Её тело лежало на постели. Её руки вцепились в одеяло. Её пронзали невидимые куски стекла, её глаза метались в панике и не хотели закрываться. Мир вертелся как карусель, стена напротив становилась экраном, по которому показывали то языки пламени, то яркий свет, то глянцевую черноту подземелий. Все вокруг пылало и звенело. От тела исходил такой жар, что одеяла и простыни были готовы обуглиться и вспыхнуть. До её ушей доносился вой волчицы под сенью северного неба, грохот цепей и молотов, карканье ворон и нервные гитарные риффы, свист ветра над сугробами и писк сонара подводной лодки. Ей казалось, что она расплавится как свеча, но через минуту чувствовала себя закопанной в сугробе. В комнату входили тени. Может, это были люди, а может, призраки. Тени вытягивались, становились толще и тоньше, выше и ниже, они сливались со стенами и ползли по потолку. Тени танцевали вокруг неё, трогали её тело и незаметно исчезали. Эта дикая пляска теней и эха, света и мрака, холода и жара, исполнялась только ради неё. Это был ритуал - ритуал природы над человеком.
Настя умирала.
В те редкие мгновения, когда пляска смерти прекращалась на несколько минут, к Насте возвращался разум. Настя слышала свои стоны и плач. Тени становились людьми - отец, мать, два брата. Эхо исчезало, но боль оставалась. Настя подняла руку, поднесла ладонь вплотную к носу и посмотрела на шрам. Она порезалась битым стеклом. Зараза просочилась сквозь этот порез, отравила её кровь. Это был конец.
Настя застонала, заметалась по кровати. Стены комнаты начали сдвигаться, опустился потолок, а провода под потолком вдруг ожили, закопошились как черви, стали плеваться искрами. Кто-то зашептал ей на ухо слова знакомой песни: "My mind is glowing!". Маленькая, хрупкая, красивая, умирающая, Настя не хотела поддаваться пляске смерти, но её обессиленное тело не могло противостоять этому безумному вихрю. Раньше она не боялась смерти, но она не знала, что последние часы жизни столь мучительны. А ведь она еще не умерла! Это была лишь подготовка к смерти.
- Дай, дай мне умереть спокойно! - закричала Настя не своим голосом. В ответ раздалось хлопанье чьих-то крыльев. - Не надо мучить меня! Почему я еще не умерла?
- Тихо, тихо, - сказал отец. Он сидел у изголовья, гладя Настин раскаленный лоб. Рука отца показалась ей лапой медведя, её нежное касание - грубой хваткой. Настя вонзила ногти в его руку. Когда отец отдернул руку, Настя вцепилась зубами в подушку. На потолке появились какие-то фигуры и слова. Настя принялась колотить себя по груди, у неё поднялся зверский кашель.
- Саруман! - простонала она, прокашлявшись, - Саруман, старый жулик! Выходи из Ортханка! Выходи, Саруман, выходи, ты проиграл эту войну!
Еще один удар по груди. Мать сжала зубы и отвернулась в сторону. Оба брата стояли с разинутыми ртами.
- Ну? Ты доволен? - дрожащим голосом сказала мать.
- Послушай, откуда я мог знать, что все так серьезно?
- Ах, конечно! Твоя дочь лежит в агонии уже полдня, а ты даже не удосужился позвать фельдшера! Какой же ты отец? Нет, я не могу в это поверить: приезжаю домой, а моя дочь в агонии! И папаша с братьями даже бровью не ведут!
- Я вызывал фельдшера!
- Ну и где же он?
- Ты прекрасно знаешь, где он может быть. В так называемом дринк-туре.
- Да неужели тебе не известно, что наш фельдшер даже укол в задницу всадить толком не может? У Насти стопроцентное заражение крови, агония и помутнение сознания, а ты рассчитывал на этого прокуренного паренька, у которого в саквояже мятных конфеток больше чем лекарств? Как ты мог довести Настю до такого состояния?
- Да я уже вызвал врача из города! Он едет! Все будет хорошо, дорогая, - отец попытался дотронуться до матери, но женщина отстранилась и зарыдала еще сильнее.
- Неужели ты не видишь, что Настя умирает? Это же все! Она отходит! Как ты посмел... Как ты посмел довести её до полусмерти... Какой же ты отец? ТЫ НИЧТОЖЕСТВО! Ты не отец ей!
- Постой...
- Пошел вон из комнаты! Иди отсюда, ты здесь лишний!
- Да, иди отсюда! - воскликнула Настя. - Все вон отсюда! Just gotta get right outta here!
