Комната была заполнена сигаретным дымом. На балконе смрада было поменьше, благо трисы были раскрыты, и это помогало Сигалит хоть как-то ориентироваться в пространстве и плоскости холста, на который она наносила мазки. Дым струился и от окурка, не до конца загашенного в импровизированной пепельнице - обрезанной бутылке из-под "Кока-колы", и от сигареты Лилах, лежащей на диване в одних трусиках. Сигарета торчала из правого угла рта со следами вчерашней помады, левым Лилах говорила по мобильному телефону. Пепел сыпался прямо на её пышную голую грудь, но девушку это ничуть не заботило.
- Да, сладкий, да, - повторяла она, ухитряясь при этом ещё кончиком языка выкатывать наружу белый шарик жевательной резинки, - конечно, милый... Да, ты прав, сто процентов...
Сигалит, слыша её частые придыхания, усмехнулась про себя. Как всё-таки порой человеку мало надо, чтобы чувствовать себя счастливым! Счастье Лилах составляли предметы, которые можно было пересчитать на пальцах одной руки: сигареты, жевачки, мобильник и часто меняющиеся партнёры мужского пола, похожие, впрочем, один на другого - тоже курящие, жующие и без конца болтающие по телефону. Лилах, розовая, полная, черноволосая, с бледно-зелёными, широко раскрытыми, подёрнутыми невинностью глазами, привлекала исключительно парней высоких, худых, светловолосых, со средиземноморским загаром. Они сами подходили к ней - Сигалит не раз была свидетелем этого - на тель-авивском побережье. Лилах при этом делала вид, что загорает, но Сигалит точно знала, что её подруга в этот момент зорко следит за очередной жертвой из-под непроницаемых снаружи зеркальных стёкол. Похожие друг на друга, самцы и разнообразием действий тоже не радовали: покрутившись вокруг да около, явно оценивая пышные формы добычи, они присаживались на горячий песок и произносили всегда одну и ту же фразу:
- Здесь свободно?
Свободно было всегда, как и святое место в сердце Лилах, которое постоянно пустовало, даже если она виделась с очередным поклонником накануне и перед расставанием стороны поклялись друг другу в вечной любви.
- Никогда не отказывай парню, - учила она Сигалит, - их, как денег, много не бывает. Один - хорошо, двое - лучше, ну а трое... - Тут она мечтательно закатывала свои зелёные с поволокой глаза. - В любом случае, всегда должен быть запасной аэродром, как у пилота.
Парни у Лилах действительно не переводились, и что интересно, она никогда не путала их имена, хотя ситуации иногда требовали чрезмерного напряга. Как-то у неё завелось сразу два Рона и один Шон. Потом один из Ронов отвял, зато его место занял Шон номер два, и стало два Шона и один Рон. При всём при этом всем своим ухажёрам Лилах умела внушить, что он её единственный мужчина, мечта всей её жизни.
- Да? - ты была искренне польщена и удивлена, её густые чёрные брови полезли вверх, выдавая напряжённую работу мелкоплиссированного головного мозга. - С чего ты это взяла?
- Ты можешь одновременно спать с двумя мужчинами, и каждый из них при этом будет убеждён, что ты верна только ему.
Прошло минуты две, прежде чем морщины на лбу Лилах разгладились, да и полушария, по всей видимости, последовали их примеру. Лилах засмеялась: это сравнение неверной девки с записным израильским политиком стало понятно даже ей.
- Ха-ха-ха, Сигалит, вау, мами! - она хвалила подругу, но Сигалит подозревала, что с этого момента Лилах здорово поднялась в собственных глазах.
У Лилах никогда не было собственных мыслей, вероятно, кости её черепа были настолько толсты, что свет знаний не проникал вовнутрь; наоборот, отражаясь от гладкой поверхности вечно намазанного питательным кремом лба, скучная материя распадалась, преобразовываясь вокруг красивой головки в сияющий семицветный нимб. По этой причине девушка пользовалась чужими изречениями. Вот и сейчас Сигалит услышала, что Лилах по мобильнику говорит очередному долговязому блондину:
- Да, мой золотой, мне все так и говорят: почему ты не выбрала карьеру политика?
Сигалит улыбнулась: Лилах, без сомнения, вырвала её слова из контекста, не придавая этому никакого значения. Да и вообще, вряд ли она помнила, кто был их автором.
- Дорогой мой, я так люблю разговаривать с тобой, - между тем произносила Лилах.
