Аннотация: Рассказ вышел в финал конкурса "Пот сознания -2"
Для того чтобы быть допущенным к экзамену по философии, Славе Пенушкину надо было хотя бы единожды за семестр появиться на лекции, но всякий раз, когда он собирался дойти до триста двадцать девятой аудитории, что-нибудь да случалось. Чаще всего Слава банально опаздывал, и его не пускал в аудиторию в этом смысле строгий профессор Ильин; а бывало кто-нибудь встречался ему в коридоре, предлагая пойти в "На дне", в "Три коня" или же просто к метро на пару пива. Падкий на подобный досуг Слава не мог отказать. Но вот настал момент, когда дальше тянуть стало некуда - в среду должна была случиться последняя в семестре лекция.
На этот раз Слава решил не повторять собственных ошибок. Из дома он вышел вовремя, даже с небольшим запасом; в вагоне метро не притрагивался к книге, чтобы не проехать "Бауманскую"; от метро и до первой проходной не шел, а практически бежал. Самому себе Слава казался летящим на сверхмалой высоте самолетом условного противника, про какие ему рассказывали на военной кафедре.
Перед входом в проходную его кольнула нехорошая мысль, будто он забыл дома пропуск. Мысль была настолько сильной, что Слава остановился и на какое-то мгновение даже утратил боевой дух, но тревога оказалась ложной - заветные синие корочки нашлись во внутреннем кармане пиджака - и Слава, крепко ухватившись за деревянную ручку двери проходной, уверенно дернул ее на себя.
Не глядя по сторонам и не обращая внимания на чьи-то призывные оклики, Слава продолжил движение по ломаным коридорам и широким лестничным маршам института. Скорость движения здесь пришлось несколько сбросить, но ощущение "самолета" осталось. Наконец, вдалеке показалась заветная, обитая желтой вагонкой дверь с номером триста двадцать девять, но путь к ней внезапно преградили чьи-то спины в пиджаках. Будучи уже не в состоянии затормозить, Слава двинул прямо в толпу. Видимо, осознав серьезность Славиных намерений, "пиджаки" расступились, и, не задев ни одного из них даже плечом, наш герой влетел в аудиторию.
Слава приземлился за центральным столом на втором ряду, прямо напротив пока еще пустой кафедры. Как только его зад коснулся фанерного стула, а рюкзак с грохотом упал на соседний, Слава вспомнил, что не курил с самого утра. Руки сами собой отыскали в карманах сигареты и зажигалку, зад оторвался от плоской фанеры, но тут же опустился обратно. До начала пары оставалось еще десять минут, но Слава решил не рисковать и выходить из аудитории не стал.
Широкой поступью уверенного в себе мужчины профессор Ильин зашел в аудиторию вместе со звонком и закрыл за собой на шпингалет дверь. Почти сразу же снаружи послышался настойчивый стук, но Ильин не обратил на него никакого внимания, молча взошел на кафедру и осмотрел аудиторию. Его многозначительное молчание продолжалось до тех пор, пока снаружи не перестали стучать.
Аудиторию наполнил характерный звук шелестящих тетрадных листов.
- Сознание есть высшая, свойственная только человеку форма отражения действительности, представляющая собой совокупность психических процессов, позволяющих ему ориентироваться в окружающем мире, времени, собственной личности, обеспечивающих преемственность опыта, единство и многообразие поведения, - словно батюшка, нараспев, аристократическим баритоном, от которого девицы поголовно выпадали в осадок, произнес Ильин.
Студенты, в том числе и Слава, записали сказанное.
- Кто мне скажет, а на основании чего человек получает представление об окружающей его действительности? - обратился Ильин к аудитории.
- Информации, которая поступает в мозг от органов чувств, - быстро ответила девушка справа, фамилии которой Слава не знал.
Ильин удовлетворенно кивнул.
- Иными словами, действительность формируется нашими глазами, ушами, языком, носом и кожей. То есть, действительность - это то, что мы видим, слышим, обоняем, осязаем и пробуем на вкус! - Ильин бросил в аудиторию свой знаменитый "пронзительный" взгляд, который, волновал девушек наравне с баритоном. - С этим все согласны?
По аудитории прокатилось несмелое, но утвердительное мычание.
- Прекрасно! - несколько громче, чем обычно, сказал Ильин. - А, давайте проверим, так ли это! Проведем маленький эксперимент!
При слове "эксперимент" Славе вспомнилась последняя лабораторная работа по электротехнике, на которой его напарник Вадик Лютов спалил лабораторный трансформатор. Слава на миг ощутил запах жженой проводки и невольно поморщился.
- Эксперимент очень простой, - продолжил Ильин, - но есть два условия. Первое - делать все так, как я говорю, и второе - соблюдать полную тишину, иначе не получится.
Ильин снова обвел студентов "пронзительным" взглядом, и Слава услышал, как позади него кто-то из студенток протяжно выдохнул.
- Итак, начинаем, - заговорчески произнес Ильин. - Поставьте локти в парты, подоприте ладонями подбородки и закройте глаза. И не вздумайте открывать, пока я ни скажу! Теперь представьте себе то, что вы видели секунду назад - нашу аудиторию...
