Гитри Саша : другие произведения.

Бомарше

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Пьеса Гитри - яркая, сжатая биография Бомарше, написанная с юмором, пониманием и любовью.

САША ГИТРИ

БОМАРШЕ

(1950)

  
  
   ПЕРСОНАЖИ КОМЕДИИ
   в порядке их появления на сцене:
  
   Бомарше
   Его управляющий Андре
   Его камердинер Гюстав
   Его друг Гюден де ля Бренельри
   Его любовница м-ль Менар
   Его повар
   Его служанка
   Герцог де Шон
   Г-н комиссар Шеню
   1-й полицейский агент
   2-й полицейский агент
   Первый тюремщик
   Г-н тюремный капеллан
   Советник Гёзман
   Маркиз де ла Блаш
   Мадам Гёзман
   Книготорговец Леже
   Секретарь г-на Гёзмана
   Мадам Леже
   Принц де Конти
   1-й дворянин
   2-й дворянин
   3-й дворянин
   1-я дама, пришедшая с визитом
   2-я дама, пришедшая с визитом
   Мария-Тереза Виллермолаз
   Король Людовик XV
   Граф де Верженн
   Г-н де Сартин
   Г-н де ля Борд
   Первый лакей
   Шевалье д'Эон
   Его слуга-англичанин
   Король Людовик XVI
   Второй лакей
   Бенджамин Франклин
   Его внук Уильям
   Его слуга
   Управляющий театром Комеди Франсез
   1-й критик
   2-й критик
   Превиль (Фигаро)
   Дезесар (Бартоло)
   Оже (Базиль)
   Белькур (Альмавива)
   М-ль Долиньи (Розина)
   Королева Мария-Антуанетта
   1-й придворный
   2-й придворный
   3-й придворный
   Мадам Кампан
   Третий лакей
   Граф Артуа
   Второй тюремщик
   Генерал Бонапарт
   Г-н Гильотен
   Маркиз де Лафайет
   Пристав
   Колетет
   Демаре
   Гомбо
   Буа-Робер
   Сорен
   Донше
   Компистрон
   и Мольер
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ПРЕДИСЛОВИЕ

   Величайший драматург своего времени - самый обожаемый и самый ненавистный человек в XVIII веке - легкий, насмешливый, находчивый, язвительный, у которого ума на четверых бы хватило, а храбрости - на целый полк - человек, любивший любовь, жадный до жизни, вмешивавшийся во все, что бы он ни приметил, - разоблачавший обман, боровшийся с несправедливостью, высмеивавший глупость - подготовивший наиболее значительные политические события своей эпохи - три раза менявший имя - владелец пятидесяти судов, тайный агент короля - страдавший от злословия и терпеливо сносивший неблагодарность - трижды сидевший в тюрьме - не расстававшийся с улыбкой, за которую его проклинали до конца жизни и за которую всегда любили - не достаточно ли всего этого, чтобы стать героем комедии, которая выглядела бы как приключенческий роман, не будь наш герой слишком для этого умен?
   Например, этой комедии, которую я написал, когда сочинял сценарий фильма под названием "Франклин и Бомарше - Франция и Америка". Как только сценарий был готов, пьеса тоже была завершена.
   И если я публикую ее до того, как она сыграна, то из соображения, что трудно в одночасье собрать спектакль с таким количеством декораций и таким числом персонажей.
   Тем не менее, я не считаю себя обязанным выделять реплики - здесь или там - предназначенные для тех актеров, которые их будут произносить.
   Таким образом, я приготовил сюрприз тем, кого безрассудство заставит доверить мне распределение ролей - довольно неожиданное - в этой пьесе.
   С.Г.
  
  

АКТ I

ПЕРВАЯ КАРТИНА

Столовая в доме Бомарше. Роскошь, хвастовство - и в то же время хороший вкус. Дверь направо, дверь налево - обе закрыты. В глубине сцены стоит сервировочный столик. На стенах - коллекция оружия и оленьи рога.

В центре - обеденный стол. На нем - один прибор. Место не занято.

Управляющий Андре и камердинер Гюстав стоят здесь, готовые к услугам. Они переговариваются шепотом и держат ухо востро.

Где-то в отдалении часы бьют шесть. Гюстав поворачивает голову - слышен звук открывающейся двери и голос Бомарше.

   ГОЛОС БОМАРШЕ. - Подавайте!
   (Управляющему не надо повторять дважды. Бомарше входит - и, не теряя ни секунды, занимает место за столом. Андре немедленно подает ему разделанного омара, пока Гюстав наполняет бокал шампанским.)
   БОМАРШЕ. - Добрый вечер, Андре! Добрый вечер, Гюстав!
   (Он забыл поздороваться с ними раньше.)
   АНДРЕ и ГЮСТАВ, ничуть не удивляясь. - Добрый вечер, месье!
   (Проглотив третий кусок, Бомарше встает из-за стола и уходит в свой рабочий кабинет - в дверь направо.)
   АНДРЕ. - Что там у него опять?
   ГЮСТАВ, заглядывая в оставленную приоткрытой дверь. - Наверняка ищет свои бумаги, чтобы писать. Ну да, так и есть.
   АНДРЕ. - Что за мания! Это вредно для желудка!
   (Когда Бомарше, неся рукопись, возвращается к своему месту за столом, Гюстав уже ставит письменный прибор справа от его тарелки.)
   БОМАРШЕ. - Благодарю.
   (Неторопливо усевшись, Бомарше принимается за еду и работу. Раздается звонок.)
   А! Никого нет.
   (Гюстав выходит. Минуту спустя возвращается, неся на подносе письмо.)
   ГЮСТАВ. - Этот господин пришел...
   БОМАРШЕ. - Э! Хорошо бы ушел.
   ГЮСТАВ. - ...с рекомендательным письмом от г-на де Вольтера.
   БОМАРШЕ. - Ладно, пусть войдет.
   (Гюстав вводит Поля Гюдена де ля Бренельри, литератора не без достоинств, но, честно говоря, оставшегося в истории лишь в качестве "друга Бомарше".)
   БОМАРШЕ. - Простите, месье, вы застали меня обедающим и работающим...
   ГЮДЕН. - Но я...
   БОМАРШЕ (Гюставу). - Пожалуйста, отдайте месье его письмо. (Гюдену.) Я прошу вас сделать мне одолжение прочесть это письмо самому, поскольку у меня только две руки, и обе заняты.
   (Гюден распечатывает свое рекомендательное письмо.)
   ГЮДЕН (читает). - "Даже столь блистательный сумасброд, как вы..."
   БОМАРШЕ. - Спасибо, дайте мне. Я хочу прочесть сам.
   (Просматривает письмо и возвращает его Гюдену.)
   Нет, вы вполне можете с ним ознакомиться.
   ГЮДЕН (читает). - "Даже столь блистательный сумасброд, как вы, боюсь, не найдет аргументов в борьбе с целым светом. Какое мошенничество, какой ужас! Какое унижение для нации! Вы атакуете парламент - я хотел бы присоединиться к вам! Примите г-на Гюдена, который обожает вас, не будучи с вами знакомым, и не забудьте меня, всегда думающего о вас. Вольтер."
   БОМАРШЕ. - Я подчиняюсь приказам Вольтера. Сядьте, месье. Что я могу для вас сделать?
   ГЮДЕН. - Разрешить мне написать книгу.
   БОМАРШЕ. - Но... не представляю, как бы я мог вам это запретить!
   ГЮДЕН. - Я хочу написать книгу о вас.
   БОМАРШЕ. - Обо мне?
   ГЮДЕН. - Да, если позволите.
   БОМАРШЕ. - Очень мило с вашей стороны, но... меня несколько удивляет ваш интерес к этой работе.
   ГЮДЕН. - О!
   БОМАРШЕ. - В чем же ваша цель?
   ГЮДЕН. - Написать портрет Бомарше, похожий на него самого. А для этого - всегда быть рядом с вами, ловить каждое ваше слово и отмечать каждый ваш жест.
   БОМАРШЕ. - Но почему?
   ГЮДЕН. - Вольтер сказал вам: потому что я вас обожаю.
   БОМАРШЕ. - Да, но если вы меня обожаете, не будучи со мной знакомы, то возненавидите, когда познакомитесь.
   ГЮДЕН. - Возненавижу вас?
   БОМАРШЕ. - Черт возьми, я счастлив. А счастливых людей ненавидят, ведь ничто не может смутить их наглого счастья - счастье же всем кажется наглостью! - нет, ничто: ни печали, ни заботы, ни даже удачи! Достаточно ли вы сильны, достаточно ли независимы, чтобы выдержать счастливого человека?.. И вообще, почему это вы меня так любите?
   ГЮДЕН. - Потому что вас ненавидят.
   (Бомарше раздумывает секунду - не дольше.)
   БОМАРШЕ. - Налейте же шампанского моему историографу!
   (Гюстав подает Гюдену бокал, тот его принимает.)
   БОМАРШЕ (чокается с Гюденом). - За здоровье вашего тела, за здоровье ваших любимых, за здоровье вашей книги!
   ГЮДЕН. - Правда?
БОМАРШЕ. - Правда.
   (Они пьют.)
   (И действительно, Гюден де ля Бренельри написал эту книгу.)
   БОМАРШЕ. - Да, напишите ее, я согласен. Но сразу вас предупреждаю: вы будете считать меня самым тщеславным из людей - пока не поймете, что ошиблись. То, что раздражает дураков, вовсе не тщеславие - это им тщеславие кажется движущей силой, когда они ставят себя на мое место.
   (Среди письменных принадлежностей - два пера. Одно в руке у Бомарше, другое он дает Гюдену вместе с несколькими листами бумаги.
   Между тем слуги продолжают свое дело. Омар убран, вместо него для Бомарше подана чудесная пулярка.)
   БОМАРШЕ. - Да, напишите эту книгу, она вполне того стоит - с сегодняшнего дня.
   ГЮДЕН. - ?
   БОМАРШЕ. - Поэтому начнем прямо сегодня.
   (Он уже распланировал всю работу.)
   ГЮДЕН. - Я хотел бы начать сначала.
   БОМАРШЕ. - Это малоинтересно.
   ГЮДЕН. - Позвольте мне иметь собственное мнение...
   БОМАРШЕ. - Конечно.
   ГЮДЕН. - Вы родились..?
   БОМАРШЕ. - А! Да, это да - да, я родился в одно прекрасное утро января месяца 1732 года. Уточним: в четверть двенадцатого. Мой отец был часовщиком, его мастерская находилась на улице Сен-Дени.
   (Открывает скобки:)
   Считают, что я слишком много говорю о своем отце - и говорю слишком много хорошего.
   (Продолжает свой рассказ:)
   В десять лет я стал подмастерьем часовщика - я изобрел анкерный спуск, который обеспечивает точный ход зубчатых часовых колесиков. Первые четверть века меня кружил вихрь, вокруг меня качались десять, двадцать, тридцать маятников - тут нет ничего невозможного - все часы шли разом и показывали разное время, а мне казалось, что жизнь ускользает от меня, и должен заметить, с тех пор я бегу впереди нее. Будь я в постели, за столом или за своим бюро - мой ум несется вперед огромными шагами, и бывало, что, замечтавшись, я вижу себя штурмующим стены или перепрыгивающим через ручьи на лошади, с сидящей позади меня прелестной женщиной!.. В двадцать лет я чинил часы в Версале, а через несколько месяцев, благодаря своему изобретению, смог сделать для короля часы такие же плоские, как блюдо, на котором лежит эта птица...
   (Указывает на нее.)
   Вы любите домашнюю птицу?
   ГЮДЕН. - Безумно люблю.
   БОМАРШЕ. - Обслужите месье Гюдена!
   (Несомненно, слуги уже предугадали его распоряжение, потому что второй прибор был подан на стол одновременно с пуляркой. Гюден берет его.)
   Спустя некоторое время меня видели надевающим на пальчик маркизы де Помпадур кольцо, в оправе которого были золотые часы. Вовеки благословенный день, когда можно было воистину сказать, что я обвенчался со славой!.. Между тем я еще изобрел педали для арфы - и стал учителем музыки дочерей Его Величества.
   ГЮДЕН. - Но завистники - Боже! - сколько их вы расплодили!
   БОМАРШЕ. - К тому же король проявлял ко мне самое живое участие, что только увеличивало их ненависть.
   ГЮДЕН. - В то время у вас бывали дуэли.
   БОМАРШЕ. - Откуда вы знаете?
   ГЮДЕН. - Могу ли я не спросить об этом, пока мы ведем беседу?.. Он был вашим соперником, не так ли?
   БОМАРШЕ. - Не совсем так. Он нанес мне оскорбление, и мы сразились в Медонском парке - увы! я убил его. Когда я увидел, что он ранен, то бросился оказать ему помощь. Умирая у меня на руках, он прошептал: "Бегите, бегите! Если узнают, что вы меня убили, вы пропали!" Мне нет утешения, ведь я стал причиной смерти благородного человека.
   (Затем он меняет тон, чтобы стереть эти воспоминания.)
   В двадцать пять лет я первый раз женился. Она была вдовой, она была богатой, она была красивой - и у нее было небольшое имение, которое называлось Бомарше.
   ГЮДЕН. - !
   БОМАРШЕ. - Да, я взял это имя - оно мне понравилось. Через год жена умерла, последствия были печальны.
   (Он рассказал бы больше, если бы видел Гюдена хоть второй раз в жизни.)
   ГЮДЕН. - Потом вы поставили на театре две пьесы, не так ли?
   БОМАРШЕ. - Да, но не будем об этом.
   ГЮДЕН. - Но, тем не менее...
   БОМАРШЕ. - Перечитайте их. Не думаю, что я человек театра. Если я не пишу слишком плохо, то лишь потому, что пишу лучше многих, вот и все...
   (Он говорит, не отрываясь от работы и обеда.)
   ГЮДЕН. - Полагаю, вы пишете новую комедию.
   БОМАРШЕ. - Нет, нет, это новый мемуар, это относится к моему судебному процессу. Работы много, хоть этот процесс я считаю лишь предлогом - ничем больше - ведь дело само по себе абсурдное.
   ГЮДЕН. - А! История с наследством банкира Дюверне - того, кто подарил вам половину Шинонского леса?
   БОМАРШЕ. - Да. И пятьсот тысяч франков чтобы купить дворянский титул. Снисходительно смотря на человеческие слабости и потакая им, месье Пари-Дюверне был самым внимательным другом - и самым лучшим.
   (На несколько минут он возвращается к работе.)
   Вы больше ни о чем меня не спросите?
   ГЮДЕН. - Ну... я хотел бы, чтобы вы мне рассказали о вашей второй жене.
   БОМАРШЕ. - С большим удовольствием. Она была молода и очень хороша собой. Она умерла - увы! - через два года после свадьбы, оставив мне значительное состояние и сына, который скончался через восемнадцать месяцев после нее. Этого было достаточно, чтобы обвинить меня в том, будто я убил жену и ребенка. Вольтер на это сказал, что я слишком умен для подобных дел.
   (Вернувшись к работе, он дает Гюдену время сделать несколько заметок. Затем вдруг обращается к нему:)
   Гюден, Франция на пороге революции. Народ хочет ее - или захочет завтра. Но нельзя допустить, чтобы он сделал ее сам - это было бы ужасно. Значит, мы должны поспешить и сделать ее раньше. Все зашло слишком далеко - обман слишком велик, а мы слишком глупы!.. Почему мы терпим тяжелейшие налоги и продажность тех, кто нами правит? Новый парламент - сущее безумие! И все это должно быть сметено, если подумать хорошенько. Поэтому не говорите со мной сейчас о пьесах для театра!.. Я только что закончил одну и, кстати, она лежит на моем бюро.
   (И поскольку он указывает на бюро, Гюден встает и направляется туда.)
   Там справа зеленая папка.
   (Гюден, обнаружив рукопись, появляется в дверях с папкой в руках.)
   ГЮДЕН. - "Севильский цирюльник"?
   (Он машинально пролистывает рукопись.)
   БОМАРШЕ. - Да. Не знаю даже, поставлю ли я ее... Сейчас меня больше всего занимает процесс - он будет длиться две недели - и то, что я пишу в свою защиту, опасаясь, как бы меня до этого не убили.
   ГЮДЕН. - ?
   БОМАРШЕ. - Они на это способны. Они же знают, что я говорю правду, а правда может вызвать гнев.
   ГЮДЕН. - Думаю, это тоже может вызвать гнев.
   (Он намекает на рукопись, которую продолжает просматривать.)
   БОМАРШЕ. - Да, конечно, но здесь я играю с огнем, тогда как там - подношу огонь к бочке с порохом.
   (Гюден относит рукопись на место и возвращается.)
   И ничем другим моя голова сейчас не была бы занята, если бы я не влюбился безумно в одно восхитительное создание... И было бы по-настоящему прекрасно, если бы она согласилась оставаться легкомысленной. Но она из тех женщин, которые отдаются вам через пять минут, однако хотят, чтобы их воспринимали всерьез. А посему время от времени нужно спрашивать их: "Мы занимаемся любовью потому, что любим друг друга - или любим друг друга потому, что занимаемся любовью?"
   ГЮДЕН. - В данном случае главное, чтобы она была хорошенькой - а ведь она хорошенькая.
   БОМАРШЕ. - Что? Вы ее знаете?
   ГЮДЕН. - Я часто ей аплодировал.
   БОМАРШЕ. - Мадемуазель Менар?
   ГЮДЕН. - А! Так это мадемуазель Менар?
   БОМАРШЕ. - Так вы не знали?
   ГЮДЕН. - Я хотел, чтобы вы сами сказали.
   БОМАРШЕ. - Надо было меня спросить. Весь Париж об этом знает, за исключением ее покровителя, некоего герцога де Шона, здоровенного грубияна и пьяницы, который считает меня своим другом - другом своего друга.
   (После некоторого размышления, очень недолгого, он добавляет:)
   А! Да, но... скажите мне, Гюден... я сразу доверил вам множество секретов - обычно так бывает только с очень близкими друзьями.
   ГЮДЕН. - Я того же мнения.
   БОМАРШЕ. - Надо взять это за правило - прямо сейчас - при условии, Гюден, что отныне мы должны перейти на "ты". И считаю, раз ты заставил меня рассказать тебе всю мою жизнь, даже не сделав вид, что рассказываешь мне свою, ты - настоящий друг. Ты настоящий друг, Гюден, и, пользуясь этим, я скажу тебе: "Теперь дай мне поработать!"
   (Гюден встает. Они пожимают друг другу руку.)
   Приезжай за мной завтра ровно в шесть - и мы вместе отправимся ужинать в кабак.
   ГЮДЕН. - До завтра!
   БОМАРШЕ. - Гюстав, проводите моего старого друга Гюдена.
   (Едва Гюстав уходит провожать Гюдена, как Бомарше принимается за работу.
   В этот момент раздается звонок.)
   Звонит, чтобы выйти - каков оригинал!
   (По знаку хозяина Гюстав ставит перед ним пулярку, которую тот, без сомнения, хотел бы, наконец, съесть.
   В оставшуюся открытой дверь входит мадемуазель Менар, не давая времени доложить о себе.
   Она обходит вокруг стола и бросается в объятия Бомарше - тот усаживает ее к себе на колени. Слуги незаметно ретируются.)
   М-ль МЕНАР. - Я не могу больше, я не могу больше - я хочу спрятаться в твоих объятиях!.. Защити меня, спаси меня, избавь меня от этого чудовища - ибо он чудовище! Он уже не подозревает нас, теперь он убежден, что я твоя любовница - больше, чем убежден - он знает!
   БОМАРШЕ. - Но как он мог узнать?
   М-ль МЕНАР. - О! Ты же знаешь людей!
   БОМАРШЕ. - Каких людей?
   М-ль МЕНАР. - Людей, которые просто выводят из себя. Сейчас он придет... все раскрылось!
   БОМАРШЕ. - Но о каких людях ты говоришь?
   М-ль МЕНАР. - О себе. Все раскрылось.
   БОМАРШЕ. - Ах, так это ты ему рассказала?
   М-ль МЕНАР. - Да. Должно же это наконец кончиться.
   БОМАРШЕ. - И ты думаешь, что лучше закончить так?
   М-ль МЕНАР. - Да, потому что это его подготовит.
   БОМАРШЕ. - Не уверен.
   М-ль МЕНАР. - О! Ты даже не представляешь! Словом, он все перебил в моем доме - я его там оставила, чтобы его ярость улеглась, понимаешь? Так что если он теперь придет к тебе...
   БОМАРШЕ. - А! Ты думаешь, что...
   М-ль МЕНАР. - Конечно. Он будет гораздо спокойнее. Я знаю это на собственном опыте!
   БОМАРШЕ. - Не надо было тебе ему говорить.
   (Во время разговора, взяв вилку Бомарше, она отковыривает от пулярки кусочки белого мяса. Но вот раздаются тяжелые удары во входную дверь.)
   БОМАРШЕ. - Гюстав!
   (Показывается Гюстав.)
   Если это господин герцог де Шон, скажите ему, что я вышел.
   ГЮСТАВ. - Хорошо, месье.
   (Гюстав уходит.)
   БОМАРШЕ (не видя больше м-ль Менар). - Где ты?
   М-ль МЕНАР. - Под столом.
   (Она действительно под столом.)
   ГОЛОС ГЮСТАВА доносится из передней. - Г-на де Бомарше нет дома, месье...
   (Но герцог де Шон уже вошел.)
   ГЕРЦОГ. - Презренный!
   (Он бросается на Бомарше, который, быстро вскочив, срывает со стены висящую на ней шпагу и приготавливается к обороне.)
   Ты осмеливаешься поднять руку на герцога и пэра Франции?!
   БОМАРШЕ. - Да, если герцог и пэр Франции ведет себя, как извозчик!
   ГЕРЦОГ. - Ты умрешь!
   БОМАРШЕ. - Не думаю.
   (Герцог, сильный, как Геркулес, вырывает из руки Бомарше шпагу.
   (На крики этих двоих - или, скорее, - всех троих, ибо м-ль Менар тоже принимает участие в драке, хватая герцога за ноги, - на их крики прибегают служанка, повар, управляющий и другие слуги Бомарше. Они пытаются разнять дерущихся. В пылу сражения Андре ломает шпагу, которой завладел герцог. Последний наносит эфесом жестокий удар своему противнику. Лицо Бомарше, получившего удар в голову, залито кровью. Под защитой своих слуг он перевязывает лоб платком. Андре шепчет ему на ухо:)
   АНДРЕ: Поль побежал за комиссаром.
   (Герцог - вспотевший, тяжело дышащий, в разорванной одежде - неожиданно занимает за столом место Бомарше и, схватив ножку пулярки, вонзает в нее зубы.)
   ГЕРЦОГ. - Мои комплименты повару - птица отменная!
   (Но после короткого перемирия герцог, схватив лежавший возле блюда огромный разделочный нож, вновь готов к бою.)
   Сейчас я выпотрошу вас, как курицу!
   (И впечатление такое, что он это сделает. Он вскакивает - ужасный, огромный. Бомарше вооружается ятаганом, который снял со стены его управляющий.
   Герцог гонится за Бомарше вокруг стола - и уже настигает его, но вдруг слышится злобный вой, и герцог испускает крик - м-ль Менар укусила его за икру.)
   ГЕРЦОГ. - Ай! О! Мерзавка!
   (В этот момент дверь открывается, и кучер Поль впускает г-на комиссара Шеню.)
   ПОЛЬ. - Вот месье комиссар.
   (Комиссара сопровождают два сбира в мундирах. Они пытаются разнять дерущихся.)
   И
   ЗАНАВЕС ЗАКРЫВАЕТСЯ
  