Катышек жевачки, не удержавшись, свалился с кончика языка и покатился между роскошных грудей в сторону пупка. Лилах скосила глаза, следя за траекторией движения, потом вытащила изо рта тлеющую сигарету, прилепила окурок к влажному комку и метким щелчком запустила снаряд между трис. Улыбнувшись очередной победе над пространством, она перевернулась на живот и надолго замолкла: вероятно, собеседник попался не менее болтливый.
Сигалит нанесла мазок и немного отошла, оценивая. Сигаретный дым и болтовня Лилах несколько раздражали её, но работать не мешали. Наоборот, живя с ней в одной квартире третий год, девушка успела привыкнуть к беззлобному пустомельству своей подруги. К тому же, та никогда не сводила счётов: кто сколько купается и тратит воды, например. Иногда Сигалит рисовала ночами при свете, но Лилах ни разу и словом не обмолвилась, платили они поровну. И самое главное, за что Сигалит чувствовала признательность: Лилах устроила её на работу в ночной клуб, когда она оказалась на мели.
2
Сама Лилах работала в этом заведении танцовщицей танцев живота. Её бабушка, родом из Египта, когда-то дала ей первые уроки, потом бабушка умерла, и Лилах продолжила образование в танцевальном кружке. Отслужив в ЦАХАЛе, девушка решила не возвращаться в свой небольшой южный городок, и, как многие молодые израильтянки, попытать счастья в центре страны. Как и что это такое, она точно не знала, каковы признаки того, что удача свалилась с небес - тоже, а жить на что-то надо было. Её родители в этих вечных поисках особенно помочь ей не могли: у них было ещё семеро детей и два пособия по безработице в ожидании не очень обеспеченной старости. Помыкавшись туда-сюда, Лилах вспомнила о бабушкиных уроках, и её скоро взяли на работу в один из ночных клубов.
Сигалит пришла в тот же клуб другим путём. Ещё в родном украинском городке обнаружился её талант к рисованию. Приехав в Израиль в гордом одиночестве в составе молодёжной алии, она почти сразу же попала в армию. Даже на службе девушка иногда ухитрялась выкроить минутку, чтобы выписать карандашом несколько линий, а однажды, проснувшись, осознала, что это стало её неотъемлемой частью, как потребность в воде или пище. Увлекаясь всё больше, Сигалит всё же отдавала себе отчёт, что профессия художника, уж, во всяком случае, в начале пути, приносит скорее духовное успокоение, нежели материальное удовлетворение. Оставалось лишь надеяться, что о ней когда-нибудь заговорят.
Перебравшись в Тель-Авив, где, как казалось девушке, было больше возможностей проявиться, Сигалит встретила по объявлению Лилах, та тоже искала партнёра на съём квартиры. Заплатив за полгода вперёд, Сигалит с удивлением обнаружила, что её финансы почти на исходе, и поделилась с подругой. Та в ответ усмехнулась:
- Здесь Тель-Авив, сладкая моя, здесь надо работать!
- Но я работаю, - возразила ей Сигалит.
- Это ты называешь работой? - засмеялась Лилах. - Мами, работа - это то, что приносит деньги. То, что денег не приносит...
Возможно, она бы и продолжила, но то ли не хотела обидеть Сигалит, то ли просто мысль оборвалась на этом месте, словно телеграфная лента. Так или иначе, но этим же вечером накачанный хмурый здоровенный детина по имени Оз, слегка кивнув в ответ на приветствие Лилах, без лишних слов проводил подруг в кабинет директора ночного клуба. " Всё устроится", - убеждала себя Сигалит, когда за девушками тяжело захлопнулась дубовая дверь.
Долгое время потом ещё ей снился Моше, выбритый наголо смуглый мужчина неопределённого возраста в тёмно-фиолетовом пиджаке, удобно развалившийся в кожаном кресле с сигарой в руках. Этот Моше ничем не отличался от тысяч своих коллег, о которых Сигалит читала в книжках, даже червонные перстни и тёмные каплевидные очки присутствовали там, где им положено было находиться.
- Как дела? - спросил он на русском языке.
- Хорошо, спасибо, - от волнения Сигалит тоже ответила по-русски.
- Что она сказала? - Моше показал сигарой на девушку.
Лилах посчитала нужным вступить в разговор:
- Моше, это та самая, о которой я тебе рассказывала. Ищет работу.
- А что она умеет? - Моше сохранял абсолютное спокойствие, даже был несколько отрешён, словно говоря своим видом: а я тут причём?
- Всё, что надо уметь, она умеет, что не сможет - научится, - ответила за Сигалит Лилах.
- Да, это я знаю: все олим из России быстро учатся, - Моше обнажил коричневые от курева зубы, но тут же их спрятал. - Ладно, не будем терять время. Раздевайся, красавица.
