Аннотация: Данилов печатал статью в научный сборник...
Данилов печатал статью в научный сборник. На часах было полпервого ночи. Экран старенького компьютера мягко освещал комнату голубыми бликами, отчего казалось, что она помещена под воду и все это - большой аквариум. Данилов подслеповато щурился в экран, его тонкие пальцы размеренно бродили по клавиатуре, а глаза за стеклами очков перемещались из одного угла экрана в другой. Статья почти закончена, но ему никак не удавался вывод. Без вывода работа окажется бесполезной. Это как чертить на доске мелом круг и не довести линию до конца.
Данилов это понимал, но ничего не мог поделать. Исходя из прежнего опыта, он знал, что нужно оставить все как есть, дать материалу отлежаться в голове и заключение возникнет само собой. Но ему отчаянно хотелось спать и совсем не хотелось откладывать надоевший материал на завтра. Глаза слезились и горели от постоянного напряжения. Ныла спина. Он вздохнул, отодвинулся от стола и посмотрел на кружку с давно остывшим чаем. Прислушался. Все спали, дом погрузился в характерную тишину. Только за стенкой невнятно бормотал телевизор.
Данилов тупо смотрел на кружку. Взялся за чтение статьи по новому кругу. Слова расклеивались, разваливались на какие-то куски, смысл написанного постоянно куда-то ускользал. Название из солидно научного почему-то стало витиевато напыщенным: "Особенности туннельного эффекта в условиях сверхнизких температур". Дальше шли стены абзацев и бастионы уравнений, громоздкие и неприступные. Прочитав и тут же забыв смысл написанного, Данилов открыл браузер. Выпрыгнула стартовая страница и в поисковике он набрал "туннельный эффект". Закликала мышка. Все одно и то же. При подготовке к работе он перелопатил десятки, если не сотни таких ссылок. Большинство бесполезны или представляют собой мусор, и лишь единицы могли дать толковую информацию. Он зевнул, набрал: "когерентность". Поползли ссылки. Данилов вдруг почувствовал резкое отвращение и к самой статье, и к своей работе. Первым импульсом было стереть документ. Но это означало, что он потратил в пустую четыре дня кропотливого труда, и сейчас просто вычеркнет их из своей жизни. Тогда он посмотрел на поисковую строку и зачем-то добавил: "пустоты". Поиск.
Ссылки, ссылки...
Наверно, каждый человек хоть раз в жизни забавлялся поиском в Интернете всяких забавных слов и выражений. Данилову тоже не было чуждо подобное времяпрепровождение, особенно после изматывающей умственной работы.
Браузер выплюнул обычный набор: вездесущая реклама, онлайн-дневники депрессивных подростков, почему-то рефераты, графомания из стихов и пафосной прозы, как обычно, порно, ссылка на фильм, сообщения в форуме. И сайт, с лаконичным адресом.
Обычно поисковик выдавал ссылку с адресом и кратким описанием содержимого сайта. Но здесь был виден лишь адрес. Никаких описаний, ничего. Данилов открыл другой поисковый ресурс и сделал тот же запрос. Опять ворох мусора, посреди которого торчит ссылка на сайт. Проделав операцию еще пару раз в разных поисковых системах, утвердился в догадке, пожал плечами и кликнул по ссылке. Экран на секунду потух, и Данилов даже подумал, что отрубили электричество, но потом черный квадрат стал наливаться глубоким малиновым свечением, словно в недрах монитора накалялся металл. Свечение появилось в самом центре и поплыло к краям волнами, как от падения в воду камня. Только пропорции световых колец были математически точными - они расходились в равных интервалах. Вот первые волны достигли углов экрана и, отраженные, поплыли в обратную сторону, постепенно растворяясь в черноте. Это напоминало систему визуализации звука, но Данилов отлично понял, что на самом деле показывает ему сайт. Цвет изменился с малинового на фиолетовый, потом на ядовито-зеленый и ультрамарин. Картинка успокаивала, убаюкивала как колыбельная. Все тело накрыла ватная слабость. Он понаблюдал радужные переливы и, не в силах бороться, закрыл глаза.