  

ВТОРАЯ КАРТИНА

Камера в тюрьме Фор-л'Эвек. Кровать (!) находится слева, столик - в глубине справа, за прутьями решетки, выкрашенной в белый цвет, - окно. Столик и кровать прикреплены к стенам - остальную меблировку, честно говоря, составляет колченогий табурет. Справа на переднем плане дверь, по центру которой - потайное окно. Дверь с грохотом открывается, и входит Бомарше в сопровождении тюремщика - не сказал бы, что снисходительного, но близкого к тому.

Бомарше смотрит на него и качает головой. Тюремщик поднимает глаза к небу с гримасой, которая ясно выражает его мнение.

   БОМАРШЕ. - Вы не могли бы принести мне перо и чернила?
   ТЮРЕМЩИК. - Сейчас. Думаю, свечи тоже?
   БОМАРШЕ. - Да, правда. Спасибо.
   (Тюремщик выходит.
   Оставшись один, Бомарше бросает на кровать сумку, которую до этого держал в руках, - и кладет на столик папку, которую принес. Потом сбрасывает плащ и снимает шляпу. На голове у него повязка.
   Возвращается тюремщик, неся шандал с горящими свечами, перо и чернильницу.)
   ТЮРЕМЩИК. - Вы голодны?
   БОМАРШЕ. - Отнюдь.
   ТЮРЕМЩИК. - Тогда спокойной ночи.
   БОМАРШЕ. - И вам того же.
   (Снова один, Бомарше пишет - к чему скрывать? - свое знаменитое письмо.)
   "Дорогой Гюден!
   Благодаря письму без печати, которое зовется письмом с печатью, я проживаю ныне в Фор-л'Эвек, где, как меня заверили, не буду нуждаться ни в чем, кроме необходимого. Что поделаешь! Всюду, где есть люди, происходят всяческие гнусности, и великое несчастье иметь здравый смысл всегда будет преступлением в глазах власти, которая хочет непрестанно карать и никогда - судить..."
   (И пока он пишет:
   ЗАНАВЕС ЗАКРЫВАЕТСЯ
  
  

ТРЕТЬЯ КАРТИНА

В тех же декорациях - два дня спустя.

Бомарше, уже без повязки, в домашнем халате - и он работает, как вы понимаете.

  
   (Слышен громкий лязг задвижки.)
   БОМАРШЕ (рассеянно). - Войдите.
   (Входит тюремщик. Он несет узнику бутылку вина и серебряную миску, которая обжигает ему пальцы.)
   ТЮРЕМЩИК. - Ваши слуги передали это вам. Это рагу - они вам советуют съесть его пока горячее.
   БОМАРШЕ. - Благодарю. Поставьте на пол, пожалуйста.
   ТЮРЕМЩИК. - И господин тюремный капеллан здесь.
   БОМАРШЕ. - А! Быстро же он пришел.
   ТЮРЕМЩИК. - Вот он.
   (Тюремщик пропускает вперед капеллана - симпатичного и радушного - который направляется к Бомарше.)
   БОМАРШЕ. - С каким нетерпением я ждал вас, господин капеллан!
   КАПЕЛЛАН. - Я изо всех сил спешил на ваш зов.
   БОМАРШЕ. - Спасибо. Отец мой, прошу вас, похлопочите за меня.
   КАПЕЛЛАН. - Я сделал это сегодня утром, сын мой, моля Бога смилостивиться над вами.
   БОМАРШЕ. - О! Я не о том прошу, отец мой, - это перед господином де Сартином я прошу вас за меня заступиться. Чтобы он согласился выпускать меня на два часа, не больше, каждый день - ибо процесс, последствий которого я опасаюсь, требует незамедлительных аудиенций. Только что я выиграл его в первой инстанции, но, без сомнения, подадут апелляцию, если у меня не будет возможности убедить моих судей. А ведь один из них против меня - советник Гёзман, и, значит, надо за него приняться. Меня держат здесь взаперти - к счастью для моих врагов - и если я проиграю процесс, то погибну в глазах общества. Для меня это будет конец, отец мой. Сейчас я жертва тех, кто строит против меня свои козни. На меня в моем собственном доме зверски набросился господин герцог де Шон - и удары, которые я получил, не оправдывают моего заключения. Я обращался с просьбой к начальнику тюрьмы - но передал ли он ее лейтенанту полиции господину де Сартину? Ах! Отец мой, отец мой, да будет проклята эпоха, в которую арестовывают людей, сажают их в тюрьму - в надежде наконец найти причину, по которой они это заслужили!
   КАПЕЛЛАН. - Утешит ли вас известие, что господин герцог де Шон и сам заключен в тюрьму Венсеннского замка?
   БОМАРШЕ. - Это не утешит меня, отец мой, но доставит живейшее удовольствие! Герцог де Шон в тюрьме! Ах! Да, но ведь он-то это заслужил!
   (Дверь открывается и показывается тюремщик.)
   ТЮРЕМЩИК. - Господин начальник тюрьмы имеет сообщить господину де Бомарше, что по приказу господина де Сартина он может выходить каждый день - с двух часов до пяти - в сопровождении полицейского, пока не кончится его процесс.
   БОМАРШЕ. - Ничего нет сладостнее в этой жизни, чем вернуть утраченный авторитет!
   (Преображенный новостью, которую только что получил, он оживляется, улыбается, и готов смеяться над всем на свете - и над своей борьбой, если нужно.)
   ЗАНАВЕС ЗАКРЫВАЕТСЯ
  
  

ЧЕТВЕРТАЯ КАРТИНА

В тех же декорациях - восемь недель спустя.

Бомарше лежит. Он просыпается.

  
   БОМАРШЕ. - Шестьдесят дней в тюрьме - уже! А завтра начинается мой процесс!.. В таких условиях, выходя из этой камеры, чтобы вернуться в нее вечером - того ли я хотел, чтобы чувствовать себя свободным перед моими судьями?.. Чтобы быть энергичным и язвительным, когда мне это так нужно?.. Ах! Подлецы!.. Как быстро забывают!
   (Дверь открывается - тюремщик вводит Гюдена - и уходит.)
   ГЮДЕН. - Пьер, ты свободен!
   БОМАРШЕ. - Свободен?
   ГЮДЕН. - Абсолютно. Вчера вечером мне удалось застать герцога де Ла Врийера.
   БОМАРШЕ. - Мой друг!
   (Они обнимаются.)
   ГЮДЕН. - Никто больше об этом не знает...
   (Из коридора доносятся поспешные шаги - и дверь резко отворяется.)
   ТЮРЕМЩИК входит, запыхавшись. - Господин де Бомарше, вы свободны!
   БОМАРШЕ. - О!.. И не без вашего участия, друг мой, несомненно.
   (Пожимает ему руку.)
   ТЮРЕМЩИК. - Все, что я мог - честно - я сделал. Здесь двое ваших слуг.
   (Потом он шепчет на ухо Бомарше:)
   Это ведь останется между нами, да?
   БОМАРШЕ. - Обещаю.
   (Двое слуг, Андре и Гюстав, входят на этих словах.)
   Добрый день, друзья!
   (Они бросаются к своему хозяину и шепчут ему на ухо:)
   АНДРЕ. - Господин свободен...
   ГЮСТАВ. - Мы сразу пришли, чтобы сообщить...
   АНДРЕ. - Но - тсс!
   БОМАРШЕ. - Э! Да, понятно.
   (Гюстав становится перед хозяином на колени, чтобы надеть на него чулки; Андре достает провизию - очень горячий кофе, окорок, фрукты и сыр - которую он принес.
   Словно порыв ветра, мадемуазель Менар распахивает дверь и бросается на шею Бомарше.)
   М-ль МЕНАР. - Любовь моя, это правда, - вы свободны! Я виделась с господином де Сартином - и надо уж все вам сказать: я с ним виделась три дня подряд, я с ним виделась... денно и нощно - пойми меня с полуслова - и твое освобождение - это дело нескольких часов, быть может, минут - и я так счастлива думать, что ты мне им обязан - и что я смогла добиться этого таким путем! Отдаться одному ради любви к другому - ах! - все женщины меня поймут: это ни с чем не сравнимое наслаждение!.. Я даже добилась от господина де Сартина, чтобы наш отвратительный герцог де Шон остался в тюрьме, и - я сказала господину де Сартину, что уйду в монастырь, если он выйдет на свободу - это же вовсе не глупо, да? ...Что касается твоей свободы - роток на замок - сохраним это в тайне, пожалуй.
   БОМАРШЕ. - Я тебе клянусь.
   (В проеме оставленной открытой двери показывается капеллан.)
   КАПЕЛЛАН. - Сын мой, хвала Небесам, мои молитвы не остались бесплодными - и я хочу первым вам сообщить... Сохраняйте хладнокровие, сын мой, и благодарите Бога - вы свободны!
   Бомарше делает вид, что для него это большой сюрприз - он поднимает глаза к небу - и:
   ЗАНАВЕС ЗАКРЫВАЕТСЯ
  
  

ПЯТАЯ КАРТИНА

Декорация представляет Комнату апелляций в Парижском Дворце юстиции.

Судьи находятся слева.

Справа - Бомарше. Это место таково, что кажется, будто он совсем один - я имею в виду: один против всех.

Публика, многочисленная и смешанная, явно враждебна.

Что же касается г-на советника Гёзмана, генерального адвоката, то он Бомарше ненавидит - ни больше ни меньше - ибо когда занавес поднимается, он завершает свою обвинительную речь такими словами:

   ГЁЗМАН, указывая на Бомарше. - Итак, я без колебаний официально заявляю здесь, что этот человек - фальшивомонетчик и самозванец!
   (Публика аплодирует этой глупости. Принимает ли она ее как вызов невозмутимости Бомарше? Надеюсь, что так.)
   ГЁЗМАН, обращается к суду и продолжает еще более высокопарно. - Не испытывайте жалости, господа, к этому мерзавцу, на щеке которого надо поставить клеймо раскаленным железом, чтобы в бездне ада Юпитер сразу распознал его - это страшное чудовище, эту ядовитую гадину, от которой мы должны избавить общество!
   (Новый знак одобрения злобной толпы и та же невозмутимость - менее поразительная - автора "Цирюльника".
   Председатель суда и Гёзман обмениваются несколькими словами, которых мы не слышим из-за бурлящей публики.
   Крик "Да здравствует Бомарше!" - пущенный, может быть, Гюденом, - вызывает удивление всех, начиная с самого Бомарше.
   Пользуясь возникшим беспорядком и шумом, к нему подходит человек из толпы. Это Леже, книготорговец. Стараясь, насколько возможно, остаться незамеченным, он дает Бомарше что-то - никто не знает, что это такое - и Бомарше быстро сует это в карман. Произнеся пару слов, они тут же отходят друг от друга.
   Тем временем судьи собирают бумаги и публика уже готова разойтись, когда Гёзман - уверенный, что Бомарше нечего сказать - неосторожно задает вопрос.)
   ГЁЗМАН. - Имеете вы что-нибудь сказать?
   (Бомарше смотрит на него, прежде чем ответить - и вдруг воцаряется абсолютная тишина, более чем абсолютная, поскольку видно, как люди напрягают уши, и Бомарше, скрестив на груди руки, отвечает ему.)
   БОМАРШЕ. - Да.
   (Это "да", твердое и многообещающее, ошеломляет Гёзмана.)
   ГЁЗМАН. - Что же вы хотите сказать?
   БОМАРШЕ. - Все.
   (И он внезапно поднимается.)
   Да - и, клянусь, я скажу все...
   (И мы понимаем, что он скажет все - и мы видим ясно, что он ждал этой минуты - и те, кто смог занять место, уселись, чтобы его послушать - как в театре - поскольку решили, что этот знаменитый наглец - улыбка на устах и нос по ветру - сейчас покажет им комедию.)
   И, говоря все, не пощажу никого - если уж и сверну себе шею, то по крайней мере буду иметь честь, падая, увлечь вас за собой.
   ГЁЗМАН. - А! Так, но... Это вы ко мне адресуетесь?
   БОМАРШЕ. - Да, г-н советник Гёзман, к вам - потому что в моих глазах вы самый представительный член того парламента, к которому я питаю отвращение. Некоторое время назад вы вытеснили настоящих судей - и вот теперь мы во власти не судей, а сектантов. У вас в руках наша честь и наше состояние, наш труд и наше счастье - и мы больше так не можем! С нас довольно писем с печатью, нам надоело сидеть в тюрьме по неизвестным причинам, с нас довольно каждодневных скандалов, которые утром нас поднимают с постели, а вечером в нее провожают, с нас довольно глупых министров, которые утверждают, что управляют нами, хотя не знают, как управлять собой!.. Итак, не кажется ли вам, что Франция устала от обмана?
   (Возвратившаяся публика живо ему сочувствует.)
   ГЁЗМАН. - Так дайте Франции покой!
   БОМАРШЕ. - Но дело в том, что она не хочет быть спокойной - прислушайтесь к ней - и приготовьтесь защищаться!
   ГЁЗМАН. - Вы меня провоцируете!
   БОМАРШЕ. - Я вас предупреждаю. Только не всегда найдутся те, кто будет вас предупреждать, вы понимаете. ...Надо, чтобы мое приключение имело смысл - и я рад бы стать жертвой, если бы другим это когда-нибудь помогло! ...Я хочу здесь быть адвокатом отсутствующих. Вы оскорбляли меня в течение трех часов - теперь моя очередь. Вы публично заявили, что будете преследовать меня до врат преисподней - э!.. хорошо, так пойдемте же! - увидим, кто кого обставит!
   ГЁЗМАН. - Месье, я вас защищаю...
   БОМАРШЕ. - А! Нет, месье, не защищайте меня - тогда я обречен! - я буду защищать себя сам.
   ГЁЗМАН. - У вас нет времени на защиту.
   БОМАРШЕ. - Если у меня нет времени на защиту, значит, я стану вас атаковать. И, не будучи прославленным мэтром дю Барро, я скажу здесь только чистую правду. Советник Гёзман, когда я получил разрешение выходить из тюрьмы, чтобы ходатайствовать перед моими судьями, я нанес вам десять визитов - и вы меня не приняли. Тогда некий книготорговец - вы знаете его имя, поскольку он продает ваши сочинения, - тогда некий книготорговец, осведомленный о ваших нравах, - ладно, скажем: о привычках, любезно сообщил мне об одном вашем общем друге. И когда я поведал общему... - ладно, скажем: пошлому другу, что надеюсь получить у вас аудиенцию, передав через него вашей жене двести луидоров...
   ГЁЗМАН, подпрыгнув. - Что?
   БОМАРШЕ. - Не спрашивайте меня "что" - спросите лучше "сколько"!.. Но я уже сказал: двести луидоров. Итак, вы казались очень занятым, я даже не верил, что вы доступны, но когда мне сказали про двести луидоров, я поверил, что вы совсем неприступны! ...Потому что эти двести луидоров я вам не дал.
   ГЁЗМАН, с торжеством. - А!
   БОМАРШЕ. - У меня их не было. У меня нет такого состояния, как у моего противника...
   Г-н де ла БЛАШ. - Но это низость...
   БОМАРШЕ. - Почему же тогда она вас оскорбляет? Вы так чувствительны?.. Нет, у меня не было двухсот луи - нет, но у меня было сто - и я их дал - вместе с часиками, украшенными бриллиантами - они стоили в два раза дороже - и вы меня приняли: чистое совпадение! Золотые монеты и часы мне должны были вернуть, если я проиграю свое дело. Что ж, господа, я слишком часто говорю о золоте, простите меня - но монеты действительно были золотыми!.. Итак, господа...
   ГЁЗМАН. - Замолчите!
   БОМАРШЕ. - Нет, месье. Вы спрашивали, есть ли у меня что сказать - значит, теперь должны выслушать. Следует склониться перед законом, месье.
   (Гёзман взглядом советуется с расстроенным председателем суда.)
   Но вы - политик! - знаете ли вы закон?
   ГЁЗМАН. - Вы меня оскорбляете, месье.
   БОМАРШЕ. - "Политик" это оскорбление - заметим - следовательно, быть политическим деятелем обидно - даже министр может оскорбиться!
   ГЁЗМАН. - Опять!.. Против сьера де Бомарше я выдвигаю обвинение в клевете.
   БОМАРШЕ. - И я против вас такое же.
   ГЁЗМАН. - Вы лжец!
   БОМАРШЕ. - Вы солгали!
   (Обращаясь к публике.)
   Назвать имена его сообщников?
   ПУБЛИКА. - Да! Да!
   БОМАРШЕ. - Книготорговец Леже. Посмотрите на него, господа! Не смотрите на него, дамы - он отвратителен! - у него землистый цвет лица!.. Если мадам Гёзман здесь...
   Мадам ГЁЗМАН. - Я здесь!.. Счастлива быть здесь, чтобы сказать вам в глаза, что вы ужасный человек!
   БОМАРШЕ. - Ужасный - значит жестокий, а не лживый - осторожно, мадам!
   Мадам ГЁЗМАН. - Господин председатель, обратите внимание на то, что сьер де Бомарше мне угрожает! Точнее, сьер Карон - меня все в нем шокирует, даже имя, которое он взял!
   БОМАРШЕ. - Э! Что, мадам, вы можете тут поделать?.. Ну, вы нападаете на мое дворянство - а по какому праву, позвольте? Это дворянство поистине мое - оно заверено на хорошем пергаменте большой желтой восковой печатью. Не как у большинства других людей, которым приходится верить на слово - никто не может его оспорить... поскольку я имею на него квитанцию!
   (Такое признание - циничное, неслыханное, неожиданное - заставляет публику смеяться, и, кажется, он уже выиграл партию, поскольку смеющиеся на его стороне.)
   Мадам, ей-богу, вы просто дитя...
   Мадам ГЁЗМАН. - Нет, месье, я уже женщина: мне тридцать лет.
   БОМАРШЕ. - О! Мадам, тридцать лет - когда ваше лицо говорит о восемнадцати! И вы хотите, чтобы мы вам верили?
   Мадам ГЁЗМАН. - В данном случае мой возраст не имеет значения. Вам представляют меня, господа, как женщину, получившую от этого господина сто ливров и часы! У меня их нет, и я не могу их вернуть. Посмотрите в моей сумке, господа... вот... вот... вот!
   БОМАРШЕ. - Быть может, они в кармане Леже?
   Мадам ГЁЗМАН, обеспокоенно. - Месье Леже, они у вас в кармане?
   ЛЕЖЕ. - Нет, мадам.
   Мадам ГЁЗМАН, успокоившись. - А!.. Ну, если они не в моей сумке и не в его кармане, тогда где?..
   БОМАРШЕ. - У меня. Месье Леже пришел, чтобы мне их вернуть.
   (Сидящим рядом:)
   Вы это засвидетельствуете, господа?
   СИДЯЩИЕ РЯДОМ. - Да, да, да!
   БОМАРШЕ. - Вот, кстати, часы, и вот сто луи.
   ГЁЗМАН. - Э! Хорошо, тут все ясно. Сьер де Бомарше, фальшивомонетчик и совратитель, вручил Леже эту сумму и эти часы, чтобы умаслить мою жену - но она отвергла эти позорные подарки - которые Леже сохранил, чтобы вернуть.
   Мадам ГЁЗМАН. - Вот так!
   БОМАРШЕ. - Значит, месье, вы думаете, что мы в расчете?
   ГЁЗМАН. - Э! Да!
   БОМАРШЕ. - Э! Нет - ведь я дал сто пятнадцать луи - поскольку мадам ваша супруга потом потребовала еще пятнадцать. Мне возвращают сто, и это хорошо - но чтобы мы были в расчете, верните еще пятнадцать.
   (Обращается к Леже:)
   Почему вы не вернули мне пятнадцать луи?
   (Леже пожимает плечами и показывает на мадам Гёзман.)
   Стало быть, вам их не передали?
   (Леже утверждает, что нет.)
   Мадам Гёзман оставила их себе!
   Мадам ГЁЗМАН. - Месье, эти пятнадцать луи предназначались не мне.
   БОМАРШЕ. - А! Так вы их получили!?
   Мадам ГЁЗМАН. - Вопрос не в этом.
   БОМАРШЕ. - Вопрос в другом.
   Мадам ГЁЗМАН. - Я их попросила...
   БОМАРШЕ. - Она их попросила! Вы их попросили, мадам?..
   Мадам ГЁЗМАН. - Чтобы передать секретарю моего мужа, это очевидно. Я не собиралась оставлять эти пятнадцать луи себе!
   БОМАРШЕ. - Вы отдали их секретарю вашего мужа?
   (Некто из публики встает с места.)
   СЕКРЕТАРЬ. - Нет - не отдала!
   ГЁЗМАН, выходя из себя. - Хватит, месье - вы получаете удовольствие, расставляя моей жене ловушки - и я заявляю суду, что ваши бесстыдные утверждения неправдоподобны!.. По какой причине, господа, мадам Гёзман должна была так поступить - и вообще, такие люди, как мы, с таким положением, разве не должны быть ограждены от этих гнусных намеков?
   БОМАРШЕ. - А! Хорошо бы здесь была мадам Леже, жена книготорговца!
   Мадам ЛЕЖЕ, поднимаясь. - Я здесь!
   (Мадам Гёзман снова в смятении.)
   БОМАРШЕ. - Тогда мне очень жаль!.. Дражайшая, милейшая госпожа Леже, поднимите правую руку и поклянитесь говорить правду, ничего кроме правды - но только всю правду.
   Мадам ЛЕЖЕ. - Клянусь, господин председатель.
   (И поскольку она именует так Бомарше, сам председатель суда улыбается первым.)
   БОМАРШЕ. - Получила ли мадам Гёзман в вашем присутствии сто луи, чтобы добиться для меня аудиенции у своего мужа?
   Мадам ЛЕЖЕ. - Да.
   БОМАРШЕ. - И потребовала еще пятнадцать?
   Мадам ЛЕЖЕ. - Да.
   БОМАРШЕ. - Она просила в вашем присутствии господина Леже, вашего мужа, отрицать все, что между ними произошло?
   Мадам ЛЕЖЕ. - Да.
   (Каждый утвердительный ответ госпожи Леже остро воспринимается публикой - конечно, с удовольствием, но вместе с тем и с отвращением.)
   БОМАРШЕ. Не просила ли она также его уехать за границу на то время, пока в Париже идет процесс?
   Мадам ЛЕЖЕ. - Так и было.
   БОМАРШЕ. - Наконец-то! - и здесь, господа, вам все ясно, а господин Гёзман поймет сам, по какой причине люди, подобные ему и его жене, не ограждены от гнусных намеков. Дражайшая, милейшая, любезнейшая и скромнейшая госпожа Леже, засвидетельствуйте, что мадам Гёзман в разговоре с господином Гёзманом в присутствии нескольких человек сказала: "Просто невозможно жить достойно на те деньги, которые мы получаем..."
   Мадам ЛЕЖЕ. - Да.
   СУДЬИ. - Ох...
   ПУБЛИКА. - О!
   (Несчастный Гёзман чуть с ума не сходит.)
   БОМАРШЕ. - И мадам Гёзман прибавила: "Но мы сумеем ощипать курицу так, что она не пикнет!"
   Мадам ЛЕЖЕ. - Да.
   (Эти слова публика встречает громкими криками.)
   БОМАРШЕ. - Этой курицей, господа, был я!
   (Мадам Гёзман исчезает. Общий гомон, публика кричит на разные голоса, подражая разным животным - но слышнее всего кукареканье петуха. Это триумф Бомарше.)
   И В ЭТОТ МОМЕНТ ЗАНАВЕС ЗАКРЫВАЕТСЯ
  
  
  
  

ШЕСТАЯ КАРТИНА

Рабочий кабинет Бомарше.

Сцена пуста, когда показывается Бомарше в сопровождении Гюдена.

  
   ГЮДЕН. - Суд примет решение сегодня вечером.
   БОМАРШЕ. - Я вырву его раньше. Ты знаешь, чем я рискую, ведь так? Быть ошельмованным. И если меня ошельмуют, я застрелюсь.
   (Гюден невозмутимо это выслушивает.)
   Ты не веришь?
   ГЮДЕН. - Нет.
   БОМАРШЕ. - Почему?
   ГЮДЕН. - Потому что ты и жизнь - любовник и любовница.
   БОМАРШЕ. - Э! Хорошо, но любовницу бросают, когда она изменяет.
   ГЮДЕН. - Продолжим разговор вечером.
   (Бомарше все время расхаживает по кабинету.)
   Есть новости от Вольтера?
   БОМАРШЕ. - Нет.
   (Оба останавливаются на секунду и молчат.)
   ГЮДЕН. - А от мадемуазель Менар?
   БОМАРШЕ. - Мне все равно.
   (Он действительно думает только о себе.)
   ГЮДЕН. - Ты слышал об Америке?
   БОМАРШЕ. - Нет, и сейчас не время о ней говорить. Оставь всякую надежду отвлечь меня, сам знаешь...
   (Пауза.)
   А что ты хочешь сказать?
   ГЮДЕН. - О чем?
   БОМАРШЕ. - Об Америке.
   ГЮДЕН. - Что дела там плохи.
   БОМАРШЕ. - У кого?
   ГЮДЕН. - У англичан.
   (Бомарше невольно заинтересован предметом.)
   БОМАРШЕ. - Точно?
   ГЮДЕН. - Ну да.
   БОМАРШЕ. - Будем надеяться.
   ГЮДЕН. - Почему?
   БОМАРШЕ. - Потому что если у англичан дела хороши, то для нас это не слишком хорошо. Жаль, но так и есть.
   (Он задумывается, потом вновь вспоминает о себе.)
   Который час?
   ГЮДЕН. - Без десяти минут девять. Не волнуйся - до одиннадцати они не вынесут решения.
   БОМАРШЕ. - Ты уверен?
   ГЮДЕН. - У меня есть основания так думать.
   (Пауза.)
   БОМАРШЕ. - Но кто тебе сказал, что у англичан плохи дела в Америке?
   ГЮДЕН. - Брэдли, который через два дня возвращается в Лондон. Он присутствовал на процессе Бенджамина Франклина в Палате лордов. Уэддерберн нападал на него три часа подряд - и, наконец, его отозвали.
   БОМАРШЕ. - Значит, пока меня оскорбляют здесь, этого гения бранят там.
   ГЮДЕН. - Вот тебе некоторое утешение.
   БОМАРШЕ. - Нет - но славное наставление. То, что ты мне сообщил, очень важно - ибо надо признать, что с сегодняшнего дня Франклин больше не англичанин, и, в результате, скоро появится много американцев. Им останется только решить вопрос с кладбищами.
   ГЮДЕН. - С кладбищами?
БОМАРШЕ. - Да. Теперь у них будут свои кладбища - и с могил, оставшихся в Англии, будут исчезать имена их дедов. Ты уверен, что твои часы идут точно?
   ГЮДЕН. - Они всегда показывают неправдоподобное время.
   БОМАРШЕ. - Посмотрим.
   (Гюден дает Бомарше свои часы. Тот их открывает и осматривает.)
   Ты заставил меня помолодеть на двадцать пять лет. Да они идут так хорошо, будто их сделал я!
   (Он возвращает часы Гюдену.)
   Думаешь, он еще в Лондоне?
   ГЮДЕН. - Кто?
   БОМАРШЕ. - Франклин.
   ГЮДЕН. - Могу спросить у Брэдли.
   БОМАРШЕ. - Спроси.
   (Пауза.)
   Ты поедешь?
   ГЮДЕН. - В Лондон?
   БОМАРШЕ. - Нет, во Дворец юстиции.
   ГЮДЕН. - Поеду.
   БОМАРШЕ. - Спасибо.
   ГЮДЕН, стоя в дверях. - Могу я дать тебе совет?.. Поработай над своим "Цирюльником" - он будет иметь успех. Именно это огорчит их больше всего.
   (Оставшись один, Бомарше делает несколько шагов по кабинету, затем тяжело валится на канапе.)
   И ЗАНАВЕС ЗАКРЫВАЕТСЯ
  

СЕДЬМАЯ КАРТИНА

В тех же декорациях - три часа спустя.

Бесшумно входит Гюден. Он ищет глазами своего друга. Видит его крепко спящим на канапе. Приближается. Замечает что-то в руках Бомарше - это рукопись. Гюден берет ее.

