Аннотация: Гангстерская тема. Убийство босса всех боссов. Нью-Йорк, 1931.
10 сентября 1931 года.
Парк-авеню, 230.
Рабочий кабинет строительной фирмы "Игл".
Poculum, mane haustum, restaurat naturam exhaustam - выражение, которое дословно обозначает "Чаша, выпитая с утра, восстанавливает истощенные силы". Так говорили древние. Это на своем опыте не раз познал и могущественный Capo di tutti capi, с некоторых пор взявший себе за правило по утрам принимать бокал дорогого красного вина. Заядлым выпивохой, впрочем, никто его назвать не считал. Напротив, в доне Сальваторе видели человека здравомыслящего и почти не употребляющего крепких горячительных напитков. Сам глава синдиката не раз говорил, что спиртное губит рассудок и пагубно отражается на манерах всякого, кто считает себя носителем благородных сицилийских традиций, из поколения в поколение передающихся в Обществе Чести. Однако, очень непросто бывает удержаться от выпивки тому, кто управляет бурным потоком алкоголя, что берет начало в Канаде, а на границе американских штатов, у Детройта, расходится на множество ручейков, очень быстро становящихся быстроходными речушками, омывающими крупные города и мелкие населенные пункты.
Вот и сейчас, сидя за столом в своем кабинете, дон Сальваторе ничего не желал сильнее, чем промочить горло парой глотков крепкого виски. Не той дешевой дрянью, которую распространяли в подворотнях подручные немца Шульца, а настоящим, неразбавленным пойлом, стоившим, под сотню долларов за бутылку. За такую возможность Маранзано сейчас многое готов был отдать. Однако, в офисе не хранилось и капли спиртного. Здесь не было ничего, способного опорочить репутацию известной фирмы, занимающейся строительством и продажей недвижимости. Единственное, что глава строительной компании "Игл Билдинг Корпорейшн" мог себе позволить - выпить на рабочем месте, это чашку хорошего кофе. Но даже такой кофе, к сожалению, сейчас приготовить было некому, поскольку сегодняшний день у секретарши был выходным. Ее обязанностями занимался Трехпалый Браун, - человек, с точки зрения Маранзано, достаточно своевольный, не гнушавшийся достигать своих целей любыми, даже самыми грязными методами. По настоящему его звали Томми Луккезе. И, хотя, ростом этот тип был невелик, он был одним из самых опасных преступников восточного побережья, незаменимый исполнитель в делах, которые иначе, кроме как щепетильными, не назовешь.
Сейчас Трехпалый стоял рядом со столом, неподвижный и молчаливый. В руках он держал налоговые отчетности, составленные за последние три месяца, бережно уложенные в большую, зеленую папку. Коротышка мало что понимал в этих документах и совсем не разбирался в юридических аспектах деятельности строительной фирмы, однако ему вникать во все это и не требовалось. Сегодня Луккезе выполнял роль обычного мальчика на побегушках, а уж с этим он справлялся не хуже секретарши.
Дон Сальваторе усмехнулся, повертел в руках карандаш. Он еще укажет всем этим волчатам их место. Дай только срок...
- Вас что-то беспокоит? - участливо поинтересовался у Маранзано Гаэтано Гальяно - заместитель руководителя строительной фирмы.
Томми Луккезе, наклонился и что-то шепнул ему на ухо.
- Я не вижу повода для беспокойства, - сказал Гальяно, выслушав своего андербосса. - Они придут. Чарли никогда не заставлял себя долго ждать.
Нахмурившись, дон Сальваторе взял со стола старые четки, посмотрел на людей, которых он прежде не убил только потому, что полагал их полезными в противостоянии с семьей Мессерии. Эти молодчики были нужны ему в прошлом, до смерти Джо Босса. Теперь же, когда выстрелы на улицах Нью-Йорка звучать стали намного реже, можно было бы подумать об их замене на людей, которым дон доверял намного больше. Пожалуй, он так и сделает, когда исчезнет угроза со стороны ушлых парней вроде Лучано, Дженовезе и им подобных, честолюбивых и стремящихся к власти в Организации. Потом наступит время очистить город от еврейских и ирландских банд, в прошлом доставлявших ему немало беспокойства. Лански, Мадден, Флегенхаймер и бруклинское отрепье, не стоящее даже куска дерьма, навсегда уйдет в историю.