...Проснулся он резко, как бы от грубого толчка. Огляделся. В комнате поменялось освещение. Он посмотрел на монитор компьютера, который отражал его слегка выпуклое, а оттого казавшееся глупым лицо. Лампочка питания уверенно мигала красным. Очень долго он осматривал комнату, пытаясь понять, откуда исходит этот нереальный свет. В конце концов, пришел к выводу, что его источник - окно. Не без труда Данилов поднялся, встал у подоконника. Падал снег. Крупные хлопья лениво кружились в желтоватом свете фонаря. По тропинке шел мужик с пакетом. Данилов уже было отвернулся, но снова посмотрел на прохожего - что-то в его облике было странным. Действительно: мужик шел как-то боком, спиной к окну и так, словно тропинка - это трос, натянутый через пропасть. Наверно пьяный, подумал Данилов.
Только сейчас он понял, что же ему напоминает комната. Она походила на старую фотографию, выполненную сепией. Он взглянул на часы. Стрелок на циферблате не было. Кружка из-под чая пустовала много месяцев. Мебель и ковры казались ветхими, готовыми рассыпаться в труху от одного прикосновения. В расстановке предметов ощущалось что-то искусственное, как в игрушечном домике. Поняв, что хочет пить, Данилов направился к выходу. За стенкой по-прежнему приглушенно бормотал ведущий.
Он вышел в коридор. И не узнал его: пространство казалось нарисованным рукой сумасшедшего художника-примитивиста. Линии из сплошных превратились в пунктиры, а налет сепии усилился, превратился в квинтэссенцию самого себя, опрокинув баланс цвета - темное стало светлым и наоборот. Здесь было холоднее, и Данилов заметил, как облачко пара от его дыхания превращается в стайку треугольников, быстро распадающихся на короткие штришки. Под потолком тускло горела лампочка, покрытая толстым слоем пыли. Что-то билось о стекло. Не мошкара. Убогий свет от лампочки едва выхватывал из тьмы-света пространство коридора на пару метров вокруг, все остальное было погружено в светотьму. Данилов притворил дверь кабинета и пошел на кухню. Для чего предстояло преодолеть весь коридор и оказаться возле парадной двери, пройдя мимо трех комнат.
Данилов отправился в путь. Дверь в спальню бабушки, Клавдии Васильевны, была приоткрыта и, проходя мимо, он мог мельком разглядеть нехитрый интерьер. Что-то заставило его остановиться и приникнуть к щели. Из небольшого телевизора, установленного на комоде, выглядывало лицо ведущего, произносящего какой-то пространный монолог. Вместо глаз у него зияли дыры. Развалившись в кресле, толстый господин с роскошной посеребренной бородой вещал:
- ...вторая жизнь. Переход совершается на самом базовом, атомарном уровне, и вы его даже не почувствуете. Возможно, однажды вы уже это делали и сами не догадываетесь о своих способностях. Поверьте, это не труднее, чем наше сердцебиение или дыхание. Один английский экспериментатор...
Данилов перевел взгляд на кровать. Там, растопырив суставчатые лапы, прикрытый пледом лежал гигантский богомол. В фасетчатых глазах отражались блики телевизора, усики сонно шевелились, пощелкивали. Не спит, решил Данилов и тихонько затворил дверь. Постояв с минуту в задумчивости и глядя на стены с топорщащимися волосками, по которым пробегали волны пупырышек, Данилов подумал о детях. Надо проверить, как они там. Он прошел дальше и заглянул в детскую. Скрипнула дверь, он поморщился: надо смазать, все время забываю. Но Анечка и Димка не проснулись, с виду все было нормально. В кроватках мирно лежали две куклы с глазами-пуговками. Данилов заметил, что с дочки сползло одеяло, и аккуратно подоткнул обратно. Из одного места на локте у сына выбивалась солома. Опять рассадил, конечно же на футболе, не без гордости и умиления подумалось ему. Утром зашьем.
Третью комнату наполнял чайный полумрак. Горел абажур. Данилов видел, как супруга, уютно устроившись у стола, читает книжку, правда, с порога было не разглядеть обложку.
- Все работаешь? - спросила Лидия.
- Уже закончил. Сейчас лягу, - он привалился к дверному косяку. - Сделаю дела.
- Хорошо.
- А ты?
- Надо дочитать, последняя глава.