  
   ГЮДЕН. - "Севильский цирюльник" - вот те на!
   (Он кладет рукопись на канапе. Бомарше открывает глаза - и взглядом спрашивает его.)
   ГЮДЕН. - Ты приговорен к шельмованию.
   (Бомарше, абсолютно спокойный, встает и - по своей привычке - начинает расхаживать по кабинету.)
   БОМАРШЕ. - А мадам Гёзман?
   ГЮДЕН. - Приговорена, как и ты.
   БОМАРШЕ. - А он?
   ГЮДЕН. - Кто - Гёзман?.. Исключен из палаты судей.
   БОМАРШЕ. - Это решено?
   ГЮДЕН. - Уже сделано.
   БОМАРШЕ. - А?.. а?..
   ГЮДЕН. - Да.
   БОМАРШЕ. - А мои пятнадцать луи?
   ГЮДЕН. - Розданы бедным.
   БОМАРШЕ. - А публика?
   ГЮДЕН. - Вопит. Я сбежал - ты ее хорошо знаешь.
   БОМАРШЕ. - Который час?
   ГЮДЕН. - Двадцать минут первого.
   БОМАРШЕ. - Мой Бог! Это длилось так долго?
   ГЮДЕН. - Да. Ты спал?
   БОМАРШЕ. - Спасибо "Цирюльнику" - я его перечитывал.
   ГЮДЕН. - Он тебя усыпил?
   БОМАРШЕ. - Да, потому что он меня успокоил. Он гораздо лучше, чем я думал.
   ГЮДЕН. - Да, если он заставил тебя спать так крепко.
   БОМАРШЕ. - Далеко не шедевр, но, во всяком случае, играть это можно. Сомневаюсь, что однажды он меня обеспечит - но точно не даст погибнуть.
   (Звонят.)
   Думаешь, меня арестуют?
   ГЮДЕН. - О! Конечно, нет. Без сомнения, тебя вызовут через пару дней.
   (Входит Гюстав - он принес письмо для Бомарше.)
   БОМАРШЕ. - Нужен ответ?
   ГЮСТАВ. - Нет, месье.
   (Гюстав уходит. Бомарше распечатывает письмо и читает.)
   БОМАРШЕ. - Как?.. Принц Монако приглашает меня завтра на обед!.. Что он хочет этим сказать?
   ГЮДЕН. - Что не придает шельмованию столь уж большого значения.
   (Снаружи доносятся крики.)
   БОМАРШЕ. - На улице кричат!
   ГЮДЕН. - Пускай толпа кричит. У тебя есть это!
   (Он имеет в виду только что полученное письмо.)
   БОМАРШЕ. - Я бы предпочел... иметь два таких.
   (Гюстав входит и объявляет:)
   Его светлость господин принц де Конти!
   (Входит принц де Конти и направляется к Бомарше с распростертыми объятиями.)
   ПРИНЦ ДЕ КОНТИ. - Позвольте вас обнять!.. Друг мой, какой триумф!.. Благодаря вам пал парламент Мопу - вас ждет неслыханная слава!
   (Вместе с принцем поздравить Бомарше пришли четверо господ со своими дамами. Они полны энтузиазма.)
   ПЕРВЫЙ ГОСПОДИН. - Внизу тысяча человек, которые требуют вас!
   БОМАРШЕ. - Вы уверены?
   ПЕРВАЯ ДАМА. - Откройте окно - они хотят вас приветствовать.
   ВТОРОЙ ГОСПОДИН. - Судьи расходились под свист толпы - они искали убежища в кабинетах Дворца юстиции.
   (Бомарше открыл окно - и когда он показывается, крики во дворе усиливаются.)
   ТОЛПА. - Да здравствует Бомарше!
   ТРЕТИЙ ГОСПОДИН. - Да, но все-таки он ошельмован - какая жалость!
   ВТОРАЯ ДАМА. - Что значит быть ошельмованным?
   ПЕРВЫЙ ГОСПОДИН. - Это гнусно! Вы встанете на колени, и вам скажут: "Суд тебя порицает и предает тебя позору".
   ВСЕ. - О!
   ГЛАС НАРОДА. - Да здравствует свобода!
   ПРИНЦ ДЕ КОНТИ, к Бомарше. - Вы действительно наделали шуму!
   (Бомарше закрывает окно - и все откланиваются.
   Они благодарят за прием.
   Бомарше уходит их проводить, и Гюден на минуту остается один.
   Вернувшись, Бомарше обнимает своего друга.)
   ГЮДЕН. - Ты счастлив?
   БОМАРШЕ. - Почти.
   (Звонят.)
   Ну и ну!
   (Гюстав открывает дверь. Он впускает молодую хорошенькую женщину - и тут же уходит.
   Она не только молода и хороша собой, эта женщина, она горда и благовоспитанна. Это мадемуазель Виллермолаз.
   Она осматривается - затем улыбается Бомарше и заявляет:)
   Мадемуазель ВИЛЛЕРМОЛАЗ. - Я бы хотела научиться играть на арфе. Не дадите ли вы мне несколько уроков?
   (Она тут же добавляет:)
   Если бы я обладала вашим умом, то, несомненно, нашла бы лучший предлог.
   (И, наконец, она признается:)
   Я приехала из Дворца юстиции - и я хотела бы провести эту ночь рядом с вами.
   (Бомарше не тот человек, которого это может удивить.)
   Я сказала себе: "Этим вечером у него должно быть все" - и поскольку у меня нет подруги, которая бы меня подбодрила, я приехала одна.
   (Гюден начинает спрашивать себя, не чересчур ли все это.)
   Чтобы согласиться на это, вы должны думать, что я хорошая - иначе я была бы ужасной.
   (И лишь теперь она представляется:)
   Мария-Тереза Виллермолаз - которая мечтает составить ваше счастье. Если вам предстоят сражения, темные часы, то у вас будет, здесь, мое сердце - и весь ум, который мне достался. Понимаете, не только вы будете храбрым!
   (Это звучит решительно и искренне.)
   Вы перевернули общественное мнение, показали нам, что день свободы может наступить - вы достойны обожания. Это было возвышенно - и бесконечно остроумно. История с пятнадцатью луидорами - ах! какая неожиданная развязка!.. Чтобы сокрушить старый парламент, парламент Людовика XV, достаточно было пятнадцати луи.
   БОМАРШЕ. - Видите, он немногого стоил!
   МАРИЯ-ТЕРЕЗА. - Вы принимаете меня?
   БОМАРШЕ. - Я ничего больше так не желаю!
   (Он протягивает к ней руки - и Гюден исчезает как по волшебству.)
   БОМАРШЕ. - Ну вот, я в третий раз делаю предложение.
   МАРИЯ-ТЕРЕЗА. - Но - я не прошу вас об этом. Утверждают, будто вы убили двух своих первых жен - а ведь, как говорится, "где две, там и три" - пощадите же меня, будьте добры и благородны - не женитесь на мне.
   БОМАРШЕ. - Так значит, вы хотите жить?
   (Он обнимает ее - их губы встречаются.)
   БОМАРШЕ. Чудо любви - я понял!
   МАРИЯ-ТЕРЕЗА. - Что?
   БОМАРШЕ. - Что я должен сделать. Вы поедете со мной завтра в Версаль?
   МАРИЯ-ТЕРЕЗА. - С удовольствием.
   БОМАРШЕ. - Будьте здесь как дома.
   (И, усадив ее на канапе, он встает рядом.
   Она замечает рукопись "Цирюльника", которая осталась здесь лежать.)
   МАРИЯ-ТЕРЕЗА. - "Севильский цирюльник"?
   БОМАРШЕ. - Да - быть может, вы слишком поздно появились в моей жизни - но у меня такое чувство, что вы пришли вовремя.
   (Он обнимает ее.)
   И ЗАНАВЕС ЗАКРЫВАЕТСЯ
  

АКТ II

ВОСЬМАЯ КАРТИНА

В Версале, в салоне короля.

Когда занавес поднимается, на сцене Людовик XV, граф де Верженн и г-н де Сартин.

Король стар и болен, его усталость достигла предела. Он говорит, избегая смотреть на собеседников.

  
   ЛЮДОВИК XV. - Ибо, господа, мое здоровье доставляет мне сильное беспокойство - и я решил привести в порядок свои дела. Так что я хочу потребовать от вас обещания... На протяжении многих лет я держал как в Англии, так и в Австрии, как в Испании, так и в России тайных агентов, с которыми вел переписку. Они получили от меня большое количество писем. Компрометирующих писем. Пока я жив, они не рискнут их обнародовать - но, умерев, я уже не смогу поручиться за своих агентов. Самый опасный из них, на мой взгляд, сьер д'Эон.
   (Сартин и Верженн удивлены.)
   Добавлю, что этот своеобразный персонаж, о котором мы не можем заключить, мужчина он или женщина, из всего множества моих агентов был самым полезным. Храбрый, хитрый...
   САРТИН. - Лицемерный, лживый...
   ВЕРЖЕНН. - Продажный...
   ЛЮДОВИК XV, обрывает их. - Не думаю, чтобы за такое ремесло взялся святой.
   (Входит г-н де ля Борд. Он подходит к королю и шепчет ему что-то на ухо.)
   ЛЮДОВИК XV. - Да, да - я знаю, что он твой протеже.
   Г-н ДЕ ЛЯ БОРД. - Он человек больших достоинств.
   ЛЮДОВИК XV. - Э! Хорошо, скажи ему...
   Г-н ДЕ ЛЯ БОРД. - Ваше величество могут сказать ему сами.
   ЛЮДОВИК XV. - Он здесь?
   Г-н ДЕ ЛЯ БОРД. - Да.
   ЛЮДОВИК XV. - Пусть войдет.
   (В следующую минуту входит Бомарше.)
   ЛЮДОВИК XV. - Вы не будете вызваны в Судебную палату. Я хочу избавить вас от этого унижения. Но вы должны вести себя смирно - не так ли? Мало быть ошельмованным, надо еще проявить скромность.
   (Говоря это, король протягивает Бомарше руку.)
   Что вы намерены делать?
   БОМАРШЕ. - Но, сир...
   ЛЮДОВИК XV. - Садитесь.
   БОМАРШЕ. - Я не могу ничего делать. Шельмование вещь ужасная и возмутительная. Подвергаться оскорблениям - не значит быть опозоренным, но это позор - ибо у меня нет больше права ни заниматься своим ремеслом, ни носить свое имя - всякая публичная деятельность запрещена мне навсегда. Меня осыпали цветами, поскольку благодаря мне парламент пал - но я не могу питаться одними цветами.
   (Верженн и Сартин неохотно уходят.)
   ЛЮДОВИК XV. - Если бы вы были поменьше собой - менее гордым, менее дерзким...
   БОМАРШЕ. - Я бы не обрушил парламент Мопу, я не был бы Бомарше. Сир, поймите меня правильно...
   ЛЮДОВИК XV. - Я понимаю вас очень правильно.
   (Бомарше беспокоится, не подслушивают ли их Верженн и Сартин.)
   БОМАРШЕ. - Они тоже. Будем говорить тише. Сир, вчера вечером мне пришла в голову удивительная мысль...
   ЛЮДОВИК XV. - Я вам верю.
   БОМАРШЕ. - Я не могу больше носить свое имя, я не могу больше заниматься своим ремеслом - но под чужим именем это же возможно?
   ЛЮДОВИК XV. - ?
   БОМАРШЕ. - Тайный агент. Наймите меня тайным агентом под именем Ронак - это мое имя-перевертыш - Карон - Ронак. Дайте мне сегодня же вечером задание, с которым я отправлюсь в Англию - и если мне удастся встретиться там с доктором Франклином, то через восемь дней я вручу вашему величеству секретный рапорт об американских делах. Эту карту надо разыграть. Сир, Америка победит Англию, если мы дадим ей порох и оружие. Если же победят англичане - или если они договорятся - то нас опрокинут. Франция не может оставаться равнодушной - Испания тоже - и у меня на сей счет есть мысли - и некоторые шансы.
   ЛЮДОВИК XV. - Решительно, не лишено смысла, когда враги упрекают вас, что вы всегда забегаете вперед.
   БОМАРШЕ. - Друзья тоже меня в этом упрекают.
   ЛЮДОВИК XV. - Но это абсолютная ложь?
   БОМАРШЕ. - Это абсолютная правда.
   ЛЮДОВИК XV. - Неужели?
   БОМАРШЕ. - Да, сир - но надо добавить, что я забегаю вперед тогда, когда близится опасность. Сир, вы думаете, я могу отступить - если то, что касается славы и счастья моей родины, истощает все мои чувства? Когда мы совершаем ошибку, я краснею, как ребенок - и каждую ночь мысленно исправляю глупости, которые мы сделали днем!
   ЛЮДОВИК XV. - Когда "мы" совершаем ошибку? ...Кого вы имеете в виду, говоря "мы"?
   БОМАРШЕ. - Францию.
   ЛЮДОВИК XV. - Значит, Франция - это вы?
   БОМАРШЕ. - Нет - но "мы" это Франция.
   ЛЮДОВИК XV. - А когда Франция делает что-то правильно, вы тоже говорите "мы"?
   БОМАРШЕ. - Нет - тогда я говорю "король".
   ЛЮДОВИК XV. - О! Вы не дурак!
   БОМАРШЕ. - Мы кто угодно, только не дураки - и нас держат в стороне от общественных дел.
   ЛЮДОВИК XV. - Вы хотите, чтобы мы это обсудили?
   БОМАРШЕ. - Почему бы нет? Зачем постоянно лишать себя света тех, кто составляет славу Франции?
   ЛЮДОВИК XV. - У вас есть отвага.
   БОМАРШЕ. - И вкус к риску.
   (Бомарше замолкает, пока король внимательно смотрит на него. Он видит в этом счастливое предзнаменование.)
   ЛЮДОВИК XV. - Итак, если я попрошу вас дать мне совет...
   БОМАРШЕ. - Он вертится у меня на языке.
   ЛЮДОВИК XV. - Хорошо. Так снимите его с языка. Что я должен сделать?
   БОМАРШЕ. - Символический жест: прикажите снести Бастилию.
   ЛЮДОВИК XV. - Вы шутите?
   БОМАРШЕ. - Нет, но очень хочу этого дождаться. В один прекрасный день она рухнет.
   ЛЮДОВИК XV. - Чтобы освободить нескольких человек?
   БОМАРШЕ. - Всех, сколько б их ни было.
   (Король думает.)
   ЛЮДОВИК XV. - Не сейчас.
   БОМАРШЕ. - Подождем.
   ЛЮДОВИК XV. - Это уже без меня. Когда вы отбываете в Англию?
   БОМАРШЕ. - Как только ваше величество даст мне приказ.
   ЛЮДОВИК XV. - Ладно - но если вы поедете в Лондон, будет полезно, чтобы вы там повидались с неким...
   БОМАРШЕ. - С неким?..
   ЛЮДОВИК XV. - Да - или с некой.
   (Граф де Верженн и г-н де Сартин, обеспокоенные, возвращаются назад.)
   (Король останавливает их.)
   Я поручаю Бомарше дело, о котором мы говорили.
   (Они недовольны и удивлены.)
   ЛЮДОВИК XV, на ухо Бомарше. - Пол не так уж и важен в данном случае. Надо получить - любой ценой...
   БОМАРШЕ. - Любой ценой - мы должны получить. Что?
   И ЗАНАВЕС ЗАКРЫВАЕТСЯ
  

ДЕВЯТАЯ КАРТИНА

В доме шевалье д'Эона - в его салоне - в Лондоне. Слуга вводит Бомарше.