Сигалит испуганно посмотрела на него, потом на Лилах.
- Что значит - раздевайся?
- Раздевайся - это значит снять с себя одежду, красотка, - Моше затянулся. - ВСЮ одежду. Я сам должен видеть товар перед тем, как предъявить его покупателю.
- Не собираюсь, - Сигалит развернулась, чтоб уйти.
- Как хочешь, - Моше вставал. - Ты что себе думаешь, для чего тебя привели? Официантки мне не нужны, повара, бармены, охранник у меня есть. А, лишь сейчас до меня дошло! - Он, ёрничая, щёлкнул пальцами. - Ты хочешь работать вторым вышибалой, помогать Озу!
И вновь обнажил зубы, хищно улыбаясь.
- Я выйду минут на десять, а ты, Лилах, объясни девочке, что здесь не игрушки. Хочет работать - будет делать то, что от неё требуют. Не хочет - никто заставлять не будет.
У него зазвонил мобильник.
- Уже иду, дай мне секунду, - проговорил Моше, уже выходя .
- Ты что, с ума сошла? - набросилась Лилах на Сигалит, лишь за Моше закрылась дверь. - Тебе нужна работа или нет?
- Нужна, но не такой ценой, - Сигалит вытирала слёзы.
- Какой ТАКОЙ ценой? - Лилах недоумевала абсолютно искренне. - Он что, спать с тобой собирается?
- Ещё этого не хватало!
Лилах возмущённо махнула рукой:
- Что ты себе навообразила? Думаешь, своими рисунками много заработаешь? Сколько ты продала за последний месяц?
Сигалит пристыженно замолчала: ответ ей был известен.
- Открою тебе секрет: когда Моше брал меня на работу, я тоже перед ним раздевалась, - Лилах при этом даже не покраснела.
- И что?
- Ничего, просто посмотрел и сказал: ты мне подходишь. На следующий вечер я уже работала.
Когда хозяин ночного клуба вернулся кабинет, Сигалит ждала его с одеждой в руке, стыдливо прикрывающей тело.
- Лилах, сладкая, забери у неё одежду, - распорядился Моше, опускаясь в кресло. - Убери руки с груди и лобка, - это он уже обращался к Сигалит. - Повернись. Можешь одеваться, я отвернусь.
Сигалит трясущимися руками стала натягивать на себя бельё. Слёзы катились по её лицу.
- Ладно, успокойся, сладкая моя, - Моше теперь улыбался широко, словно подбадривая, - я беру тебя на работу. Стриптизёршей.
Сигалит непонимающе посмотрела на него.
- Как это?
- А так, - Моше захрустел костяшками пальцев, перстни при этом тоже зацокали друг об друга, - так это, красотка. У тебя прекрасная фигура, ты высокая, светловолосая, синеглазая, с длинными ногами, попа и грудь могли бы быть и побольше, но в общем-то неплохо. Идёт?
Сигалит не могла придти в себя:
- Я буду выступать голой у шеста?
- Именно так, красотка, - Моше вновь сделался абсолютно серьёзным. - Поучишься недельку и на сцену. Ты хочешь хорошо зарабатывать, не так ли?
- Хочу, - и это была правда.
- Тебе нужны деньги?
- Нужны.
- Значит, договорились. Завтра придёшь в пять, подойдёшь к Доре, она тебя кое-чему научит. И так недельку. А потом - вперёд. Всё?
Моше встал и протянул руку, считая разговор оконченным.
Отвечая на пожатие, Сигалит вдруг неожиданно даже для самой себя сказала:
- Только у меня одно условие.
Сигалит показалось, что стёкла очков Моше изнутри покрылись инеем. Холодным, не терпящим возражений тоном он пробасил:
- Условия здесь ставлю я, девочка. А ты их выполняешь. Ясно? Ещё одно слово...
Не давая ему договорить, боясь, что её не хватит, Сигалит протараторила:
- Я хочу выступать в маске.
- В маске? - Моше усмехнулся. - Что тебе, Пурим?
- Я очень тебя об этом прошу, - с мольбой произнесла Сигалит. - Ну, пусть это будет мой образ. Это даже необычно: всё тело голое и только маска на лице.
К её вящему удивлению, подумав несколько секунд, директор вытянул губы и закивал головой в знак удовлетворения.
- Умные вы всё же, евреи из России. Ну, ладно, это даже необычно, - он зацокал языком. - Молодец! Надеюсь, и народу понравится.
Он встал и сам проводил девушек до дверей.