Сейчас же благоразумнее всего терпеть рядом с собой щенят, предавших своего прежнего хозяина и, возможно, готовых предать в ближайшем будущем его самого.
- Меня беспокоит, что ирландец остался без присмотра. Ни к чему нам это.
- Я могу спуститься вниз и все проконтролировать, - сказал Гаэтано.
- Хорошо, мой мальчик. Ты знаешь, что нужно делать и кому, следует своевременно позвонить. Возвращайся, когда будешь уверен в том, что наши друзья, по пути сюда нигде не задержатся.
- Я постараюсь не задерживаться, дон Сальваторе, - произнес Гальяно, поднявшись из-за стола. - А пока мой заместитель к вашим услугам.
Что-то тихо сказав Луккезе, он аккуратно задвинул стул и вышел из кабинета.
Еще какое-то время влиятельный глава синдиката сидел молча, перебирая старые четки, как будто не замечая присутствия Луккезе, потом глянул на коротышку и указал ему на место за столом, неподалеку от себя.
- Томми, Томми..., - прошептал Маранзано, пытаясь поочередно припомнить заслуги этого странного, услужливого человечка перед Обществом Чести. - Сегодня я так и не услышал твоего голоса. Теперь, когда можно отойти от всякого рода условностей, я был бы не против выслушать твое мнение по вопросам, касающимся нашего общего дела.
- Мое мнение полностью совпадает с мнением дона Гаэтано, - сказал Томми. - Полагаю, что и главы семей всецело одобрят ваше решение и сочтут его своевременным. Все мы знаем, что предавший однажды, предаст и во второй раз.
Услышав эти слова, Маранзано встал из-за стола. Он не изменился в лице и только его плотно сжатые губы чуть побелели. Ни на секунду не переставая перебирать старые четки, влиятельный дон прошелся по кабинету, опустив голову, словно в покаянии. Сейчас он задался вопросом о том, что иных слов от Луккезе ждать было просто глупо. Волчонок, без всяких сомнений, поддержит его в любом начинании. Странный, услужливый человечек.
Однако, что представлял из себя хлыщ с изувеченной рукой, с которым Гальяно так часто советовался и к чьим советам не гнушался прислушиваться? Сын рабочего, эмигрировавшего из Италии два десятилетия назад, знающий об Обществе Чести чуть больше, чем какой-нибудь еврейский гангстер. Себя этот парень называл бизнесменом, но какой бутлегер, сутенер, или торговец дурью, себя так не называет? Место андербосса Луккезе получил совсем недавно, благодаря безупречно проделанной работе, связанной с убийством лидера клана, ныне принадлежавшего Гаэтано Гальяно. Странная была фамилия у того сукиного сына. Как же его звали? Пинцолло? Да, именно Пинцолло!
Впрочем, зачем вспоминать дела минувших лет? Сейчас самое подходящее время для того, чтобы задаться вопросом, какую пользу организации может принести калека, прозванный за свое увечье Трехпалым Брауном. В конце концов, беспощадных убийц, в жизни своей, Маранзано повидал не мало. Они бывают полезны, когда на городских улицах идут кровопролитные войны. Теперь же Организация нуждалась не в бессердечных ублюдках, а в умных, инициативных руководителях, способных работать в интересах Сицилийского Союза и принимать нестандартные решения. А этот парень - гангстер, для которого человеческая жизнь не стоит и гроша. Он и пальцем не пошевелит для того, чтобы совершить проступок, не сулящий ему выгоды. И то, что именно Трехпалый вызвался быть посредником на переговорах с Коллом, являлось источником всех нынешних волнений Маранзано.
- Мальчика даже немного жаль, - тихо сказал дон. - Бамбино оказал нам очень хорошую услугу и мне, порой, кажется, что живым он нам принес бы больше пользы, чем мертвым.
- Все в ваших руках, дон Сальваторе. Контракт с ирландцем всегда можно разорвать, даже учитывая тот задаток, который он уже получил. Но, если бы вы спросили меня, следует идти на попятную, или нет, я бы ответил вам, что делать этого не стоит.
- Если ты я тебя спросил и ты так мне ответил, то мне бы пришлось поинтересоваться: Почему?
- Я давно знаю Чарли. Он сам себе на уме. В печенках у меня сидит и этот straccie и его дружки евреи. Недаром Жирный Джо старался держать бамбино на привязи и контролировал каждый его шаг.