Отец подошел к постели. Настя металась по ней, потрескавшиеся губы произносили беззвучные слова. Отец взял её горячую ручку, приложил её к своим губам.
- Я прожила очень мало. Слишком мало. За что Бог лишил меня жизни так рано? Что я такого натворила, за что меня можно забирать?
- Настя, держись, - сказал отец. - Держись, и ты проживешь еще больше. Тебя еще никто не забрал, ты жива.
- Не врите! Я умираю. Вот уже за мной пришли, - Настя подняла свинцовую руку и указала на окно.
Солнце палило так сильно, что стекло просто расплавилось. В потоках невыносимого света очертились фигуры. Окруженные тучами искр и дыма, они несли красно-черно-серые флаги и махали ими. Яркий свет погас, на смену пришло загадочное сияние далеких галактик. Туманность Конская голова выросла прямо в саду. Фигуры с флагами полезли в окно. Где-то в соседней галактике гремела гитара, выделывая риффы из "Американского идиота", в другой лилась и струилась космически прекрасная музыка "Пинк Флойд": "Overhead the albatross hangs motionless upon the air, and deep beneath in rolling waves, in labyrinths of coral caves..."
- Скоро будет доктор, малыш, - шептала мать, целуя Настю в лоб.
- Зачем мне доктор... Труповозку заказывайте... Одним жмуриком в морге больше. Я буду лежать на длинном столе, а мое тело будут вскрывать и показывать студентам-практикантам. Вот, Иванов, взгляните на сердце. Оно все в царапинах. Тяжело девка помирала. Все сердце истрепалось. Видите, Сидоров, царапинку на руке? Сюда просочилась инфекция. Всегда обрабатывайте царапины йодом! Видите её зеленую кровь? Это зараженная кровь. В ней барахтаются маленькие черви... Она перемешана с болотной водой...
- Тише, милая, - отец поцеловал её руку. Настя отдернулась от него. Провода под потолком, извиваясь, потянулись к Насте. Они плевались искрами и щелкали как хлысты. Девушка задрожала, закрыла лицо руками.
- Нет! Не трогайте меня! Пошли вон! Кыш!
Отец вышел из комнаты, отправился на кухню. Тяжело дыша, он открыл кран, начал жадно пить холодную воду.
День уже клонился к закату. Качели во дворе, что катали когда-то маленькую Настю, стояли неподвижные. Точно ворота кладбища.
Он подошел к шкафу, открыл стеклянную дверцу, осторожно вынул рамку с Настиной фотографией. Милая, круглолицая, темноволосая, улыбающаяся девушка. Скромная ангельская красота. За всю жизнь мухи не обидела. Уважала родителей. Хотела знать много иностранных языков.
- Нежели она может умереть? Неужели Бог сможет забрать это милое создание? Неужели он оставит в живых всяческую мразь, но Настя умрет? И как же после этого к жизни-то относиться?
Солнце уже наполовину скрылось за горизонтом, напоследок посылая свои лучи на остывающую землю. Отец подошел к окну, приложился лбом к стеклу. На его глазах солнечный свет пронзал кроны деревьев, и изумрудное сияние наполняло улицы и сады. Дальше по улице, на краю поселка, расцветал золотой вечер. Весело искрилась вода в озере. Ребята тянули рыбку. Цапля хлопала крыльями, поднимая тучи брызг. Но отцу стало тошно от такой картины. И как только можно любоваться такой красотой, когда Настя умирает? Как можно верить солнцу, когда под его лучами происходит такое? Все гадко, все ложно.
- Папа! - раздался Настин выкрик. Он пулей ворвался в комнату. Настя лежала в той же позе, укрытая толстым одеялом. Мать сидела на полу и не отрывала губ от Настиных рук.
- Что, дорогая?
- Папа, включи мне напоследок что-нибудь из "Ред Хот Чили Пепперз", - прошептала Настя.
- Что?
- Включи диск "Ред Хот"! Я хочу услышать их в последний раз. Я всю жизнь была без ума от "Ред Хот". Так дай мне в последний раз насладиться музыкой...
- Ты успеешь послушать свою любимую музыку, Настя...
- Включи! Включи! - закричала Настя. Она выгнулась, отбросила одеяло, снова ударила себя по груди. - Включи этот чертов диск!
- Но как же...
- Ты не понял? - крикнула мать. - Включай!
Все в голове помутнело. Настя в агонии, доктора нет, лекарств нет - есть только музыка. Поможет ли она? Он подошел к шкафу, дрожащей рукой вытащил диск. Вставил в музыкальный центр.
