал руку девушке, затем вытащил весла, вставил их в пазы-крепления на бортах и сам шагнул внутрь! Жестом он предложил старику зайти в воду, подтолкнуть лодку, чтобы вывести ее на чистую воду. Но перед тем Федоров подал Сергею записку, аккуратно сложенную вчетверо, и только потом вывел лодку из зарослей.
   Раскрыв бумагу, Сергей приготовился переводить текст на привычный язык, но... он был написан совершенно правильно: "Помни про "общее дело" и сыновний долг, сынок! Спаси нас!" Сергей улыбнулся и оглянулся на старика. Тот стоял на коленях, скрестив руки на груди, и рыдал... Но Сергей не услышал его стенаний... Он приготовился грести, но этого не потребовалось - неведомое течение подхватило суденышко и понесло его к центру озера, где клубился черный туман... И только Настя продолжала улыбаться, сидя спиной к черному мареву. Похоже, она впервые в своей жизни влюбилась по-настоящему, и предстоящие испытания ее теперь совсем не пугали... "В любви нет страха, - припомнил Сергей слова апостола, - но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся несовершенен в любви".
   Лодка приближалась к черному туману, но плыла не прямо, а делая круги, каждый из которых был все меньше, все ближе, все неотвратимее приближая смельчаков к новой неизвестности. Наконец, они оказались внутри марева, лодка завертелась вокруг своей оси, отсылая к детским впечатлениям от катания на карусели...
   - Обними меня, любимый! - произнесла Настя и скользнула навстречу юноше. Сергей успел сделать ответное движение, и ровно посередине лодки они сцепились, став одним целым - живым и теплым комком плоти.
   - Поцелуй меня, Сережа! Ты - моя жизнь!
   Они не почувствовали ни холодной мокрости воды, ни ушедшей из-под ног утлой опоры, они просто крепко держали друг друга в объятиях, наслаждаясь Счастьем, и все, что было вокруг, для них исчезло, погрузилось, пусть и ненадолго, в небытие!
  
  
   Глава 83. Анютины глазки
  
   - Разрешите, сир!
   - Да, входи, Сифон! - мускулистый мужчина с полуобнаженным торсом поднял бычачью голову и устремил черные миндалевидные глаза на дверь.
   Дверь бесшумно отворилась, и в овальный кабинет, едва освещенный красными гирляндами мелких маломощных фонарей, прошмыгнул согбенный худосочный мужчина средних лет. Это и был Сифон - главный счетовод великого повелителя огромной Нави.
   - Позволите доложить вашему величеству последние статистические сводки? - подобострастно и предельно мягко поинтересовался счетовод, помня, как внезапно быстро, без всяких переходных ступеней, приходит в ярость его начальник.
   - Валяй, самое важное только! Основные показатели! - приказал развалившийся в мягком кресле правитель, медленно посасывающий из банки через тонкую трубку то ли пиво, то ли какой иной веселящий напиток.
   - По итогам земных суток 21 июня 199... года население вашего царства увеличилось на 127 тысяч 282 человека, что на двадцать три тысячных больше, чем за предыдущий земной день...
   - Ну, и мрут же эти людишки! - перебил счетовода "мускулистый" и тут же добавил: - А плодятся и того пуще! Мрут и плодятся! И сколько их там всего сейчас, а?
   - Точных цифр нет, сир, - виновато процедил Сифон. - Около шести миллиардов, сир!
   - Ну, не густо, конечно... Продолжай... Не спеши...
   - Несмотря на незначительный рост поступлений человеческого материала, численность населения Нави медленно сокращается. Это вызвано, как Вам известно, разностью хода времени: за одни земные сутки у нас проходит примерно 6 лет, в итоге на сегодня разность скоростей течения временных потоков там и здесь составила 2 411,2 раз. Это на 0,0016 процента больше, чем в прошлом году...
   - Ладно, давай ближе к нашим делам, - перебил его властитель. - Какой сегодня оброк? Есть чем поразвлечься?
   - В соответствии с графиком, сегодня должно было поступить 54 особи обоих полов, однако... - тут Сифон замялся, - при вскрытии бункера-накопителя в нем оказалось 56 человек...
   - Двое лишних? Жить им что ли надоело? - удивился правитель.
   - Нет, сир! - еще более подобострастным тоном заговорил счетовод. - Эти двое лишних - юноша и девушка - теплокровные! Они - живые!
   Услышав такую весть, Чернобог аж подпрыгнул в кресле, едва не поперхнувшись веселящим напитком.
   - Откуда они прибыли? Зачем? Где сейчас? - заревел властитель Нави.
   От такого поворота событий, учитывая характер начальника, Сифон аж сжался, но продолжал говорить:
   - Сир, эти двое прибыли из северо-восточной провинции, из русского сектора, квадрат 14...
   - Да, неужели? - вскинул брови медленно приходящий в себя Император Нави, как он сам любил себя называть. - Но ведь в том же квадрате вчера убили шестерых чистильщиков, перерезали как поросят!
   Чернобог ткнул в какую-то кнопку и уже более спокойно произнес:
   - Путанка Ягайловна, быстренько мне на ковер его превосходительство Кащея Виевича, нашего бессменного начальника службы безопасности.
   - Он здесь, ваше величество! Ждет-с! - раздался из вделанных в черный гранит массивного стола динамиков низкий женский голос.
   В кабинет зашел худосочный высокий мужчина лет сорока, в форменном черном мундире, украшенном орденами, медалями и разными стразами так, что от всего этого блеска в глазах рябило. Но Чернобог, который все эти награды и вручал своему первому заместителю, прощал своему "другу и соратнику" эту мелкую слабость - тщеславие.
   - Докладывай, дорогой Кащеюшка, как идет наше расследование вчерашнего инцидента! - мягко и притворно-дружелюбно попросил повелитель Нави.
   - Сегодня на берегу оброчного озера в квадрате 14 русского сектора в 12.35 был обнаружен автомобиль-фургон марки "Хрип - 112", закрепленный за убитыми вчера чистильщиками. Обследование окружающей местности, следов протектора на земле и состояния дороги позволило выяснить, что к озеру угонщики грузовика приехали из поселка Ачедяжби. Судя по следам на земле, их было трое... Один из соглядатаев показал, что видел, как накануне вечером двое неизвестных стучались в окно крайнего дома, он же на утро заметил, что эти двое - парень и девчонка - вместе с незнакомым ему стариком укатили в сторону озера на похищенном фургоне...
   - Ну, и где же убийцы, пойманы? - поинтересовался Чернобог.
   - Мы нашли и задержали старика, а также девицу, которая их приютила на ночь, равно и старосту, который не доложил в местное отделение службы безопасности о появлении пришельцев. Что прикажете с ними делать, сир?
   - Ты мне зубы не заговаривай, Кащеюшка, - несколько более жестко заговорил правитель. - Я тебя про убийц спрашиваю, а не про пособников. С пособниками пусть трибунал разбирается, а мне убийцы нужны!
   - Есть предположение, что они отправились через озеро прямо к вам, сир! Надо бы вызвать главного счетовода и узнать, не было ли их в числе новопоступивших оброчных жертв!
   Услышав такие дельно-разумные слова от своего первого помощника, Чернобог, наконец, покинул свое кресло, подошел к Кащею, обнял его так, что у того аж кости затрещали, и громко, хотя и на ухо, произнес:
   - Вот за что люблю тебя, так это за твой ум, Кащеюшка! Ты прав - полчаса назад их обнаружили в накопительном бункере! Представляешь, они - теплокровные! Похоже, гости из самой Яви! Вот порезвимся мы с тобой, как ты думаешь?
   - Пожалуй, - согласился Кащей. - Но лучше бы их сразу в расход!
   - О, нет, никогда! - запротестовал Чернобог. - Такие важные редкие гости, из самой Яви, а мы их в расход. А, ну-ка, - правитель обратил взор в другую сторону, - Сифон, выходи из тени!
   Из темной ниши медленно выполз счетовод.
   - Где они сейчас? - поинтересовался у него Чернобог.
   - В каземате, где же еще!
   - Давай, быстро их сюда! Я хочу видеть этих смельчаков!
   Когда Сифон удалился, Кащей нахмурил седые брови и, подойдя к Императору почти вплотную, отчеканивая каждое слово, заговорил:
   - Я полагаю, что эти двое - те самые парень и девушка, которые выбраны Одином для очередной игры, которая совсем близка к завершению. Мало того, - с совершенно серьезным тоном продолжал глава службы безопасности, - я уверен, что именно этот пацан и замочил Абраксаса, которому мы доверили охранять врата. Но и это еще не все. Именно он похитил чашу с сердцем Дивы и передал ее одному из сыновей Одина...
   - Да, тебя послушать, так это не земной парень, а прямо-таки настоящий Джеймс Бонд, супермен какой-то - он и то, он и это, - съехидничал Чернобог. - Лучше скажи, зачем он пришел?
   - За твоей жизнью, Император! - гордо выпалил раздосадованный Кащей, надеясь, что хоть сейчас Чернобог задумается о серьезности нависшей над ним и его властью опасности.
   - Ты говори, да не заговаривайся! Помни, с кем говоришь! - заорал повелитель.
   - Простите, сир! Но опасность реальна, поверьте! Лучше их сразу в Тартар и делу конец! Моя интуиция...
   - Засунь в ж... свою интуицию! - заревел Чернобог пуще прежнего. - Пока не наиграюсь ими всласть, ни о каком Тартаре и речи быть не может! Лучше займись жертвенным материалом, может, кто-то согласится у нас служить, ну, и выбери мне на ночь девчонку посмазливее!
   - Разрешите идти, сир! - Кащей подобострастно склонил голову вниз, хотя в душе сгорал от гнева на Императора.
   - Да, ступай, Кащеюшка! Привет Пераскее!
   Но не успела захлопнуться за Кощеем дверь, как в динамиках послышался все тот же низкий женский голос:
   - Ваше величество, его превосходительство Сифон ожидают в приемной вместе с гостями! Прикажете впустить?
   - Да, Путанушка, пусть заходят! - в радостном предвкушении, потирая от удовольствия руки, отвечал Властитель Тьмы...
  
  
   Глава 84. Властитель тьмы
  
   Наши герои предстали перед правителем Преисподней в том же самом виде, в каком расстались с мудрым стариком. Казалось, путешествие по черным тоннелям совсем не потрепало их старомодных нарядов. Входя в "логово Зверя", ни Сергей, ни Ася не испытывали ни малейшего страха; только небольшое волнение, которое всегда посещает нас при встрече с неведомым, окутало их легкой пеленой.
   - Значит, это ты замочил Абраксаса? - делая ударение на втором слоге в названии имени своего некогда верного подданного, вопросил Чернобог.
   - Я, ублюдок! - не моргнув глазом, подтвердил Костров и сел на один из гранитных табуретов прямо перед столом властителя.
   - Ты не слишком учтив! - сдерживая смех, подметил Император. - Мог бы быть и повежливее, все же с богом говоришь!
   - Ну, это еще надо проверить, кто из нас бог! - расставив ноги в стороны и обоими локтями уперевшись на гранитную полированную гладь стола, отвечал Сергей.
   Чернобог на этот раз не удержался и во всю мощь прыснул от смеха:
   - Ну, веселый ты парень, не ожидал! - и, стараясь из последних сил сохранить серьезный тон речи, предложил: - Ай-да ко мне на службу? Возьму тебя вместо Кощея начальником службы безопасности, согласен?
   - А какая зарплата? Какой режим работы? - поинтересовался Сергей.
   - Ты - дельный мужик. Условия хорошие. Договоримся. Небось не обижу. Ну, так как, пойдешь?
   - Я подумаю, чмо накачанное! Поживем - увидим!
   - Вообще-то меня кличут Императором Нави, Чернобогом Непобедимым и Дыем Бессмертным, а подданные обращаются либо "сир", либо "ваше величество", но поскольку ты не мой подданный, то я тебя на первый раз прощаю! Кстати, - широко улыбаясь продолжал Чернобог, - а как зовут тебя и твою прекраснотеплую спутницу?
   - Ее Асей-звездочкой, а меня... - тут Костров на секунду задумался и, хотя изначально собирался сказать правду, внезапно передумал и соврал: - А меня зовут Никто!
   От такого ответа Чернобог расхохотался и натурально скатился с кресла прямо на пол:
   - Ты... меня... точно... - сдерживая слезы, полившиеся от безудержного смеха, проговорил он и уселся снова в кресло, - точно... доведешь... до... инфаркта... Фу, - властитель тьмы, наконец, немного успокоился, - давно так не смеялся. Спасибо тебе, повеселил... Значит, говоришь тебя Никто зовут?
   - Да, чмырдяй, именно так! - подтвердил Сергей.
   - Ну, тогда твою спутницу я буду называть Пенелопой, ведь она - твоя жена, судя по ее влюбленным глазам?
   - Нет, не жена, а невеста. Пусть будет Пенелопа. Я не против.
   - Значит, хочешь, чтобы я повторил судьбу Полифема?
   - Нет, ты достоин большего, ублюдок!
   - Ты повторяешься, Никто! Мог бы быть и пооригинальнее. Ладно! - тут Чернобог собрал волю в кулак, сбросил ноги со стола, отставил в сторону банку с веселящим напитком и вполне серьезно произнес: - Шутки в сторону! Перейдем к делу! Но сначала скажи, чистильщиков тоже ты порюхал?
   - Да, конечно. Вот этой самой саблей! - и Сергей вытащил из-за пояса свой алмазный инструмент и продемонстрировал Чернобогу.
   - И Абраксаса тоже ей заколол? - поспешил уточнить бессмертный Дый.
   - Нет, его иначе...
   - Интересненько... Можно узнать подробности? - не унимался любопытный Чернобог.
   - Да какие тут подробности? Слыхал, наверное, что против лома нет приема. Ну, вот так и с ним случилось... Извини...
   - Ломом? И куда?
   - Да прямо в сердце! Куда же еще!? Кстати, перед смертью он какого-то Дыя звал. Это не тебя он имел в виду?
   - Меня, конечно, у нас тут нет другого Дыя! - подтвердил Чернобог, сдерживая новую волну смеха.
   - Раз так, то привет тебе от него!
   - Ну, спасибо! - и, снова перейдя на максимально возможный в данной ситуации серьезный тон, Чернобог предложил: - Раз ты такой крутой, то может и со мной сразишься?
   - Не сейчас, чмо!
   - А что так? Девушки своей стесняешься? Обкакаться при ней боишься? - решил поддеть собеседника Дый.
   - Это мы еще посмотрим, кто обкакается первым!
   - А чего ждать-то? Ну, давай сейчас и разберемся по-мужски, или ты не мужик? Вот он я, тут весь перед тобой! Да и ты как раз по-военному одет, да еще и с саблей! Ну, вперед! Давай! Нападай, мистер Никто! - и с этими словами Дый выскочил из кресла, вышел на середину комнаты и принял боевую стойку. - Ну, давай, покажи, чего стоит твоя сабля, сосунок!
   Сергей не удержался и со словами:
   - Никто и никогда не называл меня еще сосунком! Ты ответишь за это, скотина! - бросился прямо на Дыя, выставив вперед алмазное оружие.
   И когда, казалось, сабля должна была уже протаранить живот Чернобога, Сергей почувствовал страшной силы удар в пах и резко отлетел назад, больно шмякнувшись спиной о стену.
   - Ну, давай, нападай еще! - подзуживал Кострова Дый.
   Но Сергей, медленно вставая, встретил запрещающий взгляд Насти и твердо решил поединка не продолжать. Пока не продолжать...
   - Я не для этого пришел, повелитель! - Сергей снова сел на прежнее место, постепенно восстанавливая дыхание. - Мне не нужна твоя жизнь! И царство твое мне на фиг не нужно! Мне нужна Гесиона - только и всего!
   - Гесиона? Кто такая? - поинтересовался Чернобог.
   - Да не прикидывайся, знаешь ты всё! Она была пленницей Абраксаса, а после его смерти исчезла. А эта девушка, - Костров показал на Асю, - ее родная сестра.
   - А я здесь при чем? - притворно недоумевал Дый.
   - Верни мне ее, пожалуйста! И я уйду обратно, и все у тебя будет по-прежнему хорошо! - продолжал настаивать Костров.
   - Что же, ищи ее, свою Гесиону, и забирай в свою Явь! Мне она не нужна! Ты и твоя спутница свободны! Можете отправляться на поиски прямо сейчас! - и Чернобог указал жестом, что они могут идти. - А я вам не помощник!
   - Что же, спасибо и на том! - поблагодарил хозяина Сергей. - Пошли, Ася, нам тут делать нечего!
   Их свободно выпустили не только из кабинета, но даже из мрачного дворца Чернобога - Сифон услужливо проводил их до самых ворот и пожелал счастливого пути.
   - Я ничего не понимаю, Сережа! Что же нам теперь делать? - спрашивала Ася, лаская влюбленными глазами измученное лицо Сергея.
   - А что понимать-то? Хотят, чтобы мы тут сдохли от голода! Играют с нами как кошка с мышкой! Видимо, других развлечений тут нет! - угрюмо посетовал Костров.
   -- Что же нам делать? Куда идти? Где моя сестра? Где? - запричитала девушка, выпуская на волю слезы. - Я есть хочу, я пить хочу! Что делать? Что?
   -- Потерпи, Настасья, потерпи, не раскисай, дай подумать, - и Сергей углубился в себя, стараясь припомнить все, что так упорно изучал в последние три недели.
   Настя тем временем внимательно осматривала пустынные узкие улицы-галереи, окаймленные бесконечным, непрерывным рядом черных домов. Из окон то тут, то там струился красно-вишневый свет, и лишь в самом верху, между крышами домов, была видна серая полоса вечно пасмурного неба Нави. Вдруг пошел снег - серые хлопья обрушились так же внезапно и резко, без всякой прелюдии, как ночь в Нави приходит на смену вечно пасмурному дню...
   -- Смотри, снег пошел! - обратилась девушка к Сергею.
   -- Разве? А мне кажется... -- он подставил ладони падающим хлопьям, - мне кажется, это пепел! Чувствуешь, гарью запахло?
   -- Точно, пепел, - согласилась Ася, приглядевшись к прилипшим к сарафану серым клочкам, - и гарь - будто помойка где-то загорелась!
   -- Нам надо поскорее выбраться из города! - заявил Костров.
   -- Думаешь, это возможно? - усомнилась девушка. - Тут нет ни указателей, ни прохожих! Мы блуждаем как слепые котята...
   -- В темной комнате и ищем черную маму-кошку, которой там нет! - продолжил Сергей течение мыслей своей спутницы.
   -- Вот-вот, именно так! - подтвердила Ася. - Вот если бы нам влезть наверх или... эх, и почему люди не летают!
   Наконец, улица, по которой шли наши герои, плавно вынесла их на площадь, такую же безлюдную, как и весь город. Однако здесь оказался небольшой скверик, состоявший из нескольких десятков деревьев, чьи листья были плотно укутаны серой пылью - точно так, как в окрестностях Святогорского комбината железобетонных изделий, куда Сергей в начале весны довозил очередную случайную попутчицу...
   -- Тут и лавочка есть! Присядем, Сережа, - предложила девушка.
   -- Да, надо беречь силы! Отдохнем, а я заодно помозгую, только не отвлекай меня, плиз!
   В голове Кострова с новой силой, подстегиваемые нарастающим голодом, понеслись пестрые мыслеобразы, образуя замысловатую кашу из мифологических, литературных, философских картин, сведений и идей. То он вспоминал подробности освобождения Гераклом Гесионы, прикованной к скале на Троянском берегу, но, осознав тщетность усилий, обращался к аналогичному подвигу Персея, спасшему смуглокожую Андромеду, затем без всякой логической связи перескакивал к "Фаусту" Гете, помня о прежде полезных указаниях про звездные врата и воздухоподъемное платье Елены Спартанской... Но ничего, кроме Гретхен, тающей в каморке от несчастной любви, в голову не приходило...
   "Может, подойти с другого конца, - размышлял Сергей, - например, оттолкнуться от девственности Аси? Что у нас там про девственность?" Снова всплыли слова доктора Фауста: "О, как в неведенье своем невинность блещет, как алмаз в оправе, не помышляя о своей цене, своих достоинств ни во что не ставя!" "Да, точно, не знает!" - подумал он с теплотой о своей юной спутнице.
   И тут же перед глазами Сергея, близко-близко, оказалось лицо Аси.
   -- Гляди, я тут под пеплом цветочки раскопала! - задорно произнесла Настя. - Надо же, кто бы мог подумать, Пекельное царство - и цветочки! Кажется, это Иван-да-Марья? - и девушка протянула худосочный букетик из сине-желтых фиалок.
   -- Нет, это Анютины глазки! - возразил Сергей, но, увидев в глазах Аси пробуждение обидки, поспешил оправдаться: - Хотя, в принципе, и их тоже нередко так называют! Кстати, ты слышала про историю Купалы и Костромы, связанную с названием этого цветка?
   -- Кажется, они были братом и сестрой?
   -- Верно, и переспали друг с другом...
   -- Жаль, что ты - не мой брат! - посетовала девушка. - Может, они съедобные - уж больно кушать хочется! Как ты думаешь, можно попробовать?
   -- Что? Что ты сказала? - Сергей вскочил с лавки, поднял Асю на руки и закрутил. - Ты - моя умница, ты - моя красавица! Ведь сегодня в мире Яви - утро дня Ивана Купалы, а где-то... западнее и южнее еще продолжается ночь... А в эту ночь... В эту ночь все травы многократно усиливают свои волшебные свойства! Давай-ка, разделим букет пополам и съедим вместе! Только закрой глаза!
   -- Давай! - радостно поддержала идею Кострова девушка. - Но... Прости, любимый... Мне жутко захотелось съесть цветы так, чтобы все кончилось поцелуем... Давай, ты начнешь жевать с одной стороны, а я с другой и так вот в конце встретимся губами! Помнишь, как в том мультфильме про кошечку и собачку, которые ели сосиску?
   -- Это прекрасно, что ты придумала, девочка моя! Давай!
   Ася вложила часть цветов себе в рот, а остальной "букет" остался торчать снаружи. Сергей приблизился... Одновременно они начали жевать нежную плоть растений... То ли растение было мощным афродизиаком, то ли случилось что-то еще, но влюбленные не заметили, как скинули одежду и, не прекращая ни на миг свой затяжной поцелуй, повалились в мягкий пепельный пух, под которым оказался пушистый ковер травы... Он вошел в нее мощно, резко, но не услышал ни стона, ни всхлипа: ее целомудренное тесное йони крепко вцепилось в нефритовый лингам и стало затягивать его во внутрь... а Сергей и не думал сопротивляться - просто покорился зову страсти...
   Он не помнил, когда и как кончил, и кончил ли вообще... Но когда открыл глаза, то... Нет, словами описать это невозможно... И дело вовсе не в том, что его тело радикально преобразилось, снова стало зооморфным: за спиной захлопали мощные крылья, целых две пары, а ноги обратились в когтистые, покрытые теплым мехом, лапы... Нет, дело было не в звероподобности... А в том, что снова он почувствовал в себе вторую самость, но на этот раз это была не животная самость единорога, а самость девичья и принадлежала она Асе! Девушка была не просто в нем, а полностью открыта для него, спокойно вливалась и выливалась из его души, не переставая быть Асей, и в то же время она была вся его, вся-вся! Они существовали в одном теле нераздельно, но и неслиянно, но при желании могли перетекать друг в друга, входить друг в друга так, что каждый атом его души обволакивал каждый атом ее самости, и наоборот!
   Он почувстовал нежный трепет ее любви, любви, в которой не было ни одного сомнения, ни одного изъяна, ни единой фальшивой ноты, и эта любовь, чистая и прозрачная как алмаз, словно мощный буксир взяла на абордаж его сонные чувства и потащила их наверх, в какую-то странную метафизическую высь, в тот самый лазуревый мир платоновских идей, где все настоящее, все подлинное, где обитает неземная красота, тысячекратно превосходящая прелести самых обольстительных земных красавиц... И в тот же миг его самость наполнилась ответной любовью, будто рухнула в огромный безбрежный Океан и растворилась в нем... А за спиной захлопали крылья и подняли новоявленного зооморфного андрогина в серое небо Нави...
  
  
   Глава 85. Звероподобный андрогин
  
   -- Мне кажется, ты потерял свою саблю, дорогой! - подумала Ася.
   -- Нет, ты ошибаешься, оглянись и посмотри на крылья, милая! - ответил без слов Сергей.
   Густо-сырой, пропитанный гарью и смрадными испарениями, воздух Блэкхилла, столицы Черномирья и всей, почти всей Нави, служил прекрасной опорой для трехметровых крыльев андрогина. Они были легки как сам воздух, но оперение покрывала тончайшая блестящая пленка толщиной всего в один атом углерода. Существо быстро набрало высоту, и взорам наших героев предстала вся завораживающая картина столицы Нави и ее окрестностей. Вокруг Черного города текла серебристая речка, за ней пепельным светом сияла долина, а на горизонте высился вулкан, источавший далеко ввысь облака черного дыма... По его склонам текли огненные реки, питавшие огромное озеро раскаленной лавой...
   -- Нам туда! - Сергей кивнул звероподобной головой в сторону вулкана. - Но сначала...
   Он направил тело зооморфного существа вниз, вошел в пике, сделал круг вокруг дворца Чернобога, а потом... От волнения у Аси учащенно забилось их общее сердце...
   -- Не бойся, Звездочка моя! - поспешил успокоить ее Сергей. - Все хорошо! Я ведь сын летчика!
   Андрогин заложил вираж и аккуратно подрезал одну из башен алмазным крылом. Затем вторую, третью, четвертую... Каменные гранитные глыбы с грохотом обрушились внутрь двора, завизжала сирена, оповещая охрану об опасности... Но Ася с Сергеем были уже далеко, их общее тело стремительно набирало высоту, держа курс на дымящуюся огнедышащую гору...
   Через десять минут они уже кружили вокруг жерла вулкана, ища то ли удобную посадочную площадку, то ли... "Как же я мог забыть про Брюнхильд! - увещевал себя Костров. - Сюда, на утес, изгнана ты; беспомощный сон свяжет тебя: тот путник деву возьмет, кто найдет и разбудит ее!" - цитировал он по памяти слова, вложенные немецким композитором, автором известной тетралогии, в уста Одина.
   -- Ты не видишь её? - снова и снова спрашивал он Асю.
   -- Нет, не вижу, любимый! - отвечала девушка.
   Сергей уже хотел было сесть на край котловины вулкана, но внезапно, сделав очередной вираж, предупредил:
   -- Держись, моя девочка! Бой начинается!
   Тут и Ася заметила, как из слившихся с поверхностью горы округлых нор поднялись три огромных дракона и содружно устремились наперерез их "воздушному змею"...
   -- Наш козырь - маневренность! - Сергей старался вселить в спутницу уверенность в победе. - Посмотри, какие они грузные! Даже Илы-76-е позавидовали бы их полноте... Ну, а мы с тобой как легкий Миг-31-й... Вернемся в Явь - обязательно тебя покатаю...
   Все оказалось гораздо проще, чем предполагал Сергей. В течение минуты, ловко увертываясь от огнедышаших морд, он перерезал трех монстров так же легко, как некогда расправился с чистильщиками... Теперь оставалось лишь одно - найти Гесиону...
  
   -- Я предупреждал вас, Император! Предупреждал же! - горячечно кипятился Кащей в кабинете Чернобога. - А что вы мне ответили? И вот - печальный итог!
   -- Не драматизируй ситуацию, дружище! Они - только люди! Простые люди! Неужели мы не справимся?
   -- Теперь я ни в чем не уверен! Они превратились в одно существо, соединенное силой любви, а, значит, приобрели все атрибуты божества. Причем, их способности далеко превосходят мощь младших богов, и в нашем царстве есть только одна сила, способная их остановить - сила Вашего Величества!
   -- Только одна? А как же ты, Виевич? Сдрейфил? - ухмылялся правитель Нави, впервые усомнившийся и в вечности своей власти, и в личном бессмертии.
   -- Я только объективно оцениваю ситуацию! - стоял на своем Кащей. - Три минуты назад они перерезали ваших верных и многоопытных ястребов! Перерезали как поросят, как бродячий скот! Нет, только ваше личное вмешательство может спасти царство!
   -- Ладно, пусть так. Лучше посоветуй, какой облик мне принять!
   -- Мощь животных давно уступает созданиям рук человеческих, мой Господин! Я думаю, что вполне достаточно стать вам "черной акулой" - так называется новейший русский вертолет Ка-50. Его маневренность на порядок превосходит способности наших незваных гостей, машина может летать и вбок, и назад, кабина защищена броней, бортовой радиоэлектронный комплекс позволяет решать все необходимые задачи навигации и пилотирования...
   -- Хватит-хватит, Кащеюшка, лучше про вооружение мне расскажи, - потребовал Дый.
   -- Вертолет оснащен двенадцатью противотанковыми ракетами "Вихрь", - продолжал свой доклад Кащей, - четырьмя ракетами класса "воздух - воздух" типа "Стингер", крупнокалиберной скорострельной тридцатимиллиметровой пушкой. Думаю, шансов у них не будет... Но надо спешить!
   -- Хорошо, готовь взлетную площадку, а я пока настроюсь! Вылет - через пять минут!
   -- Нет, это много! Две, две минуты - и не более! - чуть ли не впервые в жизни повысил голос на своего начальника Кащей.
   -- Хорошо, будь по твоему!...
  
   -- Ты точно помнишь, что она должна быть на горе, а не внутри нее? - допытывалась Ася у Сергея, пока они кропотливо, на самой низкой высоте, облетали окрестности вулкана.
   -- Ты историк или нет, любовь моя? - недоумевал Сергей. - Кто же требует от мифа буквальной точности? Ведь пока его записали, он столетия передавался из уст в уста, а из теории информации известно, что при любой трансляции даже самой однозначной информации от одного адресата к другому неизбежны потери и искажения последней!
   -- Значит, ее вообще может тут не быть?
   -- Может и не быть! - согласился Костров. - Но не в этом дело! Мы не можем начать подземные поиски, пока не убедимся, что твоей сестры нет на поверхности!
   -- Но ведь в сказке про спящую красавицу та спала именно в пещере! Разве нет?
   -- Ну, то в сказке... Ты еще скажи, что она в хрустальном гробу и так далее...
   -- А что? Ведь Пушкин наверняка писал не от себя, а черпал информацию из космоса! Разве не сам ты об этом твердишь своим курсантам?
   -- Ты права, Ася. Но давай действовать последовательно. Обследуем сначала склоны вулкана, а уж потом...
   -- Ты слышишь шум мотора? - тревожно переспросила девушка. - Что это?
   -- Не знаю... Дай-ка... - Сергей навострил уши послушного андрогина. - Точно, это вертушка! И, судя по всему, "черная акула" - у нас такие в том году прилетали в училище. Боюсь, это по нашу душу... души...
   -- Поднимайся же выше, выше! Тут негде спрятаться! - завопила девушка, интуитивно чувствуя, что паленым запахло по-настоящему.
   -- Сам знаю! Полетели! - Сергей набрал воздуха в звериные легкие, оттолкнулся и стал медленно подниматься в черно-серое зловонное навьянское небо.
   Все же не напрасно его детство прошло на военных аэродромах, не зря он вникал в меру сил и способностей в историю авиации и параметры военных самолетов и вертолетов. Не успел он еще и увидеть вражеский вертолет, ситуация стала ему ясна: шансов на победу нет, хорошо бы зацепиться за ничью. Даже если алмазные крылья окажутся непробиваемыми, даже если чудом удастся увернуться от ракет, но... скорость, скорость... Разве он сможет развить 300 км/ч или хотя бы 200? Сомнительно... А у этой "акулы" максимальная скорость, если ему не изменяет память, даже чуть больше 300 км/ч... А скорость решает все! И еще... У них с Асей из навигационных приборов только глаза, а у вертушки? Новейший локатор... Впрочем, если крылья андрогина дают эффект невидимости, аналогичный истребителю "Стелз", то тогда... И все же, все же ему казалось, что лучше укрыться на земле, забраться в какую-то нору и... Но, сидя в норе, они не смогут искать Олю, а это значит, что надо принимать бой, каким бы неравным он ни казался изначально...
   "Акула", раскрашенная в черно-красные цвета, приближалась медленно, как бы нехотя... Да, до крейсерской скорости в 270 км/час ей было еще далеко... Сергей подметил, что боевую машину слегка пошатывает из стороны в сторону. Что это? Неуверенность? Вряд ли... Скорее дразнящая вальяжность, излишняя самонадеянность... Раздались две предупредительные очереди, но они прошли много выше головы крылатого андрогина... Все поведение "вертушки" казалось Кострову до боли знакомым... Неужели он сам? Смело... Да, видимо, так... Что же, тем хуже для него!
   Ася совершенно отстранилась от управления алмазной звероптицей, полностью доверившись Сергею... А он, сделав петлю, стал резко набирать высоту, усиленно работая крыльями, забираясь все выше и выше... Ну, кажется, хватит... В какой-то момент скорость андрогина упала до нуля, а затем... После разворота Сергей устремил послушное тело вниз, держа курс прямо на "Акулу"... Он не мог ошибиться, не мог! Наверняка Чернобог не откажется от тарана - при его-то любви к эффектам, свойственным самым изощренным маньякам... Вертушка задрала нос и стала набирать высоту, целясь прямо в Кострова... Между воздушными дуэлянтами оставалось меньше километра... Значит, до столкновения не больше 15 секунд... Но как долго они текут, как долго, как страшно...
   "Лишь бы не подставить под винты мягкую плоть, свою и Настину, нашу единую плоть! Увернуться, увернуться, но в последний момент успеть разрезать стальной корпус алмазным оперением - это наш единственный шанс!" - внушал себе Сергей, ощущая, как душа девушки ушла в самые подушечки поджатых к телу лап, в самые кончики спрятанных коготков...
   Удар был страшным! Тело удалось уберечь, но крылья... Левое переднее крыло пронзила дикая боль... Ася завизжала так, что Сергей чуть не оглох... Андрогин завалился в штопор, в тот самый планирующий штопор, которого так боятся пилоты гражданской авиации... Но и "Акула" серьезно пострадала - ее фюзеляж оказался серьезно покалеченным, настолько серьезно, что машина уже не могла продолжать битву, но неимоверными усилиями Чернобогу удалось избежать падения и плавно приземлиться у самого подножия огнедышащей горы...
   На этот раз Сергей не потерял сознания, но переднее левое крыло безжизненно болталось: о том, чтобы лететь, не могло быть и речи. М-да, алмаз хорош, но... но... наверное, слишком тонок был его слой, чтобы выдержать столкновение с железным монстром... Похоже, чего-то он не рассчитал... Ну, хоть жив остался и ладно!
   А вот досада Чернобога была гораздо круче! Никак не думал он, что это тонкое блестящее крылышко сможет вывести из строя его "стального коня". Возлежа на склоне, он гадал, какой теперь лучше принять облик... Наконец, выбор пал на огромного волка, легендарного Фенрира, некогда одолевшего самого Одина... У него и нюх хорош, и бегает он быстро - найти теплокровного андрогина не составит труда, тем паче тот, скорее всего, истекает кровью и источает заметный запах... Правда, сначала Дыю-Фенриру пришлось интенсивно зализывать рану на боку - след от вражеской атаки...
  
   -- Ну, как ты, Асенька, очень больно? - поинтересовался Сергей у своей второй половины.
   -- Ничего, терпимо. А тебе? - ответила аналогичным вопросом девушка.
   -- Да мне-то чего, я мужчина, мне положено терпеть. Пойдем потихоньку?
   -- Чего спрашиваешь? Я вся в твоей власти! Иди, я не буду мешать! Только вот, знаешь ли ты дорогу? - вновь усомнилась женская часть андрогина.
   -- Я так подумал... Мне кажется, ты права. Надо искать Ольгу под землей, в одной из пещер. Миф мифом, а, будь я Чернобогом, то, конечно же, упрятал бы ее поглубже, подальше от любопытных глаз...
   -- И как же мы ее отыщем? Скала-то огромная! И за неделю не обойти всю!
   Андрогин устремил свои кошачьи глазки вверх... Да, гора вызывала возвышенные чувства! Это не Ай-Петри какая-нибудь маломощная и не полуторатысячеметровый Конжаковский камень, где Сергею довелось побывать в юности. Уходившая в серое небо каменная громада размерами скорее походила на Эльбрус, с той лишь разницей, что вершина ее была покрыта не снегом, а источала дым и пепел как какая-нибудь Этна или Ключевская Сопка...
   -- Да, мы целую неделю только до вершины будем ползти с этим поломанным крылом! - подтвердил Костров в то время, как язык андрогина интенсивно зализывал рану, полученную при столкновении.
   -- А может, нам и не надо на вершину, может, у подножия поискать? - Асю явно не радовал предстоящий затяжной подьем.
   -- Искать у подножия - все равно, что иголку в стоге сена... - попытался возразить Сергей. - Впрочем... Давай порассуждаем...
   -- Я вся - сплошное внимание, Мастер! - она впервые назвала его именем булгаковского героя, что Сергею немного польстило, несмотря на то, что в глубине души он считал настоящего Мастера довольно слабым, недотягивающим до звания настоящего мужика... Впрочем, и сам он только несколько дней назад почувствовал себя таковым...
   -- Если предположить, что Ольга содержится в подземной пещере, то кто-то за ней должен следить - охранять, проверять, может, даже кормить. А раз так, то ко входу в каземат должна вести или дорога, или хотя бы тропинка...
   -- Поддерживаю, - закивала кошачьей мордой девушка.
   -- Отсюда вывод: надо найти дорогу, идя по ней наверх, внимательно смотреть по сторонам - не покажется ли где лаз, нора, потайная дверь или затворной камень... Тем более, ты помнишь, дорога на вершину только одна...
   -- Помню, конечно, мы же вместе летели... Вьется серпантином по спирали... Эх, как же нам не повезло с крылом... Может, его можно починить?
   -- Оно не железное, радостья моя! Надо гипс накладывать, ждать, когда кости срастутся... - с нескрываемой досадой отвечал Сергей, продолжая время от времени слизывать кровь, сочившуюся из раны.
   -- Ладно, проехали. Бог с этим крылом... Пошли искать дорогу...
   Не прошло и часа, как раненый андрогин споро семенил на всех четырех лапах по свеженайденной змееобразной дороге, устало волоча покалеченное крыло...
   Внезапно упала ночь, снова минуя даже еле заметные сумерки... А наш андрогин не прошел и четвертой части пути до вершины...
   -- В темноте идти бессмысленно - так мы не то что маленький проход не увидим, но и огромную пещеру можем не разглядеть, - подумал Сергей.
   Настя радостно согласилась и тут же, не предупредив спутника, плюхнула их общее тело прямо на обочину.
   -- Устала как собака! Больше нет сил идти! - заявила она.
   -- Странно, а у меня сил еще вдволь, - откликнулся Костров, - но, сама видишь, ни зги не видать! Так что будем отдыхать до самого утра!
   -- А как будем спать, вместе или поочереди? - поинтересовалась девушка.
   -- Конечно, поочереди. Сначала ты поспи, а я посторожу... А ближе к утру тебя разбужу. Идет?
   -- Спасибо, милый! Можно я тебя поцелую? - неожиданно спросила Ася.
   -- Попробуй, - улыбнулся юноша.
   И тут же андрогин приоткрыл пасть, выпустил наружу длинный розовый язык, облизал им сначала губы, потом нос, прошелся по наружной поверхности морды...
   -- Ну, как, понравилось? - спросила девушка.
   -- Ничего, приятно... Спасибо! А как мы сексом будем заниматься?
   -- Высплюсь и покажу... А сейчас я спать. Пока-пока!
   Через несколько минут душа девушки успокоилась и погрузилась в сладкий умиротворяющий сон без сновидений... Сергей остался наедине с собой, со своими мыслями, чувствами, воспоминаниями... Ему было о чем подумать, о чем поговорить с собственной душой, истосковавшейся по милой и всегда мудрой Аниме...
   В этот очередной роковой момент ему вспомнился Платон, тот самый диалог "Пир", который ему наказала перечесть Хельга. И вот теперь он узнал, что такое настоящий, а не абстрактно-книжный андрогин, узнал, что значит не метафорически, а реально стать одной плотью... Только почему же андрогин оказался крылатой кошкой, а не человекоподобным существом с двумя парами рук, ног, глаз, как его описывал Платон? И эти крылья... И тут в фокус сознания Сергея вплыл белоснежный прекрасный лебедь, и наш философ сразу припомнил и книгу из домашней библиотеки, которая таинственно пропала четыре года назад, и древнее предание о том, как Сократ, увидев молодого Платона, тогда еще Аристокла, окликнул его именем "лебедёнок". Окликнул потому, что накануне ночью видел во сне лебедя, священную птицу бога Аполлона, покровителя всех девяти муз. Сначала эта гордая птица сидела на груди Сократа, а потом со звонким пением взлетела высоко-высоко в небо, точно так, как сегодня они летали с Асей... Конечно, чего-то он тут не додумал, великий Платон, а может, и это скорее всего, сознательно напутал, утаил! Конечно, андрогин должен быть крылатым, похожим либо на лебедя, либо вот на его, точнее, на их с Асей общий, зооморфный облик...
   Чернобог, в свою очередь, без особого труда вышел на след звероподобного существа... Но не спешил вступать в бой, предпочитая идти по пятам жертвы, хотя и в некотором отдалении, в ожидании удобного момента для атаки... Никак он не мог перебороть свою художественную натуру, страсть к театральным эффектам! Ему очень близки были души Нерона и Ивана Грозного, самовлюбленных садистов-артистов, и он очень жалел о том, что не смог их вызволить из Тартара даже на несколько часов, так сказать, для общения, обмена опытом и впечатлениями... Впрочем, как он прекрасно понимал, любой земной маньяк причастен его духу, склонному к театральным эффектам, только каждый - по-своему и в разной степени. И каждый из них, вдохновленный смрадной энергетикой его, Дыя Бессмертного, стремился превратить свою жизнь и жизнь окружающих в зрелище, в шоу-представление, только масштаб у каждого был свой.
   "Нет ничего прекраснее игры, на кону которой жизнь человека, а лучше - многих-многих людей, этих порождений Одина, будто бы специально созданных как для максимального наслаждения, так и для предельного страдания! - говорил себе Чернобог в радостном предвкушении будущих приключений. - Животные страдают почти исключительно от телесных мук! Что это за радость - облить бензином котенка и поджечь, которой балуются дети? Ну, повизжит, поорёт он чуть-чуть и умолкнет! И как намного приятнее вглядываться в глаза юной девушки, распятой на трубе в каком-нибудь подвале! Сколько удовольствия можно слизать с ее расширенных, разбухших от ужаса зрачков, сколько сладкой энергии страха источает её окаменевшее лицо, дрожащее тело, её бьющаяся в истерике душа, зная, что предстоит ей не быстрая и легкая кончина, а длительные, нарастающие муки... И чем позднее они начнутся, тем сильнее ее ужас, тем больше энергии поступает в его Черномирье, тем лучше и здоровее ощущает себя Он, владыка всей Нави, почти всей Нави!"
   "Но, конечно, дело не только в душевных муках людей, не менее важна и другая особенность их организации. То, что можно назвать термином "разница потенциалов"! - продолжал свои философские изыскания Чернобог. - Ведь всё основано на контрасте, и чем больше разница между удовольствием и страданием, тем сильнее сами страдания. И именно люди, как никто другой, способны испытывать душевные и телесные радости! Даже боги не способны так высоко взлетать в мир Радости и Удовольствия! Правда, и падают они не так низко в ледяную купель боли и страданий... И вот теперь в его руках это странное, невиданное прежде, андрогинное существо... Конечно, мучать его не так интересно, как двух людей по отдельности... Собранные в едином теле, они будут всегда друг друга поддерживать и, главное, совместно страдать, а весь кайф от того, чтобы помучать одного на глазах другого... Ну, ничего, я их разделю, или я не бог?... Ладно, утро вечера мудренее!" - и бессмертный Чернобог свернулся калачиком, старательно поджав под себя хвост и уткнув черный нос себе в пах... Как всегда во сне он повизгивал и неистово дергал конечностями... Ему снилась Элиза, та самая, чье сердце он так упорно искал, чтобы завершить самое сладчайшее удовольствие своей жизни. Вот уже восемь миллионов навьянских лет мечтал он о завершении гештальта и три миллиарда ночей ему снился один и тот же кошмарный сон: беременная девочка, невредимой выходящая из костра и вырывающая у него из груди его черное зловонное сердце... И знал он, доподлинно знал, что до тех пор, пока не получит он сердце Эли, не оставят его ночные кошмары, не будет его власть простираться дальше Нави, этого мира призраков с вечно пасмурным небом...
  