  
   БОМАРШЕ. - И, пожалуйста, доложите о бароне де Ронаке.
   СЛУГА. - Да, сэр.
   (Затем он уходит.
   Через мгновение появляется шевалье д'Эон, одетый в форму капитана драгунов и с крестом Людовика Святого на груди. Он красив, молод, элегантен, уверен в себе - впрочем, несколько женоподобен - и "месье де Ронак" тут же впадает в сомнения. В отличие от шевалье д'Эона, который приветствует его следующим образом:)
   ЭОН. - Месье де Бомарше!
   БОМАРШЕ. - Но...
   ЭОН. - О! Ну!.. Ваш покорный слуга.
   БОМАРШЕ. - Господин шевалье д'Эон, я к вашим услугам.
   (Но они совсем не похожи на слуг - ни тот, ни другой.)
   ЭОН. - Для меня приятный сюрприз видеть вас в Лондоне, месье! Действительно, мы должны были наконец встретиться - нас влечет друг к другу естественное любопытство редких животных!
   (Они садятся.)
   Скорее расскажите мне новости из Франции. Король?
   БОМАРШЕ. - Увы!
   ЭОН. - Стареет?
   БОМАРШЕ. - Это конец.
   ЭОН. - Уже? А дофин?
   БОМАРШЕ. - Большой добрый ребенок...
   ЭОН. - Это не то, что нам сейчас нужно. Постараемся обойтись без него. Америка?
   БОМАРШЕ, играет до конца. - Америка? ...Подождем.
   ЭОН. - И это будет ошибкой - в данный момент мы не должны думать ни о чем другом. Особенно вы. И, поскольку вы тайный агент короля...
   БОМАРШЕ. - ?
   ЭОН. - Да, господин де Ронак.
   БОМАРШЕ. - Но я...
   ЭОН. - Тише - моя полиция лучше вашей. Это останется между нами, так что дайте знать его величеству: Англия готовит к отправке новые войска, поскольку последний Конгресс Филадельфии плохо скрывает - нарочно плохо! - свои воинственные намерения. Франция,
   с моей точки зрения, не может оставаться нейтральной - разве только с виду - потому что нам есть что терять - и время поджимает, поверьте мне.
   БОМАРШЕ. - Каково ваше мнение о ней?
ЭОН. - О ком?
   БОМАРШЕ. - Об Англии.
   ЭОН. - Я жил здесь долгое время - и боюсь быть предвзятым. Не удивлюсь, если разделю ваше мнение. Каково же оно, ваше мнение об Англии?
   БОМАРШЕ. - Я уважаю ее, восхищаюсь ей...
   ЭОН. - Ваше мнение?
   БОМАРШЕ. - Если Англии не будет - я стану восхищаться ей еще больше.
   ЭОН. - Итак, мы согласны. Я видел здесь Франклина за день до его отъезда ...
   БОМАРШЕ. - Ах! Вы видели его?
   ЭОН. - Да.
   БОМАРШЕ. - Что он за человек?
   ЭОН. - Первосортный. Добродетель - и чувство юмора. И, будучи оскорбленным здесь, - представьте, как он воспламенит Америку, вернувшись туда.
   БОМАРШЕ. - И никто лучше него не сможет направить молнию.
   ЭОН. - Жаль, у вас его не видели! ...Поэтому постарайтесь встретиться с Артуром Ли - он сейчас в Лондоне.
   БОМАРШЕ. - Я видел его сегодня утром.
   ЭОН, с досадой. - Я говорил - а вы промолчали: вы сильнее меня.
   БОМАРШЕ. - Я не уверен.
   ЭОН. - Я тоже. Но мы еще посмотрим - ведь нас теперь двое!
   БОМАРШЕ. - Двое?
   ЭОН. - Черт!
   БОМАРШЕ. - Черт - всего лишь слово.
   ЭОН. - Хорошо, может быть. Ну, теперь задайте мне вопрос, который срывается с ваших губ.
   БОМАРШЕ. - Вы женщина?
   ЭОН. - А вы что думаете?
   БОМАРШЕ. - М-м-м...
   ЭОН. - Мужчина?
   БОМАРШЕ. - Нет, я сказал: м-м-м!
   ЭОН. - Однако нельзя доверять своим впечатлениям. И абсолютная убежденность...
   БОМАРШЕ. - Хватило бы одного маленького доказательства.
   ЭОН. - Сам-то я уверен...
   БОМАРШЕ. - ?
   ЭОН. - Мать мне говорила.
   БОМАРШЕ. - А вы, что вы скажете?
   ЭОН. - Что я уверен.
   БОМАРШЕ. - Возможно, вы двойственны.
   ЭОН. - Ах! Нет - слово чести: тут либо одно, либо другое. Я выгляжу женоподобным?
   БОМАРШЕ. - Нет - но...
   ЭОН. - Мужеподобным?
   БОМАРШЕ. - Да, скорее.
   ЭОН. - Как все это смешно: миссис Уэллс думает так же - а вот ее муж говорит, что я выгляжу очень женственно. Они мои большие друзья.
   БОМАРШЕ. - Вы любовник жены?
   ЭОН. - Нет - любовница мужа.
   (Оба внимательно рассматривают фаянсовых собачек.)
   БОМАРШЕ. - Когда вы первый раз оделись как женщина?
   ЭОН. - Еще при рождении. На новорожденных никогда не надевают штанишки.
   БОМАРШЕ. - А когда впервые надели мужской костюм?
   ЭОН. - По случаю маскарада - и мне это так понравилось, что до двадцати семи лет я не хотел одеваться как женщина.
   БОМАРШЕ. - До двадцати семи?
   ЭОН. - Э! Да - до 2 июля 1755 года.
   БОМАРШЕ. - И по какому случаю?
   ЭОН. - Меня отправили в Россию - с тайной миссией. В то время было трудно пересечь
   границу. Женщина привлекла бы меньше внимания, чем мужчина - и по указу короля я обрядился в юбку.
   БОМАРШЕ. - Опасность была велика.
   ЭОН. - Я никогда не испытывал недостатка в храбрости. Я привез царице письмо за подписью короля.
   БОМАРШЕ. - Она была красива?
   ЭОН. - Подпись?
   БОМАРШЕ. - Нет - царица.
   ЭОН. - Очень.
   БОМАРШЕ. - И вы были при ней...
   ЭОН. - Несколько месяцев.
   БОМАРШЕ. - Идея остаться в России определенно у вас не возникала...
   ЭОН. - Ах! Нет - я всегда старался держаться подальше от Сибири, и не хотел менять положение.
   БОМАРШЕ. - Царица принимала вас?..
   ЭОН. - Чаще всего по ночам.
   БОМАРШЕ. - В качестве чтеца.
   ЭОН. - Э-э... нет: чтицы.
   БОМАРШЕ. - Она догадалась, что?..
   ЭОН. - Она делала вид, что ничего не замечает. Она была...
   БОМАРШЕ. - Прекрасной актрисой.
   ЭОН. - Именно.
   БОМАРШЕ. - И что вы ей читали? ..."Жюстину"?
   ЭОН. - Нет. Мы вместе штудировали "Дух законов" Монтескье.
   (Он протягивает руку к книгам, лежащим на столе, который стоит рядом. Берет одну, в красивом переплете.)
   БОМАРШЕ. - Чего вы добились?
   ЭОН. - Ее благосклонности - возобновления дипломатических отношений между Францией и Россией. Хотите знать, где и как я скрыл письмо короля, который аккредитовал меня к ней?
   БОМАРШЕ. - Да, да.
   ЭОН, передавая ему книгу. - В переплете.
   БОМАРШЕ. - "Дух законов".
   (Бомарше вертит в руках книгу.)
   ЭОН. - Позвольте.
   (Эон берет книгу и показывает ему секрет.)
   БОМАРШЕ. - Она может снова послужить.
   ЭОН. - Возможно. А что вы скрываете под обложкой?
   БОМАРШЕ. - Соглашение, которое должно быть подписано вами и мной.
   ЭОН. - Это цель вашей поездки?
   БОМАРШЕ. - Ни больше, ни меньше. Королю известно ваше сильное желание снова увидеть Францию ??и остаться там.
   ЭОН. - Он ставит мне условия?
   БОМАРШЕ. - Разумеется. Его величеству хотелось бы вернуть себе права на всю тайную переписку, которую он вел с вами.
   ЭОН. - Мы обсудим мою выгоду.
   БОМАРШЕ. - Прямо сейчас?
   ЭОН. - Нет - завтра.
   (Входит слуга и ставит на стол поднос с чаем.)
   СЛУГА. - Will you have tea now, Miss?*
   БОМАРШЕ, тихо. - Мисс?
   (Потом слуга уходит.
   Эон и Бомарше с улыбкой смотрят друг на друга.)
   БОМАРШЕ. - Вы сомневаетесь.
   ЭОН. - Здесь так мало развлечений.
   БОМАРШЕ. - Так мало, что во всех лондонских клубах заключают пари о том, какого вы пола.
   ЭОН. - Вы тоже заключили пари?
   БОМАРШЕ. - Заключу, как только выйду от вас.
   ЭОН. - Разумное решение.
   БОМАРШЕ. - Какой процент вы получаете по ставкам?
   ЭОН. - Это идея!.. Хотите, будем действовать вместе: half and half?
   БОМАРШЕ. - Сорвем банк!
   (Эон, улыбаясь, показывает два пальца.)
   ЭОН. - Два?
   (Он имеет в виду количество кусочков сахара.)
   БОМАРШЕ. - Как и вам.
   ЭОН. - Значит, два.
   (Слуга возвращается с тарелкой кексов, ставит ее и уходит.)
   БОМАРШЕ. - Часто вы надеваете платье?
   ЭОН. - Время от времени.
   БОМАРШЕ. - Значит, вы любите меняться.
   ЭОН. - Ах! Безумно. Знаете ли, не только вы любите разыгрывать комедию!.. Затеять интригу и довести ее до успешного завершения, избегая всех ловушек - это захватывающе!.. Тем более, что у меня есть преимущество играть в комедии собственного сочинения!.. Это так интересно - обманывать, лгать, особенно когда ...
   БОМАРШЕ. - Когда?
   ЭОН. - Когда обманываешь Бомарше!..
   Король Франции посылает ко мне самого лучшего, самого хитрого человека своего королевства - попытаться выяснить, не женщина ли я - и вот он, передо мной, спрашивает, не являюсь ли я мужчиной!
   БОМАРШЕ. - Я больше не спрашиваю.
   ЭОН. - Как, вы знаете...
   БОМАРШЕ. - Да.
   ЭОН. - Что я... кто?
   БОМАРШЕ. - Тот, кто вы есть.
   (Эон улыбается.)
   Вы сомневаетесь?.. Хорошо. Вы свободны сегодня вечером?
   ЭОН. - Для чего?
   БОМАРШЕ. - Чтобы поужинать со мной.
   ЭОН. - Где?
   БОМАРШЕ. - В моей комнате.
   ЭОН. - Хм... нет.
   БОМАРШЕ. - А!
   ЭОН. - В моей, если вы хотите. Боитесь?
   БОМАРШЕ. - Не больше, чем вы.
   ЭОН. - Я? Чего мне бояться?.. Я знаю, что вы мужчина. Надеюсь, по крайней мере. Должен ли я стать женщиной, чтобы отужинать с вами?
   (Он берет Бомарше за руку.)
   Я думаю, это было бы не глупо... ребенок, которого бы мы...
   (Говоря это, Эон волнуется и, в конце концов, разражается рыданиями.)
   БОМАРШЕ. - Значит, вы?..
   ЭОН. - Да - я всего лишь женщина!.. Ах! Я больше не могу!
   (Бомарше встает - он испытывает сострадание и утешает Эона.)
   БОМАРШЕ. - Полно! Полно!
   ЭОН. - Примите меня в свои объятия - обнимите меня крепче!.. Я самая несчастная, самая жалкая из женщин! ...Ну вот, вы наконец вырвали из меня правду!.. Но могла ли я долее таиться - когда чувствовала, что разоблачена вами. Невозможно так долго обманывать
   Бомарше - мы не можем лгать тем, кто нам нравится! Да, поужинаем вместе этим вечером - там, где вы хотите. Приезжайте и заберите меня в одиннадцать часов.
   БОМАРШЕ. - Хорошо.
   ЭОН. - Вы хотите, чтобы я осталась мужчиной?
   БОМАРШЕ. - Это заставило бы меня сделаться женщиной. Не следует говорить так много.
   ЭОН. - Вы первый человек, кому я доверилась.
   БОМАРШЕ. - Вы первый капитан драгунов, которого я обнимаю!
   (Бомарше наклоняется к нему - шевалье д'Эон скромно отворачивается.)
   ЭОН. - Нет, только не сейчас.
   БОМАРШЕ. - До встречи!
   (Эон встает.)
   ЭОН. - Розовое? Голубое?
   БОМАРШЕ. - ?
   ЭОН. - Мое платье.
   БОМАРШЕ. - Голубое.
   (Бомарше уходит и, уходя, посылает Эону воздушный поцелуй, который тот ему возвращает.
   Оставшись один, Эон звонит. Входит слуга.)
   ЭОН. - Когда этот господин приедет за мной вечером, вы скажете ему, что я... плохо себя чувствую - и прошу меня извинить.
   СЛУГА. - ?
   ЭОН. - Простите. When this gentleman calls for me this evening you will tell him that I am...
   СЛУГА. - Not well?
   ЭОН. - Unwell.
   И ЗАНАВЕС ЗАКРЫВАЕТСЯ
  
   * - Вы желаете пить чай сейчас, мисс?
   ** - Что вам нехорошо?
   *** - Что мне плохо.
  
  

ДЕСЯТАЯ КАРТИНА
Салон короля в Версале.
Когда занавес поднимается, на сцене граф де Верженн и господин де Сартин.
Через открытые створки двери, выходящей в галерею, они, кажется, высматривают кого-то.

  
САРТИН. - Вот он!
(Появляется Бомарше, за ним следует лакей, который несет довольно объемистую шкатулку. По знаку Бомарше лакей ставит шкатулку на бюро.
Господа де Верженн и де Сартин встречают Бомарше, и все трое приветствуют друг друга. Лакей уходит.)
ВЕРЖЕНН. - Итак?..
САРТИН. - Это женщина?
БОМАРШЕ, показывая на дверь, в которую должен войти король. - Или мужчина?
(Они не хотят отвечать на вопрос Бомарше.)
   ВЕРЖЕНН. - Вас примут немедленно.
САРТИН. - Сколько значительных событий произошло, пока вы были в Лондоне!
   ВЕРЖЕНН. - Смерть короля...
   САРТИН. - Декларация Независимости Соединенных штатов...
   ВЕРЖЕНН. - ... мы ждем ее.
   БОМАРШЕ. - У меня есть перевод.
   (Верженн удивлен, Сартин - нисколько.)
   ВЕРЖЕНН. - Наконец, назначение Бенджамина Франклина на пост посла во Франции - о чем я особенно рад вам сообщить.
   БОМАРШЕ. - И я рад вам сообщить, что доктор Франклин 11 апреля сел на корабль, который - по чистому совпадению - носит имя "Представитель". Этот прославленный мудрец, вероятно, высадится в Бретани в первые дни следующего месяца.
   (Дверь слева открывается - появляется лакей и объявляет:)
   ЛАКЕЙ. - Король!
   (И появляется Людовик XVI .
   Все склонились - и король приветливо протягивает руку Бомарше.)
   ЛЮДОВИК XVI. - Я знаю, какое уважение к вам питал мой дед, покойный король Людовик XV - и мне не терпится узнать результаты вашей миссии в Англии.
   (Во время разговора король занял место за рабочим столом, и знаком приглашает Бомарше сесть.)
   БОМАРШЕ. - Сир, вещественный результат моей миссии находится перед вами. Ваше величество, в этой шкатулке мадам шевалье д'Эон хранила письма покойного короля.
   ЛЮДОВИК XVI. - Вы говорите: "мадам шевалье д'Эон"?
   БОМАРШЕ. - Сир, я говорю так, поскольку шевалье д'Эон - женщина.
   (Господин де Верженн и господин де Сартин крайне удивлены.)
   ЛЮДОВИК XVI. - Вы уверены?
   БОМАРШЕ. - Она призналась мне.
   ЛЮДОВИК XVI. - Как забавно!.. Так он женщина, этот драгун!
   БОМАРШЕ. - И весьма привлекательная. Но этот драгун не был достаточно женщиной, чтобы даром отдать вам письма покойного короля!.. Я говорил ей, что она выказала на войне неукротимое мужество, что она была тяжело ранена и удостоилась на поле боя креста Людовика святого - я добавил, что теперь она может оказать нам еще более важную услугу - дипломатическую - и наконец пришел к выводу, что имею дело с существом интересным, опасным - и наделенным очень живым умом. Тем не менее, я смог заставить ее подписать договор - довольно своеобразный! - где, primo, она признает, что она женщина; secundo - обязуется вернуть все письма, которые получила от короля Людовика XV; и наконец - что, возвратившись во Францию, она облачится в женскую одежду и больше никогда не сменит ее на мужскую - поскольку мы не согласны терпеть скандалы, подобные лондонским, где заключают пари по поводу ее пола.
   ЛЮДОВИК XVI. - В Лондоне заключают пари?
   БОМАРШЕ. - Да, сир.
   САРТИН. - Все это неприемлемо - кроме того, он сам должен был привезти шкатулку.
   ЛЮДОВИК XVI. - Почему вы говорите "он", когда вам сказали, что это женщина?
   САРТИН. - Потому что уверен, что это мужчина.
   БОМАРШЕ. - Вы не правы.
   САРТИН. - Хотите пари?
   ЛДОВИК XVI. - А! Начинается! Пари!.. Прошу вас на этом и остановиться.
   (Г-ну де Сартину.)
   Господин де Сартин, вы ознакомитесь с соглашением о сделке, подписанным шевалье д'Эоном - и выполните все условия, касающиеся его возвращения во Францию.
   (Г-ну де Верженну.)
   Что касается вас, господин де Верженн, окажите любезность передать в распоряжение господина де Бомарше сумму, которую мы ему должны.
   (Бомарше.)
   Благодарю вас, месье, вы справились со своей миссией в Лондоне - и я поздравляю вас с тем, что вы смогли выполнить обещание, данное вами покойному королю Людовику XV, память которого мы почитаем.
   БОМАРШЕ. - Сир, смею польстить себе, что выполнил все обещания, которые дал королю Людовику XV.
   ЛЮДОВИК XVI. - Что вы имеете в виду под словом "все"?
   БОМАРШЕ. - Возвращение этих писем было, конечно, делом интересным - но, сир, есть еще вопрос - гораздо более важный - и более животрепещущий. Чтобы усмирить девицу д'Эон, мне не нужно было трех месяцев, в течение которых я не сидел без дела - прошу поверить мне, сир. Перед отъездом в Лондон я смог без труда убедить короля Людовика XV в том, что тайное вмешательство Франции в дела Америки совершенно необходимо.
   ВЕРЖЕНН, на ухо Сартину. - Что он тут опять затевает, Боже мой!
   БОМАРШЕ. - Ибо события идут валом. И я отдам двадцать лет своей жизни, сир, за то, чтобы в данный момент обладать красноречием, способным убедить монарха столь молодого и столь решительного, каким ваше величество предстает в наших глазах.
   ВЕРЖЕНН, снова на ухо Сартину. - Но... что он сюда припутывает - и что он хочет от нас!
   САРТИН. - Месье де Бомарше видит все в мрачном свете...
   БОМАРШЕ. - А! Правда?
   ВЕРЖЕНН. - Англия смотрит на американских инсургентов взглядом строгим, но, тем не менее, отеческим.
   БОМАРШЕ. - Как вы ошибаетесь!.. Я только хочу в качестве доказательства привести слова, недавно произнесенные Уильямом Питтом на открытии парламента в Лондоне - слова, свидетельствующие о его политическом гении и величии его характера: "Этих
   колонистов, которых мы сначала презирали как повстанцев, сегодня мы должны признать врагами". И он добавил: "Если бы я был американцем, я, англичанин, и если бы иностранные войска вторглись на мою родину, никогда бы я не сложил оружия - никогда, никогда, никогда!" Следовательно, сир, малейшая неудача английской армии поставит короля Англии в неприятное положение - и тогда корона на его голове будет держаться так же непрочно, как головы его министров на плечах. Независимость Америки провозглашена - это сделано сейчас! - и будьте уверены, что если Франция протянет руку Америке, янки этого никогда не забудут.
   ВЕРЖЕНН. - Все-таки, вы не стали бы в это ввязываться, не подумав, что Америка может однажды отплатить нам тем же.
   БОМАРШЕ. - Э! Почему бы нет?
   САРТИН. - Господин де Бомарше так проницателен!
   ЛЮДОВИК XVI. - И мы признаем, что глаз у него верный.
   (Обращается к Верженну и Сартину.)
   Не останавливайтесь, господа.
   ВЕРЖЕНН. - Сир, что касается меня, то я был бы восхищен, если бы ваше величество захотели рассмотреть, с другой стороны, возможную победу Англии.
   БОМАРШЕ. - Рассматривать ее, сир, значит думать, как ей можно воспрепятствовать - потому что победа Англии обернется для нас ни чем иным, как утратой наших владений. И поймите, что жалкая экономия в два или три миллиона наверняка обернется в ближайшие два года потерей более трехсот миллионов. Что такое миллион, сир?!
   ЛЮДОВИК XVI. - Это миллион. Но вы говорили о трех миллионах, между прочим.
   БОМАРШЕ. - Если ваше величество даст мне свое позволение, второй миллион я возьму из собственных средств, а третий - у короля Испании.
   (Выражая самые разные чувства, король, Верженн и Сартин переглядываются.)
   ЛЮДОВИК XVI. - Вы удивительный человек, господин де Бомарше.
   (После минутного молчания, он продолжает:)
   Вы сказали, что получили согласие покойного короля, моего деда, на тайное вмешательство в американские дела?
   БОМАРШЕ, бесстыдно лжет. - Да, сир.
   (Верженн и Сартин выражают сильное удивление - и Бомарше тут же добавляет:)
   Вы не присутствовали при этом, господа, о чем я сожалею.
   (И, по правде говоря, он не лжет, потому что - если уж быть откровенным - он не помнит, что король Людовик XV не говорил с ним об этом. Человек его склада, изобретательный от природы, наблюдательный, обладающий, кроме всего прочего, врожденным умением вести диалог - легко может себе представить, каким мог быть, каким должен был быть этот секретный разговор - и какая к черту разница, если впоследствии он убедится, что все произошло так - или совсем не так - как он вам преподносит.)
   ЛЮДОВИК XVI. - И что оно собой представляет, это вмешательство?
   БОМАРШЕ. - Мне дано разрешение ночью вынести партиями из арсеналов Франции сто пушек, тридцать тонн пороха и двадцать тысяч ружей.
   Верженн и Сартин, кажется, окаменели от этого заявления.
   Чего нельзя сказать о короле, который очень спокойно и неспешно вынимает из кармана золотую монету - и подбрасывает ее в воздух. Едва она, покрутившись, упала на стол, он прикрывает ее рукой - потом поднимает руку - но так медленно, что невозможно понять, каково решение Судьбы, пока...
   ЗАНАВЕС ЗАКРЫВАЕТСЯ
  
  

ОДИННАДЦАТАЯ КАРТИНА

Рабочий кабинет Бомарше.