- На мой взгляд, Джо слишком многое позволял мальчику. Я слышал, что несколько лет Чарли не платил ему ни цента со своего дела и изрядно разбогател на бутлегерстве. Слыханное ли это?
- Вы, по щедрости своей, дали Лаки куда большую свободу, чем он заслуживал. Вы отдали ему семью Мессерии.
- Ты оспариваешь мое решение? - спросил старый дон, глянув на Луккезе. - Почему, Томми?
- Никто не смеет оспаривать ваши решения, дон Сальваторе, - ответил Луккезе, тщательно подбирая слова, чтобы не попасть впросак. Если бы на месте Маранзано находился какой-нибудь дон, входящий в Высший Совет Организации, он бы мало стеснялся в выражениях, поскольку за него говорила бы его репутация. Безжалостному убийце, поднявшемуся с самых низов до второго человека в клане Гальяно, мало кто осмеливался перечить. Однако сейчас с ним разговаривал Capo di tutti capi: - босс всех боссов и общение с этим человеком требовало тактичности, которой Томми не доставало. - Ваше слово - закон для всех нас. Но я, как и многие другие представители благородных семей, не могу понять, почему вы не избавили всех нас от Лучано в первый же день после смерти неаполитанца. Ведь он стал головной болью для всех здравомыслящих людей Общества Чести.
- Паренек принес нам много пользы и его следовало как-то отблагодарить. Разве я мог поступить как-то иначе? Никто не должен говорить, что дон Сальваторе забывает о своих долгах. Это было бы неправильно. Но ты, конечно же, рассуждаешь в верном ключе, Томми. Еще совсем недавно мы все были свидетелями того, как малыш Чарли избавился от своего хозяина, на Кони-Айленде. Никто не может поручиться за то, что с такой же легкостью он не попытается бы избавиться от меня. В конце концов, нельзя забывать истину: Aditum nocendi perfido praestat fides.
- Что это значит?
- Доверие, оказанное вероломному, даёт ему возможность вредить.
- Прекрасно сказано, дон Сальваторе. Наверное, головастым был тот парень, который это сказал.
Маранзано пропустил слова Трехпалого мимо своих ушей. Разъяснять что-то человеку, которого полагал неотесанной деревенщиной, толком не научившейся ни читать, ни писать, он полагал выше своего достоинства. Единственный талант, которым обладал Луккезе, заключался в его целеустремленности и способности преодолевать возникающие затруднения методами, требующими пролития большого количества человеческой крови. В этом отношении людей, равных Трехпалому нашлось бы очень немного.
- Ну, так что же? - спросил Маранзано, чиркнув дорогой зажигалкой, прикуривая сигарету. - Чарли может прийти один? Или, все-таки прихватит с собой своего приятеля Дженовезе?
- Я уверен, что Счастливчик заявится в сопровождении мясника, - отозвался Луккезе. - В последнее время Вито часто сопровождает его на мероприятиях. Как я понимаю, наш Чарли прикипел к этому придурковатому продавцу дури.
Маранзано нахмурился.
- Как ты его назвал? - спросил он. - Придурковатым продавцом дури?
Луккезе не ответил. В тоне голоса старика ему послышалось нечто очень нехорошее. Трехпалый внимательно посмотрел на Маранзано, ожидая увидеть на его лице отражение гнева, или чего-то похожего. Однако, не увидел ничего. Лишь непонятное спокойствие.
- Ты огорчаешь меня, Томми, - произнес дон. - Как ты можешь так плохо говорить о человеке, которого по праву можешь называть своим братом? Ведь он такой же итальянец как и ты. Как и я. Скажу больше: он - твой брат. Конечно, он неаполитанец. Разбавленная кровь... Но ты не испытываешь к нему ни грамма уважения и отвечаешь я злом на ту доброту и заботу о нашей семье, которую проявлял Вито в последние месяцы. Бог свидетель, ты совершаешь грех, тяжесть которого, конечно же, не осознаешь.
- Прошу простить меня, дон Сальваторе.
- Искренне покаешься перед ликом матери нашего Спасителя и грех твой спишется, Томми, - Маранзано неспешно сделал глубокую затяжку. - Но давай возвратимся к тому о чем говорили прежде. Ты, предполагаешь, что наш друг придет в сопровождении Вито. К сожалению, я мало знаком с этим человеком, но слышал о нем весьма нелестные вещи. Поговаривают, что Дженовезе - один из лучших стрелков в этом благословенном городе. Как ты думаешь, не погорячились ли мы, пригласив наших друзей на встречу в нынешнем раскладе?