  
   Глава 86. Геенна огненная
  
   Подходил к концу очередной недолгий навьянский день, а дымящаяся вершина казалась такой же далекой, как и вчера. Усталый андрогин медленно брел по засыпанной пеплом дороге, таща за собой онемевшее больное крыло, время от времени невольно срезая его остроотточенным краем колючие ветки кустарника, густой стеной обрамляющие серпантин горной тропы...
   Уже час как они молчали. Ни Сергей, ни Ася уже не чувствовали ни голода, ни жажды, не подозревали они и об опасности, тащившейся за ними по пятам в обличье огромного волка-оборотня - любимой ипостаси-аватары правителя Преисподней. И когда, казалось, вот-вот кончатся последние силы, когда вот-вот снова должны были укрыть все вокруг слепые объятия ночи, из-за поворота показались развалины какой-то крепости, примостившейся прямо на склоне у самой дороги...
   - Здесь, наверное, нам придется ночевать, Ася! - прервал молчание Костров.
   - Мне все равно! - шепотом отозвалась девушка. - Здесь так здесь.
   Они вошли в арку, где некогда, по-видимому, были ворота. Крепость была пуста и безжизненна.
   - Как ты думаешь, зачем она здесь? Кто ее построил? - поинтересовалась Настасья.
   - Не знаю, ничего не приходит в голову! - признался Костров. - Но она мне напоминает крепость Фуна у подножия горы Демерджи, главный форпост византийского княжества Феодоро... - и тут же, по закону ассоциации, в памяти юноши всплыла милая Хельга...
   Но Ася сделала вид, что не услышала этой мысли о другой женщине, не увидела образа симпатичной девушки, двоюродной сестры Сергея...
   - А я так думаю, что строили ее навьянцы, - Ася выдвинула более адекватную версию, - может, когда-то они воевали с Чернобогом, силясь отстоять свою свободу, но, как видишь, ничего у них не вышло...
   - Да, возможно, хоть и верится с трудом, - поддержал девушку Сергей. - Смотри, тут когда-то был колодец.
   Они подошли к каменной круглой кладке, возвышавшейся посередине крепости. Колодец, как и все вокруг, был засыпан серым пеплом. Сергей здоровым крылом очистил его вершину - и их общему взору открылась почерневшая то ли от копоти, то ли от ржавчины железная крышка.
   - Посмотрим, что там, под ней? - предложила девушка.
   - Да, сейчас открою, - и андрогин, окончательно признавший верховенство Сергея, прорезал острием здорового крыла на поверхности люка аккуратный крест, потом отогнул железные листы-лепестки во все четыре стороны...
   - Может, там есть вода? - предположила Ася и тут же жалобно протянула: - Так пить хочется...
   - Сейчас проверим, - и Сергей бросил вниз кусок отрезанного железа.
   Но шума от падения не услышал ни он, ни она.
   -- Наверное, глубокий! Может, нам туда? - Ася продолжала строить версии и вносить новые предложения.
   И тут сзади раздалось агрессивное рычание. От неожиданности андрогин вздрогнул и обернулся: в пяти метрах, сглатывая обильные слюни, стоял огромный волчище.
   -- Это он, - пролепетала в отчаянии девушка. - Нам конец, Сережа!
   Но Сережа ничего не ответил, только закинул за спину изувеченное крыло, присел и оскалился. Волк тоже присел, его уши вздернулись и поднялись вверх, шерсть вздыбилась, хвост распушился, верхняя губа сморщилась, открыв на обозрение блестящие сталью клыки... Хищник превосходил в размерах андрогина втрое, а по массе, пожалуй, преимущество было десятикратным... Представьте себе немецкую овчарку и обычного кота - вот такое было соотношение сил, не предвещавшее нашим героям ничего хорошего. А тут еще больное крыло...
   Схватка была недолгой. Сергей как мог защищал себя и Асю от укусов оборотня, но острозаточенные крылья не могли нанести шкуре волка никакого вреда - та была будто заколдована или чем-то обработана. Да и зубы андрогина бессильно скользили по ней словно по шелку, не нанося ни малейшего ущерба нападавшему. Наконец, Чернобог подмял под себя пораненное, но все еще теплое тело, источавшее парную кровь, запах которой так его возбуждал. Но убивать добычу, как всегда, не спешил. Слизывая сочащуюся из шеи андрогина алую жидкость, вглядываясь в его зрачки в поисках симптомов страха, он размышлял о том, как ему теперь раздвоить это чудо природы так, чтобы снова его взору явились парень и девушка. С любовью всегда сложно бороться, особенно когда она взаимная, особенно когда сильнее любит женщина, которая всегда любит всем существом, любит без оглядки, любит преданно, самоотверженно как самая верная собака... А эти двое были слиты в одно именно силой любви, значит, надо ее умалить, и для этого есть способ...
   Но не успел привести в действие свой коварный замысел Правитель Тьмы. Как и восемь миллионов лет назад ему не повезло! Пожалуй, в его многотысячелетней жизни это был только второй случай такого фатального невезения. Нет, речь не шла о вмешательстве богов или людей, дело было в простом и банальном слепом случае. В тот самый момент, когда началась кровавая схватка, с вершины скалы сорвался массивный камень и, набирая скорость, покатился вниз. И надо же было случиться такому, что конечным пунктом долгого путешествия этой стопудовой глыбы оказалась спина Чернобога-оборотня!
   Хрустнул стальной скелет, пронзила все тело хищника страшная боль, а окрестности огласил пронзительный визг... И пока Дый извивался-вертелся в клубе пепельной пыли, Сергей перекинул тело андрогина через ограду колодца и снова ощутил вместе с верной спутницей радость свободного полета!
   - Что это было? - удивлялась девушка.
   - Мне показалось, камень упал со склона! - отвечал Сергей.
   - А кто его толкнул? Или это случайность? - не унималась Ася.
   - Может, и случайность, - подтвердил Костров. - Современная теория сложных систем - синергетика - признает конструктивную роль случая, а также само наличие абсолютно недетерминированных, то бишь абсолютно случайных событий...
   - Понятно, - протянула девушка, припоминая, что же такое синергетика и детерминизм.
   - Иногда, - продолжал Сергей, - случайное маленькое событие может запустить другое, покрупнее, а оно - третье, и так далее по цепочке, в итоге, как любят говорить сторонники синергетической парадигмы, возникает "эффект бабочки" - например, взмах крыльев бабочки в амазонской сельве может в итоге стать причиной разрушительного тайфуна у берегов Японии...
   - Ой, как интересно. Значит, нам повезло? - весело предположила Ася.
   - Ну, о везении пока рано говорить, мы еще и не приземлились!
   - А мы не разобьемся?
   - Буду стараться, чтобы не разбились. Крылья-то нам зачем даны?
   - Смотри, кажется там внизу показался свет! - девушка кинула взор кошачьих глаз вниз.
   - Вот будет весело, если это огненная река! - предположил Костров. - Но и это не фатально. Мы почувствуем повышение температуры и горячий воздух замедлит падение. Такое уже со мной было. Бог даст, вылавируем на твердую почву...
   Действительно, в тоннеле стало заметно теплее, воздух в горловине колодца становился все жарче и гуще, вместе с тем само жерло постепенно расширялось, и Сергей стал потихоньку притормаживать здоровыми крыльями...
   Он не ошибся - внизу действительно бурлил, кипел океан шипящей лавы, выбрасывая вверх оранжевые, жадные до всякой плоти, протуберанцы. Но не суждено было бездушному огненному монстру полакомиться - Костров заложил вираж, перешел в мягкий планирующий полет и, наконец, аккуратно приземлил тело андрогина на один из скальных выступов.
   Только теперь они с Асей могли рассмотреть всю грандиозную панораму подземного огненного моря: внизу, метрах в ста под ними, копошилась желтая поверхность пламенеющей жидкости, источавшая и жар, и едкий дым, и черную копоть, то тут то там взрывались гейзеры лавы, достигавшие в высоту порой нескольких десятков метров, и как ни старались глаза андрогинна разглядеть линию горизонта - все тщетно - огненная гладь уходила в бесконечность...
   - Это - Ад? Геенна огненная? - задала Ася очередной вопрос, стараясь сдержать дрожь то ли своей души, то ли их общего тела.
   -- Не думаю, Настенька, - скептически подумал Сергей. - В аду мучаются души грешников, там смрад и скрежет зубовный, а тут - просто раскаленный океан огненной жидкости.
   -- И куда нам теперь? - поинтересовалась девушка.
   Действительно, вопрос был интересный. Лапы андрогина едва умещались на небольшой площадке, настолько миниатюрной, что даже крыльям не нашлось места и их пришлось держать на весу. В обе стороны тянулась бесконечная стена, над головой сквозь оранжевую дымку проглядывал каменный свод огромной пещеры, а впереди... впереди было сплошное безграничное море огня...
   -- Мы можем лететь? - снова вопросила Настя, не дождавшись ответа от юноши.
   -- Можем, раз мы сюда смогли приземлиться, но не быстро и не долго... - успокоил девушку Костров. - Сама понимаешь, лететь прямо - верная смерть. Значит, надо лететь вдоль стены, по мере накопления усталости отдыхая на уступах, в надежде найти какую-то нору или вход в пещеру, либо... либо лететь повыше, поближе к своду, надеясь найти то же самое вверху... Но там негде будет отдохнуть, потому придется лететь вдоль склона... Правда, сначала надо решить куда: налево или направо.
   -- Полетели направо! - предложила девушка.
   -- Почему направо? - осведомился Сергей.
   -- Как почему? Право - это от слова правь, правда, разве я не права?
   -- Ты права, моя правунья, но слишком уж самонадеянно принимать важное решение, основываясь на таком основании.
   -- Но других оснований у нас нет!!! - твердо заявила девушка, немало удивив Кострова своей неизвестно откуда взявшейся уверенностью.
   -- Но можно бросить жребий - чем не основание? - Сергей не хотел уступать, как и не хотел полагаться на мнение женщины - еще студентом он понял, что если незнакомая девушка говорит на улице, что то, что он ищет - будь то станция метро или какая-то достопримечательность - находится в левой стороне, то на самом деле она таится справа, и наоборот. Иными словами, послушай совет женщины и сделай все наперекор ему.
   -- Ну, делай как знаешь! Бросай свой жребий! - с долей обиды откликнулась Настя на ход его размышлений и вдруг, без всякой видимой связи с предыдущим, произнесла: - Пусть целый ад с огнем своим вокруг него сверкает и зияет, -- мужайся, соверши с весельем смелый шаг, хотя б грозил тебе уничтоженья мрак!
   Сергей, конечно, узнал Гете, но вот этот вариант перевода был ему не знаком...
   -- К сожалению, фамилию переводчика не помню, но, думаю, что он не слишком сильно исказил оригинал! - снова отозвалась девушка на мысль Сергея.
   -- Значит, решение лететь вдоль стены ложное? Значит, надо лететь прямо, несмотря на сломанное крыло и верную гибель? - с нарастающим куражом спросил Сергей.
   -- Именно так, милый! Чем сомневаться - лево или право - направим прямо-прямо птицы путь, и пусть мы не отыщем славы, зато мы вместе по дороге в вечный путь!
   -- Что-то я не помню такого в "Фаусте"! Это чьи стихи? - поинтересовался Сергей.
   -- Да ничьи, так, поэтическая импровизация! Ну, что, вперед, любимый? Через тернии к звездам?
   -- Уи, пер аспера ад астра! - откликнулся юноша, не будучи уверенным в правильном воспроизведении латинского оригинала.
  
  
   Глава 87. Голубая пирамида
  
   Чем дальше плыл над огненным океаном андрогин, неспешно работая тремя из четырех алмазных крыльев, тем больше наши герои убеждались в правильности принятого решения! Воздушные потоки прекрасно удерживали легкое тело на высоте, и ни Сергей, ни Настя не чувствовали ни страха, ни утомления, даже про раненое крыло они почти забыли. И хотя конца океана не было видно, хотя им не попалось ни малейшего островка, ни малейшего намека на суденышко или плот, их подсознание содружно сообщало: "Путь избран верный!"
   Понимали они и то, что удача улыбнется им, как всегда, в последний момент, видимо, такая уж выпала им карма - спасаться на краю гибели, ускользать из лап отчаяния в самый последний миг... Вот и в этот раз, когда сил уже почти не осталось, когда в очередной раз спасение казалось невозможным, на горизонте появилась черная точка. Через полчаса тяжкого полета она превратилась в блестящую лазуревую скалу правильной пирамидальной формы, источавшую ровный голубой цвет - цвет неба! И этот цвет, цвет той сферы, за которой обитают вечные и прекрасные платоновские идеи, тот самый цвет, который доминирует в лучшей картине Мусатова, показался Сергею цветом надежды, цветом спасения, цветом конечной цели!
   Но дело было не только в цвете!!! Больше всего привела в восторг Сергея вершина пирамиды! На ней блистала мерно крутящаяся цвета изумруда хрустальная геометрическая фигура сложной формы. У нее было 20 одинаковых граней, каждая из которых представляла собой равносторонний треугольник, 30 ребер и 12 вершин, одна из которых служила точкой опоры, а противоположная ей образовывала вершину! Неужели? Нет, не может быть и все же... все же это она...
   -- Знаешь, как называется эта фигурка на вершине? - спросил Асю Сергей, когда они подлетели к скале-пирамиде.
   -- Что-то похожее на куб, но, конечно, не он. А ты?
   -- Кажется, я знаю. Это - икосаэдр! Да, без сомнения - это он!!!
   -- И что? - девушка не могла понять, отчего Сергея захватил такой дикий восторг.
   -- Ты читала "Тимей" Платона? - поинтересовался он.
   -- Нет, милый, я вообще не читала Платона! А он тут при чем?
   -- При том, моя радость, при том! А "Пятый элемент" видела?
   -- Ой, нет, только рекламу на афишах... А что? - девушка все больше горела нетерпением и медлительность юноши стала ее раздражать.
   -- Ну, если говорить просто, то в основе мира у Платона лежат пять элементов - земля, вода, воздух, огонь и некое загадочное пятое построение. Каждому из них соответствует один из пяти правильных многогранников: пирамида - огню, куб - земле, октаэдр - воздуху, додекаэдр - воде, а вот икосаэдру, который прямо перед тобой, соответствует пятый элемент, о котором Платон сказал лишь то, что Господь использовал его для создания Вселенной в качестве образца. Врубаешься?
   -- Немного, - безмолвно процедила Ася. - Но ты думаешь еще о какой-то Хельге, и о Миле Йовович, верно?
   -- Ну, от тебя не скрыться, - улыбнулся Костров. - Да, Хельга мне обещала, что я встречу свою Милу, а в фильме Бессонна именно она и есть и пятый элемент, и образец Вселенской гармонии и совершенства! А эта фигурка как раз...
   Но додумать-договорить Сергей не успел. Ася вдруг закрылась, спрятала свою душу от его мысленного взора - и как ей это удалось! - и тут же глаза андрогина застил мокрый туман слез...
   -- Ася, ты где, что с тобой, радость моя? - закричал Сергей.
   Но Ася молчала. Между тем в глазах андрогина и голубая гора-пирамида, и изумрудный икосаэдр на ее острие расплылись окончательно... Сергей только успел сложить крылья, тем самым замедлив полет, выставить вперед лапы... Это и спасло их от гибели. Удар от столкновения был сильным, но, к счастью, не нанес заметного ущерба крылатой кошке... Тщетно она цеплялась когтями за полированную поверхность - тело с нарастающей скоростью неслось вниз, к подножию скалы, к самой кромке кипящего огня...
   Обидно, обидно умирать после стольких удачно пройденных испытаний, но вдвойне обидно погибать так глупо, в тот самый момент, когда цель достигнута, и еще обиднее погибать не в схватке с врагом, а вот так, банально, соскользнув с грани пирамиды в пламя океана... Нет, Сергей не сдался, он прижимался всем телом к поверхности скалы, он пытался расставить крылья, силился взмахнуть здоровыми "лопастями", чтобы подняться в воздух...
   Но спасение пришло совсем не с той стороны, с которой можно было бы ожидать... Заботливый архитектор огородил подножие пирамиды метровым парапетом из такого же, как и ее грани, голубого стекла, а между ним и основанием скалы тянулась по всему периметру дорожка шириной примерно в три метра, созданная будто специально для прогулок вокруг этого, несомненно, рукотворного чуда.
   Сергей медленно побрел по ней, повторяя тщетные попытки достучаться до Аси, а глазами обшаривая полированную гладь сине-голубой горы... Наконец, обнаружился вход - такой же правильной треугольной формы, как грани пирамиды. Ни ворот, ни двери, никаких замков и запоров, никакой охраны и сигнализации - вообщем, заходи - не хочу. Но Сергей захотел... Что его ожидает внутри? Ольга-Гесиона, прикованная к внутренней поверхности скалы? Или спящая в хрустальном гробе? А может его ждет сердце Эли - что-то подсказывало ему, что Загрею он вручил не совсем ту чашу... Хуже всего, если внутри не окажется ничего - такое тоже могло быть... Но икосаэдр!!! Неужели, неужели Хельга не обманула и он найдет ту, которая станет смыслом и целью его жизни... Но как быть с Настей? Интересно, слышит ли она его?
   Но пирамида не была пуста. Внутри круглой залы, такой же светящейся-голубой, как и вся пирамида, на небольшом постаменте стоял такой же голубой стеклянный саркофаг. Подойдя вплотную, Костров разглядел сквозь прозрачную лазурь тело спящей: высокая, стройная, черты лица совершенные, лебединая шея украшена ожерельем из синих сапфиров, золотистые волосы, выбивающиеся из-под рогатого шлема, густым шелком укрывают грудь, а все тело словно заковано то ли в латунные, то ли в золотые латы, настолько гладко отполированные, что в них Сергей увидел отражение своей кошачьей морды. Тут же, вдоль ног красавицы лежал метровый меч, такой же золотой, как и ее броня, инкрустированный драгоценными каменьями. Конечно, это была не Оля, да и на хрупкую и миниатюрную Элизу, какой ее представлял себе Сергей по рассказам кузины Елены, девушка никак не походила. Костров был уверен, что эту божественно красивую девушку он видит впервые...
   -- Ну, давай, целуй ее!!! Вот она, твоя Мила! - Ася наконец вышла на связь, и душу Сергея обжег горячий поток ревности, переливающийся то ненавистью, то любовью.
   Сергей без труда просунул переднее здоровое крыло между половинками саркофага и легко откинул крышку. Девушка даже спящей была ослепительно красива, тело ее источало сладкий ирисовый аромат, и все существо Сергея потянулось к ней... Борьба была недолгой. Видимо, Ася, изначально доверив управление андрогином Сергею, не сформировала достаточных навыков "вождения" кошачьего тела и, возможно, именно поэтому проиграла - как она ни сопротивлялась, морда андрогина коснулась алых губ спящей красавицы... И в тот же миг по кошачьему телу пронесся сильнейший электрический разряд, настоящая голубая молния, которая отбросила зооморфное существо к самой стене усыпальницы...
  
  
   Глава 88. Златовласая валькирия
  
   -- Ну, вот и молодец, вот и ладненько! - произнесла красавица, когда Сергей открыл глаза.
   Он обнаружил себя лежащим на животе, а его кошачья морда расположилась прямо на теплых ногах девушки, той самой девушки, которая спала в гробу, а теперь сидела, поджав под себя голени и гладя загривок андрогина, сидела прямо на полу внутри той же самой круглой усыпальницы.
   Сергею захотелось сказать что-то теплое, доброе, признательное этой безумно красивой девушке в золоченых латах, но только сейчас он понял, что его голосовой аппарат, как это было и в случае с единорогом, не предназначен для испускания членораздельных звуков. Он мог говорить только с Асей, но Ася молчала, он вообще не чувствовал ее, наверное, забралась в самые кончики лап или... крыльев.
   Между тем "золотая девушка" - если судить по латам и цвету волос - вытащила откуда-то из-за спины стальной обруч и легким уверенным движением, без лишних слов защелкнула его на шее андрогина, вторым же движением пристегнула к петле ошейника конец недлинной цепочки и со словами:
   -- Ну, что, киса, пошли! - потащила зверька в темный коридор.
   Сергей повиновался безропотно, неземная красота незнакомки и пьянящий ирисовый аромат сделали его послушным и доверчивым. Через пару минут он ощутил сырость и шум текущей воды, что заставило его вспомнить сначала о жажде, а потом и о голоде. Действительно, через несколько минут они оказались у источника, бившего прямо из стены. Сергей дернулся в сторону воды и, уловив это движение, девушка остановилась.
   -- Хочешь пить? - спросила она.
   Андрогин согласно покачал головой и облизнул пересохшие губы.
   -- Ладно, только недолго, - милосердно разрешила госпожа своему пленнику.
   Сергей жадно припал к сочащейся воде, но в глотку почему-то ничего не попадало. "Значит, мы еще в Нави, - со злой грустью подумал он, - а я то думал.... И куда она меня ведет? Что ж, посмотрим..."
   -- Ну, как, напился? - осведомилась девушка и, не дожидаясь пока андрогин перестанет жадно хватать странную жидкость, потащила его дальше по коридору... И вдруг, что-то вспомнив, внезапно остановилась и повернула назад... Подойдя к источнику, девушка наклонилась и стала обильно поливать водой больное крыло Сергея:
   -- Бедненький, потерпи, сейчас все будет хорошо! - увещевала она, расплескивая правой рукой воду по всей поверхности больного крыла.
   К своему удивлению, Костров почувствовал, что боль совсем ушла, но, главное, сломанное крыло снова стало послушным и пластичным! А он думал, что без гипса не обойтись!!! Вот чудо так чудо...
   Достигнув конца темной галереи, парочка оказалась в небольшой, тускло освещенной комнатке - свет падал откуда-то сверху, но откуда именно юноша не видел.
   -- Ну, вот, киса, нам пора прощаться! - заявила девушка. - Тебе налево, а мне направо! - только тут Сергей увидел, что по стенам комнаты расположены четыре небольшие двери, сливающиеся с черной поверхностью самих стен.
   Красавица отцепила цепочку и легко подтолкнула андрогина в сторону левой двери:
   -- Ну, давай, беги, удачи тебе!
   И Сергей послушно побежал по темному коридору, в конце которого блестел маячок света... Свет становился все ближе, все ярче... И вот... Перед ним расстилалось изумрудно-лазоревое море, по голубому небосвободу бежали редкие тучки, солнце светило ярко и приветливо. Картина напомнила ему южный берег Крыма, однако места он узнать не мог. Он легко оттолкнулся от уступа скалы и на бреющем полете полетел вдаль, туда, где из морских пучин возвышался одинокий остров-утес...
   "Откуда здесь, в Нави, солнце? Откуда море? Или я уже не в Нави? А где? Может, это и есть реальный мир? А где Ася?..." Но Ася не отзывалась...
   "Ладно, - решил Сергей. - Еще проснется... Полечу-ка я пока вперед..."
   На подлете к острову он без труда распознал на вершине утеса обнаженное женское тело с раскинутыми в сторону руками и ногами... Чем ближе он приближался, тем тревожнее ему становилось... Тело девушки было облеплено странными, размером с мизинец, крылатыми тварями, одна из них примостилась прямо на лице и пыталась вставить жало в глаз, остальные нервно ползали по красной, местами вздувшейся коже, толкая друг друга в борьбе за самые лакомые места...
   Сергей приземлился точно на девушку, обхватив лапами ее тело... Крылатые твари с жужжанием разлетелись в стороны, а вот девушка только слегка застонала:
   -- Сейчас, милая, сейчас! - проговаривал он про себя, крепко держась лапами за девичье тело, а крыльями аккуратно срезая кандальные цепи: сначала на ногах, потом на левой руке, затем на правой... Стоило перепилить последнюю цепь, как они камнем полетели вниз, но Костров споро расправил крылья и перед самой водой смог перейти на управляемый полет. Он почти не чувствовал тяжести девичьего тела, он был счастлив тем, что, наконец-то нашел Гесиону, что ему теперь можно возвращаться назад. Осталось лишь одно - узнать, как он сможет попасть в реальный мир, в мир Яви... А может он уже в этом мире? Тогда надо найти людей и... пусть он пока в зверином облике, но все же израненной девушке они просто обязаны помочь...
   Сергей поднимался все выше и выше... Вот и скалистый берег, поросший можжевельником, а за ним горы, устланные зеленым ковром сосен, лиственниц, кипарисов... Но нигде ни единого признака присутствия людей, никаких артефактов - ни дорог, ни зданий, ни линий электропередач, - только одна девственная природа... Полет уже длился больше часа, горы становились все выше, воздух все разреженнее, вот впереди появились снежные вершины... "Где я? - спрашивал себя Сергей. - Где люди, где следы их деятельности? Куда я, черт возьми, попал?" Гесиона же меж тем не подавала никаких признаков жизни... "Нет, надо отдохнуть, надо приземлиться, надо подумать..." - и Сергей стал медленно парить вниз, ища удобное место для посадки.
   И тут между деревьев показалось небольшое, почти идеально круглое горное озеро, а перед ним - полукруглая полянка, покрытая невысокой густой травой, будто бы специально созданная для мягкого приземления. Сначала он нежно опустил на траву Гесиону, затем сел сам. Наконец, теперь он мог рассмотреть девушку. Ее измученная, покалеченная кровожадными насекомыми красота казалась ему родной и близкой, спящее лицо живо напоминало портрет Ольги, только на могильном фото та была веселее и личико было более округлым, более полным. Он стал тормошить девушку лапами, но без особого успеха...
   Вдруг, не раскрывая глаз, она тихо, но властно произнесла: "Поцелуй меня, поцелуй меня еще!!!" Сергей тут же вспомнил про универсальный рецепт по пробуждению-спасению женщин - сначала Лада Симакина, потом "золотая красавица" и вот, наконец, пришла очередь его Анимы, его любимой Гесионы... Он стал медленно приближать свою пасть к вспухшим губам девушки. На этот раз ему никто не мешал - Ася не подавала признаков своего присутствия, да он уже стал потихоньку забывать, что это тело когда-то их объединяло в один организм...
   Он закрыл глаза и прильнул к лицу девушки... Она ответила ему страстно, но нежно, и в какой-то момент Сергей почувствовал в ее поцелуе что-то родное, близкое, хорошо знакомое... Последовательно он стал припоминать в памяти всех девушек, а их было ровно семь, с которыми целовался в своей недолгой жизни... Нет, не может быть!!! Так классно, так искусно целовалась лишь одна из них, только, кажется, губы у нее были немного не такие... Сергей силился открыть глаза, но не мог, а девушка ласкала его все сильнее, все напористее, все глубже входя языком в его рот... Его тело откликнулось ответным возбуждением, лапы-руки сцепились на талии целующейся, прижали ее к себе, и на своем животе Костров вдруг почувствовал холодный лед металла...
   Наконец, он смог открыть глаза и близко-близко перед собой увидел синеву огромных прекрасных глаз, глубоких как Океан, сияющих как морская гладь на ярком полуденном солнце... Никогда не видел он такой красоты, не видел так близко, так рядом!!! Казалось, еще чуть-чуть и его душа раздвоится, выйдет из тела и устремится вглубь этой волшебной красоты, чтобы остаться в ней навсегда, навеки утонуть в этих бездонных манящих к себе омутах...
   Но внезапно девушка закрыла глаза, слегка отстранила от себя юношу... Теперь он мог видеть все ее лицо и даже часть шеи... Интуитивно он понял, что перед ним богиня! Не могла, не могла ни одна женщина Земли обладать такой красотой! И эта богиня целовала его, обычного жителя Яви!!!
   -- Ну, что, узнаешь меня? - произнесла с легким кокетством девушка, в которой Костров тут же припомнил златовласую спящую красавицу...
   Он оглянулся - ни гор, ни полянки, ни... Продолжая держать девушку в объятиях, но уже не прижимая ее к себе, он с удивлением и нарастающей радостью узнал сначала свою грудь, потом плечи... Не оставалось никаких сомнений: он снова в своем человеческом теле, с руками и ногами, с головой и туловищем... Он перевел взгляд на девушку... Нет, не видел он никогда в земной жизни ничего подобного!
   -- Кто ты? - робко спросил он.
   -- Значит, не узнаешь? - девушка улыбалась, и улыбка делала ее еще прекраснее, казалось, еще чуть-чуть и глаза Сергея не выдержат и сойдут с ума от близости с такой красотой.
   А златокудрая красавица между тем продолжала:
   -- Ну, вспомни, милый, городская больница, деревня, тамплиеры, ну?
   Но у Сергея все перепуталось в памяти, он чувствовал, что все больше и больше растворяется в ее красоте, что его душа становится единым и чистым эротическим наслаждением и что ни до чего другого ей дела нет...
   -- Ну, а "Пятый элемент", помнишь? Неужели забыл? Да что с тобой? - девушка почувствовала, что тело Сергея безжизненно повисает у нее на руках, и поспешила уложить его на пол...
   Через несколько минут юноша пришел в себя. Теперь он лежал на спине прямо на полу усыпальницы, только голова его покоилась на ногах сидящей девушки, к счастью, теперь он не видел ее лица, вообще ее не видел - перед глазами у него маячил лишь стеклянный саркофаг, но теперь он был пуст.
   -- Ну, так что, вспомнил меня, Сережа? - пролилось откуда-то сверху сочное чудное контральто - настолько же женственное, насколько и мужественное. - Пятый элемент, Мила, кинотеатр "Аврора"...
   -- Хельга??? - удивлению Кострова не было предела. - Но ведь ты...
   -- Что я? - переспросила девушка.
   -- Ты была...
   -- Другой, ты хочешь сказать?
   -- Ну, да... - смущенно промямлил юноша.
   -- Я тебя предупреждала, что мой истинный облик совсем не таков! Теперь ты увидел меня настоящую! И как я тебе? - в ее голосе снова зазвучали кокетливые ноты.
   -- Просто нет слов! - все больше приходя в себя ответствовал Сергей. - Такой красоты никогда я не видел, она лишь богиням бессмертным дана!
   -- Ты проницателен! Конечно, я - богиня, разве ты сомневался?
   -- Тогда - да, теперь - нет! - еще более уверенно проговорил Сергей и не без помощи златокудрой воительницы сел на пол, потом обернулся так, чтобы снова видеть её.
   -- Помнишь, я обещала тебе твою Милу? - ее голос тек ровно, словно ручей, наполненный амброзией.
   -- Да... - у юноши учащенно забилось сердце, теперь он припомнил и икосаэдр на вершине пирамиды, и все, что было раньше... А Гесиона? Неужели это был только сон?
   -- Так вот! - девушка торжественно встала и теперь сияла перед Сергеем во всем своем блеске. - Твоя Мила - перед тобой! Надеюсь, я тебя не разочаровала?
   -- Нет, что ты, Хельга, что ты... - запротестовал юноша, также вставая.
   -- Мое настоящее имя Хильда! Прости, я не могла сказать тебе его тогда - были причины. Хотя кто-то называет меня просто Хильд или Брюнхильд! Надеюсь, это имя тебе что-то говорит?
   -- Да... Ты - валькирия, богиня-воительница, одна из двенадцати, и единственная из них, которую Один отправил в Хель в наказание за спасение трусливого воина? А Сигурд...
   -- Ты и есть мой Сигурд, Сережа! - твердо заявила девушка. - Я - твоя! Твоя награда, твоя свобода, твоя судьба!!! Ты согласен быть моим мужем?
   -- Да, но... - осекся вдруг юноша.
   -- Что "но"? Не бойся раскрыть мне всю правду, милый! - успокоила его златовласая валькирия.
   -- Но ведь мы в Нави и...
   -- Если ты скажешь "да", только эти две буквы, мы тотчас же отправимся с тобой в тот мир, который ты сочтешь для нас лучшим. Не важно, будет ли это Иномирье, Междумирье или твоя родная Явь, я останусь там с тобой и буду верной женой, и мой облик не изменится, и я не постарею...
   -- А я? - поинтересовался Сергей. - Я же просто человек!
   -- Теперь уже не просто, милый! Неужели ты не понимаешь, что все боги, и я, и Один, и даже Чернобог, все мы некогда тоже были простыми людьми! И всякий, кто пред престолом Одина женится на богине, сам становится богом...
   -- Бессмертным? - вскинул удивленные глаза Сергей.
   -- Да, бессмертным и не стареющим. Хотя, конечно, легкой жизни у богов нет так же, как и у людей!
   Волна воспоминаний захлестнула Сергея... Он вспомнил как менее года назад предложил студентам своей первой учебной группы единственного частного вуза Святогорска творческое задание: письменно, развернуто и с обоснованием ответить на вопрос, хотели бы они жить вечно подобно Дункану Маклауду - легендарному Горцу из одноименного фильма. И получив 22 работы, добрые две трети из которых были написаны девушками, а оставшиеся - ребятами, с удивлением обнаружил, что никто не хочет вечной жизни! В лучшем случае, некоторые из них хотели бы продлить свою жизнь лет до 300, но бессмертие... бессмертие показалось им слишком тяжкой ношей... И только одна девушка уверенно заявила, что хотела бы жить вечно, но... но в конце работы внезапно передумала и тоже отказалась! Тут же зазвучал в тишине его души пронзительный голос Фредди Меркьюри, нежно-мужественно тянущий слова припева: "Ху вонт... ту лив... фореве..." Эх, Фреди-Фреди, где же ты сейчас? Может здесь, в Нави, где-то совсем рядом, или в каком-нибудь из иных миров, где еще не бывал никто из ныне живущих на земле... Вспомнил он и то, как горячечно доказывал потом студентам, будущим дизайнерам, что бессмертие - величайший дар, от которого ни в коем случае нельзя отказываться, что став бессмертным, человек, если, конечно, его сущность добра, может дать миру много хорошего, вообще, может спасти мир от гибели... А они не сдавались, подчеркивая, что им не хотелось бы хоронить своих друзей, своих близких, детей и внуков, что и за одну жизнь можно успеть много, если прожить ее правильно...
   И вот теперь он сам оказался перед выбором! Но как же сложно выбирать, когда речь идет не о теории, а о практике, когда перспектива вечной жизни становится не абстрактной, а предельно конкретной!!!
   И тут... тут он вспомнил про Асю...
   -- Хильда, а где Ася? - огорошил он богиню внезапным вопросом.
   -- Ася? Эта чернавка, что была с тобой? - презрительно уточнила девушка и, не дожидаясь реакции юноши, ответила: - Ее больше нет! И... никогда не будет!!!
   -- Как нет? Почему? Что ты говоришь? - встревожился Костров.
   -- Зачем она тебе, когда есть я, твоя Мила? - поинтересовалась Хильда.
   -- Но ведь она... она любит меня! И я не могу...
   -- Ее бросить, да?
   -- Да! Это же я затащил ее сюда! И...
   -- Хорошо, я помогу вам выбраться в ваш мир! - заверила Хильда. - И, не сомневайся, она встретит мужчину, достойного ее уровня. Я тебе обещаю! Ну, а ты достоин лучшего, разве не так?
   -- Не знаю... Наверное... - неуверенно произнес Сергей и тут же добавил: - Но разве я достоин тебя? Я же совсем обычный!
   -- Ты спас меня, Сережа! - предельно ласково заявила девушка. - И... если честно, то ты меня очаровал еще раньше, когда я была в теле... твоей сестры... Неужели ты думаешь, что я, дочь самого Одина, могу кому-то отдаться без любви??? И ведь ты, ты тоже любил меня, хотя и не знал моей истинной красоты!!! Не обманывай самого себя, Сережа! Ты хочешь быть со мной, а Ася... Ты ее просто жалеешь, и не более того!
   -- Может быть... И все же она меня любит...
   -- Хорошо, я сделаю так, что она, как только окажется у себя дома, забудет тебя! Я сотру ей все воспоминания о вашем знакомстве, и она ничегошеньки не будет помнить! Ведь ты боишься, что она будет страдать, тосковать по тебе, разве не так?
   -- Наверное, так... - согласился юноша. - А как же Гесиона? Ведь она ради меня пошла на такое...
   -- Ну, вот, милый, то Ася, то Гесиона! Ты сам-то определись, кто тебе нужен!
   -- Я не могу!!! - у Сергея началась внезапная истерика. - Мне нужна и она, и Гесиона, и ты!!! Что мне делать??? Что???
   -- Успокойся, родной мой! - мягко увещевала Хильда. - Все будет хорошо! У тебя огромное сердце, Сереженька, и, наверное, именно поэтому я тебя и полюбила, но, поверь мне, даже бог не в состоянии любить всех, даже у нас, бессмертных, количество любви, которое мы можем отдать миру, ограничено. Ты лучше подумай о себе! Я не тороплю тебя с ответом, милый, прислушайся к себе, к своему сердцу, и когда все закончится, тогда и скажешь мне о своем решении. Договорились?
   -- Договорились! - подтвердил Сергей сквозь слезы, а через минуту выцедил: - А Ася?...
   -- Да вот она, твоя Ася, сидит там в теньке! - успокоила юношу богиня. - Давайте-ка собираться, нам надо спешить!
   Действительно, сквозь слезы Сергей увидел у самой стены свою спутницу. Она сидела на попе, согнув ноги в коленях, обхватив голени правой рукой. Ее головка уперлась в правое плечо, а левая рука висела безжизненно, словно плеть, распухшая и посиневшая... По-видимому, она слышала весь диалог между ним и Хильдой, и, судя по ее блестящим от слез глазам, особой радости он ей не доставил.
   Между тем темный коридор, по которому они сюда проникли, озарился нежно-оранжевым сиянием... Оно становилось все ярче и ярче пока, наконец, из единственного прохода не потекла и не стала заливать пол горящая лава...
   -- Бери ее и быстрее за мной! - приказала Хильда, надевая свой рогатый шлем и поправляя доспехи.
   Сергей бросился к Насте, схватил ее за плечи...
   -- Рука! - то ли взвизгула, то ли просто застонала девушка.
   -- Прости-прости! - только тут Сергей понял, что раненое крыло андрогина принадлежало скорее Асе, чем ему, и после "возвращения" именно она, а не он, оказалась с увечной конечностью. - Сильно болит?
   -- Ничего, терпимо! - мужественно ответила девушка. - Пойдем! - и она протянула ему здоровую правую руку...
   Горящая жидкость, заполнив половину поверхности пола комнаты, внезапно замерла, но всем было ясно - это затишье перед бурей, перед новым прыжком-натиском! Хильда продолжала ощупывать стену, видимо, ища то ли некий тайный, только ей одной ведомый знак, то ли что-то иное, способное вывести всю троицу из каменного мешка...
   -- Ну, что же ты, богиня! - с укоризной воскликнул юноша.
   -- Сейчас-сейчас, - успокаивала и его, и Асю валькирия. - Не торопи... Есс!!! Нашла!!!
   И пока огненные языки-протуберанцы лучами прорезали пол, будто бы старательно, хотя и безуспешно, целясь в ноги пленников пирамиды, Хильда со всего размаха вонзила меч в каменную породу, потом снова, и снова... Сергей мог только дивиться мощи ее с виду обычного оружия - меч резал камень не хуже, чем его алмазные крылья...
   -- Ну, вот и всё! Скорее, наверх! - и валькирия нырнула внутрь только что прорубленного прохода, за которым открылся узкий серпантин винтовой лестницы.
   Чем выше они поднимались, тем уже становилась спасительная горловина. Винтовая лестница плавно перешла в обычную, и Сергею пришлось своей головой подталкивать в попу ползущую впереди Асю - она не могла быстро лезть из-за сломанной руки... А внизу, под ними, словно золотая кипящая ртуть, шипела лава, заполняя все пустоты, пожирая недавно пройденные ими ступени...
   И все же им удалось ее опередить и выбраться на скользкий изумрудный пол стеклянной кабины... Это был тот самый икосаэдр. Снаружи казавшийся простым украшением вершины, изнутри он предстал сложным техническим устройством, напомнившим Сергею гондолу стратостата, только более обширную и удобную: по периметру - четыре мягких кресла, между ними - приборная доска, посередине, прямо в центре - газовая горелка, назначение которой известно каждому, кто хоть немного интересовался конструкцией монгольфьеров, то бишь воздушных шаров или, как их часто называют, аэростатов.
   -- Мы полетим? - радостно догадалась Ася.
   -- Да, девочка, полетим, и еще как! - заверила ее Хильда. - Ну-ка, Сережа, помоги мне!
   Он помог валькирии разобрать часть крыши гондолы, прикрепить к вершине икосаэдра стальной обруч, к которому, в свою очередь, крепилось основание оболочки, сделанной из тончайшей и сверхпрочной ткани. Заработал насос, загоняя воздух внутрь огромного каплевидного мешка. Наконец, Хильда разожгла горелку, задраила входной люк - все было готово к полету.
   -- Мне кажется, это самая приятная часть нашего путешествия, - произнесла Настя, на мгновение забыв про больную руку, когда аэростат оторвался от вершины пирамиды и устремился ввысь.
   -- Не уверена, - не согласилась валькирия. - Самое приятное ждет нас еще впереди! А пока... - и она вскочила с кресла, отворила одну из треугольных стеклянных граней. - Глядите! Вот она - огненная долина, долина Ахеронта. Не правда ли, грандиозное зрелище?
   Сергей и Ася подошли к окну. Действительно, вид огромного огненного океана порождал в их душах чувство возвышенного - страх, смешанный с восхищением, с преклонением перед мощью и величием природы, пусть и совсем иной природы, чем та, к которой они привыкли на земле.
   -- У этого океана есть границы? - поинтересовался юноша.
   -- Конечно, - заверила богиня, - границы есть у всего, даже у Вселенной!
   -- А мы где сейчас? Это планета Земля или что-то иное?
   -- Иное, Сереженька, это Иное, а мы в Иномирье, - весело заверила Хильда. - Точнее, в Нави или, если хочешь, в Хеле! Огромное царство, в тысячи раз превосходящее ваш земной мир, едва ли не равное вашей Галактике! И, тем не менее, оно - лишь малюсенькая часть нашей Вселенной, только при этом надо помнить, что наша Вселенная в миллионы раз превосходит видимую Вселенную, то, что ваши астрономы именуют Метагалактикой!
   -- Значит, Навь локазализована в мире темной энергии, внутри темного вещества? - предположил Костров.
   -- Нет, конечно, - замотала головой валькирия, - она локализована совсем в другом месте, которое ваши космологи и представить не могут, но это не иное измерение, не параллельный мир, это то, для чего в вашем языке не придумано еще терминов. Хотя, как видишь, и пространство тут трехмерное, и воздух есть, только время течет в две тысячи раз быстрее по сравнению с вашим.
   -- А почему мы не можем питаться местной пищей? - продолжал пытать вопросами богиню любознательный юноша.
   -- А почему грудные младенцы не могут есть мясо? - задала встречный вопрос валькирия.
   -- Ну, - задумался Костров, - насколько я знаю, у них не хватает ферментов, печень и почки функционируют иначе...
   -- Вот-вот, и я о том же! Тут у пищи иная энергоинформационная структура, но в принципе вы способны ее усваивать, только вам надо ее очень-очень много, чтобы утолить голод, поскольку у навьянцев все жизнненые процессы идут совсем иначе, и в целом их организмы используют много меньше энергии и с намного большим КПД, чем ваши.
   -- А навьянцы - это умершие земляне? - продолжал спрашивать Сергей.
   -- Не совсем! Навьянцы - это навьянцы, они телесны, смертны, как и вы, как и вы способны испытывать страдания и любовь. Большинство из них действительно наделены обликом и памятью тех, кто когда-то жил в мире Яви, но... как бы тебе это объяснить... Ну, представь, смотришь ты в кино исторический фильм, например, про Александра Невского, кого ты видишь на экране - актера или настоящего великого князя?
   -- Конечно, актера!
   -- Но при этом, согласись, ты полагаешь, что будто бы это и есть Александр, что актер достаточно точно воспроизводит жизнь полководца?
   -- Пожалуй, соглашусь... - Сергей продолжал вникать, что же стоит за такой аналогией между кинофильмом и реальностью.
   -- Так вот, - продолжала Хильда, - почти все навьянцы и есть такие актеры, они, в отличие от вас, землян, не настоящие, они лишь играют роли тех, кто жил на земле, играют, сами не зная, что играют, думая, что они и есть настоящие, а на самом деле - они лишь бездушные марионетки, бездушные в том смысле, что их тело не имеет связи с энергоинформационной сущностью их земных аналогов, той сущностью, которую вы называете душой. И все же они могут страдать, любить, радоваться, ненавидеть, то есть ощущают себя полноценными людьми, и в этом неведении состоит и их счастье, и их беда.
   -- А куда же попадает эта сущность после смерти жителя Яви? Куда попадет моя душа, душа Аси? - Сергей начинал волноваться, ведь речь шла, пожалуй, о самом важном и интересном вопросе, каким человечество мучается всю свою сознательную историю.
   -- Не все мне ведомо, дорогие мои! Не все открыто, к сожалению! - грустно посетовала Хильда. - Знаю точно, что душа потенциально бессмертна, однако актуальное бессмертие получают далеко не все души, но вот где эти души обитают... - богиня сделала паузу, глубоко вздохнула и выпалила: - Ты лучше у Одина спроси, когда мы будем заключать брак! Он знает много больше меня!!!
   -- А переселение душ существует? - влезла в беседу Ася. - Может, эти души, потеряв память, существуют в нашем мире, просто переходя из одного тела в другое?
   -- Само собой! Конечно, существует! Мне ли не знать об этом, - и Хильда незаметно подмигнула Сергею. - Но, опять-таки, не для всех душ, не для всех тел...
   -- Получается, все индивидуально и нет никаких универсальных законов бытия? - пустился Сергей в философские рассуждения.
   -- Именно так, милый! - согласилась валькирия. - Власть законов природы выдумали те же самые люди, кто выдумал власть законов права. Но даже в вашей Яви есть те, кто не признают власти ни первых, ни вторых, и они живут вроде бы рядом с вами, ходят по одними с вами улицами, едят ту же пищу и так далее, но по большому счету живут они в ином мире, в мире подлинной свободы, где не бездушные законы повелевают человеком, а живой человек устанавливает законы для самого себя.
   -- Но не есть ли это та же самая дилемма, которую поставил Достоевский - тварь ли я дрожащая или право имею? - снова встряла в дискуссию Настя. - Либо ты подчиняешься нормам морали и права, либо решаешь жить своевольно и в результате убиваешь старушку-процентщицу и ее сестру?
   -- А что думает наш философ? - неожиданно перевела стрелку Хильда.
   -- Я? - вскинул брови Сергей.
   -- Ну, у меня же нет красного диплома филфака МГУ! - улыбнулась валькирия.
   -- Хорошо, я отвечу, - неохотно согласился Костров, - но... дайте мне ровно пять минут, чтобы концептуализировать свои соображения, претворить их в достаточно связную последовательность означающих...
   -- Блин, ну ты и говоришь! - посетовала богиня.
   -- Ну, ты первая напомнила мне про МГУ... - мгновенно отреагировал Сергей.
   -- Ладно, подумай, а мы с Асей пока полюбуемся пейзажем. Скоро земля и, судя по навигационным приборам, это именно то, что нам нужно!
   -- А что нам нужно? - поинтересовалась Ася.
   -- Увидишь, девочка, все увидишь и все поймешь. Недолго уж осталось!
   И обе девушки, одна - неземной красоты, а вторая - награжденная природой самой посредственной внешностью, устремили свои взоры в единственное открытое окно, за которым расстилался бесконечный океан горящей стихии огня.
   Глава 89. Долина бабочек
  