Когда занавес поднимается, на сцене Мария-Тереза и Гюден - они заканчивают партию в триктрак и болтают.

   МАРИЯ-ТЕРЕЗА. - О! В этом нет большой заслуги, ну же, поверьте мне. Я люблю его, как мы любим книгу - и это самый захватывающий роман, который я читала в своей жизни.
   ГЮДЕН.- Большой приключенческий роман...
   МАРИЯ-ТЕРЕЗА. - Всегда неожиданный и остроумный.
   ГЮДЕН.- Вы иногда представляете себе его развязку?
   МАРИЯ-ТЕРЕЗА. - Нет. Я предпочитаю переходить от сюрприза к сюрпризу.
   ГЮДЕН. - В каком настроении он был сегодня утром?
   МАРИЯ-ТЕРЕЗА. - Пьер или счастлив, или несчастен.
   ГЮДЕН. - Вы не отвечаете на мой вопрос.
   МАРИЯ-ТЕРЕЗА. - Он не выглядел счастливым.
   (Дверной колокольчик громко и нервно звонит - входная дверь хлопает - и появляется Бомарше.)
   БОМАРШЕ. - Если хотите видеть счастливого человека - смотрите на меня!.. Я покрываю поцелуями женщину, которую обожаю - и жму руку своего единственного друга!
   (Он падает в кресло.)
   Я удивлю вас...
   МАРИЯ-ТЕРЕЗА. - Мы здесь именно для этого.
   БОМАРШЕ. - Я вовсе не питаю отвращения к этому толстому мальчику.
   ГЮДЕН. - О ком ты говоришь?
   БОМАРШЕ. - О новом короле Франции. Несомненно, он совершает большую ошибку, отращивая живот - и этот двойной подбородок делает симпатичное лицо карикатурой - но человек он неглупый. Я даже скажу больше: я охотно ему верю.
   ГЮДЕН. - Охотно?
   МАРИЯ-ТЕРЕЗА. - Значит, он сделал то, что ты хочешь - о чем ты ему охотно сказал?
   БОМАРШЕ. - Сегодня вы ничего не узнаете - но, может быть, завтра...
   (Он внезапно встает - поднятый мыслью, которая зародилась в его подвижном уме.)
   Родриго Орталес!.. Разве это не громкое имя?.. Родриго Орталес - а если я добавлю: "и компания" - это будет отлично выглядеть!
   (Он садится к своему бюро и на белом листе бумаги несколько раз пишет это имя, которое снабжает подписью.)
   Родриго Орталес!.. Родриго Орталес!..
   (Мария-Тереза и Гюден смотрят на него, открыв рот.)
   БОМАРШЕ успокаивает их. - Нет, я не сошел с ума, но стал Родриго Орталесом! ...Я был Пьером-Огюстеном Кароном де Бомарше - что не так уж и плохо - но Родриго Орталес гораздо больше скажет об экспортере - а также об импортере!
   (Гюдену.)
   Надо, чтобы, не теряя времени, ты нашел для меня десять, двадцать, тридцать кораблей, которые выставлены на продажу - я их куплю.
   ГЮДЕН. - Для экспорта?
   БОМАРШЕ. - Для экспорта.
   ГЮДЕН. - Но - для экспорта чего?
   БОМАРШЕ. - Пушек, ружей - золота - и пороха!
   ГЮДЕН. - Идет!
   МАРИЯ-ТЕРЕЗА. - И все это скоро отправится?..
   БОМАРШЕ. - В Америку.
   (И теперь мы понимаем, что он не шутит.)
   Обратно корабли вернутся, груженые пряностями, индиго и табаком.
   ГЮДЕН. - Но... деньги?
   БОМАРШЕ. - Мне нужно три миллиона. Я даю первый.
   МАРИЯ-ТЕРЕЗА. - А два других?
   БОМАРШЕ. - Я их жду.
   ГЮДЕН. - Хм!
   БОМАРШЕ. - Да - хм! Но я жду их как частное лицо, ты понимаешь.
   (Мария-Тереза, улыбаясь, скромно и в тоже время настойчиво подает Бомарше рукопись "Севильского цирюльника".)
   Да, любовь моя - и я думал именно об этом. Вот доказательство - слушай....
   (Он берет лист бумаги - и пишет под собственную диктовку следующее письмо:)
   "Господа актеры Французской Комедии, я имею честь просить у вас два часа вашего внимания, поскольку хотел бы представить на ваш суд новую комедию под названием "Севильский цирюльник"..."
   (Он прерывает письмо.)
   Не находите ли вы достойным сожаления, что писатель должен домогаться внимания актеров - и полностью отдаваться на их милость?
   (Мария-Тереза и Гюден, безусловно, согласны.
   Бомарше вынимает из кармана десять листов бумаги, сложенных пополам - и протягивает их Гюдену.)
   Гюден, прочти на досуге Марии-Терезе Декларацию Независимости США - это
   шедевр.
   ГЮДЕН. - Я плохо знаю английский.
   БОМАРШЕ. - Это перевод. Читай погромче все параграфы, которые я подчеркнул карандашом - я бы хотел их послушать.
   МАРИЯ-ТЕРЕЗА. - Пока будешь писать?
   БОМАРШЕ. - Я отлично могу делать сразу три дела. Кстати, мне случайно пришла мысль отредактировать - и опубликовать в этом году полное собрание сочинений Вольтера в восьмидесяти томах.
   (Гюдену.)
   Читай же. Мы тебя слушаем.
   (Он снова принимается за письмо, Гюден читает вслух.)
   ГЮДЕН. - "Мы считаем очевидными следующие истины: все люди равны ..." - это Вольтер, несомненно.
   БОМАРШЕ. - Вот видишь.
   ГЮДЕН. - "Наделенные Творцом неотъемлемыми правами..." - это Монтескье.
   БОМАРШЕ. - Продолжай.
   ГЮДЕН. - "На первое место среди которых должно поставить жизнь..." - это Дидро.
   БОМАРШЕ. - Продолжай, продолжай.
   ГЮДЕН. - "Свободу..." - Жан-Жак.
   БОМАРШЕ. - А дальше?
   ГЮДЕН. - "Стремление к счастью!"
   БОМАРШЕ. - Вольтер? Жан-Жак? Монтескье? Дидро?.. Нет - Франклин и Джефферсон. Стремление к счастью! Никогда еще эти слова не встречались в официальном документе. Вот почему я утверждаю - я уверен - я настаиваю, что мы должны помочь этим людям.
   (Затем без перехода он возвращается к своему письму.)
   Что касается этих, я вас предупреждаю: если они получат мою пьесу - и если она будет иметь успех - я им покажу!.. Мы, авторы, должны объединиться, мы должны создать общество для защиты наших прав - потому что нам нужны авторские права - и мы потребуем, чтобы господа актеры платили нам за спектакли. Корнель получил за "Сида" - за одну пьесу - тысячу ливров! А Расин - восемьсот экю - за три шедевра! Но скоро этому придет конец! Ей-богу, актеры забывают, сколь многим они обязаны авторам!
   МАРИЯ-ТЕРЕЗА. - Ты никогда не любил актеров.
   БОМАРШЕ. - Да, никогда. Мне надоело делить с ними мой успех - потому что каждый раз не знаю, сколько они оставят на мою долю!
   МАРИЯ-ТЕРЕЗА. - Очень противно в этом признаваться.
   БОМАРШЕ. - Э! Да, но признаться - так хорошо!
   И пока он продолжает писать свое письмо...
   ЗАНАВЕС ЗАКРЫВАЕТСЯ
  

ДВЕНАДЦАТАЯ КАРТИНА

Сцена представляет собой гостиную роскошной резиденции в Пасси, в самом сердце парка - которую ее владелец, г-н Ле Рэ де Шомон, предоставил Бенджамину Франклину на время его пребывания во Франции.

Прославленный муж - в то время ему 71 год - появляется

на сцене со своим внуком, Уильямом, которому 20 лет.

(Разумеется, они говорят по-английски.)

   ФРАНКЛИН. - Бросьте привычку задавать мне вопросы относительно вашей бабушки. Личная жизнь женщины священна - и вам важно помнить, что я ваш дедушка. Что же касается вас, дитя мое, советую вам жениться, потому что одиночество - как половинка ножниц. Чтобы быть счастливым в браке - а это не так уж невозможно, в конце концов - широко откройте ваши глаза до женитьбы - но после нее держите их наполовину закрытыми.
   (Он напрягает слух.)
   Никто не звонил?
   УИЛЬЯМ. - Нет, дедушка.
   ФРАНКЛИН. - Хорошо. Теперь - если вы не хотите жениться, то не пренебрегайте старыми женщинами. С надетой на голову корзиной они ничем не отличаются от молодых - и они так благодарны!.. Что вам еще сказать?.. Бойтесь винных паров, однако примите во внимание, что большинство старых пьяниц - это старые лекари.
   УИЛЬЯМ. - А еще?
   ФРАНКЛИН. - Любите ближнего своего, но все же никогда не ломайте изгородь, которая вас разделяет.
   УИЛЬЯМ. - Еще!
   ФРАНКЛИН. - Есть две вещи, неприемлемые на земле: смерть - и налоги. Но я должен был упомянуть налоги первыми.
   УИЛЬЯМ. - Дедушка, в парк въезжает экипаж.
   ФРАНКЛИН. - Останьтесь со мной во время визита этого человека - вы будете переводить мне слово в слово все, что он скажет.
   УИЛЬЯМ. - А?
   ФРАНКЛИН. - Да. И все, что я скажу, вы тоже переведете. Вы же достаточно хорошо говорите по-французски, не так ли?
   УИЛЬЯМ. - Конечно.
   ФРАНКЛИН. - Месье де Верженн предупредил меня, что эта встреча может иметь важные последствия - вроде бы формальность, но всякое бывает.
   (Открывается дверь, и слуга-француз объявляет:)
   СЛУГА. - Господин де Бомарше.
   (Появляется Бомарше, слуга уходит.)
   БОМАРШЕ. - Когда я вижу вас, господин посол, то испытываю невыразимые чувства...
   УИЛЬЯМ. - He says...*
   ФРАНКЛИН. - Tell him that I, too, am deeply honored to meet him.
   УИЛЬЯМ, по-французски, но с сильным акцентом. - Доктор Франклин, со своей стороны, глубоко почтен знакомством с вами.
   ФРАНКЛИН, по-французски, с трудом. - Мой внук.
   (Бомарше улыбается Уильяму, который его приветствует. Франклин знаками предлагает Бомарше сесть.)
   (В ходе этого диалога - между тремя собеседниками - Бомарше не произносит по-английски ни слова.)
   БОМАРШЕ. - Господин посол, я хотел бы поговорить с вами о трех вещах.
   УИЛЬЯМ. - He wishes to emphasize three things.
   БОМАРШЕ. - В то время как мы говорим...
   УИЛЬЯМ. - Now, while we are talking...
   БОМАРШЕ. - Тридцать кораблей, принадлежащих мне...
   УИЛЬЯМ. - Thirty vessels which he owns...
   БОМАРШЕ. - Находятся на пути в Америку...
   УИЛЬЯМ. - Are on their way to America.
   БОМАРШЕ. - Они везут американцам...
   УИЛЬЯМ. - Bringing us...
   БОМАРШЕ. - 200 пушек...
   УИЛЬЯМ. - 200 cannons...
   БОМАРШЕ. - Мортиры, бомбы, пули...
   УИЛЬЯМ. - Mortars, bombs, bullets...
   БОМАРШЕ. - 25 000 ружей...
   УИЛЬЯМ. - 25 000 guns...
   (Затем тихо прибавляет:)
   Listen, Grandpa - has he gone crazy?**
   ФРАНКЛИН, сквозь зубы. - I'm not at all sure.***
   БОМАРШЕ. - И обмундирование для 25 000 человек.
   УИЛЬЯМ. - And equipment for 25 000 men.
   (Франклин трет лоб, как человек, который не знает, спит он или бодрствует.)
   ФРАНКЛИН. - But... where, in God's name, did he get all that?
   УИЛЬЯМ, переводит на французский. - Но - откуда все это взялось?
   БОМАРШЕ. - Из государственных арсеналов, откуда я все это тайно вывожу - по соглашению с королем.
   УИЛЬЯМ. - From the State Arsenal where Monsieur de Beaumarchais has taken them, secretly, with His Majesty's consent.
   (Франклин, не говоря ни слова, подает руку Бомарше.)
   ФРАНКЛИН. - Why is this man doing this for us?
   УИЛЬЯМ. - Почему, месье, вы все это делаете для Америки?
   БОМАРШЕ. - Из любви к свободе.
   УИЛЬЯМ. - For the love of liberty.
   ФРАНКЛИН. - Why is he so fond of liberty?
   УИЛЬЯМ. - Почему вы так любите свободу?
   БОМАРШЕ. - Потому что я был в тюрьме.
   УИЛЬЯМ. - Because he has been in prison.
   (Франклин улыбается - затем записывает.)
   ФРАНКЛИН. - 200 cannons - 25 000 guns - equipment for?
   УИЛЬЯМ. - 25000 men.
   ФРАНКЛИН. - What does he expect in return?
   УИЛЬЯМ. - Чего вы ожидаете взамен?
   БОМАРШЕ. - Неблагодарности.
   УИЛЬЯМ. - Ingrat...
   ФРАНКЛИН. - I understood.****
   БОМАРШЕ. - Но - это еще не все.
   УИЛЬЯМ. - But, Grandpa, there's more to follow...
   БОМАРШЕ. - Я объявляю вам неофициально следующее...
   (И пока Бомарше говорит очень медленно, Уильям переводит очень быстро и почти слово в слово следующие заявления:)
   ...что Америка немедленно получит ...депозит в шестьсот тысяч ливров ...сверх того - по кредиту шесть миллионов, предоставленных Францией Соединенным Штатам ... и пусть мы никогда не напомним вам о них!.. Наконец, король сегодня утром на тайном совете... признал Независимость Соединенных Штатов... и уже намечены основные пункты договора о союзе между Францией и Америкой.
   (Он берет паузу - и добавляет:)
   Я должен сказать, что этот договор будет подписан... на следующий же день после первой победы американцев.
   (Франклин, в свою очередь, берет паузу - и Уильям слово в слово переводит Бомарше то, что говорит его дедушка:)
   УИЛЬЯМ. - Слова... не могут выразить... глубоких чувств... которые испытывает доктор Франклин... услышав то, что вы только что сказали.
   ФРАНКЛИН. -Yes.
   (Франклин и Бомарше прерывают разговор на несколько секунд - затем:)
   БОМАРШЕ. - Но... я думал - доктор Франклин свободно говорит по-французски.
   (И Франклин, улыбаясь, отвечает ему по-французски:)
   ФРАНКЛИН. - Свободно, да - но с вами я не хотел рисковать.
   БОМАРШЕ. - For the same reason I did not permit myself to address you in English.*****
   И ЗАНАВЕС ЗАКРЫВАЕТСЯ
  
   * - Он говорит...
   ** - Слушай, дедушка - он что, с ума сошел?
   *** - Я вовсе не уверен.
   **** - Я понял.
   ***** - По той же причине я не позволил себе обратиться к вам по-английски.
  
  

ТРИНАДЦАТАЯ КАРТИНА

Сцена Французского Театра - 23 февраля 1775 года - и декорация изображает декорацию - инверсия - последнего акта "Севильского цирюльника".

Сегодня первое представление пьесы.

В тот момент, когда занавес поднимается, звучат последние реплики актеров.

Бомарше здесь, один - все его внимание сосредоточено на сцене.

Затем слышится шум опускающегося занавеса - и тут же раздаются аплодисменты, заглушаемые свистом.