Слава послушно уронил веки и, быстренько разогнав окружившую его темноту, увидел свою парту, макушки тех, кто сидел впереди и нависающего над кафедрой Ильина.
- Та-а-ак, одно дело сделали, - словно прочитав Славины мысли, "пропел" Ильин, - теперь представим, что каждый из вас встает, пробирается между рядами и идет к выходу. Так, очень хорошо... Осторожно! Тут ступени.
Слава "встал" и как велел Ильин бочком-бочком пробрался к проходу между рядами. Там уже стояли двое - Олег Егоров и Коля Юрков, которого все звали Юрой. Олег молча улыбнулся Славе. Слава улыбнулся в ответ.
- Теперь выходим из аудитории, и все вместе идем по коридору в северное крыло, на кафедру культурологии, - услышал Слава, - заходим в преподавательскую, через нее выходим на открытый балкон и ждем меня.
Слава "вышел" из аудитории в числе последних. "Пиджаки" все еще стояли у входа, и Слава даже испугался, не его ли они ждут, чтобы разобраться, но те, к счастью, признаков агрессии не проявляли.
Студенты двигались по коридору длинной, сильно растянувшейся колонной; Ильин, словно туристический гид, шел впереди с поднятой вверх правой рукой. Коридор, обычно шумный даже во время занятий, был абсолютно пуст. Слава подумал, что за закрытыми дверьми аудиторий, мимо которых они проходили, тоже было подозрительно тихо, но его мысль оборвал голос Ильина:
- Не растягиваемся, - крикнул тот, - шире шаг!
После его слов студенты стали двигаться гораздо живее, и жидкая, не колонна даже, а, скорее, цепочка студентов, мигом собралась в плотную кучу. Также кучей и подошли к открытым дверям "культурологии".
Слава еще с порога почувствовал свежий воздух и услышал шум проезжающих по набережной автомобилей. Он быстро, словно был здесь нелегально, преодолел расстояние от дверей до открытого настежь балкона и увидел своих одногрупников, над которыми возвышался, взгромоздившийся на балконные перила Ильин.
- Перед нами Яуза, - сказал тот с интонацией полководца перед битвой, - за ней Лефортовский парк, он же парк МВО. Наша с вами задача - перелететь через реку и приземлиться в парке. Дальше пока не надо. Ну, я пошел.
С этими словами Ильин оттолкнулся от перил и с грацией, не особенно вяжущейся с его габаритами, легко спланировал в сторону разрезавшей московский гранит темной, неживой Яузы.
Как это ни странно, но сей маневр профессора ни у кого не вызвал ни малейшего удивления. Студенты, словно они занимались этим каждый божий день, один за другим стали следом за Ильиным прыгать с балкона.
Слава, который почему-то тоже не особенно удивился происходящему, отметил про себя, что в воздухе его однокашники ведут себя, скорее, сообразно своему темпераменту, нежели габаритам и весу. Весельчаки взмывали в бледное небо, словно перышки, подхваченные восходящим потоком воздуха; зануды же, наоборот, сделав крутую горку, уходили в сторону Яузы на бреющем.
Студенты сигали через перила друг за другом практически без задержки. Не прошло и минуты времени, как на балконе остались только двое: Слава и одна девушка из параллельной группы, Оля Корнеева, которая еще с прошлого семестра нравилась Славе. Они молча переглянулись. Слава из вежливости хотел пропустить Олю вперед, но она сделала жест рукой, мол, после тебя. Слава понял, в чем дело: Оля была в короткой юбке, и ей не хотелось, чтобы кто-то летел сзади. Тогда Слава осторожно влез двумя ногами на перила, развел руки в стороны, как перед прыжком в воду, и, слегка оттолкнувшись ступнями, полетел.
Ощущение полета оказалось настолько приятным, что Слава, напрочь забыв про Ильина и про то, что тот говорил, громко засмеялся. Ему вспомнился Островский с его вечным вопросом, и Слава рассмеялся еще громче. Он летел, как птица, и ему было хорошо.
В воздухе Слава освоился довольно быстро. Набирать высоту и снижаться оказалось легче легкого: достаточно было резко поднять или опустить голову, а вот с поворотами пришлось немного помучаться. Первое время Славу вместо поворота начинало кувыркать вокруг продольной оси, и, только подсмотрев, как этот маневр делают другие, он научился все делать правильно.
Слава был уже над парком, когда увидел впереди снизу своих товарищей, которые совершали, как ему показалось, бесцельные эволюции над зелеными кронами. Среди выписывающих кренделя в воздухе фигур он заметил и Ильина, который как обычно был окружен стайкой порхающих вокруг девушек. Слава стал искать глазами Ольгу, но не нашел. В ее поисках он описал два широких круга над парком, потом вернулся к Яузе, но Оли нигде не было. Тогда, решив, что Оля осталась на балконе, Слава перелетел через Яузу в обратном направлении, но и на балконе ее тоже не оказалось.