Данилов хотел уйти, но она томно потянулась:
- Саша...
- Да?
- Прикрой форточку, пожалуйста. Что-то мне зябко.
Данилов прошел в их альков, закрыл форточку и задвинул занавески.
- Спасибо, - гибкие зеленые вьюны благодарно поползли вверх по его руке, забираясь под рукав рубашки. - Я тебя жду.
- Ладно, - он прошел мимо кадки, сорвал с Лидии пару пожелтевших листочков и отправился на кухню.
Здесь что-то происходило. Под столом и стульями, под кухонным гарнитуром и мойкой топотали маленькие ножки, кто-то невидимый быстро перебегал по полу, что-то нечленораздельно пища на своем тарабарском языке. Снова они. И недели не прошло. Опять придется покупать отраву и мазать ею всю квартиру, а потом собирать крохотные тушки в мешок и следить, чтобы Анечка не тащила их в рот. С потолка свисала огромная иссиня-черная смолянистая капля с тремя изогнутыми трубками, влажно вздрагивающими в такт внутренней пульсации. Данилов проверил индикатор и сунул под средний отросток кружку. В посуду потекла вязкая серая слизь с белой пеной. Холодная. Ждать, когда чай разогреется, совершенно не хотелось, поэтому он ограничился и таким.
Утолив жажду и почти завершив ночной обход, он задержался у парадной, проверить замки. Здесь слышалось равномерное гудение на низких частотах, оно явно исходило снаружи, перебиваемое иногда резкими резонирующими скачками эха. Данилов прислушивался к этим звукам и никак не мог определить их источник. Что может так шуметь? Приложив ухо к двери, он бессмысленно смотрел в зев коридора, выполненный негативом. Посмотрел в глазок: чернота. Иногда среди какофонии звуков слышались как бы голоса, но настолько искаженные, словно их пропустили через микшер, насытили металлическим скрипом и высокими обертонами, как у китов, подающих сигналы на глубине.
Данилов вспомнил свое детство. Недалеко, через реку от их дома был железнодорожный вокзал, и диктор постоянно объявлял прибытие и отбытие поездов. Искаженный расстоянием, голос из вокзальных динамиков казался эхом из иного мира, особенно по вечерам, когда на платформы приползали тепловозы с серебристыми цистернами, словно гигантские инопланетные черви. Мальчишкой он всегда стоял на берегу речки и смотрел на башню вокзала, на огни из ее окон, на движение поездов, но никогда, сколько себя помнил, не видел там людей - вокзал казался исполинской механической игрушкой, которая заведена однажды на потеху кем-то и для кого-то.
Что-то похожее сейчас слышалось из-за двери.
Данилову надоело торчать у парадной и, отперев все замки, он распахнул дверь.
Вместо лестничной площадки снаружи была чернота. Абсолютная, сплошная, густая как деготь, она простиралась от коробки двери и до бесконечности, нигде не начинаясь и не заканчиваясь. Она была везде и всюду, и Данилов просто пробил в ней брешь, как одинокий пузырь, всплывший на поверхность воды из глубины. Он стоял и пялился в эту черноту, из которой доносилось резонирующее эхо от обрывков фраз, каких-то промышленных сигналов, отрывки мелодий, звуковая пульсация и скрипы, вздохи и звон, то ли на слишком высокой, то ли на немыслимо низкой частоте. Данилову показалось, что он падает в бесконечное пространство без верха и низа, что координаты утратили свое значение и сейчас его унесет в эту черноту, как щепку в океан. А может быть, это она хлынет сюда и затопит все до самого потолка.
Данилов медленно, почти нехотя закрыл парадную, аккуратно и методично, на все замки. Пройдя в спальню, стараясь не разбудить свернувшуюся на ночь Лиду, он присел на краешек кровати, чувствуя, как под его тяжестью проседает перина. Сбоку висело зеркало, и Данилов мог видеть часть себя - свою мохнатую морщинистую руку, устало скребущую колено длинным желтоватым когтем.
Он лег на спину и постарался ни о чем не думать.
По потолку ползали квадраты света от фар проезжающих на улице машин.
Данилов закрыл глаза и погрузился во тьму, в центре которой медленно зарождалось малиновое свечение, расцветающее обручами когерентно упорядоченных волн.