   -- Итак, пять минут прошло! - напомнила Ася, отрывая взор от окна и обращая влюбленные глаза к Сергею. - И мы ждем вашего ответа, сударь!
   -- Нельзя ли повторить вопрос, мисс? - проговорил юноша.
   -- Конечно-конечно... Вопрос такой: не ведет ли свобода к своеволию, не вырождается ли она в произвол, если мы решаем пожить не так, как принято, а так, как нам самим нравится?
   -- Прекрасный вопрос! И старый как мир! - прокомментировал Сергей.
   -- А по существу, мон шер? - вмешалась валькирия.
   -- Возможно, я вас разочарую, но мой ответ таков: слушай своё сердце, живи в согласии со своей совестью, не предавай свою Самость, и тогда всё будет хорошо! Устраивает?
   -- Не вполне, - усомнилась Ася.
   -- Да, нельзя ли развернуть цепь означающих более подробно и пространно! - потребовала богиня.
   -- Ну, тогда проще проиллюстрировать на примерах, - начал вербализацию собственного смутного пока еще мыслетока выпускник филфака. - Представьте себе обычную историю. Молодая жена, обремененная малышом и вечно работающим мужем...
   -- Протестую! - завопила Настя. - Разве это бремя?
   -- Бремя, девочка, бремя! И муж, и ребенок - всегда бремя, пусть часто и радостное, уж поверь мне, девочка! - возразила богиня. - Давай дослушаем Сигурда до конца... Продолжай, мой друг!
   -- Так вот, молодая жена влюбилась в другого, который в ее глазах еще лучше, чем муж! Общественная мораль ей тут же вставляет палки в амурные колеса, настаивая: "Это - измена! Это - грех!" и требуя: "Смирись! Выкинь дурь из головы!" А ее Самость, ее сердце жаждет новой любви, новой, неведомой ласки! И тогда она, борясь с сомнениями, ищет того, кто бы ее поддержал в этом устремлении, подтвердил его законность и, конечно, в лице хотя бы одной подруги она такую поддержку найдет, и вот уже тогда - отдастся потоку новых переживаний, вдоволь насладится любовью... И, поверьте, никогда, никогда потом, когда все закончится и она вернется к мужу, не будет жалеть. Ведь так, Хильда?
   -- Да, конечно, так! Любовь выше всего и отказываться от нее - грех, сплошное лицемерие! - согласилась богиня.
   -- А если будет жалеть? - осведомилась Ася.
   -- Тогда... тогда это значит лишь одно - эта любовь не была подлинной! - пояснил юноша.
   -- А как же старушка-процентщица? - не унималась девушка.
   -- Ну, тут все просто. Раз муки совести пришли, значит, Раскольников был не прав, - победно заявил Сергей.
   -- Как-то слишком просто всё получается, - обескураженно проговорила Ася.
   -- Нет, не просто, Асенька! - запротестовал юноша. - Вся сложность в том, чтобы научиться слышать голос своего сердца, его истинный голос! Уметь отличать ложные голоса-искушения от единственно верного!
   -- И как же этому научиться? - продолжала спрашивать Ася.
   -- Просто! - пришла на помощь юноше валькирия. - Надо лишь учиться слушать, прислушиваться! Да, сначала неизбежны ошибки, но потом... потом их будет все меньше и меньше, слух станет все чутче, все яснее... Главное, оттачивать свой слух не время от времени, а постоянно, каждодневно!
   -- Именно так! - подтвердил Сергей.
   И в то же мгновение кабина аэростата попала в зону турбулентности, ее затрясло, стало раскачивать из стороны в стороны... Хильда прильнула к приборной доске, щелкнула тумблерами...
   -- Кажется, мы у цели... Советую пристегнуться ремнями к креслам. Вот вам леденцы, мятные! - и непонятно откуда взявшиеся в ее ладони конфеты с характерным стуком выплеснулись на стол.
   -- Мы начинаем подъем? - резонно вопросил Сергей.
   -- Да, именно так! - согласилась валькирия. - Мы должны проскочить через жерло вулкана! Это опасно, так что стоит задраить окно и включить систему кондиционирования - испарения могут быть опасны!
   Турбулентность нарастала, кабина стала медленно разгоняться, а огненный океан за окном сменили черные, покрытые копотью, стены... Однако уже через пять минут аэростат вырвался на простор, оставив позади и огненный подземный океан, и опасное жерло.
   -- Ну, вот, мы почти дома! - довольно, не скрывая восторга, произнесла валькирия, открывая уже не одно, а все десять огромных треугольных окон...
   Свежий воздух, наполненный ароматами трав и садов, заполонил кабину... Вулкан стремительно удалялся вдаль, внизу алела тюльпанами степь, рассекаемая извилистыми руслами голубых рек, а впереди, куда мчался аэростат, по всей длине горизонта расстилалась белая полоса...
   -- Что это там? - удивленно показывала Ася в сторону сияющей неведомой белизны.
   -- Всё увидишь, милая! Скоро там будем - через четверть часа! - заверила богиня.
   -- Это твоя страна? - догадался Сергей.
   -- Да, именно! - порадовалась сообразительности любимого Хильда. - Мы на родине! Тут безопасно! Но я хочу вам показать... А потому... Сейчас мы приземлимся, ты поможешь мне собрать купол, а потом... Вообщем, увидишь!
   Внизу показалась дорога, а еще через минуту и небольшое селение, напомнившее обычную деревню - то ли южнорусскую, то ли украинскую, вообщем, малороссийскую с традиционными красно-коричневыми черепичными крышами, белыми стенами домов, ровными полосами улиц...
   -- Здесь можно пересесть на аэромобиль, он много быстрее и комфортнее! - пояснила Хильда и, скептически обозрев измученное тело Аси, добавила: - А заодно посетить медпункт, где Асеньке вправят смещенные косточки и наложат гипс.
   Она быстро защелкала тумблерами и кнопками на пульте, и тут же горелка тихонько погасла, а вслед за ее успокоением началось и плавное снижение...
   Аэромобиль, как и ожидал Сергей, оказался аналогом нашего автомобиля, отличающимся только двумя существенными нововведениями - наличием складных крыльев и какого-то неведомого, работающего на обычной воде, как пояснила валькирия, термодвигателя, отличающегося как большей мощностью, так и лучшей экологической чистотой.
   Хильда быстрехонько набрала на бортовом компьютере маршрут следования, последовательно включила навигатор и зажигание, после чего вновь предложила пристегнуться.
   -- У вас злобные гаишники? - то ли в шутку, то ли всерьез спросил Костров, подчиняясь указанию богини.
   -- О, нет! Их у нас нет! Да и вообще аэромобиль - редкий транспорт! Чаще беломирцы передвигаются на поезде или обычных электромобилях, а на близкие расстояния - и на веломобилях...
   -- Беломирцы? - переспросила Настя.
   -- Да, моя страна так и называется Беломирьем. В честь белых богов, ведь тут родина их всех, начиная с самого... Ладно, не будем о грустном... - Хильда, по-видимому, вспомнила что-то не очень приятное из своего прошлого.
   -- Ну, как, пристегнулись? Тогда поехали... - продолжила она свою речь. - А гаишники... Они не нужны просто потому, что все параметры контролируются компьютером, а он соединен с центральным контрольным постом, так что без пристегнутых ремней мы вообще не смогли бы оторваться от земли...
   -- Ясненько, - пробурчал Костров и, взяв в ладошку здоровую руку Аси, устремил взгляд вперед, стараясь вдоволь насладиться прекрасными видами чудной страны.
   А страна действительно была чудной, прекрасной, обаятельной, хотя ничего волшебного, мистического вроде бы в ней не наблюдалось. Просто все, что есть лучшее на земле, было сконцентрировано здесь густо и гармонично, а всё порочное, ранящее, больное, вредное отсутствовало. Луга здесь были лугами, леса - лесами, реки - реками, но главным украшением Беломирья были, конечно, сады, занимавшие едва ли не половину всей возделываемой людьми территории. И цвели они не раз в год, а перманентно, поскольку зимы тут не было вовсе, погода всегда была ровно-теплой, приятной, не доходящей до жаркой.
   Аэромобиль с завидной скоростью перемещал путешественников от одного селения к другому, и в каждом их встречали радушно, но скромно и ненавязчиво, и везде называли Хильду не иначе, как "милой", "прекрасной", "любимой" и "родной", и везде угощали черешней, персиками, яблоками, виноградом, разнообразными цитрусовыми, а также такими экзотическими для тогдашней России фруктами, как папайя, маракуйя, авокадо и многими такими, названий которых не знала даже Хильда.
   И когда, казалось, вся страна была осмотрена, а день клонился к вечеру, валькирия торжественно, с неслыханной доселе величавостью, произнесла:
   -- Ну, а теперь, мои дорогие, перед тем, как заявиться в столицу, где уже готовят торжественный прием, мы отправимся в сердце Беломирья - в Долину Бабочек!
   -- Бабочки? Вот здорово! - Ася от восторга захлопала в ладоши, точнее, ладошкой здоровой правой руки слегка постучала по торчащим из свеженаложенного гипса пальцам левой.
   А Сергей, тут же вспомнив последнюю земную встречу с валькирией, когда она обратилась из бабочки в его сестру, серьезно призадумался.
   -- Только не бойтесь! - предусмотрительно предупреждала валькирия, прибавляя газа. - Долина очень большая, около тысячи квадратных километров, и концентрация чешуекрылых там огромная - около сотни на один квадратный метр!
   -- Около сотни? - переспросил Костров.
   -- Да, около, - согласилась Хильда.
   -- Значит, - Сергей быстро принялся считать, - значит, всего там обитает порядка... ста миллиардов бабочек?
   -- Чуток поменьше! - поправила богиня.
   -- И они не голодают? - заботливо осведомилась Ася.
   -- Нет, милая, им хватает еды, да и едят они немного, а долина плодородна - там сплошные сады, цветы и всякое разнотравье... Скоро увидишь!
   -- И каждая из них - это чья-то душа, чья-то Анима! Тело обитает в Нави, в царстве Чернобога, а души - здесь? - выдвинул Сергей очевидную гипотезу, вытекавшую из всего последнего опыта, им полученного.
   Хильда внимательно посмотрела на своего возлюбленного, но только скупо процедила:
   -- Ты сказал!
   Аэромобиль резко взмыл на вершину холма, но чуть раньше Хильда задернула все шторки, а на удивленные взоры спутников ответила:
   -- Не обижайте меня, позвольте сделать вам сюрприз! Наденьте вот эти черные непроницаемые очки, а когда наступит момент - я вас попрошу их снять и тогда...
   "Блин, - подумал Костров, - неужели все боги и богини любят театральные эффекты, только каждый и каждая свои особенные?" Подумал, но безропотно подчинился, увлекая примером и Асю.
   Хильда аккуратно помогла им сначала покинуть аэромобиль, а потом и спуститься на несколько десятков шагов вниз по каменным ступенькам, упиравшимся в небольшую площадку.
   -- Ну, теперь снимайте очки! - торжественно скомандовала валькирия.
   От увиденного Ася чуть было не поперхнулась, едва не задохнулась, а Сергей просто разинул рот от удивления! Все пространство внизу, слева, справа, спереди сияло - да-да, именно сияло, а не просто пестрело, - красочным многоцветьем, издали казавшимся каким-то живым, одухотворенным волшебным ковром! Впрочем, ковер и на самом деле был живым, был огромным, дышащим, чарующим...
   -- В Яви такого не увидишь, мои милые, так что наслаждайтесь! - удовлетворенно комментировала зрелище Хильда.
   А у Сергея вдруг брызнули из обоих глаз обильные слезы!
   -- Что, что с тобой, любимый? - забеспокоилась Хильда. - Что-то не так?
   -- Нет, все в порядке, но я жалею, что Лена не увидела этого...
   -- Твоя сестра? - переуточнила Хильда.
   -- Да, моя сестра... Ведь она так много... - Сергей всхлипывал все глубже и интенсивнее...
   -- Понимаю тебя, - спешила успокоить его валькирия, - но, бог даст, она еще здесь побывает...
   -- Она мне рассказала о Загрее... - продолжал плакаться Костров.
   -- Загрее? - удивилась Хильда.
   -- Да, а что? - спросил юноша.
   -- Загрей - мой брат! - пояснила Хильда. - С которым... которым мы не виделись почти двести лет... Любимый брат...
   -- Да? Сочувствую, - Сергей начал потихоньку успокаиваться. - Значит, ты знаешь его последнее задание, когда он приказал своим ученикам насобирать побольше крылышек бабочек?
   -- Разумеется! - заверила Хильда. - Я прекрасно знаю все, что связано с Элизой!
   -- И чем же закончилось это задание? Я так и не понял... хотя... - Сергей снова и снова вглядывался в блестящий живой океан, и тут целая ватага разноцветных бабочек-парусников накрыла и его, и Асю, и Хильду с головой, а когда улетела дальше, то оказалось, что одна из бабочек, ярко-голубая, с черной каймой по бокам крыльев, совершенно не похожая на парусников ни раскраской, ни формой крыльев, как минимум вдвое более крупная, чем любой из них, осталась сидеть на плече юноши.
   -- Частица земного неба, упавшая в мир вечно пасмурной Нави, - с долей грусти восторженно произнесла Настя.
   -- Ну, и что "хотя"? - будто не слыша девушку, после небольшой паузы обратилась к Сергею валькирия.
   -- Кажется, теперь понял, хотя могу ошибиться... Я так полагаю, что только одна Элиза не принесла ни единого крылышка бабочки, и именно поэтому только она одна правильно выполнила задание?
   Хильда ничего не ответила, а лишь улыбнулась и наградила Сергея долгим, нежным, но неглубоким поцелуем...
   Они стояли еще не меньше получаса, наблюдая за грандиозной симфонией цвета и света, и все эти полчаса голубая бабочка бездвижно сидела на плече юноши.
   -- Кажется, она не собирается с тобой расставаться? - глядя на "голубую красавицу", промолвила Хильда.
   -- Да, мне тоже... И что это значит? - откликнулся Сергей.
   -- Влюбилась в тебя... Как и я... Как Ася... - игриво проговорила валькирия, а потом уже вполне серьезно продолжила: - Кстати, это очень редкая бабочка даже для Беломирья. У вас в Яви на нее более всего похож Голубой Морфей, точнее, Морфа эугения или Морфа ретенор, с той лишь существенной разницой, что на земле так окрашены самцы, а у нас, наоборот, самки...
   -- Может, это твоя родственница? Дальняя? - предположила Ася.
   И, словно услышав эту гипотезу, "голубая красавица" взлетела ввысь, выписала в воздухе две фигуры, напомнившие Сергею латинские буквы "n" и "о", а потом снова приземлилась на плече юноши.
   -- Кажется, она не согласна! - весело произнес Сергей. - Может, эта бабочка и есть Элиза, ее душа, ее Анима?
   И тут началось невероятное! Голубая бабочка, показавшаяся всем на миг волшебной феей, вдруг закружила вокруг Сергея и, сделав три оборота, села на его нижнюю губу!
   -- Смотри, она тебя целует! - восторженно проговорила Ася.
   А Хельга внезапно побледнела, напряглась, сбросила как искреннюю, так и показную лукавость, отбросила все остатки шутливости и каким-то не своим, слишком низким, томным, почти мужским голосом произнесла:
   -- Ты прав, это Элиза!
   -- Но... - попытался возразить Сергей, однако стоило ему раздвинуть губы, как бабочка еще глубже залезла ему в рот...
   Юноше пришлось замолчать, а Хильда продолжила, но речь ее обращена была уже не к людям, а к прекрасной представительнице класса насекомых:
   -- Эля, милая, ты знаешь, где искать твое сердце?
   Бабочка тут же перепорхнула на левую грудь валькирии.
   -- Ты нам покажешь? - продолжала опрос богиня.
   Лазоревая красавица тут же взлетела вверх и нарисовала в воздухе три буквы "о", "u" и "i", правда, последняя оказалась без верхней точки, но... кто знает французский, тот, конечно, поймет...
   -- Веди! - проговорила богиня.
   И голубокрылая красавица стремглав помчалась вверх, аккурат вдоль ступенек, увлекая за собой всю троицу... Но стоило ей достигнуть кабины аэромобиля, как она сначала ненадолго села на крышу, а потом стала выписывать над ней новый, уже непохожий на буквы, танец...
   Все трое, две девушки и юноша, глядели на представление Элизы во все глаза, но... не могли понять! Прошло пять, десять, пятнадцать минут... А бабочка продолжала чертить в воздухе все тот же странный узор... Отчаяние сначала захватило Асю, потом Хильду и, наконец, завладело Сергеем, но лишь отчасти...
   -- Ты же была бабочкой! Ты должна знать! - вскрикнул Сергей, обращаясь к Хильде.
   -- Была, но... только раз... я не общалась с другими... бабочками... Я не знаю! Не знаю! - надрывно проговорила Хильда.
   -- А я слыхала, - очнулась вдруг Ася, - что есть язык пчел...
   -- Точно! - радостно согласился Костров. - Фриш, Карл фон Фриш, Нобелевский лауреат семьдесят третьего года...
   -- Ты прочтешь? - скептично вопросила Хильда.
   -- Постараюсь, - процедил Сергей, судорожно припоминая иллюстрации к учебнику по зоопсихологии, который он штудировал, работая над курсовой по теме "Проблема развития сознания в филогенезе человека".
   А бабочка, похоже, уже из последних сил продолжала чертить и чертить небо витиеватым танцем: вверх, влево, вправо, снова влево и вверх, потом снова вправо...
   -- Нет, нет, это не язык пчел! - торжественно закричал Сергей. - Всё проще! Это... тот же компас, та же "Купина"... Север, запад, восток, запад, восток... Карта! Нужна карта Беломирья!
   -- Вот! - Хильда в один миг успела открыть дверцу аэромобиля и вытащить обычную бумажную карту своей страны...
   Стоило Сергею бросить взгляд, и он тут же понял, что на севере - море, а... Нет, он не верил своим глазам, но на карте было не четыре, а пять сторон света, а это меняло дело, сильно меняло... Он снова взглянул на продолжающую свой танец голубую красавицу... И только тогда все встало на свои места...
   Теперь распоряжался уже он, еще со школьных времен знаток географии и геометрии, он закладывал маршрут в компьютер аэромобиля, он нажимал на газ, он... Закладывал для того, чтобы через полчаса приводниться вблизи острова, вблизи одного из островов одного из заливов единственного моря Беломирья...
   В Бланвилль, столицу Беломирья, они возвращились пьяные, но не от вина, а от счастья! В руках Сергея сиял икосаэдр, конечно, совсем иных, более скромных размеров, чем гондола аэростата богини, но внутри его прозрачных стен из прозрачного горного хрусталя - этого символа скромности и чистоты помыслов, - плавал в неведомой желто-золотистой жидкости - то ли в "поэтическом мёде", то ли в амброзии, то ли в обычном ирисивом масле - небольшой комочек плоти, известный всем как сердце...
   -- Девчонки мои, как же я вас люблю! - восторженно говорил Сергей, сидящий посредине кабины аэромобиля. - Неужели цель близка? Неужели это то самое сердце?
   - Сердце, конечно, то! - спокойно отвечала Хильда. - А вот что касается цели...
   - Неужели впереди еще много? - поинтересовалась Ася.
   - Да, полагаю, что немало, - сакраментально промолвила валькирия. - В любом случае, расслабление смерти подобно! Но пока... пока у нас есть право на отдых, небольшой отдых...
   - А что это за огни впереди? - спросила Ася.
   - Огни? Впереди? - Хильда, наконец, улыбнулась. - Это Бланвилль, девочка, родина белых асов, сердце Нави, непокоренное сердце... Кстати, Сигурд, "Голубая Элиза" с тобой?
   - Бабочка? - Сергей бросил панорамный взгляд на внутренность обширной кабины. - Конечно, нет... Она улетела... В тот самый миг, когда мы нашли... Ну, сама понимаешь...
   - Грааль? - лукаво спросила Хильда.
   - Ну, там будет видно! - поскромничал юный философ.
   - Эх, вот бы нам всем встретиться после воскресения Элизы! - мечтательно произнесла Ася. - Все мы - Эля, Загрей, Лена Кострова...
   - И Чернобог! - съехидничал Сергей.
   - Нет, не смей говорить так! - жестко-серьезно произнесла Хильда. - Слова материальны!... Так, пристегиваем ремни, ребятушки, мы садимся...
  
  
   Глава 90. Жертва
  
   Впервые за несколько дней Сергей и Ася смогли поесть, и не просто поесть, а вдоволь насладиться самой простой и в то же время самой вкусной пищей, которая только есть на земле - особым образом приготовленная рисовая каша с сыром, тающая во рту, сладчайший отварной картофель, маринованные огурчики, ароматные персики, сухое "Бастардо" (точнее, его беломирский аналог), вовсе не казавшееся сухим, а скорее полусладким.
   - Теперь моя очередь тебя потчевать! - улыбалась Хильда, наблюдая за трапезой яванских гостей. - Помнишь готический ресторанчик?
   Сергей взглянул на многоцветье витражных окон, на дивную мозаику, украшавшую стены залы...
   - Да, помню... Только готической розы в потолке не хватает! - согласился Сергей, медленно жуя очередной кусок мяса.
   - Отчего же не хватает. Гляди! - и Хильда разомкнула на своей шее замок сапфирового ожерелья, положила его в центр стола и громко приказала: - Эй, Леля, убери-ка свет!
   Тут же в гостиную влетела миловидная служанка, затворила все окна ставнями, погрузив залу в полную темноту...
   - А теперь смотри, мой спаситель! - произнеся это, Хильда положила невесть откуда взявшийся красный камень, по-видимому, рубин, в центр круга, образованного ободом ожерелья...
   И тут же вся зала осветилась ровным голубым сиянием, а на потолке, действительно, завращалась великолепная разноцветная двенадцатилепестковая готическая роза, больше похожая на нашу ромашку. И каждый лепесток имел свой особый цвет, но вместе они образовывали удивительный по красоте ансамбль. Теперь Сергей мог расслышать и музыку - она лилась прямо с потолка, сначала тихо, приглушенно, потом громче, ярче... Без сомнения, это был тот же самый мотив... Или все-таки не тот? Сергею показалось, что... но понять тонкое различие между той и этой мелодией он просто не успел, поскольку хрустальный икосаэдр, до того томившийся в углу, вдруг... вдруг осветился изнутри нежно-розовым светом, и в тот же момент прелюдия закончилась и откуда-то сверху полились слова неслышанной ранее песни:

   Мое сердце в твоих ладонях,
   Мое сердце в твоих руках,
   Раскрывает теплу навстречу
   Лепестки своих трепетных глаз!
  
   Улыбается каждому взгляду,
   Ловит с нежностью каждый твой вздох,
   Ищет в каждом движеньи награду,
   Грезит ночью тобой, грезит днём...
  
   Верю, ты его не поранишь,
   Вешним холодом не обольешь,
   Знаю, ты его не уронишь,
   В темный сумрак не окунешь!
  
   Все замерли, вслушиваясь в каждое слово, надеясь найти очередную подсказку, совет или, напротив, ребус, загадку, которую придется снова решать. Сергею же раньше других стало ясно, что это какой-то иной, новый голос, - не Ольги-Гесионы, не Элизы, а... Нет, он не мог распознать владелицу этого голоса, но, несомненно, чувствовал, что голос родной, знакомый, близкий, не раз слышанный. Он не был таким чистым, нежным, как пение Элизы, ему не хватало сочности, силы, присущих голосу Гесионы, но все же он казался не менее прекрасным, не менее божественным, чем они...
   А пение тем временем продолжалось, наполняя всё пространство обеденной залы:
   Мое сердце живет надеждой,
   Мое сердце живет весной,
   Если станешь весенним Солнцем,
   Оно будет цвести тобой!
  
   Если станешь небесным сводом,
   Оно птицей поднимется в высь,
   Если будешь моей Свободой,
   Оно будет навек твоим!
  
   Мое сердце живет тобою,
   Мое сердце бежит к тебе,
   Если хочешь, сожми ладони
   И оставь навеки себе!
  
   Если хочешь любви настоящей,
   Ты его сильнее сжимай,
   Если хочешь полета к звездам,
   Ты его не разбей, не сломай!
  
   Я не знаю, что будет дальше,
   Я пока только чаю любви.
   Всё в твоей бесконечной власти -
   Только крепче ладони сожми!
  
   Мое сердце в твоих ладонях,
   Мое сердце в твоих руках,
   Если веришь - держи его крепче,
   Если страшно - кидай во мрак!
  
   Пение прекратилось, через пол-минуты растаяла без следа и музыка, и сияние хрустального икосаэдра... Ася, Хильда, Сергей, скованные очарованием чудесного представления, продолжали безмолвно сидеть в полумраке. Тяжелее всего, пожалуй, пришлось Сергею - он понимал, что это пение - очередное послание, послание от девушки, но кому оно адресовано, что это за девушка - оставалось совершенно не ясным.
   Если пела все же Элиза, то тогда, очевидно, она что-то хотела сообщить Загрею! Но почему тогда она лишь "чает" любви, разве за тысячи лет разлуки ее чувста подтаяли? А если песня предназначалась ему, Сергею, то тогда от кого? Ася и Хильда, если верить их словам, уже и так в него влюблены, значит, значит, остается Ольга, сестра Насти... Ну, конечно, ведь именно её он должен спасти, именно она страдает, а он тут сидит... Но где же ее искать, в Долине Бабочек или...
   Порожденный сиянием рубина малиновый "зайчик" под потолком внезапно прерывисто запульсировал, задергался, закачался из стороны в сторону, а вместе с ним и весь волшебный калейдоскоп на несколько секунд надрывно замерцал - будто легкий ветерок пронесся по нему, ненадолго нарушив мерное вращение цвета и света, повредив такую великолепную гармонию... Когда же все вернулось на круги своя и красота была восстановлена, Сергей нечаянно бросил взор на Хильду и... по ее взволнованным глазам, по бледному лицу понял: что-то случилось...
   - Ладно, хватит! Пора! Леля, верни нам свет! - приказала стальным голосом валькирия - похоже, она совсем не собиралась обсуждать смысл странного песенно-музыкального послания.
   Снова стало светло. Хильда надела ожерелье, а красный камень исчез, будто его и не было. И только тогда Сергей подумал, что огранен он был тоже в форме икосаэдра, ведь у того ровно двенадцать углов-вершин - столько же, сколько у лепестков ромашки.
   - Вы наелись? - поинтересовалась богиня, вставая из-за стола.
   - Да, почти! - призналась Ася.
   Сергей же только кивнул головой в знак согласия, а потом тревожно спросил:
   - Что-то случилось?
   - Да, но сначала выпьем за победу! Разливай, Сигурд!
   - Сигурд? - удивился Костров.
   - Да, богам положено иметь несколько имен! - пояснила валькирия.
   - Но ведь я... - попытался возразить юноша.
   - Разливай и хватит болтать! Пришло время действовать! - с долей нарастающего гнева потребовала хозяйка дворца.
   Такой Хильду Сергей еще не видел никогда: ее глаза светились возбуждением, лицо приобрело выражение решимости и, как ему показалось, даже волосы немного вздыбились на голове, делая ее похожей на льва, на льва перед схваткой.
   Сергей послушно налил вино в бокалы, все встали...
   - За победу! - еще более воинственно произнесла Хильда.
   - Что же случилось! - на этот раз спрашивала Ася.
   - Смотрите! - и валькирия растворила узорчатое витражное окно.
   Прямо по горизонту, от края до края, протянулась тонкая черная полоса, едва заметная, но все же ее легко распознали и Сергей, и Ася, не говоря уже о Хильде.
   - Что это? - взволнованно поинтересовалась Настя.
   - Это? Это Рагнарек, девочка, самый настоящий Рагнарек! - отозвалась Хильда, тревожно вглядываясь в даль.
   - Рагнарек? - Ася впервые слышала это слово.
   - В скандинавской мифологии Рагнарек, Настенька, это решающая битва добра и зла, светлых и темных богов, после которой, в зависимости от исхода, наступает или конец света, или новый эон в истории человечества. Ну, то же самое, что Армагеддон, - пояснил Костров.
   - Ужас!!! - проговорила Ася с придыханием, хотя, конечно, в глубине души никакого ужаса не ощущала.
   Совсем рядом, прямо над головой, где была сторожевая башня дворца, затрубил рог, и уже через минуту весь Бланвиль наполнился то ли набатным, то ли колокольным звоном...
   - Ты никогда не дрался на мечах, Сигурд? - поинтересовалась Хильда.
   - Если только в раннем детстве! - признался Костров. - У меня был красный пластмассовый меч, думаю, я им баловался, но как именно - припоминаю с трудом. Зато год в универе и два года в училище ходил на секцию рукопашного боя! - похвастался юноша.
   - Ну, это тоже неплохо! - проговорила богиня. - Леля, подберите Сигурду доспехи и оружие, а гостья останется здесь. Если Чернобог захватит город - поможешь ей переправиться в Мидгард. Думаю, Один не откажет мне в этой скромной просьбе!
   - Сделаю, милая Хильда! Обещаю! - заверила ее служанка и жестом пригласила Сергея идти за ней.
   - Нет, ни за что!!! - громко проговорила Ася. - Я здесь не останусь! Ни за что не останусь!!!
   - Девочка моя, - приблизилась к ней Хильда и ласково погладила по голове. - Мы отправляемся на войну, а у войны, сама знаешь, совсем не женское лицо! А у тебя рука к тому же сломана!
   - Только одна рука сломана, причем левая, а вторая, правая, здорова!!! - и Ася упала на колени и стала целовать руки богине. - Ваше Величество, прошу, возьмите меня с собой! Я просто умру тут без дела! Не вынесу я тут! Не вынесу!
   - Оставь свои причитания и славословия для мира Яви! - жестко проговорила Хильда. - У нас тут не принято раболепствовать! Беломирье - это мир свободы! Ну-ка, встань! Посмотри мне в глаза!
   Ася повиновалась и, набравшись мужества, взглянула в бездонную синь...
   - Хорошо, девочка, я в тебя верю! - сказала валькирия и добавила: - Леля, Асю тоже в доспехи, только уж постарайся, чтобы ни они, ни оружие не были для нее слишком тяжелы!
   - Спасибо, милая! - благодарно отозвалась Ася, и вскоре все втроем они покинули гостиную.
   Не прошло и часа как белое воинство Хильды было готово к бою. Бланвилль не был крепостью. Ни зубчатых стен, ни рвов с водой, ни железных ворот. В этом смысле он был скорее похож на поселение конца 20-го века, чем на города-крепости Средневековья. Даже дворец не имел никакой защиты, а из всех военных атрибутов наличествовала только сторожевая башня стометровой высоты.
   В то же время все мужчины и большинство женщин с детства учились ратному делу, и каждая семья имела дома небольшой арсенал, состоявший из кольчуг, лат, мечей, щитов, копий, сабель и другой воинской "снеди". Знали навьянцы и оружие конца 20-го века, и не только знали, но умели изготавливать и хорошо им пользоваться, начиная с пистолетов и заканчивая противоракетными комплексами, аналогичными нашей "Стреле" или американскому "Стингеру".
   Но, как известно, время в Нави течет очень быстро, и пока земляне-яванцы осваивали это оружие, навьянцы, вдоволь им наигравшись, выбросили его в архив истории как слишком опасную и скучную игрушку. В бою, полагали они, должна побеждать сила и ловкость, а не тот, кто имеет более мощное оружие. Настоящее оружие, полагали они, должно быть простым продолжением органов тела человека, потому даже арбалеты они не использовали, отдавая предпочтение луку со стрелами.
   Зато архаичное вооружение они изготавливали по современным технологическим стандартам, потому оно было легким и прочным, потому мечи даже сталь разрезали как масло, но в то же время кольчуги и тонкие латы были настолько крепки, что лучшие мечи и сабли далеко не всегда могли оставить на них царапкий след. Мастера Беломирья считались лучшими в производстве оружия, во многом именно поэтому Бланвилль не имел никаких оборонительных сооружений - соседи, какими бы воинственными они ни были, прекрасно понимали, что их ожидает в схватке с жителями этой земли.
   Само же Беломирье, простиравшееся на тысячи километров в четыре из пяти сторон навьянского света, представляло собой страну городов и деревень, дивных, постоянно цветущих садов, раскидистых лугов, прозрачных рек и озер, дубрав и березовых рощ. И хотя страна занимала лишь одну десятитысячную площади Нави, никогда она не была покорена, всегда умела сохранить свою свободу. А свобода ее была многим как кость в горле, правда, постепенно эти многие покорились одному правителю и вошли в состав его царства в качестве послушных вассалов.
  
   Беломирье раздражало Чернобога не только тем, что отказалось признать его власть, не только своей чудной, почти девственно чистой природой, которую ему поскорее хотелось загадить, но, прежде всего, своим свободолюбием! Здесь не было ни рабов, ни господ, даже такие слова, как "ваше величество", "сир", "милорд" и прочие здесь были под запретом. Все обращались друг к другу по именам, а если не знали имени, то говорили либо "милый друг", либо "дорогая подруга", либо как-то иначе, лишь бы не унизить и не унизиться самому. Однако здесь не было полного равенства, наличествовали и богатые, и бедные, мастера и подмастерья, учителя и ученики, но социальное расслоение не было сильным, и самый захудалый бедняк имел и свое жилье, и имущество, и собственное оружие.
   Захват Беломирья, этой последней непокоренной провинции, не только давал Чернобогу власть над всей Навью, но вместе с тем открывал выход к морю, который был только здесь и который беломиряне контролировали испокон веков. Именно на море выходила пятая сторона царства Белой Богини, и этот выход был единственным во всей Нави. Что давал выход к морю? Много, много больше, чем он дает земным государствам!!! Море было самым быстрым и легким, наименее затратным путем в Явь, которая должна была стать следующей, после Беломирья, жертвой агрессии Чернобога. Пока он мог влиять на историю Яви через своих "косвенных агентов", которые не осознавали своей связи с Чернобогом, а потому действовали слепо, неумело, подчас глупо. С выходом же к морю у него появлялась возможность направлять "прямых агентов", которые смогут не только осознавать, кто и зачем их послал, но и постоянно быть на связи со своим покровителем, корректировать свои поступки так, чтобы... чтобы уже через несколько десятков лет Явь склонила перед ним свою гордую голову и включилась бы в процесс выплаты дани, которую тогда можно было бы заметно увеличить!
   Ну, а через Явь открывались все дороги - и в Межмирье, и в Утгард, и, главное, в прекраснейший, в самый богатейший край Вселенной - в сам Асгард, где беспечно живут его братья, где наслаждается жизнью Один - предавший его отец! Но сначала, сначала надо было расправиться с беломирцами - одних убить, других сделать рабами, и, главное, взять в полон саму Белую Богиню, эту синеокую красавицу Хильду, его сводную сестру. Если ей хватит ума, то станет его очередной женой, если нет - пусть пеняет на себя...
  
   Хильда действительно всегда рассчитывала только на себя и становиться ни жертвой, ни женой Чернобога не собиралась. Сейчас она в сопровождении самых близких друзей объезжала строй своего войска. Полки дружно приветствовали воскресшую богиню, всячески выказывая воинский энтузиазм. А она, в свою очередь, заражала их оптимизмом, даря свою лучистую улыбку, свою полуобнаженною красоту - на не ней были только доспехи, одетые прямо на голое тело! Но под внешней уверенностью в победе таились глубокие сомнения в благоприятном исходе сражения. Вместо битв прошлого, в которых она почти не знала поражений, сейчас в памяти всплывали почему-то личные неудачи, собственные ошибки и трагедии...
   И сейчас она вновь и вновь задавалась вопросом: за что отец так жесток с ней, почему вновь и вновь обрекает её на испытания, а вслед за ними - на страдания, на муки, снова и снова засылает ее в Мидгард, и ей снова и снова приходится доказывать, что она лучшая, что тогда, в начале нового эона, он ошибся, отдав золотую диадему не ей, а Хелене, когда не её, а Хелену сделал наследницей и подарил ей лучшие земли Асгарда... А её, Хильду, отправил в Явь...
   И вот её ведут на заклание в святилище Артемиды в Авлиде, но она не протестует, не сопротивляется, понимая, что такова воля отца, что это необходимо для победы ахейцев над дерзкими троянцами. Победы, которой ей, прирожденной воительнице, не довелось даже увидеть! Не довелось потому, что на долгие двадцать лет её снова унизили - заставили прислуживать в храме одной из сестер в Крыму.
   Сначала в своих злоключениях, в нелюбви отца она обвиняла свою гордость, свое тщеславие, свою высокомерность (но сейчас-то понимает, что никакой особой гордыни она не выказывала), а потому в следующий раз явилась в Явь в облике... циркачки. Но и этого ей показалось мало, и тогда она стала портовой шлюхой - чего не сделаешь, чтобы победить в себе гордыню! Но скорее для того, чтобы заставить отца задуматься о том, что он с ней сделал! Она верила, была почти уверена тогда, что Он не выдержит, что пожалеет свою дочь, а если не пожалеет её, то тогда хотя бы себя! Неужели он сможет равнодушно созерцать, как его "кровинушку", несущую в себе пятьдесят процентов его божественных генов, трахает во всех мыслимых и немыслимых позах, местах и формах всякое отребье - матросы, торговцы, подмастерья, солдаты, все-все, кто смог скопить хотя бы скромную сумму в одну драхму (все же отдаваться за меньшую она считала ниже своего достоинства, правда, однажды, только однажды она отдалась всего лишь за жалкий обол какому-то бродяге и опять на зло Ему).
   И Он не выдержал, сломался - все-таки нет "железных" богов! И призвал, наконец, её к делу, доверил важную миссию - и она яростно бросилась спасать горячо любимую Византию - чтобы доказать и себе, и Ему: "Я - лучшая!" И спасла, и приумножила богатства, расширила земли (а заодно приняла ряд законов, облегчающих положение женщин)... А историки с тех пор ломают голову над тем, как невзрачная проститутка к исходу третьего десятка лет вдруг смогла стать византийской императрицей! Но и тогда, и ныне проблемы историков её мало трогали...
   Но Он не только не наградил её, но даже не обнял, не поцеловал, вообще не захотел увидеть, а погрузил в колдовской сон, чтобы снова через несколько веков подвергнуть новому испытанию! Он послал её, чтобы спасти его, великого магистра великого ордена, а она не смогла, проиграла, ошиблась, опоздала! Кто ей помешал тогда? Хелена, Хермод или сам Чернобог? Ей так и не удалось узнать, и она попросила новое испытание, потребовала новой проверки!
   Следующей на очереди оказалась нежно любимая Франция! И снова Хильда пришла в мир как обычная чернавка, внедрилась в бедную крестьянскую семью, надеясь на повторение! Только теперь она была не проституткой, а девственницей, девой-воительницей, и все ради Него, чтобы он простил, призвал к себе, чтобы полюбил! И повторение случилось, но, увы, не надолго - после быстрого и яркого триумфа что-то сломалось. Похоже, что кто-то из "темных асов" опять перешел ей путь, впрочем, возможно, и сама она не была безупречна - что-то не так поняла, не так сделала, в чем-то ошиблась... И снова она обвинила во всем тщеславие и собственную гордыню, и чтобы окончательно расквитаться, разделаться с ними взошла на костер, повторяя судьбу любимого мастера, Великого магистра Жака де Моле! Она честно была там до конца, и чем больнее ей было, тем более счастливой себя ощущала! "Неужели Он не оценит, не поймет, что только ради Него она подвергла себя такому?" На этот раз Один оценил жертву, пусть и не сразу, но оценил, и Франция победила, а ей, Хильде, была подарена корона царицы Беломирья, родины белых асов, быть может, родины самого Одина! Но... но отец снова не захотел её видеть, не обнял, не поцеловал, не пригласил в Асгард хотя бы в гости. Наверное, не хотел причинять боль своей любимой Хелене...
   И снова она думала, гадала, решала, почему, за что, для чего??? И все больше ей казалось, что дело не в гордыне, не в страдании, а в чем-то другом! Но в чем? Чем теперь она должна пожертвовать, чтобы не только одолеть Чернобога, но и заслужить Его милости, милости отца, милости великого Одина?
   И вот теперь эта песня... Похоже, Сигурд решил, что она адресована ему, только ему... Ну, пусть так и считает, так, пожалуй, будет лучше. Но она-то знает - поняла, почувствовала, прочувствовала это сразу, сразу распознала, разгадала, что послание отправлено ей, именно ей, и что отправитель - Он, сам Один... Да, ведь только она одна знает, что Бланвилль и есть сердце Асгарда, что... Впрочем, конечно, не только она одна, но и Он, и Загрей, и Хермод, и, конечно, Чернобог... И теперь судьба всего Асгарда, значит, и всей Вселенной в её женских руках! Да, да, именно в этом суть послания, от неё зависит и Его Свобода, и Свобода всего Асгарда, и вот теперь ей предстоит ей стать, стать той самой Свободой с картины Эжена Делакруа! И она ей станет, пусть даже ценой жизни!
   Она припомнила строки из предпоследнего четверостишия:
  
   Я не знаю, что будет дальше,
   Я пока только чаю любви.
   Всё в твоей бесконечной власти -
   Только крепче ладони сожми!
  