  
   РЕЖИССЕР, проходя. - Интриги!
   БОМАРШЕ. - Вы в это верите?
   РЕЖИССЕР. - Это сразу видно!
   (Мария-Тереза и Гюден выходят из зала через железную дверь и бегут к Бомарше.)
   МАРИЯ-ТЕРЕЗА. - Какой стыд!
   ГЮДЕН. - Позор!
   БОМАРШЕ. - Не уверен.
   МАРИЯ-ТЕРЕЗА. - Почему ты так говоришь?
   БОМАРШЕ. - Потому что я спрашиваю себя, хороша ли пьеса.
   ГЮДЕН. - Ты шутишь?
   БОМАРШЕ. - Отнюдь.
   (В этот момент появляются два человека, одетых скромно - они выходят из зала через ту же железную дверь. Один уродливее другого.)
   БОЛЕЕ УРОДЛИВЫЙ. - Я занимаюсь критикой недавно - что я должен думать об этой пьесе?
   ДРУГОЙ. - Что это отвратительный фарс, который заслуживает быть освистанным.
   МАРИЯ-ТЕРЕЗА. - О!.. Кто это такой?
   ГЮДЕН. - Это известный критик... э... э...
   БОМАРШЕ. - Во всяком случае, его мнение меня успокаивает.
   МАРИЯ-ТЕРЕЗА, к Гюдену. - Вы не можете вспомнить его имя?
   ГЮДЕН. - Оно вертится у меня на языке.
   БОМАРШЕ. - Быстро сплюньте!
   (Тут появляются пятеро актеров, которые играют роли Фигаро, Бартоло, Розины, Дона Базиля и Альмавивы.)
   Браво, мои актеры, вы были превосходны - особенно вы, Превиль, вы достойны восхищения в этой роли!
   (Он обращается к тому, кто воплотил на сцене Фигаро - и кто держит подмышкой рукопись пьесы.)
   ПРЕВИЛЬ. - Мы сожалеем, что публика вела себя столь оскорбительно - она настроена против вас - но в то же время, надо сказать, мы взволнованы словами, которые впервые произнесли сегодня со сцены.
   БОМАРШЕ. - Превиль, спасибо за то, что вы мне это говорите... но... отдайте мне мою пьесу.
   ВСЕ. - О!
   БОМАРШЕ. - Я верну вам ее через три дня - исправленную ... завершенную. Поверьте мне.
   (Превиль с сожалением отдает ему рукопись.)
   ПРЕВИЛЬ. - Но - поймите, месье де Бомарше, что публика сегодня атаковала вас, а вовсе не пьесу.
   БОМАРШЕ. - Охотно верю.
   ГЮДЕН. - В зале клеветали на тебя.
   БОМАРШЕ. - Да, да - так - и я хочу этим воспользоваться. Я должен позаботиться о своих врагах.
   (Затем, обращаясь к актеру, который играет роль Базиля, добавляет:)
   И тут я готовлю вам сюрприз.
   (Теперь они отходят друг от друга. Бомарше, Мария-Тереза и Гюден делают несколько шагов. Пятеро актеров, сбившись в кучку, перешептываются.)
   МАРИЯ-ТЕРЕЗА, оборачиваясь. - Пьер, погляди...
   БОМАРШЕ. - На моих актеров?
   МАРИЯ-ТЕРЕЗА. - Нет, на своих персонажей. Как ты это объяснишь - занавес опущен - а они продолжают жить?
   И ЗАНАВЕС ЗАКРЫВАЕТСЯ
  

ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ КАРТИНА

Занавес, который только что был опущен, вновь поднимается.

Та же декорация - и Бомарше здесь, один, и снова все его внимание сосредоточено на сцене.

Слышны последние слова тирады Базиля: "Клевета, сударь..." - и эти слова встречают громом аплодисментов - никакой свист не может их заглушить.

  
   БОМАРШЕ, поднимая голову. - Черт возьми, я знал, что в моей пьесе чего-то не хватает!
   И ЗАНАВЕС ЗАКРЫВАЕТСЯ
  
  

ПЯТНАДЦАТАЯ КАРТИНА

Салон короля в Версале.

Присутствуют: король, королева, три незначительных персонажа и мадам Кампан.

(Мадам Кампан, сидя за маленьким столиком, читает вслух рукопись "Женитьбы Фигаро", которую держит перед глазами.)

  
   МАДАМ КАМПАН. - "Раз уж вы сильный мира сего, думаете, что и разумом тоже сильны! Происхождение, состояние, положение в свете, должности - вы так всем этим гордитесь! А что вы сделали, чтобы достичь такого благополучия? Вы дали себе труд родиться, только и всего!.."
   ЛЮДОВИК XVI. - Что! Так и написано?
   МАДАМ КАМПАН. - Да. Да, сир.
   ЛЮДОВИК XVI. - Уму непостижимо!
   МАРИЯ-АНТУАНЕТТА. - Ужасно.
   ЛАКЕЙ, входя. - Господин граф де Верженн спрашивает...
   ЛЮДОВИК XVI. - Да, да, пусть войдет.
   (Через мгновение входит Верженн.)
   Ах! Вы пришли вовремя, месье!.. Садитесь. Мы слушаем новую пьесу Бомарше, эту знаменитую "Женитьбу Фигаро", о которой так много говорят - о которой слишком много говорят! Этот человек посмел написать продолжение "Севильского цирюльника"...
   ВЕРЖЕНН. - Чего никогда не было - того, без сомнения, никогда и не будет.
   ЛЮДОВИК XVI. - Вопрос не в этом. Пьеса ужасна - судите сами.
   (Мадам Кампан.)
   Продолжайте, мадам.
   (Воспользовавшись тем, что король отвлекся, мадам Кампан пролистывает две-три страницы.)
   МАДАМ КАМПАН, читает. - "Я стал писать о ценности денег - и вскоре, сидя в повозке, увидел, как за мной опускается мост тюремного замка..."
   МАРИЯ-АНТУАНЕТТА. - Это Бастилия.
   ЛЮДОВИК XVI. - Очевидно.
   МАДАМ КАМПАН, читает. - "...войдя в который, я оставил надежду и свободу."
   ЛЮДОВИК XVI. - Э! Да, но - теперь им остается только сжечь Бастилию!.. Куда мы идем?
   МАДАМ КАМПАН. - Впрочем, он так и написал - "Бастилия" - но я вижу, что потом он это вычеркнул.
   ЛЮДОВИК XVI, обращаясь к одному из трех незначительных лиц. - Пожалуйста, попросите моего брата д'Артуа оказать нам любезность и прийти сюда немедленно.
   (Человек, к которому он обратился, встает и быстро выходит.)
   Продолжайте, мадам.
   (И снова мадам Кампан пролистывает несколько страниц.)
   МАДАМ КАМПАН, читает. - "Мне сказали... что я не имею права писать... ни о власти, ни о религии, ни о политике, ни о морали, ни о должностных лицах, ни о благонадежных корпорациях, ни о людях, имеющих к чему-либо отношение - обо всем же остальном я могу писать свободно."
   ЛЮДОВИК XVI. - Свободно!.. Свобода!.. Достаточно, мадам.
   (В это время входит граф д'Артуа.)
   Господин мой брат, я обязываю вас исполнить мое распоряжение: никогда, вы меня слышите, никогда "Женитьба Фигаро" не будет представлена на сцене.
   ГРАФ Д'АРТУА. - Сир, с глубоким сожалением уведомляю вас, что спектакль был сыгран вчера вечером в доме маркиза де Водрейя - и, должен сказать, с огромным успехом.
   ЛЮДОВИК XVI. - Рад слышать!
   ГРАФ Д'АРТУА. - Однако добавлю, что некоторые аллюзии несносны. Так, был упомянут господин де Калонн: "Нужен был счетчик, и на это место взяли танцора." Но есть кое-что более серьезное - и я не смею доложить об этом королю - в присутствии королевы.
   ЛЮДОВИК XVI. - Быстрее - я хочу знать.
   ГРАФ Д'АРТУА. - Один из персонажей в какой-то момент произносит эту непристойность - он говорит: "Муж пренебрегает ею".
   (Людовик XVI смотрит на Марию-Антуанетту. Она смотрит на него.
   И гнев короля вспыхивает.)
   ЛЮДОВИК XVI. - Это слишком, это слишком! Я хочу, чтобы он был наказан.
   (На игровом столике он видит разложенные для игры карты. Король берет первую попавшуюся. Это туз треф. Он делает два шага к своему бюро, макает перо в чернила
   и пишет на карте:)
   ЛЮДОВИК XVI. - "Арестовать Бомарше, препроводить в Сен-Лазар и высечь."
   И ЗАНАВЕС ЗАКРЫВАЕТСЯ
  
  
  
  
  

ШЕСТНАДЦАТАЯ КАРТИНА

Камера в тюрьме Сен-Лазар.

Когда занавес открывается, Бомарше один на сцене, расхаживает от одной стены до другой - и, возвращаясь беспрестанно по собственным следам, будто затаптывает их.

Дверь открывается и появляется тюремщик.

   ТЮРЕМЩИК, объявляет. - Господин де Сартин.
   БОМАРШЕ. - Наконец-то!
   (Входит Сартин. Он явно принес хорошие новости - и тюремщик оставляет их вдвоем.)
   САРТИН. - Вы здесь уже пять дней.
   БОМАРШЕ. - Пять - слишком много, месье.
   САРТИН. - Все - и король первый - с этим согласны.
   БОМАРШЕ. - Посадить меня - шестидесятилетнего - в Сен-Лазар - в тюрьму, куда отправляют порочных детей - значит подвергнуть меня риску быть высеченным.
   САРТИН. - И вы были?..
   БОМАРШЕ. - Нет.
   (Сомнения в этом остаются до сих пор.)
   САРТИН. - Меня послал король.
   БОМАРШЕ. - Я слушаю.
   САРТИН. - Вы свободны.
   БОМАРШЕ. - Если захочу.
   САРТИН. - ?
   БОМАРШЕ. - Да. Да, я выйду отсюда - но на своих условиях. Вот они. Пусть король выберет один из четырех способов смыть оскорбление, которое мне нанесли - вот, я их записал.
   (Он берет с того, что служило ему письменным столом, исписанный лист бумаги и тут же читает текст Сартину:)
   "Primo: его величество сделает заявление, что Сен-Лазар - это дом короля. Secundo: король удостоит меня разговора в Версале - в галереях или в своих апартаментах. Tertio: его величество согласится, чтобы я посвятил ему свое следующее сочинение - или, наконец, король даст мне пенсию, благодаря которой я смогу добавить к своим титулам еще один - пенсионер его величества." Вот. Иначе я отказываюсь покинуть тюрьму.
   (И он добавляет:)
   И я не шучу.
   (И он не шутил.)
   И ЗАНАВЕС ЗАКРЫВАЕТСЯ
  
  

СЕМНАДЦАТАЯ КАРТИНА

Декорация представляет гостиную, притом роскошную, нового дома Бомарше.

Этот дом стал его последним домом.

Здесь есть двери, разумеется - а перед большим эркером, который находится в глубине сцены, спиной к публике стоят, глядя в окно, Бомарше и генерал Бонапарт.

   БОМАРШЕ. - Выйдя из тюрьмы, я сорвал куш - король подал мне руку в присутствии всего двора - мне назначили пенсию в присутствии нотариуса - и, наконец, "Севильский цирюльник" был сыгран в Трианоне с несчастной королевой в роли Розины и графом д'Артуа в роли Альмавивы - одним словом, удовлетворенный, я построил этот дом моей мечты - прямо напротив Бастилии!.. Да, я хотел быть в первых ложах - уверенный, что однажды она сгорит - и я буду смотреть на это из своего окна. Но, к несчастью, зрелище не было красивым. Нет. Ему не хватало одновременно силы и элегантности - в этом не было больше смысла. Они хотели убивать - это не принесло пользы.
   БОНАПАРТ. - Думаю, прежде всего, они хотели освободить заключенных, которых там держали.
   БОМАРШЕ. - Вы знаете, сколько их было?
   БОНАПАРТ. - Нет.
   БОМАРШЕ. - Э! Так вот, семеро - четыре фальшивомонетчика, два сумасшедших и один дворянин - убийца - граф де Сулаж. Итак, разве без них не достаточно было на свободе убийц, фальшивомонетчиков и сумасшедших?
   БОНАПАРТ. - Сколько же вы проводили взглядом телег, едущих к эшафоту?
   БОМАРШЕ. - Слишком много. В одной из них я видел советника Гёзмана, но он был вместе с Андре Шенье - и это испортило мне удовольствие.
   (В это время они покидают эркер.)
   Давайте сядем, генерал.
   (Они садятся.)
   Иметь живого Лавуазье и привести его на гильотину!
   ГЮСТАВ, входит и объявляет. - Господин доктор Гильотен.
   (Появляется доктор Гильотен. Это человек шестидесяти лет, чрезвычайно грустный и мягкий.)
   БОМАРШЕ. - Мы только что говорили о вас, доктор.
   ГИЛЬОТЕН. - О! Не сомневаюсь - это мой кошмар.
   БОМАРШЕ, представляет их друг другу. - Господин доктор Гильотен - генерал Бонапарт.
   ГИЛЬОТЕН. - О, это большая честь, генерал.
   БОНАПАРТ. - Доктор.
   ГИЛЬОТЕН. - Да, правда, это не пустяк - у меня было единственное желание: чтобы осужденных на смерть обезглавливали с помощью механизма - но чтобы мое имя присвоили этому инструменту, который получил сейчас такое ужасное применение - это слишком несправедливо - и это отвратительно.
   БОНАПАРТ. - Потому что не вы его изобрели?
   ГИЛЬОТЕН. - Нет, генерал, его изобрел немец - и, ужасная подробность, он дал гарантию на пятьдесят лет! И Кутон повторяет тем, кто хочет это слышать: "Давайте посмотрим, правда ли эта штука может работать так долго!" ...Господин де Бомарше, я пересек Париж, чтобы сообщить вам новость - которая, говорят, может представлять для вас интерес. Шевалье д'Эон, которого вы вытащили из Лондона, отдал Богу душу.
   БОМАРШЕ. - Ах...
   (Доктор Гильотен вынимает из кармана письмо.)
   ГИЛЬОТЕН. - И мой английский коллега, хирург Копленд, оказал мне дружескую услугу, передав следующее: "Удостоверяю настоящим актом, что я изучил и произвел вскрытие тела шевалье д'Эона в присутствии господ Эддера и Уилсона - и мы нашли, что его мужские органы сформированы и абсолютно нормальны."
   БОМАРШЕ. - !
   ГИЛЬОТЕН. - Хочу надеяться, что это вас не расстроило.
   БОМАРШЕ. - Отнюдь, отнюдь - но это всколыхнуло во мне воспоминания. Он был мужчиной!
   ГИЛЬОТЕН. - Да. Они не только зарисовали, но и сделали слепок соответствующих частей - и миссис Уильям Боунинг, лично присутствовавшая на вскрытии, подтвердила их точное сходство. Они получили все гарантии.
   ГЮСТАВ, входит и объявляет. - Господин маркиз де Лафайет.
   (И появляется Лафайет.)
   ЛАФАЙЕТ. - Господин де Бомарше, я должен обнять вас от имени Франклина.
   БОМАРШЕ. - О! - сделайте это, прошу вас.
   (Они обнимаются.
   Бомарше представляет своих гостей:)
   Генерал Бонапарт - господин Гильотен.
   ЛАФАЙЕТ. - А - а?
   БОМАРШЕ. - Нет, нет - ничего подобного.
   ЛАФАЙЕТ. - Простите. ...Мой генерал.
   БОНАПАРТ. - Мой генерал.
   (Они холодно приветствуют друг друга.)
   ЛАФАЙЕТ, к Бомарше. - Почтеннейший доктор Франклин просил вам сказать, что никогда решающая победа при Саратоге не была бы одержана без вас.
   БОМАРШЕ. - Боже мой!
   ЛАФАЙЕТ. - И они этого не забудут!
   БОМАРШЕ. - Надеюсь, они это запомнят.
   ЛАФАЙЕТ, Бонапарту. - Вам, республиканцу в душе, генерал, не будет ли тяжело узнать, что в текст Декларации о правах человека - при составлении которого я был консультантом - эти господа отказываются вводить два восхитительных слова, встречающиеся в Декларации Независимости Соединенных Штатов?
   БОНАПАРТ. - Какие?
   ЛАФАЙЕТ. - Вот эти: "право на счастье" - они не хотят слова "счастье"!
   БОМАРШЕ. - Я не удивлен. Для нас равенство означает, что все равно несчастны!.. Свобода - да, теперь мы знаем, за что нас арестовывают - а что касается братства...
   БОНАПАРТ. - Что - вы не верите в него больше?
   БОМАРШЕ. - Если у вас были товарищи, мой генерал, вы знали, что такое братство!
   (Входит Мария-Тереза. Все встают. Бомарше представляет ее:)
   Мадам де Бомарше. Именно так, потому что я женюсь на ней.
   (Приветствия - и все снова усаживаются.)
   ЛАФАЙЕТ. - Э! Ну, господин де Бомарше, не собираетесь ли вы вскорости подарить нам какой-нибудь новый шедевр?
   БОМАРШЕ. - Ах! Великие боги! Нет - для кого играть?
   ЛАФАЙЕТ. - Но - для публики.
   БОМАРШЕ. - Это больше не публика, увы! Это граждане. Вы можете развлечь людей, которые умирают от голода - но не пытайтесь заставить улыбаться людей, которые умирают от страха.
   ГИЛЬОТЕН. - Французы боятся.
   БОНАПАРТ. - Они боятся, это правда.
   БОМАРШЕ. - И вам нравится, что они боятся, генерал?
   БОНАПАРТ. - А! Нет - это отвратительное чувство...
   ГИЛЬОТЕН. - Заразное...
   ЛАФАЙЕТ. - Пагубное.
   ГИЛЬОТЕН. - Если бы они не испугались, они не стали бы терпеть...
   (Он делает жест, будто отрезает голову.)
   ...что гильотинировали...
   ЛАФАЙЕТ. - Нет другого слова.
   ГИЛЬОТЕН. - К несчастью!.. Что гильотинировали, к примеру, Лавуазье.
   БОМАРШЕ. - Именно об этом мы говорили.
   ГИЛЬОТЕН. - И самое страшное в том, что - что все эти люди...
   (Он делает жест в сторону людей, проходящих по улице.)
   ...все французы даже не возмутились!
   БОМАРШЕ. - Гильотинировали - (Гильотену.) простите! - гильотинировали Андре Шенье... и поэты не возопили!.. Наших убийц, которых все знают, не больше полудюжины - но их сообщники, промолчавшие, неисчислимы - и сейчас не время собирать их в театральном зале.
   ГИЛЬОТЕН. - Господин де Бомарше судит верно - в очередной раз. Эти пять лет нашей жизни стали для нас фатальными - и мы так быстро не простим, поверьте.
   БОМАРШЕ. - На мой взгляд, времена сейчас не только злополучные, но и ничтожные, несостоятельные. Вы так любезно говорили о шедевре, месье де Лафайет - однако с 89-го года прошло уже пять лет, а что было опубликовано, что было выставлено, что было сыграно? Ничего. Никаких шедевров. Лишь пьески на злобу дня или аллегорические картины. И ничего из этого не останется.
   ЛАФАЙЕТ. - Быть может, нас ждут сюрпризы.
   БОМАРШЕ. - Сюрпризы?
   ЛАФАЙЕТ. - Подождем возвращения тех, кто был изгнан.
   БОМАРШЕ. - Француз за границей не может сделать ничего хорошего - разве что войну.
   (Он кланяется Лафайету - тот кланяется ему в ответ.)
   Из любого добровольного изгнания можно привезти лишь неизгладимую печаль - или ненависть. И Ривароль был дурак что вернулся! Несомненно, он сделал это, чтобы заставить поверить, будто он благороден!
   БОНАПАРТ. - Позвольте мне удивиться вашим взглядам: вы восстаете против перемен, одна из основных причин которых - вы сами и ваши произведения. Вы превзошли Вольтера и Дидро, господин де Бомарше. На протяжении более двадцати лет вы были недовольны всем: судами, дворянством и духовенством...
   БОМАРШЕ. - Да - мы просили дать нам жить - и это было естественно - но не умереть! А теперь нас убивают.
   БОНАПАРТ. - Но вы, равный Жан-Жаку, вы защищали людей - и требовали свободы!
   БОМАРШЕ. - Свободы - да, действительно, я хотел, чтобы нам ее дали - но я никогда не хотел видеть, как она забирает все! А почему? Потому что, если продолжать пользоваться ею таким образом, завтра кто-нибудь встанет и сам заберет ее, эту свободу, уж будьте уверены.
   БОНАПАРТ. - Кто-нибудь?
   БОМАРШЕ. - Да - и кто угодно, если только он солдат-победитель. Самое подходящее время для них, для таких людей, надеть мундир. Как только они все получат винтовки, то перестанут сражаться друг с другом, поверьте. В том беспорядочном состоянии, в котором теперь Франция, она бросится на шею первому победителю. Когда вы отправляетесь в Италию, генерал?
   БОНАПАРТ. - Я уезжаю завтра.
   БОМАРШЕ. - Да? Хорошо, но - возвращайтесь победителем: Франция будет спасена - и народ тоже, этот несчастный.
   ЛАФАЙЕТ. - Почему вы не скажете все это им?
   БОМАРШЕ. - Им? Кому?
   ЛАФАЙЕТ. - Комитету общественного спасения.
   (Мария-Тереза подскакивает, услышав эти слова.)
   ЛАФАЙЕТ. - Почему бы нет?
   БОНАПАРТ. - Вы, говоривший королю в лицо всю правду - вы бы не осмелились...
   БОМАРШЕ. - Не осмелился бы?
   БОНАПАРТ. - Это не вызов...
   ЛАФАЙЕТ. - Это предложение.
   МАРИЯ-ТЕРЕЗА. - Да, то есть, вы ему предлагаете сдаться в плен!
   (Дверь открывается и врывается Гюден.)
   ГЮДЕН. - Простите, что врываюсь таким образом - но у меня для тебя срочное сообщение.
   БОМАРШЕ. - Да, прошу тебя.
   ГЮДЕН. - Комитет общественного спасения хочет видеть тебя сегодня непременно до четырех часов.
   (Все ошеломлены.)
   БОМАРШЕ, с улыбкой. - Вам известно, что Шамфор был вызван - как и я - но предпочел не расширять круг своих знакомств - и перерезал себе горло бритвой, как только получил от них приглашение?
   (Марии-Терезе.)
   Спрячьте мою бритву!
   (Гюдену.)
   Скажи этим господам, что я прибуду непременно без двадцати четыре!
   (Всем.)
   Попробую еще раз выйти вперед!
   И ЗАНАВЕС ЗАКРЫВАЕТСЯ
  