3
С того самого дня прошло почти три года. Сигалит полностью освоилась в новой профессии, приносящей неплохие доходы. Она выступала почти каждый вечер, кроме тех дней, когда физиология не позволяла. Каждый раз, когда объявляли её выход, происходило одно и то же: её душа художницы словно спускалась с неба на землю. Но девушка старалась, насколько можно, оставаться в черте искусства даже на сцене ночного клуба. Выступы подиума служили ей пограничной стеной, защищающей личное, и это в момент выступления очень помогало танцовщице отгородиться от внешнего мира, циничных, плотоядных, порой очень обидных высказываний. "Обнажайся и дразни" - так переводится слово "стриптиз". Не ограничиваясь только этим, творческая натура Сигалит добавляла в каждый свой номер эмоциональную составляющую; в её танце было много чувственности, будто посредством гибкости и пластики высвобождалась дремлющая внутри богиня страсти, но в этом выражении сексуальности не было и намёка на пошлость, лишь мягкость и непринуждённость.
"Русская недотрога" - так за глаза стали называть её окружающие, и для танцовщицы ночного стрип-клуба это почти приравнивалось к мусульманке под паранджой, одиноко дрейфующей по нудистскому пляжу. Прозвище было, конечно, очень условным: по долгу профессии, кроме эротических танцев у шеста, она исполняла и приват-заказы - танцы в отдельном кабинете, никогда не снимая при этом закрывающую почти всё лицо чёрную маску. На большее Сигалит никогда не соглашалась. Она не усаживалась посетителям на колени, раскручивая клиента на дорогой коктейль, и ни разу не соблазнилась на приносящую самые большие доходы статью ночного бизнеса, "увольнение" - весьма дорогостоящий выкуп танцовщицы на всю ночь, предполагающий, в числе прочих, и оказание интимных услуг. "Ты знаешь, сколько теряется денег? - всякий раз неистовствовал Моше, вполне искренне хватаясь за бритую голову. - И за что я тебя здесь держу? Ты должна молиться на Моше! Каждое утро, просыпаясь, произносить: "Благословен Ты, Г-споди, за то, что послал мне Мошико!"
Работа у шеста удивительным образом сказалась на её творчестве. Изображающая до того в основном неживую природу - натюрморты и пейзажи, Сигалит незаметно для себя увлеклась искусством портрета и здорово в этом продвинулась: ей стало подвластно не только наружное сходство персонажей, но и передача внутреннего мира, человеческие комедии и трагедии.
Первым ей на это указал Барни, владелец выставочного зала в одном из фешенебельных районов Тель-Авива.
- Ты прогрессируешь, Сигалит, - с неподдельной радостью сказал он, - твои образы становятся всё острее.
В тот момент говоривший стоял против портрета уличного торговца рыбой.
- Где ты его встретила? Я не допускаю мысли, что он остановился, чтобы позировать.
Сигалит улыбнулась:
- Нет, конечно, откуда такая роскошь? Я видела его в старом Яффо ну, может, полминуты, не более.
- Очень хорошо, - Барни довольно причмокнул. - В портрете ты делаешь поразительные успехи. Мне даже кажется, открываешь то, что скрыто постороннему глазу.
Он помолчал.
- А может, и от самих персонажей. Прекрасно!
Сигалит, конечно же, знала причину своего прогресса. Выступая у шеста, скрывая лицо под маской, она давно приноровилась за пять - десять минут выхватывать через прорези глаз лица отдельных людей и мысленно наносить их на холст.
Чаще всего клуб посещали одни и те же лица, в основном завсегдатаями были мужчины. Некоторые ревнивицы-жёны приходили вместе со своими половинами и брезгливо морщились, позволяя им любоваться танцовщицами с приличного расстояния и зорко следя при этом за размером семейных трат. Основные заработки - процентов семьдесят - приносили молодёжь студенческого возраста и пожилые одинокие мужчины, сидящие близко к сцене и пялящиеся прямо в интимные места. Эти, не стеснённые ничем, просили: "Красотка, приблизь ко мне свою сладкую киску! Повернись попкой к папочке! Позвени надо мной колокольчиками!" При этом они много пили и щедро платили, так что Моше, чутко следящий за всем, довольно попыхивал сигарой.
- Что ты там малюешь?
Сигалит не заметила, как Лилах подошла сзади, и вздрогнула.
- У тебя мобильник разрывается. -Одновременно Лилах взглянула на холст и фыркнула:
- Ну и мазня! И не жалко тебе время тратить?
Сигалит прислонила к уху телефон. Звонил Барни.
- Как поживаешь, девочка моя?
Слово девочка он всегда произносил на идиш: мейдале.
- Хорошо, спасибо. Что у вас нового?
- Новое то, что некий богатый ценитель из северного Тель-Авива хочет встретиться с тобой.