- Альбом "By The Way", пожалуйста. Песня "Tear".
Коробка вдруг выпала из его руки. Дрожащий палец с трудом попал в кнопку. Вскоре песня зазвучала - невеселая, грустная. Настя запела в унисон с Кидисом, а слезы покатились из её глаз с невероятной быстротой. Она плакала в такт песне, она уходила под музыку. Это был её предсмертный гимн. Мать, рыдая, выбежала из комнаты, отец же упал на колени и чуть не потерял сознание. А Настя пела, не обращая ни на что внимания. Пела и умирала. К концу пятиминутной песни её голос иссяк. Обессиленная, она закрыла мокрые глаза и прошептала:
- А в момент моей смерти включите "Show Must Go On" группы "Queen". И на похоронах тоже. Эта песня как нельзя подходит к смерти. Ладно, пап? - Настя повернула лицо к отцу.
- Ты не умрешь, - он наклонился над ней, провел рукой по её волосам. - Не сдавайся. Живи, доченька. Живи.
- Спасибо, папа, - еле слышно сказала Настя. Она заглянула ему в глаза, медленно моргнула. Эти глаза были чисты, чисты как два бриллианта, в них не было ничего кроме любви и смирения. И отец с ужасом вспомнил фразу "чем ближе смерть, тем чище люди".
- Пап... - сказала Настя. - Скоро доктор будет?
- Да, я его уже вызвал. Конечно, до поселка он доберется не очень быстро, но он успеет.
- Тебе следовало вызвать и электрика, - заявила она.
- Зачем?
- Провода, - Настя показала пальцем на потолок. - Провода ожили. Они тянутся ко мне. Они хотят вырубить меня током. А потом обмотать мое тело и уволочь в ад...
- Дочка, - отец обнял её, прижал к себе как игрушку. Какая же она была маленькая, хрупкая и обессиленная! Ну в точности игрушка. Как тяжело её организму справляться с болезнью!
- Я люблю тебя, папочка.
Девушка отвернулась от отца. Её лицо скорчилось от резкой боли.
Пляска смерти продолжилась.
Стены комнаты со скрипом раздвинулись, отец превратился в бронзовую статую, помещение наполнилось мириадами блесток и серебряных искр, вдалеке запели Битлы, загремел двигатель реактивного самолета. Настя глубоко задышала, съежилась от страха. Демоны дышали Насте в уши, поджигая её мозги. Сотни теней - человеческих и птичьих - замелькали вокруг неё, начали душить своей черной массой, нагоняя холод. Настя ощутила себя вне тела. Она взмыла над постелью, поддерживаемая тысячами стрекоз, она потеряла ощущение времени и пространства. Была лишь она, её полет и танец теней. Настя ждала тоннеля и света в его конце. Вдруг её окружили звуки пожара и лязг мечей, крики пыточных камер и хохот психбольниц. Её задушило облако мух, вместо постели оказалась ледяная вода, и Настя, подобно бестелесному духу или древесному листу, покачивалась на этой воде. Комната стала бесконечным залом, из глубины которого к ней подбирался уродливый карлик, сжимающий в руке кусок трубы с прикрепленным к ней барометром. Стрелка прибора дергалась в унисон с Настиным сердцем - неровно и быстро. Карлик что-то шептал и криво ухмылялся. Его желтые глаза приглашали Настю в прогулку по аду.
Девушка вытянулась подобно тетиве лука. Дух рвался из тела, но какая-то преграда не давала ему вырваться. Смертельная жара плавила волосы и кожу. Снова пришел грохот молота. Вопли и хохот. Звуки аплодисментов. Гитара с искажением. Уханье совы. Плач новорожденного. Дождь по крыше. Игра звука и света.
- Здравствуй, Настя! - вдруг донесся до неё голос.
Девушка замерла. Все посторонние звуки исчезли, воцарилась тишина. И в этой тишине снова раздался этот божественный, кристальный голос.
Доктор стоял в дверном проеме - фигура могучая, божественная, и даже родители, стоящие за его спиной, казались карликами по сравнению с врачом. Это был высокий, немного полный и очень красивый мужчина. Он поправил очки, улыбнулся и прошел в комнату, стуча башмаками по полу.
- И снова здравствуй, Настенька, - доктор поставил стул у изголовья постели, присел, опустил на пол свой саквояж. В комнате показалась новая фигура - молодой медбрат. Он оказался невысоким светловолосым парнишкой с грустными, как у бассета, глазами. Сам же доктор сиял радостью, его глаза сверкали и смеялись. Настя не понимала этого веселья, но докторские глаза заразили её. Настя улыбнулась в ответ.