  
  
  
  

ВОСЕМНАДЦАТАЯ КАРТИНА

Та же декорация.

Мария-Тереза ждет возвращения Бомарше. Встревоженная, она стоит в эркере.

Несомненно, она увидела его, потому что бежит к двери - и появляется Бомарше.

Его лицо выражает спокойную важность.

   МАРИЯ-ТЕРЕЗА. - Ну?
   БОМАРШЕ. - Ну...
   МАРИЯ-ТЕРЕЗА. - Говори же скорее.
   БОМАРШЕ. - Комитет общественного спасения просит меня выполнить тайную миссию за границей.
   МАРИЯ-ТЕРЕЗА. - Надеюсь, ты отказался?
   БОМАРШЕ. - Нет. Нет, потому что речь идет о том, чтобы добыть им оружие. А я знаю, что шестьдесят тысяч ружей задержаны в Голландии.
   МАРИЯ-ТЕРЕЗА. - О! Ты опять за свое!
   БОМАРШЕ. - Да. И, понимаешь, самое противное - мысль, что, как только я повернусь к ним спиной, эти господа не замедлят внести меня в список эмигрантов.
   МАРИЯ-ТЕРЕЗА. - Тогда - откажись.
   БОМАРШЕ. - Нет.
   МАРИЯ-ТЕРЕЗА. - Но почему?
   БОМАРШЕ. - Потому что, любимая, хотя эти люди ужасны, моя страна просит меня о том же.
   ЗАНАВЕС
  
  

ПОСЛЕДНЯЯ КАРТИНА

ПЕРЕД ТРИБУНАЛОМ БЕССМЕРТНЫХ

За длинным столом, покрытым красной скатертью, сидят Колетет, Демаре, Гомбо, Буа-Робер, Сорен, Донше и Компистрон, который председательствует. Перед ним стоит пустое кресло.

  
   КОМПИСТРОН. - Господа! Комитет по отбору драматургов срочно собрался сегодня только для того, чтобы рассмотреть дело, которым мы не можем пренебречь. Вчера в Париже умер Пьер-Огюстен Карон де Бомарше.
   ВСЕ. - Ах!
   КОМПИСТРОН. - Да. Персона известная - как своей дурной славой, так и...
   КОЛЕТЕТ. - О, как прискорбно!
   ДЕМАРЕ. - Согласен с вами.
   КОМПИСТРОН, продолжая. - ...так и своим характером...
   ГОМБО. - Неудобный.
   БУА-РОБЕР. - Язвительный.
   СОРЕН. - Ужасный.
   ДОНШЕ. - Омерзительный!
   КОМПИСТРОН. - При том отношении, которое я вижу, господа, откроем ли мы ему двери в Бессмертие? Вот вопрос, который стоит перед нами.
   КОЛЕТЕТ. - Он не стоит, господин президент.
   ДЕМАРЕ. - Господин де Бомарше будет плохо выглядеть среди Бессмертных.
   ГОМБО. - Мы считаем его...
   КОМПИСТРОН. - Вы считаете его?..
   ГОМБО. - Мы считаем его нежелательным.
   БУА-РОБЕР. - Скверным.
   СОРЕН. - Порочным.
   ДОНШЕ. - Презренным.
   КОМПИСТРОН. - Мы все согласны, господа - я просто очарован.
   (Он звонит в колокольчик, появляется пристав.)
   КОМПИСТРОН. - Впустите господина де Бомарше!
   (Эти господа готовятся оказать ему ледяной прием.
   Входит Бомарше. Компистрон приглашает его сесть в кресло, которое стоит напротив других.
   Бомарше с улыбкой приветствует их - затем садится.)
   КОМПИСТРОН. - Месье де Бомарше, сегодня вы предстали перед Трибуналом Бессмертных.
   БОМАРШЕ. - Этот Трибунал - вы?
   КОЛЕТЕТ. - Мы его самая активная эманация.
   ДЕМАРЕ. - Ибо мы выполняем его задачу.
   ГОМБО. - Отбирая наших.
   БОМАРШЕ. - Вы отбираете своих собратьев?
   КОМПИСТРОН. - Именно так, месье.
   БОМАРШЕ. - Работа довольно подлая, надо думать - и я хотел бы знать, кто вы такие, господа?
   (Члены Комитета по отбору, враждебные ко всем, кто не является одним из них.)
   БУА-РОБЕР, представляется. - Буа-Робер, драматург, член Французской академии.
   БОМАРШЕ. - Буа - как?
   БУА-РОБЕР. - Буа-Робер.
   СОРЕН, представляется. - Сорен.
   БОМАРШЕ. - Серен?
   СОРЕН, представляется. - Нет, Сорен - драматург, член Французской академии.
   ДОНШЕ, представляется. - Донше.
   БОМАРШЕ, стараясь припомнить. - Донше?
   ДОНШЕ. - Член Французской академии.
   БОМАРШЕ. - Ах - интересно, почему ваше имя ничего мне не говорит? Драматург?
   ДОНШЕ. - Ну да.
   КОМПИСТРОН, называет себя. - Компистрон.
   БОМАРШЕ. - Я такого не знаю.
   КОМПИСТРОН. - Нет - я же говорю: Компистрон, драматический поэт, член Французской академии.
   БОМАРШЕ. - Это стоит запомнить.
   ДЕМАРЕ, представляется. - Демаре, драматург, член Французской академии.
   БОМАРШЕ, очень удивившись. - Да?
   ДЕМАРЕ. - Ну - да.
   КОЛЕТЕТ, представляется. - Колетет.
   БОМАРШЕ. - Химик?
   КОЛЕТЕТ. - Нет, писатель, член Французской академии.
   БОМАРШЕ. - Разумеется.
   ГОМБО, представляется. - Гомбо, драматург и член Французской академии.
   БОМАРШЕ. - Э! Ну, что же... - сколько всего я узнал сегодня! И вы избраны отбирать своих?
   ВСЕ. - Да.
   КОМПИСТРОН. - И у каждой профессии есть свой собственный Комитет.
   БОМАРШЕ. - Вот несчастье!.. Было бы предпочтительнее, на мой взгляд, доверить художников адвокатам, архитекторов врачам, а критиков - могильщикам.
   КОМПИСТРОН. - Но, скажите, месье, кому из нас вы предлагаете свои идеи?
   БОМАРШЕ. - На самом деле, никому - но, по крайней мере, вы позволите мне удивиться отсутствию здесь Седена и Мариво? И один, и другой были хорошими драматургами, и оба - из вашей Академии - не так ли?
   КОМПИСТРОН. - Седен и Мариво... э... они были изгнаны.
   КОЛЕТЕТ. - Они предпочитают не быть членами Комитета по отбору.
   БОМАРШЕ. - Я хорошо их знаю: это великие писатели.
   КОМПИСТРОН. - Давайте рассмотрим вопрос...
   ГОМБО. - Острый вопрос, если таковой вообще стоит, о вашем приеме.
   КОМПИСТРОН. - Есть ли у вас рекомендации для Бессмертия?
   БОМАРШЕ. - Рекомендации?.. "Севильский цирюльник" и "Женитьба Фигаро".
   КОМПИСТРОН. - Что ж, ваши комедии довольно остроумны...
   КОЛЕТЕТ. - Хоть и тривиальны.
   БУА-РОБЕР. - Но - оставим в стороне писателя - и посмотрим на человека...
   ДЕМАРЕ, заканчивает. - ...который совался во все авантюры.
   БОМАРШЕ. - Смелые люди в глазах людей злых всегда становятся авантюристами.
   КОМПИСТРОН, остальным. - Дайте же ему самому себя обвинить, прошу вас.
   (Бомарше.)
   Как вы себя вели при жизни?
   БОМАРШЕ. - Ну! Боже мой, по возможности разумно. В трудных обстоятельствах я лишь удваивал усилия - и не упустил ни одной минуты жизни.
   КОМПИСТРОН. - Однако мы полагаем, что вы покончили с собой.
   БОМАРШЕ. - О! Но это дьявольское измышление и откровенный абсурд!.. Я ушел из жизни, не зная об этом - так же как и вошел в нее. Но разве меня удивляет эта клевета?.. Нет - я должен был ожидать ее - ведь меня ненавидели и любили больше, чем кого-либо другого в XVIII веке!.. Весело - и даже добродушно сносил я бесчисленных врагов - и никому не перешел дорогу. Но я нашел причину такой вражды.
   В пору моей безумной юности я играл на всех музыкальных инструментах, но я не принадлежал к сообществу музыкантов - и музыканты меня возненавидели. Я изобрел несколько полезных механизмов, но я не принадлежал к сообществу механиков - и они стали поносить меня. Я сочинял стихи и песни, но разве меня признавали поэтом? Ведь я был сыном часовщика! Не любя играть в лото, я стал писать пьесы для театра, но вокруг говорили: "Куда он суется? Он не может быть писателем, он же делец". Не найдя никого, кто хотел бы меня защищать, я напечатал множество мемуаров, чтобы выиграть процессы, затеянные против меня. И адвокаты возопили: "Невыносимо, когда человек без нашей помощи доказывает, что прав!" Я обсуждал с министрами важные реформы, в которых нуждались наши финансы, но снова говорили: "Куда он суется, ведь он не финансист?" Борясь со всеми властями, я возвысил французское искусство книгопечатания превосходными изданиями Вольтера - но я не был типографом, и все книготорговцы на меня ополчились. Я торговал со всеми четырьмя частями Света, но меня не признавали коммерсантом. Сорок моих кораблей одновременно ходили по морям, но меня не признавали судовладельцем и ругали во всех портах. Мой военный корабль, оснащенный 52 пушками, имел честь сражаться рядом с кораблями его величества - но на меня смотрели, как на примазавшегося, и я выиграл лишь потерю своей флотилии! Из всех французов я больше всего сделал для свободы Америки, но я не был среди тех, кто вел переговоры...
   БУА-РОБЕР. - Так кем же вы были?
   БОМАРШЕ. - Никем как самим собой и тем, кто я есть: свободным в оковах, спокойным перед самой большой опасностью, противостоящим всем бурям, ленивым от природы, как осел, и постоянно работающим, оклеветанным всеми, но внутренне счастливым, не принадлежащим ни к каким корпорациям - ни к литературным, ни к политическим, никогда никому не угождающим, а значит, всеми отвергнутым.
   КОМПИСТРОН. - Да - всеми отвергнутым, но всеми обожаемым!
   КОЛЕТЕТ. - Суровым к другим - но снисходительным к себе!
   БОМАРШЕ. - Я лишь хотел таким образом представиться вам, господа.
   (Общее движение.)
   КОМПИСТРОН. - Позвольте мне пристыдить его. Вы звались Кароном, но взяли имя де Бомарше. Потом вы называли себя господином де Ронаком, но вдруг стали Родриго Орталесом! Стало быть, вы известны под четырьмя разными именами?
   БОМАРШЕ. - У меня должно быть еще больше имен, чтобы заслужить ваше уважение. Четыре имени - подумайте только! - когда нелегко и одно прославить, не так ли?
   БУА-РОБЕР. - Хватит, месье. Мы это признаем. Вы получили деньги от банкира Пари-Дюверне!
   БОМАРШЕ. - Был бы рад узнать, что вы от них отказались!
   ДЕМАРЕ. - Вы убили человека на дуэли!
   БОМАРШЕ. - А вам не приходила мысль послать ко мне своих секундантов?
   ГОМБО. - Пребывая в Мадриде, вы предложили свою любовницу королю Испании?
   БОМАРШЕ. - Я всегда приносил жертвы Родине. Я не просто отдал ему эту красавицу - я обменял ее на право эксклюзивной торговли в Луизиане для Французской компании, созданной по модели Индийской компании.
   ДОНШЕ. - Вы продали Америке ружья, пушки, порох...
   БОМАРШЕ. - И до сих пор не получил платы.
   СОРЕН. - Вы были наглым!
   БОМАРШЕ. - Таким и остался.
   БУА-РОБЕР. - Как и тщеславным!.. Однажды вы заявили, что вы первый поэт Парижа!
   БОМАРШЕ. - О - я сказал, что я первый поэт Парижа... вошедший через Сент-Антуанские ворота.
   ДОНШЕ. - Да... О!.. так вы хитрец!
   БОМАРШЕ. - Но тут и вправду речь шла только об адресе.
   КОЛЕТЕТ. - Вы не отрицаете, что самодовольны!
   БОМАРШЕ. - Поставьте себя на мое место, господа.
   КОМПИСТРОН. - Ну, вы так уверены в себе?
   БОМАРШЕ. - Я не настолько глуп, чтобы полагаться на вас.
   КОМПИСТРОН. - И тут вы правы, месье де Бомарше - ибо вы не перешагнете порога Бессмертия.
   ПРИСТАВ, входит. - Господа, здесь господин Мольер, он хочет с вами говорить.
   ВСЕ. - Мольер!
   КОМПИСТРОН. - Господа, все мы здесь относимся с почтением к Мольеру, но не забудем, что он не принадлежит к Французской Академии.
   СОРЕН. - "У его славы ничего не отнимешь - к нашей ничего не прибавишь".
   КОМПИСТРОН. - Сорен, прошу вас!
   СОРЕН. - Я всего лишь процитировал известные стихи - я люблю их повторять.
   (Появляется Мольер. Все встают.)
   МОЛЬЕР. - Я скажу только одно слово, точнее, сделаю один только жест. Господин де Бомарше, дайте мне вашу руку.
   (Бомарше подает руку Мольеру.)
   Мольер (остальным). - Теперь попробуйте разлучить нас - я бросаю вам вызов. Господа, если вы изымете из библиотек две пьесы Бомарше, возникнет ужасная пустота, которую ничем нельзя заполнить. (К Бомарше.) Пойдемте - я представлю вас Жану де Лафонтену.
   ЗАНАВЕС
  
  
   Sacha Guitry
   BEAUMARCHAIS
   1950
   Texte libre de droits.
   Corrections, Иdition, conversion informatique et publication
   par le groupe :
   Ebooks libres et gratuits
   http://fr.groups.yahoo.com/group/ebooksgratuits
   Adresse du site web du groupe :
   http://www.ebooksgratuits.com/
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

50

  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"