У Сигалит забилось сердце.
- Для чего?
- Увидел портрет уличного торговца, который ты мне оставила, и спросил, кто автор. По-моему, он заинтересовался. Во всяком случае, я так его понял.
- Что мне нужно делать?
- Ничего, мейдале, просто прийти тогда, когда я с ним назначу. И прихватить с собой ещё что-нибудь на свой выбор. Сможешь?
- Конечно, - Сигалит присела, ноги не держали. - Я приду.
- Договорились, бай, - Барни повесил трубку.
-Ты представляешь, что случилось? - Сигалит была не в силах сдержать радостных эмоций. - Нет, ты только представь: мне позвонил Барни!
- Кто такой Барни? - у Лилах всё ненужное ненадолго задерживалось в памяти.
- Барни, который держит художественную галерею.
Лилах была явно разочарована:
- Ну, и что? Ты так радуешься, можно подумать, он твою картину продал за миллион долларов!
Но Сигалит трудно было вывести из себя:
- Подожди, не всё сразу! Первый шаг я уже сделала!
- Какой шаг? - опять не поняла Лилах. - О чём ты?
- Завтра, подружка, у меня встреча с богатым клиентом, заинтересовавшимся моей картиной.
- Будешь радоваться, если он её купит за хорошую цену, - Лилах трудно было переубедить, - а ещё лучше, если он богатый, пусть женится на тебе. Тогда будет из-за чего прыгать.
- А хочешь, красотка, я тебя нарисую? - Сигалит взяла Лилах за руки. - У меня сейчас приступ вдохновенья.
- А если позвонит Дуду? - Лилах на секунду задумалась. - Можешь рисовать во время разговора?
Она, почти голая, снова улеглась на диван, держа мобильник в руке, и закурила сигарету.
- Ты моя обнажённая Маха, - не смогла отказать себе в удовольствии Сигалит.
- Кто-кто? - не поняла Лилах, но объяснить Сигалит не успела: у её натурщицы зазвонил телефон.
4
Весь день у Сигалит было прекрасное настроение. Оно сохранялось и в тот момент, когда объявили её выход на сцену. Уже в самом конце выступления, полностью раздетая, сползая с пилона, она заметила двух парней своего возраста. Они, явно навеселе, смеясь, дёргались в такт музыке и без всякого стеснения разглядывали её снизу с близкого расстояния. Оба были в офицерской лётной форме. Сигалит прежде их никогда не видела.
- Откуда ты знаешь? - возразил ему второй, коротко постриженный, вероятно, оттого, что начинал лысеть. - Она же в маске!
Черноволосый громко рыгнул и рассмеялся:
- Ну, во-первых, судя по её дорожке на киске, она натуральная блондинка, во-вторых, посмотри, какая красивая и маленькая она у неё! Прямо персик! Не то, что у твоей Бар!
- Заткнись, маньяк, - добродушно возразил его товарищ, - зато у твоей Тами задница размером с башню "Меркавы"!
Оба расхохотались и, ударив бокалы, подняли их вверх:
- За тебя, красотка!
Сигалит знала, что из своего кабинета за всем происходящим на сцене с интересом наблюдает Моше. Когда посетитель показывал интерес, полагалось подогревать его. Она волнообразно, как змея, медленно поползла по сцене в сторону офицеров. Высокий вытащил стошекелевую купюру.
- Покажи нам, красотка, свои прелести!
Сигалит подпустила руки под груди, слегка приподнимая их. В зале раздались аплодисменты. Несколько мужчин подсело поближе.
Парень не успокаивался:
- А самые сладкие местечки?
Он вытащил ещё одну купюру. Сигалит почувствовала, как напрягся в своём кресле Моше: половина заработков была его. Она уже много раз это делала, но именно сегодня, именно перед этими ребятами ей почему-то не хотелось. Музыка закончилась и тут же заиграла снова, и это был явный признак того, что всё под контролем Моше. Офицер терпеливо ждал.
Зажмурив глаза под маской, Сигалит медленно повернулась и встала на колени так, чтобы взору заказчиков предстал товар в его натуральном виде. Мужчины вокруг сцены захлопали, одновременно выбрасывая на подиум бумажные деньги, офицер с короткой стрижкой, жеманясь, поклонился под хохот своего друга.
- За такую киску, Гидон, мало двухсот. Это не просто чудесный розовый персик, это... - он тоже хрипло рассмеялся, - это окно во внутренний мир!
- Вот философ, маньяк, - черноволосый потрепал товарища по щеке, - недаром у тебя самый высокий в части психометрический балл. Как скажешь, брат!