- Если тебе трудно говорить, просто кивай, ага? - сказал доктор.
- Нет, я могу говорить, - пропищала девушка.
- Но это дается тебе с усилиями?
- Нет, ничуть.
- Тогда можешь говорить.
Доктор погладил её лоб, провел по нему прохладным толстым пальцем, что-то прошептал.
- Да, заражение крови - вещь нешуточная. Как же ты умудрилась так заболеть?
Настя пожала плечами.
- Ранку всегда обрабатывают йодом, если ты не знаешь. Эх, молодежь, - доктор еще раз улыбнулся. - Я чувствую твою боль. Я все прекрасно понимаю.
- Вы заберете меня в больницу?
- Ну... Забрать-то мы тебя заберем...
- И зачем же вы сидите? По-моему, вы должны уложить меня на носилки, срочно доставить в отделение...
- Всему свое время. С тобой ничего не случится, Настя. Все будет хорошо. Мы успеем. Успеем.
- Я вас не понимаю, - девушка заволновалась. - Везите меня в больницу, мне плохо.
- Все так говорят, - он хлопнул себя по коленям, добродушно улыбнулся. - Дениска, что полагается Насте по её заболеванию?
- Ааа...эээ... - медбрат закатил глаза.
- О, Дениска, беда с тобой одна. Ничего не знает, а в помощники напросился.
Доктор, кряхтя, открыл саквояж. Достал оттуда громадную тетрадь с пожелтевшими листами. Настя краем глаза увидела маленькие хрустальные пузырьки, колбы и подозрительные приборы. Насте очень не нравился доктор - по крайней мере, до тех пор, пока он не начинал улыбаться.
- Вы больше похожи на алхимика, нежели на врача.
- Я знаю. Все так говорят, - доктор начал листать тетрадь. Дениска тем временем достал из-за пазухи градусник, подошел к Насте.
- Градусник ставила когда-нибудь? - спросил медбрат. Настя посмотрела в его хрустальные глаза и кивнула.
- Этим пользуются точно так же, - он протянул ей прибор.
- А разве это не градусник?
- Не совсем.
Настя без лишних вопросов поставила "градусник". Доктор тем временем невозмутимо листал тетрадь, что-то выискивая в ней сощуренными глазами. Насте начал казаться нимб над его головой.
- Вы похожи на ангела, - с трудом сказала она.
- Все так говорят. Когда ты находишься при смерти, все люди, от которых зависит твоя жизнь, кажутся ангелами. Может, так оно и есть? - доктор подмигнул Насте - задорно, даже немного нахально.
- А я, если честно, не слишком хочу жить. Если я попаду в рай, а ангелы в раю будут такими же, как и вы, то я бы согласилась умереть.
- Не тебе это решать...
- Я хотела знать много иностранных языков. Я уже почти выучила английский язык. Я сейчас лежу и думаю - как будет по-английски "расческа"? И не знаю. Значит, не выучила я этот язык.
- Не обязательно знать всего в этом мире.
- Я и так ничего не узнала. Доктор, я не знаю что такое любовь. Я никогда не испытывала настоящей любви. То есть, был один гражданин, в которого я была влюблена. Мы встречались ровно месяц. А потом ему понравилась другая девушка. Фигура у неё была пошикарнее, чем у меня. Он даже не стеснялся называть меня щепкой. А еще он заявил, что его новая подруга - блондинка, а таких он больше любит. Вот и причина уйти от меня, - Настя горько улыбнулась. - Скажите, в жизни всегда так много грязи?
- Да, в тебе много пессимизма, - доктор проигнорировал Настин вопрос. - Надо очистить тебя от этого. Так, Дениска, Насте причитается средняя доза лакримола.
- Лакримола? - вытаращил глаза медбрат.
- Дениска, ты что, совсем дурной? - доктор повернулся к нему. - Ты дурак? Я тебя выгоню! Лакримол! Ищи! Бегом!
- Укол? Я боюсь уколов, - сказала Настя и слабо улыбнулась.
- Нет, это не укол, - доктор погладил её ладошку. Настя зажмурилась от радости и удовольствия - настолько приятным было это касание.
- А что такое лакримол? Что за лекарство?
- Оно тут же вылечит тебя. Это редчайшее лекарство. Оно есть только у меня, и оно помогает всем людям от всех недугов. Оно сделает тебя самой здоровой Настей в мире. Ты доверяешь мне?