   "Да, да, именно здесь, в этих двадцати словах содержится квинтэссенция послания, его эпицентр, его суть! - убеждала себя валькирия, со всей силы сжимая рукоять меча из золотой стали. - Теперь все понятно, он хочет, хочет, но не может ее полюбить! Точно так же, как она старается изо всех сил полюбить прекрасного Бальдра, но вот не выходит, не получается! Что поделаешь, ведь этот Эрос, полубог-полудемон, неподвластен даже "высшим асам", даже Ему, Властителю Асгарда! Не подвластен потому, что питается энергией Иного, пришел из мира нерукотворной Свободы, которая веет туда, куда хочет, и так, как хочет! Разве могла она подумать еще лет сто назад, навьянских быстролетящих лет, что влюбится в этого паренька с добрыми серо-голубыми глазами, влюбится почти сразу, всем сердцем и душой, что предпочтет его, простого жителя Яви, своему сводному брату, божественному и бесстрашному Бальдру!!! Да, любовь действительно зла!!! Или все же не зла?"
   И тут, под звуки дружных приветствий объезжаемых ею бело-молочных шеренг (Хильда не переставала улыбаться своим воинам, одетым точно так, как некогда облачались тамплиеры, но при этом продолжала думать о своем), валькирия, наконец, поняла, поняла всё!
   "Неужели и гордыня, и страдание здесь ни при чем? Неужели всё дело в любви и надо отказаться именно от неё, пожертвовать именно ей, чтобы заслужить милость отца, нет, не милость, а его любовь, и не заслужить (разве любовь заслуживают?), а, скорее, разбудить, да-да именно разбудить? - продолжала спрашивать себя валькирия. - Быть может, если она добровольно откажется от своего Сигурда, она получит то, о чем так долго мечтала? А может все же дело в бессмертии? Может именно им надо пожертвовать? Но как, как ей решиться, как выбрать, как отказаться от любви??? Зачем же ей тогда жизнь, если в ней не будет его? И - главное - зачем ей любовь отца, зачем ей тогда Асгард, если в нем не будет его, Сигурда?"
   Хильда резко остановила коня, развернулась на девяносто градусов и посмотрела назад: и Сигурд, и Бальдр, и Ася ехали спокойной рысцой перед боевыми порядками ее гвардии! Богиня попыталась по очереди пристально посмотреть в глаза каждому... Последними оказались глаза Аси, большие выразительные глубокие прекрасные карие глаза на некрасивом лице! Ася увидела, что валькирия смотрит на неё, улыбнулась, виновато посмотрела вниз, на свою висящую на широком шарфе беспомощную руку... Следом за ней упал и взгляд богини, а потом скользнул чуть ниже, в область живота. И на какое-то мгновение там, в низу живота девушки вспыхнул красный огонек, вспыхнул на какие-то доли миллисекунды, а потом потух, исчез, рассеялся... Но этого мгновения было вполне достаточно, чтобы валькирия поняла всё, поняла и приняла решение...
   "Да, отец, я всё поняла! - радостно прокричала про себя богиня. - Да, надо пожертвовать самым дорогим! А любовь для меня, конечно, дороже жизни, дороже бессмертия!" - и сказав себе это, валькирия опустила на лицо прикрепленную к основанию шлема золотистую и сверхпрочную вуаль-кольчугу, пришпорила коня и пустилась во весь опор. И никто-никто из солдат её огромного войска, никто из её друзей и приближенных, ни любящий Бальдр, ни любимый Сигурд, ни кареглазая Ася, никто и подумать не мог, что в этот момент лицо её заливают обильные слезы...
  
  
   Глава 91. Рагнарек
  
   Наконец, воительница остановилась перед серединой строя, который несколькими шеренгами протянулся от морского побережья до окраин города, закрывая черному воинству путь в глубь страны. Бланвиль специально построили на границе так, чтобы он всегда оказывался первым на пути неприятеля. По мнению Хильды, это было честно. Падение столицы означало бы и гибель всей страны, потому у воинов не было надежды на отступление - либо победа, либо смерть. Земное правило - располагать столицу в глубине страны - она считала отвратительным, поскольку из него как бы само собой вытекало согласие правителей отдать приграничные области на поругание врагу! Разве она допустит, разве сможет спокойно, сидя в тылу, взирать как агрессоры жгут ее белые города, как вырубают ароматные сады, как насилуют женщин, умервщляют младенцев!?? Нет, не стоит слезинка даже одной девушки, даже одного ребенка победы, пусть даже и над Чернобогом! Или погибнуть соборно, всем сразу, или соборно победить, не позволив врагу насладиться даже локальными успехами!
   А черная туча все приближалась... Вот уже можно разглядеть силуэты отдельных лошадей и воинов. А вот и он, сам Властитель Нави, почти всей Нави, на вороном коне, с извечным вороном на плече...
   Когда между войсками противников оставалось сотни три метров, черные остановились. От их массы отделился конник, разряженный, словно новогодняя елка: на груди - разноцветные медали, на голове - целый букет из перьев, сапоги - красные, брюки - синие, сюртук - коричневый и только шлем - черный.
   Сергей, сидевший на лошади справа и чуть позади Хильды, без труда узнал Кащея, хотя видел того лишь однажды и мельком - в чертогах Чернобога.
   - Я хочу говорить с вашим главным начальником! - закричал Кащей, приблизившись к авангарду белых во главе с валькирией и демонстративно не глядя на царицу - то ли из страха поддаться ее чарам, то ли желая унизить.
   - Я - здесь! - мягко ответствовала Хильда. - Али ты ослеп, Кащеюшка?
   - Прости, царица, я тебя не узнал - будешь долго жить! - решил съязвить Кащей.
   - Да уж постараюсь еще пожить, милый, лишь бы тебя не разочаровать! - все так же мягко наградила супостата ответной колькостью богиня. - Ну, выкладывай, чего хочет твой босс?
   - У нас есть предложение! Мы не хотим ни вашей, ни своей крови! - торжественно начал Кащей.
   - Ой, рассмешил! - прервала его Хильда. - Хватит врать, милок, давай ближе к делу!
   - Его Величество Император Нави, Чернобог Дый Бессмертный предлагает вам обмен! - продолжал Кащей.
   - Это интересно! Что-то новенькое! - улыбнулась Хильда, а на душе у нее совсем было неспокойно.
   - Мы вам девчонку, а вы нам... - и тут Кащей указал точно в сторону Сергея, - тот сосуд, что он нашел на острове!
   Сергея мгновенно бросило в дрожь! "Откуда они знают про сосуд, - мгновенно пронеслось у него в голове, - про икосаэдр с живым сердцем, ведь его видел только он, Ася и Хильда, хотя... неужели кто-то из слуг, неужели и тут есть предатели и шпионы?"
   Хильда неожиданно обернулась к Сергею:
   - Нет, Сигурд, у нас нет предателей! Не бойся, в спину никто не ударит! Просто боги, верховные из них, к сожалению умеют читать мысли! Вот и все!
   Повернувшись обратно к Кащею, громко и резко валькирия спросила:
   - О какой девчонке ты говоришь? Я не понимаю, милый!
   - Сейчас! - и Кащей махнул рукой.
   Тут же черные ряды размокнулись и впереди них показалась девушка, облаченная в длинное розовое платье или, возможно, это была простая ночная рубашка.
   - Дайте мне бинокль или трубу! - Костров повернулся назад, к воинам.
   - Держи! - раздалось из толпы, и вслед за императивом-повелением вылетела черная труба, которую Сергей ловко поймал и направил окуляр прямо на розовый силуэт, светившийся на черном фоне.
   Вне всяких сомнений, это была она, Ольга-Гесиона! Будто в насмешку, стараясь то ли поиздеваться, то ли показать свою осведомленность, Чернобог нарядил ее совершенно так, как одета Весна на картине Боттичелли: длинное платье, расширяющееся к низу и создающее иллюзию беременности, живые цветы и листья по всему складчатому периметру ткани - то ли они были пришиты, то ли приклеены, такие же цветы в светлых волосах, обрамляющих лицо, а на шее - венок из листьев и цветов земляники, только более узкий, чем у героини полотна великого итальянца. Единственным неприятным дополнением были увесистые - это было видно даже на расстоянии - кандалы, сковывавшие руки...
   - Так вы согласны на обмен: стеклянная чушка из красного стекла вместе с содержимым на вон ту девчонку, - и Кащей бросил руку назад, в сторону пленницы.
   - Я не понимаю, о чем ты, Кащеюшка! - спокойно увещевала гонца Хильда. - У нас нет никакой чушки, с содержимым она или нет!
   - Что ж, раз так, тогда... тогда она умрет! А потом... потом умрете все вы! - гневно произнес Кащей и взмахнул красным платком над головой.
   В тот же миг Сергей увидел, как за спиной Ольги взвился черный бич и плавно, как бы нехотя, опустился на нее сзади. Девушка упала как подкошенная, сначала повалилась на колени, а потом и навзничь. Но тут же рослый воин ее поднял, и... тогда Сергей понял, что венок на её шее - не просто украшение, что под цветами скрывается стальной обруч-ошейник, и что он пристегнут цепочкой к левой руке Чернобога! Ему вспомнился сон, вспомнилось, как на такой же цепочке его, тогда еще андрогина, тащила по галереям пирамиды та, которая теперь сидела впереди...
   Чернобог стал медленно накручивать цепь на руку, подтаскивая к себе девушку, а черный бич снова взвился над ней и снова опустился на спину... Вся душа Кострова мгновенно превратилась в кипящую Ненависть, отодвинув в сторону все другое - и разум, и рассудок, и иные чувства... Он вонзил шпоры в конские бока и стремглав понесся в сторону черной, оскаленной копьями, тучи...
   - Нет, не надо! - закричала вслед Хильда.
   Но Сергей не услышал, он ничего уже не слышал, кроме кипящей во всем теле крови, зовущей к немедленному воздаянию...
   - Бальдр, догони и верни его! - приказала богиня.
   - Не могу, милая, - ответил ближайший к ней воин, - Леля дала ему лучшего твоего коня!
   - Ох уж эта Леля! - в сердцах промолвила Хильда. - Все равно скачи за ним! Может, успеешь помочь...
   - Не могу, милая, - снова отозвался Бальдр. - Я - твой первый телохранитель, и не могу оставить тебя!
   - Ах, раз так! - богиня приходила в гнев. - Что ж... Хей-яя!!! - крикнула она зычным и мощным низким голосом.
   Ее конь вздыбился, тревожно заржал и, опустившись на землю, пустился вскачь... Только тут Бальдр выполнил приказ и направил своего копытного друга вслед за той, которую он любил настолько долго, насколько и безнадежно...
   Сергей мчался во весь опор. Ольга, меж тем, беспомощно повисла под рукой Чернобога... Она инстинктивно пыталась освободиться скованными руками от ошейника, но тщетно. Ее белое лицо наполнялось синью, трепещущее тело задыхалось, хрипело, судорожно болтая ногами...
   "Только бы успеть, только успеть!" - орал себе Сергей, чувствуя, что сердце его вот-вот вырвется наружу, не выдержав кипящей от гнева крови. Его конь несся прямо на Чернобога, с каждым шагом приближая столкновение... Оба войска замерли в ожидании кровавой развязки...
   К счастью, он успел. Оля еще боролась за жизнь, когда он всей своей небольшой массой вонзился в мускулистую, укрытую доспехами, грудь Чернобога-Дыя. Он не помнил, куда подевался его конь, не помнил и о том, как одним движением порвал цепочку и освободил девушку. Все шло на инстинктах, заряженных местью...
   А Чернобога опять подвела самонадеянность! Снова он не учел чего-то самого важного, может, позабыл про силу кипящей костровской крови или же запамятовал о печальной участи Абраксаса, или, наконец, так и не понял, что перед ним теперь не человек, а человек, ставший богом, ставший богом силой своего характера, мужества, силой Любви...
   Они сцепились как два зверя, слились в один комок, как и тогда, на горной тропе, но теперь... теперь Сергею не мешало ни больное крыло, ни страх за судьбу Аси, а у Чернобога было лишь двукратное, а не десятикратное, как тогда, превосходство в массе... Никто не осмеливался вмешаться в ход поединка: ни подлетевшая Белая Богиня, враз ослепившая парализующей красотой все воинство Дыя, ни ее верный Бальдр, ни медленно подъехавший позже всех Кащей...
   - Спасай девчонку, милый! - шепнула Хильда на ухо Бальдра, продолжая тревожно следить за ходом борьбы. - Спасешь, и я буду твоей, буду навсегда! Клянусь Одином! А я пока отвлеку Кащея...
   Бальдру оставалось лишь повиноваться, пусть и в нарушение неписаных инструкций - все же желание получить первую красавицу Вселенной перевесило! И пока Хильда строила глазки Кащею, делая вид, что восхищена его аляповатым оперением-одеянием, Бальдр подхватил измученную, но еще вполне жизнеспособную Ольгу, положил перед собой на круп коня и сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее поскакал к белым рядам. И ни один из "черных" не додумался послать ему вслед хотя бы одну стрелу - так велико было гипнотическое очарование красоты Белой Богини!...
   Всякий богослов, всякий знаток Библии знает, что в книге Бытия есть странный эпизод, где Иаков всю ночь боролся с существом, принявшем облик человека, но впоследствии, по его же собственному признанию, оказавшимся Богом. И хотя Бог повредил Иакову бедро, тем не менее, именно за последним осталась победа. Это ясно потому, что Бог в конце поединка просит Иакова: отпусти Меня, ибо взошла заря. На что Иаков отвечает: не отпущу Тебя, пока не благословишь Меня. Разумеется, Иаков получил благословение Бога, а тот, соответственно, свободу.
   Отсюда ясно, что боги не так уж и страшны и всемогущи, и что порой не могут одолеть даже простого человека. Чего же говорить о человеке, приобщившимся к божественной природе, ставшим богом, и не младшим из них, а одним из высших!
   Хильда понимала это, знала это с того самого момента, как отдалась Сергею. Отдалась еще тогда, на земле, имея другое обличье, не переставая от этого быть богиней во всех смыслах и отношениях. Увы, сексуальные связи с богами и богинями не проходят бесследно для смертных, а позволяют им приоткрыть для себя вход в царство небожителей. Однако, одного секса мало, надо приложить и собственные усилия, проявить ум и выдержку, доблесть и отвагу, терпение и любовь! Ведь божественная природа входит в человека не сразу, а заполняет его постепенно, незаметно для него самого.
   Хильда искренне радовалась, видя как Сергей ни в чем не уступает Чернобогу, а Сергей думал совсем не о Хильде, а благодарил своих учителей по рукопашному бою и особенно Харитона, который дал ему пару ценных уроков. В эти минуты борьбы он ощущал себя легендарным Хромовым-Харлампиевым, который смело вступал в неравную схватку с разноплеменными бугаями и качками, чтобы сначала измотать их, создавая иллюзию собственной слабости, а потом внезапно перейти в наступление.
   Успев дважды хитро вывернуться из захватов Дыя, легко встав после двух его мощных бросков, Сергей, наконец, перешел в наступление на изрядно уставшего противника. После нескольких осечек - все же бороться с такими бугаями ему доводилось нечасто - Сергей всё-таки сумел перевести соперника сначала в партер, а потом и накинуть ему на шею удавку стального зажима своих рук.
   Чернобог ревел от боли, но продолжал терпеть, из последних сил стараясь высвободить свою бритую бычачью голову... Но и божественному терпению приходит порой конец! И через пару минут рука Дыя захлопала по земле, моля о пощаде, признавая свое поражение... Но Сергей не отпустил, лишь немного ослабил хватку и крикнул богине:
   - Что с ним теперь делать, царица! Отпустить?
   - Ты что! - она покрутила пальцем у виска. - Ни в коем случае!
   - А что тогда? Прикончить? - снова спрашивал Костров.
   - Можно... Но завтра же возродится - ведь он же бог, значит, бессмертный! - разочарованно покачала головой златовласая девушка.
   - Так что же? Плен?- Сергей снова начинал сердиться.
   - Угу, - согласно покачала Хильда. - Посадим на почетную цепь и...
   Договорить она не успела! Кащей, о котором все забыли, метнул острозаточенный дротик и тот угодил прямо в незащищенное горло Дыя. Вспыхнул черно-кровавый фонтан, ненадолго ослепив Кострова... Спустя миг взметнулся, прорезая воздух, острый меч Хильды, и голова Кащея покатилась по нежно-зеленой траве, оставляя черный след...
   - За свободу! За родину! - прокричала она, вскинув вверх окровавленный меч и направляя коня в самую гущу обезглавленного черного воинства...
   Пока Сергей приходил в себя, пока искал свое оружие, с диким визгом мимо него пронесся передовой отряд беломирской конницы. Началась сеча...
   Сергей почувствовал свою миссию выполненной и медленно побрел назад - туда, где ждали его Ася и Оля...
   Обескураженное, подавленное смертью своих вождей, войско Чернобога не оказывало серьезного сопротивления. Белые конники легко раздробили его на отдельные островки, а пешие ратники Хильды довершили разгром, одних врагов лишив жизни, других - обратив в беспорядочное бегство.
  
   На торжественном ужине в честь важной победы Хильда, облаченная во все белое, украшенная сияющей золотой диадемой из разноцветных камней, сказала:
   - Спасибо всем, кто проявил доблесть! Спасибо всем, кто в отчаянной схватке отстоял нашу свободу! Теперь черные не скоро осмелятся приблизиться к нашим границам! И все же, все же мы выиграли лишь передышку... Завтра Чернобог и его черные боги-вассалы возродятся в никому не ведомом уголке Вселенной, вернутся в родные пенаты, наберутся сил и будут готовиться к новой агрессии, запасаться оружием, растить и обучать новых воинов! Но несколько десятилетий мира нам обеспечено, и во многом это заслуга нашего гостя, сумевшего в равном поединке одолеть Дыя! Я хочу поднять тост за него, за нашего дорогого Сигурда, за Сергея Кострова!
   Все присутствующие, а их на центральной площади Бланвилля собралось несколько тысяч, одномоментно встали из-за столов и содружно закричали "Ура!", подняв вверх бокалы. Сергей, сидевший на почетном троне справа от богини, приподнялся, низко поклонился и сказал лишь три слова:
   - Я люблю вас!!!
   Когда же пир достиг апогея, он шепотом спросил у Хильды:
   - Неужели только передышка? Неужели с Чернобогом нельзя покончить раз и навсегда?
   - Покончить? Навсегда? - Хильда покачала головой. - Даже Один не знает, как это возможно.
   - Ну, а освободить из-под его власти Навь? Пусть не всю, хотя бы часть?
   - Попробуй... - богиня вновь скептически покачала головой. - Может у тебя и получится, а у меня... у меня мало воинов, да и я сама всего лишь женщина, хоть и сильная.... Лучше не думай об этом, тебе завтра в путь со своими девочками... А мне... Мне вечно тосковать по тебе, любимый! - и впервые за все время глаза Хильды наводнились слезами.
   - А как же Бальдр? - попытался успокоить валькирию Сергей.
   - Бальдр? - переспросила богиня. - Да вот же он! Эй, Бальдр, иди к нам!
   От танцующей толпы отделился статный красивый тридцатилетний мужчина - один из героев недавней битвы.
   - Я слушаю тебя, Любовь моя! - склонился он над богиней.
   - Скажи мне, ты по-настоящему любишь меня? - задала она вопрос.
   - Всем сердцем, милая, всем сердцем! - заверил ее воин.
   - Раз так, значит, ты мне желаешь счастья в моем, а не в своем понимании? - снова спросила валькирия.
   - Именно так, Солнце мое, именно так! - твердо ответствовал Бальдр.
   - Значит, если я захочу замуж за Сергея, то ты не потребуешь от меня выполнения утреннего обещания, данного перед лицом опасности?
   - Разумеется! - грустно согласился воин. - Лишь бы ты была счастлива!
   - А ты? - поинтересовалась Хильда.
   - Я не буду счастлив, если ты будешь несчастна, даже если будешь моей женой! - уверенно отвечал Бальдр.
   - Вот видишь! - обратилась она к Сергею. - И то же самое я могу сказать тебе, мой милый! Ты - свободен! И можешь выбрать любую... только знай, что я люблю тебя всем сердцем, всей душой, всем своим существом!!! И потому хочу быть с тобой! Всегда-всегда!!! - и тело Хильды сотрясли рыдания, но их не видел никто, кроме верного Бальдра и бедного Сергея.
   Почему бедного? Да потому, что он, Сергей, тоже любил Хильду, любил всем сердцем и всей душой, он тоже хотел быть с ней, хотел остаться в прекрасном Беломирье, хотел растить с ней общих детей, хотел вместе возделывать прекрасные сады ее царства... Но долг перед Асей, перед недавно спасенной Ольгой! Как быть с ними? Разве он будет счастлив, зная, что там, в мире Яви, эти две девушки, так много сделавшие для него, будут без него несчастны? А здесь будет несчастна Хильда... Но она сильная, она - богиня, а его девочки... Какой ужасный выбор! Какой ужасный тупик!
   Когда богиня успокоилась, отправив Бальдра с очередным поручением, она снова обратилась к Сергею:
   - Знаешь, тебе я скажу, скажу, потому что люблю тебя, и ты меня любишь - я это вижу, это знаю! Есть средство уничтожить Чернобога! Покончить с ним раз и навсегда! И освободить навьянцев от его затяжного владычества! А заодно и ваш мир очистить от его агентов! Слушай же!
   - Я слушаю, любимая! - он впервые назвал ее так, и Хильда улыбнулась впервые за вечер, но потом снова стала серьезной и продолжила:
   - У каждого бога есть амулет, ну, какая-то вещь, где хранится его жизнь!
   - Иголка в яйце, яйцо в утке, утка в зайце... - прервал богиню Сергей.
   - Да, именно так! Почти так! Предмет может быть любым, не только иголкой, например, перстнем или мечом, или ... ну, не важно. Сам понимаешь, что на эту роль годится не что попало. Например, деревянные предметы не подойдут - ведь дерево недолговечно, да и стекло, и кожа... Вообщем, предмет должен быть прочным, чтобы не мог легко разбиться, если кто его случайно обнаружит, и долговечным. Лучше всего подходят украшения из золота и дорогих камней. Теперь такой оберег есть и у тебя...
   Сергей встрепенулся и стал слушать еще внимательнее, последние остатки хмеля окончательно испарились из его головы.
   - Только, где он и какой он - ты пока не знаешь! - продолжала богиня. - Эта правда открывается далеко не сразу, иногда - спустя века... Даже Один не знает, где твой заветный амулет, и никто не знает... Но не беспокойся, ты узнаешь первым, а пока беспокоиться не о чем. Твоя жизнь хранится в надежном месте... А моя... - тут Хильда дотронулась пальцами до сапфирового ожерелья, - моя жизнь здесь, она всегда со мной. Все другие хранят в тайниках, а я вот такая... Зато никто и не догадывается, что именно в этом "ошейнике" заключена моя смерть. Пока ожерелье цело - я не умру! Теперь об этом знаю не только я, но и ты, любимый!
   - Значит, если найти оберег Чернобога, то...
   - Да, конечно, но, боюсь, найти его едва ли возможно! - возразила богиня. - Он может быть в любом уголке не только Нави, но и в любом месте Вселенной! А она много больше, чем та видимая Вселенная, которую знают ваши астрономы. Но... - тут она стала говорить еще тише, - ...есть другой способ покончить с ним! Для этого один из высших богов должен отказаться от бессмертия, то есть просто уничтожить свой амулет, и в тот же день сразиться один на один с Чернобогом, сойтись в равном и беспощадном поединке! Только тогда его смерть будет окончательной, если, конечно, этот бой он проиграет!
   - Хотел бы я знать, где мой оберег! - в сердцах проронил Сергей.
   - Узнаешь, милый, узнаешь, а пока живи, набирайся опыта и сил, люби и твори добро, созидай прекрасное и помни, что я люблю тебя! - на лазурные глаза богини снова накатились слезы. - А теперь спать! Завтра я провожу вас!
   Глава 92. Симпосион на ничейной земле
  
   Ранним и всегда неожиданным навьянским утром, проследовав по затихшим улочкам еще спящего Бланвилля, город покинула небольшая конная процессия: скромная охрана из двенадцати воинов во главе с доблестным Бальдром сопровождала трех женщин и одного мужчину. Их путь лежал к морю - самому простому и короткому пути в Явь. Все были одеты по походному просто: женщины в белые брюки и облегающие, такие же белоснежные, водолазки, мужчина, на спине которого приютился небольшой рюкзак, также был во всем белом, только вместо водолазки на нем была просторная рубашка с отложным широким воротником. Воины же, как всегда, были в легких, блестящих золотом, латах, поверх которых развевались на тихом ветру длинные белые плащи, украшенные сзади красными крестами - в память о храбрых рыцарях-храмовниках.
   У берега путников дожидалась небольшая яхта, с трудом вместившая всех. Сначала они достигли острова, на котором совершили короткий, но замечательный ритуал во славу Одина: развели костер, ароматизированный благовониями, собравшись в хоровод, 12 раз обошли вокруг священного пламени, причем мужчины обнимали девушек за талию, а девушки клали свои руки мужчинам на плечи. В заключении помолились и принесли Верховному Богу символическую жертву, бросив в огонь белый платок, предварительно смоченный кровью каждого из присутствующих.
   Затем стали прощаться... Стражники, за исключением Бальдра, остались на острове, а остальные пятеро - Бальдр, Хильда, Ася, Оля и Сергей - погрузились на яхту и отправились в открытое море... Погода была тихая, почти безветренная, и чем дальше они удалялись от берега, тем светлее становилось небо, казалось, еще немного и в разрывах между облаками появится солнце. Но оно, увы, не появилось, зато появилась вдалеке земля. Чем ближе к суше приближалась яхта, тем лучше узнавал Сергей скалистый берег, виденный в своем последнем сне.
   -- Что это за земля? - поинтересовался он у Бальдра, крепко державшего штурвал.
   -- Просто земля, ничейная земля! Совершенно необитаемая! Но это еще не ваш мир! - пояснил Бальдр.
   -- А где наш мир? - поинтересовалась очаровательная Гесиона.
   -- Вы сами его найдете! А я - не знаю! - признался доблестный воин.
   Наконец, корабль уткнул свой нос в прибрежный, девственно чистый, переливающийся золотом, песок.
   -- Будем прощаться? - предложил Бальдр гостям, когда все оказались на золотом берегу.
   -- Я иду с ними! - неожиданно заявила Хильда. - Путь до озера не близкий, и мало ли что может случиться! - пояснила она свое решение озадаченному воину.
   -- Пусть так, царица! - согласился Бальдр. - Возможно, ты права!
   -- О каком озере ты говоришь? - поинтересовался Сергей.
   -- Согласно преданию, - начала краткий рассказ валькирия, - здесь, на этой ничейной земле, есть круглое горное озеро, и именно через него лежит путь в Явь. Но его еще никто не видел!
   -- Почему не видел? - спросила Ася. - Разве вы сюда не посылаете экспедиции, ведь тут так красиво! - и она бросила восхищенный взгляд на остроконечные пики прибрежных скал.
   -- Нет, не посылаем! В давние времена эту землю пытались освоить древние жители Беломирья, но почему-то отсюда никто не возвращался. Потом стало ясно, что здешний воздух наполнен ядовитыми веществами и губителен для обитателей нашей страны...
   -- Значит, мы тоже подвергаемся опасности? - тревожно вопросила Ася.
   -- Надеюсь, нет! Для вас, землян, этот воздух привычен, да и мы, боги, вполне можем спокойно дышать им!
   -- Вот почему стражники не поплыли с нами! - догадалась Ася.
   -- Да, девочка, именно поэтому! А нам ничего не грозит, не переживай! - заверила ее богиня. - А теперь в путь! Правда, куда нам идти я точно не знаю, но...
   -- Я знаю! - вмешался Сергей. - Я поведу!
   -- Откуда? - удивилась Хильда.
   -- Я видел сон, - пояснил Костров, - и хорошо узнаю эту землю! Правда, в том сне я был с крыльями - не то что сейчас!
   -- Это можно исправить, милый! Крылья для богов - не проблема! - улыбнулась Хильда.
   -- Но среди нас не только боги, царица! - возразил Сергей.
   -- Дело не только в этом! - с серьезным видом отвечала валькирия. - По преданию, мы должны идти пешком, в противном случае могут быть проблемы, причем, неизвестно какие! Так что веди нас, доблестный Сигурд!
   -- Но путь не близкий! - предостерег Костров. - За один день не осилим, боюсь, что и двух может оказаться мало!
   -- Ничего, мы не торопимся, правда, Бальдр? - валькирия взяла под руку своего первого рыцаря и главного телохранителя, а тот лишь улыбнулся и поцеловал ее в щеку.
   Всю долгую дорогу по горным склонам Сергей наблюдал за сестрами, то и дело помогая им влезать то на один выступ, то на другой. Особенно тяжело было Асе, загипсованная рука которой была серьезной помехой для такого сложного пути. Бальдр со своей любимой Хильдой шли впереди, расчищая путь от остроконечных веток кустарников и дерев, прокладывая тропу к далекому горному водоему, следуя редким целеуказующим замечаниям Кострова. Ночевали прямо на земле, под открытым небом - погода этому благоприятствовала - ни ночного холода, ни дождя, ни кровососущих насекомых.
   Сергей невольно сравнивал между собой сестер и все больше удивлялся, какие они разные и внешне, и по характеру, и вместе с тем что-то важное, существенное их, безусловно, объединяло, но что это было - он уловить, зафиксировать в языке никак не мог. Ольга была выше ростом, а потому казалась стройнее, голубые глаза и светлые волосы делали ее похожей на валькирию, вообщем, она была красива, даже очень красива, а ее улыбка, которой она регулярно одаривала Сергея, была и загадочна, и обворожительна, она вливалась в самую глубину сердца словно нежный, легкий, медовый нектар. И чем чаще сталкивались их глаза, тем сложнее Сергею было от них оторваться, тем трепетнее начинало биться его сердце. Однако, Оля была молчалива: всю дорогу она почти ничего не говорила, ни о чем не рассказывала и лишь изредка о чем-то перешептывалась с сестрой.
   Настя была иной, красивой ее совсем нельзя было назвать - стройная, близкая к идеальной фигура сочеталась с заурядным, совершенно обычным личиком, единственным достоинством которого были только большие темно-карие глаза, да и характер ее казался более ясным и простым. Сергею нравилась ее наивность, нравился легкий налет инфантильности, пронизывавший и ее голос, и улыбку, сквозивший в каждом шаге, в каждом жесте, в "глупых вопросах", которые она задавала, правда, по прошествии некоторого времени они почему-то переставали казаться глупыми. В целом, Ася вызывала стойкое желание о ней заботиться, помогать, даже учить, и все это ни капли не унижало ее, напротив, радовало и даже, как показалось Сергею, вдохновляло.
   Конечно, на фоне блистательной красоты Хильды обе сестры выглядели скромно, особенно Ася. И все же, все же с каждым шагом, с каждой новопреодоленной преградой, Сергей все больше влюблялся в каждую из них, влюблялся по-разному, по-своему, несмотря на то, что белая одежда все сильнее покрывалась грязью, что усталость накладывала на их лица, голоса, походку свой гнетущий налет. Эта любовь одновременно к трем очаровательным девушкам все больше смущала Сергея и в то же время радовала его, наполняя душу ощущением полноты бытия. Он успокаивал себя словами Ницше о том, что "любовь к одному - это варварство, ибо осуществляется в ущерб всем остальным". Вспоминал он и Эриха Фромма, заявившего, что тот, кто любит только одного человека, на самом деле не любит никого, что любовь только к одному - это не любовь, а симбиотическая связь, то есть обыкновенная патологическая привязанность!
   Радовало Сергея и то, что он совсем не ревнует Хильду к Бальдру, с которым она проводила большую часть времени пути! Лукавая богиня - то ли сознательно, то ли подсознательно, - демонстративно льнула к своему телохранителю, то и дело одаривая его ласковыми взглядами, нежными поцелуями в щеку, комплиментами в адрес его красоты, силы и ловкости. Но чем больше валькирия кокетничала с воином, тем легче было на сердце у Кострова, тем больше счастья он ощущал, радуясь и за Хильду, и за ее влюбленного верного спутника.
   И все же Сергей понимал, что рано или поздно придется делать выбор, и выбор будет нелегким. Впрочем, в глубине души он надеялся, что выбирать самому ему не придется, что это сделает Судьба, могущественная и всемудрая, лучше нас самих знающая, кто мы и для чего призваны в этот мир. Главное, что сейчас ему было хорошо, что любимые женщины были рядом с ним, а будущее... Будущее всегда нам кажется более страшным и тяжелым, чем оказывается на самом деле, претворяясь в настоящее. И сейчас все испытания, все трудности, пройденные им вместе с любимыми подругами и казавшиеся изначально ужасными, совершенно непреодолимыми, теперь представали чем-то обычным и простым, совсем легким и не страшным, все больше превращались в сладкий сон, в чарующую сказку, которая, быть может, уже никогда не повторится...
   Озеро открылось перед ними внезапно, как-то вдруг: Бальдр разрубил очередной заслон из зарослей, и тут же на них накатилась серебристая лазурь зеркальной глади водоема.
   -- Ну, вот, - заявил Бальдр, - мы вышли прямо к цели, не плутая ни минуты! Это добрый знак!
   -- Респект нашему проводнику, - Хильда подмигнула подходящему сзади Сергею.
   -- Да я и сам не думал, что вот так сразу и наткнемся! Действительно, хороший знак! - согласился Костров с мнением воина.
   Пока девушки приводили себя в порядок, используя поверхность воды в качестве зеркала, а саму воду то ли в качестве лосьона, то ли в качестве крема, а, может, и просто в качестве воды, Бальдр вместе с Сергеем приступили к организации небольшого ужина, ибо дело шло к вечеру. Припасов у них осталось немного, а ведь надо было подумать о пропитании воина и царицы на обратном пути. Однако Бальдр заверил, что в Беломирье они доберутся много быстрее, чем Сергей мог бы подумать, а вот им, землянам-яванцам, перед дальнейшей дорогой необходимо подкрепиться по-настоящему.
   В итоге, уже через полчаса на плаще Бальдра, ставшем ненадолго скатерью, лежали и ароматные яблоки, и лимонного цвета груши, и мускатный виноград, и ломтики идеально белого беломирского хлеба, и большая бутыль лучшего навьянского вина, а на костре неподалеку жарился шашлык из лучшей синтетической баранины (стоит ли говорить, что беломирцы сплошь были вегетарианцами, разумеется, из любви к животным), над которым колдовал воин, оказавшийся и неплохим кулинаром.
   И снова богиня держала первое слово, однако ее тост на этот раз был более лаконичным, хотя на ее родине, в древней Лаконике-Спарте, на берегах болотистого Эврота, ее, скорей всего, все же упрекнули бы за многословие.
   -- Друзья мои! - валькирия встала, ощущая торжественность момента, зная, что этот вечер останется в их памяти навсегда. - Сегодня я по-настоящему счастлива! Завтра наши пути, скорей всего, разойдутся, и вряд ли мы скоро соберемся такой же компанией вновь. Мы будем выполнять свой долг по улучшению Вселенной каждый в своем мире и каждый - по-разному! Мы будем далеко друг от друга, очень далеко, но, вместе с тем, мы будем рядом, будем не только помнить друг о друге, но и ощущать один другого, поддерживать и помогать, потому что наше братство скреплено самой мощной силой во Вселенной - силой любви! И поэтому я хочу поднять этот... - тут она несколько скептически посмотрела на свой скромный пластиковый стаканчик с красной жидкостью, но, тем не менее, продолжила: - этот... бокал за любовь, которая движет звезды и планеты, которая есть между нами, которую нам предстоит нести дальше, расширяя пространство любви до пределов всего Универсума! За любовь, и да поможет нам Бог!
   И тут произошло маленькое, но знаменательное чудо: все пять стаканчиков разом превратились в светящиеся голубым цветом, изукрашенные цветочным узором, бокалы, и через мгновение сошлись в одной точке, подарив окружающей девственной природе сладкозвучный перезвон, эхо от которого еще долго блуждало среди лощин и лесистых скал этой ничейной земли.
   Следующее слово, к удивлению собравшихся, взяла всегда молчаливая Ольга:
   -- Что такое любовь, - начала она, - я знаю не так давно. Мне недолго пришлось пожить на земле, мне не довелось испытать радости супружества, мне не позволено было увидеть своего ребенка, почувствовать, как его губы сосут мою грудь, услышать его радостное гуляние, насладиться его улыбкой, всего этого, что так часто дано земным женщинам, я не пережила... И все же... все же в моей жизни была любовь, пусть недолгая, но настоящая, а потому... потому я счастлива... И сегодня, сейчас я чувствую вашу любовь, чувствую каждой клеточкой своего астрального тела, каждым атомом своей души, и потому я счастлива вдвойне! Спасибо вам всем, спасибо, что вырвали меня из лап тьмы, что освободили от ужасных страданий! Я люблю вас! Люблю вас всех! - и, произнеся последнюю фразу, Ольга поочередно обошла всех присутствующих и каждого поцеловала в губы.
   -- Алкестида, жена Адмета, - начал свою речь Сергей, - добровольно приняла яд, чтобы вызволить своего мужа из Аида, когда его родители отказали ему в просьбе пожертвовать жизнью ради него. Боги оценили этот подвиг, и Персефона благосклонно вернула царевну на землю. Но Оля, - здесь Костров посмотрел в грустные глаза девушки, - превзошла её. Она добровольно согласилась на вековые ужасные муки ради меня, даже никогда не видев меня, ни разу не встречавшись со мной в земной жизни! Почему? Я не знаю ответа, да и она, наверное, тоже не знает точно! Можно понять, когда мы умираем ради любимого, хотя такое все реже и реже случается в нашем мире! Но отправиться на жесточайшие муки, чтобы спасти едва знакомого парня!?? Я не знаю, как это назвать, это больше, чем любовь! И я не уверен, что способен на такое! Но за каждого из вас я умру не колеблясь! И ещё... - Сергей на пару секунд задумался, - и ещё я сделаю всё, чтобы помочь Оле вернуться в Явь! Надеюсь, что Один оценит ее подвиг так же, как Персефона оценила самопожертвование Алкесты...
   -- Спасибо, Сережа! - только и сумела ответить Ольга, вытирая слезы.
   -- А я, - вступил в полилог Бальдр, - хочу выпить за бытийную любовь, за "любовь просто так"! Гречанка Сафо, не отличавшаяся внешней красотой, но обладавшая огромным любящим сердцем, открыла всему миру тайну такой любви. Жаль, очень жаль, что ваш мир потерял почти все ее чудесные стихи. Может, именно поэтому ей приписали то, с чем она так рьяно боролась. Ей вменили то ли в вину, то ли в заслугу изобретение однополой лесбийской любви, хотя она считала, что любить женщин так же прекрасно, как и любить мужчин. Её обвинили в безудержной ревности, забыв о том, что своих воспитанниц она готовила не для себя, а в невесты лучшим мужам Аттики. Сафо любила всех, кто оказывался в поле её притяжения, однако не каждого, ибо не каждый мог стать достойным ее любви. Её любовь распространялась далеко за пределы мира людей, она влюблялась и в ручей, дарящий прохладу, и в звезды, озаряющие ночь божественным сиянием, и в каждый цветок, встреченный ей на пути. Мне посчастливилось оказаться в любовном поле ее сердца, посчастливилось быть с ней, быть так, как бывает мужчина с женщиной. И это были лучшие дни, лучшие ночи моей жизни. И когда я гляжу на Асю, - тут Бальдр несколько призадумался, - ...когда я любуюсь Асей, то вспоминаю прекрасную Сафо. Она была таким же ребенком, как ты, Асенька, простым и доверчивым, наивным и немного капризным, но она, как и ты, умела смотреть на мир вечно юными глазами, умела видеть чудо в каждой травинке, в каждой лощинке, во всем, что ее окружало. Поверь, это божественный дар и дается он только избранным. А закончить свой тост я хотел бы ее словами: "Кто прекрасен - одно лишь нам радует зрение, кто ж хорош - сам собой и прекрасным покажется"! И чем больше я гляжу на Асю, чем больше ей любусь, тем прекраснее она мне кажется, тем сильнее ее люблю, вспоминая свою милую Сафо, на которую ты так похожа! За тебя, Асенька, за твое счастье!
   -- За всех нас! - поспешила уточнить Ася, смущенная таким неожиданным признанием.
   Повисла минутная пауза. Все медленно вкушали фрукты, когда упала быстрая навьянская ночь, ночь без звезд и Луны, и все же она была по-своему хороша, по-своему прекрасна!
   -- Кажется, теперь моя очередь? - робко спросила Ася.
   -- Мы не настаиваем, милая! - поспешила ее успокоить Хильда. - Если хочешь - говори! Если не хочешь - никто не упрекнет!
   -- Я хочу, но... но волнуюсь, - промолвила девушка, - ведь я самая юная и неопытная среди вас...
   -- Мы все тебя любим, дорогая! - спокойно увещевала богиня. - Говори и ничего не бойся!
   -- Хорошо! Только давайте сначала выпьем, просто так! Можно? - предложила Настасья.
   -- Отчего же нельзя, охотно! - весело поддержал девушку Бальдр и улегся прямо на теплые ноги сидящей валькирии.
   -- Всё, что здесь происходит, - начала Ася, - напоминает мне "Пир" Платона, о котором я так много слышала в университете, но, к своему стыду, не читала!
   -- О, припоминаю, было дело... - вмешался Бальдр, стремясь поддержать девушку не столько словами, сколько доброжелательной интонацией. - Славно, очень славно посидели тогда со стариком Сократом...
   -- Так вот, - продолжала Ася, - Платон, как я поняла, разделял любовь на два вида: духовную и телесную. Первую он возвысил, а вторую унизил. Мне кажется, до сих пор мы живем по Платону, особенно мы, девушки. Нас с детства приучают к тому, что телесные наслаждения греховны, что секс - это грязь, а любое прикосновение мужчины - это посягательство на нашу честь и достоинство. Только духовная любовь достойна именоваться таковой, а телесные радости лишь второстепенное дополнение, необходимое только для продолжения рода людского. В результате у нас, девушек, формируются разнообразные комплексы, телесные зажимы, а когда мы становимся женами, то не можем ни сами испытать оргазм, ни подарить мужу настоящую телесную радость. А виноват во всем Платон! Или я не права?
   -- Права, Асенька, права! - поддержал ее Сергей. - Очень права! Дуализм души и тела поддержала христианская церковь и включила в основы своего мировоззрения, и две тысячи лет нам внушают, что плоть - это мерзость, что она от дьявола, что только душа - искра божья в нас!
   -- Так вот! - более уверенно продолжала девушка. - Я тоже так думала, пока... пока не встретила Сергея. Он мне помог понять, что и тело, и душа - это одно, что истинная любовь всегда целостна, если ты любишь человека духовно, то непременно полюбишь его и телесно, нельзя любить тело, но не любить душу и, наоборот, если мы любим что-то одно, то тогда это вовсе не любовь, а совсем другое...
   -- Вожделение, если мы любим только тело, и... - тут Бальдр призадумался, - а вот для исключительно духовной любви в вашем языке нет термина, да и у греков, кажется, тоже...
   -- У нас такую любовь обычно называют платонической! - пришел на помощь воину Сергей. - Я бы назвал ее психофилией, любовью к психее, то есть к душе...
   -- Однажды, два года назад, мне понравился один мальчик, - продолжала Ася, - и я, переборов себя, набравшись смелости, написала ему признание в любви! А он мне ответил, что я - хорошая собеседница, что со мной легко, что со мной интересно, но...
   -- Можешь не продолжать, девочка моя! Не стоит! И так все ясно! - поспешила остановить девушку богиня. - Уверена, что и Сергей слышал такое из уст девушек?
   -- Да, - подтвердил Костров, - мне тогда было двенадцать лет, и девочка, которая мне очень нравилась, именно так и сказала: "С тобой интересно, но...".
   -- Вот видишь, Ася, ты не одинока! - продолжала богиня. - Уверена, что этот мальчик еще не раз, и не два пожалеет, что не разглядел тебя, не распознал тебя как красивую женщину! Но его поезд, увы, ушел безвозвратно.
   -- Спасибо! - поблагодарила богиню Ася и продолжила: - Я хочу выпить за целостность в любви! За то, чтобы мы всегда любили других целиком, принимая и их душу, и их тело, чтобы не отделяли одно от другого, чтобы даже недостатки вызывали бы у нас не неприятие, а были теми "изюминками", которые делают любимого неповторимым и... - тут она снова запнулась, - но не обязательно единственным, ведь любить можно многих - это я поняла сегодня! - и с нарастающей страстью закончила: - Да, любить можно многих! И совсем не обязательно каждая любовь должна заканчиваться браком, не обязательно в каждой любви должна быть интимная близость, потому что любовь выше брака, выше секса, выше всего остального, будь то жизнь, свобода или красота!
   -- Прекрасно! - отозвалась Хильда. - Поистине устами младенца глаголит сама истина, говорит сам Бог!
   -- Бог? - переспросил Сергей. - Сам Один?
   -- Да, именно он, Князь асов, Отец побед! - уверенно подтвердила валькирия. - Даже он ставит Любовь выше всего, ведь так, Бальдр?
   -- Да, любовь моя, именно так! - подтвердил воин. - "Никто за любовь никогда осуждать другого не должен!" - именно так он сказал на последнем Соборе. Так выпьем же за любовь, друзья мои!!!
   Неспешная беседа о любви текла до самой полуночи, до тех пор, пока усталые путешественники, сами того не заметив, погрузились в содружный сон, тесно прижимаясь друг к другу под широким плащом Бальдра...
  