Огорченный, Слава повернул назад и обнаружил, что студенты один за другим приземляются прямо на парковые дорожки. Слава огляделся вокруг и вдруг почувствовал, что ему совершенно не хочется на землю, а хочется, наоборот, лететь, куда глаза глядят. С этими мыслями он набрал высоту, обогнул желтый зиккурат Бауманки и направился на юго-запад.
Сначала Слава думал лететь через центр и посмотреть, как выглядят кремлевские звезды вблизи, но потом почему-то решил, что над Кремлем его непременно собьют, и, заложив левый вираж, ушел в сторону самой большой стоянки в городе - Садового кольца.
Пролетая над кучей бессистемно толкающихся разноцветных "жуков", Слава думал о том, что московские пробки нельзя победить, даже если вместо машин будут некие летательные аппараты, как пишут в фантастических романах.
"Все равно найдутся идиоты, которые будут всем мешать, перелетая из ряда в ряд, из эшелона в эшелон... - думал Слава, - "умнеют машины, а не люди".
За раздумьями он и не заметил, как оказался над площадью у метро "Октябрьская". Сделав над ней круг, Слава свернул на Ленинский.
Движущийся короткими стремительными рывками - от светофора до светофора - Ленинский проспект спровоцировал Славу узнать, на какую скорость тот способен. Слава выбрал в левом ряду блестящую серебряную BMW, сделал руки "по швам", чуть нагнул голову вниз и сорвался в пике. На высоте чуть ниже уличных фонарей, когда земля была, кажется, уже совсем рядом, он выровнялся; от перегрузки зазвенело в ушах. Серебряная BMW, по которой он ориентировался, осталась далеко позади, а Слава все набирал скорость.
"Это сколько же я сейчас пру? - подумал он, - сто двадцать? Сто сорок?"
Первое, что Слава понял - на такой скорости практически невозможно смотреть вперед - глаза моментально заливало слезами, и с каждой секундой становилось все труднее дышать. Вторым пришел страх. Слава только теперь осознал, что совершенно беззащитен, и любое неверное движение на такой высоте означало бы неминуемую гибель. Так и не исчерпав, как ему показалось, свои скоростные возможности, Слава решил погасить скорость набором высоты: широко расставил руки и, что есть силы, задрал голову вверх. Через несколько секунд он опять наблюдал Ленинский проспект с высоты из жителей столицы доступной только птицам и вертолетчикам.
Довольно скоро Славино внимание привлек пылающий в солнечных лучах памятник Гагарину, который московские таксисты называют якорем. Слава полетел к нему, спустился до высоты его груди и дважды облетел вокруг. После второго захода ему показалось, что сияющий великан проводил его глазами. От греха подальше Слава снова набрал высоту и устремился вдоль улицы Вавилова к дому.
Приземление на собственном балконе вышло не совсем удачным - Слава зацепил ногой перила и чуть не выставил балконную дверь.
"Хорошо еще, что мы его с отцом не застеклили", - подумал он, потирая ушибленное колено.
Форточка на окне оказалась незапертой, и Слава, просунув в нее руку, без труда дотянулся до верхней ручки на балконной двери; повернул ее против часовой стрелки, и дверь с характерным дребезжанием открылась (на нижнюю ручку балкон никогда не запирали).
В квартире оказалось невыносимо душно. Слава распахнул окна в обеих комнатах, разделся до трусов и прошел на кухню. Там он, не разогревая, съел оставшиеся от завтрака две сосиски и полкастрюльки гречневой каши, запив все это холодным молоком прямо из пакета. Когда желудок перестал подавать настойчивые сигналы в мозг, Слава пошел в маленькую комнату и бухнулся на диван. Сначала он думал немного почитать, даже раскрыл, заложенную проездным метро, "Сто лет одиночества", но его глаза сами собой закрылись, и Слава мгновенно уснул.
Ему приснилась Оля, которая смешно барахталась в воздухе, одной рукой придерживая юбку. Через некоторое время Слава почувствовал, что кто-то настойчиво треплет его за плечо, и сон оборвался. С заметным усилием Слава открыл глаза и осмотрелся. Секундное непонимание сменилось удивлением, которое, в свою очередь, уступило место беспокойству.
Напротив стояла Оля.
- А где все? - спросил Слава.
- Ушли. Пара кончилась, - ответила Оля.
Рой несвязанных друг с другом мыслей проскакал в Славиной голове монгольской конницей.
- Как, кончилась?
- Не волнуйся, на перекличке кто-то из ребят за тебя крикнул. Пенушкин, правильно?
- Правильно, - ответил Слава и подавил зевок.
- Соня, - с улыбкой в каждой букве сказала Оля. - Ну все, я побежала.
Накинув на одно плечо обе лямки джинсового рюкзака, Оля поскакала к выходу. Слава с удовольствием проводил взглядом ту самую короткую юбку, а заодно и то, что ниже. У самой двери Оля остановилась.
- Да, еще, я хотела сказать спасибо.
- За что? - не понял Слава.
- За то, что полетел первым, - сказала Оля и легкой походкой влюбленной девушки выпорхнула из аудитории.
К экзамену по философии Славу со скрипом, но допустили.