Настя кивнула.
- Это таблетки? - спросила она.
- Нет, глазные капли.
- Капли? - Настя даже приподнялась в постели, но доктор тут же уложил её обратно. - Капли против заражения крови?
- Это проверенное средство. Оно поможет.
- Мир сходит с ума. Мне должны закапать капли, и я тут же вылечусь. Доктор, а вы мне не кажетесь? Может, я продолжаю бредить?
- Нет. Я не кажусь. Видения не несут пользы, они лишь пугают и запутывают тебя. Но помощь оказывают только живые люди...
- И ангелы?
- И ангелы тоже.
- Это здорово. Не знаю, кем вас считать - людьми или ангелами - но вам я доверяю.
- И это правильно. А теперь, Дениска, вытащи градусник.
Медбрат извлек странный прибор, посмотрел на него.
- Мне утром мерили, у меня 40 градусов.
- Здесь пятнадцать, - сказал Дениска.
- Что значит "пятнадцать"? У меня 40 по Цельсию!
- Нет, это не градусы, - ответил врач. - Это далеко не температура. Впрочем, тебя это мало касается. Проехали, - доктор вернул "градусник" Дениске.
- Пора закапывать лакримол. Ты не будешь видеть где-то минуту. Ты должна лежать с закрытыми глазами и ни в коем случае их не открывать. Ты поняла? Ни за что не открывать!
- Поняла. Не открывать глаза, - старательно, по слогам, произнесла она.
- Через минуту болезнь покинет тебя через глаза. Веди себя спокойно! Хорошо?
Настя кивнула.
- Отлично, - доктор сел поближе к её изголовью, погладил девушку по лбу, принял из рук медбрата хрустальный пузырек. Там плескалась прозрачная жидкость. Доктор навис над Настей, раздвинул её веки, занес пузырек над глазом.
- Ты готова?
- Готова.
Крупная капля прозрачной жидкости нависла над Настиным глазом. В капле танцевали и искрились мириады солнечных бликов, все сияло и сверкало. Вот капля оторвалась, понеслась навстречу Насте, неся в себе весь свет и блеск, что есть на Земле...
Глаз закрылся. Доктор раскрыл её второе веко, уронил в него еще одну каплю. Настя закрыла оба глаза.
Как ни странно, черноты не было. Закрыв глаза, Настя видела не черноту. Был свет, много сияния и молочно-серебристого света. Её голова пропиталась теплом, её грудь переполнилась добром, счастьем и легкостью. Все вокруг казалось простым и прекрасным. Настя чувствовала как что-то ледяное и неприятное покидает её, струями вытекая из глаз.
Вдруг что-то взорвалось в её груди, и волна этого взрыва выбросилась из тела мириадами серебряных искр. Наступила невероятная легкость. Болезнь и вправду исчезла, ушли боль и жар, а тьма её бреда была поглощена серебряным светом. Весь мир потоп в серебре, Настя была самая счастливая и радостная в мире. Её покинули чувства ненависти и нелюбви, злости и презрения, и даже тот гражданин, в которого Настя была когда-то влюблена, показался самым чистым человеком на земле.
- Пятнадцать минут прошло, - донесся до Насти голос Дениски. Эйфория потихоньку отхлынула, серебро начало таять. Вместо этого Настя начала чувствовать нечто другое - необычную легкость и независимость. Её тело было соткано из воздуха, одежда сшита из клочков перистых облаков, за спиной выросли крылья.
Докторские пальцы что-то убрали с её глаз.
- Можешь открывать глаза.
Настя послушалась. Она чувствовала безграничную радость и спокойствие. Все было точно таким же - потолок, стены, кровать, доктор и медбрат. Вот только провода в углу уже не копошились, да и стекло в окне не было расплавлено. Все плохое и черное исчезло. Настя обернулась. Доктор сидел на стуле, чинно положив ногу на ногу, Дениска что-то держал в ладони.
- Настя, - улыбаясь, сказал доктор. - Ты знаешь, мне когда-то доводилось быть на войне... Ну, ты знаешь - полевой госпиталь, солдаты с оторванными конечностями, пули в глазницах, во лбах, в ляжках, в животах... Где только не застревали эти проклятые пули. Я их отовсюду вытаскивал. И все солдаты - разумеется, те, что были в сознании - по окончании процесса извлечения пули, желали посмотреть на неё. Пуля была для них трофеем. То, что могло их убить, становилось для них близким предметом.