Он добавил ещё пятьдесят шекелей и положил деньги на сцену. Музыка продолжала играть, деньги сыпаться. С трудом дождавшись конца действа, Сигалит, незаметно профессиональным движением подобрав купюры и одежду, поспешила ретироваться, на ходу кланяясь публике.
За кулисами девушка дала волю слезам. Лилах гладила её по голове, прижимала к себе, но успокоить была не в силах.
- Что такое? - недоумевала она. - Что произошло? Эти солдаты - они что, тебя оскорбили?
Сигалит отрицательно замотала головой:
- Нет, Лилах, дорогая, нет. Просто я ухожу.
Лилах удивлённо посмотрела на подругу:
- Так просто, без причины?
Сигалит махнула рукой:
- Не могу больше. Эти парни помогли мне кое-что понять.
В их комнатку заглянул Моше:
- Прекрасное выступление, Сигалит! Эти двое просят, чтобы ты выступила для них приватно, в отдельном кабинете. Платят триста баксов. Ещё пятьсот, если снимешь маску. Когда будешь готова, скажи.
Он повернулся, чтобы уходить.
- Моше, - Сигалит подняла заплаканные глаза.
- Что, сладкая?
- Моше, я отказываюсь.
Директор возмущённо застыл, слова буквально полились из него:
- Как это - отказываешься? Парни хотят как следует погулять, платят триста зелёных, а она отказывается. Нет такого! Быстро приведи себя в порядок, через десять минут жду тебя в дальнем кабинете. Ну, что ты, в самом деле? Покрутишь перед ними попкой пять минут, заработаешь по-быстрому сто пятьдесят долларов - что в этом плохого? Четыреста - если покажешь лицо, но я не настаиваю.
Он опять повернулся, считая вопрос решённым. И очень удивился, услышав:
- Моше, я серьёзно. Я не буду выступать.
В тоне Сигалит было столько напора, что Моше смягчился:
- Сладкая моя, ну, что с тобой? Они тебя обидели? Скажи - и я прикажу Озу вышвырнуть их. Чёрт с ними, с деньгами!
Сигалит отрицательно замотала головой.
- А если так, - продолжил хозяин заведения, - то нет никакой причины отказывать, тем более, они - новенькие. Надо, чтобы они приходили сюда почаще, красотка. Что делать, сладкая, жизнь - гадкая штука. Часто приходится делать то, что не по вкусу.
Вдруг словно что-то осенило его.
- А, я понял, в чём дело! Давай так: сорок процентов мои, шестьдесят - твои. Как предложение?
Не увидев должной реакции, Моше продолжил торг:
- Двадцать - восемьдесят! Опять мало? Ты хочешь все баксы? Бери, Моше согласен! Что я, не еврей?
Сигалит уже улыбалась, принятое решение словно отогрело душу:
- Я ухожу, Моше. Больше я не выйду. Всё.
Хозяин клуба словно обмяк, подкошенный её словами. Он сел на чахлый диван и устало произнёс:
- Но почему, красавица? Разве я тебя когда-нибудь обидел? Разве я к тебе плохо относился? Разве ты плохо зарабатывала? Ну, скажи по-честному: разве Моше заставлял тебя хоть раз делать что-то против воли?
- Моше, - Сигалит улыбалась, но говорила твёрдо, - это не из-за тебя. Это из-за меня самой. Пришло время, и я ухожу. Вот и всё.
В Моше ещё теплилась надежда:
- Я дам тебе отпуск Может, отдохнёшь до конца месяца и вернёшься? Тоже нет? Ну, выступи перед ними напоследок, прошу тебя!
Сигалит в который уж раз за сегодняшний вечер отрицательно завертела головой и, встав, молча обняла Лилах.
5
- Ты уверен, что он придёт?
Тот, кто заинтересовался её картинами, явно опаздывал, и Сигалит начала волноваться. Слегка дрожащими от перевозбуждения руками девушка уже в который раз поправляла свои картины, уставленные прямо у стены.
- Придёт, придёт, не волнуйся, я уверен.
Барни, явно по случаю, стянул крашеные волосы в косичку, подкрутил тараканьи усики и подстриг клинышком реденькую бородку ("Тоже мне Дали", - пронеслось в голове Сигалит); он был облачён в удлинённый пиджак, горло стянуто шёлковым шарфом. Со своей стороны, с еле скрываемой иронией владелец галереи оглядывал джинсовый костюм художницы, обтягивающий её прекрасную фигуру: ради такого клиента можно было одеться и посолиднее.
- Вон ту картину чуть поверни к свету. Чудесно.
Барни чуть отошёл, присматриваясь.
- Все, что есть, выставила?