  
   Глава 93. Расставание
  
   Громкое фырканье Бальдра, ребячливо бултыхающегося в озере, разом разбудило всех остальных.
   -- Вставайте, засони! - кричал он, резвясь в воде. - Проспите свое счастье! А ну-ка, умываться!
   Первым бросился в водоем Сергей, за ним - все девушки, сначала лилейнораменная Хильда, потом синеокая Ольга, а самой последней - русоволосая Настя, напрочь забывшая про загипсованную руку.
   -- Водичка - класс! - визжала от удовольствия Ольга.
   -- Просто супер! - поддержал ее Сергей.
   -- А ну-ка на тот берег! Кто победит - тот и получит сто поцелуев принцессы! - скомандовал Бальдр.
   -- А кто тут принцесса? - поинтересовалась Хильда.
   -- Принцесса? Сегодня ей будет Ася, поскольку она вне конкурса! - проинформировал Бальдр. - Итак! На старт! Внимание! Марш!
   И вся пятерка дружно заработала изо всех сил всеми девятнадцатью конечностями, поскольку даже Ася поплыла, правда, совсем не быстро, поплыла, несмотря на сломанную руку.
   Первой, как ни странно, оказалась Хильда. Выскочив на противоположный берег, она обежала озеро кругом и обильно расцеловала выходящую из воды Асю во все щеки, несмотря на явное смущение девушки.
   Когда утренний водный моцион был закончен, Бальдр радостно доложил:
   -- Пока вы спали, я осуществил разведку! Люк оказался совсем не глубоко - метра четыре! Прямо над ним поставил буёк! Вон он! - протянул он последнее слово, указывая на плавающую вверх дном бутылку - именно ту, содержимое которое было катализатором вчерашней беседы.
   -- Молодец! Ты - настоящий воин! - похвалила телохранителя Хильда и наградила его щеку поцелуем - сегодня ей хотелось раздаривать их без всяких стеснений и ограничений.
   -- Чего ты хочешь, дорогая! Как никак за плечами дипломы двенадцати военных академий мира! - улыбнулся Бальдр.
   -- А вот хвастаться нехорошо! Особенно перед гостями, которые не могли получить столь блестящего образования! - с напускной укоризной отметила богиня.
   -- Что у нас на завтрак? - внезапно поинтересовалась Ася.
   -- Вынужден огорчить милую барышню, но завтрака, равно как и обеда и ужина, сегодня не будет! - отвечал Бальдр. - Вчера съели последний провиант, так что следующий пункт питания - на станции под названием "Явь"!
   -- Даже не верится! - промолвила Ася. - Так хочется скорей домой! Как там Саша, как мама!
   -- Не надо об этом, прошу тебя! - остановила сестру Ольга.
   -- Прости, Оленька! - извинилась Ася.
   -- Полчаса на отдых, сборы и прощание, а потом - в путь! - Бальдр сегодня распоряжался как никогда уверенно, скорей всего, ему хотелось побыстрее спровадить гостей и остаться наедине с любимой Хильдой.
   -- Да будет так! - согласилась валькирия.
   Оставалась всего минута до означенного срока, а Хильда все никак не могла закончить процедуру прощания: она обнимала то Сергея, что-то шепча ему на ухо, то Асю, говоря ей ласковые слова, то Ольгу, находя и для нее теплые короткие фразы. Слезы текли из ее лазоревых глаз, но они совершенно не умаляли ее божественной красоты.
   Вдруг Хильда, обратившись к Бальдру, заявила:
   -- Я поплыву с ними, провожу хотя бы еще немного!
   -- О, нет, царица, только не это! - смело возразил воин.
   -- Почему?
   -- Ты сама знаешь, почему! Не успеешь заметить, как окажешься в Яви, и что? Нам снова ждать тебя сотни лет? Ждать, когда Сигурд или кто иной выведет тебя из колдовского сна, которым ты платишь за каждый визит в Явь? Мы и так последний раз ждали тебя почти пятьдесят лет! А теперь, не пробыв и недели, ты хочешь снова оставить нас без себя?
   -- Но я могу им помочь, вдруг что-то случится? - уже не так уверенно возразила Хильда.
   -- Нет, все будет хорошо! - заверил Сергей. - Мы справимся, тем более осталось сделать только последний шаг!
   -- Справитесь? - глаза валькирии глядели прямо в самую душу Сергея.
   -- Конечно! - подтвердила Ольга. - Тем более, мне кажется, я знаю дорогу...
   -- Ладно, так тому и быть! - наконец согласилась с общим мнением Хильда. - Сережа, береги девочек! Но если что, если будет очень трудно, просто трижды повтори моё имя, настоящее имя, - напутствовала она. - А это... - богиня закинула руки за голову, откинула назад свои роскошные волнистые пряди... - а это тебе, Асенька! - и она быстро застегнула на шее девушки свое сапфировое ожерелье.
   -- Что ты, зачем!?? Оно такое дорогое! - девушка с удивленным восхищением пыталась разглядеть драгоценность, внезапно появившуюся у нее на шее.
   -- Действительно, дорогое! - подтвердила Хильда. - Береги его! В нем - моя жизнь!
   Но из присутствующих только Сергей понял истинный смысл последней фразы богини, однако сути поступка валькирии не понял ни он, ни остальные.
   -- Хильда, что ты делаешь? - теперь возражал Костров. - Ты с ума сошла!
   -- Я знаю, что делаю! - жестко заявила богиня, а затем, заговорщицки подмигнув Сергею, добавила: - Так будет лучше, Сережа! Поверь мне, я знаю, что делаю!
   -- Хорошо, - согласился Костров.
   Достигнув буйка - благо, он был всего в двадцати метрах от берега, - Сергей, Ася и Оля помахали на прощание оставшимся на берегу Бальдру и Хильде и приступили к спуску. Чтобы Асе быстрее достигнуть дна, Костров накинул ей на плечи свой увесистый рюкзак, а он и Оля достигли заветного люка, так и не потратив особых усилий. Люк открылся легко, гостеприимно пропустив внутрь всех желающих, а вот вода отчего-то не захотела заполнять пустое пространство, возможно, на дне она была слишком вязкой.
   Оказавшись в кромешной темноте подземной галереи, все дружно подумали, что фонарик-то они забыли, все, кроме Ольги. На глазах изумленных Сергея и Аси Оля в течение минуты засияла нежным голубым светом и стала походить на привидение. В ответ засветилось и Асино ожерелье, да так ярко, что стало светло как в самом начале вечерних сумерек!
   -- Идите за мной! - нежно и очень мягко скомандовала Оля. - Я знаю дорогу!
   -- Откуда? - удивился Костров.
   -- Мы - в Междумирье, а оно - мой родной дом! - объяснила девушка и плавно заскользила вперед, едва касаясь каменного пола подземелья.
   -- Здравствуй, Танюша! Привет, Максим! Ой, это ты, Петра? Как похорошела - едва тебя узнала! - Оля говорила будто сама с собой, и у Сергея даже промелькнула мысль, не поехала ли у нее крыша после стольких испытаний.
   -- Не пугайтесь, - пояснила Ольга, - это обитатели Междумирья, мои друзья, но вы их, похоже, не видите!
   -- Кто они? - тут пришел черед Аси заволноваться.
   -- Они - бывшие люди, теперь - неупокоенные души! Сюда попадают лишь те, кто был похоронен не по ритуалу или вообще не был похоронен по-человечески! Их существование не столько страдание, сколько вечное томление по теплу и свету! Но некоторым везет, и когда близкие вспоминают о них и делают все необходимое, тогда они отправляются в другие миры...
   -- В Навь? - поинтересовалась Ася.
   -- Я не знаю, Ася, они обратно уже не возвращаются.
   -- И ты была все это время здесь? - снова спрашивала сестра.
   -- Да, здесь, в Междумирье и еще в Сотерграде, правда, только вначале, а потом много реже!
   -- А Сотерград, это что? - продолжала опрос Ася.
   -- Сотерград - это мир, похожий на наш, там много лучше, чем тут, там ждут своей участи те, кто недавно умер. А через 40 дней, после суда, уходят в другие миры...
   -- И об их дальнейшей судьбе ты тоже не знаешь?
   -- К сожалению... а может и к счастью... - подтвердила Ольга и вдруг резко кинулась вперед, раскрыв объятия.
   -- Тея, это ты? Откуда? Как? - радостно приветствуя очередную душу-невидимку, воскликнула Ольга и, показывая на Сергея и Асю, добавила: - Познакомься, это Сергей, мой друг, и Ася, моя родная и единственная сестренка.
   -- Мы тоже очень рады! - произнесла Ася, хотя не видела ни Тею, ни остальных обитателей столь сумрачной страны.
   -- Она нас выведет туда, куда нам нужно! - наконец заявила Оля, окончив свои объятия и лобзания с Теей. - Куда нам надо? - обратилась она к Сергею.
   -- Нам? Как куда? В Явь, в мир живых людей! - ответил Сергей.
   -- Это я знаю! - заметила Ольга. - Но Явь - понятие растяжимое, и существует тысяча путей отсюда туда! Где мы должны очутиться, скажи конкретнее! - требовала девушка.
   -- Мы? Как где? В Святогорске, коне... - тут он вдруг осекся, - нет, погоди, постой, дай подумать!
   -- Я не тороплю, да и Тея никуда не спешит! - успокоила Кострова девушка.
   -- Слушай, - Сергея вдруг осенила очередная эвристичная догадка, - а нельзя узнать, который сейчас день и час, там, в Яви?
   -- Отчего же нельзя!? Можно! Подожди минутку! - попросила Оля.
   Как долго тянулась эта минута, за время ее течения Сергей смог вспомнить главное - надо вернуться до рассвета! Но как, если уже тогда, когда он прыгал в затягивающийся проход на Аваллоне, солнце уже окончательно отделилось от горизонта! А с того момента прошло бог знает сколько времени! И звездные врата могли закрыться насовсем!
   -- А какое время тебя интересует? Московское, лондонское или еще какое? - прервала девушка новым уточняющим вопросом плавный ход размышлений Кострова.
   -- Какое? Наверное, московское... - задумался юноша. - Да, московское! - проговорил он уже много тверже.
   -- Информирую, - наконец проговорила Ольга, - в Москве сейчас 22-е июня, ровно 4 часа 44 минуты! Устраивает?
   -- Еще как! - почти закричал Сергей. - Значит, в Москве сейчас только-только начинается восход! Значит, нам надо выйти южнее и западнее! Но где же? Где?
   Тут он вспомнил про Гесиону, прикованную к скале на Троянском побережье! И коль скоро в голову пришло именно это, то, отогнав последние сомнения, произнес:
   -- Морское побережье Малой Азии, Средиземноморское побережье современной Турции, район бывшей Трои!
   -- Хорошо! Нет проблем! Скоро будем там! - спокойно проговорила Ольга и ускорила свой скользящий шаг по темной галерее.
   Не прошло и десяти минут, как Оля указала на железную лестницу, ведущую вверх:
   -- Там люк! Нам туда! - пояснила она.
   -- Опять люк? Сколько же их тут? - недоумевала Ася.
   -- Этот, а потом еще один! - уверенно по-хозяйски поясняла Ольга.
   -- Еще один? Боже мой, скорей бы! - запричитала уставшая Ася.
   Как и в прошлый раз, люк поддался легко, и снова они оказались на дне водоема, и снова вода совершенно не стремилась попасть вниз, под землю.
   Сергей помог выбраться девушкам на берег и только потом заметил знакомый мольберт... Так и есть, это была та же самая картина "Единорог и девственница", которую так старательно выводила кистью Настя.
   -- Ой, моя картинка! Надо же, сохранилась! - любовалась Ася собственным творением. - Возьмем ее с собой?
   -- Не стоит! - твердо проговорила Ольга. - Прошу, оставь мне на память!
   -- Что ты говоришь, сестрица? Разве ты не с нами? - Ася встревожилась не на шутку.
   -- К сожалению, нет! - отвечала Ольга, отводя глаза куда-то в сторону.
   -- Но почему? - теперь уже удивлялся Сергей. - Я уверен, нас пропустят! И ты снова станешь живой!
   -- И будешь воспитывать свою дочь! - добавила Ася.
   -- Почему? - нахмурилась Ольга, глядя скорее на сестру, чем на своего спасителя. - А ты хотела бы, Асенька, чтобы тебе один и тот же зуб вырвали дважды? Или дважды заживо содрали бы с тебя кожу? Дважды закоптили бы на медленном огне?
   -- Что, что ты говоришь, Оленька? Зачем? - Ася явно не понимала смысл приведенных сестрой аналогий.
   -- Ладно, не будем о грустном. Пойдемте, - Оля не хотела давать дальнейших пояснений. - Я вас провожу до пристани, и вы все поймете.
   Они спустились к реке. Казалось, это была та же самая речка, по которой так давно и вместе с тем, по земным меркам, так недавно плыли вместе Сергей и Ася, замерзая от дикого холода, прорезая проход в мир Нави. Но теперь что-то в речке изменилось, но что именно - уловить было едва ли возможно. И еще появилась дощатая пристань, а у нее - лодка. Перевозчик, стоящий в ней, радостно замахал рукой, и Сергей узнал в нем... старика Харитона!
   -- Милый Харитон, ты можешь перевезти всех нас троих? - то ли спрашивал, то ли уже упрашивал Сергей.
   -- Троих? Да, троих могу, но не более! - отвечал перевозчик, облаченный все в тот же черный монашеский балахон.
   -- Вот видишь! - Ася чуть не прыгала от восторга. - Ты едешь с нами! Ведь едешь, сестренка?!
   -- Нет, прости, милая, не еду! - Оля мотала головой и скупо плакала.
   -- Но почему??? Почему??? - закричала Ася. - Ты бы знала, как нам тяжело без тебя! Как болела Саша последние дни! Почему ты такая жестокая? Почему???
   -- Вот познакомься, это мой любимый! - и Оля помахала человеку, спускающемуся с обрыва прямо к пристани. - Ваня, иди же скорее!
   Чем ближе приближался Ваня, тем явственнее Сергей узнавал в мужчине черты своего отца! Наконец, он вскрикнул:
   -- Папа, ты? - и бросился навстречу путнику.
   -- Я, сынок, я! - заверил его отец, заключая юношу в сильные объятия. - Ну, как поживаешь?
   -- Да ничего, нормально! - Сергей не знал, как обо всем рассказать, о том, что было, что он понял, что передумал, чего достиг. - Вот богом стал! - неожиданно для себя ляпнул он.
   -- Богом? - Иван Тимофеевич удивился. - Что же, это большая честь, рад за тебя!
   -- А ты как? Как мама? - теперь пришла очередь Сергея спрашивать.
   -- Мама? Мама с нами! - успокоил Костров-старший. - Вот она идет, беги к ней!
   Сергей устремился навстречу женщине, спускавшейся по той же самой обрывистой тропе, по которой до того прошел его отец.
   -- Сынок! - глаза Веры Сергеевны прослезились. - Как я рада! Ты стал совсем мужчиной!
   -- Да, мама, да! - и Сергей упал на колени и стал целовать ее руки. - Прости, если что не так, прости!
   -- Все хорошо, сынок, все хорошо. Мы счастливы! - успокаивала его мать, и вдруг внезапно, будто что-то вспомнив, тихо промолвила: - А я кольцо потеряла!
   -- Какое кольцо, мама? - недоуменно спросил Сергей, продолжая целовать ее руки.
   -- Ну, помнишь, то, что папа на свадьбу подарил, серебряное в виде сердечка, а внутри три фианита!
   -- И что? - Сергей не понимал, какое это теперь имеет значение.
   -- Да так, ничего. Плохой знак. К смерти! - меланхолично проговорила Вера Сергеевна и тут же бодро добавила: - Но тебе, наверное, надо спешить! А Оля все нам расскажет! Ведь так, Оленька?
   -- Конечно, Вера Сергеевна, все-все расскажу! - Ольга уже не плакала, а нежно льнула к своему любимому Ване, льнула, словно изголодавшаяся по ласке кошка.
   -- Поехали что-ли? - раздался басок Харитона.
   -- Поехали! - без всякого энтузиазма сказал Сергей, затем подал руку Асе, помогая ступить на борт маломерного суденышка, а потом он и она долго, пока пристань не скрылась в тумане, смотрели на мужчину, обнимавшего двух женщин, плавно разрезающих воздух ладонями в прощальном привете!
   Глава 94. Элиза
  
   -- Значит, вам нужен троянский берег? - осведомился Харитон, когда пристань скрылась в тумане.
   -- Да, именно так! - подтвердил Сергей. - Знаешь путь?
   -- Обижаешь, хозяин! - улыбнулся Харитон. - Мне ли и не знать?... А ты правда стал богом или приврал папаше?
   -- Правда-правда, теперь он бессмертный! - радостно подтвердила Ася.
   -- Да я не тебя вообще-то спрашивал, детка! - огрызнулся перевозчик.
   -- Откуда мне знать, Харитон? Белая богиня заверила меня, что это именно так! Ну, и Чернобогу я бока намял! Разве человек на это способен?
   -- Чернобогу? - удивился Харитон. - Да неужели? Может, это был не он?
   -- Он-он, он самый! - снова встряла в мужскую беседу девушка, прижимаясь все больше к Сергею.
   Харитон отвернулся и замолчал, а через минуту добавил:
   -- Через пять минут будем на месте!
   -- Так скоро? - удивилась девушка.
   -- Скоро не скоро, а раз я сказал, значит, так и будет!
   Больше Харитон не говорил ни слова, даже не поинтересовался, что Сергей везет в рюкзаке, откуда у Аси такое дорогое ожерелье. Но ни он, ни Ася не увидели в этом ничего странного, ничего предостерегающего...
   Лодка причалила к точно такой же пристани, однако на этот раз она была пуста. Харитон, даже не привязав свое утлое суденышко, по-молодецки прыгнул на доски и приказал:
   -- Идите за мной!
   Попутчики повиновались, а старик уже споро взбирался на откос, упираясь в песок своим неизменным посохом с еловой шишкой на макушке. Через десять минут вся компания оказалась на берегу точно такого же водоема, из которого юноша и девушка вынырнули каких-то полчаса назад. Но, вопреки ожиданиям Сергея и Аси, старик прошел мимо берега, пояснив:
   -- Нам дальше! И... - добавил он, обернувшись, - не забудьте назвать свои настоящие имена, иначе нас не пропустят!
   -- Кто не пропустит? - закричала Ася.
   -- Дед Пихто! - огрызнулся Харитон, следуя к жидкой березовой роще.
   Вскоре они оказались у подножия векового ясеня в два охвата костровских рук по периметру.
   -- Здесь! - торжественно заявил старик и стал чертить в воздухе острием посоха какие-то замысловатые фигуры. Затем запустил пальцы прямо в кору дерева, рванул ее на себя, и в стволе зачернел провал в пустоту.
   -- За мной! - в очередной раз скомандовал монах и шагнул в зияющую темноту...
   Они шли в кромешной тьме, ощупывая склизкие стены пещеры, вдыхая сырой аромат гнили. Ася держала за руку Сергея - свою единственную надежду, своего любимого и ставшего уже совсем родным человечка. А Сергей ощущал как тревожные предчувствия охватывают его душу. Вспомнилось ему и то, как Хильда, тогда еще Хельга, предостерегала его от общения с Харитоном. Почему? Почему? Почему?
   Внезапно пещера осветилась красным, с гранатовым оттенком, сиянием, и в тот же миг неведомый, но сильный нечеловеческий голос вопросил:
   -- Кто вы?
   -- Это я и со мной еще двое! - громко отвечал Харитон.
   -- Ваши имена? - потребовал голос.
   -- Локи! - пробасил Харитон и слегка подтолкнул юношу в бок.
   -- Сергей! - продолжил юноша.
   -- Анастасия! - несмотря на страх, девушка предусмотрительно догадалась произнести свое полное имя.
   -- Проходите! Путь свободен! - ответил голос, и в тот же миг красное свечение исчезло, а вдали замерцал спасительный белый свет.
   Они вышли прямо на морской берег. Впервые за много дней Сергей и Ася увидели голубое небо, а солнце, солнце еще не взошло - горизонт над морем розовел, предвкушая начало нового дня.
   Но Сергей почему-то думал не об этом, а о том, почему Харитон назвался именем Локи! Неужели он и есть тот самый скандинавский бог-трикстер, способный служить как добру, так и злу, вечно мечущийся между светлыми и черными богами, способный на любую подлость, на любую провокацию точно так же, как и на подвиг, и на вершение блага?
   -- Ну, вот и Явь! - торжественно заявил монах. - Троянский берег - как и заказывали!
   Сергей огляделся, пытаясь восстановить в памяти иллюстрации, виденные им в книгах! Но как ни бился, как ни старался, так и не смог решить, действительно ли троянский берег именно таков? Его больше всего смущали горы, они показались ему слишком высокими для окрестностей Илиона, если вообще вокруг него были горы...
   От размышлений его отвлекла вечно беспокойная Ася:
   -- Сережа, смотри, какое небо! Какой горизонт! Какая красота! Скоро солнышко появится! - она радостно скакала босиком по морской воде, размахивая единственной здоровой рукой. - Ты как хочешь, а я - купаться! - и не обращая внимания на старика, Ася стащила сначала брюки, затем и водолазку и, оставшись в одних трусиках, нырнула прямо в тихие волны.
   А Сергею было не до веселья. Он смотрел то на горы, ища развалины Илиона и все больше понимая, что их тут нет, затем на море, беременное восходом. "Если мы на троянском берегу, - размышлял он, - то тогда солнце должно всходить из-за гор, а не появляться из моря. Уж что-что, а географию я знаю, как доподлинно знаю и то, что троянский берег выходит на запад, а солнце всегда всходит на востоке!"
   Сергей метнулся к Харитону:
   -- Куда ты нас привел, монах? Зачем ты назвал себя Локи? Кто ты? Чего ты хочешь? - требовал он, схватив черноризца за грудки.
   Старик решил сыграть дурачка:
   -- Неужели я ошибся? Ай-яй-яй! Вот старость - не радость! Ну, ударь меня, ударь старика! - и монах упал на колени, затем обнял Сергея, продолжая просить прощения: - Ну, прости, прости! Я ошибся, ошибся!!! Прости!
   -- Да пошел ты, - Сергей высвободился из объятий Харитона и побежал в сторону моря, где ничего не подозревающая Настя продолжала нежиться на бирюзовых волнах...
   -- Ася, Ася! - заорал он во всю мощь. - Нас обманули! Мы - в ловушке! Быстрее назад! Назад!
   Пока Ася приходила в себя, Сергей подбежал к ней, схватил за единственную здоровую руку и потащил на берег.
   -- Что случилось? Что случилось? - вертела Ася очумелыми, непонимающими глазами. - Что? Что? - и вдруг голос ее переменился, в миг наполнился ужасом: - Смотри... Там...
   Сергей оглянулся. Да, предчувствие не обмануло его, но... что толку...
   На берегу их уже ждали. С десяток бородатых бойцов в камуфляже с "Калашниковыми" на перевес, а между ними на вороном коне всадник с черным вороном на плече...
   Ася стыдливо закрывала руками грудь, даже в этот трагический момент думая о девичьей чести. Впрочем, возможно она ни о чем не думала, а руководствовалась бессознательным природным инстинктом... Не успели они выйти на берег, как были окружены, но пока еще не пленены.
   -- Ну, что теперь скажешь, ублюдок!? - ехидно улыбаясь, вопрошал Чернобог. - Думал, больше не увидимся, да?
   Но Сергей молчал, стиснув зубы, крепко держа Асю за руку.
   -- Молчишь? Что ж... пусть так! - продолжал Дый, покачиваясь в седле. - Ты победил меня в честном поединке, и я тебя за это уважаю! Потому сейчас, когда ты в моей полной власти, дарую тебе и твоей подруге жизнь! Мое милосердие, как видишь, безгранично! Другой бы на моем месте... Ну, да ладно! Так вот! Вы нам возвращаете две вещицы и можете идти на все четыре стороны! Клянусь Одином, это правда! Догадываешься, о чем речь? По глазам вижу, что догадываешься! Нам нужно ожерелье девчонки и рюкзачок, что у тебя за спиной! Вот и все! Что скажешь?
   -- Пошел на х... - зло огрызнулся Сергей.
   -- Узнаю, узнаю тебя, храбрец! Богом себя возомнил, да? Решил, что все можно, да? - Чернобог все больше приходил в раж. - Но теперь ты проиграл, разве не ясно? Ясно, конечно, ясно...
   Дый перевел взгляд на одного из бандитов:
   -- Салман, давай!
   Сергей принял боевую стойку, невольно отпустив руку девушки. Нанес один за другим несколько сокрушающих ударов по нападавшим, но, ощутив резкую, пронизывающую боль в голове, беспомощно повалился на песок. Его быстро подняли и привели в себя, потом снова стали бить, потом снова подняли, и так раз пять...
   -- Ну, а теперь? Что теперь скажешь, чмырдяй? - Чернобог нарочно возвращал Сергею все те нелестные эпитеты, которыми тот некогда его обильно и без стеснения награждал.
   Прийдя в себя, Костров перво-наперво вспомнил об Асе. Повернул голову - её оттащили метров на пять, и так же, как и его, крепко держали под руки. По её телу он понял, что ее не били. Это радовало, если, конечно, в такой ситуации что-то могло еще радовать.
   Чернобог меж тем подъехал к девушке и, не слезая с коня, потребовал:
   -- Снимай ожерелье, тварь! Быстрее!
   -- Нет, Ася, нет! - закричал Костров, и тут же получил смачный удар под дых.
   -- Не слушай его, детка! Неужели не понимаешь? - Дый решил зайти с другой, манипулятивной стороны: - Тебя подставили, подставили как дурочку, неужели не понимаешь? Втянули в авантюру! А что ты получила? Вот видишь, ничего! А за это ожерелье ты получишь от меня любые богатства! Виллы, машины, деньги, квартиры! Ты будешь самой богатой девушкой мира, самой богатой невестой, и всего-то надо - снять ожерелье и передать мне! Ну, давай же, не губи свою жизнь!
   Сергей тревожно глядел в сторону Аси, ожидая с нарастающей болью, когда начнется экзекуция.
   Чернобог соскочил с коня и подошел к девушке, желая вдоволь напиться ужасом, стекавшим с ее глаз прямо в его садистическое сердце.
   -- А хочешь, - продолжал он с напускным спокойствием, - сделаю тебя своей женой! Прямо сейчас! - и Дый стал расстегивать ремень на своих черных кожаных брюках, недвусмысленно показывая, что он собирается сделать.
   Сергей ждал, когда же вскипит его бурная кровь, а она не закипала. То ли за эти дни его силы истощились, то ли гормоны закончились, но он никак, как ни старался, не мог совершить шаг в ненависть, который смог сделать тогда, на поле битвы, спасая Гесиону... Он попытался стряхнуть с себя дюжих боевиков, но снова получил мощный удар в живот, и снова, пусть только на мгновение, потерял сознание.
   Зато он понял главное - понял, почему с них не могут снять ценные "трофеи". Очевидно, тогда они потеряют свою силу, именно поэтому Дый так добивается, чтобы ему их отдали добровольно. Значит, надо терпеть. Они нужны ему живые, хотя... хотя это не гарантия... Ну зачем, зачем Хильда отдала Асе ожерелье, зачем???
   Между тем Дыю надоело ждать, и он капитально насел на Асю. Он схватил ее левую, больную руку и резко рванул на себя:
   -- Ай... - заорала девушка и присела.
   Но ее подняли и снова поставили на ноги.
   -- Джохар, - закричал Дый, - неси кислоту! - и, уже обращаясь одновременно к Сергею и к Асе, добавил: - Сначала выжгем твои карие глазки, а потом и все лицо превратим в черную кашицу...
   Чернобог не блефовал, у него действительно была кислота. Только вот какая именно... Впрочем, это уже не имело значения...
   Джохар поставил бидон у ног властителя и отворил крышку. Чернобог окунул в него конец своего клинка, а потом приложил лезвие к оголенному животу девушки...
   Новый крик Аси буквально оглушил Сергея...
   И он не выдержал, но вместо того, чтобы сбросить с себя бандитов, заорал:
   -- Отдай ему ожерелье, отдай!!!
   Всхлипывая, Ася нервно, дрожа и руками и всем телом, пыталась разомкнуть замок бесценного "ошейника"...
   -- Не торопись, киска, не спеши! - ласково увещевал ее Чернобог.
   Наконец, замок подался, и Ася покорно протянула Дыю подарок богини.
   -- Так то лучше, - победно проголосил Чернобог, но не притронулся к оберегу, а вместо этого приказал:
   -- А теперь брось игрушку в бидон!
   Ася снова замялась... В эти доли секунды Сергей понял, что они проиграли! Сейчас она бросит ожерелье в кислоту и погубит Хильду! Затем Чернобог потребует у него рюкзак с икосаэдром, и он, Сергей, не сможет отказаться, если на кону будет жизнь Аси, если у него на глазах ее начнут пытать! Боже, где же он допустил ошибку? Зачем доверился Харитону???
   -- Не медли, детка, сказала А, говори и Б... - мягко произнес Дый и внезапно гневно заорал: - Кидай же, сука, или я вылью тебе этот бидон на голову!!!
   Чернобог снова запустил свой клинок в кислоту, а Сергей зажмурил глаза... И тут он вспомнил, внезапно вспомнил про пророчество бабки Анфисы, пророчество о том, что эта купальская ночь станет для него последней! А он уж понадеялся тогда, на Аваллоне, что, улизнув в последний момент в зарастающий травой провал, смог обмануть злодейку-судьбу... А лютая смерть... Да, похоже Чернобог их будет убивать долго и мучительно, на глазах друг друга, как некогда убивал, рвал на части Элизу на глазах беспомощного Загрея... Оставалось не ясным лишь одно, где же та, "красоты неописуемой девица", что погубит его, ведь Ася даже на обычную красавицу не тянет? А может "красавица" так и останется "за кадром", и он так и не увидит свою губительницу?
   -- Кидай же, сука, кидай! - повторял свое требование Чернобог, медленно поднося к лицу Аси дымящийся кинжал с новой порцией кислоты.
   -- Бросай же, бросай его! - словно эхо раздался мощный призыв со стороны гор.
   Ася вздрогнула и выпустила ожерелье, которое, медленно вертясь в воздухе - ей показалось, что время в эти мгновения совсем встало, - понеслось вниз, прямо в жерло бидона, источавшего ядовитый белый пар...
   Сергей открыл глаза. Первой его мыслью была: "Неужели это я закричал: "Бросай"?" Но по тому, как резко Чернобог вскочил на коня, как тревожно устремил взгляд вдаль, он понял, что дело вовсе не в нем. Соглядатаи Дыя оглянулись назад, что позволило и Сергею сделать то же самое. Прямо на него мчался во всю прыть всадник в золотых, прямо горящих на солнце, латах, на такой же золоченой лошади...
   -- Огонь! - скомандовал Дый. - Огонь же, придурки!
   Разом взметнулись в воздух черные стволы, издавая истошный треск...
   Сергей почувствовал всей кожей рук, что хватка тех, кто его дотоле крепко держал, ослабла... Он резко присел вниз, разом освободившись от рук захватчиков, потом пружинисто выпрямился, нанеся два сокрушительных удара прямо в нос одному и в ухо другому, кубарем прокатился между стреляющими автоматчиками и оказался прямо у ног Аси, которую уже никто не держал. Он крепко схватил ее голени и дернул на себя, а следующим движением укрыл Асю своим телом так, что их губы и глаза оказались прямо друг перед другом...
   Меж тем пальба не стихала, однако пули не могли нанести даже мельчайшего ущерба защитному одеянию всадника и его коня. Но Сергей этого не видел, он только смотрел в такие неожиданно близкие карие глаза девушки, смотрел и любовался, любовался и улыбался. Тем не менее, от его слуха не укрылся тихий шум схватки - чей-то меч разрезал воздух, издавая тонкие и пронзительные звуки. И только когда канонада стихла, он осмелился приподнять голову. Вокруг в самых причудливых позах валялись обезглавленные трупы боевиков, а чуть поодаль в сияющем золоте восседала Хильда. Она сбросила рогатый шлем, и теперь ее золотые кудри развевались на ветру словно победный шлейф, а сама она была больше похожа на львицу, чем на девушку... Но до победы было еще далеко... Главный враг оставался жив...
   Чернобог спрыгнул с коня, попутно обнажив свой серебристый меч. Хильда последовала его примеру. Противники начали медленно сближаться...
   -- Смотри, солнце показалось! - Ася смотрела совсем в другую сторону, в сторону моря. - Так красиво!
   -- Значит, сейчас все и решится, - прошептал ей Сергей, жалея о том, что нет у него ни меча, ни иного оружия, а разбросанные вокруг автоматы...
   Все же он подтащил один из них, проверил наличие патронов в магазине и, скатившись со Настасьи, передернул затвор и взял на мушку черного воина...
   Чернобог бросился в битву отчаянно, надеясь на свое превосходство в силе. Он орудовал мечом словно молотом, временами напоминая древнего кузнеца, быть может, самого хромоногого Гефеста... И действительно, после очередного выпада богини он стал прихрамывать, но все еще не сдавался... Один за другим он пропустил три удара валькирии, но продолжал стоять на ногах... Черная кровь брызгала из его тела словно грязь из дырявого бурдюка... Наконец, ужасный предсмертный крик огласил побережье... А еще через несколько мгновений Властитель Тьмы затих...
   Сергей отложил в сторону автомат - он, к счастью, не пригодился!
   -- Солнце почти взошло! - кажется, Ася даже не наблюдала за ходом поединка, от которого, без сомнения, зависела судьба не только Яви, но и всей Вселенной.
   Валькирия приблизилась к ним, ее дыхание было ровным и спокойным, на лице сияла лучезарная улыбка:
   -- Прости, я не могла подоспеть раньше! - сказала она поднявшемуся на ноги Сергею. - Надеюсь, теперь все-все позади!
   -- А это что? - Сергей показал на черный склизкий комок в левой руке воительницы.
   -- Это? Теперь уже ничто! - и подняв руку в сторону, вытянув её строго параллельно земле, она разжала кулак, и черное сердце Дыя бесшумно плюхнулось в кислоту. - Так будет надежнее! - пояснила валькирия.
   -- Что это? Что это? - заверещала Настя, показывая в сторону моря.
   Прямо на фоне восходящего огненного шара показался черный силуэт всадника - похоже, он скакал прямо по воде. Сергей инстинктивно попробовал прикрыть богиню собой, но она почему-то отодвинула его в сторону, снова глядя опасности прямо в глаза. Черный силуэт стремительно приближался - скорость лошади была прямо космической...
   Волна воздуха накрыла всех троих, подняв в высоту сразу несколько килограмм песка. Когда же он осел, конник уже слез с коня...
   -- Брат! Мой милый Загрей! - валькирия бросилась на шею прекрасному, такому же, как и она, золотоволосому и лилейнораменному юноше, одетому во все белое.
   -- Сестрица, милая сестрица! Как же давно мы не виделись! - восторженно верещал Загрей, кружа валькирию вокруг себя. - Дай же полюбоваться тобой, Солнце мое! - и он, остановив вращение девушки, поставил ее на берег. - Ну, почему мы не можем стать мужем и женой! - сокрушенно покачал он головой.
   -- Можем, но не в этой жизни! - смеясь добавила девушка. - Лучше скажи, как игра, как Элиза?
   Загрей вмиг погрустнел, насторожился и вопросительно вскинул глаза:
   -- Значит, сердце не с вами?
   -- Какое сердце, милый, ты о чем? - Хильда со всем рвением старалась сохранить показную серьезность тона, но, похоже, глаза все же выдали ее.
   -- Все шутишь? Тебя, похоже, не исправить! - поняв, что все в порядке, Загрей снова повеселел. - Так где?
   -- Вот! - и Сергей протянул небожителю заветный рюкзачок.
   -- Кажется, мы сегодня уже встречались, юноша? - поинтересовался сын Одина.
   -- Сегодня? Разве? - Сергей улыбнулся. - А мне кажется, что это было тыщу лет назад!
   Загрей вынул хрустальный икосаэдр и поцеловал его. Тут же красный комочек, находящийся внутри, запульсировал, испуская сначала слабый, а потом все более мощный свет... Внезапно остроугольный многогранник начал дико вращаться и, вырвавшись из рук Загрея, покатился в море...
   -- Что же ты наделал, братишка! - сокрушенно покачала головой Хильда.
   -- Но это не я, это он сам! - защищался Загрей.
   -- Ну, раз сам, так и ныряй за ним сам! - потребовала валькирия.
   -- Да где же... - попытался возразить брат богини.
   -- Глядите! - вновь завопила своим бархатным, почти детским голосом Настя. - Глядите же!
   Все устремили взор в море, ища то, что так взволновало девушку, все еще лежавшую на песке, а потому увидевшую то, чего не могли распознать другие...
   Загрей присел, прищурился и... понесся в море...
   -- Эля, Элечка! - кричал он, все дальше врезаясь в воду...
   Влюбленные, не видевшие друг друга три тысячи триста шестьдесят шесть лет, еще долго барахтались в воде, наслаждаясь всеми радостями любви. Может, они там плескались бы до самого вечера, если бы Хильда твердо не потребовала:
   -- Загрей, пора расплачиваться! Быстрее, люди ждут!
   -- Сейчас, сейчас, еще чуть-чуть! - сопротивлялся Загрей, крутя легкую Элю вокруг себя точно так, как он чуть раньше крутил сильное тело сестры...
   -- Загрей, имей же совесть! Считаю до трех, и мы уходим! Раз... - настаивала на своем Хильда. - Два... два с четвертью... два с половиной... три без четверти...
   Только на счет "три" небожитель ловко подхватил совершенно нагую Элю и выскочил на сушу. Как ни странно, девушка совсем не стеснялась наготы, чем дала позитивный пример Насте - та теперь свободно, раскинув руки в стороны, подставляла свою девичью грудь лучам солнца, уже далеко продвинувшегося по пути на юго-запад...
   -- Познакомьтесь, - заговорил Загрей, - это Элиза - моя суженая, моя жена!
   -- Очень приятно! - в один голос ответили Ася, Хильда и Сергей.
   -- А это, милая Эля, твой спаситель - Сергей! - Хильда ласково взглянула на Кострова и нежно прикоснулась ладонью к его локтю. - Именно он, рискуя жизнью, путешествуя между мирами, отыскал твою жизнь! - закончила она краткую ответную речь.
   -- Правда? - переспросила Эля у Сергея.
   Он лишь согласно покачал головой.
   -- Спасибо тебе! Прости, Загрей! - и Эля поцеловала Кострова прямо в губы, да так, что он понял, почему сын Одина столько веков тосковал по ней.
   Но на этом любвеобильная девушка не остановилась, а поцеловала таким же образом и Хильду, и Асю...
   -- Ну, а теперь поговорим о награде! - заявила Хильда. - Или ты не собираешься платить по счетам, Загреюшка?
   -- Конечно, собираюсь! Ты же меня знаешь! - оправдывался Загрей. - Что желают богиня, спаситель и его очаровательная спутница?
   -- Что желаю я - узнаешь потом! - уверенно проговорила Хильда. - А желания спасителей твоей суженой они, надеюсь, выскажут сами! Но для начала маленькая просьба - не худо бы поправить девушке здоровье!
   Загрей лишь провел вдоль больной руки Аси, потом по животу, отмеченному черным шрамом от кислотного клинка Чернобога.
   -- Мог бы и гипс снять, чай, руки не надломятся! - продолжала требовать Хильда.
   -- Да нет проблем! Дай-ка свой ножичек! - потребовал Загрей.
   -- Держи! - Хильда послушно повиновалась.
   Не успела Ася ни моргнуть, ни ахнуть, как сын Одина одним движением меча разрезал гипс по всей его скромной длине так, что тот сам осыпался на песок.
   -- Болит? - Загрей показал на руку.
   -- Кажется, нет! - радостно ахнула Настя.
   -- Теперь попробуй согнуть, а потом разогнуть руку! - словно бывалый эскулап, каким он вообще-то и был уже несколько тысяч лет, командовал Загрей.
   -- Как новая! - проверив работоспособность конечности, Ася восхищенно и благодарно глядела на прекрасного небожителя.
   -- Ну, а теперь желание! А то мне скоро уже пора в родные пенаты! - торопил Загрей. - Кто будет первым, молодой человек или его очаровательная дама?
   -- Разумеется, я уступаю даме! - проявил в очередной раз свой галантный нрав Костров.
   -- Да будет так! - торжественно произнес Загрей. - Что будет заказывать прекрасная Анастасия? - ласковый взгляд небожителя и его простой комплимент, которого она в своей земной жизни никогда не слыхала, не смогли на этот раз смутить девушку. Последние события наполнили ее уверенностью и в собственной красоте, и в своих сверхвозможностях.
   -- А я могу загадать всё-всё??? - поспешила уточнить Ася.
   -- К сожалению, не всё! Есть ряд ограничений! Увы, даже Один не может всего, а я лишь человек, некогда ставший богом и усыновленный Вышним...
   -- Вышним? - переспросил Сергей, впервые услышавший такое странное имя.
   -- У Одина много имен! - пояснил Загрей. - А что касается желаний, то действительно есть ряд ограничений, которые, скорей всего, вас огорчат! Во-первых, я не могу никого воскресить, не могу переправить ни твою сестру, Ася, ни твоих родителей, Сигурд, из иным миров в ваш земной мир.
   Загрей будто читал мысли наших героев, содружно подумавших в данный момент именно об этом.
   - Переход из одного мира в другой - прерогатива черных и некоторых из красных богов, а нам, белым богам, это запрещено! - объяснил Загрей. - Даже мы с Хильдой за каждый переход потом платим каждый свою цену, и она довольно велика.
   -- Во-вторых, - продолжал любимый сын Одина. - Ваше желание, а я могу выполнить лишь одно, может относиться только к одному человеку, либо к вам самим, либо к кому-то другому, и только к тем, кто обитает в мире Яви, в том самом мире, в котором вы живете. Ну, и в-третьих, оно должно быть сформулировано одним предложением! Вот все ограничения! Хотя... - тут Загрей задумался. - И еще учтите, что мы, боги, не в силах исправить прошлое, потому просите о настоящем или будущем! Итак, что желаешь ты, Настя?
   Ася задумчиво вскинула глаза вверх, потом лукаво посмотрела на Сергея, далее перевела взгляд на Хильду, затем снова устремила кареглазый взор в небесную вышину...
   -- Я готова! Но... - Ася глядела прямо в синие глаза Загрея. - Я могу сказать тебе на ушко?
   -- Да ради Бога! - подтвердил сын Одина.
   Ася медленно, продолжая еще о чем-то размышлять, подошла к Загрею, прильнула к его щеке...
   -- Да будет так! - заявил Загрей, когда Ася закончила шептать.
   И, уже обращаясь к Сергею, промолвил:
   -- А ты, Сережа?
   Кострова удивила та быстрая легкость, с какой его спутница загадала желание. Для него же аналогичный выбор предствлял проблему из проблем. Прошла минута, другая, а он все медлил, перебирая потихоньку все последние события, всю свою жизнь... Желать богатства? Но у него вполне достаточно такового, чтобы жить, не отказывая себе почти ни в чем. Попросить для Аси красоты, равной прелести Хильды? Но будет ли она тогда Асей, и будет ли его любовь к ней подлинно бытийной? Ведь красивую любить всегда легче, а вот обычную или некрасивую? Именно любить, а не жалеть? М-да... Может, что-то тогда пожелать для себя? Побыть эгоистом? Но ему, похоже, действительно ничего не надо - ни богатства, ни красоты, ни любимой девушки! Он и так всем этим награжден в мере, о которой другие могут только мечтать! Значит, надо просить за кого-то из друзей и близких! Но за кого? За сестру Лену, или за Ладу, а может за Светлану, или за бабушку Машу? А может попросить что-то для маленькой Саши, его сводной сестры, которую он еще и в глаза-то не видел?
   -- Похоже, задача для нашего доблестного Сигурда оказалась не из легких! - нарушил ход размышлений Кострова Загрей. - Ничего страшного! Желание можно загадать и позже, до конца лета, и не обязательно в моем присутствии, просто встань лицом к востоку и скажи: "Загрей, хочу, чтобы..." и далее следует суть просьбы!
   И тут, перебирая знакомых, Сергей наткнулся на персону Харитона. Он стал рассуждать сам с собой о том, может ли его желание относиться к Харитону, которого ему очень хотелось если не наказать, то хотя бы проучить! Кстати, а куда он делся, ведь он вышел из пещеры вместе с ними, а потом...
   -- А где Харитон? - громко спросил Сергей, обращаясь ко всем присутствующим.
   -- Кто-кто? - в глазах Хильды загорелся огонек страха, что для богини, только что одержавшей полную и безоговорочную победу над Властителем Тьмы, было, по меньшей мере, странно.
   -- Ну, тот старик, что нас вывел сюда! - объяснил Костров.
   -- Да, он еще назвался именем Локи, когда мы проходили через... - прибавила Ася, но договорить не успела.
   - Локи??? - в один голос переспросили Загрей с Хильдой, оглядываясь по сторонам, а в голосах обоих чувствовалась серьезная тревога. - Но ведь это одно из имен, настоящих имен нашего брата Хе...
   Но договорить ни Хильда, ни Загрей не успели... Откуда-то сверху, словно мелкоячеистая сеть, пленящая зазевавшуюся рыбу, на них обрушилось облако красного тумана... Это был какой-то газ. Сергей попытался задержать дыхание и покинуть опасное место, но... Он снова, как некогда в страшном и жестоком сне, не мог сделать ни шага... И боги тоже не могли, никто не мог - все оказались парализованы... Первой потеряла сознание Ася, за ней - Хильда... Обе девушки мягко повалились ничком на песок... Сергей взглянул на Элизу, прочитав в ее глазах не страх и не ужас, а какое-то странное недоумение... Потом на Загрея, одними глазами говорившего: "Чего же ты нам сразу об этом не сказал?"... Больше он не мог сдерживать дыхание... Падая, Костров уже ни о чем не думал, стремясь лишь к одному - чтобы его тело, распластавшись на земле, оказалось поближе к Асе...
  