- И что? Что вы имеете в виду? - смеясь, спросила Настя.
- Мы тоже извлекли из тебя заразу. Она выделилась из твоих глаз после закапывания лакримола. Хочешь посмотреть?
- Да.
Дениска протянул ей ладонь. Настя прищурилась: в ладони что-то искрило и блестело, точно бриллианты. Медбрат подошел поближе. Настя увидела несколько кристаллов странного вещества: оно блестело, хоть и было похоже на мутноватое стекло. Кристаллы были размером с горошину.
- Что это? - спросила Настя, когда Дениска пересыпал кристаллы в её ладонь. Настя обнаружила их холодноватыми и неприятными на ощупь. Вблизи они уже не сверкали, но продолжали мутнеть серебристым светом. И еще вещество было слишком тяжелым - весило оно как пригоршня гаек.
- Это лакримоза. Никогда не слышала?
- Ни разу.
- Современная медицина еще не знает что такое лакримоза, не говоря уже о технологии выведения её из организма. Короче, это соль из слез. Это есть твои слезы. Твои страхи, истерики, переживания, страдания. Твоя боль. Все это - в форме физического тела. Мы вывели из тебя все плохое и невеселое.
- Вы серьезно?
- Да! - доктор улыбнулся.
- И я уже здорова?
- Да.
- Ты можешь встать с постели, - подмигнул ей Дениска. Он протянул Насте руку - она взялась за медбрата и без всяких усилий соскочила с постели. И правда - она чувствовала себя в сотню раз лучше, чем самый здоровый и счастливый человек в мире. Настю только насторожило то, что доктор с медбратом стараются заслонить постель от её взгляда.
- Ну что, Настенька, - доктор хлопнул себя по коленям. - Нам пора.
- Куда?
- Поначалу мы должны уничтожить лакримозу. Нам надо от неё избавиться. Ты и сама будешь не против убить свои слезы и страдания, - к тому же, когда их так легко уничтожить. Всего-то: выбросил эту лакримозу в огонь, или растворил в море, или растер её в пыль и смешал с песком...
- А потом?
- А потом мы отправимся дальше.
- Вы?
- Мы, - с особой интонацией сказал доктор. - Мы с тобой.
- Я вас не понимаю, - Настя нахмурилась. Доктор и медбрат еще плотнее встали у её постели. - Я же здорова!
- Но ты должна уехать с нами. Тебе здесь делать нечего.
- А как же мои родители?
- Ты еще увидишь их, - доктор взял Настю за запястье, повел её к двери. Дениска засеменил следом. Они открыли дверь, вышли в гостиную. Родителей здесь не было.
- Мама! Папа! Вы где? - громко сказала Настя, но в доме была абсолютная тишина. Пламя заката, что в окне, застыло оранжевой вспышкой, мир был переполнен светом и блеском. Стрелка часов дергалась на месте - её что-то удерживало.
- Они тебя не слышат, - сказал доктор.
Настя нахмурилась.
- Почему? Что же это такое? Что за чушь? Капли, лакримоза, мое внезапное исцеление, это чертово серебро, которое накрыло меня с головой, когда вы закапали мне лакримол... Что это за дела? Что произошло?
Настя отошла от доктора, умоляюще посмотрела в его глаза. Выражение её глаз говорило только одно: "доктор, только не говорите мне, что вы - часть моего бреда". Доктор тут же покачал головой, будто в ответ Насте.
- Ты просто должна пройти с нами. В места не столь отдаленные.
- Нет, - она упала в кресло. - Нет, буду сидеть тут как пень, ясно! Пока вы мне ничего не объясните, я никуда не уйду!
Доктор долго молчал. Дениска вопросительно заглядывал к нему в глаза. Рука врача дрожала, и даже саквояж подергивался. Он думал. Вытащив из кармана платок, он вытер потный лоб, горько улыбнулся и обратился то ли к своему помощнику, то ли к Насте, то ли к пустоте:
- Значит, придется разрушить интригу. Let it be. Дениска, держи, - доктор вытащил из саквояжа белый шелковый платок. Медбрат осторожно взял платок за угол, прошел в Настину комнату, и тут же вышел. Доктор молча указал на дверь, приглашая Настю войти. Девушка медленно встала с кресла, недоверчиво посмотрела на доктора. Несмело поставила ногу на порог. Не дай бог снова увидеть живые провода или услышать хохот карлика! Поборов себя, Настя вошла в комнату. Вошла и застыла.
- Тот градусник, что мы поставили тебе, отмерял не температуру, - раздалось за спиной.