- По правде говоря, нет, - Сигалит прислонилась к холодной стене.
- У меня есть кое-что ещё, но я повременю.
- Зачем?
- Посмотрим, как пойдёт.
Барни хмыкнул, и Сигалит даже не успела понять, что это означало - удивление или недовольство, потому что в дверь постучали, и владелец галереи, бросив на неё многозначительный взгляд, сам заспешил открывать, не забыв по пути приклеить любезную улыбку.
- О, какой приятный сюрприз,- говорил он спустя несколько секунд, слегка кланяясь и пожимая руку входящему господину лет пятидесяти, хотя встреча и была оговорена заранее. - Добро пожаловать, господин Томер.
Томер был ниже среднего роста, довольно тучен, слегка свистел из-за одышки, но, несмотря на это, курил сигару. Его седые волосы были аккуратно уложены, круглое лицо казалось ещё круглее из-за прикрывающих глаза ленноновских очков с тёмными стёклами. Чем-то он неуловимо напоминал Моше.
- Прошу меня простить за опоздание, - он уселся в приготовленное кожаное кресло, - я ждал сына, хочу его тоже потихоньку приобщать к искусству. Нынешняя молодёжь - ей ведь только развлечения подавай!
- Конечно, конечно, - Барни подвёл девушку, - познакомьтесь, господин Томер, это Сигалит, чья картина вам приглянулась.
Девушка почувствовала, как её слегка дрожащая ладонь на секунду застряла в мясистой, индифферентной пятерне Томера.
- Можно начинать? - спросила она и вдруг почувствовала, что волнуется не меньше, чем перед первым своим выходом на сцену ночного клуба. "Раздевайся и дразни, раздевайся и дразни!" - зазвенело в голове.
- Прошу немного подождать сына, - богач закуривал сигару, - он ищет место для парковки. Кстати, хотел бы извиниться за то, что наша встреча проходит с более чем недельной задержкой: дела, знаете...
- Что вы, господин Томер, - раскинул руки Барни, - наоборот, нам с Сигалит приятно, что вы при всей своей занятости нашли время...
В дверь постучали, и Сигалит обернулась. Она не поверила своим глазам: в кабинет входил тот самый черноволосый, один из двух последних зрителей.
- А вот и Гидон, - в широкой улыбке Томера читалась гордость и одновременно любовь к наследнику. - Познакомься, сын.
В гражданском парень смотрелся прекрасно: кроссовки, джинсы, яркая рубашка - всё несомненно куплено в магазинах дорогих дизайнеров. На картины он даже не взглянул, зато, когда протянул руку для знакомства, Сигалит ясно почувствовала неподдельный интерес к себе.
- Начнём, - объявил Барни, и Гидон уселся прямо на стол.
Надо отдать должное господину Томеру: за время, пока художница представляла свои работы, он не произнёс ни слова, лишь молча попыхивая сигарой. Объясняя, рассказывая, переставляя, Сигалит, понемногу успокаивалась. "Раздевайся и дразни, - подсказывал её внутренний голос. - Считай, что крутишься у пилона. Твоё тело - это твои картины. Ты просто делаешь своё дело и не обращаешь внимания на то, что тебя рассматривают".
- У вас ещё что-нибудь есть для показа? - вдруг прозвучал откуда-то голос Томера.
- Есть, - услышала она, теперь уже собственный голос. - Но не уверена, что вам понравится.
Даже не видя глаз собеседника, она разглядела всполохи интереса, пробудившиеся за тёмными стёклами круглых очков. "Дразни, дразни", - гудело в голове.
- Покажите, пожалуйста.
Вновь задрожавшими пальцами Сигалит стала вытаскивать из чемоданчика на колёсах то, что закончила писать накануне ночью. Завершив, она решилась повернуться лицом к публике. Трое, в том числе и Барни, молча созерцали открывшееся перед ними зрелище с открытыми ртами. Воцарилась неловкая пауза.
- Что это? - наконец спросил Томер, пока Барни молчал, вероятно, пытаясь уловить его настроение.
- Это нечто вроде триптиха, моё последнее творение, - Сигалит слегка подправила картину, чтобы свет падал равномернее.
- Объясните, пожалуйста, что всё сие означает, - Томер повернулся вполоборота к Барни, хотя тот по-прежнему хранил молчание.
Затем снова взглянул на холст.
- Итак, я вас слушаю, Сигалит.
"А это уже как приватный танец в отдельном кабинете, для особого клиента и за особые деньги. Выкладывайся, девочка".