  
   Глава 95. Сладкий сон
  
   "Какой странный, какой необыкновенный сон! - подумала Ася, просыпаясь, но еще не открыв глаза. - Надо же такому было присниться! Кто бы мог подумать, что бывают такие длинные и реалистичные сны!"
   Она еще долго нежилась в постели, помня, что сегодня воскресенье и спешить никуда не надо. Но Солнышко, застучавшее в оконце, сделало свое светлое дело, и девушка, наконец, вскочила, довольно потянулась, очаровательно зевнула и включила телевизор.
   На часах была половина девятого... Ася заглянула в маленькую смежную комнату - Саша спокойно спала на диванчике в обнимку с бабушкой, которую в обед им с дочкой предстояло проводить в очередной рейс. Неужели болезнь дочки ей тоже приснилась? Или чудесным образом закончилась, хотя еще вчера казалась безысходной? А её непонятное перемещение из Челябинска в Святогорск, и ночное возвращение обратно, едва не стоившее ей жизни, омраченное ударом ножа в брюхо озабоченного грузина? Неужели это все было?
   Но все недавние события казались ей сейчас именно сном, а её долгий и волшебный сон, напротив, казался самой настоящей явью...
   Забежав на кухню, Ася поставила греться чайник, проскользнув в зал, включила старенький "Рубин", затем быстро заскочила в ванную, чтобы умыть личико прохладной водой - горячая в это время года, разумеется, была отключена. Где-то по самому краешку сознания скользнула легкая как ситец мысль: "Со мной что-то не так!" Но Настя ее не поймала, а позволила упорхнуть в бесконечные лабиринты подсознания.
   "Неужели это было со мной?" - мягко вопрошала с голубого экрана Наташа Королева в клипе на свою новую хитовую песню.
   "Точно! Неужели!? Со мной!? Такое!? Было!?" - думала в унисон с юной певицей Ася.
   Она всегда плохо запоминала сны. Вот и в этот раз вместо цельной картины в голове был какой-то эклектический салат-калейдоскоп из ярких картинок: Чернобог с бычачьей шеей, красные глаза оборотня-вурдалака, приготовившегося напасть, златовласая голубоглазая валькирия, нежно целующая её в щеку, дорогая сестрица Оленька, на берегу горного озера рассуждающая о любви, чарующе-грандиозные пейзажи Нави, заснеженные цветочным цветом бескрайние сады Беломирья, бесконечный пестрый ковер долины бабочек... И Он - сильный, добрый, нежный, ласковый, отважный, с которым надежно и тепло, уютно и легко...
   Ася прекрасно помнила, что влюбилась, влюбилась на всю катушку, так, как никогда раньше не влюблялась... Она помнила его в меру тонкие, но сильные руки, крепкие плечи, стройный стан... Помнила как нежно, скорее по-женски, чем по-мужски, он целовал ее губы, мягко гладил по волосам, заботливо нес на руках, укрывал своим телом от пуль и когтей врагов... Но к своему нараставшему как лавина ужасу она не помнила главное! Она не помнила его лица! И имени - тоже!!! Ася морщила лоб, закатывала глаза, ложилась на диван, стараясь успокоиться, но ничего, совершенно ничего не выходило - будто кто-то - то ли в насмешку, то ли в наказание - старательно стер из ее памяти самое важное, самое нужное, самое необходимое!!!
   В расстроенных чувствах она подошла к зеркалу и... тут же зажмурила глаза, потом открыла и... снова зажмурила...
   "Неужели это я?" - с легким малороссийским акцентом продолжала петь Наташа Королева. А Асе казалось, что надрывно трепещет ее душа - то ли от радости, то ли от ужаса, но, скорей всего, сразу вместе от обоих несовместимых в теории, но на практике нередко сливающихся чувств.
   Немного успокоившись, девушка стала придирчиво сначала осматривать, а потом и ощупывать свой новый облик. Лицо, волосы, грудь, ладони, бедра - всё было и её, и в то же время не её. Фигура, казалось бы, в целом изменилась не сильно - она стала немного выше, ноги слегка удлинились и стали капельку ровнее, талия чуть вытянулась, грудь приподнялась... И так - по поверхности всего тела! Будто мастеровитый или, скорее, гениальный художник легкими штрихами подправил ещё сырую, неумелую работу ученика и тем самым легко превратил посредственную картину в настоящий шедевр!
   Но если тело Асе казалось хотя и изменившимся в лучшую сторону, но всё-таки своим, то вот с лицом было сложнее. Она снова и снова всматривалась в зеркало, но знакомыми ей казались только глаза... Все остальное было не её! Но все же что-то родное и знакомое проглядывало и в сочных губах, и в размашистом разлете тонких бровей, и в округло-мягкой форме подбородка... Внезапно Ася поняла, что стала больше походить на сестру. Она улыбнулась и... снова зажмурила глаза! Потом, не пряча улыбки, открыла их и... Ей так и хотелось закричать: "Мама, гляди, Оля вернулась!" Но как только она переставала улыбаться, то сходство с сестрой становилось не таким очевидным.
   Но даже больше, чем лицо, девушку поразили волосы. Они не просто стали гуще и длиннее, не только приобрели блеск и приятную волнистость, не только изменили цвет... Вот именно с цветом и творилось что-то волшебное! Оказалось, что волосы меняют цвет в зависимости от освещения, да еще как! На солнце они горели оранжево-золотистым огнем, в тени казались каштаново-рыжими, а при комнатном освещении приобретали изумрудный оттенок... Вскоре выяснилось, что то же самое "нововведение" коснулось и глаз: они меняли свой цвет от карего в темноте до нежно-зелено-голубого на свету подобно тому, как это происходит с поверхностью моря, которая перекрашивает себя заново десятки раз на дню в зависимости от состояния неба и угла падения солнечных лучей.
   Мало-помалу привыкая к своему новому имиджу, Ася все больше приходила в восторг, пока не услышала, как в соседней комнате уже поднялась с постели и стала одеваться мама.
   "Что я ей скажу? - содрогнулась Ася, и ее радость тут же поблекла. - Узнает ли меня? Поймет? А в школе? А в универе? Что скажут там???"
   - Асенька, что с тобой? -- шаркая тапками, мать вышла в коридор, где перед единственным зеркалом в одних только трусиках стояла ее дочь, закрывая ладонями чуть склоненное вниз лицо. - Ася, ты плачешь? Что случилось?
   Ася действительно была близка к тому, чтобы зареветь. Надежда Федоровна обняла дочку, притянула к себе:
   - Ну что с тобой, котёнок? Страшный сон, да?
   - Угу, - пролепетала дочь и, собрав волю в кулак, убрала от лица сначала одну ладонь, потом другую...
   Но мама ничего не заметила! Не заметила ни сейчас, ни потом, когда они, весело болтая "ни о чем", пили на кухне чай. Но не допив пару глотков, ничего не сказав, девушка вдруг вскочила и полетела в комнату.
   - Асенька, да что с тобой сегодня!? - понеслось ей вдогонку очередное недоуменное вопрошание матери.
   Но Ася уже рылась в шкафу антресоли... Найдя заветную красную книжицу, она открыла ее на второй странице, где, как она знала, уныло прозябает ее слегка кисловатая рожица четырехлетней давности. О, ужас! О, счастье!!! На фотографии была не она прежняя, а нынешняя, сильно модернизированная Ася, правда, еще не такая хорошенькая как сейчас, а девушка-подросток, не до конца распустившийся бутон... Такая же волшебная трасформация постигла и другие её фотки...
   Теперь она, наконец, поняла и то, почему героиню Полины Кутеповой в недавно виденном по "ящику" фильме с обнадеживающим названием "Настя" звали её именем... Ну, конечно, этот фильм снят для нее и про нее, ведь ее имя означает "воскресшая"! И вот теперь она, наконец-то, воскресла для новой жизни, для настоящей жизни! Наконец-то мир улыбнулся ей, претворил ее слезы по поводу некрасивого лица в настоящее чудо, чудо воскрешения! И теперь - она знала это твердо, - прошлое не вернется, свое счастье она не отдаст, никому и никогда! И пусть там, в фильме, Полина снова становится собой, становится обычной, хоть и находит своего суженого, ей, Асе, уготована другая судьба! Нет, Он не посмеет забрать её новый облик, её новую редкостную красоту, такую плавную, нежную, необычную, чарующую... А потому - Спасибо Тебе, Мир, Ты - прекрасен! Теперь осталось дело за малым - найти его...
   Однако на этом сюрпризы этого воскресного мистического дня не кончились. Заправляя постель, девушка обнаружила в самой середине простыни круглое красное пятнышко размером со среднее яблоко!
   "Нифига себе!" - сказала она то ли вслух, то ли про себя, и стремглав кинулась в ванную. Трусики тоже оказались в крови, и не только трусики... "О, Господи, у меня же только начало цикла, только седьмой день!!! Откуда кровь???" - вопрошала она собственную память, и та, как покорная рабыня, внезапно приоткрывшись, втолкнула в ее обомлевшее сознание и черный город, занесенный пеплом, и желто-синее сияние анютиных глазок, и его нежные, но сильные объятия, и то, как он мягко и медленно проник в неё, как её целомудренная йони впервые в жизни почувствовала орошающее тепло животворной жидкости, а до того так легко и безболезненно, без малейшего сопротивления, впустила в себя Его... Да и зачем было сопротивляться, если это был только сон, теперь казавшийся проблеском рая в ее непростой, под завязку забитой заботами, жизни...
   Но теперь... Теперь она вроде бы не спит, и эта кровь... Откуда она?
   Как за спасительную ниточку она ухватилась за психологию - царицу гуманитарных наук. Как нельзя кстати вспомнился Асе один из семинаров в ходе зимней сессии, на котором моложавый доцент рассказывал им о психосоматике. "Все наши болезни, - вдохновенно вещал он, - коренятся в глубинах подсознания! Язва, астма, экзема - вот характернейшие примеры психогенных расстройств! Но не только! Вы шли, поскользнулись и сломали руку или ногу! Подумайте, ведь не вы первый тут шли, но упали именно вы! Не вы первый упали, но другие встали и отряхнулись как ни в чем не бывало, а вы покалечили руку! Почему? А потому, - и тут он торжественно улыбнулся и поднял вверх указательный палец, - потому что вам это зачем-то надо, точнее вашему подсознанию!"
   "Зачем же это может быть надо?" - заголосили самые активные студенты.
   "А вот здесь уже все индивидуально! Например, ваша подруга попросила вас написать ей курсовую работу, а вы хотели отказать, но не смогли, и вот тогда, чтобы не писать, ломаете себе руку! Однажды в детстве, - продолжал разговорчивый доцент, - за неделю до экзамена в музыкальной школе у меня начался панариций, короче, палец загноился, и в итоге мне его разрезали, выпустили гной, а экзамен, разумеется, накрылся! И только спустя годы я понял, что очень не хотел его сдавать, и вот, чтобы избежать, казалось бы, неминуемой участи, подсознательно разрешил своему пальцу заболеть так, чтобы не играть на аккордеоне целый месяц!"
   Но самым интересным в рассказе доцента была история про стигматы, про то, как религиозно настроенные верующие силой подсознания могут, сами того не ведая, вызвать у себя натуральные и глубокие раны, заставить обильно течь кровь из своих рук и ног, не прибегая ни к какому колюще-режущему инструменту. После того занятия Ася поняла главное: если ты заболела, то надо спрашивать не столько о том, почему это случилось, но, прежде всего, задавать вопросы "зачем?" и "для чего?"
   "Итак, зачем тебе это кровотечение, Ася? - смело спросила она себя. - Зачем тебе этот сон? Ну, не скрывайся, признайся сама себе!"
   "А затем, - отвечала уже другая часть ее души, - что ты хочешь ребенка, ты хочешь замуж, хочешь лишиться девственности! И сон говорит тебе, что 20 лет - самое время для... ну, хотя бы для того, чтобы стать, наконец, женщиной! И вот поэтому ты себя и лишила девственности, точнее, сымитировала силой подсознания половой акт, и настолько правдоподобно, что вот получила - кровь и на трусах, и на простыне!"
   Теперь все стало на свои места! Кровь получила объяснение, а трансформация внешности с каждой минутой казалась девушке чем-то заурядным, само собой разумеющимся, и все больше она начинала верить в то, что такой симпатягой она была всегда, а ее недавние комплексы, связанные с "ошибками" природы, лишившей ее красоты, да и сами "ошибки" - всё это теперь казалось ей сном, неправдой, чем-то таким, чего никогда с ней на самом деле и не было!!!
  
   В понедельник Ася отправилась в университет - на последнюю консультацию перед последним экзаменом! И впервые ощутила на себе как приятно быть красавицей! Одни парни - те, что поскромнее и позакомплексованнее, буквально испепеляли взглядами то ее лицо, то фигуру, то волосы, и тогда она жалела, что не успела обзавестись собственными сексуальными нарядами, что нет у нее ни мини-юбки, ни облегающих маечек и кофточек. Другие - те, которые посимпатичнее и посмелее, робко заговаривали с ней вроде бы ни о чем, но как бы там ни было, пока она была под крышей вуза, трижды беседы с парнями заканчивались вопросами: "Что ты делаешь сегодня вечером, Ася?" А она мягко и дружелюбно улыбалась и отвечала: "С дочкой сижу дома, а что?" И парни смущенно-обескураженно отходили в сторонку.
   И все же из "школы" она не шла, а почти летела!!! Летела на крыльях если и не счастья, то его предвкушения, и чем радостнее было на душе, тем чаще она улыбалась, и чем чаще улыбалась, тем больше мужчин одаривали ее восхищенными взглядами...
  
   Прошла неделя... Наступил долгожданный двухмесячный учительский отпуск. Сессия и ее тяготы остались позади, и там же - где-то далеко-далеко в прошлом - оказалась и ее прежняя жизнь, которую она вспоминала все реже и реже. То, что было явью, стало казаться сном, а то, что казалось сказкой, воплотилось в реальность. И то памятное воскресное утро Ася вспоминала все реже и реже, за исключением своей окровавленной простыни, которая не давала ей покоя. Наконец, она приняла решение: этим летом она лишится девственности, но не во сне, а по настоящему, чтобы все помнить, и не абы с кем, а с любимым парнем, с тем, который будет достоин звания ее жениха. "Раз сон сообщил мне прямо и ясно, что надо становиться женщиной, значит, так тому и быть!" - внушала она себе, разворачивая бурную поисковую активность.
   Для начала она спустила все скромные учительские отпускные на новые прикиды. Покупала по принципу: "Лучше больше, да ярче!" И пусть на кожаную мини-юбку денег не хватило, зато хватило на две синтетические - одна под шелк, другая - под бархат, и, разумеется, обе черные. Ее новый имидж также дополнили лакированные босоножки на высокой шпильке, три пары черных узорчатых чулок, пара цветных топиков - синий и красный, две облегающие блузки, одна красная маечка с откровенным вырезом на груди... Одним словом, она превратилась в "секси", в девушку-вамп и... отправилась на охоту.
   Компанию ей неожиданно составила бывшая одноклассница Марина, слывшая первой красавицей школы, а сейчас расставшаяся с очередным бой-фрэндом. И если в школе Марина Асю в упор не видела, то теперь они быстро подружились, встретившись случайно в близлежащем магазине.
   Однако их первые вылазки удачей не завершились. Визит на ближайшую дискотеку Асю разочаровал до глубины души. Парни казались ей тупыми и примитивными, пошлыми и не в меру наглыми, да и Марина, мягко говоря, была не в восторге. Посещение ближайшего ночного бара также не принесло положительных эмоций - оказалось, тусуются в нем одни бандюки, и если бы не твердость, выдержка и находчивость Аси, если бы не ее умение блефовать - тут как нельзя кстати пригодился опыт работы в школе, в частности, опыт общения с родителями из числа сидевших в не столь отдаленных местах - то пребывание в столь злачном заведении могло окончиться для девушек весьма печально.
   - Может, нам отправиться на пляж? Фигурки у нас что надо - парни будут клеиться, как мухи! Как ты считаешь, подруга? - вопрошала Марина, когда они все же оказались у нее дома, а значит - в безопасности.
   - Не думаю, Мариша! - усомнилась Ася, а сама подумала, что и купальника-то у нее нет хорошего, одни ремки остались.
   - Давай лучше в конце июля махнем в какой-нибудь дом отдыха! Дней на двадцать! - предложила Ася, не долго думая.
   - На море? - вскинула удивленные очи Марина.
   - Да нет, не стоит! И здесь парней хватает, а на юге одни альфонсы! - разочаровала подругу Настя. - Прекрасно поохотиться можно и у нас, на Урале! Так что поедем на Увильды!
   - Или на Тургояк! - продолжила мысль подруги Марина.
   - Можно и на Тургояк! - согласилась Ася.
   - А путевки? У тебя хватит денег? - засомневалась Марина, помня о бедности своей "напарницы".
   - По нынешним ценам и тебе может не хватить! - отвечала Ася. - Так что поедем за счет государства, точнее, за счет профсоюза!
   - Ты уверена? - скептически настроенная Марина вновь удивлялась оптимизму своей подруги.
   - Да, уверена! Спорим, через неделю вот на этом самом столе будут лежать две путевки, твоя и моя, в лучший дом отдыха горного Урала! - пообещала Ася и пристально посмотрела прямо в синие глаза темноволосой Марины.
   В Асином взоре Марина увидела столько смелости, решительности, куража, уверенности в себе и своих силах, что даже испугалась, едва сумев подавить дрожь.
   - Нет, не стоит! - мягко отвечала она, отводя взгляд. - Я тебе верю!
   И хотя ради этих почти бесплатных путевок Асе пришлось пройти все ступени бюрократической лестницы, пришлось дойти до кабинета вице-мэра, тем не менее, она выполнила обещанное, и через неделю подруги уже строили планы на предстоящий трехнедельный отдых на берегу озера Увильды - жемчужины Южного Урала.
   Но до конца июля оставалось достаточно времени, точнее вагон, то бишь неделя и маленькая тележка, то есть еще день и ночь, а потому подруги, держа в уме предстоящий вояж в дом отдыха, решили не терять времени, а продолжать свои забавы, но на более высоком уровне.
   - Пора нам, подруга, завалиться в "Аякс"! - заявила Асе Марина, когда однажды теплым вечером они сидели во дворике и делать было особо нечего.
   - Давно пора! - согласилась Ася. - Славная будет охота!
   - Надеюсь! - подтвердила надежду подруги Марина, все больше признавая ее верховенство над собой.
   "Аякс", как, наверное, уже догадались читатели, был самым фешенебельным ночным клубом города, клубом, где ночи напролет спускали сомнительно приобретенные родительские деньги "золотые мальчики" столицы Южного Урала. Но не следует думать, что посетителями "Аякса" были изнеженные и ни к чему не способные "мажоры", напротив, этот клуб славился тем, что тусовались в нем приличные и деловые ребята, многие из которых уже сами зарабатывали в месяц столько, сколько средний россиянин - за несколько лет. А те, кто не зарабатывал, учился в лучших местных, московских или зарубежных вузах, готовясь принять в наследство от родителей если не сразу собственность или должность, то, по меньшей мере, прекрасные карьерные перспективы.
   Даже таким гламурным и приятным во всех отношениях девушкам, как Настя и Марина, попасть внутрь "Аякса" было проблематично, проще говоря, достаточно сложно. И дело не в том, что они едва вписывались в дресс-код, все было и проще и сложнее. Для входа нужна была клубная карта, а как ее получить - они не знали. Заплатить за вход охраннику было нереально - и денег таких им было жалко, и наличие видеокамеры заставляло охранников отказываться от взяток. Оставалось одно - начинать охоту еще до входа в клуб.
   И тут неожиданно посыпались неудачи - либо подъезжавшие парни оказывались с девицами, либо просто посылали их подальше, видимо, принимая за банальных охотниц за богатыми женихами, а то и за "ночных бабочек". И когда, казалось, фортуна отвернулась от них окончательно, как появился он! Если это и не была любовь с первого взгляда, какая выскакивает перед влюбленными из переулка как бандит с финским ножом, то все же что-то близкое к оной, потому что парень, вылезший из 600-го "Мерседеса", увидев скучающе-грустных подруг, подошел к ним сам и прямо пригласил в клуб. Правда, любовь эта поранила не Асю, а почему-то ее подругу-напарницу.
   Скоро, к своей бесконечной радости, Марина поняла, что молодой человек тоже заинтересовался именно ей, поскольку танцевал только с ней и едва ли спускал с нее глаза, а если и дарил внимание Асе, то ровно столько, чтобы та не чувствовала себя ущербной. Но на самом деле Асе было хорошо и так, и клуб, выдержанный в мрачных традициях средневековых замков, и парень, обладавший и развитой речью, и галантностью, и приятными манерами, и лиричная музыка, которая не била по ушам, а мягко втекала прямо в сердце, все производило на нее самое благоприятное впечатление, и она поняла, что если и будет куда еще ходить вечером, то только сюда. Одним словом, клуб оказался органичным ее душе, весь антураж, сам дух "Аякса", казалось, пел в унисон с ее самостью.
  
  
   Глава 96. Вечер в "Аяксе"
  
   И все же этот чудесно начавшийся вечер в "Аяксе", как чувствовала Ася, не мог окончиться просто так! "Неужели только подруге улыбнулась удача? Неужели ей, Асе, снова придется ждать??? И сколько??? И появится ли, наконец, тот, о котором она грезила весь этот месяц, начиная с того самого мистического утра 22 июня...? Что-то ей говорило, что появится, что не может не появиться..."
   Не может не появиться потому, что сегодня утром, сразу после пробуждения, её накрыло радостное, почти волшебное предчувствие, узнав которое, она тут же стала, не вставая с дивана, заботливо его растить и лелеять... Это было, конечно, предчувствие чего-то важного, а таким важным для нее была только Любовь! И еще ей приснился сон... Короткий, но красивый и, как надеялась Ася, сон вещий...
   Нет, это не была тоскливая пустынная местность под бесприютным вечно пасмурным навьянским небом, не было ни убогой речонки, ни корявого мостика, ни одинокой нищенской осины, вообще, ничего убогого и унылого. Напротив, Асе снилось, будто стоит она на берегу лесного озера, а с неба, медленно кружась, спускается белоснежный лебедь, садится на гладь воды, подплывает к ней и целует в живот, оказавшийся, почему-то не закрытым одеждой - похоже, она была в топике... И хотя она не помнила, чтобы лебедь ей что-то говорил, но почему-то, проснувшись, Ася уже знала, что имя её избранника - Сергей! И чем дольше она размышляла об этом имени, тем больше оно ей нравилось...
   Встав с постели и продолжая размышлять о том, когда же состоится встреча с Ним, - сегодня вечером, в Аяксе, или, быть может, уже завтра, когда они с Мариной отправятся в Дом отдыха на Увильды, - Ася сама не заметила, как бездумно достала из холодильника трехлитровку с малосольными огурцами, так же машинально ее открыла и начала есть... Только на четвертом огурчике она вдруг вышла из оцепенения! И тут же вспомнила, что у нее уже недельная задержка, что... Схватившись за голову, она плюхнулась снова на диван! Она беременна? Но когда? Нет, не может быть! Разве бывает психосоматическая беременность, хотя... теперь она была готова и не к таким крутым сюрпризам! А если она на самом деле беременна, если тот, месячной давности, сон не был сном!? Или не совсем был сном? Или же кто-то ночью пробрался в квартиру и её спящую изнасиловал, поимел??? Боже, что же со мной? Шизофрения? Или тяжелый невроз??? Нет, не похоже, ведь в остальном все вроде бы нормально...
   И вот, наконец, она в таком фешенебельном клубе, весь антураж которого будто гарантирует наступление долгожданного чуда! Но почему-то удача улыбнулась не ей, а Маринке... А она принуждена снова ждать и снова надеяться, сидя в одиночестве и медленно потягивая через трубку какой-то мерзкий слабоалкогольный коктейль...
   Марина же, движимая искренней любовью к подруге, во время очередного танца, стараясь как можно ближе прижаться к Андрею, - именно так звали ее нового респектабельного молодого человека, - нашептывала, что неплохо бы и для Аси найти кавалера, а то в такой асимметричной ситуации она чувствует себя как-то неудобно... И Андрей внял, а вняв и поняв, отправился к телефону...
   Подходил к концу второй час пребывания Аси в элитном клубе, а ничего, ровным счетом ничего не происходило? Неужели предчувствие обмануло? Настя с каждой минутой все больше уходила в себя, всё глубже погружалась в грусть и печаль, но внезапно та самая утренняя волна предвкушения и надежды полоснула легким ветерком её тугую грудь, и в следующее мгновение в просвете распахнувшейся двери появился Он! Высокий брюнет спортивного телосложения с глубокими серо-голубыми глазами, одетый в обычные джинсы и черную футболку, и, тем не менее, похоже, что проблем с дресс-кодом у него не было, да и не могло быть! Официанты подобострастно кланялись новоприбывшему, и Асе стало ясно, что он - завсегдатай этого заведения, и не обычный, а какой-то особый, пользующийся не только уважением, но и, как ей мимолетно показалось, внушающий страх.
   Когда же оказалось, что приятеля Андрея зовут Сергеем, Ася, отбросив все сомнения, отдалась новому чувству к "прекрасному принцу". Мельком, но все чаще и чаще, скользя по его лицу, она все более уверялась, что те глаза, которые грели в течение той незабываемой сладкой ночи, и есть глаза Сергея! Такая же глубокая голубая лазурь, такой же разрез или... почти такой же, но разве важно это "почти", ведь наша память способна приукрашивать то, что было раньше... Ей с каждой минутой хотелось все сильнее и все настойчивее спросить его о пятом элементе, о золотоволосой богине, об андрогине и Чернобоге, о прекрасном Беломирье... Помнит ли он? Или ему тоже подтерли память... Но как спросить так, чтобы себя не выдать, и вместе с тем, чтобы он понял... Как? КАК?
   Но от нарождающегося чувства не только душа, но и тело Аси все больше приходило в трепет, в голове все мешалось, и нужные вопросы не приходили, да и ее мужчина не был разговорчив, и большую часть времени медленных танцев они просто молчали, вслушиваясь и внюхиваясь друг в друга... Он обонял ее волосы, и с каждым вздохом прижимал все сильнее к себе, а она... Она поняла, что не помнит запаха того Сергея, а запах этого... Нет, не то чтобы он был неприятен, но она его не узнавала... А ведь ей казалось, что стоит тому Сергею прижать ее к себе, как она сразу узнает его аромат... А тут... Наверное, что-то изменилось, наверное, память опять исказила прошлое, или душа неверно интерпретировала настоящее...
   Вечер был в самом разгаре, когда друзья внезапно покинули девушек... Возможно, пошли покурить, а может и просто поделиться впечатлениями о новых подругах... В свою очередь, и девушки решили обменяться мнениями:
   - Ну, как тебе, Асенька? Правда, славные ребята, и, похоже, при деньгах и с перспективой? - начала зондирование души подруги Марина.
   - Да, хорошие... - задумчиво проговорила девушка. - Но нужны ли мы им, ведь мы - обычные девчонки из простых семей, а они...
   - Хочешь сказать, что они нас потрахают и выкинут на помойку? - зло поинтересовалась Марина.
   - Не знаю, время покажет! Осторожность не повредит...
   - Значит, первой ночи для тебя сегодня не будет? - уточнила свои подозрения Марина.
   - Надеюсь, что нет! Отдаваться в первый же день - себя унижать!
   - А вот я бы отдалась! Ведь надо ловить момент, а второго шанса может и не быть! Такие парни, а ты думаешь о морали! Посмотри, в какое время мы живем, подруга? Все решают деньги, а у них бабок немерено - уж поверь моей интуиции!
   Ася тут же вспомнила о своей беременности. Понравится ли ее ребенку, если кто-то чужой проникнет в его владения? Хорошо, если этот Сергей и есть его отец, а если нет? Тут нельзя ошибиться! "Если я ошибусь, - говорила она себе, - то, скорей всего, потеряю ребенка!" Что-то подсказывало ей, что именно так и случится, если она позволит ненастоящему Сергею проникнуть в ее лоно с ростком новой жизни...
   И хотя вечер был в самом разгаре, вернувшись, парни заявили, что им надо ехать и они готовы отвезти девушек домой, если те хотят, а могут и оставить их здесь, если им хочется продолжить праздник...
   Предложением уехать домой Марина была скорее разочарована, а Ася, напротив, обрадовалась - ей совершенно не хотелось отправляться в какую-то чужую квартиру или гостиницу и заниматься любовь, не убедившись, что Сергей и есть ее Любимый. Марине же не осталось ничего, кроме как грустно подчиниться предложению парней и желанию подруги...
   Следующим разочарованием для Марины стал тот факт, что оба молодых человека уселись вперед: Андрей - за руль, Сергей - справа от него... А она так надеялась, что рядом с водителем сядет она, и ее новый парень не только сможет оценить красоту ее ровных коленок, но иногда будет их поглаживать... Ей тут же резко захотелось заняться с ним сексом прямо в машине, но... но рядом сидела Ася, и ей оставалось только ждать и усмирять свое алчущее либидо - несмотря на свою красоту, ни Ася, ни другие девушки ни капельки не возбуждали её гетеросексуальную натуру...
   - Куда путь держим, дамы? - любезно спросил девушек Андрей.
   Девушки переглянулись - им не хотелось называть название одного из самых отдаленных и малопрестижных уголков города. Быстрее выход нашла Марина:
   - Нам на Новороссийскую, знаете её? А дальше мы покажем!
   - Конечно, знаем, - подтвердил Сергей, - мое детство прошло в Ленинском районе...
   - А на какой улице ты жил? - спросила говорливая Марина.
   - На Руставели, а вы? - обратился он сразу к двум девушкам.
   - Я на Новороссийской, а Ася... - но договорить она не успела, так как подруга резко ткнула ее локтем в бок.
   - Я на Чистопольской! - оперативно соврала Ася и по-заговорщицки подмигнула подруге, мол, не стоит открывать все карты...
   - Далеко! - протянул Андрей.
   - Я могу сойти раньше, вместе с Мариной, и у нее переночевать! - поспешила успокоить Ася, продолжая свою игру в кошки-мышки.
   - Как скажешь, киска! - внезапно перейдя на фривольный тон, ответствовал Андрей.
   Такое обращение не столько обидело девушку, сколько заставило ее насторожиться. "Неужели, он, Сергей, не вмешается, не остановит друга, не поставит его на место, не защитит её?" - крутились в ее голове то ли вопросы, то ли чаяния. Но первые остались без ответа, а вторым так и не удалось осуществиться - Сергей безмолствовал, будто ушел в себя, в свои мысли... "Неужели он не узнал ее? Господи, почему? Неужели его память вытерли, зачистили до полного блеска? Возможно ли? И, значит, она должна помочь ему, разбудить его? Может, перспектива потерять ее как-то его тронет?" И Ася решила пойти ва-банк...
   Стоило машине свернуть на улицу Свободы, как Ася громко и уверенно потребовала:
   - Остановите здесь! Мне надо выйти!
   - Что случилось? - наконец-то проснулся Сергей и обернулся к девушкам: - Тебе плохо? Или в туалет?
   - Нет, мне хорошо! - твердо заверила Ася. - Но я хочу выйти здесь! И Марина тоже! - и она снова больно толкнула ту в бок, но так, чтобы Сергей не заметил.
   - Разве? Неужели? - и Сергей пристально поглядел на растерявшуюся Марину, едва понимающую, что заставило подругу так перемениться.
   - Я не хочу выходить! Мне надо домой! - Марина так и не врубилась, что же происходит с Асей и что ее так обеспокоило.
   - Ну, вот, Асенька, не стоит решать за других! - мягко увещевал Сергей. Он снова перевел взгляд на Асю, и в его улыбающихся глазах девушка прочитала столько нежности, тепла, что внезапно успокоилась. А Сергей вкрадчиво продолжал:
   - Но если ты настаиваешь, то мы тебя высадим, а Марина поедет дальше! Остановить машину? Хочешь?
   - Ладно, поехали, - девушка вконец успокоилась, да и тащиться на общественном транспорте, да еще с одной или двумя пересадками ей на самом деле не хотелось...
   Услышав эти слова, Андрей ускорил ход автомобиля, и уже через десять минут они оказались на новом, открывшемся всего две недели назад, мосту через железную дорогу - теперь это был кратчайший путь из центра города в Ленинский район. А еще через три минуты они уже стояли на светофоре на перекрестке улиц Дзержинского и Гагарина... Марина прикрыла глаза - в машине было так тепло, уютно, комфортно, алкоголь медленно всасывался в кровь, даря негу, погружая в царство Морфея... Асю тоже начало клонить в сон, и ее голова непроизвольно стала клониться в сторону, чтобы прикорнуть на плече лучшей подруги... "Сейчас повернем направо, и уже через десять минут окажемся в теплой Марининой квартирке, потусуюсь у нее полчасика и потихоньку дойду до дома...", - размышляла сама с собой, из последних сил борясь со сном, Ася...
   Но вдруг, вопреки её ожиданиям, автомобиль свернул налево!!!
   - Андрюша, вы не туда повернули! Нам же на Новороссийскую, а она направо! - Ася тут же сбросила вуаль надвигающегося сна и вернулась в сознание.
   - Там проезд закрыт! - поспешил успокоить девушку Андрей.
   - Но тогда надо было проехать прямо, а потом свернуть направо, на Машинку (так ласково горожане называли улицу Машиностроителей)!!! - не успокаивалась взволнованная девушка, разбудившая своим звонким голосом Марину.
   - Там тоже ремонт! - произнес теперь уже Сергей, и Ася поняла: они заодно, и все его теплые взгляды и объятия - не более, чем обычная похоть! И она, Ася, для него просто очередная девица из низших слоев, и нужна она только для одного!!!
   - Остановите немедленно!!! - Ася уже кричала, встав с места и пытаясь дотянуться до руля...
   - Молчи, сука, пока жива! - рявкнул Сергей и, не оборачиваясь, двинул локтем так, что во рту девушка почувствовала не только боль, но и соленый привкус крови. - Если мало, то еще добавлю! Лучше сиди и не рыпайся! - жестко и без тени былой нежности заверил ее Сергей, тот самый Сергей, которого меньше часа назад она считала своей судьбой, отцом своего ребенка!!!
   - Что вы хотите с нами сделать? - наконец-то проснулась и Марина, мгновенно перешедшая от блаженства к трепетному волнению.
   - Будете вести себя хорошо - останетесь живы! - отрезал Сергей.
   Марина посмотрела на Асю, ища у нее то ли поддержки, то ли совета. Но Ася... Ася была уже далеко. Глаза ее вспыхнули яростным гневом, и хотя она смотрела прямо на Марину, но не видела ни её, ни того, что происходило внутри машины...
   - Ах так! - беззвучно сказала она про себя. - Ну, козлы, вам же будет хуже! Итак, СТОП МАШИНА!
   Не прошло и секунды, как мотор "Мерседеса" стал чихать, а еще через несколько секунд замолчал! Тем не менее, Андрей сумел в последний момент вырулить в правый крайний ряд и прижаться вплотную к бордюру - как раз в самом неудобном месте - в тридцати метрах перед ближайшей автобусной остановкой.
   - Блин, Андрюха, что за фигня? - Сергей и представить не мог, что истинной виновницей инцидента была не машина, не его кореш, а та самая, которую он так неосторожно "приласкал" своим локтем.
   - Не понимаю, Серый, все было окей, тачка новенькая, всегда шарила как часы, а тут...
   - Ладно, иди посмотри мотор, а я тут девчонок поразвлекаю, - и с этими словами Сергей обернулся к девушкам и спросил: - Ну, кто еще хочет по морде?
   Марина резко закрыла лицо руками и забилась в уголок, а Ася... Ася просто молчала и просто смотрела на Сергея... Увидев ее взгляд тот, кажется, начал понимать, что произошло, но, видимо, еще не до конца...
   - Чё так зыришь, сука! - в очередной раз "приласкал" он девушку и попытался ударить, но на этот раз уже кулаком... К своему удивлению, он понял, что промахнулся, хотя вроде бы целился аккурат в самый центр девичьего лица, прямо в нос, но не попал - будто бы лицо девушки мгновенно сдвинулось вправо, но настолько быстро, что он не увидел, не запечателел этого движения...
   Марина тем временем попыталась открыть дверь, но тщетно - та была заперта. Окно тоже не поддалось - все выходы предусмотрительно были заблокированы.
   "Спокойно, не спеши!" - без слов, одним плавным жестом руки, упавшей на бедро подруги, остановила ее мандраж и беспорядочные, но тщетные манипуляции с фурниторой двери, Ася.
   Прошло минут пять, тянувшихся для девушек будто целая вечность...
   - Все в порядке, вроде бы! - развел руками Андрей, вернувшись в салон.
   - Ну так заводи! - требовал Сергей.
   Но как ни крутил ключ в замке зажигания Андрей, мотор не издал ни писка, ни звука, вообщем, и не думал заводиться.
   - Надо вызывать эвакуатор или хотя бы буксир! - раздраженно посетовал незадачливый водитель.
   - Ну, так иди, вызывай! - приказывал Сергей, очевидно, главный в тандеме. - Или лови буксир!
   - Мог бы и сам вызвать! - огрызнулся Андрей.
   - Чаво? Твоя тачка - ты и вызывай. Лучше я пивка возьму, пока ты ходишь!
   - А если эти начнут стучать? - Андрей покосился на приунывших и притихших девушек.
   - Эти-то? - Сергей лишь ухмыльнулся. - Не бойсь, не начнут! - и, уже обращаясь к девушкам, добавил: - Будете сидеть тихо - отпустим! Будете шуметь - умирать будете долго и мучительно! Ясно вам, киски?
   - ...
   - Не слышу ответа, ау, барышни! - продолжал настаивать парень.
   - Ясно, - промолвила наконец Марина.
   - А ты, прыткая? Или хочешь совсем без зубов остаться?- Сергей хотел получить ответ и от Аси.
   - Конечно, милый, буду тише воды, ниже травы! - ласково заверила о своей лояльности девушка. - Ступай, милый, за своим пивом и нам купи по бутылочке!
   - Обязательно, радость моя! - подтвердил Сергей и, повернувшись к приятелю, жестко спросил: - Надеюсь, двери они открыть не смогут, Дрон?
   - Другие не смогли и эти тоже не смогут, шеф, все же немецкое качество!
   - О движке ты тоже так говорил! - скептически подметил Сергей.
   - Сомневаешься, сиди с ними, а за пивом сходишь, когда я вернусь - телефон должен быть тут неподалеку!
   - Ладно, посижу! - согласился Сергей. - А пока ты ходишь, пусть эта мне сделает минет! Помоги ей пересесть вперед, на твое место!
   - Вот этой? - Андрей протянул руку и больно схватил Асю за волосы.
   - Да нет, ну ее, эту прыткую, еще укусит! Лучше пусть твоя на мне потренируется, а потом и тебе сделает! Ведь сделаешь, сука? Или хочешь в зубы? - теперь Сергей схватил Марину за шею и резко притянул себе. - Ну так как, будешь ласкать моего дружка? Ну, не слышу ответа?
   - Да... - без всякого энтузиазма подтвердила Марина.
   - Тогда перелезай вперед, киска! А ты, - Сергей снова говорил с Андреем, - иди звони! Да не болтай лишнего! И еще... Позвони Михе, пусть он с братками подъедет и этих прям тут заберет, уверен, они ему понравятся!
   - Да, но мы же сначала сами хотели с ними натрахаться? - засомневался в правильности приказа друга Андрей.
   - Да ну их, какие-то они бешеные, особенно эта, прыткая! Отсосут и на х...! А потом пусть Миха их объезжает, а мы потом уж на объезженных покатаемся, когда он им строптивость поглубже запихнет в...!
   - Ладно, тебе виднее, Серый!
   - Конечно, мне виднее, интуиция меня еще никогда не подводила! - надменно подтвердил Сергей. - Ну, иди давай, а ты, киска, ко мне на процедуры! Надеюсь, тебя этому в школе учили? - и он снова схватил Марину за волосы, а когда та запищала от боли, то дико заржал.
   "И к этому дерьму я прижималась час назад? Искала в нем своего Сергея? - корила себя Ася. - Дура я дура! Что со мной? Как могла обмануться? Как могла поверить???"
   Как только дверь за Андреем захлопнулась, а Марина уселась на водительском кресле, готовя себя к постыдной и отвратительной "процедуре", Ася поняла, что надо действовать! Нет, она не планировала заранее все свои движения, не раскладывала каждое действие по полочкам, напротив, она отпустила, вынесла за скобки разум, и позволила всему своему гневу пролиться совершенно свободно и спонтанно... Дальнейшее она видела как бы со стороны и в замедленной съемке... Сначала накинула на лицо впереди сидящего Сергея свои ладони и когтистыми указательными пальцами, согнутыми в фалангах, вдавила со всей силы его глазные яблоки внуть черепа... Его истошный крик показался ей каким-то далеким и почти нереальным... Затем правым локтем она со всей мощи двинула по двери, и та... та со звоном отскочила и, весело дребезжа, запрыгала по асфальту тротуара... Через мгновение Ася была уже у левой передней дверцы, которую вырвала с такой же легкостью... А еще через несколько мгновений они с Мариной впорхнули в закрывающиеся двери троллейбуса...
   Все произошло так резко, так внезапно, что Сергей не успел и опомниться... Когда же боль стихла, глаза вернулись на место, а зрение худо-бедно восстановилось, то девушек и след простыл... И все же он понял, что те, скорей всего, успели вскочить в троллейбус, который медленно удалялся в сторону центра... Но догнать их бегом было уже нереально, а машина...
   - Ну, крысы, ну, твари! - гнев обуял его с ног до головы, он забыл и про Андрея, и про сломанную машину, а потому сел за руль и... только тут понял, что ключей в замке нет, а чуть позже вспомнил и про поломку двигателя... Стремглав он бросился назад, туда, куда ушел его приятель и, не дав тому договорить, силой потянул его за собой, впихнул в машину...
   - Заводи! - кричал он на Андрея. - Эти суки меня чуть зрения не лишили! Они там, в троллейбусе, за ними!!!
   Машина завелась с первой попытки и, опасно маневрируя, понеслась вперед...
   А что же Ася? Ася на первой же остановке вытолкнула подругу на тротуар, перетащила ее на другую сторону дороги и впихнула ее вместе с собой уже в другой троллейбус, шедший в сторону дома... Маринка же вообще после пережитого ничего не соображала и не понимала, и даже не могла говорить... Ася хорошо видела, как знакомый "Мерс" с ампутированными дверями пронесся по проезжей части противоположного направления (дорога состояла из двух проезжих частей, разделенных посредине трамвайными путями) и чуть погодя пристроился сзади того самого троллейбуса, который они едва успели покинуть... "Скоро они поймут, что нас там нет! Порыскают в близлежащих магазинах и проулках, а когда и там ничего не найдут, то, конечно, их осенит идея, что мы уже едем в противоположную сторону, ведь они знают Маринину улицу, и тогда... Как же медленно едет этот троллейбус... Оставаться в нем - смерти подобно..."
   - Кинотеатр "Аврора"! - объявил женский голос из динамиков. - Следующая остановка - "Книжный мир".
   Ася бросила взгляд на светящиеся стеклянные окна-витрины кинотеатра и прочла на одной из них два слова, два слова, которые она не могла не помнить, о которых так или иначе думала все последние дни, весь последний месяц... Без сомнения, это был знак! Это было указание к спасению! Там они нас искать точно не будут!... Двери троллейбуса медленно растворились, и Ася, схватив Марину за руку, выскочила с ней на улицу, а потом потянула резко вверх по ступенькам, к ярко светящимся огромным стеклянным окнам, за одним из которых призывно красовалось миловидное личико рыжеволосой девушки...
  