- Он отмерял последние минуты моей жизни, - прошептала Настя.
Её тело лежало на постели. Одеяло скомкано и лежит в стороне, простыня сползла до пола, подушка пропитана потом. Тело бледнеет и остывает. Лицо накрыто белым платком. Руки свободно раскинуты по постели, точно крылья взлетающей птицы. Настя подошла к своему мертвому телу, всмотрелась в контуры лица, которые проступали сквозь шелк платка, дотронулась до безжизненной руки.
- Мы не доктора, - донесся до Насти голос. - Мы - сопровождающие. Твой час пробил, детка. Мы пришли за тобой. Попрощайся с телом и иди за нами. Мы уйдем туда, где все чисто и прекрасно. Только не убирай платок с лица.
- Получается, умирать совсем не страшно? - тихо сказала Настя.
- Конечно, не страшно. Страх смерти - это то же, что человек испытывает перед прыжком с парашютом. Вроде бы, прыгать жутко - особенно когда ты сидишь в самолете, и до прыжка остается пара минут. Страшно ожидание, но не сам прыжок. А потом ты летишь, паришь как птица, тебя захлестывают такие ощущения, что прежний страх тут же забывается...
- А когда я умерла? - Настя погладила свою безжизненную руку.
- Когда мы закапали тебе капли. Лакримоза потекла из твоих глаз, превратилась в кристаллы. Потом ты почувствовала что-то вроде взрыва в груди. Твоя душа вырвалась - чистая и легкая.
- Значит, я умерла...
- Нет, Настя, - доктор поднял руку. - Ты не умерла. Твое тело перестало функционировать. Ты же не умерла.
- Я - бессмертна? - девушка подняла брови.
- Душа человека бессмертна.
Настя начала нарезать круги по комнате. И правда, как все просто... Порезалась стеклом, заразилась, впала в агонию, долго мучилась в бреду... А "доктор" и "медбрат" сделали её смерть безболезненной и даже приятной.
И умирать, как оказалось, ничуть не страшно.
- Пора, - сказал сопровождающий. Настя проглотила свою последнюю слезу, еще раз посмотрела на свое тело с платком на лице, затем подошла к полке с музыкальными дисками.
- Если уж и уходить, - сказала она, - то под соответствующую музыку.
Настя достала диск "Queen", вставила его в музыкальный центр. Доктор понимающе кивал. Настя прибавила звук и включила гимн тех, для кого смерть - не помеха на пути к вечной жизни: песню "The show must go on". Величественные, трагические звуки этой песни пронзили Настю, она подняла голову и приложила руки к лицу. Как необычно - наслаждаться земной музыкой в неземном состоянии души, слушать эту бессмертную песню, находясь рядом со своим мертвым телом...
После припева она вышла из комнаты, оставив свое тело остывать дальше. И, выходя из дома, она все еще слышала, как Фредди Меркьюри исполняет свои бессмертные строки:
Inside my heart is breaking
My make-up maybe flaking
But my smile still stays on
У дверей стоят родители. Интересно, кого они здесь ждут? Девушка проходит перед ними, но папа с мамой даже бровью не ведут. Отец курит, под его ногами печально валяется дюжина окурков. Дрожит его рука с сигаретой, дрожат губы, дрожат колени. Мать тоже колотится в дикой трясучке.
- Ты слышишь? - вдруг говорит мать и указывает на дверь. - Там музыка, что ли, играет?
- Да, - отец выронил сигарету. - Черт, да! Это же Фредди Меркьюри!
Родители вбежали в дом. Настя видела их в последний раз.
- Мама убьет папу, - сказала Настя. - Он недоглядел за мной.
- Зато после этого он будет беречь своих сыновей как зеницу ока.
- Да уж... Каково им сейчас будет... найти мое мертвое тело под музыку "Queen"... Может, он поймут намек... Что я вовсе не мертва.
Счастливая, очищенная, радостная, Настя вовсе не сожалела о своей смерти - жизнь в немощном теле сейчас казалась ей гадкой. Доктор взял её за руку, довел до дороги. Медбрат почтительно шел за ними. На обочине их ждал автомобиль "амбуланса", в который были запряжены два единорога. Прекрасные животные, как и кони, фыркали и мотали головами. Настя погладила единорога по гладкой белоснежной морде. Животное подмигнуло ей голубым глазом, а на кончике его рога сверкнул последний отблеск заката. Сопровождающие открыли для неё дверцу. Настя села, в последний раз бросив взгляд на свой дом. Через секунду дверь была захлопнута.