- Вито умеет убивать, - сказал Лукезе. - Но как хорошо он стреляет мне не известно. Зато я знаю, как стреляет ирландец. Мне приходилось его видеть в деле пару лет назад. Парень чуть не прострелил мне башку на "Ромовом бульваре" и я очень хорошо знаю, как хорошо он управляется с пушкой. Это сам дьявол в обличье человеческом, уверяю вас!
- Куда катится этот мир, Томми? Итальянцы стреляют в итальянцев, евреи нанимают для грязных дел ирландцев, ирландцы нанимаются на работу к итальянцам и так по кругу. Так не должно быть, Томми, поскольку противно Богу. Но это, к сожалению, часть нашей жизни. Когда я жил на Сицилии, мне не так часто приходилось опасаться за свою жизнь, как в этом городе. Там люди очень хорошо знают, что такое законы чести и, если берутся за оружие, то очень веским причинам. А что знают о чести евреи из Бруклина, которые убивают людей за деньги? Скажи мне, разве может уважающий себя человек работать на такого неаполитанского отщепенца, как Мессерия? Ведь это было обыкновенное ничтожество, позабывшее о традициях своих предков, нанимавшее для своих грязных делишек всякое отребье из Ист-Сайда, Адской Кухни и даже Гарлема! И такой человек стоял на вершине синдиката!
Луккезе молчал. Ему вовсе не хотелось, чтобы старик вспомнил о том, что на Мессерию, в свое время работал и Томми Гальяно, клан которого принимал активное участие в войне Касталамарре. Сам Луккезе долгое время выполнял поручения по устранению противников Босса Джо и мог похвастать неплохим служебным списком.
- Разве мог такой человек, как Мессерия долго занимать место сapo di tutti capi:, Томми? - спросил дон. - Его душонка горит в огне после того, что он творил на этой грешной земле. А этот Дженовезе работал на него без всяких воззрений совести. Скольких хороших ребят убил, сколько вдов и сирот оставил после себя...! Общество, в его присутствии, чувствует себя весьма неуютно, не правда ли?
- Вы абсолютно правы, - отозвался Луккезе. - Полагаю, что ирландец всем нам сделает великое одолжение, если прикончит его вместе с Лучано.
- Я надеюсь на это. Одно время я думал, что дело можно поручить известному нам обоим выходцу из Кампании, промышляющему на Бродвейской улице, - произнес Маранзано. - Но потом мне пришла в голову мысль о том, что поручив такое дело итальянцу, я нарушу одно из правил, которые сам же провозгласил в мае, на общем собрании. Никто из нас не должен желать зла другому и действовать ему во вред. Это очень нехорошо. Некрасиво. В моем случае, это было бы еще и клятвопреступлением. А вот Колл- другое дело. Этот парень давно уже преступил все границы дозволенного и обязательно будет гореть в аду.
- Колл не подводил нас прежде.
- И, тем не менее, он не из нашего круга, Томми. Нечистоплотен, своеволен. В нем нет сицилийской крови. Нет нашего задора, нашей отваги. Он не знает что такое узы чести. Наше Дело не должно пострадать из-за чьей-то некомпетентности. И если у ирландца дрогнет рука... Если он не уложит сразу обоих в коридоре, Джироламо должен будет позаботиться об остальном. На него, конечно же, можно положиться всецело.
- Лучше бы вы доверили это мне, дон Сальваторе. Я неоднократно работал с Бобби и не раз наблюдал за тем, как дрожит его рука в ответственные минуты.
- Но ведь Пинцолло же он убил, верно?
- Пинцолло был выскочкой, которого ненавидели все. Чтобы пустить ему пулю в башку, особой храбрости и ума не требовалось. Теперь все обстоит иначе. Мы имеем дело с хитрой гадюкой, которую вы пригрели на своей груди и с бешенным кабаном, убить которого весьма не просто. К его речам склонны прислушаться главы других семей, - голос Луккезе стал совсем тихим. - С некоторых пор я не испытываю доверия к людям, которых до сегодняшнего дня называл друзьями. Некоторые из них ведут себя странно. Как будто что-то скрывают от вас. И даже к Гальяно у меня возникают вопросы, если дело касается абсолютного доверия. Ведь он ведет дела с этим гребанным счастливчиком Лучано и его еврейскими дружками! Скажу вам, что они не настолько просты и наивны, каким хотят казаться. И если что-то пойдет не так... Если Вито сможет уложить ирландца, а Джилорамо упустит его самого, я должен буду вам кое в чем признаться...