  
   Глава 97. Аврора
  
   Несколько часов кряду он куролесил по малознакомому городу, разглядывая встречных девушек, надеясь, что хотя бы одна из них будет похожа на Асю. И похожие, конечно, встречались, но стоило ему притормозить, вглядеться и... тут же накатывала горькая волна разочарования: "Нет, не она, опять не она!"
  
   И дернул же его - интересно, кто? - может, снова лукавый Локи, или все же кто-то другой? - приехать в Челябинск в воскресный день, когда все паспортные столы и справочные бюро закрыты! Но как же он мог не приехать, если ночью - впервые за прошедший месяц, в первый раз после тех чудесных, памятных событий, - ему явилась она, его Гесиона, милая Анима, которая никогда не ошибается, по крайней мере, раньше никогда не ошибалась. И снова он не видел ее лица, и опять, как и раньше, она была рядом и нежно держала его за руку. Только на этот раз не оказалось в сладком сне ни водоёма, ни её сестры.
   Зато в руках Ольги оказался томик сочинений и стихов Владимира Соловьёва, причем точно такой, какой был в домашней библиотеке Сергея! А уж кому-кому, как не ему, было знать, что во всей истории русской философии не было большего знатока Платона, более глубокого его последователя и продолжателя, чем Соловьев! А раз так, то... Впрочем, после пробуждения его беспокоили не сходства и различия платоновской и соловьевской метафизики, а три цифры, которые написала на клетчатой бумажке Гесиона, написала и вложила в сердцевину книги... К счастью, он запомнил эти цифры - 454...
   "Ну, где же, где же ты?" - нервно приговаривал Сергей, сбрасывая книги с антресоли очередного шкафа. Но и тут было пусто, точнее, не пусто, но её - заветной голубой книжицы, - опять не было. "Неужели я кому-то её отдал? Но кому? Нет, вроде не отдавал... Может, у бабушки оставил? Нет-нет, не может быть... Или на кафедре? Да нет же, нет, я ее сто лет не читал!" - вел нервный самодиалог Сергей, приступая к перепроверке уже раскиданных на полу томов.
   Вдруг из родительской спальни раздался характерный глухой однократный стук - будто что-то упало! Сергей вошел и... Книга, та самая искомая в голубом переплете, лежала на маминой тумбочке, на том самом месте, где некогда она оставила, отправляясь, как оказалось, в последнее свое земное путешествие, "Энциклопедию по искусству"... И вот... Он открыл 454-ю страницу и обнаружил там письмо, простую клетчатую страничку с неровным левым краем из обычной тетради! Это был почерк отца - в меру убористый, в меру размашистый, почти идеально каллиграфический... Однако, создавалось ощущение, что бумага где-то искупалась, будто пострадала от дождя, в результате ряд слов расплылся до неузнаваемости - к несчастью, отец имел привычку писать перьевыми ручками... Кое-что можно было легко восстановить, но вот некоторые фрагменты, в частности, и дата написания, похоже, были утрачены безвозвратно... И все же, судя по содержанию, письмо, скорее всего, было написано еще на этом, а не на том свете, еще при жизни отца, быть может, за несколько дней или часов до его гибели...
   "Дорогой сынок! Гнетущее предчувствие беспоко.. <...> ...ечно, хотелось бы верить в лу.. <...> ...днако, я не жалею ни о чем, что было, то ... <...> Если всё же моя интуиция и на этот раз меня не обм.. <...> Главное, что я хочу Тебе сообщить, заключает.. <...> Уверен, как мужчина, Ты меня поймешь, поймешь и не.. <...> ...ства сложились так, что им пришлось переехать и сейчас они жи... <...> ..сьма я напишу адрес, если, конечно, не <...> ..шь об одном - пожалуйста, позабо.. <...> ..тра, и если ты ей не поможешь, то ей будет тру<...> ..ень трудно! И приглядись к се... <...> ..ельная девушка, и хоть и не красавица, <...> ..рдым, сердцем... Впрочем, решай сам, сынок! Вот их адрес: г. Че.. <...> ..фона, увы, нет, надеюсь, что пока. Любящий Тебя, И.К. Р.S.: Это письмо я пере...<...> тебе его и вручит на 40-й день".
   Вот такой текст после десятиминутных трудов смог разобрать Сергей. Больше всего его, конечно, разозлило, что вода безвозвратно смыла все имена и, главное, адрес! А чей это был адрес - он уже догадывался! Что это за загадочный город Че...? Челябинск, Череповец, Чебоксары, Чебаркуль или какая-нибудь богом забытая Чердынь? А может Черняховск - город, в котором некогда проходил службу отец и где было суждено появиться на свет ему, единственному отпрыску генерала? А может не единственному? Что означает это вот предложение: "<...> ..тра, и если ты ей не поможешь, то ей будет тру<...> ..ень трудно!" Что это за "...тра"? Если "сестра", то чья? Уж не его ли Сергея? Лена Кострова? Или кто-то еще??? Блин, ну когда же кончатся эти загадки, эти странные и мучительные ребусы? И кто, кто этот "он", который "тебе его вручит на 40-й день"? Кто подбросил эту книгу? Когда?
   Сергей стал копаться в памяти, восстанавливая события последних дней. Выходило, что к нему на неделе из числа друзей отца заходил только Свешников. А вот что ему было нужно? Странно, кажется, ничего существенного... "А, вспомнил, он просил книгу Фрейда "Введение в психоанализ"! И пока я ее искал, он, конечно, мог... Точно мог! Но почему ничего не сказал? Почему? Может, ему было неудобно, что письмо пострадало от воды? Неужели его супруга постирала вместе с рубашкой? А может он сам решил убрать некую неприятную ему самому информацию? Загадки, загадки...", - сетовал Сергей.
   Не долго думая, он набрал служебный номер отца, ныне - номер Свешникова.
   - Доброе утро, Владимир Петрович!
   - Привет, Сереженька!
   - Ну, как, читаете Фрейда? - Сергей решил зайти издалека.
   - Потихоньку, насколько служба позволяет. Как ты, крестничек? - бодро спрашивал новоназначенный начальника института.
   - Да неплохо, с завтрашнего дня в отпуске! - поделился Сергей.
   - Поедешь куда? - поинтересовался полковник.
   - Да вот не знаю, дядя Володя... Я тут сегодня утром письмо обнаружил в одной из книг... Не вы ли подбросили, когда заходили во вторник? - юноша уже не удивлялся собственной наглости, а потому говорил ясно, четко, уверенно.
   - Какое письмо, Сережа? Ты о чем? - дивился на другом конце провода Свешников и, похоже, дивился искренне.
   - От моего отца! Прощальное... последнее... - пояснил юноша.
   - От Ивана? - пуще прежнего изумлялся Свешников.
   - Ну, да...
   - И что в нём? - с долей настороженного волнения спросил полковник.
   - Ну, ничего особенного, только личное, однако, беда в том, что часть текста, самые важные фрагменты, оказались уничтожены, смыты водой! - проинформировал Сергей.
   - Да? - озабоченно протянул Свешников. - Слушай, крестничек, это не телефонный разговор! Давай-ка, бери письмо и приезжай ко мне, да поскорее! Думаю, мне есть что тебе рассказать, тем более, что... - тут голос полковника резко оборвался, а через пару секунд, но уже другим тоном он добавил: - Вообщем, жду тебя!!!
   После часовой беседы со Свешниковым Сергей узнал не всё, но очень многое. Информация обрушилась на него словно поток той самой огненной лавы, от которой он спасался в Иномирье. Теперь он понял, откуда на могиле Ольги такой текст, почему отец любил её (как теперь и он, Сергей!), почему её родные, мать и сестра, покинули Святогорск через несколько месяцев после её смерти, кто такая Сашенька, о которой мельком упоминала Настя и многое-многое другое он понял и узнал, за исключением, пожалуй, роли своей матери во всей этой трагической истории и адреса родных Ольги, которые теперь были и его родными!
   - Дядь Володь, ну, а вы как думаете, что это за город "Че"? - не унимался Сергей. - Вы ведь должны знать? Неужели отец ни разу даже не намекнул?
   - Он не считал нужным этим делиться даже со мной, Сереженька! - удрученно объяснялся Свешников. - Но если хочешь мое мнение, то это Челябинск.
   - А аргументы? - потребовал Костров, который и сам склонялся к этому мнению.
   - Аргументы? Во-первых, Челябинск из всех городов на "Че-" ближе всего к Святогорску. И, во-вторых, это самый большой из всех городов на "Че", и из теории вероятности вытекает...
   - Понятно, дядь Володь, дальше можете не объяснять! Ладно, я поехал!
   - Прямо сейчас? - поинтересовался Свешников. - Может, пообедаешь со мной?
   - Нет, спасибо, в следующий раз! Время дорого! - спокойно пояснил юноша.
   - Ну, тогда удачи, крестничек!
   - Спасибо!
   - Нет, впрочем, постой... Так что там было на 454-й странице? - задал новый вопрос полковник.
   - Там... - тут Сергей понял свою ошибку! Как он мог не обратить внимания на текст стихотворения, которое там было, впрочем... Он закрыл глаза, восстанавливая разворот томика Соловьева... Ну, конечно, то самое, самое известное стихотворение Владимира Сергеевича...
   - Там было стихотворение "Три свидания", его конец, где описывается именно третье свидание с Софией, божественной возлюбленной философа! - с едва сдерживаемым восторгом заявил юноша.
   - Ну, тогда желаю удачного свидания! - наконец-то Свешников улыбнулся, затем встал и крепко обнял Сергея...
  
   И вот теперь он бесцельно катается по миллионному городу. Зачем, зачем? Ведь лучше поехать к тетке, троюродной сестре матери, подкрепиться (зря, зря он отказался от обеда со Свешниковым) и переночевать у неё, а завтра с новыми силами пройтись по справочным бюро и... А вдруг завтра будет уже поздно??? Вдруг??? Нет, пока есть силы надо искать, но как... Может, поспрашивать у прохожих, не знают ли они девушку по имени Настя Кравцова? Бред, полный бред!!!
   Наступил вечер, солнце упорно клонилось на Запад, и надо было подумать о ночлеге. Тамара Васильевна, троюродная сестра матери, жила на окраине одного из окраинных районов Челябинска. Она нередко гостила у Костровых и еще чаще приглашала к себе. "Какой у нас сад! А баня! - хвалилась она. - Приезжайте всей семьей! Места всем хватит!" Но они так и не приехали, а теперь и семьи уже нет...
   Сергей открыл бардачок. К счастью, записная книжка с адресами была на месте... Адрес тетки оказался далеко не прост - только с восьмой попытки нашелся "абориген", объяснивший, куда приблизительно ему следует направить своего "стального коня".
   Путь в отдаленный район лежал через узкий переешек под железнодорожным мостом, и Сергею пришлось еще с пол-часа постоять в пробке среди спешащих домой дачников. Наконец, он вырвался на оперативный простор - это была центральная улица района, названная в честь первого космонавта мира. Предвкушая, как завтра отправится в справочное бюро и узнает заветные координаты Насти, Сергей, тем не менее, не переставал активно вертеть головой по сторонам, ища родной силуэт среди как встречных, так и попутно гуляющих по тротуару девушек. Искал он ее и среди тех, кто ждал на остановке троллейбуса, и среди тех, кто выходил из трамвая, перед которым он учтиво остановился.
   Сталинские желтоокрашенные дома потихоньку уступили место хрущевским сероватым пятиэтажкам - верный признак того, что он удаляется от центра и, значит, движется в верном направлении. Он уже хотел было остановиться, чтобы уточнить у прохожего, как проехать к нужной ему улице, но тут заметил справа впереди красивое белое здание с широкими вытянутыми вверх окнами. На его крыше горели курсивом красные буквы: "Кинотеатр "Аврора". "Надо же, - подумал Костров, - наш главный кинотеатр носит то же имя, имя богини утренней зари. Конечно, наименовали его в честь легендарного крейсера, но... Интересно, что у них сегодня крутят?" Сергей пересек улицу Дзержинского и замедлил ход, вчитываясь в афиши. Увиденное заставило его затормозить так резко, что ехавший сзади "Москвич" чуть не "поцеловал" своими круглыми глазами-фарами серебристый зад костровского "мустанга". Проезжая мимо оцепеневшего ненадолго Сергея, водитель "Москвича" смачно ругался и крутил пальцем у виска, но Сергей его уже не видел и уж тем паче не слышал.
   На афише крупными буквами пестрели два слова, верхнее, голубое, и нижнее, зеленое и чуть побольше, а вместе получалось: "ПЯТЫЙ ЭЛЕМЕНТ", а сбоку красовалась мордочка рыжеволосой Милы со сверхцелеустремленным выражением беспощадных, но добрых глаз!
   Зыбкий шлейф сладостно-гнетущих воспоминаний словно легкий бриз прошелся по сознанию, заставив Сергея прослезиться. "Ты получишь свою Милу! - как набат звучали в сердце слова Хельги-Хильды. - Не сомневайся!" А он, дурак, отказался от нее, отказался остаться в цветущем Беломирье, отказался стать мужем дочери Одина, прекраснейшей из богинь! И вот теперь он один - без семьи, без любви, без девушки. Да, воистину, счастливый билет выпадает нам лишь единожды, упустишь - будешь жалеть всю жизнь...
   Сергей вышел и тут же, подавив волну отчаяния, решил сыграть в любимую игру: "Если, - сказал он себе, - ближайший сеанс начнется не позднее, чем через 15 минут, то я куплю билет и честно просмотрю весь фильм от начала до конца, как бы тяжело не было". Он взглянул на афишу, где последней парой цифр были 21-00, затем на часы, уведомлявшие, что местное время равняется 20 часам и 59 минутам... "Ну и ну, - только и подумал Костров, - значит, судьба!" Он лишь успел купить билет и проскочить в темноту...
   Несмотря на воскресный день, зал был практически пуст. То ли цены на билеты казались местным жителям слишком дорогими, то ли все, кто хотел, уже успели посмотреть блокбастер Люка Бессонна раньше. Сергей сел на предпоследний ряд и погрузился в воспоминания... "Где же ты, где же ты сейчас, милая Хильда, в каком обличье, в каком из миров? Какой доблестный муж обнимает тебя сейчас? А может ты снова закована в цепи колдовского сна и ждешь своего любимого Сигурда?" Невольно он сравнивал Милу и Хильду, если, конечно, возможно сравнивать девушку с экрана с живой женщиной, которую он не только видел, но обнимал, целовал, был ею любим... Но как ни сравнивал, ни сопоставлял, выходило одно: Хильда прекраснее всех, кого он когда-либо встречал... И слезы снова и снова лились из его глаз, орошая соленым дождем очередную череду воспоминаний...
   Когда фильм подходил к концу, Сергей, наконец, потихоньку пришел в себя, а прийдя в себя, стал замечать окружающее. Его внимание почти сразу привлекли две аккуратные девичьи, если судить по форме причесок, головки, носительницы которых сидели на несколько рядов впереди и чуть ближе к центру. Зажегся свет, и Сергей подождал, когда обе девушки встанут и проследуют мимо него. Обе из них были красивы, стройны и даже в некотором смысле элегантны, хотя довольно сильно смахивали на "ночных бабочек" с их извечным минимумом одежды и максимумом косметики... Но главное было в том, что ни одна из них не была похожа на Хильду, ни одна из них не напоминала ни Асю, ни Олю, ни Свету...
   Сергей завел двигатель, сдал назад, быстро, но аккуратно вырулив на проезжую часть, и сразу же заметил возле остановки тех самых девушек - очевидно, они ожидали троллейбус, и могли прождать еще минут 15-20, ибо в такое время троллейбусы ходят не часто. Потому он не мог не остановиться - уж так его воспитали, что девушкам надо помогать, - тем более, что сейчас ему сделать это было и самому приятно и даже немного лестно.
   Притормозив около подруг, Сергей вышел из машины и, оперевшись о крышу, предложил:
   - Девчата, давайте подвезу!
   Но обернулась лишь одна из них, та, что стояла поближе и чьи каштановые волосы отливали необычным изумрудно-лазоревым блеском.
   - Нет, спасибо! Мы на троллейбусе доберемся! - спокойно отказала девушка.
   Её взгляд, однако, задержался на Сергее чуть дольше, чем следовало бы, желай она, чтобы он действительно побыстрее отвалил. И Сергей это увидел, а потому продолжал свой легкий натиск:
   - В такое-то время? На троллейбусе? Может, он только утром появится? - как можно ласковее старался говорить юноша.
   Девушка продолжала пристально глядеть на Кострова, а её губы стали медленно вытягиваться в доброжелательную улыбку... Но на пол-пути она её всё же погасила, остановила, а потом и убрала с лица совсем:
   - Нет, спасибо! Мы подождем троллейбуса.
   Но интонация речи красавицы была такой, будто она не отказывается, а, напротив, соглашается... Да и как ей было протестовать, если в глазах парня она сразу распознала что-то до боли родное, теплое, близкое! Впрочем, почти то же самое она три часа назад нашла в глазах другого молодого человека, а он... Но этот парень одет совсем иначе и...
   Действительно, Сергей был одет иначе. Черные остроносые туфли, синие брюки с голубым кантом, голубая рубашка с коротким рукавом, наконец, синие погоны с шестью маленькими, тринадцатимиллиметровыми золотистыми звездами, образовывавшими на каждом плече миниатюрный треугольник... Всё это одеяние убеждало девушку, что перед ней офицер военно-воздушных сил, а это значит...
   "Три звезды на иссиня-черном фоне... - безмолвно размышляла девушка. - Как на летнем ночном небе... Три альфы - Денеб, Альтаир и Вега... Три созвездия - Лебедя, Орла и Лиры... Как три свидания... Три ипостаси Бога... Стоп-стоп... Откуда она знает это? Про "летний треугольник", про звезды?... Регул и Денебола, Спика и Антарес, Кастор и Поллукс, Альдебаран... Блин, это уже зодиакальные звезды пошли... Откуда она все это знает, откуда???"
   "А это значит... Нет, не может быть, неужели он?" - пронеслось отчаянное, но быстро слабеющее сомнение в голове красавицы. И хотя всем сердцем ей хотелось принять предложение незнакомца, её губы говорили совсем иное...
   - А почему вы нас так упрашиваете? Надеетесь на быстрый и легкий секс? - девушка была в ужасе от того, что она говорила, понимая, что все портит, но она это говорила, или же кто-то иной говорил через неё...
   - Нет, что вы... - начал робко оправдываться Сергей, - просто мне нужна помощь...
   - Помощь? Какая? - поинтересовалась незнакомка.
   - Я ищу улицу Ачинскую, думал, может вы покажете, а я вас подвезу. Как говорится, услуга за услугу... - принялся объяснять Костров.
   - Прямо, а потом налево! - неожиданно грубо и резко вмешалась в разговор спутница рыжеволосой красавицы.
   - Спасибо! - как можно миролюбивее отвечал Сергей. - Значит, не поедете?
   - Давай, вали скорее! - еще жестче и грубее проговорила черноволосая девица.
   - Ну, как знаете... - Сергей сел в кабину, выжал сцепление, включил первую передачу и левый поворотник...
   - Подождите! - первая девушка внезапно подскочила к открытому правому окну машины. - Не обижайтесь на нее! Просто у нас был сегодня тяжелый день, неприятный... Мы вам покажем дорогу - я как раз рядом с этой улицей живу, только пообещайте, что... - тут она остановилась, ожидая ответной реакции водителя.
   - Что же я должен вам обещать? - спокойно уточнил Сергей.
   - Что?... - красавица на мгновение замялась, потом взглянула на плечо парня и, кажется, что-то резко и внезапно вспомнив, поскольку ее лицо озарилось пленительно-доброй улыбкой, уже более мягким тоном предложила: - Дайте слово офицера, что не будете нас домогаться, что не притронетесь к нам! Просто довезете до дома и всё! Хорошо?
   "Да, - подумал Сергей, - неужели остались еще такие девчата, которые в наше-то безвременье продолжают верить слову офицера, российского офицера? Уж не из военной ли семьи эта красотка?"
   - Конечно, даю слово офицера, что вас не трону! - твердо заверил Сергей и, протянув руку, любезно приоткрыл дверь...
   - Сейчас пока прямо! - скомандовала рыжеволосая красавица, гордо расположившаяся на переднем сиденье.
   - Понятно... - откликнулся Костров, - ну, как вам фильм? - спросил он, обращаясь то ли к одной, то ли сразу к обеим своим случайным попутчицам.
   - Ничего, можно смотреть! - спокойно отвечала та же самая, наиболее разговорчивая, девушка.
   - А я так и не понял, - Сергей решил сыграть Иванушку-дурачка, - нашли этот "пятый элемент" или не нашли?
   - Нашли! - огрызнулась с заднего сиденья брюнетка.
   - Да? - максимально правдоподобно имитируя изумление, проговорил Сергей. - И как же он называется?
   - Лулу он называется! - злобно шипела сзади брюнетка. - Мила Йовович!
   - Да? Наверное, я проспал самое интересное, - пустился в оправдания Костров.
   Только тут девушки улыбнулись, переглянулись, но потом снова стали серьезными... Сергей, пользуясь зеркалом заднего вида, вглядывался в лицо сидящей сзади красотки и все больше понимал, что...
   - Что-то случилось? - спросил он абсолютно серьезно. - Вам не нужна помощь?
   - Нет, спасибо! - мягко проговорила рыжеволосая соседка. - У нас все хорошо!... Это "Мерседес"? - оглядывая салон, добавила она.
   - Нет, это всего лишь "Ауди"! - пояснил Костров. - А мы правильно едем?
   - Да, конечно, - устремив взгляд сквозь лобое стекло, подтвердила та же самая девушка, - нам до конца улицы, там круговое движение, и мы должны выехать в итоге налево - это улица Новороссийская, она нас и доведет до вашей тети!
   - Как вы прекрасно объясняете! - улыбнулся Сергей.
   - Я учитель! Я должна уметь объяснять! - с гордостью заявила незнакомка.
   - Такая юная - и учитель! - удивился Костров. - А вы? - обратился он к сидящей сзади молчаливо-агрессивной подруге.
   - Я? Я пока не работаю, учусь на врача! - нехотя призналась та.
   - Ой, вот здесь нам сворачивать! - громко и резко проговорила девушка с переднего сиденья, и Сергей тут же ощутил, что в ее душе зарождается ревность, что не просто так она перебила свою подругу, ставшую теперь и конкуренткой.
   - А что это там блестит! - Сергей показал вправо, где действительно что-то блестело, отражая свет фонарей и желтых окон близлежащих домов.
   - Как, вы не знаете? - искренне удивилась рыжеволосая девушка. - Это озеро Смолино. Наш главный водоем.
   - Большой? - поинтересовался Костров.
   - Да, солидный! - подтвердила незнакомка. - Больше двадцати квадратных километров... Мы туда зимой всем классом ходили звезды смотреть!
   - А летом?... Ходили? - Сергей все больше проникался симпатией к этой милой и наивной разговорчивой красавице, и все больше она напоминала ему...
   - Летом?... Пока нет, - призналась девушка.
   - Вы не могли бы притормозить напротив того дворца! - откликнулась сзади скептичная подруга. Действительно, впереди справа показался дворец из серого камня, выстроенный в лучших традициях сталинского ампира, с неизменными круглыми дорическими колоннами.
   - Вы выходите? - поинтересовался Костров.
   - Да, я здесь живу! - довольно сухо пояснила барышня.
   Сергей охотно остановился, радуясь тому, что теперь останется с милой незнакомкой наедине, да и она, кажется, была этому рада.
   - Пока подруга! - довольно зло сказала пессимистичная девушка, даже не назвав подругу по имени, и с силой хлопнула дверью иномарки.
   - Пока, Мариша! До завтра! - успела откликнуться спутница Сергея и, уже обращаясь к нему, громко прошептала: - Не обижайтесь на неё! Нас сегодня чуть не изнасиловали, а может и чуть не убили! После такого как-то трудно сразу начать снова доверять мужчинам... Если бы не ваша форма, то, конечно...
   - Вы никогда не сели бы в мою машину? - мягко проговорил Костров и внимательно посмотрел на незнакомку.
   - Конечно... Надеюсь, вы на самом деле офицер!? - она ответила ему пристальным взглядом, наполненным надеждой.
   - Да, удостоверение там, в бардачке, можете посмотреть!
   - Нет, я вам верю! - спокойно произнесла незнакомка.
   - А что это за дворец такой красивый, у которого вышла ваша подруга? - поинтересовался он.
   - Дворец культуры трубного завода, - немного упавшим голосом проинформировала девушка.
   - А почему вокруг него земляной вал? - Сергей продолжал развлекать девушку все новыми вопросами.
   - Пару лет назад озеро стало разливаться, затопило много домов в частном секторе, вот и построили этот вал, чтобы спасти дворец! - без всякого энтузиазма отвечала незнакомка.
   - Ясно, - пробурчал Сергей, видя, что девушка не желает дальше вести беседу. Он чувствовал, что в ее душе что-то происходит, что-то значимое и важное, но что именно - пока ответить было сложно...
   Проскользнуло справа желтое пятиэтажное здание сталинской постройки с красивой башенкой на макушке, следом за ним - еще один дворец с белыми колоннами на красном фоне... Но попутчица не додумалась разъяснить имена этих сооружений, а Сергей как-то уже не решался спрашивать.
   - А вот и Ачинская, - девушка внезапно очнулась, - сейчас направо, между домами...
   Сергей въехал во двор и остановился.
   - Какой адрес у вашей тети? Номер дома какой? - все тем же упавшим голосом говорила девушка.
   Судя по интонации, она явно не хотела прощаться, и оба это чувствовали уже довольно отчетливо. Однако и остаться было сложно, едва ли возможно...
   - Я не помню, сейчас взгляну! - и Сергей, потянувшись к бардачку, очень слегка прилег на незнакомку и, будто бы случайно, уперся левой рукой в ее нагое колено. Девушка вздрогнула, но ничего не сказала, лишь закрыла обнаженную предательницей мини-юбкой белокожую плоть ног своими ладонями и несколько подалась назад, прижимаясь спиной к теплой мякоти вертикали кресла.
   Ноги у девушки действительно были замечательные, и Сергей как ни старался, не мог не любоваться ими весь последний "молчаливый" участок пути, да и сейчас он смотрел скорее на них, чем в бардачок - он знал все содержимое того на ощупь, а вот девушка скоро покинет его, навсегда унеся красоту своих прелестных лапок.
   И когда ее ладони закрыли большую часть поверхности ее бёдер, то ему стало даже немного больно... Но все же он смог оценить теперь и хрупкую красоту ее пальчиков, оценить всего за доли секунды...
   Наконец, Сергей нашел книжку и вернулся на свое сидение:
   - Пожалуй, включу свет! - его рука прикоснулась к кнопке на потолке, и стало светло, почти как днем.
   На самом деле Сергею просто хотелось повнимательнее рассмотреть лицо незнакомки, а прочитать адрес он мог и так, он вообще помнил его наизусть:
   - По-моему, дом двадцать один! - он снова притворялся, делая вид, что плохо разбирает цифры, и протянул книжку незнакомке: - Посмотрите, я не ошибся?
   Девушка уставилась в записную книжку, а Сергей - на девушку. Ее склонившееся личико показалось ему очень хорошо и давно знакомым - что-то упорно напоминало ему в нем Олю. Но стоило ей поднять глаза и устремить их на Сергея, как тут же новая волна накатила на него и в глубине ее очей он увидел Асю! "Как странно, - подумал он, - глаза ее, а все остальное не ее, но тоже близкое и родное!" Они смотрели друг на друга в упор в течение нескольких секунд, и не могли отвести глаз. Вдруг девушка улыбнулась, и тут же стала похожа снова на Олю, а когда открыла рот, говоря о том, что он не ошибся, что номер дома действительно двадцать первый, то в манере ее говорения, в движениях губ, во всей мимике лица ему почудилась... Хильда!
   "Кажется, крыша поехала!" - сказал он себе. Какой-то странный комок подкатился к горлу и перекрыл путь воздуху к легким. Он судорожно открыл дверь и вывалился наружу...
   - Что с вами? - не на шутку встревожилась такая знакомая и близкая незнакомка.
   - Ничего, сейчас пройдет! - Сергей прокашлялся и скоро пришел в себя.
   - Бывает, - посетовала она и, показав рукой на пятиэтажное кирпичное строение, добавила с оттенком грусти: - Вот дом вашей тети! Номер двадцать один!
   - Спасибо! - поблагодарил Костров. - А ваш?
   - Мой? - девушка смутилась.
   - Да, ваш, ваш дом! Давайте провожу! - предложил Сергей, пытаясь всеми способами оттянуть неизбежное расставание.
   - Нет, не стоит! Право не стоит! - как-то резко засопротивлялась незнакомка. - Я сама дойду, тут совсем рядом! - в душе ей было стыдно, стыдно, что она живет в таком домишке, который скорее похож на барак, чем на нормальный жилой дом, а потому она не хотела, чтобы парень на иномарке, значит, богатый, увидел, в каком "шалаше" она живет.
   - Ну, пока! - она вскинула вверх руку, а глаза заблестели слезами, что не укрылось от Кострова.
   - А как же звезды!? - то ли восклинул, то ли спросил он.
   - Звезды? - удивилась девушка.
   - Угу, - согласно кивнул головой Сергей и вскинул глаза к небу.
   - Тут плохо видно! - незнакомка тоже посмотрела вверх.
   - Да, городская засветка, -подтвердил юноша. - Может, сходим к озеру, там наверняка видно лучше! До него далеко?
   - Да нет, - смутилась девушка, не ожидавшая, что ей предложат прогуляться в ночи, - минут 10-12 вниз по Цимлянской.
   - Ну, тогда что мы стоим!? - Сергей улыбнулся и спокойно взял незнакомку за руку.
   Через 12 минут они в самом деле оказались перед водной стихией. Едва заметные волны тихо плескались о песчаный берег. Вокруг было пусто и тихо, только далекий травмай стучал по рельсам где-то за спиной. Прямо над озером висел "Летний треугольник" с разлапистым Лебедем в левом верхнем углу и скромным маленьким Орлом внизу, а справа вверху сияла одинокая и задумчивая Вега, альфа Лиры, возможно, грустившая о том, что когда-то была в центре мира, что много тысяч лет назад играла роль Полярной, и тогда миллионы людских глаз блуждали по небосвободу ища именно ее, способную разъяснить, где север, а где - юг...
   - Чудный вечер! - проговорила девушка и крепко сжала ладонь Сергея, стараясь передать ему очередную весть о своей симпатии.
   - Да, конец июля! Благодать! - поддержал ее Костров. - Может, искупаемся?
   - Здесь? - воскликнула незнакомка, отпуская руку юноши.
   - Да! А что? - недоумевал Сергей.
   - Теперь здесь опасно купаться! - настаивала девушка. - Сюда все городские стоки текут! Месяц назад коллектор затопило, и вся канализация хлынула сюда!.. Хотя кто-то купается, и вроде еще не умирали...
   - Ну, вот видишь, не все так страшно! - Сергею ужасно захотелось побарахтаться с обнаженной красавицей в ночном озере, просто побултыхаться с ней, как когда-то Загрей с Элей, порезвиться без всякого секса и даже без поцелуев. Он стал снимать одежду - сначала рубашку, потом туфли, брюки...
   - А ты? - оставшись в одних трусах, спросил он девушку, кажется совсем непроизвольно впервые сказав ей "ты".
   - Я не буду! Ни за что! - девушка проявила неожиданную твердость и, понимая, что обижает симпатичного парня, более мягко добавила: - Прости, мне нельзя!
   - Почему? - поинтересовался Костров.
   - Нельзя и всё! Женские дела! - растолковала девушка причину своего отказа.
   - Как хочешь! - и Сергей молча побежал в воду, по ходу прося Одина, чтобы тот сделал её максимально чистой, чтобы к нему не прилипла невзначай какая-то зараза.
   А пока юноша купался, девушка любовалась небом, тем самым "летним треугольником", и все больше ей казалось, что в нем заключена не просто какая-то тайна, а ее судьба, вся ее жизнь... А вместе с этой кажимостью, постепенно перераставшей в уверенность, ее душа наполнялась чем-то таким, чем-то мощным, сильным, чего она раньше еще не знала, не ведала, не понимала. Это было не просто знание, а именно ведение, некая глубинная и непреложная мудрость, сама чистейшая София, ведение чего-то такого, чему она никак не могла подобрать имени, но главное было в том, что оно было божественно, и все росло и росло...
   Когда он вылез на берег, немного обсох и согрелся, то принялся учить девушку астрономии. Но к своему удивлению обнаружил, что та прекрасно ориентируется в звездном небе, что не только Альтаир и Денеб, Мицар и Алькор ей давно и хорошо знакомы, не только Астеропа, Плейона, Электра и их сестры ей известны, но даже Шаф и Шедир, Мирфак и Алголь, Маркаб и Шеат - ее старые друзья, и она, продолжая шокировать Кострова, легко указала их точную дислокацию на небе...
   - Ты увлекаешься астрономией? - спросил Костров.
   - Скорее астрологией! - пояснила девушка и скромно заметила: - Но я только в начале пути!... А ты когда родился?
   - 14 августа, - признался Сергей, - а ты?
   - 10 ноября! В день милиции! - гордо ответила девушка к разочарованию Сергея, ибо эта дата ему ни о чем не говорила.
   - Как ты думаешь, мы подходим друг к другу! - Сергей подошел к ней близко-близко, обнял за плечи и... снова увидел в ее глазах Асю, и тут же волна тошноты пронзила тело, закололо сердце, он опять не мог вдохнуть...
   - Что с тобой? - снова спрашивала незнакомка.
   - Да так, ничего! Бывает! - привирал Сергей, поскольку такое с ним едва ли бывало раньше.
   - Мне пора, - заявила девушка, бросив прощальный взгляд на яркий Юпитер, звезду Зевса, горевшую низко над горизонтом, на самом юге и, освещаемая скупыми лучами встречной Луны, взошедшей на востоке, не дожидаясь Сергея, двинулась в путь.
   Всю дорогу они молчали, думая каждый о своем, но, в сущности, об одном и том же. Девушка размышляла, не тот ли этот парень, так неожиданно явившийся из ниоткуда, но если тот самый, то почему не называет ее по имени, почему не узнает? Неужели опять ошибка? Или же ему всё-таки подчистили память? Она как-то даже совсем забыла, что изменилась, что стала совсем другой, что приобрела новый облик - так она к нему привыкла, а потому... потому узнать ее очень трудно тому единственному, кто помнил ее иной, менее красивой, менее изящной, менее яркой... А Сергей, в свою очередь, рассуждал сам с собой, имеет ли он право "пудрить мозги" этой на вид умной и целомудренной красавице, если завтра вполне может найти свою скромную Асю и тогда... уедет с ней в Святогорск, а его новая знакомая, быть может, останется с разбитым сердцем...
   - Вот мой дом! - девушка решила, что скрываться нет смысла, если уж правда, так вся, а потому показала на свой облезлый, в меру покосившийся барак: - Я пойду, меня дочка ждет! - добавила она совершенно спокойно, продолжая линию на полную правдивость. - Спасибо за вечер! Пока! Привет тете! - и она резко развернулась и двинулась в сторону подъезда, думая лишь об одном - чтобы он окликнул, позвал, назвал ее по имени, чтобы узнал... Но Сергей словно онемел и лишь медленно провожал глазами удаляющуюся стройную фигурку в короткой черной юбочке и малиновой футболке...
  
   Несмотря на поздний час, тетя впустила его сразу, узнав, как только он произнес первые слова.
   - Ну, племянничек, не ожидала! - радостно улыбалась пожилая женщина лет пятидесяти. - А я одна сегодня, муж в саду, а дети разлетелись, кто куда - кто на море, кто в горы... Сейчас на стол соберу!
   - Да не стоит, тетя Тамара, я уж покушал! - нагло соврал Костров.
   - Ничего, еще покушаешь, да выпьешь со мной, али не уважишь? - настаивала на своем всегда разговорчивая и жизнерадостная родственница.
   Разумеется, он слушал ее в пол-уха, все думая и думая о милой незнакомке, с которой он так бездарно расстался. "А еще богом себя мнил! - корил он себя. - А такую девушку упустил!"
   Тетя Тамара, в свою очередь, изложив за полчаса все новости, перешла на свою любимую тему - рассказы про сновидения:
   - Знаешь, племяш, - немного захмелев, стала делиться она, - намедни видела такой странный сон. Иду я по лесу...
   Но Сергей хоть и слышал, но не слушал, думая о своем, наболевшем...
   И тут тетя его вывела из оцепенения, легко тряхнув за плечо:
   - Как ты думаешь, Сереженька, к чему такой сон?
   Но Сергей ничего, кроме первой фразы про лес не помнил, а потому с умным видом протянул:
   - Не знаю!
   Но тетя не унималась:
   - Племяш, а тебе твои не снятся? - разумеется, речь шла о родителях.
   - Снились... один раз... - признался Костров, погружаясь в нюансы последней встречи на пристани.
   - Ну, и как они там? Хорошо? - продолжала интересоваться тетя.
   - Да, все в порядке, они вместе, только... - и тут Сергей неожиданно вспомнил слова матери про кольцо, - только вот мама сказала, что кольцо потеряла...
   - Какое? - встрепенулась тетка.
   - Ну, то самое, которое ей отец на свадьбу подарил - серебряное сердечко с тремя... - и тут его сознание прямо-таки прожгло ощущение "дежа вю". Он вспомнил, что совсем недавно видел похожее кольцо, видел совсем рядом и на чьей-то руке... Он силился вспомнить, где же и когда это было, пока не дошел до момента, когда стал копаться в бардачке, облокотившись на милую попутчицу... Да, у нее на пальце было именно такое кольцо, кольцо его матери... И тут он понял, что даже не спросил, как ее зовут...
   Он пулей вылетел из квартиры, пролетел пустынный, едва освещенный двор, перепрыгивая то через качели, то через бревна, вбежал в подъезд, в несколько прыжков достигнул второго этажа... Перед его глазами оказались четыре двери, но какую из них выбрать? 11, 12, 13 оповещали цифры о номерах квартир, и лишь крайняя правая дверь была без номера, но Сергей понял, что квартира носит номер 14, а это... Он постучал резко, но мягко... Потом еще дважды...
   - Кто там? - устало и тревожно спросил знакомый голос.
   - Это я! - отвечал Костров, стараясь не позволять волнению разрушать его говорение.
   - Что, тетка не пускает!? - поинтересовалась девушка.
   - Нет, я хотел спросить... - немного замялся Костров, чувствуя, что решительность внезапно покинула его.
   "Что я делаю!?? Одна в доме, если не считать Сашеньки! - говорила себе девушка. - Знаю этого парня час от силы, ну, может, полтора! Бог мой, как низко я пала! Но если не впустить, то он разбудит соседей..."
   Девушка открыла дверь:
   - Ну, заходи, спрашивай, - и она немного посторонилась, впуская Сергея внутрь. "Пусть увидит, как мы живем! Может, жалость проснется! Но вот жалость мне как раз и не нужна!", - увещевала себя девушка.
   - Я хотел спросить про кольцо! - уже спокойно дыша, продолжал Сергей.
   - Про это? - Настя выставила левую руку, а правым указательным пальцем дотронулась до заветного сердечка с тремя самоцветами.
   - Да, про это! - признался Костров, впиваясь взглядом в безымянный палец левой руки девушки. - Откуда оно у тебя!?
   - Откуда? - Ася твердо решила говорить правду и только правду. - Парень подарил какой-то! Месяц назад примерно! Ехал в трамвае, увидел меня и подарил! А что?
   Сергей пришел в замешательство. Он прекрасно помнил, что у матери кольцо было серебряное, заметно уже потемневшее, а это... это блистало золотом... И камни... камни вдвое крупнее и горят много ярче, сильнее... Неужели он ошибся??? Снова ошибся???
   - Это всё, или еще есть вопросы? - нетерпеливо вопрошала девушка.
   - Нет, больше нет! - признался обескураженный юноша.
   - Я могу идти спать? - с холодной сталью в голосе продолжала красавица, облаченная в одну короткую ночнушку.
   - Да, конечно! - подтвердил Костров, продолжая бороться с самим собой, ища повод, чтобы остаться... И куда делась его смелость, его решительность?
   Девушка отворила дверь, жестом приглашая Сергея покинуть помещение:
   - Спокойной ночи! Еще раз спасибо за чудный вечер! - напутствовала его девушка.
   Он повиновался. Дверь за спиной захлопнулась. Он постучал вновь, даже не зная, что скажет! Но из-за двери знакомый голос ответил:
   - Сейчас вызову милицию! - Ася, конечно, блефовала - вызвать никого она не могла, поскольку ни у нее, ни у соседей телефона не было.
   И только оказавшись на улице, Сергей вспомнил, что забыл спросить ее про имя и фамилию, и тогда, конечно, все бы сразу разъяснилось. Но вот теперь как раз вернуться он не мог! Он медленно побрел к дому тетки, коря и ругая себя, вытирая скупые мужские слезы...
  