Вскоре Настя поняла, кого ждали родители: к дому, завывая, приближался другой автомобиль "скорой помощи", но уже без единорогов - обычный автомобиль, в котором ехали обычные фельдшеры. Он затормозил в паре шагов от небесного "амбуланса", оттуда, как снаряды из пушки, вылетели новые доктор и медбрат.
- Ишь ты как торопятся, - прошептала Настя, глядя в окно. - Но я уже мертва. Я уже здесь, а там - мое тело, моя пустая упаковка. Зато труп в морг увезете...
- Поехали! - воскликнул Дениска. Настя вздохнула, прижалась лбом к стеклу. Сначала единороги медленно переступали с ноги на ногу, и родной поселок - дома, деревья, качели, озеро, - медленно уходил в вечность. Вдруг единороги молниями рванули с места. Настю отбросило назад, в ушах раздался приятный свист. Уже через секунду "амбуланс" был на внушительной высоте, они летели бок о бок с птицами, пронзая облака, догоняя закат. Настя не переставала восхищаться блеском и красотой мира, что скользил под колесами их "амбуланса". Они плавно и молниеносно покидали Землю - но не этот мир.
- Настя, - доктор протянул ей мешочек с лакримозой. - Можешь высыпать её в окно.
Она приняла мешочек. Пересыпала лакримозу в ладонь, хотела полюбоваться ею еще раз - как солдат любуется над поразившей его, но успешно извлеченной пулей. Но вдруг Настя, забыв про все, распахнула окно, высунула руку наружу. Её обдали волны свежего ветра, её прекрасные волосы флагом затрепыхались за спиной. Настя закрыла глаза и разжала руку:
Доктор успокаивающе кивнул. Дениска протянул ему руку, они поздравили друг друга. Настя засмеялась - звонко, по-детски, и её чудесный смех был смехом больного человека, который вдруг узнал, что он здоров... Трое в салоне смеялись, единороги несли их по небу, ныряя в облака и перегоняя пассажирские самолеты. Настя еще выглядывала в окно, но взгляд её уже не был обращен на Землю. Там осталась лишь лакримоза. Настя смотрела на небо - туда, где было то самое ДАЛЬШЕ. Где её ждала новая жизнь...
Амбуланс поднимался все выше и выше. Сначала под копытами единорогов пестрел ковер, сшитый из гречишных, ржаных, кукурузных полей, из неровных лоскутьев лесов, украшенный лентами рек и медалями городов... Затем это спряталось за слоем белоснежных эфемерных облаков... Потом под ними оказались другие облака - серые, тяжелые, похожие на горы... О цивилизации напоминала лишь черная тень гигантского "Боинга", скользившего по поверхности облаков как бумажный кораблик по воде... А единороги брали выше - туда, где нет "Боингов", лакримозы и карликов с барометрами. Настя в блаженстве закрыла глаза...
Где-то там, на земле, по улице брел тот самый парень, которого любила Настя. В уголке его рта прыгала соломинка, он беззаботно насвистывал, предвкушая праздный вечер. Вдруг, ни с того ни с сего, что-то долбануло его по затылку. Он не понял. Осмотревшись по сторонам, он почувствовал еще один удар... Что-то валилось с неба - то ли градины, то ли камушки, то ли птичий помет. Парень вдруг почувствовал, как слезы текут из его глаз. Он затрясся, упал в кусты, рухнул лицом в репейник и, завывая, начал повторять имя бывшей девушки. Его взяла конвульсия, он рыдал как ребенок, он катался в сорняках, и непонятная сила гнала из него слезы... Этим же вечером он позвонит Насте для того чтобы принести извинения за свое предательство, но в ответ услышит, что Насти уже нет... И уже поздно что-то менять...
И тогда он станет Человеком.
А небесная скорая помощь уносила Настю в иной мир, и единороги звонко цокали копытами по холодному воздуху. Не ведая страданий родителей, не зная мук совести того парня, на которого просыпалась лакримоза, не догадываясь о том, каковы шансы российской сборной на чемпионате Европы по футболу, она удалялась от Земли. Все так же скользил над облаками "Боинг", все так же били куранты на Спасской башне в Кремле, все так же выпадали дожди и грады, все так же летали птицы и плавали рыбы, люди пожимали друг другу руки, все так же в мире рождались и умирали Насти... Все было точно так же, и лишь в том поселке "амбуланс" увозил Настино тело в морг, а кошачий хор, провожая его, нестройно пел "The Show Must Go On"