- Tu non capisci proprio niente! - неожиданно вскрикнул Маранзано. - Che cazzo vuoi? Ты заслуживаешь меньшего доверия, чем кто бы то ни было, поскольку еще с детства якшался с сынами Иуды! Я же предпочитаю видеть в Гальяно преданного мне человека, члена моей семьи! Запомни, что всякий итальянец, которому я верю - мой друг. А если этот человек еще и сицилиец...
Он оборвал себя на полуслове, поскольку из приемной послышались какие-то звуки. Сальваторе прислушался, а потом приоткрыл дверь кабинета.
- Что там еще...?
Дверь распахнулась и в офисное помещение вошло несколько полицейских. Двое из них, высокорослые и крепкие, показались Маранзано знакомыми, однако, где он мог повстречать их прежде, старый дон себе не представлял. Третий коп - невысокий, похожий на обезьяну, запустил руки в карманы и что-то жевал. Такой тип, пожалуй, может стрелять в людей, не задумываясь о последствиях.
- Агенты федеральной полиции! Финансовый контроль. Всем оставаться на местах! - громко произнес голубоглазый офицер, который первым вошел в помещение. Он показал держатель, с удостоверением и полицейским значком. - Кто тут главный?
Луккезе указал на Маранзано, а тот растерянно глянул на распахнутую дверь, в проеме которой показался еще один полицейский - разбитной парень, которого при иных обстоятельствах можно было бы счесть даже подростком. В руках у него был пистолет и, судя по всему, малец очень хорошо знал, как этим оружием пользоваться.
- Маранзано? - спросил голубоглазый офицер у Трехпалого. - Вот этот?
Коротышка кивнул. В тот же миг в руке у него что-то блеснуло. Нож... Неужели нож?! Старик попятился от дверей к столу, но наткнулся на добродушного, как могло бы кому-то показаться, невесть отчего улыбающегося верзилу, стоявшего у него спиной.
- Томми..., - оторопело прошептал старый дон. - Томми, что происходит?!
- А ну заткнись, старый козел, - неожиданно сказал похожий на обезьяну офицер. А может и не офицер вовсе? Он сплюнул на пол то, что жевал, достал из кармана небольшой пистолет.
- Только не здесь! - резко сказал голубоглазый, хлопнув человека-обезьяну по плечу. - Тащите его в кабинет, да поживей. У нас мало времени! - он повернулся к юноше, опиравшемуся локтем о дверной косяк, с любопытством наблюдавшему за происходящим. - А ты следи за охранниками, черт бы тебя побрал! Кто дернется - не церемонься.
Только теперь в этом высоком красавце, чем-то напоминавшем киноактера, Маранзано узнал человека, которого до этого дня он презирал и боялся одновременно. Конечно же, это бы он! Потомок Иуды, не гнушающийся убивать людей по приказу Лучано. Вспомнить бы еще как зовут этого голубоглазого черта...
- Багси! - взревел от ярости Сальваторе. Тут же широкоплечий, улыбчивый верзила, схватил старика за шиворот и потянул за собой в маленькое помещение. Сицилиец завизжал от ужаса, поняв, что жить ему оставалось всего несколько минут. Он попытался сопротивляться, но с таким же успехом он мог бы остановить руками двигающийся по рельсам поезд. - Что вы делаете, ублюдки?! Я - Маранзано! Я всех вас на части порву!
- Да заткни же ты ему пасть, дурень! - негромко, но требовательно обратился к здоровяку Багси, вытаскивая складной нож.
Вчетвером они затянули дона в кабинет и повалили на пол. Старик еще пытался противиться и кричать, призывая на помощь, когда Луккезе и Багси по нескольку раз вонзили хорошо заточенные лезвия в его живот. Последний удар нанес уже великан, с губ которого, даже сейчас не сходила добродушная улыбка. Но поскольку действовал этот убийца слишком поспешно, вытащить оружие оказалось очень непросто. Потребовалось приложить усилие...
- Я поранился! - взвизгнул верзила. - Проклятая свинья! Дайте мне что-нибудь, чтобы остановить кровь!
