Оглядываясь на свою жизнь, задаю вопрос - кто я? Воин, не знающий страха? Любящий муж и отец? Зрелый мужчина или любознательный мальчишка? Кого во мне больше?
Узкий фьорд, полный рыбы. Такой родной, исследованный вдоль и поперёк. Любимое место игр, где я всегда могущественный ярл, или более того - конунг. И плывут мои драккары и снекьи покорять новые земли. Но не долго длятся мои походы. Разбегается моё воинство, как только стемнеет. Потому как родители строгие, и не могут их ослушаться мои воины. Но мы бредим войной и подвигами. Бредим богатством и славой. И весь наш мир крутится вокруг ратных подвигов.
Вспоминаю себя лет в десять, как я плакал, когда отец не взял меня в поход. Какая была обида. И какая обида была потом, когда отец не вернулся. И никто с ним не вернулся. Конечно, мужчины могли надолго уйти, но через два-три года возвращались. А сейчас не вернулись ни через год, ни через пять лет. Я не верю, что ты погиб, папа. Ты не такой. Ты же ярл. Самый могущественный. Решено - я буду тебя искать. Хоть всю жизнь.
Всё же хорошо быть сыном ярла, могущественного ярла. Иначе, на какие деньги построить новый драккар, или хотя бы снекью? И как набрать команду? Да и не всё решают деньги. Доброе имя Свейна-ярла подороже денег. Наверное, долго бы пришлось сыну какого-нибудь бонда ждать, пока построят ему боевое судно. Хорошее судно. Конечно, мастеров много, не мало и хороших, но таких как Харальд Родитель Драккаров очень мало. И, конечно же, у них всегда куча заказов. И ждать бы мне пару-тройку лет, а то и поболее, пока такой мастер соизволить обратить внимание на какого-то мальчишку. А тут...
- Бьярни Свейнасон? Зачем тебе драккар?
Что-то я говорил, как-то убеждал, не помню - столько времени пролетело. Уже совсем отчаялся уломать упрямого мастера.
- Харальд, помоги отца найти, - я чуть не плакал. Что-то изменилось в лице старого мастера, светлее стало, что ли.
- Ладно, - проскрипел, словно весло, - подумаю.
Но я уже знал - поможет. Не мог боевой товарищ Свейна-ярла отказать его сыну в таком деле.
Наверное, были мы все безумцами. Иначе, как назвать пару десятков мальчишек, которые и мечи то держали только в играх, отправившихся, чуть ли не тайком, на встречу неизвестности. Наверное, нам очень повезло. Или боги помогали. И сейчас помогают. Кое-кто из этих мальчишек и сейчас со мной, кое-кто сам ярлом стал, а кто-то и погиб.
Почти без приключений добрались мы до загадочной Гардарики. Дорога то торная. Тем более по пути боги послали нам настоящего кормщика. Он то и подсказал, что поначалу нужно идти в Альдегьюборг. А там как получится. И, наверное, нам очень повезло, что пристали мы к отряду Дирмунда-ярла, идущего наниматься к Киевскому князю.
И был поход, и были приключения, и битвы были. Я стал мужчиной, как и спутники мои малолетние. И всё меньше вспоминал свой фьорд. Но не об отце. Где только мог, собирал обрывки слухов о ярле Свейне.
Киев поражал своим величием. Такого количества народу, домов, кораблей я не видывал отроду. Когда величавая, плотно забитая всевозможными ладьями, дракарами, кноррами, дромонами, снекьями и другими водоплавающими посудинами поменьше пристань открылась нашим глазам, все мы позабыли о том, что уже стали воинами, опять превратившись в любознательных мальчишек, смотрели во все глаза на такую невидаль. Я тогда не знал названий и половины кораблей, что стояли у берега. А там, на берегу, деловито сновали ратники, приказчики и прочий занятый люд, неторопливо прохаживались купцы. Чуть выше по берегу растянулись длинные строения - склады местных и приезжих торговых людей, возле которых наблюдалась та же суета. С судов на склады и в обратном порядке двигались вереницы грузчиков со всевозможным товаром. Невообразимый гомон был слышен очень приличном расстоянии. Прибывали всё новые суда, заполняя и так забитую пристань.
Ещё поразил пир. Всем пирам пир. Наверное, так пируют воины Одина в Вальхалле. Но больше удивился утром, когда узнал, что вчерашний пир, ну... не самый большой. А бывает ещё и "пир горой".
Боль. Дикая, лютая боль от первых утрат. Утрат тех, с кем делил краюху хлеба и глоток воды. С кем вместе играл и рос. Где вы, друзья моего солнечного детства? С Одином пируете в небесных чертогах, в компании таких же героев?
А потом пришла любовь. И снова я стал несмышлёнышем, открывшим рот от изумления. И самый хмурый день был для меня озарён ярким солнцем. И трава стала зеленее, и небо голубее. Радослава. Какое нежное и ясное имя. И первый синяк, на который не хотелось отвечать, хотя голова потом гудела как медный котёл, по которому ударили обухом. Братья её постарались, видать сильно её любят. Но синяк сошёл, а эти два лоботряса стали мне родными. И немало с ними бражки выпито, и немало крови пролито.
И были опять походы, и были возвращения. И радость, когда первенький родился. А потом и второй. И дочурка Умила. Вспоминаю, как она сидела на моих коленях и больно трепала за бороду. И не было той боли слаже.
А какими словами описать то чувство возвращения домой, когда дети взрослеют со скоростью летящей птицы. И вот ты уже учишь сыновей держать меч, а они смотрят на тебя с немым обожанием. А вернувшись очередной раз, замечаешь у старшего легкий, пока ещё детский пушок на щеках. И странно ломающийся голос. И слово "отец" вместо такого тёплого "папа". Они хотят быть взрослее, но хочу ли я сам быть взрослее. И где ты, мой папа?
Гордость того, что старший уже с тобой в очередном походе. И его первая победа радует тебя не меньше чем его самого. И снова возвратиться...
Но надоедает череда возвращений, а сердце уже летит в неизведанные дали, словно и не было тех десятков лет, выпорхнувших юрким голубем из нежных рук детства. Вот они, неизведанные просторы, протяни руку, и лягут они у твоих ног верным псом, словно умаляя: "владей и повелевай нами, а мы будем тебе верными слугами". И я снова в пути, и средний со мной. А старший остался. Наверное, так и надо, потому как женщинам нужна защита и опора. Так же как нужны они и земле, которую пообещал защищать. Ибо что остается от вольной птицы? Лишь ветер, вырвавшийся из-под крыла. А ветер не защитит.
И снова смотрю я вдаль, но не вперёд, а на пройденный путь. Ибо зашёл я так далеко, что можно и не вернуться. Как не вернулся ты, мой папа. Наверное, ты более сумасшедший, чем я. Да, я свободен, как птица, но ты ветер. И ты ушёл.