- Я ещё не дала названия этому творению, - робко начала она, - но, как вы можете заметить, триптих изображает стриптиз-танцовщицу в трёх позах: слева она подходит к пилону, готовясь обвиться вокруг, в правой части она кланяется предполагаемым зрителям, в центре картины, самой крупной по масштабу части, всё та же героиня, держась за шест...
Сигалит почувствовала, как напрягся в своём глубоком кресле Барни, как вытянул, словно черепаха из панциря, короткую шею Томер, как во все глаза пялится на картину Гидон.
- ...слезает с него таким образом, чтобы широкой публике, и особенно мужской её части, стали видны её интимные органы...
- Да уж, всё выписано, как на ладони, - с усмешкой подал голос Томер, словно приходя в себя, - кажется: протянешь руку - и можно потрогать... А почему нигде не видно лица?
- Я намеренно прикрыла лицо длинными волосами героини, - ответила Сигалит, - мне показалось, что это придаст работе реалистичности, что правильнее будет, если зрители почувствуют себя посетителями ночного клуба. Ведь не на лицо же танцовщицы приходит посмотреть публика!
- Насчёт реалистичности - тут не поспоришь, - Томер, барабаня пальцами по столу, повернулся к Гидону, - как тебе, сын?
- Очень нравится, - произнёс тот.
- Ещё бы, - отец засмеялся, - было бы удивительно, если бы тебе не понравилось. Ведь вы с Ициком часто расслабляетесь в стриптиз-клубах, сынок?
Гидон, не выдержав, тоже рассмеялся, и тут Барни, поняв, что гроза миновала, решил, что пришла его очередь:
- Господин Томер, вы меня знаете давно как человека, близкого искусству. Так вот, скажу я вам: позвольте вам заметить, что на территории, называемой подлинным искусством, возможно всё, а то, что мы находимся именно в этих границах, лично у меня не вызывает ни малейшего сомнения, несмотря на некоторый натурализм картины. Всё выписано, несомненно, с большим вкусом, талантом и отражает богатейший внутренний мир художника. Это касается и остальных работ. Вы со мной согласны?
- Пожалуй, скорее да, чем нет, - господин Томер продолжал выбивать барабанную дробь, что выдавало некоторое смятение.
- А я полностью согласен с Барни, - вдруг подал голос Гидон. - Мне понравились все картины.
- Да? - отец повернулся, с сомнением оглядывая сына.
Тот выдержал взгляд, сохраняя серьёзность на лице.
- Вам, лётчикам, сверху виднее, - казалось, Томер укрепляется в определённом мнении, - и что ты посоветуешь мне, сын?
- Я уже выразил своё мнение, отец, - Гидон мягко спрыгнул со стола и направился к выходу, - поступай, как знаешь. Я подожду в машине.
- Эх, молодость, молодость, - Томер проводил его любящим взглядом, - помнишь, Барни, какие мы были? Голодные, холодные, еле выживали. Какие там картины! Стакан молока и кусок хлеба были богатством!
Он повернулся к Сигалит.
- Сколько ты хочешь за свои картины? Я имею в виду - за ВСЕ картины?
Сигалит почувствовала, как радость голубкой бьётся внутри.
- Этот вопрос, если вы не возражаете, я обговорю с Барни, и он вам перезвонит.
Томер встал.
- Договорились, я жду звонка. - Он шутливо посмотрел на Барни. - Только не загибай цену, старый плут, я ведь и в дальнейшем собираюсь быть твоим клиентом. - Мужчина повернулся к Сигалит. - И твоим, кстати, тоже. Ну, встретимся, с Б-жьей помощью.
Засим величественно удалился, сопровождаемый потирающим от удовольствия руки Барни.
6
Яркое тель-авивское солнце припекало макушку, слепило глаза, но Сигалит этого не замечала. Она медленно, словно желая осознать случившееся, катила за собой почти опустевший чемоданчик. Пролетающая ворона, испустив громкое карканье, пометила с высоты карман джинсовой куртки, но даже это не испортило благостного настроя девушки. Со смехом оттирая помёт, она не заметила, как рядом остановился дорогой автомобиль.
- Я тебе не помешаю? - услышала Сигалит знакомый голос и взглянула на Гидона.
- Нет, не помешаешь, - она продолжила тереть материю мокрой салфеткой.
- Мне действительно очень понравились твои работы.
Сигалит недоверчиво взглянула на него.
- Правда. - Гидон пошёл рядом.
- Спасибо. - Сигалит не останавливалась.
- Подожди, - Гидон прикоснулся к её руке.
- Что тебе? - Сигалит знала, что за этим последует, но неписаные правила игры выполняла неукоснительно.
- Дашь мне свой номер телефона?
Девушка взглянула на него, прикрываясь рукой от слепящих лучей.