- Ничего толком сделать не можешь, - сказал Багси, доставая из кармана платок, протягивая его незадачливому убийце. - Не хватало еще, чтобы ты тут наследил. Убирайся отсюда. Не вздумай пользоваться лифтом, слышишь? Иначе ты совсем пропал! Спускайся по лестнице и постарайся не светить физиономией в людных местах. К машине даже не приближайся. Вали в метро и езжай в Гарлем, чертов тепеш.
Тихо ругаясь, кляня себя за допущенную оплошность, громила быстрым шагом удалился из рабочего кабинета.
Проводив его взглядом, Багси подошел к истекающему кровью Маранзано, присел возле него на корточки.
- Счастливчик просил меня передать тебе привет! - тихо сказал он. - Он не забыл встречу у Бруклинского моста..
Но Маранзано его уже почти не слышал. Он смотрел на Луккезе, аккуратно стиравшего кровь с тонкого лезвия стилета какой-то бумажкой и думал о том, сколь вероломным оказался этот подонок.
- Брут..., - прошептал старик. Больше он выговорить уже ничего не мог, поскольку лезвие ножа полоснуло всемогущего дона по шее. Кровь хлынула из перерезанного горла умирающего в разные стороны, заливая его одежду, стекая на паркетный пол.
***
Кровь медленно стекала с шелкового платка, который Вейнберг крепко прижимал к ране на своей ладони. Ему приходилось тщательно следить за тем, чтобы ни одна капля не упала на пол в коридоре, по которому он удалялся от места преступления, ускоряя шаг. И уже будучи на лестничной площадке здоровяк услышал выстрелы. Один, второй, третий... Как и было условлено, убийцы добивали старика, расстреливая в упор из пистолета, который утром Шляпник лично вложил в руки Эйби Рильза.
"Все идет по плану! Все идет по плану и ничего не меняется, - быстро переступая ступеньки, успокаивал себя Бо - Все идет по плану! Мы прикокнули этого гавнюка и теперь нужно всего лишь не попадаться на глаза легавым!"
Возможно, так оно и было до тех пор, пока на лестнице Вейнберг не столкнулся нос к носу со своим давним приятелем - высоким темноволосым ирландцем двадцати лет отроду, одетым в поношенный серый плащ. Подобные, неожиданные встречи всегда казались Бо чем-то сродни мистическому явлению, которое невозможно объяснить с точки зрения логики. От неожиданности он остановился, чуть не выронил из окровавленных рук платок. Тут же с шелкового платка сорвалась и расплылась у его ног, на полу, капля крови.
- Какого черта?! - оторопев от неожиданности, процедил Винсент Колл сквозь зубы. В его руке появился пистолет. - Вот это сюрприз! Бо! Это ты, приятель? Да еще в таком виде...!
- Отвали, Винс! - ответил здоровяк и, не обращая внимания на направленное на него оружие, шагнул вперед, намереваясь двинуться дальше по лестнице. - Не дури, приятель. Не задавай своих дерьмовых вопросов. Лично я не желаю тебе зла и не советую подниматься в офис на десятом, если шкура дорога! Лучше делай ноги.
Винсент внимательно посмотрел на своего бывшего друга, ожидая от него какого-либо подвоха, однако потом опустил пистолет и отступил в сторону, не видя необходимости преграждать его путь.
- Я только что слышал выстрелы.
- Все их слышали! - сказал Бо, пройдя мимо него по лестнице, убыстряя шаг.
- Что произошло?
- А ты не догадываешься? Сейчас этажом выше лежит целый покойник. Говорю тебе, убирайся, нахрен отсюда!
- Что ты натворил, идиот?! - воскликнул Винс. Однако Вейнберг ему не уже счел необходимым отвечать. Здоровяк спускался бегом, порой перепрыгивая по две, а то и по три ступеньки за раз, рискуя в любой момент навернуться, а то и переломать себе ноги.
Молодой человек последовал за ним. Он спустился на восьмой этаж и, проклиная все на свете, прошел по коридору в одну из уборных. По счастью, там никого не оказалось и это позволяло немного успокоиться, осмыслить произошедшее.
Сомневаться не приходилось, Маленький Цезарь был мертв. Его предали те сицилийские волчата, которых он выкармливал в последние годы. Разумеется, после убийства главы сицилийских кланов, обязательства перед старым доном утратили силу. Винсенту можно было бы только радоваться тому, что на душу его не лег грех еще одного тяжкого преступления. Но слава человека, которому довелось покончить с самим Чарли Лучано, манила ирландца также сильно, как и те деньги, которые Маранзано обещал ему за выполненную работу. И если когда-нибудь Колл сумеет отправить Лаки к праотцам, то его, в истории этого города запомнят не как детоубийцу, а как человека, избавившего мир от одного из самых могущественных преступников Америки.