  
   Глава 98. Озеро Смолино
  
   Когда он проснулся, на часах было уже 11 утра, значит, справочные столы уже открылись, и ему пора отправляться на поиски настоящей Аси. Но что-то ему подсказывало, что сначала надо все же убедиться в том, что вчерашняя красавица не она. Ночная робость испарилась почти бесследно, её место заняла уверенная напористость, значит, пока она не ушла - необходимо действовать.
   Побрившись и опрокинув чашечку кофейку, Сергей уже мчался к вожделенному подъезду и снова стучал в дверь квартиры номер 14. С каждым ударом звук становился все сочнее, все ярче, и, наконец, дверь отворилась, но... увы, соседняя!
   - Чево стучишь, милок? - спокойно гутарила древняя старушка. - Ушли оне, еще с полчаса назад!
   - Как ушли? Куда ушли? - Сергей боялся, если сейчас не встретит Асю, то потом его настрой улетучится, и он снова может впасть в робость.
   - А хто их знаеть? Ушли и ушли, мне не доложили! - ответствовала дружелюбная старушенция.
   Но Сергей уже летел вниз, едва не ломая деревянные перила...
   Однако выскочив на улицу, он остановился в недоумении: "Куда же дальше? ЧТО теперь?" Вдали блестело серебристым лаком его родное авто, словно призывало: "Садись в меня, хозяин! Я приведу тебя к ней!" В небе красовалось жгучее солнце, будто говоря: "Подожди, она скоро вернется!" Сергей огляделся и через дорогу, на первом этаже соседнего барака увидел вывеску: "ПРОДУКТЫ". И тут резкое желание покурить охватило его нутро!!! Он внезапно вспомнил, что уже больше месяца, с того самого обещания Хельге, не брал в рот ни единой сигареты и уже забыл, что раньше выкуривал до полупачки в день... И вот теперь... Может ли он нарушить обещание, кончился ли срок его епитимьи, или... Тем не менее, нащупав в кармане пачку тысячерублевок, он двинулся вперед, предвкушая, как затянется одной, только одной сигареткой "НB" (читается как "аш-бэ", а не как "эн-вэ"!)...
   Но когда до дверей магазина оставалось всего-то шагов пять, вдалеке он увидел знакомый силуэт в той же розовой маечке и мини-юбке - девушка шла в сторону озера, вниз по Цимлянской... Он бросился за ней, но уже через пол-минуты обескураженно озирался по сторонам - девушки не было, она просто исчезла... "То ли девушка, то ли виденье!" - сами собой пришли слова свежего хита Макса Леонидова...
   Когда Сергей, медленно приходя в ярость, хотел было уже вернуться к магазину, вдруг среди полного штиля его накрыл порыв ветра такой силы, что он едва удержался на ногах... Волна пришла со стороны озера, но главным было не это, а то, что за ней шлейфом потянулся тонкой, едва ощутимой струйкой, пряный аромат ириса... Тот самый аромат, который побудил его поцеловать Хильду, лежащую в хрустальном саркофаге, который позднее истекал от поверхности хрустального икосаэдра, хранившего жизнь Элизы, тот самый, которым пленяли обоняние фиалки, сорванные Асей в пепельной пыли мрачной столицы Черномирья...
   И снова он не столько бежал, сколько летел по улице, туда, вниз, где плещется грязная вода новознакомого озера... Но за несколько десятков метров что-то заставило его умерить пыл и притормозить... Может, новый порыв ветра, который он в запале чувств не распознал, а может и что-то другое...
   Она сидела в той же позе, что и тогда, в полости сапфировой пирамиды, но в этот раз сидела на песке, метрах в десяти от воды, так же, как и тогда обнимая руками колени, положив на них подбородок, глядя на юго-запад, в заозерную даль. Сидела, не двигаясь, не шевелясь, возможно, думая о чем-то важном... А совсем рядом, в нескольких метрах от нее, играла в песке девочка лет четырех, играла, выделывая свои первые куличики, совсем не обращая внимания на маму...
   Сергей тоже вгляделся вдаль - уж не плывет ли там бригантина под алыми парусами с отважным Греем на борту? А может вместо Грея за ее штурвалом стоит сам Загрей, а рядом с ним - хрупкая совсем юная девочка-подросток с именем многострадальной андерсоновской героини? Но нет, блестящая гладь озера была безвидна и пуста, и даже легкая утренняя дымка не витала над ней - давно растворилась под спицами колесницы Гелиоса.
   Но если Сергей ничего не заметил, то девушка, похоже, обладала более острым зрением. Иначе как объяснить, что она резко встала, отряхнула свое голубое простенькое, чуть ниже колен, платье и, продолжая вглядываться в даль, подошла к самой воде... А затем, мимолетным движением скинув босоножки, зашла по щиколотку в воду...
   Но Сергей так ничего и не видел, как ни напрягал глазные мышцы, а потому инстинктивно двинулся вперед, по пути освобождая ноги от туфель...
   - Обними меня! - сказала девушка, как только он поравнялся с ней, но сама продолжала глядеть вдаль...
   Сергей послушно повиновался - его правая рука мягко легла на ее талию...
   - Ну, как, нравится? - продолжала свою до боли знакомую речь девушка, вызывая в душе героя ощущение сразу нескольких "дежа вю".
   - Да, очень... - подтвердил юноша, осязая как легкое девичье тепло проникает в каждый его палец, наполняет радостью каждый квадратный миллиметр его кожи.
   - Видишь? - девушка не прекращала свой ласковый допрос.
   - Нет, к сожалению, - признался Сергей.
   - И не удивительно! - только и произнесла она.
   - А ты, видишь? - недоуменно вопросил Костров.
   - Конечно! - с легким энтузиазмом призналась девушка.
   - И что? - как ни вглядывался Сергей в гладь озера, в противоположный берег, но ничего не мог разглядеть.
   Но девушка не ответила, не пояснила, что она видит, и ее молчание, принятое Сергеем за неискренность, больно кольнуло его сердце, пусть и совсем не сильно... Он повторил вопрос, впервые назвав ее по имени:
   - Так что ты видишь, Ася?
   - Всё, милый, всё! - загадочно отвечала девушка.
   Но ее ответ, конечно же, не успокоил любопытства Кострова, а, скорее, только его подзадорил.
   А девушка тем временем перевела взгляд на поверхность воды:
   - Красивые облака...
   - Да, очень... - подтвердил Костров.
   Облака, конечно, были самыми обычными, но красота состояла не столько в них самих, а в том, что как и на полотне Мусатова, они занимали около половины поверхности небосвода, остальное любезно оставляя голубизне лазури.
   В какой-то момент Сергею почудилось, что вот-вот под водой появятся тени то ли его родителей, то ли кого-то еще, но... вода оставалась пустой и прозрачной...
   - Хочешь меня поцеловать? - внезапно спросила девушка, но вопрос этот, конечно, не показался Сергею неожиданным - раньше его уже спрашивала об этом его Анима, но как много времени прошло с тех пор - кажется, за эти полтора месяца с того самого сна он прожил целый сонм жизней...
   - Да, конечно! - согласился Сергей и повернул девушку лицом к себе, повернул и крепко обнял ее двумя руками, и потянулся губами к ее устам...
   - Не спеши! - кокетливо улыбнулась девушка, отводя голову чуть назад и повернув ее так, чтобы Сергей не мог дотянуться до самого интимного места ее лица.
   Сергей недоуменно вглядывался в прекрасные глаза Аси, не понимая, почему она убирает губы.
   - Сначала обними сестру! Прошу тебя, это важно! - требовательно попросила девушка.
   - Сестру? - удивился Костров. - Так Оля здесь, рядом с нами? - глаза его наполнились удивлением, и, кажется, теперь он стал догадываться, что же видела Ася, пристально вглядываясь в линию горизонта.
   "Неужели она духовидица?" - пронеслась в его голове шокирующая догадка.
   - Нет, милый, не мою сестру, а свою! - поспешила его успокоить девушка и показала глазами на берег, переведя взгляд на мирно игравшую на берегу девочку.
   "Пожалуйста, позаботься о Саше - она твоя родная сестра, и если ты ей не поможешь, то ей будет трудно в этом жестоком мире, очень трудно! - в его голове неожиданно, сами собой, стали восстанавливаться строки последнего письма отца. - И приглядись к сестре Ольги, Насте, она замечательная девушка, и хоть и не красавица, зато с прекрасным добрым, хотя и гордым сердцем... Впрочем, решай сам, сынок!"
   Меж тем девочка, постучав пару раз по днищу голубого ведерка, приподняла его вверх, оставив на песке почти идеально ровный куличик... Похоже, это был ее первый настоящий успех, которым ей надо было немедленно поделиться с матерью, и потому она радостно вскочила и, глядя на девушку, закричала:
   - Ма... - но, увидев рядом с "мамой Асей" незнакомого мужчину в военной форме, осеклась и умолкла...
   "Ну, вот и всё, сейчас...", - сказал себе Сергей, наблюдая за онемевшей, растерянной фигуркой юной девочки, не доросшей еще и до метра, но которой совсем скоро, как он знал, предстоит стать не меньшей умницей и красавицей, чем обе ее мамы, настоящая и приемная...
   - Саша, Сашенька! - закричал Костров, делая шаг вперед...
   Девочка внезапно улыбнулась, красная лопатка выпала из крохотной ручки, а миниатюрное тело рванулась навстречу Сергею:
   - Папа, папочка мой! - кричала она с нарастающим безбрежным восторгом. - Мой любимый! Мой родной! Вернулся!...
   Выбегая на берег, Сергей успел лишь одно - открыть объятия летящему навстречу Счастью...
  
  
   Глава 99. Цветик-семицветик
  
   Был день, был вечер, была ночь... За окном стучал долгожданный дождик... Нежась в объятиях любимого, первого и единственного своего мужчины, Ася прошептала:
   - Как мы назовем нашего сына?
   - Ты уверена? А если будет девочка?
   - Нет, я знаю. Теперь я знаю всё. Не сомневайся, будет сын! Так как?
   - Конечно, Иваном! - твердо заявил Сергей. - Или будут иные предложения?
   - Нет, милый, не будет!
   - Неужели всё-всё? - не успокаивался юноша, поглаживая волнистый шелк бархатистых волос, раскинувшихся у него на груди.
   - Всё-всё, любимый, всё-всё! - продолжала шептать девушка. - И то, что будет, и то, что есть, и то, что было!
   - Честно-честно?
   - Честное пионерское!
   - Ну, раз так! Тогда скажи, что ты тогда шепнула Загрею на ушко?
   - Когда? - притворно удивилась Ася.
   - Ну, тогда, на псевдотроянском берегу! - уточнил Сергей.
   - Честно-честно?
   - Да, моя пионерка, да, честно-пречестно!
   - Так, дай-ка подумать... Подожди-ка... - медлила девушка.
   Наконец, она продолжила:
   - Я ему сказала: "Сохранив лучшее в себе и себя не теряя, хочу приобрести всё то, что нравится моему любимому в других девушках!"
   - Но почему?
   - Чтобы ты больше не глядел по сторонам, мой милый!
   - А если гляну, что тогда?
   - Попробуй...
   Но пробовать Сергею уже не хотелось, он знал, доподлинно знал, что его Счастье теперь с ним, и он его уже никогда не упустит, никому не отдаст. Ни за что!
   - А ты так и не успел загадать желание, Любовь моя? - продолжала диалог Ася.
   - Увы, не успел, я же не такой быстрый, как ты, Сердце мое!
   - Теперь самое время!
   - Думаешь, исполнится?
   - Конечно, я же говорю, что всё-всё знаю!
   - Но мне ничего не надо! - сопротивлялся юноша. - А тебе?
   - Мне тоже теперь ничего не надо! - поддержала его девушка. - Но ведь есть и другие, верно?
   - Но мы не можем помочь всем, Ася. Желание может относиться только к одному человеку, только к одной персоне.
   - Да, только к одному и только к тем, кто живет в нашем мире, в прекрасной Яви! - согласилась девушка.
   - Жаль, что желание только одно! - посетовал Сергей.
   - Да, милый, только одно! А насколько было бы сложнее, если бы их было, например, семь! Помнишь, как у девочки Жени-Евгении в сказке про "Цветик-семицветик"! Сколько всего хорошего могли бы мы сделать!
   - Или сколько глупостей натворить! - возразил юноша, вспомнив похожую на прекраснейший цветок голубую красавицу из Долины бабочек с тем же именем "Эугения".
   - Значит, это твоя любимая сказка? - поинтересовался Сергей.
   - Да, милый, моя и Сашеньки тоже! Ну, ты решил?
   - Да, теперь уже решил!
   - Ну, тогда действуй!
   Сергей встал, подошел к окну и задумчиво поглядел на восток, туда, где был его родной Святогорск, где скоро новую жизнь придется начинать им - ему, Саше, Асе и ее маме, где заканчивается его юность, где жили и живут близкие и нежно любимые им люди... Бабушка Маша, прожившая трудную жизнь, сотканную из одних испытаний, но видевшая и немало хорошего; единственная двоюродная сестра Лена, которой Сергей три недели назад отдал ровно половину сбережений отца - сто и четырнадцать тысяч долларов; Лада Симакина, уверенно идущая на поправку и уже готовящаяся к выписке из больницы; полковник Свешников, получивший на днях должность начальника училища; его коллеги по кафедре во главе с полковником Липяниным, которые через месяц, возвратившись в академические аудитории, снова начнут учить курсантов познанию Истины, деланию Добра, любви к Красоте, просто Любви, Любви просто так... Но сейчас больше всего он думал не о них, а о Светлане Копыловой, служение которой проходило в военном госпитале, которой боги дали совершенную телесную красоту, но еще более прекрасную душу и сердце, но, увы, не дали настоящего счастья, потому что ее муж...
  
   Сергей снова вспомнил, как на днях встречал Свету в аэропорту, как помогал ей выгружать из коляски изувеченного мужа, - некогда одного из своих учеников, а теперь - инвалида первой группы, которого чеченская война лишила ног, лишила зрения, лишила радости отцовства, той радости, без которой для мужчины нет настоящего счастья, и которой вдоволь дано наслаждаться ему, Сергею...
   - За что мне это? За что? - разбрасывая слезы, сидя на кухне, признавалась ему Света, когда ее Виталик заснул впервые после долгого перелета. - Я ведь просто любила! Любила весь мир! Я училась, работала, делала перевязки, уколы, накладывала гипс! За что же Господь наказал меня? За что, Сережа, за что?
   - Ну, не надо, Светочка, не надо! - успокаивал ее Сергей, говоря первое, что приходило в голову. - Вспомни Иова, он тоже делал только одно добро, он ни в чем не был виноват! И все же Бог лишил его всего - жены, детей, богатства! А потом все вернул! Это испытание, понимаешь, и его надо пережить, а потом все будет хорошо!
   - Хорошо??? - Светлана соскочила с табуретки. - Хорошо??? Испытание??? Кто? Кто вернет моему мужу здоровье??? Кто вернет ему ноги? Глаза? Кто даст нам детей??? Не приемных, не суррогатных, а наших, родных, своих??? Кто? Ты? Или твой Бог, жестокий и беспощадный!!! - она схватила икону с изображением Спасителя и с силой ударила ей об угол стола... Икона разломилась на двое... А Светка продолжала содрагаться в рыданиях всем своим прекрасным телом...
   Сергей молчал. Он знал, что Светлана права, но ничего не мог сделать! Он помнил слова Хильды о том, что отныне он стал богом, но теперь они казались лишь шуткой, лишь глупой и наивной сказкой. Что ему оставалось? Только гладить золотистые пряди Светланы, так напоминавшие волосы Хильды...
  
   Но вот теперь его час пробил.
   Он зашел в детскую, где спокойно спала Саша, видя сладкие сны, впервые обретшая отца, о котором мечтала безумно все последние месяцы, мечтала каждый день, каждую ночь, мечтала непрерывно с тех пор, как только поняла, что у детей должны быть не только мамы, но и папы...
  
   - Мама, а почему у нас нет папы! - чуть ли не ежедневно спрашивала она поначалу.
   - Он уехал, дочка, уехал! - как могла оправдывалась Настя. - Твой папа - военный, офицер, у него важное задание! - врала она настолько натурально, что порой сама начинала верить в свою ложь.
   - А он скоро вернется? - продолжала неугомонная Саша.
   - Конечно, скоро, вот выполнит задание и вернется! - успокаивала племянницу, ставшую уже дочкой, Ася.
   Но однажды, совсем недавно, какой-то месяц назад Саша пришла из садика вся в слезах:
   - Ты меня обманула! Обманула! - кричала она, рыдая. - У меня нет папы! Нет!
   - С чего ты взяла, доченька? - обеспокоилась девушка.
   - Мне мальчишки сказали! И... воспитательница тоже! - призналась Саша.
   На следующий день Ася устроила скандал в детском саду, в результате Сашу пришлось из садика забрать. С тех пор она больше не спрашивала об отце, только каждую ночь тихонько поплакивала и во сне нередко звала: "Папа, папочка мой".
  
   Он поцеловал сестру, ставшую дочкой, в розовую теплую щечку и тут же увидел, как ее личико озарилось лучезарной улыбкой, улыбкой так похожей на ту, которой его одаривала Ольга-Гесиона на всем их таком долгом, и таком коротком пути к горному озеру. Сергей вытащил из-под одеяла помятую книжку, открыл на последней странице, подошел к окну, где на востоке уже забрезжила заря нового дня, и, назвав имя Загрея, прочитал: "Хочу, чтобы..."
  
   - Ты уверена, что он выполнит желание? - переспросил Сергей, видя, что ничего вроде бы не изменилось.
   - Как никогда! - отвечала Ася. - Не веришь - проверь!
   - Как? У нас же нет телефона! - посетовал Костров.
   - А у твоей тетки? - поинтересовалась девушка.
   - Есть!
   - Ну, пошли!
   - Но она спит!
   - Ничего, по такому случаю проснется! - заверила его Ася.
   "Пи-и-ип, пи-и-ип, пи-и-ип", - раздавались долгие гудки.
   - Может, они спят! - усомнился Костров.
   - Ночью-то? Конечно, спят! - согласилась Ася. - Потерпи!
   Наконец раздался знакомый голос:
   - Алло!
   - Светочка, привет, это Сергей Костров, помнишь?
   - Сережка!? Привет! Рада слышать! Что в такую рань?
   - Да я не в Святогорске, я в Челябинске! Представляешь, встретил тут Асю - помнишь, я рассказывал!
   - Помню, конечно! Поздравляю! Когда приедете?
   - Думаю завтра-послезавтра!
   - О'кей! Как приедете - сразу к нам!
   - Что-то случилось?
   - Да, Виталику старлея присвоили! Ты не в курсе разве?
   - Нет, впервые слышу! Ну, передай ему мои поздравления! Как он сам?
   - Сегодня в наряде! - проинформировала Светка. - Утром будет дома, а с завтрашнего дня - отпуск!
   - Вау! - Сергей начинал улыбаться всем телом. - Куда-то поедете?
   - Да, наверное на турбазу! Виталька любит по горам носиться! А вот я даже не знаю... не уверена, что поеду... - и голос Светланы немного погрустнел.
   - Почему? - сердце Сергея тревожно забилось.
   - Я же тебе рассказывала! Забыл что ли? - в голосе на другом конце провода появились нотки недоумения.
   - О чем? - непритворно удивлялся Костров.
   - Ну ты даешь, Костров! Не ожидала! Ну и память у тебя! - девушка сердилась, но как-то совершенно по-доброму.
   - Что, что такое?
   - Я же неделю назад тебе рассказывала, мы на кухне сидели, забыл?
   - Ой, что-то припоминаю, ну-ка, напомни!
   - Издеваешься, да? Ну, для склеротиков напоминаю - я ребенка жду, уже четвертый месяц пошел!!! Теперь вспомнил???
   - Теперь вспомнил! - весело признался Костров.
   - Ну, ладно, как приедете - сразу к нам! Обещаешь?
   - Хорошо, Светочка, обещаю...
  
   - Неужели она ничего не помнит!?? - допытывался Сергей у Аси, пока они шли домой.
   - Ни капельки! - заверила девушка. - А ты хотел, чтобы помнила и век была тебе благодарна, верно?
   - Нет, конечно, - запротестовал Сергей. - Ты же знаешь, я проповедник бытийной любви, а она не требует никакой платы, и все, что дает - дает просто так! Но все равно как-то странно. Ведь и Хильда, и Бальдр, и Загрей все говорили, что боги не могут повернуть время вспять, даже сам Один, а Светка уже на четвертом месяце. Как так?
   - Да, - согласилась Ася, - не могут! Но они могут менять настоящее, а воспоминания - это тоже часть настоящего! Твоей Светке, ее мужу и всем, кто их знает, враз изменили память, как только Загрей вернул ему здоровье! И теперь они живут в новой реальности, которая нова лишь для нас.
   - Ну, с памятью я согласен, пусть! - согласился Сергей, но тут же возразил: - А беременность? Ведь это не память!? Я же просил только за Виталика, а Светка забеременела! Так странно!
   - Пожалуй, - согласилась Ася, лукаво улыбаясь. - В мире много странного!
   - И еще! Ведь у нас память не изменилась! Почему??? - Сергей как истинный философ не мог успокоиться, пока не постигнет причин свершившегося чуда.
   - Почему? Разве ты не понял? - теперь настал черед Аси недоумевать.
   - Нет?
   - Дурачок! Мы же теперь боги! А потому... ну, сам понимаешь...
   - Боги? - Сергей чуть не задохнулся от удивления. - Ты уверена? Значит, Хильда меня не обманула?
   - Конечно, нет! Все - правда, милый! - весело убеждала любимого Ася.
   - И беременность Светки - твоих рук дело? - наконец-то догадался Костров.
   - Я решила, что так будет лучше! - объяснила свой поступок Ася.
   Тем временем они уже вошли в Асину квартиру. Надо было убираться, ведь сегодня днем из рейса возвращалась ее мама. Но Сергею хотелось еще понежиться в постели. Он быстро разделся, скользнул под одеяло:
   - Иди ко мне, Асенька! - мягко позвал он и тут же почувствовал, что лежит на чем-то твердом и холодном...
   - Что это? - Сергей вскочил с постели вместе с одеялом.
   Прямо посреди простыни, один на другом, лежали два предмета: золотое ожерелье, почти точно такое же, какое было у Хильды, с той лишь разницей, что вместо сапфиров зеленым огнем горели двенадцать изумрудов, а рядом - уже знакомый Кострову меч, зачехленный в кожаные ножны... Он аккуратно поднял меч за рукоятку, стянул чехол...
   - Неужели алмазный? - поинтересовался он у девушки.
   - Ну, конечно, Фома неверующий! - проговорила она. - Теперь-то ты убедился, кто есть кто?
   - Убедился! Теперь точно убедился, Асенька! - признался Сергей, продолжая рассматривать дорогое оружие.
   - А раз убедился, то тогда: обереги в шкаф - это раз! - скомандовала Ася. - Убирать постель - это два! Мыть посуду - это три! И...
   - А любовь, Асенька? - нежно спросил юноша и кивнул в сторону дивана.
   - Любовь??? - Ася оглядела изрядно неухоженную квартиру, помятое белье на кровати. - Хорошо! Но только один разок! А потом - убираться!
   - Слушаюсь, моя богиня! - радостно отрапортовал Сергей.
   А на востоке, далеко-далеко за домами в этот самый момент из-за линии горизонта прорезался краешек солнца, но наши герои не видели ни его, ни горизонта, до которых им теперь совершенно не было ни малейшего дела. Они видели только влюбленные глаза друг друга, а за ними - бесконечность миллионов миров, наполняющих нашу Вселенную. Но наслаждаясь друг другом, они помнили, что в мире есть только три дела, достойные всех и каждого, не важно, бог он или человек, человек, ставший богом, или бог, ставший человеком:

ДЕЛАНИЕ ДОБРА! ПОИСК ИСТИНЫ! ТВОРЧЕСТВО КРАСОТЫ!

И что все их объединяет одно -

ЛЮБОВЬ!

  
  
   Эпилог
  
   Закончилось необычное, наполненное чудесными приключениями, лето... Приближалась осень, а вместе с ней и новый учебный год... Сергей и Ася перебрались в Святогорск. Огромной пятикомнатной квартиры генерала Кострова хватило не только им, но она легко приютила и маленькую Сашеньку, и Надежду Федоровну, маму Аси, и бабушку Сергея Марию Еремеевну... Почти у каждого оказалась своя комната, только вот у одной Аси её не было - свои спальные апартаменты она с удовольствием делила с Сергеем, но у того теперь был еще и собственный кабинет, предназначенный для научного и художественного творчества... Свадьбу запланировали сыграть 14 сентября, в воскресенье, а в начале сентября должно было состояться судебное заседание по бракоразводному делу Сергея и Елены Костровых...
   Сергей настоял, чтобы Ася перевелась на очное отделение Святогорского пединститута и временно "завязала" с неблагодарной и малооплачиваемой работой в школе... Ну, а сам не спешил расставаться со стезей педагога, как и с погонами офицера... И пусть зарплата у него была более, чем скромной... И все же, все же далеко не все измеряется деньгами, славой, карьерой... Теперь он знал это наверняка...
   По традиции учебный год на втором курсе начинался лекцией по философии. И в этот раз она была запланирована на 1 сентября, но неожиданно заведующий кафедрой, профессор Липянин, накануне занемог и попросил Сергея прочесть вводную лекцию вместо него...
   И как обычно, Сергей, начав за здравие, уже на середине отклонился от плана, вообщем, его понесло в лирику... Объясняя смысл и предназначение философии, Сергей для иллюстрации обратился к фильму Люка Бессонна, который этим летом не смотрел разве что слепой...
   - Откуда взялся так называемый "пятый элемент"? - задал он сакраментальный вопрос курсантам.
   Те, разумеется, молчали, а потому наш философ продолжил:
   - Можем ли мы понять суть фильма, понять, кто такая Лилу, не зная философии? Конечно, не можем! Только зная философию Платона, можно ответить на эти и другие вопросы. Спрашивается, почему элементов именно пять, а не четыре или шесть? В поисках ответа обратимся к диалогу Платона "Тимей". В нем мыслитель показывает, что в основе материи лежат одинаковые прямоугольные треугольники, а из них путем вращения мы получаем пять правильных многогранников! Таких многогранников только пять! Платон это знал прекрасно, и за 2,5 тысячи лет после него шестого так и не открыли! Соответственно, каждой геометрической фигуре соответствует свой элемент. Кубу - это самый устойчивый многогранник - соответствует земля, огню - самая острая фигура - тетраэдр или пирамида, воздуху - октаэдр, похожий на склеенные основаниями две четырехгранные пирамиды, - и тут Сергей сделал рисунок октаэдра на доске, а потом добавил сверху еще пирамиду и куб, и тут же подписал рядом: земля, огонь, воздух...
   - Наконец, есть еще два сложных многогранника, у каждого из них по 30 ребер, однако число граней разнится, - тут Сергей задумался, подсчитывая что-то в голове на наглядных, мысленно представляемых моделях, а потом снова уверенно продолжил: - Так вот, у каждого из них по 30 ребер, но додекаэдр попроще, поскольку у него 12 пятиугольных граней и 20 вершин, тогда как у икосаэдра все наоборот - 20 треугольных граней и 12 вершин... Поэтому икосаэдр буквально переводится как "двадцатигранник", а додекаэдр - как "двенадцатигранник"...
   Сергей снова взял мел, подошел к доске и начал рисовать проекции фигур, а когда кое-как справился и с этой работой, то снова задал вопрос:
   - Как вы думаете, какая из фигур лежит в основе воды, а какая, - тут он сделал многозначительную паузу, - в основе мистического загадочного пятого элемента, о котором Платон говорит только то, что этот элемент Демиург использовал в качестве образца для создания Вселенной?
   - Додекаэдр! - предположил один из курсантов.
   - Отчего вы так решили? Пожалуйста, обоснуйте свою позицию! - потребовал Сергей.
   - Раз в основе додекаэдра лежат пятиугольники, то именно поэтому он и должен быть пятым элементом! - браво заявил курсант.
   - Резонно, логично, - подтвердил Сергей, - но, к сожалению, неправильно!
   - Почему? - недоумевал курсант.
   - А потому, что в икосаэдре в каждой вершине сходятся пять ребер, а у додекаэдра - только три ребра! Но важнее другое. Икосаэдр более сложная фигура, чем додекаэдр, что видно уже из названия, именно эта большая сложность и делает его "пятым элементом"! - торжествующе завершил объяснение Сергей.
   Но настойчивый курсант не унимался:
   - Но додекаэдр не менее сложная фигура! Да, у него меньше граней, но больше вершин! И состоит он не из простых треугольников, а из сложных пятиугольников!
   - Ваше усердие похвально, но давайте не будем вдаваться в геометрические тонкости, а остановимся здесь! А пока обопремся на авторитет Платона и запишем... - и снова Костров взял мел и напротив надписи "додекаэдр" и соответствующей двумерной схемы написал "вода", а напротив слова "икосаэдр" и его проекции - "пятый элемент"!
   Но не успел он оторвать мел от доски, как тот же самый курсант громко заявил:
   - Вы ошибаетесь, товарищ старший лейтенант! Пятый элемент - додекаэдр!!!
   - Да что вы говорите!? - Сергей начинал раздражаться, ибо не успевал перейти к новому вопросу, а время уходило. - Если бы вы знали, товарищ курсант, насколько глубоко изучил я этот вопрос, и не только в теории, но и на практике! - и тут в голове Кострова пронеслись все виденные два месяца назад образы икосаэдра - изумрудная вершина пирамиды, гондола аэростата, хрустальное вместилище сердца Эли, - но быстро собрался и продолжил: - Итак, переходим к следующему вопросу "Основные линии в истории философии. Материализм и идеализм". Начнем с так называемого основного вопроса философии. В традиционной формулировке он звучит так: "Что первично..."
   Когда лекция закончилась, и Костров скомандовал долгожданное "Вольно. Перерыв", настойчивый курсант подошел к доске и тихонько стер слова "икосаэдр" и "додекаэдр", а потом заново написал, но поменяв их местами...
   - Что вы делаете? Зачем? - Сергей начинал кипятиться.
   - Только исправляю вашу ошибку, товарищ старший лейтенант! - спокойно заявил курсант.
   - Э-э... А как ваша фамилия? - неожиданно спросил Сергей.
   - Мусатов, Виктор Мусатов! - мягко ответил парень.
   Сергей удивленно вскинул брови:
   - Виктор Мусатов? А отчество?
   - Эдуардович... - спокойно отвечал курсант. - А что?
   - Да нет, ничего...
   - Вы имеете в виду, не имею ли я родственных связей с известным художником Виктором Борисовым-Мусатовым? - прямо спросил парень.
   - Да, пожалуй...
   - Нет, к сожалению, я просто однофамилец... - поспешил огорчить Сергея юноша.
   - А откуда вам известно про икосаэдр? - продолжал допрос Костров, пользуясь старшинством по званию.
   - Из Платона, из его диалога "Тимей"! - как ни в чем не бывало отвечал курсант.
   - Но позвольте, ведь там написано, что именно... Давайте сходим в библиотеку и там посмотрим, но только после занятий, хорошо? - предложил Костров.
   - Зачем же в библиотеку, товарищ старший лейтенант!? У меня с собой третий том Платона! Вот он! - и парень протянул увесистую книгу в светло-коричневой обожке, точно такую же, какая была дома у Сергея. Невольно он вспомнил, как на втором курсе университета они разыгрывали подписку на Платона... Вот было смеху... На курс дали 25 подписок на собрание сочинений Платона, и на розыгрыш пришло точно 25 студентов, и, не долго думая, решили, что играть со случайностью не будут, вообщем, быстрехонько постановили, что подписку получат только те, кто пришли первыми... Но не успели проголосовать это решение, как в аудиторию стала ломиться новая партия - это были опоздавшие... Увы, их приход лишь ускорил принятие невыгодного для них вердикта, и им прямо заявили, что подписку уже разыграли... "Как разыграли? Ведь должны были начать в 14.00, а сейчас только 14.02?" - "За две минуты и разыграли, - ответили им дружно двадцать пять счастливчиков. - Кто не успел, тот опоздал..." Вот так появился в библиотеке Кострова вожделенный Платон... И вот теперь...
   Сергей открыл книгу на 459-й странице и стал жадно читать: "Третий вид образуется из сложения ста двадцати исходных треугольников и двенадцати объемных углов, каждый из которых охвачен пятью равносторонними треугольными плоскостями, так что все тело имеет двадцать граней, являющих собой равносторонние треугольники"... А на следующей странице уточнялось, что "третье по рождению тело мы назовем водой"...
   Сергей снова и снова перечитывал всё, что относится к элементам и телам Платона, и чем больше читал, тем сильнее приходил в ужас! Он - отличник МГУ, специалист по гносеологии - совершил детскую ошибку! А почему? Может потому, что в "Большой советской энциклопедии" на иллюстрации к статье "Многогранники" икосаэдр стоит именно последним? Или по какой-то иной причине? А может это снова проделки Локи?
   Он поднял голову, намереваясь похвалить курсанта за наблюдательность, но аудитория была абсолютна пуста - тезка-однофамилец Мусатова исчез...
   Довольно быстро Сергей выяснил, где проходит следующая лекция второго курса...
   - Простите, - обратился он к седовласому полковнику, намеревавшемуся приступить к изложению своего предмета, - у меня объявление, можно?
   - Да, конечно, - согласился полковник.
   - Курсант Мусатов здесь? - громко спросил Сергей.
   - Нет! - раздалось несколько голосов.
   - А в какой он группе? - поинтересовался Костров. - Кто старшина курса?
   - Я старшина, сержант Иванников! - поднялся полноватый парень.
   - Скажите, Иванников, в какой группе учится Мусатов, Виктор Мусатов?
   - У нас такой не числится, товарищ старший лейтенант! - заявил старшина.
   - Не числится? - Сергей почувствовал, что мистическое вновь настигает его, но с другой, неожиданной и пока непонятной стороны. - Простите... - извинился он перед полковником и покинул зал...
   В этот день он спешил домой как никогда...
   - Ася, представляешь, сегодня я понял, что сделал детскую ошибку! Знаешь, какую?
   - Нет, милый, не знаю! - то ли серьезно, то ли притворно отвечала всеведущая девушка.
   - Я ведь думал все это время, что у Платона в основе пятого элемента лежит икосаэдр, а оказалось, что додекаэдр! Представляешь, что это значит?
   - Догадываюсь, Сережа. Хочешь сказать, что Элиза - не Лилу, что пятый элемент еще на свободе?
   - Да, и Грааль мы не нашли!!! Точнее, то, что нашли - это не Грааль, и...
   - Ты огорчен, любимый? - поинтересовалась Ася.
   - Да, немного... - признался Сергей. - Но зато я встретил тебя - это много важнее, чем Грааль!
   - Но, тем не менее, наша миссия не выполнена, ведь ты об этом думаешь?
   - Да, об этом... И что же теперь? Ведь не можем мы остановиться, не можем полученные дары закопать в землю, когда в мире столько дел и главная задача не решена? - Сергей ждал отгадки от своей подруги, продолжавшей удивлять его своей мудростью, многознанием и умом.
   - Да, не можем... Что ты предлагаешь? - Ася то ли хотела, чтобы Сергей сам понял, то ли и вправду не знала ответа.
   - А давай махнем сегодня на Аваллон! - предложил Сергей. - И там заночуем, звездами полюбуемся, а с Сашенькой бабушки посидят! Ну, как тебе идейка?
   - Да, классная идея!!! Но надо взять теплую одежду - не забывай, у нас будет мальчик, а потому простужаться мне нельзя!
   - Заметано! - поддержал невесту Сергей.
   - Постой! - Ася резко повернулась к жениху и с укоризненным огорчением проговорила: - Нет, милый, сегодня не выйдет!
   - Да? Но почему? - недоумевал Сергей.
   - Ты забыл, милый! - теперь уже девушка лукаво улыбалась. - Как же ты мог?
   - Что? Что забыл? - дивился Костров.
   - Видать, тебе снова кто-то память подтёр... Ну, вспомни... Увильды, санаторий "Изумруд", ну...
   - Точно! - Сергей хлопнул себя по лбу. - Ведь с утра только об этом и думал, но этот загадочный курсант, этот додекаэдр... Вот и вылетело из головы... Сколько сейчас?
   - Десять минут третьего, Сережа! - проинформировала Ася.
   - Значит, нам надо через полчаса уже выехать, чтобы к семи вечера быть там! - проинформировал Сергей. - Может, мы тогда там и заночуем, прям на берегу озера, ведь там горы и вообще очень красиво?
   - Ну, не знаю, - усомнилась Ася, - всё зависит от её состояния, точнее, самочувствия... Но было бы романтично... Звёзды бы посмотрели...
   И в этот самый момент за окном прогремел оглушительный взрыв... За ним дружно зажжужали многочисленные сирены автосигнализаций... От ужасных ранений евроокна спасло лишь то, что квартира находилась на восьмом этаже, а вот жителям нижних этажей, конечно, не повезло...
   Сергей выскочил на балкон, его сердце с каждой миллисекундой набирало ход... Так и есть! Его любимая серебристая "Ауди" обратилась в пылающий факел, живо напомнив языки протуберанцев огненного океана Нави...
   - Ни хрена себе! - Ася уже стояла рядом с ним на балконе. - Похоже, тебе... нам крупно повезло! Взорвись твоя машина чуток позднее...
   - Да, может быть, - удрученно согласился Сергей, который почему-то больше думал не о том, что им повезло, а о машине, которой у него теперь нет, а ведь он с ней так сроднился...
   Очарованные неровным светом пламени, они еще около минуты молча стояли на балконе...
   - Ладно, пойду спущусь вниз, посмотрю, что да как, - Сергей постепенно успокаивался. - А ты, - обратился он к невесте, - позвони в милицию...
   Пройдя через гостиную, он уже подходил к середине коридора, когда вдруг услышал резкий и громкий то ли голос, то ли уже вопль Аси:
   - Сережа, скорей... - кричала девушка, - смотри, твой краевед...
   Сделав несколько прыжков, юноша оказался в зале... Взгляд Аси был устремлен в телевизор...
   - Быший депутат городской думы Игорь Астров, обвиненный в конце июня в имитации собственного убийства и в покушении на жизнь собственной супруги, - рассказывала чем-то взволнованная дикторша, - сбежал, точнее, таинственным образом исчез сегодня утром во время этапирования на допрос в городскую прокуратуру. Милицейский автомобиль марки "УАЗ", перевозивший заключенного, был обнаружен с настежь открытыми дверями в одном из дворов города через 40 минут после того, как выехал за ворота следственного изолятора. Водитель и оба охранника, сопровождавшие подследственного, были найдены спящими. Сейчас с ними работают следователи прокуратуры, а также психологи и врачи. Как заявил один из медиков, обследовавший сопровождавших Астрова, никто из троих ничего не помнит...
   На лицах Сергея и Аси медленно, но верно проступила заметная озабоченность...
   - Ну, вот, кажется начинается! - тяжело вздохнув, произнесла Настя. - Как ты думаешь, этот взрыв не его рук дело?
   - Очень может быть! - согласился Сергей. - Но меня сейчас заботит другое - куда направился наш знакомый...
   - Твой знакомый, - поправила Ася.
   - Ну, да, - вяло подтвердил Сергей.
   - Куда бы он ни направился, мы должны поехать за Ладой в "Изумруд". Наверное, надо такси заказать...
   - Точно! Он поехал к ней... - без тени радости проговорил Костров, - наверное, уже пол-дороги проехал, а может уже и на подъезде...
   - Ты думаешь, мы опоздали? - встревоженно произнесла Ася.
   - Похоже, что так! - уныло согласился Сергей.
   - Жаль девушку... - откликнулась Ася. - Если бы не её нож тогда... А ведь ты с ней целовался, в губы, помнишь?
   - Конечно, такое разве забудешь... - подтвердил юноша, не чувствуя легкой перемены интонации в голосе невесты.
   - Ну, и как, тебе понравилось? - задала внезапный вопрос девушка.
   - Что? Ты о чем? - Сергей впился в любимую недоумевающим взглядом.
   - Ну, признайся, ведь она тебе нравится, эта Лада! - с долей грустной иронии, но большей частью серьезно потребовала Ася.
   - Лада? Нисколечко! - приврал Костров, глядя прямо в глаза собеседнице.
   - Нисколечко? А зачем ты тогда с ней целовался? - не останавливалась девушка.
   - Я ей жизнь спасал, Ася! Кстати, вместе с Хельгой, на которую порой ты так похожа!
   - Ты хотел сказать "с Хильдой"? - переспросила девушка.
   - Ну, да... - подтвердил Сергей.
   - А с Хильдой ты чем занимался? - Ася продолжала неуместный допрос.
   Сергей немного смутился, вспомнив все свои страстные "опыты" с валькирией, завладевшей телом его двоюродной сестры, но все же быстренько пришел в себя:
   - Ася, это же было "до", а теперь иначе, все иначе! Я только тебя люблю! Одну! И хватит, хватит ревновать! Сейчас надо Ладу спасать, а ты завела этот никчемный базар...
   - Прости, милый! Я так тебя люблю... А Лада... Ты думаешь, мы успеем?
   - Не уверен, но попробовать стоит, - с легкой надеждой произнес Сергей.
   - Вот бы нам аэромобиль сейчас! Помнишь? Бескрайние сады Беломирья... Красное море тюльпанов... Долина бабочек... Бланвилль... Белокаменный дворец Хильды... - мечтательно произнесла девушка.
   Она вплотную приблизилась к Сергею, плавно положила тонкие руки ему на плечи, потянулась губами к его лицу...
   - Да, хорошо бы... - согласился Костров, освобождая губы после долгого поцелуя. - Но, похоже, придется поехать на такси... И... знаешь... знаешь, не стоит без веских причин упоминать имя богини, настоящее имя, ладно?
   - Хорошо, - согласилась Ася.
   Но, кажется, было уже поздно...
   С улицы раздалось содружное и необычно громкое ржание... Ася и Сергей одномоментно бросились на балкон - они даже не поняли, кто выскочил на воздух первым, - и содружно устремили взгляды вниз...
   Внизу, на тротуаре, прямо у подъезда, в двух десятках метров от догорающией иномарки стояли привязанными к фонарному столбу две лошади - ярко-рыжая и серебристо-голубая, а рядом на белоснежном коне всё в том же золотистом боевом облачении, приветливо глядя вверх и призывно махая рукой, заключенной в блестящую на солнце длинную перчатку, восседала златовласая Хильда...

(Продолжение следует)

ОГЛАВЛЕНИЕ

  
   Пролог 3
  
   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Погасшая звезда 5
  
   Глава 1. Водоем 5
   Глава 2. Падение 10
   Глава 3. Зеркало 16
   Глава 4. Госпиталь 24
   Глава 5. Менада 33
   Глава 6. Обещание 40
   Глава 7. Новый Аваллон 45
   Глава 8. Наследница Ихтиандра 52
   Глава 9. Полет 61
   Глава 10. На вершине 69
   Глава 11. Легенда о Дьяволе 83
   Глава 12. Возвращение 107
   Глава 13. Ариадна и Тесей 114
   Глава 14. Марина 121
   Глава 15. Бабушка 131
   Глава 16. Маша 135
   Глава 17. Два брата 142
   Глава 18. Преступление 145
   Глава 19. Предсказание Анфисы 149
   Глава 20. Светлана 153
   Глава 21. Коллекция генерала Кострова 157
   Глава 22. Вера 162
   Глава 23. Религия свободы и любви 165
   Глава 24. Саша 176
   Глава 25. Беда 183
   Глава 26. Второе пришествие Ариадны 187
   Глава 27. Артефакт 194
   Глава 28. Харитон 197
   Глава 29. Звезда 202
   Глава 30. Междумирье 212
   Глава 31. Купала и Кострома 220
   Глава 32. Майя 230
   Глава 33. Гуси-лебеди 236
   Глава 34. Флора 238
   Глава 35. Расплата 245
   Глава 36. Смерть лебедя 249
  
  
   ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Странники в ночи 254
  
   Глава 37. Междусобойчик 254
   Глава 38. Лада 259
   Глава 39. Нелепая случайность 268
   Глава 40. Хельга 277
   Глава 41. Аномальная жидкость 288
   Глава 42. Агония 298
   Глава 43. В гостях у монстра 300
   Глава 44. Нетерпение сердца 304
   Глава 45. Пенелопа 309
   Глава 46. Эффект бабочки 313
   Глава 47. Мила 318
   Глава 48. Память тамплиеров 327
   Глава 49. Похороны краеведа 331
   Глава 50. Неопалимая Купина 337
   Глава 51. Катя 343
   Глава 52. День рождения Ольги 348
   Глава 53. Ночная прогулка 354
   Глава 54. Странница в ночи 359
   Глава 55. Пятидесятница 363
   Глава 56. Возвращение Елены 366
   Глава 57. Клещи 371
   Глава 58. Открытость 375
   Глава 59. Северное сияние 383
   Глава 60. Сюрприз на чердаке 385
   Глава 61. Живая картина 388
   Глава 62. Белая 395
   Глава 63. 24 часа 399
   Глава 64. Юля 403
   Глава 65. Кузя 408
   Глава 66. Москва 414
   Глава 67. Зубриловка 418
   Глава 68. Второе явление Купины 428
   Глава 69. Ступеньки 433
   Глава 70. Палата N 14 436
   Глава 71. Инцест 439
   Глава 72. Сердобольный Лис 445
  
  
  
  
   ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. Утренняя заря. 451
  
   Глава 73. Звездные врата 451
   Глава 74. Каменный цветок 460
   Глава 75. Последнее искушение 468
   Глава 76. В лабиринте 475
   Глава 77. Гадкий утёнок 485
   Глава 78. Последний бой Абраксаса 490
   Глава 79. Настя 499
   Глава 80. Навь 506
   Глава 81. Игра 514
   Глава 82. След Гесионы 522
   Глава 83. Анютины глазки 526
   Глава 84. Властитель тьмы 529
   Глава 85. Звероподобный андрогин 534
   Глава 86. Геенна огненная 541
   Глава 87. Голубая пирамида 545
   Глава 88. Златовласая валькирия 548
   Глава 89. Долина бабочек 557
   Глава 90. Жертва 565
   Глава 91. Рагнарек 574
   Глава 92. Симпосион на ничейной земле 580
   Глава 93. Расставание 588
   Глава 94. Элиза 594
   Глава 95. Сладкий сон 604
   Глава 96. Вечер в "Аяксе" 611
   Глава 97. Аврора 619
   Глава 98. Озеро Смолино 633
   Глава 99. Цветик-семицветик 636
  
   Эпилог 642
  
   Может быть (франц.)
   Согласен? (франц.)
   Да, мой друг... Конечно...
   Спасибо, дорогие друзья!... Это очень мило с вашей стороны!
   Вы знаете французский?
   Весь мир говорит по-французски!
   Верно!
   Господин? Вы говорите по-французски? (франц.)
   Конечно, господин, а вы?
   Я тоже, девушка...
   Как вас зовут, мисс? (англ.)
   Меня зовут Настей, а вы, как Вас зовут?
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   35
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"