Ирландец ополоснул лицо, пытаясь унять волнение холодной водой, какое-то время разглядывал собственное отражение в зеркале. Лишь после этого, воровато оглядываясь по сторонам, ожидая подвоха из каждого, чуть приоткрытого помещения, Винс дошел до ближайшей лифтовой шахты, и нажал на кнопку вызова кабины.
***
- Живучий кабан, - прошептал Трехпалый, глядя на предсмертные судороги человека, которому еще совсем недавно, почтительно пожимал руку. -Слышали, как он назвал меня? Каким-то Брутом..., - в гневе он пнул тело Маранзано. - Кто такой, этот Брут, мать его?
- Не все ли равно? - отозвался человек-обезьяна. Он несколько раз выстрелил в голову старика, после чего торопливо протер рукоять пистолета рукавом, избавляясь от отпечатков пальцев. Потом он бросил оружие на пол и повернулся к Луккезе. - Почему ты один, Томми? Вроде бы, здесь должен быть еще какой-то макаронник.
- Гальяно спустился вниз незадолго до вашего прихода, - сказал Луккезе. - Наш Гаэтано вовремя подсуетился и обеспечил себе алиби.
- Надо торопиться, - послышался голос все еще стоявшего у открытой двери в прихожую юноши. - Выстрелы, скорее всего, услышали.
Ряженные прошли в приемную, однако там человек- обезьяна остановился.
- Что с этими делать? - спросил он, указывая на охранников.
- Их не трогать, - ответил Луккезе. - Не хочу расстраивать Гаэтано. Это славные ребята, с которыми можно иметь дело.
- Как знаешь, Томми, - произнес Багси. - Как знаешь.
Убийцы вышли в коридор, оставив безоружных охранников в растерянности топтаться в приемной.
В отличие от своих соучастников, Луккезе покидать место преступления не торопился. Он склонился над телом Маранзано и принялся обыскивать одежду покойника. Коротышка вытащил из карманов убитого все деньги и драгоценности. Не побрезговал даже дешевыми медальонами с ликами святых и булавкой в виде распятия - талисман всемогущего дона.
- Суеверный дурак, - прошептал он. - Зачем были тебе нужны все эти побрякушки, если ни одна из них не помогла?
Еще немного покопавшись в карманах убитого, основательно запачкав руки в крови, он наконец-то нашел ключи от сейфа. Где, как не там сейчас могли лежать двадцать пять кусков, о которых недавно обмолвился старик?
Томми плотно намотал на здоровую руку четки, взятые у старика, скрывая под ними кровь, после чего подошел к массивному сейфу, открыл его и рассовал по карманам всю наличность, которую там нашел. Лишь после этого вышел из кабинета и аккуратно затворил дверь.
Уже в приемной, Томми снова задержался, повернулся к охранникам и какое-то время смотрел на них, раздумывая, что сказать. Но что тут скажешь? Этих ребят он знал уже не один год и вполне мог на них положиться. Маранзано и вовсе доверял им свою жизнь, а для того, чтобы заслужить доверие старика, стоило очень постараться. Старый святоша был весьма щепетилен в вопросах, касающихся людей, входящих в Общество Чести.
Конечно же, эти ребята будут молчать.
- У вас сегодня второй день рождения, парни, - произнес он. - Скажете легавым, что приходил Винсент Колл со своими подельниками и пришил старика. Что касается меня... Меня вы не видели в офисе уже больше недели, - он вытащил из кармана пару крупных купюр и бросил деньги на столик. - Плата за молчание. Об остальном позаботится Гальяно.
Уже оказавшись на улице, Трехпалый услышал вой полицейских сирен. Он успел добежать до черного "Форда", в котором сидели соучастники преступления, однако споткнулся обо что-то и упал, подвернув колено. Словно изворотливая змея, соскользнули с его окровавленной руки четки Маранзано.
Проклятье!
Выскочил из машины Багси. Он помог Томми подняться, бесцеремонно запихнул его на заднее сиденье, захлопнул дверь. Увидев лежащие на тротуаре четки, Сигел не задумываясь поднял их, засунул в карман. Лишь после этого он уселся в автомобиль.